Ночной шторм

Октябрь

Звонкий детский голос пронзает тишину темных комнат:

— Мама!

Он вздрагивает, вырываясь из пещеры сна, где было так темно, тепло и уютно. Просыпаться — болезненно. Глаза открыты, но сознание еще спит… Не понимаешь, кто ты, где ты. В голове — обрывки воспоминаний… Этель? Нет, не Этель… Катрин, Катрин… Он отчаянно моргает, пытаясь различить что-нибудь в кромешной тьме.

Еще пара секунд, и ему вспоминается собственное имя. Йоаким Вестин. Его зовут Йоаким Вестин, и лежит он в двуспальной кровати на хуторе Олудден на севере Эланда.

Он дома. Уже вторые сутки. Его жена Катрин с детьми живут здесь уже два месяца, а он приехал только вчера.

01.23. Цифры на часах — единственный источник света в комнате без окон.

Звука, разбудившего Йоакима, больше нет, но он знает, что ему не померещилось. Даже во сне он слышал стоны, доносившиеся из другой части дома.

Рядом с ним в кровати Катрин. Она крепко спит, повернувшись спиной к нему и натянув на себя одеяло. В темноте он различает контуры тела жены и чувствует исходящее от нее тепло. Она спала здесь одна почти два месяца, сам же Йоаким жил в Стокгольме и приезжал только на выходные. От этого плохо было всем.

Он протянул руку к Катрин, и в этот момент снова раздался голос:

— Мама!

Йоаким узнал голос Ливии и, откинув одеяло, встал с кровати.

От печки в углу спальни все еще шло тепло, но деревянный пол под ногами был просто ледяным. Его придется перестелить, как они это сделали в детской и на кухне. Но это придется отложить на следующий год. А пока они купят пару ковров и запасутся дровами. Нужно найти дрова подешевле, потому что дом большой и его нужно хорошо протапливать.

Много чего еще нужно купить до наступления холодов. Лучше составить список.

Йоаким затаил дыхание и прислушался. В доме было тихо.

Он взял висевший на стуле халат, тихо надел его поверх пижамы, осторожно пробрался между коробками с вещами, оставшимися от переезда, и вышел из спальни.

В темноте легко можно было заблудиться. В доме в Стокгольме он всегда машинально поворачивал направо: именно там располагалась детская, — но здесь, на хуторе, она была слева.

Спальня Катрин и Йоакима была затеряна в лабиринтах дома, построенного в прошлом веке. Весь коридор, ведущий к ней, занимали коробки с вещами. На другом конце коридора был зал с окнами, выходящими во двор, по обе стороны которого, как флигеля, располагались подсобные помещения.

Олудден был обращен передом на море и выходил задом вглубь суши. Подойдя к окну, Йоаким посмотрел на море, освещенное красным светом маяка. Южный маяк освещал несколько сотен метров морского простора, но северный был слеп. Катрин рассказала, что ни разу не видела, чтобы он горел.

Йоаким слышал, как ветер бьется в стены, и видел, как тревожные тени собираются вокруг маяков. Волны. Почему-то они всегда напоминали ему об Этель, хотя убили ее не они, а холод.

Это случилось всего десять месяцев назад.

Снова раздались звуки в темноте. Но это уже был не стон. Ливия словно разговаривала сама с собой во сне. Йоаким вернулся в коридор. Он осторожно перешагнул через порог и оказался в спальне Ливии с одним маленьким окном. В комнате было темно. Лишь занавеску с рисунком в виде танцующих поросят подсвечивал проникавший в окно слабый свет.

— Прочь, — произнес детский голос. — Прочь…

Йоаким наткнулся на мягкую игрушку на полу и поднял ее.

— Мама?

— Нет. Это папа.

Девочка зашевелилась под цветастым одеялом. Йоаким склонился над кроватью.

— Ты спишь?

Ливия приподняла голову с подушки.

— Что?

Йоаким положил игрушку в постель рядом с дочкой.

— Форман упал на пол.

— Он сильно ударился?

— Нет, даже не проснулся.

Ливия обхватила рукой свою любимую мягкую игрушку с овечьей головой, но на двух ногах, купленную на острове Готланд прошлым летом. Наполовину человек, наполовину овца. Йоаким называл игрушку Форман, именем боксера, который в сорок пять лет стал самым возрастным чемпионом мира в тяжелом весе.

Он протянул руку и легко погладил Ливию по голове. Кожа была прохладной. Ливия опустилась на подушку и посмотрела на него.

— Ты давно здесь, папа?

— Нет.

— Здесь кто-то был, — сказала она.

— Тебе это приснилось.

Ливия кивнула и закрыла глаза, снова погружаясь в свои сны.

Йоаким выпрямился, повернул голову и увидел в окне слабый свет южного маяка. Подошел к окну и приподнял занавеску. Окно выходило на запад, из него не видно было маяка, но красный свет освещал поле за домом.

Дыхание Ливии было ровным. Утром она даже не вспомнит, что он был тут ночью. Йоаким заглянул в соседнюю спальню. Эту комнату Катрин оклеила обоями и обставила мебелью сама, пока он занимался в Стокгольме переездом.

В детской было тихо. Двухлетний Габриэль спокойно спал в своей кроватке. Последний год он ложился спать в восемь и спал почти десять часов подряд. Большинство родителей об этом только мечтают.

Йоаким развернулся и пошел обратно в спальню. Пол скрипел под ногами, и весь дом наполняли тихие, едва слышные звуки.

Катрин спала, когда он лег в кровать.

На следующий день им нанес визит приятный мужчина немногим старше пятидесяти лет. Он вежливо постучал в кухонное окно. Йоаким поспешил открыть, решив, что зашли поздороваться соседи.

— Добрый день, — сказал мужчина. — Я Бенгт Нюберг из «Эланд-постен».

Он стоял на крыльце, на шее его висела камера, в руке он держал блокнот. Поколебавшись, Йоаким пожал руку журналисту.

— Я слышал, что кто-то сюда переехал, и зашел, надеясь застать вас дома.

— Я только что приехал, но моя семья живет здесь уже пару месяцев.

— Отчего так?

— Я учитель, — объяснил Йоаким. — Мне нужно было работать.

Репортер кивнул.

— Мы должны об этом написать, понимаете, — сказал он. — Весной мы давали объявление, что хутор продан, и всем теперь любопытно узнать, кто новые владельцы.

— Мы обычная семья, — поспешил ответить Йоаким. — Вот и все, что можно написать.

— А откуда вы приехали?

— Из Стокгольма.

— Как королевская семья, — заметил Нюберг и пристально посмотрел на Йоакима. — Вы тоже, как король, будете жить здесь только летом, когда тепло и хорошо?

— Нет, мы переехали сюда насовсем.

Катрин вышла в прихожую и присоединилась к ним. Бенгт бросил на нее взгляд, Катрин кивнула и пригласила его войти. Журналист неспешно перешагнул через порог.

Они устроились в кухне — комнате, которая была отремонтирована лучше всего. Во время ремонта Катрин и местный мастер обнаружили интересную находку — подпольный тайник, выложенный плиткой. Внутри были серебряная ложка и полусгнившая детская туфелька. Столяр рассказал, что это пожертвование, призванное умилостивить домашних духов, чтобы они дали дому много детей и еды, которой их можно было прокормить.

Йоаким сварил кофе, и все трое уселись за длинным дубовым столом. После того как пришедшие дети устроились у родителей на коленях, Нюберг раскрыл блокнот.

— Как вы решили купить этот дом?

— Ну… Нам нравятся деревянные дома, — ответил Йоаким.

— Мы их просто обожаем, — прибавила Катрин.

— Но это серьезный шаг — купить Олудден и переехать сюда из Стокгольма…

— Ничего особенного, — сказала она. — Мы жили в доме под Стокгольмом, но решили сменить его на дом на Эланде.

— Почему именно Эланд?

Теперь Йоаким решил ответить.

— Семья Катрин жила здесь, — сказал он.

Катрин взглянула на него, и он тут же понял, что жена недовольна. Если кто-то и должен рассказывать о ее происхождении, то только она сама. А она этого не хочет.

— Где именно?

— В разных местах, — ответила Катрин, не глядя на репортера. — Мы часто переезжали.

Йоаким мог сказать, что его жена — дочь Мирьи Рамбе и внучка Торун Рамбе, и Нюбергу было бы что написать, — но не стал этого делать, потому что Катрин почти не разговаривала с матерью.

— Сам я городской человек, — вместо этого сообщил он. — Вырос в восьмиэтажной бетонной коробке в Якобсберге среди машин и асфальта. Вот почему я так мечтал переехать за город.

Ливии надоело сидеть тихо на коленях у отца, и она побежала в детскую. Габриэль в свою очередь съерзнул с маминых колен и последовал за сестрой.

Йоаким послушал энергичный стук сандалий по полу и повторил то, что он уже тысячу раз говорил друзьям и соседям в Стокгольме:

— Этот остров прекрасное место для детей. Луга и леса, чистый воздух, чистая вода. Никаких простуд. Никаких машин. Никаких пробок. Здесь просто рай на земле.

Нюберг записал все эти банальности в блокнот, и они провели журналиста по первому этажу, показывая отремонтированные комнаты и те, где еще только предстояло поклеить обои и обновить пол.

— Печи в прекрасном состоянии, — заметил Йоаким. — И деревянный пол очень хорошо сохранился… его надо только отшлифовать.

Видимо, его энтузиазм был заразительным, потому что через некоторое время Нюберг перестал задавать вопросы и начал с любопытством оглядываться по сторонам. Он пожелал увидеть остальные помещения тоже, хотя Йоаким не хотел лишний раз вспоминать, сколько еще надо сделать.

— Больше смотреть не на что, — сказал он. — Одни пустые комнаты.

— Только одним глазком, — настаивал Нюберг.

Йоаким кивнул и открыл дверь на второй этаж. Катрин и репортер поднялись за ним по шаткой деревянной лестнице в полутемный коридор. Окна выходили на море, но они были заколочены досками и пропускали только тонкие полоски света.

Ветер хозяйничал в темных комнатах.

— Здесь сквозняки гуляют, — сказала Катрин, сделав гримасу. — Правда, это спасает от влажности.

— Вот оно как, — произнес Нюберг, оглядывая оборванные обои и паутину под потолком. — Тут вам много работы предстоит.

— Мы знаем.

— Не терпится взяться, — прибавил Йоаким.

— Кстати, что вы знаете об этом доме? — сказал Нюберг после паузы.

— Вы имеете в виду историю хутора? — спросил Йоаким. — Немного. Агент по продаже недвижимости кое-что рассказал. Хутор построили в середине девятнадцатого века, но несколько раз перестраивали. Веранда явно построена недавно.

Он посмотрел на Катрин, словно спрашивая, не хочет ли она что-то добавить, например о том времени, когда здесь жили ее мама и бабушка, но она не заметила его взгляда.

— Нам известно, что смотритель маяка жил в доме с семьей и слугами, — сказал он, — и что здесь было довольно людно.

Нюберг кивнул и огляделся.

— Мне кажется, последние двадцать лет здесь почти никто не жил, — сказал он. — Четыре года назад здесь останавливалась семья беженцев с Балкан, но они быстро уехали. Немного жаль, что такой добротный дом пустовал.

Они спустились вниз по лестнице. По сравнению со вторым этажом даже пустые комнаты на первом казались теплыми и уютными.

— У этого дома есть прозвище? — спросила у журналиста Катрин.

— Какое прозвище?

— Он как-нибудь называется, этот хутор? Все говорят Олудден, но ведь это название этой местности.

— Да, Олудден, потому что здесь в прибрежных водах летом собирается угорь[1], — произнес Нюберг деловым тоном. — Но мне кажется, у дома нет никакого названия.

— Странно, обычно у хуторов всегда есть названия, — вставил Йоаким. — Наш дом под Стокгольмом, например, назывался Яблочной виллой.

— У этого нет никакого названия. Я, во всяком случае, о нем не слышал, — сказал Нюберг и добавил: — Но с ним связано много суеверий.

— Суеверий?

— Я слышал несколько… Например, что если кто-то чихнет на хуторе, то поднимется ветер.

Катрин и Йоаким рассмеялись.

— Придется чаще протирать пыль, — с улыбкой произнесла Катрин.

— И есть еще истории о привидениях, — продолжил Нюберг.

Последовала пауза.

— Истории о привидениях? — переспросил Йоаким. — Агент ничего такого не говорил.

Он хотел было покачать головой, но Катрин сказала:

— Я слышала пару, когда пила кофе у наших соседей, Карлсонов. Но они сказали, что в них не верят.

— Да у нас нет времени на привидения, — прибавил Йоаким.

Нюберг кивнул и пошел в сторону прихожей.

— Когда дома долго пустуют, люди начинают выдумывать всякое. Давайте сделаем пару фото во дворе, пока не стемнело.

Нюберг закончил визит быстрым осмотром подсобных помещений.

— Их вы тоже собираетесь ремонтировать? — спросил он, заглядывая в пыльное окно.

— Конечно, — ответил Йоаким. — Постепенно все сделаем.

— И будете сдавать в аренду?

— Может быть. Мы подумываем открыть отель через пару лет.

— Многим на острове приходила в голову это идея, — заметил Нюберг.

Под конец он сделал десяток фотографий семьи на фоне дома. Катрин с Йоакимом стояли рядом, жмурясь от холодного ветра. Йоаким выпрямил спину и подумал, что соседний с их жилищем дом в Стокгольме удостоился трех разворотов в журнале «Красивые виллы», тогда как здесь об его семье расскажет только статья в «Эланд-постен».

Габриэль, одетый в зеленую куртку, сидел на плечах у Йоакима. Ливия в вязаной шапочке стояла между родителями и с подозрением смотрела в объектив.

Позади них, подобно горе из дерева и камня, возвышался Олудден.

Когда репортер уехал, вся семья отправилась на пляж. Ветер усилился, и солнце висело низко над крышами. Воздух наполнился запахом морских водорослей.

Казалось, они спускаются к пляжу на краю мира… Вдали от всех людей. Йоакиму нравилось это ощущение. Северный Эланд представлял собой крошечную полоску земли под бескрайним небом. Здесь плоская равнина плавно переходила в море, превращаясь в его глинисто-песчаное дно. Ровную линию пляжа изредка нарушали заливы, отделенные от моря песчаными косами.

Впереди к темно-синему небу устремлялись маяки.

Маяки Олуддена. Холмы, на которых они стояли, казались Йоакиму рукотворными, словно кто-то сделал в море насыпи из камня и гравия, подпер их большими камнями и залил сверху бетоном. В пятидесяти метрах к северу шел волнорез из больших камней, призванный защитить маяки от зимних штормов.

Ливия, державшая в руках Формана, внезапно устремилась к узкой дамбе, ведущей к маякам.

— Я с тобой! Я с тобой! — крикнул Габриэль. Но Йоаким удержал его, сказав:

— Мы пойдем вместе.

Через тридцать метров дамба разделялась на две узкие дорожки, ведущие к маякам. Катрин громко сказала:

— Не беги так быстро, Ливия! Это опасно.

Девочка остановилась и, показав рукой на южный маяк, крикнула:

— Это моя башня.

— Нет моя, — крикнул Габриэль.

— Моя, и точка, — заявила Ливия, использовав свое любимое выражение, выученное в детском саду.

Катрин поспешила к дочери и кивнула в сторону северного маяка со словами:

— Тогда это моя башня.

— Прекрасно. А я в таком случае беру себе дом, — сказал Йоаким.

Ливия засмеялась, но Йоакиму было не смешно при мысли о том, сколько работы его ждет предстоящей зимой. Ему и Катрин надо еще найти работу в школе, а по вечерам они будут заниматься ремонтом. Йоаким обернулся к дому.

«Уединенное место», — вспомнились ему слова из объявления.

Йоаким еще не привык к размерам нового дома, возвышавшегося над равниной. Две печные трубы, черные от сажи, поднимались над черепичной крышей. В окне кухни горел свет, но веранда и остальные комнаты были темными.

Столько семей жило в этом доме. Столько ног ступало через порог. Столько рук касалось обоев. Строители. Смотрители маяков. Прислуга. Все оставили свой след на хуторе.

«Когда вы приобретаете старый дом, он приобретает над вами власть», — вспомнил Йоаким слова из книги о ремонте деревянных домов. Для него с Катрин это было не совсем так. Они легко расстались с домом в Стокгольме, хотя знали семьи, для которых оставить свой дом было немыслимо.

— Пойдем к маякам? — предложила Катрин.

— Да! — вскричала Ливия. — Да, и точка!

— На камнях легко поскользнуться, — заметил Йоаким.

Ему не хотелось, чтобы Габриэль и Ливия утратили страх перед морем. Ливия плавала плохо, а Габриэль вообще не умел плавать.

Но Катрин с Ливией уже шли по узкой каменной дорожке посреди моря. Йоаким поднял Габриэля на руки и осторожно последовал за ними.

Камни были вовсе не скользкими, наоборот, неровными и шероховатыми. Местами вода размыла бетон, оставив голые камни. Ветер был слабым, но Йоакима это не успокаивало. Зима на Эланде славилась сильными ветрами и большими волнами. Удивительно, как эти маяки вообще устояли.

— Какой они высоты? — спросила Катрин, глядя на башни.

— У меня нет с собой линейки. Ну, может метров двадцать… — предположил Йоаким.

Ливия вскинула голову и посмотрела на маяк.

— Почему он не светит?

— Он загорится, когда стемнеет, — ответила Катрин.

— А второй никогда не горит? — Йоаким кивнул в сторону северной башни.

— Не думаю, — сказала Катрин. — С тех пор как мы приехали, ни разу не видела, чтобы он горел.

На развилке Ливия выбрала западную дорожку, не ту, что вела к «маминому» маяку.

— Ливия, будь осторожна, — предупредил Йоаким, глядя в черную воду.

Глубина не превышала двух метров, но его пугали тени и холод там, внизу.

Йоаким хорошо плавал, однако в холодной воде купался неохотно, даже в самые жаркие дни.

Катрин уже взошла на холм и разглядывала окрестности. На севере виднелись безлюдные пляжи и рощи. На юге — луга и вдали несколько рыбацких хижин.

— Нет людей, — заметила она. — Я думала, пара соседей, по крайней мере, у нас будет.

— Их не видно за холмами, — возразил Йоаким и показал рукой в сторону северного пляжа. — Смотрите. Вы это видели?

Там были останки корабля на скалах всего в километре от маяка. Все, что осталось от потерпевшего бедствие судна: несколько выбеленных на солнце досок. Давным-давно корабль разбился о скалы и так и остался там. Его останки напоминали скелет древнего животного с торчащими наружу ребрами.

— Обломки корабля, — констатировала Катрин.

— Неужели они не видели маяка? — удивился Йоаким.

— Иногда и они не помогают. Особенно в шторм, — сказала Катрин. — Я с Ливией была там пару недель назад. Мы искали доски, но ничего не осталось.

Вход в маяк представлял собой арочный проем, заканчивающийся крепкой стальной дверью, так сильно проржавевшей, что от покрывавшей ее белой краски осталась лишь пара пятен. Замочной скважины в двери не было, ее запирал только ржавый навесной замок, но, когда Йоаким взялся за ручку, дверь не шелохнулась.

— Я видел связку с ключами в кухонном шкафу, — сказал он. — Надо ими попробовать открыть замок.

— Или позвонить в морскую службу, — сказала Катрин. Йоаким кивнул и отошел от двери. На самом деле маяки не упоминались в контракте на покупку земли и дома.

— Маяки не наши, мама? — спросила Ливия, когда они снова были на берегу.

В голосе ее звучало разочарование.

— Нет, — ответила Катрин. — Но зато нам не надо о них заботиться, не так ли, Ким?

Она улыбнулась мужу, и тот кивнул:

— С нас и дома хватит.

Пока он был у Ливии, Катрин перевернулась в постели, и, когда он лег, жена невольно потянулась к нему руками. Вдохнув ее запах, Йоаким закрыл глаза.

Только этого ему достаточно для счастья.

Жизнь в большом городе закончилась. Стокгольм остался маленьким серым пятнышком на горизонте, и воспоминания об Этель поблекли.

Покой.

Снова раздались стоны из комнаты Ливии, и он затаил дыхание.

— Мама!

На этот раз это был не стон, а крик. Йоаким вздохнул.

Катрин приподняла голову и прислушалась.

— Что? — сонным голосом произнесла она.

— Мама! — снова закричала Ливия.

Катрин села. Она, в отличие от Йоакима, могла проснуться в одно мгновение.

— Я уже пытался ее успокоить, — тихо объяснил Йоаким, — думал, она заснула, но нет…

— Я пойду к ней.

Катрин без колебаний сунула ноги в тапочки и надела халат.

— Мама?

— Иду-иду, — пробормотала она.

Это плохо, подумал Йоаким. Плохо, что Ливия каждую ночь хочет спать с мамой. Но эту привычку она приобрела в прошлом году, когда у девочки начались проблемы со сном — вероятно, из-за Этель. Ливия могла заснуть только в постели с мамой. И теперь не хотела от этого отвыкать.

— Скоро вернусь, — сказала Катрин и вышла из комнаты. Родительский долг. Йоаким лежал в кровати и вслушивался в тишину. Из комнаты Ливии не доносилось ни звука. Катрин о ней позаботится. Он устало закрыл глаза и погрузился в сон.

На хуторе было тихо.

Началась его новая жизнь.

Кораблик внутри бутылки казался Хенрику настоящим произведением искусства: выпиленный из цельного куска дерева фрегат длиной пятнадцать сантиметров с тремя мачтами и парусами из белого полотна. Каждый парус был закреплен тросами из черных ниток, обернутых вокруг миниатюрных деревянных столбиков. Рукой опытного мастера корабль с помощью пинцетов и проволоки был помещен в старинную бутылку из-под рома и установлен на подставке синего цвета, имитирующей море. После чего были подняты мачты и натянуты паруса при помощи изогнутых вязальных спиц. Затем бутылку запечатали пробкой.

Много недель ушло на изготовление корабля в бутылке, который братья Серелиус уничтожили за пару секунд.

Томми Серелиус смахнул бутылку с полки, и, ударившись об пол, она разбилась на тысячу острых осколков. Модель пережила падение и отлетела на пару метров в сторону, где ее остановил сапог младшего брата, Фредди. Он с любопытством осветил фонариком кораблик, а потом поднял ногу и раздавил его.

— Командная работа! — похвалил брата Томми.

— Ненавижу эти поделки, — произнес со злостью Фредди, почесал щеку и отшвырнул остатки корабля в сторону.

Хенрик тем временем вышел из спальни, где он искал ценные вещи. Увидев растоптанный корабль, он покачал головой.

— Давайте, бейте еще, — пробормотал он.

Томми и Фредди обожали звук битого стекла и треск сломанного дерева, это Хенрик понял в первую же ночь работы, когда они проникли в шесть дачных домиков к югу от Букселькрока. Братья обожали крушить, ломать и убивать все, что попадалось им на пути. По дороге сюда Томми переехал черно-белую кошку, сверкавшую глазами на обочине. Хенрик только слышал, как колесом раздавило кошку и как секундой позже братья начали хохотать.

Хенрик никогда ничего не крушил. Он осторожно вскрывал окно и забирался внутрь. Братья же вели себя как вандалы. Переворачивали буфет и били тарелки и стаканы. Били зеркала и окна. Целыми они оставляли только вазы ручной работы из Смоланда, потому что их можно было сбыть.

По крайней мере, жертвами были не местные жители. Хенрик с самого начала решил грабить только дома, принадлежавшие дачникам с материка.

Хенрик помимо воли оказался связанным с братьями Серелиус. Они были как незваные гости, пришедшие однажды и отказавшиеся уходить.

Томми и Фредди не были ему ни друзьями, ни родственниками. На острове они оказались в качестве приятелей Моргана Берглунда.

Братья позвонили в дверь квартиры Хенрика в Боргхольме поздним сентябрьским вечером, когда он уже собирался ложиться спать. Открыв дверь, он увидел двух бритоголовых и широкоплечих мужчин своего возраста. Не дожидаясь приглашения, они вошли внутрь. От них пахло потом и бензином после поездки в автобусе.

— Хуббабубба, Хенке, — сказал один из парней.

На нем были очки в большой старомодной оправе, которые выглядели бы комично на любом другом человеке, но только не на нем. Все лицо его было в красных ссадинах, словно кто-то его расцарапал.

— Как делишки? — спросил второй, повыше ростом.

— Все нормально, — медленно ответил Хенрик. — Но кто вы такие?

— Томми и Фредди Серелиус. Черт, ты же нас, наверно, не знаешь, Хенрик?

Томми поправил очки и почесал щеку. Теперь Хенрик понял, откуда взялись царапины: никто на парня не нападал, тот сам себя расцарапал.

Братья оглядели его скромную однокомнатную квартирку, и Фредди рухнул на диван перед телевизором.

— Чипсы? — сказал Фредди. — У тебя есть?

Он уселся, закинув ноги в грубых ботинках на стеклянный столик Хенрика. А когда Фредди расстегнул куртку, из нее вывалился пивной живот, обтянутый голубой футболкой с надписью «Soldier of fortune forever»[2].

— Твой кореш Могге передает тебе привет, — сказал, снимая очки, старший из братьев, Томми. Он был худее Фредди и смотрел на Хенрика слегка улыбаясь. В руке его была черная кожаная сумка. — Это он послал нас сюда.

— В Сибирь, — прибавил Фредди, подвигая к себе миску с чипсами, наполненную Хенриком.

— Могге? Морган Берглунд?

— Он самый, — ответил Томми и плюхнулся на диван рядом с братом. — Вы ведь приятели?

— Были, — уточнил Хенрик. — Могге переехал.

— Мы знаем. В Данию. Он работает в казино в Копенгагене. Нелегально, разумеется.

— Проворачивает темные делишки, — прибавил Фредди.

— Мы были в Европе, — продолжил Томми. — Почти год. Швеция слишком маленькая страна, понимаешь ли.

— Деревня, — вставил Фредди.

— Сперва мы работали в Германии. Гамбург и Дюссельдорф — что может быть лучше? Потом в Копенгагене — там тоже ничего… — Томми огляделся по сторонам. — И вот мы здесь.

Он кивнул и сунул в рот сигарету.

— Не кури здесь, — остановил его Хенрик.

И подумал: интересно, почему братья Серелиус решили покинуть Европу и вернуться в шведскую деревню, если дела на континенте шли так хорошо? Видимо, что-то не поделили с опасными людьми.

— Вы не можете здесь жить, — продолжил Хенрик, обводя руками однокомнатную квартиру. — У меня нет места, как видите.

Томми сунул сигарету обратно в пачку и сделал вид, что не слышал.

— Мы сатанисты, — заявил он. — Мы не сказали?

— Сатанисты?

Томми и Фредди кивнули.

— Поклоняетесь дьяволу? — с улыбкой произнес Хенрик.

Томми не улыбался.

— Мы никому не поклоняемся, — сказал он. — Мы верим, что Сатана наделяет людей силой.

— The force[3], — прибавил Фредди, жуя чипсы.

— Именно так, — сказал Томми. — Might makes right[4] — вот наше кредо. Мы берем то, что хотим. Ты слышал об Алистере Кроули?

— Нет…

— Великий философ, — пояснил Томми. — Кроули считал, что жизнь — это постоянная борьба между сильными и слабыми, умными и глупыми. Сильные и умные всегда побеждают.

— Логично, — заметил Хенрик, который всегда был равнодушен к религии и не собирался менять свои взгляды.

— Когда она смылась? — спросил Томми.

— Кто?

— Твоя девушка. Та, что повесила шторы и поставила все эти цветы и безделушки. Это ведь не ты сделал, не так ли?

— Она выехала весной, — ответил Хенрик.

Против воли перед его мысленным взором возникла картина: Камилла лежит с книгой на диване, где сейчас сидят братья Серелиус. Хенрик отметил, что Томми был немного умнее, чем можно было судить по его внешнему виду: он был внимателен к деталям.

— Как ее звали?

— Камилла.

— Ты по ней скучаешь?

— Как по собачьему дерьму, — отрезал он. — Но вы не можете здесь остаться…

— Не парься. Мы живем в Кальмаре, но работать думаем здесь, так что нам нужна твоя помощь.

— Какая помощь?

— Могге рассказал нам, чем вы вдвоем занимались каждую зиму… Взламывали дачи.

— Вот как…

— Он сказал, что ты не прочь начать снова.

Спасибо тебе, Морган, вот удружил, про себя проговорил Хенрик. Они много ссорились из-за дележа до того, как Морган уехал. Видимо, так он решил ему отомстить, наслав на него братьев Серелиус.

— Это было давно, — сказал он. — Четыре года прошло. И мы занимались этим только две зимы.

— И как? Могге сказал, это хороший бизнес.

— Неплохой, — согласился Хенрик.

Все шло гладко, соседи только пару раз их обнаружили, и им пришлось убегать через забор, как яблочным ворам. Но они всегда заранее прорабатывали пути отхода: один пеший и один с помощью автомобиля.

Он продолжил:

— Иногда там вообще нет ничего ценного, но однажды нам попался старый шкаф шестнадцатого века, за который мы выручили тридцать пять тысяч в Кальмаре.

У него был талант бесшумно взламывать двери на веранду и окна, не разбив ни одного стекла. Его дедушка был плотником в Марнэсе и передал внуку свой дар.

Но Хенрик хорошо помнил, каким стрессом было для него каждую ночь ездить по Эланду и как холодно было в пустых домах. Ледяной ветер, гулявший по безлюдным улицам, пробирал до костей.

— Старые дома — просто клад, — заявил Томми. — Так ты с нами? Нам нужен кто-то, кто знает здешние места.

Хенрик молчал. Он думал о том, что тот, кто живет скучной и предсказуемой жизнью, сам становится серым и занудным. Он не хотел таким быть.

— По рукам? — спросил Томми.

— Может быть, — ответил Хенрик.

— Это звучит как согласие.

— Может быть.

— Хуббабубба, — с усмешкой произнес Томми.

Хенрик, поколебавшись, кивнул.

Ему хотелось жить интересной жизнью. Теперь, когда Камилла уехала, было так скучно проводить вечера и ночи в одиночестве. Но все равно что-то его тревожило. Не страх быть пойманным, из-за которого он бросил этот промысел в прошлый раз, — а что-то другое…

— Там темно, — проговорил он.

— Так это же хорошо, — заявил Томми.

— Там очень темно, — прибавил Хенрик. — Фонарей нет на улицах. Электричество в домах отключено. Не видно ни черта.

— Нет проблем, — сказал Томми. — Мы вчера сперли с заправки кучу фонариков.

Хенрик медленно кивнул. Карманные фонари ситуацию не спасали.

— У меня есть сарай, в котором можно прятать награбленное, — сказал он. — Пока не найдется покупатель.

— Отлично. Тогда нам нужно только выбрать дом. Могге сказал, ты в этом разбираешься.

— Немного, — кивнул Хенрик. — Это часть работы.

— Дай нам адреса, мы их проверим.

— Каким образом?

— Спросим Алистера.

— Что?!

— Мы с ним разговариваем, — ответил Томми и поставил сумку на стол. Открыв ее, он достал оттуда сложенную пополам планшетку из темного дерева, похожую на шахматную доску. — С помощью этого мы входим в контакт.

Хенрик молча смотрел, как Томми раскрывает планшетку. На ней были вырезаны буквы — весь алфавит — и цифры от нуля до десяти. Ниже цифр были начертаны слова «Да» и «Нет». Томми достал из сумки стакан.

— Я в это играл в детстве, — заметил Хенрик. — Дух в стакане.

— Это не игрушки, — фыркнул Томми, ставя стакан на планшетку. — А спиритическая планшетка для вызывания духов.

— Спиритическая планшетка?

— Она сделана из крышки старого гроба. Можешь приглушить свет?

Хенрик, пряча улыбку, пошел к выключателю.

Все трое уселись вокруг стола. Томми положил мизинец на стакан и зажмурился.

В комнате наступила тишина. Томми почесал шею и прислушался к чему-то.

— Кто здесь? — спросил он. — Это Алистер?

Пару секунд ничего не происходило. Потом стакан начал двигаться под пальцем у Томми.

На следующий день Хенрик поехал в дедушкин рыбацкий сарай, чтобы навести там порядок. Выкрашенный темно-красной краской сарай стоял на лужайке в десяти метрах от пляжа рядом с двумя такими же постройками, принадлежавшими дачникам. Никто ими не пользовался с конца августа, и здесь можно было чувствовать себя в безопасности.

Сарай достался ему в наследство от дедушки Алгота. Пока тот был жив, они каждое лето ловили рыбу в море и ночевали в сарае, чтобы можно было подняться с рассветом.

Хенрик с тоской вспомнил детство. Как грустно ему было, когда дедушка умер. Алгот продолжал плотничать до самой смерти и был доволен своей жизнью на острове, который почти никогда не покидал.

Хенрик открыл замок и заглянул в темноту. Внутри все выглядело так же, как и шесть лет назад. Вдоль стены висели сети, в углу ржавел обогреватель. Камилла хотела здесь прибраться, но Хенрик решил, что в этом нет необходимости.

Он сдвинул в сторону канистры, убрал с пола ящики с инструментом и прочие вещи, а потом вышел на мостки и вдохнул аромат водорослей и соленой воды. На севере виднелись маяки Олуддена.

К мосткам была причалена его открытая моторная лодка, дно которой при ближайшем рассмотрении оказалось залитым водой. Хенрик спустился в лодку и начал вычерпывать воду.

Работая, он вспоминал то, что случилось прошлой ночью во время спиритического сеанса с братьями Серелиус в его кухне.

Стакан двигался на доске все время и, разумеется, давал ответы на все вопросы, потому что Томми его двигал. Он только делал вид, что закрыл глаза, а на самом деле все время подглядывал, чтобы стакан указал на правильный ответ.

Так или иначе, но дух Алистера полностью поддержал их разбойничьи планы. Когда Томми спросил о деревушке Стенвик, стакан двинулся к слову «Да»; положительным ответ был и тогда, когда он спросил, есть ли в дачных домах ценные вещи.

Наконец Томми спросил:

— Алистер, мы трое можем доверять друг другу?

Стакан несколько секунд стоял неподвижно. А потом начал медленно двигаться в сторону слова «Нет».

Томми хрипло рассмеялся.

— Все в порядке, — сказал он Хенрику. — Я даже родной матери не доверяю.

Четырьмя днями позже Хенрик и братья Серелиус совершили первую поездку на север — в дачный поселок, выбранный Хенриком и одобренный Алистером. Поселок весь состоял из пустых домов с темными окнами.

Хенрик и братья взломали окно и проникли в один из дачных домов. Они не тратили время на поиск мелких вещей, зная, что дачники никогда не оставляют деньги или украшения в доме на зиму. В основном они оставляли тяжелые предметы, такие как телевизоры, магнитофоны, бутылки со спиртным, блоки сигарет и клюшки для гольфа. А в сарае всегда можно было найти бензопилу, канистры с бензином и дрели.

После того как братья расколотили бутылку с кораблем, все трое разделились и занялись поиском ценностей. Хенрик прошел в одну из маленьких комнат, окна которой выходили на пролив. В панорамное окно виднелась пепельно-белая луна над волнами. Стенвик в прошлом был рыбацкой деревушкой на самом берегу западного побережья острова.

В комнатах было тихо, но все равно Хенрика не покидало ощущение, что стены дома за ним наблюдают. Поэтому он старался двигаться осторожно и бесшумно.

— Эй, Хенке!

Это был Томми.

— Где ты? — отозвался Хенрик.

— Здесь, рядом с кухней. Тут что-то похожее на кабинет.

Хенрик пошел на голос. Томми стоял перед дверью в комнату без окон и показывал внутрь рукой в перчатке.

— Что ты об этом думаешь?

Он не улыбался. Томми никогда не улыбался. Но он смотрел на стену с таким видом, словно нашел клад. На стене перед ними висели большие настенные часы из темного дерева с римскими цифрами за стеклом.

Хенрик кивнул:

— Может быть. Они старые?

— Думаю, да, — сказал Томми, открывая часы. — Если повезет, то даже антикварные. Германия или Франция.

— Они не идут.

— Надо их завести. — Томми захлопнул дверку и крикнул: — Фредди!

Через пару секунд в комнату ввалился его младший брат.

— Что? — сказал он.

— Помоги! — ответил Томми.

У Фредди были самые длинные руки. Он снял часы с крючка и вместе с Хенриком вынес их из комнаты.

— Потащили! — сказал Томми, помогая им.

Фургон они припарковали рядом с домом.

На боку машины было написано: «Кальмар. Сварочные работы». Томми сам купил пластмассовый алфавит и наклеил буквы на борт. Фирмы с таким названием не существовало, но теперь машина не вызывала подозрений, разъезжая по острову по ночам.

— В Мэрнесе на следующей неделе собираются открыть полицейский участок, — сказал Хенрик, вытаскивая часы из окна.

На улице было холодно и безветренно.

— Откуда ты знаешь? — спросил Томми.

— Прочитал в газете.

В темноте раздался хриплый смех Фредди.

— Ха-ха, нам крышка, — сказал Томми. — Можешь позвонить и донести на нас: так тебе скостят срок.

Его нижняя губа опустилась, обнажая зубы: это должно было означать улыбку.

Хенрик тоже улыбнулся в темноте. На острове были тысячи дач: полиция просто не в состоянии патрулировать их все, тем более что по ночам копы не работают.

Он и братья погрузили часы в машину, где уже были сложены велотренажер, две каменные вазы, видеомагнитофон, мотор для лодки, компьютер с принтером и телевизор с колонками.

— Сваливаем? — спросил Томми, закрывая дверь.

— Да, думаю, больше здесь ничего нет.

Хенрик все-таки вернулся к дому, чтобы закрыть окно и подобрать куски побелки с земли, которые он потом заснул в щели, чтобы не видно было, что окно взломано.

— Ну, пошли же, — поторопил его Томми.

Братья считали заметание следов потерей времени, но Хенрик знал, что может пройти много месяцев, прежде чем взлом будет обнаружен, и за это время снег и дождь могут испортить отделку.

Когда Хенрик забрался в грузовик, Томми уже завел машину. Он открыл незаметный ящик на дверце машины и вынул завернутые в салфетку кубики метамфетамина.

— Тебе дать? — спросил он у Хенрика.

— Нет, — ответил тот.

Наркотик, называемый «лед», братья привезли с континента на продажу и для собственного потребления. Эти кристаллы будоражили, но, если Хенрик употреблял больше дозы за вечер, он начинал трястись как осина. Мысли в голове путались, и он не мог заснуть.

Он не считал себя наркоманом, хотя от дозы редко отказывался.

У Томми и Фредди явно таких проблем не было, или они не планировали сегодня спать. Братья закинули кристаллы в рот прямо вместе с салфеткой и запили водой из пластиковой бутылки. Томми надавил на газ. Машина обогнула дом и выехала на пустую дорогу.

Хенрик взглянул на часы: почти половина первого.

— К сараю? — спросил Томми.

Выезжая на проселочную дорогу, он послушно притормозил перед знаком, хотя дорога была пустая, и повернул на юг.

Через десять минут Хенрик сказал:

— Поверни здесь.

Не видно было ни машин, ни людей. Томми припарковал машину вплотную к сараю.

У моря было темно, как в пещере, только вдали моргали маяки Олуддена.

Хенрик открыл дверь и услышал шум моря. Звук шел от свинцово-черной воды; он напоминал ему о дедушке, который умер прямо на этом месте шесть лет назад. Алготу было восемьдесят пять лет, и сердце у него было слабое, но он все равно заставил себя подняться с постели и на такси доехал сюда холодным зимним днем. Шофер высадил его на дороге, и там, видимо, и случился инфаркт, но Алготу все равно удалось добраться до сарая, у дверей которого его и нашли мертвым.

— У меня есть идея, — сказал Томми, когда они в свете карманных фонариков выгружали краденое. — Послушайте и скажите, что вы думаете.

— Ну? — произнес Фредди.

Томми потянулся и достал что-то из грузовика. Это напоминало вязаную шапку.

— Мы нашли это в Копенгагене, — сказал он.

Он посветил на ткань фонариком, и Хенрик понял, что это была специальная шапка грабителя с прорезями для глаз и рта.

— Предлагаю в следующий раз надеть их, — сказал Томми, — и попробовать взять не только дачи.

— Что ты имеешь в виду?

— Жилые дома.

В темноте воцарилась тишина.

— Супер, — наконец выдохнул Фредди.

Хенрик стоял, глядя на шапку и не в силах произнести ни слова.

— Я знаю, это рискованно, — продолжил Томми. — Но и прибыльнее тоже. На дачах никогда нет ни денег, ни украшений… В отличие от обычных домов. Конечно, сперва спросим Алистера. И разумеется, брать будем только дома без сигнализации.

— И никаких собак, — прибавил Фредди.

— Ясное дело. Чертовы собаки нам ни к чему. И никто не узнает нас в шапках, — сказал Томми и обратился к Хенрику: — Что думаешь?

— Не знаю.

Дело было не в деньгах: у Хенрика была хорошая работа столяра. Нет, ему нужен был адреналин.

— Мы с Фредди пойдем на дело вдвоем, — сказал Томми. — Так мы поимеем больше бабла.

Хенрик покачал головой. Он привык сам решать, когда начинать дело и когда заканчивать.

Вспомнив корабль в бутылке, разбитый об пол, он произнес:

— Я с вами. Только без жертв и лишнего шума.

— Каких жертв? — спросил Томми.

— Я о хозяевах дома.

— Они будут спать, а если проснутся, будем говорить по-английски. Так они решат, что мы не из этих мест.

Хенрика эти слова не убедили, но, кивнув, он накрыл краденое брезентом и запер сарай на замок.

Они сели в грузовик и поехали на юг в сторону Боргхольма.

Через двадцать минут они были в городе, освещенном фонарями. Осенние тротуары были так же безлюдны, как и проселочные дороги. Томми снизил скорость и припарковался рядом с домом, в котором жил Хенрик.

— О'кей, — сказал он. — Увидимся через неделю. Вторник подойдет?

— Хорошо, — кивнул Хенрик, — но я сначала съезжу проверить место.

— Тебе нравится ездить одному?

Хенрик кивнул.

— Ладно, — согласился Томми, — но не торгуй вещами, мы сами найдем покупателя в Кальмаре.

— Хорошо, — сказал Томми и захлопнул дверцу. Он подошел к подъезду и посмотрел на часы. Полвторого. У него было пять часов сна до начала рабочего дня.

Он подумал о домах, где люди спокойно спали. Жилые дома.

Если что-то случится, он просто сбежит. Если кто-то проснется, он просто сделает ноги. А братья с их духом в стакане пусть сами выкручиваются.

Тильда Давидсон сидела в коридоре дома престарелых в Марнэсе возле двери, ведущей в комнату своего пожилого родственника Герлофа. В руках она сжимала сумку с диктофоном. Тильда была не одна. На диване в другом конце коридора сидели две седые старушки, видимо в ожидании кофе.

Старушки болтали без перерыва, и Тильда невольно подслушивала их разговор. Они явно были чем-то обеспокоены, и разговор то и дело перемежался вздохами.

— Они все стараются уехать за границу, — жаловалась одна женщина другой. — Один за другим едут. Чем дальше, тем больше.

— Да, они много могут себе позволить, — говорила другая старушка.

— И покупают они самое дорогое, — продолжала первая. — Я на прошлой неделе позвонила дочери, и та сказала, что они снова покупают машину. «Но ведь у вас уже есть машина», — удивилась я. А дочь сказала: «Да, но все наши соседи в этом году сменили машины».

— Им нужно все покупать и покупать…

— И родителям они не звонят.

— Вот именно. Мой сын никогда не звонит. Даже в мой день рождения. Всегда я ему звоню первой, но у него нет времени со мной разговаривать. Он или собирается уходить, или смотрит телевизор.

— Телевизоры им тоже надо покупать постоянно… И обязательно большой дом…

— И холодильник…

— И плиту…

Дальше Тильда не слушала, потому что дверь комнаты Герлофа распахнулась.

Его спина была немного согнута, колени подрагивали, однако он улыбался. Это была улыбка пожилого, но счастливого человека, и Тильде показалось, что никогда еще взгляд Герлофа не был таким ясным.

Герлоф, родившийся в 1915 году, отметил свое восьмидесятилетие в Стенвике вместе с дочерьми. Старшая дочь, Лена, была с мужем и детьми, младшая, Юлия, — с новым мужем и его тремя детьми. В тот день из-за приступа ревматизма Герлоф вынужден был просидеть в кресле весь праздник, но сегодня он стоял в дверном проеме, одетый в жилет и темные габардиновые брюки, опираясь на трость.

— Прогноз погоды закончился, — сказал он.

— Вот и отлично.

Тильда поднялась. Ей пришлось ждать в коридоре, потому что Герлоф слушал прогноз погоды. Тильда не понимала, почему это так важно: не будет же он выходить на улицу в такую погоду. Видимо, Герлоф никак не мог расстаться с привычкой слушать прогноз погоды, приобретенной в те годы, когда он был капитаном.

— Входи, входи.

Он пожал ей руку: Герлоф был не из тех, кто обнимает людей. Тильда ни разу не видела, чтобы он кого-то хлопал по плечу. Рука его на ощупь была жесткой и шершавой. Герлоф нанялся в моряки подростком, и — несмотря на то, что он ушел на пенсию четверть века назад, — на руках его еще оставались мозоли от всех морских тросов, которые ему пришлось тянуть, и ящиков с товарами, которые ему пришлось грузить.

— Какая будет погода? — сказала она.

— И не спрашивай, — вздохнул Герлоф, опускаясь на стул перед журнальным столиком. — Они снова поменяли расписание передач на радио, и я пропустил местный прогноз. Но в Норланде похолодание, так что здесь, видимо, температура тоже понизится.

Он бросил подозрительный взгляд на барометр рядом с книжным шкафом, потом перевел взгляд на деревья за окном и добавил:

— Зима будет суровая. Это видно по тому, как ярко светят по ночам звезды, особенно в созвездии Большой Медведицы. И лето было дождливым…

— Лето?

— Все знают: если лето дождливое, то зима будет холодной и ветреной.

— Я не знала. Это важно?

— Конечно. Долгая и суровая зима затрудняет мореплавание. Из-за льда и сильного ветра суда движутся медленно и не успевают в срок прийти в пункт назначения.

Тильда огляделась по сторонам. Комната была полна воспоминаний о времени, проведенном Герлофом в море. На стенах висели черно-белые фотографии судов, на которых он ходил, именные таблички и документы в рамках. А также фотографии его покойных родителей и жены. «Время в этой комнате словно остановилось», — подумала Тильда.

Она села напротив Герлофа и положила на журнальный столик диктофон с подключенным микрофоном.

Герлоф посмотрел на диктофон с подозрением, как до этого взглянул на барометр. Тильда заметила, что он переводит взгляд со звукозаписывающего устройства на нее и обратно.

— Надо просто говорить? — спросил он. — О моем брате?

— Помимо прочего, — ответила Тильда. — Это ведь не сложно?

— Но зачем?

— Чтобы сохранить воспоминания… Не дать им исчезнуть, — объяснила Тильда и добавила: — Конечно, ты проживешь еще долго, Герлоф. Я ничего такого не имела в виду. Просто хотела записать твою историю на всякий случай. Папа очень мало рассказал о дедушке до своей смерти.

Герлоф кивнул:

— Можно поговорить. Но когда разговор записывается, нужно внимательно подбирать слова.

— Ничего страшного, — заметила Тильда. — Всегда можно перезаписать кассету.

Когда она позвонила в августе и спросила насчет записи, Герлоф согласился не раздумывая. Наверно, он просто был рад, что она переехала жить в Марнэс. Однако сейчас было видно, что ему не по себе.

— Он уже включен? — спросил он тихо.

— Нет, пока нет, — ответила Тильда. — Я предупрежу перед тем, как включить.

Тильда нажала клавишу записи, и диктофон включился. Тильда кивнула Герлофу:

— Итак, мы начинаем.

Она выпрямила спину и низким от волнения голосом продолжила:

— Это Тильда Давидсон. Я в Марнэсе у Герлофа, брата моего дедушки, чтобы поговорить о нашей семье и жизни дедушки в Марнэсе…

Герлоф наклонился вперед к микрофону и уточнил:

— Мой брат Рагнар жил не в Марнэсе. Он жил на побережье в Рёрбю.

— Ах да. И каким он тебе вспоминается?

Последовала пауза.

— У меня много воспоминаний, — наконец сказал Герлоф. — Мы вместе выросли в Стенвике в двадцатые годы, но потом пошли разными путями… Рагнар купил домик и стал ловить рыбу и выращивать овощи, а я переехал в Боргхольм, где женился и купил мою первую лодку.

— Как часто вы встречались?

— Пару раз в году, когда я был дома. На Рождество и летом. Чаще Рагнар приезжал к нам в город.

— По праздникам?

— Да, Рождество мы отмечали в семейном кругу.

— И как это было?

— Многолюдно, но весело. Мы накрывали роскошный стол. Селедка, картошка, окорок, свиные ножки, картофельные клецки. Рагнар привозил много сушеной и копченой рыбы и всяких солений и маринадов.

По мере того как разговор продолжался, Герлоф становился все расслабленнее.

Они говорили еще полчаса, но после долгой истории о пожаре на мельнице в Стенвике Герлоф поднял руку и слабо махнул. Тильда поняла, что он устал, и отключила диктофон.

— Замечательно, — сказала она. — Ты столько всего помнишь?

— Да, эти истории я слышал много раз. И много раз рассказывал… Это только укрепляет память.

Он посмотрел на диктофон:

— Думаешь, что-то записалось?

Тильда прокрутила пленку назад и нажала клавишу воспроизведения. Голос на пленке был хриплым, но четким.

— Хорошо. Мемуаристам будет что послушать, — заметил Герлоф.

— Эта запись главным образом для меня, — сказала Тильда. — Я еще не родилась, когда дедушка погиб, а папа неохотно рассказывал о прошлом. Естественно, мне любопытно.

— Это приходит с годами. С возрастом людей все больше интересует прошлое. Они хотят знать о своем происхождении. То же и с моими дочерьми. Сколько тебе лет?

— Двадцать семь.

— И ты будешь работать на Эланде?

— Да. Учеба уже закончилась.

— И надолго ты здесь?

— Посмотрим. По меньшей мере до лета.

— Здорово. Хорошо, что молодежь находит тут работу. Ты живешь в Марнэсе?

— Мне дали однокомнатную квартиру рядом с площадью. Из окна видно даже дедушкин дом.

— Он теперь принадлежит другой семье, — сказал Герлоф. — Но мы можем поехать и посмотреть на него. И на мой дом в Стенвике заодно.

Тильда покинула дом престарелых около половины пятого. Она шла по дороге, застегивая на ходу куртку, когда мимо нее пронесся подросток на ревущем синем мопеде. Тильда покачала головой, демонстрируя тем самым, что она думает о мопедах, едущих на большой скорости, — но парень даже на нее не посмотрел. Через пару секунд его и след простыл.

Когда-то пятнадцатилетний парень на мопеде казался Тильде самым крутым в мире. Теперь юноши на мопедах были для нее как мухи — мелкие и раздражающие. Тильда пошла в сторону центра. Она собиралась заглянуть на работу, а потом пойти домой распаковывать вещи. И еще надо позвонить Мартину.

За спиной снова раздался шум мотора. Парень развернулся у церкви и теперь направлялся в центр. На этот раз ему нужно было проехать рядом с Тильдой. Он снизил скорость немного, но потом прибавил газу и попытался объехать Тильду прямо по тротуару. Она быстро преградила машине путь и посмотрела парню прямо в глаза.

— В чем дело? — возмутился тот, перекрикивая шум мотора.

— Нельзя ездить на мопеде по тротуару, — крикнула Тильда. — Это правонарушение.

— Ну да, конечно, — кивнул он. — Я могу ехать и еще быстрее.

— А можешь и задавить кого-нибудь.

— И что? Ты позвонишь в полицию? — с вызовом спросил парень.

Тильда покачала головой, сказав:

— Нет, не позвоню, потому что…

— Потому что здесь нет никаких полицейских. Они закрыли участок два года назад. На всем северном Эланде — ни одного копа.

Тильде надоело перекрикивать мотор. Она нагнулась и быстро отсоединила провод. Мопед сразу затих.

— Теперь есть, — сказала она спокойно. — Я полицейский в этом районе.

— Ты?

— Да, я.

Парень, разинув рот, уставился на нее. Тильда достала из кармана кошелек и показала ему полицейское удостоверение. Он долго разглядывал его, потом снова посмотрел на нее, на этот раз с уважением.

Люди всегда смотрят на тебя по-другому, узнав, что ты из полиции. Тильда, надевая полицейскую форму, даже сама смотрела на себя по-другому.

— Как тебя зовут?

— Стефан.

— Стефан — а дальше?

— Стефан Экстрём.

Тильда записала имя в блокнот.

— На первый раз ты получаешь предупреждение, но в следующий раз будет штраф, — пригрозила она. — Твой мопед ездит слишком быстро. Ты форсировал двигатель?

Стефан кивнул.

— Тогда тебе придется толкать мопед до дома. А дома привести мотор в прежнее состояние.

Стефан покорно слез с мопеда. Он молча пошел рядом с Тильдой, направляясь к площади.

— Скажи своим приятелям, что в Марнэсе снова есть полицейский участок и что мы будем следить за превышением скорости и отбирать мопеды у нарушителей.

Стефан снова кивнул. Видимо, он воспринимал все это как приключение.

— У тебя есть оружие? — поинтересовался он.

— Да, — сказала Тильда. — В сейфе.

— Какая модель?

— «Зиг-Зауэр».

— А ты стреляла из него в людей?

— Нет, — ответила Тильда, — и не собираюсь начинать.

— Вот как.

Стефан выглядел разочарованным.

Тильда обещала позвонить Мартину в районе шести, когда он закончит работу. Так что у нее было время посетить свое новое рабочее место.

Новый полицейский участок располагался в переулке в двух кварталах от главной площади. Вывеска над дверью все еще была заклеена белым целлофаном.

Тильда достала из кармана ключи, но, подойдя к двери, увидела, что та не заперта. Изнутри доносились голоса.

Участок представлял собой одну большую комнату, еще без зоны ресепшн.

Тильда помнила, что, когда она была маленькой, здесь располагался магазинчик сладостей. Теперь ее встретили голые стены, окна без занавесок и пыльный пол.

Внутри стояли двое мужчин средних лет. Один был в куртке, надетой поверх темно-синей полицейской формы, другой — в гражданской одежде. Увидев Тильду, мужчины замолчали, словно она застала их в неподходящий момент.

Одного из них Тильда уже видела раньше: это был Йоте Хольмблад, комиссар полиции и ее начальник. У него были коротко подстриженные седые волосы и приятная улыбка. Комиссар сразу ее узнал.

— Привет! — сказал он. — Добро пожаловать в твой новый участок!

— Спасибо, — Тильда пожала руку своему шефу и повернулась к другому мужчине, с кустистыми бровями и редеющими черными волосами: — Тильда Давидсон.

— Ханс Майнер.

Рукопожатие было коротким и сухим.

— Мы с вами будем работать здесь вдвоем.

«И не похоже, что ты этому рад», — подумала Тильда. Она открыла рот, намереваясь сказать что-нибудь любезное, но Майнер ее опередил, сообщив:

— Я здесь почти не бываю. Большую часть времени провожу в Боргхольме, но тут у меня тоже будет рабочий стол.

Он улыбнулся комиссару и сел на стул.

— Вот как, — сказала Тильда, осознавшая, как одиноко ей будет работать на новом участке. — Какое-то особое дело?

— Можно и так сказать, — ответил Майнер, выглядывая в окно. — Наркотики, разумеется. На острове они тоже есть, как и везде.

— Это твой стол, Тильда, — Хольмблад показал на стол у окна. — У вас будут компьютеры, факс, рация и телефон.

— О'кей.

— Вам не придется много сидеть в участке, — продолжал Хольмблад. — Скорее наоборот. Не забывайте о полицейской реформе. Вас должны видеть в деле. Нарушения правил дорожного движения, драки, мелкие кражи и крупные кражи со взломом. И разумеется, подростковая преступность.

— Я уже остановила один форсированный мопед по дороге сюда, — сообщила Тильда.

— Молодец, — одобрительно кивнул начальник полиции, — ты им показала, что полиции нужно бояться. На следующей неделе мы официально откроем участок. Пресса приглашена. Газеты, местное радио… Придешь?

— Конечно.

— Ну и чудесно. И еще… Я знаю, что прежде ты работала в Вэкшо, но тут тебе придется работать самостоятельно. В этом есть и плюсы, и минусы. Ты сама можешь планировать свой рабочий день, но это означает и большую ответственность. Отсюда до Боргхольма полчаса езды, так что, если что-то случится, не стоит рассчитывать на то, что подкрепление прибудет сразу же.

Тильда кивнула:

— В полицейской школе мы прорабатывали такие ситуации. Учителя…

Майнер хмыкнул.

— Учителя понятия не имеют о реальной работе, — сказал он.

— А мне они показались достаточно компетентными, — отрезала Тильда.

Она ненавидела такое обращение, это было все равно что сидеть на заднем сиденье в полицейском автобусе и молча слушать старших, как полагается молодым полицейским.

Хольмблад внимательно посмотрел на нее и произнес:

— Важно, чтобы ты не забывала о больших расстояниях на острове, отправляясь одна на задание.

Она снова кивнула, сказав:

— Надеюсь, я справлюсь.

Начальник полиции намеревался продолжить инструктаж, но тут на стене зазвонил телефон.

— Я возьму, — сказал он и в два шага пересек комнату. — Наверняка это из Кальмара.

Он снял трубку и сказал:

— Полицейский участок Марнэса, Хольмблад.

Прослушав сообщение, комиссар спросил:

— Где?

Получив ответ, он произнес:

— Вот как… Мы приедем.

И повесил трубку. Потом сказал:

— Звонили из Боргхольма. К ним поступил сигнал о смертельном случае на севере Эланда.

Майнер вскочил со стула.

— Где?

— У маяков Олудден. Кто-нибудь знает, где это?

— На юге, — ответил Майнер. — Семь или восемь километров.

— Тогда возьмем машину. «Скорая» уже в пути. Похоже, речь шла об утопленнице.