Ночной пришелец и другие истории

Смерть среди звезд

Конечно, прежде, чем я была допущена на звездолет, со мной говорили на эту тему. Во всем западном секторе Галактики отыщется немного правил, более строгих, чем правила, требующие перевозить пассажиров гуманоидных и негуманоидных рас раздельно, и маленький капитан «Весты» — он был той же земной расы, что и я (но родом с Герды) — высокомерно красовавшийся в черной кожаной форме императорского торгового флота — что-то мямлил об этом, как бы желая продемонстрировать свое уважение космическим законам.

— Видите ли, мисс Варгас, — объяснял он, ни разу не усомнившись, желаю ли я слушать его, — наше судно, строго говоря, вообще не является пассажирским. Наш чартерный рейс заключается в транспортировке грузов. Но согласно условиям нашего контракта мы обязаны перевозить случайных пассажиров, с наиболее отдаленных планет, где отсутствует регулярное пассажирское сообщение. Нашими правилами не допускается дискриминация, а на данный рейс место зарезервировал терадианин.

Он сделал паузу и снова завел свое:

— Видите ли, у нас есть только одна пассажирская каюта. Мы грузовое судно и не допустим ни малейшей дискриминации между нашими пассажирами. — Он выглядел расстроенным этим. К сожалению, мне уже встречалось подобное отношение. Некоторые терадиане не хотели лететь на одном корабле с негуманоидами, даже если они были изолированы на разных концах судна.

Я понимала его затруднения лучше, чем он мог предположить. Терадиане путешествуют крайне редко. Никому бы и в голову не пришло, что Хаалфордхен, терадианин из Самарры, обитавший на покинутой планете Денеба в течение восемнадцати ее годовых циклов, решит выбрать этот рейс для того, чтобы вернуться в свой родной мир. А у меня как раз выбора-то и не было; мне нужно было добраться до планеты Империи — любой планеты — где я смогла бы пересесть на звездолет до Терры. Из-за войны, которая вот-вот должна была вспыхнуть в секторе Проциона, мне нужно было вернуться домой до того, как все способы сообщения прервутся. В противном случае — кто поручится, что галактическая война не будет такой же продолжительной, как и предыдущая, то есть не продлится восемьсот лет. Мне не следовало бы тревожиться о том, чтобы вернуться домой, если бы было восстановлено регулярное сообщение.

«Веста» могла бы помочь мне выбраться из южного сектора, поскольку летела на Самарру — Сириус-7, откуда до Солнечной системы и Земли было буквально рукой подать. Впрочем, все еще могло сорваться. Законы о сегрегации строгие, законы против дискриминации еще строже, а терадианин имел преимущество, поскольку заранее заказал место.

Капитан «Весты» не мог отказать терадианину в проезде, даже если бы полсотни женщин земной расы пришлось бы оставить на базе Денеба-4. А разделить каюту с терадианином было абсолютно невообразимым поступком с этических, нравственных и социальных позиций. Хаалфордхен был негуманоидом-телепатом; даже обычные чувства негуманоидов развиты гораздо сильнее, чем у гуманоидов-телепатов. Ну а про негуманоида-телепата и говорить не приходится…

Но был ли у нее выбор?

Мы могли бы поместить вас в одну из кают экипажа, — произнес капитан и его тон выражал как-бы колебания. Он сделал мучительную паузу, и взглянул на меня.

Я прикусила губу. Это было бы еще хуже.

— Я понимаю так, — произнесла я с расстановкой, — что этот терадианин Хаалфордхен предлагает мне разделить его каюту.

— Вы правы, но, мисс Варгас…

Я решилась.

— Я согласна, — произнесла я. — Это наилучший выход из положения. — Видя его позеленевшее лицо, я почти отказалась от своего решения. Ведь оно могло стать причиной межпланетного скандала. Женщина с Земли и терадианин-негуманоид провели вместе сорок дней в космосе, в одной каюте!

Терадианин, хотя внешне являлся мужчиной, не обладал ничем, что можно было назвать признаками пола. Но проблема состояла даже не в этом. Негуманоидам было строго запрещено смешение с расой людей. Земные обычаи и запреты были обязательны и я твердо решила, что время от времени следует посещать Землю, хоть эта планета и стала для меня слишком жаркой.

Все-таки, говорила я себе, Галактика велика, и условия не бывают нормальными везде и всегда, и разница бывает значительной. Я подписала чек на солидную сумму в качестве оплаты за проезд и сделала распоряжение относительно отправки и погрузки небольшого багажа, который я могла взять с собой.

Меня по-прежнему не покидало тяжелое чувство, когда я на следующий день взошла на борт звездолета — настолько тяжелое, что я попробовала укрепить свой дух, создав в каюте минимальный уют. К счастью, терадиане дышат кислородом, и я знала, что относительно состава дыхательной смеси сложностей не будет, и в каюте будет поддерживаться достаточное для меня давление воздуха.

Терадиане были негуманоидами второго типа, а это значило, что ускорение гиперпространственного звездолета введет моего спутника в состояние полной прострации, если только он не примет особый препарат. И действительно, почти все время полета он провел без сознания в своем гамаке. Единственная каюта находилась довольно далеко от носовой части корабля. Она имела форму шаровидного гнездышка и была достаточно уютной. Стены сферы были изнутри выложены мягкой пеной, чтобы пассажиры не набили себе шишек во время передвижений, когда наступит невесомость, а меблировка каюты была изготовлена с учетом того, чтобы им не вышибло мозги при ударе о твердые поверхности. Внутри сферы было три гамака, уютных колыбели, на вращающемся центральном стержне — во время старта пассажир лежал в них, в ударно-гасящей пене и с дыхательным аппаратом Гаренсена, и мог спать в безопасности. Я увидела пару встроенных отделений с маркировкой «Багаж» и немедленно перенесла кое-что из своих мелочей в один из них, закрыла дверцу и тщательно завернула болты.

Я облазила всю каюту, чтобы ознакомиться с нею раньше, чем явится мой необычный сосед по каюте.

Ширина каюты в поперечнике составляла около четырнадцати футов. Кольцевидный люк-диафрагма открывался из узкого коридора в грузовой отсек и каюты экипажа, а второй люк вел в помещение, выполнявшее роль ванной комнаты. Впервые попадающие на звездолет обычно бывают несколько шокированы видом устройств гигиенического назначения. Но если им понадобится удовлетворить свои естественные потребности в невесомости, они поймут, что без этих устройств им не обойтись.

Я шесть раз пересекла Галактику, провела в космосе много месяцев и поднаторела в пользовании ими — я могла бы даже помыть лицо в невесомости и не захлебнуться. Фокус состоит в том, чтобы воспользоваться губкой и всасыванием. Но вообще-то говоря, я отлично понимала, почему члены экипажа в полете обычно выглядели несколько неряшливо.

Я вытянулась на мягкой набивке каюты и ожидала с нарастающей тревогой появления негуманоида.

К счастью, оно не продлилось долго, диафрагма люка расширилась и в него просунулась странная, суженная сверху физиономия.

— Варгас мисс Хелен, — услыхала я негромкий свистящий голос терадианина.

— Да, это мое имя, — быстро отреагировала я, встала и добавила, хотя в этом и не было особой нужды. — А вы, наверное, Хаалфордхен?

— Такая у меня идентификация, — подтвердил чужак, и вслед треугольной головы в отверстии люка показалось длинное, тонкое, странно сложенное тело.

— Очень рад, Варгас мисс, разделить помещение по необходимости.

— Для вас, может и радость, — заносчиво сказала я. — Все мы предпочли бы оказаться дома прежде, чем начнется война.

— Война может быть предотвращена, я имею все надежды, — сказал нечеловек. Он вполне понятно изъяснялся на Галактик Стандарт, но его фразы были лишены интонаций. Голосовые связки терадиан расположены во внутренней паре губ, и потому их голоса кажутся свистящими и лишенными выражения.

— Вы еще знаете, Варгас мисс, они могли вышвырнуть меня с этого корабля, чтобы отдать комнату подданному Империи, если бы вы милостиво не согласились разделить ее со мной.

— Вот те на! — вырвалось у меня. — Мне об этом ничего не было известно!

Я воззрилась на него. В это было невозможно поверить. По действующим положениям капитан не имел никакого права поступать подобным образом. Неужто он хотел запугать терадианина с тем, чтобы тот отказался от зарезервированного места?

— Это я должна благодарить вас, — произнесла я, пытаясь скрыть свое замешательство.

— Поблагодарим друг друга и будем в согласии, — произнес бесцветный голос.

Я разглядывала негуманоида, не в силах скрыть свое любопытство. Внешне терадианин был немного похож на гуманоида — но только немного. Короткие и толстые руки его заканчивались клещевидными кистями, а удлиненная острая физиономия чем-то напоминала сказочного эльфа. К тому же он постоянно гримасничал.

У терадиан отсутствовали лицевые мускулы, которые создают у людей модуляцию голоса. При телепатическом обмене мыслями, само собой, такое подчеркивание чувств с помощью голоса было излишним. Я не ощущала ни малейшего отвращения к негуманоиду, которое по идее обязано было возникнуть у меня. Я чувствовала себя, как если бы общалась с другим человекообразным разумным существом. Никакого страха от присутствия совершенно чужеродного создания я не ощущала. Даже при том, что он был не только негуманоидом, но и телепатом, а неприязнь нашей расы к телепатам насчитывала тысячи лет.

Мог ли он читать мои мысли?

— Да, — услыхала я его голос с другого конца каюты. — Прошу извинить меня. Я пытаюсь создать ментальный барьер, но это не так просто. Энергия вашей мыслепередачи настолько велика, что экранирование не выдерживает. — Чужак замолчал на пару секунд. — Не надо смущаться, пожалуйста. Это тоже мешает мне сосредоточиться.

Как раз перед этим я подумала, что бы такое сказать в ответ члену команды звездолета, одетому в черную кожаную униформу, который бесцеремонно просунул голову через диафрагму, и категорическим голосом потребовал:

— В гамаки, пожалуйста.

Он уверенно вошел в каюту.

— Мисс Варгас, может, вам помочь пристегнуться?

— Благодарю, я и сама справлюсь, — нашлась я.

Я поспешно забралась в гамак и начала застегивать ремни и закреплять на груди аспирационные трубки аппарата Гаренсена. Негуманоид снял с рук защитные рукавицы и начал неуклюже устраиваться. У него на руках было всего по два пальца, так что справиться с земными приспособлениями было для него почти неразрешимой задачей. К тому же плоть его «рук» покрыта тонкой слизистой мембраной, которая легко рвется при соприкосновении с твердым или острым материалом.

— Помогите лучше Хаалфордхену, — обратилась я к члену команды. — Мне приходилось делать это десятки раз.

Впрочем, я могла не надрываться. Как будто не слыша, он подошел ко мне и стал проверять, достаточно ли прочно закреплены МОИ ремни и трубки. Он занимался этим достаточно долго, причем его руки позволяли себе несколько больше, чем требовалось для проверки. Я лежала, придавленная тяжелыми принадлежностями аппарата Гаренсена, и меня обуяло такое бешенство, что я даже не протестовала.

Наконец он выпрямился и подошел к гамаку Хаалфордхена. Он небрежно подтянул один-два ремня и повернул лицо в мою сторону, осклабившись.

— Старт через 90 секунд, — произнес он и выскочил из каюты.

Хаалфордхен взорвался потоком самарранских слов, которых я, естественно, не поняла. Но мне показалось, что он был в ярости. Как ни странно, но я разделяла его чувства. Все происшедшее было несправедливостью и позорно для чести землянина. В конце концов, терадианин заплатил за проезд и заслуживал хотя бы предписанного правилами минимума внимания к своей особе.

Я ему так и сказала:

— Не обращайте внимания на дураков, Хаалфордхен. Ремни на вас закреплены достаточно хорошо?

— Я не знаю, — сказал он в отчаянии. — Оборудование незнакомой конструкции…

— Послушайте, — я колебалась, но правила приличия требовали сделать это. — Я уже проверила свои устройства; можете ли вы прочесть в моем мозгу, как правильно все закрепить?

— Я попробую, — шевельнулись его губы. Я сосредоточила мысли на аппаратуре и ремнях.

На мгновение у меня возникло странное ощущение. Как будто что-то коснулось моего мозга, и заворочалось там, внутри, оно проникло в сознание помимо моей воли, это что-то, не имевшее ни вкуса, ни цвета…

Я старалась справиться с волной почти физического отвращения, накатившей на меня. Не удивительно, что люди всегда стремились держаться подальше от рас-телепатов.

Дальше я увидела, скорее, даже не увидела, образ возник непосредственно в моем сознании — его, лежавшего в гамаке под ремнями и трубками. Я глядела его глазами! Этот вид настолько обеспокоил меня, что я позабыла о неудобствах, которые причиняло мне вторжение в собственный мозг.

— Ты не пристегнут, как надо, — пробормотала я. — И у тебя не подсоединены дыхательные трубки. Матрос не мог этого не заметить. — Я замолчала и начала в отчаянии возиться с своими ремнями. Может быть, у нас еще было время до старта.

Но времени не осталось. Внезапно я была оглушена ревом сирены — это было последнее предупреждение. Сквозь стиснутые зубы я промычала:

— Приготовься! Сейчас стартуем!

И тут же нас накрыла ударная волна. Мне показалось, что мои легкие от внезапно навалившейся тяжести не могут ни вдохнуть ни выдохнуть. С той стороны каюты, где был чужак, послышался странный хрюкающий звук. Он обеспокоил меня сильнее, чем если бы это был человеческий стон. Вторая ударная волна была настолько мощной, что я закричала от ужаса. И тут в глазах у меня потемнело.

Видимо, я недолго была без сознания. Прежде я никогда не вырубалась во время взлета, и я почувствовала в первый момент некоторое смущение. Потом до меня дошло, что корабль перешел уже в свободный полет и наступило состояние невесомости, потому что надо мной в воздухе парил тот самый матрос, который предупреждал нас о скором старте. Он казался обеспокоенным.

— У вас все в порядке, мисс Варгас? — заботливо спросил он. — Взлет был несколько более резким, чем обычно.

— Да вроде все нормально, — уверила я его. Мои плечи дернулись и дыхательный аппарат издал свистящий звук, когда я, приподнявшись, начала трясущимися пальцами отсоединять трубки.

— Как там терадианин? — спросила я. — Его аппарат не был присоединен. Вы плохо позаботились о нем.

Матрос заговорил медленно и спокойно:

— Минуточку, мисс Варгас, — сказал он. — Вы, видимо, забыли? Почти все время, пока я был здесь, я провел возле терадианина, застегивая ремни и подключая дыхательный аппарат.

Он подал мне руку, чтобы помочь подняться, однако я оттолкнула ее настолько резко, что сама отлетела к противоположной стене каюты. Я схватилась за скобу, вделанную в стену, и взглянула вниз, на гамак, где лежал терадианин.

Хаалфордхен был недвижим, расплющенный под аппаратурой. Его острая мордочка эльфа была сморщенной и вызывала страх, рот казался сплошным кровоподтеком. Я наклонилась ближе, а затем резко отшатнулась, так что меня швырнуло назад через всю каюту, чуть ли не в объятия матроса.

— Вы только что пристегнули его ремни, — сказала я обвиняющим тоном.

— Перед взлетом они не были закреплены. Это преступная небрежность, и если Хаалфордхен умер…

Матрос ответил мне ленивой, презрительной улыбкой:

— Мое слово против вашего, и только, сестричка.

— Из уважения к правилам приличия, из человеколюбия… — я почувствовала, как срывается и дрожит мой голос, и не стала продолжать.

— Я думал, вы обрадуетесь, — сказал матрос без тени улыбки, — если эта вонючка помрет при взлете. Вы так сильно беспокоитесь об этой вонючке

— странно все это.

Я схватилась за раму гамака и заякорилась. Я была еще слишком слаба, и говорить мне было тяжело.

— Вы что же, — выдавила я наконец, — хотели убить терадианина?

Злобный взгляд матроса впился в меня.

— Может, вам лучше заткнуться? — спокойно произнес он, но зловещий тон не предвещал мне ничего хорошего. — Если вы не будете молчать, то мы найдем способ заставить вас. Мне не нравятся те, кто водит дружбу с вонючками.

Я несколько раз беззвучно открыла и вновь закрыла рот, пока наконец не нашла, что сказать.

— Вы, надеюсь, понимаете, что я буду вынуждена обратиться к капитану?

— Делайте, как знаете. — Он презрительно отвернулся и двинулся к входному люку. — С нашей стороны было бы для вас одолжение, если бы вонючка умер во время старта. Впрочем, поступайте, как знаете. Кстати, сдается мне, ваш вонючка жив. Их не так просто убить.

Я упала на гамак, силы оставили меня и я лишь проводила его взглядом, когда он протискивался через диафрагму, закрывшуюся за ним.

Ну что ж, мрачно размышляла я, я знала, на что шла, когда давала согласие на полет в одной каюте с чужаком. И поскольку все уже произошло, я могла бы по крайней мере удостовериться, жив ли Хаалфордхен, или он уже мертв. Я решительно зависла над его гамаком, использовав возможности, которые дала мне невесомость.

Он не был мертв. Я удостоверилась в этом, увидев, как подергиваются его посиневшие и кровоточащие «руки». Внезапно он издал тихий скрипучий звук. Я ощутила свое бессилие и во мне возбудилось сострадание.

Я изогнулась, чтобы дрожащей рукой взяться за аппарат Гаренсена, на этот раз надежно и искусно закрепленный на теле чужака. Я ужасно злилась оттого, что впервые в своей жизни умудрилась потерять сознание. Если бы не это, матросу бы не удалось так просто скрыть свою небрежность. А так — все обстоятельства сложились против Хаалфордхена.

— Ваши чувства вызывают доверие! — услышала она бесцветный голос, почти шепот. — Если я еще раз посягну на вашу доброту — сможете ли вы отстегнуть эти инструменты?

Я подтвердила, что постараюсь, спросив беспомощно, прежде чем выполнить его просьбу:

— Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Очень сильно не в порядке, — губы чужака шевелились медленно, а голос по-прежнему был невыразителен.

У меня создалось впечатление, что он был страшно недоволен, что ему приходится говорить, но не думаю, что смогла бы еще раз выдержать его телепатическое прикосновение. Глаза-щелки инопланетянина наблюдали за мной, пока я осторожно отсоединяла аспирационные трубки и противоударное устройство. Вблизи я видела, что его глаза стали бесцветными, а кровоточащие, лишенные кожи, «руки» были дряблыми, сморщенными. Шея и голова чужака покрылись белыми пятнами. Он сказал с усилием:

— Мне следовало принять лекарство; теперь слишком поздно. Аргха мати… — он замолк, белые пятна на его шее все еще пульсировали, а руки дергались в агонии, которая казалась еще страшнее в наступившем безмолвии.

Я схватилась за гамак, встревоженная интенсивностью своих чувств. Я ждала, что Хаалфордхен еще что-нибудь произнесет, но внезапно в моем мозгу раздался резкий повелительный сигнал:

«Прокаламин!»

В первое мгновенье я просто ощутила удар — удар и еще отвращение к телепатическому прикосновению. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что терадианин борется за свою жизнь. Отчаянный возглас в моем мозгу повторился:

«Дай мне прокаламин!»

И тут я с беспокойством отдала себе отчет в том, что большинство гуманоидов для того, чтобы выдержать состояние невесомости, нуждаются в приеме специальных лекарств, запас которых обычно имеется на всех звездолетах. У некоторых гуманоидных рас функционирование сердца основано на том же принципе, что и у людей, то есть зависит от сокращения сердечной мышцы. У терадиан же циркуляция жидкости, обеспечивающей их жизнедеятельность, зависит от наличия гравитации. Прокаламин — вещество, которое вызывает искусственный спазм мышц, — обеспечивает тем самым перекачку их «крови».

Я поспешно, оттолкнувшись от гамака, пронеслась по воздуху к диафрагмальному отверстию, проникла в ванную комнату, нашла шкафчик с надписью «Первая медицинская помощь» и, отвинтив болты, открыла крышку. Под прозрачным пластиком были аккуратно разложены стерильные бинты, антисептики с четкой надписью «для гуманоидов» и, отдельно, для трех типов негуманоидных рас, пластиковые шарики со стимуляторами.

Я взяла два фосфоресцирующих пурпурных шарика с надписью «прокаламин», и прочла предупреждение: «для использования только квалифицированным персоналом». Я была сильно озадачена, у меня похолодело под ложечкой. Что делать: связаться с капитаном «Весты» или вызвать кого-нибудь из команды? И тут меня охватила холодная решимость. Если я позову кого-нибудь — Хаалфордхен наверняка не получит стимулятора. Надо действовать самой!

Я взяла фосфоресцирующую иглу, предназначенную для введения лекарств через наружный покров негуманоидов, проколола шарик и набрала шприцем дозу прокаламина. После этого, зажав в кулаке пластиковый шарик со все еще погруженным в него кончиком иглы, я скользнула обратно в каюту, к чужаку, все еще недвижимо распластанным в своем гамаке.

Паника вновь стала овладевать мной, когда до меня дошло, что неизвестно, куда вводить стимулятор, а самое главное — как это сделать в условиях невесомости. Ведь это, наверное, непросто даже для обученного человека. Тем не менее, у меня не было выбора и я осторожно приподняла одну из лишенных кожи «рук». Я не переставая размышляла о том, как мне узнать, правильно ли выбрано место для инъекции. Мне удалось преодолеть отвращение, хотя инстинкт из отдаленного прошлого землян подсказывал мне, что лучше будет бросить нечеловеческую плоть, съежиться от ужаса и завопить, как сделали бы на моем месте мои обезъяноподобные предки. Покрытая слизью мембрана была горячей и неприятно скользкой на ощупь. Я боролась с подступающей к горлу тошнотой, одновременно пытаясь найти место, куда следовало ввести иглу.

В невесомости нет ни постоянства, ни направления. Шприц для подкожного введения, как известно, действует по принципу поршня, но задачей номер один было проколоть оболочку плоти. От парения в невесомости у меня закружилась голова и я поняла, что если в ближайшие минуты не сделаю инъекцию, то не смогу ее сделать совсем.

Мгновение я колебалась, из глубин подсознания поднялись мысли о том, что если чужак умрет, я лишусь мерзкого соседа и мое межпланетное путешествие станет вполне сносным. Но я быстро справилась с соблазном и, крепко сжимая шприц, попыталась преодолеть дурноту и нарушение пространственной ориентации, из-за чего терадианин казался то над, то подо мной.

Мой центр тяжести переместился куда-то вниз и я боролась с приобретенным мною во время предыдущих полетов желанием свернуться в клубок и так парить в невесомости. Я приблизилась к терадианину. Я понимала, что если бы смогла сблизиться с ним на минимальное расстояние, то наши два тела создали бы совместный центр притяжения масс и я смогла бы наконец сориентироваться в пространстве и ввести терадианину лекарство.

Маневр был не из приятных, поскольку чужак был без сознания, его тело было дряблым и контакт с ним вызывал тошноту. Ощущение толстой, покрытой слизью конечности, слабо вздрагивающей в моей руке, было омерзительным. В конце-концов мне удалось сблизиться с ним достаточно, чтобы образовался общий центр тяжести — ось, вокруг которой я парила, подвешенная в невесомости.

Я подтянула в этот центр, то есть в узкий зазор между собой и терадианином, его «руку», поднесла к ней шприц и решительно уколола.

К несчастью, мое движение оказалось слишком резким, оно нарушило слабое искусственное притяжение, и тело Хаалфордхена снова опустилось в гамак. «Рука» поплыла вниз и игла выскочила из нее. Я едва подавила в себе вскрик отчаяния, злость обуяла меня, я взмахнула рукой и… кубарем полетела через всю каюту к противоположной стене.

Возвращалась я медленно и осторожно, сцепив зубы. Со злости я схватила «руку» терадианина, которая уже почти не вздрагивала, и плавно — каждое резкое движение снова отбросило бы меня от него — завела ее под ремень и затянула его.

Терадианин, наверное, еще ощущал боль, потому что его конечность дернулась, и я чуть было не отлетела назад. Но мне удалось зацепиться ногами под рамой гамака, а свободной рукой я крепко держалась за ремень, которым был прикован чужак.

Так я продолжала безуспешно тыкать иглой в «руку» чужака, пока, совсем отчаявшись, я уразумела, что единственная надежда — надавить на шприц всей массой своего тела. Я рванулась вперед и это судорожное движение кинуло меня к телу терадианина. Хотя в невесомости вес у меня отсутствовал, но за счет момента движения удалось вонзить иглу глубоко в плоть руки чужака. Я до отказа вдавила поршень шприца, затем медленно приподняла голову и… увидела матроса, который, просунув голову в дверной люк, с отвращением смотрел на меня. С места, где он стоял, получалось, что я нахожусь под терадианином, прижавшись к нему.

Под его ледяным, полным презрения взглядом, я онемела. Я потихоньку вытащила иглу из тела терадианина. Холодный осуждающий взгляд матроса изменился. Теперь он глядел на меня с выражением, средним между ужасом и обвинением.

Мне казалось, что время застыло, и прошли века, пока он торчал в дверях, с лицом, вытянувшимся над тесным воротничком его черной кожаной униформы. Затем, так и не сказав ни слова, он не торопясь убрал голову из люка, диафрагма сжалась за ним, оставив меня наедине с тошнотворным ощущением гадливости и почти истерической вины.

Я свернулась в клубок, продолжая сжимать иглу в высоко поднятой руке, мои нервы не выдержали и я разрыдалась как последняя дурочка.

Я долго не могла совладать со своими нервами, и не успела даже удостовериться, жив ли еще Хаалфордхен, когда раздался сигнал, означавший, что наступило время приема пищи и обед послан по пневмопроводу в мою каюту. Я апатично отодвинула дверцу в стене.

Все еще думая о том, какой же дурой я себя выставила, я перенесла свой обед к гамаку и установила его в специальные гнезда. После этого, взглянув на фигуру, безжизненно свисавшую на ремнях безопасности в соседнем гамаке, я пожала плечами, оттолкнулась и снова отправилась по воздуху через всю каюту, чтобы принести Хаалфордхену фосфоресцирующие тюбики.

Негуманоид издал усталый звук, который я приняла за признание. Чувствуя, что еще немного, и я сойду с ума, я закрепила рядом с ним тюбики и вернулась к своему гамаку, чтобы заняться непростой проблемой приема пищи в условиях невесомости.

Поев, я отправила тюбики обратно в желоб пневмопровода. Я прекрасно понимала, что мне предстоит весь путь провести в каюте. На звездолетах пространство ограничено до минимума. Здесь не предусмотрено помещений для прогулок пассажиров, всюду теснота и оборудование, требующее квалифицированного и осторожного обращения, а команда обычно слишком занята, чтобы следить за томящимися бездельем туристами.

В аварийных ситуациях пассажир может вызвать члена команды, нажав кнопку звонка. Но в остальном мы были предоставлены сами себе.

Я задержалась на полпути к гамаку Хаалфордхена. Его тюбики с пищей казались нетронутыми, и я спросила его:

— Может, вы бы попробовали съесть что-нибудь?

Его бесстрастный голос стал совсем слабым и каким-то скрипучим, а слова — невнятными. К тому же построение фраз стало неправильным, и к ним примешивались слова его родного самарранского языка — он пытался переложить дословно свои мысли на понятный мне язык.

— Сердечно благодарю вас, тхаккава Варгас-Мисс; но поздно. Хаалфордхен-я погружаюсь в благодатное желание… — дальше шел поток самарранских слов, а затем он произнес, как бы обращаясь к себе: — Терадиане-мы умираем только на Самарре, и через немного времени Хаалфордхен-я, знаю, умрет, и должен вернуться на родную планету. Саата. Ожидать возвращения и умереть, терадиане-мы, когда близка смерть… — опять последовала длинная фраза на его родном языке. Его «руки» задергались. После негуманоид произнес странную фразу:

— Но я не живым вернусь, когда я могу остановиться-умереть. Очень скоро Хаалфордхен-я покину, хотя Варгас-мисс хотели помочь, как бы сделал свой. Простите тех ваших, которые не помогли. — Он помолчал, как бы собираясь с силами и, издав странный хрюкающий звук, продолжал: — Хаалфордхен-я дам Варгас-вам стоп-подарок в наследство, будет полезен.

Дряблое тело негуманоида внезапно сделалось жестким, напряглось. На его глаза опустились роговые пластины. Я пыталась подплыть к нему поближе, чтобы хоть как-то помочь ему. Но тело перестало слушаться меня.

Я ощутила внезапно ледяной холод, острый приступ дурноты сдавил мне горло и я почувствовала болезненное прикосновение чужака к моему мозгу, такое близкое, что все его ощущения передались мне, мое тело стало дряблым и я забилась в конвульсиях глубокого гипнотического контакта. Волна тьмы, почти осязаемая, накрыла мое сознание. Я пыталась крикнуть: «Остановись! Не надо!» Панический ужас вошел в мой мозг с последним проблеском сознания умиравшего.

«Вот почему люди правы — телепатия не должна вмешиваться…»

А затем широкая дверь, сотканная из мрака, раскрылась и сознание вернулось ко мне.

Наверное, мрак поглотил мое сознание всего на пару мгновений, потому что, придя в себя, я обнаружила, что по-прежнему беспомощно парю посреди каюты и гляжу, серьезно и бесстрастно, на гамак с терадианином подо мною. Что-то особенно ужасающее в расслабленности его тела заставило меня широко раскрыть глаза.

К горлу подкатил комок, я опустилась ближе. Прежде мне не приходилось видеть мертвого терадианина, но у меня на сей счет не было сомнений — он умер. У меня началась истерика, я рванулась прочь от тела, начала судорожно нажимать на аварийную кнопку, крича и рыдая…

Весь остаток пути меня накачивали успокаивающими лекарствами. Дважды, смутно припоминалось мне, я приходила в себя и кричала что-то совершенно бессмысленное. Мне делали уколы, и я снова погружалась в сон без сновидений.

Ближе к завершению полета, когда мой мозг был еще затуманен, они дали мне подписать бумагу, в которой я подтверждала, что ответственность за смерть терадианина экипаж не несет.

Теперь все это не имело никакого смысла. Что-то ясное и ледяное в моем мозгу, за туманной пеленой, сказало мне, что я должна делать все так, как они того желали, чтобы не получить на свою голову серьезные неприятности от земных властей. Тогда я даже не была озабочена этим, полагая, что сказывается побочное действие препарата. Теперь мне известна истина.

По прибытии на Самарру мне следовало покинуть «Весту» и пересесть на транспорт, который бы держал курс в сторону Терры. Недомерок, капитан «Весты», держал мою руку и упорно избегал моего взгляда, не сказав ни слова о мертвом терадианине. У меня было ощущение — странное, но очень четкое — что он касается меня так же осторожно и с опаской — как если бы он прикасался к бомбе с часовым механизмом, которая может взорваться в любое мгновение.

Я понимала, как страстно он желал поскорее переправить меня на корабль, отправляющийся на Терру. Он предложил даже помочь мне зарезервировать место на космолайнере, по номинальной стоимости, при этом он откровенно лгал, утверждая, что у него есть долевой пай на этот корабль. Я рассеянно выслушала его жалкую ложь и проигнорировала его предложение. Я понимала, что он не хочет, чтобы я задерживалась на Самарре.

Он был бы рад вообще избавиться от меня. Навсегда.

После завершения формальностей, необходимых для того, чтобы покинуть зону посадки, я быстро пересекла космопорт и остановила терадианский наземный экипаж. Водитель-терадианин с любопытством оглядел меня и своим жужжащим голосом сообщил, что я бы могла нанять экипаж для землян, это на противоположном углу. Удивительно, но я не сразу сообразила, как мне быть. И в этот момент…

Внезапно до меня дошло. Терадианин затормозил вовсе не по ошибке. Он был поражен не менее моего. Я села в его экипаж и он доставил меня к странному кубической формы зданию, подобного которому я не могла видеть раньше, но который теперь показался мне знакомым так же хорошо, как и голубое небо Терры.

Дважды я была окликнута, пока поднималась по винтообразному пандусу. Дважды, удивляясь своему поведению, я правильно ответила на оклики. Наконец, я оказалась перед терадианином, чей оклик настиг меня подобно удару ножа. Это было невероятно, но… Терадианин Хаалфамфренан дважды поклонился в знак почтения и мысленно произнес: «Хаалфордхен!»

Я ответил на его приветствие. «Да, это я. Из-за оплошности я не мог вернуться на родину и был вынужден воспользоваться телом этого чужака. Переход был произведен без особой охоты, но по крайней необходимости, в чем я вижу определенные преимущества. Тело, в котором я нахожусь, не кажется мне слишком отталкивающим, я его хозяин — особа весьма интеллигентная и отзывчивая.

Прошу извинить меня за то чувство отвращения, которое ты можешь питать к моему виду, дорогой друг. Теперь у меня появилась возможность стать посланником или курьером, и не подвергаться дискриминации со стороны этих глупцов-землян. Закон, запрещающий терадианину умирать вне родной планеты, может теперь быть изменен.»

«Да, конечно», — собеседник быстро схватил суть идеи. — «А теперь вернемся к вашим личным делам, мой дорогой Хаалфордхен. Само собой разумеется, все ваше имущество в целости и сохранности».

Оказалось, что я владею пятью великолепными поместьями, расположенными в разных уголках планеты, а также личным озером, рощей тхерри и четырьмя хэттель-кораблями. Наследование у терадиан, и это вполне естественно, связано с преемственностью личностного сознания, независимо от того, кому принадлежало новое тело. Когда терадианин умирает, его сознание переносится в другое тело и к нему переходит право собственности всего того, что принадлежало умершему. Два терадианина, неудовлетворенные уровнем своего личного благосостояния, иногда совмещали свои личности в одном теле, что позволяло объединить свои капиталы. При переносе полностью сохранялась непрерывность памяти. Как Хелен Варгас, я сохраняла определенные права и привилегии подданной Терры, все свое имущество, права наследования, привилегии, данные мне Империей. А как Хаалфордхен, я был свободным гражданином Самарры.

Из чувства справедливости я сообщил Хаалфамфренану, как и почему перестало функционировать тело, в котором прежде обитало сознание Хаалфордхена. Я обвинила капитана и сообщила его имя. Я не завидую ему, когда «Веста» снова окажется на Самарре.

«По зрелому размышлению», — пришли мысли Хаалфамфренана, — «я просто совершу самоубийство в его присутствии.»

Впереди у Хелен-Хаалфордхен-Я была очень долгая и жутко интересная жизнь. Как у всех терадиан.