Ночи кровавого железа

11

Мы прошли всего километра полтора, но эти полтора километра привели нас на край света, где царит другая жизнь, в предбанник ада, называемый Дном.

Танфер славится тем, что в нем живут разумные существа почти всех видов. В основном подобные тянутся к подобным и живут общинами, в близком соседстве. Это относится и к людям, которые не составляют этнического большинства. Метисы живут раздробленно, селятся на свободных землях, где попало, и часто им нигде не рады. Две третьих города занимают трущобы. Бедность в порядке вещей.

Но жители Дна смотрят на трущобы, как жители трущоб на Холм. Обитатели Дна живут в палатках, сшитых из тряпья, или в лачужках, сделанных из палок, грязи и мусора, который надо успеть собрать прежде, чем на работу выйдут мусорщики из крысиного народца. А еще в районе Дна сотня существ нередко ютится в здании, лет двести назад построенном для пяти или десяти обитателей; за это время окна, двери и полы разобрали по дощечке и пустили на растопку. Бедняги ночуют в подворотнях и на улицах; некоторые настолько нищие, что у них даже нет травяной циновки вместо матраца. Они живут в неописуемой грязи. Мусорщики ходят сюда только с охраной. Солдаты появляются здесь только ротой, не меньше – если вообще появляются. Многие солдаты родом отсюда и теперь не хотят возвращаться даже ненадолго.

Дно – это крайняя степень падения. Нижняя точка, если катился вниз с Холма. Тот, кто докатится до Дна, вряд ли когда-нибудь поднимется снова. Разве что в погребальной повозке.

В районе Дна лишь гробовщики чувствуют себя в безопасности. Они приходят каждый день со своими повозками, одетые в длинные серые одеяния с вуалями, которые скрывают их лица, и подбирают покойников с улиц и переулков. Они работают и монотонно повторяют: Выносите мертвых! Выносите мертвых! Гробовщики не заходят в дома. Они нагружают повозки и доставляют их содержимое в городские крематории. Гробовщики работают с восхода до заката, но каждый день на улицах остается все больше и больше неубранных трупов.

Смерть на Дне так же неприглядна, как жизнь.

Жизнь на Дне ценится меньше всего. На Дне ценится лишь один товар. Молодые люди. Крепкие молодые люди, выжившие на улице. Только эти парни выигрывают от ведения войны в Кантарде. Они вербуются в армию, как только им позволяет возраст, и на свое жалованье вытаскивают из ада всех, кого могут. Несмотря на буйную, недисциплинированную юность, они изо всех сил стремятся стать хорошими солдатами. Если они будут хорошими солдатами, они заработают достаточно, чтобы вытащить со Дна свои семьи. Они едут в Кантард и мрут там как мухи ради своих семей.

Меня всегда поражало, что в такой клоаке, как Дно, сохранилась и даже часто встречается такая любовь. Честно говоря, я не понимаю, как это может быть. В менее бедных трущобах первыми жертвами молодежи становятся близкие люди.

Дно – это другой мир. Тут все иначе. Туп остановился. Я замер. Казалось, он потерял дорогу. Я с тревогой огляделся по сторонам. Мы выглядели слишком состоятельными. Но на улицах не было ни души.

Возможно, из-за дождя. Хотя сомнительно. Что-то здесь затевается.

– Сюда, – сказал Туп.

Я пошел за ним, насторожившись еще больше. Никого не видно. Наконец я заметил парочку явных полицейских, правда, в штатском; они выглядывали из узкого прохода между зданиями. Полицейские были огромного роста, такие попадаются только в районе Дна. Они снова скрылись в проходе.

Нервы у меня совсем сдали. Меня заманили сюда вместе с Тупом, который терпеть меня не может. Но не настолько же он меня ненавидит. Не настолько, чтобы завести меня в ловушку для потехи.

Я шагнул в проход и чуть не споткнулся о какого-то старика. Он весил не больше тридцати килограммов. Кожа да кости. Он мог только трястись. Гробовщики очень скоро заберут его отсюда.

– Через весь проход, – сказал Туп. Я не хотел идти. Но пошел. И пожалел об этом.

Мне нравится думать, что, когда я служил в Морской пехоте, моя душа покрылась прочной защитной коркой, потому что мое воображение не может вместить больших ужасов, чем те, что видел и пережил на войне. Мне все время казалось, что меня больше ничто не удивит.

Я ошибался.

Мы подошли к небольшой открытой площадке, где в стародавние времена грузчики складывали свою ношу. Здесь стояли несколько полицейских. В руках они держали фонари. Вид у стражей порядка был такой, словно они надеялись, что дождь погасит их огни.

Я мог их понять.

Девушке было около двадцати. Она была обнаженная. И мертвая. В этом не было ничего удивительного. Это случается.

Но не так, как на этот раз.

Кто-то связал ее по рукам и ногам и повесил на бревне вниз головой. Потом ей перерезали горло, выжали кровь и выпотрошили, как дичь. Вокруг не было крови, хотя в человеческом теле ее очень много. Я пробормотал:

– Они собрали кровь и унесли с собой.

Теперь меня месяц будет тошнить, и я не смогу есть.

Туп кивнул в ответ. Ему тоже было не по себе. И его ребятам. Кроме того, они еще злились. Дьявол, я тоже злился, но моя злость не успела вскипеть.

Непонятно, почему девушку выпотрошили. Может быть, нужны были какие-то органы.

Внутренности бросали на землю, но теперь их не было, наверное, растащили собаки. Собаки подходили и к телу, но почти не повредили его. Благодаря их тявканью и обнаружили труп. Туп сказал мне:

– Это пятая жертва, Гаррет. Всех их вот так…

– И всех на Дне?

– Нет, здесь она первая. Первая, известная нам.

Да. Здесь это может происходить каждый день… Я снова посмотрел на девушку. Нет. Даже на Дне не совершают таких мерзостей. Убийство для обитателей Дна не забава, не ритуал, ими движет страсть или желание достать себе пропитание. Эту девушку убил какой-то сумасшедший.

Я сказал:

– Она не местная. Слишком цветущая, слишком хорошенькая.

– Все эти женщины были не со Дна, Гаррет. Их обнаружили в разных районах города.

– Я ничего об этом не слышал. Правда, и не прислушивался.

– Мы пытались это скрыть, но пошли слухи. Поэтому сейчас нам того и гляди оторвут голову. Власти предержащие требуют поймать этого психопата, и поймать его немедленно.

Я подумал и сказал:

– Капитан Туп, сэр, мне кажется, вы со мной не вполне откровенны. Может, если бы убили пятнадцать или двадцать женщин и люди начали сходить с ума от страха, тогда власти зашевелились бы. Но я не верю, что они поднимут задницу из-за четырех-пяти уличных девчонок.

– Вы правы, Гаррет. Но это не уличные девчонки. Это девушки из лучших семей. В день убийства каждая вышла из дома по совершенно обычному, даже будничному делу. Путешествие, посещение друзей. Полная безопасность.

– Да? В Танфере невозможно быть в полной безопасности. И такие женщины не выходят на улицу без вооруженных телохранителей. Где их телохранители?

– Большинство из них не имели понятия о том, что произошло. Они сопровождали своих подопечных к их друзьям и ушли по своим делам. Что-то здесь не то, но телохранители ни при чем. Хотя, может, на дыбе их память немного прояснится. Но нам не разрешают прибегать к крайним методам. Пока не разрешают.

– Есть какие-нибудь версии?

– Они никуда не ведут. Никто ничего не видел и не слышал.

В Танфере всегда так. Никто ничего не видит.

Меня тошнило, я что-то промычал и заставил себя снова взглянуть на жертву. Она была красавицей, стройная, с длинными черными волосами. Горько, но правда, что острее ощущаешь несправедливость судьбы, когда погибают хорошенькие. Туп смотрел на меня так, словно сейчас я изреку что-нибудь умное.

– Так что вы от меня хотите? Как будто я не знаю.

– Выясните, кто это сделал. Сообщите нам его имя. Мы сделаем все остальное.

Не было необходимости спрашивать, что я за это получу. Он уже сказал. Он держит слово. Я говорил, что он соблюдает правила игры.

– Что еще вы знаете?

– В том-то и дело. Больше ничего.

– Вранье. Ну давайте, Туп!

– Что?

– Этот труп говорит об очень многом. Особенно если и других убили так же.

– Так же.

– Ну вот. Они потрошат жертвы. И собирают их кровь. Здесь пахнет культом дьявола или черной магией. Но если это культ, он не имеет места поклонения, а то тела относили бы туда.

– А если трупы нарочно подкидывают, чтобы их нашли?

– Может, и так. Возможно, нас заставляют думать, что это ритуальное убийство, а на самом деле это дело рук сумасшедших. Или мы думаем, что это дело рук сумасшедших, а это ритуальное убийство. Хотя они наверняка сумасшедшие. В здравом рассудке никто такого не сделает.

– Вы все время говорите они. Вы считаете, что убийц несколько?

Я задумался. Мне было тошно.

– Да. Кто-то должен был отбить ее у телохранителей. Привезти сюда. Раздеть, и связать, и повесить, и сделать вот это. Сдается мне, псих-одиночка здесь бы не справился.

Мне вдруг припомнилось, как в некий дождливый вечер я помог предотвратить похищение, и у меня захолонуло сердце. Кажется, никакой связи, но…

– У этих девушек есть что-нибудь общее, кроме принадлежности к высшему классу? Они знали друг друга? Может, у них похожая внешность?

Эту девушку не спутаешь с Чодовой дочкой, но у них одинаковое телосложение, черные волосы и темные глаза.

– Возраст от семнадцати до двадцати двух лет. Одна блондинка, все остальные черноволосые, все темноглазые. Рост от ста шестидесяти до ста семидесяти. Телосложение очень похожее, насколько можно судить, когда они в таком виде.

– Их всего пять?

– Пять нам известны.

Вот-вот. В Танфере жертв может быть гораздо больше, но их еще не нашли или нашли, но не сообщили об этом.

– Ну и задали вы себе задачку, капитан. Такие дела очень трудно распутать, так как не за что ухватиться, психически нормальному человеку это представляется бредом. Если появится еще куча трупов, все это превратится в фарс.

– Я это знаю, Гаррет. Черт побери, поэтому я и пришел к вам. Послушайте, если вы хотите, чтобы я вас умолял, я буду умолять. Лишь бы…

– Нет, Туп. Я не хочу, чтобы вы меня умоляли. – Это очень заманчиво, но я этого не перевариваю. – Я хочу, чтобы вы успокоились. Я хочу, чтобы вы прогулялись со мной под дождем и рассказали мне все, что вы знаете. По-настоящему все. Малейшая подробность, которую вы скрываете, чтобы не поставить в неловкое положение какую-то важную персону, может оказаться ключом к разгадке.

Я не решил, вмешиваться ли мне в это дело. Пока еще не решил. Я хотел задержать Тупа и привести его к себе, чтобы он посидел с Покойником. Покойник разложит по полочкам все, что Туп припрятал в своей глупой башке, и, возможно, даст этому дураку нужные сведения для раскрытия преступления. Таким образом я исполню свой гражданский долг. Я буду доволен собой, и не надо будет рисковать головой.

Но когда мы возвращались по узкому проходу, помощники Тупа с фонарями шли вместе с нами. От дождя фонари шипели и разбрасывали искры, в общем, было гораздо светлее, чем когда мы направлялись к месту преступления. Короче, было достаточно света, чтобы я заметил бабочек.

Их было три. Ничего примечательного. Обыкновенные маленькие зеленые бабочки. Но как попали в этот переулок мертвые бабочки?

Когда мы подошли к узкой улочке, я остановился:

– Вытащите оттуда того старика и накормите его. Вызовите врача, старик нуждается в уходе. Делайте все, чтобы этот старикан пришел в себя и рассказал нам, что он видел. Если он что-нибудь видел.

Туп отдал приказ подчиненным:

– Выполняйте!

Я отправился домой. Туп еле поспевал за мной и на ходу рассказывал мне, что, по его мнению, могло помочь. Я слушал не очень внимательно. Я был ужасно напуган происшедшим и к тому же ошеломлен тем, что судьба Стражи теперь в моих руках. Я могу уничтожить этих никчемных ублюдков. Или заставить их в несколько раз сократить свои ряды. Черт, они готовы на что угодно, лишь бы сохранить работу. Иногда они даже готовы поработать.

Я не привык обладать такой властью. Вероятно, придется попросить Дина, чтобы он повсюду ходил за мной и шепотом напоминал о том, что я смертей.

Дин заметил, что дверь не заперта. И запер ее. Я орал и бил кулаками до тех пор, пока он с трудом не оторвал от себя проповедниц. Когда он открыл, в глазах у него горел огонек, не имевший никакого отношения к спасению.

– Ты негодяй!

Он прикинулся, что не понимает, о чем я. Проклятие, ему пошла бы на пользу хорошая взбучка, и ему, и этим двум теткам. Если он после этого не помрет.

Я никогда не приглашал Уэстмена Тупа к себе в дом. Он вступил в коридор осторожно, словно солдат на порог вражеской крепости.

Покойник ни от кого не скрывается. Все, кто интересуется, знают, что он живет у меня. Но почти никто его не видел. Посетители идут в его комнату, не отказавшись от всевозможных диких предрассудков, а потом выясняют, что на самом деле все еще хуже, чем они себе представляли.

Я сказал Тупу:

– Сядьте в кресло. Мне надо походить по комнате.

Он так и пялился.

– Что мы тут делаем?

– Старые Кости – гений. Если вы мне не верите, спросите у него. Я думаю, мы сейчас ему все выложим. Он найдет концы и скажет, где искать.

Мешок с костями молчал. Я не мог сказать, хороший это знак или дурной. Я только знал, что, если он захочет помочь, он сделает больше, чем любой гений. Покойник существует на свете очень долго. Разгадка сегодняшнего кошмара может таиться в прошлом. Так уже случалось. Некоторые ужасные события повторяются периодически, как нашествие саранчи, через несколько поколений. Если эти убийства ритуальные, они впишутся в свой период.

Покойник молчал, но слушал. Он нас прощупывал. У него до ужаса тонкие методы, но, когда он начинает ковыряться в мозгах, я чувствую. Если как следует сосредоточусь.

«Гаррет. Отбросим ли мы притворство? Оставим ли детские усилия пощекотать друг другу нервы? Я не утверждаю, что мы должны идти по следу этого чудовища, но, безусловно, дело требует пристального внимания.»

– Когда ты решишь, и я приму решение.

Туп странно на меня посмотрел. Он не слышал, что говорит Покойник. Покойника можно услышать, только если он этого хочет. Поэтому наши беседы могут напугать.

«Отлично. Пусть душа твоя пока пребывает в неведении.»

Ох! Никак не оставит меня в покое. Эти женщины оскорбили его чувство рационального. Он терпеть не может людей за некритическое отношение к религии. Он презирает большую часть человечества, хотя, общаясь со мной, в основном это скрывает. Мы, люди, единственный биологический вид из несметного числа обладающих органами чувств существ, который горячо и упорно верит в нечто невероятное с точки зрения логики и чувственного восприятия. Представители других видов, принимающие желаемое за действительное, слывут среди своих соплеменников безумцами, и к ним относятся так же, как мы к Брешущему Псу. Или с еще большим неприятием; Существа других видов не возводят рехнувшихся в сан священников, не говоря уже о том, чтобы давать им деньги и следовать за ними, куда бы они ни повели.

– Я правильно понял, что вы собираетесь взяться за это дело, Гаррет? – спросил Туп.

Он чертовски нервничал. Большинство людей психуют в присутствии Покойника. У Покойника почтенная репутация, вполне заслуженная. За время нашего знакомства он добился поразительных успехов.

– Мы рассматриваем этот вопрос.

Я боролся с собой. Лень и нежелание ввязываться в очередную странную историю сражались с кипящим во мне гневом. Гнев побеждал с большим преимуществом. Белый рыцарь слишком давно был вне игры, лишь раз ему представилась возможность проявить лучшие качества, когда он вызволял загадочную дочь Чодо. Но у белого рыцаря есть недостатки. Ему нравится поражать врага на полном скаку, размахивая ржавым мечом, но он не любит, когда надо этого врага выслеживать. Беготня губит его решимость вернее, чем насилие и угрозы крутых парней. А чтобы раскрыть это дело, придется побегать.

«Расслабься, Гаррет. Все не так плохо, как тебе представляется.»

Я увидел, как Туп подскочил на месте, и понял, что Покойник обратился к нему тоже.

«Капитан Туп. Я вижу, вы придаете огромное значение предлагаемому вами расследованию.»

Туп побледнел и даже слегка позеленел. Когда у тебя в голове звучит чей-то голос, это может вывести из равновесия. Особенно поначалу. И особенно когда в твоей голове спрятана целая энциклопедия продажности, и ты не хочешь, чтобы ее кто-нибудь прочитал. Однако нужда и решимость помогли Тупу оправиться от потрясения. Он быстро пришел в себя.

– Да. На нас давят с вершины Холма. И начнут давить еще сильнее, как только следующая глупая сучка достукается и свернет себе шею.

«Вы уверены, что будут еще жертвы?»

– Точно. А вы как думаете?

«Полагаю, вы правы. – Теперь Покойник разговаривал по-деловому. – Убийства будут продолжаться и будут происходить одно за другим, пока преступники не будут уничтожены. Мне кажется, мы впервые столкнулись с подобным случаем. Сведения, которые я собрал по мелочам, изучая ваши умы, свидетельствуют о том, что здесь действует убийца по принуждению, не способный прекратить свои преступления, и что он будет вынужден убивать снова и снова, все чаще и чаще, чтобы ублажить толкающего его дьявола. Но мне также ясно, что у него есть подручные.»

Я спросил:

– Ты считаешь, что это связано…

Я хотел сказать: …с тем, что произошло у Морли. Но Покойник меня прервал.

«Да. – У нас был секрет, и Покойник не хотел, чтобы Туп его узнал. – Гаррет, кажется, тебя смущает, что это дело потребует много беготни. Ты прав. Придется подробно беседовать с каждым, кто имеет к этому хоть какое-то отношение. С членами семей погибших женщин. С телохранителями. С теми, кто обнаружил тела, и с полицейскими, прибывшими на место преступления. С жителями округи, где нашли трупы.»

Покойник умеет сразить наповал. С каждым его словом я все больше съеживался. Я стал величиной с мышку. Я искал дырочку в плинтусе, куда можно шмыгнуть и спрятаться. На то, о чем он говорит, у меня уйдет вся оставшаяся жизнь. Беготня – необходимая часть моей работы; я беседую и беседую с возможными свидетелями, я всюду сую свой нос, пока что-то не сдвинется с места. Но мне не нравится суетиться отчасти потому, что я ленив, но в основном из-за людей, с которыми мне приходится иметь дело. Я не устаю поражаться и ужасаться человеческой злобе.

«Ты не принимаешь в расчет наши возможности, Гаррет.»

Что правда, то правда. Я занят тем, что жалею себя.

«В нашем распоряжении Стража. Тысячи полицейских на побегушках. Разве не так, капитан? Ведь любой сотрудник Стражи с громадным рвением бросится нам помогать.»

– Нам крышка, если мы не бросимся. Нам уже намекают: еще пара убийств – и нас всех вышибут.

Ужасное горе!

Я понял, что имеет в виду Покойник. Я слишком сосредоточен на себе. Полиция из кожи вон лезет, лишь бы удержаться на своих тепленьких местечках. Может, даже будет работать. Надо только обратить себе на пользу их инстинкт самосохранения.

«Тогда сделайте, что я скажу. Я хочу сам побеседовать с родственниками и телохранителями погибших. И с теми, кто обнаружил трупы. Ваши помощники опросят население районов, где были найдены жертвы. А также тех мест, где девушки были похищены. Сомневаюсь, что жители захотят с вами сотрудничать, но сотрудничество не обязательно. Даже полицейский, может, и смутно, но чувствует, когда собеседник говорит неискренне. Всех этих свидетелей доставляйте ко мне. Я узнаю, что у них на уме.»

Я был изумлен. Покойник меня потряс. Обычно когда есть работа, мне приходится угрожать применением силы, чтобы только привлечь его внимание. А тут он кинулся вперед очертя голову. Я еще не дал согласия. За его воодушевлением скрывается тайный план. Или он что-то знает, но не говорит. Пока он продолжал разговаривать с Тупом, уточняя, с кем и на какое время назначить беседу, я внимательно его разглядывал.

Подозрительность, перерастающая в психоз, стала в нашем деле привычной. Бывает, что сам себе не доверяешь.

Когда Покойнику взбредет в голову вздремнуть, он может дрыхнуть месяцами. А когда он бодрствует – не отдыхать целыми сутками.

Ему хорошо. А бедному старому Дину придется туго: нужно будет все время открывать дверь.

Туп боялся не запомнить все указания и попросил бумагу и ручку. Он записывал полчаса. Я ходил по комнате, взволнованный и удивленный. Затем Покойник отпустил полицейского. Я проводил Тупа до парадной двери.

– Вы не пожалеете, Гаррет. Слово даю. Если мы разгребем эту кучу, для вас откроются все пути.

– Непременно.

Я знаю цену благодарности. Благодарность стоит столько же, сколько просроченный вексель. Особенно в Танфере. Я знаю лишь одного типа, который не нарушает такие обещания: это Чодо Контагью. Он доводил меня до ручки, возвращая воображаемые долги.

Я вздрогнул от воспоминания. Старый Чодо всегда платит по счетам. А за ним большой должок.

Я выпустил Тупа, закрыл дверь, выбросил из головы мысли о Чодо и пошел обратно, выяснить, что там придумал Старый Плут.