Нино, одинокий бегун

Элизабет разменяла несколько сотенных бумажек на мелкие. Так что, покопавшись для видимости в кармане, я протянул ему кредитку.

Он, не глядя, бросил мне семьдесят монет и отвернулся.

Я выбрал не совсем старого, средних лет, мужчину в потрепанном пальто, на котором не хватало пуговиц, видна была грязная рубашка.

- Свободно? - спросил я.

Он поднял голову с растрепанными, свалявшимися волосами и молча уставился на меня.

Я сел. Некоторое время молчали. Рядом с ним стояла початая бутылка вина. Он налил полстакана, дрожащей рукой взял его и неторопливо вы пил. Я обратил внимание - стакан мелко стучит о его зубы.

Поднес к губам свой, попробовал. Жидкость оказалась горькой, от нее противно пахло. Она не походила на тонкое и вкусное вино, которое мы пили с Джин так недавно.

При воспоминании об этом имени губы упрямо поджались, я ощутил в душе странный леденящий холод.

- Ты чего? - спросил сосед. - Чего так смотришь?

- Извини, - бросил я, отводя глаза.

Дверь в кабак открылась, вошел длинный небритый субъект. Компания за соседним столом шумно приветствовала его.

Я облегченно перевел дух. Собственно, чего бояться? Преследователи мои пребывают в уверенности, что я провожу веселые денечки у Элизабет, найти меня они не в состоянии, за последнее время я стал поумней Мне нравится бродячая жизнь. Нужно только не бояться открывающихся дверей и незнакомых людей за ними.

- Испугался? - спрашиваю соседа.

- А то - соглашается он, - так смотрел, как будто сейчас пристукнешь.

- Со мной бывает. В детстве страдал глазной болезнью. Объяснение сосед счёл достаточным и больше не касался этой темы. Он налил еще полстакана и, прикрыв глаза, выпил.

- Хорошо пошла, - сказал он, ставя стакан на место. Я понял, ему хочется поговорить.

- Тебе деньга нужны? - спросил я.

Он грустно улыбнулся, посмотрел на меня с любопытством, словно бы я был диковинной птицей с другой планеты.

- Нужен твой паспорт, - пояснил я.

- Зачем?

- Мне нужен паспорт, - повторил я без интонации, - сотня тебя устроит? Если спросят, скажешь, что потерял. Лет двадцать назад... Но лучше, если бы не спросили. Ты понял?

Еще открылась дверь. Вошло сразу три человека. На этот раз я прореагировал спокойней.

- Давай, - сказал сосед, - только по честному.

Я протянул ему несколько бумажек, он выхватил их и молниеносно спрятал в карман пальто. Потом равнодушно подал потрепанную книжку. Я посмотрел, лицо на фотографии, конечно, не походило на мое, но с этим злом побороться было можно.

Коэффициент у него был неплохой - "сорок два".

- Где-нибудь работаешь? - спросил я.

- Выгоняют, - виновато пожал он плечами и снова принялся наполнять стакан.

Лицо его под воздействием вина изменялось. Оно словно бы ожило, превратившись из маски в живое, чувствующее. Глаза его блестели, взгляд скользил по длинному ряду бутылок за спиной кудрявого мужичка.

Я не уходил, меня интересовало еще, похож ли я на него и на всех, кто приходил сюда и замирал за столами со стаканами, полными мутной жидкостью.

- Почему ты стал пить? - спросил я соседа. Он улыбнулся хитровато и протянул одну бумажку из тех, которые я дал ему.

- Пойди, возьми у Арнольда пару бутылок. Я угощаю... Сдачу, смотри, принеси.

Потом он налил полстакана, но не выпил, а сказал:

- Объясню, если интересуешься... Другому бы ни за что, а тебе - да. Я за этот вшивый паспорт и десяти кредиток бы не дал. Значит, нужен... Видел, какой у меня высокий балл? Ни у кого здесь нет такого - в подтверждение он обвел указательным пальцем присутствующих и остановился на мне. - И у тебя - нет. Но я с тобой пью и разговариваю. Хотя бы мог и не делать этого. Но я демократичен, а на всякие штучки-дрючки плевал. И на них плевал! - Он пригрозил кому-то кулаком и плюнул в угол. Должно быть, неизвестные, с которыми он так непочтительно обошелся, здорово насолили ему. - У отца моей жены был балл "шестьдесят три", - сказал он и грохнул кулаком по столу.

На этот звук никто не обратил внимания.

- А где твоя жена?

- Они заставили ее уйти от меня...

Он принялся рассказывать скучную историю, где был непрерывной жертвой и, видимо, получал удовольствие от своего рассказа. Он непрерывно повторялся, смотрел бессмысленными жалкими глазами и скоро стал невыносим.

- Хочешь еще денег? - спросил я.

Он замолчал и выжидательно посмотрел на меня. На этот раз на губах его не было улыбки, взгляд выражал собачью преданность.

- Получишь еще сотню, если сообщишь, когда будет зарегистрирована потеря тобой паспорта.

Я протянул бумажку с его фамилией и адресом: "Почтамт. До востребования".

- Сообщи сразу. В тот же день. Получишь сотенную. Он преданно кивнул, нетвердой рукой пряча бумажку... На следующий день благодаря нынешнему "высокому" баллу я завербовался управляющим сменой на титановые рудники планеты Бельведер, расположенной так далеко, что добираться туда, как мне сказали к бюро, нужно с тремя пересадками.

Четыре дня я готовился к отъезду, не забывая каждое утро подходит;, к окошечку почтамта "До востребования".

Через несколько дней буду далеко, следы мои затеряются в необъятном космосе, обнаружить меня станет невозможно. Кому во вселенной дело до земных дел?!

Я снова приобрел уверенность и бродил по улицам не озираясь. В последний день я получил подъемные и билеты на транспорт, который отправлялся вечером. Чем ближе приближался час отправления, тем более радостно становилось на душе. Мне казалось, что я родился для путешествий, для скорой перемены мест.

Неизвестность не пугала меня. Более того, она привлекала. Что может быть лучше будущего, где ждет работа и коэффициент "сорок два" и, главное, никто не будет покушаться на мою свободу.

Бродил по шумным улицам города, поднимая голову, щурился на солнце, не верилось:

через несколько часов меня не будет на планете Земля Кончатся мои волнения и тревоги.

У окошка "До востребования" стояло три человека, я присоединило к ним и раскрыл утреннюю газету. Перелистал страницы, ничего интересного не нашел, уже думал отложить в сторону, как на глаза попалось объявление... Для непосвященных оно показалось бы несколько странным, - я быстро прочитал его и ухмыльнулся. Ищи ветра в поле. "Заинтересованная организация, - было написано в нём, - приглашает для собеседования молодого человека, отличающегося способностью к перемене мест.

Приглашаются лица, имевшие с ней контакт. Для собеседования просим срочно позвонить по коду 0001212.

Они сбились со следа! Я добился своего, - ожидал, что как-нибудь они должны дать знать о себе. Они предлагают переговоры, хотят заманить меня в ловушку, хитрецы - как бы не так!..

Я здорово развеселился, прочитав это объявление. От их самоуверенности - история с фильмом стояла перед глазами - не осталось следа.

Подошла моя очередь, я протянул паспорт и тут же получил конверт. Адрес на нем написан неровными дергающимися буквами.

Интересно, - подумал я, распечатывая его, - что там еще случилось? "Приятель, - прочитал я, с трудом разбирая кривые, разбегающиеся слова, я - честный человек. Еще понравилось твое предложение насчет сотенной, не забудь. Вчера вечером изрядно наклюкался, видишь, дрожат руки, проклятые ищейки, много бы дал, чтобы насолить им. Так что можешь перевести не сотню, а пятьдесят. Вхожу в долю, в знак солидарности. Явились ночью в "Альбатрос", объявили проверку документов.

С ними баба, раскрашенная, как на картинке, где они такую только взяли, - заставили нас встать, и она смотрела нас, потом сказала, что его здесь нет. Я сразу догадался, что они ищут тебя. Ты здорово их обкрутил, так им и надо. Меня и одного приятеля, Конрада Ясиня, ты его не знаешь, забрали с собой, потому что у него тоже не оказалось паспорта. Я притворился в доску пьяным, но они там у себя сделали какой-то укол, так что хмель сразу же как рукой сняло. Я долго говорил: паспорт потерял ещё с месяц назад, а паспорт Конрада нашли сразу, как поехали к нему домой.

Они не поверили, у них, наверное, нюх на это дело. Не давали спать и кричали на меня. Отобрали деньги, сказали, не выпустят и не дадут выпить, пока не признаюсь. Спрашивали, откуда у меня так много денег. А их уже не так много, потому что эти дни я жил в свое удовольствие. Тогда пришлось рассказать, что ты купил у меня паспорт. Но про почтамт, до востребования, я ничего не сказал.

Утром выпустили, один плелся за мной, но я пришел домой как будто спать, а сам через подвал вышел к почте, посылаю тебе письмо. Не забудь прислать полсотни, хотя деньги они и отдали, но осталось не так их много. Желаю тебе выпутаться.

Вообще-то, если хочешь, можешь прислать и сотню, не откажусь.

Наконец-то они снова напали на след. Я позавидовал их оперативности, разыскать в огромном городе человека, продавшего мне паспорт!

Оставалось положиться на судьбу. Успею на транспорт, значит, меня не достанут, перехватят меня - песенка спета. Чувствуется, охоту организовали серьезные люди.

Земные службы в космосе, а тем более на других планетах, ничего не значили, там были собственные, между ними, как мне было известно из газет, происходили трения. Влияние наших шпиков и ищеек кончалось у трапов космических кораблей. Я прекрасно знал это из множества фильмов о преступниках и сыщиках. Вот и нужно только - попасть туда.

В космопорт я приехал на метро, смешался с плотным потоком людей, спешащих в зал ожидания. Был напряжен, как струна. Успеют ли они, за несколько часов с момента, когда мой кровный тезка Харольд Лемке сделал признание, обнаружить мои следы и перекрыть дорогу на транспорт?

Слонялся по залу, внимательно приглядываясь к окружающим. Несколько раз мимо проходили одетые в голубую форму сотрудники охраны порядка. Ни один не обратил на меня внимания, даже не взглянул.

Я немного успокоился, но все равно, пока не объявили посадку на транспорт, непрерывно поглядывал вокруг, стараясь уловить какое-нибудь необычное движение.

Цепочка пассажиров,, проходя беглую проверку документов, двигалась к двери с высвеченной надписью "ПОСАДКА 78686". Рядом с двумя девушками, вежливо проверяющими талоны, молчаливо застыли четыре человека в форме.

Я старался держаться свободно, создать усилием воли невозмутимое выражение лица, но чувствовал, это плохо удаётся. Когда подошла очередь и я протянул паспорт с вложенным туда билетом и талоном на посадку, руки дрожали. Ещё на днях, приложив максимум старания, я заменил фотографию. Смущало не это - успели ли преследователи поставить на моем пути барьер?

Один из мужчин в голубом сделал шаг вперед и внимательно посмотрел на меня.

Девушка в это время сверила записи на билете и в пастор те, они сошлись - протянула мне документы. Руки не слушались, я не мог заставить себя взять протянутые бумаги. Все плыло перед глазами, а удивлялся, необъяснимая неподвижность сковала меня.

- Вам плохо?! - участливо спросил охранник.

- Нет, ничего, - промямлил я еле-еле, - не спал ночь, немного закружилась голова.

Он ловко выхватил документы, подхватил меня под локоть и сказал:

- Давайте, я вас провожу.

В его голосе была уверенность, он наверняка знал, что делал.

Внутри все оборвалось, спокойствие вернулось ко мне.

- Хорошо, - сказал я и безропотно пошел с ним. Все было кончено.

Но странно, вместо того чтобы свернуть к служебному коридору, он повел меня к площадке лифта, на которой собирались прошедшие проверку пассажиры.

- Не беспокойтесь. Сейчас пройдёт, - слабо улыбнувшись, сказал я.

Он кивнул и, доведя до площадки, покинул меня.

Я Перевел дух. Слабость в ногах не проходила, я присел на скамеечку. Неужели опять перехитрил их? Мне было всё равно. Потрясение оказалось настолько сильным, что мной овладело равнодушие к происходящему.

Словно во сне, я наблюдал, как ворота лифта мягко захлопнулись, он, качнувшись, стал опускаться к стартовой площадке, катился по подземному коридору, снова опускался, пока не оказался напротив входной двери транспорта.

Рядом, обворожительно улыбаясь, встала обаятельная стройная стюардесса.

- Добро пожаловать на борт транспорта, - радушно пригласила ока. Пассажиры втягивались внутрь, я нашел свою каюту и, войдя, плюхнулся на диван. Ноги не держали меня. Следом появилась пожилая женщина, поздоровалась и сообщила что мы с ней попутчики.

- Сколько осталось до отлета? - спросил я. Она посмотрела на часы. Тридцать минут.

Лежа на диване, я наблюдал за ней. Она основательно подготовилась к путешествию.

Из объемистой сумки появилась вазочка, - она поставила в нее цветы, переносное видео, несколько платьев на плечиках, тапочки и большой пакет, который она положила на стол.

- Люблю сладкое, - пояснила женщина, - на космических транспортах небольшой ассортимент, приходится брать с собой.

Дверь открылась, и вошла знакомая очаровательная стюардесса. Она заученно улыбнулась и обратилась к моей спутнице:

- Извините, произошло досадное недоразумение. Оказалось, вам выдан билет на занятое место.

- То есть как? - возмутилась женщина. - Я лечу к мужу, он администратор колонии на Юринале, его коэффициент "сто двенадцать". Что значит занятое место?!

- Простите, - сказала стюардесса, - но вам придется занять другую каюту, это место не ваше.

- Ничего не знаю, - сказала женщина и отвернулась. Стюардесса исчезла, а через минуту возвратилась снова, уже в сопровождении двух мужчин в форме звездных пилотов.

- - Командир корабля Бриге, - представился один. - Приносим извинения, билет на это место вам выдан ошибочно. Для вас приготовлена каюта одного класса с этой, - он посмотрел на меня и добавил: - Кстати, вашим соседом там будет девушка.

Попутчица вспыхнула и сказала:

- Хорошо, но я буду жаловаться.

Через пять минут, собрав вещи и не попрощавшись, она ушла.

Взлета я не почувствовал. Вспыхнула предупреждающая надпись, отразился в ушах комариный писк и пропал. Я протянул руку и включил бортовое видео. Стена каюты засветилась, потом вдруг стала прозрачной, и передо мной возникла черная картина космоса. Много раз видел её в фильмах, и признаться, она разочаровала меня.

Ожидал чего-нибудь более эффектного. Звезды на экране смазаны, транспорт уходил в подпространство.

Свобода, долгожданная свобода окружала меня - но я не радовался ей. Усталость овладела мной. Родная планета, год назад такая ласковая, стала мачехой. Среди огромной черной пустоты остался голубой шарик, где живут бывшие приятели одногруппники, родители которых заставили отказаться от меня, рыскают, пытаясь найти, испугать, поставить еще один эксперимент умные ученые люди. Ничего прежнего уже не будет, начинается другая жизнь, чужая и в то же время моя.

В дверь каюты постучали, затем она открылась, вошёл новый попутчик, невысокого роста старичок в старомодном костюме и с тросточкой в руке. Он остановился на пороге, прищурился, разглядывая противоположную стену-экран, где мерцала точками разноцветная бездна.

- Добрый вечер, молодой человек, - сказал негромко он. - Я не помешал?

- Нет, - ответил я.

Он присел на краешек своего дивана, отложил трость и выпрямился, не касаясь мягкой спинки.

- Вас не пугает эта пустота?

- Почему она должна пугать?

Старичок долго молчал, не отрывая взгляда от экрана, а затем негромко сказал:

- Она бесконечна... Жизнь человеческая - коротка.

- Ничего, на мой век хватит.

- Пожалуй. Поэтому завидую вам.

- Чего там завидовать, - буркнул я, садясь. - Подумаешь, эка невидаль. Вы тоже были молоды.

Старичок рассмеялся, но будто из вежливости, по обязанности:

- Не ценил... Хотя, кто знает, если бы молодость вернулась, не повторилось бы все так же. Путешествуете?

- Нет, завербовался на работу.

- Работа... - как бы про себя повторил старик, - довольны своей работой?

- Не знаю. Поживем - увидим.

- Вы никогда не размышляли о необъятности мира?

- Не приходилось.

- Жаль... Я последнее время часто об этом думаю. Иногда даже просыпаюсь по ночам... Человечество огромно - каждый лишь винтик в огромной машине цивилизации. Его легко заменить. Машина эта кажется мне всесильной, а иногда далекой от совершенства... Вот, к примеру, все мы разделены на двести рангов, - и это, должно быть, справедливо, потому что существует в человеке внутренний потенциал, потолок, выше которого он прыгнуть не может... С одной стороны, а с другой - человек смертен... Более того, независимо от своего ранга, от значимости он живет приблизительно одно и то же время. Так же болеет. Было бы правильней, если бы люди выше рангом и жили дольше. Вы не находите это справедливым?

- Не нахожу...

- Вам виднее, вам виднее... Впрочем, вы всегда непостижимы. Иногда кажется, что законы логики не действуют на вас.

- На кого на вас? - спросил я.

Старичок добродушно рассмеялся и посмотрел на меня. В его глазах прыгали хитрые искорки.

- На молодежь, конечно... - смеялся он. Он показался мне забавным старикашкой, добрым и немножко болтливым.

- Я слышал, старые люди не в состоянии понимать молодых.

- Упрёк справедливый, принимаю... Вы в школе хорошо учились?

- Неплохо.

- Что вы, к примеру, можете сказать об общественной иерархии цивилизации?

- Могу сказать, что директора школы видел часто, администратора района один раз, когда он приезжал на праздник начала учебного года, администратора города только по видео. Администратора планеты - тоже. Вот и все, совет администраторов планет составляет Центральный Совет, который решает вопросы в масштабе Заселенных Земель. Зреть их простому смертному не дано... Зачем вы спрашиваете?

- Интересно, насколько нынешняя молодежь осведомлена в этих вопросах... Как вы считаете, если возникла необходимость срочно принять решение, обязательно собирать Совет?

- Нет... Думаю, что нет.

- Правильно, администраторы планет не успеют посоветоваться... Должно быть, эта проблема искренне занимала старичка, потому что он глубоко задумался - скосил голову набок и полуприкрыл глаза.

- В наше время, - наконец сказал он, - люди слишком ленивы. Сдвинуться с места для нас проблема, а под лежачий камень, как известно, вода не течёт...

Он посмотрел на меня, словно ожидая ответа на свой непонятный вопрос, и, не дождавшись, продолжал:

- Что касается меня, то я боюсь космоса... Не потому, что он страшен или ему нет конца, - потому что в нем скрыто новое... Смешно, правда?

- Совсем не смешно, - сказал я.

- Вот видите, вы меня понимаете, а я вас - нет, - заливисто рассмеялся старичок.

В это время включилась трансляция, женский голос предупредил, что ужин начнется через десять минут. Оба ресторана уже открыты для желающих.

В дверь постучали, - блестя нашивками, вошел капитан транспорта и, вытянувшись по стойке "смирно", пригласил старичка на ужин в кают-компанию... Старичок, казалось, нисколько не удивился невероятному происшествию. Он кивнул и показал на меня.

- Если не возражаете, я буду с молодым другом. Капитан не возражал.

- Вы, должно быть, большой начальник? - спросил я. Он кивнул, вполне, впрочем, демократично.

- Какой у вас квалификационный балл? Он посмотрел на меня и сказал спокойно:

- "Двести". Я подпрыгнул на месте.

- Такого же не бывает!

- Случается иногда, - не согласился он. - Бывает даже не такое: люди, которые вообще не получают квалификации.

- Не может быть, - сказал я довольно кисло.

- Могут быть и бывают.

После ужина, на котором команда трансперта постаралась блеснуть гостеприимством, мы вернулись в каюту.

Странно, должно быть, но лоск и светскость вечера, его богатство, экзотичность обстановки не произвели впечатления. Я с особой остротой чувствовал себя вором, словно бы присвоил право сидеть рядом с вежливым старичком, одним из умнейших людей цивилизации.

- Мой балл "сорок два", - сказал я, когда дверь закрылась и мы остались одни.

- "Сорок два", - повторил он медленно. - Может быть, и так... Вас смущает наше знакомство? Да, в нем много необычного... Он некоторое время разглядывал меня, затем сказал:

- Через час транспорт делает остановку. Я покину вас. Меня не оставляет мысль, что вас что-то гнетет. Не поделитесь ли со мной проблемами? В моих руках сосредоточена большая власть, невероятная. Я иногда не подозреваю о размерах её... Думаю, в моих силах помочь вам.

- Почему?

- Потому, что вы мне понравились, - рассмеялся он. Но смеялись одни губы, глаза же оставались проницательно печальны.

- У меня все хорошо, - сказал я.

- Как знаете, - произнес он, вставая. - Мне пора... поверьте, приятно было с вами познакомиться.

- Вы мне тоже понравились, - ответил я, пожимая его руку. Заснул быстро, длинный тяжелый день сделал свое дело... Совсем не давно я гордился индексом "сто четыре", считал себя избранным и начинал посматривать свысока на остальных людей. Нынешний балл, "сорок два", показался мизерным и сначала оскорбил меня...

Прошло немного времени - я обнаруживаю равнодушие ко всем на свете баллам. Вам всё равно, есть ли у меня балл, нет ли его...

Может быть, высшая справедливость в том и состоит, чтобы никакого балла не было, а человек всего добивался сам, своим потом и кровью Если он человек... Добрый старик наверняка что-нибудь бы смог сделать для меня, если бы я попросил... Но меня не волновала его помощь... Более того, я не хотел ее...

Полет на транспорте продолжался четверо суток, после этого я летел неделю на другом корабле. Поменьше, потом пересел на небольшой рейсовый корабль, а он уж доставил меня к месту назначения. Со скукой разглядывал я местные достопримечательности. Планета, на которой оказался, относилась к разряду вечно новых планет. Администрация ее готовилась пышно отметить тысячелетие со дня высадки первых переселенцев, которое исполнялось в будущем году. С тех пор мало что изменилось на планете. По-прежнему два небольших поселка обслуживали несколько шахт, в которых автоматы тысячелетней давности конструкции исправно добывали титановую руду. Жизнь текла неторопливо, каждому новому человеку были рады... Первые недели я еще мог там находиться. Работа оказалась не тяжелой, в основном приходилось заниматься документами. В моем распоряжении был универсальный робот и две лаборантки, которые, как и все женщины цивилизации, пожелавшие работать, не получали за это денег, а делали это из энтузиазма.

Документация быстро надоела до чертиков, я стал уже через несколько дней отлынивать от нее, шатался по окрестностям, невзирая на местные легенды о подземных тварях, умыкающих людей в недра планеты.

Подземных тварей я, должно быть, не заинтересовал, окрестности поражали однообразием - холмистая равнина, покрытая сиреневыми невысокими кустами, - и тоска моя превратилась в муку.

Через месяц я пришел к администратору колонии и предложил расторгнуть договор.

Он посмотрел на меня недоуменно и приподнялся из-за стола.

- Что вы хотите? Вас не устраивает оплата? По-моему, она не плохая. Масса всевозможных надбавок. За удаленность, за климатические условия, за отсутствие естественных водоемов, еще и еще. Для своего коэффициента вы получаете максимум.

Что вас не устраивает?

Я пожал плечами.

- Вы - странный человек... Сообщаю: расторгнуть договор я не вправе. Для этого нужны уважительные причины, перечисленные в соответствующих пунктах законодательства. Насколько понимаю, ни одной из этих уважительных причин у вас нет. Если не согласны, подавайте в суд, только предупреждаю, закон всегда на стороне правых, то есть администрации. Не забудьте и о компенсации тех средств, которые на вас затрачены. Стоимость проезда сюда обойдется вам во много раз больше, чем вы здесь пока заработали.

- Не могу здесь жить, мне тошно, - сказал я.

- Если тошнит, обратитесь к врачу.

Так я и ушёл ни с чем.

Но видеть одних и тех же людей, робота-универсала и двух лаборанток, каждый день надевающих на себя что-нибудь новенькое, высмотренное в журналах мод, с оказией попадающих на планету, я не мог.

В забытом богом поселке жизнь текла неторопливо. Руда исправно добывалась. На обогатительной фабрике автоматы круглосуточно извлекали из нее чистый элемент.

Грузовые корабли забирали титан и с завидным постоянством, ровно через день, в шесть часов вечера по местному времени, взлетали в космос, содрогаясь от тяжести полностью нагруженных трюмов... Каждый занимался своим делом, вечером ходили в кино, организовывали пирушки на свежем воздухе, во время которых некоторые особенно набравшиеся колонисты во весь голос призывали на поединок подземных чудовищ. Чудовища, даже если и были, давно попрятались от страха перед бесшабашностью пришлых людей.

Приглашали и меня, но с каждым разом я соглашался все более неохотно. Знаменитую историю о веселом инженере Ирвине, провалившемся однажды в яму и кричавшем оттуда замогильным голосом, я знал наизусть. Какой-нибудь старожил рассказывал ее каждый раз заново, по обычаю нужно было делать вид, что слышишь ее впервые и как можно, более искренне изумляться находчивости инженера.

Однажды пришла мысль, что злополучная машина, обделившая меня когда-то, на самом-то деле права, я не пригоден ни к одному делу, которым призваны заниматься люди.

Что я ценил, кроме собственной свободы, - ничего! Зачем она нужна?! Все миры похожи один на другой. Все люди одинаковы. Их разделяет только балл, который они получают после окончания школы... Куда я бегу, если мое предназначение быть лишь предметом для исследования наукой. Они полгода определяли патологию, скрытую во мне. Так и не смогли... Она на поверхности, чтобы добраться до нее, не нужно глубоко копать - я ни к чему не пригоден.

Коли так, то могу, конечно, еще раз достать паспорт, еще раз попытаться заняться не своим делом - результат будет тот же. Могу забраться в городскую кассу и обчистить ее. У меня появится куча денег. Могу сбежать отсюда и предаться увеселениям, благо мест в цивилизации для этого достаточно, - но и развлечения утомят... У меня нет дела, ради которого можно было бы жить. Я - пустое место!

Нуль!

Чтобы существовать, приходится выдавать себя за других, но что я фальшивка, начинаю чувствовать сам, потом почувствуют и окружающие...

На меня уже начинали посматривать косо, я был не похож на жизнерадостных колонистов.

Нынешний коэффициент отделял меня от тех, у кого он был ниже - рабочих, поваров в столовой, работников почты и магазинов. В то же время узкий круг специалистов, имеющих балл больше, был так же недоступен мне. Я чувствовал себя в слоеном пироге, в котором мне раз и навсегда отведено определенное место.

Дошло до того, что я начал с удовольствием вспоминать дни, когда, надо мной висела опасность, меня преследовали ученые мужи, поднявшие на ноги розыскную службу Земли. Тогда была цель - избежав преследования - теперь же ничего нет.

Существование стало терять смысл.

Я перестал ходить на работу, устраивался где-нибудь подальше от городка, чтобы здания и порт пропадали за холмами, собирал сухие ветки и разводил костер.

Смотрел на красноватое пламя, сидел, положив голову на колени, и думал. О чем я думал среди сиреневого приволья чужой планеты? Трудно сказать.

Мысли текли сами по себе, иногда останавливаясь на чем-то, перескакивая с одного на другое, в них не было последовательности. Меня это устраивало, так и должно быть с человеком, который ничего из себя не представляет. В них перемешалось все: воспоминания детства, образы друзей, которые забыли обо мне, презрение к женщинам, в крови которых предательство, живые картинки случившегося со мной за этот год... Я почему-то с удовольствием вспоминал корягу, на которой плыл когда-то по незнакомой речке, и лужу, где брал воду для того, чтобы приготовить кофе.

- Что вы тут делаете?

Оказалось, меня в уединении потревожили администратор колонии и еще несколько ответственных лиц, стоявших рядом с ним с выражением тревожного любопытства на лицах.

- Что это? - с недоумением спрашивали они.

- Костёр, - отвечал я. - Так горит дерево на воздухе.

- Зачем?

- Не знаю, - пожимал я плечами, - так хочется.

- Пойдемте с нами, - говорили они мне.

Я подчинился их требованию. Они уговаривали негромко и вежливо. Ни в чём не перечили, и я понял - они считают, что я сошел с ума.

Через день меня забрал с планеты Бельведер маленький санитарный корабль. Он быстро мчал в пустоте космоса, сжимая в движках пространство.

Я знал, он везёт меня в госпиталь. Где меня будут лечить. Если я на самом деле сумасшедший. Что в этом удивительного?.. Я на самом деле нуждаюсь в лечении.

Больница, в которую меня привезли, находилась на очень зелёной планете, имени которой мне не сказали. У меня осталось от неё ощущение огромного парка.

Невысокие корпуса больницы, легкие на вид здания, окружала ухоженная до предела природа. Кусты и трава были подстрижены, земля под деревьями взрыхлялась два раза в день, больные, желающие потрудиться, ещё и поливали её. Мы приехали из космопорта перед обедом, когда некоторые из них, с лейками и граблями, возвращались в жилой корпус.

Я обратил внимание, что все они крепкие и молодые. Мотыги и лейки в их могучих руках казались игрушечными.

- Откуда? - спросили они.

Я назвал планету.

Они в недоумении переглянулись.

Такое же удивление на лицах я увидел у дежурных врачей.

Автомат экспресс- диагноза мучил меня минут двадцать, врачи успели познакомиться с сопроводительными документами и встретили меня во всеоружии своей науки. Мой организм оказался в норме, никаких нарушений автомат не нашел.

- Значит, так: беспричинная депрессия, стремление оставаться в одиночестве, в связи с чем частичное неприятие людей, восстановление заложенных в наследственных отделах памяти архаичных стремлений, а именно, влечение к огню, - перечисляли они симптомы моей болезни, - частичная потеря трудоспособности, влечение к созерцательности...

- Коэффициент довольно низкий, "сорок два", - уточнил один из присутствующих Должно быть, мой случай был нетипичным, трое врачей долго разглядывали меня и задавали массу вопросов, внутренний смысл которых был как на ладони.

Интересовались, где я провел детство, какая обстановка была в семье, что побудило меня завербоваться так далеко от Земли.

Спрашивайте, спрашивайте, злорадно думал я, все равно никто из вас ни о чём не догадается. Никто не сможет открыть мой ларчик.

- Вы, наверное, считаете себя здоровым? - спросил один из них. Я пожал плечами.

- Конечно, считаете. Но между тем вы больны. Вероятно, у вас особенно чуткая и легкоранимая нервная система. Поэтому видимых причин для возникновения болезни мы не нашли. На некоторое время оставим вас здесь, постараемся выяснить эти причины и после соответствующего лечения вернем вас в строй... Контингент больных специфичен, постарайтесь найти с ними общий язык. Правда, ваш коэффициент несколько ниже, чем у них, - это не должно настораживать. Здесь все равны, у нас нет высоких или низких коэффициентов - у нас больные, наша задача сделать так, чтобы болезнь ваша поскорее прошла.

Оказалось, не напрасно они предупреждали о специфичности контингента. В наш век душевной гармонии и уверенности в будущем сходили с ума редко... В клинике лечились экипажи кораблей-разведчиков, работа которых - вторгаться в неведомое.

Через несколько дней я перезнакомился со всеми, и их чудесные рассказы на некоторое время отвлекли меня от тяжелых мыслей.

Все они были выздоравливающие, спокойствие возвращалось к ним, они собирались по вечерам у входа в корпус, чтобы делиться воспоминаниями. Никто из них уже не будет летать на разведчике - они не сожалели об этом. Просто кончился один этап их биографии и начинался другой, когда их после комиссии будут направлять пилотами на спокойные внутренние линии Заселенных Земель.

Я полюбил молча сидеть среди них и слушать. О каких только невероятностях не пришлось узнать! Отчаянные ребята садились на огнедышащие планеты, погружались в пучины неведомых ядовитых океанов, сталкивались с неразумными формами агрессивной неорганической жизни, их засасывало притяжение могучих "карликов" и "черных дыр", они попадали в свистопляску потоков времени, пролетали сквозь таинственные области, где действовали неизвестные законы мироздания... я завидовал их смелости и хладнокровию. Они достойно, с большой выдержкой вели себя в самых невероятных ситуациях...

Их рассказы были рассказами профессионалов профессионалам, без тени выдумки, четкие и взвешенные... Но скоро, чуть ли не на следующий день, я заметил странное обстоятельство. Ни один из них не испытывал любопытства к необычным местам и необъяснимым явлениям, с которыми пришлось столкнуться.

Бывать в подобных ситуациях была их работа, они исправно выполняли ее, но когда я просил назвать самое красивое место или пытался выяснить, не хотелось бы им вернуться обратно, что-нибудь предпринять самостоятельно, по своей воле - они смотрели недоуменно... Мне показалось, что у них любопытство отсутствует напрочь - они не испытывали интереса даже к собственному недомоганию, полностью полагаясь на врачей. А те, насколько я заметил, никогда не интересовались красочными историями подопечных.

У меня было много свободного времени. Лечебными процедурами не досаждали, потому что пришли к выводу, что мой случай чрезвычайно сложный и спешность в выборе метода может повредить. Так что медики не торопились решать мою судьбу.

Бравые ребята были заняты собой. Один не расставался с зеркалом, рассматривая, как убывает под действием чудотворных лекарств нервный тик и щека дергается не так заметно, другой не вылазил из бассейна, видя укрепление нервов в водных процедурах, третий постигал тайны самовнушения и под руководством тренера - высокого худого врача со странной фамилией Викорук - пребывал большую часть суток в нирване... У меня было время рассуждать, и я поневоле предавался этому занятию. Нельзя сказать, чтобы оно очень уж тяготило - я неожиданно додумался:

все люди, с которыми встречался за последний год, не были любопытны. Никого ничего не волновало, кроме насущных повседневных дел, Я привык к этому, казалось естественным, что пилоты-разведчики зевали от скуки, глядя на загадочные миры, что врачи погрязли в справочниках и данных анализов, наверняка не запомнив меня в лицо, что женщин, которых встречал, интересовал только мой коэффициент, по нему они судили о моих внутренних достоинствах, что коэффициент властвовал везде, ему, словно старинному идолу, поклонялась цивилизация.

В книжках, которые отец приносил с работы, я обнаружил странные произведения, написанные строчками, - они долгое время оставались Для меня непонятными. Их называли когда-то "стихи"... Я иногда, если дома никого не было, читал их шепотом. Странная власть звуков пугала. Потом, втайне от родителей, я полюбил читать их - дикая, необузданная первобытная фантазия овладевала мной, становилось жутко от ощущения бездонности чужого воображения... Отец по вечерам, пододвинув настольную лампу, склонялся над стопками книг. Аккуратно заполнял формуляры, перелистывал страницы, чтобы убедиться, что каждая находится в наличии, и ни разу не попытался прочитать немного из того, что проходило перед его глазами.

- Зачем? - как-то объяснил он в ответ на мой вопрос. - У каждого своя работа.

Читать - работа историков. Они извлекут из чтения максимальную пользу. Я слышал, что многое в книгах не соответствует действительности... Древние, до принятия цивилизацией квалификационной системы, любили приврать. Это был мир лжецов. Они так натренировались в этом деле, что зачастую отличить правду от лжи невозможно.

Вот, например, в этой книге, - он показал мне пухлый том, - идет речь о путешествиях на Луну при помощи выстрела из пушки... удивительные лжецы... Я не завидую бедным историкам, им досталась неблагодарная работа разбираться в человеческих пороках.

Лицо отца приобретало горестное и строгое выражение, он отворачивался от меня и продолжал свою каждовечернюю кропотливую работу - пересчитывание страниц...

Равнодушные учителя, равнодушные нищие, равнодушные ученые - целый мир равнодушных людей.

Теперь я знаю, что живу в мире нормальных разумных существ. Ничто не может нарушить их спокойствия, поколебать бесстрастный рассудок.

Из-за великолепных историй, которыми делились разведчики, и собственных размышлений, занимавших меня, я не ощущал течения времени. Отдыхал от Бельведера, где мне было невообразимо одиноко.

Днями я гулял по парку, пристрастился поливать из большой лейки флоксы, они особенно нравились мне. Несложный труд приносил успокоение, я забывал о собственной катастрофе, вернее, не забывал, но она больше не казалась мне значительной.

Быть спокойным созерцателем, с интересом оглядывающимся вокруг, первое время нравилось мне. Понимал, состояние, в котором пребывал, временное, что так долго продолжаться не может. Мне необходим был отдых, я получил его.

Я еще находился в покое, а внутри уже зрели цветы недовольства - уже что-то восставало во мне против бесцельной больничной жизни.

Неизвестно, что бы случилось дальше, если бы однажды - прошло месяца два, как я попал в больницу, - меня не вызвали на консилиум. Впрочем, это так называлось - меня осмотрел незнакомый врач, пожилой, с небольшой седой бородой, переглянулся с коллегами и хмыкнул вроде бы от смущения. Позже мне сообщили, что меня переводят в центральный госпиталь, на родину нашей цивилизации - Землю!

Местные медики чуть не заплакали от восторга.

Я догадался, кончается беззаботная жизнь.

Ночью, проснувшись, я почувствовал, как вязкая пелена спокойствия исчезла и безысходная тревога овладела мной снова.

Я встал с постели, сел в мягкое удобное кресло и стал смотреть в огромное, в полстены, окно. Сразу четыре Луны лоснящимся светом окутывали дорожки парка и пирамиды деревьев, уронивших вниз утомленные ветви. Местный ручной зверек Гума, заменявший нам собачку, бродил перед корпусом, принюхиваясь к земле всеми двумя головами, его верхний глаз на хвосте покачивался из стороны в сторону. Смешной Гума - страстный любитель ночной охоты и больничных объедков... Счастливец.

Утром в сопровождении доктора с бородкой мы сели на пассажирский транспорт прямого сообщения с Землей. Он ходил редко, раз в месяц, но все равно каюты его были заполнены не более чем наполовину. В госпитале мне дали баночку зелененьких таблеток, сопроводив инструкцией, как их употреблять, чтобы избежать депрессий, но я выбросил их в унитаз. Доктор вёз целую сумку свистящих ракушек, которыми усыпаны местные парки. На Земле они считаются редким сувениром.

Ничего не напоминало об опасности. Но на Земле меня поджидали экспериментаторы, сбившиеся, должно быть, с ног в бесплодных поисках. Стоит появиться там, как меня тут же опознают. Нужно что-то делать, что-то срочно предпринимать, время размышлений прошло.

- Какое лечение мне предстоит? - поинтересовался я.

- У нас сосредоточены самые новейшие средства... - пояснил доктор. - За свое здоровье вы можете не беспокоиться. Мы решили перевезти вас, потому что ваш случай представляет большой интерес для науки. Психиатрия цивилизации справедливо гордится тем, что созданы практически исключающие нервные срывы условия для жизни населения. Никаких стрессовых ситуаций. Мы занимаемся профилактикой. При первых признаках неврозов больной - еще не заболевший - является в пункт предварительной помощи и получает там все необходимое... Вы, к сожалению, запущены, не ясны полностью причины, пагубно повлиявшие на ваше здоровье. Прежде всего нужно разобраться в них...

Если бы он знал причины...

Транспорт приземлился точно по расписанию. Сбегать в порту я не хотел. В подобных местах опознать меня могли наверняка. Нужно было подготовиться и подумать.

На Земле была ранняя осень. Вдалеке желтели деревья, окружавшие космопорт.

Воздух был прохладным и свежим! Как я все-таки любил эту планету!

Нас поджидал санитарный аэролёт. Через пятнадцать минут после вылета из порта Вамопы мы ужи приземлялись на аэролётной площадке центрального госпиталя. С воздуха я обратил внимание на высоченный забор, окружавший территорию. Скорее всего, здесь на самом деле занимались запущенными случаями.

Когда длинной асфальтированной дорожкой мимо нескольких корпусов мы шли к административному, я видел в отсвечивающих окнах бледные лица, прильнувшие к ним. На территории стояла мрачная тишина и не видно было ни души.

- Больных не выпускают, - пояснил доктор. - Существуют специальные часы, отведенные для прогулок.

Из добренького и словоохотливого, каким он показался в транспорте, доктор на глазах превращался в сухого и делового.

Я понял, из этого места нужно сматываться как можно скорей.

В стороне виднелись серые приземистые бараки, обнесенные невысоким зеленым штакетником. Земля перед ними была изрыта, будто ее вскопали мотыгами.

- Что это? - спросил я.

- Подсобное хозяйство, - недовольно ответил доктор. - Вы задаете столько вопросов, что я едва успеваю отвечать...

Мы прилетели поздно, главный врач уже уехал, и меня поместили в палату для временных больных.

Это была небольшая комната с мягкими стенами и полом. Мебели в ней почти не было: удобный диван, стол и стул. Все это оказалось привинченным к полу.

К появлению здесь пациентов подготовились солидно. И это палата для временных!

Что же тогда творится у постоянных? И кто они такие, эти постоянные?..

Едва дождавшись вечера, я подошел к окну, внимательно посмотрел, нет ли кого поблизости, и изо всех сил ударил рукой по стеклу. Оно не поддалось. Ударил еще раз. Стало больно руке... Они обхитрили меня!

Дверь в палату была закрыта, но на ней виднелись какие-то кнопки. Я нажал все разом. Что-то взвыло, зажегся верхний свет, полилась из раковины вода, загорелся экран видео, вставленный в стену, затрезвонил за дверью звонок...

Прислушался, грохнул кулаком по кнопкам еще. В коридоре послышались торопливые шаги. Упал перед дверью, несколько раз дернулся, будто в конвульсиях. У одного из пилотов-разведчиков из прежней больницы случались подобные припадки, и я знал, как они выглядят.

Дверь открылась, человек в белом халате несколько мгновений смотрел, как я катаюсь по полу, потом ринулся назад, должно быть, за подмогой.

Я не стал медлить, вскочил и ринулся в коридор, по нему в противоположную сторону, к лестнице, по которой поднимался сегодня. К счастью, наружные двери не были заперты, и я выскочил на улицу. Теперь нужно незамеченным добраться до аэролётной площадки. Я нырнул в низкие кусты и под их прикрытием, сгорбившись, побежал в ее сторону. На втором этаже корпуса, где я только что был, загорелся яркий свет и затренькал злой колокольчик. Нужно торопиться!

Но я не успел. На площадке у двух санитарных аэролётов уже стояли люди и беспокойно огладывались по сторонам. Мощные светильники позволяли отчетливо видеть, как они крутили головами, прислушиваясь к темноте. Уличные фонари, едва мерцавшие, стали разгораться, я понял, что скоро стану виден как на ладони.

Казалось, спасения нет. Вдруг зашелестело и ласковый женский голос негромко заворковал где-то рядом: "Харольд Лемке, вернитесь, вам не сделают ничего плохого". Голос увещевал меня, интонации его были мягкими, дружескими. Я упал на землю, стиснул голову руками и заплакал. Сзади полыхал склад, я забрался туда, умудрился поджечь, кричал что-то безумным голосом оттуда, чтобы они убедились - я там. Потом незаметно выбрался. Это нетрудно было сделать - я попал туда по той же трубе, по которой уполз. Народ суетился вокруг пожара. Минут через десять небо озарилось лучами прожекторов - прилетели пожарные аэролёты. Они залили склад пеной, она сахарной горой возвышалась теперь на месте здания. Это было красиво: и пожар, и появление пожарных, и толстые белые струи, падающие в огонь.

Я с горькой усмешкой просмотрел всю картину, от начала и до конца. Теперь я получил небольшую передышку - они уверены, что я сгорел, раньше утра поиски обуглившегося трупа не начнут. А до утра времени много, можно что-нибудь придумать.

Тревога была всеобщая, по освещенным дорожкам пробегали взволнованные медики, большинство их было в белых халатах - я ненавидел этот цвет, Среди ярких ночных зданий лишь сумрачная группа низких бараков в стороне, метрах в трехстах, оставалась безмятежно погруженной в сон. Я припомнил, как сопровождавший меня доктор объяснил - дай бог ему здоровья, - что это подсобное хозяйство.

Туда-то, то ползком, то короткими перебежками, то трусливым шагом загнанного зверя, я и направил стопы.

Только одна мысль, одно желание владело мной - выбраться отсюда. До серого приземистого здания я добрался удачно, меня никто не заметил. За стеной ночевали животные, - нужно было отсидеться. Я приоткрыл дверь, она заскрипела, из душной темноты пахнуло незнакомым теплым запахом. Я почувствовал легкую тошноту, но она и обрадовала - здесь нет людей.

В бледном отсвете окон то тут, то там виднелись смутные белые тела. Некоторые из них тяжело вздыхали. Пространство вокруг было усеяно свиньями... Где же мне найти местечко?

Я шел между ними, чавкая ногами в какой-то жиже, они не боялись меня. Некоторые приподнимали голову, смотрели и негромко успокоительно хрюкали. Я почти ничего не видел - шумные сонные вздохи и миролюбивое похрюкивание. Наконец, несколько впереди, слева, различил темный большой бугор. Это оказалось прелое сено, наваленное в кучу, делать нечего, другое столь же удобное место я вряд ли смогу отыскать...

Сено влажное и теплое - я устроился сбоку, сделал ямку и улегся. К запаху навоза я притерпелся, он не казался больше невыносимым... Нужно что-то придумать, какой-то способ выскользнуть из госпиталя. Свобода мерещилась и звала к себе!

Возбуждение от побега, разочарование при виде людей на аэролётной площадке, от поджога склада, тесной трубы, по которой полз, постепенно проходило. Еще хотелось бороться, азарт кипел во мне, казалось, что стоит посражаться, что неизвестно, кто кого. Но тропическая влажная темнота, полная испарений, вздохов бесчисленного количества животных, успокаивала. Всё здесь было лениво и неспешно.

Успокаивался и я. Попытался размышлять, что же предпринять, чтобы вырваться на свободу. Спать не хотелось, но и не хотелось уже бежать, красться, угонять аэролёты, не хотелось вообще двигаться, словно бы движением своим я мог нарушить тишину и мир огромного с невысокими потолками зала.

Хорошо, я верю в себя, мне всегда удается задуманное, я вырвусь и отсюда. Что буду делать потом, куда поеду, с кем буду говорить, за кого себя выдавать?

Родная Земля, ставшая мачехой, преследует, не любит - под крылом ее нелюбви я изменился, мягкость и самолюбие обтекли с меня, я становлюсь другим, расчетливым и беспощадным. Как жить? С упрямой тупостью цепляться за существование, за свободу - обманывать, красть, скрываться от людей, которых мне так не хватает?

Куда деться среди вселенского равнодушия? Ответа я не знал, зато мог предположить, что мои научные преследователи все еще разыскивают меня, чтобы определить в резервацию или учинить долгожданный суд. Они ничего не забывают, по-прежнему, даже сильней, чем прежде, хотят расправиться со мной... Попав на свободу, я скоро, через час или два, насыщусь ею, и она покажется клеткой.

Раздвинувшееся вокруг пространство опять станет мне мало, нужно будет бежать дальше. Я снова могу купить паспорт, завербоваться в забытый богом угол, которых мириады, как звезд на небе, но и тогда обнаружу себя. Не могу ничего делать, нигде не могу быть, мне не по душе никакое занятие. Машина не ошиблась, не найдя мою предрасположенность, - ее нет. Я с готовностью могу начать строить здания, или добывать руду, или складывать из отдельных молекул неизвестный материал, или еще что-нибудь, но скоро это наскучит. Окружающие станут подозрительно присматриваться ко мне и гадать про меня в стороне. И решат, что я болен. У меня нет будущего, нет своего дома, мне не на что надеяться. Все, что осталось у меня, любопытство к жизни. Хочется путешествовать, но не бежать, хочется заглянуть в чужие миры, восхититься ими и устремиться к другим, хочется, чтобы рядом был хоть один человек, который бы понимал меня и которому я был бы дорог.

Но даже папа и мама смирились с неизбежным - память об их несостоявшихся надеждах тяжелым камнем лежит у меня на душе. Конечно же, словно колобок из старинной сказки, я укачусь отсюда, так будет, но что станет со мной потом?..

За низкими продолговатыми окнами начало светать. Лежащая невдалеке большая свинья с черными пятнами на боку повернулась и неторопливо встала на короткие твердые ножки. Приподнялась, шевеля пятачком, и заметила меня. Уставилась прямо в лицо маленькими глазками, вопросительно хрюкнула. Она не могла понять, кто я такой, друг или враг? Должно быть, решила, что я не несу опасности, потому что подошла ко мне и легонько требовательно коснулась пятачком. Я протянул руку и почесал ее за ухом. Глазки ее блаженно закрылись. Она вытянула морду и стала довольно похрюкивать. Я не был ей противен, она хотела стать моим другом. Я был рад, что нашлось на свете хоть одно живое существо, которому бы этого хотелось.

Ночное тягостное настроение прошло, я желал действовать. Нет, они не получат меня. Пусть мне предстоит скитаться, спать со свиньями, есть с ними из одного корыта, но они не получат меня, я буду жить. И пока жив, я - победитель!

За стеной послышался тихий звук мотора и голоса. Я отдернул руку - мой новый друг недоуменно поднял голову, прислушиваясь. Я стал закапываться в сено. Опять появились люди - преследователи и враги.

В щелочку было видно, как метрах в двадцати поползли в стороны огромные створки ворот. За ними, вплотную, стоял большой коричневый грузовик. Задний борт у него был открыт, образовав трап. Значит, не ищут меня, а приехали забирать свиней.

Что ж, очень хорошо.

Голоса приблизились, я различил несколько человек, остановившихся на пороге, в свете наступающего дня.

- Выбирайте упитанных, - сказал один, - побыстрей загоняйте, мы и так опаздываем. Из-за этого сгоревшего сумасшедшего можем не успеть к шести на бойню.

- Какого черта он решил устроить фейерверк? - спросил другой.

- Кто их знает. Наверное, он огнепоклонник. Его привезли с границы Заселенных Земель, там все большие чудаки.

Люди в воротах рассмеялись, а я желчно усмехнулся. Я жив - огонь не берет меня.

Двое вошли в полумрак и стали тонкими длинными палочками поднимать свиней и затенять их по трапу в фургон. Я внимательно наблюдал за ними нужно поймать момент.

Он скоро представился. Одна свинья не захотела подниматься в машину и, внезапно рванувшись, выбежала на улицу. Загонщики бросились за ней.

Я вскочил и ринулся к грузовику. Пробежав по трапу, кинулся в гущу свиней к заднему борту, упал, спрятавшись за ними. Строптивое животное водворили на место, и скоро мы отъехали. В бортах фургона были Небольшие щели, и я наблюдал, как машина подкатила к проходной, как охранник перекинулся двумя словами с водителем и грузчиками. Ворота распахнулись очередной мой побег вступил в завершающую фазу.

Только почему-то с каждым мгновеньем на душе становилось тяжелей. Я сидел, прислонившись спиной к борту, свиньи стояли. Их длинные морды были смирны и тупы. Интересно, здесь ли та, которую я чесал за ухом? Или ей повезло и безмятежное существование ее не оборвется сегодня на бойне?

Ведь их везут убивать. Через несколько часов никого из них не будет глупых, полных равнодушного ожидания. Их тревожит лишь смена обстановки никто из них не подозревает о своей участи. Не может подозревать - им крупно повезло... Не повезло мне.

Фургон выехал на пустынную в этот час автостраду и, набрав скорость, ровно заскользил по блестящей поверхности. Ближайшая свинья, успокоившись, улеглась, - я ощутил ногами ее теплый тяжелый бок...

Ветер свистел по сторонам, но в моем углу было спокойно. Попутчики привыкли к новой обстановке и стали постепенно укладываться.

Хорошо бы ни о чем не думать, лежать в дремоте и ждать, когда откроются ворота бойни, там все кончится быстро. Но я убегаю и буду убегать всегда. Бесцельно, без шансов на успех, но упрямо, упрямо, упрямо... У меня нет надежды, есть тупое упрямство, оно выше доводов разума. Я, едущий в грузовике, знаю - сопротивление бесполезно, мир обложил меня со всех сторон, и кольцо окружения сжимается. Я не сдамся. Буду кусаться и царапаться, буду бежать, пока есть силы. Мы все здесь, в фургоне, братья нас ждет одно...

Я улегся на спину, прижался к теплому щетинистому боку и стал смотреть в небо.

Печаль пробралась в сердце, бездонная глубина пространства притягивала свободой, но я чувствовал обман голубого пространства. Мне никогда не достичь его.

Небо было изменчиво, плыли по нему легкие белые облака, они принимали разные формы, причудливые - я усмехнулся. Еще недавно, в детстве, мне нравилось представлять из них каких-нибудь фантастических зверей...

Мелькнула тень.

Я встрепенулся: нас обогнал низколетящий аэролёт дорожной службы. Он так неожиданно пролетел, что я не успел испугаться.

Следом пронеслись еще две машины, на этот раз тяжелых, их было слышно. Я приподнялся: они низко пронеслись над грузовиком. Одна была необычна такие я видел по видео, в программах известий. Черный блестящий азролёт был представительской машиной, в подобных администраторы иных планет совершали официальные путешествия по Земле.

Я с любопытством посмотрел им в след: живут же люди, черт возьми, в этом лучшем из миров поистине можно встретить что угодно.

Аэролёт дорожной службы, летевший впереди, вдруг снизился и, сбросив скорость, сел на шоссе, прямо на линии нашей машины. Оставшиеся, представительский и еще один, поменьше, с могучими буграми двигателей по бокам, пролетев немного, остановились и стали медленно снижаться. Очевидно, великие мира сего решили размяться пешочком.

Между тем грузовик приближался к ним и уже стал притормаживать. Ни на нашей стороне шоссе, ни на противоположной не было ни одной машины.

Я стоял, заглядывая в щелочку ограждения. Может быть, воспользоваться заминкой и попрощаться с грузовиком? Слева, метрах в трехстах, начиналась полоса деревьев, так что момент был самый что ни на есть удобный.

Аэролёты не думали улетать. Из каждого вышли люди, было видно, как утренний ветер треплет полы их плащей. Фургон тихо подъехал к первому аэролёту и остановился.

Дверь кабины открылась, но строгий голос из патрульного аэролёта, усиленный динамиком, приказал:

- Водитель, оставаться на месте!

Несколько человек в форме дорожной службы, не останавливаясь, прошли машину и быстрым шагом направились дальше.

Что бы это значило?

Я на всякий случай лег, спрятавшись за ближайшей свиньей. Бежать немыслимо, я слышал сухие шаги многих людей, - что им нужно от нашей машины? Вдруг они захотели свежей свинины и решили забрать с собой одну из наших? Такое тоже могло быть.

Задний борт фургона задрожал и стал опускаться. Свиньи повскакивали и обеспокоенно захрюкали. Это хорошо, разглядеть меня стало совершенно невозможно.

Я не видел происходящего, но по звукам, доносившимся до меня, мог кое-что представить.

Эти люди опустили борт и стали выгонять свиней!.. Причем ни водителя, ни загонщиков из кабины так и не выпустили.

Что делать - я оказался в ловушке. Что сказать, если они заметят меня?

Свиньи, похрюкивая и топая по полу ногами, сбегали с фургона. Должно быть, они решили выпустить всех.

Прятаться дольше бессмысленно.

Я вздохнул поглубже и встал.

Три огромных мордоворота, ростом на голову выше меня, одетых в безупречные стандартные костюмы, довольно вежливо выгоняли из кузова свиней. Те особенно не сопротивлялись - работа шла споро.

На меня они не обратили внимания. Я стоял, прислонившись к кабине, смотрел на них и молчал. От аккуратно одетых мужчин исходила грубая непобедимая сила.

Четкими выверенными движениями они напоминали механизмы... Ни один из них не посмотрел на меня, но я готов поклясться, они видели меня, и мое появление не было для них неожиданностью.

Один прошел совсем рядом, подгоняя очередную свинью. Я почувствовал запах дорогого одеколона. Этот может сломать меня шутя, и ведь ещё есть второй.

Сопротивляться бессмысленно.

Они освободили кузов, казалось, за одно мгновенье. Кроме меня и их, в кузове никого не осталось.

Я смотрел вдаль - метрах в двухстах от нас дорожная служба перекрыла движение.

Там стоял патрульный аэролёт и скопилось с десяток машин.

Могучие мордовороты внезапно замерли и почтительно вытянулись.

Послышался скрип трапа, и в кузов неторопливо поднялся низенький старичок, с которым я уже был знаком... Летел с ним когда-то на транспорте... Ему нравилось развлекать меня беседой, и его коэффициент был "двести".

- Добрый день, Нино, - негромко сказал он.

- Привет, - ответил я независимо.

- Мы приносим вам извинения за то, что потревожили вас. Мы, должно быть, своим вмешательством нарушили ваши планы?

- Да, пожалуй, - с достоинством согласился я.

- Дело в том, что поручение, возложенное на меня, не терпит отлагательств. Совет Администраторов Заселенных Земель после двухлетних каникул начинает работу как раз сегодня, - он взглянул на часы и сказал: Через один час двадцать минут.

- Ну и что? - в моем голосе прозвучал неподдельный сарказм.

- Совет ждёт вас.

- Я-то им зачем?

- Мы должны представить вам его членов... Конечно, в вашей воле отказаться, но боюсь, вы многого не знаете о себе.

- Боюсь, что да, - сказал я довольно нагло.

- Должен поставить вас в известность, - продолжал старичок, и голос его стал официальным, - вы прошли испытание на ложное отсутствие коэффициента... К сожалению, бывает ситуация, когда машина ошибается. Вернее, не проясняет все до конца... Не проставляя балла, она выдает только кандидатов... Лишь единицы из них не помещаются в наше общество... Оно отталкивает их инстинктивно - вы несовместимы с ним. Это неразрешимый антагонизм... Но без вас нельзя - без Вашей мудрости и интуиции. В периоды, когда в цивилизации нет личности, наступает регресс. Необъяснимо почему - но это так... Мы счастливы, что появились Вы...

Совет Администраторов просит Вас возглавить его.

- Я не умею возглавлять, - сказал я с усмешкой.

- Вы умеете это, - в его голосе было больше, чем уверенность. Он наступил левой ногой в свежую свиную лепешку, но не замечал этого. Лица вышколенной охраны были бесстрастны и почтительны.

- Значит, я Личность? - спросил я равнодушно.

- Да. Ход событий убедительно показал это.

- И, оказывается, я принадлежу к основной касте? Самой-самой?

- Да.

- Кто главнее, машина или я?

- Так нельзя ставить вопрос...

- А если я её сломаю, разнесу по винтикам, что будет? Как тогда все станут узнавать свой балл?

- Вы не сделаете этого...

- Знаете, что я понял за последний год? Пока убегал от вас? Со всеми вашими штучками?.. Что человек рождён свободным.

- Ну и что? - спросил старик. Он явно не понимал, что я хотел сказать.

_ А то, - сказал я угрюмо, ничуть не робея перед ним, - что каждый должен сотворить себя сам. И вы тоже... И я... Забавно, не правда ли?!

- Вы не сделаете этого.

- Сам, - сказал я и посмотрел на него. Он не выдержал моего взгляда.

Не отвечал. На лице его выступили крупные капли пота. Неизвестно, сколько бы продолжалась пауза, но в небе появился еще один представительский аэролёт, он спустился рядом с грузовиком, дверь открылась, и с подножки спрыгнул средних лет мужчина в помятых брюках и в простой рубашке с короткими рукавами.

- Джеффри Корнер, ваш предшественник? - вымолвил старик с величайшей почтительностью в голосе.

Мужчина взбежал по трапу в кузов, легкой походкой подошел ко мне и обнял меня за плечи.

- Не обижай их, малыш, - сказал он, - они неплохие ребята. Он рассмеялся и бросил старику:

- Милон, вы хоть видите, на чем стоите?

Старичок посмотрел под ноги и стал мучительно краснеть.

- Пойдем, малыш.

Мы сошли на землю, и мужчина сказал:

- Я рад, что появился ты. Еще один нормальный человек в огромном сумасшедшем мире. Мы долго ждали тебя. Я рад!

Почему-то я сразу поверил ему. Но понял: пока я не осуществлю задуманного, мне нельзя быть до конца откровенным... И я не смогу быть полностью свободным.

- Посмотри, - сказал он, - какое прекрасное утро! Я взглянул на неге, пытаясь понять, станет ли он мне другом? В стороне почтительно шел старик, так и не вытерев ботинка. Свиньи разбрелись по обочинам, одна нашла лужу, улеглась в ней, излучая довольство. Впереди виднелась огромная пробка из машин.

Я был слегка оглоушен происшедшим, но уже приходил в себя. Я чувствовал в себе силы перевернуть мир. Меня ничто не могло остановить! Да, утро действительно было прекрасным.