Нити

1

Жилистая рука жадно стискивала ладонь.

— Николай Михайлович?

— Ага, он самый. А вы, значит, Илья?

Все верно. Обменялись приветствиями, и старик уверенно затопал вниз по улице.

— Тут недалеко, — говорил он, — мигом дойдем.

— Давайте, может, зайдем в магазин, купим чего… — неуверенно предложил Илья.

Старик поморщился:

— Брось, все есть.

Илья не стал сопротивляться и последовал за стариком через дворы к старой пятиэтажке.

Попутчик оказался бойкий, Илья едва поспевал. Зашли в средний подъезд, поднялись по узким пролетам на третий этаж, встали под тусклую лампочку напротив обшитой деревом двери. Старикан позвонил. Прошло не меньше минуты. Потом кто-то завозился с той стороны, и вдруг дверь распахнулась. Наружу выплыло круглое лицо в веснушках, близоруко сощурилось сначала на Илью, потом на его спутника.

— Проходите, — это была женщина лет пятидесяти.

Протиснулись внутрь, долго топтались в темном предбаннике. Старик куда-то исчез, и Илье предстояло выдержать светскую беседу с луноликой хозяйкой: звать ее Мария Михайловна, и она Николаю Михайловичу приходится младшей сестрой. Потом была кухня, с неизбежным чаем, разговоры о погоде и курсе рубля, о ценах на масло, потом женщина растворилась во мраке квартиры и Илья со стариком оказались одни. Под столом об ногу кто-то потерся. Илья посмотрел: кот.

— Они тоже ласку любят, — заметил старик. — И чувствуют. Этот, видишь, сразу в тебе что-то почуял.

— Меня все кошки любят.

— Ну, понятно.

Помолчали. Когда тишина стала невыносимой, и Илья уже открыл рот, чтобы задать волнующий вопрос, старик сказал:

— У меня это после восемьдесят третьего.

Илья замер.

— Да… — глаза старика подернулись водянистой пленочкой, взгляд уткнулся в пустоту. Пальцы слепо вертели ложку, а невидимые коготки упрямо топтали ступню Илье.

— Тогда много народу погибло.

Последовал рассказ про одну из самых страшных катастроф. Товарный состав на полной скорости столкнулся с пассажирским тепловозом. По ошибке, или трагической случайности, но лучилось так, что на одном пути оказалось два поезда, и двигались они навстречу друг другу. От чудовищного удара первые вагоны смяло в лепешку, а последующие съехали в овраг.

Первые бригады «скорой помощи» и спасатели прибыли через час, но даже будь они в момент удара на соседнем холме, это не спасло бы жизни семидесяти шести человек. И именно в этот момент путевой обходчик Николай Михайлович Кузнецов почувствовал дикую боль в сердце, уронил молоток и фонарик, осел на насыпь, посмотрел в сторону зарева, а потом…

— …я увидел это.

Старик надолго замолчал, прильнув к кружке с остывшим питьем. Илья следил за тем, как ходит кадык под дряблой, покрытой иголками щетины кожей.

Уставившись в колодец своей чашки, он тихо спросил:

— Раньше ничего такого не было?

Нет. Ему даже глаза не надо было поднимать, чтобы убедиться в этом.

— А сейчас? По-прежнему?

— То сильнее, то слабее. Иногда пропадает месяцами, живу как обычно, и уже забывать начинаю. Потом опять шарахает. Ноет как шов после операции. Понимаешь?

— Да, — Илья все прекрасно понял.

Такие вещи читаются по глазам. В тот день именно по уставшему, болезненному взгляду старика он догадался, что Николай Михайлович тоже видит.

Перекресток. Из раскрошенной «десятки» достали обмякшее тело и уложили на асфальт. В салоне угадывался неподвижный силуэт еще одного человека, с откинутой головой; прохожие пытались извлечь и его, но дверцу смяло. Водитель второй машины, иномарки, сидел с выставленными из кабины ногами и спокойно говорил по телефону, стирая кровь, капающую на глаза из широкой резаной раны на лбу.

Кругом стояли люди. Дети, несколько женщин. Мужичок неряшливого вида грыз семечки. Остальные шли мимо, лишь бросая косой взгляд — дело было вечером, после пяти. Школьники «щелкали» место аварии на телефоны. Старушка подошла к лежащему на асфальте водителю и, нагнувшись к самому его лицу, что-то говорила. Илья вышел из продуктового, и застыл на крыльце. В этот момент к месту трагедии подрулила патрульная машина. В принципе, смотреть уже было не на что.

Но Илья увидел кое-что еще.

Не в силах оторваться, он таращился на рассыпавшиеся осколки фар, маслянистую лужу, тело, покореженные силуэты машин. Он смотрел и смотрел, испытывая нарастающую боль в висках. Что-то происходило с воздухом. Точка пространства над головой лежащего, и такая же, над «десяткой». Они мерцали. Потом он приметил старика, который смотрит туда же — пристально, внимательно. Их взгляды пересеклись.

Илья стал медленно обходить место трагедии, но старик поторопился уйти. Растворился в вечерней толпе. Упрямый Илья чувствовал его спину среди десятков других, догнал и попросил закурить. В ответ — жалобно-рассерженный взгляд, что-то торопливое, но Илья не привык тянуть кота за хвост и сразу сказал, что, кажется, они где-то виделись, и настаивает на встрече, потому что надо обсудить одно важное дело. Нет-нет, очень важное, дайте свой номер, я позвоню, и увидимся в любое удобное для вас время. Илья буквально вырвал из бедного старика номер и отпустил того заметать следы в вечерней толчее.

— Значит, у тебя тоже ноет?

— Да, — кивнул Илья. — Но бывает и резко. Как выстрел.

— Угу.

— А откуда взялось, не могу понять. Сначала думал, расстройство зрения. Что-то с глазами, даже проверяться ходил.

— Угу, — опять филином ухнул старик.

— Вы… вы знаете, что это?

Старик хмуро мотнул головой.

— Никаких версий?

Стена молчания. Разговор не клеился.

— Я, пожалуй, пойду, — решился Илья. — Спасибо за все, не буду занимать ваше время.

Старик забормотал вежливо-стандартные слова, но Илья решительно встал, пролез в коридор, где тут же возникла Мария Михайловна, которая сразу исчезла, потому что Николай Михайлович издал угрожающее шипение.

Было неловко, Илья не знал, как закончить эту нелепую встречу, которую не стоило и устраивать.

— Мне снится один и тот же сон, — вдруг сказал старик, когда Илья нацепил ботинки и куртку. — Как будто я иду по железной дороге, очень долго шагаю по шпалам, а потом рельсы сужаются и завязываются в узел. Понимаешь?

Илья кивнул. Про свой сон ему рассказывать не хотелось — кожу топорщило при одной мысли об этом.

— Извините, — пробормотал он, что я так… и вообще. Просто о таком не каждому расскажешь — засмеют. А насчет вас я сразу понял.

— Ладно, — старик спрятал глаза.

Илья завозился с замком.

— Погоди, — Николай Михайлович сходил на кухню, вернулся с карандашом и клочком бумаги. Что-то черкнул. — Есть у меня один знакомый мужичок. На, держи. Скажешь, что от меня.

Сунул клочок Илье.

— Спасибо. Большое спасибо, Николай Михайлович… я на самом деле…

— Ладно. Счастливо.

Старик вытолкнул Илью в колючую тьму подъезда. Грохнули засовы, площадка погрузилась в звенящую тишину и мрак. Спускался Илья по стенке, на ощупь. В голове царило опустошение, уже ничего не хотелось выяснять. Было только одно желание — поскорее добраться домой и упасть в постель. Завтра на работу.

Еле дождавшись автобуса, он проехал по проспекту через мост, за кольцевую, миновал автозавод и прибыл к месту жительства. Вывалился, отряхнулся, вдохнул стылый воздух. В окнах многоэтажек шрапнелью горел свет. По случаю позднего часа было пустынно.

— Брат, — к нему подковылял местный пьяница. — Сигаретки не будет?

— Нет, — сказал Илья. — Иди домой, тебя жена с сыном ждут.

— Откуда знаешь? — на отекшем лице проступило удивление.

— Знаю, — буркнул Илья и отправился по тропинке к родному подъезду.

Опять ныли виски.

2

Заступать на смену надо было в восемь, поэтому будильник взревел очень рано. С учетом реакции. Пока раскачаешься, почистишь зубы, заваришь чай, намажешь масло на хлеб, пройдет не меньше часа. На облачение в одежду и приведение себя в порядок — десять минут. Пять минут, чтобы выйти из квартиры, все запереть и дойти до остановки. До работы ехать при хорошем раскладе полчаса, с учетом пробок — все сорок, а то и пятьдесят минут. Вот и получается, что к гипермаркету Илья подходил без пяти восемь.

В этот раз он возился долго. И уже запрыгивая в автобус, понял, что сегодня опоздает. А еще отметил равнодушие, с каким пришла эта непричесанная, зевающая мысль. Начальник выскажет обязательно. Ну и плевать: Илья воткнул в уши бусинки от аудиоплеера и закрыл глаза.

Гипермаркет назывался «Глобус» и работал там Илья недавно, всего-то полгода. Поступив в службу безопасности этого огромного магазина, понял одну простую вещь — главное, делать серьезное лицо. Первые два месяца Илья зорко следил за покупателями и даже один раз поймал воришку, малолетнего пацана с пачкой жвачки, но потом нацепил на себя бесстрастно-угрюмое выражение лица и расслабился.

Коллеги ныли, что скучно, говорили, что они здесь временно.

А ему нравилось.

На этот раз дежурить выпало с Витей Глинкиным. Выслушав отповедь начальства, Илья поднялся в Командный пункт. Так его иногда называли между собой работники службы безопасности.

— Нефедов, опаздываешь!

— Иди в задницу, — Илья бросил сумку в угол и сразу направился к кофейному аппарату.

Витя довольно захихикал. Был он юморист.

— Делай два!

— Перебьешься, — огрызнулся Илья, но налил вторую чашку.

Пока распивали первую, но далеко не последнюю на сегодня порцию, Витя зарядил историю про вчерашние подвиги Василия Дмитриевича. Василий Дмитриевич был пожилой мужчина, еще не пенсионер, но на пороге. Слышал он крайне плохо, устроился сюда по знакомству, но функции по патрулированию гипермаркета выполнял усердно. И вот вчера обезвредил особо опасного преступника — старушку, которая перепутала комнату уборщиков с туалетом.

Илья прихлебывал безвкусный концентрат, одним глазом следил, как заливается от смеха Витя, а другим — в квадраты камер. Залы были еще пусты, обычно по утрам проводились санитарно-технические работы. Смотреть не на что. Парочка работяг набирала себе обеды быстрого приготовления в продуктовом. Думал он о другом. О вчерашнем совершенно дурацком разговоре со своим новым знакомцем Николаем Михайловичем.

— Представляешь? — спросил Витя.

— Еще как! — Илья улыбнулся. — На каком уровне сейчас?

— Прошел уже. Новую поставил. — По позавчерашним данным, Витя играл в какую-то сложную аркаду на планшетном компьютере, когда наступала очередь Ильи следить за мониторами.

— Такая же?

— Не, стратегия.

Витя пустился в объяснения, и Илью опять отнесло прибоем мыслей из реальности.

Когда же это началось? Илья понимал, что не может дать четкий ответ на этот простой вопрос. Вчера? Неделю назад? Нет. Может быть, с месяц? Сложно сказать. Поначалу он думал, что это помехи на экране мониторов. Такое бывает — вертикальные короткие полосы белого и красноватого цветов. Правда, полосы двигались в разные стороны, и как бы сияли, как паутина на солнечном свету. Осторожно поспрашивав коллег, он убедился, что кроме него, никто эти вещи не видит. Тогда стал валить на усталость глаз. Каждый знает, что после длительной нагрузки перед глазами начинают прыгать цветные пятна. Окулист сказал, что у него высокое внутриглазное давление, но функции зрения пока в норме. Левый глаз видит чуть хуже правого. Очки потребуются не скоро. Посоветовал глазные капли.

Полосы появлялись не всегда. Бывали дни, когда Илья не видел ничего особенного. А в одно из своих дежурств на экране, передающем картинку с подземной автостоянки, он мог наблюдать настоящий клубок, состоящий из переливающихся полосок.

— Ты-то у нас в игры не играешь? Все книжки почитываешь? — подмигивал тем временем Витя.

— Типа того, — Илья ухмыльнулся, но вдруг, бросив мимолетный взгляд на коллегу, что-то почувствовал. Витя выглядел по-другому.

Начался рабочий день пятницы. Илья сосредоточился на работе и скоро позабыл о своих тревогах. Сегодня ничего особенного не происходило. Обычный пятничный день, народу в гипермаркете было чуть больше, все экраны кишели снующими туда-сюда разномастными покупателями. Мужчины, женщины, дети, престарелые граждане. Город жил, и проявлением этой жизни была, в том числе покупательская активность. Покупали жадно, некоторые приходили по несколько раз в неделю, и словно зомби, без всякой цели бродили среди бутиков. Охранники между собой называли их «клиентами». У каждого сотрудника были свои любимые клиенты, за которыми он «присматривал».

У самого Ильи было три «клиента». Девушка, а еще парень и один мужичок, самый забавный из всех. Мужичок этот был низкорослый, опрятный, с огромной пушистой бородой и усами, с зачесанными назад волосами до плеч. Было в нем что-то немецкое. Точнее баварское, из-за подкрученных усов. В «Глобус» он заходил по выходным и прохаживался по торговому центру, словно по павильону с экспонатами — руки за спину, кивал на ходу словно цапля, вертел головой и что-то бурчал. Иногда щелкал пальцами. Выглядел он хорошо, и не было в нем стариковской неряшливости, признаков духовной опущенности и печали. Это был Праздный гражданин, и Илья неоднократно видел его гуляющим в разных частях города, словно и дел у того никаких не было, словно этого человека изъяли из помещичьей усадьбы, переодели в джинсы с курткой, обули в остроносые туфли и подселили в просторную квартирку со всеми удобствами и домработницей. Мужичок разглядывал все и всех, не упуская ни одной детали, и всегда вызывал у Ильи искренний интерес.

В девушке, за которой он наблюдал, угадывалось деревенское происхождение. Крепкая фигура, сильные ноги, прямая спина и деловитость. Работала она неподалеку и всегда ходила с портфелем, нагружаясь в продуктовом отделе двумя-тремя солидными пакетами с едой. Илье нравилась точность ее движений. Четкость и грациозность. Это была Рабочая лошадка.

А третий клиент именовался Лирический. Просто Лирический.

И вот он возник в пятничной толпе.

— Эй, смотри, кажется твой?

— Ага, — Илья взглянул на монитор, где было видно худосочного паренька, который уселся на скамейку напротив магазина спортивных товаров. Илье нравилось за ним наблюдать. Парень с методичностью часового приходил по пятницам, иногда среди недели или в выходной, и усаживался на скамейку, словно кого-то ждал. Но на самом деле, повертев головой, он доставал книжку и погружался в чтение. Такие сессии продолжались по три-четыре часа, после чего парень уходил.

На этот раз клиент прошел мимо, миновал угол, направился прямиком к цветочному бутику. Купил там розу и вернулся к своей скамейке. Илья заворожено наблюдал за тем, как он переминается с ноги на ногу и чего-то ждет. Но так никого не дождавшись, парень оставил розу на скамейке и ушел.

Илья смотрел на одинокую розу, мимо которой проходили посетители и ждал. Происходящее на других мониторах перестало его волновать. Через пять минут мимо медленно прошла девушка в клетчатых брюках, не выпуская из рук телефона. Постояв немного возле спортивного, она увидела розу, посмотрела вокруг, кому-то позвонила и ушла. Роза осталась лежать.

— Улетела птичка, — Витя, оказывается, тоже приглядывал за происходящим. — Не, ну что за молодняк пошел? Проще друг другу «смску» написать, чем поговорить, даже если в одной комнате!

— Да, — бесцветно сказал Илья. — А ты у нас с каких это пор старпером заделался?

— Я-то что? Я же знаю меру, в отличие от некоторых.

— Слушай, Витя, — Илья внимательно посмотрел на коллегу. — Поздравляю с пополнением.

Глинкин вытаращил глаза. Кресло под ним угрожающе скрипнуло.

— Ты откуда знаешь? Я никому еще не говорил.

Илья смущенно ответил:

— Ну, что-то в тебе такое появилось. И потом, ты все мне пел, что Валька твоя уже на сохранении лежит, и со дня на день все случится.

— Это да… — Витя усмехнулся. — Ну, тогда и скрывать нечего. Вчера, без десяти полночь.

— Кто?

— Мужик, — гордо заявил Витя.

Илья протянул руку. Последовало крепкое рукопожатие.

— Ты бы хоть отпуск на пару дней взял, в честь такого дела. Думаю, Хрыч разрешит.

— Я и хочу, только после смены.

Остаток дня Илья выслушивал планы Васи по ремонту квартиры.

Завтра будет выходной. Не потому что суббота, а так выпадало по графику: отдыхали охранники сутки через двое. Поэтому после смены Илья отзвонился Ленке и отправился по адресу, указанному в записке Николая Михайловича. Ехать предстояло в ту же сторону, что и домой, но выходить раньше на пару остановок. Илья выскочил возле рынка, сейчас пустующего, но днем места очень оживленного. Покружив возле закрытых магазинчиков, увидел будку с надписью «Пошив одежды». Еще издали заметил, что окна темны, а дверь закрыта на замок. Но Илья пошел к будочке. Наверно, из-за врожденного упрямства, которое с детства заставляло его дергать ручки закрытых дверей, или звонить по телефону второй и третий раз, когда никто не брал трубку.

Будка была обшарпанная, но крепкая. Не киоск, а из разряда крытых маленьких лавочек, куда можно зайти. Илья прочитал на двери: «Пошив одежды выкройка ремонт обуви ткани». И внизу еще: «без обеда выходной воскресенье». Слова лепились без знаков препинания одно над другим. Пока он разглядывал надпись, к будке подошел приземистый кавказец с девочкой лет шести. Девочка была — сплошные глаза, бесформенный балахон, ножки-палочки. За спиной огромный розовый рюкзак. Кавказец был в кожаной куртке, в шапке гребешком, сильно протертых джинсах и туфлях. Покосился исподлобья, достал ключи и завозился с замком. Потом вдруг обернулся:

— Уважаемый, сегодня не работаем, приходите завтра.

Илья с трудом оторвался от созерцания девочки, перевел взгляд на кавказца:

— Вы хозяин?

— Я сегодня закончил работать, приходите завтра, — кавказец открыл дверь, не включая свет, залез внутрь, пошарил там и выбрался наружу с пакетом.

— Извините, то есть вы Эдик?

Кавказец замер. Потом закрыл дверь, медленно развернулся, снизу вверх мрачно глянул на Илью. Тот заторопился:

— Понимаете, я от Николая Михайловича, он мне дал ваш адрес.

— От кого? — кавказец сделался еще мрачнее.

— Николай Михайлович, — Илья беспомощно замахал руками. — Ну, старик такой, седой, с волосами, понимаете? Волосы в разные стороны торчат. И усы.

С лицом кавказца произошла метаморфоза. Что-то задвигалось в уголках глаз, блеснул золотой зуб:

— А, дядя Коля, понятно. Но я сегодня все равно не работаю, дорогой. Приходи лучше завтра, поговорим. Что у тебя случилось? Ботинки сломались?

Девочка с арамейскими глазами продолжала созерцать Илью, отчего ему стало неловко. Он выдавил:

— Нет, не ботинки, — и почему-то улыбнулся.

Девочка словно того и ждала — тоже улыбнулась. Кокетливо, одними губами. Эдик взял ее под руку и пошел по улице. Илья пристроился сбоку.

— Пальто порвалось? На носках дырка?

— Нет-нет. Тут другое дело. Мне наверно и правда лучше завтра придти. Я сначала думал, Николай Михайлович поможет, но он сказал, что лучше с вами поговорить. Что вы лучше в этих вещах разбираетесь.

— Я в одежде разбираюсь и в обуви, разве не понятно?

— Понятно, понятно, — Илья не знал, как бы деликатнее сказать об этом. Тут девочка дернула кавказца за рукав, притянула к себе и что-то шепнула на ухо. Тот кивнул.

— Ладно, джана.

Потом Илье:

— Ты, уважаемый, не переживай. Я, кажется, понял, чего ты хочешь, но сегодня очень устал, извини. День тяжелый, народа много, все злые как собаки. Одному не так, другому не то, сам понимаешь. Приходи завтра часиков в шесть, я пораньше закончу. Хорошо?

— Да, конечно.

— Тебя как зовут?

Илья представился. Кавказец смерил его оценивающе.

— Старик верно сказал.

— Простите?

— Не будем об этом. До завтра, уважаемый.

Эдик с поразительным проворством свернул на боковую тропинку и исчез среди жилого массива вместе с девочкой, глубокие темные глаза которой преследовали Илью всю дорогу домой. Ленка смотрела телевизор, когда он переступил порог. Раздевшись, он разогрел в духовке картошку, подсел к подруге и уставился в экран. Лена отпустила шпильку, но пикироваться с ней сил не было. Илья жевал ужин, поглядывая на девушку. Позвонил назойливый Витя, предложил пропустить по пиву. Жил он недалеко, в соседнем квартале, чем активно пользовался. Илья вежливо отказался, отключил мобильник и ушел спать.

3

— Здрасьте, — Илья просунул голову в швейную мастерскую. — А где Эдик?

За столом сидел престарелый армянин и строчил что-то на старенькой швейной машинке фирмы «Зингер», приводимой в движение нижней педалью. Армянин поднял грустное лицо от работы, сдвинул очки на нос и посмотрел куда-то над головой Ильи.

— Нет Эдика сегодня, заболел. Вам ботинки забрать? Талон давайте.

— Нет у меня талона. Я к Эдику. Лично.

— Тогда придется ждать.

Илья смело пролез в маленькую мастерскую, по площади не превышавшую киоска для продажи проездных билетов. Армянин вернулся к работе. Илья, не зная, куда девать глаза, стал осматривать внутренности помещения. В мастерской было уютно. На верстачке стоял радиоприемник, лежала потрепанная общая тетрадь. Сбоку притулился электрический чайник. Навесные полки, забитые до отказа расходными материалами, казалось, сейчас обрушатся на голову портному, который свободно крутился в кресле от одной стенки к другой. К внутренней стороне двери прилепился листок с ценником. Все пространство делило на две половины что-то типа перегородки. Получалось, что мастер сидит с одной стороны, а клиент стоит напротив.

— А долго ждать?

Портной остановил стрекотание машинки.

— Не знаю! Он меня попросил сегодня выйти, а что будет завтра, увидим.

— Послушайте, может, он что-то оставил для меня? Он ничего не говорил?

Армянин вздохнул, повернулся к столешнице, пролистал тетрадь. Среди серых клетчатых страниц был заложен белый листочек для пометок. Портной вынул его и молча протянул Илье.

Илья пробормотал благодарность и выбрался наружу. На листке было написано: «Приходи послезавтра так же. Завтра человек в красной шапке отдел электроники днем». Если первая фраза была понятна, то к чему Эдик написал вторую, Илья сообразить не мог. О ком идет речь? Илья не говорил Эдику о своем месте работы. Тогда что же он имел в виду? Что за человек и почему именно в это время? Может, шутка?

Илья поехал домой. В окне автобуса мир постепенно погружался в сумрак. Темнело все еще рано.

На следующий день он получил разнарядку на дежурство в торговых залах. Было воскресенье, и центр с утра пустовал. Илья развлекался разговорами с продавщицами и техническим персоналом, наблюдал, как в бутик заезжает новый магазин, как работники устанавливают вывеску. Один подавал инструменты второму, взобравшемуся на стремянку.

Илья обошел кругом почета весь «Глобус» и стал двигаться по своему, лично изобретенному маршруту, очень сложному и занимавшему ровно четверть часа. Нехитрая арифметика: четыре круга по четверти, итого час, четыре часа в таком вот ритме, затем обед на полчаса, пересменка, и другой маршрут в той части молла, где работали коллеги. Еще один четырехчасовой марафон, передышка еще на полчаса. В итоге остается три последних часа, в течение которых Илья не ходил, а стоял, как постовой, пряча усталость под каменной маской лица.

Когда наблюдаешь большие скопления людей в одном месте, глаз очень быстро замыливается, и все покупатели сливаются в одну большую шумную массу, которая постоянно куда-то движется, говорит, машет руками и топает ногами. Поэтому Илья рассеивал внимание и не фокусировался на мелочах. Перед ним проходили тела. Со своей амплитудой, массой, по своим заданным траекториям, которые можно просчитать. Внимание привлекало любое отклонение от нормы, в движениях или внешнем виде. Только тогда он выхватывал из безликой массы человека, осматривал его и оценивал.

Большинство посетителей смотрели сквозь него, и Илью этот расклад вполне устраивал.

Каждому сотруднику службы безопасности выдавалась рация и резиновая дубинка. Рацию полагалось держать постоянно включенной, а дубинку в таком положении, чтобы ее можно было легко выхватить. На деле никто этим спецсредством не пользовался, потому что применение физической силы было чревато осложнениями с законом. Так что жезлы работали на психологический эффект. А вот с рациями сотрудники игрались, как хотели. Илья постоянно слушал болтовню скучающих коллег, и иногда вставлял слово-другое, чтобы напоминать о своем существовании.

Приблизительно в два часа, после обеда, Илья неторопливо заходил на очередной круг своего маршрута, и увидел, как на подножку эскалатора встал угрюмый парень в дутой куртке и красной вязаной шапке. Когда парень скрылся на втором этаже, в голове Ильи запоздало вспыхнули слова, нацарапанные Эдиком на клочке бумаги. Мир как-то треснул и вздулся. Илья почувствовал, как на лбу мелкими бисеринками выступает пот.

Очень медленно он подошел к эскалатору, поднялся на второй этаж и сразу направился к большому магазину бытовой техники, занимавшему почти все западное крыло здания. Кивнул коллеге, шагавшему по коридору мимо, и вошел в магазин. Народа было немного. Илья методично осматривал сектор за сектором, пока не увидел в отделе телевизоров знакомую красную шапку.

Парень придирчиво расспрашивал консультанта о функциях телевизора. Консультант что-то бубнил, кося глазом на других клиентов, и пританцовывал на месте от нетерпения. Парень продолжал расспрашивать, и, насколько мог судить Илья, вопросы сыпались все более сложные и изощренные. Консультант явно пасовал, отчего голос клиента становился все более раздраженным. Илья, сделавший вид, что разглядывает новый домашний кинотеатр. Разговор становился громче. Илья скосил глаза на субъекта в красной шапке и увидел, как воздух вокруг него колеблется, словно в жару над асфальтом, и из этой ряби проступают тонкие лучи, убегающие в разные стороны. Один вонзился в консультанта и стягивал его красноватым обручем.

— Так. Позовите старшего менеджера.

— Вы уверены…

— Зовите менеджера.

Консультант ушел и через минуту вернулся со своим начальником, молодым мужчиной с модной стрижкой.

— Саня? Привет, как дела? Какими судьбами?

Эти двое, похоже, знали друг друга. От клиента к менеджеру тянулся толстый желтоватый луч, который на глазах у Ильи стал наливаться алым.

— После того, как выперли, просто шикарно. Вот, решил навестить. Посмотреть, кем меня заменили.

Старший менеджер сразу стал серьезным.

— Сань, ну ты же в курсе, это вынужденное решение…

— И знаешь, что? Персонал у вас тут так себе. Ни черта не знают. Даже проконсультировать не могут нормально, — клиент метнул палец в сторону первой жертвы. Менеджер кивком велел подчиненному уйти.

А Илья с ужасом следил, как алый луч выпускает шипы и начинает обматываться вокруг старшего менеджера, словно побег экзотического хищного растения.

— Мало того, что в технике не разбираются, так еще и отношение к клиентуре хамское. Непорядок, ребята.

— Саня, давай выйдем, спокойно все обсудим… — менеджер примирительно поднял руки и шагнул к клиенту.

Илья понял: не шагнул. Этот обмотавшийся вокруг него луч потянул жертву к себе.

— Обсудим? — голос клиента дрожал от возбуждения. — Конечно. Сейчас обсудим.

С шипами луча произошло кое-что жуткое. И с полупрозрачной оболочкой вокруг жертвы. Почти не думая, Илья бросился к клиенту со спины и повалил его на пол. Парень взревел, шапка слетела с головы, в руке блеснул металл. Илья выкрутил руку. Парень заорал, вырываясь из захвата. На пол упал нож. Менеджер стоял и с разинутым ртом наблюдал всю эту сцену, в то время как Илья пыхтел над горе-преступником, а со всех концов торгового зала сбегался персонал. Краем глаза Илья видел, как некоторые клиенты продолжали рассматривать товары. Тут на него повалились новые тела, и образовалась свалка.

Потом были крики, шум, много людей, кто-то повалил телевизор, что-то дико орал директор магазина на своих подчиненных, все вертелось перед глазами, лучи исчезли, зато появилась ноющая боль в висках. Голова пульсировала как колокол. Илья еле добрел до комнаты охраны, упал на стул и долго, маленькими глотками пил воду прямо из бутылки. Коллеги сыпали вопросами, кто-то сообразительный сунул под нос таблетку анальгина, и тут рабочий день внезапно закончился.

Затем вошли люди в форме, бросили «вы задержаны», грубо вздернули под локти и увели с собой. Погрузили в машину, вместе с хулиганом. Везли сквозь ночь в отделение, там нудно допрашивали три часа, повторяя вопросы по нескольку раз. Долго оформляли бумаги. Отпустили с неохотой. Подозревали в инсценировке драки с целью хищения. В итоге Илья оказался дома поздней ночью.

— Я уж думала, ты ночевать там остался, — бросила с порога Ленка.

Илья посмотрел на нее: ногти на ногах покрашены, между пальцами вставлены ватки, волосы в бигудях. Посмотрел и понял, что не любит ее.

— Как видишь, нет.

— К тебе какой-то хачик приходил.

— Что сказал?

Ленка выкатила глаза:

— Ты ширяешься что ли?

— Не понял.

— Он торопился. Просил сказать, чтобы ты не забывал насчет каких-то ниток. И чтобы не садился на какой-то там троллейбус. Ты с бандитами связался?

— Нет, — он сморщился от особенно сильного толчка крови.

Громкий голос девушки бил по голове. Внутри ворочалась боль: мозг стучался о стенки черепа.

— А кто? Продавец? Сбытчик? Ты что употребляешь? Смотри, если это правда, я от тебя уйду, сразу.

Илья скинул куртку:

— Ладно, хорошо. Не продавец и не сбытчик, а один знакомый портной, в мастерской работает. Теперь о важном. Есть что поужинать?

Ленка фыркнула:

— Разогреть надо.

Постояла немного, окинула его критическим взглядом и ушла греметь посудой. Илья сел за стол, посмотрел на тарелку с пельменями. Потом на подругу.

— Все, я ушла спать.

— Лена, подожди минутку. Знаешь, сегодня со мной произошел очень странный случай.

— Летающую тарелку увидел?

— Нет, — Илья вкратце рассказал девушке о вечернем происшествии. Ленка кивала, поглядывала в телефон и на часы. На циферблате было без пяти полночь.

— Получается, я предотвратил что-то плохое.

— Молодец. Главное в обезьяннике не закрыли.

— Все вышло случайно. Если бы не тот Эдик, могла бы случиться трагедия.

— Но теперь все позади и это хорошо. Тебе не кажется, что пора бы уже лечь спать? Может, завтра все обсудим на свежую голову?

Илья посмотрел на Ленку. Та зевнула.

— Да, — сказал он.

4

Рабочий день подходил к концу. Ленка с утра уехала к маме, поэтому догадки и предположения Илье пришлось сохранить при себе. Весь день ныли виски, голова слегка кружилась, а перед глазами прыгали разноцветные точки и черточки. Дело было дрянь, но Илья старался не подавать вида. Конечно, это была не лучшая его форма, но должностные функции еще никто не отменял. Больничные не оформляли, заставляли писать заявление на отпуск за свой счет, поэтому он стойко переносил муки. День тянулся долго. Сегодня дожидаться конца смены было особенно мучительно.

К вечеру Илье стало хуже. Голова походила на воздушный шарик, накачанный гелием. Уши заложило. Кровь пульсировала в висках, резко, неприятно. Илья чувствовал, как покрывается мелким потом, с которым кожа будто выдавливала микроскопические порции яда.

Но самая серьезная вещь приключилась с глазами. Черточки сливались в мерцающие лучи или полоски, совсем как та, что исходила от вчерашнего уволенного консультанта. И на этот раз лучи тянулись от всех людей сразу, образуя что-то вроде огромного переплетения снастей или ниток, как в колыбели для кошки. Они мерцали, вздрагивали, натягивались и ослабевали. Они протянулись от людей на большие расстояния, как паутина от шелкопряда. От каждого сразу несколько и в разные стороны.

Вот муж и жена идут по моллу, тесно связанные одной нитью, которая намоталась сама на себя и образовала узелки в разных местах. Узелки пульсировали как живые. Супруги ожесточенно ругались. Илья видел беседующего по телефону парня, от которого тянулись целые пучки нитей, самых разных оттенков, толщины и яркости. Одни были натянуты туго, другие провисли настолько, что тянулись по полу. Илья стоял посреди зала и смотрел на этот странный танец линий.

И вдруг время истекло. Илья вышел на улицу. На крыльце стоял Эдик и курил вонючую папиросу. Илья почти не удивился.

— Пойдем, посидим где-нибудь, — сказал Эдик.

Илья покорно двинулся следом. Шли недолго, сели в кафе недалеко от «Глобуса», взяли два пива и тарелку жареного арахиса. Эдик сразу выпил залпом половину бокала, запустил руку в арахис и опрокинул горсть орехов в себя. Илья наблюдал. Эдик насладился орехами, закрепил достигнутый успех пивом и сказал:

— Пей.

Илья тоскливо посмотрел на свой бокал.

— Не хочу.

— Тогда давай сюда.

Илья передал Эдику свою порцию, а сам попросил официантку сделать чай.

— Плохо выглядишь, — заметил Эдик. — Быстро у тебя идет.

— Что идет? — Илья помешал чай ложечкой, пригубил и чуть не обжегся.

— То идет. У меня тут на днях накладка вышла, извини. Надо было раньше увидеться, но я не думал, что тебя скрутит так сильно.

— Да что скрутит-то? О чем речь? — Илья страдал от боли.

Эдик мрачно спросил:

— До работы на трамвае добирался?

— Да. — Илья вспомнил, как проезжал утром мимо места аварии, где мусоровоз столкнулся с троллейбусом, на котором он обычно ездил на работу. Были пострадавшие. — Слушай, откуда ты узнал?

— Это нити. Сеть дрожит, нити натягиваются и сразу видно, когда и где они порвутся. В последнее время разрывов все больше. Сеть трясет, идет рябь, волны длиннее и выше. Что-то происходит. Да и вокруг тебя много узлов. Даже парочка гнусов.

— Гнусы? — Илья осмотрел себя, но не нашел никаких насекомых. — Не понимаю.

— Расскажи, что ты видишь, — попросил Эдик.

Илья рассказал про лучи, исходящие от людей, про их хаотическое переплетение, разную толщину и цвет.

— Вот это и есть нити. Все люди связаны ими. Я, ты, папа Римский, президент США, все. Чем больше у тебя друзей, врагов, родственников, бывших жен, тем больше нитей. Рождается человек, появляется нить. Человек умирает, и связующая нить обрывается. Знакомство, разлука, все это тоже создает и разрывает ниточки между людьми. На протяжении всей жизни. И вот из всех этих нитей образуется одна большая сеть, потому что человек связан со многими другими людьми, хоть и не знаком с ними напрямую. Понимаешь?

— Кажется, да.

— Ну вот. Нити существуют, но их не все могут увидеть. Для этого нужно особое зрение, — Эдик показал на свои черные кавказские глаза.

— Ты не местный? — внезапно спросил Илья.

Эдик впервые широко улыбнулся.

— Я из Еревана, дорогой. А почему спрашиваешь?

— Да так… — Илья смутился. — И что же, получается, все мы связаны, но эти нити может увидеть не каждый человек.

— Ну да. Я могу, ты тоже иногда. А другие не могут.

— Ладно. А что за гнусы?

— Паразиты, — сморщился Эдик. — Вампиры. Сосут энергию, питаются страхом, гневом, злобой. Особенно страхом, на нем они просто жируют. Увидишь еще.

Илья сглотнул; сделалось гадко.

— Иногда у человека появляется зрение, — продолжал Эдик, прихлебывая пиво. — Бывает так, что и пропадает. У тебя почему-то появилось. Обычно это означает, что на тебе завязаны какие-то важные нити, по ним уже пробежала дрожь, и они усилили в тебе колебание. Внутреннее колебание, и ты стал более чувствительным. Понимаешь?

Илья кивнул.

— Ты пока видишь частями, как будто смотришь сквозь замочную скважину. Потом будешь видеть больше, и дальше и так, пока голова не перестанет болеть. Это придет со временем.

— Но почему это произошло со мной?

— Откуда мне знать! — Эдик развел руками.

— Николай Михайлович говорил, что у него это появилось после аварии с поездом.

— Потому что порвалось много нитей. Сразу. А он оказался на линии пересечения.

— А у меня ничего такого не было.

— Это ты так думаешь. В жизни много чего случается, о чем со временем забываешь и предпочитаешь вообще никогда не вспоминать. А потом вспыхнет в памяти, и все сразу поймешь четко. Человек сам по себе ничего не значит. Только в связке с другими.

Илья поразмыслил.

— И что же делать?

— Да ничего, — Эдик пожал плечами. — Жить дальше. Это тяжело, но я тебя научу, как справиться. Это как хроническая болезнь. Сначала мешает, потом привыкаешь, и уже не замечаешь.

— А у тебя это давно?

Эдик рассказал, что с подросткового возраста. Отец погиб на войне, одной из тех бессмысленных и скоротечных, которые полыхали на границах между кавказскими государствами. Мать с тремя детьми уехала из провинции в столицу, пришлось поднимать их в одиночку. Эдик как старший сразу пошел работать, голодал, часто болел, но это тяжелое время они пережили, и стало легче. Помогали знакомые, друзья, родственники. С тех пор он убедился, как прочны и вместе с тем хрупки бывают нити, связывающие людей. Он женился, родил сына, переехал в Россию, закрепился здесь благодаря тем же связям со знакомыми и друзьями. Появилась дочка, новые друзья. Сейчас работает, имеет кусок хлеба и не жалуется на жизнь.

— Все это очень занятно, но верится с трудом, — признался Илья.

— Конечно, — согласился Эдик.

— Магия какая-то. Сказки.

— Индейцы на Аляске тоже думали, что северное сияние — это магия. Но мы знаем, что нет. — Эдик оглядел заведение. — Поздно уже. Пора домой идти.

Они расплатились и вышли. Возле входа курили трое парней. Один из них, заметив Эдика, крикнул:

— Как дела, черномазый?

Двое других сразу развернулись. Илья сжал было кулаки, но портной потянул его прочь. Обидчик крикнул что-то еще, и в спину им хлестнули взрывы смеха. Эдик молчал. Выглядел он очень спокойным и шел с достоинством. Стало зябко. Лужи схватились коркой льда, грязная каша превратилась в рассыпчатый ледяной песок. Март показывал свою непостоянность. Они прошли несколько кварталов в молчании, когда Эдик сказал:

— Видел этих?

— Ну, — Илью запоздало трясло, хотелось вернуться и… да неважно, вернуться, что-то изменить, поставить гадов на место.

— Я на них не злюсь, если ты об этом думаешь. На людей вообще глупо злиться. Особенно на таких. Один из них помрет еще до конца года, а другой сядет, лет на семь.

— Как ты об этом узнаешь? По нитям?

— По морде! Верится с трудом, да? Похоже на прогноз погоды, только чем дальше, тем меньше четкость.

— И прошлое тоже видишь?

— Прошлое как круги на срезе дерева. Помнишь, в школе говорили, что по кругам можно определить, сколько дереву было лет. Ну вот, я также определяю прошлое. Оно не меняется.

— Получается, ты видишь человека насквозь.

— Не всегда. Человек — мутный сосуд, и порой в этой мгле появляется такое, чего лучше бы никогда не видеть. Никаких чисел или имен, ничего такого. Образы, картинки, ощущения. Ты током обжигался когда-нибудь?

Илья кивнул: один раз он забыл выключить светильник из розетки и когда менял лампочку, сунул палец в патрон.

— Вот. Нить — это как ток слабого напряжения. Тронешь — и всего тебя накрывает. Очень чувствительно. Поэтому я стараюсь без надобности не видеть.

— То есть этим еще можно управлять?

— Разумеется. После тренировок.

Илья вспомнил про случай с уволенным работником и красочно описал Эдику, как час просидел в изоляторе в компании двух алкашей, цыгана и бомжа, прежде чем его соизволили выпустить на волю. Эдик смеялся.

— На самом деле не стоило вмешиваться. Ты просто оттягиваешь нить, но как в струне, она снова натянется.

— Но я думал, что поступил правильно, — растерялся Илья. — Что же делать?

Ему вспомнилась красивая теория про то, что взмах крыльев бабочки на одном конце земного шара способен вызвать ураган на другом его конце.

— Теперь уже ничего. Но мы, видящие, стараемся не вмешиваться в ход событий. Нить, которая должна порваться, рано или поздно лопнет. И ты ничего не сможешь здесь поделать.

Они подошли к остановке.

— Ну вот. Мне на ту сторону переходить, — Эдик протянул руку. — Счастливо.

— Спасибо. Я только хотел еще спросить…

— Заходи ко мне в будку. Не найдешь, так пиши записки, Тигран передаст. Он надежный. И не надо телефонов, от них все искажается.

Илья открыл было рот, но Эдик уже махал руками, завидев в дальнем конце улицы свой автобус:

— Все, дорогой, до встречи! Пей больше мятного чаю, от головы помогает.

Илья беспомощно наблюдал, как коренастый Эдик вперевалочку бежит через улицу к остановке, чуть ли не грудью тормозит маршрутку и запрыгивает внутрь. Вопросов оставалось больше, чем ответов. Он вдохнул мартовский воздух и посмотрел на розовое, подсвеченное городскими огнями небо. На ветках деревьев каркало воронье.

Илья поехал домой. Почти все пассажиры в маршрутке уткнулись кто в телефон, кто в планшетный компьютер. Двое или трое ехали с закрытыми глазами, с заткнутыми наушниками ушами и в бледном освещении салона напоминали покойников. Тетка в самом дальнем углу монотонно бубнила в телефон. На ее неподвижном лице шевелились лишь ярко накрашенные губы, как у ожившего манекена.

По дороге Илья думал о нитях, своем детстве и Ленке.

5

Заголовок рубил с плеча: «Количество суицидов увеличилось в полтора раза». По данным статистического агентства, что люди стали чаще добровольно уходить из жизни. В основном молодежь, причем без видимых причин. Прыгали с крыш, ели таблетки, вешались, топились. Вскрывали вены. Одна девочка скончалась от анорексии. Смерть пожинала и других — стариков, детей, взрослых граждан. Илья пролистал сводки: выдалась свободная минутка, и он залез в Интернет. Ниже висела статья о крупной автокатастрофе на федеральном шоссе. Рядом можно было прочитать о надвигающемся экономическом кризисе, о напряженности в международных отношениях.

Илья отвлекся. На одном из мониторов происходило что-то странное. Напротив магазинчика сувениров стояла девушка, с виду самая обычная. Илья отставил чашку мятного чая и придвинулся поближе. Девушка стояла в странной позе — словно аршин проглотила. Правая рука вскинута вверх, левая заведена назад и согнута в локте. Ноги почему-то скрещены. И никакого движения. Мимо проходили покупатели, не обращая внимания на застывшую статуей девушку.

Тут Илья увидел на соседних мониторах кое-что, заставившее его вскочить с кресла и потянуться к рации. В других уголках мегамолла происходили похожие вещи. Напротив магазинов, прямо посреди коридоров или залов в одинаковых позах стояли молодые люди, и покупатели сновали мимо них. Зрелище было странное, нелепое, неправильное. Илья обратил внимание на самую дикую деталь — бесстрастные лица всех этих парней и девушек смотрели в потолок. По рации забормотали другие сотрудники, засуетились, довели до руководства. Формально эти причуды нельзя было назвать хулиганством или нарушением общественного порядка. Но последнее слово всегда оставалось за начальником охраны.

— Сейчас скажет гнать их, — высказал догадку напарник Игорь.

Внезапно — на долю секунды — Илье стало плохо.

Картинка потемнела, цвета исчезли, мир погрузился в серый туман, в котором ярко вспыхнули искры нитей, снопами разлетающиеся от людей. Что-то очень мощное, темное, первобытное коснулось сознания Ильи, слегка, краем, но и этого оказалось достаточно, чтобы у него заложило уши, а кровь бешено застучала в виски, словно гейзер, пробивающий себе путь наружу. Но, прежде чем осесть в кресло, Илья заметил, как нечто черное, ползучее пронзало одинокие фигурки и подцепило их — рывком, словно рыб на крючок. Секунда — и от живых статуй не осталось следа.

Илья тупо смотрел в мониторы. Игорь что-то говорил, но было видно лишь, как открывается и закрывается его рот, а губы складывают звуки в слова. Илья неуклюже потянулся за чашкой, та упала, разбилась об пол, выплеснув остатки чая на туфли напарнику. Игорь удивленно и чуточку обиженно глянул на Илью.

— Извини, — пробормотал тот. — Давление.

— Ну, блин! — только и смог выдавить напарник.

Такого Илья еще никогда не испытывал. Его способность видеть нити значительно обострилась за последнюю неделю, «сеансы связи», как он их называл, становились дольше и чаще, открывая ему фрагменты сети во всем многообразии нитей, но то, что произошло сейчас — случилось впервые. По танцующей сетке нитей пробежала рябь. Как круги на воде от брошенного в стоячую воду камня.

— Ты белый как простыня, — над Ильей маячило лицо напарника.

— Пройдет. Посижу немного.

В руку ему сунули стакан с холодным, Илья выпил, расплескав по подбородку больше половины. Виски словно залепило двумя каплями раскаленного железа.

— Иди отпросись. Ты сейчас не работник.

Илья старался дышать ровно и неглубоко. Волна, накрывшая его так сильно, постепенно откатывала, но чувствовал он себя прескверно. Кряхтя, выбрался из кресла и, словно немощный старик, поплелся в офис к начальнику. Он почти никогда не отпрашивался и решил, что сейчас настало время воспользоваться этим бонусом. Шеф только глянул один раз и сразу махнул рукой: «Иди». Бескровными губами Илья прошептал благодарность, распрощался с Игорем, кое-как переоделся и вышел из мегамолла на свежий воздух.

Утвердилась плюсовая температура — город утопал в грязи. Серая пленка неба стелилась над крышами домов сплошным покрывалом, без шанса на просвет. Илья ненавидел март. Капризный, болезненный месяц. Ни зима, ни весна.

Снег превратился в серое месиво, сугробы стали рыхлыми, ноздреватыми, а наслоение прошедших снегопадов и периодов оттепели превращало их в пародию на шоколадное мороженое.

Илья решил немного пройтись. Вчера он был у Эдика. Он шел и размышлял, припоминая их беседу.

Вчера, закрыв свою будку на час раньше, Эдик долго, придирчиво изучал Илью. Потом засели в чайхану, пили пряный чай с какими-то травами, глубокомысленно и не спеша, по-восточному. Портной терпеливо объяснял Илье все, что знает о сети и нитях, а потом подключал его к «каналу». Илья мог наблюдать, как сидящие в заведении люди медленно превращаются в сгустки энергии, в клубки, из которых исходят десятки тонких и толстых нитей, и те разбегаются в разные стороны, пересекаются между собой под немыслимыми углами, завязываются в узлы, петли или обрываются.

Илья не удержался и спросил, почему портной так внимательно смотрел ему в грудь. Свои нити Илья разглядеть не мог и не видел ни разу — это было слепое пятно. Зона затемнения.

«Вокруг тебя много узлов, — сказал Эдик, — и их становится больше. Почему, не понимаю. Как будто ты цепляешь нити всех людей, и они переплетаются между собой, путаются в клубок, который становится все больше с каждым днем». «И ты не знаешь, что это?». «Не знаю, — признал Эдик. — Вернее, не понимаю. Обычно узел появляется, если пересекаются нити трех и более людей». Он нарисовал в тетради шариковой ручкой три точки, соединил их между собой так, чтобы получился треугольник: «Три человека, три нити, три связи». Илья кивнул. Тогда Эдик провел линию от одной точки через другую к третьей: «Бывает вот так». Потом снова нарисовал три точки, отметил точку в центре треугольника и соединил в нем линии: «А бывает и так. Узел. Понимаешь?». «Вроде бы да». Тогда Эдик нарисовал круг, по краям которого отметил много точек, и стал соединять их между собой через центр. В середине образовалась точка, где сходились все эти линии.

Эдик указал на нее: «Здесь — ты».

Потом они снова пили обжигающе горячий чай, Эдик курил свои едкие папиросы, а Илья думал. Практичная Ленка попросила его отнести кое-какую одежду на ремонт, и Эдик вернул все очень быстро. Заплаты сидели, как влитые. Нигде не было ни одного лишнего стежка, все выглядело аккуратно и красиво. Илья осматривал полученную одежду, когда ему на ум пришла мысль.

«Да, умею, — ответил Эдик на этот вопрос, — но я почти не правлю нити. Люди думают, что во всех их проблемах виноват кто-то другой и все их трудности может решить кто-то другой. Люди всегда думают так, но не понимают, что прекрасно могут сделать все сами. Иногда проще спокойно распутать узелок, чем резать на корню. Разорвать нить всегда легко, а наладить новую — на это требуются месяцы и годы. К тому же о нитях знают немногие, большинство исповедует бред про белую и черную магию. Я помогал расправить нити всего пару раз, и то, самым близким друзьям».

Когда прощались, Эдик сказал: «Тебе надо быть осторожнее. Я думал, это временно, но, похоже, вокруг тебя закручивается что-то серьезное. Пока не могу понять, что, и меня это беспокоит. Надо посоветоваться с людьми». «Так у вас что же, профсоюз?», — попробовал пошутить Илья, но получил серьезный ответ: «Никому об этом не говори».

Илья взошел на мост, тянувшийся над железнодорожными путями.

Посмотрел на рельсы, убегающие по насыпи вдаль, на грузовые вагоны, отогнанные к запасным путям, и еще раз прокрутил в памяти происшествие в мегамолле до затемнения. Это была вспышка, как от фотоаппарата, а затем нити, соединявшие тех ребят, просто распались. Растворились в воздухе. Сразу, одновременно. Илья ухватился за перила моста и, пошатываясь, остановился. Из-за спины вылетел велосипедист, обдал грязью и укатил дальше.

Илья стоял, крепко уцепившись за перила, и таращился в пустоту. Горло схватил приступ удушья. Стало очень жарко. Не сразу он осознал, что видит прямо под собой проносящийся с ревом тепловоз, исторгающий черную ленту дыма. Из-под моста выскакивали вагоны, тело поезда удлинялось, и не было ему конца. Не в силах следить за этим зрелищем, Илья отпрянул от перил и торопливо двинулся дальше.

Перед глазами мелькали люди, с шумом проносились машины, и светофор хищно подмигивал красным. Реальность поблекла, треснула. Свернулась, словно бумага, пожираемая голодным пламенем, и под ней проступила иная, подлинная, с магистральными линиями нитей, которые объединялись в целые пучки, и те мощными связками разбегались в разные стороны. От людей исходили снопы искр, их силуэты взрывались нитями, которые пульсировали энергией. Неподалеку от подземного перехода ругались парень с девушкой. Нить, связывающая их, накалилась докрасна, истончалась, подрагивала, готовая лопнуть в любой момент. Парень жестикулировал, девушка закрыла лицо ладонью. Люди проходили мимо, серые, полумертвые, закупоренные как в коконы.

Возле людных мест сидели нищие, цыгане и калеки, монотонно бубнившие свои мантры. Большинство прохожих следовали мимо, некоторые бросали в протянутую грязную ладонь монету, но их глаза были слепы. Так же, как и голоса попрошаек, за многие дни своего нелегкого ремесла ставшие сухо-профессиональными.

Илья сомнамбулой шел по тротуару.

Впереди, в толпе, брел на согнутых ногах старик. Он шатался, его тщедушное тело мотало из стороны в сторону, и вот он рухнул сначала на колени, оперся рукой, не выдержал напряжения и ничком повалился на асфальт. Женщина, шедшая позади, плавно обошла преграду и спокойно зашагала дальше. Шедшие навстречу парни мазнули равнодушными взглядами и двинулись своей дорогой. Толпа огибала скорченное на асфальте тело, как поток талой воды минует камень. Один школьник подошел, сфотографировал тело на телефон и, довольный, зашагал дальше. Илья подходил к лежащему старику все ближе и видел, как пучок энергии в его груди рассеивается и освобождает те немногие нити, которые еще остались. Илья подошел к телу, посмотрел на бледное, желтоватое лицо, пряди прямых волос, выбивающиеся из-под шапки, на стекленеющие глаза. Наверно, инфаркт.

— Пьянь поганая, — выругалась тетка с сумками, проходившая мимо.

Нити таяли прямо в воздухе. Илья постоял над мертвым еще немного, потом нашел взглядом машину ППС, припаркованную неподалеку. Подошел к людям в форме.

— Там старик лежит, — сказал он.

Полицейский смерил его равнодушным взглядом:

— Пусть лежит.

— Мне кажется, ему плохо.

— А мы тут причем?

— Ну, смотрите, дело ваше. — Илья пошел дальше.

Оборачиваться не хотелось. Набрал номер Лены. Та ответила не сразу, удивленно. Спросил, что купить на ужин. Замешкавшись, подруга ответила, что нужен хлеб на завтрак. Илья сказал в трубку «ладно» и отправился в продуктовый. Домой он вернулся рано, засветло. В лифте попалась соседка по лестничной площадке. После формального «здрасьте» она ввернула:

— Вы не забудьте, у нас послезавтра собрание жильцов. Надо быть.

— Хорошо, — сухо сказал Илья, разглядывая засевшую на груди женщины тварь: выпуклая, с присосками и тлеющим темной энергией брюхом.

— Вы мыли площадку в начале месяца?

Илья ничего не ответил и зашел в квартиру. Серость и тишина. Тихонько урчал холодильник. Он прошел на кухню, не включая свет, выложил покупки на стол. Не хотелось ничего делать, и он сел на диван, дожидаясь, когда комната погрузится в вязкие сумерки. Как-то незаметно он заснул.

Илья с криком проснулся. Свет от включенной люстры бил в зрачки, рядом стояла испуганная Ленка и смотрела сверху вниз. Вид у нее был уставший, растрепанный, под глазами залегли тени.

— Тихо ты… это я.

Илья выдохнул, проморгался.

— Приснилось, — захрипел он.

Ленка стала раздеваться, украдкой бросая на него вопросительные взгляды. Смотрела она теперь серьезно, движения ее были точными и быстрыми, а по опыту Илья знал, что это не сулит ничего хорошего. Лена ходила к маме, которая мучилась артритом и ломотой в суставах, особенно в периоды сырости. Каждую весну у женщины было обострение, и, привыкшая жить с дочерью, она никак не могла смириться с тем, что та теперь ушла к нему.

Сели ужинать. Ели молча. Ленка обычно была словоохотлива, но сейчас над столом висело молчание. Илья неуклюже пошутил о чем-то. Ноль реакции. Он уже собрался встать из-за стола.

— Стой. Надо поговорить.

Илья замер. Ох уж эти разговоры, выяснения отношений… сцены. Но деваться некуда и терять особенно нечего. Ленка стрельнула глазами, убедилась, что он слушает.

— Ты в последнее время не замечал ничего такого?

— Нет.

— Ничего не хочешь мне сказать?

Илья напрягся.

— Нет, а что?

Лена выжидающе молчала, разглядывая его, потом кивнула сама себе и продолжила:

— Последние две недели ты ходишь как зомби. Что происходит?

— Я тебе рассказывал, помнишь? Про нити и все такое.

— Ясно, — по дрожащим губам Илья понял, что ответ ей крайне не понравился. — То есть всему причиной эта придуманная тобой фигня, которая тебе то ли приснилась, то ли померещилась.

Илья вздохнул. Объяснять ей сейчас что-то бесполезно. Боль в висках ослабла, шок от прокатившейся волны почти улегся. Он смотрел, как ее пальцы нервно теребят обертку от конфеты, съеденной вприкуску с чаем. А может действительно, подумал он, все эти фокусы, все, что происходило с ним за последние недели — плод его больного воображения?

— Как мама? — тихо спросил он.

— Плохо, — отрезала Ленка.

Илья видел, как из груди его девушки исходят пучки нитей разных цветов, а тот, что связывал ее с мамой, раньше ярко розовый, сейчас стал наливаться алым и затопорщился маленькими иглами.

— Но сейчас речь не об этом. Мне не нравится этот твой новый черный друг. Мне не нравится, что ты торчишь в этой его мастерской и что общаешься с ним. Он подозрительный. Тебя могут затянуть в такое говно, из которого потом и выбраться не сможешь. Тебе надо бросать пить, совсем. И сходить провериться у врача. Галлюцинации бывают не от плохого зрения, говорят, что причина в мозгах. У тебя в голове. Нам надо проверить, чтобы исключить…

— Лена, ты не переживай, — он положил руку на ее ладошку. — Все будет хорошо.

Руки она не убрала, но и на прикосновение не ответила: он словно тискал кусок теста. Она смотрела в стену, губы шевелились. На шее билась жилка. Наконец она порывисто взглянула на него и выпалила:

— У тебя есть другая? Только честно.

— Почему такие вопросы?

— Отвечай. Я все пойму, мне просто нужно знать.

— Ты и так все прекрасно знаешь.

Она упрямо смотрела на него исподлобья, терзая обертку от конфеты.

— По поводу нитей… Лена, похоже, это было временное расстройство. Сейчас мне гораздо лучше.

— Врешь ты все, — она уже успокаивалась. Льдинки в глазах оттаивали, голос смягчился.

Илья медленно обнял ее. На этот раз ему ответили взаимностью.

6

— Петя?

Он обернулся и чуть не сшиб женщину в вишневом пальто. Та смотрела с затаенной надеждой, печальные глаза впились в его лицо.

— Нет. Вы меня с кем-то спутали.

— Петя! — не отставала женщина. — Это же ты! Где ты пропадал?

Илья вытаращился на эту незнакомую тетку, уже начиная сомневаться в собственной вменяемости. Нет, однозначно, ее бы он запомнил.

— Женщина, я не Петя, вы ошиблись, — по слогам повторил он.

— Да как же это? — возмутилась женщина, обращаясь к остальным гражданам, что столпились на остановке в ожидании транспорта. — Да что же это творится?

Илья смотрел на эту странную тетку и прикидывал возможные варианты развития событий.

— Ушел от меня, ни слова не сказал, я тебя ищу везде, а ты здесь стоишь! Пойдем домой, Петя! — она схватила его за рукав. — Ну!

Илья вырвался, шагнул назад, угодив в лужу. Женщина не отступала; выражение изумления сменилось на ее лице отчаянной решимостью, с которой она двинулась на него, протянув вперед руки. Илья плавно увернулся, огибая тучного мужчину с портфелем, и запрыгнул в первый попавшийся автобус. Женщина осталась стоять на остановке с вытянутыми руками.

Но на этом странности не закончились.

Минимум три раза за все дежурство к нему подходили незнакомые люди и пытались заговорить. Его всегда принимали за какого-то другого человека — за мужа, друга, сослуживца по армии. За кого-то, кого они знали слишком хорошо. Для розыгрыша все казалось слишком естественным: люди искренне удивлялись реакции Ильи, не верили, спорили, обижались, но, в конце концов, уходили ни с чем. Илья присматривался к коллегам всю смену, но не замечал и намека на шутку.

Сегодня он планировал зайти к Эдику в последний раз. Больше ничего нового этот коренастый армянин ему рассказать не мог, а в затею с привлечением помощи он не верил. Ну, узлы, пусть так. Проживет и с ними. Если забыть о проблеме, возможно, она исчезнет. Человек сам создает себе неприятности, а у него и так накопилось личных неурядиц, служебных заморочек и прочих бытовых проблем, чтобы забыть про все эти нити, и не вспоминать о них. Хватит. Вчера он долго думал за остывшим кофе над всем происходящим и пришел к выводу, что пора избавляться от лишнего груза.

День прошел спокойно. Илья понаблюдал за парочкой своих «клиентов», но даже эта забава перестала доставлять прежнее удовольствие. Внимательный по природе, ближе к концу смены он заметил в залах мужчину в куртке с капюшоном. Этот человек лениво дефилировал мимо бутиков, разглядывал содержимое бесцветными глазами, поглядывал на часы, всем своим видом выказывал праздность и скуку. Но вскоре исчез и он.

Закончилась смена, и Илья поехал к портному.

По дороге он решил суммировать весь свой опыт изучения Мира Связей — так он назвал этот второй вид реальности. Витрины магазинов, окна и двери, машины и пешеходы слились в один поток, пока Илья мысленно раскладывал по ящичкам факты в своей картотеке.

Что он узнал?

Все люди связаны между собой особыми нитями, которые означают самые разные чувства. Нити могут иметь разную толщину, в зависимости от прочности связи, давности знакомства, полноты контакта. Нить появляется только когда контакт двусторонний. Если не поддерживать контакт, нить истончается и распадается.

Нити питают или лишают людей жизненной энергии. Нити — не только каналы связи, но и магистральные провода, по которым между людьми циркулирует жизненная энергия. Одни люди отдают энергию, а другие пожирают.

Нити имеют не только разную толщину, но и различные цвета, тому причиной чувства, которое люди питают друг к другу. Розовый — любовь. Зеленый означает дружбу. Синий — деловые отношения. Желтый сигнализирует о неприязни. Красный — это ненависть.

Нити могут переплетаться между собой, образуя узлы в пространстве, ведь люди постоянно контактируют, общаются, а их отношение меняется. Если нить достаточно прочна, а человек владеет навыками управления, он может рефлексивно дергать за нужные нити, как кукловод. Управлять ими, резать или снова связывать их могут только те, кто наделен особой способностью.

В Мире Связей обитают и другие существа — пузыри, плывущие в пространстве, гнусы, сосущие темную энергию, что-то вроде водорослей, растущих в местах ее скопления. Целая экосистема.

Кажется, все.

Илья не заметил, как пропустил свою остановку. Пришлось возвращаться назад. Отчего-то ему не хотелось смотреть в глаза прохожим. Даже детям. Но один раз это произошло. Оскальзываясь на подтаявших сугробах, он шел к рынку через квартал старой застройки. Из-за угла вышел худой парень лет двадцати. В руках он держал пульт дистанционного управления от игрушечной машинки, которая с жужжанием катилась в двух шагах впереди него. Перемигиваясь синими и красными огнями, машинка проехала мимо, прямо по раскисшему льду. Илья посмотрел в глаза парню — внимательные, острожные, по-детски наивные. Брови упрямо сходились к переносице. Илья содрогнулся при мысли о том, что с таким пареньком может сделать плохой человек.

Плохой, в смысле — дурной.

Он вышел к рынку.

Народ толкался и пихался в будничной суете покупок. В одном месте собралась кучка пенсионеров, оживленно что-то обсуждавших. Илья понял, что на этом месте должна была находиться будка Эдика. Подойдя поближе, он увидел обгоревший остов из арматуры и обвалившуюся крышу. Останки киоска чернели от копоти. Лужи от пожарных кранов, успевшие схватиться за ночь льдом, медленно таяли.

Вот и все, подумал Илья. Жив ли он? А домашнего адреса я и не знаю. И телефонов нет, чтобы созвониться. Краем уха услышал обрывки разговоров:

— Да местные бандиты его подпалили, потому что мешал он им.

— Так их, черножопых, понаехали!

— Бензином облили и подожгли, я видела.

— Менты с утра приезжали, протокол составили и делу конец. Замнут все.

— А хороший портной был, я ему куртку отдавала прострочить. И вовремя делал, и недорого. Куда теперь ходить?

Илья повернулся, чтобы уйти. За ним стоял старик с печальными глазами по имени Тигран. Они кивнули друг другу, и Илья пошел за стариком. Тигран ступал тяжело, прихрамывал на одну ногу. Из-под массивной шапки флюгером торчал нос, а очки напоминали два иллюминатора от маленькой подводной лодки. Илья и Тигран свернули к старым кварталам, плотно забитым частными домами. Сюда еще не добрались новостройки, но некоторые дома уже пустовали. Скорчились под грузом нечищеного наста, смотрели подслеповатыми дырами окон. Тигран привел их к дому каменной кладки. Постучал в калитку. Дверь открыла встревоженная женщина. Они обменялись со стариком парой фраз на армянском, женщина настороженно посмотрела на Илью, а потом отступила в сторону.

— Здравствуйте, — сказала она, — Проходите, пожалуйста.

Илья видел перед собой спину старика, которая равномерно качалась в такт его шагам, чуть сильнее в одну сторону. Они прошли через узкий дворик в сени, и сразу попали в центр суеты — дом полнился бегающими детьми, маленькими женщинами, и казалось, что все говорили одновременно. Тигран уверенно пробивал себе путь сквозь это море, проследовал по коридору на второй этаж, кряхтя, поднялся наверх, немного потоптался в небольшом предбаннике и вошел в комнатку, где кто-то сидел. Илья зашел следом. Прикрыли дверь, сразу стало тише. Илья огляделся и увидел диван, на котором, укутанный мохеровым одеялом, лежал Эдик. Выглядел портной паршиво. Левый глаз заплыл синяком глубокого лилового цвета — натуральная слива. Голова перебинтована. Нос распух, на губах кровоподтеки. Единственный уцелевший глаз радостно воззрился на Илью.

— О, кто пришел! Садись, дорогой, — Эдик повелительно указал на изножье своего ложа. — Я тебя ждал сегодня.

Илья сел. Кроме Эдика в помещении сидела женщина с заплаканными глазами и мяла в руках носовой платок. В кресле затаилась совсем уж древняя старушка, слепо уставившаяся в окно. Тиграну она могла бы прийтись матерью.

— Здравствуйте, — сказал Илья.

Женщины поздоровались.

— Кушать будешь?

— Я только на минутку, — забормотал Илья.

— Он скромный, — сказал Эдик и сделал знак женщине, — Посади его за стол, джан. Потом, когда поговорим.

Женщина ушла. Тигран присел на стул, выудил откуда-то газету и погрузился в чтение. Старушка смотрела в окно бельмами глаз. Подле нее на полке тихо бубнило радио. Илья оглядел комнату, повернулся к Эдику. Тот довольно ухмылялся.

— Ты почему не в больнице?

— Переломов нет. Доктор таблетки прописал, буду пить.

Илья помолчал. Спросил:

— Ты их знаешь?

— Откуда мне их знать, — Эдик выпростал руку из-под одеяла. Потянулся к столику. — Дай сигарету, а?

— Тебе разве можно?

Эдик сделал капризное лицо:

— Я тебя прошу! Мне и так жена все мозги высушила, теперь ты будешь, да?

Тогда Илья выполнил его просьбу. Помог прикурить. Эдик тут же закашлялся. Сделав пару-тройку затяжек, затушил и наполовину не выкуренный «бычок» и скривился.

— Ну, ты как вообще?

— Хреново, но жить буду.

— Ты знал, что это произойдет? Мог знать?

Эдик секунду смотрел на Илью.

— Нет. Никто не может этого знать заранее.

Илья хотел было спросить, но потом решил, что не желает знать, как это произошло. Какая, в конце концов, разница, как именно они это сделали? Прошлого назад не вернуть. Есть один избитый человек, который чудом не остался калекой и один сгоревший дотла торговый киоск. Причины не так уж и важны.

— Ты про узлы поговорить хотел?

— Да. Но мне, наверно, лучше зайти позже.

— Нет, — Эдик впервые заговорил серьезно. — Видел бы себя со стороны, волосы бы рвал на заднице, Илай. Ждать больше нельзя, иначе нити тебя просто в мумию превратят, за неделю загнешься. А на меня не обращай внимания.

Илья взвесил эти слова и сказал:

— Если настаиваешь.

— Вот, — похвалил портной. — Другое дело.

Он завозился на диване, пытаясь приподняться и утвердиться в сидячем положении. Илья бросился помогать. Старики изваяниями застыли по углам комнаты. Один раз Эдик вскрикнул от боли, но Илья подоткнул ему под бок подушку и теперь их глаза были почти вровень.

— Хорошо, — портной тяжело дышал. — Его лицо побледнело, и синяки проступили еще четче. — Значит так. На тебе сейчас завязано десятка три нитей от людей, которых ты вообще не знаешь. И они продолжают наматываться, как снежный ком. Понимаешь?

— Да, — Илья рассказал про тетку на остановке.

— Именно так и происходит, — кивнул Эдик. — Человек принимает тебя за другого. Обычно это старая нить, которая долго не передавала связь между людьми. Ну, там, дальние родственники, которые перезваниваются раз в год. Или друзья, разъехавшиеся по разным городам, бывшие любовники и все такое. Память сохраняется, не позволяет окончательно оборвать нить, но все равно связь истончается. А тут бац, и появляешься ты, но не ты сам, а образ того человека, которого они все хотели бы увидеть. Понимаешь?

— Ну.

— Так вот. На тебя все это накинули. Кто, не знаю. Но нацепили классно, как лассо на лошадку.

— Ты все говорил, что с кем-то посоветуешься, — напомнил Илья.

— Верно. Так и есть. Тебя согласились посмотреть.

— Куда надо подойти?

— Никуда не надо, — улыбнулся Эдик и посмотрел на старуху у окна. — Бабуля, джан!

Старушка не услышала, тогда Эдик заорал во всю глотку.

— А? — тонкое птичье лицо оторвалось от окна и уставилось на них двумя молочно-белыми зрачками. Под носом зияла расселина рта.

— Друг мой пришел! — проорал Эдик, — Посмотри его, джан!

Старушка сухо покашляла.

— Хорошо, Эдик. Это Илья к тебе пришел?

— Да! Илья. — Эдик сделал знак: иди к ней.

Илья присел возле старушки на табуретку и смог рассмотреть ее лицо, морщинистое, словно сушеное яблоко. Под носом топорщились седые усики, из-под косынки выбивались струи пепельно-белых волос. Бельма на глазах были большими, но как будто и не доставляли хозяйке особых проблем. Маленькая костлявая ручка пощупала воздух. Илья осторожно вложил ее в свою ладонь и почувствовал тепло. Удивительно, старики обычно холодны, как рыбы, но старушка напоминала хорошо заряженную грелку. Ручка не остановилась, потянулась выше, по локтю к его груди, и замерла где-то в районе солнечного сплетения. Губы зашевелились, перебирая беззвучные камешки звуков, глаза задвигались, рассматривая невидимые картины. Потом с губ стали слетать слова:

— Ольга. Лена. Татьяна. Евгений. Пашка «Прыщ»… Егор. Дядя Костя из Свердловска.

Она произносила имена, и перед Ильей, словно лампочки, вспыхивали лица всех этих людей. Кто-то ярко и четко, а кто-то бледнее и размыто.

— Тетя Вика…

Илья увидел ее, в тот последний раз, в их саду, на майских праздниках, в далеком детстве, лет двадцать назад. Вспомнил ее забавную стрижку и манеру говорить, и вечно смеющиеся глаза. Как она чистила огурцы, резала овощи на салат, а потом все праздновали прямо на открытом воздухе, разбрелись кто куда, и они пошли гулять к пруду за поселком. Илья четко помнил этот пруд, полоски тины, пузыри, идущие со дна, лягушачий концерт. Помнил, как они сидели на берегу, кидали в воду камешки и болтали обо всем на свете.

Потом картинка пропала, и Илья почувствовал слабую тошноту, как от падения с большой высоты. Что-то затрепетало в груди, как натянутые струны, и на секунду он ощутил себя распятым на проводах под высоким напряжением: дергающаяся, беспомощная кукла. Что-то лопнуло в груди, как застарелый засор, который наконец прочистили, и в канаву хлынули потоки нечистот, копившиеся очень долго. Илья набрал полную грудь воздуха. Темнота, плотно окружавшая его, стала распадаться на отдельные клочки, и из них проступили жилы нитей, десятки их, увязанные в пучки, которые проникали в него, словно провода в системный блок очень большого компьютера. И каждая нить уводила к человеку, и он жил, трепетал там, на другом конце, что-то делал. Все они чем-то занимались, Илья чувствовал это по вибрациям, пробегавшим по нитям. Вот Ленка, сидит в клиентском отделе и объясняет упрямому заемщику условия кредита. Вот Витя, прыгает вокруг кроватки с первенцем и гремит погремушками. Мать смотрит телевизор, а руки сами собой лепят пельмени. Десятки других людей, и все вместе связаны между собой в одну дрожащую сеть.

Он видел, как из груди тянутся нити к каким-то незнакомым ему людям. Семь нитей убегали вдаль, и ни один человек на их конце по ощущениям не был знаком Илье. Но нити были, а значит, что-то их связывало. Илья видел, как за него цепляются другие нити, связывающие посторонних ему людей, переплетаются между собой, образуя сложные узелки, и все это дергается, натягивается, создавая напряжение по всей сети.

В розовом свечении Мира Связей проступил силуэт старушки, в виде молодой женщины в простом платье до колен, с иглой и ножницами в руках. Женщина ловко поддела иглой пучки запутавшихся нитей, расправила их, и они спокойно разлетелись по сторонам. Проделав так несколько раз, она посмотрела на него в упор огненными шарами глаз, а Илья увидел мощный поток энергии, исходящий из ее груди. Она взяла в руки эти странные семь нитей, слегка дернула их. Потом с веселой улыбкой посмотрела на Илью.

И отвесила ему пощечину.

..Илья открыл глаза. Он сидел прямо на полу посреди спальни Эдика. Старушка уютно дремала в кресле. Тигран перевернул страницу газеты. Эдик по-прежнему восседал на диване, свесив ноги. На одной ступне болтался тапочек. Он пил чай.

— Ну как? — спросил Эдик. — Увидел?

— Кажется да. Я не уверен, но что-то такое было, — Илья растерянно посмотрел на старушку.

— Ты ее сейчас не трогай, ей поспать надо. Столько пряжи распутать сразу нелегко.

Илья присел на диван рядом с портным. Ужасно хотелось пить. Эдик все понял и сунул ему свою кружку. Позабыв про хорошие манеры, Илья приложился и осушил чашку до дна. Где-то в затылке зарождалась слабая ноющая боль, чтобы — он знал — протянуть щупальца к вискам и сдавить голову в горящих тисках. Перед глазами все еще прыгали цветные пятна.

— Стыдно говорить, но я вижу не все нити, — признался Эдик. — Только самые плотные. И кокон, в который тебя замотали, тоже вот не увидел.

Они переглянулись.

— У тебя есть враги? — спросил портной.

— Такие, как у тебя? Таких точно нет.

— Иногда человек и не знает, что у него есть враг. Живет себе, чирикает, а у него — враг. Личный, именной. Такой настоящий, злобный, который его искренне ненавидит, не за что-то, а просто так. Ненависть — это как любовь, только наоборот. Понимаешь?

— Не хочу я ничего понимать, Эдик, — сказал Илья, массируя затылок — Не до этого мне сейчас.

Эдик посмотрел на него долгим скорбным взглядом человека, который знает, но не может ничего сказать, потому что он немой.

— Дурак ты, — заключил он.

— Возможно. Но я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Эдик покачал головой.

— Ничего не бывает просто так, пойми. Ты выполняешь какую-то функцию. И пока не выяснишь какую, тебя будет коротить каждый день. Как бракованную лампочку.

— Слушай, я реально благодарен тебе за помощь, но мне уже надоели все эти фокусы со зрением и психи вокруг…

— Ищи концы!

Оба повернулись в ту часть комнаты, где сидела старушка. Она выпрямилась в своем кресле, и смотрела на Илью в упор. Тонкий дрожащий палец был нацелен ему в грудь, как ствол оружия.

— Концы! Найдешь концы, найдешь ответы.

Эдик настоял на том, чтобы его накормили в большой гостиной, в присутствии всей родни. Отказаться Илья не смог. В результате чего следующий час занимался тем, что двигал челюстями, пережевывая яства, в изобилии приготовленные тетушками, сестрами и невестками Эдика. У блюд были экзотические названия, мгновенно вылетающие из памяти. Илья кивал всем подряд, улыбался и говорил «спасибо». Дети ползали под столом и хватали Илью за пятки. Шум стоял, как на базаре в воскресный день.

Вырвавшись от Эдика с долгими прощаниями и целым пакетом снеди, Илья медленно побрел по переулку. Дорога сильно раскисла, и пару раз он чуть не упал в огромную черную лужу. Из-за забора гавкали собаки. Парочка ворон дралась за кусок колбасы.

Илья шел и сквозь пленку боли чувствовал, как его способность усилилась. Как будто протерли тряпкой сильно испачканное стекло? Нет. Как будто настроили фокусировку на сверхчувствительном телескопе, и теперь можно было увидеть самую дальнюю звездную туманность. Он видел себя в этой новой плоскости, пучок ниток, расцветающий в груди, он их ощущал, как свои пальцы. Знал, к кому из людей ведет каждая. За исключением семи странных нитей, не окрашенных ни в один цвет. Белесых, полупрозрачных, но плотных. Там, на конце каждой смутно трепетал чей-то образ. Куда они вели, предстояло еще разобраться.

Но не сейчас.

7

В выходной Илья навестил мать.

Доехал на автобусе до северного района города, до квартала, где прошло все детство. Прошагал к десятиэтажному невзрачному дому, вошел в подъезд. Лампочка над крыльцом опять разбита. Поднялся на четвертый этаж, позвонил в дверь, послушал, как за ней шаркают знакомые шаги, и щелкает замок. Дверь открывается и на него смотрит старая женщина в сизом банном халате. Секунда заминки — и он окунулся в мир знакомых запахов, в темноту прихожей, лениво отвечая на каскад вопросов, скидывая ботинки и никуда не торопясь.

Потом сидел на кухне, смотрел в экран маленького телевизора с выключенным звуком и болтал о всякой ерунде с мамой.

— Ну ты как?

— Как обычно, а ты?

— Тоже нормально. Чем занимаешься?

— Да все то же.

— Понятно…

— Как на работе?

— Нормально.

И так далее, и тому подобное. Цепочка односложных слов, условность, за которой крылось кое-что посерьезнее. Между ними сияла плотная ярко-розовая связующая нить. Илья мог наблюдать ее так же четко, как и лежащую на скатерти чайную ложку. Важно было только это. За чаем с вареньем, за праздными рассказами о быте, он вдруг вспомнил и спросил:

— Мам, помнишь тетю Вику?

Надежда Васильевна сказала:

— Конечно.

— Где она сейчас?

— Илюш, ты разве не знаешь, что она… — мама сделала неопределенное движение глазами, словно бы намекая на очевидное. И тогда Илья кое-что вспомнил.

— Да-да, она…

Помолчали.

— А почему ты спрашиваешь?

И Илья рассказал про свое воспоминание в саду. Мама кивала, подсказывала детали, потом убрала со стола пустые чашки, протерла поверхность тряпкой и постелила чистую скатерть.

— Хорошее было время. Мы тогда все дружили, общались, ходили друг к другу в гости. Без приглашения. Помогали по-всякому. Тогда это еще было в порядке вещей, обычное дело. Мы им денег дадим взаймы, они нам продуктов подкинут. Так и жили.

Мама спрятала глаза, словно говорила о чем-то постыдном. Лет семь назад между ней и тетей Викой произошла крупная ссора из-за какой-то мелочи, и с тех пор отношения между сестрами сложились напряженные. Мама потом жалела о всех словах, и хотела сделать первый шаг к примирению, как-то загладить вину. Но что-то разорвалось в их отношениях. А время шло.

— У тети Вики были странности?

Мать удивленно посмотрела на Илью. Пожала плечами. Вид у нее сделался растерянный.

— Ты такие вопросы задаешь, честное слово. Что ты имеешь ввиду? Что она была того? — мама покрутила пальцем у виска.

— Нет. Какие-то причуды, может, суеверия или привычки.

Мать немного подумала и сказала:

— Я всего не помню, но кое-что было. Вика, она же вязать любила очень. И носки тебе вязала постоянно, помнишь те, оранжевые?

— Да, — Илья отлично помнил их.

Оранжевые в синюю полоску. Потом на пятке появилась дырка, которую без конца штопали, и он носил их с утра до вечера, а потом просто повзрослел, и они очутились в ящике, чтобы стать тряпьем для стирания пыли.

— Она как-то очень внимательно относилась к ниткам. Да-да. Увидит торчащую нитку и не успокоится, пока ее не отрежет. Вечно их на нас выискивала. Говорила, что нитью можно зацепиться за что-нибудь, и тогда ткань распустится… И на дырки не могла спокойно смотреть. Как дырку видит, не уймется, пока ее не зашьет. И не любила молнии. Прямо терпеть их не могла. Вся у нее одежда застегивалась на пуговицы.

Илья слушал. Вспоминал тетку и понимал, что ее образ распадается в памяти на фрагменты, не позволяя составить единый портрет. Он хорошо помнил детали — зеленые глаза за золотистой оправой очков, массивное кольцо на пальце, родинку на левой щеке. Ее манеру разговора, легкую картавость и смех. Однако части не соединялись в целое, не хватало какого-то стержня. Что-то явно упущено им за давностью лет, но что именно, Илья понять не мог, и не имело смысла мучить память. Тем временем мама рассказывала про забавный случай с теткой. Илья слушал в полуха.

Сегодня по дороге он опять наблюдал кое-что непонятное. По улице шел человек с плакатом, на котором синим фломастером было написано «Демократия — могильщик свободы». Лицо у человека было такое, будто он все знает о демократии, но при этом пьет не первый месяц и словно разгуливает не по улице, а по своему дому.

Мамаша с коляской пыталась залезть на подножку трамвая — публика вокруг стояла и равнодушно наблюдала за ее усилиями. Другая гуляла по улице с трехлеткой. Карапуз упал, разревелся, но родительница продолжала вышагивать впереди, погруженная в телефонный разговор. Потом оглянулась, заметила, подошла и за шиворот приподняла ребенка, чтобы поставить его на ноги. Как предмет.

Илья решил не упоминать ничего про нити. Мама закончила рассказывать и довольно рассмеялась. Смех вышел с нотками грусти.

— Как она исчезла?

— Перестала звонить, — на лицо матери упала тень. — Мы думали, что куда-то уехала, но от нее не было известий больше месяца. Тогда я позвонила сама, никто мне не ответил. Потом я решила зайти к ней в выходной день, но дверь оказалась заперта, а на новые звонки так никто и не ответил. Я пошла опрашивать ее коллег, соседей… никто ничего не знал. Заявление она, оказывается, написала заранее. Получалось, что она не оставила после себя никаких следов. Ее как будто и не было. Исчезла.

Мы обратились в милицию. Там пообещали разыскать Вику, но я не особенно поверила их словам. Ждала месяц, другой, полгода. Никаких известий, вообще ничего. Потом прошел год, и мы стали постепенно забывать о Вике. Детей-то у нее не было, а мать с отцом давно ушли в мир иной. Единственный наш брат жил в Норильске, но и он ничего не знал. Вот так. Был человек, и нет его. Получалось, что ничем особенным она с миром не связана.

Мама уронила на щеку одинокую слезу. Смахнула — стыдливо, поспешно.

— Лучше б она умерла, честное слово, — прошептала она. — Так бы хоть знали, что в могиле лежит.

— Ладно, мам, — он заерзал. — Извини, что напомнил.

— Да ничего.

— Для меня это очень важно. Спасибо, — он отодвинулся от стола.

— Уже уходишь?

Илья посмотрел в ее испуганные глаза. Вдруг понял, что последний раз навещал ее больше месяца назад. И отчего-то нехорошо стало ему при мысли о том, что он ни разу за весь этот месяц даже не вспомнил о ней, словно у него не было в этом потребности. Хотя мама звонила, раза два — точно. Стало стыдно и тревожно, и в груди шевельнулась тупая боль.

— Нет. Полежу в зале на кушетке.

Ее лицо потеплело.

— Хорошо. Как раз пирог допечется, возьмешь с собой кусок.

Он прошел в зал, опустился на мягкий древний диван и чуть прикрыл глаза. Что происходит? Думай. Думай. Анализируй, как говорили ему в школе и потом в институте.

Что творится?

Он смотрел на знакомый потолок, на истертый, в пятнах, ковер и старенький сервант. На книжный шкаф, где прятались удивительные истории, которые он так любил читать. На картину с одиноким парусником, выходившим из гавани в открытое море на закате. Со стенки ему приветливо тикали старенькие, но еще исправные часы. Илья чувствовал, что падает в объятия сна, но спать сейчас было нельзя, потому что нужно было подумать.

Автокатастрофа.

Николай Михайлович.

Потом Эдик.

Люди в «Глобусе». Люди на улице.

Сеть из нитей. Все связаны нитями.

Черный прилив.

Слепое пятно вокруг, какие-то узлы и клубки. Снова Эдик, избитый до невозможности. Его бабушка с белыми острыми глазами. Белая волна. Странные нити, ведущие непонятно к кому.

И тетя Вика. Почему-то она. Это очень важно.

Мысли Ильи завязли в мутной пустоте. Прошлое зияло провалами. Напоминало лощину, окутанную туманом, из которого виднелись островки земли и корявые очертания деревьев. Лица, запахи, целые куски событий, вырванные из контекста. Илья копался в памяти, заглядывая все дальше, на месяц, на год назад, на десятилетие, прокручивая в обратной перемотке свою жизнь.

Вспышка.

Четкая, словно на фотографии картинка. Они сидят с тетей Викой на пруду. Илья прихватил из дома бамбуковую удочку и старался забросить крючок как можно дальше в воду. По темной поверхности шли круги, со дна поднимались пузырьки, а лягушки выводили оглушительные рулады на другой половине пруда, но Илью это мало заботило, потому что основной его задачей стало закинуть удочку так, как это делают заправские рыбаки. Наконец, убедившись, что леска улетела достаточно далеко, он сел подле тетушки и успокоился. Удочку поставил на рогатку, воткнутую в землю. «Хорошо у тебя получается», — похвалила тетя Вика. Он зарделся до кончиков ушей и важно объяснил, для чего нужно грузило. Она улыбалась и слушала. Потом достала из корзинки бутерброды, бутылку газировки и полотенце.

Они сидели на берегу пруда, жевали бутерброды под лягушачий концерт, а солнце не спеша клонилось к горизонту. Над полем стелилась вечерняя дымка. Дальние холмы окрасились в позолоту, а пара мелких облачков на чистом небе стали лиловыми. Они слушали окружающий мир, и слова здесь были лишними. Все затихло.

Вдруг поплавок дернулся и ушел под воду. Илья вскочил на ноги, бросился к удочке и рванул ее на себя. Послышался всплеск, и он вытащил из воды кусочек водоросли. Разочарованный, он смотрел на этот зеленый комок, не в силах поднять глаза на тетку, потому что ему было стыдно. Она сама подошла к нему, обняла и погладила по голове. «Не расстраивайся, — сказала она, — у всех случаются осечки». Он ответил, что попробует еще раз, но уже наверняка, почти точно знал — сегодня поймать ничего не удастся. Забросив удочку, он сел на землю, подтянул колени к подбородку и застыл.

«Когда я училась в школе, — сказала тетя Вика, — учитель дал нам задание по ИЗО: нарисовать воробья. Я нарисовала, но учитель сказал, что рисунок неправильный, и оценку за него не поставит. Тогда я разревелась и не ходила на уроки целую неделю». Тетя Вика замолчала. Илья спросил: «Потому что рисунок был плохой?». «Нет, — сказала тетя. — Потому что вместо воробья я нарисовала белку. С орешком в лапках». Илья смотрел на воду. «У меня никак не получались птичьи лапы, поэтому я решила нарисовать кого-то другого. Потом учитель заявил, что поступил неправильно — он был молодой, неопытный парень, сразу после института. Но для меня-то это было неважно». «Конечно, — согласился Илья, — Обидно, когда твою работу не ценят». «Да, но я поняла еще одну вещь. — Илья посмотрел на тетку, — Если не получается одно дело, то в другом обязательно что-нибудь выйдет».

Илья смотрел в темную воду и вдруг увидел, как там, на глубине лениво проплывает большая рыбина. Секунда — и она скрылась в клочьях тины. Илья все смотрел и смотрел в воду, но больше не видел там ничего. Если бы она попалась ему на крючок, то сломала бы удочку как прутик. На его плечо легла теплая рука. Тетя Вика улыбалась. И тогда он понял, как ему хорошо. Потому что они посидят еще немного, допьют газировку и пойдут домой, где мама, папа, родственники соберутся возле костра и начнут свои пьяные разговоры, а он будет кидать в угли деревяшки, шевелить их палкой, поднимая пепел и искры, чтобы сунуть туда картошки. И когда уже совсем стемнеет, он вытащит из остывшей золы сморщенные картофелины, почистит их, обжигая пальцы, посолит и съест, а взрослые будут смотреть на него и смеяться.

Перед самым уходом, когда он аккуратно смотал леску, тетя Вика сказала: «Мы связаны». Илья кивнул, не совсем понимая, что бы это значило. И тогда тетя Вика что-то вынула из кармана и дала ему. Сказала: «Держи, не теряй». Кажется, он спросил, зачем. А она ответила в том смысле, что так нужно, чтобы они по-настоящему были связаны и он никогда ее не потерял. Он сунул это в карман, а потом вытащил и положил в чемодан с игрушками, валявшийся под кроватью. Разумеется, он начисто позабыл про ту вещь.

Илья открыл глаза. В кресле сидела мама.

— Думала, ты спишь.

Он сел на кушетке, похрустывая суставами. В теле чувствовалась нега; он давно так не расслаблялся.

— Ты стал другим.

Он посмотрел на маму.

— Да.

— Говори, сынок.

— Трудно объяснить. Но ты не беспокойся, мам. Ничего страшного, я должен разобраться во всем сам, понять и тогда расскажу. Честное слово.

Она поджала губы. Все мамы поджимают губы, когда слышат подобные вещи.

— Хорошо.

Он расчесал волосы пятерней, протер глаза, оправил одежду. С большой неохотой заставил себя подняться и проследовать в коридор. Уходить не хотелось.

— Ну, я пошел.

— Пирог не забудь.

8

Илья перечитывал заметку, наверно, в десятый раз.

— Тебя Хрыч вызывает, — бросил Витя, заходя в комнату наблюдения.

— Иду.

Илья спустился на первый этаж, пригладил волосы и постучался в кабинет начальника службы безопасности торгового центра. Хрыч сидел в кресле и читал журнал. Кажется, про автомобили. Хрыч был отставник, бывший милиционер, отработавший на систему больше двадцати лет. Поэтому мыслил он по уставу, говорил громко, но мало, и не терпел вольностей.

— Заходи. Садись.

Илья выполнил указание.

Хрыч увлеченно что-то читал. Толстые губы шевелились на его рябом лице, как две лысые гусеницы. Синие глаза навыкате метались по строчкам. Оторвавшись от журнала, он бросил на Илью короткий, оценивающий взгляд.

— Знаешь, зачем вызвал?

— Да.

— Тогда пиши по собственному. Даю две недели, все по закону. Вопросы?

— Да. А без увольнения никак нельзя?

— Нет. Политика руководства. Еще вопросы?

— Тогда нет.

— Хорошо. Скандала не устроишь? Оспаривать не будешь?

— Не собираюсь, — фыркнул Илья.

— Ценю. Зайдешь потом, поставлю визу.

Илья почувствовал, как внутри него поднимается горячая бурая волна. На лбу мгновенно выступил пот, организм впрыснул в кровь адреналин, сердце ускорило ход, но он сделал глубокий вдох, встал и вышел, не проронив ни слова. В одном Хрыч был прав — не имело смысла устраивать спектакль.

Вчера в центр заползла парочка пьяных уродов. Илья как раз дежурил в залах. Одного вежливо и оперативно вывели наружу, подышать свежим воздухом, а вот второй заартачился. Илья прекрасно знал, как действовать в подобной ситуации, но что-то дернуло его напомнить пьянчуге про ребенка, на которого он должен платить алименты: алая с синевой нить терновым венком обвивала голову несчастного. В результате — истерика, разбитая витрина, ненужное внимание посетителей, угрозы в его адрес и блевотина на полу, аккурат между бутиками «O’Stin» и «Gala». И все бы ничего, но среди толпы нашелся озорник с фотокамерой, который нащелкал инцидент с разных ракурсов и поспешил выложить все это в Интернет. Илья заметил, что пока хулиган опорожнял содержимое желудка на красивый мраморный пол, в бутиках продолжали отовариваться чопорные девы.

И вот теперь Илья стоял возле двери в кабинет Хрыча и видел, как синяя нить, связывавшая его с бывшим начальником, бледнеет на глазах. Скоро ниточка истончится, провиснет, а потом и вовсе разорвется.

Зачем-то Илья отправился в магазин игрушек. Бродил среди полок с плюшевыми медведями и собаками, конструкторами и куклами, настольными играми и раскрасками, вертел в руках очередного резинового супергероя и думал о заметке, о недавних казусах, о Ленке, которая почему-то к нему охладевает — он это видел по нити, которая выцветала день ото дня, несмотря на все его старания. Вопреки цветам, кулинарным подвигам и усилиям в постели. Что-то похожее происходило и с коллегами. Прочно зеленые, нити дружбы и знакомства, бледнели, чахли, словно кто-то высасывал из них энергию. Люди становились к нему равнодушными.

Все чаще он видел на улице застывших прохожих, стеклянные глаза которых пялились в пустоту, ровные линии губ были прочно закрыты, а на лицах отражалась пустота. Все больше в их движениях преобладал автоматизм, механика, и даже слова, которые они произносили, срывались с их губ серыми кусками изжеванной бумаги. У Ильи был профиль в одной социальной сети. За последнюю неделю к нему попросилось «в друзья» около сотни незнакомых людей. Илья смотрел на их фотографии и ничего не понимал. Там, по ту сторону монитора была пустота, подсвеченная электричеством. Каждое утро он просыпался и видел, как на него намоталось с десяток посторонних нитей, которые делали порой умопомрачительные крюки — казалось, в нем живет центр притяжения или магнит, куда стягиваются все связи и липнут к нему, липнут, грозя превратить его тело в кокон. Неимоверными усилиями, запершись в ванной, он сбрасывал с себя эти коварные лассо, но такой ценой, что вылезал оттуда взмокший.

— Мама! Купи мне эту машинку! — мимо прошла женщина с маленьким мальчиком.

— Потом, зайка, — отбивалась та. — Мы и так взяли тебе букварь.

— Ну, мама!

Ответа малыш так и не получил, потому что его мама застыла изваянием напротив полки с куклами. Взяла одну плавным, задумчивым движением, потрогала, пригладила синтетические волосы, платьице, и Илья заметил на ее лице странное, дикое выражение — словно треснула маска, а под ней обнажилось что-то кричащее, вопиющее, требующее воздуха. Лицо уставшей женщины превратилось в личико обиженного ребенка, которому не покупали игрушек, потому что мама откладывала деньги на новую кофточку, пропадала на работе, приходила в садик поздно и не давала смотреть мультики.

— Мам, ну мам!

— Отстань! — рявкнула женщина.

Ребенок заплакал. Она напоролось взглядом на Илью, схватила мальчишку за руку и волоком потащила к выходу. Илью ошпарило от этого взгляда: она его не знала, но она его уже ненавидела. Положив игрушечного Бэтмена на место, Илья вышел из магазина. Вспомнил про заявление и пошел в Командный пункт. Там сидел смурной Витя и обсуждал по телефону с женой перспективы покупки детской коляски. Из радости его младенец постепенно превращался в проблему, которую приходилось решать, потому что такова жизнь. Илья почти закончил с бумагой, когда над плечом засопел напарник.

— Ты чего?

— Ничего.

— Гонят?

— Сам ухожу. Надоело.

— Да ладно тебе… может, обойдется…

Лишние слова, и оба об этом знали. Илья пошел относить заявление начальнику, чувствуя, как связующая с Витей нить дрогнула и чуть провисла.

Дома его ждала тишина — Лена все чаще задерживалась на работе, он знал почему, но пока не хотел обострять. По обыкновению не включив свет, он прошел в комнату, щелкнул настольной лампой, достал из ящика толстую общую тетрадь, раскрыл на первой странице и стал читать о том, что ему удалось выяснить за последние дни.

Илья оторвался от записей и снял куртку. Сумерки превращались в чернильный вечер. Темнело пока еще рано, а фонари напротив зажигаться не торопились. Илья прошел на кухню, обследовал холодильник, извлек оттуда кефир и немного выпил. Холодная жидкость побежала по горлу и растеклась по желудку. Вспомнил, как Хрыч неуклюже попытался предложить помощь, проставляя визу на заявлении, и усмехнулся. Некоторым людям не к лицу доброта. Она их портит.

Он вернулся к столу.

Илья прервал чтение, чтобы налить себе еще полстакана кефира и посмотреть сводку новостей по телевизору. Среди прочего в криминальной хронике показали кадры с места происшествия. Илья напряженно всматривался в спины криминалистов, в лицо журналистки, в кадры с машиной «скорой помощи». Наконец показали фотографию жертвы. Он облегченно вздохнул. Не тот человек.

Потом пошли сюжеты о делах внутри страны, о мировых новостях. Это уже было скучно. Илья пощелкал каналы и выключил телек. На часах было десять. Ленка и не думала возвращаться. Ни смски, ни звонка.

Он сам набрал номер.

— Привет, из продуктов надо что-нибудь?

— А ты дома?

— Да.

— Ну так и посмотри! Вечно я все должна решать.

— Когда будешь?

— Не знаю пока.

— А ты где?

Отбой. Илью затошнило. В горле образовался жгучий ком, который подкатил под челюсть. От боли в висках очень хотелось пить. Кефир закончился, и Илья набрал стакан воды прямо из-под крана. Выпил большими глотками. Осмотрел закрома и отправился в магазин. Холодный воздух немного облегчил страдания.

Обернулся он быстро. На обратном пути заметил у подъезда старичка в засаленной куртке, шапке-ушанке и сапогах. Старичок пел песню, добрая половина слов в которой состояла из междометий и русского исконного. Посмотрев на Илью, он жизнерадостно возопил:

— Привет, таракан! К кому идешь?

Илья поднялся по лестнице на свой четвертый этаж, зашел в квартиру. Голова ныла, как свежий синяк. Кровь пульсировала в висках. Он побродил по комнатам, посмотрел в окно. Открыл холодильник. Вдруг увидел бутылку водки, той, что так и осталась со времен ремонта, который они с Витькой делали летом прошлого года. Целых полбутылки. Холодная. Нет, решил он.

Уныло взглянув на часы, постелил постель и попробовал читать. Книга называлась «Патологии», автором значился Прилепин. С полчаса посидев над раскрытой страницей, Илья понял, что и эту высоту взять не в состоянии, после чего разделся и лег спать. Сон не шел, Илья лежал с руками, скрещенными на груди, и смотрел в потолок. За стенкой ворчал телевизор. Кряхтели трубы. За окном шумела улица — взрыкивали машины, выл ветер, ветви деревьев ошалело махали в свете уличных фонарей, бросая на стены и потолок жуткие тени.

Сон навалился сразу.

Сквозь ватную стену он слышал, как хлопает дверь, кто-то нетвердыми ногами проходит в комнату, напарывается на шкаф, шипит от боли и возится, скидывая одежду. Потом звонок и торопливое: «Приехала-не-звони-все-пока». И дыхание сбоку.

9

Хрыч позаботился, чтобы отработка перед увольнением прошла без проблем. О самом факте Илья никому не рассказал — он не любил такие вещи. Трудиться ему осталась ровно неделю. С вычетом выходных и вовсе пять дней.

Восприятие Мира Связей менялось. В периоды особенно острых сеансов краски реального мира блекли, окружающее превращалось в старую черно-белую фотографию, из которой уходили объем и жизнь. Очертания людей бледнели, их грани расплывались дымными росчерками. Движения их замедлялись в разы. Зато нити связей наливались энергией и красками, пульсировали и бились как жилы, превращая пространство в огромную мерцающую сеть.

Илья уже привык к боли. Боль стала ему добрым знакомым и приходила вместе с погружением в Мир Связей. Он терпел.

Сегодня он не включал свое «суперзрение». Присев на скамеечку, стал изучать афишу театра. Ставили русских классиков, причем самые скучные вещи. Еще ставили Шекспира, и немножко современников, ни одного из которых Илья не знал. Пока он изучал цены и расписание сеансов, на скамейку кто-то подсел. Илья почувствовал чужой взгляд и повернулся. На другом конце сидел тот самый паренек, который сбежал со свидания, оставив розу. «Клиент» — Лирический.

— Здравствуйте, — сказал паренек.

— Здравствуйте, — сказал Илья.

— У вас никогда не возникало чувства «дежавю»? Это когда кажется, что происходящее сейчас уже где-то происходило раньше.

— Бывало.

— Вот и у меня такое чувство, будто мы с вами где-то сталкивались и даже беседовали, прям вот как сейчас.

Илья не знал, что ответить. Паренек выглядел очень уставшим. Он обвел все пространство «Глобуса» равнодушным взглядом из-под полуприкрытых век. Волосы на его голове были всклокочены и торчали в разные стороны. На шее болтались наушники-полусферы, из которых звучало что-то скорострельное.

— Все повторяется, — сказал паренек. — В мире нет ничего нового.

Илья вежливо молчал.

— Вы наверно думаете, что я пьяный или двинутый, — сказал паренек и весело посмотрел на Илью.

— Вовсе нет.

— Это вы из вежливости. Или чтобы не раздражать, — парень понизил голос на тон. — Сейчас же полно психов вокруг. Вдруг у меня в кармане оружие или бомба какая-нибудь.

— Нет у тебя ничего.

— Откуда вы знаете?

— Знаю.

Паренек изучающе посмотрел на Илью, кивнул.

— Да, вы правы. Но это не решает проблему. Знаете, меня очень волнует этот вопрос. Если честно, мне до сих пор непонятно, почему вы не попытались меня выставить и не вызвали кого-нибудь на помощь. Или вызвали?

— Даже не думал.

— Получается, тут два варианта. Или вы не знаете своих обязанностей, не выполняете их добросовестно, или… — парень запнулся. Что-то в горле у него хлюпнуло. Оправившись, он подозрительно уставился на Илью.

— Так какой вопрос тебя волнует?

Илья понял, что паренек хочет поскорее убежать. В его глазах мерцал страх.

— Эй, остынь, все в порядке, — пустые слова, но все же лучше, чем гнетущее молчание. — Не хочешь, не говори, мне-то что.

— Ладно. О’кей. Я хотел сказать, вокруг все видят одну угрозу. Кругом опасность. Стоит только человеку повести себя не так, как принято, он сразу становится источником угрозы. То есть его воспринимают как опасность. Может, слышали о таком случае? В Америке копы застрелили негра только за то, что он потянулся в карман за таблетками от сердца. Взяли и нашпиговали свинцом, потому что он показался им опасным. Они потом очень жалели, но воскресить человека уже никто не сможет. Понимаете?

— Конечно.

— Вы действительно понимаете, что я хочу сказать?

— Да, — серьезно ответил Илья.

— Блин. Это курьез! Меня реально удивила ваша реакция. Ведь если человек просто так начинает разговор с незнакомым ему человеком, со стороны это смотрится как-то необычно. И такой человек кажется как бы того, — паренек покрутил пальцем у виска. — То есть в обычных обстоятельствах просто так начинать разговор с посторонним человеком не принято и считается подозрительным. То есть может быть опасным. Люди стали смотреть на окружающих как на врагов. Я наблюдал много раз — готовы порвать друг друга на ровном месте. Я и от вас ожидал чего-то такого.

— Выходит, я тебя удивил?

— Не то слово! — паренек с интересом взглянул на форму Ильи. — Трудно здесь работать?

— Скучно, но есть свои плюсы.

— Охранников презирают, а я считаю, что любая профессия достойна уважения. Больше всего я уважаю дворников.

Илья немного подумал и согласился:

— Я тоже. Без дворников человечество быстро загнется. Утонет в кучах мусора.

— Точно.

— Студент? Какой факультет?

— Журфак.

— Журналисты тоже нужны, — сказал Илья.

— Журналисты сделали этот мир таким, какой он сейчас. В том, что мир сходит с ума, есть их вина. Если честно, мне надоело учиться по этой специальности.

— Это нормально. Человек проводит в поиске всю жизнь.

Помолчали. Мимо дефилировали тучные господа в кожаных куртках и меховые дамы с макияжем вместо лиц. Илья обнаружил, что засиделся.

— Ты извини, но мне надо работать, — он встал. — Смена еще не закончена.

Паренек порывисто поднялся.

— Да, конечно. Приятно было пообщаться.

— Взаимно.

Илья хотел было протянуть руку для рукопожатия, но парень стремительно развернулся и зашагал прочь, одевая на ходу наушники. Чуть сфокусировав второе Зрение, Илья увидел, как между ними окрашивается в уверенный аквамарин нить взаимного уважения, которая раньше была нейтральной и относилась к тем семи, что нащупала бабушка Эдика.

Мимо шла девица с мелированными волосами и излагала в мобильник горечь жизни:

— …сказала ему, а реакции ноль, представляешь? Это просто капец! Что делать? Сегодня заканчивается срок распродажи, а у меня не хватает, и он, зараза, не хочет давать! Если я не достану эту юбку, это будет катастрофа! — девица бросила на Илью испуганный взгляд, переложила трубку в другую руку и резко сменила траекторию. — Еще зашла в турагентство, так там…

Илья вышел на свой маршрут. Неизвестных нитей осталось три. Позавчера ему удалось пройти еще по одной. И вела она в книжный магазин.

Он вспомнил, как зашел туда и бродил между стеллажей с разными книгами, разглядывая корешки. Илье нравился запах типографской краски. Прилепина он кое-как домучил, и на этот раз решил подобрать что-нибудь из классики. Немного полистав отечественную, бочком пододвинулся к шкафу с зарубежной. Сразу сосредоточился на самой дешевой серии. Во-первых, по финансовым соображениям, а во-вторых, по причине любви к мягкому переплету. У мамы дома стояла целая полка книжек из старой серии «Классики и современники», полностью в мягком переплете, и он прочел почти все из той подборки.

Пальцы рассеянно скользили по корешкам, но дельных названий на глаза не попадалось.

— Помочь чем-нибудь?

Рядом стояла девушка. Невысокая, в очках, стрижка под карэ. На левой щеке рдела родинка. Бровь пробита пирсингом.

— Да. Ищу что-нибудь интересное.

— Что именно вас интересует? На какую тему?

Илья почесал затылок.

— История про человека, который ищет выход из трудного положения. При этом он сам заложник ситуации, то есть не по своей воле и вот, надо как-то решать проблему.

— Хм… — глазки за стеклами очков забегали по полкам. Девушка шагнула к стеллажу, отточенным движением вынула книгу и показала Илье:

— Читали?

— Нет, — Илья взял в руки книгу Франца Кафки под названием «Процесс». — Хорошая книга?

— Хорошая, но тяжелая. Мрачная.

— А есть что-нибудь полегче? Что-то типа Фицджеральда?

Девушка улыбнулась:

— Найдется. Например, О’Генри.

Илья много слышал про этого писателя.

— Хорошо, давайте.

«Процесс» вернулся на свое место, и вот в руках у Ильи оказалась «Короли и капуста».

— Спасибо вам большое.

— Приходите еще.

Илья пошел пробивать покупку на кассе. Остальные детали эпизода были неважны, значение имела бархатная лиловая нить, прочно натянутая между ним и девушкой-консультантом с симпатичной родинкой на левой щеке.

Илья стоял на втором этаже и наблюдал за покупателями, размышляя об оставшихся трех нитях. В толпе мелькнуло знакомое лицо, исчезло, появилось вновь, уже ближе. Ленка. Илья шагнул было навстречу, но остановился как вкопанный: девушка шла под руку с каким-то мужчиной в пиджаке. Оба мило беседовали. Мужик скалил зубы, Ленка восхищенно заглядывала ему в рот. У каждого в руке болталось по пакету с покупками. Тут кавалеру кто-то позвонил, и пока он разговаривал, Лена критически осматривала себя в стекла витрин.

Илья отвернулся. Желания рассмотреть их нить не возникло. Сунув руки в карманы, он поймал себя на том, что ничего не чувствует. За хваткость Лену можно только похвалить.

— Чего нос повесил? Веселее! — мимо прошел коллега, поигрывая брелоком.

Илья отключился от реальности до конца смены.

10

— Мы изучили ваше резюме и решили пригласить вас на собеседование.

— Понятно, — Илья сидел напротив директора школы — серьезной женщины на пороге пенсии и старался не отводить глаза. Вспомнилось, как его водили в девятом классе к завучу за разбитое окно в подсобке у трудовика. Попало тогда всем, но ему особенно. А самое забавное было то, что он ничего не натворил.

— Илья Александрович, школа — это особое учебное учреждение с очень специфическим контингентом, надеюсь, вы это понимаете? — директриса грозно сверкнула очками.

— Разумеется.

— Поэтому желающий занять должность охранника должен отвечать ряду требований, — дальше директриса пустилась в нудные перечисления, что можно и чего нельзя делать охраннику, а что ему делать строго запрещено. Илье отчаянно хотелось зевнуть, но волевым усилием удалось подавить спазм.

Когда собеседование кончилось, Илья еле держался на ногах от усталости. Сказывалась ночная смена, после которой он должен был сейчас лежать в кровати, но вместо этого отправился искать новую работу. Прозвенел звонок, дети повалили гурьбой по школьному коридору, вереща и расталкивая соседей. Илья аккуратно отошел к окну. Основная волна схлынула, и он вышел на крыльцо.

Сегодня солнышко светило по-весеннему, с утра передавали прогноз в плюс пять градусов. Сугробы обильно потели прошлогодним снегом. С крыльца скатилась последняя порция малышни. Еще трое устроили потасовку прямо у дверей. Илья присмотрелся. Типичная картина: двое мальчишек таскали за косу девочку. Пока один отвлекал внимание, другой дергал — сильно, с наслаждением, так, что у девочки на глазах выступали слезы. Поганцы, подумал Илья. Маленькие, а уже с червоточиной. Девочка закричала особенно сильно, Илья не выдержал, рявкнул:

— Эй вы!

Пацанов как ветром сдуло. Школьная площадка оказалась пустой. Только Илья и плачущая девочка, с безнадежно испачканным рюкзаком на ступенях.

— Дураки-и-и! — выла девочка, не думая поднимать рюкзак.

Илья был солидарен. Лучше всего пойти по своим делам, но оставлять ребенка в таком виде, одного… Он взял рюкзак, как мог, отряхнул и вручил ребенку.

— Тебя кто-то встречает со школы?

— Да… — всхлипнула девочка. — Бабушка.

— Хорошо.

— А вы тоже кого-то встречаете?

— Нет. Я хочу устроиться сюда на работу. Следить, чтобы девочек не обижали.

Школьница недоверчиво посмотрела на Илью. Ниагары на щеках мгновенно пересохли.

— Это как?

— Ну, я буду охранником.

— А разве охранники защищают кого-то? Они ходят туда-сюда. И еще курят.

— Да, — согласился Илья, — но так делают ленивые охранники. Настоящий охранник должен следить, чтобы никто никого не обижал, и чтобы был порядок. Вот.

— Понятно, — девочка протяжно хлюпнула носом. — Они меня уже достали, эти пацаны. Особенно Колька.

— Когда я сюда устроюсь, они перестанут тебя мучить.

— Правда? — в глазах у ребенка заискрилась надежда. Илья еле сдержал улыбку.

— Да. Я им скажу пару слов, и они сразу заткнутся, будут тебя за километр обходить. И Колька тоже.

Девочка впервые повеселела.

— Глупые они. Сами не понимают, что делают, потому что мозгов еще нет. Вы их не бейте, хорошо?

— Конечно, не буду.

— Не все мальчишки такие.

Илья приметил спешащую к крыльцу женщину преклонных лет.

— Это твоя бабушка?

— Да! — девочка спустилась на пару ступенек и прежде чем убежать, хитро взглянула на Илью. — Я вас как будто знаю, только не помню, откуда.

— Вспомнишь — скажешь.

— Ладно!

Они распрощались; Илья наблюдал, как девочка уходит под руку с бабулей и чувствовал, что приобрел нового друга: неизвестная нить нашла адресата и окрасилась в сочно-зеленый, почти изумрудный оттенок.

Школа располагалась хоть и недалеко от центра города, но добираться до нее приходилось через извилистые улочки, пролегавшие между ветхими сталинками. Дома эти казались не построенными, а выросшими здесь, как грибы.

Илья не спеша возвращался к знакомой улице через гаражи, когда ощутил на спине чей-то взгляд. Не оборачиваясь и не меняя темп ходьбы, попытался определить, кто так заинтересовался его персоной. Да неужели его решили ограбить? Давненько он не участвовал в такой уличной забаве! Место для преступления подходило идеально: раскисшая тропинка тянулась через ряды гаражей, район был спальный, сонный в это время дня. Ну что ж, решил Илья и повеселел: чем бы все ни закончилось, он подарит ребятишкам пару ярких мгновений.

Из гаражей впереди вышел человек. Илья остановился, оглянулся: сзади шел такой же. Илья хотел было крикнуть бандитам ободряющие слова, но те сразу перешли к действиям.

Правда, не таким, какие ожидал Илья.

Вместо того чтобы достать ножик или «огнестрел», человек — это был мрачный седеющий мужчина с ежиком волос и водянистыми глазами — вынул из кармана клубок ниток. То же проделал парень помоложе, с намеком на бороду. Мужчина вытянул из клубка нитку и стал наматывать на средний палец. Илья осторожно шагнул вперед. Сказал:

— Ребята, вам что-то нужно?

Молчание. Сосредоточенная работа с клубком. Илья не мог в точности понять, что так напугало его — тот или другой факт, или оба вместе.

— Ребят? — Илья не оставлял надежды избежать стычки, но мужчина его опередил.

Он бросил в Илью клубок. Молниеносным, точным движением. Черный шар мухой прилетел Илье в лоб. Мир взорвался радугой мигающих пятен. Второй удар в затылок последовал мгновением позже.

И мир поблек.

Перевернулся изнанкой Связей. Илью будто окунули в чан с водой. Звуки мгновенно отсекла ватная стена, цвета умерли. Голубь, летящий над гаражом, завяз в воздухе, двигаясь как на медленной перемотке в фильме. Силуэт впереди поблек, расплылся дымным очертанием, из которого выступил двойник — светящийся жарким белым пламенем раскаленного металла, с головы до ног, и лишь на месте глаз зияли каверны. Силуэт вытянул руку, и Илья увидел, как от его среднего пальца к нему тянется сверкающая нить. Илья чувствовал на себе два раскаленных колючих шара, которые обматывали его нитями, словно веретено. От нитей шел жар, пронзавший все его существо, и электрическое чувство замыкания на двух чужих волях, исполненных холодной решимости.

Илья дернулся, двинулся вперед, но его ноги и руки уже были примотаны к туловищу, отчего он припал на колено. Мотки ниток прыгали по нему, накидывая все новые петли на плечи, грудь, голову. Положение ухудшалось с каждым мгновением. «Как рыба в снастях», — подумал Илья. Сзади второй силуэт травил свою нить. Илья рванулся, попытался выпростать руки из кокона, но ниток стало слишком много. Шары уменьшились и встретились где-то на спине, чтобы завязаться в узелок. Он напрягся, повел плечами. Враги держали свои поводки крепко. Тот, что впереди, потянул нить на себя. Электрическое напряжение усилилось, оно заполняло все тело и гасило мысли, превращая разум в мерцающее облако. Илья чувствовал, что там, в облаке — смерть. Нити задвигались, заелозили по телу, жар от трения усилился, и Илья с ужасом понял, что собираются сделать враги.

Они хотели перемолоть его.

Нитью можно легко порезаться, как и листом бумаги. Это знает любая швея. И чем тоньше нить, тем глубже будет рана. Илья как-то смотрел передачу про металлические нити, используемые в качестве обычной пилы — такими с легкостью резали овощи, мясо и даже древесину. В плоть они вошли бы как нож в масло.

Враг наматывал свою нить на руку все быстрее. Трение усилилось, и Илья почувствовал жжение, а вслед за ним — боль. Движения убийцы стали быстрыми, однообразными. Его нить резала астральную плоть Ильи по всему телу, впивалась в плечи, ребра, ноги и локти. Другая нить не отставала.

Голубь продолжал плыть над гаражом, солнце превратилось в синюшный волдырь на мертвенно сером небе, а убийцы сматывали нити-гильотины, которые не только резали, но и высасывали из Ильи энергию. Он видел, ощущал, как жизненный сок сочится из ран и впитывается в нити, уходя к двум убийцам. Он умирал, мучительно, долго, но ничего не мог с этим поделать — просто не умел обращаться со связями так искусно. Ловушка, капкан, и он, пойманный, так глупо и безнадежно.

Уже подкатывала слабость, уже в глазах темнело, и жизненный огонь вырывался из поврежденной плоти, как протуберанцы.

Что-то протяжно вздохнуло, зарокотало, и фантомная сетка связей вспучилась ударной волной такой силы, что их подбросило над землей на пару метров. Резкий импульс темной энергии встряхнул сеть, грубо, мощно, словно рука, разрывающая слабые паутинки. Илью оглушило. На языке возник вкус железа, тело словно бы собралось взорваться, как мыльный пузырь, но в последний момент передумало. Перед глазами роились черные точки, но сквозь мутную пелену он успел увидеть, как падают мертвыми марионетками с оборванными связями его противники. Полые, в обрывках серых ниток. Как ореховая скорлупа, подумал Илья, заваливаясь на бок.

Он лежал на каменистой земле и истекал жизненной энергией. Изрезанный в лоскуты, перемотанный мертвыми нитями.

Голубь полетел дальше.

11

Три смски, пять пропущенных звонков.

Грязными, дрожащими пальцами Илья набирал номер на своем стареньком «Нокиа». Долгие гудки, протяжные, тоскливые. Ноющие, как зубная боль. Аккумулятор показывал одну «палочку», хотя минуту назад были две.

— Мам?

— Илюша, привет. С тобой все в порядке?

— Ну да, — мать не обманешь, но он постарался разозлиться: злоба хотя бы давала уверенности, а пожилой женщине сейчас ни к чему слышать растерянного ребенка на другом конце трубки. — Звонила?

— Ко мне тут какой-то Эдик приходил. Сказал, что с тобой срочно нужно поговорить. Просил сообщить, что будет тебя сегодня ждать в шесть у рынка. Говорит, важно.

— Ладно. Эдик, это который портной?

— Ну да, высокий такой, бородатый. С печаткой.

— Ага, — протянул Илья. — Понятно.

— Зайдешь ко мне? Я блинов напекла.

— Нет, мам, прости, очень много дел. Давай потом зайду.

— Ну давай.

Следующий абонент.

— Алло? Ты где мотаешься? — голос у Лены был опасно спокойный.

— Привет.

— Срочно дуй домой, надо поговорить.

— Что случилось?

— Не по телефону.

— Я сейчас не могу.

— Нефедов, ты совсем охренел? Ты в курсе, что сюда люди приходили со следственного? Повестку оставили! И намекнули, чтобы сам пришел, добровольно. Ты понял, о чем речь?

— Понял…

— Понял он! Не понял ты ни черта! Если ты не приедешь, пеняй на себя.

— Лен, давай где-нибудь встретимся, но не дома.

— Ничего себе! Уже скрываешься? Они тебя все равно найдут и упакуют. Нигде я с тобой встречаться не буду. Или приезжаешь, или я сама заберу отсюда все, что посчитаю нужным.

— О чем речь?

— Дурачка не лепи. Я собираю вещи. Все, счастливо.

Трубка отяжелела, наверно, на пару кило. Илья тупо смотрел в экран. Одинокая палочка на индикаторе зарядки начала мигать. Последний звонок.

— Алло, Витек, звонил?

— Да. Щас, подожди. — С того конца трубки слышались детские вопли и женский крик. Потом звуки стали тише. — Ты когда на смену заступаешь, завтра?

— Ну.

— Слушай, тут такое дело…

— Ну?

— Подменить меня не сможешь?

— Что-то случилось?

— Да тут тесть решил барахло подогнать, уже заказал машину, а меня как всегда забыл спросить, вот и подстраивайся под него.

Что-то завопило внутри: ложь, ложь, ложь.

— Я тебя потом тоже подменю, ну как обычно, — добавил Витя, словно это был решающий аргумент.

— Ох, Витька. Я не то, что на смену заступить, на толчок сесть не смогу без чужой помощи…

— Ну так что, подменишь?

— Не обижайся. Нет.

В трубке послышалось шумное дыхание. Молчали с минуту, потом голос произнес:

— Ну так что? Ну? Подменишь?

Илья посмотрел на трубку. Экран погас. Просто тихо скончался, вежливо мигнув лампочкой на прощание. Илья опустил руки на колени. Осмотрелся и обнаружил себя сидящим на скамейке неподалеку от тех клятых гаражей. Сил ему хватило только на то, чтобы добрести до соседнего двора. Грудь сжимало, как в тисках. Воздуха не хватало, кровь часто и неприятно долбила по вискам. В ушах шелестело, словно песок сыпался на мембрану микрофона. Пальцы мелко подрагивали. И без всякого зеркала Илья знал, что увидит на своем теле: порезы, глубокие, множественные и ровные, как от линейки.

Силы исчезли. Окажись здесь полицейские, он бы даже сопротивляться не стал. Из подъезда вышла бабуля, недоверчиво посмотрела на него и заковыляла по талому льду в сторону магазина. Больше никого на улице не было видно. Двор пустовал. Солнце поливало землю холодным светом сквозь переплетения ветвей.

Илья пошарил по карманам, посчитал наличные. Куда идти? Его будут искать. Если все действительно так плохо, ориентировку разошлют во все отделения и посты полиции. За гаражами два трупа, это очевидно. Может, сдаться? Следствие разберется, обвинение снимут за отсутствием доказательств. Что-то подсказывало: и не надейся. Оформят тебя по первое число. Откопают свидетелей, подсуетятся с уликами. Прокурор накрутит на полную катушку. И поедешь по этапу на зону.

Илья с трудом отлепился от скамейки. Тело сильно болело. Словно немощный старик, останавливаясь, он побрел в сторону проспекта Строителей. Шатаясь, еле волоча ноги, он ковылял мимо домов и магазинов. Легкая мишень; Илья отводил глаза от каждого прохожего, бессмысленно смотрел под ноги, в раскисшие лужи. Может, примут за пьяного. Или больного. Он шел и думал.

Куда идти? Дома будут пасти. И у мамы тоже. На работу точно позвонили. Менты, возможно, обождут еще пару деньков, для верности. А вот эти странные, с клубками, нет. Видно, они решили основательно за него взяться. Кто они? Почему? За что?

Лица прохожих сливались в одну маску угрюмого равнодушия. Звуки разрывали голову изнутри. Илья добрел до остановки. Кругом толпились люди, сновали по тротуару, заходили и выходили из бистро неподалеку. Мимо проскакала старуха в нелепом цыганском балахоне, распевая песни. От нее несло помойкой, в глазах горело безумие.

Он думал про Эдика. Почти наверняка началось с него. Кто, как не он, мог указать на странноватого охранника, который вдруг зачастил с визитами в его контору. Получается, сдал. Получается, к нему тоже нельзя. Но где искать ответы? Илья прислонился к остановке с обратной от дороги стороны. Тут же рядом возник местный алкоголик.

— Братан, мелочи не будет?

— Нет, — прошептал Илья.

— Совсем? Ни рубля нету?

— Нет.

Мужик моргнул. Подступил:

— Братан, ну че ты, ну. Давай по-хорошему, пацанов звать неохота. Давай сколько есть. Ну? Откуда сам? Лицо незнакомое.

Илья задыхался. Руки и ноги коченели от холода, словно стоял мороз в минус двадцать. Алкаш взял Илью за локоть, заслонил собой обзор. Мутные красноватые глаза смотрели хищно. Во рту блеснуло золото. Илью окутало облако кислого перегара.

— Ну так че? Братан? Я же знаю, что есть. Че ты ломаешься, как целка?

Рука уже потянулась к его карманам, потом резко отдернулась. Илья, словно сквозь мутное стекло видел, как алкаш вздрогнул. Повернули головы прохожие. Обидчик огрызнулся, но отступил. В глазках-бусинках вспыхнула ярость, но быстро потухла, и вместо багрового одутловатого лица Илья увидел перед собой молодое женское в очках. Родинка на бледном лице казалось нарисованной.

— Идемте, — его взяли под локоть и куда-то повели.

— Где вы живете? Я вас отвезу.

— Мне нельзя домой. Нельзя… спасибо. Я сам.

— Вы на ногах не держитесь!

— Нет, — шептал Илья, — я сам.

— Конечно, сам, — голос звучал насмешливо, но Илья успокоился. Потом время смазалось, как растертый сапогом плевок на асфальте, и Илья помнил дорогу смутно, фрагментами: перекресток, вывеска магазина садовой техники, парикмахерская в подъезде, нереально опрятный лифт, дверь с вензелем номера квартиры, потом запах корицы, люстра как в музее, и потолок. Потом была гулкая темнота, наполненная отзвуками двух спорящих голосов, одного молодого и другого постарше, звука концерта из телевизора, и чего-то еще.

Илья представил, что он аквалангист. И перед погружением на самое дно самой глубокой в мире впадины увидел, как подводное пространство режут на лоскуты тонкие искрящиеся канаты, которые постоянно двигались и готовы были искромсать его на части. Илья сделал нырок и чудом проскользнул между тремя канатами, которые сразу сомкнулись за его спиной. Он закроет глаза, на минуту.

Квадрат дневного света крался по простыне к руке Ильи.

— Доброе утро.

Илья сфокусировал взгляд на теплом пятне и понял, что это лицо. На губах расцветала пугливая улыбка, глаза близоруко щурились.

— Доброе, — промычал Илья, стараясь говорить членораздельно. Получилось «До-о-е».

— Принесла вам чай и завтрак.

Девушка поставила перед ним поднос с тарелкой бутербродов и дымящейся кружкой, от которой вкусно пахло малиной. Илья попробовал шевельнуться и тут же ощутил укус боли. Движения стесняли тугие бинты, в которые было замотано почти все тело. Он глубоко вдохнул. Вот тебе и минута. Где-то под ребром кольнуло, но не сильно. Голова не болела, но в глаза, казалось, насыпали железную стружку. Он сглотнул; жалкий комок покатился по пересохшему ущелью горла.

— Спасибо.

Девушка помогла ему сесть. Процедура оказалась болезненной, но дискомфорт окончательно разбудил Илью и немного разогнал движение мыслей. Она поднесла к его губам чашку, Илья жадно отпил.

— Сразу много пить нельзя, — она поставила чашку на поднос и промокнула ему губы салфеткой.

— Спасибо…

— Замучаетесь благодарить, — скромная улыбка. — Я как вас на остановке увидела, даже не узнала сразу. Думаю, какого-то старичка грабят. Присмотрелась: а это вы. Дальше уже само как-то получилось.

Илья хотел удивиться, но решил этого не делать. Девушка из книжного внимательно смотрела на него в ожидании ответа. Не дождавшись, сказала:

— Вас кто-то сильно изрезал. Неглубоко, но много. Вся одежда была в крови.

Илья хлопал слезящимися глазами.

— Мы с мамой вас обработали. Мама хотела вас в больницу отвезти, но я ей сказала, что вы мой парень и что можно обойтись. У меня мама терапевтом работает в поликлинике.

Девушка опустила глаза. Щеки ее зарделись. Илья еще раз прочистил горло.

— Меня Илья зовут, — протянул ей забинтованную ладонь.

— Настя.

— Очень приятно. Вы меня спасли, Настя. Вот что значит книги читать.

Ее лицо вдруг стало очень серьезным. Почти жестоким.

— Обещайте мне.

— Что именно?

— Обещайте мне, что вы не бандит. Думаете, я дурочка? Такие вещи сразу видно. И мама у меня догадалась. Не знаю, что у вас там приключилось, и знать не хочу, только обещайте, что не замешаны в какой-нибудь гадости, о которой потом в криминальной хронике будут рассказывать.

Илья медленно поднял правую руку в ритуальном жесте. Это движение показалось ему самой тяжелой работой за последний месяц.

— Торжественно клянусь.

Настя поджала губы. Румянец схлынул, но глазки пока были сощурены.

— Ешьте бутерброды.

Встала, чтобы уйти.

— Вы разве не работаете?

— Сегодня суббота, — она снисходительно улыбнулась и удалилась с задранным носом.

Илья вздохнул и потянулся к подносу.

12

К обеду со смены вернулась мама Насти и учинила Илье допрос. Легенда была такая: он шел после собеседования, подвергся нападению, убежал, но потерял сознание, потом очнулся и вышел на проспект, чтобы вернуться домой, и понял, что не в состоянии. Тогда позвонил Насте, и она сопроводила его к себе. Такая вот история, Мария Васильевна. Но судя по выражению ее округлого лица, ни одному слову Мария Васильевна не поверила, хоть и сострадательно кивала, а к вечеру поменяла бинты. Настя вертелась на подхвате, как запасной игрок за нападающим: убирала грязную посуду, испачканные бинты, миски, марлю. Приносила чай. Илья глотал кипяток и слушал, как тот бурлит в животе.

На следующий день Илье стало гораздо лучше. Он даже порывался уйти, но домашний консилиум заключил, что больной должен остаться минимум на два дня. Илья заговорил про деньги, на что мать с дочерью оскорбились и усилили кормежку. Илья поглощал куриные бульоны, пироги, макароны, не чувствуя вкуса, но понимая, что это нужно, а с женщинами он все равно сочтется. Настя где-то раздобыла зарядное устройство от его мобильника, и когда Илья включил телефон, среди непринятых вызовов значилось штук тридцать, причем кроме близких и друзей стояли неизвестные номера. Из текстов смсок можно было составить трагический монолог для современной пьесы.

Илья сразу же отзвонил матери, сказал, что жив, все хорошо, пусть она никому не верит и ничего не делает: так надо. Сразу после отбоя телефон зазвонил, высвечивая незнакомый номер. Илья выключил трубку, вынул аккумулятор и сим-карту. Слабое утешение. Его все равно найдут, но так хотя бы медленнее.

Мария Васильевна приходила и уходила, делала свои дела, кося на него тревожным взглядом. Илья сидел в уголке на диване, помалкивал и читал книжку, которую ему дала Настя. «Старик и море» Хемингуэя. В школе он как-то пропустил эту вещь. Настя искренне потешалась над этим фактом. Все смотрела, сколько страниц он «сделал» за день.

— Ну и как тебе читается?

— Очень хорошо.

Илья не врал. Ему искренне понравилась позиция старика: до последнего держать рыбу на крючке, просто потому, что от этого зависит твоя жизнь. Пусть трос стирает руки в кровь, шлюпку отнесло в море, ты не ел два дня, но добыча на крючке, и вы с ней связаны.

— Какие у тебя еще любимые писатели? — спрашивала Настя. — Ну, кроме Фицджеральда.

Илья сказал банальность:

— Джек Лондон.

— Я так и думала.

— В самом деле?

— Ага. Я даже знаю, почему.

— Хм…

— Тебе нравятся собаки и природа.

Спорить не имело смысла: и то и другое действительно приносило Илье радость. Но было в прозе американца кое-что другое. Что-то, что так яростно и красиво отражено в «Мартине Идэне». Они проболтали о книжках еще немного. Настя спросила:

— Похоже, ты попал в переплет?

Илья подумал и согласился. По сути, правда.

— У тебя есть жена или подруга?

— Вроде того.

— То есть как это?

— У нас небольшие разногласия, — пояснил Илья. — На бытовой почве.

— Понятно, — протянула Настя, хлопая ресницами.

Илье стало неудобно. Бросить все к чертям и выпрыгнуть в окно, и плевать, что март выдался холодный, а на ляжках бинты. Бежать, бежать подальше. Два дня он не вспоминал про Мир Связей, опасаясь припадка нестерпимой боли, как тогда, в момент Черной волны, накрывшей их троих за гаражами. Вторая волна оказалась гораздо сильнее, чем та, первая в мегамолле. Она напоминала мощную пощечину, которую отвешивает сильный взрослый шестилетке, не рассчитав сил. От такой оплеухи темнеет в глазах, место удара горит огнем еще сутки, и ты ходишь, как недобитое насекомое.

Сегодня Илья впервые попробовал нащупать мерцание нитей. Робко, осторожно. По ощущениям это напоминало поиски выключателя в темной комнате: натыкаешься на предметы, шаришь по стенам, как слепой, не понимая, что ощупывают твои пальцы. С Миром Связей что-то произошло. Пространство казалось мутным, наполненным серой взвесью, словно подняли ил со дна речки. Огоньки человеческих жизней едва пробивались сквозь эту завесу, а нити почти исчезли в ней. Иногда мелькал фрагмент, но быстро гас.

Илья долго, безуспешно вглядывался в этот серый сумрак, и не видел ничего. Те немногие связи, что попадались во мгле, оборвались или истончились.

Что-то словно отрезало нити, связывающие людей…

Настя убежала в коридор, потом вернулась. Сказала пару слов.

— Прости?

— Да всякие в домофон названивают, говорю. Постоянно в нашу квартиру. Сегодня решили, что здесь живет какой-то Николай Михайлович.

Илья похолодел:

— Что сказали?

— Так и сказали: я, мол, к Николаю Михайловичу по делу. А потом еще и удивляются, что здесь такие не живут, — Настя раздула ноздри.

— Не представились?

— Нет… а что?

Илья откинул одеяло и сел на диване.

— Ты куда? — встрепенулась она.

— Прости, Настя, но мне пора идти. И так засиделся. Хватит злоупотреблять вашим гостеприимством.

Настя взглянула ему в глаза, нашла в них что-то и отступила.

— Мы хотели сегодня обсудить твое состояние, но раз так…

— Я хорошо себя чувствую.

Ребра побаливали, но сил у Ильи прибавилось. Тело в местах порезов чесалось адски. Он взял свою отстиранную одежду, ушел в ванную переодеться. Вернулся с одним носком на ноге.

— Ой, совсем забыла, — Настя снова покраснела. — Подожди, я хотела носок заштопать. На пятке дырка.

Она суетливо достала из шкафчика набор для шитья, откуда-то извлекла лампочку и, надев на нее носок, принялась штопать пятку быстрыми, уверенными стежками. Илья сел на стул. При виде открытой коробочки с нитками, подушки для иголок, булавок, наперстка в голове вспыхнула мысль. Это касалось тети Вики и ее подарка. Картинка возникла неожиданно четкая и реальная. Взглянул на часы: полчетвертого.

Надел носок, накинул куртку. Настя стояла рядом, ждала. Он вынул из кармана всю наличность — было негусто. Выдернул самую крупную купюру в тысячу рублей, положил на стол.

— Не обсуждается.

Настя даже не посмотрела на деньги.

— Куда ты пойдешь?

Илья хмуро разглядывал ее родинку, чуть растрепанный нимб волос, близоруко сощуренные глаза. Щеки горели как семафоры.

— Неважно. Какая тебе разница? У тебя парня что ли, нет?

— Хватит корчить из себя крутого мужика, — ее голос оказался неожиданно спокойным. — У тебя серьезные проблемы, тебе нужна помощь.

— Сам справлюсь, — он вступил в поединок с дверным замком.

— Я тут кое-что разузнала, пока ты в отключке лежал.

Вот зараза, подумал он. Посмотрел через плечо:

— Настя, ну зачем?

— Может это неправильно. Тогда не придавай значения. Но все равно.

— Говори уже.

— Мама поспрашивала в поликлинике насчет ситуации в городе. За месяц количество смертей от инсультов и инфарктов возросло вдвое. Старики умирают. И полно ДТП. И побоев. Много отравлений от алкоголя.

— Печально. Ну и какое это имеет отношение ко мне? — Илья переступил порог квартиры. Услышал вдогонку:

— Я сама хотела с карниза шагнуть.

— Зачем?

— Не знаю. У меня нет парня, ты прав. И друзей нет.

— И что? Поэтому надо из окна прыгать?

Она угрюмо молчала.

— Тебе же не шестнадцать лет. Включи мозги. На кого мать оставишь?

Илью ошпарило от ее взгляда.

— Я ее ненавижу.

— Это не мои проблемы.

Он спустился в лифте. На первом этаже возле почтовых ящиков стояла женщина со стеклянными глазами, зажав в одной руке банку, а в другой — икону. В банке плескалось что-то желтое. Женщина не шевелилась. Илья прошел мимо. Вышел на крыльцо у подъезда. Осмотрелся: никого не было. Двинулся по подъездной дорожке в обход детской площадки. Та пустовала. У соседнего подъезда, возле открытой машины громко выясняли отношения парень с девушкой. Парень хватал девицу за плечи, тыкал пальцем чуть ли не в глаз, девушка тоже не скромничала. Илья прошел мимо, вжав голову в плечи. Вопли отдавались во всем его теле, как в натянутой струне.

На самом краю двора его нагнала Настя. Сунула что-то в руку:

— Забыл.

Илья держал телефон на ладони, словно мертвую птицу. Пошел дальше. Услышал рядом ее поступь.

— Иди домой.

Она не ответила, и упрямо следовала за ним, как собака. Илье надоело тратить на нее силы. Он просто дошел до остановки, поймал маршрутку, сел и уставился в окно. Он забыл про все на свете и смотрел на плывущие мимо улицы, и на март, который выдался в этом году особенно холодным. После пары теплых дней температура ушла в минус. Подтаявшие сугробы окаменели предательским льдом, на котором падали все. Илья смотрел в окошко маршрутки и чесал отросшую щетину. Запоздало вспомнил, что пропустил вчерашнюю, последнюю смену на старом месте работы. Взглянул на свое отражение в оконном стекле — из сумрака салона на него пялился грустный призрак.

Вышел на автовокзале. Прорезал себе путь сквозь толпу к кассам, взял билет до Потешкино, где у них был дачный участок с домиком. А когда сел в автобус, обнаружил рядом с собой Настю.

— Тебе делать, что ли, нечего?

Она смерила его долгим насмешливым взглядом.

— Сам виноват. Не надо было в книжный приходить.

Мимо прошли дежурные полицейские с собакой. Настя ласково посмотрела на овчарку:

— Красавчик. Люблю «немцев».

Постовой, парнишка немногим старше самой Насти, улыбнулся. Перевел взгляд на Илью. Настя взяла его под локоть. Парни в форме прошли мимо. Илья смотрел в спину патрульным. Ему было все равно: как карта ляжет. Если бы подошли и попросили предъявить документы, он не стал бы сопротивляться. До отправления оставалось десять минут.

— Давай выйдем? — предложила Настя.

Вышли. Она закурила. Прежде чем убрала пачку в карман, Илья прочел надпись: «Черстерфилд». Перчаток она не носила и от минусовой температуры пальцы на руках покраснели. На фоне красной кожи ее кольца из хирургической стали белели особенно ярко.

— Слушай, Илья. Я не хотела знать, что такое с тобой приключилось, но теперь хочу.

— Ну и хоти.

— Нет, ты не понял. Я знаю, кто ты, мне просто интересны подробности.

— И кто же я?

Настя секунду подумала и сказала:

— Ты — колдун-менталист, изгнанный из ордена за предательство. Но твое дело правое, и в финальной схватке ты одолеешь мерзавцев.

Илья расхохотался. Пара человек испуганно обернулась, но ему было плевать.

— Роскошно. Попытка засчитана.

Настя отправила окурок в замерзшую лужу. Показала язык. И улыбнулась. Они стояли на перроне и наблюдали, как подъезжает рейсовый автобус. Автоматическую дверь заело; водителю пришлось дергать механизм.

Илья чувствовал, как где-то над ним со свистом рассекает пространство нить. Как падающая гильотина, из которой он успел вытащить голову. Похоже, он снова ускользает из неведомого капкана на дно.

13

Автобус битый час трясся на разбитой дороге. У Ильи от жесткого сиденья онемел зад. За окном проплывал унылый пейзаж — поля, скелеты деревьев, грязные дома или их останки. Апокалиптичности этой картине добавляли брошенные тракторы, прицепы, машины. Словно ископаемые динозавры, останки которых открылись после таяния ледников.

В салоне воняло бензином. Бабки, подсевшие по пути, развернули свои сумки и явили на свет пироги. Автобус превратился в закусочную на колесах. Настя купила во время остановки шоколадку и теперь пыталась скормить ему половину. Илья вежливо отказывался, но девушка настойчиво совала ему батончик в рот, как капризному ребенку вталкивают ложку с супом. Илья взял свою долю и держал всю дорогу до конечной. Бабки высыпались на предпоследней остановке. Салон внезапно опустел. Остался мужичок со снаряжением для подледного лова, да женщина с ребенком, который ныл, казалось, на одном бесконечном выдохе.

Потом, выпрыгнув в мерзлую грязь, они смотрели, как автобус пробирается по дороге. Илья осмотрелся. Поселок казался вымершим, а оттого чужим. В мае сюда понаедут дачники, но сейчас это были декорации для фильма ужасов. Даже собаки не лаяли. Они шли по проселку, оба конца которого утопали в тумане. Илья остановился возле одноэтажного дома с пристройкой. Типичный дом, единственное отличие которого заключалось в зеленой крыше. В темных окнах поселился мрак. Илья открыл калитку, прошел по тропинке к двери. Достал ключи.

— Это твой дом?

— Мамин.

Настя что-то неопределенно промычала. Илья отдал ей шоколадку, а сам воткнул ключ в скважину. Дверь охнула и отлепилась от косяка.

Первым делом Илья проверил электричество. Работало. Уже неплохо. Лампочка перегорела, но где-то в кладовке валялись запасные. Дом остыл за зиму, было холодно, как в рефрижераторе.

Пока Настя переминалась в сенях, он вышел в сад, набрал из поленницы увесистую охапку дров и накормил первой порцией дерева печку. Огонь занимался неохотно, лениво. Лизнул бумагу, раз-другой, но вот принялся за хворост и тонкие деревяшки. Дом тут же наполнился густым дымом. Илья закрыл дверцу печи и открыл форточку.

— Вы здесь летом живете?

— Ну да. Зимой холодно. Стены тонкие. Чего стоишь?

— Ничего.

— Увязалась за мной? Вот дуй теперь в магазин за едой. На, — он вынул из кармана деньги, вложил в холодные красные пальцы.

— А где это?

Илья объяснил. Магазин был недалеко. Настя взяла пакет и ушла. Он наблюдал за тем, как она оскальзывается в грязной колее, хватается за изгородь, а сам изо всех сил старался не побежать на второй этаж дома сломя голову. Медленно досчитал до десяти. Только потом взошел по узкой лесенке наверх, где располагалась спальная комната. Почти ничего не изменилось со времен его детства. Все те же занавески на окошке, старые линялые обои, шкафчик и скрипучая кровать. Все затянуто густой паутиной. Горки дохлых насекомых усыпали подоконник, словно павшие на поле боя солдаты. Илья прошел в комнату, наслаждаясь запахом старых тканей и вслушиваясь в скрип половиц. Сел на кровать. Пружины жалобно застонали. Илья откинулся к стенке и закрыл глаза. Посидел так минуту, а может, и все полчаса. Он не считал. Потом встал на колени и заглянул под кровать.

Чемодан по-прежнему лежал там. Старый советский чемодан для командировок, отцовский. Илья с облегчением вздохнул. Вытащил его, раскрыл, отщелкнув замочки. В чемодане лежали игрушки. Машинки, фигурки солдат, зверей и запчасти от них. Колеса, отломанные руки, пружинки… словно эхо из прошлого, старые пыльные друзья, с которыми он провел лучшие моменты своего детства. Илья сидел на корточках и, позабыв о цели своих поисков, перебирал игрушки в ностальгическом трансе.

Вот с этой полицейской машиной он ходил на гонки между дворами, и соседские пацаны чуть не отняли игрушку. Мама отдала за машинку приличную сумму, и Илья отстоял собственность в неравном бою. Явился домой с ссадиной во всю щеку, но довольный.

Вот старый плюшевый медведь с оторванным ухом. Он часто просил маму пришить ухо, и каждый раз оно отрывалось, отчего Илье было очень жаль медведя. Игрушка была грязной, набивка давно отсырела, а шерсть вылезла клочьями.

А вот трансформер — пластиковая китайская ерунда, которая сломалась почти сразу после покупки. Сейчас краска давно стерлась, и робот с трудом превращался в грузовик: заедала нога. Трех колес из шести не хватало.

Однажды среди вороха запчастей он увидел катушку для ниток. Поднял к свету, рассмотреть. Обычная катушка из дерева, на которую было намотано немного белых ниток. Да, это она. Нашел. Нитки тянулись к чему-то в чемодане. Илья вытащил прикрепленный к ним конверт. Раскрыл. Письмо. Стал читать. Потом снова перечитал, задерживаясь на последних строчках: «Тетя Вика». Уставился в окно пустым, отстраненным взглядом.

И почувствовал, как натянулась нить Насти.

Словно дернули за сердце.

Илья вскочил, бросил письмо на кровать и кубарем скатился вниз по лестнице. Что-то случилось: воздух сделался душным. Взглянул на часы. Настя задерживалась уже на час, хотя поход туда и обратно занимал минут десять.

Он бежал по раскисшей колее, наспех одетый, один раз споткнулся и по колено вляпался в сочную деревенскую слякоть. Не отряхиваясь, вскочил, побежал дальше. Прибежал к магазину, заглянул внутрь. Испуганная продавщица что-то квакнула, но слушать не имело смысла. Он стоял на крыльце и смотрел в свинцово-серое небо, в оба конца дороги. Он слушал завывающий по полям ветер, отзвуки федерального шоссе, тонкой ленточкой протянутого на том конце поля. Слушал полумертвую деревню, переводя тревожный взгляд от дома к дому. И услышал. Слева, метрах в ста. Взрывы смеха. Илья зашагал в избранном направлении. Остановился напротив большого дома из красного кирпича. Ворота были закрыты. На каменной изгороди висели ковры. Илья постучался в ворота.

Очень долго никто не открывал. Слышались звуки музыки, хохот, громкие голоса. Орал ребенок. Илья долбил в дверь, чувствуя, как постепенно закипает от злости. Наконец замок щелкнул, и из проема высунулась нечесаная голова.

— Кто там?

— Здравствуйте. Девушка у вас?

— Какая девушка? О чем говоришь вообще? — голова нахмурилась, и дернулась было закрыть ворота, но Илья просунул ногу в щель.

— Девушка, спрашиваю, у вас? Она не местная. Я ее муж.

— Ногу убери!

Илья рывком распахнул дверь и вошел во двор. Обладателем головы оказался парнишка лет семнадцати. Тут же вскинулся с цепи здоровенный ротвейлер. Воздух наполнил злобный оглушительный лай. Псина подпрыгивала и оседала на задних лапах, удерживаемая цепью. Из дома тут же выскочило трое мужиков. Все пьяно качались.

— Кто такой? Чего надо?

— Девушка, — Илья выставил руки перед собой, показывая, что в них ничего нет. — Моя жена.

Самый рослый из троицы подошел поближе. Судя по внешнему виду обитателей дома, Илья заключил, что попал к цыганам. Мужик осмотрел Илью с головы до ног.

— Жена твоя?

— Да.

— Не видел никого. Ты кого-нибудь видел? — он обратился к своим своякам. Те нагло замотали головами. — Я тоже не видел. Иди давай отсюда, гуляй.

— Она заблудилась. Я знаю, что она у вас.

Цыган гневно уставился на Илью. Прошипел что-то на своем родном. Потом ткнул заскорузлым пальцем Илье в грудь:

— Братан, иди-ка отсюда, понял? А не то мы тебя сами выкинем. Наша земля!

— Наша! — рявкнул другой цыган.

Третий подошел к будке, успокоить взбесившуюся собаку. Из окна на первом этаже выглянуло детское лицо. Тут же исчезло. Цыган взял Илью за плечо и подтолкнул к воротам:

— Обознался, ищи в другом месте.

Илья вырвался. Его била дрожь.

— Мне полицию позвать? Приведите девушку.

У хозяина, а, похоже, именно он стоял перед Ильей, дернулось веко. По лицу поехала недобрая усмешка. Сзади щелкнул замок: это мальчишка закрыл ворота. Изнутри.

— Не хочешь по-хорошему, — протянул цыган, — будет тебе твоя жена.

Ситуация складывалась скверная. Эти люди злились и получали от этого удовольствие.

— Крутой, да? Ментов решил вызвать?

— Слушайте, я никому не скажу. Выпустите ее и мы уйдем…

— Ты посмотри на него, а! — возмутился хозяин, словно застал вора на месте преступления. — Ты кто такой? Никакие менты тебе не помогут, понял?

А потом процедил:

— Она тебе не жена, раз за ней уследить не можешь, — и своякам: — Вяжите его!

Мужики бросились к Илье. Значение имела каждая секунда. Лихорадочно сунув руку в карман, Илья вдруг нащупал что-то в левом. Вытащил — оказалась катушка. Мужики почти пересекли двор. Собака сходила с ума, истекая слюной. Хозяин снова схватил его за плечо и норовил заехать кулаком в ухо. И тут Илья вспомнил про инцидент после школы.

Вжимая голову в плечи, сам не понимая зачем, он намотал на палец белую нитку, а катушку отпустил разматываться. Хозяин, наконец, достиг цели — последовал оглушительный шлепок — ухо словно плеснули горящий бензин. Компаньоны уже гарцевали вокруг, пытаясь заполучить пространство для маневра. Илья размахнулся. Услышал, как тонко, истерично верещит подросток.

И вошел в Мир Связей.

Весь двор напоминал огромную копию колыбели для кошки. Пространство между цыганами рассекали десятки перемотанных между собой нитей. На нитях густо висела бахрома зеленой плесени. Плесень вспучивалась белесыми ростками. Плесень торчала повсюду — змеилась по стенам дома, обвивала забор. Пятнала землю под ногами. И гнусы — твари роились над домом маленьким облаком, как трупные мухи.

Время опять замедлилось. Илья посмотрел на свое астральное тело и увидел, как из старых ран медленно сочится кипящий сок. Вместо огненных силуэтов перед ним плясали мумии, обмотанные собственными связями до такой степени, что еле передвигались. Пучок собственных связей выходил из груди Ильи ровными лучами и переливался всеми цветами радуги. Илья присмотрелся: по нитям к нему поступала энергия. Она накачивала его астральное тело, заставляя Илью светиться все ярче и мощнее, словно звезду.

Мумии распахнули капканы ртов, слишком медленно. Собака превратилась в красноватое пятно животной ненависти и страха: она его видела. Илья посмотрел на катушку и белую нить. Та мерцала чистой энергией. Это была шестая из неизвестных нитей. Илья представил, как энергия перетекает по ней в катушку, а потом та по широкой дуге обрушивается на голову хозяина цыганского двора, высекая из его аватара снопы искр. Как белая нить натягивается в новом замахе и наматывается на двух других цыган, впиваясь в их плоть и разрезая нитки их связей. В местах, которых касалась белая нить, плесень вспыхивала и рассыпалась серым порошком. Гнусы лопались с сухим хлопком. Илья не останавливался. Вновь и вновь он хлестал эти две мумии нитью, и из тех брызгала энергия. Они повалились в грязь.

Он взглянул на дом. Растревоженные обитатели метались по комнатам, словно пчелы в разбитом улье. Связи рвались, лопались. Илья смотал катушку, выдохнул и закрыл глаза.

Открыл.

Собака забилась в конуру. Белый как мел подросток валялся куклой возле ворот. Хозяин дома стонал где-то позади, двое его свояков корчились в муках у крыльца. Илья прошел мимо и открыл входную дверь. Коридор был набит женщинами всех возрастов с абсолютно одинаковой внешностью — словно перед Ильей выстроились копии одной цыганки, только разных лет. Две женщины подталкивали к выходу Настю, перепуганную, с заплаканными глазами. Стоял гвалт. Илья чувствовал липкие нитки страха, протянувшиеся к ним от него. Он вдруг понял жуткую вещь — что может обмотать этими нитками их глотки и дернуть за все разом. Он сможет; ему под силу. И они это знали.

Взяв девушку под руку, он поплелся к воротам. Как они очутились на улице, Илья не помнил. Помнил только колею, и себя, бредущего с Настей в обнимку к их домику. В левой руке — ее рука, в правой пакет с едой. Катушка в кармане джинсов.

Потом она очнулась, резко, словно включили рубильник, и принялась бегать по дому, наводя порядок. Илья нашел на кухне стул, угнездился на нем и не вставал до конца вечера.

14

— Доброе утро.

— Доброе… — он приглаживал рукой непослушный вихор.

— Я сделала бутерброды с колбасой. Будешь чай или кофе?

Илья сел за стол, наблюдая, как Настя наливает в кружки кипяток. За ночь печка прогрела дом, стекла на окнах запотели. Пахло вкусно. Настя откопала радиоприемник и включила на небольшую громкость. Стало уютно.

— Кофе.

Она тоже кинула себе в чашку растворимого кофе и уселась напротив. Илья посмотрел в окошко, выходившее на сад. Снег активно таял, обнажая прогалины. Птички прыгали по голым веткам яблонь. Бак для воды слегка покосился. Надо поправить.

— Потеплело что ли?

— Два градуса. Ночью было минус три.

Илья одним глотком выпил сразу половину чашки. Критически осмотрел бутерброды. Взял один, откусил. И улыбнулся Насте.

Завтракали молча. Илья сосредоточенно поглощал еду, размышляя над вчерашним. Сказал «спасибо» и отправился к колонке за водой, прихватив древний бидон для молока. Прогулка помогла кое-что прояснить. Свежий воздух бодрил, и настроение у Ильи заметно улучшилось. Шрамы чесались, и он скреб себя на ходу. У колонки встретилось несколько местных. Пенсионеры, мужички-фермеры. Илья перекинулся дежурными фразами.

— Вчера у барона, говорят, шухер был, — поделился тракторист. — Слышал?

— Нет. А что случилось?

— Да эти клоуны до кого-то докопались и огребли по полной. Двоих в больницу увезли.

— Так им и надо, — буркнула бабка. — Оккупанты.

— Не оккупанты, — поправила другая, — а иммигранты.

— Один хрен! — махнул рукой старичок в тертом пиджаке. — Житья от них нет.

Илья застал Настю за мытьем полов.

— Ну ты даешь.

Девушка отмахнулась. Илья не стал отвлекать. Пошел осматривать туалет, сарай, бак и парник. Все было в порядке. Когда вернулся в дом, темные предметы стали на полтона светлее. Оказывается, то была грязь. В мусорном ведре валялись две дохлые мыши.

— Спасибо тебе, Настя.

Они снова уселись на кухне.

— Нет. Это тебе спасибо. Большое человеческое. Ты спас мою задницу.

Илья кивнул. Он все прекрасно понял. Снова пили чай в молчании. Настя посмотрела на него долгим пристальным взглядом, в котором читалось что-то среднее между восхищением и недоверием. Илья вытащил из кармана катушку. Задумчиво повертел в пальцах.

— Поразительно. В такой маленькой вещи и такая сила.

— О чем ты говоришь?

— О вчерашнем.

— Я не понимаю.

— Еще бы. Я и сам не до конца понял, что произошло.

— Может, расскажешь, а то мне как-то сложно следить за твоими мыслями.

— Ты мне не поверишь. Все это звучит слишком дико.

— Брось. Я не того сорта человек.

Илья смущенно улыбнулся: действительно. Он поставил катушку столбом. Потом отпил чая и стал рассказывать про все, что случилось за последние недели этого самого странного в его жизни марта. В какой-то момент Настя и домик отошли на второй план, растворились в наслоении воспоминаний, а Илья говорил, поначалу сбиваясь и с повторами, но затем более четко и последовательно. Это помогло. Он заново осмысливал происшедшее. Кое-что, казавшееся странным и непонятным, вдруг стало очевидным. Он говорил, а Настя тихонько подливала кипяток в чашки, и он машинально прихлебывал обжигающий чай, не чувствуя вкуса, а она слушала, взяв свое лицо в маленькие ладони, и ни разу не перебив.

— А потом я нашел катушку, которую мне подарила тетя. Словно чувствовал, что она здесь, ждет меня. Я потянул за эту нить, и она привела меня к моему прошлому. Весь этот дом, все, что нас окружает, это все мое прошлое. Которое вдруг оказалось со мной. Оно всегда было со мной. И в нем заключена сила. А ее источник — здесь.

Он указал на катушку. Настя тронула ее пальцем, очень осторожно. Ничего не произошло.

— Не бойся. Она замыкается на мне. Правда, я никогда не думал, что нить может связывать человека и вещь.

— Значит, может.

— Получается, да.

— Еще я нашел вот это, — он передал девушке письмо. Настя долго изучала содержимое, нахмурившись, моргая, хотя текста там было четыре строчки.

— И что ты будешь делать дальше? Отправишься на поиски последней «нити»?

— Я ведь под подозрением, не забывай. Моя рожа, наверно, уже на всех столбах висит.

— А ты не думаешь, что кто-то это специально подстроил? Обставил все так, чтобы факты указывали на тебя.

— Конечно. Это не случайность. Но я не знаю, кто это. И зачем им это нужно.

— Мысли логически.

— Хорошо. Я общаюсь с портным. Другого портного убивают. Я под подозрением. И что из этого следует?

Настя покрутила свои кольца из хирургической стали. Одно кольцо у нее было в форме змеи. Другое — двойная спираль.

— Тебе открылся этот второй мир. Значит, для какой-то цели.

— Да.

— Но ты пока не знаешь, для какой.

— Нет. Может, ее вообще нет. Цели.

— Допустим. Все, что ты знаешь, это то, что люди связаны огромной сетью нитей, по которым между нами течет энергия. И в последнее время с сетью происходят какие-то… назовем их сбои. Нити рвутся. Люди замыкаются на себе. Перестают общаться. Теряют друзей и близких. Черт!

Она ошарашено уставилась на Илью.

— Что?

— Моя мама. У нас всегда были нормальные отношения. Но в последние два месяца все как-то изменилось. Причем из-за пустяка. Она мне что-то высказала, я ей нагрубила, одно за другим, покатилось как снежный ком. Мы поругались, орали друг на друга… хм. Да, это все объясняет. Так на чем мы остановились?

Илья вздохнул.

— На том, что пора сделать перерыв. Давай-ка езжай домой, а то мама будет волноваться.

— Я ее уже предупредила.

— А как же работа?

— Пусть катится лесом.

— Я не понял. Ты не дорожишь своим местом?

— Если меня вдруг уволят, я точно не буду убиваться. На самом деле взяла за свой счет отпуск на три дня.

Илья смотрел на нее и думал. Настя сказала:

— Вид у тебя вчера был дикий. Будто током ударили.

— По сути, так и получилось…

— А те, с нитками? Думаешь, они будут тебя искать?

— На самом деле их я боюсь больше, чем ментов. Ведь они такие же, как я. Умеют входить в Мир Связей. Умеют ими управлять.

— Офигеть. Ну прямо магия какая-то.

— Не опошляй, пожалуйста.

— Ладно, извини.

Он снова вздохнул.

— Слушай, ну по-любому, выходит, что эти твои новые способности и нарушение баланса в сети как-то связаны. Вопрос в том, как, — она взглянула на него, и ее глаза мистически блеснули. — Кто ты, Илья? Спаситель или антихрист?

Ему вдруг стало не по себе. По спине забегали мурашки.

— Что за глупости? Не говори так.

— Хорошо, сбавим темпы. Но позволь, я поделюсь с тобой своей точкой зрения?

— Валяй.

— Илья, ты — узел, на котором сходятся важные нити. Но для чего, непонятно.

Легче ему не стало, но за искренность девушки было приятно.

— Ладно. Давай обедать. От всех этих разговоров только есть хочется.

— О’кей, как скажешь. Ты у нас капитан.

— Где ты набралась всех этих выражений? Это сейчас в книжках так пишут?

Настя звонко засмеялась и убрала чашки. Пока она накрывала на стол, Илья еще раз пробежал глазами письмо тети Вики, исполненное синей шариковой ручкой на тетрадном листке:

Возможно, он и переутомился, но катушка шевельнулась. Слегка. Словно подул ветер и сдвинул ее на миллиметр. Илья смотрел на катушку, ожидая продолжения. Настя поставила на стол тарелки. Из скудного набора уцелевших вермишелей, остатков масла и купленных вчера продуктов она ухитрилась сварить супчик. Пахло заманчиво, но Илья все смотрел на катушку, боясь пропустить очередное движение.

Показалось…

Они пообедали под модные ритмы из радио. Музыка закончилась, зазвучал выпуск новостей. Слушая вполуха скучную федеральную сводку, Илья чуть внимательнее ловил местные новости. Сгорел дом, накрыли партию контрафактного алкоголя, дети в детсаду отравились просроченным йогуртом, у себя дома убит мужчина пятидесяти лет, индивидуальный предприниматель, державший ателье по пошиву одежды. Задушен. Следствие начало работу. Подробности — позже. А теперь переходим к прогнозу погоды.

Илья выключил радио. На домик упала тишина. Поднялся ветер, швырнул горсть снежной пыли в оконное стекло. Птицы куда-то исчезли. Стало как будто темнее. А может просто набежали тучи, накачанные вьюгой под завязку.

Оказывается, Настя захватила с собой рюкзак, куда кинула первое, что попалось под руку. В том числе — Хемингуэя. И вот теперь Илья сидел с книжкой на коленях у ночника и рассеянно бродил взглядом по странице, снова и снова перечитывая один абзац. Настя взяла с собой нетбук, каким-то чудом нащупала в округе источник «вай-фай» и теперь сидела в Интернете, заткнув уши наушниками. Изнанка виртуального мира лихорадкой растеклась по ее щекам, отражалась в очках огнями святого Эльма.

Илья выныривал и окунался в книгу. Старик возвращался в родную гавань, но еще не знал, какое разочарование его ждет. Илья тоже представил, что не знает, и как бы переживал окончание схватки с природой заново. Человек против природы — в этом есть что-то настоящее. Истинное. Илья читал медленно. За три часа одолел страниц пять. Постоянно отвлекался — на происходящее во дворе, на собственные мысли, на Настю. Пару раз пересекся с ней взглядом. Оказывается, она за ним наблюдает.

Так они просидели до вечера. Радио снова было включено и бормотало что-то на периферии слышимости. Илья чувствовал нарастающее напряжение. Словно над городом нависла гигантская плита, болтавшаяся на одной веревочке. И кто-то поднес к ней нож. Услышал, как фыркнула и что-то пробормотала Настя.

— Прости?

— Да так. Ерунда, — она раздраженно стучала по клавишам.

Он помедлил.

— И все же, что тебя расстроило?

Настя одарила его гневным взглядом — взъерошенная, злая девчонка, к которой лучше не подходить.

— А с чего ты решил, что расстроило? — огрызнулась она. — Все отлично.

— Ладно, — он вернулся к старику.

Тот уже достиг берега и теперь смотрел на свой улов. Неожиданно Илью унесло туда, на кубинский пляж, к рыбацкой деревне на пороге сезона тропических бурь, он стоял на песке, океан лизал ступни, и мимо бежали верещащие дети, чтобы посмотреть на диковинный скелет самого большого в мире марлина, когда-либо пойманного человеком. Старик, сгорбленный, сидел на камне и печально смотрел на то, что подарило ему море. Старик повернул голову в его сторону, и их глаза встретились. И вдруг Илье стало настолько жаль этого старого человека, что внезапно он почувствовал, как между ним и стариком образуется связь, связь рождалась прямо в воздухе, уверенная, хоть и тонкая, но прочная нить.

А потом понял, что он — мальчик. Тот самый мальчишка, которому отец запретил выходить со стариком в море. Нас убивает то, что мы любим.

— Что с тобой?

Кто-то тихонько тряс его за плечо. Илья очнулся и увидел перед собой Настю. Вместо маски злобного хорька ее лицо выражало искреннюю тревогу. Илья понял, что истекает слезами, как дерево смолой.

— Это из-за книги?

— Да.

— Ничего себе, какой ты впечатлительный. Что, так задело?

— Ага, — он отложил книгу в сторону. Она гладила его по руке. Вся нижняя губа была искусана в лоскуты. Где-то глубоко в ее глазах мерцала боль. Илья порывисто обнял ее. Почувствовал ответное объятие. Рядом стучало сердце, живое. Девушка хлюпнула носом, один раз, но протяжно. Илья осторожно погладил ее по голове.

— Что случилось?

Она ответила, через минуту:

— Меня удалили из друзей сразу двадцать человек. Подруга детства, однокурсник, еще кое-кто. Очень важные для меня люди. Пишу им, а в ответ — тонны гадостей. Всякие оскорбления. Я снова пытаюсь прояснить, в чем дело, и получаю еще больше. Как будто я их чем-то обидела.

— Не обижала?

— Нет. Или ты мне тоже не веришь?

— Верю, — он продолжал гладить Настю по голове.

— Такие дела. Как мне теперь им в глаза смотреть? Почему это произошло?

Настя наконец-то отлипла от груди Ильи и вопросительно, очень серьезно смотрела на него, словно маленькая девочка, которая пытается понять, отчего в мире случаются войны.

— Я не знаю, Настя. Может быть, им плохо и одиноко? Когда человеку плохо, ему кажется, что в этом виноват весь мир, и окружающие должны страдать так же, как и он. Ни себе, ни людям.

— Но они же не дети малые, черт их дери! Умные взрослые люди!

Илья пожал плечами. За окном падал снег. Мир сделался ультрамариновым. Черные ветви деревьев напоминали трещины на картине реальности.

— Возраст еще не гарантия. — Илья взглянул на девушку. — Они действительно тебе дороги?

Настя хлопнула ресницами, отвела взгляд.

— Ну, не все, конечно. Некоторые порядочные засранцы, но я все равно дорожу ими.

— Тогда докажи им это.

Настя аж поперхнулась.

— Как? После всего…

— Забудь об этом. Произошла ли ошибка, или кто-то сознательно тебе напакостил. Какая разница? Для тебя это важно? Или для тебя важно, что тебя оскорбили?

Она засопела, но уже не так возмущенно.

— Ну-у…

— Мои друзья от меня отвернулись. Девушка, которую я любил, ушла. Об меня просто вытерли ноги. Но это неважно. Только сейчас я начинаю понимать, что они испытывали ко мне не то же самое, что я к ним. Эти нити разорваны и нет смысла их связывать заново. Не потому что друзья и девушка плохие люди, плохих не бывает. Потому что сами нитки — гнилые. Все, хватит читать проповеди.

Он встал, потянулся и вышел в сад. Похолодало. Он бродил по дачному участку, как призрак, зябко ежился и смотрел на небо. Мертвенным дыханием умирающей зимы обдавал ветер. Еще пара-тройка недель и все, по белой даме можно читать отходную.

Илья закрыл глаза и представил мерцающую во мгле сеть с яркими точками, в которых сходились нити. Представил узор паутины с капельками росы на рассвете. Спираль циклона, закрученную над материком. Морскую ракушку. Звездную туманность. Все связано в этом мире.

Это произошло резко, как удар.

Оно поглотило его, как библейское чудовище Иова. Голова закружилась, земля поползла куда-то вбок. Деревья, казалось, решили прыгнуть на него и схватить за шиворот корявыми суковатыми ручищами. Черное нечто забило ноздри, мешая дыханию, проникло через уши в мозг, отравляя собой сознание, погружая в состояние полной беспросветной тоски, превращая весь мир в серую унылую пустыню, наполненную безумными мечущимися существами, в пустыню смерти и одиночества, куда никогда не заглядывает солнце, где гуляет пронизывающий хищный ветер и царит изначальный холод. Оно тащило Илью в это страшное место, где не существовало радости и счастья. Онемевшим языком Илья пытался прокричать о помощи, позвать кого-нибудь, чтобы он забрал его из этого воплощенного ада, и костлявые руки уже тянулись к нему, готовые втащить в пустыню смерти, а он вцепился в порог из последних сил, ломая ногти в кровь, скребя по сухому дереву и кусая собственный язык, и подвывал, скулил, словно пес с перебитым хребтом…

Он видел себя, скорчившегося под яблоней, с безумными глазами, с руками, полными комьев мерзлой земли, и видел, как из домика выбегает Настя, трясет его, бьет по щекам, а потом тащит волоком назад, к дому, в тепло.

Он дышал, как утопленник. Пил воздух, жадно, взахлеб. Потом, мелко подрагивая, укутанный тряпьем, всем, что смогла найти Настя, он глотал горячее варево из кружки в ее руках и отходил от пережитого, стараясь ни о чем не думать. Потом посмотрел на Настю и увидел в ее глазах страх.

— Что? — прохрипел он.

— Илья, ты не поверишь… — она рассматривала что-то на его лице.

— Что там?

— Тебе не стоит…

— Дай зеркало. Там, — он показал на полочку с бытовой химией. Она послушно принесла овальную стекляшку. Илья глубоко вздохнул и посмотрел на себя. Из зеркала на него смотрел мужчина лет пятидесяти с седым локоном и глазами цвета талой воды. Этот человек напоминал узника концлагеря, чудом избежавшего газовой камеры.

Надо возвращаться.

15

Илья с Настей устроились в самом конце автобуса. На буграх сильно трясло, зато никто не слышал их разговор. Илью мучила жажда, как с похмелья. А голова… казалось, череп вместо кости состоял из чугунной болванки и тянул вниз.

— На этот раз тебе спасибо, — говорил он. — Вытащила меня.

Он рассказал, как смог, про свои ощущения во время очередной Черной волны, уже третьей по счету и самой мощной из всех. Если это была легкая разминка, то лучше бы никому не знать, что произойдет при большом приливе. И единственное, что удержало его от падения в черную бездонную пропасть, это тонкая лиловая ниточка влюбленности-симпатии, протянутая девушкой.

— Там, на краю, я кое-что понял, — говорил Илья, — Кем или чем бы оно ни было, оно добивается одного — оставить всех людей в одиночестве. Поэтому обрубает все нити.

— Я позвонила кое-кому из друзей, — сказала Настя. — Никто даже трубку не взял.

Автобус проехал по глубокой яме; сиденье больно ударило по заду. Водитель смачно выругался. Немногие пассажиры, две женщины и дед, мотались на своих местах бездушными манекенами. Пригородные пейзажи постепенно сменялись на городские постройки. Сегодня с утра было пасмурно; по небу низко стелились серые полотна облаков, в тон с рыхлыми сугробами. Серый мокрый мир.

— Рынок! Есть на выход? — рявкнул водитель.

Реакции не последовало.

— Тогда еду через автозавод.

Илья смотрел в забрызганное грязью окно. Пригубил из бутылки, но вода закончилась. Его грызла тревога. В первую очередь, за маму. Перед отъездом из Потешкино он включил телефон и, не обращая внимания на ворох сообщений, набрал ее номер. В те страшные секунды, считая гудки и стараясь ни о чем не думать, он изо всех сил сохранял спокойствие. Когда же на другом конце услышал знакомый голос, тревога усилилась. Голос был слабым, обиженным и каким-то… чужим. Ему даже показалось в первую секунду, что набран неверный номер, и он говорит с другой женщиной. А когда Илья стал торопливо рассказывать, где он и что скоро приедет, голос мамы словно бы смягчился, но сохранил холодок — это был сигнал тревоги высшей степени.

Их связь истончалась, слабела, словно прошло не два дня, а два года. Илья думал над этим, смотрел в грязное окно на людей снаружи, не понимая, что изменилось в облике города. Они вышли на предпоследней перед вокзалом остановке.

— Домой?

— Нет. Надо зайти к одному человеку. А вот тебе пора домой.

Настя мялась, не желая уходить. Смотрела в землю. Буркнула:

— Не заставляй меня распускать сопли.

— Ни к чему, пока, — он развернулся и сделал шаг прочь. Она схватила за рукав куртки:

— Подожди. Черт. Как же это… слушай, подожди.

Илья улыбнулся:

— Хочешь помочь?

— Да.

— Тогда угости сигаретой.

Она удивленно достала пачку. Он прикурил от ее зажигалки, медленно затянулся и выпустил в сырой воздух дым.

— Отлично. Теперь иди домой, поговори с мамой, пока не поздно. Вы сейчас нужны друг другу.

— Мы увидимся?

— Конечно.

— Гонишь. Хочешь от меня избавиться. Чтобы не мешала.

— Со мной сейчас опасно, — он поправил сбившийся ей на лоб локон, — а я слишком дорожу нашими отношениями, чтобы подвергать тебя риску.

— Звучит, как в дешевом боевике.

— Жизнь полна штампов. Мне лень придумывать новые. Береги себя.

Она сделала движение, в самый последний момент, но он отстранился, слегка покачал головой и пошел прочь, чувствуя на спине ее взгляд.

Он шел и присматривался к людям. Включил видение нитей легким фоном, так, чтобы реальность не растворялась, а второй мир был виден немного, всего на полтона. Нитки, исходившие от людей, болтались оборванными или провисшими. Из этих связей почти ушла энергия. Серые, трухлявые лохмотья. Как оборванные провода.

От выкуренной сигареты с непривычки закружилась голова. А ведь в былые времена он «убивал» по пачке в день.

— Дядь, дай закурить, — обратился к нему подросток.

— Последняя, — сказал Илья.

Подросток отошел и словно в пространство сказал:

— Гондон.

Кое-что было в его внешности странное. Илья еще раз обернулся. Ну точно: на лицо нацеплена марлевая повязка, какие одевают хирурги во время операции или гражданские в период пандемии. На месте рта нарисован символ «˄». Словно почувствовав его взгляд, подросток повернулся, стрельнул глазками-угольками и показал средний палец. А потом засеменил прочь.

Занятно.

Илья отстранился от внешнего мира. Ноги принесли к маминому дому. На слежку ему было плевать: если догадка верна, они просто не станут это делать днем. Не тот случай. Он позвонил в домофон. Никто не отвечал. Оказалось, мама в магазине, и Илья отправился в продуктовый. Подхватил увесистый пакет, подставил локоть, чтобы мама могла удержаться на предательской слякоти.

— А я думала, ты надолго уехал, — когда пришли, она методично выкладывала на стол покупки: хлеб, пакет молока, сметану, сосиски, печенье к чаю.

— Пока я в городе. С работы уволили.

— Понятно, — она поставила перед ним дымящуюся кружку. — Будешь что-то новое искать? Или хочешь отдохнуть?

— Да. Надо немного восстановиться.

— Правильно. Вид у тебя неважный. Вы там с Леной как питаетесь? Она тебя не кормит что ли?

— Она уже ничего для меня не делает. — Илья рассказал про разрыв. Мама осмысливала новость, раскладывая продукты в холодильнике.

— Судом не грозится?

— Мам, какой суд…

— Такой. Будто не знаешь, что сейчас за народ пошел. Все хитрые, только и думают, как бы урвать кусок. Сегодня вот на рынок ходила за картошкой. У одной по пятнадцать, а в другом месте по семнадцать. Ну, беру у первой. Так она мне, зараза, насчитывает по шестнадцать, да еще и гнилушки какие-то накидала.

У мамы в глазах загорелся гневный огонек.

— А с овощами что творят? Три стебелька укропа называют пучком. И загоняют по бешеной цене! Совсем, прости меня сын, охренели. Поэтому внимательно надо быть со всеми. Время такое. Поганое.

Она села и стала смотреть в окно. А ведь ей уже под шестьдесят, подумал Илья, и снова защемило в груди, стало горько и тоскливо.

— Мам.

— Что?

— Скажи, а этот Эдик еще приходил?

— Нет. Приходили из следственного комитета. Беседовали со мной.

Илья кивнул.

— Я им все рассказала. Они поблагодарили и ушли. Просили передать повестку в суд. Ты вроде свидетелем у них там числишься.

Она порылась в сумочке и вручила Илье изрядно помятый квиток. На бумаге стояла сегодняшняя дата. До процесса оставалось полтора часа. Повертев бумажку, Илья спросил:

— Больше ничего не говорили?

— Думаешь, дело на тебя завели?

Он промолчал. Мама ласково улыбнулась.

— Что бы ты ни сделал, Илюша, для меня ты всегда останешься сыном. Хоть и вижу я тебя все реже, и стал ты какой-то холодный. Задумчивый.

Их глаза встретились и Илья впервые с содроганием ощутил всю боль, что она испытывала за последние годы. Боль, недоумение, зачатки обиды на неблагодарного сына, который никак не может подарить внуков и вспоминает лишь по праздникам или в какие-то тяжелые моменты. Который односложно отвечает на звонки, сухо и кратко, цедит слова в трубку, словно она отвлекает его от важных дел. Который обещает позвонить и не звонит. Обещает навестить, но каждый раз находятся причины, по которым визит откладывается. Слишком мрачный и угрюмый сын, который трудно сходится с людьми и почти не улыбается…

Он выдохнул, зажимая рукой рот, и поскорее уставился в пол, чтобы не выдать себя.

— Что такое? Тебе плохо?

— Нет, мам. — Илья сильно ущипнул себя. Заставил поднять глаза. — Прости меня за все. Я не хотел тебя ничем обидеть.

Мгновение-другое она смотрела на него влажными глазами, часто моргая. Уронила крупную слезу.

— Все хорошо.

— Ладно. — Он не знал, куда деть глаза и ненавидел себя в такие моменты. — Проехали.

Повестка лежала на столе серым изжеванным комком. А почему бы нет, подумалось Илье. Он не спеша допил чай. В зале уютно тикали часы. Надев очки, мама изучала кассовый чек.

— Опять цены подняли. Яйца уже по шестьдесят. Паразиты.

— А с коммуналкой как?

— Не спрашивай. Рисуют, что в голову взбредет. Сколько ни экономлю, каждый месяц больше приходится платить.

Мама смяла чек и выкинула в мусорное ведро.

— Ну, останься, отдохни.

— С удовольствием, но надо идти. — Илья указал взглядом на документ.

Она кивнула. Взгляд ее потеплел, лицо слегка разрумянилось.

— Мам?

— Да, сын.

— Ты не замечала за мной никаких странностей? В детстве.

— Нет, — она улыбнулась. — Обычный ты был ребенок. Непоседливый. Ни минуты не мог на одном месте оставаться.

— Ну ладно.

— Рассказывай, что происходит. Ты обещал. Помнишь?

— Да. Но ты женщина суеверная, поэтому можешь все неправильно истолковать.

— Это уже мое дело. Давай, колись.

— Ты слышала про такое выражение, вроде «мы повязаны» или «скованы узами» и прочее в том же духе?

— Конечно.

— Так вот. Это, оказывается, по-настоящему. Такие связи существуют в реальности. Похожи на тонкие провода под напряжением и существуют на каком-то ином, параллельном нашему, мире. Люди связаны, хотя не подозревают об этом. И когда с одним человеком что-то случается, другой это ощущает. Он думает, что виновата мистика, какие-то высшие силы, а на самом деле, его просто дернуло, потому что он связан.

Илья смотрел на маму, ожидая реакцию. Она ласково разглядывала его. Сняла очки.

— И это твоя великая тайна?

— Ты что, знаешь?

— Да. Мы же создания Божьи, наделенные душой.

— Нет, не в том смысле…

— В том, сынок. Именно в том.

— Нет, мам. Люди связаны буквально, тут действует какая-то энергетическая закономерность, из области физики или чего-то там. Речь не о душе.

— А в чем разница? Если мы говорим об одном и том же, только разными словами.

Илья призадумался. С надеждой посмотрел на родительницу:

— Ты их видишь?

Мама засмеялась.

— Я чувствую, и этого мне вполне достаточно.

— То есть…

— Я знала, что ты сегодня приедешь. Знала и все. И нет в этом ничего удивительного.

То, с каким спокойствием были произнесены эти слова, обескуражило Илью. Но не удивило. Вероятно, чем сильнее связь, тем мощнее проявляется ее сила в реальном мире, пусть и невидимо для обычного глаза.

— Есть еще кое-что, — добавил он. Помедлил, выбирая подходящее слово. — Люди. С ними что-то происходит. Раньше они были злобные, глупые, веселые, грубые, хамы, и даже дураки, а сейчас они…

— …никакие.

— Да.

Они обменялись взглядами. Мама посмотрела в окно, подумала о чем-то, и на лице ее проступило несколько морщинок. Сказала:

— У меня подруга изменилась до неузнаваемости. Раньше общались, а теперь она мимо меня на улице проходит. Смотрит как на пустое место. И в глазах ее — пустота. Мы даже не ссорились, она перестала общаться, отгородилась невидимой стеной. А если человек не хочет общаться, я никогда не стану навязываться. Ты же меня знаешь.

Еще как, подумал он. Очень хорошо знаю.

— Да, — сказала мама. — С людьми что-то происходит. Страшно признаться, и со мной тоже. Иногда сижу у окна, смотрю во двор, и такие жуткие мысли в голову лезут, что Господи спаси и сохрани. Я тебе даже говорить не буду, какие мысли. Страшно. Но потом вспоминаю, что у меня есть ты. Раньше был Виктор, было хоть веселее, а теперь вот одна. Об одном жалею. Что не родили мы тебе брата или сестрицу. Одиноко тебе наверно, Илюша.

— Нормально, мам. Справляюсь. — Илья взял повестку, сунул в задний карман штанов. — Ты гони от себя эти мысли, потому что они могут привести к чему-то по-настоящему страшному.

— Знаю.

— Это повсюду. Со всеми. Нужно разобраться, в чем причина. У меня отчасти шкурный интерес. И отступать уже некуда. Закрутилось все как-то. Ладно, пойду.

Они вышли в коридор. Илья обнял и поцеловал мать. Сказал:

— Время сложное. Для всех нас. Я бы остался, но, правда, не могу. Так что будь осторожнее.

— Хорошо. Пока, сын.

Потом снова была улица, с неба падало что-то среднее между дождем и снегом, плавало в сыром воздухе, как взвесь. Были прохожие и машины, и повседневный шум, и типичная для марта серость, в которой Илья прокладывал себе дорогу к суду, стараясь не испачкать ботинки, но, конечно же, безуспешно. Были и томительные минуты ожидания в коридоре, и зал суда с маленьким сморщенным мужичком в мантии под гербом, перед которым Илья поклялся не давать ложных показаний, а потом рассказал все, что произошло в тот день в магазине бытовой техники. Подсудимому шили покушение на тяжкие телесные; бедолага сидел тут же, угрюмо терзая листок с обвинительным заключением. Прокурор писал под столом смску, приставы скучали, и над всем этим действом витал дух уныния, медлительности и бюрократии. Один только раз Илья встретился взглядом с подсудимым. Тот сразу отвел глаза. Затем судья сказал Илье:

— Вы свободны.

Илья не заставил себя ждать и быстренько смотался из храма правосудия. Спускаясь с крыльца, он увидел, как навстречу поднимается знакомый следователь. Поворачивать было поздно, Илья решил сделать отрешенный вид.

— Давали показания? — спросил следователь без лишних прелюдий.

— Что? — встрепенулся Илья. — Ах да, давал. Рассказал все, как было.

— Хорошо, — следователь рассматривал его, словно предмет, который хочет использовать для своих целей. — Слушайте, вы не моги бы как-нибудь на неделе ко мне зайти?

— Зачем?

— Уточнить информацию. Буквально минут на пять.

Глазки следователя под надвинутыми бровями так и впились в него. Илья пожал плечами.

— Ладно.

— Вот и чудесно. Держите, — он сунул свою визитку. — Наберете меня, если не получится. Может, как-то пересечемся.

Он заторопился вверх.

— Товарищ следователь, — сказал Илья.

— Да? — тот удивленно посмотрел через плечо.

— Это не я.

— Не вы? В смысле?

— Да так, неважно. До свидания.

Илья положил визитку в карман и отправился по второму адресу. Близился вечер.

16

День сгущался вечером. Небо постепенно темнело, и в этой серой пелене нарастало мерцание городских огней.

Ставни нужного дома открылись, и на улицу вышел человек. Илья выкинул бычок от сигареты, дал человеку отойти и пошел следом. Человек зашел в маленький магазинчик, из разряда тех, где можно приобрести товары для дома. Илья ждал на крыльце. Человек вышел, глянул, надвинул шапку на глаза и пошел дальше. Не домой. Илья — следом. Они шли так минут десять. Человек постоянно поворачивал. Вышли на оживленную улицу, дошли до перекрестка. Спустились в подземный переход, где патлатый паренек пел под гитару песни.

— Группа крови на рукаве! — тянул он. — Мой порядковы-ы-ый номер на рукаве!

Народ сонно брел мимо. Кто-то подошел и кинул монету в лежавшую на полу кепку.

— Пожелай мне удачи в бою! — пел парень, яростно ударяя по струнам.

Илья поравнялся с уличным певцом и увидел, насколько старая у того гитара — дека местами вспухла, отклеилась, на корпусе лепились полустертые наклейки от жвачек.

— Пожелай мне-е-ээ! — тянул парень, зажмурив глаза.

Вдруг Илью словно ударило током: парень играл не только на струнах — он извлекал резонирующую музыку из своих связей.

— Не остаться в этой траве! Не остаться в этой траве! — разносился под бетонными сводами перехода звонкий голос, от которого у Ильи задергался кадык. — Пожелай мне удачи! Пожелай мне-е-э у-да-чи!

Илья прошел мимо, силясь заглянуть в глаза певцу, но тот был сосредоточен на игре. Происходило что-то еще. С толпой. Некоторые люди, их лица… как бы наливались внутренним свечением, как лампы накаливания. На дне зрачков тлели огоньки, свечки астральных тел колыхались в такт. Некоторые даже улыбались. Илья шел все медленнее, рискуя упустить Эдика из виду, но то, что происходило в переходе, было настолько важным, что требовало внимания и осмысления — здесь, сейчас, немедленно.

— И есть чем платить, но я не хочу… — знакомые слова звучали уже не в переходе — в голове. Губы шевелились сами собой, повторяя эти слова, как мантру. Слова, которые спасли его в свое время — Илье вспомнилось темное время юношества, когда он стоял на краю наркоманской пропасти, волчонок с большой улицы, танцующий на краю. И только музыка удержала от рокового шага.

Это напоминало мгновенный фотоснимок. Люди застыли в переходе и молча слушали музыку. Воздух загустел, наэлектризовался. Волосы на коже зашевелились. Резко и сильно запахло озоном. Но это было неважно, все было неважно, кроме одного — люди стояли и вместе слушали эту хриплую надрывную музыку, исполняемую на старой гитаре с дребезжащими струнами. Их взгляды, их лица были устремлены к источнику музыки, от которого к ним тянулись нити энергии, связывающие их в единый пучок. Что-то текло по ним, невероятно мощное и сильное. Это оно заставляло солдат бросаться с голыми руками на танки в Великую Отечественную. Это оно двигало полярников на завоевание Арктики. Это с ним Юра Гагарин сказал свое «Поехали».

Вдруг струна лопнула. С жалобным, отрывистым вскриком.

Мгновение спустя по переходу уже шли серые люди с невыразительными лицами-масками, а певец убирал в футляр сломанный инструмент.

Илья поднялся на поверхность и столкнулся со своим попутчиком. Это был Эдик, он ждал у ступеней. Они молча зашли в ближайший бар, взяли по пиву. И только после половины бокала портной сказал:

— Я тебя и не узнал сначала.

— Ну, теперь-то распознал?

— Теперь да. По глазам.

— Ну и хорошо. Рассказывай, что тут творится.

Эдик помрачнел, сгорбился над бокалом. Тогда, чтобы дать ему возможность собраться с мыслями, Илья первый поведал ему о своих приключениях. Эдик слушал, прихлебывая пиво, и брови его все сильнее сходились к переносице.

Илья закончил.

Вечер почернел. Город перемигивался огоньками.

— Ну что? — обратился к портному.

— Ситуация следующая. Мои коллеги думают, что зачистку им устроил ты. Тебя ищут.

— Это и так понятно. Меня интересует другое.

— Думаешь, я настучал? — скривился Эдик.

— Не ты?

— Нет.

— Ясно. — Илья достал сигарету, закурил. — Да неважно, кто. Странно, — он взглянул на портного. — Тебе бы сюда весь ваш профсоюз вызвать…

— Очень смешно.

— Ладно, шучу. Кто это сделал?

— По идее, это может быть любой, кто видит Мир Связей. Но действует профессионал. Вот почему сомнительно, чтобы ты тут куролесил. Ты любитель. Из тебя видящий, как из балерины тракторист.

— Спасибо за комплимент.

— Я бы тебя первым ухайдокал, не обольщайся. Подстава налицо. Этот тип действует, как чертов ниндзя. Бьет точечно. Ты вообще знаешь, кого он убрал?

Илья помотал головой.

— Нет, конечно. Ну так знай. Есть люди, как мы с тобой, портные и швеи — те, кто работает с нитками. Кто знает, как шить, сшивать, строчить и распарывать. Понимаешь?

— Да.

— Все мы честно работаем, потому что людям надо ставить заплатки на одежду и чинить обувь. Но иногда требуется править нити связей, в самые критические моменты. Мой деверь в Южной Осетии в восьмом году две ночи не спал — кроил с помощниками нити, чтобы мясорубка на весь Кавказ не завязалась. То же с большим трудом проделали на Украине. К моей маме приезжает кое-кто из местных депутатов и даже из Москвы наведываются. Понимаешь?

— Ну.

— Палыч, тот, которого первым задушили, он раньше в столице обитал. Он был мастер от бога. Они с коллегами в девяносто третьем в самой гуще оказались. У Останкино, у Белого дома. Там такие клубки были, такие узлы! Он рассказывал, что нити уходили не только по стране, но и в другие государства, опутывали всю планету. Страну лихорадило, но если бы не портные, тряхануло бы весь мир. Понимаешь, о чем речь? — Эдик изобразил пальцем запускаемую ракету. — Сейчас Палыч, можно сказать, вышел на пенсию. Хотел человек спокойно старость дожить без потрясений, и вот, на тебе. А второй, Селиверстов, я его близко не знал, но говорят, тоже серьезной работой занимался. По линии ФСБ. Были люди — и нет их. Делай выводы.

Эдик смахнул со стола крошки. Илья притушил окурок.

— Это уже серьезно.

У портного заклокотало в горле:

— Соображаешь.

— До сих пор шрамы, — Илья засучил рукав и показал исполосованную руку. — По всему телу.

— Легко отделался, — усмехнулся Эдик.

— Как твои коллеги вышли на меня?

— Они не выходили, нет. На них вышли. Анонимная записка. Кто-то навел их на тебя. Меня перед фактом поставили. Я им не говорил про наше знакомство, но они все равно узнают.

Эдик задумчиво взглянул на Илью.

— Ты собрал нити?

— Все, кроме одной. Седьмую никак не могу поймать. Выскальзывает.

— Значит, носитель далеко.

— И что делать?

— Искать дальше.

— Там, в переходе, ты видел?

— Да. Нити пронизывают собой все, что делает человек. Все, что осмысленно, ну, произведения искусства. Книжки, картины. Музыку. Понимаешь?

— Связь времен. — Илья подумал про старика из хемингуэевского рассказа.

— Она самая. Из прошлого через настоящее.

— К будущему.

— Звучит неплохо. — Эдик поднял бокал. — За будущее. За то, чтобы наступило завтра.

Они сдвинули посуду.

— Я не смогу найти эту нить, — признался Илья. — Силенок не хватит. Я выдохся.

— Да уж, выглядишь ты хреново. Гораздо хуже с прошлого раза. Лет на двадцать постарел. Признаться, я тоже отдачу почувствовал от этого прилива, или как там его. Аж в глазах потемнело и во рту такой привкус мерзкий… Бррр!

Повисла пауза. Машины и прохожие истерически метались за окном. Они смотрели на улицу и допивали свои порции. Матч по телевизору прервал экстренный выпуск новостей. Диктор с озабоченным лицом сообщил про пожар в центральной городской библиотеке. Сказал, что рассматривается версия поджога. Показали картинку прямым включением: языки пламени облизывали крышу старинного здания, вырывались из окон, клубы густого дыма уплывали в небо. Пылал весь корпус. Сразу видно: через час здание превратится в горелые обломки. Вокруг библиотеки со шлангами бегали пожарники. Диктор попрощался, и на экране вновь появилось футбольное поле. Но игра была остановлена — футболисты сгрудились возле ворот, где лежал, схватившись за голову, вратарь. Комментатор взволнованно объяснял, что в голкипера попал горящий «файер», и сейчас ему оказывают медицинскую помощь. Трибуны неистовствовали. На газон летели новые предметы — фрукты, «файеры», элементы ограждений. На трибунах завязалась потасовка. Комментатор запинающимся голосом объявил об окончании игры: техническое поражение.

Бармен переключил на другой канал. Там шел криминальный сериал. Известные актеры лениво изображали допрос.

— Назревает эпическое говно, — выдавил Эдик, отвернувшись от телевизора. — Печенкой чувствую. Сеть ходит ходуном. Связи рвутся, оставшиеся переплетаются, путаются, завязываются в узлы и клубки, все это вертится волчком, как на чертовой карусели.

Илья взглянул на Эдика и впервые нашел в его глазах страх.

— Я пытался искать, отслеживать, — сказал портной. — Слишком сложно. Источник как будто повсюду и в то же время — нигде. Спрашивал у других, говорят, то же самое.

— Это плохо?

— Еще как. Но… — Эдик растер ладони, — не безнадежно. Пойдем.

Они расплатились и вышли в ночь. Эдик говорил на ходу:

— Я позвонил домой, предупредил, так что сейчас прогуляемся.

— А куда мы идем?

— Есть один человек. Чувствительный. Если мы как бинокли, то он — целый телескоп, мать его, «Хаббл». Кстати, ты заметил, что стал сильнее?

— Не уверен, но, кажется…

— Ты пока ничего не умеешь, но в мощности явно прибавил. Прям отсвечиваешь. Знаешь, что это значит?

Илья догадывался, но опасался признаваться себе в этом. Еще со стычки с цыганами.

— Ты сможешь управлять нитями. — Эдик покосился сбоку. — Ты, Илья, становишься опасным типом.

Ответить тут было нечего; Илья молча топал рядом с Эдиком по мартовской каше к неведомому адресату. Эдик внезапно заговорил, много и обильно.

Портной говорил, что все мы по своей натуре кукловоды и умеем дергать за ниточки. Только не знаем, что дергаем за них по-настоящему, думаем, это выражение такое красивое. У кого-то получается лучше, у кого-то хуже. Люди похожи на звезды и сияют в обществе, кто-то ярко, а другие нет. Одни прогорают быстро, другие тлеют очень долго. И все связаны каналами, по которым течет энергия, течет постоянно, в пространстве и времени. Огромное масштабное полотно, со своими узорами и узелками. Время от времени в этой ткани случаются разрывы, как и в настоящей одежде, которая однажды изнашивается. Обычное дело: рвется там, где тонко. Разрыв приходится штопать, чтобы он окончательно не раскроил ткань на лоскуты. Дыры, затяжки, торчащие нитки, лохмотья — ткань человечества того же свойства. И все мы — нитки в этом огромном полотне. Которое стало рваться в самых неожиданных местах и слишком часто. Подозрительно часто, словно кусок старой тряпки, пропитанный хлоркой. Прогнило что-то в датском королевстве! Да-да.

Илья вдруг понял, что Эдик пьян. Низенького портного слегка покачивало. Он шел, не глядя, резко взмахивая руками, как марионетка, которую дергают за ниточки. Пару раз наступил в лужу. И говорил, не затыкаясь ни на минуту. Но вскоре пространный монолог распался, потерял структуру, а потом и вовсе превратился в реплики, отрывистые и невнятные.

— Блин горелый! — выплевывал Эдик. — Конский хвост! Чтоб вас всех растараканило…

Он поскользнулся и неминуемо грохнулся бы на спину, но Илья вовремя удержал. Они стояли посреди пустынной улицы, поздно вечером, опираясь друг на друга, как два пропойцы. Портной тяжело дышал.

— Эй, может, отложим? — тихо спросил Илья.

— Нет! — рявкнул Эдик. — Нельзя больше ждать. — Потом придвинулся вплотную и прошипел. — Они идут за нами. Там. — Его глаза соскользнули в колкую темноту позади. — Я соврал. Прости, не мог иначе. У меня семья.

По щекам Эдика катились слезы.

— Семья, понимаешь…

Илья выпрямился.

— Почти пришли, — Эдик махнул рукой.

Они миновали один перекресток, и вышли в закут. Это был тупик, до краев набитый городским мусором. Пахло соответствующе. Они наступали на хрустящие горки пакетов, осколков, оберток и прочей дряни. Из-под ног у Ильи шмыгнула жирная крыса. К старым кирпичным стенам лепились контейнеры, забитые хламом и, очевидно, забытые службой вывоза мусора навсегда. Коробки, кирпичная крошка, пищевые отходы, пустые бутылки — все это вместе с не растаявшим грязным снегом превратилось в пеструю кашу, в плотный зловонный ковер, скрывающий под собой землю.

Эдик встал как вкопанный. Поднял палку и по-особенному постучал по ближайшему баку. Что-то зашуршало возле стен. С ограды вспорхнул испуганный голубь.

Они ждали.

Из-за баков вышла тень. Другая, поменьше, метнулась следом. Тень шаркающей походкой выступила вперед, под тусклый свет фонарей, и они увидели, что это человек. Мужчина выглядел лет на сорок, но жестокая уличная жизнь делала его старше. Обутый в разваливающиеся берцы, в драных джинсах, когда-то бывших синими. Поверх вязаного свитера на худощавом теле болталось пальто, один рукав которого порвался. Неправильной формы голову башней венчала черная шапка. Иссеченное шрамами, небритое лицо краснело от холода. Всем видом человек как бы показывал, что живется ему нелегко, но на лице вместо тупой мрачности уличных бродяг отражалось озорство. Водянистые глаза внимательно, оценивающе рассматривали гостей.

Следом за человеком из тени подворотни выбежал черный пес. Словно телохранитель, собака встала справа от человека и вывесила ярко-красный язык. Желтоватые глаза впились в пришельцев. Илья сразу понял, что пес спокойно перегрызет любому глотку, стоит только хозяину дать команду.

— И кого к нам веревочка привела? — голос у бомжа оказался звучный, с хрипотцой.

— Здравствуй, Антон.

Человек потер руки в обрезанных перчатках, согрел дыханием.

— Пришли, значит. Давно пора.

Он развернулся и пошел обратно, в тень проулка. Собака скользнула следом. Эдику и Илье не оставалось ничего другого, как пойти за ними. За баками обнаружилась сильно захламленная лестница вниз. Впереди зияла глотка подвала.

17

Чтобы не стукнуться макушкой о низкий потолок, пришлось пригнуться. Бомж ловко уворачивался от выступающих углов, чего нельзя было сказать об Илье и тем более Эдике, который с кряканьем вминал бока в препятствия.

Впереди забрезжил свет.

Они вошли в комнату, где в разных живописных позах, словно на фреске, расположилось трое бомжей. Под потолком болталась запыленная лампочка, закованная в проволочную сетку. Пока бомж Антон расправлял тряпицу на своем сиденье (им служила коробка из-под бутылок), черный пес прошел к подстилке и с хозяйским видом плюхнулся на бок. Одно ухо у него было порвано.

Илья перевел взгляд в центр комнаты. Перед компанией на переносной электрической плите стояла кастрюлька с мутным варевом. Варево булькало. Бомж по имени Антон взял ложку, с чавканьем снял пробу.

— Ништяк «доширак», — заключил он. — Кишки погреем.

— Погреть бы еще кое-что, — оскалился ближайший к нему бомж, и компания загоготала.

Илья присмотрелся к этим людям внимательнее. Ближайший к Антону был относительно молодой мужик с залысиной и круглым лицом, на котором горели синие крупные глаза. Многочисленные морщины придавали выражению его лица добродушие. Мужичок был приземистый, округлый, с короткими ручками и толстыми пальцами, которыми он ловко вырезал из бумаги фигурки людей и животных. У его ног скопилась изрядная кучка изрезанных лоскутов.

Тот, что сидел по центру, был молодой парень с простым деревенским лицом, на котором застыло выражение печального удивления, словно совсем недавно ему стала доступна какая-то неприятная жизненная истина. Вероятно, когда-то на его голове имелась модельная стрижка, но сейчас она мутировала в дикие кусты волос, разметанные в разные стороны. В его внешности сквозила хипповость: рубашка и шарф на шее, очки в толстой оправе. Правое стекло треснуло, левого и вовсе не было. Занимался он тем, что раскрашивал вырезанные соседом фигурки акварельными красками, что тоже получалось довольно искусно.

Третий обитатель подвала был старым. Вероятно, лет ему было столько, сколько двум его товарищам вместе взятым. Облако редких белоснежных волос на его шишковатом черепе, казалось, скоро растает совсем, как утренняя дымка над полями. Слезящиеся глаза болотного цвета часто моргали. Сутулые плечи обнимал засаленный бушлат. На ногах торчали истрепанные сапоги. Старичок брал у парня разрисованные фигурки и сосредоточенно протыкал их большой иглой, нанизывая на толстую черную нить: получалась гирлянда. Когда Илья с Эдиком вошли, он как раз насадил на нить фигурку человека, завязал конец узелком и повесил гирлянду у стены. Илья увидел, что такие гирлянды во множестве развешаны по всему подвалу.

— Знакомьтесь, граждане! — Антон указывал на каждого пальцем и говорил. — Этот товарищ-рукодельник зовется Клавдий. Младшего нашего зовут Алексей, а деда — Остапом.

Бомжи почти синхронно кивнули. Илья чуть не усмехнулся.

— Жрать не предлагаю, потому как сами видите наше положение, — Антон весело развел руками.

В ответ Эдик молча протянул ему припасенный пакет — перед этим они зашли в круглосуточный супермаркет. Приняв презент как должное, Антон засунул туда чуть ли не всю голову, одобрительно заголосил и извлек батон, банку консервов, картошку и водку. Тут же бумажное ремесло было отложено. Содержимое пакета оказалось на столе, и молниеносно стало очищаться, открываться, нарезаться на ломтики. Компания повеселела. Шальная рука потянулась было к алкоголю, но Антон скомандовал отбой. Видимо, в здешнем обществе он пользовался авторитетом.

— Погодите. Сперва хавчик, потом буравчик. А прежде того и другого — дело. Так? — подмигнул гостям.

Озорник, подумал Илья.

— Так, — сам с собой согласился Антон. — Ну, что хотите? Выкладывайте.

— Парень, — Эдик кивнул на Илью, — обрел Зрение. А с ним кое-что еще.

И Илье пришлось второй раз за этот день рассказывать о своих злоключениях. Антон словно бы и не слушал. Ковырял в ухе, подкидывал крошки псу, помешивал варево в котелке. Троица, наплевав на ожидание, приступила к трапезе. Почтительно поглядывая на вожака, они жевали хлеб, обмакивая его в соус из-под консервов. Картошка доходила на сковороде. Бульон перекочевал в жестяную посуду. Помещение словно в бане окутали клубы пара. Когда Илья закончил, он почти доели свой ужин.

— Ну? — спросил Антон.

— Последняя нить, — сказал Эдик. — Помоги. Ты же можешь.

Антон с наслаждением почесал щетину. Желтоглазый пес перебрался к нему под ноги и лениво стучал хвостом по полу.

— А если нет? — ответил Антон.

— Не имеешь права, — зло сказал Эдик.

— Имею, — обрадовался Антон. — Еще какое.

— Слушай, кончай дурочку валять, — предупредил Эдик. — Будто сам не чуешь, что происходит.

— Я-то, может, и чую, — Антон многозначительно переглянулся с коллегами, те закивали. — Ну и что с того?

Вопрос повис в воздухе. И Илья понял, что этот человек прав. Этого Антона можно было называть последними словами, презирать, обходить стороной, зажав нос от отвращения, но ума у него было не занимать. Бомж уставился на Илью. Нацелил обгрызенный палец:

— Боль. Она приходит, как рассвет. Всегда, вместе со Зрением.

— Да.

— Вы хотите, чтобы я нашел потерянную нить. Я ничем не могу помочь. Разве можно поднять парализованного с кресла-каталки? Ответь мне. Можно или нет?

Пауза. Старик с шамканьем доедал свою порцию, скребя ложкой по тарелке.

— Нет, и ты это знаешь. Думаешь, что я такой крутой, да? Что он тебе про меня навешал? Небось, шамана из меня нарисовал.

— Тогда я пойду, — Илья был не из тех, кто тратит время на пустые слова. Эдик всплеснул руками:

— Да едрить же вашу налево! Ну что вы как дети, блин? Ну? Ишаки!

Антон достал из-за пазухи трубку. Набил ее табаком из другого кармана, закурил, наблюдая, как парень по имени Алексей ставит на плиту кофейник.

— Ладно, это я пошутил. Шутки у меня такие.

— Баран ты, Антон! — сплюнул Эдик. — Прошло время шуток, пойми наконец.

— Может и так. Но сами знали, куда идете.

— Вот поэтому я не хотел к нему обращаться, — сказал Эдик Илье.

Антон добродушно засмеялся.

— Ладно. Побулькали и хорош. Сначала выпьем кофия. С водочкой. Согреемся.

— Дело! — высказался Клавдий. — А то за день так задолбаешься, что руки не разгибаются, — и он показал Илье пальцы, облепленные посеревшим от грязи пластырем. Алексей принес еще две коробки для гостей, и вся компания уселась кружком возле плиты. Кофе медленно нагревался. Запахло вкусно. Дед Остап ушел за чашками.

Илья присмотрелся к бумажным фигуркам. Те отличались удивительной проработкой деталей — так художники вырезают по профилю человека из куска черного картона.

— Нравится? — обрадовался Клавдий.

Илья кивнул.

— Почему вы так тщательно все вырезаете?

— Потому что все люди разные. Или ты хотел бы, чтобы мамка тебя с внешностью куклы родила?

Илья усмехнулся. Не поспоришь.

— Вот. Люди разные, и до них тоже были разные люди. Никогда не было двух одинаковых, а даже если и близнецы, так с отличными характерами. Но в последнее время резать стало труднее. Все как раз к тому идет, что одного от другого не отличишь. Живут по лекалу.

— Дядь, кончай философствовать, — оборвал Антон. — Кофе вскипел.

И хипповатый Алексей разлил по принесенным чашкам — ими служили банки из-под газировки — кофе. Илья прихлебывал обжигающий горьковатый напиток, отмечая его суровую крепость. Такой кофе он любил и уважал, тем более с каплей сорокаградусной. Некоторое время все шумно дули на кипяток.

— Хорошо! — доносилось со всех сторон. Илья был солидарен. По жилам растеклось тепло.

Антон отставил свой бокал — банку кока-колы. Взглянул на Илью, потрепал пса за уцелевшее ухо.

— Они, портные, ко мне приходят иногда. Если уж совсем хвост прижмет. Забывают про свою гордость и приходят, поболтать по душам. Верно, дорогой?

Эдик скривился.

— Точно, — продолжал Антон. — Вот и сейчас. Вы еще из кабака выходили, а я уже знал по нитям, что вас ко мне принесет. У меня чутье на такие вещи. Но ничего особенного здесь нет. Когда мошка попадает в паутину, паук ведь узнает об этом, не так ли? Пусть даже он находится на другом конце. Потому что мы связаны, — он обвел круг пальцем, — и неважно, что ты меня раньше в глаза не видел. Все повязаны этой гигантской паутиной, все мы как мошки, трепыхаемся на ниточках. Они-то, портняжки, видят только окружающие нити, а я вижу их все. Сразу. И знаешь почему?

— Мы портные, — подсказал Эдик, — а он — ткач.

— Вот и вся разница, — добавил Антон, разведя руками.

— Ты создаешь нити?

— Нити образуются сами, — поправил Антон. — Я их расправляю, как провода в сложной технике. Ненависть с любовью, уважение с дружбой. Неприязнь с симпатией. Чтобы по порядку. Ты замечал, что некоторые люди настолько неприятны, что испытываешь к ним симпатию? Смотришь на человека и думаешь: такой говнюк, что аж симпатяга.

— Умник хренов, — фыркнул Эдик.

— Терпи, дорогой, терпи. — Антон снова зажег потухшую трубку, выпустил в воздух сизое облако дыма. В глазах его плясало что-то шутовское.

— Только не говори мне…

— Ты имеешь в виду контроль? О нет, разумеется! Я не кукловод.

— Но мог бы?

— Нет, — покачал головой Антон. — У меня тут роль пассивная. Я просто трансформатор. Преобразую сигналы. Стабилизирую фон. Догадайся, почему здесь на районе все спокойно. Без меня этот город утонул бы в дерьме на третий день.

— Что ты заливаешь? — перебил Эдик. — Вчера у вас на остановке малолетку ножом потыкали.

Антон чуть сильнее укусил трубку. Медленно кивнул:

— Верно. В последнее время народ одичал.

— Об этом мы тоже хотели поговорить.

Антон усиленно попыхтел трубкой, и всю компанию накрыло ароматным дымком, в котором блестели два желтых глаза.

— По-моему, говорить тут особо не о чем. Этот поезд в огне, а бежать некуда.

— Ты всегда отличался оптимизмом.

— Не оптимизмом, а реальным взглядом на вещи. Да-а-а… попали вы конкретно, ребятки. Косят вас, как пшеницу.

— Ты знаешь, кто это? — с надеждой спросил Эдик.

Взгляд Антона утратил осмысленное выражение. Стал стеклянным. Через минуту тишины и ожидания он выдал:

— Нет. Эти нити уходят в черноту, а там не видно ничего. Как в черной дыре. Он или оно… что бы это ни было, старается подчинить себе всех.

— Чтобы высосать энергию, — вставил Илья.

— Не то… — Антон покачал головой. — Ему не нужна энергия. Ему нужна..

— …жизнь, — подсказал Клавдий.

— Все жизни, — вставил дед Остап, — чтобы высосать их, как пиявка сосет кровь, пока не лопнет. И оно будет жрать людей, как планктон. Опустошать их.

— Потрошить их, — сказал Алексей.

— Оставит одни оболочки, — добавил Клавдий и взглянул на Илью. — Он видел — знает.

Все посмотрели в его сторону. Илье вспомнились люди, которые мелькали на полотне городской картины, люди с масками вместо лиц. Люди-манекены.

— Одних оно высосет, а других накачает тьмой по самые уши, — сказал Антон. — А потом натравит своих адептов на оставшихся. И будет война. Такое случалось не раз, и снова повторяется.

— Вот, — сказал Эдик. — Сам видишь, какая ситуация. Парня кто-то подставил. Наши будут травить его, пока не прихлопнут. Мне тут пишут — в других городах то же самое. Убивают портных. Одного за другим, методично. Народ потихоньку сходит с ума. Это касается всех. Думаешь, останешься в стороне? За тобой тоже могут прийти.

Антон сделался серьезным. Выпуская клубы дыма через нос, словно огнедышащий дракон, он наблюдал за тлеющими в трубке угольками.

— Это аргумент. Однако… — он не докончил и внимательно взглянул на собеседников, как бы размышляя, стоит ли сказать то, что хочет. — Однако я не отказывался. Но дело даже не в этом. Уже было вам сказано, что я ничем помочь не могу. Могу сделать то, что всегда умел. Расправить нити.

— Ты окажешь нам большую услугу.

— Да неужели, — ухмылка раскрыла рану его рта с рваными краями губ. — Только за это мне тоже понадобится помощь. Или ты рассчитывал водкой откупиться?

Эдик отчетливо скрипнул зубами.

— Говори.

— Полное восстановление. Ты понимаешь, о чем я.

— Антон. Ты, кажется, не совсем понял. Я тут неофициально — помогаю Илье по той причине, что верю ему. Если они узнают, что среди своих завелся предатель, который обращается к изгою…

— Ну тогда скажи им. Ведь правда на вашей стороне.

Эдик побледнел.

— Что, слабо, да? — Антон издевательски вытаращил глаза. — Когда вы вытряхивали меня из профсоюза, ты почему-то не возражал.

Илья взглянул на портного. Тот выглядел как двоечник у доски.

— А теперь сидишь тут и на мозги давишь. Я и без тебя вижу, что творится с сетью. Как будто в озеро метеорит упал. Но тебя ведь это не особенно интересует, правда? Ты думал, что сидишь на берегу, и волны не достанут. Вот когда стали ваших гасить, вот тогда вы все встревожились. Засуетились. А если бы одного меня здесь порешили, вам бы и невдомек было. Поэтому черт с тобой. Со всеми вами. Чтоб вас всех передавили, как клопов.

Антон ждал от портного ответа, но ответа не последовало. Кофе закончился. Приятели Антона не вернулись к работе; вместо этого Клавдий достал засаленную колоду карт и стал раздавать на троих:

— Пики! У кого шестерка?

Троица деловито зашлепала картами, Антон выбил трубку четкими, профессиональными движениями. Затем резко встал, зашел за трубу и вынул откуда-то моток бечевки: такой перевязывают посылки на почте. Он подошел к Илье и привязал один конец бечевки к его левой руке, а другой, оторвав от мотка, завязал на своей. Получилась связка.

— Ладно, пошли, — указал на проход, уводящий в недра подвала. — Мы скоро вернемся.

Бомжи закивали. Эдик сел на место Антона и вытянул руки к еще работающей плите. Пес повернул голову, но остался лежать.

— Чего встал? — Антон нетерпеливо дернул за бечевку, словно хозяин зазевавшуюся собачку. И они двинулись вдоль трубы во тьму, изредка разрываемую сигнальными лампочками. Илья видел перед собой мерно качающуюся спину Антона, в бурых пятнах и заплатках. Скрытая темнотой, она едва проступала контурами, и непривыкший Илья каждую секунду ожидал столкновения лбом с какой-нибудь железкой. Они шли несколько минут, и, исходя из габаритов здания, давно должны были обойти весь подвал, но магистральный проход тянулся, бомж вышагивал впереди, а бечевка мерно, в такт шагам натягивалась и провисала.

Стало совсем темно. В какой-то момент Илья поймал себя на том, что не видит уже ничего — ни спины Антона, ни трубы отопления, протянутой сбоку. Он остановился, и бечевка тут же натянулась. Илья остался стоять. Позвал:

— Антон? Ты где?

— Где! Где! Где! — отозвалось гулкое эхо.

— Антон!

— Он! Он! Он! — ухнуло эхо.

Илья осторожно вытянул руку, пошарил перед собой, по бокам. Пустота. Воздух был холодным. Он слепо шарил руками вокруг. Закружившись, Илья потерял направление и окончательно запутался. Бечевка повисла и опустилась дохлой змеей на бетонированный пол. Илья поднял ее и, перебирая в руках, пошел вперед.

Илья шел несколько минут, но бечевка никак не желала кончаться. Он звал бомжа, впрочем, уже без особой надежды на успех. Если это розыгрыш, то мастерски исполненный.

Мобильник! Илья вынул аппарат из кармана и включил. Экранчик засветился бледно-зеленым. Выставил этот фонарик перед собой, попытался разглядеть окружающее, но не находил ничего, кроме бетонного пола, густо усыпанного пылью, которая тихо хрустела под ногами. Илья обратил внимание на странную деталь — пыль была испещрена тонкими протяжными канавками, напоминающими следы от червей. Но если так, то этих червей здесь должны быть миллионы, и расползались они в хаотичном порядке.

Внезапно он понял, что бечевка, привязанная к руке — не одна. К правому запястью была привязана такая же. И к ногам. И все они убегали в разные стороны. Илье стало дурно от предчувствия. Тишина обволокла, закладывая уши.

Его бросало то в жар, то в озноб. Что-то внимательно рассматривало его из темноты, которая постепенно отступала, обнажая серый пол. И он увидел себя, обмотанного бечевками с ног до головы, концы которых убегали в окружающую темноту.

Мошка в сети.

Скоро приползет паук.

Бечевка, привязанная к шее, натянулась первой. Резко, сильно, впиваясь в кожу. Илья сделал шаг по инерции. Чувствуя, как на шее вздуваются жилы, он попытался отвязаться, но в этот момент натянулись все веревки, разом. Илью распластало в воздухе, словно человека из знаменитого рисунка Леонардо да Винчи. Не в силах пошевелиться, распятый, он мог только бессильно наблюдать, как все эти бечевки постепенно вкручиваются в кожу, до крови, до мяса, словно стремились раствориться в его теле. А затем что-то произошло, и он увидел — это вовсе не веревки.

Это жилы тянулись из его тела в жадную пустоту. Белесые, чуть влажные, связующие мышцы нитки выпростались из него и устремились во все стороны, оставляя после себя лишь боль, которая ошпаривала нервные окончания и накатывала на мозг пульсирующими волнами.

Он кричал.

Истекал кровью, сочился ей, как потом в жаркий июльский полдень.

Тьма озарилась огнями, которые водили вокруг него хоровод. И, сквозь пелену кровавого пота, застилавшего глаза, он увидел, что они приближаются, ползут по протянутым сухожилиям, словно по бикфордову шнуру, а уже через секунду он вспыхнул живым факелом, чувствуя отвратительно-сладкий запах горелого мяса.

Он пылал, как костер язычников во время жертвоприношения. Горел, но не сгорал. Мечтал о смерти, но оставался жив. Мир превратился в преисподнюю, где холодная чернота уступила место адскому жару вечной бойлерной, где даже воздух был горючим, и вспыхивал крошечными искорками. Его кожа давно слезла с мяса, глаза вытекли, кровь вскипела в жилах, а голый череп избавился от волос, как от шелухи. Его тело распалось, раскрошилось на угольки, под которым проступили белые косточки, но вскоре и они рассыпались золой в пространстве.

Но он существовал, продолжал жить. Каким-то немыслимым образом.

Мир переливался всеми оттенками оранжевого, всем спектром красного, от ярко-желтого до багрового. В пространстве пылали точки, между которыми тонко сияли ниточки, колыхавшиеся, словно водоросли под водой. Мириады точек образовывали мерцающие гнезда, соты и муравейники, слепленные между собой, словно грибницы, между которыми циркулировала энергия. Во всех этих конструкциях угадывалась система, жизнь, действие.

Города.

Где-то муравейников было много и они плотным ковром устилали поверхность материка. В других местах мерцание было тусклым, не таким обильным. Где-то и вовсе мерцали одинокие точки, случайно слепленные между собой. Иные участки заполняла чернота. Материки. Океаны. Острова.

Он парил на немыслимой высоте над всем этим. Понимая, что увидел не фрагмент мозаики, а все полотно, целиком. Его бросило вниз.

Икаром падал он к земле, в объятия муравейника со знакомыми очертаниями улиц и районов, одинокая звезда, мазнувшая по небосводу. Мгновение спустя он уже находился на земле, но окружающие предметы мало напоминали привычную реальность. Облик города был словно неуверенный набросок на клочке салфетки — короткие, кривоватые линии, едва очерчивающие контуры домов, крючки фонарных столбов и ленточки дорог, над которыми вились пучки связей, соединяющие всех людей в единую сеть.

Ткань человеческая мерцала в темном пространстве белыми отсветами. Астральные тела людей походили на огни святого Эльма, лениво раскачивающие коронами.

Илья сосредоточился на себе и увидел исходящий из груди пучок связей. Семь новых горели ярче всех. С ними по мощности могла соперничать лишь материнская нить — настоящая энергетическая пуповина, ощерившаяся, правда, махровыми завитками, но прочная и сильная. Он попробовал тронуть, как и раньше, эти нити и ощутил ток слабого напряжения, который струился от него ко всем адресатам. Он был донор, генератор, снабжение. Он сверкал, как сверхновая, яростно и сильно.

Прежние нити тоже тянулись к тем, кто когда-то появлялся в его жизни, но эти каналы почти истончились. Илья тронул нить Елены, и прямо в руке она осыпалась на пол. Больше он ее не чувствовал. Он не узнает и не догадается, если с ней что-то вдруг случится, он не порадуется за ее удачу, не погрустит вместе с ней, потому что эта связующая нить исчезла и, скорее всего, не будет восстановлена. Никогда.

Другие связи тоже умирали. Прежние знакомства, приятельские отношения, служебные и прочие — все это повисло серыми блеклыми лохмотьями, омертвевшее. Но семь связей горели сильно и ярко, разноцветные, как лепестки диковинного сказочного цветка, который зацвел после долгих лет созревания.

Илья почувствовал в колебании нитей что-то новое. Словно его тело продолжилось, удлинилось до немыслимых пределов и превратилось в огромную медузу, которая плыла в пространстве, слегка покачиваясь и растопырив псевдоподии. Илья на мгновение почувствовал себя сетью, впуская ее в свое нутро, и там, в этом нутре зрело что-то черное, словно опухоль, пожирающая организм. Черная дыра, уничтожающая время и пространство, сами принципы материального мира. И тогда он понял, что чувствовал Антон, который никогда не уходил из Мира Связей, живя параллельно в двух реальностях, с постоянной болью, которая стала условием его существования и заставляла корчиться в гримасе, ошибочно принимаемой за улыбку.

Каморка подвала давно исчезла, словно далекая планета, отстоящая от него на миллионы световых лет и затерянная в пустоте, а он, словно моряк на рыбацкой шхуне, попал в шторм, но поймал огромную рыбу, которая готова утащить его на дно.

Последняя, седьмая нить стала накаливаться добела. Илья чувствовал ее обжигающий жар, который пронизывал грудь и растекался по всему его нутру. Единственный канал, не забирающий, а дающий энергию. И сейчас он служил путеводной нитью, потому что Илья играл роль маяка на утесе, и на его сияние двигался некто, находившийся на конце этой последней нити. Жар становился нестерпимым.

Силуэт оформился, увеличился в размерах, но сохранил в себе грубоватые контуры астральных тел мира Связей — пылающая фигура с кавернами глаз.

И когда фигура из жидкого огня приблизилась на достаточное расстояние, Илья с ужасом осознал, что Мир Связей сыграл с ним злую шутку.

Вне всяких сомнений.

Силуэт оказался его двойником. Он приближался в позе прыгуна с трамплина: ноги вместе, руки вдоль туловища. Нить сокращалась по мере приближения силуэта. Казалось, этот человек рвется к нему в объятия после долгой разлуки.

Силуэт замер — резко, так, что огненная кожа колыхнулась. Цвет огня его ореола сделался из оранжевого белым, и это ослепительное сияние передавалось Илье по нити, насыщая его тело жгучей субстанцией, которая с жадностью принялась пожирать его нутро.

Илья схватился за нить, но отдернул руки: обожгло. Похоже, противник добивался именно этого — хотел спалить его. Хоть невозможно было рассмотреть его лицо, по фигуре, жестам и прочим мелким деталям Илья узнавал самого себя. Как такое возможно?

В голове роились вопросы, но думать над ними не было времени: двойник собирал свой пучок связей, чтобы использовать их энергию и перенаправить ее на Илью. Так линза фокусирует солнечный свет. И снова картинка из детства — Илья жарит линзой жуков на скамейке в летний день.

Происходило невозможное.

Илья с ужасом наблюдал, как его нити, одна за другой, соскальзывают с груди и ползут по нити двойника. Нити прежней жизни, старые знакомства и дружбы, нити врагов и первых любовей, всех, кого он знал за свои недолгие три десятка лет, все они, словно притягиваемые более мощным магнитом, изменяли ему и переходили к двойнику, собираясь в пучок на его груди. А жар их с противником связи становился все интенсивные. Илья видел, как в области соприкосновения нити с телом, по его огненной плоти рассыпалась вязь трещин. Они становились все шире и глубже, грозя разнести его тело на куски.

Двойник взмахнул руками, словно дирижер в театре. Огонь его тела сделался чуть бледнее, сбирая весь свет в области груди. Илья понял: сейчас ему нанесут решающий удар.

И уже готовился ответить тем же — ведь в себе он чувствовал не меньшую силу — как понял еще одну вещь: он тоже всплеснул руками. Только что. Тогда он повернул голову вправо, наблюдая за действиями врага. Тот проделал то же самое.

Это не двойник. Все что происходило перед ним сейчас, было искусно выстроенной проекцией и он, словно дикарь, никогда прежде не видевший зеркал, испугался собственного отражения. Но осознание истины не отменяло одной простой вещи. Его по-прежнему пожирало пламя энергии, исходящее… от него самого? Петля?

Илья огляделся. Их окружал Мир Связей, но что-то неуловимо сдвинулось в общей картинке, словно угол обзора поменяли на пару градусов. Те группы огней, что были видны справа, оказались слева, другие узоры, смещенные влево и вниз, теперь вертелись справа внизу… Илья плавно поворачивался вокруг своей оси, наплевав на поединок и нелепо размахивающего руками противника.

В чем подвох? Почему стороны света поменялись местами? Он уже знал ответ. И догадка, сумасшедшая на первый взгляд, казалась пугающе страшной именно по причине своей невообразимости.

Перед ним не отражение, перед ним — оригинал.

Пока Илья размышлял, двойник подплыл совсем близко, впритык. Что-то произошло с его огненной кожей — на секунду она потухла, чтобы вспыхнуть с новой силой и нарисовать новые черты, принадлежащие кому-то другому. Отражение исчезло. Никакого зеркала не существовало. На лице противника разверзлось ущелье рта, который искривился в издевательской усмешке. Он схватил нить и разорвал ее. А потом оттолкнул Илью ногой.

Реакция не подвела; Илья успел схватить поганца за пятку и на мгновение оба замерли в адском цирковом па. Противник извернулся, как угорь, молотя свободной рукой Илью, но тот держал крепко, чувствуя, как от каждого удара его астральное тело теряет солидный кусок плоти, улетающий в багровую черноту. Враг продолжал яростно молотить его по плечам и голове, а жгучая боль подтачивала изнутри. Положение Ильи становилось все хуже, силы покидали тело. Еще немного, и он просто развалится на куски, треснет, как дерево от удара молнии… нужно что-то делать!

Илья молниеносно принял решение.

Рывком подтянул противника к себе, по-борцовски ухватил за пояс и нанес сильный удар лбом в лицо. Вопреки ожиданиям, он не встретил твердой преграды — голова словно погружалась в желеобразную форму, служившую противнику головой. Тот попытался отскочить, но Илья держал сильно, чувствуя, как внутреннее жжение набирает критическую массу. Противник заметался, молотя руками и ногами Илью, но тот прижался так плотно, что оба образовали огненную массу, сыплющую искрами и кусками огня.

Что-то нарастало внутри Ильи, ширилось, увеличивало внутренне давление, готовое разорвать его тело. Пусть будет так. Ведь уйдет боль. А с ней и остальные проблемы.

Илья повернул голову и посмотрел на двойника — тот раскрыл колодец рта в немом вопле отчаяния. Похоже, ему было по-настоящему страшно. Тем лучше.

А затем боль внутри перешла в новое качество.

Мир потонул в ослепительной вспышке.

Красное стало синим. Черное превратилось в белое. Белое вышло из спектра.

То, что раньше было Ильей Нефедовым, распалось и исчезло, оставив после себя пустоту.