ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПЯТЬ МИНУТ ДО ПОЛУНОЧИ, ИЛИ ЕЕ ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО

1

Они так часто произносили фразу «Все будет хорошо», что Насте стало по-настоящему страшно, и мурашки устроили на ее спине какой-то дикий экстатический танец. Смайли держал Настану руку в своих руках, вероятно думая, что так девушке будет спокойнее, но ей-то казалось, что это не доброжелательное касание рук, а замок, захват, который не позволит вскочить и убежать.

– Теперь понятно, что имел в виду Люциус, когда сказал – помнишь, в «Трех сестрах»? – что нам когда-нибудь понадобится виновный… – Смайли говорил быстро, и смысл его слов был подобен мелодии, которая крутится в голове и которую вот-вот вспомнишь, но это «вот-вот» длится бесконечно. Настя уже вроде начинала понимать, что ей втолковывает Смайли, и вылавливала знакомые имена и названия, однако новые слова приходили слишком быстро, и сметали предыдущие, и уносили с собой имена и названия, как ручей уносит опавшие листья и сломанные ветки…

– Он не смог мне сказать.

– Что? – не понял Смайли. – Кто – он?

– Король не смог мне это сказать. Как мило с его стороны…

– Настя…

– Он поручил сделать это объявление одному знакомому гному. С гномов какой спрос…

– Настя.

– Не забудьте сначала проверить состояние Дениса. Чтобы он был жив, здоров и, так сказать, в полной комплектации. Если короля Утера кинут на этом обмене, это будет пятно на твоей репутации, правда, Смайли?

– Никто не собирается соглашаться на эти условия, Настя!

– Сейчас не собирается, а завтра соберется.

– Настя, – грозно нахмурился Смайли, словно пытаясь этой гримасой призвать ее к порядку, к рассудительности, к взрослым мыслям и здравым реакциям. Гиблое дело. Смайли вздохнул и выпустил Настану руку: – Поговорим завтра. Армандо проводит тебя…

Настя посмотрела гному в глаза, готовясь сказать что-то резкое, но вместо этого у нее вдруг вырвалось неожиданное:

– Кто такой Александр?

– Хм, – Смайли если не растерялся, то на миг призадумался, вероятно пытаясь выстроить логическую цепочку между своими словами и вопросом Насти. – Вы с королем разговаривали об Александре? – Спрошено было с весьма недоверчивой интонацией, но что было терять Насте? Она утвердительно кивнула. – Александр Андерсон – старший сын короля Утера, – сказал Смайли. – Соответственно, старший брат Дениса и Амбер. К сожалению, несколько лет назад Александр Андерсон пропал.

– То есть у вас это не первый случай.

– Извини?

– У вас уже не впервые пропадают наследники престола, – тоном напавшего на сенсацию журналиста уточнила Настя. Смайли вздохнул и адресовал Армандо еле заметный жест, который, должно быть, значил нечто вроде: «Да убери ты ее наконец с глаз моих долой!»

Пока лифт поднимал Настю на ее этаж, к усталости в мышцах и песочной тяжести век вдруг добавилось новое ощущение: Лионея перестала быть загадкой, новым неведомым местом, протокольное описание которого занимало сотни страниц текста и мегабайты информации. Лионея стала опасной и тем самым стала обычной.

Не было никакого безопасного райского сада под этим небом, не было волшебной страны, отгороженной от зла неприступными горами.

Наконец-то все стало на свои места.


Я довольно хорошо помню тот вечер, помню, как странно поглядывал на меня Армандо, пока мы поднимались в номер. Наверное, ждал, что я устрою истерику или еще какое-нибудь представление. Но я слишком устала в тот день, чтобы давать полуночные концерты для избранной публики. Я просто молча кивнула Армандо у двери номера, вошла и закрыла за собой дверь. Положила на стол королевское яблоко и только тут заметила на его кожице следы от вонзившихся ногтей. Моих ногтей. Нервы, знаете ли.

В таком состоянии яблоко уже не представляло исторической ценности, и его можно было с чистой совестью съесть, что я с блеском исполнила, наблюдая на экране широкоэкранного телевизора какое-то французское реалити-шоу. Плод с древа познания был сочен. Само познание – так себе.

В смысле мало радости узнать, что твое предназначение – стать спасительной жертвой ради жизни наследника лионейского престола и ради мира во всем мире. С другой стороны, мама всегда твердила мне, что с моей ленью я вообще ничего в жизни не добьюсь. Ну и кто был прав, а? Знаешь, мама, далеко не каждая девушка может стать спасительной жертвой. Кого-нибудь из твоих знакомых меняли на похищенного принца? То-то и оно.

Да, со временем учишься находить положительную сторону во всем, даже в собственной участи жертвенной овцы. Однако этот легкий приступ самодовольного оптимизма закончился примерно тогда же, когда закончилось яблоко. Я посмотрела на огрызок и не увидела в нем ничего оптимистического. Так же сгрызут и меня; разница в том, что яблоко я прикончила даже не из голода, а просто от нервов. Меня же сгрызут ради светлого будущего династии Андерсонов. Можете назвать такое различие принципиальным? Лично я не могла. Возможно, потому, что шел четвертый час ночи и у меня стали слипаться глаза. Возможно, потому, что это был лишь мой второй день в Лионее.

За которым неотвратимо последовал третий.


2

Вопреки известной теории, утро было не слишком мудренее вечера, хотя, может быть, Настя не совсем верно понимала значение слова «мудренее». Все оставалось примерно так же: затерянная в огромной постели Настя, запертый под домашним арестом Иннокентий, уложенный в больницу Филипп Петрович, забытая где-то в России Монахова, украденный Горгонами Денис Андерсон, внимающий Протоколу Армандо.

Плюс Смайли в телефонной трубке.

– Я тебя не разбудил?

– Разбудил.

– Вот и хорошо. Я звоню, чтобы еще раз заверить тебя: мы не соглашаемся на условия Горгон.

– Как мило с вашей стороны… – Настя зевнула.

– Что?

– Ты только что испортил мне утро. Я надеялась хотя бы до обеда не вспоминать про наш разговор, про письмо, про Горгон и про то, что они жаждут моей крови. Но ты досрочно освежил мою память, спасибо тебе большое. Теперь у меня снова депрессия.

– Вообще-то уже почти полдень. Я испортил тебе полдень.

– А, ну тогда все в порядке, – пробормотала Настя, пытаясь быть ироничной, насколько это было возможно спросонья. – Спасибо, что не соглашаетесь… На что именно вы не соглашаетесь?

– На условия Горгон, – терпеливо разъяснил Смайли. – То есть мы не говорим им «нет», мы говорим, что подумаем, а сами будем тянуть время, чтобы узнать, где они прячутся…

– И поубивать их всех к чертовой матери.

– Извини?

– Я говорю, поубивать их всех…

– Да-да, я думал, что мне послышалось.

– Нет, не послышалось. Горгон нужно всех поубивать, Роберт. Странно, что ты сам до этого еще не додумался.

– Вообще-то у меня другая задача: вернуть Дениса Андерсона домой. Живым и невредимым.

– И заодно поубивать всех Горгон.

– Ладно, если это тебя успокоит, то…

– Дело не в моем спокойствии, а в том, что так будет правильно.

Смайли немного помолчал, а потом заговорил, словно вырезав из беседы последние несколько фраз и вернувшись к началу:

– Запомни, тебе ничто здесь не угрожает. Мы не собираемся менять тебя на Дениса Андерсона.

– Почему?

– Что?

– Почему бы не поменять меня на Дениса Андерсона? Он наследник лионейского престола, от него зависят всякие важные вещи, а я – можно сказать, никто, просто подвернулась под руку вашему наследнику… Почему бы не поменяться?

– Потому что это неправильно.

– А-а…

– Потому что мы не торгуем такими вещами. Особенно с Горгонами.

Настя ничего не ответила, и Смайли воспринял это как добрый знак.

– Так я тебя убедил?

– Ну…

– Что – ну?

– Ты сделал все, что мог.

Настя снова накрылась одеялом, но сон не возвращался, и в голове безостановочно крутились как белка в колесе слова Смайли. Насте показалось, что гном остался недоволен итогом разговора. Начальник королевской службы безопасности хотел большей определенности, хотел четких, прямых, искренних ответов. Что интересно, Настя тоже хотела бы получить такие ответы. Только где было их взять?

Во время позднего завтрака, допивая апельсиновый сок, она окончательно проснулась и поняла – где. Также она поняла, что в прогулке за ответами ей понадобится провожатый, и долго искать провожатого не пришлось.

– Армандо, – сказала Настя. – Ты не мог бы проводить меня кое-куда?

– Разумеется, – невозмутимо сказал тот и лишь возле лифта попросил разъяснить значение «кое-куда». Настя объяснила, ожидая недоуменных вопросов и попыток отговорить, но ничего этого не последовало. Армандо принял сказанное к сведению и замер невозмутимой тенью за спиной Насти, ожидая прибытия лифта.


Каким же он был невозмутимым…

Какими спокойными и уверенными были они все…

«Все будет хорошо», – говорили они тогда. Возможно, что они действительно в это верили. Возможно, в этом не было лицемерия. Или почти не было.

Но поскольку в Лионею я приехала уже взрослой девочкой, то со временем до меня дошла одна очень простая мысль: внушать спокойствие – это их работа.

Армандо должен был внушать спокойствие мне. Роберт Д. Смайли – королю Утеру. Король Утер – всем остальным. Круговорот спокойствия в природе. Все это было очень мило, прямо как розовые пупсики в магазине игрушек. Только ведь люди устроены совсем иначе, чем пупсы. Точно так же спокойствие Армандо или Смайли имело весьма отдаленное отношение к реальному положению вещей.

Знали они это? Конечно, знали. Но ведь у них была работа, и потому Армандо слегка отгораживал меня от реальности, чтобы я не психанула. Смайли слегка отгораживал от реальности короля Утера, чтобы того не хватил удар. Ну а король Утер отгораживал от реальности всех, кого мог, чтобы… Ну вы понимаете.

То есть вроде бы все разумно и логично, но посмотрите, куда нас это завело.

Я помнила, как старался быть невозмутимым Филипп Петрович, как он произносил это надоедливое заклинание «Все будет хорошо», как он улыбался через силу. Чем это все кончилось? Филипп Петрович едва не отдал богу душу, меня чуть не сцапала рыжеволосая бестия по имени Соня, а потом без всяких «едва» и «чуть» я оказалась в компании вампиров. Вы можете сказать: «Ну так ведь все и вправду кончилось хорошо!» Я вам ничего на это не отвечу, лишь посмотрю со значением в ваши глупые глаза и укоризненно пощелкаю языком.

Так вот, именно по всем вышеизложенным причинам, когда мне понадобился совет, я не пошла в больницу к Филиппу Петровичу, с которым мы вроде как прошли огонь, воду и темные подземные коридоры. Я не хотела услышать очередное «Все будет хорошо».

Мне нужен был кто-то, чьей работой не было внушение спокойствия. К слову сказать, у этого типа работы не было вообще. Бездельник с во-о-от таким стажем.

Иннокентий.


3

Настя решила, что ошиблась дверью, хотя в этом конце коридора дверь была всего одна и ошибиться было невозможно. Да и двое охранников вряд ли были здесь поставлены для украшения интерьера.

На всякий случай она отступила назад и вопросительно посмотрела на Армандо. Тот пожал плечами, что, наверное, означало: «Дальше уже сама разбирайся; я тебя сопроводил в твое «кое-куда», я договорился с охраной, так что…» Настя вздохнула и толкнула дверь гостиничного номера.

– Ох, – непроизвольно выдохнула она в следующее мгновение. Армандо и Смайли, говоря про Иннокентия, упоминали домашний арест; увиденное Настей было похоже на что угодно, только не на эти два слова. Это….

Настя вздрогнула – «это» совершило очередной дикий прыжок, взлетело на кресло и вместе с опрокинувшейся мебелью грохнулось наземь. Если Иннокентий задумывал дурную пародию на Фреда Астера, то ему это почти удалось.

– Кхм, – сказала Настя, но ее не было слышно, потому что динамики небольшой стереосистемы надрывались изо всех сил. Иннокентий выскочил из-за кресла, как выпущенная из подземной шахты ракета, развернулся в прыжке на сто восемьдесят градусов, ухватил объемную подушку с дивана и нежно прижал ее к груди.

– Кхм, – настойчиво повторила Настя.

Иннокентий, сжимая подушку в объятиях, пустился в страстное танго. Насте почему-то захотелось отвести глаза, попятиться в коридор и осторожно прикрыть за собой дверь, дабы не подглядывать за весьма необычным досугом весьма необычного гостя Лионеи. В то же время сомнительная пластика и мелодраматически сведенные на переносице брови Иннокентия склоняли Настю к истерическому хохоту, и Настя была уже на грани этой самой истерики, когда вместо третьего и финального «кхм» она подошла к музыкальному центру и выключила громогласный аппарат. Иннокентий по инерции сделал еще несколько впечатляющих па и остановился. Некоторое время он задумчиво разглядывал Настя, словно постепенно возвращаясь из иной реальности, куда его с подругой-подушкой унесла музыка.

– Стучаться надо, – сказал он наконец, похлопал подушку, словно выражая благодарность за приятное партнерство, и аккуратно положил ее на диван. – Или вы думаете, что с пленником можно делать все, что заблагорассудится?

– С пленником? Мне сказали, что это типа домашнего ареста.

– Какая разница… – махнул рукой Иннокентий.

Настя огляделась по сторонам и хотела было заметить, что арест или плен она представляла себе немного иначе. Иннокентию отвели точно такой же гостиничный номер, как и Насте, с той разницей, что за прошедшую пару дней Иннокентий сумел устроить здесь натуральный свинарник. На полу валялись пустые винные бутылки, пластиковые тарелки с остатками еды и несколько пепельниц, в каждой из которых дымилось по сигарете.

– Так ты пришла с личным визитом? – воинственно поинтересовался Иннокентий, подтягивая спортивные штаны. – Или по поручению какой-нибудь правозащитной организации проверяешь условия содержания узников короля Утера?

– Нормальные у тебя условия. Если бы ты еще не разбрасывал чипсы по ковру…

– У меня депрессия.

– Ага, видела я твою депрессию. Как ты тут с подушкой отплясывал…

– Моя личная жизнь тебя не касается.

– Надеюсь, что не касается и не коснется.

– Тогда чего тебе нужно?

– Поговорить.

– Насчет?

– Король Утер. Горгоны, – Настя загибала пальцы, перечисляя предлагаемые для обсуждения темы. – Смайли. Амбер Андерсон. Я.

– Интересный подбор, – ухмыльнулся Иннокентий. – С чего начнем? С тебя? Знаешь, мне кажется, ты поправилась…

– Нет, – сказала Настя. – Начнем вот с чего.

Переступая через бутылки и тарелки, она подошла к двери номера и закрыла ее, установив между собой и ожидающим в коридоре Армандо хотя бы временный, но барьер.


Мы проговорили почти два часа, и Иннокентий ни разу не сказал, что «все будет хорошо». Этот наглец вообще не старался как-то меня успокоить и обнадежить.

Поговори с Амбер Андерсон, – сказал он напоследок.

Это еще зачем?

Зачем?! Пораскинь мозгами – разве не полезно поближе познакомиться с будущей королевой лионейской?

Королевой?

Ну а как, по-твоему, получится? Если Смайли и Утер не будут договариваться с Горгонами, те прикончат твоего Дениса. Утер затем помрет с горя, и королевой станет Амбер Андерсон. Ненадолго, потому что все эти великие расы немедленно поднимут вой и потребуют каких-нибудь перемен, каких-нибудь глупостей, на которые Амбер не согласится, и ее вызовут на поединок. Амбер, конечно, погибнет в первом же поединке, династии Андерсонов придет конец, а следом придет конец всем договорам и обязательствам, благодаря которым эту планету еще не разодрали в клочья. Все расы бросятся сводить счеты друг с другом, и настанет очень веселое время, дорогая моя Настя. И вот тогда тебе будет приятно вспомнить, что когда-то ты была знакома с покойной королевой. Так что не теряй время, Настя, а то не о чем будет мемуары писать. Поговори с Амбер Андерсон.

И знаете что? В его словах был здравый смысл. Теперь мне есть о чем писать мемуары.

Другой вопрос – стоит ли мне тратить последние оставшиеся дни на мемуары?

Ведь читать их будет все равно некому.


4

Сложно сказать, сколько именно времени прошло, прежде чем Настя окончательно определилась в своем отношении к Амбер Андерсон. Не день, и не два, и не три. Забавно, что когда это все-таки произошло, то оправдалась старая пословица о том, что первое впечатление – всегда самое верное.

Первым впечатлением Настю обеспечил Роберт Д. Смайли, еще на борту самолета продемонстрировав пачку снимков на тему «Жизнь, которой у тебя никогда не было». Там были шикарные вечерние платья, яхты, бриллианты, великосветские приемы, конные выезды, улыбки в камеру в компании каких-то, наверное, очень известных и очень богатых людей. Показать такие фотографии и сообщить между делом, что это и есть естественная среда обитания твоего бойфренда и его семьи, – все равно что сделать инъекцию концентрированного синдрома неполноценности, в качестве побочного эффекта которого развивается зависть в чернейшей своей разновидности. Конечно, Настя уже знала, что Андерсоны – королевская династия и все такое прочее, но слова – это одно, фотографии же королевского быта – другое, а Лионея и населяющие ее персонажи во плоти – это уже совсем третье.

Итак, последовательно пройдя через испуг, неприятие, недоверие и презрение, Настя вернулась к старой доброй зависти. Тут-то ее и подкараулила Амбер Андерсон собственной персоной.

Это был уже то ли пятый, то ли шестой день пребывания Насти на гостеприимной земле Лионеи, точнее, на гостеприимном асфальте и на радушных мостовых. Здесь было мало неупрятанной под камень или асфальт почвы, а если она и была, то в виде микроскопических участков, отданных под декоративные цветники, газоны и садики, которые, казалось, были высажены гномами и для гномов же предназначались. Земля в своем грубом, необработанном обличье пряталась где-то по окраинам Лионейского государства, как, например, на старом кладбище, мимо которого Настя проезжала в компании Романа Ставицкого, оборотня по природе и таксиста по профессии.

Сейчас синий автомобиль Романа снова стоял неподалеку от входа в «Оверлук», но двигатель был выключен, и сам Роман откровенно скучал в ожидании, пока его потенциальные клиенты перестанут ругаться. Или спорить. Или говорить на повышенных тонах. Впрочем, назвать это спором или руганью можно было с большой натяжкой, поскольку спор предполагает участие хотя бы двух сторон, здесь же громко возмущалась и делала обиженное лицо одна сторона, вторая же молча стояла рядом и подобно Роману ждала, когда же этот кошмар закончится.

Первой стороной была Настя:

– Я вообще не понимаю, какая муха тебя укусила! С чего это вдруг, а? Буквально вчера ездила с этим таксистом по всему городу – и ничего, и никто слова не сказал, никто не вспомнил про Протокол! А теперь? Может быть, мне еще кортеж из мотоциклистов полагается? И еще вертолет сверху?

Второй стороной был Армандо.

– Ни мотоциклов, ни вертолетов, – сказал он, когда у Насти временно закончились слова. – Только один я.

– Один ты, Армандо, плюс водитель – это уже почти массовая демонстрация, – тут же нашлись у Насти новые слова. – А я намечала тихий скромный поход по магазинам. Чувствуешь разницу? Тихий скромный поход и массовая демонстрация – разве это одно и то же?

Армандо молчал.

– Может быть, ты не чувствуешь разницу, но я скажу тебе по секрету – она есть! Кому я должна позвонить, чтобы ты угомонился и остался в отеле? Кому? Смайли? Амбер Андерсон? Королю Утеру? Я ведь позвоню! Вот ей-богу сейчас возьму телефон и как позвоню куда следует…

– Бесполезно, – сказал Армандо. – Я действую по инструкции Смайли. Смайли получил инструкции от короля.

– Какие еще на фиг инструкции? Ходить со мной по магазинам?

– Усилить режим безопасности. Это значит – и ходить по магазинам тоже.

– Режим безопасности? А что там случилось с моей безопасностью за последние три дня? Стряслась еще какая-нибудь напасть, о которой я не знаю, а не знаю я о ней потому, что вы мне о ней не сказали? Да? Или нет? Или да?

– Я просто получаю инструкции.

– А я просто хочу наконец жить нормальной жизнью, Армандо. Между прочим, Смайли уговорил меня приехать сюда, чтобы здесь я была в полной безопасности, чтобы никакие рыжие Сони, никакие Люциусы и никакие Покровские, вообще никакая тварь до меня не добралась! Теперь ты хочешь сказать, что на самом деле никакой безопасности в Лионее нет?! Тогда зачем я сюда прилетела?! Сидела бы себе в общаге и… – тут Настя замолчала, потому что сорвавшееся с языка слово «общага» звучало в высшей степени неуместно и чужеродно на ступенях отеля «Оверлук», так что ответ на последний из Настиных вопросов напрашивался сам собой – сюда стоило прилететь как раз для того, чтобы не сидеть в общаге. Если подумать, то смерть в студенческом общежитии и смерть в отеле «Оверлук» – это совсем не одно и то же. Или…

Армандо воспользовался очередной паузой, чтобы напомнить:

– Это просто инструкции.

– Да ну тебя, – сказала Настя и посмотрела на синее пузатое такси. Роман Ставицкий дремал за рулем, незаметно покрываясь при этом шерстью. Сон разума рождал чудовище.

Впрочем, как уже выяснила Настя, чудовище было вовсе не опасным, да и сон оказался кратким – таксист вздрогнул, когда рядом с его машиной затормозил черный кабриолет. В машине сидела молодая женщина с короткой стрижкой, издали она была немного похожа на…

– Амбер Андерсон, – сказал Армандо и почтительно склонил голову, обращаясь к брюнетке в кабриолете. Настя мельком посмотрела на Денисову сестру, больше внимания уделила сверкающему кабриолету и хотела как бы между прочим сказать, что на четырех колесах-то любая дура сможет ездить, а вот она, Настя, управлялась с мотоциклом, и хотя кончилось все это жутким падением и прочими нехорошими последствиями… Нет, лучше про это не рассказывать даже между прочим.

Пока Амбер Андерсон шла к отелю, Настя успела позавидовать не только автомобилю, но и отличной фигуре самой Амбер. Эта фигура сегодня была упакована в черные джинсы и такую шикарную кожаную куртку, что Настя возненавидела не только Амбер, но и всех королевских дочерей оптом. Еще Настя позавидовала расслабленно-уверенной походке Амбер и еще… Короче говоря, получился довольно длинный список.

– Привет, – Амбер стояла на пару ступеней ниже, и, может быть, Насте стоило обрадоваться своему вышестоящему положению, стоило снисходительно опустить глаза – что это у нас тут такое с иностранным акцентом пытается разговаривать по-русски, пытается быть милым, пытается сойти за своего?

Нет, не стоило. Амбер намеренно встала ниже, чтобы Настя чувствовала себя увереннее, так что это было скрытое снисхождение именно с ее стороны. Иностранный акцент? Русский, должно быть, десятый или двадцатый в перечне языков, которыми владеет Амбер. Настина четверка по-английскому даже не заслуживала упоминания в таком контексте.

Все-таки получался очень длинный список.

– Какие у тебя планы? – Амбер продолжала убивать своей вежливостью.

– Да так… – Настя уже подумывала об отмене шопинг-тура по Лионее. Теперь ее настроению больше подходил тур в собственный гостиничный номер с последующим многочасовым хныканьем в подушку и жалобами на тяжелую долю, а также с плотным ужином в финале ради снятия стресса. И все это в гордом одиночестве…

Пока она мысленно рисовала эту мрачную перспективу, Армандо по-английски изложил Амбер суть дела. Та понимающе кивнула и обратилась к Насте:

– Есть предложение.

– Какое еще предложение?

– Ты и я. Без Армандо, без такси, без охраны.

– Хм.

– Я знаю, где купить хорошие вещи. Хорошее платье. Тебе ведь нужно будет одеться на прием, да?

– Прием?

– В следующую пятницу король Утер делает прием. Ты должна там быть, и ты должна быть в платье.

Прием. Торжественный прием. «Мы с тобой должны были встретиться в пятницу вечером на торжественном приеме», – сказал ей Утер во дворце. Настя вспомнила те фотографии, что показывал ей Смайли в самолете, представила себя внутри этой красочной блистательной жизни. Ничего подобного в ее жизни никогда не было, но кто сказал, что ничего подобного в ее жизни не будет?

– Ох, – сказала Настя, глядя на Амбер и видя вместо нее освещенные залы королевского дворца, заполненные прекрасными, великолепно одетыми людьми; видя среди них себя, столь же прекрасную, как и они, столь же счастливую, как и они… – Ох, – только и сказала Настя.


5

Четыре часа и одиннадцать магазинов спустя обессилевшая Настя рухнула на бархатные подушки кофейни «Шехерезада». Хозяин заведения знал, кто его гостьи, поэтому провел Настю и Амбер в дальний зал и задернул занавески, дабы никто не беспокоил девушек.

– Ты довольна? – спросила Амбер, имея в виду покупки.

– Я в раю, – устало проговорила Настя, откидываясь на спину. – Я знала, что красота требует жертв, но чтобы таких… По-моему, я разорила твоего отца и все Лионейское государство. Разве нет?

– Что? – не поняла этой скороговорки Амбер.

– Деньги. Я потратила…

– Забудь, – сказала Амбер. – Не думай о деньгах. Ты гость.

– Я гость, – повторила Настя, стараясь не просто улыбнуться, а счастливо улыбнуться. Наверное, у нее не очень получалось, потому что одновременно Настя вспоминала слова Смайли: «Королевская семья хочет зафиксировать ваши отношения. По крайней мере, король хочет». Это значило, что какие-то другие члены королевской семьи не очень хотят фиксировать отношения Насти и Дениса. Поскольку на сегодняшний день Настя знала всего двух лионейских Андерсонов – Утера и Амбер, – получалось, что Амбер и есть те «другие члены королевской семьи». Они, то есть она хочет, чтобы Настя была просто гостем в Лионее, и никем больше. «Да ради бога, – хотелось сказать Насте. – Я к вам в родственники не набивалась. Гостья так гостья. По крайней мере, о деньгах мне разрешили не думать, значит, не будем о них думать. И вообще, сдались мне эти зафиксированные отношения… Может быть, я сама их не хочу. А чего я хочу? Я сама не знаю, чего я хочу. Хотя нет, одно я знаю наверняка – я безумно хочу снять сапоги и пошевелить пальцами ног. И все? Нет, не все. Чего-нибудь сладкого. И еще – вернуться в «Оверлук», еще раз примерить то платье, и чтобы Армандо его увидел…»

Армандо. Вот, кстати, еще одна проблема – без пяти минут невеста Дениса Андерсона почему-то совершенно не хотела думать о Денисе, который, на минуточку, в это самое время подвергался жуткой опасности, висел на волоске и все такое прочее. Но про Дениса не думалось, думалось про кого угодно, хоть про того же Армандо. Это было очень неправильно, и где-то в глубине души Насте было немного стыдно. Но только в глубине души.

Хозяин кофейни, похожий на джинна из арабских сказок – огромный, лысый, с горбатым носом и кривыми страшными зубами, – лично принес кофе, что-то почтительно проговорил, обращаясь к Амбер, и, пятясь, вышел за занавеску.

– Ну, – сказала Амбер, вдыхая аромат. – Теперь расскажи мне.

– Расскажи – что?

– Расскажи про него. Как он?

Вопрос с неожиданной меткостью поразил ту самую глубину души, и Настя ощутила себя в ловушке.

– Про него? Про Дениса? – растерянно переспросила она.

– Про Дениса? – в свою очередь удивилась Амбер. – Нет, про Дениса неинтересно. Про Иннокентия интересно. Про Ка-Щи, Кащея, Вечного узника.

– А что можно рассказать про Иннокентия? – еще более растерялась Настя. – И почему тебе неинтересно про Дениса? Он же твой…

– Брат, я знаю, – сказала Амбер. – Неинтересно, потому что ты его видела давно. Полгода прошло. Что ты можешь рассказать? Неинтересно, потому что я его и так знаю. Неинтересно, потому что он сам виноват. У него не было ответственности. Он не думал об отце, о Лионее.

– Может быть, он думал, – предположила Настя. Слова Амбер звучали как-то уж слишком жестко по отношению к родному брату. – Думал, но как-то по-другому…

– Не надо думать по-другому. Надо думать правильно. Надо было думать о себе как о наследнике престола. В Протоколе записано… – Тут она спохватилась, словно вдруг вспомнила, что находится не на заседании трибунала по поводу преступлений Дениса, а всего лишь в кофейне, а рядом – не Большой Совет, а всего лишь Настя. Всего лишь гостья. Без перспектив обретения официального статуса.

Амбер задумчиво повертела в пальцах кусочек сахара и осторожно погрузила его в чашку.

– Впрочем, я надеюсь, что все будет хорошо, – сказала она с улыбкой. – Все будет хорошо с Денисом. Ведь ты скучаешь по нему?

– Да, – сказала Настя, разглядывая вышитый золотом узор на подушках. – Скучаю.

На самом деле она не скучала и не могла скучать по Денису, потому что попросту не помнила его. Большинство связанных с Денисом воспоминаний сожрал запущенный под кожу Насти червяк-беспамятник, а те, что остались, были похожи на фотографии, но не на такие, как у Смайли – яркие, глянцевые, – а старые, выцветшие снимки в царапинах и пятнах. Фотографии, на которых иногда неразличимы лица и выражения этих лиц. Она помнила, что в жизни у нее был такой Денис Андерсон, но помнился он именно как факт биографии, и уже много недель Настя не могла воскресить Дениса как живой образ, не могла вспомнить, что же именно в этом человеке заставляло ее сердце замирать, а губы расплываться в дурацкой влюбленной улыбке.

Тем не менее она сказала:

– Скучаю.

И застыла, глядя на черный круг кофе в своей чашке и думая о том, как быстро глянцевая лионейская жизнь привела ее ко лжи, не к такой лжи, которую произносят ради спасения, а ко лжи необязательной, которую произносят ради… Ради того чтобы выглядеть лучше в глазах человека, которого ты едва знаешь? Который вряд ли когда-нибудь станет твоим другом?

Да, именно ради этого. Задай Насте такой вопрос Филипп Петрович месяц назад – она не стала бы врать, задай его Смайли десять дней назад – она не солгала бы. А теперь…

– …ты быстро адаптировалась.

– Что? – встрепенулась Настя.

– Я говорю – ты уже, наверное, адаптировалась. Здесь, в Лионее. Привыкла?

– Не совсем. Но я начинаю привыкать.

– Хорошо, – кивнула Амбер. – Ну так расскажи мне о нем.

– Об Иннокентии?

– Да. Он меня очень интересует.

– Интересует? Почему?

– Обаятельный мужчина. Нет, шучу, – Амбер широко улыбнулась, и Настя улыбнулась в ответ, не так широко и не так искренне. Хотя, возможно, проблемы с искренностью были не только у Насти, просто Амбер Андерсон с рождения была частью глянцевой лионейской жизни, и ее навыкам в искусстве лицемерия можно было позавидовать.

– Шучу, – сказала Амбер. – Он неплохо выглядит для своих лет, но – абсолютно не мой тип. Просто раньше этот Иннокентий был довольно опасен. Сейчас – кто знает? Вот мы и хотим разобраться.

– Разобраться?

– Решить, что с ним делать дальше.

– И поэтому вы держите его в отеле под домашним арестом.

– Вот именно – под домашним арестом. В отеле, не в тюрьме. Не в подвале. По-моему, ты нашла его именно в подвале?

– Да, – сказала Настя. Воспоминания о холодном подвале в особняке Михаила Гарджели, о том, что ее туда привело и что ее оттуда вывело, не относились к разделу приятных. Куда с большим удовольствием Настя бы рассказала, как летом после десятого класса ездила с подругой на Азовское море, но эта история не имела отношения к судьбам человечества, а стало быть, не интересовала Амбер Андерсон.

И поэтому Насте снова пришлось спуститься в подвал особняка Гарджели, и, хотя на этот раз все происходило исключительно на словах, мурашки по спине бегали самые настоящие.


6

Начинать пришлось не с подвала, а все с того же злосчастного дня шестого сентября, когда Настя потеряла сначала Дениса Андерсона, а потом и себя. Благодаря некоторым медикаментам и червю-беспамятнику, в рассказ о событиях своей жизни с сентября прошлого года и до марта нынешнего Насте теперь приходилось постоянно вставлять слова «наверное» и «вроде бы»; как будто говорила она не о себе, а пересказывала события давно виденного и не слишком понравившегося фильма.

Чтобы все это звучало не совсем по-дурацки, Настя иногда добавляла «как считает Смайли» и «Смайли предполагает». Получалось, что если история и покажется слушателю бредом, то с претензиями нужно обращаться к Смайли, который как соавтор бреда несет за него положенную ответственность.

Настя начала с того, как поездка в загородный ресторан «Три сестры» внезапно превратилась в охоту на Горгон, а затем столь же внезапно – в охоту на Дениса и Настю. Продолжила описанием своей поездки к деловым партнерам Дениса, странным людям, чей офис располагался на заброшенном военном складе. Напомнила, что люди эти занимались скупкой довольно странных предметов, если отрубленную и тем не менее живую голову Горгоны вообще можно назвать предметом. Затем была поездка на такси, после которой Настя очнулась в палате с зарешеченными окнами, под охраной малосимпатичных людей, которые довольно умело прикидывались правительственной спецслужбой.

– Смайли считает, что это была одна компания: те, кто сидел в армейском складе, и те, кто меня потом перехватил. Когда голова Горгоны убила людей на складе и те перестали отвечать на звонки, остальные «филиалы» (это слово Настя тоже позаимствовала у Смайли, и что бы оно ни значило в данном случае, но звучало солидно) этой Компании всполошились. Они решили, что на склад напали враги… Уж не знаю, какие у них могли быть враги, но, наверное, были. Когда занимаешься такими делами, у тебя должны быть враги.

– Какими – такими?

– Странными делами. Смайли думает, – немедленно уцепилась за спасительную формулировку Настя, – что они собирали коллекцию.

– Что?

– Коллекцию нечеловеческих трупов. Ну, не совсем трупов, то есть не целых трупов, а частей трупов. Что-то от вампира, что-то от Горгоны…

– Зачем кому-то собирать такую коллекцию?

– Э-э… Смайли…

Вообще-то, когда Настя задала шефу королевской службы безопасности похожий вопрос, Смайли сердито буркнул: «Я иногда не могу понять, что происходит у гномов в голове, а уж разбираться с чокнутыми Homo Sapiens… Это выше моих сил».

– Чокнутые, – ответила Настя и добавила от себя: – Психи.

– Но они платили за это деньги?

– Да, платили.

– То есть это для них был бизнес?

– Ну… Смайли…

Амбер поморщилась, словно имя шефа королевской службы безопасности вызывало у нее зубную боль, и прервала Настю:

– Остальные решили, что на этот склад напали враги… И что?

– Они отправили одну девушку… То есть не совсем девушку… – Настя вспомнила, как Филипп Петрович четырежды выстрелил рыжеволосой Соне-Лизе в грудь, а та лишь закашлялась, а потом встала, пошла и убила троих случайно попавшихся под руку мужчин. Называть такое создание девушкой значило сильно недооценивать Лизу. – И вот эта не совсем девушка остановила машину, в которой я ехала… Очнулась я уже в палате, накачанная лекарствами. И я уже не помнила, какой сейчас день. И я уже не была уверена, кто я такая, что я сделала и чего не делала…

Смайли тоже во многом не был уверен. Он сказал, что понятия не имеет, во имя чего могли объединиться такие разные личности, как рыжая Соня-Лиза, майор Покровский, Сахнович, Ключник и те другие двое, убитые на складе Горгоной. Когда Настя предложила одно простое и универсальное объяснение – деньги, Смайли отрицательно покачал головой. Он сказал, что присутствие в этой компании рыжей Лизы – или, как Смайли ее иногда называл, Спящей Красавицы – путает все карты. Для Спящей Красавицы деньги никогда не были главным. И еще она никогда не любила работать в коллективе. Поэтому должна была существовать некая очень серьезная причина, чтобы собрать всю эту компанию вместе, и этой причиной уж наверняка не были деньги.

– Сначала они думали, что я работаю на их врагов, и хотели вытащить из меня какую-нибудь ценную информацию. Потом они сообразили, что ничегошеньки я не знаю про их дела. Тогда они нашли мне другое применение…

– Отправить тебя в дом Гарджели.

– Ага. Сделать из меня такого Троянского коня. Точнее, Троянскую кобылу, – попыталась пошутить Настя, но, судя по неподвижному лицу Амбер, шутка вышла так себе. – То ли я действительно похожа на покойную жену Гарджели, то ли еще что… Короче говоря, я как бы случайно столкнулась с Михаилом Гарджели, тот обалдел и…

Настя вздохнула. Троянскому коню было хорошо. Он был из дерева. Его не мучили угрызения совести. Ему не снились обманутые троянцы. И – важный момент – Троянскому коню не пришлось спать ни с одним из троянцев.

Два месяца она провела в качестве любимой девушки Михаила Гарджели, а точнее, в качестве любимой иллюзии Михаила Гарджели. Наверное, тот считал, что душа покойной жены нашла себе новое тело, и Настя поддерживала его в этом заблуждении, поддерживала целых два месяца, а на третий ей пришлось сделать то, за чем ее, собственно, и отправили в дом Михаила Гарджели.

Спуститься в холодный мрачный подвал и найти там прикованного к стене узника.

– И он попросил тебя дать ему напиться? – уточнила Амбер. – Боже мой, сколько девушек попадалось на эту уловку, если бы ты знала!

– Мне было его жалко. Он был похож на умирающего старика, и я…

– Это просто уловка.

– Я не могла оставить его там.

– Может быть, лучше было бы его оставить. Ты ведь знаешь, что он сделал после того, как освободился…

– Да, мы с ним выбрались в сад и…

– Он стал убивать. Сколько человек он убил в ту ночь?

– Не знаю. Двоих или троих. Но это были охранники, они сами пытались его убить, так что…

– Значит, Компания хотела, чтобы ты освободила Ка-Щи. То есть Иннокентия.

– Да, и когда мы добрались до ворот, они уже ждали нас – Лиза, Покровский, другие. Еще был Сахнович, но дом убил его.

В этом месте Настя ожидала недоумения и расспросов, но Амбер кивнула, как будто такое было в порядке вещей. Настя продолжила:

– Сахнович побежал к нам навстречу, и где-то посредине сада его словно стало бить током… И он умер.

Иннокентий потом сказал мне, что это особенный дом, дом с особенными традициями.

– Разумеется.

– Мне никто так и не сказал, кем же был Михаил Гарджели и почему у этого дома такие традиции. То есть я знаю, что он владел корпорацией «Райдер», но это ничего не объясняет…

– Волшебник.

– Что?

– Маг. Чародей. Чернокнижник, – старательно выговаривала Амбер. – Вот кто такой Гарджели. Это хорошее объяснение?

– Нет, – сказала Настя, поразмыслив. – Это ничего не объясняет, потому что… Как это – маг? Я жила с ним два месяца и не заметила ничего такого…

– Сделать так, чтобы женщина не знала, чем на самом деле занимается ее мужчина, – тоже магия своего рода, но я говорю о другом. Я говорю о настоящей магии.

– Михаил… – Настя снова задумалась. – Нет, я все-таки не думаю…

– Гарджели – древний род, и особая традиция этого рода – магия. Она проявляется по-разному. Среди Гарджели были очень сильные маги, были просто фокусники. Наверное, Михаил Гарджели не очень любил магию или не очень верил в нее. Иначе он не дал бы так легко себя убить в ту ночь. Ты видела, как он погиб?

– Нет, я отрубилась…

– Как это?

– Потеряла сознание. Я не видела, что там происходит. Я даже не видела, как Иннокентий поменял тело.

– Поменял тело, – Амбер понимающе кивнула. – То есть убил еще одного человека.

– Получается, что так. Потом я оказалась в загородном доме, который охраняли вооруженные люди. Ко мне пришла Лиза и показала Иннокентия в новом теле. Он был как будто в коме, и Компанию это сильно беспокоило. Они хотели, чтобы Иннокентий поскорее пришел в себя.

– Зачем?

– Не знаю. Он был им нужен живой, но они не собирались его отпускать.

– Ты ведь говорила, что Компания покупала части трупов.

– Да, но… Значит, им были нужны не только трупы. А может быть…

– Что?

– Может быть, им в основном были нужны не трупы. Я вспомнила, что, когда Денис убил вампира, графа Валенте, и притащил на склад его голову, они ему не заплатили, они наорали на него, как будто он ошибся.

– А голова Горгоны…

– Она была еще жива.

– И теперь еще Иннокентий.

– Да, его они тоже сцапали и держали за железной дверью.

– А потом…

– Я проснулась ночью от страшного шума. Крики, грохот…

– И причиной тому был…

– Иннокентий. Он очнулся, выбрался из своей камеры и…

– Что он сделал?

– Перебил всю охрану.

– Понятно.

– Нет, ничего ты не поняла! Он же хотел вырваться на свободу, он же… А потом он уже никому ничего плохого не делал. Он помог мне избавиться от червяка-беспамятника…

– Это было в Старых Пряниках?

– Да.

– Я читала отчеты Смайли, там сказано, что твой замечательный Ка-Щи в Старых Пряниках участвовал в драке с болотными тварями, потом похитил человека и пытался скормить его вампирам, потом пытался взорвать Давида Гарджели и его помощников… Это называется – ничего плохого? Я абсолютно не согласна.

– Он защищал меня.

– Тебя защищал Филипп Петрович.

– Они оба, – упрямо повторила Настя, пытаясь понять, в какой момент их беззаботные посиделки в кофейне превратились в допрос с пристрастием.

– Понятно, – сказала Амбер. – Удивительно. Прошло столько веков, а этот Иннокентий все так же успешно очаровывает девушек. Неважно, в каком веке, в какой стране…

– Он меня не очаровывал! Я просто рассказываю все как есть! И я уже достаточно рассказала.

– Что это значит?

– Если ты хотела получить информацию, надо было просто попросить, а не устраивать этот цирк с покупками, дружескими посиделками и прочей ерундой!

– В следующий раз я так и сделаю.

– В следующий раз… – Настя поспешно замолчала.

– Что?

– В следующий раз… меня так просто не возьмешь!

– О, Настя, – с едва уловимой насмешкой сказала Амбер. – Тебя не нужно брать, ты сама идешь в руки. Это так мило с твоей стороны.

– Я никому не иду в руки, – буркнула Настя, особенно недовольная тем, что вообще-то Амбер была права. Куда делись недоверие и неприязнь, стоило только Амбер подкатить к «Оверлуку» на сверкающем автомобиле и предложить прошвырнуться по магазинам? На этом крючке даже не было насажено червяка для маскировки, и все равно Настя купилась. – Извини, но мне нужно уйти.

– Уйти? – переспросила Амбер. – Уходить нужно было раньше.

– Что ты имеешь в виду?

– Анастасия, мне кажется, ты не совсем понимаешь свою роль во всей этой истории. Король Утер и Смайли слишком хорошо воспитаны, чтобы сказать тебе об этом напрямую. А я предпочитаю абсолютную правду. Я могу себе это позволить.

– Да? Ну и что именно ты можешь себе позволить?

– Несколько слов. В мае прошлого года у нас возникла небольшая проблема. Наследник Лионейского престола сбежал из страны. Он бы вернулся через месяц или два, и все было бы как прежде. Но он не вернулся, потому что встретил тебя. А потом он каким-то образом попал в руки к Горгонам, и теперь они выдвигают королю Утеру условия, что абсолютно недопустимо. То есть у нас теперь на руках большая проблема. И это еще не все. Когда Денис пропал, мы смогли поначалу держать это в секрете. Но потом это перестало быть секретом. Многие – и в том числе опасные для нашей династии личности – узнали, что наследник Лионейского престола исчез. Они использовали и меньшие возможности, чтобы попытаться изменить ход вещей, нарушить древние договоры и ввергнуть мир в хаос. Теперь у них есть очень хороший повод заняться этим снова. Вот во что превратилась наша маленькая проблема, и в заключение я должна сказать, Анастасия, что тебе нужно было уходить гораздо раньше.

– Проще говоря, это я во всем виновата? – уточнила Настя.

– Посмотрим на факты: сначала вы с Денисом познакомились, потом он оказался у Горгон. Мне кажется, между двумя этими фактами есть некоторая связь: Ты не смогла удержать его от ошибок, Анастасия.

– Ты тоже.

Амбер с некоторым удивлением посмотрела на Настю снизу вверх.

– Ты ведь не удержала его от побега, – пояснила Настя. – Или ты вообще не знала, что твой брат хочет сбежать из Лионеи, что тоже не украшает тебя как сестру…

Амбер улыбнулась.

– …или ты не пыталась его удержать. Потому что после его исчезновения ты становилась наследницей престола.

Амбер перестала улыбаться.

– Не перекладывай на меня свои ошибки, – сказала она. – Я понимаю – тяжело осознавать, что все, что ты делаешь, ты делаешь неправильно. Но это именно твой груз. Не пытайся подсунуть его мне.

– Мои ошибки…

– Сегодня я захотела с тобой поговорить, – перебила Настю Амбер. – Не для того, чтобы еще раз услышать твою нелепую историю и сравнить ее с отчетами Смайли. У меня достаточно информации, поверь. Я просто хотела понять – неужели можно допустить столько глупостей, причинить столько вреда, а потом иметь наглость появиться здесь в Лионее и претендовать на…

– Я ни на что не претендую. Если бы твой брат поменьше врал, то, может быть, я и не наделала бы столько глупостей; может, я не допустила бы главной своей ошибки – не связалась бы с Денисом. Ты, наверное, кое-чего не понимаешь, сидя в своем прекрасном дворце и чихая на остальной мир, – но вся моя жизнь оказалась поломана после встречи с твоим братом!

– Разве? Разве там было что ломать? – невинно осведомилась Амбер. – Я уже сказала, у меня нет недостатка в информации. И проанализировав эту информацию, я могу сделать вывод, что встреча с моим братом была лучшим, что случилось в твоей абсолютно серой, заурядной жизни. Хорошо же ты ему отплатила, хорошо же ты отплатила всем нам…

– Серой заурядной жизни?

– Разве не так?

– Серой и заурядной?!

– Разве что твой отец был тем ярким пятном, которое…

Даже если бы дело потом дошло до судебного заседания, Настя утверждала бы, что все вышло случайно – она резко вскочила с подушек, почти прыгнула к выходу, задела плечо Амбер, и та, слишком уж расслабившаяся во время беседы, опрокинула на себя чашку с недопитым кофе.

На мгновение Настя замерла, удерживая в себе инстинктивное «извини», а сказала потом совсем другое:

– Вот и еще одно яркое пятно в моей серой жизни.

Это была хорошая победная реплика, после которой можно было уходить с высоко поднятой головой и чувством собственного превосходства. Настя так и сделала, но, когда она уже отвела занавеску и ступила в общий зал кофейни, Амбер, не пошелохнувшаяся и не издавшая ни звука во время инцидента с кофе, произнесла:

– Увидимся на балу.

Это прозвучало как объявление места дуэли.


7

Они действительно увиделись на балу, который состоялся в королевском дворце в последнюю пятницу апреля. Странное дело, но вплоть до вечера пятницы Настя думала о предстоящем событии безо всякого энтузиазма, а напротив – со смешанным чувством скуки и обреченности. Это при том, что в шкафу висело великолепное вечернее платье, равного которому Настя не то что раньше не носила – она таких раньше и не видела, разве что по телевизору в какой-нибудь нарезке голливудских новостей. Замечательные итальянские туфли ручной работы были достойны экспозиции в музее обуви, да и само словосочетание «королевский бал» должно было заставить сердце любой нормальной девушки учащенно биться. Эта самая нормальная девушка дрожала бы от нетерпения и считала минуты до начала грандиозного мероприятия во дворце Утера Андерсона, однако с Настей ничего подобного не происходило. Она сидела на кровати, стучала по клавишам ноутбука, пытаясь украсть какой-то талисман из волшебного замка и регулярно попадая на клыки чешуйчатому монстру. Ни дрожи в коленках, ни страстных взглядов на часы. Монахова бы ее убила за такое свинское поведение. Или отвела к психиатру. Возможно, так и следовало сделать.

То ли виновато было первое впечатление о королевском замке как о месте пустынном, темном и довольно скучном, то ли Настю пугала перспектива снова встретиться с Амбер Андерсон, то ли все это вместе плюс сомнения, что ей вообще стоило появляться в герцогстве Лионейском, – в итоге уныние не проходило.

Было уже около шести часов вечера, когда Настя случайно выглянула в окно и замерла – Лионея прямо на ее глазах превращалась в нечто совершенно иное, в нечто прежде невиданное. Тихие полупустые улочки внезапно оказались заполнены сверкающими автомобилями, причем не синими такси, а дорогими лимузинами. По всему городу зажигалась праздничная иллюминация, которая как будто волнами расходилась от королевского дворца к окраинам. Где-то играл духовой оркестр, и, когда Настя приоткрыла окно, чтобы лучше слышать, в уши ей ударила не только звонкая медь оркестра, но и поднимающийся от мостовой гул голосов множества людей. Затем включились прожекторы и осветили дворец Утера Андерсона, на что гуляющие ответили аплодисментами и приветственными криками. Теперь это уже совсем не походило на музей с покрытыми пылью экспонатами, Лионея стала живым городом, и все в нем вдруг обрело плоть, обрело смысл: в этих огнях, в этом радостно-торжественном шуме Утер Андерсон был настоящим королем, а не подавленным хромым стариком; его дочь Амбер оказывалась пусть стервозной, но принцессой; Роберт Д. Смайли выглядел не мрачным бюрократом, а преданным рыцарем своего короля…

И сама Настя тоже ощутила себя частью этой ожившей легенды, когда в дверь номера постучал посыльный и вручил подарок короля Утера – шкатулку, где в соседних отделениях с достоинством лежали на черном бархате серьги и золотая цепочка. Настя сначала обратила внимание на цепочку со стилизованным символом Большого Совета, деревом с двенадцатью ветвями, а уже потом сообразила, что светлые камушки в серьгах – это не что иное, как бриллианты.

Все это – серьги, цепочка, платье, туфли, музыка за окном, дворец в лучах прожекторов – складывалось как элементы мозаики, и когда они окончательно сложились, то Настя посмотрела на себя в зеркало и увидела не потоптанную жизнью неудачницу с неоконченным высшим образованием, а кого-то другого, кого-то безусловно принадлежащего к блистательному лионейскому вечеру, который был то ли сказкой, то ли картинкой из глянцевого журнала, но в любом случае Настя была безумно рада принадлежать ему здесь и сейчас. Она дрожала от нетерпения, она то и дело поглядывала на часы, она была готова к своему первому лионейскому балу. Первому и последнему.


У меня осталась видеозапись этого бала. Там было много важных персон, и камеры в основном снимали их, поэтому я нечасто попадала в объектив, но это даже и к лучшему, потому что видеть собственную глупо улыбающуюся физиономию – та еще пытка.

К счастью, очень скоро эта глупая улыбка исчезла с моего лица. Думаю, что навсегда.

Как-то мы смотрели эту запись вместе с Иннокентием, и я сказала ему, что если когда-нибудь он увидит на моей физиономии что-нибудь подобное – пусть сразу без сомнений лепит мне пощечину. Он радостно обещал посодействовать.

Иннокентия, к слову, на тот бал не приглашали. Он все еще оставался пленником верхнего этажа «Оверлука», в то время как королевская администрация обсуждала, что с ним делать.

И если раньше у них еще имелись какие-то сомнения насчет Иннокентия, той ночью он развеял их раз и навсегда.


8

В обычный день расстояние между отелем «Оверлук» и главным входом в королевский дворец можно было преодолеть быстрым шагом минут за десять, но этот день был очень даже необычным, и потому быстрого шага в программе вечера не значилось, зато имелся белый лимузин, который и повез Настю на бал. Рядом сидел безукоризненный Армандо, однако Настя забыла о нем, наслаждаясь медленным триумфальным проездом, который завершился, пожалуй, даже слишком быстро. Армандо подал ей руку и помог выйти из автомобиля на ковровую дорожку, поднимавшуюся по ступеням все выше и выше, как будто ведя прямо в райские кущи. С обеих сторон дорожки горели светильники и стояли широкоплечие бородатые мужчины в черном, опиравшиеся на что-то вроде длинных топоров.

Настя вздохнула и сделала первый шаг по этой дорожке. Сначала она смотрела под ноги, боясь споткнуться или как-нибудь еще осрамиться посреди этого великолепия; но с каждым шагом уверенность наполняла ее, шаги становились быстрее, взгляд устремился вверх, к распахнутым дверям королевского дворца. Армандо по дороге где-то потерялся, и Настя не вспоминала о нем, она шла все дальше и дальше, и примерно посредине лестницы она не удержалась от удовольствия остановиться, развернуться и посмотреть сверху вниз на Дионею, по которой рассыпались золотой крошкой праздничные огни, посмотреть на выстроившиеся в ряд лимузины, посмотреть на мир, лежащий у ее ног. Посмотреть, радостно вздохнуть и беззвучно поблагодарить кого-то или что-то, создавших этот мир и создавших этот день.

– Ну, что скажешь? – спросил Смайли, встретивший ее на входе во дворец и выглядевший в парадном смокинге как хорошо отреставрированная версия самого себя. – Похоже на королевский бал?

– Ага, – пробормотала Настя, оглядываясь кругом и пытаясь понять, есть ли у этого залитого светом зала стены и потолок или же он бесконечно расширяется во всех направлениях. Вообще-то сравнивать ей было не с чем, но к увиденному подходили только эти два слова – «королевский бал».

– Понятно, – сказал Смайли, взял Настю за руку и повел за собой. – Это, наверное, следует перевести как «я в восхищении».

– Типа того, – согласилась Настя. Она шла вслед за Смайли, как ребенок, угодивший на кондитерскую фабрику и изумленно разглядывающий все вокруг, не веря, что такое вообще бывает на свете. – Это же…

– Это королевский бал, Анастасия, и в этом зале сейчас собрались представители Великих старых рас, члены королевской семьи Андерсонов и еще куча разных важных персон…

– Ради… меня? – с трудом выговорила Настя.

– Что? – Смайли остановился. – Нет, бал проводится по другому поводу, но это хороший случай вытащить тебя из гостиницы и показать миру.

– Зачем показывать меня миру? Может быть, не надо показывать меня миру? Может быть, мир не хочет смотреть на меня? Может быть…

Смайли сочувственно похлопал ее по руке.

– Расслабься. У меня тут наготове сотня врачей, так, может быть, станешь их первым пациентом и примешь что-нибудь успокоительное?

– Зачем вам сотня врачей? – насторожилась Настя.

– На всякий случай. Все эти большие балы – большая головная боль для королевской службы безопасности. Вроде бы все взрослые разумные создания, но обязательно кто-нибудь упьется или уестся до бессознательного состояния, кто-нибудь подерется, кто-нибудь выпадет из окна… А врачи нужны разных профилей – для людей, для вампиров, для оборотней… Вот потому их и сотня.

– Понятно, – сказала Настя. Негромкий рассудительный голос Смайли подействовал как успокоительное, но, когда гном стал перечислять «…для людей, для вампиров, для оборотней…», она вдруг осознала простую истину: если верить словам Смайли, то они сейчас находились посреди самого невообразимого собрания, которое только могло происходить на планете Земля. Стоило немного внимательнее приглядеться к заполнившей зал толпе (все-таки слишком грубое слово для столь изысканного общества), и становилось понятно, что среди празднично одетых мужчин и женщин (которые все же составляли большинство) встречаются фигуры явно нечеловеческие. Они выделялись главным образом своим телосложением, в то время как стандарты вечерних нарядов у всех рас были примерно одни и те же. Держась группками по трое-четверо, важно расхаживали гномы; судя по чрезвычайно серьезным выражениям лиц, они вели меж собой очень важные разговоры, сопровождая их плавно-замедленными жестами рук и попутно демонстрируя массивные перстни едва ли не на каждом пальце. Прочие представители Старых рас не так бросались в глаза, потому что, в отличие от гномов, не сбивались в компании и в итоге успешно растворились в преимущественно человеческой толпе. Лишь однажды Настин взгляд выцепил широкоплечую ссутулившуюся фигуру с необычно длинными руками. Лесной хозяин чувствовал себя на балу не слишком уютно; он то и дело дергал головой, реагируя на взгляды и случайные прикосновения. Когда его фигура скрылась за спинами гостей, Настя посмотрела на Смайли с некоторым разочарованием:

– Двенадцать Великих старых рас, да? Что-то я не вижу тут ни великанов, ни водяных…

– Водяные не посещают такие собрания. Что им, в аквариуме на колесиках разъезжать по залу? Никто не хочет выглядеть глупо, так что…

– А драконы будут? – вырвалось у Насти, и как бы ни наивно это было, но взгляд ее искал в огромном зале нечто огромное, огнедышащее, крылатое… Во фраке и с бокалом для коктейлей в лапе.

– Драконы… – понимающе кивнул Смайли. – К сожалению, нет. Они стали не слишком общительны в последние годы. Но зато я могу познакомить с драконовским юристом…

– С кем? – не поняла Настя, но Смайли уже вытащил из толпы пожилого круглолицего мужчину и подвел его к Насте:

– Это мистер Эсгарот, официальный представитель Великого дракона при Большом Совете.

Мистер Эсгарот широко улыбался и с любопытством разглядывал Настю.

– Вы на самом деле адвокат драконов? – спросила Настя, тщательно выбирая английские слова, чтобы не вляпаться в какой-нибудь дипломатический скандал. Вот было бы радости у Амбер Андерсон…

– На самом деле, – ответил мистер Эсгарот. – Адвокат драконов в третьем поколении. Мой дед еще с 1912 года…

– Наконец-то я встретила человека, который своими глазами видел дракона!

– Боюсь, что нет. Я не имел удовольствия лично встречаться…

– Как? Но вы же…

– В нашем деле личные контакты необязательны. Великий дракон ведет уединенный образ жизни, а если он хочет дать мне какие-то инструкции… – Не переставая улыбаться, Эсгарот коснулся указательным пальцем своего виска.

Настя недоуменно посмотрела на Смайли, подозревая, что упустила какую-то часть эсгаротовского объяснения.

– Телепатия, – сказал Смайли. – Драконы – телепаты.

– Вот именно, – закивал Эсгарот. – Я и мой клиент постоянно на связи.

– Неужели? И что делает ваш клиент прямо сейчас?

– Сожалею, но это конфиденциальная информация.

Настя разочарованно вздохнула:

– Могли бы соврать. Сказали бы, что он готовит ужин. Или совершает вечернюю прогулку.

– Вру я обычно на официальных мероприятиях и за большие деньги, – рассмеялся Эсгарот. – С юными девушками я всегда предельно честен…

– Потому что ты болван, – перебил его Смайли. – Юные девушки всегда спрашивают, сколько тебе лет и женат ли ты, и со своей честностью ты всегда оказываешься в пролете…

– О боже, – наигранно ужаснулся Эсгарот. – Королевская служба безопасности прослушивает мои разговоры с юными девушками! Куда катится мир…

Он обменялся со Смайли еще парой шуток, смысла которых Настя не поняла, и откланялся:

– Было приятно познакомиться, мисс Анастасия… Мои наилучшие пожелания вашему жениху…

– Кому? – переспросила Настя, когда мистер Эсгарот отошел на достаточное расстояние.

– Жениху, – сказал Смайли. – То есть Денису Андерсону.

– Но он не мой…

– Анастасия, – негромко произнес Смайли, не переставая в то же время кому-то улыбаться и кому-то махать рукой. – Если честно, то одна из целей этого бала – убедить послов старых рас, что все в порядке, что ничего страшного не случилось. Мы не можем предъявить Дениса Андерсона, но мы можем предъявить его невесту – пожалуйста, можете подойти, посмотреть на нее, потрогать…

– Потрогать? Не надо меня трогать!

– Это фигура речи. Никто не будет тебя трогать, зря, что ли, Армандо получает деньги… – Смайли небрежно мотнул головой вправо, и оказалось что Армандо тоже присутствует в зале, незаметный, но неотступно следующий за Настей. – Так вот, демонстрируя тебя публике, мы выигрываем время…

– То есть я работаю у вас приманкой?

– Ты помогаешь спасти мир от хаоса. Не самое плохое занятие, между прочим. Ты только улыбайся побольше, пусть все видят, что у тебя полный порядок в личной жизни, что ты уверена в завтрашнем дне…

– Я не уверена в своем завтрашнем дне.

– Напрасно. Лично я уверен, что завтра ты будешь спать до полудня, у тебя будет немного болеть голова, но в целом у тебя останутся положительные впечатления о нынешнем вечере…

– Амбер Андерсон в курсе, что вы назначили меня невестой Дениса?

– Почему ты спрашиваешь?

– Она будет в бешенстве…

– Не обращай внимания, – сказал Смайли. – Короля Лионеи зовут Утер, и он не против даже официального провозглашения тебя невестой Дениса Андерсона.

– Амбер меня тогда отравит. Или задушит.

– Это прелести придворной жизни, привыкай. А если серьезно, то не воспринимай ее слишком серьезно.

– А кого мне воспринимать серьезно?

– Вот его, – и Смайли склонил голову в вежливом поклоне. Настя посмотрела влево, увидела двоих мужчин и остолбенела. Она не знала, кого именно из них имел в виду Смайли, но дело было не в этом.

Первым из двоих был сутулый седой мужчина лет пятидесяти в очках с продолговатыми стеклами.

Вторым был Давид Гарджели.


9

Смайли все-таки имел в виду седого мужчину в очках:

– Эндрю Фишер, глава королевской администрации.

Седой легко коснулся Настиной руки.

– Несмотря на известные обстоятельства, – сказал он и сделал паузу, как бы предоставляя присутствующим возможность вообразить эти обстоятельства, – рад за Дениса. Превосходный вкус.

Настя подумала, что следующей его фразой будет «Все будет хорошо», однако Фишер ограничился сочувственным кивком головы и скорбным сжатием губ. Глаза его при этом оставались внимательными и холодными, что, наверное, было естественно, ведь он был не Настин дедушка, а второй человек в Лионее после короля Утера; человек, для которого власть была не унаследованным жребием, а ежедневной работой.

– Роберт, вы знаете, – снова пауза, – мистера Гарджели…. Анастасия, это – Давид Гарджели…

– Мы знакомы, – подал голос Давид.

– Знакомы, – отозвалась эхом Настя, которая из вежливости посмотрела в сторону Давида, но взгляд ее не поднялся выше зажима на шелковом галстуке Гарджели.

Знакомы – слишком простое слово, если учесть, что познакомил их покойный Михаил Гарджели, думая, что знакомит своего младшего брата со своей будущей женой.

Знакомы – слишком пресное слово, если учесть, что три месяца спустя Михаил Гарджели был убит и его младший брат имел все основания считать, что в этом виновата Настя.

Знакомы – слишком нейтральное слово, если вспомнить, что Давид Гарджели начал охоту на Настю, объявил награду за ее голову, пустил по ее следу банду болотных тварей, и бог знает чем бы это все кончилось, если бы не Филипп Петрович и Иннокентий.

Знакомы – слишком мирное слово, если знать, что последняя встреча Михаила Гарджели и Насти состоялась в подземном коридоре, что вел из вампирского дома в Старых Пряниках. Давид сказал тогда: «Эта женщина виновна в смерти моего брата». Иннокентий шагнул к нему с гранатой в руке, и Насте осталось только бежать что есть сил по этому коридору, слыша позади себя крики боли и грохот рушащихся стен.

За пару минут до взрыва Давид Гарджели показался Насте похожим на падшего ангела – бледное изящное создание, испачкавшее свои крылья пылью этого мира, отравившее себя разлитой в этом мире яростью и злобой. Теперь ангел сложил крылья в чехол и убрал в шкаф на верхнюю полку; туда же в особой шкатулке отправились ярость и злоба. Он стал обычным человеком в темном костюме, и этот обычный человек как ни в чем не бывало протянул Насте руку.

Она вздрогнула, увидела боковым зрением, что Смайли делает какие-то успокаивающие жесты, и чуть-чуть поднесла руку вперед, чтобы соприкоснуться с пальцами Давида Гарджели. Несмотря на все доводы разума и все жесты Смайли, какая-то часть Насти все равно ожидала, что в ту самую секунду, когда их руки соприкоснутся, Давид проявит свою истинную сущность, дьявольски захохочет, намертво вцепится в Настю и утащит ее в жуткие застенки, дабы наслаждаться мщением.

Все вышло гораздо скучнее. Их пальцы встретились и тут же расстались, причем у Насти осталось такое ощущение, будто она здоровалась с гипсовой статуей – рука Гарджели была не холодной, не горячей, она была никакой. Удивленная, она посмотрела выше зажима на галстуке и увидела равнодушно-спокойное лицо Давида, который смотрел сквозь Настю, не видя в ней ровным счетом ничего заслуживающего внимания.

– …хорошее впечатление, – донесся до ее слуха обрывок фразы. Фишер при этом смотрел на Настю, из чего следовало: глава королевской администрации говорил то ли с Настей, то ли о Насте. В любом случае она все пропустила мимо ушей и, предполагая, что выглядит полной дурой, пробормотала универсальный ответ на любой вопрос:

– Типа того.

Фишер кивнул, то ли соглашаясь с ее ответом, то ли сочувствуя династии Андерсонов, которой привалило такое вот счастье, что не может и двух слов связать на королевском балу. Если Давид Гарджели, по Настиным впечатлениям, был просто никаким, то Фишер столь же очевидно был холодным. Его взгляд остановился на Насте лишь на мгновение, однако ей показалось что в это мгновение он провел полную Настину инвентаризацию, оценил ее активы и пассивы, занес эти данные во все необходимые книги, сводки и таблицы и, завершив работу, поставил Насте на лоб незримый штамп, свидетельствующий, что та сочтена, взвешена и так далее.

– Почему он здесь? – тихо спросила она Смайли, когда Фишер и Гарджели смешались с толпой гостей.

– Он главный помощник короля Утера, шеф королевской администрации, как же ему не быть здесь?

– Гарджели – первый помощник?

– Нет, Фишер.

– А я спрашиваю про Гарджели!

Смайли пожал плечами:

– Почему бы ему не быть здесь?

– Почему?! На минуточку – он хотел меня убить!

– Тебе показалось.

– Что?!

– Ну-ну, успокойся, – Смайли взял ее за руку и повел в сторону длинного стола, заставленного закусками. – Это все в прошлом. Мы с ним договорились.

– В прошлом? Договорились?!

– Больше он не причинит тебе вреда. Он согласился все забыть…

– Он согласился?! Зато я не соглашалась забыть, как его болотные твари…

– Не очень красивая история, согласен, но пойми его состояние после смерти брата, после побега Иннокентия… Он был в ярости, он во всем винил тебя. Он не знал, что ты была лишь орудием…

– Никакое я ни орудие. Просто… – Она замялась, потому что не было ничего простого и однозначного во всей этой истории.

– Да, – по-своему понял ее Смайли. – Просто иногда все мы делаем ошибки. Теперь все встало на свои места. Давид Гарджели не может мстить невесте Дениса Андерсона, а династия Андерсонов не хочет ссориться с родом Гарджели, поэтому вопрос закрыт. Все счастливы и идут пить шампанское. Ты пьешь шампанское?

– Мне, пожалуй, понадобится ведро шампанского, чтобы во всем этом разобраться.

– Не проблема, – улыбнулся Смайли. – Что хорошо в королевских балах, здесь моментально исполняют любое твое желание. Ведро так ведро, дорогая…

– Почему с Гарджели нельзя ссориться? Он опасен?

– Все мы опасны, если нас прижать к стенке. Гарджели – тем более, потому что это особенная семья.

– Маги?

– И это тоже, хотя сам Давид, насколько я знаю, немного по другой части. Семья Гарджели оказывала важные услуги Большому Совету, династии Андерсонов. Нельзя ссориться с такими людьми, потому что тогда никто не будет тебе оказывать услуги. У Гарджели, конечно, есть свой пунктик – честь, месть и все такое прочее. Он хотел поквитаться за смерть брата…

– Тогда ему надо искать Покровского и остальных.

– Да, мы направили его энергию в нужном направлении. И сделали еще кое-что, так что теперь ты можешь спокойно спать по ночам, Давид Гарджели не влезет к тебе в окно с кинжалом в зубах… Выпьем за это?

– Ну… – неуверенно сказала Настя, беря с подноса у подошедшего официанта фужер. – Надо же когда-нибудь начинать напиваться… Бал все-таки.


10

Как будто дождавшись именно этого момента, оркестр перестал играть странную смесь свинга и танца живота и грянул нечто очень громкое и очень торжественное. Внутри этой пафосной звуковой атаки, однако, угадывалась простая и, вероятно, довольно старая мелодия, которую так до конца и не задушили симфонические украшательства. Настя пригубила шампанское и хотела спросить Смайли про здоровье Филиппа Петровича, но у Смайли вдруг сделалось какое-то странное лицо, а потом Настя заметила, что и прочие гости притихли и как по команде повернулись в одну и ту же сторону.

Король Утер Андерсон медленно шел по залу в сопровождении нескольких бородачей в черном, сдержанно улыбаясь и приветственно помахивая рукой. Гости почтительно расступались, кто-то кланялся королю, кто-то даже опускался на одно колено, кто-то стоял как ни в чем не бывало. Бородачи, как объяснил Смайли, были швейцарскими гвардейцами и охраняли Андерсонов уже лет двести. Судя по тому, что несколько из гвардейцев были темнокожими, швейцарского в этом подразделении осталось немного, может быть, одно название да топоры, которые они держали в руках.

Вслед за королем шагала не нуждавшаяся в представлении Амбер Андерсон (которая, на Настин пристрастный взгляд, выглядела как ходячая реклама ювелирных изделий). Потом шла какая-то пожилая женщина, разговаривавшая с подоспевшим Фишером; а за ними шел опирающийся на трость ОЧЕНЬ высокий человек с непропорционально маленькой головой, и эта непропорциональность вкупе с его довольно странной походкой навели Настю на простой вывод – это был вовсе не человек. Гигант сонно посматривал вокруг, словно был смертельно утомлен малопонятной суетой где-то там, внизу.

– Это Хейндрик Шесть Камней, – сказал Смайли. – Старейшина гигантов. Вот он точно видел драконов. Но вряд ли он станет тебе про них рассказывать.

– Да уж, – сказала Настя. Хейндрик в этом зале и сам выглядел как дракон – то есть как некто совершенно особенный, словно вырванный из иной эпохи, из другого мира.

Смайли замолк, наверное потому, что не мог разглядеть в окружении короля никого, кроме Хейндрика, а Настя завороженно наблюдала за прочими необычными фигурами. За гигантом Хейндриком шла пара леших, одетых, видимо, в традиционные одежды, нечто зеленое и длинное. Далее следовал оборотень в черном с золотом халате, и тут произошло нечто неожиданное, по крайней мере для Насти: по мере того как оборотень продвигался по залу, в толпе гостей происходили внезапные превращения, и те, кто еще минуту назад имел обычный людской облик, вдруг покрывались шерстью, оскаливали клыкастые пасти и вскидывали вверх когтистые лапы в традиционном приветствии Двуликих. Надо сказать, это впечатляло.

Почти то же самое произошло с Детьми ночи при появлении высокого красноглазого альбиноса в черном сюртуке, только вампиры не стали махать руками и демонстрировать зубы, они молча просочились сквозь толпу гостей и внезапно выстроились двойной шеренгой на пути альбиноса, почтительно склонив головы.

– Bay, – сказала Настя.

Смайли зевнул:

– Это Протокол, от него никуда… – Тут он замолчал, прислушиваясь к голосу в наушнике. – А теперь твой выход, Анастасия.

– Что еще за выход?! – немедленно запаниковала она. – Куда, зачем?

– Король Утер подойдет к тебе и поздоровается. Если кто-то из Большого Совета захочет последовать его примеру, будь спокойна и вежлива.

– А нельзя было заранее предупредить?! Я бы подготовилась…

– Это же не прыжки с парашютом, это просто обмен улыбками и прикосновениями. К чему тут готовиться? К тому же выражение ужаса, которое сейчас появилось на твоем лице, вполне можно принять за аристократическую бледность…

Но это было именно выражение ужаса, Настя только не знала, чего ужасаться больше – нависающей над ней, как подъемный кран, фигуры Хейндрика или клыкастой пасти посла Двуликих.

Зато с ненавистью все было четко и понятно – более всего на свете Настя сейчас ненавидела Амбер Андерсон, которая стояла за спиной короля Утера и мило улыбалась. Наверное, ей нравилось видеть на Настином лице ужас.


Это и был один из немногих эпизодов бала, когда я попала в объектив камеры. И это был мой единственный крупный план. Что ж, признаюсь честно – с такими крупными планами в Голливуде мне ничего не светило. Вот я туда и не поехала. Видеоотчет о королевском бале попал в мои руки уже в сильно отредактированном виде, поэтому ужасных гримас в моем исполнении там почти не осталось. Судя по этим записям, я приветствовала короля Утера и его приятелей по Большому Совету широкой улыбкой и хлопаньем ресниц, что свидетельствовало о моей опасной близости к обмороку. Ну да обошлось. Гигант Хейндрик меня вообще не заметил, посол Двуликих не стал со мной здороваться, лешие просто качнули головой, и только посол Подземных стражей, то бишь гномов, развернул церемонию по полной программе – с рукопожатием, похлопыванием по спине и даже поцелуем. Рукопожатие было более-менее ничего, с похлопыванием вышло не так удачно, потому что похлопали меня не по спине, а немного ниже – может, из-за разницы в росте, а может, потому, что посол был грязным извращенцем. Под видом поцелуя мне по лицу повозили жесткой мочалкой, которая при просмотре видеозаписи оказалась бородой посла. Впрочем, мне было уже абсолютно наплевать, что со щеки теперь неделю не сойдет красное пятно, я только ждала, когда же все это наконец закончится.

Когда же это закончилось, я чувствовала себя так, как будто по мне только что промаршировал взвод солдат. Не то чтобы у меня в жизни был такой опыт, да я даже и не знаю, сколько это точно – взвод солдат, поэтому, может, лучше сказать – как будто по мне проехал асфальтовый каток (хотя каток по мне тоже не ездил, но я его хотя бы видела)…

Короче говоря, я была довольна, что осталась жива и здорова. Хотя кто может оценить степень моей моральной травмы и всего такого прочего…

Фишер в своих поблескивающих очках подошел ко мне уже после того, как вся эта пестрая компания, напоминающая передвижной цирк, отвалила. Он тихо сказал:

И еще раз. Добро пожаловать в Лионею.

Пауза.

Анастасия.

Сочтена, взвешена и так далее.


11

Как только одна напасть торжественным шагом прошествовала мимо, вторая напасть подкралась сзади и сочувственно прошептала:

– Пытаешься вписаться в светскую жизнь?

– Пытаюсь не облить тебя шампанским, – ответила Настя. Смайли унесло вместе с приливом, именуемым королевской свитой, так что теперь Настя осталась сама по себе, и поскольку больше она здесь никого не знала, то вариантов оставалось немного: либо постепенно напиваться, либо пикироваться с Амбер. Либо и то и другое одновременно.

– Знакомые серьги, – широко улыбаясь, сообщила Амбер. – Кажется, я носила их в позапрошлом году. Теперь они в аренде у тебя…

– В школе принцесс разве не учат, что неприлично заглядывать другим людям в уши?

– …но я не в обиде. Абсолютно. Я понимаю, что тебе нечего было надеть сегодня. Ведь собственные драгоценности ты не смогла захватить, да?

Настя вздохнула. И ведь в руках этих людей – судьбы мира. Что за…

– Нет, не смогла, – сказала она. – У меня вообще практически нет драгоценностей. Пара серебряных колечек, еще какая-то мелочь. Ты это хотела услышать? Услышала? Все, вали отсюда.

– Как грубо, – с удовольствием произнесла Амбер.

– А кто тебе сказал, что я девочка-припевочка с пятеркой по вежливости? Я могу быть… – Настя взяла второй фужер. – Я могу быть прямо как ты, такой же навязчивой и самоуверенной стервой. Только мне для этого нужно еще немного выпить.

– Но ты на верном пути…

– О, да, я-то на верном пути, а вот вы все… Понятия не имею, куда вы направляетесь. И понятия не имею, за кого вы меня принимаете…

– Сегодня тебя представили послам Большого Совета как невесту моего брата. Разве ты – не она?

– Нет! – решительно сказала Настя. – Когда я была с твоим братом, я думала, что я имею дело с простым парнем, а не с таким чудом, к которому прилагаются Горгоны, Большой Совет, куча проблем и противная сестра в придачу!

– То есть ты была расстроена, когда все это обнаружилось… – слова Амбер были пропитаны иронией, как коржи торта у знатного кондитера, и Настю начинало тошнить от таких сладостей:

– Тебе, наверное, сложно это понять, но – да, я расстроилась! Потому что моя нормальная жизнь закончилась и началась другая, ненормальная, в которой меня принимают бог знает за кого! Ты, например, считаешь, что я окрутила твоего брата, чтобы добраться до королевского престола, оставив тебя и твои широко раскатанные губы ни с чем! Смайли получает удовольствие от того, что все так сложно закрутилось, и думает, что и я тоже должна прыгать от радости, что сижу теперь в центре этого бардака! Давид Гарджели думает, что я убийца, которой все сходит с рук, потому что она любовница королевского сына! Это что – все я?! Разве это – я?!

Она с размаху поставила пустой фужер на стол, отчего близстоящая посуда жалобно вздрогнула, стала искать взглядом следующий фужер, не нашла его, зато обнаружила сразу несколько пар настороженных глаз и поняла, что разговаривала слишком громко. И пожалуй, слишком быстро, чтобы Амбер поняла хотя бы половину сказанного. Госпожа Андерсон стояла с несколько растерянным выражением лица, но потом взяла себя в руки и, оттолкнувшись от одной из последних фраз, попробовала повести светскую беседу в более традиционном смысле этого выражения. Публичный скандал все же не входил в ее планы на этот вечер.

– Давид Гарджели? Милый молодой человек, хотя слишком меланхоличный. Я видела, как вы с ним мило общались… Подыскиваешь замену Денису, на случай если тот не вернется?

Оказывается, Амбер поняла из Настиных слов еще меньше, чем казалось поначалу. Для новой речи на ту же тему сил уже не было.

– Гарджели – хороший выбор, – продолжала Амбер, ободренная отсутствием возражений. – Отец уладил с ним все дела, так что теперь он будет чаще появляться в Лионее…

Уладил все дела. Почему-то Насте не нравились эти три составленных вместе слова применительно к Давиду Гарджели. А что сказал Смайли? «Мы с ним договорились. Больше он не причинит тебе вреда. Он согласился все забыть…» Человек, который поставил на уши отряд болотных тварей, чтобы поймать Настю? Человек, который напустил на нее армию накофеиненных гномов? Человек, который был готов буквально на все, лишь бы отомстить за смерть своего брата? Настя, конечно, не была виновата в смерти Гарджели-старшего, но она все же была виновна в обмане, она поставила Михаила Гарджели в такую ситуацию, из которой он уже не вышел живым…

И вдруг это все было забыто? С чего бы это?

– Что вы ему подарили? – спросила Настя.

– Подарили?

– Вы должны были подарить Давиду Гарджели что-то очень ценное, чтобы он отказался от мести.

«Точнее, – подумала Настя. – Чтобы он смотрел на меня как на пустое место».

– Угадала, это действительно ценный подарок. Абсолютное сокровище!

Почему-то у Насти появилось нехорошее, скребущее острыми коготками по сердцу предчувствие. Амбер между тем все улыбалась своими идеально ровными белоснежными зубами, и Настя задалась вопросом: а не было ли у нее, Насти, в роду милиционеров? А если нет, то откуда тогда это непреодолимое желание взять Амбер Андерсон за горло, оттащить в укромное место – или нет, терпения не хватит, достаточно будет завести за ближайшую колонну – и допросить с пристрастием. К примеру, сломать ей пару ногтей, потаскать за волосы, укусить за коленку, чтобы остался след и она не могла надевать короткие юбки… О, и в завершение, когда враг будет повержен, будет валяться на полу и рыдать, размазывая тушь по лицу, элегантно попинать Амбер носками туфель. Откуда такая жестокость? Кажется, из рассказов Монаховой. С ней что-то подобное было то ли на дискотеке в доме отдыха, то ли на корпоративной вечеринке по поводу Международного женского дня. В первом случае Монахова билась за тело пляжного спасателя, во втором – за бумажник вице-президента консалтинговой фирмы. Судя по ее рассказам, в обоих сражениях она вышла победительницей исключительно благодаря острым носам и металлическим набойкам своих туфель.

Настя посмотрела на свои туфли – у Амбер сегодня не было ни малейшего шанса.

– Абсолютное сокровище… – говорила между тем не ведающая о своей участи Амбер. – Жаль, что я не успела познакомиться с ним поближе, бабушка говорила, что он…

– Он? – Настя отвлеклась от созерцания туфель. – Сокровище – он?

– Иннокентий. Мы решили отдать его Давиду Гарджели. Вернуть на место то, что ты украла.

Настя не сразу поняла смысл этих слов, а когда поняла…

…на мгновение ей снова вспомнился мрачный подвал в доме Гарджели и бледная тень человека, распятая на дальней стене. И шепот, и звон цепей, и все, что было потом…

– С тобой все в порядке?

– Все отлично, – сказала Настя. – Все просто замечательно…

– Может быть, слишком много шампанского?

– В самый раз…

Воспоминание о доме Гарджели было как порыв холодного зимнего воздуха посреди этого весеннего торжества, как три ноты похоронного марша, невесть как влезшие посреди вальса. Возвращать Иннокентия в тот подвал было жестоко, но не об этом думала Настя.

Она думала о том, что где-то рядом должен быть Армандо, он должен наблюдать за ней…

– А может быть, действительно слишком много шампанского… – Настя пошатнулась, отступила назад и оперлась о стол. – Как-то я не очень ровно стою…

Когда она пошатнулась во второй раз, Армандо уже стоял сзади и деликатно поддержал Настю.

– Хотелось бы подышать свежим воздухом, – пробормотала она, Армандо послушно кивнул, и они не спеша направились к выходу, провожаемые снисходительным взглядом Амбер.

Впрочем, как потом оказалось, не ее взгляд был самым заинтересованным.


12

Настя и Армандо вышли к той самой лестнице, по которой два часа назад Настя поднималась к широко распахнутым дверям королевского дворца, впитывая в себя ауру праздника и не ведая, что срок действия этой ауры ограничен ста двадцатью с чем-то минутами. Настя вновь смотрела на усыпанную огнями вечернюю Лионею, но теперь это не было метафорой мира, лежащего у ее ног; это была просто праздничная иллюминация.

– Все в порядке? – спросил Армандо, выждав некоторое время.

– Да. – Теперь настал Настин черед широко улыбаться и дурить людям головы. – Немного закружилась голова, но теперь вроде бы стало получше. Я еще постою тут, подышу, ладно?

Армандо молча кивнул.


Он был милый. Милый, молчаливый, спокойный, сильный. Метр девяносто одних только достоинств. С ним было хорошо. Я имею в виду – хорошо было вот так молча стоять, чувствовать исходящую от него силу и уверенность и знать, что эти сила и уверенность находятся в моем полном распоряжении.

То есть не совсем так. Его силой и уверенностью распоряжались все-таки Смайли и Андерсоны, а мне они, так сказать, просто дали попользоваться всеми достоинствами Армандо (только не надо пошлостей, ладно?).

И когда мы стояли на этой лестнице, я вдруг поняла, что это обстоятельство может превратить достоинства Армандо в недостатки. Точнее, не просто «может», а уже превращает. Он был милый, спокойный, молчаливый, сильный, и мне тем более неприятно было делать то, что я собиралась сделать. Лучше бы на его месте оказался противный пузатый неврастеник с сальными волосами, но – увы! – среди людей Смайли таких шикарных персонажей не водилось.

Я тянула время. Я смотрела на огни ночной Лионеи и никак не могла сделать то, что неминуемо должно было разорвать эту ночь на «до» и «после», и не только ночь, но и мою жизнь, и жизнь других людей, и не только людей…

Впрочем, я не могла знать, куда меня это заведет. Другие могли знать, а я – нет.

Поэтому я еще раз посмотрела на огни Лионеи, вздохнула и…


– Армандо…

Он повернулся, посмотрел внимательными темными глазами. Милый, молчаливый, спокойный.

– …мне вроде бы стало получше, но…

Внимательные темные глаза.

– …принеси мне, пожалуйста, мою сумочку, там таблетки…

– Сумочку?

– Она или возле стола, где мы стояли с Амбер… Или на диванчике рядом с женским туалетом. Принеси, пожалуйста…

– Хорошо.

Даже затылок у него был милым, надежным, сильным. Настя выждала, пока Армандо удалится метров на двадцать, смешается с толпой и…

– Блин!!!

Давно она так не пугалась. В этом наверняка был какой-то знак – стоило отправить Армандо за сумочкой, и тут же тебя пугают до смерти; наверняка это должно было навести Настю на какие-то глубокомысленные выводы, только вот незадача – когда тебя пугают, ты просто путаешься и не делаешь никаких глубокомысленных выводов. Философские обобщение приходят позже, когда коленки перестают трястись.

– Я прошу прощения…

– Блин! – повторила Настя, и теперь в этом восклицании было меньше страха и больше раздражения из-за того, что происходят какие-то незапланированные происшествия. Нельзя сказать, что у нее был идеальный план в трех томах, где было предусмотрено все, кроме выскочившего как из-под земли красноглазого альбиноса в черном сюртуке, но тем не менее…

Посол Детей ночи склонил к Насте свое жутковатое лицо и прошептал:

– Не хотел вас пугать…

– Но у вас все равно получилось…

– И еще я не хотел говорить при всех, надеялся на минутку приватной беседы…

Настя кивала ему, как фарфоровый болванчик, а сама семенила в сторону лестницы. Вампир не ожидал такого невежливого поведения и, потеряв терпение, пожалуй, слишком быстро для дипломата, схватил Настю за руку.

И они оба замерли, удивленно разглядывая друг друга. Потом вампир разжал пальцы.

– Извините, – прошептал он. – Не знал, что вы так спешите. Не буду мешать…

Настя механически потерла руку, чтобы вернуть тепло коже в том месте, где ее коснулись холодные пальцы альбиноса.

– Да, – сказала она, приходя в себя после увиденных с опасно близкой дистанции бледно-желтых клыков вампира. – Не надо мне мешать.

И она побежала вниз по лестнице быстро, как только могла, не задерживаясь, не оглядываясь и не сожалея.

До конца лестницы оставалось еще ступеней десять, когда из длинного ряда припаркованных машин отделился лимузин, тот самый, на котором Настя приехала ко дворцу два часа назад. Машина остановилась, и водитель вылез было наружу, чтобы согласно Протоколу открыть дверцу, однако Насте было наплевать на Протокол, она махнула водителю рукой – «Go! Go!» – и сама забралась внутрь лимузина.

Когда водитель по интеркому осведомился насчет маршрута поездки, она коротко сказала:

– «Оверлук».

И уже про себя добавила: «Для начала».


13

Иннокентий оглядел ее и усмехнулся:

– Ты прямо Золушка, сбежавшая с бала за пять минут до полуночи.

– Вообще-то обе мои туфли при мне, – уточнила Настя. – Не для того я их покупала, чтобы разбрасывать потом на ступеньках, даже если это ступеньки королевского дворца. Я, знаешь ли, Золушка нового типа, я не хочу, чтобы меня нашли по этим следам. И вообще у меня такое подозрение, что это не моя карета превратится в тыкву, а королевский дворец превратится в какой-нибудь овощ. И я не хотела бы застрять в этом овоще…

Иннокентий почесал в затылке:

– Это ты пьяна? Или я пьян? Или мы оба пьяны? Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь…

– Напрягись. Вот тебе три простых слова: ты был прав.

– Я? Когда?

– Когда мы с тобой говорили про Андерсонов.

– Мы много чего про них говорили…

– Короче, они решили выдать тебя Давиду Гарджели.

– А-а, – протянул Иннокентий почти равнодушно.

– Что? Ты знал?

– Нет, не знал, но нетрудно было догадаться, что они выкинут такую штуку… На то они и Андерсоны, чтобы выдавать меня; на то он и я, чтобы быть выданным Андерсонами… – сказал Иннокентий. Он хмурился, но все равно оставался чересчур спокойным – для Насти. Она-то ждала взрыва эмоций и превращения Иннокентия в злобное создание, жаждущее разрушения и крови. Не потому, что Насте нравились злобные создания, разрушения и кровь, а потому, что она предполагала использовать преображенного Иннокентия в своих целях.

Однако было похоже, что вместо взрыва эмоций Иннокентий медленно погружался в депрессию. Насте этого было не нужно, депрессию она и сама могла себе устроить в любое время.

– И что, ты так и будешь стоять и ждать? – не выдержала она. На язык просилось язвительное «Ты мужчина или кто?», однако Иннокентий вполне мог ответить: «Или кто» – и погрузиться в глубокие раздумья о смысле своего существования. Настя пару раз видела его в подобном состоянии, и проку от Иннокентия в таком виде было крайне мало.

Так что язвительность пришлось придержать до лучших дней.

– Значит, будешь стоять и ждать, пока за тобой придут?

– Сначала постою, потом прилягу… – Иннокентий подошел к окну и ткнулся лбом в стекло.

– Еще сорок лет в подвале Гарджели, да?

Иннокентий обернулся:

– Тебе-то что? Ты пришла, чтобы мне посочувствовать? Я, знаешь ли, не заказывал сочувствия…

– Нет, я не для этого пришла. Я пришла, чтобы помочь тебе сбежать.

– Сбежать? Из отеля?

– Из Лионеи.

– Хм. И зачем это тебе?

– Давай я сначала помогу тебе сбежать, а уже потом буду объяснять свои мотивы, ладно? Мы теряем время!

– Это ты теряешь время, а у меня времени – хоть завались…

– Так ты не хочешь бежать?

– Сейчас как-то нет настроения. Может быть, завтра?

– Какое к черту завтра?!

– Или послезавтра. Или уже по дороге в резиденцию Гарджели… Будет еще миллион возможностей, поверь мне. Так что не волнуйся, возвращайся на свой бал… Или…

Он обернулся.

– Или что? – нетерпеливо спросила Настя.

– Или, может быть, вся эта суета не из-за меня?

– Э-э… Возможно.

– А из-за кого?

– Из-за меня.

– Поподробнее.

– Может быть, позже? Мы теряем время!

– Если потеряем, потом найдем. Итак?

– Я поняла – если они могут отдать тебя Гарджели, то они точно так же могут отдать меня Горгонам.

– Серьезно? Ты же говорила, что король Утер был с тобой так мил, и Смайли обещал тебе…

– Чтобы вернуть Дениса, они пойдут на это. Тебя отдают Гарджели, просто чтобы не ссориться с ним, а от возвращения Дениса зависит очень многое…

– Судьба мира, – улыбнулся Иннокентий.

– Что ты смеешься? Разве это не так?

– Так, Настя, так. Просто возраст позволяет мне смотреть на вещи немного иначе.

– Как это?

– Если этот мир придет к концу, то… – он развел руками. – Просто появится другой мир, другой порядок вещей. Такое случается, и лично я не вижу в этом никакой трагедии. Я помню мир, в котором не было Большого Совета, не было династии Андерсонов и всех этих договоров… Это не был идеальный мир, но он был и не намного хуже нынешнего. Хотя, может быть, это во мне просто говорит ностальгия…

– А может быть, ты еще не проснулся! Ты, конечно, переживешь все, что угодно, ты и конец света, наверное, переживешь, но Андерсонам нужен именно этот мир, они короли в этом мире, поэтому они пойдут на все, чтобы сохранить нынешний порядок вещей, в том числе поменяют меня на Дениса!

– Разве король Утер производит впечатление человека, который пойдет на все?

– Нет, но… Хватит этих разговоров, ладно? Смысл в том, что и тебе, и мне и тут нечего делать! Лично я хочу, чтобы моя жизнь снова стала простой, чтобы я не зависела ни от каких Андерсонов, чтобы меня не пытались засунуть в эту красивую картинку, которая называется Лионея… И я уж наверняка не хочу быть жертвой, которую принесут ради спасения династии Андерсонов!

– Похоже, ты всерьез настроилась бежать отсюда.

– Наконец-то до тебя дошло!

– И как ты собираешься это сделать? Начнем с охранника в коридоре…

– В том доме, где тебя держали Лиза, Покровский и Компания, был не один охранник. Их было много, у них было оружие. Ты справился.

– У меня сейчас не то настроение, чтобы разносить «Оверлук»… И это все-таки Лионея, здесь принято вести себя прилично. Со мной хорошо обращались, так что было бы свинством с моей стороны…

Он замолчал.

– Что? – спросила Настя.

– И вообще, уже поздно об этом думать.

– Почему это?

– Потому что лучше будет всем пойти спать, – сказал Армандо, входя в номер. – Это убережет вас от ошибок. Кстати, – это было адресовано персонально Насте. – Я не нашел сумочку. Может быть, ее не было вообще?

– Может быть, – пробормотала она. – Но ты должен был искать ее немного подольше.

– Извините, – сказал Армандо, даже сейчас не допустив в голосе ни грана иронии. Милый, спокойный, молчаливый.

Когда Иннокентий ударил его по голове хрустальной пепельницей, он молча и спокойно рухнул на ковер. Стоявший в коридоре охранник отреагировал на шум и заглянул в номер – Иннокентий схватил его за лацканы пиджака, втащил внутрь и швырнул об стену.

Настя остолбенела. Вот она и получила что хотела – злобное создание в мятых спортивных штанах, готовое проложить Насте путь из Лионеи куда угодно. Но почему нет радости, нет удовлетворения, а есть дрожь в коленях и есть страх, облизывающий ее своим холодным языком?

– Этого ты хотела? – спросил Иннокентий.

– Не совсем… – Настя невольно покосилась на окровавленную голову уткнувшегося в ковер Армандо.

– Будет жить, – успокоил ее Иннокентий. – И второй тоже. Все мы будем жить долго… Насчет «счастливо» – не уверен.

– Ты же сказал, что это будет свинство с твоей стороны?

– Я сказал, что поздно об этом думать, – сказал Иннокентий, отряхнув руки. – Самое время это делать. Удачное свинство – это всегда неожиданное свинство. А вообще, спасибо. Ты, конечно же, была права.

– Когда это я была права?

– Я не хочу еще сорок лет висеть в подвале у Гарджели. Это скучно и холодно.

– То есть мы…

– Мы уходим из Лионеи. Сейчас.

– Ладно, – сказала Настя, подумала, вынула из ушей серьги с бриллиантами, подарок Утера, и положила их на стол. – Так будет правильно…

– Ну да, – сказал Иннокентий, сгреб серьги со стола и положил себе в карман. – Так будет глупо. У тебя разве есть куча наличных денег? А нам они понадобятся, дорога-то длинная… Куда, кстати, ты собираешься ехать?

– Домой, – тихо произнесла Настя. – Я собираюсь домой.

Загрузка...