Часть вторая

Снова Исчен

Маша пролежала в госпитале ровно столько, чтобы придти в себя. «Регенерат» вылечил ее полностью, никакого медицинского вмешательства в ее организм уже не требовалось, но отдых требовался безусловно.

Инструкция предписывала использовать регенерацию только в самом крайнем случае, когда никакие иные средства уже не могут вытащить человека с того света. Мало того, что искусственно восстановленные органы все-таки не были абсолютно идентичны натуральным и никто не был уверен до конца, что они не выкинут что-нибудь этакое в один прекрасный момент, регенерация оказывала порой весьма разрушающее действие на психику, особенно, когда регенерируемый был в сознании.

Маша в сознании не была и все-таки ее на какое-то время оставили в покое. Никто из руководства не приходил и ничем не интересовался, к Маше допускались сейчас только знакомые и друзья. И врачи, разумеется.

Машу осматривал главный врач госпиталя, собственной персоной, и остался весьма недоволен своим осмотром.

— М-да, — ворчал он, — Умудрилась, подставилась… У тебя теперь одна только левая почка своя, все остальное нарощено, что целиком, что частично. Поздравляю…

— И что теперь со мной будет?

— Надеюсь, что ничего, вон Ксатс — помнишь Ксатса? — у него половина мозгов искусственные и ничего! Как был чокнутым, так и остался…

Маша улыбнулась.

Ксатс действительно был странным молодым человеком, он заходил к девушке не далее как полчаса назад и долго рассказывал о том, что испытывал, когда «регенерат» жарил ему мозги. И что он мог чувствовать, когда практически был уже мертв?

Впрочем, Маша сама была почти мертва, а помнит вполне отчетливо… Бр-р. А ведь она уже была где-то вне своего многострадального тела. Чем же она чувствовала боль? Душой? Нет, чепуха… Адская машинка восстанавливает только тело.

С новыми органами Маша чувствовала себя вполне сносно — точно так же, как и со старыми.

— Девочка моя, — доктор смотрел на нее пристально и насмешливо, — Мне попался в руки твой «регенерат»… Ты, кстати, в курсе, что он хранит в себе всю информацию об исправленных им повреждениях?

Маше показалось, что ее искусственное сердце сейчас откажется работать.

— Такого длинного списка на одном агрегате мне еще не доводилось видеть… Чем ты там занималась на своей родной планете?

Маша закусила губу и посмотрела на доктора так жалобно, как только могла.

— Помимо прочего, я насчитал двадцать три излеченных цирроза печени. И две импотенции.

Маша сложила руки на груди и попросила жалобно:

— Не выдавайте меня, пожалуйста! Мне и так достанется…

— Не выдам, — вздохнул врач, — Боюсь, и так все всплывет. Наверняка Совет прикажет провести расследование твоей деятельности на Земле…

Маша горестно застонала и схватилась за голову.

— Помогите мне покончить с собой, доктор!

— Не могу! — врач дружески похлопал ее по плечу, — Не имею права.

Маша бродила по госпиталю и никак не решалась покинуть его. Она боялась… Ужасно боялась этого всемогущего Великого Совета, который казался ей сборищем злобных и безжалостных людей, она боялась, что ее больше не отпустят на Землю! Вот что было бы самым страшным…

Маша знала, что нужно встретиться с Эйком, рассказать ему все, упросить повлиять на Совет… Но и Эйка она тоже боялась, она просто не представляла себе, как вести себя с ним…

Командор явился к ней сам. Неожиданно и без предупреждения. Тогда, когда Маша была совсем не готова его принять. В ее голове сразу растерялись все мысли, она побледнела, потом покраснела и страшно разозлилась на себя за свою растерянность и смущение. Она думала, что все ее чувства к Эйку давно перегорели и пеплом покрылись, ан нет… Ну что за черт! Она только увидела его… его лицо… его глаза…

Неужели все сначала?

Маша порывисто вскочила с кровати и вытянулась, как положено по форме. Командор был безупречно подтянут, весь сиял и сверкал… Она была не причесана и помята после сна.

— Как ты себя чувствуешь?

Эрдр опустился на стул, тем самым позволяя сесть и Маше — субординация всегда соблюдалась очень четко.

— Хорошо… Благодарю вас.

— Я пришел к тебе раньше, чем соберется Совет, чтобы поговорить без свидетелей и все обсудить. Ты совершила много ошибок, но это моя, а не твоя вина, поэтому не бойся наказания. Я не должен был посылать тебя на твою родную планету, должен был понимать, что ты примешь слишком близко к сердцу ее проблемы, ты была к этому не подготовлена… К счастью не произошло ничего непоправимого, и мы сможем все исправить. Точнее, время сможет все исправить, очень скоро твои деяния забудутся.

— Но я не хочу!.. — воскликнула Маша, вскакивая с кровати.

Командор удивленно вскинул брови.

— Я должна вернуться на Землю!.. Я нужна там! Я могу спасать людей!

— И что?

— Что?.. Раз я могу это делать, я должна это делать! Я знаю, что вы можете сказать — нельзя вмешиваться в естественный ход развития планеты, но не это называется вмешательством…

— А что же, по твоему?

— Ну… когда прилетают корабли, привозят новейшие достижения, помогают планете выйти в космос…

— Маша, ты не умеешь быть осторожной. Ты сама-то понимаешь, что натворила? Пренебрегла правилами безопасности и выдала себя. Дала спецслужбам Земли лишнюю информацию о инопланетном разуме. Это очень плохо, Маша.

— В летающие тарелки на Земле никто всерьез не верит, — буркнула Маша.

— Во что же стали верить те пассажиры метро, для которых ты разыграла такой интересный спектакль?

— Это всего лишь несколько человек.

— А что будет, если ты снова окажешься на Земле? Ради спасения чьей-то жизни ты бездумно себя выдашь.

— Я буду стараться…

— Маша, я пришел не для того, что спорить с тобой и что-то доказывать. Что это за детские игры?

— Это не игры, это принципиальный вопрос.

Эйк закусил губу, чтобы не улыбнуться — девушка смотрела так сосредоточенно, глаза сверкали и брови хмурились.

— Пожалуйста, Эйк, пожалуйста, я должна вернуться!

Она заплакала. Очень горестно.

Ей хотелось добавить: «Хотя бы ради того, что было между нами», но она удержалась — стыдно было.


А командор Эрдр смотрел на нее серьезно и задумчиво. Может быть, он вспоминал себя, когда сам был еще моложе, чем его маленький солдат Маша, и, может быть, именно ради этого воспоминания он решил отложить на какое-то время все свои неотложные и очень важные дела и — разрешить этот «принципиальный вопрос».

Он не любил вспоминать, но сейчас воспоминания уже не были так болезненны, как когда-то. Неприятны и может быть… Да, они все еще тянули его, забыв о здравом смысле, собрать в один кулак все подчиненные ему силы и… Он знал, что его солдаты пойдут за ним куда угодно и даже на Рюнткон…

Но Эйк Эрдр не мог забыть о здравом смысле, может быть потому, что верил словам своего наставника, который говорил, что его время непременно придет, а может быть просто потому, что стал мудрее, спокойнее и циничнее.

Маша видела, как командор помрачнел. Его глаза потемнели, словно злобное и холодное нечто вдруг поднялось из глубин его сущности, затопив и волю и разум. И Маша испугалась. Хотя сама не знала, чего именно.

— Сядь. Сядь, Маша, — попросил Эйк.

Он старался не смотреть на нее, видимо, понимал, что не очень-то хорошо контролирует сейчас свои эмоции.

Маша послушно опустилась на кровать. Она все еще всхлипывала, и была просто в отчаянии от того, что не смогла сдержаться — разревелась, как дура: «Эйк! Пожалуйста!» Тьфу! И выглядит она теперь совсем хреново, глаза красные, нос опух… Ну как всегда!

В ее душе все замерло, застыло и заледенело, когда она на мгновение поймала его взгляд, она подумала, что сейчас увидела Эйка таким, каким никто не видел его очень давно. И не должен был видеть. Никогда. И что теперь произойдет что-то непоправимое, что принесет беду. Ей? Эйку? Кому-то еще?..

Что вызвала она своими высокомерными словами?

— Хочу рассказать тебе одну историю…

Глаза Эйка вернулись к своей обычной хрустальной прозрачности, и Маша невольно почувствовала облегчение.

— Историю из своей жизни.

«Таэна Рюнткона»

Так назывался корабль цирдов, курсирующий между Патионом — пограничной планетой государства Рюнткон — и Сальбедом небольшой абсолютно непригодной для жизни и крайне унылой планетой, принадлежащей королевству Вельзарел, которую король Эльхен ХШ выставил на аукцион. Цирды заплатили лучшую цену и потому получили лицензию на разработку и вывоз с планеты полезных ископаемых.

А почему бы и нет?

Решение короля было принято в совете довольно скептически, сенаторы предпочли бы пожертвовать какой-то частью прибыли ради того, чтобы не обременять себя взаимоотношениями с цирдами. Пусть это будут какие-нибудь цивилизованные существа, от которых не будешь ждать подвоха, говорили они.

Но король, что называется, уперся.

— Стоило бы отдать лицензию цирдам и в том случае, если бы их предложение не оказалось самым выгодным, — вещал он багровеющему от возмущения первому министру, — из тех только соображений, что они просто вдруг решились пойти на контакт, преодолев предрассудки, ненависть и отвращение к нам. Подумайте, что это может значить для истории. Мы должны пойти звероноидам навстречу, показать им свое лояльное к ним отношение.

В просторечии цирдов обычно именовали «звероноидами». Кто первым придумал это название, история не сохранила, но оно прижилось довольно быстро и повсеместно, вероятно, наиболее удачно выразило представление человечества об этих существах. Цирды были крупными сутулыми существами, покрытыми жесткой шерстью и ненавидящими все, что было на них не похоже. Эта ненависть не была обусловлена какими-то объективными причинами — между звероноидами и представителями других космических рас никогда не было никаких «выяснений отношений», никаких более или менее существенных столкновений. Они просто были чужими. Даже не столько БЫЛИ, сколько СЧИТАЛИ себя чужими.

Их государство находилось за пределами официальной границы Млечного Пути, каковая была установлена в пору так называемого «великого объединения народов», когда обитатели галактики, которые давно уже вели дела сообща, решили вдруг создать некий общественный совет, принять некий общественный язык и некую общественную валюту. Это многое упростило и сделало внутригалактические связи еще более крепкими.

А звероноиды всегда так демонстративно выражали свое презрение, так категорично отказывались контактировать…

Сенаторы Вельзарела роптали. Они не желали показывать цирдам лояльное к ним отношение, потому что его не было. Звероноидов боялись, презирали за кажущуюся тупость и твердолобость и предпочитали держаться от них подальше.

Это чувство было взаимным. Всегда было взаимным.

Почему вдруг все изменилось? В отличие от короля, сенаторы не питали радужных надежд.

Звероноиды что-то замышляют. Вот и вся их добрая воля.

«Таэна Рюнткона» был тем кораблем, что привез первое посольство в Вельзарел. Огромный крейсер не без изящества опустился на предписанное ему в порту место, во всей красе продемонстрировав свою великолепную маневренность и мощь. Корабль походил на гору, по сравнению с ним торговые корабли Вельзарела выглядели маленькими и жалкими…

Служители космопорта взирали на эту картину с нескрываемой мрачностью на лицах.

— Ну и что они хотят продемонстрировать? — проворчал начальник порта, наблюдая за посадкой суперкорабля, — То, что их торговцы дадут фору нашим военным?

Он презрительно хмыкнул.

— Чисто как дети.

Прием посла состоялся в главном парадном зале при большом стечении явившихся из любопытства придворных. Все они видели звероноида впервые и все желали убедиться воочию, настолько ли эти существа омерзительны, насколько об этом можно судить по описаниям очевидцев…

Все оказалось не таким уж однозначным. Посол Рюнткона представлял собой громоздкую бесформенную тушу, покрытую длинной густой шерстью. Эта шерсть скрывала все его так называемое лицо и почти скрывало глаза, поэтому посол выглядел совершенно непроницаемым. При встрече с подобным существом не во дворце, а где-нибудь в ином месте — к примеру, в темном лесу, можно было бы и усомниться в наличии у него интеллекта. Да, звероноид был таким — но омерзительным его назвать было тоже нельзя.

До тех пор, пока он не заговорил.

У посла был странный голос, свистящий, хрипящий и рождающий какую-то жуткую глумливую интонацию — вряд ли нарочно, но слушать его было противно — при том звероноид прекрасно владел общегалактическим языком, ни разу в произносимой им речи не допустив ошибки.

Королю Эльхену в какое-то мгновение даже показалось, что кто-то просто решил разыграть всех, одевшись в мохнатую шкуру…

Монарх с трудом подавил вызванную этими мыслями улыбку. Разговор с послом Рюнткона требовал большой сосредоточенности. Очень большой сосредоточенности и внимания. Эльхен собирался выиграть эти переговоры, видя в их успехе благо для всего мирового сообщества и предвкушая вечную славу своему имени.

«При короле Эдьхене XIII Миротворце совершился первый в истории человечества контакт с цивилизацией цирдов, положивший начало…» и прочая и прочая… Разве не заманчиво?

Так уж получилось, что звероноид преследовал те же самые цели — благополучное завершение переговоров, разумеется, а не славу короля Эльхена — поэтому стороны довольно быстро договорились и очень скоро Сальбен на целых пятьдесят лет перешел в единоличное владение Рюнткона.


По прибытии на корабль звероноид тот час же связался со столицей Великого Рюнткона. Связи с ним ждали, и ждали с большим нетерпением.

— Дело сделано, государь мой, — произнес посол, обращаясь к возникшему на мониторе точь-в-точь такому же, как он сам, бесстрастному меховому существу, — Планета наша.

И он довольно улыбнулся, явив на мгновение из зарослей меха крупные желтоватые зубы.

Бродящий с уборщиком по рубке мальчик-раб поймал краем глаза эту мимолетную триумфальную улыбку, и еще ниже согнулся над чистящим пол прибором, приготовившись внимательно слушать. Этот мальчик давно научился понимать не только невообразимый хрюкающий, взвизгивающий и скрипящий язык своих хозяев, но и малейшие изменения тембра, указующие на изменения в их эмоциях. Он научился видеть выражение лица под густым мехом, научился понимать настроение по походке, по дыханию, по положению головы — по множеству мельчайших признаков, которые до него никто из людей еще не научился улавливать и понимать. Впрочем, никто из людей и не общался с цирдами столько, сколько он.

Мальчику было четырнадцать лет и десять из них он провел во чреве «Таэны Рюнткона», ни разу не покинув корабль. В каком-то смысле этот корабль был ему домом, потому как никакого другого дома он не помнил. Другие рабы помнили, а он нет.

Другие рабы рассказывали удивительные и фантастичные истории о мирах в которых жили когда-то, до того, как были пленены, рассказывали о своих друзьях, о своих женах и детях, а мальчик слушал. Слушал и удивлялся и представлял себе… Нет он не мог представить, не мог поверить, что повсеместно существует такая приятная и беззаботная жизнь, и нет никаких звероноидов и нет никакого рабства… Поэтому ему, наверное, было легче, чем остальным — ему не о чем было жалеть.

Мальчик не знал, что существуют права человека, не знал о том, что это унизительно, когда тебя бьют, и всячески унижают, и что неправильно так жить, чтобы всегда бояться. Из тех, кто все это знал, выживали немногие, а те, кто выживали, тому приходилось забывать о своих чести и достоинстве и многим поступаться. Ради призрачной надежды когда-нибудь вернуть себе свободу. И отомстить.

Этих выживших было около двадцати человек.

С какой целью звероноиды таскали с собой двадцать человеческих существ мужского пола диапазоном возрастов от четырех до восьмидесяти лет, оставалось загадкой. Как рабочая сила на оснащенном прекрасной автоматикой корабле они были не нужны. Иногда их посылали на какие-то непонятные работы, но редко, чаще всего рабы проводили время в праздности, которая выматывала и калечила, наверное хуже, чем калечил бы тяжелый труд.

Когда-то кто-то предположил, что звероноиды их изучают — не изнутри, с помощью микроскопов и инъекций (этот период был ими давно уже пройден), а так сказать снаружи. Изучают психику. Поведение. Реакцию на различные раздражители, эта версия была принята и, как ни странно, она во многом оказалось верной.

«Таэна Рюнткона» была кораблем-исследователем, некой научной лабораторией, собравшей в себе энтузиастов, которые ради великой цели (скорейшей очистки галактики от необычайно расплодившихся вредных существ) проводили годы жизни курсируя по местам их обитания и собирая информацию. Самую разнообразную. Чтобы потом переправлять ее на Рюнткон аналитикам.

Цирды были существами обстоятельными и практичными, они не принимали скоропалительных решений и тем более не развязывали скоропалительных войн. Учиться на ошибках — глупо и накладно, считали они. Чтобы победить врага, его нужно знать досконально. Чего он боится, на что он надеется, во что верит, какова его реакция на определенные раздражители. В основном за «человеками» наблюдали издалека — изучали их города, их изобретения, поведение в обществе, но этого оказалось не достаточно. Наблюдение за «человеками» в естественной среде их обитания не могло дать полной информации о них, поэтому «человеки» периодически отлавливались и содержались на корабле. Для более детального и пристального изучения в экстремальных условиях существования.

Несмотря на омерзительный облик и гадкие привычки, «человек» оказался довольно интересным объектом для наблюдения. Существовало мнение, что «человеки» оказались самыми интересными существами, из тех, кто изучались до сих пор. «Человеки» заботились о своих беспомощных особях (дряхлых или слишком юных), приносили еду, убирали испражнения, «человеки» не любили работать, но бездельничать не любили еще больше. Парадокс? «Человеки» способны были пережить невыносимую боль, пережить голод и жажду, «человеки» порою прекращали свое существование из-за такой малости, как стерилизация. И так далее, и так далее.

Бродить по кораблю рабам не дозволялось. Рабы думали, что из-за того, что звероноиды боятся их хитрости. Рабы себе льстили — звероноиды не боялись «человеков» и ни в чем их не подозревали, просто им было противно, если кто-то из этих мерзких существ путался под ногами.

Звероноиды совсем недавно — всего только пару сотен лет назад — открыли часть галактики, населенную «человеками». Как раз незадолго перед тем они вычистили часть прилегающих к их государству территорий, состоящих из нескольких планет всего в двух солнечных системах, от гадких насекомых, именовавших себя «хукуйлами» — надо сказать работенка была та еще, заняла никак не меньше сотни лет, и вот на тебе, не успели начать исследование нового сектора галактики, как наткнулись на ЭТИХ! Вид ЭТИХ отличался занятным разнообразием — и по цвету и по форме — не все из них называли себя «человеками». Но «человеки» доминировали. И доминировали подавляюще.

Боже, эти существа!.. Сколько же их было кругом! Они кишели по всей галактике, летали на своих странных уродливых конструкциях, вели такую бурную жизнедеятельность! И размножались… Размножались… Размножались… С неслыханной скоростью. Становилось просто страшно думать о будущем. Кто поручится, что очень скоро они не вздумают явиться в пресветлый Рюнткон и не начнут размножаться там?

Виднейшие умы государства звероноидов работали над тем, как этого избежать, но никто из них еще не пришел к какому-то решению. К сожалению, мерзкие существа были представлены в таком ужасающем разнообразии, что придумать вирус, способный уничтожить их всех (и пощадить при этом самих звероноидов), представлялось весьма мало вероятным, а уничтожение одной какой-нибудь расы… Что бы оно дало?

При всей их мерзости, эти существа были довольно живучи и весьма работоспособны, их можно было использовать на вредных и опасных работах, что и практиковалось в последние годы довольно широко. Отловить существ было несложно, они любили совать свои носы куда не следует, отправляясь в рискованные одиночные экспедиции, и с уровнем развития современной науки, звероноидам легко удавалось их пленять.

Пока еще, судя по всему, никому из мерзких существ не приходило в голову, где следует искать пропавших — все-таки космос суров, много кораблей не возвращается из дальних экспедиций. И потом звероноиды были очень осторожны, они ни разу не дали повода подозревать себя. Поимкой рабов занимались только самые опытные из них. И самые ответственные.

По сравнению с другими рабами на корабле мальчик пользовался относительной свободой, возможно, взрастившие его с «младых ногтей» звероноиды, питали к нему некоторую слабость. Считали своего рода «домашним животным». И потом он был очень понятлив, гораздо понятливее других, и его применяли, в основном, как прислугу и как помощника в рубке управления. Не могли же они себе представить, что это маленькое хрупкое существо способно разобраться в сложных механизмах. Да оно и не могло, оно всего лишь тайком перечерчивало что-то и таскало потом в отсек рабов, выполняло, опять же тайком, какие-то комбинации для того, чтобы выяснить функции приборов, делало все, что говорил ему морщинистый лысый раб с Цкуона, который был когда-то штурманом корабля.

Что эти предприятия могли бы дать несчастным рабам? Скорее всего, ничего, кроме того, что рано или поздно мальчика застукали бы за преступлением и вероятно уничтожили бы, но свершилось чудо, «Таэна» покинула территорию своих владений и отправилась к границам цивилизованного мира.

— Они говорят, что мы снова идем к Вельзарелу, — рассказал мальчик рабам, — К самой столице. Будут какие-то переговоры.

Он смотрел, как у его собратьев загораются глаза, и у него самого сильнее забилось сердце.

— Вы думаете?.. — спросил он, переводя взгляд с одного на другого, — Может что-нибудь получиться?..

Что ему могли ответить на это? Разве они знали?

Прошло более года мучительного ожидания, горечи от неоправданных надежд и страха, прежде чем они, наконец, решились. Они были слишком измучены, слишком взвинчены, они не могли больше откладывать.

— Сейчас или никогда, — сказал кто-то.

И все облегченно вздохнули.

Да, пусть сейчас. Пусть все хоть как-то разрешится.

Наконец-то… Наконец-то!

Мальчик не спал всю ночь. Он выбрался из отсека, где содержались рабы, проскользнул мимо дежурных и где-то близ машинного отделения приник к маленькому иллюминатору.

«Таэна» летела уже по Млечному Пути, многие из тех звезд, в которые жадно всматривался мальчик были обитаемы. Обитаемы людьми… такими же, как он. Людьми, которые приняли бы его к себе… Да, так ему говорили. Старый Сомет Саве незадолго до смерти, когда уже не мог ходить и только лежал на своем матрасе… да, старый Сомет Саве говорил и говорил, глядя невидящими глазами куда-то перед собой и видя… видя множество миров, через которые пролетал когда-то давно-давно… Он рассказывал о том, что планеты обычно покрыты зеленым пушистым ковром… или синим… или желтым или красным и что на нем растут деревья и цветы. И небо над планетой обычно синее… хотя нет, небо бывает цветов самых невероятных… Мальчик изо всех сил пытался представить себе как выглядит все это и в его голове рождались удивительные картины.

— Это странно, почему ты не помнишь ничего из прошлой жизни, — удивлялся старик, — Тебе было почти пять лет, когда тебя привели к нам. Это не так уж мало, дети в этом возрасти уже что-то помнят… А ты даже имени своего не знал.

— Я пытался вспомнить, ничего не получается. Как будто меня и не было раньше.

Мальчик знал, что он геллаец, ему сказали это рабы, определив кто он по внешнему виду. Они же придумали ему имя Эйк Эрдр, это было геллайское имя. Самое типичное геллайское имя.

Он должен был помнить как выглядит поверхность его родной планеты и как выглядит то, что на ней растет, но когда он закрывал глаза и напрягал память, он видел только темноту.

Темноту, холод, одиночество и печаль.

Он видел Ничто.

Саве Сомет говорил и говорил и держал в своей горячей сухой руке его руку… Внезапно он замолчал и пальцы его закостенели и перестали быть горячими… а мальчик даже не сразу заметил это, захваченный удивительным рассказом.

— Сейчас или никогда… — прошептал маленький Эйк Эрдр, глядя жадными глазами на проносящиеся мимо корабля звезды.

Сейчас. Очень скоро. Следующей ночью, когда корабль пересечет границу королевства Вельзарел…


… Они все смотрели на него с такой надеждой, каждый подошел и крепко стиснул его в объятиях.

— У тебя должно получиться, — говорили они ему, — Ты обязан долететь и все рассказать о нас. Нас должны спасти.

— Ты не должен бояться, — говорили ему.

А он и не боялся. Он был беспредельно счастлив, и он уверял их, что у него получится. Как же иначе?

…Небольшая диверсия в машинном отсеке. Взорвался всего лишь один бак с топливом, и взрыв унес всего лишь три жизни — двух рабов и одного звероноида.

— Мы пожили на свете, — говорили те два раба, когда перед уходом на работу, обнимали мальчика, своего посланца, — думайте только о том, чтобы наши смерти не были напрасными.

Эйк уже давно сидел рядом с подготовленной для него капсулой, он дожидался взрыва и как только почувствовал нервную дрожь, прошедшую по огромному чреву корабля, он скользнул к двери и отпер ее для штурмана Рекула Эр Райла, тот быстро вскрыл для него капсулу и установил нужную программу.

Рев двигателей. Вспышка света. Сила тяжести так сильно прижала его к креслу, что несколько секунд мальчик даже не мог дышать, а потом… бесконечно огромное звездное пространство вокруг и несущаяся навстречу большая зелено-голубая планета… и Рекул Эр Райл упавший на пол обгорелым обрубком после того, как в течение нескольких минут удерживал транспортный отсек, давая капсуле необходимое время, чтобы улететь…

Капсулу захватил пограничный патруль Вельзарела уже у самого входа в атмосферу планеты… Двое суток мальчик провел в карантине, тщетно пытаясь убедить бесстрастно наблюдавших за ним людей, что время дорого, и что нужно лететь, как можно скорее лететь, чтобы успеть спасти… Он не спал и не ел все эти двое суток, он кричал и плакал, колотил в дверь кулаками до тех пор, пока не сбил их в кровь. А люди все совещались и совещались.

Обыск на «Таэне»? Да слыхано ли это? А уж не провокация ли это? И надо сообщить об этом министру… или лучше просто забыть обо всем этом? Не усложнять себе жизнь лишний раз… Король так носится с этими звероноидами, что будет, если он узнает?

И все-таки король узнал. Начальник пограничной службы доложил о случившемся министру внутренних дел, тот передал доклад министру иностранных дел, а тот, поразмыслив какое-то время, явился к королю.

Монарха обуял ужас.

— Это провокация! Без сомнения, провокация! — убеждал он министра. Или себя?

Министр только пожимал плечами.

— Я не могу брать на себя решение этой проблемы, не посоветовавшись с вашим величеством, — сказал он смиренно, — И буду действовать исключительно сообразуясь с вашими указаниями.

Король помрачнел и велел доставить к себе этого прилетевшего невесть откуда мальчика. Он не мог решать сгоряча, он должен был провести расследование, хотя и был почти уверен, что все произошедшее наглая и дерзкая провокация.

А когда мальчика привели к нему — маленького, тощего, плачущего, почти невменяемого… Он уже ни в чем не был уверен.

— Старик уверял меня, что люди всегда помогают друг другу! Что если бы они только знали… Они спасли бы нас, не считаясь ни с какими жертвами, — говорил мальчик (кто он, геллаец?), — Никто из нас не думал, что вы не поверите!

Король был бледен, он стоял неподвижно, как мраморная статуя.

Как это бывает, когда рушится дело всей жизни?

И уже через несколько часов эскадра из трех кораблей внутренних войск Вельзарела подлетала к «Таэне Рюнткона».

Мальчик провел солдат по кораблю, проводил их в тот отсек, где содержались рабы и — и не нашел никого. Не осталось и следа от того, что когда-то на корабле могли находиться люди. А звероноиды только удивлялись, а впрочем, не очень-то они и старались казаться удивленными…

— Подумай как следует, — тихо говорил прибывший на «Таэну» офицер ошеломленному и подавленному мальчику, — Где еще? Секретные помещения? Может быть ты забыл о чем-то?

Мальчик молчал. Он знал этот корабль может быть даже лучше, чем его хозяева, он не мог ни о чем забыть.

— Они все мертвы, — сказал он.

И увидел как едва заметно ухмыльнулся второй помощник капитана «Таэны Рюнткона». Никто из людей не мог бы заметить эту ухмылку, никто не мог понять мимики звероноида, кроме Эйка.

Все были подавлены. Никто не вымолвил ни слова за всю многочасовую дорогу домой, кроме разве что одного единственного раза, когда кто-то из солдат произнес глухим бесцветным голосом:

— Их надо уничтожить, всех до единого!

Никто уже не сомневался в правдивости мальчика — тем более, что подсознательно все верили ему с самого начала. Но то во что веришь и то, что можешь доказать — такие далекие друг от друга вещи…

Верил и король. Не хотел верить, но — не мог не верить. Поэтому договор с Рюнтконом был разорван. И «Таэна» навсегда покинула пределы королевства Вельзарел.

Король Эльхен очень переживал случившееся и никак не мог избавиться от ощущения, что виноват в неудаче спасательной экспедиции, хотя, конечно, ни в чем виноват он не был. Разве что в том, что питал радужные иллюзии.

А мальчик с «Таэны» не произнес ни единого слова с тех самых пор, как вернулся на планету. Он, похоже, повредился в уме. Эльхену было его жаль, но что делать с ребенком он искренне не знал. Его осматривали врачи и лишь разводили руками — физически мальчик был вполне здоров, а душу лечить еще никто не научился.

Никто…

Когда в Вельзареле в очередной раз приземлился корабль странствующих монахов Серого Братства, Эльхен лично попросил их забрать мальчика с собой.


Существо, укутанное в серый кокон походило на призрак, оно не имело твердых очертаний, постоянно немножко меняясь и казалось, что стоит коснуться его рукой — и рука пройдет через это серое нечто как через воздух. Это была иллюзия. Все знали, что это иллюзия, но все-таки испытывали перед монахами невольный трепет… может быть и не только из-за странной внешности.

На самом деле в монахах не было ничего особенно таинственного. Они были точно такими же обитателями галактики как и все остальные, были когда-то гражданами известных государств. Вступая в орден, они одевались в серый кокон и лишались всех отличительных признаков своей расы, чтобы никто никогда не смог распознать, кем являлся монах когда-то.

Серое существо тихо подплыло к скорчившемуся в углу угрюмому мальчику-подростку, смотрело на него несколько мгновений, потом перевело взгляд на короля… Единственное, что оставалось у монахов открытым и доступным — это глаза. Они тоже были скрыты серой зыбкой дымкой, но их можно было видеть, в них можно было смотреть… На короля смотрели темно-рубиновые глаза, король не знал, какой народности могут принадлежать такие глаза.

— Я заберу его, — прошелестело серое существо, — Он погибнет, если останется у вас.

— Вы сможете помочь ему? — спросил Эльхен.

— Господь милостив… — прошелестело существо еще тише, — У этого мальчика есть имя?

— Он назвался Эйком Эрдром, это имя ему дали… рабы, — последнее слово король произнес с большим трудом, словно существование рабства где-то во вселенной было его личным позором.

Он подошел к мальчику, поднял его на ноги и крепко обнял.

— Господь милостив, — повторил он слова монаха и подтолкнул мальчика к серому существу.

Монах повернулся к двери и выплыл из комнаты, мальчик последовал за ним.


В сером коконе оказалось на удивление удобно. И мягко. В нем как-то не чувствовалась сила тяжести и тело пребывало в покое. Эйк почувствовал себя лучше уже от того только, что оказался в этом коконе. Может быть не только из-за его удивительного удобства, но еще и потому, что отныне никто не мог его видеть.

Он спрятался, он остался наедине с собой…

Никто не пытался говорить с ним, спрашивать и в чем-то убеждать. Корабль, огромный, как город, летел через космос, тихо урчали мощные двигатели, монахи читали молитвы. И пели.

Когда они пели, у Эйка замирало и сжималось сердце. Он не понимал ни слова, но ему казалось, что понимает… Тогда вдруг переставал существовать корабль, и он один оказывался где-то посреди вселенной и качался вместе со звездами в лучах теплого серебряного света. Иногда в этом свете он видел огромные хрустально-серые глаза, необычайно красивые. Эти глаза излучали такую безмерную любовь к нему, что он начинал плакать. Просто от избытка чувств. Он понимал, что существо, которое смотрит на него этими удивительными глазами любит его, и любит многократно сильнее, чем мог бы любить его кто бы то ни было. Это была Истинная Любовь, та из которой появилось все мироздание.

Вскоре Эйк стал петь вместе с монахами. Он повторял за ними слово в слово песню Тому, кто так сильно любил его. Это была песня благодарности и надежды.

А потом он начал говорить с наставником… Или наставник начал говорить с ним…


— Я прожил у монахов больше пяти лет, — говорил командор, — может быть это были самые счастливые годы в моей жизни… Но в конце концов я начал чувствовать, что мое место не среди них, что я должен сделать что-то… Что-то, что могло бы оправдать мою жизнь и мое спасение из рабства, могло искупить мою вину за гибель тех, кто помог мне спастись и кого я спасти не смог.

Маша была ошеломлена, ей было больно дышать и горло словно сжалось спазмом. Она боялась заплакать — ей казалось, что это было бы крайне неуместно. Голос командора был таким спокойным, воспоминания, казалось, не вызывали у него никаких особенных эмоций… Господи, сколько же ему пришлось пережить!

Разве такое бывает? На самом деле?

— Я был свидетелем стольких смертей, Маша, что просто не мог уже думать о ценности каждой отдельно взятой жизни… Когда я уходил от монахов, моей единственной целью — целью, которую я поставил во главе всей своей дальнейшей жизни — было разыскать «Таэну». На корабле монахов я очень часто думал о том обыске… Вспоминал планировку корабля, что-то не давало мне покоя, какая-то маленькая деталь не давала смириться с произошедшим, а потом я понял. Я забыл заглянуть в мусоросборник. Может быть просто потому, что не считал его помещением. Мои друзья вполне могли быть спрятаны там. Они могли быть живы… Я мечтал о том, чтобы собрать войско и напасть на государство звероноидов, освободить всех, кто находится у них в плену. Высшие силы помогали мне, и очень скоро я стал во главе СОГа, но когда это совершилось, я уже не думал о мести и тем более не помышлял о войне. Развязать войну не так уж сложно, всегда было не так уж сложно, но разве имел я право брать на себя такую ответственность? Губить сотни тысяч ради спасения десятков? Имел бы я право обрекать галактику, худо-бедно стабильно развивающуюся, на разорение? Могу ли я вторгнуться в пределы Рюнткона и искать «Таэну», зная, что это может вызвать войну? А ведь на «Таэне» возможно все еще живы те люди, доверие которых я обманул.

Он замолчал и Маша молчала.

Может быть, она должна была что-то возразить? Или должна была как-то подтвердить, что она согласна со всем вышесказанным?

Командор словно понял ее невысказанные мысли.

— Может быть, все это спорно, — произнес он, — однако невозможно жить все время борясь с самим собой, в метаниях между тем, что ты хочешь делать и что ты должен делать… Мои люди будут прочесывать галактику на предмет появления «Таэны» до конца моих дней, и если она появится, я не выпущу ее, но я не вторгнусь в Рюнткон и не потребую ее выдачи. Надеюсь, ты понимаешь меня.

Маша кивнула.

— И, надеюсь, ты понимаешь теперь, почему я запрещаю тебе лететь на Землю. Благополучие всей планеты важнее того, что ты могущественной рукой спасешь нескольких землян от того, что им предначертано судьбой.

Командор поднялся.

— Выздоравливай. Я возьму тебя младшим офицером на свой корабль.

Ничто приближается

О, разве не было это самой большой ее мечтой?

Эйк берет ее на свой корабль! И за какие такие заслуги? И вообще, почему вдруг он рассказал ей историю своей жизни? Вряд ли он рассказывает ее каждый день и кому не попадя… Почему? И почему они не поговорили о том, что произошло той давней ночью в командорских апартаментах… К слову не пришлось. Разговор был не о том, разговор был слишком серьезным для того, чтобы касаться подобных тем.

Но может быть, он все-таки решил ее приблизить к себе?

Она надеялась на это! Она так надеялась… Она старательно гнала от себя мысли о том, что тот человек, с которым она занималась любовью в командорских апартаментах никак не мог быть Эйком… Просто потому, что не мог! Просто потому, что тот человек, который говорил с ней сейчас и тот который был с ней тогда, никак не мог быть одним и тем же… Если, конечно, у него не раздвоение личности…

Маша постаралась не тянуть с выпиской из госпиталя. Эйк был далеко и она скучала по нему с прежней силой и снова думала только о том, чтобы быть как можно ближе к нему. Она много думала о его рассказе и много плакала по ночам в подушку, а во сне он приходил к ней таким как ей хотелось бы, таким, как той ночью…


Работа на корабле заняла все ее время, с успехом отвлекая от всяческих посторонних мыслей и устремлений. И снов она тоже уже не видела.

Ее определили помощником навигатора, никогда раньше она ничем подобным не занималась, более того, никогда не питала склонности к подобным вещам и ей было трудно. Эрайданец Летрим Кинда Цуенк, являющийся главным навигатором, учил ее с невероятным терпением и даже хвалил иногда. Маше порой казалось, что он просто святой.

Впрочем, худо бедно, что-то у нее все-таки получалось.

— Проложи курс до Калаэнэ.

— А это где?

— Ты еще и географии не знаешь? Смотри на карту и ищи… Господь всемогущий, ну где ты ищешь?!

Маша тяжело вздохнула, карта была такой огромной.

— Старый ворчун, — услышала она насмешливый голос за своей спиной, — Небось забыл, как сам начинал…

Маша обернулась и увидела в дверях молодого незнакомого ей мужчину. Впрочем… где-то она его уже видела. Кажется. Он был бесспорно очень красив и не признать этого Маша не могла не смотря на все свои нежные чувства к командору. Ко всему прочему — не известно правда, достоинство это или недостаток — незнакомец был весьма его моложе.

— Тебе откуда знать, как я начинал? — проворчал Летрим.

А Маша мысленно прибавила про себя «сопляк».

Почему-то она почувствовала к незнакомцу неприязнь. Хотя, казалось бы, причин для этого не было никаких. Пока. Но какой-то он был уж очень высокомерный и надменный… Улыбка кривая. Взгляд наглый. Неприятный тип… Просто крайне неприятный!

Он приблизился и указал в правый угол карты.

— Поищи здесь, малышка… Но можешь и не искать, Калаэнэ отменяется, мы летим в другое место.

И он передал Летриму предписание командора.

— Кто это еще? — не удержалась Маша от возмущенного возгласа, когда незнакомец удалился.

— Айхен, — пробурчал Летрим, перечитывая предписание, — Принц Вельзарельский. Бывший.

Принц Вельзарельский… Сын того короля?

Маша задумчиво посмотрела на закрывшуюся за принцем дверь. Аромат каких-то странных духов все еще висел в воздухе. Тоже смутно знакомый запах…


Она никогда еще не участвовала в настоящем сражении. А то, что оно предстоит, Маша поняла уже тогда, когда понесла расчеты курса командору.

Она впервые рассчитала курс самостоятельно, даже почти не обращаясь к наставнику за помощью, и тот повелел ей самой отправляться на командный пункт, объясняться с офицерами, выслушивать нарекания и убеждать, что быстрее попасть из точки «А» в точку «В», невозможно даже теоретически. Наставник был очень рад спихнуть эту незавидную миссию Маше, а Маша чувствовала себя перепуганным насмерть цыпленком… Именно цыпленком — маленьким, жалким, желтеньким.

Будет сражение, и мужчины на взводе, наорут ведь, и наверняка в нецензурных выражениях. Сволочь все-таки этот Лестрим!..

Маша побибикала в интерком, но ей не ответили, видимо не расслышали — за дверью было очень шумно, неясный гул проникал даже через звукоизоляцию.

Она вошла. И некоторое время топталась на пороге, не зная куда пойти и к кому обратиться. Не к Эйку же, право слово, как можно было его отвлекать!

— А, наконец-то! — провозгласил кто-то и просто вынул из рук девушки расчет, — Сейчас мы посмотрим…

Офицер вернулся к совещающимся, положив перед ними машину схему, та подумала не пришло ли время тихо ускользнуть, но все-таки осталась. Ей было интересно. Главным образом то, как оценят ее работу.

Паче чаяния никто ее ругать не стал. Несколько манипуляций с компьютером и корабль взял выбранный курс, и вслед за флагманом тот же самый курс взяли несколько десятков боевых кораблей. Маша видела из-за спины пилота монитор, и видела множество сияющих точек потянувшихся по звездному небу к системе Лоната.

На маленькую планетку Ко-он было совершено нападение.

Был уничтожен патрульный катер СОГа, но сообщение о нападении успело покинуть его рацию за несколько секунд до того, как корабль превратился в облако ядерной пыли.

Кто напал на Ко-он и зачем следовало выяснить. И как можно скорее.

Слишком странно и непонятно это нападение.

Кто в здравом уме вздумает вторгаться на Ко-он?! Только те, кто ничего о нем не знают. Чужие.

Чужие, которые каким-то образом незаметно прошли через пограничных наблюдателей, и механических и людей, и нанесли удар в глубоком тылу. Удар, последствия которого еще надо выяснить…

Маша не знала ничего ни о том кто напал, ни о том, кто подвергся нападению. Признаться, она решила, что это «Паук» устроил очередную пакость, вот все и забегали. Когда она услышала слово «чужие», то едва не сползла по стеночке, лишившись чувств. Очень страшное слово — чужие.

Маша замерла у двери, прижав руки к груди и вытянув шею. Она старательно прислушивалась к разговорам и пыталась что-нибудь понять.

— Действительно вторжение или мелкая пакость? Провокация?..

— Что бы там ни было, все это крайне скверно.

— Неизвестность.

— Неизвестность… Точно… Вот это как раз хреновее всего….

— Пока мы будем лететь, там может произойти все что угодно.

— Нападение на другие планеты?

— Но сообщений нет…

— Может быть, их некому отсылать.

— Да бросьте вы! У страха глаза велики.

— Время, время, — бормотал, кусая губы принц Айхен, всматриваясь в монитор, — Слишком долго летим!

— Надо ставить больше приемников для телепортации, — сказал кто-то, — Поставить дело на поток. О чем думают эти мудаки из Совета? Им все денег жалко.

— Надо осваивать координатную телепортацию, — раздраженно буркнул кто-то из офицеров, — У каждой планеты приемники ставить нереально. В конце концов ходят слухи, что «Паук» может прыгать по галактике как захочет.

— На то он и «Паук». Вряд ли он поделится с нами своими секретами, — хмыкнули ему в ответ.

— Внимание!

Жесткий голос командора прервал дискуссию.

— Всем занять свои места, мы почти на месте.

Все взгляды устремились на локатор, но тот обозначал исключительно эскадру СОГа.

— Опоздали, — простонал кто-то, — Они ушли!

И в этот миг огненная вспышка сверкнула перед самым экраном, закричал обжегший глаза пилот, и корабль встряхнуло так сильно, что никто не смог удержаться на ногах. Маша упала тоже и так стукнувшись о дверь затылком, что на какое-то время потеряла связь с действительностью. Сквозь звон в ушах она слышала как будто очень издалека отрывочные команды, произносимые бесстрастными стальными голосами. Корабль маневрировал между бьющими в него невесть откуда огнями, так резко меняя траекторию полета, что его силовое поле уже не могло справляться с перегрузками.

Маша лежала на полу, предполагая, что настал ее смертный час, ее тело то расплющивалось, то подскакивало, желудок грозил вывернуться на изнанку, лопались барабанные перепонки, из носа текла кровь. В какой-то момент она потеряла сознание, поэтому все дальнейшее осталось за гранью ее восприятия. Впрочем, вряд ли она вообще что-то осознала из происходящего — она помнила яркую вспышку, а потом думала уже только о том насколько же ей плохо и больно.

Она не видела того, чему были свидетелями другие — не видела как большая часть кораблей эскадры СОГа исчезла в ядерных взрывах. Не видела сидящего за штурвалом ручного управления командора, кидавшего корабль из стороны в сторону, уводя из-под жестокой атаки. Быстрота его реакции превосходила возможности бортового компьютера, который не мог выйти за рамки заложенной в него программы и уж точно превосходила человеческие возможности. Айхен смотрел на действия Эрдра с превеликим изумлением, он тоже едва держался на ногах, его батистовый платок, прижатый к носу, уже пропитался кровью, и принц понимал, что, в отличие от командора, сейчас был бы не в состоянии производить какие-нито полезные действия.

Внезапно все прекратилось. Словно Ад вдруг сомкнул свои ворота, уступив место Божественному порядку.

И воцарилась тишина.

Только тихо потрескивал поврежденный канал связи.

— Дерьмо… — пробормотал Айхен, рассматривая свой платок и кидая его в мусоросборник, — И что же это было?..

Офицеры постепенно приходили в себя, хотя… хотя вид у всех был довольно жалкий. Командор застыл за штурвалом с остановившимся взглядом. Никто не решался тревожить его вопросами.

— Корабли-невидимки, — произнес он, наконец, и взглянул на Айхена.

Принц пожал плечами.

— Это «Паук», — сказал кто-то.

Айхен поморщился.

— Давайте свалим на «Паука» все, чего не понимаем, — проворчал он, а потом обратился к Эйку, — Почему ты думаешь, что это корабли-невидимки?

— У тебя есть другие предположения?

Айхен молчал какое-то время.

— Все это как-то зловеще, Эйк. Корабли-невидимки, приходящие из-за внешних границ и уничтожающие все на своем пути. И исчезающие. Ох, чувствую, мы умоемся кровью, пока найдем решение этой загадки!

И он посмотрел на экран, отображающий жалкие остатки эскадры СОГа.

— Ты спас мне жизнь, командор, — проговорил он, — Когда я стану королем, я велю поставить тебе памятник на площади прямо перед дворцом. Огромный, трехмерный, сияющий.

Офицер связи, наконец, подключил аварийную линию и начал распоряжаться подготовкой эвакуации выживших с тех кораблей, которые хотя и покореженные еще как-то держались на плаву.


Возвращение на базу происходило крайне печально, и крайне безрадостным получился отчет Великому Совету. Темная пелена страха заволакивала разумы власть имущих, тех, на ком лежала ответственность за происходящее в галактике, тех, кому было что терять в этом мире. Пока еще волна ужаса не прокатилась повсеместно, пока еще мировое сообщество жило своей обычной жизнью, но как не утаишь в мешке шила, так не возможно скрыть начало войны. Пусть даже она еще очень далеко от цивилизованного мира.

Что-то надвигалось на Млечный Путь, очень страшное и тем более страшное, что непонятное…


Маша пришла в себя в госпитале, уже на Исчене.

Она открыла глаза, увидела матовые светло-зеленые стены, ненавязчивый приглушенный свет… одна из ламп вдруг мигнула… мигнула еще раз, тихо щелкнула и погасла.

Девушка уже не чувствовала боли, но ощущение ее все еще хранилось где-то… как будто на самых кончиках нервных окончаний. Может быть, это было ощущение страха. Она осторожно поднялась с кровати, несмотря на восстановительные лекарства, чувствуя слабость, и едва доплелась до окна. За толстыми стеклами она увидела все тот же осточертевший пейзаж — черный холодный космос и огромные звезды… Вечный и бесконечный покой… Маша боялась, что пока она лежала в постели, половина галактики успела исчезнуть в ядерных взрывах, в ослепительно ярких вспышках серебристого света. В один ужасный миг она подумала, что находится на базе одна, что все уже мертвы, что СОГа больше не существует, и не от кого ждать помощи.

Чужие могущественны и безжалостны. Они очень… очень… чужие! Они пройдут по галактике уничтожая все на своем пути. Планету за планетой. Размеренно, планомерно, как… Как вооруженный баллончиком с аэрозолем борец с тараканами.

— Мама… мамочка, — прошептала она, прижимаясь лбом к нейтрально теплому оконному стеклу, — Что же делать?

Необходимо было найти Эйка, попросить его дать ей корабль… Чушь… Он не даст. Скажет ей, что галактика огромна, и что вероятность того, что неведомый враг нападет на Землю, ничтожно мала. Ничтожно… Земля тоже пограничная планета, так что не так уж ничтожна эта вероятность. На Земле живет мама. И папа. И сестры, и ее маленький племянник, и та малышня, что играет во дворе у песочницы… И бандит Паша, подаривший ей белую «Ауди». И агент СОГа Вартан. Невозможно увезти всех, и нельзя никого оставить… Нет, ничего не может случиться со старушкой Землей. Остается только молиться за это, потому что никто не сможет помочь. Даже вся армия СОГа… То что от нее осталось.

Все! Хватит! Не смей паниковать!.. Ой, мамочки, а что же еще делать, как не паниковать?!

Маша оделась и покинула госпиталь. Нужно было узнать в конце концов последние новости, чтобы выяснить точно стоит ли паниковать… Или даже паниковать уже нет смысла…

Приходилось только удивляться тому, что база живет своей обычной жизнью, словно ничего не происходит, словно СОГ не обеднел за минувший месяц едва ли не на четверть. Маша не смогла найти командора, из противоречивых сведений, которые она получала от окружающих, ей удалось понять, что тот отбыл на Великий Совет. Маша от души пожалела Эйка, ее объяснения по поводу известных событий на Земле, не шли ни в какие сравнения с тем, что предстояло командору СОГа… тем более, что этим самым командором она, Маша, от всяких объяснений перед страшным Советом была освобождена.

Как это было давно…

Как это было недавно! И как хочется вернуть то время, тогда на Ко-он еще никто не нападал…

— Жива? — услышала Маша голос за своей спиной и даже вздрогнула от неожиданности.

Это был Айхен. Принц Вельзарельский. Бывший.

Принц имел задумчивый вид, был печален, в голосе его не было ни капли интереса.

— Жива, — ответила Маша, припоминая, что Айхен тоже был ТАМ. Этот факт почти примирил девушку с существованием принца, она чувствовала с ним какую-то солидарность, и был он ей даже не так отвратителен как прежде.

— А вы… как?

— Не очень.

Маша уже открыла было рот, чтобы посоветовать принцу обратиться в госпиталь, но тот, словно заранее поняв, что она скажет, только поморщился и махнул рукой.

— Ты сама, я думаю, чувствуешь себя не лучшим образом после того, что видела.

— Да… — пробормотала Маша, потом вопросила, — Может быть вы расскажете мне, что это было, я почти ничего не видела?..

— Нечего было видеть.

Принц обнял девушку за талию и увлек за собой. Так естественно и так непринужденно, что Маша просто потеряла дар речи. Меньше всего она сейчас думала о флирте, уж больно не подходящий момент. И все-таки об Эйке она вспомнила, и подумала, что если бы он проявил к ней какие-то чувства, момент всегда был бы подходящим… Ох, Эйк!

Нечего, нечего думать об этом сейчас!

— Вспышки, взрывы, — вещал принц, — Из неоткуда… Безумие огня и смерти. Я собираюсь отправиться туда и посмотреть на месте, что к чему. Может быть, прояснится что-то… Хотя… Ну да ладно!

— Вы полетите к Ко-ону? Когда?

Маша остановилась, воспользовавшись возможностью как бы случайно отодвинуться от Айхена подальше.

— Сейчас. Как только будет готов корабль.

— Возьмите меня с собой!

Принц сильно удивился.

— Зачем?

— Мне нужно увидеть… что осталось от Ко-она…

— Зачем?!

— Да перестаньте! — воскликнула Маша в сердцах, — Что вы заладили?!

Айхен рассмеялся.

— Хорошо! Я буду счастлив, если ты составишь мне компанию, сделаешь приятной скучную и печальную поездку! Но боюсь, что для тебя она такой приятной не будет, малышка… Маленький солдатик Эйка Эрдра… Впрочем, — он улыбнулся, и в его черных глазах сверкнули теплые искры… жаркие искры, — я со своей стороны постараюсь… Сделаю, как говориться, все возможное…

Издевается.

Нет, все-таки он омерзителен…

И ведь считает себя неотразимым!

«Хрен тебе», — подумала Маша и мило улыбнулась.


У принца был великолепный корабль, быстрый как молния, оснащенный мощным оружием, гораздо более современным, чем то, что было установлено на кораблях СОГа. Маша и не видела никогда такого оружия, что высветилось на дисплее корабельного компьютера Айхена, когда она, в его отсутствие, просмотрела список устройств. Разве что на картинках в контрабандных каталогах.

Она сидела в мягком, очень удобном кресле в командной рубке и думала о том, сколько может стоить такой корабль — со всеми его мягкими полами, многочисленными роботами-уборщиками… А нет ли у принца в уборной золотого унитаза, как на яхте Аристотеля Онасиса? Смешно. И страшно. Очень страшно, и никакие забавные мысли не могут избавить нервы от напряжения.

Айхен неслышно подошел сзади, положил ей руку на плечо, и Маша вздрогнула от неожиданности.

— Боишься? — спросил он с несвойственной ему серьезностью, — Ты очень бледная… и дрожишь. Я думаю, тебе лучше остаться.

— Не могу, Айхен.

Они смотрели друг другу в глаза через темный экран компьютера как через зеркало.

— Все очень серьезно Маша, все боятся признаться сами себе — насколько серьезно.

— А вы не боитесь?

— Боюсь.

Принц улыбнулся, потом уселся в пилотское кресло рядом с Машей.

— Поэтому и лечу на Ко-он. Надеюсь что-нибудь выяснить — чтобы не так сильно бояться.

Он убрал с монитора список расположенного на корабле оружия и запустил программу полета.

— Мой корабль хорошо вооружен, Маша, — усмехнулся он, — Интересно, будет ли от этого какой-то толк… случись чего…

Корабль легко сорвался с места и так быстро набрал скорость, что казалось — мгновение — и Исчен исчез с радара.

— Вот это да! — не смогла сдержать восхищения Маша, — Где вы откопали такой корабль?

— Есть места.

Айхен посмотрел на девушку многозначительно и добавил:

— Я всегда выбираю самое лучшее…

Корабль разогнался до нужной скорости и во мгновение ока переместился на орбиту Ко-она. В общей сложности полет занял не более двух часов… Еще несколько лет назад, такое было просто невозможно.

Маша не любила это новое изобретение — телепортацию, она не совсем понимала принцип процесса мгновенного перемещения материи в пространстве, и каждый раз опасалась, что отправившись из точки «А», в точку «Б» она не попадет, затеряется где-нибудь, и она в который раз вздохнула с облегчением, когда увидела звезды и голубой шар Ко-она прямо перед кораблем.

Планета тихо вращалась по своей орбите, будто с ней ничего и не произошло. Нежно-голубая… прекрасная… бывшая для кого-то домом…

Маша тяжело вздохнула.

— До нас здесь никого еще не было, — сообщил ей Айхен, — Сделаем тесты и решим, сможем ли приземлиться…

— Не понимаю… Не понимаю! — пробормотала Маша.

— Чего?

— Кому понадобилось нападать на нее? Зачем?!

— Причин может быть тысяча. Может быть, просто для того, чтобы всех нас хорошенько испугать…

Маша посмотрела на принца с надеждой.

— Ты думаешь, это «Паук»?

Незаметно для себя она перешла с принцем на ты, хотя делать этого не собиралась. По множеству соображений.

— Нет, — покачал головой Айхен, — Увы…

Маша пожала плечами.

— Откуда ты знаешь? Они все время придумывают новое оружие… безумное… Они сумасшедшие маньяки, от них можно всего ожидать.

Принц ничего не ответил. И вообще он был занят, следил за работой компьютера, который занимался стандартным набором тестов для проверки атмосферы планеты.

И вдруг Маше стало как-то не по себе.

— Айхен, а кто-нибудь знает, что мы с тобой здесь?

— Нет, — ответил Айхен, — И незачем никому знать. Кто бы нас сюда пустил?

И в это самое время компьютер отключился. Просто умер. В тот же момент отключились и все приборы, за исключением одной маленькой лампочки аварийного освещения.

— Что за… — пробормотал Айхен, и тут корабль вздрогнул, словно судорога прокатилась по его хромированному телу, его окутало какое-то пыльное облако, он странно дернулся, будто на какое-то мгновение системы его жизнеобеспечения снова включились и — полетел. Но полетел не самостоятельно, корабль был мертв как простой железный ящик, его — потянули.

Айхен ругался, пытался на что-то нажимать, что-то включать-выключать, разумеется, тщетно… Потом он остановился и посмотрел на Машу, которая следила за его действиями просто онемев от ужаса.

— Нас не уничтожили сразу… Это хороший признак, мы выпутаемся, не бойся.

Маша открыла рот, но так ничего и не сказала — она и в самом деле онемела от ужаса.

Корабль летел к планете, словно на ней включили большой и очень сильный магнит. Летел он довольно долго, почти полчаса и все это время ни Айхен ни Маша не вымолвили ни слова. Принц о чем-то усиленно размышлял, кусая губы, а Маша изо всех сил молилась, понимая, что никакие размышления ничем не смогут помочь. Она вспомнила о том, что рассказывал ей Эйк о песнопениях Серых Монахов… Она не знала этих песнопений и очень жалела, что не спросила о них у командора, но сама мысль о них, уже немного успокоила ее… а может быть помогли четверть часа проведенные в темноте и тишине.

Корабль тяжело опустился на поверхность планеты, по всей видимости сильно помяв сопла, что неизбежно случается при отказе системы посадки, при этом его так встряхнуло, что у Маши закружилась голова, вероятно, она даже получила легкое сотрясение мозга. Судорожно она сжала закрепленный на ее запястье «регенерат». Пока еще рано, но кто знает… кто знает…

Ее тошнило, у нее кружилась голова, и соображала она довольно плохо… Шаги… гулкие… тяжелые. Даже мягкий ковер не смог заглушить их, и она никак не ожидала увидеть то, что увидела. Равно как и Айхен. Маша заметила, как он вздрогнул, когда увидел КТО вошел в командный пункт его корабля.

Это было массивное в полтора человеческих роста существо, сутулое, неуклюжее на вид и полностью покрытое густой жесткой шерстью. Что еще было нужно, чтобы понять, кто перед ними?..

— Звероноиды, — прошептала Маша непослушными губами.

— Можно было догадаться, — пробормотал Айхен, инстинктивно закрывая девушку своей спиной, и почему-то оба почувствовали какое-то облегчение, может быть потому, что ожидали увидеть что-то уж совсем невообразимое… А звероноид… ничего хорошего, конечно, но, по крайней мере, не неведомый ужас. Знакомый ужас.

— Что вы здесь делаете? — проскрипел звероноид.

— Что мы здесь делаем?! — Айхен притворился полным самообладания, и окинул звероноида холодным взглядом, пусть и снизу вверх, но весьма горделиво, — Что вы здесь делаете?!

— Эта планета была захвачена нами в бою, и теперь принадлежит Рюнткону. Вы нарушили границу империи.

— Насколько мне известно, Рюнткон не объявлял войну конфедерации.

— Кто вы такие, чтобы объявлять вам войну… Выходите.

Райский уголок

— Севелина!!!

Капитан схватился за голову и закрыл глаза, и долго не хотел открывать их, потому что опасался за свой рассудок.

Маленький демон в обличии хорошенькой очень коротко стриженной беловолосой девочки шмыгнул носом и закусил губу — вероятно, в знак раскаяния… Тот наивный простак, кто поверит в раскаяние маленьких демонов! Капитан давно уже ни во что такое не верил.

— Мне было скучно, — заканючил маленький демон, — Со мной никто не хочет играть!.. Вэг не пускает к себе в ларба… лабира… торию…

Капитан вспомнил трясущегося в нервном припадке Вэгула, когда тот обнаружил в своей лаборатории маленького демона, всюду сующего свой нос, пытающегося понять, как что устроено.

— Севелина, ты же девочка! — взмолился капитан, — Что тебе делать в лаборатории Вэгула?

— Я не девочка, — буркнул маленький демон.

— Кто же ты?..

— Робот-убийца!

Севелина выхватила из-за пояса игрушечный бластер (подарок доброго дядюшки Айхена) и выпалив в капитана заряд ярко-желтой краски с победными воплями умчалась прочь… А капитан остался. Остался, чтобы собрать по кусочкам маленького симпатичного робота, именующегося «домашний учитель-3000» или просто Хлю… Он даже не сопротивлялся учиненному над ним насилию, его программистам просто не пришло в голову, что семилетний ребенок вздумает учинить с ним ТАКОЕ! Надо будет сказать Вэгулу, чтобы встроил в Хлю, какие-нибудь элементы с боевых машин… Разве будет Севелина уважать существо, которое не может дать ей сдачи?

Отныне Хлю будет грозно пищать, что он робот-убийца и плевать в девочку желтой краской… Черт побери! Как же трудно воспитывать ребенка! Тем более девочку! Тем более в такой обстановке!..

«Хорошо бы отдать ее в какую-нибудь школу для девочек», — печально подумал пират, осторожно складывая обломки «домашнего учителя» в контейнер робота-уборщика, и сознавая, что никогда не сможет осуществить столь хорошую идею. Он просто не осмелится отпустить Севелину так далеко от себя, по крайней мере пока жив президент Генлои. И самое главное — пока не прояснится, кто нападает на пограничные планеты галактики и неведомым оружием уничтожает эскадры СОГа.

«Паук» занимался сейчас исключительно этим вопросом, задвинув все свои пиратские замыслы. Доктор Вэгул Идар Лерн и Эгаэл Неведомый — два умнейших в галактике существа, пытались определить какое оружие используют Злобные Твари (кто бы они ни были) и найти против него защиту. И Армасу — как существу не наделенному особо выдающимся интеллектом — оставалось только ждать результатов, и — возвращения Айхена, который отбыл на Ко-он в разведку. Вдруг да отыщет чего полезное, пока ребята из СОГа еще не нахлынули туда толпой и не утащили все к себе.

Несколько часов назад Айхен сообщил о своем благополучном прибытии на орбиту Ко-она, в следующем сеансе связи, он объявит предварительные результаты… если таковые будут.

Понурая Севелина сидела в командном пункте, подперев щеку ладошкой и смотрела на медленно ползущие по экрану монитора звезды. Игрушечный бластер лежал рядом на приборной панели.

— Что ты здесь делаешь? — строго спросил Армас, — Сколько раз тебе говорить, чтобы не входила без спроса…

— Я ничего такого не делаю! — обиделась девочка, — Просто сижу!.. А где Айхен?

Принц души не чаял в маленьком демоне, потворствовал его выходкам и нередко сам принимал в них участие.

— У него дела. Но он скоро вернется.

— А когда скоро?

— Завтра… или послезавтра.

— У-у… это нескоро… А когда Вэг починит Хлю?

— Вэг сейчас занят.

— Все всегда заняты… А Хлю не успел дочитать мне про Звездного Рыцаря…

— Сама виновата, — сказал Армас назидательно, — Зачем сломала?

Севелина тяжело вздохнула.

Этим вечером Армасу самому пришлось укладывать ее спать и рассказывать сказку про Звездного Рыцаря, иначе девочка на отрез отказывалась засыпать, потом он отправился в командный пункт и проверил канал связи. Все было в порядке, все было готово к принятию сообщений, но сообщений не было… Не было, хотя пора бы уж им и быть… Уже несколько часов Айхен на Ко-оне, с ним могло произойти все, что угодно, а могло и ничего не произойти — Айхен существо безответственное, он пошлет сообщение завтра утром и скажет что был слишком занят, чтобы отвлекаться на подобные мелочи.

В командный пункт пожаловал Вэгул, взглянул на тихо почивающий канал связи и помрачнел.

— Что, молчит? Черт, ну хоть что-нибудь бы отослал! Как мы можем работать, не имея никаких данных?! Это из области, «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что»!.. Уснула?

Это он о Севелине.

Армас кивнул.

— Подожду еще пару часов, потом попытаюсь сам выйти с ним на связь.

Вэгул удивленно вскинул брови.

— Ну что делать! Изменим место стоянки… СОГу сейчас не до того, чтобы гоняться за нами.

— Будем надеяться…

И они стали ждать. Чуть позже к ним присоединился Эгаэл — вошел молча, степенно и встал у двери, как изваяние, ему не нужно было ничего объяснять, он знал и понимал все лучше, чем кто бы то ни было.

Два часа истекли, а канал связи так и не ожил.

— Пора, — произнес Эгаэл, который чувствовал время лучше, чем любые часы, — Устанавливайте связь, а я подготовлю базу к прыжку.

После того, как пираты открывали канал связи, они уже не могли оставаться на том месте, где были, слишком легко их становилось вычислить, (этого не происходило, если канал устанавливался с базой извне), поэтому они должны были телепортироваться сразу же после сеанса связи и как можно дальше.

Армас набрал пароль и отправил сообщение:

«Где ты, мерзавец?».

Призыв канул в бесконечность, там и остался.

Ответа не было.

— Что ж, попробуем по-другому, — пробормотал капитан.

Он попытался связаться с бортовым компьютером айхенова супер-корабля, компьютер не отвечал, и это было еще хуже, чем молчание Айхена.

— И что это значит? — спросил Армас у гения-изобретателя, приложившего немало усилий для совершенствования всего корабля и компьютера в частности.

Вэгул в задумчивости кусал ноготь.

— Судя по всему корабля больше не существует, — произнес он.


Звероноид говорил практически без акцента, мерзко, скрипуче — но совершенно без акцента, Маше показалось, что все это розыгрыш, какая-то дурацкая шутка. Стоит подойти к этому существу и как следует дернуть шкуру…

— Выходите из корабля, — повелел звероноид и что-то прорыкал в маленький черный шарик, видимо то было переговорное устройство.

— Айхен, почему они нас не убили? — прошептала Маша, пока они шли по коридору к выходу.

Какой-то звероноид — точная копия того, кто остался в командном пункте вышел им навстречу из глубины корабля, пошел следом. Нечто такое меховое и бесстрастное.

— Если б я знал… — буркнул принц.

— Ты нас спасешь?!

Айхен лучезарно улыбнулся.

— Обязательно.

Он остановился и через мгновение Маша неожиданно для себя оказалась у него в объятиях.

— Ты мне веришь?

— Не очень.

— Почему?

Девушка пожала плечами.

— Странно…

Они отправились по коридору дальше. Маше почему-то было уже не так страшно… Как ни странно, ей вообще было не так страшно, как, казалось бы, должно быть. С тех пор, как они приземлились и повстречались с милейшими созданиями, уроженцами благоденственного Рюнткона, страха практически не было (может быть, весь исчерпался еще на орбите, во тьме и неизвестности), только адреналин бушевал в крови, обостряя чувства и реакцию, даже стало любопытно, почему же их все-таки не убили? Зачем притащили на планету? Опыты ставить?

Не спросить ли об этом угрюмо шагающего сзади звероноида?

Маша осторожно покосилась на крупную неповоротливую тушу и решила, что лучше не стоит…


…Их приземлили на небольшом, но довольно хорошо оборудованном космодроме, когда-то принадлежавшем правительству Ко-она. Когда-то секретном… Айхен прочувствовал себя плохо, когда увидел на нем звероноидов… столько звероноидов! На космодроме кипела работа, превращая хорошо отлаженный механизм жизнедеятельности принимающих и отправляющих корабли служб в нечто невообразимое.

Основные работы проделывали несчастные коренные жители Kо-она — это были низкорослые безволосые существа, с коричневатой сморщенной кожей, не очень симпатичные, но вызывающие самое живейшее сочувствие своим незавидным положением.

Их домом была планета с редкостно благоприятным климатом, от экватора до полюсов среднегодовая температура менялась очень незначительно, поэтому ко-онцы были такими нежнотелыми, миролюбивыми… Ученые и философы частенько избирали «ко-онский феномен» предметом обсуждений, когда в очередной раз вставал вопрос об эмоциональной природе разумного существа, о влиянии климата на характер и менталитет нации — Ко-он был прямым доказательством того, что влияние это имеет место.

Так же планета вызывала пристальное внимание у представителей таких областей науки как экология, биоинженерия, космология, ей интересовались специалисты по формированию искусственных небесных тел пригодных для обитания, имеющие желание добиться от своих детищ чего-либо подобного. Пока не очень получалось. Пока Ко-он оставался уникальной в своем роде планетой.

— За мной, — проскрипел звероноид и направился в сторону административного корпуса, вокруг которого прохаживалось больше всего звероноидов и не было ни одного ко-онца.

Интуиция подсказывала принцу, что идти туда не стоит, что любыми способами следовало бы избежать этого… но он никак не мог придумать как. Различные варианты бегства мелькали в голове с невероятной скоростью… впрочем, ни одного хоть сколько-то реалистичного среди них не было. Эх, если бы раздобыть хоть какое-нибудь оружие!.. Черт его знает, чем вообще можно убить звероноида, проводились ли какие-нибудь исследования по этому поводу? Ох, люди, люди — пока гром не грянет…

Айхен старался идти как можно медленнее и вертел головой по сторонам, стараясь все увидеть и сделать выводы… как здесь все организовано, какие имеются недоработки?.. Единственным обнадеживающим фактором было то, что звероноиды использовали на работах местных жителей, может быть, этим удастся воспользоваться… как-нибудь. Принц знал ко-онцев, вряд ли звероноиды знали их так же хорошо… вряд ли они хоть сколько-нибудь их знали, иначе поостереглись бы… иначе постарались бы поскорее уничтожить их всех до единого, рискуя остаться без рабочей силы и трудиться самим.

Ко-онцев не было вокруг административного корпуса, их не было, скорее всего, и внутри него, они — вялые, заторможенные, бессмысленно хлопающие пустыми мертвыми глазами, выполняли указания завоевателей. Они казались тупыми, безвольными и совершенно безобидными, настолько шокированными неожиданной переменой в своей размеренной, сытой и благостной жизни, что походили на растения… на глупых коров. Маша смотрела на них со все нарастающим ужасом — ей казалось, что звероноиды лишили этих несчастных разума, как выразился бы кто-нибудь из землян, «зомбировли» какими-нибудь хитроумными электромагнитными волнами. Маша так мало разбиралась во всем этом, но боялась… боялась, как и большинство землян, хотя многие из них в этом не признавались. Даже себе.

Она шла вслед за принцем все более овладеваемая паникой, ее разум пульсировал безумными мыслями, такими, к примеру, чтобы сорваться и побежать что есть духу куда-нибудь… через все огромное поле космопорта… затеряться между кораблей, забиться куда-нибудь… Звероноиды такие медлительные, пока они сообразят, что произошло, она будет уже далеко… Почему Айхен идет, как послушная овца на заклание?! Нужно что-то делать!

Она дернулась, уже почти решившись… принц, словно прочтя ее мысли, схватил ее за рукав.

— Не делай глупостей! — яростно прошептал он.

Маша посмотрела на его бледное, словно окаменевшее лицо, посмотрела в горящие глаза и тяжело перевела дух.

Почему-то она верила в него… верила, что принц не собирается помирать и что сделает все возможное — все возможное и невозможное! — чтобы выкрутиться, и, спасая себя, возможно, спасет ее… Она пошла за ним, как кролик… как маленький несчастный кролик…


Гелдзз был болен. Он чувствовал себя все хуже, с каждым проведенным на этой планете часом — все хуже и хуже. Здесь было слишком жарко, и даже самое непродолжительное пребывание на открытом воздухе изматывало ужасно, еще больше обостряло приступы зуда… зуд терзал его, практически уже не отпуская, от этого зуда его уже начало трясти.

— Вы должны пройти курс лечения, рюнт-рэй. На Рюнтконе. Только на Рюнтконе смогут облегчить ваши страдания, — сказал врач, у которого он прошел осмотр перед отлетом. Это не был врач из академии Правительства, у которого Гелдзз был обязан пройти осмотр в случае недомогания, этот врач принадлежал к его клану, и он не выдаст его, несмотря на все правительственные постановления и дурацкие нововведения — связи внутри клана прочны, как и столетия и тысячелетия назад, Рюнткон держится на этих священных связях, он погибнет без них. Гелдзз погиб бы без них…

Что же, подтвердились самые худшие предположения… он заразился… заразился этой страшной болезнью протанских песков, несмотря на то, что так тщательно предохранялся… Черт побери, какие не предпринимай меры предосторожности, это никогда не помогает! Никому еще не помогло! Из протанских песков невозможно вернуться здоровым… Сколько можно протянуть с этой пакостной болезнью? Пару лет в лучшем случае, в худшем… Ну нет, у него неплохие шансы, он протянет еще долго, по крайней мере, свою работу закончить успеет, даже несмотря на то, что он не прошел курс лечения на Рюнтконе, не прошел вообще никакого лечения.

Дело его жизни, наконец, закрутилось. Мог ли он умереть не увидев, чем оно завершится?

Гелдзз справился с очередным приступом, сжав кулаки так, что когти едва не до крови разрезали подушечки лап — пусть лучше боль, ее легче терпеть, не раздражаясь, не теряя ясности мыслей.

В административном корпусе ко-онского космопорта не было окон, как таковых, потолка, практически, тоже не было, все здание было дырявым насквозь. Этим слизнякам не было нужды ограждать себя от атмосферных явлений, любили они, видимо, когда ветер беспрепятственно проникал в их жилища, когда солнечные лучи свободно вливались… и дождь. Им не досаждали ни солнце, ни дождь? Странные существа.

Первым делом в кабинете командующего установили защиту на окна и потолок, теперь в этой странной полукруглой, открытой всем ветрам комнатке стало прохладно и пасмурно. Что было теперь для Гелдзза особенно важно. Командующий подошел к окну, чтобы еще раз посмотреть на пленных, чтобы еще раз обдумать все. Как следует. Не торопясь. Чтобы не ошибиться, не испортить такую великолепную возможность.

Они шли к нему, в сопровождении кого-то из рюнт-краэ. Два маленьких, хрупких существа, очень испуганных.

Гелдзз увидел их впервые на экране сканирующего устройства, которое обнаружило чужой корабль на орбите планеты, и автоматически парализовало его системы жизнеобеспечения. От того, чтобы уничтожить пришельца, командующего удержала сущая безделица — он не смог идентифицировать корабль.

Это было так странно. Гелдзз был уверен, в галактике для него не осталось ничего непознанного, кроме…. Да неужели?!

Безусловно, это было чудо, какой-то знак свыше, выражающий, быть может, таким образом одобрение всему сложному и тернистому пути, которым шел Гелдзз, который он почти прошел уже…

Командующий разведывательным отделом Рюнткона, Гелдзз знал все о галактике, которую должен был завоевать, он не знал ничего… или почти ничего лишь об одном ее субъекте, о маленькой организации, которую туземцы называли «Паук». Гелдзз имел всю информацию о жизнедеятельности этой организации, о всех ее разбойных набегах, о некоторых ее базах… о некоторых, да и то не о самых важных. О главной базе он не знал ничего. Как будто ее просто не было. Сотни и тысячи сканирующих устройств постоянно прочесывали галактику, казалось, даже самые дальние ее уголки были осмотрены по много раз — главная база «Паука» обнаружена не была… Что это значит? То, что ее антирадар совершеннее сканеров Рюнткона, самой высокоразвитой цивилизации во Вселенной? Невозможно! Эти черви не могли додуматься до такого!

И вот — неопознанный корабль… Он мог принадлежать только «Пауку», и существа, которые прилетели на нем, обладают знаниями. Самыми нужными для командующего знаниями.

Силовое поле нежно обняло корабль и потянуло на космодром. Бережно, очень бережно опустило на землю — непростительной оплошностью было бы повредить его и его обитателей. Пока еще не произошло личной встречи с ними, Гелдзз связался со специалистами, которые обследовали машины и устройства корабля.

— Это то, что мы думали, рюнт-рэй, — сообщил Цезз, один из рюнт-краэ из технического корпуса и, что внушало особое доверие к нему Гелдзза — член его клана, — Совершенно уникальный корабль.

— Чем он уникален?

— Множество интересных устройств, интересных даже для нас. Вы знали, что эти милые животные освоили координатную телепортацию?

— Догадывался.

— Я покопаюсь тут еще, интересно изучить способ, каким они это делают, он в корне отличается от нашего.

— Меня интересуют другие устройства…

— Оружие? Его много, много интересного, уникального. Знаете, что я вам скажу, зверек, который придумал все это — необычный зверек.

— Что необычного?

— Изобретательность… Понимаю, что это звучит странно и кощунственно, но я мог бы выразиться и так — голова этого зверька достойна уважения.

— Координаты центральной базы?

— Ищу.

— Информация о ее обитателях?

— Буду искать.

— Чем ты занимался до сих пор?

Командующий прервал связь. Зуд под мехом сильно усилился, Гелдзз содрогнулся и едва не застонал. Ну почему? Почему эта гадость мучает его, когда от него требуется полная самоотдача?!

Голова какого-то зверька достойна уважения? Гелдзз не ханжа, он не отметет это предположение с презрением, он добудет эту голову и исследует ее. Это может быть интересно и полезно, кто бы что ни говорил — полезно! Разве цирды не научились у «человеков» множеству полезных вещей? У каждого животного можно чему-то научиться, даже у вредного — тем более у вредного! Путь к этому теперь довольно прост. Исследование голов этих плененных «зверушек», как называет их Цезз, откроет врата ко многим загадкам.

— Пленные доставлены, рюнт-рэй, — услышал командующий из переговорного устройства.

— В комнату сканирования, — проговорил Гелдзз, снова вонзая когти в подушечки лап, сильнее… сильнее…

Нет, он сойдет с ума, если сейчас же не примет ванну с валлоками. Эти маленькие существа пробираются под мех, достают до пораженной шкуры и своими укусами успокаивают зуд, на время. Пусть только на время, на то время, что понадобится командующему, чтобы раскрыть последнюю загадку этой галактики.

— Рюнт-краэ Лакзз… — сообщил он в переговорное устройство, — Пленных держать под стражей, в комнату сканирования… через четыре часа.

Ванна… ванна… ванна…


— Что они хотят от нас, Айхен? У тебя есть какие-нибудь предположения?

Их привели в странную полукруглую комнату, в которой щелей было больше, чем в предназначенном на снос старом доме, правда все эти щели теперь были закрыты серебристым силовым полем, красивым как иней на стеклах в сильный мороз.

— У меня нет предположений, — принц обошел небольшую комнатку несколько раз, в ней сохранились маленькие креслица, стульчики и столики от прежних обитателей, все такое гладкое, без углов, наверное, очень удобное — для них.

Маша опустилась на пол — мягкий и теплый, как нежная травка нагретая солнечными лучами — обняла руками колени, стиснула посильнее, чтобы не дрожали.

— Лучше всего успеть выбраться отсюда до тех пор, как мы это узнаем.

Кто бы стал спорить!

— Ты что-нибудь знаешь, Айхен? Пожалуйста, не держи меня в неведении, если что-то знаешь… Мне ужасно страшно. От неизвестности больше всего.

Айхен взял в руку предмет неизвестного назначения осторожно ткнул им в серебристый иней, Маша испугалась, что сейчас его ударит током или, по меньшей мере, отбросит в сторону. Ничего подобного не произошло, предмет всего лишь скользнул по очень прочному веществу… как по металлу. Айхен решился и коснулся его рукой.

— Холодное. Это из-за него здесь как в холодильнике… звероноиды не любят, когда жарко.

— Ты о них что-то знаешь?

— Все о них ЧТО-ТО знают. К сожалению, очень не много. Все знают о том, как сильно они нас не любят…

— Да, Эйк рассказывал мне…

— Старый добрый Эрдр знает их лучше, чем кто бы то ни было… это верно.

— Айхен, ты сын того короля… Эльхена?..

— И это верно… Давай не будем придаваться сентиментальным воспоминанием, не время… и не место. Я думаю… думаю…

Маша замолчала — лучше действительно не мешать принцу думать.


Командующий Гелдз опустился на удобное и мягкое ложе, которое с тихим жужжанием опустилось в специальный герметичный контейнер и валлоки принялись за работу.

Ничего… ничего… работа подождет… пленные подождут… никуда они не денутся. Звероноид не заметил, как провалился в сон, и это было совсем не удивительно, учитывая, что по-нормальному он уснул впервые за долгое время…

…Синие протанские пески явились ему. Удушающий зной и леденящий холод… Ссылка. Тюрьма. Мертвая, жестокая планета, убийца. От нее не было спасения и после того, как он ее покинул, она являлась во сне каждый раз, как будто была навечно записана на кору его головного мозга, а ведь пробыл-то он на ней всего ничего.

О точной дате того знаменательного момента, когда на ум первого звероноида пришла мысль, почему он — звероноид — венец творения должен мириться с тем, что в доме его обитают всякие вредные паразиты, история умалчивает. Может быть, таковая мысль присутствовала в звероноидальных мозгах в тот же самый миг, как первый звероноид ощутил себя существом разумным, просто эта мысль таилась до поры до времени — до той поры и времени, когда звероноид почувствовал себя самым сильным на своей планете — в своей солнечной системе — в галактике.

Звероноиды были существами разумными, осторожными и неторопливыми, они не делали опрометчивых шагов, исправляя недостатки родной планеты — сначала они просчитывали, шаг за шагом, к каким последствиям могут провести нововведения, а потом уничтожали — всех вредных паразитов, всех, кого они СЧИТАЛИ вредными паразитами, заменяя все эти, в той или иной мере, необходимые природе компоненты разнообразными технологиями, поддерживающими численность полезных организмов… влажность… температуру… радиоактивность и все остальное. В конце концов они достигли некоего идеала.

Вселенная была огромна и богата, но, к сожалению, очень густо заселена всякими паразитами, изничтожить их было не так просто, как на отдельно взятой планете. Эти несчастные вредители претендовали на разумность! Периодически они пытались достучаться до скрытых за густым и жестким мехом звероноидальных сердец, делая какие-то предложения, к чему-то призывая. Они всерьез думали, что звероноиды могут иметь с ними дело, как с равными!

От такой наглости звероноиды уже не просто презирали их — они стали их ненавидеть, и мысль о том, чтобы уничтожить их всех, все сильнее занимала их, тем более, что постепенно появлялась реальная возможность сделать это.

Политическое устройство государства звероноидов не менялось многие столетия, оно было так же прочно и так же твердо хранило свои устои, как и разум каждого отдельно взятого его гражданина. Каждый звероноид принадлежал к определенному клану — своей семье. Эти семьи образовались в незапамятные времена, с тех пор разрастались и расширялись. Крепли. Преданность семье была безгранична, звероноид всегда и при любых обстоятельствах мог рассчитывать на поддержку клана, сила и значимость клана зависела от того, как много его членов могли пробраться к власти.

Был клан властителей. Самый, может быть, небольшой, и самый сильный. Члены этого клана были все равно, как боги… в последние годы они сделали много ошибок… едва не возник бунт — а все потому, что они вздумали изменить устои, сделать свою власть абсолютной, заставить звероноидов быть преданными им, а не своему родному клану. Бред. Нонсенс.

Правители признали свои ошибки и постарались исправить их — однако ради этого пришлось пострадать таким выдающимся личностям как командующий разведывательным корпусом Гелдзз… Который на несколько ужасных месяцев оказался в ядовитых протанских песках.

Всю свою жизнь, начиная с ранней юности, Гелдзз посвятил этому великому делу — подготовке к завоеванию галактики. В конце этого тернистого пути, всего лишь несколько лет назад, он возглавил разведывательный корпус. Какая же интересная это была работа, изучать всю подноготную укоренившихся в галактике вредителей, их сильные и слабые стороны, готовить для них смерть. Конечно, Гелдзз знал, что готовящееся предприятие будет долгим, вряд ли он доживет до его конца, вряд ли его дети доживут до его конца… но, может быть, его имя войдет в историю, как имя звероноида очистившего первые несколько планет… Да, он оказался первым, как и мечтал. Жаль только, что так немного времени ему отведено. Болезнь пожирает его, проклятые паразиты…

Их называли хрыззами… Может быть, это парадоксально, но это были искусственно выращенные паразиты, их заселили на небольшую пустынную планетку с синими песками и сделали из этой планеты губительную тюрьму. Заключенные заражались и умирали — некая своеобразная смертная казнь, долгая, мучительная. Таков был закон — звероноид, совершивший преступление, карался смертной казнью, жестокой неизлечимой болезнью. Считалось, что это справедливо — Гелдзз сам считал, что это справедливо. Даже сейчас… Дисциплина должна быть суровой и наказание жестоким, чтобы другим, как говорится, не повадно было. И потом, даже если преступнику удавалось сбежать с планеты-убийцы, он все равно оказывался зараженным, все равно умирал, поэтому не представлял опасности.

Гелдзз чтил закон, и никогда особо не пенял на жестокое правительство… Разве что когда приступы болезни становились особенно сильными.

Его освободили довольно быстро, перед ним извинились, ему вернули работу — но вылечить не могли… может быть, не хотели. В глубине души Гелдзз понимал, что лекарство от хрыззов, наверняка, существует и держится в большом секрете, как государственная тайна. Наверное, это правильно, и то правильно, что командующего Гелдзза оставили умирать, ведь если его вылечат, о секретном лекарстве узнает общественность… Гелдзз не хотел думать о том, что не вылечили его еще и потому, что хотят избавиться поскорее. Это было бы просто обидно, ведь Гелдзз не мятежник — он вынужден был им стать на какое-то время, чтобы спасти страну от хаоса, он верен правительству и — самое главное — верен своему делу. Он непревзойденный специалист, никто его не заменит…

Гелдзз проснулся… как же приятно избавиться от зуда, как же счастливы те, кто никогда им не страдал… не понимают своего счастья…

Сколько прошло времени?

Время — это как раз то, чего у Гелдзза катастрофически мало!

Пора заняться пленными — это долгая и кропотливая работа, копаться в мозгах «зверушек», там столько мусора!

Внезапно командующий почувствовал дрожь под ногами, пол как будто поплыл, со стола покатились какие-то предметы… Что это, землетрясение?! Вот еще новости! Впрочем, почему бы нет, что известно об этой планете, ведь прошло всего на всего неполных три дня с того момента, как корабли звероноидов опустились на ее космодромы.

К тому моменту уже были уничтожены самые большие города и промышленные сооружения, и все-таки завоеватели рассчитывали хоть на какое-то сопротивление! Странно видеть существ, до такой степени пассивных… Стоило бы задуматься об этом, но не сейчас — сейчас слишком много дел!

И все-таки командующий проявил осторожность, перед тем, как заняться пленными, он связался с геодезической службой, которая должна была уже хоть что-то знать о планете.

— Глубинные подземные толчки, — сообщили ему, — если и повторятся, то сильнее не будут. Район космодрома не сейсмоопасен.

Ну и прекрасно.

Перед тем, как Гелдзз связался с рюнт-лэрэ, охранявшими пришельцев, он еще раз вызвал рюнт-краэ Цезза…

— На приемник пришло сообщение, — сообщил Цезз, — вероятно с основной базы.

— Содержание?

— «Где ты, мерзавец?»

— Координаты базы удалось установить?

— Разумеется, но… локатор уже прочесал весь сектор — без результата.

Что ж, либо база просто переместилась, либо у нее каким-то образом имеется защита против их локатора… и то и другое не очень хорошо, впрочем, им все равно никуда не деться. Теперь уж наверняка.

Командующий отдал приказ вести пленных в комнату сканирования.


Айхен молча бродил взад-вперед, вертел в руках и рассматривал те предметы неясного назначения, что звероноиды не сочли нужным убрать.

Маша думала о ко-онцах, несчастных, совершенно беззащитных хрупких существах. Защищались ли они хоть как-то, когда на них напали? Или они с самого начала были такими… никакими?

Наверное, защищались, просто звероноиды запугали их или замучили… не смогли бы выжить в веках столь эфемерные существа… впрочем, у них такая приятная планета, прямо-таки райский уголок, и никто еще не нападал на них из космоса… На Землю тоже еще никто не нападал из космоса — не нападал по-настоящему… Девушка представила на месте ко-онцев своих соплеменников… Нет! Нельзя думать об этом! Лучше не думать.

Закружилась голова… противная тошнота подступила к горлу… Маша сильно качнулась, хотя и сидела… едва не упала.

— Что это?.. — пробормотала она.

Пол как-то заскользил под рукой и накренился.

— Начинается! — воскликнул Айхен, хватаясь за край округлого столика, чтобы не упасть.

— Что начинается?! — испугалась Маша.

— Черт его знает… Но, кажется, как раз вовремя…

Качка прекратилась, все снова встало на свои места.

— Это… землетрясение?

Маша боялась подняться в полный рост, так, на карачках, было гораздо устойчивей.

— Неужели в райских уголках бывает землетрясение?

— Слушай меня…

Айхен опустился на корточки с ней рядом, так чтобы их лица оказались на одном уровне.

— Когда звероноиды придут за нами — нам придется на них напасть.

— Как напасть?..

— Да, совершенно верно, у нас нет оружия, а голыми руками нам с милыми крошками ничего не сделать. Но мы должны вырваться из их лап. Обязательно. Хоть на короткое время… Надеюсь, что очень скоро им будет не до нас…

«Почему, почему, почему?! Что должно произойти?!» — рвался у Маши вопрос. Но она не будет блеять, как глупая испуганная овца, не время для вопросов, потом, когда они будут в безопасности, она исцарапает мерзкому принцу физиономию — просила ведь, чтобы рассказал все, что знает! Ведь он что-то знает, поганец, что-то знает о том, что должно произойти!

— Возьми, — Айхен протянул ей странный предмет чем-то напоминающий лазерную указку, — Когда они войдут, ты будешь сидеть не шевелясь, не будешь реагировать на слова, к тебе подойдут, чтобы поднять и тогда ты постараешься всадить эту штуку звероноиду в ухо или в глаз.

— А… — Маша жалобно посмотрела на принца, — А у них есть уши? И где они находятся?..

— Ну глаза-то у них точно есть. Помнишь, где глаза?

Маша кивнула.

«Интересно, что сделает со мной звероноид, если я поврежу ему глаз? — подумала она, — Сразу раздавит или постепенно?»

Силовое поле не пропускало через себя ни звука, что творилось за его пределами оставалось тайной. Айхен приложил ухо к холодной и гладкой поверхности, услышал тихое гудение. А придут ли за ними? Может быть, их оставили на завтра? Или послезавтра?..

Если ЧТО-ТО настигнет их в этом энергетическом мешке — в самом центре вражеской территории — считай, они с Машей трупы… Она хотела, чтобы он рассказал ей все, что знает, пусть лучше остается в неведении… еще хоть какое-то время. Она испугается, может запаниковать… этого нельзя допустить, пусть думает, что звероноиды — это единственная опасность.

А когда силовое поле внезапно исчезло и окружающий мир затопил все вокруг ярким солнечным светом — ослепительным после холодного полумрака, и морем звуков — оглушительных после ватной тишины, Айхен уже не знал радоваться ли этому или наоборот… Звероноидов было четверо! Господи, ну куда столько на них двоих?!

Маша и впрямь впала в прострацию, сидела на полу и хлопала глазами, бедный беззащитный котенок, ждать от нее удара звероноиду в глаз наивно сверх всякой меры. Может быть, это и к лучшему…

Позволить им вывести себя? Если бы знать, что ЧТО-ТО начнется в это же время?.. Если ЧТО-ТО вообще начнется…

Звероноиды и говорить ничего не стали — что толку сотрясать воздух — один из них сразу направился к Маше, другой к Айхену, чтобы просто взять.

Как только принц увидел надвигающуюся на него тушу то понял, что будет сопротивляться. Как получится. Он окинул взглядом неповоротливую огромную фигуру — ну где-то у нее должны быть уязвимые места?! Шеи практически нет… лапы толстые, глаза маленькие, глубоко посаженные… нос…

Яростный рев едва не оглушил его, огромный звероноид как мешок рухнул на пол, покатился… сквозь прижатые к морде лапы текла кровь.

Маша сидела, вжавшись в полукруглый угол, прижимая руки ко рту. Она сделала это, никогда не думала, что сможет и — смогла. Ткнула звероноида палкой в глаз. Попала.

Трое звероноидов оторопело смотрели на раненого приятеля, Айхен воспользовался их замешательством и ударил ближайшего кованым каблуком куда-то в центр морды. Хрустнуло. Правда, или показалось?

Не зря, ох, не зря все-таки он таскал на ногах такую тяжесть — пригодилось!

Этот не упал, но тоже зарычал и тоже схватился руками за морду, тогда двое оставшихся с угрожающим ворчанием кинулись на него.

— Маша, беги! Беги как можно дальше отсюда! — крикнул Айхен, и с разбегу кинулся звероноидам под ноги, оказался под тяжелыми лапищами и так получил в бок, что искры посыпались из глаз. Потом получил по голове…


Наверное, она будет помнить до конца дней своих этот чавкающий и хлюпающий звук, то ощущение на пальцах, когда оружие, сжатое в твоей руке, пронзает плоть и натыкается на кость… Никогда не забудет этот рев боли.

Маша услышала крик Айхена, вскочила на ноги и кинулась к двери, проход к ней как раз оказался свободен… осторожно обогнула груду копошащихся тел… А как же он?

Она выглянула в коридор, он был пуст, пока еще пуст по всей своей длине. Остановилась, оглянулась — и эта остановка была роковой, она получила такой удар в лицо мохнатой лапой, что вылетела в коридор как тряпичная кукла.

Что-то рычащее схватило ее и поволокло.

Кажется, она орала. Орала, что было сил.

Потом звероноид почему-то стал раскачиваться как пьяный, биясь огромной тушей о стены, потом упал и уронил ее… Нет… это не звероноид… дом шатается, просто ходит ходуном!

Землетрясение! Снова!

Здание содрогнулось от основания до крыши, словно его оторвали от земли и как следует встряхнули. Маша, которая пыталась подняться, упала, откатилась к стене и очень сильно ударилась больной головой. В глазах у нее потемнело, все тело стало ватным и непослушным, но она все равно пыталась двигаться… куда-то ползти — куда-нибудь подальше от звероноида.

Сверху что-то зловеще затрещало и вдруг обрушилось громадной тяжестью где-то совсем рядом. Скрежет и грохот. Маша услышала яростное рычание почти около уха, рванулась, вдохнула облако пыли и мучительно закашлялась. Сжавшись в комочек, она судорожно пыталась откашляться, и мусор и пыль все глубже проникали в легкие, обдирали горло. Здание снова тряхнуло, и девушка затаилась в ожидании следующей порции камней, которые теперь должны были обрушиться на нее. Она ослепла, почти оглохла, все тело болело и не слушалось, каждый вдох давался с таким трудом, что казался последним…

Нельзя здесь оставаться! Пока жива, надо двигаться, ползти… покинуть это ужасное место.

Маша выбралась из-под огромной кучи строительного мусора, встряхнула головой, протерла глаза кулаками — ей очень повезло, часть межэтажного перекрытия упала совсем рядом, практически в полуметре от нее, перекрыв коридор и погребя под собой тащившего ее звероноида. Темная кровь обильно вытекала из-под камня, смешиваясь с камешками и пылью, ее было невероятно много.

Маша повернулась и заковыляла в другую сторону, пока оставшуюся часть коридора еще не засыпало, не заперло ее в каменной ловушке. Она никак не могла понять, в какую часть здания она попала и как вернуться туда, где остался Айхен. Если принц еще жив, то, вероятно, сильно покалечен, ему не выбраться самостоятельно.

Но девушка не могла сориентироваться, как ни пыталась, слишком сильно кружилась голова, слишком густым было облако пыли, висящее в воздухе, слишком сильно трясло. Она шла и шла до тех пор, пока пол не кончился, и она едва не свалилась вниз, но как-то удержалась на самом краю.

Поле космодрома походило на ад кромешный, покрытие растрескалось, встало на дыбы, земля разверзлась в нескольких местах, и трещины все расширялись… огромные, бездонные, огненные, поглощая постройки, корабли, звероноидов и ко-онцев одинаково жадно. Одна из этих трещин начиналась как раз там, куда Маша едва не шагнула… Здание накренилось, рваная трещина пробежала у девушки под ногами, и если бы она не успела отскочить назад, то полетела бы в огненную бездну вместе с обломками стен и камнями.

Ужас придал ей силы, она побежала, куда-то — лишь бы подальше от края, куда еще можно было бежать, куда еще можно было пролезть через завалы. Она увидела какого-то звероноида, столкнулась с ним нос к носу, но тот как будто даже не видел ее, проковылял мимо… Куда?

Надо бы избегать подобных встреч… Как же, как же выбраться? Как найти Айхена?


Командующий Гелдзз только покинул свои апартаменты, чтобы пойти в комнату сканирования, когда произошел первый по настоящему сильный толчок. Гелдзз не удержался на ногах, упал, неловко подвернув верхнюю лапу. Жуткая боль пронзило плечо, и командующий яростно зарычал. Кто-то из рюнт-лэрэ кинулся к нему, помог подняться.

— Нужно покинуть здание, рюнт-рэй! — крикнул испуганно.

Это Гедзз понял и сам. Здоровой лапой он крепко сжал плечо рюнт-лэрэ.

— Слушайте приказ! Займитесь пленными, проследите, чтобы их вывели, и не спускали с них глаз!.. Если справитесь с заданием, получите повышение! Вы поняли?

Звероноид ответил утвердительно, но Гелдзз не был уверен, что это действительно так, рюнт-лэрэ был напуган и явно плохо соображал. Все сейчас будут заботиться о собственных шкурах, какие там пленные!

Командующий поспешил вон из здания.

Подземные толчки не прекращались, здание трещало по швам, раскачивалось и грозило рухнуть в любой момент. Как же быстро все произошло, просто невероятно.

Вне здания было еще хуже — земля лопалась прямо под ногами, из трещин рвались струи раскаленного пара, серы, удушливого газа. Рюнт-лэрэ бестолково метались в поисках спасения, падали, многие превращались в горящие факелы — казалось бы ни с того ни с сего.

Командующего внезапно пронзила странная мысль, что все они погибнут… сейчас… через несколько минут. Все. И он в том числе.

Какой идиотизм!

— На корабли! Все! Скорее! — кричал Гелдзз.

Вокруг него почему-то уже никого не было. Только дым. Огонь. Смрад.

Ничего не слышно в грохоте, ничего не видно в дыму, ничего не понятно! Рюнт-рэй увидел, как прямо перед ним оторвался от земли и вознесся в небо корабль. В грохоте разверзающейся земли, гула двигателей даже не было слышно, казалось, корабль взлетел тихо, как призрак. У командующего не было времени следить за его дальнейшей судьбой, нужно было самому найти корабль, поднять его… потом из космоса обдумать случившееся, проанализировать…

Он увидел корабль, безжизненный, накренившийся, кинулся было к нему, но корабль вдруг пропал — просто пропал, как будто его и не было, вместо него облако газа и огонь… огонь… кругом один огонь… Сколько кораблей смогло подняться, спасся ли хоть кто-то?

Гелдзз яростно зарычал. Как же обидно! Погибнуть вот так? От разбушевавшейся стихии?! В самом начале пути?!!

Командующий оставил мысль о том, чтобы покинуть планету, нужно бежать с космодрома, убраться как можно дальше, другого выхода нет. Потом, когда все закончится, он дождется спасательную экспедицию, которая обязательно прибудет сразу же как только сможет. Не может же такого быть, чтобы то же самое, что здесь, творилось на всей планете, такого просто не бывает!


— Этого не может быть, — проговорил рюнт-краэ Цезз, глядя на то, что творится на планете с безопасной высоты высших слоев атмосферы, — Как это все понимать?

Он отвел взгляд от огромного экрана, на котором еще несколько минут назад отображался мирный бытовой пейзаж космопорта и взглянул на приборы… Приборы показывали черт-те что, какую-то неведомую, жуткую, странную активность в недрах планеты прямо под космодромом.

Космодром превратился в жерло вулкана, так быстро, что никто из них — из тех, кто остался на орбите — не успел понять, как все началось и, главное, почему.

И почему практически сразу же за полем космопорта эта непонятная активность падала на нет — там было тихо и спокойно. Все очень мирно.

Когда Цезз делал самый крупный план окрестностей, он видел местных жителей, который стояли и смотрели в сторону поднимающихся над космопортом клубов черного дыма. Цеззу показалось, что они улыбаются, что их огромные выпуклые глаза лучатся…

Они знали?

Они все это устроили?

Цезз попытался установить связь, включил открытый канал, который вызывал сразу все корабли. Пусть ответит хоть кто-нибудь. Хоть кто-нибудь должен был спастись?!

— Что будем делать? — пробормотал дежурный связист, все это время просто стоящий и смотревший на то, что происходит внизу.

Открытый канал связи молчал.

— Они все погибли? — спросил он удивленно и недоверчиво.

— Уйди отсюда вон! — закричал на него рюнт-краэ.


— А… вот ты где, — услышала Маша у себя за спиной, резко обернулась и увидела Айхена… Нет, пожалуй, это был кто-то другой… Пжалуй, это был утопленник, пару месяцев пролежавший на дне реки, всплывший, отправившийся побродить…

От элегантного черного костюма из шкуры велимсога остались лохмотья, светлые волосы слиплись от крови, падали на лицо… распухшее… сине-черное… перекошенное… Один глаз заплыл, другой, как красный шар.

Маша задохнулась от ужаса, смотрела, как этот зомби идет к ней, осторожно перешагивая через груды мусора, смотрела, разинув рот и выпучив глаза.

Он подошел.

— Ну и видок у тебя, — пробормотал, едва шевеля разбитыми губами.

— На себя посмотри! — возмутилась Маша, потом добавила дрожащим голосом, — Тебе очень плохо?.. Очень больно?

Она протянула к нему руку, но он остановил ее.

— Лучше не прикасайся, у меня, кажется, все переломано.

— Айхен, у меня есть…

Маша сняла с запястья «регенерат».

Принц отшатнулся.

— Рехнулась?.. Да не смотри на меня так, я в порядке, ввел обезболивающее… давай, пока оно действует, шевелиться… Тебе не надо?

Айхен протянул ей пистолетик с лекарством.

Маша покачала головой, резервуар почти пуст, если ничего не останется к тому времени, как действие предыдущей порции закончится — Айхен не сможет идти. А она сможет, не так уж она плоха… все познается в сравнении.

Вне здания было еще хуже, чем внутри, когда они вышли, их встретила стена огня.

— Нам здесь не пройти! — закричала Маша, отступая. Жар был невыносим, девушка испугалась, что ее кожа вот-вот запузырится.

— Вижу, — пробормотал Айхен, — Возвращаемся.

Возвращаемся?! Куда? В это здание, которое вот-вот рухнет?

Впервые Маша по-настоящему поверила в то, что они могут умереть. Теперь даже наверняка…

Дрожь все еще пронзала израненную землю, как предсмертные конвульсии, слабая, нервная дрожь, но полуразрушенному зданию многого было и не надо, оно готово было развалиться на части от слабого ветерка… Как же не хотелось туда возвращаться!

Они спустились куда-то вниз по осыпавшимся полукруглым ступеням, Айхен все больше походил на зомби, Маше казалось, что он вообще не понимает куда идет. Зачем он ведет ее вниз? Хочет, чтобы их там завалило?

Они дошли до тупика, до огромной кучи мусора, перегораживающей проход, повернули налево, спустились еще ниже, забрались в какую-то маленькую каморку.

— Останемся здесь, — прохрипел принц, — Приятный сквознячок… авось, не задохнемся.

— Если не обрушится что-то еще…

— Обрушится… Зато огонь сюда не доберется.

Кряхтя и ругаясь, Айхен улегся, закрыл свой устрашающий красный глаз.

— Райский уголок… — пробормотала Маша, устраиваясь рядом.

— Великая планета. Самая удивительная…

Маша посмотрела на принца подозрительно. Бредит?

— Если звероноиды уже мертвы, у нас есть шанс. Все может кончиться так же быстро, как и началось.

— Что ты имеешь в виду?

— Не приставай… Мне больно говорить.

Маша поворочалась, изыскивая положение, при котором было бы не очень больно. Пол был теплым. И мягким. Даже здесь. Даже сейчас. Он тихонько вибрировал от затухающего подземного гула. Чудовище успокаивалось, засыпало, оно натворило достаточно…

Сверху что-то опять загрохотало.

Ей показалось или сквознячок и правда иссяк?..

Маша осторожно вздохнула, что ж, по крайней мере пока воздуха достаточно.

— Айхен, ты жив? — прошептала она.

Никогда, никогда больше не слышать этой тишины! Лучше шевелиться, громко дышать… начинает казаться, что темнота и тишина — единственное, что будет до конца… а конец придет, вероятно, не так уж скоро…

Маша вспомнила песенку, которую слышала как-то раз по радио в свое последнее посещение Земли. Она запела шепотом, потом громче:

— А над нами километры воды,

А над нами бьют хвостами киты,

И кислорода не хватит на двоих.

Я гляжу в темноту.

И слушаю наше дыхание…

Слушаю наше дыхание…

Я раньше и не знал, что у нас

На двоих с тобой одно лишь дыхание…

Наутилус-Помпилиус.

— Что за варварский язык? — прохрипел Айхен, — Родной?

— Родной… Я думала, ты помер.

— Нет еще… давай-ка, знаешь, свой «регенерат».

— Так плохо?

Она нащупала в темноте руку Айхена, закрепила браслет на его запястье. Включила.

И ничего не произошло.

— Ой, — сказала она.

Включила еще раз.

— Айхен!

— Понял…

Тьма была густая, почти живая, почти осязаемая… все гуще и гуще…

Айхен сначала молчал, потом заговорил — тихо и горячо на каком-то странном наречии.

Бредит что ли? Пусть. Только бы не молчал, если он замолчит, наверное, это будет означать то, что он умер.

Маша закрыла глаза только для того, чтобы не видеть темноты и не заметила как уснула. Сон ли это был или какое-то забытье… она не видела снов. Ей было жарко, душно и больно, мысли об этом не оставляли ее и во сне. А больше всего ей было страшно. Умереть от голода и жажды, задохнуться… рядом с разлагающимся трупом.

Маша не помнила, сколько прошло времени, прежде чем Айхен замолчал, время закончилось когда остановились ее часы, чудесный хронометр, маленький компьютер, хранящий в памяти временные характеристики большинства звездных миров, часы остановились еще на корабле, в тот самый момент, когда корабль умер… когда умер, как выяснилось, и «регенерат».

Она дышала все глубже, и плакала, понимая, что не должна этого делать, что воздуха осталось всего ничего, его надо беречь… но как его беречь, как заставить себя дышать поменьше? Невозможно…

— Айхен? — прошептала она, не услышала ответа.

Надо проверить жив ли он. Или лучше не стоит?

Девушка с трудом приподнялась на локте, от этого незамысловатого движения едва не потеряв сознание, ее качнуло, перед глазами поплыли круги, в ушах зазвенело.

— Нет-нет-нет, — пробормотала она и услышала свой слабенький голос как будто откуда-то издалека.

Она протянула руку, нашла принца, собрав силы подползла к нему, дрожащими пальцами пробежала по липким от крови лохмотьям одежды, коснулась щеки — еще теплая, скользнула по шее… ее пальцы были какими-то ватными, почти ничего не чувствовали, не могли нащупать пульс. Может быть ей показалось, что он еще теплый? Или он умер совсем недавно?

Она свернулась калачиком, слезы помимо воли потекли из глаз (нельзя плакать, нужно сохранять влагу), теплыми дорожками по переносице, по виску, капали на теплый мягкий пол, мгновенно впитывались.

Маша поняла, насколько было душно в их маленькой каменной тюрьме, только когда она отворилась. Когда поток свежего воздуха как цунами нахлынул и едва не утопил ее, когда ворвался свет, который едва не ослепил ее. Она вскрикнула и зажмурилась, перед глазами заплясали черные мушки и девушка, еще не разобравшись, что произошло, вдохнула полной грудью, глотнула воздух, как воду.

Что-то коснулось ее, чьи-то ловкие и гибкие пальцы пробежали по ее спине, по голове, по ногам… Маша решилась приоткрыть глаза и в ослепительном сиянии увидела призрачные тщедушные силуэты.

— Успокойтесь, вы в безопасности, — промурлыкал силуэт на общегалактическом милом сердцу языке.

«Ко-онцы…»- подумала Маша, и мир померк в ее глазах.


Когда она пришла в себя, то долго не могла понять где в ее воспоминаниях сон и где реальность, и что происходит сейчас.

Темно. Но воздух свежий. И не больно. Значит паниковать пока не следует. А принц?.. Где Айхен?..

Маша поднялась, выбравшись из какого-то плотного мягкого и влажного одеяла, которое окутывало ее всю, как упаковка. Села. Она увидела длинное помещение, утопающее во мраке, но мрак этот был даже приятным, в нем чувствовали себя очень комфортно глаза. Одеяло оказалось пористым, словно мох… Стены оказались из того же вещества и пол. Оно живое?.. Действительно, складывалось странное впечатление, что помещение (пещера или строение) живое. Оно… кажется, дышало?

Впечатление было жуткое, рождало в подсознании какие-то темные ассоциации. Маша поднялась со своего ложа с одним желанием — бежать. Куда-нибудь.

Она была раздета до гола, исчез и хронометр и «регенерат» и даже маленький оловянный крестик — последняя реликвия из дома. Она огляделась в надежде, что обнаружит все это где-нибудь поблизости.

— Куда вы? — услышала она.

Из полумрака выступил низкорослый печальный ко-онец, приблизился, взял ее за руку, посмотрел снизу вверх большими влажными глазами.

— Вы здоровы?

— Кажется, да.

Ее сердце колотилось и никак не могло успокоиться, в горле пересохло и пульсировало в висках. Это дурацкий, иррациональный и необоснованный мистический страх, но избавиться от него не так уж просто.

— Пойдемте, нам уже не стоит здесь находиться.

Маша не чувствовала стыда, находясь обнаженной перед ко-онцем, может быть, потому, что ко-онец сам был столь же неодет и ничуть этим не смущался, но выходить в таком виде на улицу ей не очень хотелось.

— Где моя одежда? — спросила она.

— У нас тепло, — сказал ко-онец, направляясь к выходу.

— Впрочем, — он остановился и снова печально посмотрел на нее, — Я знаю, что для вас это важно. Я принесу вам что-нибудь. Но позже.

«Позже, так позже, — подумала Маша, сделала глубокий вдох, и поспешила за ко-онцем — чем скорее она покинет это место, тем лучше. Пусть даже так, без ничего.

Они вышли из странной пещеры, отодвинув мягкий пористый полог, и Маша почувствовала большое облечение, когда оказалась на воздухе, увидела небо и травку. Так мило. Так приятно. Так обыденно.

И множество ко-онцев вокруг. И ни одного звероноида.

— А где мой… мой… мой товарищ?

Товарищ! Ну, а кто он, сослуживец?

— Он жив?

— Он жив. Но он не скоро поправится.

Как камень с души упал. Поправится. Главное, что поправится.

— А где он?

Ко-онец остановился, посмотрел на Машу почему-то укоризненно и ничего не ответил. А почему? Запрет? Табу?

Ладно. Что, собственно, она о них знает?.. И об их планете, странной и удивительной. Да уж, это точно, что странной и удивительной! Мерзкий Айхен расскажет ей все! Теперь уж точно расскажет, иначе она его просто убьет, задушит собственными руками.

Меж тем странное зрелище открывалось ее глазам — большое практически открытое всем ветрам (и взорам врагов) плато, уставленное малюсенькими домиками. Разнообразными, но одинаково пористыми и будто поросшими мхом. Местные жители сновали вокруг в больших количествах, деловитые, озабоченные. Они совсем не походили на тех сомнамбулических существ, что видела Маша в космопорту, у этих глаза живо блестели, и выражения лиц совсем не казались дегенеративными. И испуганными они не казались.

— Куда мы идем? — спросила девушка своего провожатого.

— С вами хотят поговорить.

— Кто?

— Джеклайз… Наш глава, начальник, старейшина.

Ко-онец постарался привести как можно больше синонимов слова «джеклайз», подумал какое-то время и произнес важно:

— Президент.

Маша весело хмыкнула про себя.

Заходить в моховой домик было неприятно, девушку так и не оставляло ощущение, что домик живой, она чувствовала себя Ионой в брюхе кита, которое хотя и не шевелилось и не сокращалось, но все-таки — жило.

Девушка вошла одна, провожатый остался за дверью.

Ко-онец, которого она увидела был в точности похож на него. Никаких знаков отличий, и никакой, абсолютно никакой одежды.

— Садись, — сказал джеклайз.

Маша послушно опустилась на теплый мягкий пол (везде у них что ли одинаковые полы? Нет, здание космопорта совсем не было похоже на живое.)

— Кто ты?

— Я офицер Службы Охраны Галактики. Мой корабль остался на орбите, им завладели цирды.

— Мы зовем их звероноидами, — джеклайз улыбнулся, растянув на складчатой физиономии тонкие сухие губы.

— Мы тоже, — улыбнулась ему в ответ Маша.

— Почему они не убили вас? Они убивают всех.

На это Маша только пожала плечами.

— Хотела бы я это знать… Впрочем, я на них за это не в обиде.

Они с джеклайзом снова улыбнулись друг другу.

— Я очень рад, что вы из СОГа, — сказал ко-онец, — Мне нужна консультация. Получилось так, что все инопланетяне, что были на Ко-оне, погибли… По моим сведениям, связь с внешним миром оборвалась, мы не можем попросить о помощи, а защитить себя сами не умеем. Не знаем, как это делается.

— То есть? — удивилась Маша.

— Мы никогда не воевали. Никогда ни с кем. Возможно этим мы уникальны, возможно, нам есть чем гордиться, но сейчас… сейчас мы попали в неприятную ситуацию.

— Ну хорошо… друг с другом вы воевали?

Джеклайз похлопал огромными глазами — чистыми и невинными.

— Я же сказал вам — нет.

— Ну а в далеком прошлом?

— Нет.

— Этого не может быть.

— Все, кто попадает к нам впервые так говорят. Всем приходится рассказывать нашу историю. Теперь времени нет.

Маша закусила губу, нахмурилась.

— Ну хорошо. Допустим. Вы никогда не воевали.

Она произнесла эту фразу, почувствовала ее на языке — в своем собственном исполнении она казалась еще более неубедительной.

— Все бывает, — добавила она, — Я не буду удивляться и расспрашивать — действительно неподходящее время. Что вы хотите узнать?

— Как нам защититься?

— Никак. Звероноиды уничтожат вас. Всех до единого. О вашей беде знают, но помощь оказать не смогут — потому что просто не смогут!

Джеклайз помолчал.

— Извините, если я вас расстроила…

— Но пока что мы прогнали их. Ведь так?

— Это случайность.

— Что значит случайность?

— Ну… землетрясение…

— Вы ничего не знаете о нас, — покачал головой ко-онец, — звероноиды тоже не знают.

— Вы правы… не хотите ли вы сказать, что сами устроили землетрясение? — удивилась Маша.

— Нет, не хочу.

— Кто же его устроил?

— Наша планета. Ко-он.

Маша возвела глаза к небесам. Хотелось ей сказать какую-нибудь грубость, но она сдержалась.

— Ну хорошо, — сказала она, — Прежде всего нам всем нужно собрать свои пожитки и перебраться в другое место.

— Куда?

— Ну… есть у вас какие-нибудь горы с пещерами? Шахты? Подземелья?

— Зачем?

— Прятаться!!!

Даже ангельскому терпению есть предел!

— Они, конечно, найдут нас и в пещерах, если захотят, но все-таки надо же делать хоть что-то! Нельзя же сидеть задравши лапки и ждать, пока нас перебьют! Не воевали они никогда! Ну и напрасно! Научились бы чему-нибудь…

Джеклайз смотрел задумчиво, потом кивнул.

— Если мы спрячемся под землю, нас никто не найдет.

Маша не стала выяснять каким образом можно так спрятаться, чтобы никто не нашел — времени не было. Она поднялась и направилась к выходу.

— Тогда давайте сделаем это побыстрее, — сказала она, — Пока звероноиды не пришли в себя после землетрясения.

На удивление прошло совсем немного времени, когда лагерь был полностью готов к эвакуации. Маша даже зауважала ко-онцев за расторопность. Они все были готовы и они ждали. Домики их пропали. Совсем. Будто их и не было никогда. При том при всем, пожиток у переселенцев практически не было тоже… Ладно, удивляться она будет потом.

Маша увидела Айхена… вернее, ей сказали. что это Айхен. Принц лежал на чем-то вроде носилок, с головой упакованный в одеяло из мха (точно такое же, какое было и у Маши), пребывая в бессознательном состоянии.

Девушка приготовилась к далекому и трудному переходу, все оказалось гораздо проще. Земля расступилась. Практически у нее на глазах разверзлась пропасть… Впрочем, не пропасть — полого уходящая вниз дорога. Далеко-далеко… Конца дороги видно не было.

Джеклайз вопросительно посмотрел на Машу словно испрашивал одобрения, потом первым ступил на подземную дорогу. Ко-онцы потянулись за ним. Пошла и Маша, хотя все еще никак не могла подобрать отвисшую челюсть.

— Мы там не задохнемся? — спросила она джеклайза, кое-как различив его в темноте среди других ему подобных.

— Земля будет дышать для нас, — успокоил джеклайз, — Как глубоко мы должны спуститься?

Маша задумалась.

— Наверное, чем глубже, тем лучше…

Джеклайз только кивнул — он доверял ей беспредельно. Хорошо это или плохо, вот в чем вопрос… Скорее бы Айхен пришел в себя, можно будет спихнуть на него все проблемы.


Ей выдали что-то, подобное белой длинной простыне, сказав, что это теперь — ее одежда. Когда она завернулась в ЭТО, то почувствовала непреодолимое желание поскорее от ЭТОГО избавиться.

«Дайте мне что-нибудь менее живое! — захотелось ей закричать, — Сколько же можно издеваться?!»

Но она знала — не дадут.

Простыня сама завернулась вокруг нее, облепила и как будто приклеилась. Лучше перестать о ней думать. Совсем. Иначе может случиться истерика.

Они спускались вниз до тех пор, пока Маша не сказала — хватит. Ей уже стало страшно, ей показалось, что они дошли почти до центра земли, еще немного и с ней случится клаустрофобия. Конечно, чем глубже зарыться, тем больше шанс, что звероноиды не найдут их… И снова оказаться в темноте, чувствовать, как воздуха становится все меньше, засыпать, как рыба, которую вытащили из воды…

Ее послушались безропотно, в том же месте, где остановились — разбили лагерь. Спокойно и деловито. Откуда-то опять появились эти маленькие домики…

— А теперь расскажите мне о вашей странной и удивительной планете. Теперь у нас есть время, не так ли?

Маша опустилась на пол (мягкий и теплый) в домике джеклайза, отлепила от коленей мерзкую простыню, которая никак не хотела растягиваться.

— Я видела, как земля расступилась по вашему желанию и потом сомкнулась, что это за просты… одежда, — она оттянула краешек простыни, прилипшей к промежности, — Оно как… не знаю, как что.

— Это не одежда, — сказал джеклайз, — не в вашем понимании слова одежда. Это колог. Это… как бы вам объяснить… мы сами никогда не закрывали тела, не чувствовали необходимости в этом, и не знали, что кто-то может в этом нуждаться до того, как встретились с инопланетянами. Они рассказали, что закрывают свои тела, потому что мерзнут. Тогда мы спросили их — почему они мерзнут. Что такое — мерзнут. Нам объяснили, мы поняли. Единственное, что мы могли подобрать как заменитель одежды — это колог. Он растет на деревьях, защищает нежный ствол.

— Вы сдираете это с деревьев… — пробормотала Маша, снова отлепляя простыню от того места, где она совсем не требовалась.

— Сдираем?! — джеклайз вытаращил свои и без того огромные глаза, — Это слово означает принесение вреда?

— Ну… да.

— Какие мысли приходят вам в голову. Разве это возможно?

— Ну хорошо, — Маша смирилась с настойчивостью простыни в ее желании всю ее заламинировать, джеклайза, видимо, не смутило бы, если бы она всю дорогу была вовсе без простыни, а Айхен все еще завернут в одеяло из мха, — Вы рассказывайте… Одежда — это что-то вроде коры, то есть растет на деревьях и слезает с них добровольно, когда ее об этом попросят. А ваши дома? Одеяла из мха?

— Наша земля щедро дарит нам все необходимое. Она заботится о нас, поддерживает комфортный климат, строит для нас дома, выращивает еду, защищает…

Джеклайз смотрел на Машу, ожидая ее реакции. Маша видела это, но сказать ей было практически нечего.

— Что вы имеете в виду? — наконец произнесла она.

— Не понимаете? — джеклайз посмотрел сочувственно и вздохнул, — Никто сразу не понимает…

— Но согласитесь, что это такое — наша земля строит для нас дома?! Это… — она развела руками, — в философском смысле, что ли? Производит все необходимое… защищает…

Она сжала голову ладонями.

— Землетрясение… пещера… нет, — она покачала головой, — я не понимаю. Не могу.

— Может быть, у тебя получится? — джеклайз смотрел куда-то ей за спину.

Маша обернулась и почувствовала как жар приливает к щекам. Черт, ну вот совсем ни к чему сейчас было бы краснеть!

Айхен не удосужился завернуться в колог, он явился каким был — каким вылез из-под мохового одеяла.

— Мое почтение, — сказал принц, — Не мешало бы перекусить…

Джеклайз растянул тонкие губы в улыбке.

— Рад снова видеть вас, принц Вельзарела. Рад, что мы успели спасти вас.

— Я тоже рад, поверьте.

Принц склонился над джеклайзом и коснулся тыльной стороной ладони его лба, словно хотел выяснить нет ли у ко-онца жара. Джеклайз улыбнулся еще более широко — практически весь превратился в улыбку.

Маша подумала о том, что неплохо было бы оторвать-таки простыню от промежности, но решила все-таки этого не делать у Айхена на виду, она прижала к груди колени и обняла их руками. Ну вот. Только бы не пришлось вставать…

Она старалась не смотреть на него, старалась изо всех сил, иначе она снова покраснеет, станет, как помидор… идиотка.

Самое ужасное, что сама в этом кологе все равно, что голая, эта зараза обтягивает, как вторая кожа. Господи, и смех и грех!

— Ну, ты как? — Айхен уселся рядом с джеклайзом, Маша осмелилась посмотреть на него и вроде бы даже не покраснела…

— Что я… — произнесла она, — это ты был… гм… как зомби.

— Что такое зомби?

— Не важно… Ты неплохо выглядишь, после всего… — в ее голосе было больше иронии, чем ей хотелось бы.

Айхен подвинулся к ней ближе, практически вплотную.

— Ты плакала?

— Ч-что?.. Когда?

— Там, где мы с тобой…

Черт, она снова краснеет!

— Скрывались…

— Может быть, — она пожала плечами, — А что?

— Ты боялась, что я умру?

Это он серьезно или издевается?

— Боялась, — произнесла Маша сквозь зубы, — Не большое удовольствие пребывать в замкнутом пространстве вместе с разлагающемся трупом.

Принц сделал жалобное лицо.

— Ну вот… а я-то думал.

На самом деле Маша не помнила, плакала ли она, она вообще плохо помнила, что там было…

— Ты хорошо выглядишь в этом… — Айхен коснулся ее плеча, скользнул пальцами по спине, по талии, по бедру… — Я и не думал, что у тебя такая фигурка, знал, что хорошенькая, но в этом одеянии…

И ему все равно, что джеклайз сидит рядом и пялится.

— Я убью тебя, Айхен, — пробормотала Маша, — Честное слово! Прекрати это!

— Что? — удивился Айхен, — Я тебя обидел?!

— Убери от меня свои руки!

— Не могу.

Он наклонился, поцеловал ее плечо, потом шею под самым ухом… Вопреки желанию внизу живота стало горячо, так горячо, что даже больно. Прежде чем подскочить и сбежать, Маша успела подумать с тоской, что это ужасно несправедливо — то, что она занималась любовью с мужчиной всего один раз в своей несчастной жизни, да и то, Бог знает когда!.. Лучше бы этого и не было вовсе, тогда бы она, по крайней мере, не знала, что это такое и не так расстраивалась бы… Зачем тогда было отскакивать? Так и отдалась бы этому самоуверенному мерзавцу (но красивому, черт бы его побрал) на мягком теплом полу на радость улыбчивому джеклайзу.

Она хотела сказать… ух, что она хотела сказать! Не сказала, потому что глянула туда, куда устремлен был взгляд бессовестного принца — колог… паскудный колог! Что в нем, что без него.

— Все, Айхен, — сказала она устало, — Уймись.

— Ты не нравишься ей? — осведомился джеклайз, — Почему?

— Нравлюсь, — принц вздохнул, повернулся к джеклайзу и принял почти ту же позу, в какой до того сидела Маша, — Стесняется. Не хочет при свидетелях.

Джеклайз призадумался, потом кивнул — если чего-то не понимал, то принимал — эти инопланетяне такие странные.

Маша уже готова была сказать мерзавцу Айхену о том, как сильно она его ненавидит, и как жалеет о том, что он не помер под завалом, хотя был к тому близок, но сочла это ниже своего достоинства. Пусть болтает, что хочет, какое ей до этого дело?

— Благодаря тому, что ты плакала, нас нашли, — сказал ей Айхен, — Что я, собственно, и хотел тебе сказать. Я не знаю, как все это происходит, но у этих существ, — он кивнул на джеклайза, — какая-то особенная связь с планетой… Не знаю, как тебе объяснить… они понимают друг друга. Вот ты плакала, твои слезы капали на землю, и ко-онцы уже знали об этом. Знали, где нас искать. Очень вовремя, заметь, нашли…

— А землетрясение?

— То же самое. Если смотреть сверху, очень хорошо было бы видно, что землетрясение случилось только на поле космодрома, там где были звероноиды. Планета уничтожала врагов. Таким образом.

Маша покачала головой.

— Так не бывает.

— Придется тебе поверить в это. Скорее всего, больше таких планет нет. Уникум. Представь себе, что планета живая… Только не спрашивай как это! Она не просто живая, она разумная… и очень любит этих вот… — он посмотрел на улыбающегося джеклайза, — серых уродцев.

— Почему ты мне все раньше не рассказал?!

— Да некогда же было…

— Да не ври! Просто ты сволочь, Айхен!

Что это ее так прорвало?

— А что, — принц обратился к ко-онцу, — правда она особенно хороша в гневе? Глазки так блестят…

— Не спрашивай меня, — покачал головой джеклайз, — По мне, так все вы уроды.

Они весело рассмеялись — старые добрые друзья.

И ведь она сама напросилась к Айхену на корабль! О чем она думала?

О звероноидах… Нет, о Земле…

— Вам тут весело очень, — пробормотала она, — А между тем звероноиды, возможно, уже завоевали галактику.

— Зато мы, вроде как в безопасности… пока. Ты, кстати, молодец, что завела нас сюда. Они уже, должно быть, оправились от пережитого и ищут нас.

— Найдут?

— Не знаю. Надеюсь, что нет. Им не придет в голову искать нас здесь.

— А дальше что? Сколько мы будем здесь сидеть?

— Малышка моя, — нежно улыбнулся Айхен, — Куда ты все время рвешься? Сядь, расслабься… Ну что ты так гневно сверкаешь глазками? Я тоже боюсь за свою планету. Но что я могу сделать? Посмотри на меня, у меня даже нет одежды, прикажешь голышом кидаться на звероноидов? Они создания черствые, их не шокируешь моими достоинствами… Ладно тебе краснеть-то…

— Но…

— Мы будем сидеть здесь и ждать. Чтобы ты не называла меня сволочью, скажу тебе, что нам, скорее всего, помогут.

— Эйк?

Она произнесла это слово и сердце сжалось. Нет, Айхен, куда тебе до командора! Со всеми твоими достоинствами…

— Не Эйк… Что может твой Эйк, — проворчал принц, — Что ты в нем нашла? Ну скажи по-дружески, чем он так уж хорош?

— Какое тебе дело?

— Да интересно же!

Джеклайз внимательно слушал все эти словопрения, переводя взгляд с одного на другого, изучал особенности инопланетян. Делал какие-то выводы. На него уже не обращали внимания. Будто его и не было.

Ну, ладно! Ты сам спросил!

— Потому что он настоящий мужчина! Потому что он сильный! И мужественный! Он!.. Просто лучше всех…

— Не убедительно.

— До пошел ты, Айхен! ТЕБЕ этого не понять! — она постаралась чтобы ее голос звучал как можно более презрительно.

— Ты права — мне этого не понять!

Что это с ним? Она и в самом деле его разозлила? Как приятно.

Он вскочил, он схватил ее за плечи и встряхнул. Довольно грубо.

— Не могу понять! Что вам, бабам, надо? Вам нравится утешать несчастных страдальцев? Утирать им сопли? Ах, он такой мужественный! С какой стороны он мужественный?!

— Он герой! — с чувством выдохнула Маша, — Он создал СОГ!

— Создал СОГ… Глупенькая ты дурочка! Преданный солдатик! СОГ создал не он, а Лавгн Рауш Флоук, военный министр Эрайдана, ныне покойный, а героическая личность Эрдр, страдалец Эрдр, просто очень подошел на должность его главы, потому что был такой прекрасный и благородный, потому что был такой безопасный, такой готовый выполнить любой приказ!

Маша нацелила кулак принцу в подбородок, но тот не позволил себя ударить.

— Ты завидуешь ему! — прошипела она, пытаясь вырваться, чтобы повторить свою попытку.

— Он же никогда не оценит твоих нежных чувств, — Айхен так приблизил к ней свое лицо, что она почувствовала на коже его дыхание. Его глаза были так близко… как когда-то… машино сердце забилось тяжело, подогнулись колени. Нет, только не это!.. Только не это…

— Ты будешь сгорать от страсти, а он будет рассказывать тебе трогательные истории о своем несчастном прошлом. Больше ничего не будет!

Она уже почти не слышала его, она была поражена страшной догадкой, но не могла поверить в нее, с ужасом смотрела в темные глаза Айхена, метающие молнии.

— О нет… — сказала она своим мыслям.

— О да! — ответил ей Айхен.

Маша дернулась в его руках, изо всех сил попыталась вырваться, она уже не собиралась драться, она хотела убежать, далеко-далеко, спрятаться, забиться в какой-нибудь темный угол, умереть.

Но Айхен держал ее крепко.

— Смотри на меня, — велел он ей, — Неужели ты еще не поняла?!

— Пусти меня! Сволочь! Мразь! Мерзкая скотина!

В ярости она вопила на родном русском языке, не замечая этого, и смысл ее проклятий остался для адресата не осознанным.

— Это был ты?..

Из ее глаз потекли слезы, обильные и чистые, как у обиженного ребенка.

— Это был не Эйк… это был ты…

Айхен целовал ее щеки и глаза, и говорил что-то на языке, которого Маша не знала, слова, которые произносил и тогда… Маша думала, что это геллайский…

— Пусти меня, ничтожество!.. Я никогда не прощу тебе… Никогда!

К несчастью, она не могла сопротивляться. Она слишком часто вспоминала ту прекрасную ночь, того мужчину, что был с ней, любимого… Нна так хотела, чтобы когда-нибудь это повторилось! Это был он… Мерзавец Айхен!

Маша предпочла закрыть глаза и не думать об этом — эти руки самые прекрасные руки на свете, эти глаза, эти губы…

Ее, наконец, освободили от дурацкой простыни, и как же без нее стало хорошо!

О джеклайзе забыли, он и сидел, бесстрастно наблюдал происходящее, склонив круглую безволосую голову к костлявому плечу. Он думал о том, что, вероятно, до конца дней своих так и не привыкнет к странностям этих инопланетян…


Рюнт-рэй Гелдзз был очень плох. Силы иссякали, таяли с каждым шагом. Он мог бы упасть и лежать — это было бы лучше всего, но ему было страшно останавливаться, казалось, что смерть придет сразу же, как только он перестанет бороться. Смерть в образе серых пучеглазых тварей, которые так хитро обманули его, прикинулись жалкими и ничтожными, натворили такое! Или в еще каком-нибудь более жутком образе… Лучше не думать об этом… Страшно.

Это небо, эти деревья, эти цветочки… они следят за каждым его шагом, ждут, пока он упадет, чтобы… Они источают ненависть. Холодную спокойную ненависть к нему. «Мы не торопимся, мы подождем, рано или поздно ты упадешь, скорее рано», — шептали они вслед.

Все неправильно, не так, как должно было быть. Это просто смешно — рюнт-рэй плетется из последних сил по планете, которую должен был завоевать — и в сущности завоевал — легко и просто. И никого нет рядом, и войска в замешательстве.

Ну уж с Цеззом-то должно быть все в порядке. Он был на орбите! Хотя… кто знает, что произошло в атмосфере планеты в то время, как на космодроме разразилось землетрясение. Может быть он — рюнт-рэй Гелдзз — последний оставшийся в живых.

Что ж, в таком случае, жить ему осталось не долго.

Он был сильно обожжен, практически лишился меха на спине и на лапах, какая-то каменная конструкция, падая, едва не переломила ему хребет.

Гелдзз тяжело шагал по цветущему ярко-зеленому ковру, раскачиваясь из стороны в сторону, красная пелена застилала глаза, видеть через нее что-то стало практически невозможно, травка цеплялась за его ноги, дерево попалось ему на пути, как непреодолимая преграда, и он прислонился к нему, обнял лапами, и… сполз к его основанию с глухим рычанием. Прохладная и шелковистая трава, такая мягкая на вид, больно резала израненное тело, она источала пронзительный дурманящий запах… оплетала… душила, подбиралась к морде, чтобы забиться в горло и в нос… Гелдзз дернулся в панике, но не смог даже пошевелиться. Дышать тяжело… Будто непереносимая тяжесть навалилась… Звероноид захрипел, собрал последние силы, напряг мышцы и… провалился в темную душную мглу. Мысли стали ватными и спокойными… паника еще билась где-то на самом их дне, но уже далеко.

Он умирал со спокойным сердцем, в его душе царили покой и радость, не было ни честолюбивых устремлений, ни забот, ни тревог, может быть в тот момент звероноид уже прикоснулся к вечности, к началу и концу, к основе… и вдруг что-то там, впереди, запульсировало тьмой и болью, эта боль и тьма были отдельно от него, но как будто приближались… окружали… это начинало тревожить.

Скопление зла ударило его с силой необычайной. Закружило, сжало, сокрушило, Гелдзз зарычал от ужаса и распахнул глаза.

Свет…

Искры…

Повсюду молнии бьющие его несчастное полуживое тело, больно — и еще более чем больно, неприятно.

Что происходит?!!


Чьи-то лапы грубо и бесцеремонно ощупывают его. Но уже не больно. Кроме хорошо знакомого привычного зуда никаких неприятных ощущений.

Голос как будто очень издалека.

— Что теперь?

— Ничего. Он скоро придет в себя.

Голоса вроде бы знакомые, но в голове все перепуталось, все смешалось в воспоминаниях. Может быть, эти голоса ему снятся?..

— Рюнт-рэй… — услышал он уже ближе.

Кто это рюнт-рэй? Это звание когда-то носил его отец. Но ведь отец погиб на Молмате… Или он сам и есть — его отец, а его сын…

Небольшое усилие, и он открыл глаза.

Рюнт-краэ Цезз радостно рыкнул.

— С возвращением, рюнт-рэй… Я страшно рад!

Да уж… еще бы… кто вы такие без меня… что вы будете делать на этой гадостной планете без меня…


— Это было жуткое зрелище, — говорил Цезз, глядя на мелькающие на экране картинки с непонятной мечтательностью, — Трава оплелась вокруг вас как кокон… такой плотный… мы очень основательно потрудились, прежде чем смогли вас из него… э-э… извлечь. Она хотела вас поглотить… Мне так показалось. Растворить, съесть. Мы прошли бы мимо и не заметили вас, если бы не захватили прибор, реагирующий на тепло… Это страшно, Гелдзз, мы шли, и у нас дрожали коленки, мы готовы были к чему угодно!.. К любым кошмарам… Может бросим мы эту гадость? Оставим у себя в тылу, двинемся дальше… Я не знаю, что делать с этой планетой — взорвать разве что?..

Рюнт-рэй Гелдзз вздрогнул при этих словах, и радостно вспыхнули скрытые новеньким светлым и мягким мехом глаза. Он ничем не выдал своих эмоций, но ему определенно понравилась эта идея… взорвать… уничтожить это враждебное существо. Непонятное и страшное.

Гелдзз выключил запись, позволившую ему еще раз увидеть то, что происходило на космодроме — теперь уже из верхних слоев атмосферы. Ему это было не интересно. Не было желания и, главное, совершенно не было необходимости разбираться в том, что случилось и почему.

Всего лишь маленькая никому не нужная планетка.

Она не пригодна для жизни, более того, она опасна — ее следует уничтожить. Чего проще… впрочем, одна проблема, пленники сбежали, скрываются где-то там… Их надо бы найти, обшарить планету не так уж сложно, дело нескольких дней… но от этой мысли кидает в холодный пот. Что уж скрывать, Гелдзз боится этой планеты панически, вплоть до животного ужаса. Он помнит, как трава оплетает его… обвивает… душит… вряд ли он забудет это до конца дней своих, вряд ли когда-нибудь исчезнет дрожь в комке солнечного сплетения при этих воспоминаниях.

Бросить все это и двигаться дальше… время… время… его остается все меньше, нельзя забывать об обитателях протанских песков, которые ни на секунду не оставляют свою работу.

Рюнт-рэй обернулся и увидел, что Цезз смотрит на него, смотрит как-то странно…

— Не поддавайтесь панике, рюнт-краэ! — рявкнул Гелдзз неожиданно для себя самого, — Как мы будем чувствовать себя, если сбежим отсюда с этим мистическим ужасом? Мы останемся! Будем торчать здесь настолько долго, насколько это понадобится! Отыщем пленников — или убедимся, что они мертвы — а потом разнесем эту планету на атомы! И тогда двинемся дальше! Победителями, рюнт-краэ!

Он ударил ладонью по приборной панели так сильно, что погас один из мониторов.

— Нельзя поддаваться страху… — произнес он как бы для самого себя.

Рюнт-краэ Цезз подскочил как пружина и вытянулся.

— Я организую поиски, рюнт-рэй. Двадцать три патрульных корабля покинули космопорт практически невредимыми и готовы к операции… берусь обеспечить готовность в кратчайшие сроки!

— Докладывайте мне все о ходе поисков… я должен знать…

— Разумеется, рюнт-рей!

«Что со мной происходит?! — мысленно простонал Гелдзз, когда остался один, — Во что я превратился? Я дрожу? Я боюсь? Я жалок?.. Не будет этого… пока я жив!..»

Уцелевшие мониторы показали ему, как эскадрильи легких патрульных кораблей уверенно и красиво покидают ангары базы, уносятся как молнии. Нет страха! Нет сомнений!

Гелдзз вздохнул облегченно и улыбнулся.

Если командир храбр и уверен в себе, его солдатам не грозят ни страх, ни паника. Они пойдут за ним и завоюют галактику, что бы она из себя не представляла!


Под землей было тихо и спокойно. Никакой информации о том, что происходит на поверхности планеты, где звероноиды и чем они заняты, не поступало. Это и успокаивало и беспокоило. Маша предпочла бы смотреть опасности в глаза, чем прятаться с головой под одеяло и убеждать себя, что чудовище не найдет ее там. Только с вымышленными чудовищами, обитающими в спальнях впечатлительных детишек можно справиться таким образом. Маша чувствовала, что их ищут, и знала, что найдут… они здесь в мышеловке. Голые, безоружные. С сотнями ко-онцев на шее — может быть последних ко-онцев.

Она постаралась уйти от хижины джеклайза как можно дальше, завернулась в свой неприятный на ощупь и неудобный колог, мешающий идти, липнущий к ненужным местам… Она бродила по округе, изучала местность, размышляла о их шансах выжить, только ради того, чтобы не думать о том, что произошло у джеклайза. Ей было ужасно стыдно, ей было горестно.

Убежище, которое планета создала для своих любимых детищ представляло собой как будто огромную, прямо-таки безразмерную пещеру — огромное дно, ни стен, ни потолка, и странный молочный свет откуда-то со всех сторон, мутный, сумеречный, но все-таки — свет!

Что это за свет?.. Откуда он?.. Какова его природа?..

Может быть, с этой чудной планетой и поговорить можно?

Может, ко-онцы и говорят…

Джеклайз не обманул, воздуха было вполне достаточно. Припахивал он чем-то этаким землистым, был сыроват, но дышалось им вполне легко. Это для Маши с некоторых пор было очень важно, в ней все еще жил страх задохнуться — в темном, страшном, безвыходном пространстве.

Она брела между домиками, улыбалась туземцам, которые преспокойно, будто так и надо, устраивались на новом месте.

Поговорить было не с кем — никто из них не знал всеобщего языка.

Маша решила идти, пока не дойдет до какого-нибудь конца. Должна же эта пещера иметь стены? Интересно было бы осмотреть их структуру…

Как же ужасно, отвратительно все и мерзко! Как она могла уступить ему сейчас?! Следовало дать ему коленкой между ног, а она… Она будет ненавидеть себя за это всю оставшуюся жизнь! Может быть, недолгую. Даже, скорее всего, недолгую.

И этот мерзкий джеклайз сидел и пялился, как порнофильм смотрел!

Маша хлюпнула носом. Хорошо, что сумеречно, хорошо, что никто не обращает на нее внимания.

Теперь у нее не осталось даже надежды на то, что она хоть сколько-то интересна Эйку, только сейчас она поняла, что эта надежда ЖИЛА. Всегда. Даже, когда командор отправил ее на Землю, после такой чудесной ночи (ха-ха-ха), она думала, что раз однажды он был с ней, то это обязательно случится снова. Обязательно! Рано или поздно…

Теперь можно уже не рассчитывать на это и не обольщаться.

Ладно, забудь об этом! Не время терзаться, не время реветь, сейчас надо думать только о том, как выжить.

Выбраться.

Спасти Землю.

Все остальное, по сравнению с этим, чушь и блажь.

Где же конец этой чертовой пещеры?..


Рюнт-рэй и не подозревал, что способен на такие сильные чувства. Раса цирдов сама по себе отличалась флегматичным характером (по сравнению со «зверушками», к примеру), Гелдзз был — считал себя — флегматичным из флегматичных, здравомыслящим из здравомыслящих. Спокойным, рассудительным, надежным.

Когда же он успел измениться? На Протане?.. Или это случилось, когда… лучше не воспоминать… стоит закрыть глаза, и он видит уже не синие пески планеты-тюрьмы, а острые жгуты желтой и ядовито-зеленой травы, дурно пахнущей… Все! Достаточно, это уже прошло… прошло!

О Высшие Силы, как же хочется разнести этот зелено-голубой шар! Превратить его в сонмище мертвых астероидов!

Рюнт-краэ Цезз стоял за его спиной, Гелдзз чувствовал его волнение, замешательство и страх. В самом деле, командующий был в последние время как-то немного не в себе (впрочем, ему столько пришлось пережить!), его реакции на некоторые вещи были неадекватны.

— Ничего… — повторил вслед за ним Гелдзз.

Цезз молчал. Ему нечего было сказать. Он явился с рапортом и уже сказал все, что должен был. Все, что мог сказать.

— Ничего… — повторил снова Гелдзз и в голосе его послышалось что-то что очень не понравилось рюнт-краэ.

— Обшарили всю планету и ничего не нашли… Горы… Моря… Пещеры… Щели и трещинки…

— Так точно, рюнт-рэй, — произнес Цезз, стараясь придать голосу твердости.

Рюнт-рэй вдруг повернулся к нему, посмотрел пристально.

— А ты удивлен этому, Цезз? Ты удивлен тому, что мы их не нашли?

Цезз задумался только на мгновение, просто потому, что никак не ожидал такого вопроса.

— Я не удивлен, рюнт-рэй. И никто из наших не удивлен. И вы сами не удивлены… После всего, что было, — рюнт-краэ понизил голос, словно боялся, чтобы его не услышали (не услышала эта ужасная планета — даже с орбиты), — мы все уже ничему не удивляемся. Нам нужно убираться отсюда, Гелдзз… Послушай меня, как старого солдата, как своего друга, мы должны убираться, чтобы не было хуже. Солдаты в панике, я сам — едва держусь, да и ты… извини, тоже… Мы должны уничтожить это… существо… уничтожить и похоронить его в памяти, как страшный сон… Идти дальше и — побеждать…

— Мы призваны не для того, чтобы уничтожать планеты, а для того, чтобы покорять… на благо Рюнткона… — сухо сказал Гелдзз.

Цезз нетерпеливо махнул лапой.

— Свет и Тьма! Гелдзз, разве ты не понял еще, что ЭТО — не планета?!

Гелдзз почувствовал, как холодок пробежал у него по позвоночнику.

— Ты ведь этого хочешь так же как и мы, — добавил Цезз глухо, — Не думай о том, что скажут в командовании… они могут ничего и не узнать.

— Уйди, Цезз!

— Гелдзз…

— Ты слышал, что я сказал?!

Оставшись один командующий просто сидел, подперев морду лапами и глядя на монитор, где вращался и вращался безобидный на вид нежного цвета шарик… Он уже не раздумывал. Он уже все решил. Решил еще раньше, чем пришел Цезз, чтобы сказать, что поиски не увенчались успехом.

Теперь он просто должен был побыть наедине с собой, прежде чем отдать приказ.


Маша ушла далеко и сама не заметила этого. Она уже не слышала голосов, детского смеха… только звук своих шагов и стук срывающихся откуда-то сверху капель. Она остро чувствовала свое одиночество и одновременно ощущала, что она не одна. Так бывает, когда в темном страшном лесу, где заблудился кажется навсегда, вдруг чувствуешь, что твой ангел-хранитель где-то здесь, витает за плечом — и уже не страшно.

Маша почувствовала это присутствие не внезапно… она не могла сказать, когда именно это произошло. Как будто чем дальше она уходила от лагеря, тем сильнее становилось это чувство…

Внезапно перед ней появилось огромное и хрустально-прозрачное озеро. Появилось — как ниоткуда. Маша едва не ступила в воду, и только тогда заметила, что светло-серая поверхность перед ней слишком ровная и гладкая. Она заглянула в глубину и, несмотря на кажущуюся прозрачность воды, не увидела дна даже у берега. Берег, казалось, сразу обрывался невероятной глубиной.

Как только девушка увидела воду, она внезапно почувствовала себя ужасно грязной. Попыталась вспомнить, когда она в последний раз принимала ванну и не смогла… Страшно, конечно… Незнакомое озеро… Глубокое… Но в конце концов не водятся же здесь акулы! Да и потом, она окунется у самого берега…

Поверхность озера была как зеркало, Маша присела на корточки и опустила руку в воду. Странно… вода не имела температуры, вернее, ее температура была в точности, как температура машиного тела… Неприятное довольно-таки чувство, вроде опускаешь руку в воду, а кажется, будто в воздух.

Маша вынула руку, растерла по ладони капли, поднесла ладонь к носу. Вода как вода… и пахнет водой, водой и немножко землей. Вроде бы все нормально… И как же хочется искупаться!

Эх, была не была! Маша оторвала от тела колог, положила его в сторонке, и он сам по себе сложился каким-то причудливым образом. Потом она села на камень, опустила в воду ноги, поболтала ими, наконец решилась, набрала в легкие воздух и — прыгнула.

Ощущения были необычные — прямо скажем, но не очень неприятные. Все равно, как паришь в невесомости, в каком-то несколько киселеобразном воздухе.

Маша взметнула руки, попыталась всплыть на поверхность, но почему-то не получилось. Она изо всех сил заработала руками и ногами, но водная гладь все никак не разрывалась перед ней, широко раскрытыми глазами девушка видела только муть… светло-серую однотонную муть… Более того, серый цвет, кажется, густел…

Маша не могла понять, что происходит и запаниковала, она забилась как рыба в сети, наглоталась воды. Что происходит, ведь она не ныряла глубоко, она должна была немедленно вынырнуть, вода выталкивает… ЭТА вода не выталкивала, она как будто совсем не обладала сопротивлением обычной воды, ЭТА вода затягивала.

Когда девушка поняла это, она просто обезумела от ужаса. Она закричала. И вода тот час попала ей в легкие, и она захлебнулась… Нет, в тот момент перед ней не промелькнула вся ее жизнь, как обычно бывает в таких ситуациях (говорят, что так обычно бывает), в этот момент ее агонизирующий мозг изо всех сил пытался найти решение… пытался… пытался…

Маша тонула. Она вопила, глотала воду, дышала ей, опускалась все глубже и глубже в серую бездну, пока вдруг поняла, что почему-то все еще жива тогда как давно должны была уже задохнуться. От удивления она перестала паниковать.

И в самом деле — она не задыхалась, она дышала этой странной водой все равно как воздухом, набирала ее в рот, вдыхала в легкие — а потом выдыхала, и, собственно, кроме клаустрофобии, не чувствовала никаких неудобств. Она перестала дергаться и отдалась силе, увлекающей ее вниз.

И тогда она услышала голос. Может быть, этот голос был всегда — с тех пор, как она погрузилась — и она не слышала его просто потому, что от ужаса ничего не соображала… Голос был… неизвестно где… и вроде бы даже звучал не в голове, как это бывает когда общаешься с некоторыми космическими народностями — телепатами, он звучал из воды и Маша слышала его не мозгом и не ушами, она слышала его как будто всем телом.

Более того, голос говорил с ней не на каком-то языке, он передавался как будто вибрацией воды… какими-то легчайшими течениями… тоненькими ласковыми дорожками пузырьков, пробегающих вдоль тела…

— Тебе больно? Почему ты кричишь? Ты страдаешь?

Она подумала, что нет. И, видимо, ее поняли.

— Твой страх причинил мне боль. Ты боялась так, как будто боялась перестать существовать… умереть… так это называется у вас… Смерть… Мне так и не удалось постичь, что это такое, хотя я видело много смертей, и я пыталось постичь… Мне хотелось, чтобы не было смерти, но существуют законы Вселенной, через которые нельзя переступить. Есть рождение, взросление, старение и смерть. Там, где ты живешь, все так?

Маша в великом изумлении воспринимала этот странный поток сознания, этот медлительный, протяжный голос, лишенный интонации, она спохватилась, услышав вопрос.

«Мне надо что-то сказать, но как?» — подумала она.

— Так и говори, — ответили ей, — Я тебя понимаю.

В машиной голове роилось бесчисленное сонмище мыслей, даже скорее не мыслей, а обрывков мыслей. Она всегда чувствовала себя неловко в присутствии телепатов, боялась подумать что-то не то, и теперь чувствовала себя так же… еще хуже, теперь ее еще и пронзали вспышки ужаса и паники — ведь она продолжала погружаться. Хорошо хоть существо, что вознамерилось с ней пообщаться, вроде бы не проявляло агрессии.

— Зачем ты прыгнула в меня, если боишься?.. — спросило существо, видимо поймав что-то из ее мыслей, — Ты не знала? Ну конечно. А я радо. Мне хотелось почувствовать тебя, ты нравишься мне. Ты интересна. Стала интересна тогда, когда я почувствовало, как едкие капли из твоих глаз падают на мою поверхность… В них было столько… я переполнилось… и я послало своих помочь тебе… мне казалось, что никто никогда не может так страдать… Ты самое страдающее существо, которое прилетало ко мне… Было много… Но никто не страдал. Почему ты все время страдаешь?

Видимо у Маши в голове возник образ ее родного сине-зеленого шарика, маленького, беззащитного и одинокого…

— Ты боишься за свою планету?.. Но она не живая… Она просто — планета.

Теперь в голове девушки вспыхнули образы существ населяющих эту планету… мама… сестра… племянник… Вартан… бандит Паша… маленькая Оля…потом почему-то Красная Площадь и бой курантов, размеренный и чинный. Толпа в метро.

Голос какое-то время молчал.

— Я почти поняло, — сказал он наконец, — Что-то дикое… но ты это любишь. Всякая искренняя любовь достойна уважения… Я тоже люблю своих.

«Кто ты?!» — возопила Маша мысленно. Она уже, конечно понимала, но ей хотелось услышать ответ, хотелось услышать, как это существо само себя определяет.

— Ко-он.

«Но кто ты?!»

— Ко-он.

«А это озеро?»

— Часть меня. Как все — часть меня.

Голос помолчал какое-то время, потом произнес как будто задумчиво.

— Я не знаю, кто я. Давно я начало существовать, очень скоро закончу, хотя раньше думало, что это случится еще очень нескоро.

«Почему?» — подумала Маша и ее вдруг словно ударило потоком острых и сильных мыслеобразов, несущихся с огромной скоростью… Они ворвались, пролетели, кажется, за мгновение, и Маша все уже поняла.

Она запомнила из них совсем не много — просто больше ее слабенькая человеческая голова не способна была… какие-то взрывы… куски тел, разлетающиеся в разные стороны, впитывающаяся в землю кровь, похожая цветом на топленое молоко… ураганы боли, страха, агонии… и темные, вонючие, склизские потоки чужеродной ненависти. Незнакомых, непонятных эмоций…

Это произошло впервые в истории Kо-она. Оно не помнило такого никогда. Оно было ошеломлено и деморализовано… но оно поняло и осознало истоки и составляющие чужеродной ненависти и обрушило ее же на врага… Огонь, вырывающийся из рваных трещин на коже Ко-она.

— Я было безжалостно. Первый раз. И горько. И радостно.

Тучный звероноид, полыхающий болью, как головня, выхваченная из костра — падает. И Ко-он, жадный Ко-он, оплетает его, пытаясь проникнуть в самое нутро его, постичь…

Смерть… Смерть… Облако раскаленного газа и хоровод маленьких астероидов, кусочки нежной плоти.

Маша внутренне содрогнулась.

«Это правда?! Правда?!»

— Правда…

Голос был почти не слышен.

Она заплакала.

— Снова эти едкие капли у тебя из глаз. Ты снова страдаешь. Там, где ты родилась — всегда все страдают?

«Нет. Но часто.»

— Жаль, что ваша планета, не как я. Я старалось, чтобы мои дети не страдали…

«И что из этого вышло? Теперь они погибают. Почти все уже погибли. Ты заботилось о них, оберегало их, и что? Они не способны защитить ни себя, ни тебя, они не умеют, не знают, как это делать. На моей планете страдают чаще, чем радуются, воюют, проливают кровь друг друга, ненавидят и злятся, но я уверена, если звероноиды нападут на мою планету, ее обитатели будут защищаться. Изо всех сил, яростно и отчаянно. Они не позволят просто так, как нечего делать, перебить себя и взорвать свой дом… И неизвестно, кто еще победит!»

— Я не знало многого… хотя догадывалось…

«Мы должны что-то придумать, не позволить звероноидам взорвать тебя. Ты такое могущественное… удивительное… ты сможешь!»

— Сейчас ты и в самом деле думаешь обо мне… Не о том, что вместе со мной сама погибнешь… тебе жаль меня…

«Тьфу! Перестало бы ты философствовать!»

— Наверное, ты не дала мне полной картины своего образа, ты сложнее, чем я думало…

«Ко-он! Ты слышишь меня?! Сделай что-нибудь! Извергни что-нибудь зверноидам в хари, пни их как-нибудь! Ты же…»

— Я хотело просить тебя забрать с собой сколько-нибудь из моих детей… спасти хоть кого-то… теперь передумало…

«Почему?..»

— Они не смогут жить там, где живете вы… они будут СТРАДАТЬ. Я не хочу.

«А они сами-то чего хотят? Впрочем, понимаю, без тебя они НИЧТО, и не хотят НИЧЕГО».

— Неправильно, неправильно, — произнес голос совсем тихо, — Пусть они сами скажут тебе, захотят ли улететь. Они не рабы — это странный мыслеобраз, ты обижаешь меня.

«Позвольте, — спохватилась Маша, горячий спор с Ко-оном как-то выбил ее из колеи, заставил забыть некоторые факты, — Что значит «улететь». Как это мы сможем улететь?

— Космический корабль приближается к моей атмосфере. Я не вижу, но чувствую, чувствую, что он не хочет быть обнаруженным звероноидами. Раз так, то это ваши друзья.

«Звероноиды все равно обнаружат его», — подумала Маша, но сердце ее забилось сильнее и неконтролируемые мыслеобразы хлынули из сознания. Корабль СОГа… Эйк…

— Звероноиды не увидят его… я помогу… закрою…

«Как?..»

— Не знаю, не могу объяснить. Это как… — Ко-он заглянул Маше в голову в поисках подходящих ассоциаций, — Магнитное поле… нет, не то… это все равно, как взбаламутить стакан воды, тогда все частички летят в разные стороны, не уследишь…

Маша не стала раздумывать над столь странным объяснением. Главное то, что Ко-он может помочь им спастись…

— Слушай меня… слушай… — услышала она очень издалека и поняла, что сильно отвлеклась и перестала слышать голос.

— Я сделало туннель, который выведет вас в место, где предположительно может появиться корабль. Попытайтесь найти друг друга… успеть.

«Спасибо! Спасибо, Ко-он! Ты прекрасное, великодушное, ты…»

— Я отпускаю тебя, времени мало. Все-таки… если кто-то захочет улететь с вами — возьмите их…

«Да… я обещаю».

Всего лишь миг — и Машина голова оказалась над поверхностью воды. Как это произошло — загадка. Перед ее глазами появился каменистый берег, она схватилась за что-то подтянулась и выбралась на сушу, ей, кажется, еще и помогли, подтолкнули сзади.

Она стояла мокрая, жалкая, и вся тряслась, хотя холодно не было, потом завернулась в свой колог и побрела, шатаясь в сторону лагеря. Не было сил, подгибались колени и кружилась голова. Маша чувствовала себя так, как будто долго бежала и совершенно выдохлась. Уши, горло, легкие — все, как в огне.

— Мамочка, — пробормотала она, споткнулась о какой-то камень и упала. И поняла, что не встанет.

— Спешить… — пробормотала она, — Скорее…

Черные мушки заплясали перед ее глазами, звуки поплыли… темно… и тошнит от этой странной воды…

Маша пришла в себя от того, что ей в лицо побрызгали леденющей водой, застонала, попыталась отмахнуться и тут вспомнила свою последнюю перед темнотой мысль и произнесла:

— Спешить…

— Куда на сей раз? — услышала она голос ненавистного Айхена и тут же пришла в себя. Пребывать в бессознательном состоянии в обществе принца она не желала — лучше уж в полном одиночестве.

Маша увидела вокруг себя нескольких ко-онцев — одним из которых был любитель порно джеклайз — и Айхена. Айхена ближе всех.

— Корабль… — пробормотала Маша, горло саднило, во рту было мерзко, — Летит… Дайте воды.

— Почему ты потеряла сознание? Упала? Ударилась? — в голосе принца слышалось даже как будто беспокойство.

Маша покачала головой и следующие слова адресовала уже джеклайзу — он-то должен понимать.

— Озеро… — сказала она, — Говорила…

— Это не озеро, — сказал Джеклайз, — Это дух Ко-она. Ко-он не разговаривает с пришельцами.

— Говорило…

Черт, почему же так трудно говорить, как будто ежа проглотила, отравилась она что ли этой озерной водой… духом Ко-она.

— Маша… — Айхен поднял ее на руки и понес в сторону лагеря, ко-онцы потянулись следом, — Зачем ты ушла? Куда ты отправилась?.. Ведь ничего не знаешь и не понимаешь. Тебя едва разыскали.

— Пусти… меня…

— Прекрати. Ну что за детский сад, ты ведь упадешь.

Он принес ее в хижину, положил на моховой матрас, подал ей стакан с водой. Маша отхлебнула и поперхнулась — ей показалось, что на проглотила второго ежа. От боли слезы выступили на глазах.

«Что ж со мной такое?! Не помереть бы! — подумала девушка в смятении, — Время… время! Как же объяснить этому идиоту то, что я узнала?!»

Маша мрачно посмотрела на принца.

— Ну и что с тобой произошло? — спросил тот.

Маша показала на горло, объясняя тем самым, что не может говорить.

— Съела что-нибудь что ли?

«Ага, морского ежа».

Маша собралась силами, сжала покрепче кулаки и произнесла:

— Идиот!

Смиренность, казалось, готова была покинуть Айхена и тот собрался уйти, но Маша схватила его руку.

«И сама ты тоже идиотка, — сказала она себе, — Наша жизнь висит на волоске. Все остальное — потом.»

— Туннель… ищи… — сказала она и судорожно сглотнула.

Девушка попыталась подняться на матрасике, чтобы хотя бы сесть, и ей это удалось.

— Какой туннель?..

— Я… говорила… с Ко-оном… — Маше показалось, что эти несколько слов добьют ее, — Поверь!

— Говорила с Ко-оном?

Айхен сел с ней рядом на матрас, в его взгляде появилось что-то похожее на понимание.

— Ты в озеро лазила! — воскликнул он.

Маша изо всех сил кивнула — только бы обойтись без слов.

— Ты действительно в озеро лазила! М-да, бывает, что люди совершают глупости, но чтоб такие!

Он коснулся Машиных волос — они все еще были влажными.

— Теперь я понимаю… В такие «озера» спускаются по большим праздникам избранные ко-онцы, послушать так называемого «оракула». Им и то после этого приходится худо, а уж ты… Давай-ка поспи, — может приснится что хорошее, а я поспрошаю у джеклайза, что же теперь с тобой делать…

Маша не выпускала его руку и смотрел очень выразительно.

— Туннель! — прокаркала она, и в глазах снова заплясали черные мушки, — Ищи!

Ее лицо было уже не бледным, а серым и губы посинели. Ее пальцы разжались, и она упала на матрас.


Айхен долго держал в руке ее запястье, поражаясь насколько оно тоненькое, насколько, должно быть, хрупкое… Он провел пальцем по его внутренней стороне, нащупал пульс, жилка колотилась слишком отчаянно, странно для человека, пребывающего без чувств… Айхен волновался больше, чем следовало бы, раз уж джеклайз уверил его, что она поправится… откуда он, в конце концов, может знать?!

Ее губы дрожали и глаза двигались под веками… ей что-то снилось… наверняка, ничего хорошего, исходя из сложившихся обстоятельств…

И как же она была красива, несмотря на бледно-зеленый оттенок кожи и синие губы…

«Может быть, я извращенец?» — подумал Айхен, улыбнулся про себя и, наклонившись, поцеловал ее. В холодные синие губы.

«Может быть, я некрофил?» — подумал Айхен.

Он откинулся к мягкой войлочной стене хижины и закрыл глаза. Хуже всего — бездействие. Хуже всего, когда точно знаешь, что ничего не можешь сделать, когда любимая девушка того и гляди помрет… Маша все время куда-то рвалась, не верила в свою беспомощность… и в конце концов, хоть на какое-то время, она спасла жизнь и себе, и ему, и этой жалкой горстке ко-онцев. Она вместе с планетой. Хотелось бы знать, она случайно свалилась в озеро, или полезла в него специально затем, чтобы пообщаться с Ко-оном? С нее станется…

Второй день они сидят под землей, должно быть действительно достаточно глубоко, иначе их уже нашли бы. Как долго они могут так просидеть? Скорее всего, хоть до конца дней своих. Есть ли шанс, что звероноиды бросят их и улетят дальше? Пожалуй. Значит надо сидеть и ждать.

Но что если, вопреки здравому смыслу, Армас Хайллер явится-таки на Ко-он его спасать?.. Если бы быть телепатом или провидцем!

С наступлением темного времени суток надо будет выбраться на поверхность, это, конечно, рискованно, но стоит попробовать…

Айхен не верил в то, что даже мощный разум Эгаэла способен будет придумать что-то, что помогло бы справиться со звероноидами — по крайней мере, не так скоро. Но что, если он смог придумать, как приземлиться на планету незамеченными?..

Вопросы… вопросы…

И ни одного ответа.

Выберешься на поверхность — убьют или поймают.

Будешь сидеть под землей, есть вероятность пропустить появление Армаса. Чем черт не шутит, если он умудрялся обводить вокруг пальца Генлои, почему не сможет сделать то же самое со звероноидами?

Айхен не преминул получить от джеклайза свои вещи, теперь он пытался привести в рабочее состояние свой индивидуальный передатчик, очередное маленькое чудо чокнутого Вэга. Передатчик был настроен так, чтобы импульс от него мог поймать только «Вамит» — мощнейший и совершеннейший в галактике компьютер, обслуживающий базу «Паука» и все ее многочисленные филиалы.

Корабль-невидимка, на котором, судя по всему, прибудет Армас, запеленгует и найдет Айхена — разумеется не так глубоко под землей — если Айхен починит свой передатчик.

Принц снял с прибора защитный кожух и посмотрел в скопление крохотных схемок, которые невооруженным взглядом и разглядеть-то было невозможно…

— Ну Вэг, зараза… — пробормотал Айхен.

Он осмотрел прибор со всех сторон, не заметил, чтобы что-то сгорело или отвалилось, включил, выключил, снова включил и тут вдруг на маленьком давно мертвом экранчике высветились до боли родные и милые циферки, указующие, что на планете Ко-он, «ень 15 голш фарн», означавшие, что четвертый и последний летний месяц «ень» как раз сегодня доживает свой последний день, и что происходит это именно в год «голш» эпохи «фарн».

Вроде бы все верно.

Некоторое время Айхен в изумлении смотрел на экранчик, опасаясь, что магическая надпись погаснет, потом он осторожно закрыл передатчик кожухом, собрался с духом и переключил его на межгалактическое время. Прибор послушно вывел нужную надпись и опять-таки — правильно.

Принц шумно вздохнул.

«Интересно, это я его починил или это он сам? — спросил Айхен себя, и сам себе же ответил, — Ты, идиот, не смог бы починить и простые часы. Цирды, скорее всего, просто поставили блок, теперь они его убрали… или он перестает действовать на такой глубине?»


На витающей вокруг Ко-она, базе цирдов случился маленький переполох. Удивительная по силе магнитная буря внезапно разразившаяся на планете, временно вывела из строя все, державшие ее под контролем приборы.

— Ничего не понимаю, — пробормотал сидевший за пультом управления рюнт-лэрэ, растеряно глядя на пляшущие на мониторе цифры. И мех у него на загривке стал дыбом от мгновенно охватившей его паники. «Бух-бух-бух», сердце прыгнуло не в пятки, как полагалось, а в голову, ударило по ушам, запульсировало багровым в глазах, солдат выскочил из рубки и помчался на командный пункт, позабыв, что ему запрещено покидать свой пост, и что для связи с офицерами есть специальный прибор.

Рюнт-краэ Лакзз подпрыгнул на месте от неожиданности, когда все приборы на захваченном корабле «Паука» внезапно заработали. Включился свет, засновали роботы-уборщики, откуда-то зазвучала странная заунывная музыка.

Несколько мгновений Лакзз в ужасе озирался, потом схватился за передатчик и прорычал на своем варварском наречии что-то типа:

«Але, народ, что там у вас происходит, к чертям собачьим?!»

Рюнт-рэй Гелдзз все еще не отрывая немигающих глаз от монитора, на котором тихо и мирно вращалась от лета к осени ненавистная ему планета Ко-он, связался с главной базой, которая стояла в нескольких сотнях световых лет, посреди пустого беззвездного пространства в терпеливом ожидании, и вызвал к Ко-ону основную группу войск — чтобы взорвать планету понадобится мощь нескольких тысяч плазменных зарядов, своими силами не обойтись.

Рюнт-краэ Цезз за спиной командующего улыбался с видом победителя.


Маленький, легкий, тонкий как молния корабль пробил атмосферу и с невероятной скоростью устремился к поверхности планеты.

Он так и назывался «Черная молния». Вэгул очень любил его, возился с ним постоянно, пичкая все новыми приборами, совсем недавно он поставил на него совсем новую анти-радарную защиту, Армас очень надеялся на эту защиту, потому что падал на планету практически «на авось».

Корабль-невидимка достиг поверхности земли за несколько минут и завис в раскидистых кронах деревьев, мгновенно изменив окраску с белой на пеструю сине-желто-зеленую, почти слившись с окружающей средой.

Армас включил микрофоны и некоторое время вслушивался в голоса местной природы. Чуть позже он включил и камеры. Теперь корабль стал для него прозрачным, сидя в своем кресле Армас оказался словно висящим в воздухе, все видящим — лучше, чем мог бы видеть глазами, все слышащим — лучше, чем мог бы слышать ушами, имеющим возможность взмыть в верхние слоя атмосферы практически в минуту.

Он уже включал приемник на орбите, теперь включил его снова, но не услышал ничего, даже сейчас передатчик Айхена не отвечал.

Включив самые легкие планетарные двигатели, Армас повел корабль над кронами деревьев. Медленно и осторожно. Как это ни опасно, он сделает виток вокруг планеты. Один виток. После чего улетит. Если Айхен не отзовется — значит он мертв или в плену.


Айхен не стал дожидаться вечера. Он смотрел на внезапно заработавший передатчик, и что-то подсказывало ему, что он не должен терять времени… Что-то происходит там, на поверхности… или над поверхностью, может быть это ЧТО-ТО дело рук «Паука», может быть, им как-то удалось дезактивировать цирдов… может быть лишь на короткое время.

Принц предпочел кологу свою оборванную и окровавленную одежду, несмотря на то, что одеваться в нее было куда как противнее. Он предпочитал предстать перед глазами кого бы то ни было лучше в лохмотьях, чем голым… ничего удивительного.

…Маша бормотала что-то во сне (обморок перешел в обычный сон), ей снилось что-то беспокойное, может быть, страшное… может быть после общения с Ко-оном ей снились вещие сны.

Айхену было трудно оставить ее одну, спящую и беззащитную… впрочем, в том, что она спала, были свои преимущества — шанс, что не вляпается снова куда-нибудь.

Но что с ней будет, если он не вернется?..

Айхен почему-то вспомнил вельзарельскую народную сказку о благородном юноше, который отправился сражаться с чудовищными овелеками-оборотнями, пожирающими детей. Юноша обещал своей невесте, непременно вернуться… Айхен не знал, чем закончилась сказка, потому что оборвал Дйменда на том самом моменте прощания и придумал конец сам. В его сказке благородный юноша вернулся к своей невесте — вернулся овелеком-оборотнем, и слопал ее вместе со всей деревней.

Айхен вспомнил, какое у Дайменда было выражение лица, когда маленький ангелочек, его воспитанник, со вкусом описывал, как ядовитое раздвоенное жало овелека-оборотня вонзается в глаза его ничего не подозревающей невесты, и улыбнулся.

Так же он вспомнил слова своего оставленного некогда на произвол судьбы в рушащемся дворце воспитателя, единственного человека, который заботился о нем и по настоящему любил после смерти родителей: «Вы станете великим человеком, ваше высочество или кончите плохо».

Айхен переключил часы на передатчик и ушел не оглядываясь. Никогда не надо забывать, что ты овелек-оборотень, безжалостный и кровожадный, тогда наверняка станешь великим человеком, как только забудешь об этом — сразу плохо кончишь.

Он шел тем же самым путем, каким ко-онцы во главе с Машей спускались в пещеру, не подозревая, что в противоположном конце ее образовался другой тоннель, выводящий практически в то место, где плыл над кронами деревьев корабль-невидимка «Черная молния»…

Айхен долго шел по тоннелю, удивляясь насколько он длинный и как круто поднимается вверх, он совершенно выдохся, когда дошел до тупика. Выход оказался завален непомерно огромным пластом земли.

— Эй, Ко-он, что это значит? — вопросил Айхен.

Ответа ему не было, впрочем, он и не надеялся — как известно, Ко-он говорил только со своими да и то с избранными.

Принц уселся на землю, вытянув гудящие ноги.

«Ну что ж, — подумал он, — Идти обратно, пожалуй, будет легче».


Маша проснулась от странного сна совершенно счастливой, она открыла глаза и какое-то время еще блаженно улыбалась, глядя в войлочный потолок — он казался ей невыразимо прекрасным.

Ей было мягко, тепло и уютно. Не хотелось шевелиться, не хотелось думать ни о чем кроме того, что только что произошло что-то очень хорошее. Было все плохо, ЭТО произошло — и теперь все хорошо, и можно не шевелиться и не думать… так надоело! Надоело все время бояться, куда-то бежать… позвольте, а чего же, собственно, она боялась, от чего бежала?..

На блаженном Машином лице вспыхнуло беспокойство, глаза распахнулись, и она подскочила на своем мягком моховом ложе.

— Что это? — произнесла она, — Сколько я спала?!

Она еще не до конца поняла, где она и что с ней случилось, но уже знала, что потеряла много драгоценного времени, и, может быть, теперь уже поздно. Поздно для чего?

Маша поднялась, прошла несколько шагов по хижине, чувствуя себя вполне сносно (если бы не мерзкий колог), она произнесла еще какую-то фразу, сглотнула и поняла, что горло не болит.

Ура, ура, теперь она объяснит все как следует, все, о чем говорил с ней Ко-он!

Где же этот мерзкий Айхен?

Маша в очередной раз оторвала колог от промежности — это уже вошло у нее в привычку — и вышла из хижины.

Поселение ко-онцев мирно отдыхало. Кто-то бродил, кто-то тихо беседовал, кто-то спал. Маша подошла к одному из них и произнесла заветное слово «джеклайз», ей указали в сторону одной из хижин.

Видеть джеклайза Маше совершенно не хотелось — по известной причине, но ничего не поделаешь, этот извращенец единственный среди своих собратьев, кто понимает всеобщий. Ужас от того, что планета того и гляди взорвется — прямо скажем, в любой момент взорвется — не позволял думать о чем-то еще.

Джеклайз спал. Он был не один в своей хижине, два каких-то ко-онца копошились в углу, судя по всему, занимаясь готовкой еды (ужина или уже завтрака?!), они неодобрительно посмотрели на Машу, но будить джеклайза, к счастью, не мешали.

Джеклайз спал так, будто впал в летаргический сон, Маша сперва легонько трогала его за плечо, потом едва ли не трясла, она уже подумывала над тем не попинать ли его или не стукнуть ли об стену (джеклайз был маленьким и худеньким, скорее всего, она смогла бы это сделать), когда он, наконец, проснулся.

— Где Айхен?! — обрушилась на него Маша.

Джеклайз около минуты приходил в себя, бессмысленно хлопая глазами, потом произнес:

— Тебе не следовало вставать. Нужно спать до утра. Жаль. Тебе могли бы присниться пророчества Ко-она.

— Я уже знаю все пророчества! — завопила Маша, — Ко-он уже сказал мне все, старый извращенец! Поднимайся, раскрой свои уши, начинай соображать!

В глазах джеклайза появился некоторый интерес, он посмотрел на Машу внимательнее, почесал за ухом, еще немного похлопал глазами и произнес:

— Что сказал Ко-он?


Корабли стали прибывать спустя полвитка планеты вокруг своей оси. Там, где был день, наступила ночь, где была ночь — начался день. Последний день. Кто-то, может быть, назвал бы его Судным…

Все новые и новые светлые точки загорались на мониторе головного компьютера, занимавшего стену командного пункта базы.

То, что большая часть армии собирается здесь, совсем рядом, вселило в сердца обитателей базы уверенность, звероноиды ожили, засуетились, глаза их загорелись. Теперь уже было почти не страшно… почти.

— Всем рюнт-краэ, расставить корабли в заданных координатах… вы можете увидеть их у себя на экранах, — вещал командующий Гелдзз, — пароль доступа 13-258… срок четверть витка планеты… десять калейтов корабельного времени…

Его лицо было непроницаемо, голос холоден и чист, как у машины, и глаза тихо сияли. Сияли отчаянным безумием, сияли восторгом и радостью.

Точно так же сияли глаза у рюнт-краэ Цезза, у прилипших к своим мониторам рюнт-лэрэ… Уничтожить эту планету — все равно что раздавить опасную гадину… нет — все равно, что отправить в преисподнюю самого дьявола.


Новый тоннель обнаружили довольно быстро, детеныши ко-онцы разбежались в разные стороны, и двое из них, вернувшись, сообщили, что наши пещеру очень глубокую, похожую на коридор.

Теперь Маша и джеклайз стояли у начала этого коридора. Маша смотрела в глубину и кусала губы, джеклайз ждал, когда она что-нибудь скажет.

— Когда он ушел? — спросила девушка.

Он — это, разумеется, Айхен.

— Еще днем, — ответил джеклайз, — Здесь трудно определять время, но тогда был все еще день.

Теперь была ночь. И утро приближалось.

Маша передала джеклайзу весь свой разговор с Ко-оном, если он и был удивлен ее рассказом, то никак этого не проявил. Впрочем, джеклайз был существом очень флегматичным.

Маша честно предложила ему покинуть планету вместе с теми, кто захочет это сделать. Предложение было смелым, исходя из того, что она в глаза не видела корабль, который должен был прилететь и не знала, каких он габаритов.

Но она обещала Ко-ону, и намеревалась выполнить свое обещание по мере возможного. И более чем.

Джеклайз, впрочем, ничего на ее предложение не ответил, он выразился какой-то ко-онской поговоркой, напоминающей русскую «Не будем делить шкуру неубитого медведя», и Маша с ним согласилась — сама считала это правильным. «Медведь» был зыбким призраком… А тут еще Айхен!

Куда он подался? Зачем? И где его теперь искать?..

Несмотря на всю ее неприязнь к принцу, у Маши и мысли не возникало о том, чтобы уйти из пещеры и улететь без него. Это уж слишком, тем более, что он-то в беде ее все-таки не бросал.

Маша пыталась вспомнить насколько долгим был путь по тоннелю… они шли медленно из-за того, что их было очень много, и они не особенно торопились. Айхен будет идти быстрее, но все равно, он должно быть только сейчас достиг выхода.

Как долго он собирается торчать на поверхности?..

Когда собирается возвращаться?..

Маша поняла, что они не могут его ждать. Мало того, что планета в любой момент может разлететься на кусочки, так еще корабль, как прилетел, так и улетит! Не вечно же он будет искать их…

— Нам надо идти… — сказала Маша, оторвав, наконец, взгляд от темноты тоннеля и обратив его к джеклайзу, — Вернее… вам надо идти.

Джеклайз не проявлял ровно никаких эмоций, может быть, он впал в кататонию, когда узнал, что его планете грозит гибель?

— Вы слышите?.. — спросила Маша обеспокоено. Ей еще не хватала сумасшедшего ко-онца для полноты ощущений.

— Кому нам? — отозвался джеклайз.

— Вам всем. Собираться и выходить. Вы пойдете медленно, я догоню вас…

Джеклайз кивнул.

— И побыстрее! — воскликнула девушка, — До вас дошло или нет, что мы того и гляди взлетим на воздух?

Джеклайз снова кивнул, и Маше стало его жалко. Каково бы было ей самой, если бы ей сообщили такую новость… и захотела бы она улететь?..

— Собирайтесь и идите! — выдохнула она, а сама побежала к озеру, на ходу отдирая от себя колог.

Она не стала говорить джеклайзу о своем намерении еще раз пообщаться с Ко-оном, она боялась, что старик запретит ей это делать, скажет, что повторного погружения в «озеро» она не переживет… она первое-то пережила с трудом.

Она прыгнула в озеро не раздумывая, с разбегу, если бы остановилась и посмотрела в густую серую муть — вспомнила бы все и не решилась бы.

«Ко-он! — закричала она, как топор уходя ко дну, — Отзовись, прошу тебя! Отзовись!»

Уже после нескольких минут падения, она поняла, что Ко-она нет. Нет и не будет. И куда он девался, неизвестно.

Она кричала, она звала, но только тишина была ей ответом, потом она попыталась всплыть, конечно, не смогла, и снова начала впадать в панику. Однако даже в панику она впадала как-то вяло. В конце концов, сколько можно?!

Серая муть становилась все гуще и гуще, стало даже интересно до какой поры она будет падать. Бесконечно (то есть до самого взрыва), или достигнет когда-нибудь дна (если успеет).

А потом вдруг пришли видения. Случилось это незаметно, как бы само собой, и Маша поняла уже много позже, что каким-то образом сама заняла пустующее место Ко-она.

Она вдруг стала планетой.

Ощутила невесомость вокруг себя, ощутила свою огромную массу, свое вращение, и ее едва не стошнило. Хотелось схватиться за что-нибудь, но, как известно, в безвоздушном пространстве хвататься не за что.

И еще она ощутила свое разрушение. На первый взгляд незаметное, но верное, разрушение идущее откуда-то из самой сути… Планета вся изнутри бушевала магнитными волнами, запущенные ею же самой, они пронзали ее, разрушая тонкие молекулярные связи. Маша чувствовала, как вянет травка, она еще сочна и зелена, но уже обречена, как уже засыхают самые тоненькие из корешков деревьев, как мутнеют ручьи, затихает ветер… Земная кора местами уже теряла чувствительность, Маша не могла узнать, что там происходит.

Во мгновение ока девушка охватила всю себя и оценила ущерб. Она не чувствовала боли от ран, или просто эти раны не были ранами… глубокие воронки от взрывов… трещины, оставшиеся после землетрясения… ожоги от пожаров… Больно было, когда она чувствовала на себе кровь и трупы, которых было очень много по всей поверхности. Были и живые, случайно уцелевшие, израненные физически и морально, лишившиеся рассудка, из-за них было еще больнее. Маша старалась не концентрироваться на них, она искала одного.

И она нашла его очень быстро, несмотря на свои необъятные размеры. Айхен не спеша шел вниз по тоннелю, он был все еще у самой поверхности земли, у самого завала толщиной примерно в пару километров, который Ко-он сделал сразу же после того, как ее дети спустились в подземелье.

Маша про себя посмеялась над Айхеном, над его впустую проделанным путем. Потом вдруг некая мысль пришла ей в голову, и она бросила Айхена, вернулась на поверхность, поднялась еще чуть выше, и сразу же обнаружила то, что искала.

Тот самый космический корабль, который прилетел за ними. Он был здесь, он медленно плыл над поверхностью, сканируя пространство на несколько километров вокруг себя.

Необходимо было как-то использовать свою способность все видеть, чтобы как-то соединить этих двоих. Того, кто брел по тоннелю и того, кто летел над планетой.

Она вернулась к Айхену.

Снова вернулась к кораблю.

Теперь уже нет смысла идти к свежему тоннелю… более того, корабль очень скоро будет в районе выхода старого тоннеля… по крайней мере это место наверняка окажется в поле действия его сканера.

— Айхен, поворачивай! — сказала Маша, но принц ее, конечно, не услышал, тогда она поднатужилась и создала у него на дороге внушительных размеров пропасть.

Она искренне повеселилась, когда увидела, как принц застыл у ее края и как он ругается, в то же время Маша прогрохотала у него за спиной, показывая, что там, за спиной что-то тоже происходит, и что неплохо было бы туда вернуться.

Айхен услышал грохот, он обернулся, потом еще какое-то время смотрел в бездонную пропасть и действительно повернул. Может быть понял, что это намек, ведь знает, что Ко-он умеет делать намеки.

Какая жалость, что невозможно общаться непосредственно! Маше так хотелось рассказать Айхену, куда ему пойти и где лучше встать, а потом связаться с пилотом и показать ему, куда лететь. Увы, планеты могут разговаривать только землетрясениями.

Тем более разрушающиеся планеты. Маша в очередной раз подумала, куда же мог деваться истинный хозяин Ко-она, и ей стало очень не по себе, потому что на всей планете, ни внутри ее, ни вне она не могла обнаружить его, и ей самой захотелось как можно скорее выбраться из озера, она почувствовала себя в нем, как в ловушке.

Взглядом планеты она осмотрела окрестности озера и увидела свой силуэт почти на самой поверхности воды. Оказывается, ей только казалось, что она тонет… Занятно бывает увидеть собственное тело со стороны, Маше это ощущение совсем не понравилось, равно как и ощущение от того, что ты — планета. Тем более умирающая.

Ее тело болталось в воде как неживое, было маленьким и жалким… и каким-то бездомным. Точнее, оно само было домом, покинутым и заброшенным.

«Ой-ой, — подумала Маша, — А как же мне туда вернуться?»

Говоря по чести, она уже запуталась кто она, где находится, и что из себя представляет. Она в озере, и вместе с тем, она над озером. Или она и есть озеро?.. Дух Ко-она…

Нет уж, не надо нам такого счастья…

А впрочем… Маша представила себя озером, и это удалось ей так же легко, как и все остальное. Дальше все было просто — она ощутила в себе инородное тело и вытолкнула его, искренне надеясь, что вместе с ним вытолкнет и свое «Я».

Ее тело оказалось на берегу. Поднялось на ноги, качнулось и рухнуло. Маша не была уверена, вынырнула ли она вместе с ним, не успела понять. Впрочем, в озере ее тоже уже не было. Ее не было нигде.


Айхен сделал за последнее время много глупостей, на сей раз он поступил правильно, он повернулся к пропасти спиной и снова отправился вверх к завалу, проговорив про себя:

«Спасибо тебе Ко-он, что ты не разверз пропасть у меня на пути тогда, когда я уже дошел бы почти до самого лагеря…»

Надо отдать принцу должное, он почти не сомневался в том, что произошедшее — это знамение. Конечно, и на обычной планете может случиться так, что пропасть — если вдруг ей суждено появиться — разверзнется как раз в том месте и в то время, когда это особенно нежелательно, но Ко-он все-таки далеко не обычная планета и вряд ли сотворила у него под ногами пропасть просто так… К тому же в стороне завала что-то подозрительно громыхало.

— Хорошая планета… хорошая… — пробормотал Айхен, мысленно погладив Ко-он по головке.

Он радостно вскрикнул и пустился бежать несмотря на свои основательно стоптанные ноги, когда увидел «свет в конце тоннеля». В буквальном смысле этого слова.

Теперь уже он не сомневался, что планета дала ему знак. Какие уж тут сомнения.


Приемник запищал внезапно и сразу со страшной силой, так, что Армас подскочил от неожиданности в своем пилотском кресле.

Обычно бывает так, что сигнал появляется слабенький и постепенно нарастает, но этот рев… Армасу показалось, что принц, выскочил из-под земли чуть ли не под брюхом его корабля.

Впрочем, с Айхеном такое случается… Может и правда?..

А может случиться и так, что это звероноиды засекли его и заманивают таким образом… хотя, как смогли бы они вычислить канал, по которому отправлять сигнал?..

Ответ пришел сам собой — отобрав у Айхена приемник или же сняв его с принцева трупа. Но что делать, надо рискнуть! Зачем же он иначе вообще прилетел…

Армас назвал компьютеру нужный код и послал его на приемник. Компьютер сообщил, что сигнал прошел благополучно, что его приняли.

«Ну была ни была», — подумал Армас, включил дополнительное защитное поле, которое впрочем, вряд ли спасло бы от массированного удара с небольшого расстояния, и еще раз оглядел радары. Радары были чисты.

Компьютер уже определил координаты передатчика и повел корабль точно к тому месту. За те несколько минут, что продлился полет, Армаса посетило множество разных мыслей, доминировала из которых та, что эти несколько минут последние в его жизни.

Он подумал о Севелине и о том, стоит ли жизнь Айхена того, что девочка может в очередной раз остаться сиротой. Кто позаботится о ней, что станет с «Пауком», и со вей галактикой, если уж на то пошло…

Больше ни о чем Армас подумать не успел, потому как корабль уже прибыл на место назначение, и одна из камер показала ему отощавшее, грязное, оборванное и окровавленное существо, которое при сильном увеличении оказалось все же Айхеном.

Невероятно, но факт.

Айхен сидел у дерева, смотрел точнехонько в камеру и улыбался. Странно как-то улыбался.

Армас понял, что тоже улыбается. Признаться, он все-таки не ожидал увидеть принца живым.

«Черная молния» зависла у Айхена над головой и опустила трап. Принц не спеша поднялся и взошел на борт. По лицу его было видно, что он подозревает в корабле-невидимке мираж и готовится не очень расстраиваться, когда он рассеится.

Армас заключил его в объятия, стараясь, впрочем, не сильно сдавливать — вид у принца был какой-то нежизнеспособный.

— Доктора? — был его первый вопрос.

— Не-а, ванну! — хрипло ответил принц.

— Ванна будет дома.

Армас вернулся к приборам, готовиться к экстренному взлету.

Принц смотрел на него какое-то время, потом совершенно не ко времени пустился в воспоминания:

— Помнишь тюрьму на Аретасе?.. Я орал, что надо улетать, а ты рвался куда-то в подвалы…

Армас почувствовал недоброе.

— И что? — насторожился он, не отрываясь, впрочем, от панели управления.

— Тебе тогда дороже собственной жизни, и всех наших жизней была Севелина… ты не мог ее там оставить… Любой ценой спасти или погибнуть самому… Мне это было удивительно… тогда…

Армас перестал заниматься приборами, посмотрел на принца с удивлением. А не сошел ли тот с ума? От горестей и лишений, от невозможности принять ванну?

Взгляд у принца, впрочем, был вполне осмысленным. Только печальным.

— Я должен спуститься в подземелье, забрать одну чокнутую девицу.

— Какую еще девицу?.. — пробормотал Армас в изумлении, — Ты взял с собой на Ко-он какую-то девицу?!

Айхен кивнул.

У капитана не нашлось слов, какими он мог бы назвать принца, чтобы до конца выразить свое к нему отношение, он только махнул рукой.

— Сколько тебе нужно времени?

— М-м, — принц тяжко вздохнул, — Если есть у тебя маленький катер, то не очень много.

— Что же это за подземелье?..

— Потом расскажу.

На «Черной молнии» был маленький катер, впрочем, как и на других кораблях его класса, иначе с него просто не на чем было бы эвакуироваться.

Катер был маленький, тоннель был широкий… на невысокой скорости катер мог пройти по нему впритирку к стенам. Конечно, для этого надобилось особое мастерство, но Айхен был хорошим пилотом…

Принц долетел до лагеря минут за пятнадцать, и обнаружил его опустевшим… Не веря своим глазам, он обошел его весь, заглянул в хижины, заглянул в ту хижину, где спала Маша. Никого… Пустой моховой матрасик.

Все как сквозь землю провалились… Может быть, Ко-он действительно увел их глубже… Но зачем?.. Какое-нибудь Машино пророчество?

«Убью, если найду», — подумал Айхен и невероятной тяжести тоска навалилась на него. Что значит это «если найду», а если не найду, улечу без нее?.. Не нужно было оставлять ее… но как она могла уйти? Хоть бы записку оставила.

Да и потом, куда она могла пойти?

Айхен едва уже было не совершил очередную ошибку, не вознамерился облететь пещеру по кругу. Тогда он непременно нашел бы еще один тоннель, полетел бы по нему… и летел бы… летел… до самого до конца. Своего, Машиного и капитанова. Но тут его посетила светлая мысль слетать к озеру. К Духу Ко-она. Может, все сообщество собралось там, к примеру, для вечерней молитвы…

У озера он и нашел Машу. Девушка лежала свернувшись калачиком у самого берега, колог ее лежал рядом.

«Ну надо же, — подумал принц, — опять ныряла! Что там за видения ее посещают? Никак, образ доблестного командора».

Воспоминания о доблестном командоре испортили принцу радость от встречи с любимой девушкой, но, впрочем, не особенно. Расстраиваться было некогда, этим можно заняться и дома.

Маша, хотя и находилась в глубоком обмороке, все ж была жива. Пока еще, во всяком случае.

Айхен отнес девушку в катер и накрыл своей ободранной курткой, больше нечем было, не кологом же ее накрывать, обойдется Армас без этого зрелища.


На сей раз она действительно едва не умерла, и умерла бы, если бы корабельный доктор, который мучительно долго пытался поставить ей диагноз и в конце концов начал лечить от отравления и ожога внутренних органов. По крайней мере именно этот диагноз высветился на его экране.

Когда она пришла в себя, осмотрелась и поняла, что находится на корабле, уносящем ее куда-то, все равно куда, лишь бы подальше от Ко-она, Маша не стала спешить вставать и кидаться выяснять как она на сем корабле очутилась. Какая теперь разница?

Она улеглась поудобнее на мягких белых простынях, подтянув к груди коленки и закрыла глаза.

Страшно подумать сколько всего случилось за последние несколько дней… странно представить, что столько событий поместилось в такой короткий период времени…

Маша знала точно, что Ко-она уже нет и чувствовала, что какая-то часть ее собственной личности омертвела, высохла и рассыпалась в прах, то ли осталась там — и погибла, то ли это была часть Ко-она, которую девушка унесла с собой из серого озера и которая опять-таки погибла вместе с планетой.

Это было невыразимое горе, настолько большое, что просто не помещалось внутри одного маленького человечка.

Единственным спасением от него было бы поскорее оказаться на Земле. И остаться на ней до самого конца, ее или через много лет — своего. И не улетать никогда… Маленькая планета так одинока в огромном черном космосе. Так беззащитна.

Маша услышала легкие шаги и зажмурилась сильнее. Она знала, что это Айхен, и ей очень не хотелось, чтобы он понял, что она проснулась. Не хотелось видеть никого, не хотелось ни с кем говорить — и с Айхеном тем более.

— Ко-она больше нет, — сказал Айхен, — Мы видели из космоса, огромный взрыв. Как сверхновая… Они уничтожили планету… Ты можешь в это поверить?

— Могу.

— А я нет. Всякое мог предположить, но уничтожать планеты… Они сумасшедшие…

— Они боялись, — Маша вздохнула и села на кровати, плотно завернувшись в простыню.

Айхен смотрел на нее вопросительно.

— Они боялись Ко-она. Панически. Когда они поняли, что он живой, только о том и думали, как его уничтожить, чтобы не оставлять у себя в тылу.

— Откуда ты знаешь?

— Я много знаю.

— Пророчества?..

— Они будут идти все дальше, уничтожая все живое на своем пути. Надо придумать, как их остановить.

— Ма-аша, — простонал принц, — Тебе надо отдохнуть…

— Моя планета… там совсем одна… я не дам ее уничтожить!

— Малышка, твоя планета находится на самом краю галактики, в тихом пыльном углу, шанс, что туда в ближайшем времени доберутся звероноиды — ничтожен! Не забивай себе голову, а то станешь параноиком.

— Куда мы летим?

Айхен почему-то долго не отвечал.

— На базу «Паука», — сказал он, наконец.

Всякого ожидала Маша, но только не этого.

— Куда?!

Даже грустные мысли на время покинули ее, она смотрела на принца широко открытыми глазами и лицо ее все больше вытягивалось.

— Почему?.. — воскликнула она.

— Да как бы тебе сказать…

— Ох, — простонала Маша, падая на кровать, — Час от часу не легче! Ну почему так, — она ударила кулачками по пружинистой поверхности кровати-доктора, — Почему хоть на короткое время нельзя оказаться в безопасности?! Хоть на несколько минут!

— Ты в безопасности, — тихо сказал Айхен.

— Так это был корабль «Паука»?.. Зараза, я-то была уверена, что это спасатели СОГа…

Принц поморщился.

— СОГ сейчас собирает силы для последнего удара, им сейчас не до нас. Они уже и забыли о нашем существовании, — он хотел добавить еще что-нибудь о командоре Эрдре в частности, но не стал, — Впрочем… они и не знали, где мы с тобой.

— Что же теперь делать? — пробормотала Маша, глядя в потолок, вопрошая скорее себя, чем Айхена, но он ответил.

— Ничего не надо делать, Маша. Еще раз говорю тебе — ты в безопасности. Поверь, база «Паука» сейчас самое безопасное место в галактике.

Маша вышла из задумчивости, посмотрела на него подозрительно.

— А ты откуда знаешь? И это ты, между прочим, сказал, что помощь придет… Кого ты имел ввиду?.. Кто знал, что мы с тобой на Ко-оне?

— Знали те, кто меня на него откомандировал, знал мой друг капитан Армас Хайллер, который, собственно, за мной и прилетел.

На Машу было жалко смотреть.

— Твой друг… кто?

— Но согласись, малышка, если бы не он…

— Айхен… ты предатель?

В воздухе повисла пауза, торжественная гулкая тишина.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Айхен после минуты молчания, в которую пытался осмыслить сказанное ему.

Машу потряс приступ нервного смеха.

— О Господи, — пробормотала девушка, хихикая, — Он еще и пират!

Она закусила кулак едва не до крови, но хихикала и не могла остановиться, ее затрясло, как от сильного озноба, и Айхен, несмотря на оказанное сопротивление, прижал ее к себе. Так крепко, как только мог.

Севелина

Флот цирдов все глубже входил в галактику и пока никто еще не мог оказать ему сколько-нибудь действенное сопротивление. За ним наблюдали, и отступали и отступали все дальше, не решаясь принимать бой. Военный совет заседал едва ли не денно и нощно, прослеживая путь идущей по галактике армады и размышляя, куда-то она двинется…

Кроме того, чтобы размышлять, Военный Совет никаких действий практически не предпринимал, ибо при тщательном рассмотрении оказалось, что вооруженные силы галактики, никакими силами не являются… попросту говоря, их как бы вовсе и нет.

Каждое государство имеет свою более или менее большую армию, рассчитанную на охрану своих границ, на урегулирование внутренних отношений. Такую армию в галактических масштабах можно было бы назвать полицией, но не армией.

СОГ тоже полиция. Может быть, чуть лучше оснащенная, чуть лучше подготовленная. Но он тоже не армия.

Великий Совет преобразился в Военный Совет, однако суть его от этого не изменилась… во всяком случает представители его не стали соображать лучше, чем раньше.

— Я полагаю, пора объявлять всеобщую мобилизацию… — кусая губы говорил министр обороны одной небольшой системы, которой угрожала сейчас самая непосредственная опасность, — Только общими силами…

На него махнули рукой.

— У нас нет флота, дорогой мой, — раздраженно ответил хорошо упитанный господин, беспрестанно потевший и утиравшийся платочком, — Куда вы посадите тех, кого собираетесь мобилизовать, на метлы?

— Но ведь что-то надо делать?!

— Так думайте!

— Если вы, милейший, полагаете, что лично вам удастся отсидеться в сторонке, так и не рассчитывайте на это! Они не пройдут мимо ваших планет, как и не пройдут мимо всех других!

— По моему, вы просто впадаете в панику!

И все в том же духе… Впрочем, ЧТО-ТО сделать все-таки пытались. Кое-кто не трясся от страха… или трясся не так уж явно, генералы наиболее развитых государств пытались разработать план контрнаступления, используя объединенные силы своих армий.

Генералов было много, у всех у них было свое собственное мнение по поводу того, как будет лучше.

А флот цирдов, меж тем, шел все дальше и дальше…

Эйк Эрдр практически не участвовал в дебатах, у него несколько дней назад состоялся конфиденциальный разговор с премьер-министром Эрайдана, в котором цели и задачи СОГа были обсуждены и утверждены.

Были эти цели сложны и многочисленны, сводились они к тому, что в конечном итоге СОГ должен был пожертвовать собой.

Нет, конечно, эти слова не были произнесены, но не увидеть их в контексте сказанного было невозможно.

Эрайдан обещался предоставить в распоряжение Эрдра некоторое количество укомплектованных людьми и оружием кораблей, но — мало.

Исходя из огромных возможностей Эрайдана — ничтожно мало.

Леерт Оверли Дай онензу Шостей — военный министр Эрайдана пытался, во-первых, нагло врать о численности эрайданской армии, уменьшая ее размеры вчетверо, а то и больше, во-вторых, он пытался убедить командора СОГа, что эта крохотная армия плюс ко всему еще делится на несколько частей, лишь одна из которых отходит к СОГу, другие — к комплектующимся союзным армиям, готовящимся дать бой в неких стратегических точках, которые еще не утверждены окончательно.

Эрдр удивленно смотрел в честные и ясные, как хрусталь, глаза Шостея и удивлялся его наглости и поражался тому, что его, Эрдра, считают настолько непроходимым идиотом, чтобы так нагло врать! Это было даже обидно, исходя из того, что Эрдр, кажется, никогда повода не давал…

Он действительно редко оспаривал решения Эрайдана относительно политики СОГа в галактике — по крайней мере, открыто — НО! Решения Эрайдана практически никогда не противоречили его собственным намерениям, и потом Эрдр был неплохим политиком, он умел поступить по-своему так, чтобы это не было воспринято как бунт.

Эрдр защищал интересы галактики, Эрдр заботился о благополучии СОГа, это была его работа, дело его жизни, ради которого он был готов расшаркиваться с Эрайданом, и убеждать его, что СОГ — ручная доверчивая собачка, которая лижет руки хозяина и готова горло за него перегрызть.

Так было.

Но будет ли так всегда? Будет ли так, если Эрайдан вдруг перестанет соответствовать нужному образу? Если вдруг он начнет представлять угрозу?..

У Эрдра было не мало своих людей и в военных и в правительственных кругах Эрайдана, благодаря этим людям он знал об истинном положении дел в государстве так много, как этого, конечно, никто не мог ожидать. Бывало и раньше, что эрайданские министры нагло врали ему в глаза, он кивал, соглашался и — удивлялся, как же можно так нагло врать.

Но всякая ложь была чем-то оправдана, какими-то государственными соображениями… Эйк все понимал и пытался выйти из положения с наименьшими потерями. Получалось не всегда, частенько приходилось бывать, как говорится, «между молотом и наковальней», но СОГ жил и в общем-то процветал.

До сей поры. До нападения на Ко-он, до бойни в космосе, где за несколько минут, Эйк потерял четвертую часть своих кораблей… И вот теперь Эрайдан ему врет, обещая вместо помощи жалкую подачку… Почему Эрайдан это делает Эрдр понять не мог! Ведь дать бой где-нибудь на краешке галактики гораздо предпочтительнее, чем у собственной границы… Почему… Почему… Почему лгут и выкручиваются все эти холеные негодяи, которые собрались здесь якобы для того, чтобы что-то решать, а на самом деле… Почему все они боятся объединить свои жалкие армии в единое целое — которое, может быть, явит собой что-нибудь чуть менее жалкое — почему боятся дать бой, рискнуть?.. Почему, вопреки здравому смыслу, приберегают их для охраны своих планет? Может быть, надеются, что случится чудо, что звероноиды исчезнут сами собой, или какой-нибудь супер-герой уничтожит их?

Такие вот мысли занимали Эрдра во время очередного заседания Военного Совета.

И от этих мыслей чувствовал себя командор СОГа преотвратно.

— … почему вы, опытный военачальник не принимаете участия в обсуждении? Это ваша наипрямейшая обязанность защищать галактику!

Эйк с трудом вернулся в реальность, понимая, что обращаются к нему. Обращается так называемый глава Великого Совета… ах да, Военного Совета! толстый маленький и лысый человечек с большим носом Бгрейк Бворк, уроженец захудалого княжества откуда-то с конца Света… человечек, впрочем, довольно дальновидный и предприимчивый.

— Я внимательно слушаю вас, господа, — ответил Эйк мрачно, — Когда мне будет что сказать, я непременно это сделаю.

На самом деле он раздумывал над тем, как бы потихоньку покинуть собрание. Настала пора действовать и действовать стремительно — пока еще есть время. Командор проанализировал все «за» и «против» и пришел к определенному решению. Единственно верному, на его взгляд.


Как только Эрдр смог покинуть собрание мудрых генералов он направился на маленькую планетку Галок-Кеер-Шез, некое несуразное образование, ненужную и убыточную колонию королевства Кеер-Шез.

На планетке располагалась частная фирма, занимающаяся грузовыми и пассажирскими перевозками в ближайшем секторе галактики. Фирма официально принадлежала одному из баронов Кеер-Шез, на самом же деле являлась собственностью Эрдра и приносила командору, между прочим, небольшой, но стабильный доход… Впрочем, Эйк был человеком совершенно не меркантильным, доход его фирмы становился доходом СОГа, официально — как пожертвование благородного Кеер-Шезского барона.

Все уважающие себя государства во все времена имели своих шпионов в других уважающих себя государствах, точно так же, они были наводнены шпионами этих самых государств. В масштабах галактики происходило в точности то же самое. Шпионы были у СОГа, шпионы были и в СОГе, и тех и других периодически разоблачали и устраивали маленькие скандальчики. Но всех шпионов, разумеется разоблачить не могли никогда.

За долгие годы работы в Службе Охраны Галактики Эйк научился быть очень острожным, он привык не доверять… Нельзя сказать, чтобы он не доверял никому и никогда — в его работе это просто было бы невозможно, напротив он принципиально верил практически всем, зная истинность убеждения, что если доверяешь человеку, считаешь его честным и порядочным, то он, может быть, даже бессознательно постарается и быть таким… Сентенция не абсолютная, но часто верная.

Однако, когда речь заходила о чем-то действительно ОЧЕНЬ важном, Эрдр привык полагаться только на себя и не доверять никому. Маленькая частная фирма, занимающаяся перевозками, была нужна на самом деле исключительно для того, чтобы при необходимости дать возможность командору путешествовать инкогнито. Не так уж часто случалось, что от того насколько секретно пройдет задуманное предприятие зависела его жизнь… и куда более важные вещи, чем его жизнь, сейчас был именно такой случай.

Эйк летел на Кеер-Шез со своим пилотом, молодым энферрийцем, совсем недавно закончившим курсы военной подготовки, простодушным и прямолинейным борцом за счастье человечества, какими были очень многие из солдат Эйка. У командора не было причин не доверять ему, но, конечно, сейчас не сказал правды.

— Мы летим на Кеер-Шез, — сказал Эйк, — Я задержусь у барона на несколько дней. Ты поселишься в отеле и будешь ждать, когда я вызову тебя.

На самом деле через несколько часов после посадки в Кеер-Шезском порту, Эрдр уже летел на рейсовом пассажирском корабле на Салану. Командор был одет в форму служащего одной местной компании, торгующей железной рудой, что позволяло ему никак не выделяться среди общей массы, и сладко спал в своей маленькой не особенно комфортабельной каюте дешевого отсека для командированных. До Саланы было семь часов полета, без учета очереди на телепорт, в которой наверняка придется простоять еще столько же. Можно отдохнуть и выспаться на несколько месяцев вперед.

На Салане была еще одна маленькая фирма, туристическая контора, предлагавшая увлекательные путешествия по злачным местам планеты и окрестностей. В ее ангаре среди прочих стоял небольшой, но очень хороший кораблик — по внешнему виду ни за что не скажешь, насколько дорогой. Он принадлежал одному богатому рантье с Гамантоса, который иногда — очень редко — предпринимал на нем прогулки. Странный это был рантье… Но какая кому разница? Плату за место в ангаре он вносил регулярно.


«Почему, ну почему же всю мою жизнь на меня сваливаются исключительно несчастья? — думала Маша лежа на кровати в маленькой, уютной и хорошо запертой изнутри каюте, — Неужели я настолько плохая? Или злой колдун наложил на какую-нибудь мою пра-пра-пра-бабушку проклятье, которое должно было пасть на кого-то из ее потомков? На самого удачливого… В самом деле, со всеми иногда происходят несчастья, но разве так бывает, чтобы несчастья не кончались никогда?!»

Наверное, просто так не повезло, что довелось жить в эпоху великих перемен… или, вернее, эпоху великой беды — всеобщей беды, вторжения неведомого и страшного врага. Абсолютного врага.

Маша вспомнила события полувековой давности — большую и страшную войну, на которую ее бабушка попала будучи немногим старше, чем Маша сейчас, бабушка побывала на линии огня, под бомбежкой и в окружении, бабушка получила от войны в полном объеме все то, что могла нести в себе война… наверное, она тоже думала тогда, «за что мне это все?!».

Ни за что.

Просто родилась не в то время и не в том месте.

И дело даже не в том, что маленькая Маша отправилась без спроса в лес и полезла туда, куда не следовало… большая и страшная война не обошла бы ее. Она встретила бы ее вместе с другими землянами, тогда, когда она добралась бы до Земли. Только и всего.

…И, возможно, она не пожелала бы сдаться без боя — как когда-то бабушка и ее соотечественники — Но! с фашистами пришлось трудно, однако они были — люди (с точки зрения физиологии), и оружие у всех было одинаковое, и возможности…


Полет не был долгим, в общей сложности он занял чуть больше суток. «Черная молния» телепортировалась спустя два часа после того, как покинула атмосферу Ко-она и выпрыгнула уже в том секторе пространства, где пряталась на данный момент база.

Звероноиды оказались далеко позади, никаких иных объектов, могущих показаться опасными так же не выявлялось, можно было вздохнуть спокойно.

Принц отмылся, переоделся, и сидел теперь вальяжно развалившись в кресле с бокалом густого терпкого и жутко дорогого авессийского вина, получая неведомое прежде особенно острое удовольствие от жизни.

За время пути он успел рассказать капитану практически обо всем, что было с ним на Ко-оне. В общих чертах.

— Нам страшно повезло, что мы сумели выбраться, — заявил принц под конец, — Мы, определенно, родились под счастливой звездой.

— Определенно, — согласился капитан, — Ты не запамятовал ли, Айхен, зачем летал на Ко-он?

— Не запамятовал, — усмехнулся принц, — И согласись, узнал даже больше того, на что рассчитывал… И то, что я узнал очень безрадостно, Армас, как ты, должно быть, понимаешь.

— Ты не узнал ничего, кроме того, что всем уже известно. Ничего кроме того, что галактику атаковали звероноиды, и что они сильнее нас. Ничего кроме.

— А что ты хотел? — пожал плечами Айхен, поднося бокал к свету, чтобы увидеть, как темно-красный цвет вина меняется на ядовито-зеленый.

— Я хотел бы, чтобы ты отвлекся на какое-то время от мечтаний о девушке, которая заперлась от тебя в каюте и вернулся в реальность. Вспоминай, черт бы тебя побрал, подробности пребывания у звероноидов в плену. Все подробности!

— Подробности? — удивился принц, — Не было никаких подробностей. К счастью. Одно лишь могу тебе сказать — подбираться близко к этим милым существам не стоит, они отключили мой корабль как электронную игрушку, а мой корабль был не из худших. Да… был…

— Каким же образом мне удалось так легко забрать тебя с планеты? Хотелось бы верить, да почему-то не верится, что звероноиды не заметили моего невидимку.

— И правильно, что не верится, — послышался от дверей исполненный мрачности голос.

Капитан и принц одновременно обернулись и на лицах обоих было превеликое изумление.


Севелина не играла, не носилась с воплями по коридорам, ничего не ломала, ни к кому не приставала, она сидела тихонечко у иллюминатора и смотрела на звезды. Она ждала. И не было никого рядом, кто мог бы утешить ее, кто мог бы просто сказать, что ей нечего бояться. Было очень тихо, очень темно и очень пустынно, и Севелина плакала потихоньку, уверенная, что никто не увидит ее слез.

Это важно, чтобы никто не видел, потому что плакать глупо и недостойно. Плачут только маленькие, сопливые девчонки!.. Впрочем, девчонки не просто плачут, они пищат и визжат. Они ноют. А так, чтобы тихо, почти беззвучно, это можно и мальчикам.

Однако все равно лучше, чтобы никто не видел.

Севелина ненавидела девчонок, считала, что родиться в женском обличии самое страшное наказание, какое может выпасть на человеческую долю и искренне не понимала, чем она так уж плоха, чтобы заслужить такую жестокую кару.

С младенческих лет она росла в мужском окружении, и долгое время просто не подозревала, что обитатели галактики чаще всего делятся на два разных пола, не на маленьких и больших, а на мужчин и женщин. Когда она случайно узнала об этом некоторое время назад, то была потрясена и уничтожена.

Когда Севелина шалила и капитан Армас внушал ей, что она девочка, а потому должна поступать так-то и так-то, Севелина полагала, что «девочками» называются все маленькие дети, что девочки вырастают и превращаются в сильных мужчин, лучшие и храбрейшие из которых становятся пиратами…

Севелина хотела стать лучшей и храбрейшей.

Она уговорила Айхена учить ее стрелять, когда ей было пять. Она уговорила Армаса разрешить ей выйти из корабля в открытый космос и помогала ему ремонтировать поврежденный радар, когда ей едва исполнилось шесть. Она ничего не боялась… Нет, боялась, но считала, что бояться стыдно и нарочно испытывала себя в том, что было ей страшно. Она оставалась в темноте и засыпала без ночника, лазала по вентиляционным шахтам и машинным отсекам. Она всюду совала свой нос, во всем пыталась разобраться.

По причине вечной занятости воспитанием девочки никто всерьез не занимался, все, что делали для нее, это иногда позволяли участвовать в общей работе. Порою, когда шалости ребенка переходили за все возможные границы, капитан Армас начинал мучиться совестью, усаживал девочку на стульчик, садился рядом и долго и нудно вещал о том, как следует себя вести. Севелина тихонечко сидела, кивала головкой и поддакивала, зная по опыту, что от этих воспитательных бесед никуда не деться, проще пережить, чем возражать и скандалить. Если кивать и поддакивать, то все кончится быстро и можно будет снова бегать и хулиганить, и лазать куда не следует. Армас смотрел в смышленые глазки ребенка, убеждался, что она все поняла и возвращался к своим делам — а Севелина к своим.

До тех пор, пока Севелину не заставили читать «книжки про жизнь», которым она предпочитала мемуары великих военачальников и техническую литературу, она была абсолютно счастлива. После прочтения первой же книжки под названием «Приключения Гезаулга-воина» (Севелине понравилось название), она стала абсолютно несчастна.

Книжка была интересной, со множеством житейских и бытовых подробностей, Севелина читала не отрываясь, пока не дочитала до конца, потом бледная и серьезная пошла к Айхену.

Ибо ужасные подозрения закрались в ее душу. Настолько ужасные, что признаться в них даже самой себе было трудно. Страшно. С ужасными подозрениями Севелина ни к кому не могла пойти, кроме принца, Армас был, как папочка, а Айхен — был другом. Он всегда разговаривал с Севелиной, как со взрослой, никогда не вел с ней нудных бесед о ее поведении, и никогда не обманывал.

Айхен ужаснулся, когда увидел, что в потертую Севелинину книжку вставлен диск со скандально известным, запрещенным во многих государствах порнографическим романом «Приключения Гезаулга-воина». Очень долго смотрел принц на бесстыдную картинку ярко высветившуюся на обложке, где Гезаулг-воин, на котором из одежды был только шлем, обнимал двух обладающих роскошными формами красоток, на которых не было вообще никакой одежды. Картинка была трехмерной и поражала жизнеподобием.

Принц смотрел на картинку не в силах перевести взгляд и встретиться с чистыми, широко раскрытыми глазами шестилетнего ребенка. Он молчал и Севелина молчала тоже, потому что хотела спросить — но не знала, что, и не знала как, наконец, видя, что Айхен уткнулся в книгу и как будто даже забыл о ней, девочка все же решилась напомнить о себе.

— Я хотела спросить… — сказала она.

— О чем?

Айхен захлопнул книгу и откинулся в кресле. Почему-то он не хотел смотреть на нее, то пялился в книгу, теперь — в потолок.

Севелина чувствовала, как на мягких лапах к ней приближается беда, она уже жалела, что пришла, но не удирать же теперь.

— Я не поняла… кто такие женщины и где они обитают…

Айхен, наконец, посмотрел на нее, и увидев его глаза Севелина поняла, что не ошиблась, когда чувствовала крадущуюся к ней беду, девочка почувствовала как больно сжалось горло, защипало в носу и она крепко сжала кулачки. Не плакать!

— То есть как, кто? — удивился Айхен.

— Ну эти существа… — пробормотала девочка, чувствуя, что ей почему-то делается мучительно стыдно, — которые… которые существуют для того, чтобы… чтобы… доставлять удовольствие мужчинам…

Айхен несколько мгновений смотрел на нее, потом вдруг застонал и схватился руками за голову, заставив Севелину испугаться по-настоящему, так что она уже не смогла сдержать слез и всхлипнула.

Нельзя сказать, кто в этот момент был больше испуган, она или Айхен. Впрочем, принц был не просто испуган, он был в ужасе, его бросило в жар, потом в холод, он видел, как исказилось личико девочки, увидел слезы в ее глазах, понимал, что должен срочно что-то сказать, но в его голове будто произошел маленький взрыв, который размазал мозг по внутренним стенкам черепа и соображать уже было нечем.

— А кто тебе это дал? — пробормотал он, не найдя сказать ничего лучшего.

— Я сама, — всхлипнула девочка, — Ты говорил, чтобы я почитала что-нибудь… про жизнь.

Айхену захотелось кого-нибудь убить, но так как сам он был наиболее подходящей кандидатурой, делать этого он, конечно, не стал. Сначала он хотел придумать что-нибудь, постараться убедить ребенка, что в этой книжке просто глупая сказка… И что же, сказать ей, что никаких женщин на самом деле не существует? Это будет еще более чудовищно, чем то, что уже случилось — чем то, что Севелина до сих пор не имеет представления о том… Ни о чем не имеет представления! Что она до сих пор не знала, кто она, и что узнала она об этом в такой вот форме… И тешить себя иллюзиями, что она чего-то не поняла было глупо и наивно, в книжке достаточно картинок, изобилующих анатомическими подробностями!..

Рассказ получился очень долгим и очень трудным, под конец Айхен чувствовал себя так, будто несколько часов бежал по пересеченной местности, он всеми силами пытался смягчить удар, обрушенный на девочку скабрезной книжкой, но не так уж хорошо ему это удалось. Кем он сам, в конце концов, видел особей женского пола? Кем, как не существами, придуманными божественным провидением для того, чтобы доставлять удовольствие мужчинам?

Севелина была унижена тем, что оказалась особой женского пола, неким полурастительным существом, которому в жизни не уготовано ничего, кроме как падать на спину и раздвигать ноги, когда мужчина возвращается из похода и ему хочется поразвлечься…

Она пережила этот факт, потому что ничего другого ей не оставалось (не убивать же себя, в самом деле, жизнь все-таки довольно интересная штука) она придумала себе, что может женщиной не быть. Нет, она не питала иллюзий, что сможет превратиться в мальчика, если будет вести себя как мальчик, но она может научиться скрывать свой изъян. Может сделать так, что никто не будет подозревать ее в том, что она — девочка.

Севелина выслушала Айхена довольно спокойно, она все для себя решила, и просто пропустила мимо ушей уверения принца, что женщиной быть очень даже хорошо. Уверения были неубедительны, Айхен просто пытался утешить ее, смягчить жестокую реальность.

Айхен просил Севелину не ограничиваться «Гезаулгом-воином» и прочесть те книжки, которые даст ей он. Севелина прочла. Эти книжки и еще многие другие. Читала она исключительно ради того, чтобы знать, как ведут себя женщины. Чтобы вести себя по-другому, чтобы знать, как выглядят женщины и не выглядеть так.

Она задала роботу-парикмахеру программу постричь ее максимально коротко и после того, как сравнила свое отражение в зеркале с картинкой из книжки, где был изображен хулиганистого вида мальчишка, осталась собой довольна, и успокоилась.

Армас не ругал ее за то, что отстригла косички (хотя для эрайданской женщины было немыслимо носить короткую прическу), он и так-то чувствовал себя виноватым, что недостаточно занимается Севелиной, а уж после того, что узнал от Айхена… Он даже поколебался в своей уверенности в том, что держать Севелину на базе ни на шаг не отпуская от себя, единственно правильное решение, он даже признал, что в хорошем дорогом пансионе ей было бы лучше — может быть, не лучше, но правильнее находиться. Но он все же не смог отпустить ее от себя, безопасность прежде всего, а до тех пор, пока Генлои правит Эрайданом, жизнь Севелины висит на волоске.

Весьма не нравилось Армасу и то, что принц перестал задавать вопросы о том, почему капитан так боится за жизнь девочки. Вполне возможно, догадался, что она принцесса и единственная законная правительница Эрайдана, не дурак же он, в самом деле.

И кого теперь больше опасаться его или Генлои?

Айхен никогда не скрывал своих безумных амбиций, совершенно серьезно рассчитывая на эрайданский престол. Севелина никого не любила так, как Айхена, доверяла ему то, что не доверила бы больше никому. Айхен был для нее лучше всех на свете, она готова была сделать все, что скажет Айхен… Случайно ли это?


Мысль о том, что Айхен может погибнуть, и она больше никогда не увидит его была невыносимо мучительна.

Глупо было думать, что Севелина маленький простодушный и невинный ребенок, Севелина знала базу так же хорошо, как свою собственную комнату, знала особые ходы и тайники. Глупо было думать, что если закрыться в рубке и проверить, что громкая связь отключена, Севелина не услышит, о чем они там говорят. На что же в таком случае вентиляция?..

Севелина пробралась в узенький тоннель вентиляционной шахты, притаилась за тоненькой перегородкой, отделяющей шахту от рубки и все-все слышала.

Слышала, как капитан говорил о том, что Айхен не вышел на связь, что его корабль не отзывается, что, скорее всего, его больше нет.

Девочка больно закусила кулачок, чтобы не заплакать, чтобы не выдать себя. Она слышала о том, что какая-то злая сила ворвалась в галактику, о том, что эта сила уничтожает все на своем пути. Севелина представляла себе черное облако огромных размеров, кишащее маленькими злобными красноглазыми существами. Облако обволакивает планету за планетой, и красноглазые грызут-грызут-грызут оставляя от планеты только… ничего не оставляя от планеты.

Страшно.

И страшнее всего представить, что красноглазые напали на Айхена…

Лучше умереть, чем представлять себе такое!

Потом девочка немного успокоилась, она услышала, что Армас намеревается лететь на поиски принца. Армас самый сильный, самый храбрый и самый умный, он всегда побеждает и берегитесь маленькие красноглазые чудовища! Но все же… все же…

Почему они так долго не возвращаются?!

Севелина была сильным маленьким человечком, не склонным придаваться отчаянию, но к сожалению (в данных обстоятельствах — к сожалению) она была наделена очень живой и яркой фантазией. Девочка не хотела думать о плохом, но как-то получалось само собой, что в головке ее складывались картины одна кошмарнее другой. Тоненькая ниточка с трудом уравновешенного и бережно хранимого мироздания в сознании ребенка дрожала и готова была оборваться, Севелина и не подозревала доселе, что эта ниточка так тонка, что мир и покой ее души так хрупок…

Севелина всхлипнула и прижалась лбом к холодному стеклу иллюминатора. Впервые она отвлеклась от своих маленьких детских проблем, впервые увидела сквозь радужную пелену силового поля бездонный холодный мрак, окружающий станцию-базу — ненадежное и хрупкое творение рук человеческих.

— Севелина, — прогрохотал позади нее мощный бас, — Ты плачешь?

Девочка боялась, что голос выдаст ее и молчала.

— Ты голодна? У тебя что-то болит?

— Нет.

Севелина не любила Эгаэла, предпочитала поменьше с ним общаться и вообще пореже попадаться на пути, может быть чувствовала лучше всех, что под обычной человеческой оболочкой скрывается Чужой.

Севелина видела, что Эгаэл не понимает простых человеческих вещей, и это действительно было так. В некоторых случаях. Эгаэл все видит, все замечает, на все обращает внимание — и не понимает… Эгаэл сразу почувствовал, что Севелина плачет, но не догадался почему. Если живой организм страдает, значит он болен или голоден…

Впрочем, на самом деле прошедшие годы не прошли для Чужого (вернее, Чужой) даром, Чужая почти научилась понимать…

Эгаэл очень много размышляла, это было самым любимым ее занятием — размышлять и делать выводы. Занятие это поглощало ее целиком. Эгаэл изучила психологию человека, много не поняла и просто приняла как данность некоторые формулы, понадеявшись, что со временем разберется. Всегда, когда решения не приводили к простому и логичному ответу, ей становилось неуютно, она начинала чувствовать себя по-настоящему чужой, как будто эта непонятная реальность, в которую она вырвалась из своего привычного спокойного и очень скучного мира, выталкивала ее из себя.

Эгаэл очень не любила чего-то не понимать.

Эгаэл не знала, как утешать ребенка. Знала — что надо утешить, но только стояла, смотрела на вздрагивающие костлявые плечики, на склоненную коротко стриженную головку, и молчала. А в голове ее мелькали варианты своего возможного поведения и варианты реакции на них девочки.

Погладить ее по головке? Обидится, не любит, когда с ней обращаются, как с маленькой. Как с девочкой. Уверить, что все будет хорошо? Но это неправда. Сказать правду? Сообщить, что вероятность того, что капитан и Айхен вернутся, весьма маловероятна (один шанс из пятидесяти, если быть точной)? Девочка расстроится еще больше.

Как бы поступил в этом случае человек?

Выбрал бы какой-то из этих вариантов? Или придумал бы иной?

— Тебе лучше не быть одной, — сказала Эгаэл, — Пойдем и будем ждать вместе. Если поступят какие-то сведения, ты получишь их скорее на командном пункте.

— Ты иди, — вздохнула Севелина, — Я побуду тут…

«Все-таки что-то сказала не так», — расстроилась Эгаэл, и ушла.

Что она будет делать с ребенком, если Армас не вернется?! Трудно даже представить такую вероятность! И нет никакого желания представлять… Интересно, все человеческие детеныши такие неуправляемые и непредсказуемые? Такие нелогичные?

Вэгул сидел у монитора главного сканера, но смотрел не в глубины космоса, а в пол и нервно постукивал кончиками пальцев по приборной панели.

— Ко-он взорвался, — сказал он, услышав шаги Эгаэла, — Как ты и предвидел.

— Не предвидел.

Эгаэл занял свое кресло перед монитором.

— Я всего лишь просчитал вероятности. Ко-он — живая планета… был живой планетой. Командование цирдов просто не могло решиться оставить ее у себя в тылу.

— Почему ты раньше не просчитал свои вероятности? До того, как туда полетел Айхен?..

Голос эрайданца звучал отрывисто, раздраженно. Эгаэл понимала, что Вэгул сейчас почти парализован страхом. Вот тоже пример существа с совершенно непонятной логикой. С одной стороны необычайно разумное, с другой — хаотичное и непредсказуемое. Как там называется такой типаж? Безумный гений?

— Не было данных, — сказала Эгаэл.

Сейчас не хотелось вступать в пререкания с доктором Лерном о том, кто виноват и почему, Эгаэл исключила из сферы внимания истеричный голос ученого… Так. Шансы выжить у Айхена понизились едва ли не до нуля (можно рассчитать точно, но нет смысла), шансы Армаса… Капитан мог успеть покинуть планету, мог и вовсе на нее не приземляться. Если принять ко вниманию его благоразумие и осторожность, можно повысить его шансы, но если учитывать, что даже с риском для жизни он кинется спасать Айхена… Тоже непонятно! Для человека, как и для всякого существа, жизнь — самое дорогое и ценное, однако человек порой рискует ею совершенно неоправданно. Есть какое-то сложное и запутанное понятие — честь. Эгаэл никак не могла переварить это понятие, особенно в соотношении с Армасом.

Впрочем, не стоит растекаться мыслью по древу. Все это так, и все это сейчас не важно.

Изменить ничего нельзя.

Только ждать.

Очень скоро ситуация прояснится.

Данные… Мало данных… Безумно жаль, что Айхен так ни разу и не вышел на связь, не рассказал ничего, что ему удалось выяснить о цирдах. Любая деталь, даже самая маленькая могла бы протянуть необходимую ниточку к пониманию. Понимание придет, только вот как бы не было слишком поздно. Нет времени сидеть и ждать, пока линии бесчисленных вероятностей развития событий сойдутся к одной точке, которая, скорее всего, будет знаменовать собой конец. Конец для всех или только для многих. Или только для них.

В этот момент дальний сканер вдруг ожил. На границе зоны его восприятия загорелся белый огонек.

Вэгул, который все это время со стенаниями метался у Эгаэла за спиной, аж подпрыгнул.

— Нет, — глухо произнес Эгаэл, — Чужак…

Вэгул взвыл.

Появление в поле восприятия сканера чужого корабля не было чем-то из ряда вон выходящим, база стояла в стороне от обычных галактических трасс, но не настолько, конечно, чтобы никто не приближался к ней даже на сотню световых лет (такова была граница чувствительности дальнего сканера), однако Эгаэл и Вэгул прилипли к экрану, почему-то обоим показалось, что этот корабль — не просто заблудившийся торговец…

Как только компьютер сумел считать данные, они были немедленно выведены на монитор.

— «Ужедана», — задумчиво произнес Эгаэл, расшифровав появившиеся на экране цифры, — Порт приписки Салана…

— Салана? — удивился Вэгул.

— Почему корабль с Саланы взял курс на базу? Самый прямой и короткий курс, явно заранее высчитанный…

Голос у Эгаэла был глухим и зловещим.

Вэгул посмотрел на него и лицо его помрачнело.

— И в том, как он сумел засечь базу через барьеры невидимости… Не телепортнуться ли нам? От греха.

Эгаэл только покачал головой, и Вэгул не стал спорить, в конце концов, Эгаэл никогда не принимал неверных решений.

Координаты базы знать могли только свои, Эгаэл готов был поручиться за это, но так же он мог поручиться и за то, что никто из «своих» не мог быть сейчас на саланском корабле, не напрасно увидев его всего лишь крохотной точкой на радаре, он тут же понял, что это чужак. Никто не знал и не догадывался — даже Армас — о том, что неведомый пришелец, которого он спас, которому придумал внешний облик и ввел в команду, для простоты и удобства управления всей огромной и разветвленной империей «Паука» (и вовсе не корысти ради) держит в себе информацию не только о движимом и недвижимом имуществе организации, но и о большинстве ее сколько-нибудь значительных членов, может почувствовать их за несколько сотен световых лет, может подпитать энергией, может и уничтожить… Не то, чтобы Эгаэл скрывал эти свои возможности, просто не было случая рассказать.

Эгаэл впал в ступор. С ним случалось подобное, когда он о чем-то глубоко задумывался. Тревожить в его такие минуты просто не было смысла, он отключался от внешнего мира и не реагировал ни на что, поэтому Вэгул просто упал в кресло рядом с ним и закрыл глаза. На дне его души бушевала паника, но сейчас она была еще слишком глубоко, чтобы вырваться на поверхность неконтролируемым бурным потоком.

Вэгул тоже попытался думать.

Но он не был ни стратегом, ни тактиком, он не мог просчитывать случайности и вероятности, не мог, да и не особенно страдал из-за этого, полагая (и, возможно, вполне справедливо полагая), что это не его дело. В жизни ему не раз приходилось трудно, и он всякий раз выбирался (порою это было очень непросто) из таких передряг, которые многим обломали бы крылья. Он сумел выжить, сумел не потерять искры, что горела в нем с самого детства, сумел прекрасно устроиться, получить все, чего хотел, добиться исполнения заветной мечты, увериться, что получил заслуженный покой и что это — навсегда. Одна только мысль о том, что придется снова за что-то бороться, что-то отвоевывать, что его жизни и, главное — возможности нормально работать что-то угрожает, приводила его в ярость, граничащую с безумием.

В Эгаэла верили все, и Вэгул верил. И только поэтому, паника, уже почти созревшая, уже заставившая дрожать руки и колотиться сердце, еще все-таки не вырвалась на свободу.

Эгаэл придумает, как спастись, Эгаэл гений, голова Эгаэла круче самого навороченного компьютера, Вэгул подозревал, что его собственная голова (а свою голову Вэгул ценил весьма и весьма высоко) ни в какое сравнение не идет с головой Эгаэла и преимущество его лишь в том, что Эгаэла интересует не физика с химией, а экономика и политика.

Когда, спустя несколько минут раздумий, формулы в голове Эгаэла сложились, наконец, так, как подобает и привели к единственному верному решению, это никак не отразилось на его грубом суровом лице, даже глаза не зажглись ни единой искоркой.

И когда саланский корабль подошел к защитному кокону базы и попросил посадки, Эгаэл ни минуты не колебавшись открыл ему коридор в просторное чрево ангара.

— Приветствую вас, командор Эрдр, — прогрохотал по каналу связи его бас, — Мягкой посадки.

Вэгул аж рот разинул, да так, что забыл его закрыть.

Севелина увидела, как внезапно отключилось силовое поле, исчезла радужная пленка, всегда закрывающая базу от космоса, как внезапно ослепительно ярко вспыхнули звезды, острыми иголочками кольнув глаза. Девочка тихо взвизгнула и сорвалась с места. Как могла быстро она побежала к ангару и сердечко ее колотилось, как молоточек. Силовое поле отключается только в одном случае — когда база принимает корабль. Никакого иного корабля, кроме «невидимки» Армаса, она сейчас принять не могла.

Севелина была первой, кто оказалась у двери карантина, когда та отворилась, она первой увидела высокого и бледного темноволосого мужчину, который совсем не был похож на тех, кого она ждала. Севелина остолбенела от неожиданности, а мужчина как-то криво улыбнулся ей и произнес:

— Здравствуй, Севелина.

Волна ужаса ударила девочку в самое солнечное сплетение, так сильно, что какое-то время она не могла даже дышать. Нападение! Внезапное нападение! Это вот точно конец…

Севелина застыла на месте с широко распахнутыми глазами и разинутым ртом, она сильно вздрогнула, когда кто-то, подошедший сзади, положил ей руку на плечо.

Эгаэл, не смотря на свой могучий рост передвигался всегда очень тихо.

Несколько мгновений два давних врага просто смотрели друг на друга — впервые находясь друг от друга так близко, потом Эрдр протянул руку, ладонью вверх, Эгаэл торжественно кивнул и накрыл ладонь командора СОГа своей широкой ладонью, без колебания поддержав такое откровенное предложение мира.

Эрдр выглядел совершенно безумным, лицо его было не то что белым, а каким-то серо-зеленым, глаза ввалились и стали как будто еще темнее, и в то же время командор, казалось, весь светился изнутри. Одного взгляда в его глаза хватило Эгаэлу, чтобы понять, что он не ошибся. Торжествующая улыбка только чуть-чуть тронула сухие тонкие губы существа, снова почувствовавшего себя властелином этой галактики. Он так не любил удивляться, больше всего на свете не любил. Он так надеялся, что удивляться больше не придется!

— Отдых? Доктора? — предложил Эгаэл, когда они пошли по коридору к командному пункту, но Эрдр только покачал головой.

— Нам надо поговорить. Времени мало, — сказал он отрывисто и хрипло.

Эгаэл согласно кивнул.

О Севелине забыли. Девочка так и осталась стоять у бесшумно сомкнувшихся дверей карантина, чувствуя себя крайне несчастной. От неожиданной радости — к такому разочарованию! Севелина всхлипнула, прижала к лицу ладошки, сползла спиной по стене, опустилась на корточки, свернулась в комочек и разрыдалась. Она уже и не пыталась бороться со своими чувствами, не пыталась контролировать эмоции, как подобает настоящему пирату, не пыталась быть кем-то, кем не являлась — как будто вихрь закружился внутри нее, сметая все и глубинное и внешнее, как будто тьма навалилась на нее, придавила тяжело и сквозь эту тьму она видела — и не видела и — не понимала, что двери карантина расступились снова, пропустив любимого долгожданного Айхена и Армаса и кого-то еще, кто совсем уже тонул во тьме. Она видела и — не видела, полагала, что придумала все.

Айхен что-то говорил, поднял ее на руки, прижал ее голову к своему плечу, пытаясь унять конвульсивные рыдания, Севелина обняла его изо всех сил, твердо намереваясь не отпускать, даже если это только призрак, только плод ее воображения.


Маша и без того чувствовала себя очень странно — как во сне… или как будто ее стукнули по голове тяжелым пыльным мешком. Все казалось ей нереальным — то, что она еще несколько часов назад была на планете (была планетой) которая взорвалась, то, что она оказалась на корабле своих врагов, которых всегда ненавидела чистой, как хрусталь, праведной ненавистью, то, что почему-то не было ненависти сейчас, то, что через толстое затемненное стекло с командного пункта корабля-невидимки видела серебристый город, внезапно появившийся во тьме словно из неоткуда, вспыхнувший в синей радуге, разорвавшей холодное мертвое ничто.

То, как ее вели сквозь множество бесшумных дверей, услужливо расступающихся на пути, то, как она вошла в освещенный теплым светом коридор, то, как увидела маленького худенького мальчика заходящегося в отчаянных рыданиях на мягком пушистом полу.

«Может быть, я и в самом деле сплю, — подумала Маша, с удивлением глядя на плачущего ребенка, — Осталось выяснить, когда же я уснула? И где… Может быть легла вздремнуть на опавшие листья под елочку в лесу… Ох, как бы хорошо, если б так…»

— Лин! — изумленно воскликнул Айхен, поднимая ребенка на руки, — Что случилось?!

Мальчик не отвечал и вообще никак не реагировал на его слова, и принц поспешно направился с ним вглубь коридора, потом свернул куда-то…

— Пойдем, — услышала Маша исполненный мрачности голос капитана Хайллера, и отправилась вслед за ним, не раздумывая и не задавая вопросов. К чему?..

Она вышла из благостной заторможенности в тот же миг, когда переступила порог круглой, напичканной электроникой комнаты с экраном кругового обзора во всю стену, когда увидела в одном кресле огромного совершенно лысого мужчину с грубым жестоким лицом, а в другом обожаемого и прекрасного командора Эрдра.

— Ох, — сказала Маша, в таком превеликом изумлении, что кроме этого «ох» произнесть ничего не могла уже. Девушка тряхнула головой, чтобы отогнать наваждение, однако наваждение даже в ее сторону не взглянуло (факт более всего убедительный, что это вовсе не наваждение, только призрак Эйка мог бы обратить на нее внимание).

— О как, — произнес капитан Хайллер, который, похоже, был не менее удивлен, чем Маша.

— Где Айхен? — прогрохотал лысый громила, — Пусть немедленно идет сюда!

Вид громила имел крайне недовольный, глаза его были узкими, как щелочки и тонули в глазницах, надбровные дуги выступали вперед. Жуть. У Маши мороз пробежал по коже, когда взгляд этого монстра скользнул по ней, ей срочно захотелось спрятаться куда-нибудь… пусть даже за спину Армаса Хайллера.

— Связь! — с непроницаемо каменным лицом скомандовал Армас, из пульта управления к нему вылетел маленький серебряный шарик, который завис возле самых губ капитана.

Маша такого еще видела. Очередное творение неведомого гения-изобретателя?

— Принц, — произнес капитан тихо и немножко насмешливо, — Соблаговолите явиться на «пункт один». Незамедлительно.

«Какого хрена?» — послышался спустя несколько секунд из шарика недовольный голос Айхена, фоном которому звучали всхлипывания.

— Поменьше болтай.

«Интересно, — подумала Маша, — Я-то думала, что Хайллер глава этой шайки, ан нет, куда как хуже, Хайллер похоже что-то вроде шестерки при этой образине».

Она еще раз потихоньку оглядела лысого громилу и поняла, что сделанное открытие совсем ее не радует.

Хайллера тоже не радовало, это было видно по его лицу.

— И что, будем торжественно дожидаться прихода принца? Или кто-нибудь поведает мне таки, что здесь происходит? — спросил он раздраженно, — Или как? Может быть, соберем всех членов экипажа? Вызовем Вэгула? Попросим Ооаэо срочно вернуться на базу? Свяжемся с офицерами, чтобы объявить всем нечто очень-очень важное?.. Что такое, мать твою, Эгаэл, ты здесь устроил в мое отсутствие?! Что делает на базе Эрдр?!

— Хайллер… — командор СОГа, поднял руки, словно защищаясь.

Маша отметила, как жутко выглядит командор. Как-то похудел… и щеки ввалились… и глаза такие сумасшедшие. Одно мгновение ей хотелось подойти к нему… но она, как и Хайллер была слишком сильно удивлена, слишком рассержена. Нельзя командору находиться здесь, нельзя спокойно сидеть, разговаривать и разводить руками! Нельзя смешивать Свет и Тьму, нельзя так жестоко рушить ее, Машины, убеждения и принципы, ей и без того не сладко пришлось в последние дни, она и без того испугана, удручена и сбита с толку!

— Я здесь для того, чтобы предложить тебе союз, — продолжал Эйк и каждое его слово обрушивалось на Машу, как молоток по лбу, выбивая из глаз маленькие острые искорки.

Несколько мгновений Хайллер просто смотрел на Эрдра, потом обернулся к Эгаэлу.

— Мне или ему?

— Тебе, — сказал Эйк.

— Тебе, — сказал Эгаэл, и странно улыбнулся. Его лицо вдруг изменилось, черты как будто смазались, растеклись, уже через мгновение они стали прежними — грубыми и жесткими, но Маша, стоявшая рядом с капитаном Хайллером видела все эти метаморфозы, видела серый туман, в котором утонуло лицо мрачного громилы и не поверила своим глазам, решила, что зрение ее помутилось от усталости.

И капитан Хайллер видел, и он не удивился, он понял знак — напоминание метаморфного существа из далекого чужого мира, проведшего большую часть жизни витая в испарениях своего болота, о том, кем оно является на самом деле — тяжелым плотным шаром, иногда пирамидкой, обычно зеленой или серой. И никем другим. Напоминание о том, что никак нельзя забывать. О том, что нельзя принимать за человека существо, которому сам же придумал внешность. И ни в чем не стоит его подозревать!

Хайллер кивнул. Просто опустил голову, закрыл на мгновение глаза.

«Они очень устали, — подумала Маша, — Все они… Так же сильно, как и я… Их домам грозит то же самое, что и моему…»

— Рассказывай! — велел Армас, подходя к приборной панели и вызывая два запасных кресла, для себя и — еще одно. Маша посчитала, что для нее, и в любом случае с большим удовольствием опустилась на мягкое удобное сидение, появившееся прямо перед ней.

— Рассказывать буду я, — тихо и настойчиво произнес Эгаэл.

В то самое время как он хотел начать, появился Айхен.

Который почему-то очень развеселился при виде Эрдра.

— А, вот кто оказывается, злой и страшный дядька. Зачем напугал ребенка?

Эрдр поморщился.

Маша удивленно смотрела на Айхена, слишком… слишком он веселился, как будто готовился к драке. Тоже явно был не в своем уме… впрочем, для Айхена это было естественно.

С удивлением Маша отметила, что появление принца отозвалось в душе непонятной радостью, как будто даже легче стало, так, как бывает, когда в обществе чужих и опасных людей вдруг появляется старый близкий друг, с которым сотню лет знаком, с которым сто-олько всякого пережил!

— Я здесь один, Айхен! — резко сказал Эрдр, легко выдерживая направленный на него огненный взгляд, — Один, с пустыми руками! Мой корабль заперт в вашем ангаре! И я здесь совсем не для того, чтобы в чем-то обвинять тебя…

Айхен усмехнулся.

— Обвинять меня… В чем ты можешь меня обвинять?

— Ни в чем, потому что сейчас пришло время играть на одной стороне. Наверное, я знал, что это время придет… не знал, конечно, но — не исключал такой возможности, поэтому не мешал тебе делать из меня дурака.

— И делал дурака из меня, — буркнул Айхен и махнул рукой, — Ладно… что уж теперь… — он покосился на Хайллера, но тот не смотрел в его сторону, — Исключительно с целью возможного сотрудничества ты и спер у меня пароли выхода на базу… и черт знает что еще… Не знаю как тебе это удалось, но это совсем не благородно с твоей стороны, и я бы даже сказал…

— Итак… — оборвал его Эгаэл, — Теперь действительно все в сборе. Все, для кого важно то, что я скажу. Те, кому решать… Сядь, Айхен.

— Мы строили империю… — произнес он еще через несколько секунд, — Завоевывали галактику… Это было безумно интересно, и я увлекся, слишком увлекся этой игрой, чтобы задумываться о том, к чему она может привести. Игра хороша в виртуальном пространстве, сложные схемы хорошо выстраивать в голове, когда знаешь, что можешь выключить компьютер, когда понимаешь, что можешь забыть все, что выдумал и начать выдумывать заново… Я виноват. Я забыл, что играю с живой галактикой. Забыл, что играть с живым нельзя… Забыл, что невозможно стать повелителем мира ни человеку, ни группе людей, что мир начинает защищаться… Впрочем, я и не знал этого раньше.

— Твой компьютер перегрелся, Эгаэл, давай попробуем выйти и зайти снова? — с поддельным сочувствием встрял Айхен, — Ну что такое ты несешь?

Армас Хайллер вдруг застонал и схватился за голову.

— Высшние силы! — воскликнул он, — Уж не хочешь ли ты сказать, что этот самый живой мир защищается от тебя?! Да ты и в самом деле перегрелся!

Эгаэл посмотрел на него и снова черты его лица смыло туманом — теперь уже по другой причине.

— Я — чужой, — произнес он, как будто через силу, — Я как вирус, от которого живой организм вашей галактики пытается избавиться, как может, как умеет, нанося вред себе же, губя себя же…

— Бред, — пробормотал Армас, но в голосе его совсем не было уверенности.

— Это закон!

— Какой закон?! Где ты вычитал этот закон, мудрый ты наш?! Уж не хочешь ли сказать, что стоит тебе убраться восвояси и звероноиды тут же развернутся и уберутся восвояси? — усмехнулся Айхен.

— Думаю, что нет… — покачал головой Эгаэл, — Теперь уже нет…

— И потом, я не понял, что значит — чужой? Ты вылитый йалниец… Йалнийцы, конечно, странные ребята, но чужими никогда себя не называли… доселе.

Принц повернулся к Хайллеру.

— Нехорошая мысль посетила меня сейчас, драгоценный мой друг! Только что меня уже назвали идиотом, и были, признаться, правы, теперь это сделаешь ты? Давай уж, не тяни! О чем говорит эта образина?! Готов поклясться, что ты знаешь!

— Ты этого хотел? — тихо спросил Армас буквально искрящийся яростью, страстно желая испепелить Эгаэла глазами, — Зачем тебе понадобилось… Именно сейчас!

— Время пришло! — торжественно произнес Эгаэл.

— Свяжите меня и привяжите к креслу, — пробормотал Хайллер, — Иначе я его убью.

Никто не внял его просьбе, однако капитан и не кинулся исполнять угрозу, вместо этого как будто выключился, сложив руки на груди и закрыв глаза. Весь его облик говорил: «Делайте, что хотите, мне уже все равно!»

— Ну давай — вещай! — зловеще произнес Айхен, удобно устраиваясь в кресле, — Аудитория готова и давно уже ждет.


За окнами из прозрачного, как стекло и очень прочного силового поля, которое ставили только на звездолеты (до сих пор ставили только на звездолеты) полыхал закат. Красивейшее зрелище представлял собой город с такой высоты. Пользуясь отсутствием президента, Леерт Оверли Дай онензу Шостей позволил себе немного полюбоваться им так, как любоваться приятнее всего — сверху вниз. Почувствовать себя властелином, держащим город у себя на ладони.

Министр обороны Эрайдана задумчиво улыбнулся. Он будет чувствовать себя властелином еще несколько минут — несколько минут своего неожиданного одиночества на башне, до тех пор, пока не появится настоящий властелин, потом он вернет лицу суровое выражение, насупит брови и вытянется в струнку, изобразит из себя верного, преданного, не очень умного, зато исполнительного солдата. Очень удачно. В самом деле, Шостей считал, что карьера его сложилась очень даже удачно. Такой неожиданный, такой высокий взлет, после того, как он уже отчаялся подняться выше той довольно-таки скромной должности, какую занимал в военном ведомстве. А уж о том, чтобы стать министром обороны он и не мечтал!

Поразительная штука жизнь, никогда не знаешь чем она обернется и в какой момент. Верно говорят, что «облако-счастье» бросает тень на каждого человека, но только раз в жизни, надо заметить эту тень и успеть принять решение — важно еще, чтобы решение было правильным! Шостей свое счастье не упустил. Ему сделали предложение, и он принял его, практически не раздумывая, и шел уже до последнего (предвидение это было или помешательство — вот в чем вопрос), подставляя свою голову под удар вместе с другими бунтовщиками. Бунтовщики стали правителями Эрайдана. Его рвение оценили. И обещанную награду он получил.

И что с того, что министр из него не ахти какой? Президент это знает, президента это устраивает. Что ж еще?

Закат догорел, небо окрасилось в темно-зеленый цвет, потом почернело, появились звезды, а Генлои все не было. Шостей начал вскипать. Не то, чтобы президент никогда не опаздывал, но не до такой же степени! Не означает ли такое пренебрежение, что министр обороны впал… в немилость? Невозможно такое… никак невозможно… только не сейчас, когда такая каша заварилась. Одна у них с Генлои дорожка теперь, теперь уже до самого конца одна…

В то время, когда Шостей по-настоящему потерял терпение, и уже действительно готов был к самом худшему, Генлои, наконец, появился.

Министр мгновенно переключился с программы «раздраженный и мрачный министр» на программу «подобострастный и внимательный министр», причем произошло это как-то само собой — вот что значит привычка.

— Здравствуй, Шостей, — буркнул президент, даже и не взглянув в его сторону, — Что скажешь?

— Эрдр по прежнему у барона Веркт-Мроя. Его корабль ни разу не покидал порт, пилот шляется по увеселительным заведением… мы проверили, он действительно думает, что Эрдр пьянствует с Веркт-Мроем… Здесь все чисто.

Министр умолк, сильно жалея, что не может сейчас видеть лица президента, тот как будто нарочно стоял к нему спиной.

— Это очень странно, Шостей, — задумчиво произнес Генлои, — Уже несколько дней… у Веркт-Мроя… В такое время.

— В какое время? — удивился министр, — Разве Эрдр что-то подозревает?

— Если бы ничего не подозревал, сидел бы у себя на Исчене или в Совете, готовил бы своих солдат к последней схватке.

Генлои, наконец, повернулся к Шостею лицом.

— Необходимо выяснить, действительно ли Эрдр на Галок-Кеер-Шезе. Завтра же мне понадобятся доказательства. Бесспорные. Такие, каким я бы поверил.

Шостей поспешно кивнул. Он не знал еще, как добудет эти доказательства, но он добудет их непременно, пусть ему придется взять дом Веркт-Мроя штурмом.

— Ну хорошо, — Генлои встряхнул головой, словно освобождаясь от всех мрачных мыслей, — давай посмотрим что там делают наши злобные воинственные цирды…

Президент настроил электронную карту на самый мелкий масштаб, автоматически включились самые дальние ретрансляторы, принимающие и пересылающие в Эрайдан информацию со станций-шпионов Великого Совета. Несколько секунд изображение на карте плавилось, постепенно обретая четкость и на черном поле с белыми контурами созвездий расплылось красное море.

— Ого, сегодня они прошли… ну-ка, ну-ка, уже до Вертгеддена. Какое рвение. Представляю, что творится на Совете… Кстати, что творится на Совете?

— Все никак не решатся, — ответил Шостей, — Но после Вертгеддена, думаю, они уже не смогут откладывать.

— Да уж, пожалуй, — Генлои удовлетворенно улыбнулся, — Как думаешь, где случится наш маленький Армагеддон?

Шостей задумчиво поскреб подбородок, потом подошел поближе к карте, смотрел на нее несколько минут, что-то бормоча.

— Здесь! — решился он, наконец, ткнув пальцем в какую-то точку, — Думаю, больше негде.

— Система Альгейзе… Что ж, может быть.

Генлои уселся за пульт и принялся что-то высчитывать, по вспомогательному полю карты побежали колонки цифр.

Шостей неподвижной тенью стоял у президента за спиной.

— Когда понадобится, — бросил ему Генлои, на мгновение оторвавшись от расчетов, — Отдашь им вторую и четвертую армии, постарайся, чтобы к тому моменту более-менее толковые офицеры были переведены в другие. И, Шостей! Постарайся, чтобы перемещения личного состава не привлекли ничьего внимания. Я не хочу проблем. В будущем.

— Не беспокойтесь, — проговорил министр, пытаясь заглянуть Генлои за плечо и разобрать, что тот пишет. Заглянуть было не сложно, но вот разобрать… Шостей, к его большому прискорбию, никогда не был силен в математике.

— Вы великий человек, мой президент, — произнес он и, поддавшись внезапному порыву чувств, задал вопрос, который уже давно мучил его, и который он задать никак не решался. — Что вы думаете… будет дальше?..

Спросил — и почувствовал, как струйка холодного пота потекла между лопаток. Ох, как боялся он этого вопроса, но откладывать его тоже нет больше сил! У Шостея было трое маленьких детей, четвертый — вот-вот готовился появиться на свет.

Генлои едва заметно улыбнулся, не отрываясь от расчетов.

— Дальше? Откуда мне знать, дорогой мой? Но подозреваю, что ничего хорошего нам с вами ждать не стоит. Армия Совета даст сражение в Альгейзе и — прекратит свое существование. Или звероноиды прекратят свое существование… Что сомнительнее. Хотя, признаться все это трудно просчитать.

Шостей молчал, пребывая в некотором замешательстве. В империи царит паника. Да что там! Во всей галактике царит паника! И что отвечает президент?! «Откуда мне знать?!»

«Надо что-то делать!!!» — хотел закричать Шостей, но не закричал, разумеется, не закричал… Что делать? Разве не он, Шостей, министр обороны? Это его надо спрашивать, что делать!

«Что делать? Уносить ноги, — мрачно подумал министр, — Вот все, что можно сделать… Только куда?»

Так неожиданно прозвучавшее и такое искреннее заявление Шостея весьма повеселило Генлои. Он сам думал о себе исключительно так же. Как о великом человеке. Как о безусловном гении. Как о личности, действительно способной добиться мирового господства. М-да, пожалуй, о мировом господстве сейчас лучше не думать, задача номер один, удержать то, что уже есть, вспомнить, что еще не так давно, он рвал на себе волосы в отчаянии, припоминая ошибки, которые поначалу казались незначительными, которые едва не привели его к краху.

Он позволил сбежать мальчишке Хайллеру, не уследил за какими-то идиотами, которые зачем-то (вроде как с целью получения наследства) вышвырнули из Эрайдана совершенно чокнутого, но очень талантливого ученого. Идиоты наказаны, да толку от этого? Он позволил «Пауку» развиваться, тогда как нужно было бросить на него все свои силы…

Да уж, силы… В те времена и сил то никаких особых не было, а те, что были, требовались в самом Эрайдане, планировать какой-то поход было бы безумием… Да и кто же знал!

Компьютер закончил расчет, из которого следовало, что войска цирдов подойдут к системе Альгейзе предположительно через восемь недель по эрайданскому времени. Уже скоро.

Скоро все разрешится.

Система Альгейзе — главные ворота в сердце галактики, если цирды пройдут его, это можно будет считать их полной и безусловной победой. Это должен понимать каждый идиот (даже такой, как Шостей) и если Совет не решится дать бой раньше — а он, судя по всему, не решится, система Альгейзе будет единственной возможной точкой «Ч».

И все разрешится само собой, пауки сожрут друг друга. Один паук — объединенные силы Совета Галактики — маленький дохленький паучок, умрет так быстро, что никто этого и не заметит, что значат силы Совета Галактики без Эрайдана? А много ли даст каждое отдельное государство, отпустит ли от себя весь боевой флот, пусть маленький, хиленький, никудышненький, но хоть как-то прикрывающий беззащитную планету? Не отпустит, выделит минимум смертников, остальных придержит, а звероноиды, ребята не промах, не одну сотню лет готовились к своему священному походу.

Так, затем в бой вступит (а что еще ему останется делать?) тот паук, который так и именует себя «Пауком», и он тоже будет разбит — если бы мог что-то цирдам противопоставить, сделал бы это раньше — но он достаточно силен, чтобы нанести звероноидам по настоящему значительный урон. Затем — последний резерв, бригада смертников СОГ… Ну и что же? Войскам Эрайдана достанется уже довольно потрепанная армада… Потрепанная? Или не настолько уж потрепанная, чтобы Эрайдан смог с ней справиться?..

Вот он, вот он главный риск, который практически невозможно просчитать! Если Генлои недооценил звероноидов и переоценил Армаса Хайллера, если сражение в системе Альгейзе окажется для цирдов не болезненнее щелчка по носу, что тогда? Тогда Эрайдан, возможно, постигнет участь Ко-она или еще что похуже, впрочем, что может быть хуже…

У Генлои тоже была семья — молодая любимая жена, маленький сын, престарелые родители и старая совсем седая гелуанская пустынная собака, каким-то чудом дожившая до невероятно преклонных лет. Для них президент приготовил надежное убежище на случай, если звероноиды нападут-таки на Эрайдан… Они уже были там, все, кроме Арны — жены, которая осталась, заявив, что только вместе с ним покинет Эрайдан. Они были на маленькой неприметной очень милой зеленой планете, далеко-далеко… Там большой дом, запас продовольствия на добрую сотню лет. Там можно прожить до конца дней своих в случае неблагоприятного развития событий.

Когда-то Генлои добивался высшей власти в империи с исключительно благими намерениями. Его мечты о будущем были светлы и прекрасны — стабильность, процветание, высокий уровень жизни для всех граждан Эрайдана… Но невозможно спасти всех, невозможно перенести планету (три планеты!) в безопасное место, невозможно эвакуировать все население. Несмотря на все свои благие намерения.

Даже гений — не всемогущ.

Жаль, безумно жаль, если придется оставить Эрайдан, бежать… Но если весь многотрудный путь к власти был нужен для того, чтобы иметь эту возможность — бежать, спастись, уцелеть в самой страшной в истории галактики войне, оно того стоило.


— …Но после того, что я услышал от командора Эрдра, я начал понимать, что все гораздо проще… проще и банальнее, все еще хуже, чем я предполагал.

Тяжелая тишина повисла среди собравшихся на командном пункте главной базы «Паука». Может быть, всем трудно было поверить, всем, кроме капитана Хайллера. Может быть, всем хотелось сказать Эгаэлу что-нибудь типа «а ну-ка, превратись во что-нибудь».

— Практически с первого дня вторжения звероноидов в Эрайдане бешеным темпом идет мобилизация, которую Генлои скрывает от Совета, — сказал Эрдр, — Все так делают, уверен в этом, и все жалуются на то, что у них нет кораблей, не хватает пилотов. На данный момент реальная численность армии Эрайдана превосходит те цифры, что известны Совету в несколько раз. Не так давно я говорил с Шостеем… это министр обороны Эрайдана, и тот клялся, что империя никогда не содержала армию больше, чем это значится в туристических справочниках и, соответственно, не сможет дать больше солдат, чем предлагает.

Капитан Хайллер как будто внезапно пробудился.

— И какова численность армии Эрайдана?

Эрдр слегка улыбнулся, покосившись на Айхена.

— Соизмерима с армией «Паука», даже, я сказал бы, превосходит ее, но технической мощи ей, конечно, не достает. Не родила пока эрайданская земля гения подобного доктору Лерну.

Армас улыбнулся в ответ командору СОГа, но как-то кисло.

— Хотел бы я знать, Эрдр, насколько в действительности ты осведомлен о состоянии наших дел и еще больше хотел бы знать, зачем ты хранил всю эту информацию. Просто хранил много лет, никак не используя. Я считал тебя солдатом, Эрдр, кто ж ты на самом деле? Раскрой нам эту тайну, раз уж такой у нас сегодня вечер откровений.

И он покосился на задумчивого Эгаэла.

— Я солдат, Армас, — сказал Эрдр, — Но не Эрайдана… Ты знаешь о Сером братстве?

Хайллер некоторое время хранил молчание, потом выговорил через силу.

— Знаю…

— Я прожил среди них несколько лет, вступил в братство… нет, только духовно, иначе не смог бы покинуть обитель… не мог бы выйти из кокона…

Видимо у Хайллера было очень странное выражение лица, потому что он добавил:

— Это не то, что ты думаешь, ну да не в том суть… Я не совсем монах, но я давал обеты и принадлежу к Серому братству.

Айхен посмотрел на Машу, выражая тожество всем своим видом, а Маша хотела провалиться сквозь землю… сквозь мягкий подогретый пол куда-нибудь, как можно глубже.

— Каждый человек защищает свой дом. Ты защищаешь Эрайдан, Айхен защищает Вельзарел, эта девочка, — Маша вздрогнула, вскинула на Эйка глаза, — защищает Землю. Я геллаец, но я не помню Геллай, я был на этой планете неоднократно, облетел и обошел ее вдоль и поперек и не нашел ничего, что напомнило бы мне… напомнило бы мне хоть что-нибудь! У меня нет дома. Но человек не может жить без дома… Я родился на корабле цирдов… Неважно, что скорее всего я родился где-то еще, но я осознал себя живым и мыслящим существом на корабле цирдов. Рабы любили рассказывать о мирах, где жили когда-то. Перед тем, как ложиться спать, кто-нибудь обязательно рассказывал очередную удивительную историю о своем доме, теперь понимаю, что не много правды было в их рассказах, но они действительно верили в то, что говорили.

Они верили — а я нет. Моим домом был космос, черный холодный мрак с редкими островками света. Я мечтал найти свой дом, придумывал, каким он может быть, пытался вспомнить, и только спустя много лет понял, что дом не стены, и не земля, что мой дом остался на «Таэне Рюнткона» вместе с теми, кто помог мне спастись, и кому я помочь не смог.

— Да, кстати, Эйк, — вставил Айхен, — Я видел «Таэну» на Ко-оне.

Эрдр переменился в лице.

— Ты уверен?

— Весь дворец был завален ее изображениями, я не смог бы ее забыть и через сотню лет!

Казалось, что командор окажется не в силах пережить свалившуюся на него нечаянную радость.

— Я знал, что мое время придет, — проговорил он и улыбнулся так зловеще, что Маше стало холодно.

— Вот она, моя война, Хайллер. Эта, и никакая другая. Я не враг тебе, и никогда им не был, потому что ты не представляешь угрозы галактике, я не враг Генлои, потому что он тоже не представляет никакой угрозы, вы — две силы, уравновешивающие одна другую, ваше противостояние могло длиться еще очень долго, если бы не появилась третья сила…

— О твоих отношениях с цирдами знает вся галактика, — сказал Хайллер мрачно, — Я что-то не понял, какое отношение ко всему этому имеют мифические монахи… которых доселе никто в расчет не принимал.

— Никакого, — пожал плечами Эйк, — О целях и задачах СОГ ты можешь почитать в ее уставе. Никаких иных, тайных миссий она не несет. К братству принадлежу я, а не огранизация, которую я возглавляю. Я упомянул монахов потому, что ты спросил меня, кто я такой, и у меня не было причин это скрывать. Но братство не имеет ни малейшего отношения к тому, почему я сейчас здесь и с чем прибыл. И если, наконец, вы позволите мне начать, я с удовольствием изложил бы вам цель своего визита. Потому как время дорого.

Он помолчал несколько мгновений, видимо оценивая степень внимания аудитории, потом произнес:

— У меня есть оружие, которое еще никто никогда не использовал.

Воцарилось напряженное молчание. Маша почувствовала, как у нее самой сильнее заколотилось сердце. Надежда, безумная и нерациональная, как всякая надежда на чудо, зажглась в глазах всех присутствующих.

— Цандрийский крак тебе в печень, чего ж ты раньше молчал? — изумился Хайллер.

— Так. Я вижу, вы не поняли. — поспешил добавить Эйк, — То, что я предлагаю, не супер-оружие, с помощью которого мы уничтожим флот цирдов одним ударом, это просто оружие, которым никто никогда не пользовался! Ничего большего!

Эрдр оглядел присутствующих, желая удостовериться, что ничьи глаза больше не блестят.

— СОГу необходимо было новое оружие, всегда было необходимо, но в последнее время особенно. Авторитет заработать трудно, а потерять легко. Это знают все государства и все работают над новым топливом и новым вооружением, чтобы добиться превосходства над соседями. Думаю, нет необходимости объяснять, почему Службе Охраны Галактики необходимо демонстрировать свое превосходство над бандитами и пиратами, у которых средств и возможностей ничуть не меньше. Демонстрировать постоянно!..

— Эйк ты не в приемной коммерческого директора военного министерства Эрайдана, — усмехнулся Айхен, — Мы тебе очень сочувствуем, но…

Эйк только отмахнулся.

— Был разработан интересный проект. Планировалось нечто уникальное, принципиально новое, способное обойти старые способы защиты, которые всякий, кому это надо, давно освоил и успешно применяет. Кое-что у нас получилось. Повторяю — это не супер-оружие, но может случиться так, что защиты от него у звероноидов нет… Я ни в чем не уверен, это только предположение, но мой опыт в общении с цирдами позволяет мне такие предположения делать. Они долго изучали нас. Наше вооружение, нашу психологию, физиологию, нашу этику и историю. Готовясь к нападению они позаботились о том, чтобы надежно защититься от нашего оружия. От всего, что мы имели на тот момент. От всех опасностей, о которых им удалось узнать. Цирды — могучая цивилизация, но ничего особого, сверхвозможного они не знают и не умеют. А теперь о том, почему я здесь, почему рассказываю вам все это. Кому-то это может показаться странным, но я действительно пришел просить материальной поддержки.

Эрдр посмотрел на Армаса, но тот никак не отреагировал на его слова. Выражение вежливой заинтересованности не сменилось ничем более выразительным.

— Просить больше не у кого, — вздохнул Эйк, — Все закрылись по своим домам и ждут чуда. Удивительно, но это — факт. Ждут и действительно верят в то, что сам Создатель вмешается и не допустит беды!.. Производство надо ставить на поток, вооружать корабли… нужны деньги, и — главное, мощные военные заводы. С вашими конкурировать могут немногие. Может быть, даже никто.

Эйк умолк и вопросительно посмотрел на Хайллера, тот пребывал в состоянии задумчивости, хотя Маше, к примеру, казалось, что раздумывать не о чем. Ну о чем тут можно думать?!

— А мне-то, как думаешь, зачем это надо? — вздохнул капитан, — Что меня-то должно заставить лезть на рожон, принимать бой одному — за всех? Мой дом — эта база, ее увести в другую галактику ничего не стоит. Подыскать тихую планету и жить в свое удовольствие. Почему я должен спасать эту чертову галактику? Я ведь пират, бандит и убийца, разве нет?

— Хайллер… — покачал головой Эйк, — если бы я считал тебя бандитом и убийцей и хоть на минуту мог предположить, что ты решишь бежать, я унижался бы сейчас в Великом Совете, у них ползал бы в ногах и умолял помочь.

— Я не могу решать за всех. Айхен… — капитан с надеждой посмотрел на принца, — Скажи, что все это бред. Докажи, заставь меня поверить, что это самоубийство идти на поводу у Эрдра! Ты сможешь, я знаю…

— Да за кого ты меня принимаешь, эрселен Хайллер?! — возмутился Айхен, — Не знаю, кем ты считаешь себя, а я король Вельзарела, и у меня слишком много планов в этой галактике, чтобы бежать невесть куда! Тихая планета? На хрена мне нужна твоя тихая планета?! Что я там буду делать?!

Армас посмотрел на него с удивлением.

— Да… — сказал он, спустя несколько мгновений, — А как же здравый смысл?

— Да брось ты, — махнул рукой принц, — много было здравого смысла во всем, что мы делали?

— И мы побеждали.

— Всегда.

— Может быть нам просто везло?

— Везет дуракам.

— Везет тем, кто ничего не боится! — сказала вдруг Маша патетически и покраснела.

На нее посмотрели, как на внезапно материализовавшееся привидение — появившееся ни к месту и не ко времени.

— Точно! — со смехом воскликнул Айхен.

Маша едва не прыгала на кресле от радости. Она ведь действительно поверила, что пираты могут сбежать — на то ведь они и пираты! Она действительно испугалась того, что сейчас им с Эйком придется покинуть базу «Паука» и лететь в Великий Совет, который она представляла себе (и была не далека от истины) сборищем толстых, трусливых и глупых засранцев, и валяться у всех в ногах. Она всегда верила, что Эйк придумает что-нибудь. И Эйк придумал! Он никогда не обманывал ее ожиданий! Ну почти никогда…

— Для того, чтобы полностью вооружить наши корабли, всю СОГ и тех, кого даст Совет — кстати, сколько их будет? — понадобится много времени. Не успеем. Тем более, что твое неведомое оружие, Эрдр, надо еще проверить. И усовершенствовать по мере возможного, — рассуждал Армас, — До той поры, пока Вэгул не одобрит его, я своего согласия не дам… Где вообще Вэгул, почему его никогда нет, когда он нужен?!

— Вэгул в своей лаборатории, где ему — самое место. Я предоставлю ему все образцы, тем более, что они у меня с собой. Сейчас мы должны обсудить еще один момент… Мне нужна карта.

Айхен вызвал переговорное устройство, тихо сказал что-то и тут же (стоял что ли под дверью?) вкатился робот сервировочный столик с бутылкой вина и бокалами по числу присутствующих.

— Вэг не пьет, поэтому его звать не будем. Он и так чокнутый — ему не надо. Мы сегодня заключили самую большую сделку за всю историю «Паука»… да и СОГа… Не выпить ли нам за это?..

Маша думала, что эта выходка будет последней каплей, после которой принц Вельзарельский будет выставлен за двери… вместе с роботом сервировочным столиком, и ошибалась!

— Разливай! — махнул рукой Хайллер.

Он подкатил кресло к пульту управления, быстро набрал пароль.

— Карту!

Экран кругового обзора подернулся металлической пленкой, сменился картой галактики, на которой зеленой точкой обозначилась основная база, фиолетовыми базы второстепенные. Маша даже присвистнула про себя, она-то не была ни шпионом, ни монахом, ее весьма поразило количество фиолетовых точек, действительно паутина, оплетающая едва ли не всю галактику.

Флот звероноидов обозначился, как водится, красным.

И Святой Боже, этого красного было уже так много!

Красное на черном… где-то там был Ко-он, где-то там были еще какие-то миры. Маша сощурилась, пытаясь прочитать названия, нет, не те, которые уже утонули в красном море, те, которым предстояло утонуть вот-вот…

— Вертгеден! — воскликнула она.


Вино было совсем несладким, даже как будто горьковатым. И было оно очень крепким. По крайней мере, для Маши.

И как же это радовало ее!

Как давно она не чувствовала себя пьяной… а чувствовала ли она себя когда-нибудь пьяной? По-настоящему пьяной?..

Самое время наверстать упущенное!

Айхен с бутылкой незаметно переместился поближе к ней и все время подливал и приговаривал:

— Давно надо было…

Давно надо было, чтобы расслабились натянутые, как струны нервы, чтобы можно было, наконец, вздохнуть полной грудью, чтобы можно было прогнать страх, запинать куда-нибудь поглубже. Пусть потом будет хуже. Потом — это нескоро. Потом можно будет пережить… или не пережить. Но пусть потом будет потом.

Маша закрыла глаза, откинулась на спинке кресла и то послушно приняло самое удобное, самое естественное для усталого тела положение. Перед глазами все кружилось, Маше казалось, что она сама летит куда-то, что уносится в темноту, полную безумных цветных радуг, что вращается все быстрее, быстрее…

Ух! Она поспешила открыть глаза, и мир почти тот час же перестал вращаться. Интересно, что будет если она встанет? Сможет сделать несколько шагов или сразу рухнет?

Мужчины собрались у карты, что-то бурно обсуждали. Робот сервировочный столик лавировал между ними подливая и подливая вино в бокалы, поглощая в хромированное чрево пустые серые канистрочки удобной квадратной формы.

Маше очень хотелось быть в курсе происходящего в нескольких метрах от нее, но она действительно не могла встать, а как управлять креслом не знала.

Она попыталась прислушаться…

Не очень-то хорошо была она сведуща в области знания нецензурных выражений сухого и простенького межгалактического языка… впрочем, прощения просим, не таким уж он оказался простеньким… и совсем не сухим. Сколь многое оказалось возможным выразить этим деревянным и неуклюжим искусственным наречием! если уметь им пользоваться…

Маша выросла среди солдат, но никто никогда не позволял себе так вот выражаться в ее присутствии, ее щадили, ее оберегали, ее очень любили, любили вместо не рожденных или оставленных где-то безумно далеко своих детей, пытались учить, воспитывать, каждый по своему, каждый пытался что-то дать. Свое. Кто-то действительно давал.

Они бывало здорово напивались, но Маша никогда не присутствовала при этом…

Смешно! И эти четверо собираются спасать галактику?

Маша слышала слово «Вертгеден», она слышала слово «Альгейзе», слово «Эрайдан», но это были только слова, она уснула, так и не сумев связать их между собой.


Пробуждение, как и водится, было ужасным.

Маша открыла глаза, подумала, что не чувствовала себя так мерзко даже в подвале горящего дома на Ко-оне и закрыла их снова.

Как бы добраться до доктора? Доктор за несколько минут очистит кровь, спасет бедную печень, бедную голову, бедный желудок… О Боже, желудок!

Девушка с глухим стоном сползла с кровати и побрела искать санитарный блок. Неважно, что она так и не поняла, где находится, важно, что санитарный блок где-то тут непременно должен быть! Только бы никто не увидел ее до тех пор пока она не доберется до доктора.

Она бродила по коридорам, как по лабиринту, база как будто вымерла, нигде ни единой живой души, только роботы, тихие, вежливые роботы, аккуратно объезжающие уныло плетущуюся девушку… Ну вот, только этого не хватало!

В проеме одной из дверей, мешая ей сомкнуться и не обращая внимания на жалобные увещевания металлического голоса, стоял вчерашний мальчишка. Белоголовое, лохматое существо едва достающее Маше до груди смотрело хмуро, исподлобья.

«Маленький эрайданец, — подумала Маша, спешно пытаясь привести в порядок волосы, выпрямиться и улыбнуться, — Сын Хайллера? Или безумного ученого?.. Бедный ребенок».

— Привет! — сказала она, собирая последние силы, чтобы казаться веселой и бодрой, — Тебя как зовут?

— Что, очень хреново? — усмехнулся мальчишка, проигнорировав вопрос.

Маша замерла, раздумывая над ответом, но его и не потребовалось.

— Доктора ищешь? Пойдем провожу.

Ну не возражать же!

Девушка пошла вслед за мальчиком куда-то по коридорам, по закоулкам. Действительно, помрешь, доктора не найдешь!

— А, вспомнила! — вдруг обрадовалась Маша, — Тебя Лин зовут. Правильно?

Ну вот, видно ляпнула что-то не то. Напомнила о вчерашней позорной истерике, призналась, что сама помнит ее в мельчайших подробностях, мальчишка только сунул руки поглубже в карманы и втянул голову в плечи.

Ну до чего же дикий ребенок!

— Ты… давно здесь?

Еще одна слабенькая попытка завязать разговор.

— Я здесь — всегда!

Вот так, даже с вызовом. Типа того «черт тебя принес на нашу голову».

Ну и ладно.

— Здесь доктор, — буркнул маленький эрайданец, скомандовав одной из дверей отвориться.

— Спасибо, — тем же тоном буркнула в ответ Маша и вошла в просторное, освещенное приятным для глаз мягким светом помещение с вожделенным целительным ложем.

Она не могла видеть, как внимательно рассматривает ее маленький эрайданец, не отрывая взгляда до последнего мгновения перед тем, как закроется дверь, как задумчиво кусает ноготь, прислонившись спиной к двери, как потом бежит стремглав к своей комнате, чтобы юркнуть под одеяло даже не сняв ботинки и закусить кулачок.

Нет уж, только не плакать!


«Сеанс закончен. Желаете получить информацию о характере проведенного лечения?»

— Не стоит.

Контакты отошли в стороны, освобождая возвращенного к нормальному физическому состоянию пациента.

Маша поднялась, действительно легко, действительно взглянула на мир другими глазами… взглянула на себя в большое, во весь рост зеркало.

В лазарете полагается иметь душ и свежий нательный комбинезон. Интересно, соблюдается ли традиция на базе пиратов? Душевую кабинку Маша нашла к большому своему облегчению очень легко, дверь оказалась прямо перед ее носом, к тому же на ней имелся соответствующий значок.

Конечно, стандартный комбинезон был скучным белым, простым и предельно функциональным, но он, безусловно, был на порядок лучше, чем тот, что был на Маше до того, тем более, что и он был взят из стандартного пакета для пилота.

Надевать верхнюю одежду или прогуляться до своих апартаментов как есть? Маша повертелась перед зеркалом и решила все-таки одеться, как полагается. И откуда такие развратные мысли? Никак после долгого пребывания в кологе? Девушка улыбнулась, вспоминая, как мучилась с дурацкой ко-онской одеждой. Никогда, никогда уже этого не повторить, даже если очень захочется…

Маша не стала закрывать под самое горло воротник темно-серой летной формы, оставив открытой шею и краешек белоснежного воротничка нательного комбинезона. Ей очень идет белый цвет, гораздо больше, чем темно-серый. Впрочем, разве кому-то может идти темно-серый? Жаль волосы еще не достаточно отросли, даже шею не закрывают, но зато цвет лица после общения с доктором превосходный и глаза блестят, и вообще она очень даже ничего. На самом-то деле!

Маша улыбнулась своему отражению, потом нахмурилась, встряхнула волосами. Ах, если бы, если бы… Если бы она была не она, и если бы она была не здесь и не сейчас, и если бы все было не так, как оно есть! Если бы не было красного на черном!

Нет уж, только не плакать!


Она поспешно вышла из лазарета, удирая от подкрадывающейся тоски, от которой так удачно удалось избавиться вчера, к которой так не хотелось возвращаться, и едва не столкнулась с Айхеном, который, видимо, дожидался ее. Айхен улыбался и смотрел на нее с таким восхищением, что тоска не посмела покинуть стены лазарета и напасть, так и осталась за беззвучно сомкнувшимися дверями. До поры до времени.

— Прекрасно выглядите, райн энль, — проговорил он с легким поклоном.

— Что? — удивилась девушка.

— Ну как это… почтенная и благородная дама, — Айхен поморщился, — Жутко звучит на всеобщем.

Сам он, конечно, был одет не в серый летный комбинезон. Темно-синий костюм из дорогой светопоглощающей ткани тоже не королевская мантия, но смотрится весьма неплохо.

Высокородная дама, одетая как техник-ремонтник сделала книксен.

— Благодарю вас, ваше высочество, — сказала она по-русски.

Принц не понял, но перевода просить не стал. Действительно на всеобщем подобные слова звучат совсем глупо.

— Не окажет ли честь райн энль позавтракать со мной?

— Окажет, — улыбнулась Маша, — В данный момент она оказала бы ее кому угодно… признаться.

— Точно, после доктора появляется зверский аппетит!

Пока шли до апартаментов Айхена, Маша убедилась окончательно, что ей не следует ходить по базе в одиночестве — заблудится и умрет от голода и жажды.

— А где все? — спросила она, потому что опять-таки по пути им не встретилось никого живого.

— Кто где, — пожал плечами Айхен, и добавил ехидно, — А кто тебе нужен?

Вот ведь зараза!

— Айхен, ты расскажешь мне о том, о чем вы вчера говорили? — поспешила девушка сменить тему.

Принц поморщился.

— Ну вот, опять… Ну сколько можно, а? Может поговорим о звездочках… о цветочках… Хочешь расскажу тебе, какой в моем парке в Вельзареле был сад музыкальных камней?.. М-да, был…

— Не хочу! — сказала Маша, но тут они пришли.

Отворились двери, Маша вошла и обомлела.

Перед ней был лес. Самый обычный, самый настоящий лес, очень похожий на земной, заросший, диковатый и даже довольно мрачный. Шелестели листья, пели птички, ветерок приносил сладкие запахи цветов. Посреди леса стояла беседка оплетенная какими-то лианами с темно-синими толстыми листьями, в беседке был накрыт столик.

— Ну как? — спросил Айхен.

— Нет слов!

— Ну и не надо, — махнул он рукой, — Пойдем?

Маша ступила на тропинку и веточка хрустнула под ногой.

— Ой! — она наклонилась, пытаясь рассмотреть эту веточку, но тропинка тут же расплылась перед глазами.

— Маша, ну не глупи, — Айхен взял ее под руку, повел к беседке, — И только не задавай вопросов, как все это сделано.

— Голограмма, — буркнула Маша.

— Лес! Это кусочек леса Икламукра, места, которое я очень любил.

— Икламукра… Этот лес похож на земной.

— Вот как?

Внутри беседки кружились маленькие огоньки, прозрачные белые — самые яркие, бледные — голубые, зеленые и розовые. Казалось, что именно они дают свет, а не скрытые за голограммой лампы.

«Зачем все это? — удивилась про себя Маша, — Антураж к завтраку?..»

Впрочем, когда она увидела живописно расставленные на столике яства, то забыла удивляться и накинулась на еду даже, наверное, с неприличной поспешностью.

Принц задумчиво смотрел, как она уплетает.

— Ты думаешь, я сумасшедший? — спросил он вдруг.

— Пошему? — удивилась Маша, не переставая жевать.

— В самом деле начинаешь сходить с ума, видя вокруг себя одно железо месяцами… годами! Искусственная гравитация… хочешь к полу, хочешь к потолку. Одна радость — Салана, да и там только песок… серый. Ты была на Салане?

Маша покачала головой.

— Ну да, что добропорядочным солдатам СОГа делать на Салане… Там трудно, знаешь… слишком большая сила тяжести. Люди, которые живут там долго, здорово вес набирают, а дети рождаются… какие-то совсем уже нечеловеческие… А деревья… нормальные зеленые деревья с листиками я видел на Ко-оне впервые за… да не помню за сколько лет!

— Да ладно… — Маша потянулась за бокалом чего-то темно-красного, весьма надеясь, что это не вино, — Так действительно хорошо… как будто где-то далеко-далеко. Я тоже устала от стального блеска, от этой формы… Перестань оправдываться, Айхен!

— Здесь бывает закат. И ночь бывает.

Маша засмеялась.

— Айхен, тебе сколько лет?

— Ну вот, так я и знал…

— Ничего ты не знал! Что ты обо мне знаешь? Ничего!

— Достаточно знаю. Вамит! — крикнул он, — Картинка два!

Лес исчез, вместо него появились скалы и море, и солнце, уходящее в море. И ветер дул такой сильный и такой холодный, и волны шумели, и темная тучка подкрадывалась к самом у краешку тонущего солнца…

— Оставить или убрать?

— Оставь…Это тоже Икламукра?

— Нет, это Вельзарел.

— Когда цирды погубят все наши планеты, нам останутся только картинки. Много их у тебя, Айхен? На всю жизнь хватит?

— Невозможно погубить все планеты.

— Запросто. От Вертгеддена до Земли всего ничего, да и до Вельзарела рукой подать…

— Мы остановим их, Маша.

— Как?

Айхен вздохнул.

— Садись, покажу.

Странно было смотреть на карту, расстелившуюся прямо на черных камнях. Нет, она все равно не походила на обычную бумажную карту, просто игра, игра в реальность из воображаемого мира…

— Вот здесь, в системе Альгейзе, будет большая драка. Эрдр приведет туда войска Совета и СОГ.

Высветившийся на карте участок находился совсем недалеко от Вертгеддена. Обреченное и брошенное на произвол судьбы государство все еще не было залито красным, но оно будет залито и никто не поможет ему, бой будет дан позже, в системе Альгейзе.

А почему там? Почему не раньше?

— Почему… — начала Маша.

— Потому что сейчас ничего еще не готово. Потому что нужно подготовить корабли. Потому что войска надо собрать, — оборвал ее Айхен, — войска надо привести в нужную точку. Эрдр уже улетел в Совет. Он будет долго доказывать целесообразность большой битвы, советники будут сомневаться, будут думать, пока, наконец, примут решение. Они его примут, никуда не денутся, но Вертгедден обречен.

…Какой-то там неведомый Вертгедден… Никому не нужный маленький, жалкий Вертгедден, планета еще не вышедшая в космос, еще не имеющая представителей в Совете, не имеющая никакой возможности даже возмутиться тому, что ее бросают… Кем она населена? Людьми? Разумными растениями? Мыслящими ежами?..

Наверное, людьми. В галактике больше всего людей.

— И что, у нас есть шанс разбить цирдов? В этой самой Альгейзе? — спросила Маша.

— Есть, — после секундной заминки сказал Айхен, — Давай будем верить, что есть. Иначе зачем все?

Очень интересная позиция.

— Применим оружие Эрдра и будем надеяться, что оно окажется эффективным.

— А если нет?

— Если нет, то все мы смертники. И, пожалуй, нам будет действительно проще и легче погибнуть в Альгейзе, чем отступать и бежать… все дальше и дальше.

Маша кивнула.


Вечный закат.

Застывшее солнце. Застывшая тучка.

Господи, как страшно…

Господи, как хочется домой!

Как хочется туда, где солнце сядет в море, где сумерки превратятся во тьму, где тьму сменит рассвет.

Как хочется ложиться спать и знать, что проснешься… как же хочется!

— Убери все это, Айхен, — попросила Маша, — Пусть лучше стальные стены.

Короткая команда и картинка исчезла. Исчезла так быстро, что закружилась голова.


Севелина не хотела идти. Долго мучалась, стоя перед услужливо открывшимися дверями своей комнаты.

Нельзя идти, нельзя! Потом она будет презирать и ненавидеть себя за это.

Но она должна пойти. Она должна знать!

В вентиляционных шахтах было очень тихо, только ветерок дул, иногда теплый, иногда холодный, от чего это зависит девочка не знала, но предпочитала играть в вентиляции, когда ветерок был теплым, тогда можно представлять себя героем-разведчиком и отдаваться приключениям без все крепнущего желания выбраться, чтобы согреться. Тогда можно играть целый день.

На этот раз она не взяла с собой обычный набор игрушек, не взяла даже любимый бластер, стреляющий светящейся краской — чтобы не было искушения использовать его.

В шахтах можно передвигаться только согнувшись в три погибели, а иногда и вовсе на коленках. Направо… теперь долго-долго прямо… теперь снова направо. Севелина могла с закрытыми глазами найти дорогу куда угодно, и к апартаментам Айхена тоже.

Да, это гнусно, ужасно гнусно подглядывать!

Ужасно стыдно!

Севелина прильнула к полупрозрачному слабенькому силовому полю, отделяющему систему вентиляции от комнат и ничего не увидела кроме радужных всполохов. Какое разочарование! Какое облегчение… Айхен поставил голограмму. Интересно, какую? Лес? Или море? Или усыпанную звездами тихую ночь?

Для нее… для этой мерзкой толстозадой, сисястой особи, в точности такой, как те особи на картинках, и похоже совсем не стесняющейся своей уродливой фигуры… похоже, даже наоборот.

Айхен привез ее для того, чтобы она его ублажала? Почему тогда он не велел ей одеться в прозрачные или блестящие одежды, почему разрешает ходить в летной форме?.. Позорить летную форму!

Севелина вздохнула и уселась поудобнее. Слушать.

Пусть за голограммой не видно ничего, зато уж слышно.

Странный разговор. Обычный. Самый простецкий разговор за завтраком, и ни стонов, не вздохов, как на картинках в «Гезаулге-воине».

Легкая вспышка. Голограмма сменилась. Так, наверное, сейчас?..

Нет, опять говорят только о войне.

Странная особь, непохожа на другие и от этого еще более омерзительна. Значит Айхен притащил ее не для того, чтобы она его ублажала, значит он относится к ней, как к нормальному человеку…

Лучше бы она его ублажила и убралась поскорее! А так… возьмет и не уберется вовсе. Что тогда делать?

Снова вспышка и голограмма исчезла.

Совсем исчезла.

Севелина с сильно бьющимся сердцем приникла к пленочке силового поля.

Они стояли рядом. Айхен мрачный. И особь плачущая.

Тихо плачущая. Беззвучно, как можно плакать даже мальчикам. Севелина поняла, что она плачет, потому что смотрела ей в лицо и видела слезы.

И еще она видела, как смотрит на нее Айхен.

Как светятся его глаза…

Как он повернул ее к себе и обнял.

— Не надо плакать… Мы с тобой столько прошли… ты понимаешь, что живы мы остались чудесным образом…

— Ко-он о нас заботился.

Она уткнулась лицом в его плечо, она тоже обнимала его.

— Ко-он погиб, а мы нет.

— И что с того?

— Мы выбрались, сбежали от звероноидов, несмотря на то, что они очень-очень хотели нас поймать.

— И что?

Она подняла на него глаза, и он ей улыбнулся.

— Они не боги, они не всемогущие, они просто злобные и мерзкие твари. Всего на всего. Ты плачешь, ты отчаиваешься, ты уже смирилась и готова умирать?

— Я всего лишь плачу…

— Ты плачешь по Земле, которая ниже Вертгеддена на сотни световых лет. Цирды идут к Альгейзе, Земля остается в стороне. Далеко в стороне.

— Они могут свернуть…

— Они не станут сворачивать! Не за чем им сворачивать!

— Я боюсь… я так боюсь!.. Айхен! Мы победим их, правда? Мы остановим их в Альгейзе! Ты прав, мы выбрались с Ко-она. Это было чудо. Значит чудеса случаются. Значит чудо может случиться еще раз!

— Запросто!

Он наклонился и поцеловал ее.

Этого Севелина вынести не могла. Она зажмурилась и кинулась прочь. Пусть грохотала, как робот-уборщик на свалке древних звездолетов, пусть ее могли разоблачить, пусть бы ее даже убили, пусть бы ее даже сослали в пансион для сирот на какой-нибудь захудалой планете!

Девочка не стала спускаться в свою комнату, она осталась сидеть в тоннеле шахты — сейчас не могла сориентироваться в каком — и размышляла, а стоит ли спускаться? Может быть остаться здесь? Затаиться? Пусть ее поищут, побеспокоятся?

Потом она подумала, что не будет никто ее искать. Может быть, даже о ней и не вспомнят. С чего бы вдруг? Разве она кому-нибудь здесь нужна? Разве о ней вообще вспоминали бы, если бы она сама не вертелась у всех под ногами? Не вспоминали бы! Более того, все были бы только рады избавиться от нее, ведь она только всем мешает, требует внимания к своей жалкой особе у занятых важными делами мужчин.

Зачем вообще они взяли ее к себе?!

Жалко было выбросить?!

Севелина вдруг задумалась над тем, откуда она, собственно взялась. Она не помнила ничего, кроме базы, значит она здесь родилась? Но кто ее родители?

ГДЕ ЕЕ РОДИТЕЛИ?!

ГДЕ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ МОГЛИ БЫ ЕЕ ЛЮБИТЬ?!

Действительно любить, по-настоящему любить… Они умерли? Они бросили ее? Они не смогли с ней остаться, оставив на попечение пиратов, которые почему-то согласились ее опекать… может быть, были чем-то им обязаны?..

Нужно узнать! Нужно все узнать!..

И зачем?.. Она слишком мала, чтобы отправляться на поиски родителей… Да и, впрочем, нет их наверное, даже если на самом деле они есть — все равно их нет. Нормальные родители не бросают своих детей.

Может быть они хотели, чтобы у них родился мальчик? Действительно, какое страшное разочарование постигло их!

Ветер в шахте стал холоднее, но Севелина все еще была тверда в своем решении не выходить. Она нашла компромисс. Перебралась из шахты в ангар и забралась в эвакуационную капсулу, одну из трех, довольно больших и удобных машин, быстро и легко запускавшихся, очень скоростных. В капсуле было тепло. Капсула имела маленькую каюту, в которой была удобная кровать.

Севелина улеглась, свернулась калачиком и замерла.

Она еще не знала, будет ли умирать здесь от голода и жажды или придумает что-то еще… она пока не знала.


Севелина была права, ее действительно никто не искал, до нее сейчас действительно никому не было дела.

Корабли цирдов не стали входить в систему Альгейзе, они остановились, они начали растекаться в стороны, образуя широкий фронт.

«Что бы это значило? — удивился Эгаэл, наблюдая, как красное море разливается вширь, — Не хотят принимать бой? Возможно цирды решили повременить с дальнейшим проникновением вглубь галактики, возможно хотят укрепить позиции. Возможно… Значит теряем еще несколько миров. Кейлери, Бирос-14, Земля, Шей-Ейло и, возможно, Салглоэ. Маленькие государства… все кроме Шей-Ейло, только она будет защищаться. Надо переносить операцию из Альгейзе к ней».

— Вамит… связь с базами «Гейн-ар», «Воал-ар» и «Митф-ар». Ожидание тринадцать. Связь с Айхеном, ожидание ноль.

Несмотря на то, что био-компьютер «Вамит» имел возможность мгновенно найти любого члена экипажа в любой точке базы, и, безусловно, сделал это, Айхен долго не отзывался.

Наконец, связь ожила.

Айхен буркнул что-то. Маловразумительное и неблагожелательное.

— Айхен, срочно прибыть на командный пункт…

Связь оборвалась, не допуская возражений и препирательств.

— Что-то случилось, — сказала Маша, мгновенно вскакивая с широкого и удобного айхенова ложа и начиная одеваться.

— Маш… — Айхен совсем не торопился, перекатился со спины на бок, приподнялся на локте, — У тебя паранойя.

— У меня паранойя, — согласилась Маша, — Быстрее вставай, я пойду с тобой!

— Убью этого монстра, — проворчал принц, поднимаясь, — Повелитель галактик… полчаса не может побыть за главного.


Какое-то время Маша просто стояла, глядя на карту. Тупо смотрела, отказываясь анализировать увиденное. Мозг отключился, как будто вдруг испугался, что сгорит и осыплется пеплом, если начнет обрабатывать информацию.

Не нужно было объяснений, чтобы понимать, что происходит, карта была слишком подробной, слишком совершенной, нельзя не понять того, что она изображает!

Можно ли ей не верить?

Можно…

— Что это? — спросила Маша.

Может быть, все это просто шутка? Дурацкая шутка Эгаэла или взбесившегося компьютера?

Так не бывает… Так не бывает! Когда ждешь чего-то плохого, этого не случается. Случается что-то другое, более плохое, но не то, чего боялся!

Айхен уверял ее, что корабли звероноидов не изменят курса. Действительно, зачем им было его менять?! Моча им ударила в головы?!

Зачем?!!

Корабли цирдов теперь шли к Земле. Прямым, четким курсом. К маленькой, неприметной, безобидной планете на краю галактики.

— Невозможно, — пробормотал Айхен, посмотрел на Машу и отвел глаза.

Тьма. Густая, вязкая тьма, в которой хочется утонуть, уйти и не возвращаться, спрятаться, как прячутся под одеяло с головой маленькие дети, боящиеся чудовищ.

Меня нет… меня нет…

— Маш, Земля еще жива, — сказал Айхен осторожно, — Еще ничего не случилось!

— Еще жива… не случилось…

Она не могла плакать, не могла кричать, не могла лупить кулаками по всему, что попалось бы под руку. Она отвернулась от карты, она закрыла глаза.

Нет залитой красным виртуальной схемы на экране, нет стальных стен, нет спрятанного за силовым полем маленького космического города.

Есть лес, шуршащий сухими листьями. Есть островки колючего хрустящего снега, есть скрип облетевших деревьев, есть шумное дыхание Чапы.

— Маш…

Чапа умер на Исчене очень быстро, без видимой причины, может быть, не смог жить без Земли, не смог жить без запахов травы, без дождя, без снега, без солнца, без мелкого вонючего прудика у леса, куда любил залететь с разбегу и долго плавать, чтобы потом выскочить и отряхнуться где-нибудь поближе к загорающим.

— Маша!

Она не чувствует теплых рук, обнимающих ее.

Она видит серое небо… она видит синее небо, умытое дождем… она видит бледно-голубое небо выгоревшее от солнца, она видит небо в розовых облаках. Она видит ночь и звезды. Может быть, самое прекрасное на Земле — это ее небо?..

Может быть Чапа умер от тоски по Земле?

Почему его трупик сгорел в мусоросборнике, обратившись в мелкую невесомую пыль? Почему не упокоилась добрая собачья душа так, как положено? Почему тоскливо воет она, проносясь в очередном витке вокруг мертвого Исчена?

Почему Маша не сможет жить, если погибнет Земля?

Она не сумасшедшая, она не смелая, она не глупая, но она спустя много лет все еще слышит жалобный вой в холодном темном Ничто, и она не простит себе того, как поступила с собакой, хотя не в ее власти было поступить иначе… И она полетит на Землю, чтобы умереть вместе с ней.

Она смотрит в глаза и Айхена, Айхен смотрит в ее глаза.

— Даже не думай об этом, — говорит он сквозь зубы.

Он качает головой, у него такое бледное лицо и губы плотно сжаты.

Почему все так? Ну почему? Почему, когда начинаешь любить кого-то, все время что-то случается и все кончается не начавшись?..

— Не смотри на меня так. Не смотри так! Я спасу твою планету… не знаю как, но спасу… Клянусь тебе… только не смотри так!

Его руки больно сжимают Машины плечи, и ей приятно чувствовать боль. Боль — это жизнь.

— Я все равно полечу.

— Мы дадим бой цирдам раньше, чем планировали. Какая разница где? Будем ждать их у Земли! Чем Земля хуже Альгейзе? Правда ведь?

Эгаэл хотел было возразить, что Земля много хуже, чем Альгейзе, много хуже даже, чем Шей-Ейло, что крайне нецелесообразно готовиться к сражению там. Неудобно. Стратегически невыгодно.

Но Эгаэл промолчал.

«Если бы опасность грозила моей планете, постаралась бы я спасти ее любой ценой? — задумалась Эгаэл, — Даже если бы это было нецелесообразно, даже если бы это было бы опасно для армии?»

Нет, наверное, нет… Хотя, разве можно знать наверняка?

Можно ли знать, что почувствуешь, когда увидишь как к твоей планете приближается смерть? Наверное, это не то же самое, чем просто смерть родственных существ, которые живут на планете, наверное, это страшнее…

Люди… гуманоиды… двуногие, прямоходящие если за многие проведенные с ними годы он действительно хоть немного успел постичь их сущность, то значит придется стягивать войска к Земле.

Повезло Земле.

Не повезло Кейлери и Биросу-14, не повезло, что девушка, в которую влюблен Айхен, оставшийся в отсутствии капитана Хайллера командующим на базе — не с их планет.

— Эгаэл!

Принц повернулся к нему, и Эгаэл уже знал, что тот ему скажет… Если бы Хайллер знал, что все может так измениться, если бы знал, что может понадобиться вносить изменения в уже отработанный план, наверное, забыл бы непонятные и немотивированные обиды и оставил командирский допуск к системам управления базы Эгаэлу. Чужому, лишенному ненужных эмоций и привязанностей, чужому, способному лучше всех двуногих и прямоходящих оценить ситуацию и принять верное решение…

По своей воле Айхен ему допуск не отдаст…

И ладно! Пусть они принимают решения сами — двуногие, прямоходящие — это ведь их галактика!

— Связь с координационными станциями Гейн-Ар, Воал-Ар, Митф-Ар, ожидание один, — прозвучал в тишине холодный мелодичный голос компьютера, — Подтвердите готовность.

— Командирский доступ, Вамит! — произнес Айхен.

Командирский… значит будет отдавать приказы.

Лицо Эгаэла было бесстрастным, как камень, когда на экране одновременно появились трое ответственных офицеров-координаторов, готовых беспрекословно подчиняться человеку, вышедшему на связь с командирским доступом… Впрочем, разве когда-нибудь оно было другим?


— Ты мне не веришь? — его голос был глухим и отрывистым, он пытался поймать ее взгляд, но она отводила глаза.

— Верю.

— Почему тогда?

Тень улыбки скользнула по ее губам.

— Именно поэтому.

— Тебе нельзя на Землю, ей не удастся избежать неприятностей. В любом случае, могут быть разрушения и жертвы. Ты понимаешь? Ты можешь погибнуть случайно!

— Айхен… — она покачала головой, — Ты не можешь мне запретить.

— Могу! Но не буду… мне кажется, ты не сможешь мне этого простить… А у меня есть планы на будущее, Маша. На наше с тобой будущее. Разобьем звероноидов, потом Генлои… Не будет Генлои — я верну свое государство. И… ты должна увидеть лес на Икламукре, настоящий лес. Вамит не смог сделать его таким, какой он на самом деле… ты с ума сойдешь, когда его увидишь, он — светится. На Икламукре очень плотная атмосфера, звезд не видно, спутников нет, и лес светится. Кора… листья… Этот мир весь в себе, прекрасный и абсолютно самодостаточный, глядящий в себя, не в небо… Никогда не глядящий в небо…

Айхен замолчал, потом вдруг добавил:

— Пожалуйста, выживи, Маша.

Она кивнула.

— Я постараюсь. Только и ты уж постарайся… Я очень хочу увидеть мир, который никогда ничего не искал в небе. И Вельзарел я тоже хочу увидеть…


Командор Эрдр впервые за свою карьеру действовал вопреки приказам Эрайдана. Своевольничал — откровенно и не скрываясь. Формально он имел на это право, ибо СОГ не подчинялся Эрайдану, не подчинялся никому. Формально он имел право пожать плечами и отключить связь, когда министр Шостей с пеной у рта доказывал ему, что он не должен вставать во главе объединенных союзных армий, что должен вернуться на Исчен и ждать указаний. Эрдр имел право сделать это нарочно на глазах изумленного Великого Совета. Ему нужно было видеть реакцию.

Будет ли Великий Совет сомневаться, колебаться, размышлять или поймет, что ждать больше нельзя, и что если сам он не может принять решение и взять на себя ответственность, то стоит хотя бы не мешать тому, кто готов эту ответственность на себя взять. Перекреститься, сплюнуть через плечо, зажмуриться — и поверить словам командора СОГа, что он разобьет цирдов, если ему предоставят абсолютную власть главнокомандующего армией.

Некоторое время в зале Совета стояла тишина, потом председатель, угрюмый толстяк Бгрейк Бворк, который все это время казался погруженным в себя до неприличия, произнес:

— Генлои ведет себя странно… Он, кажется, считает, что СОГ — его личная собственность и должен защищать исключительно Эрайдан.

Вот и все. Решающее мнение было высказано.

Эйк едва удержался, чтобы шумно не вздохнуть. Напряжение спало, жажда бурной деятельности закипела, требуя действий, немедленных действий.

«Таэна Рюнткона» была на Ко-оне… Корабль торговец, корабль исследователь, слишком мощный, слишком хорошо вооруженный, он наконец-то выполняет основную свою функцию. Он здесь. Где-то совсем рядом. Почти на расстоянии вытянутой руки…


Корабль Эрдра, приняв статус координационного центра, непосредственно связанного с базой «Паука», ныне назывался «Гейн-Ар».

Эрдр едва успел вернуться на командный пункт, когда компьютер вручил ему запрос на связь с базой.

Вот так! Пришло время… Наконец-то.

«Враг изменил намерения, отказался от мысли идти в систему Альгейзе. Армия цирдов уходит условно вниз, сквозь череду маленьких слаборазвитых государств, возможно, хочет с тылу войти в Эрайдан.

Задание изменено.

Союзным войскам следует явиться в сектор 13-140-011 не позднее, чем через четверо условных суток.

Всем флагманам рекомендуется скорректировать корабельные часы».


Время невозможно умолить смилостивиться, его невозможно обойти, обмануть. Время неподвластно никому, время безжалостный властелин, бесчувственный и бесстрастный наблюдатель.

Четверо условных суток могут для кого-то пройти быстрее, для кого-то медленнее, но это совсем не значит, что время растянется или сократится.

Планете Земля осталось жить четверо условных суток. Сколько раз за это время Земля успеет обернуться вокруг своей оси? Можно было подсчитать, но Маша боялась считать. Считать, это значит признавать власть времени, признавать, что оно всевластно, что оно может не позволить — успеть.

База телепортировалась по координате 13-141-013, очень близко к предполагаемой зоне оккупации, так близко, как только позволяла безопасность. Простая маленькая капсула теперь донесет Машу до Земли за пару условных часов.

Она была почти спокойна, когда садилась в капсулу, когда отдавала кораблику команду на вылет. Время бояться кончилось.

Через стекло карантинного блока Маша увидела лицо Айхена, бледное, серьезное, увидела остановившийся, застывший взгляд, безнадежно печальный. И она поняла, что Айхен не верит в то, что увидит ее когда-нибудь еще. Да она, признаться, и сама не верила в это.

Потому что на самом деле чудес не бывает.

Не самая лучшая

Севелина проснулась от какого-то смутного беспокойства. Открыла глаза и долго не могла сообразить, где находится. Потом вспомнила. Потом испугалась.

Вибрация, монотонный гул, вот что было причиной смутного беспокойства — работали двигатели капсулы, в которой она спряталась, чтобы всем досадить, работали ровно, размеренно, значит капсула не просто собиралась лететь, она уже летела, и, может быть, летела давно…

От ужаса у девочки перехватило дыхание. Вдруг капсула каким-то образом улетела сама, без экипажа, и теперь Севелина одна в открытом космосе. Сможет ли она связаться с базой? Сможет ли справиться с управлением спасательного корабля? Она совсем-совсем не была в этом уверена!

— О Великий Создатель, помоги мне! Пожалуйста! — прошептала Севелина, тихонько слезая с кровати.

Одиночество… одиночество, это самое страшное. Одиночество и тишина. И пустота…

Севелина открыла дверь каюты и в глазах ее потемнело от внезапного облегчения и радости.

За пультом управления кто-то сидел.

Слава тебе, Великий Создатель!

— А куда мы летим? — слабеньким голосом спросила девочка.

Человек, сидящий за пультом управления сильно вздрогнул и резко обернулся с выражением такого ужаса на лице, что Севелине стало смешно.

Вот это кто — мерзкая и уродливая любовница Айхена! Как приятно, что ее удалось напугать!


— А куда мы летим? — пропищал тоненький голосок за ее спиной, едва не стоивший Маше инфаркта.

Маленький эрайданец, противный, грубый мальчишка, растрепанный, с помятой подушкой щекой, стоял в дверях каюты, растеряно хлопая черными глазищами.

— Ты откуда? — пробормотала Маша, — Откуда взялся?

Мальчишка криво улыбнулся.

— Я там спал! Ты что, угнала катер?

— Боже мой!

Земля уже появилась на сканере, лететь осталось всего ничего, и что теперь поворачивать обратно, везти не базу противного мальчишку?! Ради того, чтобы избавиться от него, Маша готова была сделать это, даже с риском потерять драгоценное время, но вряд ли база осталась стоять на месте, наверняка, она уже совершила прыжок в какое-нибудь более безопасное место!

Девушка все-таки попыталась связаться с Айхеном — просто для очистки совести. Конечно, тишина…

— Только этого мне не хватало! — простонала Маша, хватаясь за голову, — Как тебя угораздило спать в капсуле? Ты разве не знаешь, что это опасно?!

— Не твое дело, — буркнул мальчишка, — Давай лучше вези меня обратно.

— Ничего не выйдет, мой дорогой! Как бы нам этого не хотелось, вернуться мы не сможем. Придется тебе какое-то время побыть со мной.

Хотелось, очень хотелось сказать, что они летят (почти уже прилетели) на планету, которой скорее всего суждено погибнуть, может быть поубавилось бы у мальчишки спеси, но она, конечно, не сказала — все-таки ребенок. Маленький еще совсем. Пусть и дурно воспитанный.

— Вот еще, — буркнул мальчишка, — Не буду я с тобой.

— Разве у тебя есть выход?

— Есть. Могу тебя убить… или нет, под страхом смерти заставлю лететь обратно. Воровка!

— Я не воровка, Лин, — вздохнула Маша, — Катер дал мне Айхен, чтобы я могла вернуться на свою планету.

Мальчишка торжествующе улыбнулся.

— Ну и мягкой посадки, а мне-то туда зачем?

— Затем, что ты глупый и упрямый! Затем, что залез без спроса в катер! Сам виноват!

Как же хочется его отшлепать! Ремнем по мягкому месту! Да, конечно, детей бить нельзя, но разве это ребенок?! Это чудовище!

— Я с тобой не буду!

— И прекрасно! Как только сядем, можешь катиться на все четыре стороны!

Маша вне себя от гнева отвернулась, уставилась в экран, на котором уже появилась маленькая звездочка Солнце.

Конечно, это всего лишь слова, конечно она не бросит ребенка одного на чужой планете, конечно, она будет повсюду таскать его за собой до самого конца, каким бы он ни был, будет заботиться о нем и оберегать… Но как же, черт побери, не хочется всего этого делать!

Мальчишка посопел какое-то время за ее спиной, потом скрылся в каюте. Правильно, пусть подумает как следует, кто здесь главный, и стоит ли портить отношения с тем, от кого зависишь!

Как бы там ни было, внезапное появление маленького эрайданца отвлекло Машу от печальных мыслей. Сердце перестало ныть и дышать стало легче, она спокойно смотрела, как растет маленькая звездочка, превращаясь в огромный огненный шар, как проплывают мимо огромные мертвые планеты.

Здравствуй, Уран.

Здравствуй, Сатурн.

Здравствуй, Земля… Маленькая голубая Земля. Наконец-то…

Это было светлое чувство, не омраченное ни страхом, ни болью, это было нежное чувство.

— Господи, как же я тебя люблю… — прошептала Маша, — Как же далеко от тебя я была… как долго…

И все-таки после посадки она не смогла уничтожить капсулу, оставила ее висеть над лесом, на самыми верхушками деревьев, очень надеясь, что никакой вертолет не полетит так низко. Впрочем, за оставшиеся несколько дней совсем маловероятно, что подобное может случиться. По теории вероятности.

Потом, летали ли вообще вертолеты над Битцевским лесом?

Если это действительно Битцевский лес…

Хреновый, хреновый она навигатор, что уж тут говорить, никогда ей не удавалось прокладывать четкие и точные курсы, все время относило от заданной точки на пару-тройку десятков световых лет, что не очень страшно, конечно, но жутко досадно. Чувствуешь себя дегенераткой. Но уж сориентироваться на родной планете, в родном городе, она должна была правильно, иначе ее просто нельзя допускать к пульту управления даже маленького катера!

Мальчишку она молча взяла за руку и вывела из катера. Как ни странно, он не сопротивлялся. А когда катер исчез, он совсем сник, и как будто глаза наполнились слезами.

На Земле была весна. Должно быть, середина марта. Не самая лучшая погода, сыро и холодно, как-то промозгло. Уныло.

— Мерзкая планета, — пробурчал мальчишка.

Маша не удостоила его ответом, потащила за собой, крепко-крепко сжимая маленькую теплую ладошку.

Нужно побыстрее добраться до города, пока еще не рассвело, пока на улицах мало людей, которые могли бы обратить внимание на их с Лином странные наряды, на белые волосы мальчишки, на его жуткие глазищи, у которых нет радужной оболочки, один только черный зрачок, который в темноте увеличивается до невозможных размеров.

Маша знала, куда идти, где просить помощи.

Она очень надеялась, что не ошибается!


Севелина крепко держалась за ее руку. Маша шла быстро, и девочка едва поспевала за ней, временами ей приходилось едва ли не бежать. Это было унизительно, но сейчас почти не имело значения.

Жутко! Даже не страшно — именно жутко.

Чужая темная планета. Холодный ветер. Пусть в пилотном комбинезоне, который способен сохранить тепло тела и в лютый мороз было уютно и комфортно, но уши мерзли! И в носу стало как-то сыро…

Ну и планета! Интересно, на ней всегда так, или бывает лучше? Или обычно еще хуже? Да уж — какой еще может быть планета этой стервы…

Они вышли из леса, пошли по обочине довольно узкого полотнища, сделанного из какого-то пористого вещества, видимо, крайне непрочного, искрошенного, усеянного заплатками.

Наверное, дорога такая… Дорога — путь сообщения между некими удаленными точками. По дороге медленно и натужно катились уродливые вонючие конструкции, (действительно катились! на настоящих колесах!), Севелина задерживала дыхание каждый раз, когда конструкция проезжала мимо нее, чтобы не задохнуться от вони, но конструкции проезжали слишком часто, чтобы можно было уберечься таким образом.

Поразительно! Севелина еще не видела мира, где все еще использовались бы колеса! Где машины так воняли бы! Что же это за топливо такое? И что мешает безумно вредным продуктам его сгорания рассеиваться по округе? Какие-то энергетические щиты? Впрочем, если в этом мире могли бы додуматься до энергетических щитов, додумались бы и до силовых подушек вместо колес… Наверное, нет никаких щитов. Наверное — пусть это кажется невероятным — вредные продукты сгорания беспрепятственно рассеиваются по округе…

Ну и мир! В страшном сне не приснится!

Одна из конструкций вдруг притормозила рядом с ними, покатилась медленно, примериваясь к их шагу. Стекло уползло вниз и в открывшемся проеме появилось лицо пилота.

Пилот что-то сказал.

Маша что-то ему ответила. Улыбнулась, покачала головой.

Пилот снова что-то сказал.

И Маша снова покачала головой.

О чем они могут говорить? Да о чем угодно! Может быть пилот просит продать ему Севелину на обед, а Маша не соглашается, потом пилот предлагает более крупную сумму, но, наверное, все-таки недостаточно крупную, потому что Маша снова не соглашается. В самом деле, кто знает, какие могут царить на этой дикой планете нравы!

Стекло поднялось, конструкция выпустив облако вонючей гари, покатилась быстрее.

Радость тебе, Великий Создатель!

Видимо, Севелина не достаточно хорошо скрывала свои чувства, потому что Маша повернулась к ней.

— Не бойся, ладно? Тебе здесь ничего не угрожает.

— Я и не боюсь, — буркнула Севелина.

— Этот человек хотел подвезти нас до города.

Ну да! Так Севелина ей и поверила!

— В следующий раз говори на всеобщем!

Маша вздохнула.

— Здесь не знают всеобщего, Лин. Эта планета… она еще в космос не вышла, она еще не знает, что за ее пределами есть жизнь. Догадывается, но не знает.

Совсем хорошо!

— Зачем мы сюда прилетели?! Что нам здесь делать?! Я домой хочу! — злобно выкрикнула Севелина, — Отправь меня домой! Запрограммируй катер, и я долечу сама!

— Это невозможно, Лин… — Маша нахмурилась, вдруг остановилась, посмотрела Севелине в лицо.

— Сама?..

— Сам… — пробормотала Севелина, уже понимая, что выдала себя, что уже ничего не исправить.

— Лин… ты девочка?

Севелина с силой вырвала ладошку из машиной руки, широкими шагами пошла дальше вдоль дороги.

— Извини, я не знала! — догнал ее голос, — Я правда не знала, я никогда не видела эрайданских детей, а никто мне не сказал!..

Маша догнала ее, пошла рядом.

— Ну не сердись, хорошо?

— Вот еще…

Надо же быть такой идиоткой, чтобы выдать себя! Теперь придется признавать себя равной этой особе… Нет, нет, ни за что и никогда!

Дальше они шли молча. Видимо, Маша действительно чувствовала себя виноватой.

А Севелина просто не была расположена к беседам.

Когда девочке начало казаться, что уши и нос у нее готовы отвалиться, она увидела огни вдалеке.

— Что там?

Нет, она все-таки слишком сильно боялась, чтобы казаться спокойной и бесстрастной. Все-таки ей только семь лет! Даже мальчики в этом возрасте могут бояться!

— Город. Столица одного из государств этой планеты.

— А много здесь государств?

— Очень.

— Такая большая планета?

— Нет… но государств много.

— И они постоянно воюют друг с другом?

— Не все и не постоянно, но… да, в общем, почти постоянно.

Севелина понимающе кивнула. Она неплохо знала историю, она представляла себе естественный ход развития планеты. В других обстоятельствах (в другом обществе) было бы даже интересно побродить по такой планете. По такой безнадежно отсталой планете! Это ведь почти все равно, что путешествовать во времени.


Для того, чтобы войти в город, привлекая к себе меньше всего внимания, было самое лучшее время. Едва-едва занимался рассвет. У людей начинался самый крепкий сон.

Метро еще не открылось, да и страшно ехать в метро, они с Лин очень похожи на инопланетян! Слишком похожи! Эти пилотные комбинезоны выглядят мало того, что экзотичными, но еще и слишком тоненькими для такой погоды.

Позвонить? Разве что по 03… денег нет.

По той же причине, собственно, и метро не воспользуешься и машину не поймаешь… Разве что рискнуть, попытаться договориться с шофером, что заплатит по прибытии?.. Наверное, придется рискнуть. В крайнем случае шофера можно будет вырубить на какое-то время и сбежать (Лин, наверное, это понравится).

— Ты можешь сделать зрачки не такими широкими? — спросила она девочку.

— Что я вендейский циг? — обиделась Лин, — Я не умею управлять своим телом.

Ну как тут не впасть в отчаяние?

— Тогда хотя бы постарайся не смотреть на людей, смотри в сторону, хорошо?

— Они что, эрайданцев никогда не видели, эти кретины? Ну да… точно не видели… Ладно, я постараюсь, только давай скорее доберемся до укрытия… у меня уши замерзли.

— Да… Потерпи еще немножко, хорошо?

Москва — слишком большой город, чтобы можно было перемещаться по нему пешком. К сожалению. Район, в который они попали, миновав Битцевский парк, кажется, именовался «Ясенево». Маше нужно было попасть на Рублевское шоссе. Довезут? Наверное, довезут, если согласиться заплатить сколько попросят.

Да, они выглядят странными, но не опасными. Худенькая девушка и семилетний ребенок… Эх, даже кепочки нет, чтобы прикрыть эти белые волосы. Седой ребенок! Это слишком!

Маша и Лин ушли с МКАД, спустились, утопая в грязном рыхлом снегу на какую-то улочку.

Глубоко вздохнув, Маша встала на обочине, подняла руку. Машин было мало, но все-таки не так мало, чтобы предприятие показалось безнадежным.

Всего две легковушки проехали мимо. Третья остановилась.

— Куда? — спросил толстый дядька средних лет, с недоумением оглядывая странные тренировочные костюмы девушки и ребенка.

Маша назвала адрес, очень надеясь, что память не подводит ее, что она не путает, к примеру, номер дома и номер квартиры… Очень надеялась, что адрес на визитке бандита Паши был адресом его квартиры, а не офисом. Может быть, теперь устаивают офисы и в квартирах?

— Не по пути… — покачал головой толстяк, — Ну да ладно! Садитесь! А то замерзнете…

— Спасибо! Большое вам спасибо! — с чувством сказала Маша, открывая для Лин заднюю дверцу, сама садясь вперед.

— Вы знаете, — пробормотала она, — У меня с собой нет денег, но я вам обязательно заплачу, когда приедем на место…

Толстяк махнул рукой.

— Брось. Что ж я не понимаю, что ни с того ни с сего не будешь голосовать ночью на дороге без верхней одежды… в такую-то погоду… с ребенком… Ничего я с тебя не возьму.

— Спасибо! Огромное спасибо!

— Тебе точно есть куда ехать? Может помочь чем?

— Мне помогут…

Маша вздохнула и добавила.

— Очень надеюсь, что мне помогут.

— Ну смотри.

Поразительно! Без верхней одежды… А нижняя одежда неужели похожа на обычную пижаму?

Какое-то время ехали молча, Маша уже решила, что вопросов не будет, что ей поразительно повезло, просто невозможно повезло с водителем…

Все-таки водитель не выдержал.

— Что случилось-то у тебя?

Вот зараза! И промолчать неудобно — человек согласился подвезти бесплатно и временем своим жертвует. Но что сказать, она тоже не знала, не придумала. Что случилось?.. Что такое могло случиться, чтобы выгнать ранним утром девицу и ребенка на улицу… в пижаме?

— Отец… пьяный… — пробормотала Маша, — Со смены вернулся…

Толстяк сочувственно покачал головой. Проглотил?

— Милицию надо вызывать… Или жалеешь?

— Он когда трезвый, хороший… извиняться будет.

— Ну-ну. Зря жалеешь.

На это уже можно не отвечать. Можно печально молчать.

Лин на заднем сидении смотрела в боковое окошко, глаза прятала или просто интересно было?

Больше водитель вопросов не задавал, до самого до Крылатского.

— Где тебя высадить?

— Прямо здесь.

— Не замерзнете?

— Здесь близко.

— Ну счастливо.

«Не лучшая, конечно, планета Земля, не самая правильная, — думала Маша, благодаря водителя, помогая Лин выбраться из машины, — но есть ведь на ней хорошие люди. И даже, наверное, их большинство. И не заслуживает она звероноидов! Точно не заслуживает! Не допустит Господь… не должен допустить!»

— Ты точно знаешь, что местные никогда не видели эрайданцев? — удивленно спросила Лин, — Или этот человек просто такой тупой?

«Такой тупой», — хотела сказать Маша, но нехорошо было говорить так о человеке, который бескорыстно помог тебе.

— Ты хорошо маскировалась.

— Я похожа… на местного?

— Похожа. Если бы не волосы и не глаза. Но мы придумаем что-нибудь.

— Что? — насторожилась девочка.

— Выкрасим тебе волосы… купим темные очки…

— Вот еще… не буду я красить волосы!

Пришли.

Если память не подвела ее, вот этот дом!

В каком же подъезде нужная квартира?

Ага, к счастью, над дверьми есть номера…

Ах, черт побери, она и забыла, что теперь на каждом подъезде домофон с кодом! Как же им пользоваться?..

Ввести номер квартиры… нажать «вызов»… нет, почему-то не срабатывает. Вот ведь зараза, не лает, не кусает…

Откуда-то из подъезда послышался пронзительный звонкий лай. Металлическая дверь запищала и отворилась, выпуская заспанную девчонку лет двенадцати и пса непонятной породы, безумно рвущегося с поводка.

— Ух ты! — воскликнула Лин, — Это кто?!

— Земная собака…

Маша взяла разинувшую рот девочку за руку и потащила в подъезд, пока дверь не успела закрыться. Удивительно, но почти на каждой планете существует зверь, которого можно назвать собакой. Нечто такое забавное и преданное, что удобно держать в доме. С чем можно поиграть, что может защитить при случае.

— Земная собака… — пробормотала Лин с непонятным восторгом. Может быть, как все дети хотела завести себе кого-то подобного?

Маша вздохнула, вспоминая Чапу…

Пес мог бы еще жить. Запросто. Был бы старенький, ленивый, но еще вполне ничего…

Какое-то время они катались по этажам в поисках нужной квартиры

Нашли.

С сильно бьющимся сердцем Маша надавила на кнопку звонка.

Ничего не слышно. Это общая дверь, за ней коридор и четыре двери, и тоже, наверняка, железные. Конечно, звонка не услышишь!

Маша давила и давила не кнопку со все возрастающим отчаянием. Нет никого! Или просто теперь москвичи уже не открывают дверей не пойми кому. Может быть, без предварительного звонка совсем не подходят к двери!

Ну и что теперь? Тут дожидаться — неизвестно чего. Или уходить? А куда уходить?

Тут вдруг где-то безумно далеко тяжело грохнула дверь, раздался басовитый лай и топот тяжелых лап.

Гав! Гав! Гав!

Казалось, стены сотрясаются.

— Молчать! — злобный, крайне недовольный голос, — Сидеть!

Дверь распахнулась резко и бесстрашно.

Полуголый хозяин огромного черного дога, одетый только в поношенные тренировочные штаны с вытянутыми коленками и растоптанные тапочки невероятного размера, обалдело смотрел на Машу.

— О-па, это ты? Откуда ты взялась?

— Я уже думала, что тебя нет… — пробормотала Маша.

— Че трезвонила как сумасшедшая?.. Давай, что ль, проходи…

— Спасибо.

Маша взяла Лин за руку. Девочка во все глаза смотрела на послушно сидящего у ног хозяина дога. Еще одна земная собака!

Дог тихо, но грозно зарычал, когда они переступили порог.

— Тихо, Боря, свои, — сказал ему хозяин.

Когда вошли в квартиру собака обнюхала Машу, потом долго тщательно нюхала Лин. Подняла морду, удивленно посмотрела на девочку. Удивленно, но вроде бы не агрессивно.

Лин положила ладошку на ее широкую голову.

— Вот это собака! — проговорила она.

Паша растеряно топтался в коридоре, почесывая могучую шею, на Машу не смотрел.

— Я не вовремя? — спросила она.

Глупый вопрос. Разве может быть вовремя в шесть утра? При любом раскладе.

— Да… это… Я тут…

— Извини, Паша! Мне просто очень нужна твоя помощь, иначе я бы не ввалилась к тебе так…

— Это понятно…

Паша смущенно улыбнулся.

— Тебе… не очень срочно? Подождешь? Я тут разберусь…

— Без проблем! Где нам лучше подождать?

— Давай на кухню… Там чайник. Кафе в банке. В холодильнике… че-то есть… Распоряжайся, лады?

— Лады, — улыбнулась Маша.

Господи, и чего так смущаться? Неужели он думает, что ей есть какое-то дело до того, что Паша ночевал не один? Тем более после того, как она исчезла едва ли не на полгода, и явилась ни свет ни заря. Это ей надо бы чувствовать неловкость.

Кухня у Паши была огромная, под стать огромной прихожей, под стать огромной собаке. На кухне стоял огромный стол, на удивление чистый, даже пепельница вытряхнута (хотя и не вымыта), на кухне стоял огромный холодильник, светящий в полумраке едва теплящегося утра, яркими зелеными цифрами «+3» и «-18», на кухне стоял широкий угловой диван и на нем (почему-то) стояла огромная же микроволновая печь.

Интересно, где здесь включается свет?

— Местный быт? — спросила Лин, — Это что, пищеблок? У всех такие?

— Почти.

Маша, наконец, нашла выключатель, зажгла свет. Лампа под футуристическим причудливым абажуром светила неярко, удивительно приятно для глаз.

— Хочешь кушать?

— Хочу. А местная еда подойдет?

— Подойдет. Наверное…

— Лучше я не буду…

— Тебе придется попробовать, Лин, иначе ты просто умрешь от голода.

В холодильнике оказалось довольно много еды, точнее было бы сказать — остатков еды. Половина курицы в тарелке. Порезанное на блюдце копченое мясо. Колбаса. И много-много банок пива.

Маша включила чайник, поставила перед девочкой тарелку с мясом, отрезала ей кусок хлеба.

— Пробуй.

Лин попробовала.

— Странное… Что это?

Сказать ли правду? Или не станет ребенок есть плоть убитого животного?

— Это называется мясо, — сказала она, произнеся слово «мясо» по-русски, хотя аналогичное слово было и на всеобщем.

Лин попыталась повторить чудное слово, надо сказать, плохо у нее получилось.

Между тем в прихожей послышались голоса. Пашин и какой-то особы.

— Давай, давай, шевелись…

— Да пошел ты! Деньги давай на такси! Ох, (протяжный зевок) рань-то какая! Ты, Пашка, обалдел!

Маша и Лин затаились на кухне.

— Дела у меня, поняла? На… хватит тебе?

— Дела… (снова протяжный зевок), знаю я твои дела, слышала… Ну, пока!

— Пока-пока…

Хлопнула дверь. Паша вошел в кухню, плюхнулся на диван, взял с тарелки кусочек мяса.

— Ну, привет! Маша…

— Привет, Паша.

— Где ж ты была? Я ведь звонил тебе… заходил…

— Я не хотела уезжать. Правда. Вынуждена была.

Паша кивнул.

— Верю. Мне сказали, какому ведомству принадлежат номера на твоей машине. На той, которую я грохнул…

Маша сочла за благо многозначительно промолчать. Ей как-то не пришло в голову поинтересоваться об этом у Вартана. А стоило бы, наверное.

Огромный дог на мягких лапах вошел в кухню, подошел к пустой миске, укоризненно посмотрел на хозяина.

— Покормишь пса, малышка? — спросил Паша с восторгом глядящую на собаку Лин.

Девочка, конечно, не отреагировала.

— Она не понимает по-русски, — сказала Маша.

— Иностранка, что ли?

В кухне было достаточно светло для того, чтобы зрачки девочки стали почти нормального размера.

— Ну скажи ей ты.

Маша сказала.

Лин получила огромный пакет какого-то сухого собачьего корма, насыпала собаке в миску. И несколько кусочков положила на ладонь.

— Соображает, — одобрил Паша.

Собака меж тем есть не торопилась, смотрела на хозяина.

— Можно, — великодушно разрешил он.

Дог вежливо слизнул хрустящие кусочки с ладошки девочки и захрустел в миске.

У Лин был безумно счастливый вид.

Просто поразительно.

— Паша, я должна…

Паша махнул рукой.

Как раз закипел электрический чайник, и он принялся заваривать растворимый кофе.

— Давай, поешь. Как-то ты похудела. Бледная, и дрожишь вся. Потом расскажешь все. Здесь ты в безопасности, поверь.

Очень самонадеянно.

Если бы знал ты, Паша, что нет и не может быть сейчас на Земле безопасного места. Не только в твоей квартире в кирпичной многоэтажке, но и в самом глубоком бункере с бронированными стенами.

Маша пила горячий кофе, ела бутерброды с мясом. Ей было тепло и уютно. И не хотелось ничего рассказывать.

О чем рассказывать-то?

Паша, на Землю хотят напасть звероноиды! Можно легко себе представить, что он о ней подумает после такого заявления! Да и зачем ему знать? Что он сможет сделать? Пусть доживает спокойно последние трое стандартных суток, планирует свои бандитские дела, устраивает «разборки».

Золотой человек этот Паша! И не спрашивает ни о чем, просто смотрит, как она ест. Очень задумчиво смотрит. Прямо таки даже глубокомысленно.

— Может выпить хочешь?

— Не-а.

— А пива?

— Не стоит, Паш. Правда, сейчас мне как-то не до того…

— Когда не до того — пива выпить просто необходимо. И даже не возражай. У меня хорошее пиво.

Маша наелась. И кофе кончился. А пива был целый ящик и, хотя Паша опрокидывал бутылку за бутылкой, на машину долю хватило с избытком… На самом деле ей достаточно было одной бутылки… половины бутылки, чтобы сомнения отступили и все нужные слова пришли сами собой.

— Паш… Так получилось, что мне некуда было пойти, кроме как к тебе. Извини, хорошо?

— Проблемы?

— Да как тебе сказать… — Маша улыбнулась, — Проблемы, конечно, есть, но не думаю, что мне стоит рассказывать о них. Ты не сможешь их устранить. Никак.

Паша посмотрел на нее удивленно.

— Даже так? Ну тогда точно рассказывай. А я уж сам решу, смогу я устранить твои проблемы или нет. Лады?

— Ты правда этого хочешь? — проникновенно спросила Маша, глядя в его чистые серые глаза.

— Маш… Давай кончай, а? — поморщился Паша, — Я из тебя силком ничего не тяну. Не хочешь говорить — не говори. Я тогда спать пойду… И тебе советую. Постелю вам с девчонкой на диване… Но мне почему-то кажется, что тебе надо выговорится. Легче станет. Поверь.

— Ты все равно не поверишь. Решишь, что я рехнулась… Паш… эта девочка, она не иностранка, она инопланетянка.

Паша ничего не ответил, но ополовиненную бутылку пива после некоторых колебаний поставил на стол.

— Ты посмотри на нее внимательно и сам поймешь. На ее глаза посмотри.

Паша послушно посмотрел на играющую с собакой Лин, потом снова обратил глаза на Машу и взгляд у него был, как у обиженного ребенка.

— Гостья из будущего, что ль? — хмыкнул он, — Алиса, где меелафон?

Маша почему-то начала злиться, хотя именно такую реакцию и предвидела. Может быть, надеялась на чудо, на особую проницательность бандита Паши?

— Сам ты меелафон, — процедила она сквозь зубы, — Все! Мы пошли спать!

— Ладно-ладно, — Паша схватил ее за руку, усадил на место, — Продолжай давай…

— Дальше будет хуже! Ты должен или верить каждому моему слову или не спрашивать ни о чем!

— Верить… Нормально! Как в такое поверить? Ты докажи.

— Я докажу. Потом. А сейчас просто слушай.

Он слушал. Внимательно и не перебивая. Только вот в глаза не смотрел — рассматривал этикетку на бутылке пива с таким видом, будто та хранила в себе решение важнейших проблем мироздания.

— Мне никто ничего не рассказывал… Приходилось тянуть силком. Все, что я знаю, настоящей картины составить не может… Но я знаю точно, что сейчас к Земле стягиваются все силы галактики. Эйк с СОГом и объединенными войсками, и пираты… Армас Хайллер собрал всю армию и вознамерился одним ударом смести Эрайдан. Уничтожить Генлои, собрать войска и доставить сюда… Я не знаю, как он все это собирается делать, Айхен говорил, что к захвату Эрайдана давно было все готово, и что это не должно составить труда… Особенно теперь, когда Генлои ничего подобного не ожидает… Но даже если все получится, нет никакой уверенности, что нам удастся разбить звероноидов. Они очень сильные, они долго готовились…

— Ну хорошо, а доказательства-то будут? — буркнул Паша, после тягостного молчания, когда в тишине, как казалось Маше, отчетливо слышался скрип его мозгов.

— Доказательства… Вот «регенерат», — Маша сняла с руки прибор и положила его перед Пашей на стол, — Если хочешь, можешь застрелиться, а я тебя вылечу… Хотя на самом деле — не советую. Будет больно. Вот это, — она кинула на стол скучный брелок из матового темного металла, — Это пульт управления катером, на которой я прилетела. Его можно вызвать прямо сюда, но лучше этого не делать… Народ перепугаем, привлечем к себе ненужное внимание… Но если долго и нудно шлепать по слякоти в какое-нибудь безлюдное место, предварительно дождавшись темноты, тогда можно. Можно даже прокатиться… Больше ничего у меня с собой нет… Только Лин… Посмотри на нее хорошенько и подумай, действительно ли тебе нужны какие-то еще доказательства.

Паша смотрел на положенные перед ним на стол предметы скептично, но ничего не говорил. А у девочки и в самом деле были странные глаза, в которые смотреть было жутковато. Чужие это были глаза. Совсем чужие.

— Ладно, — сказал он, — Допустим… И что у нас тут конец света что ли намечается?

— Угу.

— М-да, правда, так сразу и не придумывается, что делать-то теперь.

— Ничего, Паш… Ждать.

— Ждать? Ага… Ты конечно извини, но не верю я ни хрена, что вся галактика будет… извини меня, попу рвать ради нашего спасения… Попали мы, Машуня, конкретно… Лучше бы ты уж врала…

— Конечно, лучше бы, — согласилась Маша.

— Сколько там у нас времени, говоришь?

— Трое условных суток… Это дней пять… если не ошибаюсь…

— М-да…

Паша подошел к окну, посмотрел в небо. Небо было закрыто тяжелыми мокрыми тучами. Уже давно рассвело, по улицам месили слякоть автомобили, куда-то спешили по своим делам укутанные в теплые одежды прохожие.

— Что ты хочешь увидеть? — устало спросила Маша.

— Не знаю.

Лин успела уснуть, свернувшись калачиком на диванчике. Паша поднял ее на руки и отнес в комнату, уложил на диван, укрыл пледом.

— Тебе надо поспать, — сказал он Маше.

— Вряд ли я смогу…

— Все равно ложись.

— А ты?

— А что я?

— Что ты теперь будешь делать?

Паша задумался на мгновение. Потом пожал плечами.

Он постелил Маше на своей кровати, а сам вдруг куда-то засобирался.

— Работать надо идти… Что теперь биться головой о стену или в церковь идти, каяться? — ответил он угрюмо на вопросительный машин взгляд и вдруг добавил, — Ты знаешь что они ДОЛЖНЫ были сделать? Все эти твои защитнички… Они должны были высадиться здесь по быстрому и заставить народ попрятаться по бункерам! Здесь мочилово будет конкретное, я уже чувствую.

Он ушел, в сердцах хлопнул дверью, а Маша удивленно смотрела ему вслед. Действительно поверил? Похоже на то… Бедный Паша… Не стоило ему рассказывать. Зачем ему это знание?.. Что он может?

А по поводу — прятаться по бункерам, так это совсем нелепо, и кому как не Паше об этом знать. Ну спрячется кое-кто из чиновников под землю, ну переживет первую атаку, и что? Их-то все равно не жалко, так что пусть уж все в равных условиях пребудут.

Да и потом, начнется паника, беготня и бестолковая суета. Нет… Все правильно… Все так, как и должно быть…

Как и уверял Паша, Маше, после того, как она поделилась с ним своими страхами, стало легче. Как будто в самом деле переложила добрую половину терзаний на чужие плечи. На крепкие плечи бандита Паши, который, как и она, не может сделать в данной ситуации НИЧЕГО.

Девушка улеглась в постель и почти сразу же уснула. Спала она крепко, как давно уже не спала и никакие тягостные видения ей не докучали.


Секретное оружие Эрдра безусловно работало.

— Хорошая идея, — одобрил Вэг, — Идея… да… Но воплощение… Топорное, как у пещерных людей.

— Так сделай лучше.

— А время? Сейчас это все нужно срочно ставить на поток, оборудовать машины. Я не уверен, что оно работает против звероноидов — хотя не отрицаю такую возможность — но на Генлои сработает наверняка. Нет у эрайданских кораблей нужной защиты. Сделать ее просто, но на данный момент ее просто нет. И если нанести удар внезапно…

Два эрайданских изгнанника посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись.

— Ну что, свершилось? — произнес Вэг.

— Спасибо СОГу… — усмехнулся Армас.

— Мы и без него обошлись бы легко. Не знаю, чего вы тянули… Что у нас своих разработок мало?

Армас хлопнул обиженного ученого по плечу.

— Мы не тянули, Вэг. Мы готовились. Оружие — это еще не все. Мы прежде всего готовили заговор. Удар должен быть одновременным и извне и изнутри, долгая и мучительная осада нам совсем ни к чему.

Вэгул пожал плечами — ему это было совсем не интересно.

— Я потянул бы еще немного, — признался капитан, — Чтобы уже наверняка… Но к сожалению, времени нет.

— А что Эгаэл?

— Эгаэл практически и проделал всю подготовительную работу. Честно говоря, я слушаюсь его до мелочей.

Вэг кивнул с пониманием.

— И как он оценивает наши шансы?

— Довольно высоко. Не сто процентов, но высоко…

— А… с цирдами?

Армас махнул рукой.

— Давай не будем сейчас думать об этом. Решать проблемы надо последовательно.

И это истина.

И истина — то, что Вэгулу забивать голову подобными вопросами нет никакого резона. У каждого своя работа, и этой работы выше крыши… А у него — у Вэгула — больше всех. Пока все эти высокие умы с Эгаэлом во главе занимаются стратегией и тактикой, кто-то должен следить за работой верфей и заводов, чтобы производство не прекращалось ни на минуту, чтобы многолетние накопления, столь тщательно собираемые в соланских банках и на секретных базах как можно быстрее и качественнее вылетали в трубу.

Банкиры, должно быть, в шоке. Когда еще им приходилось опустошать под ноль в одночасье счета самых солидных своих клиентов? Вот когда началась настоящая паника, а вовсе не тогда, когда прекратила существование какая-то далекая никому не нужная планета! Вот когда мировое сообщество ОСОЗНАЛО, насколько серьезно все происходящее. Когда «Паук» вдруг принялся опустошать свои счета… Когда в бешеном темпе заработали заводы…

…Корабли.

…Топливо.

…Оружие.

Вэгул отвечал на бесконечные запросы. Вэгул ругался, Вэгул подгонял, Вэгул грозил всеми карами за возможное неповиновение.

Он думал: «Какого черта всем этим должен заниматься я?!» И снова связывался с управляющими верфей.

— Почему, вашу маму, встала третья линия сборки?!. Плевать я хотел… И на затраты тоже… Если не уложитесь в план… Вас уже предупреждали? Так почему, в таком случае, я должен отвлекаться от важных дел и общаться с вами лишний раз?!

Злобный Вэгул пытался переложить административные вопросы на Эгаэла, но тот был до такой степени погружен в себя, что просто-напросто не откликался.

И Вэгул снова вызывал на связь какого-то очередного чиновника.

— Если к расчетному сроку вы недопоставите мне хотя бы одну боевую единицу, вы не просто лишитесь работы… Так почему же производительность падает?! Знаю!!! Я все про вас знаю!!!

«Может быть во мне погиб великий администратор? — хихикал про себя Вэгул, опрокидывая в рот горсть таблеток, восстанавливающих нервные клетки, — Ненавижу… Ненавижу все это!.. Предстоит самый большой бой во всей моей жизни, а я вместо того, чтобы сидеть в лаборатории… тут… с этими…»

Он опрокинул в рот еще горсть таблеток и только после этого отважился взглянуть сколько денег осталось у «Паука» на соланских счетах.

Так… Главное не переживать… Будь спокоен, Вэгул… Будь уравновешен… С такой жизнью давно пора бы стать философом… Будем живы, накопим еще… Только бы хватило сейчас… Только бы…

Цифры нервно прыгали по экрану компьютера, уследить за ними не было никакой возможности. Вэгул затаил дыхание, с мистическим ужасом наблюдая, как катастрофически быстро тают длиннющие строчки цифр и невольно вздрогнул, когда динамик жалобно пискнул и выскочила красная табличка с сообщением, что один из счетов уже закрыт.

— Нет… Хватит… — пробормотал Вэгул, прерывая информацию от банков, утирая холодный пот, выступивший на лбу.

Немыслимо! Невероятно! Несколько дней и нет целого состояния! Еще хватило бы… Эгаэл сказал, что денег должно хватить… А вот времени нет… Эгаэл никогда не ошибается…

Около минуты Вэгул сидел, тупо глядя в одну точку, потом, шепотом ругаясь, приказал компьютеру связать его с очередным директором производства.


Президент Генлои уже несколько дней вместе с женой пребывал в загородном доме. В красивом, очень уютном трехэтажном особнячке в почти нетронутом лесу на берегу реки, который во времена оны принадлежал королю, и в котором, по большому счету, все так и осталось нетронутым с тех пор.

Если в столичном дворце все смели и построили заново, может быть где-то удобнее, функциональнее… банальнее, скучнее и проще, то трогать что-то в летнем домике Генлои не разрешил. Ему нравилась старинная мебель, громоздкая, тяжелая, сделанная с любовью и старанием, пахнущая временем, хранящая старые тайны венценосной семьи, могучего, сильного, весьма разветвленного рода, изведенного в одночасье подчистую.

Генлои никого не жалел, ни о чем не печалился, совсем напротив. Ему просто нравилось жить в этом доме. Чувствовать в нем себя полновластным хозяином. Спать на королевской кровати. Пользоваться королевской посудой. Стоять на балконе, на котором когда-то стоял король, смотреть на сосны, на реку, слушать птиц, дышать сладком воздухом земли… Особенно безумно сладким сейчас, на грани гибели…

Генлои устал от города, устал от людей, устал от страха в их глазах, устал от преданности и слепого доверия, с каким они смотрели на него.

Они ждали — он скажет, что им делать.

Он говорил правду, излагал единственный возможный способ уцелеть, но они не верили, удивлялись, сомневались, а все ведь очень просто!

Ничего не надо делать.

Ждать. Надо просто ждать.

Нет ничего тяжелее, чем тупо, покорно ждать…

Иногда президента мучили сомнения… Да, никогда прежде он не ошибался, он всегда мыслил верно, его схемы и комбинации были точны и приводили к нужному результату. Он всегда выигрывал. Но ведь когда-то все случается в первый раз… А ошибка при теперешнем состоянии дел, это больше, чем мелкая неприятность, это верная гибель.

Генлои вздыхал, и заставлял себя отвлекаться от подобных мыслей. Ну смалодушничаешь ты сейчас, испугаешься, отдашь совету галактики свои войска, и что потом? Что ты будешь делать, когда твоя армия будет биться за общие интересы, погибая в первых рядах — как самую сильную ее, конечно, кинут в самое пекло. Что ты будешь делать, когда увидишь у своих границ корабли «Паука», который только того и ждет, что ты останешься без защиты? Нет… Искушение велико, страх велик, но менять планов никак нельзя.

Нужно ждать.

Ждать…

Вчера вечером являлся Шостей. Потел, как боров, трясся и пыхтел.

Оказалось, Эрдр отказался повиноваться. Послал его, Шостея, к черту, и уговорил Великий Совет, отдать ему в подчинение общественные войска.

Что это меняет? Да ничего.

Великий Совет выставил ноту, приказывая Эрайдану отдать в его распоряжение все войска? Типа того, он обладает сведениями, что их куда больше, чем было заявлено. Ха-ха-ха! Великий Совет смеет требовать что-то у Эрайдана?! Совсем, видно, рехнулись старички от страха.

— Пойду, прогуляюсь, — сказал Генлои жене и отправился в лес.

Нервы нужно беречь.

Ничто на свете не стоит того, чтобы портить свою нервную систему.

Цирды не дураки, видно у них хватает шпионов и станций слежения. Они просекли моментально, где силы галактики собираются дать им бой, и тот час свернули. Выбор места для сражения они оставили за собой. Что ж, это правильно. Это вполне логично.

Почему же сердце сжалось и беспокойство никак не проходит… Предчувствие, что ли?.. Предчувствие чего?

Генлои шел кривой тропкой в сторону реки, еще раз обдумывая все, в который раз просчитывая варианты. Не упустил ли он чего? Вдруг недоучел что-то… Или кого-то… Почему это странное предчувствие беды никак не проходит? Почему оно становится только сильнее?

Веточка хрустнула под ботинком, заставив президента болезненно вздрогнуть. Что-то не так… Генлои остановился, прислушиваясь. Слишком тихо, не поют птицы, как будто стих ветер, как будто замерло все…

Сердце подпрыгнуло в груди, закружилась голова и тошнота удушливой волной подкатила к горлу.

Нелепая, паническая мысль — неужели сейчас?!

Нет, слишком рано… Откуда же тогда такое жуткое чувство опасности? И не только у него. Весь мир затаился и как будто устремил настороженный взгляд в небо.

В небо…

Непонятный гул появился почему-то из-под земли. Жесткая мощная вибрация прокатилась под башмаками президента и только потом тяжелый грохот ухнул с небес.

Генлои, жалобно вскрикнув, повалился на колени, зажмуривая глаза, но уже в следующее мгновение он, стиснув зубы и сжав кулаки посмотрел в небо. Очень вовремя посмотрел, чтобы заметить как в направлении его дома пронеслись черные молнии… Эскадра чужих кораблей…

Нет… Великий Создатель! Не НАСТОЛЬКО чужих! Это не цирды!

Генлои одним прыжком перемахнул через куст, неловко упал, ударившись боком, оцарапал ладонь, но боли не почувствовал.

«Быстрые, как молнии, господин президент… Нападают и исчезают… И радары наши их не ловят… «Черные молнии», кажется, их так и называют».

Хайллер…

Генлои поднялся на четвереньки, прислушался, не услышал поблизости никаких подозрительных звуков, и припустил, не разбирая дороги, прямо через кусты. Прочь. Как можно дальше от дома.

Страх отпустил, проснулся почему-то охотничий азарт, который в данных обстоятельствах был не очень уместен.

Ветки хлестали его лицу, колючки цеплялись за одежду, корни путались под ногами. Горло горело и слезились глаза, воздух рвал легкие, а сердце ликовало, оно просто орало от счастья. Это всего лишь Хайллер! Не цирды! Это всего лишь игра, обычная стратегия, где сегодня ты нападаешь, а завтра удираешь. Жестокая игра, но по известным правилам — по им самим же придуманным правилам.

Генлои на мгновение остановился, тяжело перевел дух и огляделся по сторонам, чтобы сообразить где он находится, и как далеко еще…

Нет, не далеко, слава Создателю, уже где-то здесь…

Да… Где-то… Да где же?!

Вот сломанное дерево… Вот овраг…

Ага!

Генлои побежал вдоль оврага, потом спрыгнул в него, пробежал еще несколько шагов, и пошел осторожнее, внимательно глядя под ноги. Он радостно вскрикнул. когда различил в траве темную металлическую пластину.

Люк.

Люк, открыть который не смог бы никто кроме него.

Генлои тяжело дышал, пот заливал глаза, сердце колотилось как сумасшедшее, больно стучась о ребра, Генлои смеялся, хрипло и злорадно, когда спускался вниз по холодным крутым ступеням. Матовые лампы зажигались у него на пути, освещали дорогу, и гасли за спиной.

Он представлял себе, как перекосит физиономию Хайллера, когда он узнает… Когда он опять останется ни с чем.

Глупый мальчишка! Тебе меня не взять! Никогда! Не дорос еще…

Генлои собрал волю в кулак и заставил себя побежать. Время дорого. Даже здесь он не в полной безопасности. Нигде не этой планете он сейчас не в безопасности. Арна… Арна… Генлои надеялся, что Хайллер ничего не сделает ей. Зачем ему? Он ведь изображает из себя благородного, а она ничем перед ним не провинилась.

Как хорошо, что Арна не знает где находится его тайное логово, затерянная в глуши, никому неизвестная чистенькая, зеленая планета, где еще не начала развиваться разумная жизнь, где уже скрывались ее родители и дочь, куда в спешном порядке собирался бежать сейчас ее муж. По своей воле она, конечно, не выдала бы ее, но ее, безусловно, заставили бы… Так что очень хорошо, что она не знает.

Прощай, малышка… Впрочем, может быть, свидимся еще… Пока я жив… Пока я жив, меня не стоит сбрасывать со счетов! Никому не советую сбрасывать меня со счетов!

Гулкое эхо его шагов отражалось от каменных стен тоннеля, терялось в узких шахтах вентиляции, тонуло в многолетней пыли сооруженного еще при старом правительстве потайного ангара.

Когда Генлои пришел к власти, и поселился в летнем домике короля, он перепрограммировал запорное устройство ангара под себя. На всякий случай, не думая всерьез о том, что он может когда-нибудь ему пригодиться. Королю не пригождался ни разу.

Когда Генлои добежал до конца коридора, силы его совершенно иссякли, колени подгибались, перед глазами плясали темные мушки. Некогда было спортом заниматься, совсем потерял форму… Как бы не помереть… Вот смешно-то будет…

Еще один секретный замок.

Вход в ангар.

Легкий, очень быстрый и вполне годный для продолжительного полета кораблик тихонько спал, укрытый пылью, завешенный паутиной.

Откуда паутина? Ангар должен быть герметичным…

Генлои забрался внутрь, с замиранием сердца оживил приборную панель. Кораблик послушно проснулся и сообщил, что готов к полету. Все системы работали нормально. Это была старенькая, уже давно снятая с производства, но вполне надежная и удобная модель. Конечно, патрульные службы засекли бы ее моментально, конечно, особого труда не составило бы догнать его… Но Генлои очень рассчитывал, что никто подобного маневра от него не ожидает, и ему удастся проскользнуть.

Он не ошибся.

Молнией вылетев из внезапно разверзшегося крутого берега реки, маленький кораблик свечой взмыл вверх, беспрепятственно вышел на орбиту, разогнался и по заданной программе ушел в прыжок.

Генлои — уже, видимо, не президент Эрайдана, а просто очень богатый, может быть самый богатый в Галактике, человек, облегченно вздохнул и откинулся на спинке мягкого кресла.

«Может быть, это и к лучшему, — думал он, — Пересижу заварушку в безопасности, а там… Там видно будет! Придумаю что-нибудь… Однако же, как это заразе Хайллеру удалось…»

Удалось что?

Устроить заговор?..

Может быть зря он испугался, напрасно сорвался не выяснив, что собственно произошло. Ну корабли. Ну чужие. Ну похожие на те, что нападали на базы и караваны… Может быть это всего-навсего какие-то новые разработки военных, по глупости, по разгильдяйству устроивших учения над головой президента…

Предчувствие? А может быть на сей раз оно обмануло?

Генлои включил приемник и постарался настроиться на самую широкую общественную волну Эрайдана… Государственный симфонический оркестр виртуозно исполнял что-то очень знакомое, безумно классическое… Генлои не любил музыку и совсем в ней не разбирался. Но он прекрасно разбирался в том, что значит музыка в эфире в тот час, когда тот должен передавать очередную сводку новостей.

Не-ет! Никогда еще предчувствие Генлои не подводило! И не подведет… Бог даст…


Корабль Армаса Хайллера приземлился на Аретас только тогда, когда капитан убедился, что власть на планете прочно перешла в руки заговорщиков, сопротивление подавлено или локализовано, и воздух плотно контролируется кораблями «Паука».

Капитан был очень осторожен, не имея никакого желания случайно погибнуть в столь ответственный момент, и он последним вошел в президентский дворец, когда в нем не то что не осталось враждебно настроенных граждан, но и почти все трупы уже успели убрать.

Судя по обгорелым стенам, по вони и копоти, по лужам крови на полу, личная гвардия Генлои сопротивлялась самоотверженно — хотя и защищала, как выяснилось, только стены, а не самого хозяина — и полегла почти в полном составе. Как, впрочем, и полагалось ей в данной ситуации.

Регулярные же войска сопротивлялись вяло.

Система беспрекословного подчинения высшему начальству, культивируемая как при старом режиме, так и при правлении Генлои, дала свои результаты. Генералы не приказывали начинать боевые действия — они и не начались. Причем далеко не все из означенных генералов участвовали в заговоре, они всего лишь ждали указаний от военного министра, а военного министра, к моменту начала операции по захвату власти, уже не существовало в природе. Милейший Шостей был хладнокровно застрелен в собственной постели, так и не успев толком понять, что собственно происходит.

Охрана внешних границ была сметена в полминуты одной мощной атакой, точно и грамотно проведенной талантливейшими из офицеров галактики, состоящих на службе у «Паука». План этой атаки был разработан и отработан уже давненько, координаты пограничных постов были знакомы атакующим наизусть и успели уже, как говорится, навязнуть на зубах.

В то же время, войска генералов, участвовавших в заговоре входили в столицу, а летучие отряды спецподразделений работали по адресам, где проживали члены правительства Генлои, которых следовало изолировать в первую очередь.

План захвата планеты был настолько хорошо продуман и подготовлен, что просто не мог окончиться неудачей, несмотря даже на то, что час «Ч» был назначен достаточно внезапно. И заговорщики в империи и пираты что называется заждались и заскучали, это дурно влияло на боевой дух и вызывало ненужные сомнения.

Выслушивая на командном пункте сообщения о ходе операции, Армас Хайллер думал о том, что сомневаться и оттягивать акцию дальше было бы, наверное, неправильно, что бы там не говорил Эгаэл. Все-таки он все еще недостаточно хорошо знает людей и не может, должно быть, понять, что значит — нетерпение. И как может сводить с ума бесплодное тягостное ожидание. Ну не дано ему этого понять, что же делать!

Впрочем, как бы там ни было, один прокол — и весьма существенный — был допущен. Упустили Генлои.

Как президенту удалось сбежать осталось загадкой — он просто исчез, пошел погулять и не вернулся. Обстоятельства его исчезновения выяснялись, заговорщики не переставали надеяться, что Генлои скрывается где-то на планете, но Армас чувствовал, что это не так.

Каким-то образом Генлои узнал о происходящем — и это в лесной глуши! — раньше всех и успел сбежать. Сбежать и спрятаться. Надежно.

Его надо искать. Перевернуть галактику вверх дном и найти, но не сейчас. Потом, когда все закончится. Сейчас есть множество более важных дел, перед которыми уничтожение отдельно взятой личности, пусть и жутко зловредной, отходит как минимум на второй план.

Еще тлела дорогая обивка дворцовых стен, еще першило в горле от дыма и гари, но в бывшем кабинете президента Генлои уже собрались в полном составе высокопоставленные мятежники. Из них ни один не принадлежал к аристократическим сословиям, ни один не занимал значительных постов при правлении короля, им не за кого было мстить, у них не было радужных воспоминаний, за которые они готовы были бы пожертвовать жизнью. Это были просто честолюбивые люди, готовые рискнуть для вящей пользы своей, немножко авантюристы… Ну и еще чуточку недовольные президентом. По разным причинам.

По настоящему благородных людей, готовых сражаться за идею в Эрайдане — или по крайней мере на Аретасе — осталось катастрофически мало. Возвращения законной наследницы престола особенно пламенно никто не жаждал, ее готовы были принять и почитать правительницей — номинальной правительницей — холодные и расчетливые господа, которым были обещаны от ее имени определенные блага. Обещаны могущественным и баснословно богатым капитаном пиратов Армасом Хайллером, и тот факт, что означенный капитан восстанавливает справедливость (с его точки зрения — справедливость) не имел для них никакого значение и ничего не определял.

На самом деле никто из господ заговорщиков не сомневался, что при юной принцессе, эрселен Хайллер станет регентом, ну а они, заговорщики, займут при оном регенте такие посты, на которые при Генлои рассчитывать не могли, и смогут — а почему бы и нет — положить начало новым аристократическим династиям. Стать новоявленными эрселен.

Собравшиеся в президентских апартаментах люди пылали эйфорией и оптимизмом, на время забыв и о звероноидах и обо всем, что было с ними связано: им хотелось праздновать победу, а какое празднование, когда над империей висит жутчайшая опасность, отвести которую ничтожно мало шансов?

Армас, в отличие от них, хотя трепетно ждал этого дня многие годы, в эйфории совсем не пребывал и даже напротив…

На него навалилась жуткая усталость. Как похмелье…

Тот Эрайдан, который он помнил, любил и жаждал спасти лежал в руинах, для восстановления его требовались не годы и даже не десятилетия… Несмотря на тот, по меркам истории, ничтожный срок, что Генлои пребывал у власти, он умудрился разрушить вековые устои и традиции и, как казалось, уничтожить цвет нации… Нет, конечно, нельзя судить по столице и даже по Аретасу нельзя, но работа предстояла громадная, и, даже если проходить она будет успешно, результат — тот результат, которого Армас хотел бы достичь — не предвидится лицезреть в течение многих лет, а скорее всего, чтобы его дождаться и жизни не хватит.

А самое страшное — и это только здесь и именно сейчас он начал по настоящему понимать — это то, что нельзя воскресить убитых.

Своих родных, своих друзей, членов королевской фамилии. Никого.

А без них… Сможет ли получится что-то без них?.. И будет ли радовать что-то?

Не радует… Сейчас почему-то ничего не радует, хотя дед, там на небесах, может быть, им и доволен…

Может быть…

Армас был мрачен и не хотел праздника. Он не хотел поднимать бокал в ознаменование успеха вместе с людьми, которые помогали ему. Он не хотел — но он поднял, и, как полагается, поблагодарил их всех, пообещав еще раз, что никто из них не будет оставлен милостью.

И тут же он заявил, что несмотря на огромное количество важных и нужных дел здесь, в империи, будет вынужден покинуть ее уже спустя несколько часов, уводя за собой всю огромную армию, собранную Генлои для защиты от цирдов и от самого Хайллера…

Часть генералов-заговорщиков отправится с ним, часть останется на Аретасе поддерживать порядок.

И это все.

А остальное будет, если останутся живы те, кому принимать судьбоносные решения и, разумеется, те, для кого эти решения принимать. Потому как даже если все сложится удачно, не следует особенно надеяться, что многие, из тех, кто скоро отправится в поход, вернутся домой. Это касается и солдат и офицеров и самих господ генералов.

Армасу невыносимо хотелось поскорее покинуть Эрайдан, он оправдывал поспешность необходимостью, не желая задумываться, почему вид родного города, который за истекшие годы внешне почти не изменился, вызывает у него устойчивое отвращение.

Когда-то ему безумно хотелось вернуться домой, и теперь он не нашел в себе сил даже взглянуть на свой дом, даже спросить, стоит ли он на месте и живет ли в нем кто-нибудь. Ему было достаточно узнать, что из огромного семейства эрселен Хайллер не осталось в живых никого.

А дом — это не стены и даже не земля, дом, это место, где живут люди, ради которых можно ломиться на пролом, рисковать жизнью, свергать и возводить на престол правительства.

Армас не стал вдаваться в подробности, превратили ли кого-то из его родных и друзей в безмозглых существ, обитавших в подземном этаже «Тенька», или их просто убили, ему достаточно было убедиться, что в данный момент страшный подземный этаж пуст.

Он не поверил, когда ему сказали об этом, он спустился в подземелье сам, на том самом скрипящем и громыхающем лифте, и тюремный охранник, сопровождавший его, как два капли походил на того, кто несколько лет назад вел его под конвоем.

А в бывшем обиталище именитейших эрайданских аристократов царила холодная гулкая тишина. Яркие лампы, автоматически включившиеся, когда лифт достиг дна и отворил двери, осветили сырые камни стен, запертые или только прикрытые проржавевшие местами тяжелые железные двери и залежи пыли по углам. Пронзительно запищав, по коридору метнулась крыса и исчезла в темноте.

«Вот и все, — подумал Армас, — Нет никого».

Наверное, стоило бы радоваться.

Охранник топтался за спиной, у самых дверей лифта. Ему не терпелось поскорее подняться на свет Божий.

— Мы слышали, что в подземельях содержат особенных узников, но на самом деле не верили в это… Считали легендой, одной из многих. Мы даже не подозревали, что подземный этаж действительно существует…

— Престаньте, — махнул рукой Армас, — Какое имеет значение, знали вы или нет.

Тишина завораживала и усыпляла, лишала воли, мягко уводила в неведомый край, в прекрасную и счастливую страну мертвых, где они ждали его…

Для чего ты бежал, спасал свою жизнь, боролся, мучился и в конце концов добился своего. Для чего? Для кого? И чего ты собственно добился?

Может быть, все ради того, чтобы прийти в это подземелье и склонить голову перед тенями? Перед самим собой, который на самом деле давно должен быть там, где его ждут, где его место — в стране мертвецов.

— Пойдемте, — сказал он тихо, и его провожатый поспешил распахнуть двери лифта.

— И никто, конечно, не знает, где они похоронены… — пробормотал он.

— Что? — не расслышал охранник.

Но капитан Хайллер молчал.

Эрселен Хайллер, новый правитель Эрайдана, регент при малолетней принцессе, рожденной на каменном полу подземного этажа Центральной Государственной тюрьмы, безумной дочерью короля… От какого-нибудь столь же безумного сановника, который в иные времена и не мечтал, должно быть, о том, чтобы породниться с королевской фамилией.


Законная наследница Эрайданского трона, принцесса Севелина проснулась давно, но лежала тихонечко, почти не дыша, осторожно осматривая странное жилище, в которое притащила ее мерзкая любовница Айхена… Эта особа спала неподалеку, на кровати, лежала неподвижно… как мертвая… Нет уж, пусть она пока не умирает, иначе Севелина может остаться в этом жутком мире навсегда…

Севелина почувствовала, как у нее защипало в носу и отвернулась к стенке. Глаза б ее не видели эти стены, оклеенные бумагой в странных разводах, эту громоздкую мебель… Как же тоскливо… Как же печально… Как же хочется домой к Армасу, к Вэгулу, к Эгаэлу… К Айхену…

Севелина всхлипнула и уткнулась в подушку носом.

Где же ты, Айхен?! Почему не заберешь меня отсюда?.. Прилетай за мной, пожалуйста… А эту… Эту мы оставим здесь… Оставим и забудем… И не будем вспоминать о ней никогда…

Однако лежать так до бесконечности, право же, затруднительно… Очень уж хочется в туалет… А вот где здесь туалет, поди разберись.

Севелина встала и тихонечко, чтобы не разбудить ненавистную девицу побрела по квартире, в коридоре ее встретил пес, лизнул руку и повилял хвостом. Девочка спросила у него, где в этом помещении туалет, но собака никак не отреагировала на ее слова, видимо она не знала всеобщего.

Проблема, впрочем, разрешилась сама. На одной из дверей Севелина увидела табличку, на которой был изображен мальчик за недвусмысленным занятием, нужно быть непроходимо тупой, чтобы не догадаться.

Посетив туалет Севелина почувствовала себя гораздо лучше, в ней даже проснулся интерес к миру. Помимо спящей Маши в помещении никого не было и можно было заняться исследованиями с целью постижения этого странного и опасного мира.

Непроходимо архаичного!

Севелина тихонько ходила по квартире, рассматривала предметы, осторожно касалась их, пытаясь понять что для чего предназначено. Она не очень преуспевала, в ее голове роились самые невероятные предположения, хотя решения, на самом деле были очень просты. Она видела лампу, телевизор, часы, она видела журналы и книги, магнитофон и диски для него, и она ничего не понимала. А любопытство разбирало, и Севелина уже подумывала над тем, чтобы расспросить кое о чем Машу, когда та проснется, а то обидно будет потом вспоминать — была в древнем мире и не вынесла никаких знаний о нем.

В толстые, скорее зеркальные, чем прозрачные стекла окна стучала мелкая снежная крупа, девочка смотрела на расстилающийся внизу серый город, на бегущих по улицам людишек, на вонючие транспорты и думала о том, стоит ли жалеть подобную планету, если вдруг страшные чужие вздумают ее уничтожить. Может быть, на самом деле все эти несчастные люди, которые мерзнут, бегая по улицам под снежной крупой, дышат всякой гадостью и, должно быть, не видят в жизни ничего интересного, может быть они были бы даже рады такому исходу…

Севелина ничего-ничегошеньки не знала о планете, на которую занесла ее судьба, она ничего о ней не понимала, она не верила в нее. Севелина была еще слишком маленькой, чтобы понимать суть вещей за размытыми образами. Принцесса Севелина, девочка-дикарка, мечтающая стать пиратом, ничего-ничегошеньки не понимала о жизни и, как все дети, не верила в смерть.

«Вот если они придут сюда… — думала Севелина, — Если…»

Она попыталась представить, что будет тогда и почему-то ей все-таки стало страшно.


Когда Маша проснулась, она первым делом нашла взглядом Лин.

Девочка стояла у окна, сгорбившись, вцепившись напряженными пальцами в подоконник, внимательно смотрела на что-то, скрытое за серой пеленой и снежной крошкой. Смотрела вниз, а не в небо.

— Лин…

Девочка вздрогнула от неожиданности, обернулась.

— Чего? — спросила мрачно.

— Ты давно проснулась?

Маша поднялась с постели, нашарила ногами тапочки.

— Кушать хочешь?

— По твоему, я все время должна хотеть есть? — хмыкнула Лин, — А если поход, если авария на корабле, а запасов мало? Надо уметь есть мало и редко.

Маша призадумалась. М-да, неожиданные заявления девочки слишком часто ставили ее в тупик.

— Ну хорошо… — проговорила она, — Но мы не на корабле, и голод нам не грозит… Может быть, все-таки…

Лин пожала плечами всем своим видом изображая снисхождение.

— Ну ладно.

— А еще… малышка… может быть ты хочешь помыться?

Наименование «малышка» словно ножом резануло по сердцу. Севелина поморщилась и рявкнув: «Нет!», удалилась в соседнюю комнату, где встала у окна, как статуя командора, скрестив на груди руки и кипя праведным гневом.

«Когда-нибудь я ее выпорю», — устало подумала Маша и отправилась в ванную.

Маленький монстр хочет быть грязным? Да ради Бога!

Больше не предложу!

Маша встала под душ, под настоящий душ из настоящей воды! И какое же это было блаженство! Мыться надо водой, а не под струйками невесомого не пойми чего, что едва касается кожи и, якобы, прекрасно очищает ее, даже не только на поверхности, но и поры раскрывает и вытягивает из них всякую гадость.

Много лет Маша полоскалась в этом «не пойми чем» и за все эти годы так и не смогла привыкнуть к нему. Да, кожа была чистой и свежей, но чего-то не хватало! Должно быть, не хватало горячих струек, бьющих по плечам, стекающих по животу и бедрам ручейков. Ощущения мокрости.

Ну что это, согласитесь, за мытье, когда выходишь из кабинки таким же сухим, каким в нее и зашел?

Маша полоскалась долго, не в силах заставить себя отказаться от сладостного наслаждения быть мокрой и старалась ни о чем не думать.

Имеет она право отвлечься от мрачных мыслей хотя бы на пол часа? Пожалуй, имеет! В конце концов — это уж слишком, когда на ее бедную голову вешаются не только проблемы безопасности родной планеты, но и маленькие монстры, с которыми непонятно как обращаться!

Когда она вышла, то встретила мрачную Лин у порога.

— Когда за мной прилетят?!

«Никогда!» — хотела ответить Маша тем же тоном, что и девочка, но взяла себя в руки и заставила почувствовать себя мудрой седой учительницей, посвятившей жизнь перевоспитанию хулиганов и сорванцов.

— Скоро, — сказала Маша, попытавшись улыбнуться, — Только вот… Вряд ли твои друзья останутся тобой довольны, когда увидят твои грязные волосы и траурные ногти.

Лин насупилась и засопела.

— А когда точно за мной прилетят?

— Не знаю… Но вообще-то это может произойти в любой момент.

Хорошо ли лгать ребенку?

Интересный вопрос. С педагогической точки зрения, наверное, не очень хорошо… Ну да и черт с ним! Вернее, с ней — с педагогикой. Если этого маленького дьяволенка можно затащить в ванную только с помощью лжи, то пусть будет так.

— Ладно… — буркнула Лин, — Туда что ли идти?

— Э-э… Лин… Ты сама не справишься. Я должна буду тебе помочь.

Лин неожиданно густо покраснела.

— Вот еще! Я сама!

— Ну сама — так сама.

Маша внутренне злорадно улыбнулась, уверенная на все сто, что Лин и представить себе не может, что можно мыться водой.

— Если что — позовешь.

Она подробно объяснила девочке, как пользоваться водой, шампунем и гелем для душа, она выдала ей мочалку и полотенце и — отправилась на кухню.

Очень долго в ванной царила подозрительная тишина, только вода журчала, а потом раздался дикий вопль, сменившийся воем смертельно раненного койота.

Маша выронила крышку от сковороды, которой как раз в тот момент собиралась накрыть жарящуюся картошку и рванулась в ванную.

Маленькая Лин, с ног до головы покрытая пеной, стояла по колено в воде и орала, втирая кулачками оную пену в глаза.

— Лина! — закричала Маша, — Что случилось?! Не кричи! Не три глаза!

Она схватила душ и направила его в лицо девочки, свободной рукой тщетно пытаясь оторвать ее руки от лица.

— Лина! Сейчас все пройдет!

Видимо вода прорвалась-таки под кулачки и смыла пену с глаз, боль отступила, и вой раненного койота сменился отчаянным невыносимо горестным рыданием.

Кое-как смыв с ребенка воду, Маша кинула душ на дно ванной, схватила полотенце и набросила девочке на плечи. У нее самой глаза уже были полны слез и она готова была разреветься от жалости и к Лин и к себе и ко всему на свете сразу.

— Малышка… не плачь… пожалуйста.

Маша пыталась взять себя в руки, но ничего не получилось и она ревела вместе с девочкой, вытаскивая ее из ванной, кутая в полотенце, унося на кухню, сажая к себе на колени, гладя по мокрым и спутанным белым волосам, целуя в соленую от слез щеку и бормоча что-то невразумительное.

В конце концов Севелина выдохлась реветь, судорожные всхлипывания стали реже и она сползла с машиных колен.

Не говоря не слова она отправилась одеваться, а Маша рванулась перемешивать подгорающую картошку, недоумевая, что это такое с ней (с самой Машей, а не с картошкой) произошло. Совсем уж стала похожа на старое корыто, чуть что и в слезы! Кошмар какой-то, просто царевна Несмеяна.

На улице стремительно темнело.

Снег прекратился и небо почти очистилось от туч, явив тоненький серпик месяца и редкие звезды.

Космос выглядел пустынным и спокойным. Таким как всегда.

Хлопнула дверь. И с порога послышался бодрый пашин голос.

— Вау! В этом доме пахнет едой! Вку-усно пахнет!

Он ввалился на кухню, кинул на диванчик пакеты с какой-то снедью, упал рядом.

— Ужин-то скоро?

— Угу. Картошка и котлеты… из коробки…

— Ништяк! — обрадовался Паша, — Жрать охота, сил нет! Завтра я свожу тебя куда-нибудь, погуляем напоследок… А сегодня… Маш, а Маш?

Маша обернулась от плиты и Паша аж присвистнул от неожиданности.

— Ты плакала что ли? Почему?

— Сама не знаю, — вяло улыбнулась Маша, — Накатило что-то.

— А я это… Хотел попросить тебя… Если можно….

Он хитро улыбнулся.

— Ты правду сказала, что можно покататься на той штуке, на которой ты прилетела?

Маша задумалась на мгновение.

А почему бы и нет?

— Почему бы нет? — сказала она, — Давай.

Паша просиял.

— Прям сегодня?

— Давай сегодня. Тем более, что завтра у нас может уже и не быть.

— Да ладно… Ты же сказала у нас еще дней пять…

— Никто не знает, сколько у нас осталось… Давай не будем об этом, а? Поедим и пойдем полетаем.

Маша поставила перед Пашей полную тарелку с картошкой, положила ему две котлеты и пошла за Лин. С трепетом душевным.

Лин, видимо, ужасно переживала случившееся, она смотрела в пол и кусала ноготь. Волосы она забыла расчесать и те, успев высохнуть, торчали теперь в разные стороны. Но кушать девочка пошла. Села в углу, уткнулась в тарелку и очень быстро слопала все, что в ней находилось.

— Лин… Мы хотим пойти полетать, — сказала Маша.

Девочка вскинула глаза, в которых сверкнуло что-то вроде надежды.

— Только полетать. По орбите или чуть-чуть подальше… Поверь, я очень хочу, чтобы ты поскорее вернулась домой… Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо, чтобы ты не страдала. Но я ничего не могу сделать…

Лин кивнула.

— Ладно. Я с вами пойду… Можно?


Ночь была морозной, но безветренной и тихой. Небо сияло звездами, особенно яркими за городской чертой, на пустынной, разбитой дороге, которая когда-то в незапамятные времена была покрыта асфальтом, и по которой теперь даже тяжелый пашин «джип» пробирался осторожно, переваливаясь с боку на бок.

В машине было тепло и уютно, цветными огоньками светилась приборная панель, тихо играла музыка.

— Ну что, здесь?

Пашин голос звучал торжественно и немножко напряженно, как слегка перетянутая струна. Конечно, он волновался. Конечно, он еще не верил до конца, что на самом деле сейчас сюда прилетит пусть маленький, но вполне настоящий инопланетный корабль, он, Паша, взойдет на его борт и отправится летать вокруг планеты. Если ты не полный псих, то ни за что не поверишь в такое… Паша психом себя не считал.

— Можно и здесь, — сказала Маша.

Она очень хорошо понимала своего спутника и тоже волновалась — за него. Она-то знала, что сейчас это самое невероятное действительно произойдет.

Они вышли из машины и медленно пошли по разбитой дороге, все дальше углубляясь в лес. Паша — встрепанный, в расстегнутой куртке, под которой была только тонкая майка, являл собой образец русской морозоустойчивости, Севелина демонстративно держалась за уши, хотя ее и заставили одеть шапку и толстый свитер поверх летного комбинезона, который, по идее, должен был выдерживать куда более крутой холод, чем легкий московский мартовский морозец.

Маша чувствовал себя в летном комбинезоне весьма уютно, а вот уши и в самом деле мерзли, отвыкли должно быть за много лет от пребывания в суровых условиях окружающей среды. Девушка потерла уши кулаками — пальцы уже покраснели и гнулись плохо.

— Паш… дальше можно уже не идти!

— А как?

Паша остановился и поднял голову к небу.

— Кораблик зависнет на той высоте, которая покажется компьютеру безопасной. Чтобы не задеть деревья. Потом, если я нажму сюда, он спустит трап. Если нажму сюда, он опустится на землю, поломав деревья…

Паша почесал в затылке, честно пытаясь разглядеть какие-нибудь неровности на абсолютно гладком брелке, потом смущенно улыбнулся.

— Ну ты сама знаешь, как лучше…

— Еще пульт может работать с голосом, но мне, честно говоря, в ручную проще… Так привыкла…

Маша плюнула про себя, потому что заметила в голосе своем некие снобистские нотки. Таким тоном мог бы миллионер хвастаться случайно попавшему в его владения пролетарию своей навороченной бытовой техникой.

К счастью, Паша ничего подобного не заметил — он с нетерпением смотрел в небо.

И просмотрел торжественное появление инопланетного космического корабля. Потому что корабль перемещался в пространстве беззвучно и цвет имел подходящий к окружающей среде.

Когда трап тихо спустился к его ногам, Паша ощутимо вздрогнул. И что-то паническое метнулось в его глазах, когда он посмотрел на Машу.

— Это безопасно, — проговорила Маша, с удивлением лицезря это паническое.

Паша был бледен — заметно бледен даже в темноте.

— Вот… Блин… — пробормотал он, — Так это правда все… Это в самом деле все правда?!

Маша раскрыла рот, не зная, что ответить. Честно говоря, она была уверена, что Паша поверил ей с самого начала.

— Паш… — она потянулась, чтобы взять его за руку, но Паша отпрянул.

— Ты меня боишься?! Я не чудовище, я не буду тебя похищать!

— Да иди ты! — махнул рукой Паша, — Не боюсь я… Я просто… Да в шоке я, вот и все!.. Пойдем, что ль?

— Пойдем, — вздохнула Маша.

Лин, которая давно уже топталась у трапа, прислушиваясь к непонятным речам, и не зная, пора уже подниматься или нет, увидев его движение, с облегчением вздохнула и побежала по движущейся лестнице вверх — поскорее в тепло.

Паша достаточно смело шагнул за ней.

И почти невидимая лестница, которая и не лестница в обычном понимании этого слова, а скорее плотный воздушный поток, понесла его к вершинам деревьев к некому сгустку темноты, который невооруженным глазом и не заметишь.

Маша ступила на лестницу вслед за ним, услышала:

— Ну, блин, совсем как на эскалаторе, только как-то…

И Паша уже пропал в темноте.

Темнота переходного отсека, потом теплый, приятный для глаз свет кабины.

— Вау! — сказал Паша, застыв на пороге, — Слушай… Ну, кайф!

— Садись.

Маша вызвала к положенным двум креслам, на одном из которых уже примостилась Лин, дополнительное, показала Паше, куда смотреть, рассказала, что и как будет происходить.

Несколько минут и кораблик вышел на орбиту. Выскочил навстречу огромной, похожей на ноздреватый камень луне, к мириадам звезд, ярких и немигающих.

Паша смотрел на монитор, разинув рот и молчал.

— Сделаем пару витков, — предложила Маша, — Над дневной стороной пролетим. Можно к луне слетать… Можно еще к Марсу или к Венере.

Паша посмотрел на нее, как на бога.

— Ага, — сказал он и судорожно сглотнул.

Эта прогулка доставила удовольствие и ей самой. Она никогда еще не летала вокруг Земли, и ей, как и Паше казалось чудом видеть ее висящей в черной холодной пустоте, сонной, спокойной, укутанной голубой дымкой, видеть огни ночных городов, видеть океаны и моря, туманные очертания материков, проплывать мимо сверкающих серебром спутников. Невозможно даже представить себе, предположить всего лишь на мгновение, что чужие корабли могут приблизиться к ней и низвергнуть огонь в этот туманный покой, убить, уничтожить прекрасный, совершенный мир, просто так, ни за что, из чистой злобности. По глупости, тупости и несовершенству.

Они пролетели над красными песками Марса, так низко, как летали над землей вертолеты, потом над серыми камнями Венеры, над кратерами Луны.

А потом, когда уже возвращались на Землю и Маша мучительно думала над координатами посадки, чтобы не приземлиться, не дай Бог, где-нибудь в Китае, Паша, который после нескольких часов полета, свыкся с происходящем, громко орал, тыкал пальцем в экран и вообще пребывал в состоянии эйфории, вдруг притих и помрачнел.

А потом он посмотрел на Машу, которая, наконец, справилась с навигацией и почти уверилась, что посадит корабль там, где и намеревалась, и спросил:

— Слушай… И что эти зверо… как их там… Они правда сюда летят? Нас уничтожить?

Маша посмотрела на него, ударилась о холодный и острый пашин взгляд и ничего не ответила, вернулась к своим циферкам, что прыгали на приборной панели. Она смотрела на них, и видела только беспорядочное мельтешение, дурацкое и хаотичное, в котором не могла усмотреть ни капли смысла.


… Астронавт Ишидо Тайко, один из немногих людей Земли, находившихся в тот день на орбите, смотрел на родную планету с бесконечной нежностью и тем особенным ликованием, которое разрасталось в душе его в тот миг, когда он предчувствовал рождение нового стихотворения.

Маленькая и очень красивая планета, переливающаяся всеми оттенками зеленого и голубого, хрустально-прозрачный сияющий шарик…

Немногим доводилось смотреть на нее из такой дали.

Но и из тех, кому повезло, никто и никогда не любил Землю так, как Ишидо.

Он родился поэтом и то, что ему удалось стать еще и космонавтом, было совершеннейшим чудом. Во многих странах спорили о том, разумно ли это… Один день пребывания человека в космосе стоит дорого. А поэт — какую работу он сможет выполнять на орбитальной станции? Но все-таки ему повезло и теперь он посвящал Земле стихи. Каждый день, проведенный на орбите, он сочинял одно стихотворение. Он их записывал на магнитофон, чтобы потом, на родине, в покое и уюте своего загородного дома, отточить до абсолютного совершенства.

На корабле, летящем сквозь безвоздушное пространство, важно было только впечатление, вовремя схваченное и записанное, — а идеальную форму (округлую, хрустально-прозрачныю, зелено-голубую) он придаст стихам тогда, когда вернется в Осаку. Там ждут его родители. Ждет невеста Марико. Ждут издатели и многочисленные почитатели его таланта.

Даже странно подумать, что первая книга его стихов вышла всего полтора года назад… Ишидо тогда исполнилось тридцать четыре с половиной и он работал бортпроводником в одной из авиакомпаний. Его первую тоненькую книжечку выпустили ничтожным тиражом в полторы тысячи экземпляров. Теперь же он смотрит на Землю из космоса, а книги его печатаются миллионными тиражами!

Маленькая, хрупкая планета, переливающаяся всеми оттенками зеленого и голубого… Словно хрустальный шарик. Ишидо хотелось принять ее в свои ладони, согреть у сердца.

Где-то на этой планете, на Японских островах, в древнем городе Осака живет его любимая девушка — маленькая, хрупкая Марико. Дочь древнего самурайского рода. Прежний Ишидо даже мечтать не смел о такой девушке…

Когда Ишидо вернется, они поженятся. И на свадьбу он преподнесет любимой женщине книгу своих «космических» стихов. Русские первыми вышли в космос, американцы первыми высадились на другую планету, а Япония первой послала в космос поэта.

Марико будет в белом кимоно, с перламутровым веером и тщательно, согласно обряду, накрашенным лицом…

Будущий тесть обещал отдать ему во время свадьбы старинный меч, принадлежавшей семье вот уже пять столетий…

Прежний Ишидо и мечтать не смел бы о том, чтобы прикоснуться к такому мечу!


… Ларс Ван Хааген наблюдал ночное небо из учебной обсерватории в Амстердаме, в мощный телескоп.

Мириады звезд, тысячи вселенных — ближние, дальние…

Бесконечность пространства и движения в пространстве…

Ларс поднес к губам кружку с горячим кофе. Он любил пить кофе, не отрывая взгляда от объектива. Кофе давал ему ощущение собственной плотской реальности. А в звездах он растворялся. Словно душа его распахивалась навстречу этому бездонному и бесконечному, холодному, безмолвному, прекрасному… Чему не было истинного имени в человеческом языке, что люди в невежестве своем называли всего лишь «звездным небом». Величие Вселенной подавляло. Но Ларс любил это особенное чувство… «Я лишь крупинка в бесконечном пространстве, я лишь крупинка, но я — существую!»

Еще глоток кофе…

Есть ли жизнь во Вселенной? Неужели все это гигантское пространство — мертво? Неужели мы — единственные разумные… Нет, нет! Ларс был преданным поклонником американского телесериала «Секретные материалы» и выписывал несколько изданий по уфологии. Не то, чтобы он верил в инопланетян… Нет, не верил. Но он НАДЕЯЛСЯ!

Быть может, где-нибудь на Марсе или на Альфа-Центавра другой астроном смотрит в телескоп и гадает, существует ли жизнь на Земле?

Ларс оторвался от телескопа и посмотрел в окно. Сгущались сумерки, мелкий дождичек осыпал стекло. Нет, лучше вернуться к звездам и раствориться среди них…


Был вечер. Поздний, поздний вечер. Одиннадцать часов. Теплый свет фонарей заливал улицы Гамбурга, высвечивая все, что было в этом современном городе древнего, средневекового — брусчатку мостовой, черепицу крыш, сложные переплеты окон, ажурные решетки, шпили и флюгера, фонтаны и статуи — и пряча все, что было в старинном городе нового, современного, уродливого… Анхелика фон Зюсмильх любила Гамбург именно таким — ночным, сказочным… Правда, за всю жизнь ей довелось только трижды видеть ночной Гамбург. Но когда-нибудь — лет через пять или семь — она сможет бродить по темным улицам столько, сколько захочет. Бродить и придумывать истории… У нее это хорошо получалось — придумывать истории. Почти как у настоящих писателей. Правда, истории настоящих писателей ей все-таки нравились больше, чем собственные. Но она так быстро читает, что лет через пять или семь, наверное, прочтет уже все книги в мире… По крайней мере, все, которые были переведены на немецкий. По-французски она ни за что не станет читать. Французский — гадкий язык. Хотя все девушки из аристократических семей должны непременно уметь говорить по-французски. Один Бог ведает, почему… Но лет через пять или семь, когда она станет совсем взрослой и самостоятельной, Анхелика решительно откажется от гадкого лягушачьего языка и будет читать только немецкие книги. Или, правильнее сказать, — только книги на немецком языке. А когда перечитает их все, будет бродить ночью по сказочному, древнему Гамбургу, и сочинять истории!

Анхелика лежала в постели с книгой и слушала, как часы в гостиной бьют одиннадцать раз. С каждым ударом угрызения совести становились все ощутимее. Одиннадцать часов! В это время девятилетним девочкам уже полагается спать. Собственно говоря, девятилетним девочкам полагается ложиться в девять часов.

Гели (так фамильярно называли Анхелику фон Зюсмильх родные и друзья) легла в девять, притворилась спящей… А потом совершила ужасную подлость: встала, включила свет, достала из-под матраса припасенную книгу и принялась читать. Ей было очень стыдно. Но ничего поделать с собой она не могла. Книга была упоительна. Лучше этой книги Гели никогда ничего не читала. И ей так хотелось узнать, чем же все кончится… И кончится ли? Книга называлась «Бесконечная история».

Ах, если бы эта история действительно была бесконечной! Столько интересных событий… Такие замечательные персонажи… Особенно нравился Гели главный герой, Бастиан Балтазар Букс. Нравился тем, что он был совсем-совсем обыкновенный. И он тоже тайком от всех читал книгу — эту же самую книгу, которую читала она, Гели! — но только Бастиан Балтазар не только читал, но и участвовал в приключениях, а Гели… Гели только читала. При всей своей любви к приключениям, при всем своем богатом воображении, Гели умела мыслить трезво и реалистично. Бастиан Балтазар Букс — книжный герой, хотя он похож на настоящего мальчика и по сюжету сидит на чердаке и читает книгу, а она, Гели, она — настоящая девочка, не книжная, она лежит в кровати и читает про Бастиана Балтазара Букса… Читает в недозволенное время, тайком от взрослых… И ей никогда, ни за что не попасть в книгу! А Балтазар — попадет. Наверняка попадет. Счастливчик!.. Еще хотя бы несколько страниц… До конца главы… И она погасит свет, честное слово! Хотя заснуть ей наверняка уже не удастся. Она так и будет лежать до утра и додумывать приключения Бастиана… А потом, в школе, заснет прямо на уроке математики. Так уже случалось.

— Гели! Ты еще не спишь?! Ты читаешь?!! — возмущенный голос мамы вырвал Гели из водоворота книжных приключений.

Гели вздрогнула и виновато посмотрела на нее поверх книги. Гасить свет и притворяться спящей было уже поздно… И кары теперь не избежать. Нарушение дисциплины считалось самым страшным проступком для девочки из аристократической семьи.

Мама стояла в дверях — такая красивая, как принцесса, со своими взбитыми кремовыми кудрями, в пеньюаре из шелковых кружев кофейного цвета… В изящной руке с длинными и острыми ногтями она держала изящный, длинный и острый мундштук с дымящейся сигаретой. Губы ее брезгливо кривились.

— Мамочка, я…

— Ты читаешь!!! — взвизгнула мама, шагнув вперед и обличительно ткнув в книгу мундштуком. Немного пепла упало на белый пододеяльник.

— Да. Очень интересная книга…

— Для тебя все книги интересные! Ты хотя бы знаешь, сколько времени? Ты должна была уже спать! Где твоя дисциплина? В моей семье детей за такое поведение пороли!

Гели спрятала книгу под одеяло. Пусть лучше мама выпорет ее, лишь бы не отнимала книгу… Если Гели не узнает, что же там было дальше с Балтазаром Буксом, она просто умрет! А порку она как-нибудь переживет. Если в маминой семье всех детей пороли — и все они, однако, выжили и выросли — значит, не так уж это страшно. Правда, пока папа не позволял пороть Гели, папа прощал ей все ее ужасные проступки и даже отсутствие дисциплины, папа не давал отправить ее в монастырскую школу в Швейцарии, где когда-то учились мама и тетя, и куда мама хотела отправить Гели каждый год, а Гели боялась этого больше всего, потому что, судя по воспоминаниям мамы и тети, эта монастырская школа — самое мерзкое и скучное место на свете, потому что там учатся такие скучные девочки, как мама и тетя…

Ах, прости меня, Господи, как я могу так думать о маме! Мама хорошая, добрая, она Гели добра желает…

— Гели, немедленно отдай эту гадкую книгу, я ее выброшу! — мама потянулась к одеялу узкой кистью с длинными и острыми ногтями.

— Но, мамочка, она же библиотечная! — проскулила Гели, подсовывая книгу под себя, надеясь защитить ее своим телом.

— Вот и хорошо! — обрадовалась мама. — Надеюсь, после этого тебе книг в библиотеке давать не станут!

Гели уже собиралась разрыдаться от ужаса и отчаяния, как вдруг в дверях появился папа.

— Что у вас тут происходит, девочки? Гели, ты не заболела? Почему ты не спишь?

— Она опять читала! Уже половина первого, а она читает! — каркнула мама.

— Книга хотя бы интересная?

— Какая разница! Я хочу ее выкинуть! Я позвоню в библиотеку и скажу, чтобы они не давали больше Гели книг! Она нарушает дисциплину! — закричала мама.

Гели разревелась.

— Нарушает дисциплину? Ай-яй-яй! Дедушка Гюнтер был бы тобой очень недоволен! — с улыбкой сказал папа, подходя к кровати и глядя Гели по растрепанным белокурым волосам.

Гели робко улыбнулась сквозь слезы. Кажется, папа не сердится… Раз уж он упомянул дедушку Гюнтера.

Дедушкой Гюнтером и его недовольством пугали папу все детство, и теперь он вспоминал о дедушке Гюнтере в те моменты, когда Гели за очередной проступок следовало бы наказать, но «не хватало моральных сил» — так это папа называл.

Вообще-то для Гели дедушка Гюнтер был не дедушкой, а прадедушкой. Дедушкой он был для папы.

Фотография дедушки Гюнтера — белокурого, голубоглазого, стройного, в военной форме, с автоматом — висела в гостиной. Гели часто ее рассматривала, когда была еще совсем маленькой, силясь понять, как же этот совсем молодой человек может быть дедушкой… Дедушка Гюнтер погиб под Сталинградом, когда ему было всего девятнадцать лет. Он так и не узнал, что в далеком Гамбурге у него родился сын. Дедушка Гюнтер даже не был женат на бабушке. Просто он уходил на страшный восточный фронт с «отборными частями сил СС»: Гели не знала, что это означает, но выучила и произносила скороговоркой, а прабабушка ей объяснила, что дедушка Гюнтер воевал среди самых-самых лучших германских дедушек, а лучшие германские бабушки, тогда бывшие девушками, исполнили свой патриотический долг и родили от уходивших на фронт солдат детей чистой крови, новых солдат нации. Правда, прабабушка родила вовсе не солдата, а милую бабушку Марту, а бабушка Марта родила папу, а папа стал архитектором, а у папы родилась Гели, и Гели тоже вряд ли станет солдатом… Она станет писательницей. Напишет книгу про дедушку Гюнтера и космических пришельцев под Сталинградом.

И если папа вспомнил дедушку Гюнтера, значит, он не сердится по-настоящему…

— Что ты читала, Гели? — спросил папа.

Очень интересную книгу, папа! — поспешила ответить Гели и вытащила из-под себя книгу. — Вот, посмотри!

— Дай ее сюда! — взвизгнула мама и попыталась выхватить книгу.

— Прекрати, Эльза, — строго сказал папа.

— Ты должен ее наказать! До какой степени будет простираться твое попустительство?

— Уйди Эльза. Оставь нас с Гели. Я разберусь.

— Нет уж, я поприсутствую! — мама села в кресло, брезгливо спихнув с него плюшевого пса.

— О чем книга, Гели? — ласково спросил папа. — Я должен знать, достойна ли она того, чтобы ради нее нарушать режим.

— Режим нарушать нельзя ни ради чего! — заявила мама. — Режим — это дисциплина…

— Так о чем книга, Гели?

— Это про одного мальчика… Он попал в книгу… Вернее, еще не попал, но попадет…

— Какая чушь! — фыркнула мама.

— Не чушь… Там сказочный мир — страна Фантазия — и ее губит страшное Ничто, она просто исчезает по краям…

— Такие книги калечат психику ребенка! — настаивала мама. — Ты должен запретить и впредь контролировать… Уже почти час ночи, а она не спит!

— Подожди, Эльза! Ну-ка, Гели, читай последнюю фразу. На которой ты остановилась, когда вошла мама.

— Вслух?

— Вслух.

Гели прокашлялась и старательно, с выражением, но несколько торопливо прочла:

Наш мир бесконечен, и все в нем случится,

Но только однажды! Струясь и звеня,

Сейчас я пою и порхаю, как птица,

Но время промчится — не станет меня.

В комнате воцарилась тишина.

— Ну, и что это значит? — ехидно спросила мама.

— Я же говорила! Фантазия гибнет! Ее пожирает ужасное Ничто! А юный герой Антей пришел к Уиулале…

— К кому?!

— Подожди, Эльза, — поморщился папа. — Гели, эта книга в стихах?

— Нет. Просто Уиулала говорит только стихами. И у нее нет тела… — жалобно прошептала Гели.

— Ну, все! — взорвалась мама. — На будущий год поедешь в Швейцарию! Уж там-то проследят, чтобы никакой Уйлиулы…

Она еще долго шумела и кричала. Потом ушла, выдернув вилку ночника из розетки. А папа остался. Он укрыл Гели и сказал, что посидит с ней, пока она не заснет. Гели была очень расстроена. Она боялась, что мама действительно отправит ее в Швейцарию. А уж там-то точно никакой Уиулалы не будет и Балтазара Бастиана Букса тоже.

— Не переживай. Мама передумает. Я ее уговорю. В конце концов, счета-то мне оплачивать. Да и мало ли что случится до следующего года… Не стоит плакать. Просто постарайся больше не сердить маму.

— Возможно, наступит конец света, — пробормотала Гели.

— Если мама еще раз застанет тебя среди ночи с книгой? Точно, наступит, — рассмеялся папа.

— Нет. Я не про маму. Я говорю про настоящий конец света. Мало ли что случится до будущего года? Или — до завтра? Может быть, уже завтра конец света и наступит. Может быть, мир вступает в последнюю фазу существования. Может, нам всем осталось жить только двадцать четыре часа. И ничто уже пожирает края нашей вселенной.

— Ну и ну… Неужели мама права и эта книга действительно калечит твою психику?

— Ты думаешь, конец света невозможен? Но ведь у всего бывает конец… У каникул, например. И у контрольных тоже. Наверное, конец света тоже когда-нибудь наступит.

— Но не завтра же!

— Ты не можешь знать наверняка. Возможно, завтра у нас в саду упадет комета… Или высадятся инопланетяне. Или русские бросят на нас атомную бомбу.

— Русские нам больше не враги.

— А бабушка в это не верит! И вообще… Все возможно.

— Тогда я не пойду завтра на работу. Отправимся с тобой в зоопарк. И в кино. И в кафе-мороженое. А маме соврем, что ты была в школе.

— Правда?! — Гели вскочила на кровати, глаза ее, еще мокрые от слез, лучились счастьем.

Конечно, папа не верит в конец света, просто он хочет устроить маленький праздник тайком от мамы! Такое случалось — не очень часто, но все же… И лучше всего, что эти праздники всегда бывали сюрпризом!

— Ну, если конец света наступит через двадцать четыре часа, то на это время можно позабыть о дисциплине! — смеясь, ответил папа. — Спи.

Папа вышел. Гели несколько минут полежала в темноте, изо всех сил стараясь заснуть. Но у нее ничего не получилось. Сон не шел. Мысли о завтрашнем празднике, о возможном конце света и о недочитанной главе из книги так беспокоили ее, что Гели решилась: встала, раскрыла книгу и села к окну. В свете уличных фонарей буквы были вполне различимы…

У этой книги есть конец, как и у всего на свете, хоть и называется она «Бесконечная история».

И, если вдруг конец света наступит через двадцать четыре часа, Гели должна быть готова к нему. Она должна пойти на суд Божий, ни о чем не сожалея. То есть, ей придется сожалеть о плохом поведении… Но это ерунда по сравнению с возможным сожалением о недочитанной книге!

Нет, конечно, конец света она просто придумала…

Но вдруг?..

Закончится песня, а жизнь еще длится

Лишь только у тех, кто имеет тела.

Ничто приближается, плохи дела.

Закончится песня — и жизнь прекратится.

Гели читала.

Она не знала, что слова ее — внезапно родившееся в одурманенном усталостью и огорчением мозгу, чудовищное и фантастическое предположение — на самом деле были пророческими.

КОНЕЦ СВЕТА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОГ НАСТУПИТЬ ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА!

Только никто этого еще не знал. Даже сама Гели! Она была уверена, что все это просто придумала… Из страха перед монастырской школой в Швейцарии.


… Бездомные, ночующие под одним из лондонских мостов, не знали о грядущем конце света. До сих пор подлинным концом света для них было отсутствие выпивки или появление «бобби». Или заморозки. Холод — вот истинный бич бездомных! От дождя можно кое-как укрыться, от холода — нет.

Они все завидовали сумасшедшему Генри — его называли Генри, хотя точно никто не знал, как его зовут — он всегда ходил в сопровождении целой стаи собак и кошек. И собак, и кошек! Удивительно, но животные прекрасно ладили между собой. Смотрели на Генри любящими, преданными глазами. А когда он находил местечко посуше и начинал обустраиваться на ночлег, все эти собаки и кошки укладывались вокруг него, обеспечивая непрерывное живое тепло даже в самые страшные холода, какие только случались в Лондоне в последние годы.

Как удавалось Генри их приручать — никто не знал. Видно, ему был ведом язык животных. Год от года он бродил по Лондону — грязный, заросший — а за ним вереницей шли собаки и кошки. Полицейские и лига защиты прав животных давно уже оставили Генри в покое. Полицейские даже защищали его от шпаны, а защитники животных бесплатно прививали его любимцев от инфекционных болезней. И милостыню Генри собирал куда более щедрую, чем остальные бродяги вместе взятые. Правда, тратил он денежки неразумно… Не на выпивку и не на кайф, а на еду для своих скотов. Ну, да что с него возьмешь! Сумасшедший — и есть сумасшедший!

Зато спать ему всегда было тепло. Так тепло, как если бы он укладывался не на картонках под лондонским мостом, а на ковре возле камина в гостиной родного дома…

Даже если бы бродяги знали о грядущем конце света, они бы все равно продолжали завидовать сумасшедшему Генри. Ведь его любили… Пусть это просто чертовы блохастые собаки и паршивые коты, но все равно — любовь есть любовь, и нет в мире создания, даже самого отверженного и погрязшего в грехах, которое втайне не мечтало бы о том, чтобы его любили.

Вот и бродяги из-под лондонского моста… Их никто не любил. Друг друга они ненавидели.

А Генри шел мимо, а за ним плелись вереницей собаки и кошки…


… В фермерском домике в Австралии сорокалетняя Маргарет Бурк почти без страданий, при содействии одной лишь старой служанки, произвела на свет мальчика.

Она мечтала о девочке — шестеро сыновей у нее уже было…

Но этот мальчик был какой-то особенный — Маргарет поняла это сразу, и служанка поняла, и даже кошка, следившая за всем происходящим со шкафа, тоже поняла и заинтересовалась младенцем. Он почему-то не кричал. Просто откашлялся и сразу задышал нормально, и посмотрел на всех осмысленным взглядом, но не плакал, как плачут все дети, являясь в этот мир скорбей.

— Супруг-то ваш, мистер Бурк, он ведь тоже седьмым сыном у отца был? — прошамкала служанка, пеленая дитя.

— Да. А что? — пробормотала, засыпая, Маргарет Бурк.

— Будто не знаете! Седьмой сын седьмого сына… Колдуном будет ваш мальчик!


… Даже если бы отцу Гонсалесу из церкви Сан-Педро в Кордове сказали, что конец света наступит всего через двадцать четыре часа, и предъявили веские научные доказательства неизбежности этого явления, он бы все равно не поверил.

Не потому, что был туп или костен, но потому, что бесконечно верил в милосердие Божье.

Господь не обрушит огненный дождь на город, в котором живет хотя бы один праведник. А в Кордове праведников было предостаточно. Ну, может быть, не настоящих библейских праведников, но очень хороших людей. И если даже за всю Кордову он не вправе был отчитаться перед Богом, то за своих прихожан готов был держать ответ даже в день Страшного Суда.

Многие из прихожан помогали отцу Гонсалесу в церковном приюте для слабоумных и калек. И, хотя все добровольные помощники каялись на исповеди в бесчисленных прегрешениях, неотъемлемых от современной жизни, отец Гонсалес в глубине души был уверен в том, что все они спасутся в день Страшного Суда. Что такое — грехи плоти? Станут землей вместе с плотью… А души у них у всех чистые. И сердца добрые.

Один из мальчиков, когда-то певших в церковном хоре, Альберто Моксикка, теперь и сам был рукоположен и служил в миссии святого Дамиана, то есть, попросту, в лепрозории. Посвятил жизнь заботе о прокаженных, спасению их душ из тенет диавольских. Ведь Диавол часто пользуется страданиями плоти, чтобы захватить в плен и душу… В последнем письме Альберто — отец Серджио — написал, что сам тяжело болен и скоро не сможет отправлять свои священные обязанности. Отец Гонсалес долго плакал над его письмом. С каким смирением Альберто принимал страдания и неизбежную смерть! Не просто со смирением — с радостью. С наслаждением, как и полагается христианскому святому! Вряд ли, конечно, его канонизируют. В ХХ веке святых явилось в мир больше, чем за всю предыдущую историю христианской церкви. Только большинство из них приняли муки и умерли незамеченными Римом.

Отец Гонсалес помнил молодого священника, отца Гарсию, возглавлявшего партизанский отряд во время войны… Сам отец Гонсалес был тогда мальчишкой, звался Тоньо Сауседо, пас в горах коз и носил партизанам еду. Отец Гарсия — вот был настоящий святой! Да…

А немцы прикрутили его колючей проволокой к столбу, облили бензином и заживо сожгли. И, сгорая, отец Гарсия не кричал, а молился. Благословлял свою паству…

Собственно, из-за него отец Гонсалес и стал священником.

Как позже Альберто Моксикка избрал свою стезю под влиянием отца Гонсалеса.

Добро порождает добро…

Неужели же Господь не пощадил бы всю Кордову ради одного лишь Альберто Моксикки?

А поскольку не может такого быть, чтобы во всем мире уцелела одна лишь Кордова, значит — и концу света не бывать!


… В столице ЮАР, в прекрасном городе Претория, хирург Мартин Шикельгрубер вышел из операционной, где только что удалил опухоль мозга у двухлетнего чернокожего мальчика, и, сорвав с себя шапочку, трижды прокричал петухом.

Это было настолько странно и неожиданно, что находившиеся в коридоре посетители заспешили к выходу, думая, что хирург переутомился и, возможно, опасен.

На самом деле Мартин Шикельгрубер был очень серьезным и ответственным человеком, а петухом кричал потому, что обещал это своему легкомысленному коллеге: в том случае, если мальчика удастся спасти.

Операция прошла на редкость благополучно и следовало ожидать благоприятного развития событий…

Сурово взглянув на хихикающих медсестер, Мартин Шикельгрубер удалился в раздевалку.


… А в Уганде в этот час гремели выстрелы. Очередная племенная война. Но в самом эпицентре бойни оказался международный отряд вирусологов, присланных Красным Крестом из-за вспышки в нескольких угандийских селениях какой-то странной болезни, сочетающей в себе признаки оспы и эболы.

Вирусологи до больных так и не доехали. Их всех убили. Всех до единого. Раненых добивали широкими копьями. И у всех отрубили пальцы — угандийский повстанцы носили ожерелья из человеческих пальцев, а пальцы белых людей считались особенно изысканным украшением.

Одна из женщин — тридцатитрехлетняя Сильвия Блайт — оставалась жива даже после двух огнестрельных ранений и удара широким копьем в живот. У нее, как и у всех других, отрубили пальцы. Как завороженная, смотрела она, как огромный негр стаскивает с ее пальца — с уже отрубленного пальца, когда-то принадлежавшего ей, кольцо с сапфиром, тоже когда-то ей принадлежавшее. Не в этой жизни… В этой жизни оставались только боль, кровь, жажда, палящее солнце, смрад быстро разлагающихся трупов… И — какое-то подобие любопытства, которое Сильвия Блайт испытала, когда увидела, как повстанцы дробят суперпрочные колбы с драгоценными — и очень опасными — вирусными культурами.

Сильвия Блайт умирала от потери крови. Умирала — и думала о том, сколько же народу успеют перезаразить ее палачи прежде, чем сами подохнут.


… Бразильянка Мария Альбана была ясновидящей.

Не очень известной, но зато настоящей ясновидящей.

Когда-то в детстве она не успела домой до начала грозы и ее ударило молнией. После чего Мария Альбана онемела и разучилась ходить. Шесть лет она пролежала в постели. Научилась чудесно вышивать, ее работы неплохо продавались… На седьмой год принялась вышивать картину в дар церкви: младенец Иисус, собирающий в корзиночку человеческие сердца. Прелестное изображение, очень популярное во всей Латинской Америке. Когда закончила картину — случилось первое чудо: Мария Альбана встала. И сама дошла до церкви, чтобы вручить свой дар. И там же, в церкви, случилось второе чудо: Мария Альбана заговорила. А потом она начала предсказывать… И все ее предсказания сбывались.

Правда, как вышивальщица она была все-таки более популярна, нежели как ясновидящая. Ведь вышивку у Марии Альбаны можно было заказать за деньги, а вот заплатить и получить предсказание судьбы, как у других гадалок, у Марии Альбаны было невозможно.

Предсказания приходили к ней сами собой и порою касались совершенно посторонних ей людей, порой живущих на другом краю света.

Иной раз она с самого утра пела, как птичка, и буквально лучилась от счастья, а на вопросы отвечала что-нибудь вроде: «Сегодня великий ученый в Англии совершил первое открытие в цепочке, которая приведет его к созданию нового лекарства», или — «Сегодня в Грузии родился будущий великий композитор, я уже слышу его музыку, она прекрасна, она дает столько счастья!», или — «Сегодня во Франции получила первое причастие девочка, которая через двадцать пять лет создаст новую методику обучения больных синдромом Дауна», или — «Сегодня из Северной Кореи со всей своей семьей бежал подросток, который сможет в будущем создать новый высокочувствительный слуховой аппарат».

Кстати, чаще всего ее предсказания казались родным и соседям набором непонятных ученых слов.

Но иногда случалось, что Мария Альбана вообще отказывалась подниматься утром с постели, отказывалась от еды, лежала в темноте и плакала. А на вопросы отвечала, что в Югославии подорвался на мине мальчик, который мог бы стать величайшим хирургом и спасти тысячи жизней… Или — что во Львове кошмарное убийство совершил один из самых жестоких маньяков грядущего столетия, и что это было только первое убийство в череде многих… Или — что в Чикаго пьяная мать задавила во сне будущую писательницу… Младенца женского пола, который уже никогда не станет писательницей. А могла бы стать. Могла бы сочинять замечательные книжки для детей.

Так вот, Мария Альбана даже не почувствовала приближения угрозы для всего мира, направляемой извне!

Но за завтраком выглядела хмурой и пробормотала что-то вроде того, что смертельная опасность угрожает беременной женщине, художнице из Нью-Йорка, чьи дети-близнецы в будущем станут работать на благо всего человечества. Правда, что конкретно будут делать еще нерожденные близнецы, Мария Альбана не сумела объяснить. Она и сама не понимала этого. Потому что этого еще не существовало, не было даже понятия об этом…

Но к обеду ее настроение улучшилось.

Она заявила, что в Претории хирург только что спас жизнь двухлетнего мальчика, в будущем — великого кардинала, которому удастся сделать католической по меньшей мере всю южную половину Африки.

Великий кардинал спасен!

Чем не радость для всех добрых католиков в мире?

Но муж ехидно спросил Марию Альбану: а почему он не станет Папой Римским, раз уж он такой великий?

На что Мария Альбана спокойно ответила: потому что он погибнет в пятьдесят шесть лет от пули исламского террориста.

И еще добавила, что где-то на другом краю света, в Австралии, родился великий ясновидящий, которому суждено затмить славу самого Нострадамуса.

И все — в один день!

Если бы не опасность, угрожающая матери близнецов, Мария Альбана была бы сегодня абсолютно счастлива.


Маленькая, хрустально-прозрачная, зелено-голубая планета висела в черной бездне Вселенной, и никто не догадывался, что эта никчемная звездочка представляет собою сложнейшую структуру, что тысячи маленьких миров существуют, питаясь исходящей от нее могучей энергией жизни. Эти миры были бесконечно интереснее и прекраснее вечной темноты и невечных звезд, окружающих маленькую планету… И все эти миры можно было уничтожить, как карточный домик, одним лишь щелчком — ударом извне, направленным на планету Земля.


Ничто приближается, плохи дела… Закончится песня — и жизнь прекратится…


Рюнт-рэй Гелдзз прекрасно осознавал величие момента, но почему-то никакие возвышенные идеи не могли пробить апатии и какой-то глобальной усталости, поразившей его после того неприятного контакта со странной и зловещей планетой, которую пришлось уничтожить. Острая и упругая трава, оплетавшая его тело, забиравшаяся в рот и в уши, как будто высосала из него силы. Энергию для борьбы и — для радости.

«Это болезнь, — думал Гелдзз, — Еще немного и она сведет меня с ума. До того, как убьет. Это хрызы… Они размножаются и размножаются».

Такое объяснение было простым и понятным. Оно было привычным… А упругие ядовито-зеленые стебли, карабкающиеся по его беспомощному телу до сих пор снятся в кошмарах…

Только одно спасает, умиротворяет и радует — то, что они успели уничтожить ЭТО!

Рюнт-рэю казалось, что прими они решение чуточку позже и ЭТО уничтожило бы их, не позволив осуществить великую миссию, оборвав ее в самом начале.

А теперь уже армии цирдов не сможет помешать ничто.

Разведывательный корпус Гелдзза вторгся в галактику и прошел по ней — по краешку, но все-таки! — не встретив никакого сопротивления. Не встретила сопротивления и основная группа войск, которая двигалась планомерно вслед за ними, выжигая пограничные планеты одну за другой.

Ни одна из этих планет по настоящему не сопротивлялась — каждая из них была слишком отсталой для того, чтобы что-то противопоставить могущественным цирдам.

Одна из них умерла безропотно, с недоумением глядя на несущийся на нее очистительный огонь, другая кидалась с остро заточенными палками на корабли, неистово лупя по серебристой обшивке и не в силах даже слегка ее поцарапать, третья стреляла железными шариками, ломясь в самый огонь, навстречу верной смерти с единственным безумным желанием уничтожить кого-то из захватчиков. Хотя бы одного.

Уничтожали. За все время с начала похода — не считая действительно ощутимых потерь на Ко-оне — погибло двадцать шесть цирдов и вышел из строя один корабль, да и то, неизвестно по чьей вине…

Это было просто смешно. Это было как-то совсем несерьезно и больше походило на бойню, чем на войну. Конечно, жаловаться на это было бы крайне странно, но легкие победы избаловали и расслабили солдат, и вот это было уже не очень хорошо, потому как в том, что настоящий бой еще предстоит, сомнений у Гелдзза не было никаких.

По данным разведчиков, армия галактики, собиравшаяся в системе Альгейзе, уже успела срочно передислоцироваться цирдам наперерез.

Паче чаяния людишки объединились — даже те, которые враждовали между собой, и готовы были перегрызть друг другу глотки, теперь действовали сообща, и совместно пользовались новейшим достижением неуловимого сообщества называвшегося «Паук», которое так и не смогли отыскать и обезвредить — координатной телепортацией, позволяющей людишкам не только успевать за армией цирдов, но даже выскакивать у них на пути вместо того, чтобы плестись в хвосте, как предполагалось.

Теперь уже в том, что сражение будет сомневаться не приходилось.

Разумеется, цирды выиграют его, но вот какой ценой…

Рюнт-рэй Гелдзз много лет изучал людей и знал их лучше, чем кто бы то ни было на Рюнтконе. Он курсировал по этой галактике, наблюдал, анализировал, общался с этими существами. В конце концов, он возил двадцать особей в трюме своего корабля!

Да, он допустил ошибку, когда позволил одной из особей бродить по кораблю почти без надзора, обманутый ее бестолковой внешностью. За это он был наказан, наказан незаслуженно жестоко, но не в том суть! К его мнению военачальники должны были прислушиваться! А они не то, что не прислушиваются, они даже не претворяются, что оно для них что-то значит!

— Вы сделали свое дело, рюнт-рэй. Дальнейшее — наша забота.

Ваша… Ваша… Вот вы нарветесь со своим самомнением на неприятности! Не все человечки так же беззащитны, как те, что попадались до сих пор, и, самое главное, они хитры и злокозненны, от них можно ожидать любых неожиданностей!

«Таэна Рюнткона», корабль, который много лет назад первым вошел в эту часть вселенной, теперь плелся в хвосте огромного флота, медленно и неуклонно приближаясь к той точке, куда уже стягивались войска галактики, готовясь к решающему бою.

Почему именно там? У границ очередной маленькой планеты, скорее всего густо заселенной, но никак не более важной и ценной, чем остальные — те, которые, казалось, не вызвали у военачальников людей никакого интереса, которые они даже не пытались их защищать.

Гелдзз смотрел на карту и размышлял.

Как командующий разведкой, он получал сведения первым — только потом они расходились по военным, уже спустя какое-то время, давая Гелдззу некую фору, возможность первым понять… что-то очень важное.

Понять — это было как вызов для исследователя, который большую часть жизни посвятил изучению людей.

Понять…

Это невозможно было понять! Потому что худшего места для боя, выбрать было нельзя! Ко всему прочему, войска галактики катастрофически не успевали прибывать на место, телепортация телепортацией, но и ее необходимо выполнять грамотно, чтобы по меньшей мере не налетать друг на друга и не создавать кучу-малу.

Вывод напрашивался сам собой… Что-то было именно на этой планете, что-то очень важное, жизненно необходимое, что обязательно было защитить, спасти любой ценой… Уникальные полезные ископаемые?.. Да ну!

Может быть, эта планета представляет собой нечто похожее на то, что пришлось уничтожить? На пресловутый Ко-он?

Может быть, эта планета разверзнет кратер и выбросит в космос море огня, руководствуясь животным наитием, а потому запросто чувствуя, где именно под защитой невидимости находятся вражеские корабли…

Гелдзз нервно почесался.

Он попытался посмеяться над собой, попытался заставить себя не размышлять о столь бредовых вариантах развития событий… Но он уже начал бояться ЭТУ планету… Начал бояться и уже ничего не мог с собой поделать.

…Жадные, острые стебли сочной травы… Живые… Мыслящие… Исследующие жадно и жестоко… Он не сможет пережить это еще раз…

«Я не хочу туда лететь! Не хочу к ней приближаться!» — кричал его разум, и Гелдзз вынужден был собрать в кулак волю, чтобы казаться спокойным и флегматичным, таким как всегда, чтобы снующие вокруг подчиненные не заметили чего-нибудь такого, чего замечать не должны.

«Никаких вулканов, что за бред… Это просто физически невозможно, — уговаривал себя Гелдзз, — Мелкие пакости — вот на что способны некоторые из местных планет. Только мелкие пакости и больше ничего!»

И вообще — не сегодня завтра, все закончится.

Произойдет, наконец, решающее сражение, и никакая эфемерная сила больше не будет маячить в пределах досягаемости.

И начнется тяжелая, нудная, но очень важная повседневная работа, в которой он, Гелдзз, вряд ли уже сможет участвовать, но он уйдет спокойным, с чувством выполненного долга, с сознанием того, что прожил жизнь не зря, что вложил хороший, полноценный кирпичик в здание будущего величия нации цирдов.

«Входим в зону опасности. Всем кораблям включить защиту».


Такого не было еще никогда.

Ни разу за тысячелетия своего существования галактика не собирала такой огромной армии. Эскадры самых могущественных государств заполонили все пространство примыкающее к звездной системе планеты Земля и все прибывали и прибывали.

Айхен чувствовал, что у него распухает мозг и вот-вот взорвется — не могла его голова удерживать всю информацию, которая слеталась на главный командный пункт. Он катастрофически не успевал разводить по намеченным позициям армии и следить за тем, чтобы корабли не только не прыгали друг на друга, но и не попадали в атмосферу тяжелых мертвых планет, имевших достаточно сильное притяжение, чтобы на них просто так наплевать.

Командиры подразделений лезли в эфир, перебивали друг друга, желая первыми получить необходимую информацию о месте дислокации и о продвижении противника.

Айхен орал на них, чтобы не лезли, хотя прекрасно понимал, что они имеют полное право все это знать, и он ДОЛЖЕН обстоятельно и подробно все объяснить и рассказать. Но у него совсем не было на это времени, стоит ему отвлечься хоть на секунду от терминала телепорта и случится катастрофа.

Принц был зол до невозможности и без сомнения набросился бы с кулаками на Эгаэла, если бы мог оставить рабочее место…

Эгаэл сидел рядом, пребывая в состоянии прострации. Периодически он терял человеческую форму, превращаясь в нечто аморфное и текучее, у него то ли не было времени, то ли просто не было «свободных ресурсов» на то, чтобы притворяться человеком. Его глаза — в те моменты, когда были глазами — представляли собой черные дыры, воронки, закручивающиеся внутрь себя, смотреть в которые было, мягко выражаясь, жутковато.

Чем он занимался? Где находился на самом деле?

Вэгула оставили караулить базу, а на базе — Севелину. Другой пользы от него не было никакой. Несчастный безумный ученый переутомился, занимаясь организационными вопросами и заработал нервный срыв, поэтому несмотря на нехватку рук и голов, легче и проще было оставить его в покое.

Эрдр носился где-то у внешних линий обороны, состоявших из остатков частей СОГа и элитных войск специального назначения, откомандированных разными государствами, которые — как предполагалось — ДОЛЖНЫ были выдержать первый и самый мощный удар цирдов. Легендарный командор, пребывавший в странном состоянии безумного возбуждения, как будто готовился к величайшему моменту в своей жизни, выстраивал линии в соответствии с отработанной стратегией, давал последние указания, как вести себя в море ослепительного синего света, выжигающего все на своем пути и отнюдь не только глаза, и как по траектории выстрела определять, откуда он был произведен.

Большинство кораблей, особенно те, что стояли у самой предполагаемой линии фронта были оснащены умопомрачительной силы светопоглощающими фильтрами, которые должны были спасти пилотам глаза и по идее дать им возможность вычислять траектории выстрелов.

Те, кто останутся в живых после первого удара должны будут здорово поработать, остальным, понятно, беспокоиться уже будет не о чем.

Роли распределены в соответствии со сценарием.

Хайллер бешеным темпом транспортировал к расчетным позициям эрайданские армии, справедливо полагая, что должен как можно быстрее сменить Айхена на посту координатора, потому как тот, хм, хм, для этой роли, мягко говоря, не подходил. Но даже по самым оптимистическим прогнозам, он никак не мог бы попасть в центр событий до начала сражения, он просто катастрофически не успевал отправлять корабли!

Незадолго до того, как начали приходить первые эрайданские эскадры, Эгаэл признался, что сейчас его сущность по большому счету рассеяна в пространстве. Так проще, говорил Эгаэл, контролировать ситуацию.

Проще так проще, думал Айхен, решив оставить Чужого в покое.

И в один прекрасный момент Эгаэл превратился в шар.

И шаром уже оставался.

Этот шар — нечто серое, переливающееся фиолетовым и зеленым, висел над полом, едва-едва не касаясь его и то ли тихонько вращался, то ли просто ПЕРЕМЕШИВАЛСЯ.

Корабли цирдов подходили все ближе и с каждой новой циферкой, указывающей, как уменьшается расстояние между двумя армиями, Айхен чувствовал как нечто темное и липкое со все большей настойчивостью рвется наружу из его сжатого напряжением мозга.

Ему было страшно.

Так страшно — как может быть только перед лицом неминуемой смерти, и в то же время, где-то в глубине его души разрасталась безумная отчаянная эйфория от предвкушения чего-то невероятного, что тоже бывает только перед лицом неминуемой смерти.

И в какой-то момент становится просто смешно.

Смешно видеть серый аморфный шар, тихо висящий в сторонке, смешно видеть себя, напряженно согнувшегося над дисплеями, смешно слушать вопли офицеров по открытому каналу, смешно… смешно… Безумно смешно осознавать, что именно сейчас, когда пора бы заняться исполнением столь долго лелеемых честолюбивых замыслов, лететь на Вельзарел, лететь… на Аретас, сжимая в руке теплую и мягкую ладошку Севелины, золотого ребенка, он орет команды выскакивающим из ничто эскадрильям, выстраивая их в боевые порядки, смешно и только — потому что даже если бросить сейчас все и сбежать, это ничего не даст и не изменит. Точка отсчета здесь. Всему на свете. Хорошо, когда нет выбора, можно отдаться ситуации и насладиться ею до конца. Отсутствие выбора избавляет от сожалений и мучительных раздумий. Гулять так гулять!

А когда смешно — то почти и не страшно.

Когда смешно — почти не обидно.

Когда смешно, чувствуешь себя старым и мудрым и все грядущие потери кажутся мелкими и несущественными, даже потря своей драгоценной жизни, даже гибель галактики… Ибо что есть одна крохотная галактика в масштабах вселенной?..

Голос Эрдра в открытом канале:

— Первая линия обороны — включить защиту.

Глоток ошеломительно-огненной жидкости из красивой бутылки — одной из последних в знаменитых коллекциях скончавшихся сколько-то там сотен лет назад асианских виноделов.

На экране каменное лицо Хайллера с сияющими безумием глазами.

— Пятая эрайданская выходит к расчетной точке. К началу не успеет. Оставь для нее место на левом фланге. К планетам близко не подводи. Мешать будут.

А то я не знаю! А то я не напихал по округе армий, что плюнуть некуда!

Машенька… Машенька моя… Я обещал тебе… Я много чего обещал, честно говоря, мало задумываясь над тем в состоянии ли я исполнить обещанное… Но цирды доберутся до тебя только через мой труп — вот это уже точно.

За кормой корабля-координатора кружатся вокруг огненной звезды мертвые планеты, за ними, укрытый эфемерной защитой голубовато-зеленой атмосферы, безмятежно спит крохотный шарик, за который сейчас готова отдать жизни армия галактики, может быть и ты, моя девочка, сейчас спишь… надеясь, что когда проснешься… надеясь, что проснешься…

А может быть, ты смотришь в небо, пытаясь разглядеть в мерцающих звездах свое спасение или гибель. Солдатик мой, я должен был заставить тебя остаться на базе, за сотни световых лет от этой бойни. Ты храбрая и сумасшедшая, дурочка… И я дурак… Я не просто дурак, я сволочь последняя…

— Первая линия обороны, приготовиться к бою… Поехали, смертнички мои дорогие!


Сражения в космосе всегда заканчиваются быстро. Чем совершеннее оружие, которым владеют противоборствующие стороны, тем быстрее и качественнее они могут уничтожить друг друга.

Иногда на это хватает одного мгновения.


Корабли цирдов вдруг исчезли с радаров и море ослепительно-синего света залило то место, которое еще несколько мгновений назад занимала первая линия обороны.

И в тот момент Айхену показалось, что все кончилось практически не успев и начаться.

К счастью, Айхен ошибался.

И первая и вторая линии обороны устояли, хотя и поредели порядком. Между тем присно памятным побоищем у Ко-она и сегодняшним сражением все-таки прошло время, и это время не было потрачено впустую аналитиками СОГа, получившими максимально полную информацию из первых рук. Поэтому исчезновение вражеских кораблей с радаров и этот мощный ослепляющий удар не были неожиданными и не деморализовали войско.

Вряд ли цирды ожидали, что ответный удар последует настолько быстро и что он настолько точно настигнет невидимые цели.

Цирды задумались на мгновенье, перестроились в новый боевой порядок и изменили тактику.

Две огромные армии, одна из которых в миг стала невидимой, столкнулись где-то у самых границ солнечной системы, и одна из них — как горячий нож через масло, прошла через другую, в несколько минут клином врубившись в самый ее центр.

В ослепительно-синем свете и вспышках ярко-алого невозможно было что-то разглядеть и понять. Айхен отдавал приказы сообразуясь не с действительной обстановкой, а с его пониманием ее, что было, скорее всего — не одним и тем же.

Самое поразительное, что в открытом канале все еще звучал голос Эрдра, находившегося на самом переднем крае и каким-то образом все еще живого.


Стремительно тающие армии союзных государств, сохранившие остатки самообладания и уже в самом деле — бесстрашные, потому что понимающие свою обреченность, палили в пустоту, в синее сияние, из всех видов оружия, вслепую, наугад. Цирды, быстро понявшие, каким образом их отслеживают, после выстрелов моментально уходили в сторону, легко маневрировали, и забирались все глубже в тыл редеющего войска, играючи уничтожая практически беззащитного слепого противника.


Принц вздрогнул, когда кто-то сзади положил руку на его плечо.

Эгаэл. В обычном человеческом облике.

Показавшийся огромным и страшным.

Глаза в глаза с Хайллером, выводящим в телепортационный канал последнюю, шестую, эрайданскую армию и рвущимся скорее последовать за ней, чтобы самому занять место командующего…

— Отступаем ближе к звезде.

Это была не просьба и не пожелание. Это был приказ.

— Мне нужна энергия.

Хайллер ничего не ответил.


Вот теперь уже точно все, думал Айхен, поспешно эвакуируя командирский корабль глубже в солнечную систему, как было велено Эгаэлом. Велено даже не ему, а непосредственно Хайллеру.

Впрочем, отходить уже необходимо было по любому, потому что линия фронта была практически прорвана, и верхушка клина флота звероноидов уже ворвалась в солнечную систему.

Эгаэл топтался за спиной, все такой же торжественно отстраненный от банальной действительности.

— Здесь, — произнес он однажды и Айхен послушно выключил двигатели. Сквозь фильтры в обзорный экран ослепительно сияла огромная пышущая термоядерной энергией звезда.

— И что ты намереваешься делать? — поинтересовался принц.

Эгаэл был полностью поглощен расчетами поэтому даже не слышал его вопроса, он развернулся и вышел вон. Айхен недоуменно проводил его взглядом и вернулся к терминалу. Как раз сейчас из телепорта должны были появиться первые эскадры шестой эрайданской с Армасом во главе.

И это уже ничего не решало.

Наверное, ничего уже не решало и то, что собирался предпринять Эгаэл. Наверное… Но отказаться от задуманного тоже нельзя было, потому что хотя тщательно вычисленная вероятность успеха и была ничтожно мала, она все-таки была, и Армас, который должен был с минуты на минуту появиться из телепорта и принять командование, рассчитывает на него и будет действовать исходя их того, что Эгаэл совершит задуманное.

…Она напилась энергии допьяна, впервые за все время своего существования не сдерживая себя и не ограничивая и даже напротив — заставляя пить все больше и больше, пока не накатила отвратительная и в то же время сладостная эйфория от своего небывалого почти БОЖЕСТВЕННОГО могущества.

Вселенная легла ей на ладонь, растворилась в ней, и она сама растворилась во Вселенной, стала ее частью, как умела когда-то очень давно в пору бесцельных созерцаний, когда неторопливо и безэмоционально размышляла о смысле существования и о том — зачем все.

Эти вопросы как не имели ответов, так и не получили их даже после того, как она много лет изучала это самое ЗАЧЕМ ВСЕ, непосредственно прикасаясь к этому ВСЕ, а не просто витая над болотом.

Ответов не было и нет. Может быть, вовсе и не стоило задавать вопросы?

Не стоило… Потому что приходить к выводу, что ВСЕ НЕ ЗА ЧЕМ и смысла в существовании аморфных энергетических сущностей ничуть не больше, чем в существовании людей, животных и растений, планет, звезд и самого космоса потрясающе неприятно.

Никто ведь не спрашивает, каков смысл существования космоса?

Впрочем, кое что можно решить для себя. Не заморачиваясь о глобальном. Как решили для себя люди, с которыми она прожила несколько лет бок о бок. У каждого из них была цель. Ей казались странными эти цели, но ведь она не была человеком. Должно быть им покажутся странными ее цели, по крайней мере Армас, когда она рассказала ему, что задумала, был очень удивлен.

«Зачем ТЕБЕ это надо?» — спросил он.

Он пытался понять ее с человеческой точки зрения. Это ошибка. Как и то, что она пыталась понимать людей исходя из своей логики.

Она так и сказала ему. И Армас только пожал плечами.

«Наверное, ты прав… Ты ведь всегда прав».

Он произнес это и улыбнулся.

«И все равно — спасибо».

«И пожалуйста», — ответила она, и тоже улыбнулась. Она давно уже умела улыбаться.

Когда она шла к карантинному отсеку, а потом к ангару, она еще раз просчитывала и взвешивала то, что было просчитано и взвешено уже до мелочей.

Она не думала о том, что сейчас умрет, может быть потому, что как и большинство существ, наделенных разумом, полагала, что со смертью не кончается все и готовилась перейти в новую форму существования… А может быть просто потому — что не думала.

Зачем об этом думать?

Катер и спасательные шлюпки были надежно закреплены, поэтому они не тронулись с места, когда ангар открылся и в него ворвался вакуум.

В космос вылетела только она.

Правду ли говорят, что космос холоден и мертв? Может быть, холоден, это правда, но мертв ли?

Космос бывает жесток и безжалостен, но он бывает и нежным… Для тех, кто знает, как к нему подойти.

Потоки чистой энергии подхватили ее, уже окончательно и навсегда потерявшую человеческий облик, ее, еще живую, но уже слившуюся с космосом и ставшую им. Силы много, но нужно, чтобы ее стало еще больше… Больно… больно… Как же подступиться к звезде, которая очень сильная и очень непокорная…

Мне ведь надо взять у тебя совсем чуть-чуть, ты и не заметишь.

Огненный протуберанец жестко хлестнул ее, сбил, закружил, отбросил в сторону, и она подошла к нему по другому… И снова была сбита. Но потом ей все-таки удалось ухватиться за кончик, и тогда она уже держалась до последнего, до того момента, когда сила уже вырвалась из нее помимо ее воли.

Она с трудом смогла ухватить ее и удержать.

«Меня уже тошнит. Хи-хи. Если я сейчас не выплесну все это — я просто лопну».

Со стороны она походила на огненный шар, огромный огненный шар, этакое маленькое солнце.

Больно, очень больно быть солнцем…

Но очень скоро боль исчезнет.

Она сосредоточилась, охватила разумом сразу всю эту часть солнечной системы, где бились в неравной схватке корабли, свои и чужие, она почувствовала их все, проникла в самую суть системы защиты, которой пользовались цирды, поняла как действует их казавшееся сокрушительным оружие и мысленно усмехнулась — как же все просто, когда знаешь как подступиться.

А потом она ударила.

Сначала вытянулась в тонкую линию, потом стрелой стремительно вошла в эпицентр боя и — ударила. Избирательно, только туда, куда собиралась, очень точно.

Отдав крохотную частичку накопленной ей энергии КАЖДОМУ кораблю огромного цирдорианского флота, она виртуозно разрушила систему их защиты.

И цирдорианский флот вдруг утратил невидимость.

Неизвестно, кто пережил от случившегося большее потрясение — внезапно обнаруженные или внезапно обнаружившие, но с того момента начался настоящий бой.

Основательно потрепанная, но еще уничтоженная армия галактики остервенело кинулась на внезапно появившиеся в осколках радуги силовых полей корабли чужих, те, чувствуя, что победа ускользает из рук, с не меньшим пылом бросились на ненавистных «паразитов».

Они безусловно победили бы, потому что их было больше и вооружены они были — несмотря ни на что — все-таки лучше, но в самом глубоком тылу у них, там, где они никак не ожидали, вдруг раскрылись телепорты, из которых появились еще не участвовавшие в бою отборные эскадрильи шестой эрайданской армии во главе с Хайллером, который минуту назад самым наглым образом отключил Айхена от командирского доступа, переведя его на себя.

Айхен, впрочем, ничуть не обиделся, он и сам знал, что не его это дело командовать армиями. Он избавился, наконец, от ненавистного открытого канала и с огромным облегчением кинулся в гущу драки, в которой с некоторых пор становилось все веселей.

Айхен никак не мог придти в себя от неожиданного самоубийства Эгаэла, которое лицезрел собственными глазами, он был зол, что его опять ни о чем не предупредили заранее и выставили идиотом, еще раз продемонстрировали, что от него абсолютно ничего не зависит.

Ладно. Сочтемся.

Защитное поле на минимум, дополнительную энергию на пушки.

Хорошо хоть есть на ком выместить праведное негодование.


«… Влез медведь на крышу и только уселся, как затрещал теремок, упал на бок и развалился. Еле-еле успели из него выскочить мышка-норушка, лягушка-квакушка, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка, волчок-серый бочок — все целые и невредимые. Принялись они бревна носить, доски пилить — новый теремок строить. Лучше прежнего выстроили».

Сказка закончилась и Маша с облегчением перевела дух. Синхронный перевод с русского на межгалактический и без того морока страшная, а еще приходится объяснять, кто такие «мышка» и «зайчик» на кого они похожи, да еще почему именуются как «норушкой» и «побегайчиком».

Севелина слушала, разинув рот, пребывая в каком-то совершенно невероятном экстазе от простеньких детских сказочек, которые нормальный ребенок должен наизусть знать в три года.

Севелине очень редко читали сказки.

И были ТЕ сказки совсем не то, что ЭТИ. И были те сказки, по большому счету, вовсе и не сказки, а просто истории, действительно происходившие с существами, на самом деле существовавшими…

Поэтому девочка пребывала в изумлении от говорящих зверушек, волшебства и других совершенно НЕВОЗМОЖНЫХ вещей.

— Но это ведь неправда? — осторожно спрашивала она у Маши, — Или ЗДЕСЬ все так и есть?

— Неправда, — признавалась Маша, — Это просто придумано. Сочинено людьми, которыми хотелось бы, чтобы все было так.

— Мне тоже хотелось бы, — говорила Севелина мечтательно, — Было бы здорово…

Но потом она хмурила бровки и снова спрашивала:

— Ну зачем же они пишут НЕПРАВДУ? А если кто-нибудь поверит? И попытается говорить со зверями или пытаться влезть в ухо этому… коню?

— Пусть поверит, — улыбалась Маша, — И пусть попробует. А вдруг получится.

— Но ведь не получится!!!

— Лин… Неужели ты сама никогда не фантазировала? Ну подумай. Ты никогда не представляла себе, как могло бы быть, если бы!..

Севелина задумалась.

— Представляла…

— А может быть расскажешь, что?..

Севелина насупилась и помотала головой.

— Ну ладно… Но раз ты представляла, значит должна понимать, как это здорово — фантазировать. Так жить интереснее. Интереснее верить, что в мире есть волшебство, чем считать его простым, серым и скучным.

— Интереснее… Но писать об этом все равно нельзя! Ведь это получается ЛОЖНАЯ ИНФОРМАЦИЯ!

И невозможно было объяснить ей! Она просто не понимала! И это было так ужасно, что Маше хотелось плакать от жалости к несчастному ребенку, лишенному самого главного, что может дать детство, и ей хотелось как следует отметелить тупых мужиков, взявших на себя воспитание девочки, и не удосужившихся подумать, как это надо делать!

А Севелина думала о том, что может быть и «Приключения Гезаулга-воина» тоже кто-то СОЧИНИЛ?! Просто сочинил, придумал?!

НАФАНТАЗИРОВАЛ! А Севелина из-за него испортила себе жизнь… Убила бы этого фантазера! Сначала бы помучила хорошенько, а потом — убила бы.

Севелина посмотрела на стопку книжек с яркими картинками, лежащих на столике под лампой и подумала, что всех фантазирующих убивать все-таки не стоит. Тех, которые фантазируют интересно — не стоит.

— Может быть ты прочитаешь мне что-нибудь еще?

— Хорошо…

Маша устала, у нее болела голова и язык еле-еле ворочался во рту, но она не могла отказать ребенку, которому, возможно, жить осталось несколько часов. Не могла отказать в сказках.

— «Как-то вечером мама долго искала своего сынишку. Джоэля не было ни в доме, ни во дворе. Она услышала голоса в старой хижине дядюшки Римуса, заглянула в окно и увидела, что мальчик сидит рядом со стариком…»

Паша лежал на кровати, закинув руки за голову и слушал странный нечеловеческий язык, на который Маша переводила книжки. Он слушал и вспоминал тот невероятный полет над землей, к звездам… Перед его глазами простирались действительно красноватые пески Марса — совершенно безжизненного, между прочим — лунные кратеры, метеориты и спутники, которые, казалось, можно было потрогать рукой.

Невероятно, но все это действительно БЫЛО.

И Паша вот уже третий день пребывал в состоянии прострации.

Он был одновременно и счастлив и напуган. Напуган — потому что после этого полета все в его жизни было уже по другому… Паша не мог бы сказать, что изменилось, но на самом деле из человека Земли он вдруг превратился в человека Галактики. Только и всего.

Когда знаешь НАВЕРНЯКА, что во Вселенной ты не один, что она густо и разнообразно заселена, уже невозможно замкнуться только на собственной планете, и все пашины важные дела, которые еще третьего дня занимали его с утра до ночи, стали вдруг мелкими и незначительными, и он уже не мог думать о них — он думал об иных мирах.

…Вот девочка, с белыми волосами и невероятными глазами, которые могут быть нормальными, а могут быть совершенно нечеловеческими — она вроде бы и как все люди, эта девочка, а вроде бы и нет.

Она тот самый инопланетянин, которых ждут и которых боятся.

И этот инопланетянин, одетый в новенькую пижамку, сидит облокотившись на подушку — на диване в его квартире! — склонив головку и слушает сказки. Русские сказки в переводе на межгалактический.

Если думать об этом — можно сойти с ума.

Паша никогда не принадлежал к тем чокнутым гражданам, которые ездят на места якобы посадок НЛО, ищут следы, доказательства и представляют себе, как бы могла произойти их встреча с инопланетянами.

Паша никогда не представлял себе подобной встречи! Но если бы даже взбрела ему в голову подобная идея, он никогда бы не предположил, что однажды ранним весенним утром к нему домой явится девушка, которая какое-то время назад здорово ему понравилась и внезапно бесследно исчезла — явится с инопланетянкой за ручку и заявит, что сама она в действительности агент Службы Охраны Галактики!

Паша печально улыбнулся своим мыслям и отправился на кухню за баночкой пива. Что теперь остается делать? Пить пиво!


Прошло всего два дня, когда маленькое чудовище оттаяло и с ним можно стало по-человечески общаться. Чудовище изо всех сил пыталось оставаться чудовищем, но не смогло — может быть просто слишком интересно было все вокруг.

А когда оно принесло книжку и попросило рассказать что это такое, а потом почитать…. В общем, тут лед тронулся уже окончательно.

Это случилось утром после полета на катере, а к вечеру Маша накупила самых разнообразных детских книжек в близлежащем магазине, потому как у Паши имелась только пара страшно засаленных «новых русских детективов» в мягких обложках, которые и попали-то в его дом каким-то чудом, потому что Паша книжек вообще не читал.

Так вот, Маша не стала бы утверждать, что после прочтения с комментариями сказки «Теремок», они с Лин стали друзьями, но они уже встали на нужную тропинку, и теперь оставалось только постараться не сойти с нее.

«… — Здравствуй, Братец Енот! Как поживаешь?

Но Енот — руки в карманы, здороваться не хочет.

— Ты что это нос воротишь, Братец Енот? — спрашивает Опоссум.»

Маша сидела на краешке дивана, под лампой, она читала медленно и часто останавливалась, начиная быстро-быстро говорить на нечеловеческом языке, видимо объясняла что-то.

Паша видел, что книжка называется «Сказки дядюшки Римуса». Что-то знакомое, то ли из детства, то ли еще откуда. По крайней мере Паша хорошо помнил фразу: «Только не бросай меня в колючий терновник», и вроде как фраза была из этой оперы.

«Енот» и «опоссум» было произнесено по-русски, после чего Маша снова прервалась и принялась видимо объяснять, кто такие эти енот и опоссум.

Паша подумал, что сам не знает, как выглядит опоссум, где он живет и что из себя представляет. И в общем-то особенно об этом не жалеет.

А потом он подумал о том, как хороша Маша, когда сидит вот так с книжкой, под колпаком золотого света, когда прядка волос падает ей на глаза, когда она хмурится и закусывает нижнюю губу, подыскивая в нечеловеческом языке нужные слова.

Она очень красивая, очень! Но даже не в этом деле, мало ли на свете красивых баб, в ней что-то еще, чего нет ни у кого… И дело совсем не в том, что она какой-то там инопланетный агент, понравилась-то она ему раньше, до того, как он узнал.

— Маш… ребенку спать пора, — сказал Паша, и голос прозвучал взволнованно и хрипло.

Ну в конце концов, что они — дети? Третий день живут вместе, и спят на разных кроватях, как пионеры! Узнал бы кто, не поверил.

Маша бросила взгляд на часы.

— И правда… Лин, пора спать.

Лин кивнула, выходя из мира грез, и с готовностью упала на подушку. Конечно, сказка была интересной, и хотелось знать, чем она закончится, но лежать с закрытыми глазами в темноте и в тишине тоже оказалось очень неплохо.

Потому что сказку можно придумывать самой.

Можно допридумать ту, что читала Маша, можно придумать свою от начала и до конца, и сделать так, чтобы эта сказка закончилась именно так, как хотелось бы ей, Севелине. На самом деле это очень интересная игра!

Маша пожелала всем спокойной ночи и отправилась на кухню выпить чаю и подождать, пока Паша уйдет в свою комнату, чтобы она смогла лечь.

Однако Паша намека не понял, он догнал ее в темном коридоре, поймал за руку и притянул к себе.

— Марусь… Ну что ты как не родная? — улыбнулся он, — Чего ты все время убегаешь? Думаешь я что, железный?.. Или тебе противно?

Некоторое время Маша просто пребывала в замешательстве. Пашин порыв стал для нее неожиданностью, хотя на самом деле его, конечно, стоило ожидать…

Пашины глаза едва ли не светились в темноте, а рука уже скользила от машиного запястья к плечу, забираясь под рукав тонкого халатика.

— Ну, Маш…

Нет, на самом деле противно ей не было и, может быть, в другое время и при других обстоятельствах, она бы даже с удовольствием уступила ему. Почему бы, собственно, нет?

Но сейчас она просто не могла об этом думать. Это только в кино герои на грани гибели кидаются друг другу в объятия, позабыв обо всем. Не могла она позабыть обо всем! И не было у нее сейчас никаких «естественных человеческих желаний»! Слишком тягостно и мрачно было у нее на душе, чтобы устраивать пир во время чумы!

Она хотела сказать об этом, но не успела.

Паша закрыл ей рот поцелуем.

И почему-то это оказалось неожиданно приятно.

«Ну и пусть! — подумала Маша, — Пусть! Почему бы в конце концов, не доставить ему это удовольствие! А мне… мне все равно.»

Она позволила увлечь себя через комнату, где, отвернувшись к стенке, вроде бы спала уже Лин, она позволила увести себя в комнату Паши, который тихонечко притворил дверь и тут же, без всяких предисловий повалил ее на кровать…

И случился пир во время чумы.

Отчаянный, безумный и на удивление веселый.

Почему-то отвлечься от тягостных мыслей, оказалось неожиданно легко. Так легко, как будто она сама изо всех сил стремилась к этому, и радостно получала теперь то, что хотела.

Так уж сложилось, что близость с мужчиной — сиречь с Айхеном — сопровождалась каждый раз несколько, гм, гм, неординарными обстоятельствами, но вот так ВЕСЕЛО ей не было еще никогда!

В разгар этого самого веселья, где-то далеко среди звезд, на самом краешке неба, у горизонта, сверкнула яркая синяя вспышка.

Сверкнула и погасла.

И ни Маша, ни Паша, конечно же, не заметили ее.


Вспышку в небе заметила девочка Оля, потому что как раз стояла у окна и смотрела в небо, в ту самую сторону. Не то, чтобы она что-то такое предчувствовала или ожидала, она просто любила смотреть на ночное небо, особенного когда оно было такое ясное и даже звездное.

«Что это? — подумала Оля, увидев синюю вспышку, — Может быть, НЛО?»

Почему бы и нет. Ведь другие люди частенько видят эти самые НЛО, даже Кешка рассказывал, что видел прошлым летом в Крыму что-то очень похожее. Никто, конечно, Кешке не поверил, над ним просто посмеялись, но Оля считала, что на самом деле это — от зависти.

Все хотят увидеть НЛО, но мало кому это удается

Оля пристально всматривалась в небо, очень надеясь увидеть еще хоть что-нибудь, но больше вспышек не было и постепенно девочка вернулась к своим мыслям.

К мыслям о том, что уже поздно, пора ложиться спать, потому что завтра в школу и опаздывать никак нельзя. Первый урок — геометрия, его ведет классная, и если Оля СНОВА опоздает, классная обязательно расскажет об этом бабушке, совсем не думая о том, что у бабушки больное сердце и она действительно переживает, если у Оли что-то не так в школе.

В отличие от своих приятелей, Кешки, Мишки и Лешки, утверждавших, что ненавидят классную как самого злейшего врага, Оля никаких сильных чувств к ней не испытывала. Она ее просто тихо презирала.

Оля считала, что действительно ненавидеть кого-то за мелкие пакости глупо, но мальчишкам она, конечно, этого не говорила. Они были еще очень маленькими, они многого не понимали.

После того случая с бомбой, Оля и в самом деле очень повзрослела. Старые игры и проказы стали ей неинтересны, и она очень быстро отдалилась от старых приятелей, хотя и простила их… Простила, но, наверное, все-таки не совсем, потому что никогда уже не думала о них, как о друзьях, а только как о приятелях.

Оля часто вспоминала тот день, анализировала по крупицам каждый крохотный миг после того, как в ее руках взорвалась бомба. Ей не были неприятны эти воспоминания, ни страх, ни боль, ни холод смерти, которая очень близко подобралась к ней тогда, уже не пугали и не навевали тоску. Ей было интересно.

Интересно понять.

Понять — кем на самом деле была та девушка, которая вылечила ее.

Конечно, в ТОТ момент Оля не воспринимала адекватно, насколько серьезными были ее раны. Большая ли дыра была в животе и осталось ли в самом деле что-то от пальцев на руках, все застилала холодная липкая пелена… Но, логически размышляя, девочка понимала, что ее раны были УЖАСНЫ.

А потом пришла та девушка и — раз! — как будто все только приснилось.

Она была очень обыкновенной, эта девушка, но все-таки, сколь бы невероятным это не казалось, скорее всего, она была откуда-то не из этого мира. Из параллельного. Или со звезд.

Человек со звезды.

Книжки и фильмы про инопланетян делятся на две категории — когда инопланетяне хотят завоевать землю и когда они привозят с собой чудесные приборы, которыми кого-нибудь спасают.

И очень часто инопланетяне умеют маскироваться под обычных землян.

Оля вспомнила расстроенное лицо девушки с подозрительным именем «Маша», как она бегала, суетилась, какие у нее были глаза. Как-то уж очень похожа она была на человека… Ну просто не отличить!

Нет, в самом деле, то что Олю вылечил секретный аппарат, придуманной в какой-то из военных лабораторий, больше похоже на правду…

Очень много людей — особенно детей — мечтают о том, чтобы с ними хоть раз в жизни произошло что-нибудь невероятное, чудесное.

Вот произошло. И что?

Что изменилось?

Да ничего!

И не расскажешь никому…. Потому что обещала… Да и не поверит никто.

В соседней комнате гулко забили часы. Оля по привычке сосчитала удары, хотя и так знала, что уже одиннадцать. Она вздохнула, повернулась к столу и начала собирать в рюкзак учебники. Если оставить это неприятное мероприятие на завтра, точно в школу опоздаешь, да еще забудешь что-нибудь важное наверняка.

Оля еще раз проверила, все ли собрала на завтра.

Почистила зубы.

Одела ночную рубашку.

Расстелила постель.

И снова подошла к окну.

«Вот оно!» — воскликнула она мысленно, хотя точно не знала, что такое, это самое ОНО.

Уже гораздо выше линии горизонта и — как ей показалось — БЛИЖЕ к Земле на небе пыхали синие и алые всполохи.

Оля смотрела на них, разинув рот, потом закричала:

— Бабушка! Иди скорее сюда!.. Ну бабушка же!

Бабушка явно не спешила, но к тому моменту, как она подошла, вспышки еще продолжались.

— Смотри, бабушка, что это?! — воскликнула Оля, подтаскивая старушку к окну.

Бабушка сняла очки, посмотрела в нужную сторону и, конечно, тоже увидела странные вспышки… Но вот реакция на них у бабушки оказалась совсем неадекватной!

— Оля! Половина двенадцатого! Ты завтра в школу собираешься идти?

Девочка захлебнулась от возмущения.

— Ты разве не видишь?!

— Что я должна видеть? Иллюминацию?

— Ба! Это в тучах иллюминация отражается, а небо же ясное! И потом, разве ты не видишь, как это далеко?!

— Оля… Не морочь мне голову. Если учительница будет жаловаться на тебя, я позвоню родителям, так и знай.

Она шлепнула девочку по мягкому месту и задвинула шторы.

— Ну-ка марш в постель!

Оля послушно улеглась, но как только бабушка ушла, она подкралась к окну и выглянула на улицу. Стоять босыми ногами на полу было холодно, к тому же из щелей в рамах поддувало весьма существенно, несмотря на то, что окна были заклеены, но девочка решила вовсе не ложиться спать этой ночью. Или по крайней мере лечь только тогда, когда сполохи погаснут.

Никакая это не иллюминация! Это же невооруженным глазом заметно!

Это… Это… Кажется, что-то страшное…

Оля нашла под ночной рубашкой крестик и крепко сжала его во вспотевшей ладошке.

Как же это?…

«Отче наш, иже еси на небесех… Да святиться имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя яко на небеси и на земли…»

Оля не хотела вспоминать — сейчас-то совсем ни к чему — но почему-то вспоминались сами собой холодный туман, расстилающийся перед глазами и бесконечная тьма, прячущаяся за ним.

Смерть — это тьма и пустота, а вовсе не свет в конце тоннеля.

Оля опустилась на корточки и заплакала.

От того, что синих сполохов на небе стало больше, чем красных, оттого, что эти сполохи все приближались и приближались…


Ингрид ван Хааген проводила в обсерватории вторую ночь подряд. Что делать, если каникулы и большинство студентов разъехались кто куда, оказавшись отнюдь не фанатиками науки как отец или, к примеру, Эрик Вейсмар. Ингрид сама не была фанатиком, да и разбиралась в сложных астрономических приборах не особенно хорошо, справедливо полагая, что толку от ее дежурств нет никакого, но отца она уверила в обратном, поклялась не смыкать глаз всю ночь, не отрываться от телескопа, одновременно внимательно следить за приборами и если что — звонить в любой час ночи.

Если что?

Если вдруг на связь в Ингрид выйдут инопланетяне?

Ингрид спрыгнула с вертящегося стула и отправилась делать кофе. Хотя она и выспалась днем, все равно не спать ночь напролет было невыносимо тягостно. Вот если бы рядом были друзья и грохотала бы музыка и пиво лилось бы рекой — вот тогда совсем другое дело, а так… Скучно до невозможности, и все тело ломит и голова как будто ватная и подташнивает слегка и хочется то ли лечь и закрыть глаза, то ли подняться на крышу, выйти на свежий воздух.

Читать не хотелось, слушать музыку тоже — а больше всего не хотелось смотреть в дурацкий телескоп на дурацкие звезды, одинаковые изо дня в день.

Внезапный телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

— Да… Да, папа… Третий час ночи, ну почему ты не спишь?.. Доктор сказал, тебе вредно… Ничего нового, абсолютно ничего…

Ингрид очень любила и уважала своего отца, более того, она гордилась им, и готова была защищать с пеной у рта, каждый раз, когда слышала от кого-нибудь на кафедре или просто в студенческой среде сомнения по поводу его теорий.

Ингрид плохо понимала теории отца, но была уверена в их гениальности на все сто процентов и доказать ей противное не смог бы никто, даже если бы очень захотел.

Но порою — особенно такой вот, ночною, когда настроение паршивое и болит голова, Ингрид думала, что ее отец просто сумасшедший! Ведь болен серьезно, почти не поднимается с постели, сгорает от высоченной температуры и вот пожалуйста, в самый глухой ночной час, не спит, тянется к телефону, чтобы убедиться, что Ингрид все еще на боевом посту.

Да на посту она, на посту! Куда же ей еще деваться?..

Ингрид налила в чашечку кофе, поднялась к телескопу и осторожно забралась в неудобное жесткое кресло, (с которого однажды, когда была еще маленькой упала и очень больно ударилась), сделала из чашечки маленький глоток, примостила ее на стеклянном столике и взглянула в окуляр.

Должно быть, исключительно некомпетентность юной Ингрид, которая забыла снять установленные днем солнечные фильтры, спасла ей глаза. Спасибо Эрику Вейсмару, который дежурил днем, наблюдал за очередным пятном, не так давно возникшем на солнце, и не озаботился подготовить телескоп к ночному режиму работы, должно быть полагая, что только полный идиот не догадается, что если звезды тускло-желтые, а не белые, это как-то странно.

Необычайно яркая вспышка случилась как раз в тот момент, когда Ингрид — которой было все равно какого цвета звезды, взглянула в окуляр телескопа.

Девушка вскрикнула от неожиданности, отшатнулась и упала-таки с кресла.

Она сидела на полу, закрывая ладонями пульсирующие болью глаза и с ужасом думала о том, что, должно быть, ослепла.

Ингрид не могла бы сказать, сколько просидела она на полу, тихонько подвывая от страха и не смея отнять ладони от лица. Потом — когда боль немного отступила — она решилась сделать это. И даже отважилась открыть глаза, чтобы проверить, наконец, насколько все плохо и попытаться-таки добраться до телефона.

Перед глазами расплывались огненные круги, но сквозь эти круги Ингрид смогла увидеть силуэт кресла, металлический пол и ступеньки, по которым можно было спуститься к телефону.

Девушка подползла к ним, взглянула вниз и — раздумала спускаться. Боль отступала, в глазах прояснялось и она решила взглянуть в телескоп еще раз.

Что-то необычное творилось в солнечной системе.

Что-то по-настоящему странное!

С сильно бьющимся сердцем Ингрид снова уселась в кресло и осторожно приблизила глаза к окулярам. Она посмотрела в них сначала сквозь ресницы, а потом широко распахнула глаза. И рот.

— Ой, мамочки… — пробормотала она, — Что же это такое?!

Ингрид почти не умела управляться со сложной техникой, хотя и отец и Эрик неоднократно учили ее выполнять хотя бы простейшие действия — наводить телескоп на нужное место, настраивать на резкость.

Ингрид вертела какие-то ручки, нажимала на какие-то кнопки, и изображение перескакивало с места на место и никак не могло сфокусироваться на чем-то невероятно подозрительном.

Но в конце концов у Ингрид кое-что все-таки получилось.

То ли телескопу надоело сражаться с ней и он взял управление в свои руки, то ли она случайно нажала на нужную кнопку, но изображение внезапно прояснилось, и перед глазами остолбеневшей девушки предстал темный, зловещий и казавшийся таким близким и реальным, что до него можно было, казалось, дотронуться, рукой — настоящий космический корабль, до жути узнаваемый по огромному количества фильмов про звездные войны, которых насмотрелась Ингрид с детства, и в то же время невероятно чужой.

Корабль висел в космосе, потом дернулся и вдруг — исчез.

Ингрид почувствовала, как сердце сжалось от ужаса и вдруг больно стало дышать, и как недавно съеденная булочка вместе с только что выпитым кофе угрожающе поднялась к самому горлу.

Девушке вдруг захотелось разбить телескоп, уничтожить мощные линзы, позволившие страшному подойти так близко…

Нужно было звонить папе, но Ингрид боялась его испугать и тогда она решила позвонить Эрику.

— Эрик… это Ингрид… Я видела странный космический корабль, не знаю где именно, не могу понять, но я очень отчетливо его видела! А потом он улетел!

Она ждала, что Эрик объявит ее сумасшедшей, бросит трубку и повернется на другой бок — досыпать, но то ли в ее голосе было что-то такое, что заставило папиного студента моментально проснуться и воспринять информацию серьезно, то ли он сам был сумасшедшим…

— Оставь все как есть! Я сейчас буду!

— Хорошо… — сказала Ингрид уже зазвучавшим на линии коротким гудкам и ей вдруг стало спокойнее.

Все-таки Эрик профессионал… Ну почти профессионал… Он умеет обращаться с телескопом, он сделает все как надо и, конечно, тут же докажет Ингрид, что никакой это не космический корабль, а просто одна из научных станций, какой-нибудь комплекс «Мир»… хотя нет, комплекс «Мир» вроде как утопили в океане… Ну тогда, это что-то похожее! Мало ли всякого эдакого запускают в космос хотя бы те же американцы! Эрик расстроится, назовет Ингрид дурочкой и уедет домой… Ох, хорошо бы все произошло именно так!

Эрик приехал через полчаса, видимо он и в самом деле очень спешил. Ни слова не говоря, молодой человек рванулся к телескопу взглянул в окуляры и не увидел ничего. Он замер на мгновение, а потом принялся за настройки. Его руки, как бабочки летали над сложными и непонятными рычажками и кнопочками, а Ингрид стояла рядом почти не дыша, прижав к груди руки.

Эрик вдруг замер и разинул рот.

— Мама моя! Ни фига себе! — раздался его свистящий шепот, — Ну ни фига же себе!!!

— Что там?! — пискнула Ингрид.

Эрик с видимым трудом оторвался от телескопа, но он должен был удостовериться, что не только он ВИДИТ.

Ингрид осторожно взглянула в окуляр и едва не упала. Колени ее подогнулись, в голове загудело и потемнело в глазах.

Эрик выставил объектив на широкоугольник и теперь глазам наблюдателя являлось потрясающее зрелище.

Это было похоже на сцену из плохо сделанного старого фильма о войнах в космосе. Какие-то беспорядочные вспышки синего и алого, в которых беснуются темные точки, ничего не понятно и даже совсем не красиво, только страшно ужасно, потому что все происходит не на телеэкране, а на самом деле.

— Ты видишь? — спросил Эрик, а потом вдруг словно спохватился, отодвинул Ингрид от телескопа и принялся панически фотографировать запечатленную им картинку.

Кадр за кадром, с ужасом и восторгом замечая, что синее с красным зарево все приближается и приближается к Земле…


— Может быть, не стоит смотреть на это? — нерешительно спросил Паша, — Чего зря переживать, когда все равно ничего сделать не можем?

— Они сражаются. Они все там. Все.

— Ну, это, наверное, хорошо…

— Не верю, все равно не верю, что они придут сюда… Этого просто не может произойти! Господь не допустит!

— Конечно… Пивка принести?

— Неси… Можно чего и покрепче.

Паша принес виски.

— Может… тебе со льдом?

— Каким еще льдом! Наливай так!

— Ну давай…

Паша протянул ей рюмочку, стукнулся тихонечко о ее краешек своей.

— Ну че… За победу, что ли?

— Угу…


Синее с красным зарево в очередной раз превратило ночь в день.

И это было потрясающе красиво.

Потом снова стало темно.

А еще чуть позже снова полыхнуло.

И начался звездопад.


Люди смотрели в окна, выходили на улицу, им не было страшно, потому что они не верили в инопланетян и привыкли все объяснять логически.

Неужели комета?

Или просто метеоритный дождь?

Почему же по телевизору не предупредили?! Ведь мы могли бы проспать такое великолепное зрелище!


Бабушка больше не ворчала на Олю, она стояла рядом с ней у окна и смотрела как падают звезды.

Огромное количество маленьких ярких звезд. Как будто фейерверк.

Поневоле хочется загадать желание.


У Паши дух захватило. Такого звездопада он в жизни не видел никогда!

— Что это? — спросил он, — Это так корабли сгорают?

Маша молчала.


Севелина не помнила, чтобы ей снился кошмар, однако она проснулась внезапно, вся в поту, и сердечко ее колотилось неожиданно сильно.

Комнату заливало зарево.

Севелина вскочила с кровати и подбежала к окну.

Что происходит?!

Воспитанница пиратов повидала на своем веку — правда только на экране — не одну битву в космосе, в том числе в атмосфере планет, и знала, как это может выглядеть.

Но здесь?!

Крепко стиснув зубы и сжав кулачки так, пальцы свело, Севелина смотрела на огненные сполохи.

Чужие?

Пришли сюда?

Неужели?!.

Не может быть! ЭТА планета не смогла бы сопротивляться!

— Маша! — закричала она, пронзенная невыносимым ужасом.

Маша выскочила к ней из соседней комнаты, подхватила на руки, прижала к себе крепко-крепко.

— Не бойся. Они не пустят их к нам.

Севелина выбралась из ее объятий и посмотрела на Машу внимательно.

— Кто?

— Твои… Тоже там…

— И ты знала? Всегда знала?

Маша молчала.

— Ты знала!!!

Маша думала, что сейчас девочка разревется и ее снова придется утешать. Но Севелина только отвернулась к окну.

Полными слез глазами она не мигая смотрела в небо.

Пожалуйста, не умирай…

Как я без тебя?


Он давно должен был умереть, но почему-то все не умирал. Впрочем — он знал, почему.

На израненном корабле не работали даже аварийные системы, и ручное управление слушалось через два раза на третий.

Эйк уже не замечал предупредительных сигналов.

Энергия на исходе.

Разгерметизация корпуса.

Какие-то проценты, какие-то подсказки… Кому они теперь нужны?

Светозащитные фильтры отказали совсем недавно, к тому моменту Эйк научился угадывать вспышки и прятать глаза, поэтому он еще что-то видел на почти сгоревшем экране. Хуже было то, что регулятор давления не работал и при каждом новом маневре, где-то в голове лопались очередные сосудики и кровь заливала глаза, капала из носа и ушей.

Еще недавно с этими мелкими неполадками справлялся корабельный доктор, но теперь для доктора уже не хватало ресурсов. Собственно ресурсов не хватало и на то, чтобы лететь.

И все-таки — он летел.

И знал, что будет лететь и стрелять еще какое-то время. Все время, которое понадобится ему на поиски…

Нечто туманное и серое присутствовало где-то за его левым плечом. Возможно, если бы можно было обернуться, он даже увидел бы силовой кокон и жутковатые рубиновые глаза, которых не было ни у какой из известных рас галактики…

Ты говорил, что мое время обязательно придет. Спасибо, что ты оказался прав.

Знаешь, а я ведь так и не понял тебя, так и не узнал о тебе ничего несмотря на все наши многолетние беседы. Ты ведь никогда не говорил о себе. Никогда! А я не спрашивал… Но не потому не спрашивал, что мне было не интересно, я считал, что не имею права спрашивать.

А теперь у меня нет на это времени.

Что, ты думаешь, очень скоро у меня будет бесконечно много времени?..

Ну, тебе, должно быть, виднее…

А знаешь, тебе все-таки не удалось научить меня не бояться смерти. Все-таки страшно, а может быть — просто печально. Даже если я найду ее… даже если… почему-то мне кажется, что в ЭТОЙ жизни я сделал не все, что должен был… Впрочем, должно быть, каждый человек думает так перед смертью…

Наверное, и даже скорее всего, разваливающемуся на части кораблю хватило бы одного даже касательного попадания, чтобы превратить его в облако пыли, но в него не могли попасть. Никак не могли. И это не было его, Эйка, заслугой, это, скорее, было заслугой серого и туманного, каким-то образом оказавшегося за левым плечом.

Дом, это не здание и даже не планета, дом это люди, которых ты любишь и которые любят тебя.

Монах с бесстрастным немножко механическим голосом и загадочными рубиновыми глазами заставил его вспомнить то, что он собирался забыть навсегда.

Не нужно было вспоминать…

А может быть…

Просто необходимо.

Он — монах — знает лучше, что хорошо, а что плохо.

Воспоминания о раннем детстве чаще всего отрывочны и туманны. А порою просто странны.

Когда взрослый Эйк бродил по Геллаю, ничто не вызывало в нем ни малейших эмоций, а для маленького Эйка Геллай был миром из света и тепла. Это был странный Геллай, совсем не похожий на тот, что Эйк увидел взрослыми глазами.

Когда-то его звали Совр Шерондр, и у него были мама и папа, которые любили его и которых любил он.

Мама и папа — были миром света и тепла, а вовсе не Геллай.

…Такое случается и довольно часто, когда прогулочные катера вдруг пропадают с радаров служб слежения. Пропадают в никуда и совершенно бесследно.

Маленький мальчик, разумеется не знал, КАК это произошло. Он видел только то, как праздничная и веселая атмосфера на корабле сменилась унынием. Как плакала мама, какое хмурое лицо было у папы.

Как ДОЛГО это продолжалось.

Мальчик помнил, как просил есть и пить. Как просил включить свет, потому что в темноте ему было грустно и страшно. Он помнил, как потом тяжело стало дышать, и как мама одела на него маску, повелев ни за что не снимать, и как она легла на кровать и уснула.

Как до нее уснул папа.

Мальчику было невыносимо тоскливо одному в темноте. Он пытался разбудить кого-нибудь из родителей и не смог.

Однажды вопреки маминому наказу он снял с лица маску, но тут же надел ее снова, потому что без маски СОВСЕМ не мог дышать и едва не задохнулся. Он лежал рядом с мамой, иногда спал, иногда просто смотрел в темноту и плакал, и есть уже не очень хотелось, только вот пить хотелось всегда и очень сильно.

В какой-то момент мальчик потерялся в темноте и тишине, поплыл в бесконечность вместе с почти умершим кораблем. Это случилось незадолго до того как мальчик уснул, чтобы уже не просыпаться, и до того, как на корабль вошли огромные, покрытые шерстью существа, которые разбудили его грубо и властно.

Непонятные покрытые мехом существа проникли на мертвый корабль и зачем-то спасли ему жизнь.

Вряд ли они сделали бы это, если бы могли предвидеть, чем обернется для них сие великодушное деяние…

В суматохе сражения, среди огромного количества кораблей невозможно было разыскать какой-то определенный. Просто немыслимо! Наверное, только потому, что когда-то монах сказал ему — найдешь, наверное только потому, что он никогда не сомневался в этом сам, он и нашел его в конце концов.

Увидел на краешке полусгоревшего экрана родной и любимый борт милого дома почти у границы солнечной системы, там где царило относительное затишье.

«Таэну» охраняли два небольших корабля, они не могли не видеть приближающегося врага, но, вероятно, в первый момент сочли его мертвым, а потому не поспешили стрелять.

У них был шанс уничтожить корабль, но они его упустили, а потом раскаиваться и пытаться что-то исправить было уже поздно.

Мертвый по всем внешним признакам корабль вдруг заложил невероятный вираж, рухнул вниз, прошел у охранников под брюхом и нацелился носом аккуратно в брюхо «Таэне».

Теперь охранники не могли стрелять, опасаясь попасть в защищаемый объект, а потом действия странного кораблика им были просто непонятны. Ну куда он прет? На таран?! Так ведь «Таэна» в силовом поле, как в коконе, и чтобы пробить его надо знать устройство корабля как свои пять пальцев, надо ТОЧНО знать куда ударить, да и в том случае, атакующий корабль должен быть набит мощнейшими боеприпасами по самое некуда, потому как одиночным попаданием броню пробить очень даже не просто!

Рюнт-рэй Гелдзз прекрасно видел безумный кораблик, и точно так же смотрел на него с любопытством и удивлением.

Что происходит?

Он ослеп? Он спятил? Сейчас силовое поле просто сожжет его!

Кораблик исчез с экрана, а потом «Таэну» потряс весьма ощутимый удар. Рюнт-рэй даже невольно схватился за кресло, в котором сидел, и мех на его загривке встал дыбом.

«Они способны на все!» — мысленно воскликнул Гелдзз и вдруг вспомнил ту давнюю историю с бунтом подопытных и побегом одного из них… Вот была неожиданность! Но после той неожиданности застать врасплох Гелдзза было уже невозможно!

«Силовое поле выдержало» — успел подумать рюнт-рэй перед тем, как «Таэна» развалилась на части.

Удивиться или посетовать на несправедливость судьбы, которая все-таки не позволила ему насладиться завершением дела его жизни Гелдзз уже не успел. Но это было и к лучшему, потому что иначе командующего разведкой ждало бы большое разочарование.

Застрявший навсегда среди российских весей

Участь Ксатса, о котором, впрочем, Айхен и слышать не слыхивал, ему никак не улыбалась. Во-первых, он падал в океан, поэтому рассчитывать на любопытного ребенка, который ненароком его спасет, никак не приходилось, во-вторых, на «скорую помощь» рассчитывать тоже было нечего ни при каких обстоятельствах.

Прямое попадание разметелило вдрызг правый борт, уничтожив практически все вооружение — хорошо хоть боеприпасы к тому времени почти все вышли, но и те, что оставались довершили содеянное, превратив в сплошную кашу один из двигателей и напрочь разрушив систему навигации.

Какая хорошая штука автопилот понимаешь только тогда, когда он перестает работать, в иных ситуациях его просто не замечаешь, а без автопилота нормально управлять кораблем может только такой асс, как Эрдр. Ну или Хайллер, который, кажется, родился в пилотском кресле.

Айхен никогда не был шибко хорошим пилотом, поэтому в его руках и без того израненный корабль трясло и кидало из стороны в сторону так, что система регуляции перегрузок едва-едва справлялась. Хорошо еще она была исправна, иначе — принц знал это наверняка — у него давно бы уже мозги вылезли из ушей.

Он был маленькой яркой звездочкой, одной из многих, чье падение этой ночью наблюдали жители маленькой ненецкой деревни, расположенной всего-то на всего в ста километрах от Нарьян-Мара. Маленькая звездочка вспыхнула и огненной кометой рухнула в воды Баренцева моря, расколотив в мелкую крошку довольно толстый лед в радиусе более ста метров.

Удар о лед и прохождение через атмосферу Земли не прошло для израненного кораблика бесследно. В воде он начал разваливаться. Айхен едва успел облачиться в тяжелый скафандр, больше, конечно, приспособленный под вакуум, чем под давление водных масс, но необходимой прочностью обязанный обладать… Обязанный!

Принц успел катапультироваться с корабля всего за несколько секунд до взрыва, поэтому его здорово подбросило вверх и в некоторой степени помогло скорее подняться на поверхность воды.

Небо по прежнему заливало зарево, расцвечивая в зловещие оттенки черную воду и ледяные поля. Некоторое время Айхен просто лежал на спине и смотрел в небо, вспоминая, в какой именно момент вынужденно покинул бой, и в каком состоянии его оставил. Удивительное дело — но не в таком уж безнадежном.

Не везет. Просто не везет! Нужно же было сойти с дистанции, когда только-только можно было почувствовать себя побеждающим, а не отчаянно обороняющейся обреченной на неизбежную гибель жертвой.

Шлем с круговым обзором пошел на дно леденющего моря, а кажется его сенсоры все еще сжимают виски. Стоит закрыть глаза — в них все еще пыхает ослепительное синее сияние, скачут цифры, на которые все равно некогда обращать внимание и судорожно носится от объекта к объекту прицел. Мышцы еще напряжены, руки так и тянутся к пульту управления, а в душе еще горит мальчишеский азарт, рвущийся в бой.

Обидно! Как же обидно!

Едва-едва начало что-то получаться, только-только вошел в струю, вписался в бой, понял, что надо делать, и вот пожалуйста — послушный мощный корабль превратился в груду искореженного металла, а сам он как поплавок болтается по черным и мрачным волнам. Как в колыбели. Однако же, как растянулась линия фронта! Ее уже и линией-то не назовешь — войска рассредоточились чуть ли не по всей системе. Наверное, иначе и быть не могло, слишком многочисленными были эти войска. Сам Айхен то оказывался вблизи Земли, то где-то возле тяжелых холодных планет, самых далеких от солнца. И конечно, когда его подстрелили, он едва дотянул до обитаемой планеты, еле-еле, между прочим, не попал под притяжение звезды.

Внезапно накатила безумная радость — жив! Все-таки жив! А ведь надежды на это было так мало! Да не было ее вовсе! Айхен вспомнил, как в поте лица трудился над терминалом телепорта, вспомнил серый аморфный шар, который никак не возможно было воспринимать разумным, вспомнил как ставшая вдруг невидимой страшная сила нанесла первый удар… Как же давно это было! Как будто много лет назад, а ведь прошло всего несколько часов. От начала — и до конца. Хотя на самом-то деле конца ТАМ, конечно, еще не видно…

Принц проверил запасы воздуха в скафандре, ужаснулся и принялся соображать в какую сторону плыть.

Ночь. Холодное море от горизонта до горизонта. И сориентироваться, где может быть суша нет никакой возможности.

Вот смешно будет, если он здесь утонет!

Айхен перевернулся в воде вертикально и включил фонарь. Тонкий луч света пробил кромешную тьму, ударился о глыбу льда, соскользнул и улетел в бесконечную даль. Так. А что у нас с другой стороны? То же самое… Весело, ничего не скажешь.

Кислорода хватит на двое условных суток, это, безусловно, хороший запас, но для космоса, когда есть возможность отослать сигнал бедствия и витать себе тихонечко, наслаждаясь видами в ожидании помощи. А сколько придется плавать по этому льдистому морю? До бесконечности.

Айхен побарахтался еще какое-то время в воде, разбивая тоненькую ледяную корочку, которой вода уже начала покрываться, научился двигаться в неудобном скафандре и кое-как поплыл в сторону ледяного поля, казавшегося довольно близким. Может быть, удастся выбраться из воды?

Плыть было ужасно тяжело. Казалось, море замерзает просто на глазах. Стоило разбить ледяную корочку и чуть-чуть проплыть вперед, как приходилось снова колотить руками перед собой, наподобие ледоколу. В иные моменты Айхену казалось, что он совсем не движется с места и весь его пыл уходит только на то, чтобы не вмерзнуть в лед.

Спустя несколько часов, становившиеся все более редкими вспышки на небе прекратились. Или сражение кончилось — и кто его знает чем?! Или просто планета повернулась так, что сражения уже не было видно.

Айхену успели осточертеть черная вода, лед и звездное небо, он все время куда-то тупо плыл, стараясь не думать, что кислородные ресурсы скафандра истекают, но все-таки заранее уже начиная мерзнуть. Скафандр не утонет, даже если жизнеобеспечивающие функции умрут совсем. Скорее всего его не раздавит льдами, если он вмерзнет. Только когда кончится воздух, придется открыть шлем. А за бортом мягко говоря не жарко…

И несколько лет спустя местные жители выковыряют изо льда труп инопланетянина, весьма хорошо сохранившийся, чтобы можно было его препарировать и покопаться в кишках.

Айхен активнее заработал руками, хотя чувство, что он не движется с места не оставляло его. Впрочем, скоро ему удалось таки достичь ледяного поля. И что? Он попытался уцепиться за край, но край обламывался, и Айхен плюхался в воду раз за разом, рискуя оказаться с головой подо льдом, что означало самую что ни на есть верную погибель. Он старался не паниковать, он пытался включить мозги и придумать, как ему выбраться, но — то ли мозги не включались, то ли выбраться своими силами было просто невозможно. В конце концов Айхен перестал кидаться на краешек ледяного поля и занялся разрушением коварно подбирающейся к нему тонкой ледяной корочки. Только бы не вмерзнуть! Это будет точно конец!

Казалось, утро в этой местности не собиралось наступать в принципе, но время шло своим чередом, не считаясь с желаниями всяких там пришельцев, и рассвет наступил тогда, когда ему и было положено. И был он сереньким и мрачным. Небо на востоке стало светлее, потом зарозовело и, наконец, о чудо, над искристым белым снегом показалось маленькое, тусклое и безумно далекое солнце, которое не то что греть не собиралось, но и светить как следует откровенно ленилось.

В какой-то момент измученный Айхен заснул, а когда проснулся, то не смог даже пошевелиться. Коварная ледяная корочка добралась до него, окружила со всех сторон, и была она уже такой прочной, что вырвать из нее левую руку оказалось совершенно невозможно. К счастью, с превеликим трудом удалось вырвать правую. Иначе, Айхен, спеленатый, как младенец, просто задохнулся бы, не имея возможности снять шлем, когда в скафандре закончился бы воздух.

Позже Айхен говорил, что это было самым тягостным испытанием в его жизни… Он потерял возможность двигаться, он вмерз в лед, который, слава Богу, в какой-то момент хотя бы прекратил утолщаться, оставив на воздухе правую руку и шлем скафандра. Айхен засыпал, просыпался, питался безвкусной жидкостью из трубочки и, извиняйте, справлял нужду в специальные резервуарчики, которые по мере заполнения отстреливались в окружающую среду. Он впадал в панику, успокаивался, говорил сам с собой вслух, громко проклиная свое невезение.

Одно обстоятельство радовало — времени для того, чтобы даже самый глобальный бой успел закончиться было предостаточно. Звероноидов видно не было, значит они проиграли и уничтожены. Или убрались восвояси.

Жив ли Хайллер?

Наверное, жив. Были ли в истории случае, когда погибал главнокомандующий победившей армии? Может и были, но крайне редко.

Сейчас он, вместе с Вэгом и Лин сидит на базе и, возможно, вспоминают о нем и об Эгаэле. О погибших героях. Потом они отправятся на Эрайдан. Капитан за ручку с принцессой. Победители, законные и желанные правители, которых будут встречать с фанфарами.

День отгорел и ухнул во тьму. Пришлось снова включить фонарь, и не затем, чтобы что-то увидеть, а потому только, что невероятно жутко торчать одиноким пеньком в кромешной темноте. Кажется, что смерть подступает близко-близко, готовится схватить и раздавить, а пока горит свет — она не подступится… Глупо, конечно. Вероятно, на свет явилось огромное грязно-белое чудище, обнюхавшее шлем, толкнувшее его когтистой лапой и попробовавшее на зуб. Шлем не поддавался, за прозрачной поверхностью хлопало глазами некое существо, на вид мягкое и съедобное, но к сожалению недоступное. Чудовище обиженно зарычало и уковыляло прочь.

По приблизительным подсчетам прошло более двух суток, когда даже очень глубокое дыхание перестало добывать для мозга достаточное количество кислорода. Когда голова начала кружиться, перед глазами полетели темные мушки, а сознание поплыло в неведомые дали, Айхен решился на отчаянный шаг и открыл шлем.

Свежайший, чистейший воздух ошеломил его и обжег исстрадавшиеся легкие.

О боги, как же здесь было холодно! Айхен, взбодрившийся от чистого воздуха и морозца вышел из состояния сонного отупения, в котором пребывал уже довольно давно и принялся орать изо всех сил.

Батареи обогрева работали на полную мощность, но по большому счету они отапливали окружающую среду. Шевелиться и как-то греться движением Айхен почти не мог. Волосы его моментально смерзлись сосульками, отрастающая щетина на щеках и подбородке покрылась инеем, дыхание, казалось, замерзало, не успевая отрываться от губ и падало в воду холодным тяжелым туманом.

За что же ты мстишь, милая, дорогая планета? Весь если бы не я, плохо бы тебе пришлось!

Энергия уходила из батарей с невероятной скоростью, одно время принц подумывал, что с наступлением темноты не стоит, наверное, включать фонарь. Он твердо намеревался так и сделать, но как только сгустились сумерки все-таки включил свет, полагая, что остаться в кромешной тьме еще хуже, чем замерзнуть.

А стоит ли орать? Стоит ли размахивать рукой, не позволяя ей вмерзать в лед? Если он упал точнехонько в середину ледяной пустыни, никто его не найдет. Раз уж раньше не нашли, то почему бы вдруг теперь? И жить ему на таком морозе даже если обогрев скафандра еще какое-то время продержится — несколько часов от силы. И уже даже не просто холодно, руки-ноги коченеют с мучительной тупой болью, так что малейшее шевеление пальцами приравнивается к подвигу. А голова уже даже не болит — ее просто нет. И думать больше нечем. И нечем злиться. Нечем переживать, ругаться… Разве что где-то в самой глубине замороженных мозгов бьется тоненький импульс, заставляющий шевелиться через немогу и разлеплять смерзающиеся ресницы: как только уснешь — тут тебе и конец. Хотя… Должно быть, чем скорее, тем лучше!

Айхен уже почти засыпал, когда по глазам его полыхнула вспышка света. С трудом он разлепил смерзшиеся ресницы и увидел прямо перед собой лохматое чудище, которое зарокотало, больно схватило его чем-то шершавым за голову и начало жадно ощупывать.

Вспоминая недавно пытавшегося его пожрать грязно-белого зверя, принц захрипел, и, не слыша чьей-то злобной ругани, попробовал вяло отбиваться свободной рукой. Видимо, не слишком успешно, потому что жесткое и шершавое совсем не пострадало и только приложило Айхена по носу. Весьма ощутимо.

Резкая боль полыхнула алым по глазам. Теплая кровь приятно согрела губы. Айхен удивленно слизнул ее, поднял глаза и вдруг различил в лохматом чудище бородатого и краснорожего аборигена, укутанного с ног до головы в меха и очень злобного на вид.

— Говорил тебе, Серега, не надо идти! — орал абориген, — Он же чуть зубы мне не повыбил варежкой своей железной!

— Кончай орать! Помоги лучше… Тяжелый, зараза, — бормотал второй, пытаясь поудобнее ухватиться мокрыми рукавицами за айхенову шею, — Надо его вытащить из этого… скафандра…

Они ухватились вдвоем — один за шею, другой за голову, и скорее всего удушили бы принца из лучших побуждений, потому что просто так вытащить его из скафандра они, конечно не смогли бы, но Айхен, поняв, что к чему, поспешил от него избавиться сам.

Как улитка из раковины он выскочил из осточертевшего скафандра, и рухнул на потерявшего равновесие одного из аборигенов. Его подняли, укутали в безумно вонючую шкуру какого-то животного и сунули в рот железное горлышко фляжки. Один глоток и у Айхена глаза выскочили из орбит. Он поперхнулся, закашлялся и схватился руками за горло, уверенный, что его решили напоить расплавленным металлом. А потом горячая волна достигла желудка и сведенные судорогой мышцы вдруг сами собой блаженно расслабились.

Одна из бородатых красных рож усмехнулась и произнесла:

— Ну, может, жить будет.

— Ага, — подтвердила другая, — Их, космонавтов готовят как надо!.. Только чего вот, падлы, бросили-то его? То ведь фигарят на своих вертолетах, разыскивают, а тут взяли — и бросили? Он же в лед вмерз! Еще немного и помер бы!

— Ты как думаешь, нам премию за него дадут?

— Ага. Догонят и добавят.

Абориген хрипло рассмеялся.

— Ну в газете-то напишут…

— В газете, пожалуй, напишут. В «Нарьян-Вындер».

Айхен, разумеется, не понимал ни слова, но его на данный момент это волновало мало. Ему становилось тепло и он засыпал — а может терял сознание — спокойным и счастливым, наивно полагая, что все неприятное для него уже позади. Хотя на самом деле в тот момент он не думал вообще ни о чем.

Сначала по причине абсолютного и безнадежного незнания языка, а потом просто потому что к слову не пришлось, Айхен так и не узнал никогда, что как минимум дня три барахтался в полукилометре от берега Новой Земли. По крайней мере, свет от его фонаря зимующие на станции метеорологи видели никак не меньше трех дней.

Сначала мужики не верили глазам своим, решив, что допились до белой горячки, потом они уверились, что на льду в самом деле что-то светится и начали готовить к поездке снегоход, мотор которого никак не хотел заводиться, и с которым пришлось провозиться черт-те сколько времени на морозе!

В процессе вытаскивания утопающего — или вернее, замерзающего — Серега потерял варежку, но, что характерно, ничуть об этом не жалел. Ибо спасти человека от верной гибели было ему радостно и приятно и стоило даже не таких малых жертв.

Спасенный человек долгое время пребывал без сознания, горел от высоченной температуры и бредил на непонятном языке. Метеорологи попробовали было вколоть ему антибиотики, но, видимо, у космонавта была на них аллергия… едва не окочурился… После этого решено было лечить его народными средствами — от греха подальше — и просто ждать, выкарабкается он или нет с сознанием того, что сделали для него все, что могли.

Серега съездил в близлежащее селение и привез какие-то сушеные травки, которые следовало заваривать и вливать больному в рот, но лучше всего ему помогал спирт. Внутренне и наружно. И слава Богу — потому что иными лекарствами метеорологи и не обладали.

Таким образом, иностранный космонавт перманентно пребывал выпимши или с похмелья, но вроде как все-таки постепенно шел на поправку. Конечно, не так уверенно, как это могло быть, имей он возможность лечиться антибиотиком, но все-таки!

— Вот из ю нейм? — спросил его Серега, в один из моментов, когда космонавт, казалось, пребывал в проясненном сознании, — Кам ю фром?

Никакой реакции.

— Шпрехен зи дойч? — вопрошал Леха, — Это… как его… Парлямо итальяно? Испано? Португало?.. Да кто ж ты такой, мать твою за ногу?!

— Странный он какой-то, — чесал в бороде Серега, — Английский — международный язык, сейчас его каждая собака знает. Неужели он не понимает, что такое «вот из ю нейм»?!

— Не врубается, наверное, — пожимал плечами Леха, — Не знает еще на каком он свете…

И это была истина.

Никогда в жизни Айхену еще не было так плохо!

Разве что на Ко-оне… Но на Ко-оне, по крайней мере, это не было так ДОЛГО!

Бородатые и красномордые заливали в него какую-то дрянь. Либо спиртное либо что-то жутко горькое. И то и другое ударяло в голову, мутило рассудок и уносило в темные дали, где он качался среди звезд в горячих маслянистых волнах, в которых периодически тонул, отчаянно барахтаясь, и все равно захлебываясь и уходя на дно.

Аборигены пытались с ним говорить, видимо мучались любопытством, кого выудили на свою голову, но тщетно. Айхен изображал полное непонимание — напрягаться и пытаться налаживать общение у него не было никакого желания. Когда ему стало лучше, он пытался придумать, что делать дальше, но ничего конкретного не приходило в его голову. Ладно, рассуждал он, встану на ноги, тогда разберусь. Что-нибудь да придумаю. Раз уж с Ко-она удалось выбраться, то уж отсюда — как нечего делать.

Принц жутко отощал, зарос уже вполне приличной бородой, волосы сбились колтуном и был он ужасающе, невероятно ГРЯЗЕН! К тому моменту, когда он впервые самостоятельно смог подняться на подгибающиеся от слабости ноги, он был один к одному — метеоролог. Все равно как родной брат Сереге и Лехе. И такой же вечно пьяный, как и они.

— Каша с тушенкой. Ка-ша!

Палец указывает на миску с едой.

— Рыба. Ры-ба!

Палец указывает на какого-то плоского засушенного представителя местной фауны.

Слово «рыба» принцу удалось повторить легко, что вызвало у его учителей неподдельный восторг.

— Не безнадежен! — провозгласил Леха, — За это надо выпить!

— Бу-тыл-ка! Спирт! Ста-кан!

В субботу его повели в БА-НЮ, некое жуткое место, снабженное огромной железной ПЕ-ЧЬЮ, отапливаемой УГ-ЛЕМ, на которой грелась ВО-ДА.

Эта ВО-ДА в сочетании с МЫ-ЛОМ и МО-ЧАЛ-КОЙ (совершенно невозможное слово!) совершили чудесное действие, очистив кожу ничуть не хуже, чем обычный молекулярный душ.

По примеру своих друзей метеорологов Айхен прополоскал в мыльной воде свой заскорузлый пилотный костюм и одел зеленые пятнистые штаны и полосатую майку — ТЕЛЬ-НЯШ-КА! еще одно невозможное слово — которые щедрой рукой выдал ему Серега.

Однажды к домику подошло чудище, имевшее название МЕД-ВЕДЬ. Леха вышел на крыльцо с РУЖЬ-ЕМ и выстрелил в воздух, чудище с обиженным ревом уковыляло прочь.

Дни и ночи — и ничего не меняется. Белый снег. Ледяной ветер. Бесконечная ледяная пустыня. Маленький бревенчатый домик, окруженная заборчиком круглая полянка с вышкой и железными дырчатыми ящиками. Бубнеж из облезлого агрегатика под названием РА-ДИО.

Мир вне времени.

От нечего делать Айхен учил язык, слушал радио, заставив себя запастись терпением и не изводиться по поводу того, что пока он хлещет с метеорологами спирт, в цивилизованном мире вершатся великие дела.

К тому моменту, когда солнце стало чуток поярче и снег под стенами дома покрылся хрустальной корочкой, Айхен уже вполне прилично мог беседовать с аборигенами и даже вполне понимал, о чем вещает это пресловутое радио. Вещает — а не просто бубнит!

— Весна! — с удовольствием сказал однажды Леха, выходя из избы, и снимая несмотря на лютый мороз, шапку, — Ну дождались, слава Богу.

— Можно уехать? — осторожно спросил его Айхен.

— Еще нет… В начале мая смена прибудет. Терпи, космонавт.

Чем занимались метеорологи, ради чего просиживали бесконечную полярную зиму в небольшой избушке вдали от цивилизации, так и осталось для Айхена загадкой. Они бродили по круглой полянке, глядели на какие-то приборы, потом общались по рации с «большой землей». Когда Айхен предложил им однажды вызвать для него какое-нибудь транспортное средство, метеорологи изумились неподдельно, потом заявили, что это никак не возможно. Почему? Да нельзя и все! Не поедет никто. Ждите, пришелец, начала мая. Когда смена прибудет. А до мая еще…

На стене висит календарь. День, когда прибудет смена обведен красным.

В середине апреля из-под снежного покрова показалась земля. Крохотные желтые островки на горках. Кусочки жизни живой в мире бесконечного холода. Земля… То, что под ногами — земля, и планета называется Земля. Вот ведь выпендрились!

— Здесь бывает тепло?

— Бывает. Летом. Тогда травка появляется цветет все кругом. Красиво… Только мы-то эту красоту видим редко. Как только ледоколы лед поломают поплывем в Салехард… А оттуда вертушкой в Надым. Я там живу.

— Надым — это что?

— Город.

— Мне Москва.

— Ха! И чего всем сдалась эта Москва? Тебе-то туда зачем?

На самом деле теперь уже по большому счету не за чем.

Объясняться сложными предложениями Айхену все еще было затруднительно. Понимать язык легче, чем говорить на нем. Тем более язык здешний такой сложный, что голову сломаешь.

— Человек, который найти в Москве… Домой.

Серега кивнул. Понял.

Когда-то он спросил Айхена:

— Откуда ты родом?

Айхен долго молчал, а потом поняв, что не сможет придумать что-то правдоподобное, мучительно молвил:

— Не могу сказать.

Это был странный ответ, но Серега почему-то им удовлетворился. Не можешь — значит не можешь. И перестал спрашивать.

Замечательные люди эти метеорологи!

Однажды по пьяни, воспылав любовью и доверием к своим друзьям Айхен заявил, что он инопланетянин и метеорологи спели ему замечательную песню про бухгалтера Иванова, который оказался вовсе не бухгалтером, а «чужезвездным гостем».

Сначала Айхен пытался подпевать:

«Он не бухгалтер, нет, он чужезвездный гость,

Застрявший навсегда среди Российских весей

Он звездолет разбил и здесь ему пришлось

Всерьез овладевать важнейшей из профессий».

А потом — когда начал трезветь — такая тоска взяла. Смех смехом, а как из этих весей выбираться, если Машу с ее катером и мощной рацией не удастся отыскать? Время идет, месяц за месяцем, хорошо если солдатик решил остаться на Земле, а если нет? Если вознамерился и дальше самоотверженно защищать галактику? Тогда все — точно придется овладевать «важнейшей из профессий».

«И плачет Иванов, и воет и рычит,

Пиная сапогом проклятую планету

И глядя на него вселенная молчит,

Лишь одинокий фавн играет тихо где-то».

…В первых числах мая к небольшой пристани, расположенной в полукилометре от дома пристал кораблик, привезший метеорологам смену.

— А это кто? — удивился седой, всклокоченный мужик в капитанской фуражке с обломанным козырьком.

— Космонавт, — пожал плечами Серега.

— А-а.

Ухмылка в бороду и больше вопросов нет.

Плыли долго. Пристали к каким-то маленьким пристаням. Брали груз, отдавали груз… Брали людей, высаживали людей…

Леха проживал в Салехарде, а Сереге предстояло следовать дальше, в Надым. И не ехать, а лететь.

— Переночуешь у меня, — заявил Серега пришельцу, — потом договорюсь, чтобы отвезли тебя в Коротчаево. Там сядешь на поезд. У меня друган работает в трансагентстве, сделает тебе билеты без документов.

Подозрительная агрегатина сине-желтого цвета дребезжала и тряслась. Айхен думал — она не взлетит. Взлетела. И, как не странно, долетела до самого Надыма вполне благополучно, хотя, казалось с большим трудом преодолевала встречные потоки воздуха и в иные моменты грозилась развалиться на части.

Серега зазвал пришельца к себе ночевать, сбегал к «другану» и договорился, чтобы Айхену выписали билеты до Свердловска, а от Свердловска до Москвы.

До Коротчаево ехали весь следующий день на устрашающего вида машине, называвшейся «Урал». Едва не опоздали на поезд.

Всего на дорогу до Москвы требовалась чертова куча денег о чем «чужезвездный гость», конечно, не подозревал, а потому не оценил должным образом жертву Сереги и Лехи, скинувшихся из свежеполученной зарплаты не только на билеты, но и малек с запасом, чтобы в долгой дороге с голоду не помереть.

Айхен, впрочем, аккуратно переписал их адреса — русские названия вельзарельским языком — намереваясь, если только благополучно доберется до дома, доказать сердобольным землянам, что доброе дело не всегда наказуемо.

Чтобы по настоящему проникнуть в какое-то мировое сообщество, надо вот так практически без гроша в кармане и не имея никаких привилегий перед местными жителями проехать по нему практически из конца в конец на ПОЕЗДЕ. Самолет — это игрушка для богатых и ленивых. Вошел — вышел, был север — стал юг.

От Коротчаево до Свердловска два дня пути. Весь первый день — местность совершенно дикая, одна сплошная тундра, без конца и края, полустанки, выглядящие давно покинутыми, мимо которых поезд пролетал без остановок, зловещие остовы каких-то ржавеющих металлических конструкций… Потом как-то внезапно обстановка изменилась. И к лучшему. Айхен проснулся, выглянул в окошко и с радостью увидел, что в окружающем мире затеплилась какая-то жизнь. Тундру сменили леса. Появились маленькие облупленные станции с аккуратными старушками, торгующими дико вкусными пирожками, картошкой с укропом, жареной курицей и солеными огурцами. Пожилая проводница, такая обширная, что с ней в узком коридоре не разминуться носит чай, другая — такая же — водку и пиво из вагона ресторана. Но и водку и пиво лучше на станциях покупать — дешевле.

После двух дней в пути не то, что соседи по плацкарту, весь вагон — в приятелях.

— Ну что, — говорит крепкий парень в камуфляже, чьи предплечья украшают два огромных синих якоря, — За полярников?

Айхен чокается с ним граненым стаканом, на четверть наполненным водкой, которая по сравнению со спиртом метеорологов, сущая водица.

Еще перед дорогой Айхен вместе с Серегой придумал себе легенду, якобы он — метеоролог из Швеции, зимовавший в этом году вместе с русскими. Метеоролог — понятие универсальное, все знают, что такие есть, но никто не знает толком, чем они занимаются во время своих зимовок. Одни думают, что чем-то секретным, другие — что ничем, только спирт жрут.

Однажды Серега, будучи в подпитии, выдал такую фразу:

— Моделирование общей циркуляции атмосферы и исследование погодообразующих процессов синоптического масштаба! Во! А если короче, то предсказываем погоду. То есть, когда дождь, когда снег.

Айхен воздержался от дальнейших расспросов.

На прощанье Серега посоветовал ему поменьше болтать, не сходить с поезда нигде, окромя Свердловска и опасаться попадаться на пути людям в форме, именуемым «ментами».

А крепкий парень в камуфляже — настоящий полярник. Моряк с какого-то навороченного атомохода (знать бы еще, что такое атомоход), отправляющийся в отпуск, к жене, в некий Каменск-Уральский.

— А ты теперь к себе, в Швецию?

— Угу. В Москву. А оттуда самолетом — в Швецию.

— А я в Москве так и не побывал еще… Как там в Москве-то?

— Я там тоже еще не был.

— А-а… А В Швеции у вас? Хорошо?

— Хорошо.

— Да, в Швеции должно быть хорошо… Выпьем что ли за Швецию?

Выпили и за Швецию.

За время этой поездки, Айхен узнал о стране, в которую попал много нового и интересного, такого, чего из радиоприемника не слышал никогда. Пассажиры то ли от нечего делать, то так было заведено, обсуждали «российские порядки» и почему-то все время призывали в свидетели тихого шведа, как независимого эксперта, когда спор заходил в тупик или дело приближалось к драке.

«Свердловск» почему-то на самом деле именовался Екатеринбургом. Только после того, как новый знакомый крепкий парень в камуфляже, звали которого, кстати говоря, Виктором, убедил его, что Свердловск и Екатеринбург суть одно и то же, Айхен отважился покинуть поезд. С его-то знанием языка и национальной специфики еще бы и заблудиться!

Виктор пересел в электричку до своего Каменск-Уральского, а Айхен отправился смотреть город.

Вокзальные часы показывали два часа дня. Его поезд на Москву должен был отправляться в восемь вечера, сидеть на перроне — с тоски умрешь.

По сравнению с Нарьян-Маром и иными селеньями, мимо которых шел поезд, Свердловск или, как выяснилось — Екатеринбург (язык сломаешь), показался огромным и многолюдным.

Айхен вышел из вокзала, огляделся по сторонам и тут же попал в поле зрения к пресловутым «ментам», тем самым, которых Серега наказывал беречься, как огня.

Герой галактической войны здорово струхнул, когда облаченный в форму представитель местной власти вальяжно подошел к нему и небрежно вскинув руку к козырьку пробормотал что-то невразумительное себе под нос.

Айхен вдруг напрочь забыл русский язык и почему-то поинтересовался на межгалактическом:

— Простите, что вы сказали?

Представитель власти как будто прекрасно понимал межгалактический, грозно рявкнул:

— Документы предъяви, оглох что ли?

Документы… О это страшное слово — документы!

Как будто все свою жизнь Айхен только и делал, что разъезжал по России-матушке без документов, он сделал профессионально жалобное лицо и принялся рыться по карманам.

— Я… тут… — забормотал он, пытаясь припомнить что в подобных обстоятельствах велел ему врать Серега, — Я от группы отстал… Паспорт у экскурсовода… Вот у меня билет есть на поезд…

Мент повертел в руках билет, прочитал внимательно.

— Мистер Ларсен? — вопросил он с сомнением разглядывая абсолютно скандинавскую физиономию принца вельзаельского, основательно потрепанную зимовкой в тундре и все-таки не бомжовую, и Господи упаси, не чеченскую!

— Так точно! — улыбнулся Айхен, гордясь своим чудовищным акцентом.

— А где группа?

— В городе.

— Та-ак… Будем ждать… А экскурсовод ваш получит… взыскание… Не имеет он право паспорта при себе держать.

Представитель власти старался быть вежливым — перед иностранным гостем, и все-таки некоторые сомнения терзали его бдительный ум.

Рожа у задержанного, слегка помятая после поезда, джинсы — что потертые, так это вроде как модно там у них, но как будто с чужого… ну не плеча, а чего там? Ноги? Кроссовки опять-таки весьма видавшие виды, и — опять-таки — парню явно велики… А самое главное — ну на хрена буржуинам путешествовать поездом в этакую даль?!

Единственное, что смущает — рожа не нашинская! Ну не нашинская и все, хоть убейте!

— Пройдемте! — нахмурившись велел представитель власти.

— Куда?! — ужаснулся Айхен.

И получил исчерпывающий ответ:

— Куда следует!

«А если загребут, так не ерепеньяся, а то отметелят так, что будешь потом всю жизнь на лекарства работать» — прозвучал в голове наставительный голос Сереги, и Айхен счел за благо поплестись вслед за «ментом», к тому же у того остался его билет на поезд.

— Это что еще за хиппи? — ухмыльнулся более молодой мент, бродивший у двери в отделение.

— Утверждает, что швед.

— Швед?! Ага, если этот — швед, то я пришелец из космоса.

— Без документов шлялся. Вот его билет. Подержим пока у себя. а ближе к восьми дадим объявление по радио. Может явится кто за ним.

— Ага, как же, — снова ухмыльнулся молодой и легонько пихнув Айхена в плечо, скомандовал:

— Давай топай!

Столь фамильярное и грубое обращение с особой королевской крови, а так же тот факт, что в глубине окрашенного в мрачный зеленый цвет помещения призывно распахивала дверь некая КЛЕТКА, подвигли Айхена на сопротивление.

Что будет, если в этой клетке его запрут? И откажутся выпускать? Зубами решетки не перегрызть, оружия при себе нет никакого, и в восемь вечера — и уж ему это известно лучше, чем кому бы то ни было — никто за ним не придет и не выручит!

Айхен приготовился к бою, но вывести из строя молодого мента оказалось неожиданно просто. У парнишки оказалась настолько плохая реакция, что он потерял сознание даже не успев понять, что произошло, стукнулся затылком о стенку и сполз на пол. К тому времени старший товарищ уже успел отойти на достаточное расстояние. Айхен, выглянув за дверь отделения, увидел, как тот неспеша шествовал к перрону.

Ну и куда теперь? В город? Устроят облаву… Билета нет… Да и нельзя теперь дожидаться того поезда…

Сколько у него времени? Минут пятнадцать-двадцать, пока юнец не придет в себя и не забьет тревогу. Как бы там ни было, а из города надо убираться, как можно быстрее, и как можно дальше. И на данном этапе — все равно в какую сторону. Какой-то поезд с сидячими местами, казалось, готов был тронуться с минуты на минуту и Айхен не спеша вошел в него и уселся на свободное место близко к проходу.

Ну давай же, отчаливай!

Поезд послушался, сомкнул двери и поехал неведомо куда.

На конечной станции, называвшейся Нижний Тагил, Айхен зашел в привокзальный магазин и купил новую рубашку и кепку с большим козырьком. Не абы что, но хоть какая-то перемена внешности.

В то время, как он бродил по пыльным улицам, любовался гордо выставленными на показ устрашающими машинами для добычи полезных ископаемых и заволокшими полнеба красно-бурыми дымами, испускаемыми неким заводом, поезд Свердловск-Москва благополучно отбыл по назначению.

Купив в круглосуточной магазине булку и пакет кефира, принц расположился на лавочке в парке — так, чтобы с дорожки его не было видно — и принялся считать мелочь, прикидывая сколько булок и кефира сможет купить, прежде чем оная мелочь иссякнет. Печально, очень печально — не сгорел, не утонул, не замерз, не был заперт в клетку, так помрет с голоду.

На той же самой скамейке, взгромоздившись на нее с ногами и усевшись на спинку, располагалось существо неясного пола, одетое почти так же, как Айхен — в просторные джинсы, просторную рубашку и потрепанные кроссовки, даже кепка на голове существа была точно такая же. Существо потягивало пиво и с любопытством взирало на айхеновы мятые десятки.

— Больше никаких спасенных планет! — с вызовом сказал существу принц, — Провались они все! И гори они!..

— Ты что — иностранец что ли? — удивилось существо по-видимому, все-таки женским голосом, — Такой акцент дурацкий…

— Нет, я пришелец из космоса.

— А-а…

Существо спрыгнуло с лавочки, неспешно подошло и внимательно осмотрело принца с ног до головы.

— Вписаться негде? Можешь ко мне.

Ее звали Юля, она жила с родителями неподалеку от парка, училась в богословском колледже и два раза в неделю посещала школу каскадеров в Екатеринбурге.

Все это Айхен узнал по дороге от парка до ее дома.

Когда поднимались на лифте на последний этаж башни, Юля сообщила, что маму зовут Лидия Михайловна, папу — Дмитрий Алексеевич, сестру — Таней, а кота Фомой. Сразу запоминать не обязательно — можно в процессе.

Айхен хотел спросить, не будет ли против почтенное семейство его появления у их очага — но не спросил. В конце концов Юля должна знать, что делает, а ему куда приятнее будет ночевать под крышей и возможно даже на кровати, чем на лавочке в парке.

Когда они вошли почтенное семейство пребывало на кухне за ужином.

Появление Юли с приятелем сомнительного социального положения не вызвало у них абсолютно никаких эмоций.

Лидия Михайловна, молодая еще женщина в роскошном парчовом халате, ответила Айхену улыбкой на улыбку, освободила место на угловом диване (спихнув с него толстого кота) и поставила на стол дополнительную тарелку с жареной картошкой и сосисками.

— Вам сколько? Две или три?

— Две, — на всякий случай сказал Айхен, а сосиски оказались удивительно вкусными, таких можно было слопать штук пять, а то и больше.

У него спросили только имя — Айхен, так Айхен — и автоматически включили в состав семьи.

На кухне под потолком негромко работал телевизор, в котором вычурно одетые мужчины сражались странным, видимо, старинным оружием.

— Обожаю «Три мушкетера»! А ты? — шепотом спросила Юля.

Айхен жевал сосиску и ничего не ответил. Так вот скажешь — что не знаешь никаких «мушкетеров», обидится еще…

Мушкетеры на экране запели, и Юля вместе с Таней радостно подхватили песню, точно повторяя за актерами не только слова, но и все интонации.

После ужина Юля утащила гостя в свою комнату и плотно прикрыла дверь. В комнате стояла широкая продавленная кровать, письменный стол, заваленный книгами и платяной шкаф.

Юля сунула в приемник магнитофона кассету.

— Кельтскую музыку любишь?

— Люблю, — на всякий случай ответил Айхен, усаживаясь на диван.

Юля плюхнулась рядом с ним.

— Ну, рассказывай! — велела она.

— О чем?

— О чем-нибудь! Только чтобы было интересно.

Айхен не знал, что могло бы быть интересно Юле, поэтому рассказал как мог подробнее о битве в космосе, и от том, как упал в океан, и о метеорологах и о ментах. В процессе рассказа Юля открыла окно, уселась на подоконник и закурила.

— Классно! — сказала она, когда принц добрался до их встречи в парке, — Ну ты не бойся, ментам мы тебя не выдадим. Перекантуешься у меня с недельку, потом отправим тебя в твою Москву.

Юля щелчком отправила окурок в окно и вернулась на диван.

— Будет возможность, покатаешь на звездолете?

Айхен мгновение поколебался, но потом махнул рукой.

— Заметано.

Юля постелила себе на диване, ему — на раскладушке, потом проводила в ванную и выдала полотенце.

Когда принц вернулся, то застал девушку уже в кровати, с толстой книгой в руках. Рядом с ней на подушке лежал плюшевый медведь с бантом, в ногах, вальяжно развалившись, спал кот.

— Спокойной ночи, — улыбнулась Юля и погасила свет.

Айхен уселся на скрипящую раскладушку, посидел немного, потом лег и какое-то время смотрел в потолок.

Потом он поднялся и отправился к Юле на кровать.

Как и предполагалось — Юля не возражала.

И так получилось, что в Нижнем Тагиле Айхен застрял на целых ДВЕ недели. И на самом деле ничуть об этом не жалел.

Один из многочисленных Юлиных друзей шофер-дальнобойщик Шурик, согласился захватить его с собой с радостью. А тот факт, что пассажира — предположительно — разыскивала милиция, ничуть его не расстроил и даже наоборот.

— Прорвемся, — сказал он.

Правду сказать, ехал Шурик не в Москву, а в Питер, но пообещал высадить Айхена максимально близко к столице, откуда до нее можно на электричке доехать.

Юля приволокла из богословского колледжа студенческий билет, оформленный как положено, со всеми подписями и печатями. Не паспорт, конечно, но мог и сойти. Перед тем, как позволить милому другу забраться в кабину трейлера, девушка поднялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.

— И смотри, чтобы больше, таких мыслей, чтобы планеты не спасать — не было! — сказала она нахмурившись.

— Ладно, — улыбнулся Айхен, целуя в ответ ее в губы, — За каждую буду сражаться, как за свою!

Втроем в удобной и комфортабельной кабине «Вольво» было совсем не тесно и даже уютно, тем более, что Шуриков сменщик угрюмый молодой человек по имени Слава, как только выехали из города отправился спать.

— Ты как относишься к учению Кришны? — поинтересовался Шурик, как только Слава исчез за занавеской.

Айхен неопределенно пожал плечом.

— Ой, ты, пришелец, небось и не знаешь, кто это такой?.. Я расскажу пока Славка спит, он у нас шибко православный… Это чертовски круто, если разобраться. Я сам сначала не понимал…

На самом деле в Шурике, видимо, погибал прекрасный лектор, потому что рассказывал он легко и понятно, к тому же весьма грамотно — без всяких «ну» и «в общем». А самое главное не требовал от собеседника никакой реакции. Сидишь? Слушаешь? Вот и чудненько!

В процессе лекции Айхен периодически впадал в полудрему, и ему снился мудрый синелицый юноша, восседающий на слоне, и подозрительно похожий на авессийца.

Потом Шурик отправился спать, а Слава — ничего не проповедовал, всю дорогу ехал молча, через каждые полчаса вытряхивая из пачки новую сигарету.

Потом отправился спать Айхен, а потому был избавлен от продолжения леции о Кришне.

Несколько раз по пути их останавливали, проверяли документы, смотрели и Айхенов студенческий билет, но как-то без особого интереса, видимо. предполагалось, что ученый богослов никакой опасности для общества представлять не может.

Два дня пути, и Айхена высадили в Химках, прямо у железнодорожной станции, откуда — о чудо! — действительно до Москвы было рукой подать.

Шурик помог купить пришельцу билет и собственноручно посадил в поезд.

— Смотри, нигде не выходи! И через полчаса пребудешь в первопрестольную!

Они обнялись и троекратно, по-русски, расцеловались.

— Ты это… не пропадай! — сказал Шурик, — Прилетай в гости. Тебе на космической колымаге небось как нечего делать до Тагила дофигарить?

Айхен обещал и отправился в вагон.

На самом деле он так и не понял, действительно ли юные жители Тагила поверили в то, что он пришелец или просто привыкли философски относиться к любой информации. Утверждал же один из многочисленных приятелей Юли, что он эльф и живет уже на свете не первую сотню лет, да не просто так, а путешествуя по разным «параллельным» мирам. Юношу все звали Эрендилом, даже его собственная мама, потому что на имя, данное ему при рождении, юноша категорически не отзывался.

Эльф — так эльф.

Пришелец — так пришелец.

Главное, чтобы было интересно.


В Подмосковье бушует жарища, хотя лето еще не наступило.

Солнце палит нещадно. На небе ни облачка, и даже ветер — горячий, как в пустыне Сахара.

Сегодня воскресенье и на Химкинском водохранилище яблоку негде упасть от отдыхающих. Лина лежит в тенечке под деревом, лень не то что шевелиться — даже думать лень. Только глаза еще кое-как способны двигаться — провожать пролетающие по откосу туда-сюда электрички. Бедненькие люди, как им там, должно быть, жарко. И как хорошо лежать под березой и ловить животом солнечных зайчиков.

— Лин, иди искупайся, перегреешься.

— Не… не охота…

Лина плохо говорит по-русски, и — самое главное — не хочет учиться говорить. А вот читает уже почти хорошо, еще медленно, но все меньше и меньше просит расшифровать ей непонятную фразу.

Зато Паша старательно учится говорить на межгалактическом — наверное полагает, что тот ему пригодится.

— Машуль, квасу налей!

Паша тоже лежит под березой и ему тоже лень шевельнуться, как будто Маше не лень!

— Паш, пойдем искупаемся?..

— Ты иди, мне неохота.

— Ну ладно, сейчас наберу в пакет воды и окачу обоих, будете знать!

Хорошо на Земле летом.

Когда холодно, сыро и идет дождь — вспоминается самое плохое и хочется плакать, а когда солнышко и птички поют, то кажется, что все не так уж скверно, и скоро случится что-то… Что-то, что все изменит…

Невозможно ждать бесконечно… Иногда только ждать и возможно.

В ту ночь они втроем стояли у окна до утра, смотрели как занимается рассвет, ждали чего-то… Потом слушали по телевизору о комете, которая прошла так близко от Земли, что едва не коснулась ее хвостом, видели в записи полыхающее огнем небо и сердце невольно сжималось.

А об сгоревших останках чужих кораблей не обмолвились ни словом, даже вездесущие журналисты, хотя, наверное, обломков этих подобрали по полям и лесам немеренно.

Маша вспоминала, как ее ругали за выходку в поезде метро и улыбалась про себя. Должно быть, даже если на Землю будут косяками высаживаться разумные осьминоги, власти сумеют это как-то утаить, а обыватель — даже если увидит этих осьминогов собственными глазами — проглотит любую дезу.

Земля не готова к принятию ее в галактическое сообщество — и все тут! Пока умные дяди из Великого Совета не решат иначе, никакая война в космосе — которую, между прочим, нафотографировали и так эдак астрономы всех европейских стран — ситуацию не изменит. Развивайтесь, люди, выходите в космос, мы не мешаем вам, только фотографии звездных лайнеров у вас лучше всего отобрать.

Война закончилась, умные дяди пришли в себя и принялись с похвальным рвением наводить порядок. Правы они были или нет, Маше судить было сложно, им — умным дядям — наверное виднее. Только вот поставленная на уши СОГовская агентура поработала так хорошо, что разыскала и увела в неизвестном направлении припрятанный Машей в Битцевском лесу катер. Куда иначе он мог деваться?

Больше всего о пропаже катера жалел Паша.

Маша пыталась выйти на земных агентов, которые помогли бы ей связаться с какой-нибудь из баз СОГа, но не смогла найти никого! Телефон Вартана не отвечал. В квартире Петра жили совсем посторонние люди. Перепугались все что ли? Попрятались? Или это практика такая — периодически обрывать все концы? Конспираторы хреновы…

А Севелина в те дни была сама не своя, она то впадала в мрачность и лежала на диване в позе эмбриона, лицом к стенке, то начинала придумывать какие-то безумные планы, как покинуть Землю и выяснить, наконец, что стряслось с «Пауком», но чаще всего она просто ждала. Дни шли за днями, недели за неделями, месяцы за месяцами, а небо таинственно мерцало звездами, спокойное и безжизненное.

Они все погибли. Все. Поэтому не прилетели.

Об этом не говорили ни Лина, ни Маша, страшась, должно быть, облекать в форму страшную мысль.

Но по ночам плакали обе.


С грохотом мчится в Москву полупустая электричка, дачники хлынут позже, ближе к вечеру, и тогда в вагонах будет — как в крематории. А сейчас в открытые окошки задувает ветерок, ерошит волосы, треплет газеты.

Кажется, эта страна вся покрыта либо непроходимой тундрой либо непроходимыми лесами — где бы не ехал, все время в окне елки, березки, осинки, без конца и края. А вот — лес обрывается, крутой откос уходит вниз и виден берег водоема, облепленный отдыхающими. Туземцы страшно любят забираться в воду. Ну ладно еще в горячую — в этом даже есть какая-то прелесть, но в такую — холодную и грязную?! Да еще всем скопом!

Айхен закрыл глаза вспоминая родные стальные стены, мягкие полы и роботов-уборщиков, искусственную гравитацию и молекулярную ванну… Да, пожалуй чистые небеса, природа и свежий воздух тоже могут надоесть. И еще как!

Вот она — Москва.

Ну и что дальше?..

Когда Айхен отпускал Машу на Землю, он вручил ей портативный передатчик, через который должен был связаться с ней с корабля. Был разработан и запасной вариант, на тот случай, если каким-то образом выйдет из строя передатчик (случай, если у Айхена не окажется корабля, разумеется, не рассматривался). После долгих раздумий Маша назвала один из наиболее выдающихся в Москве ориентиров музей космонавтики на ВДНХ, обнаружить и опознать который, по ее мнению, запросто мог бы и не знающий расположения города и языка человек. ВДНХ знают все. Ракету, летящую в небо, можно увидеть издалека. И лесочек имеется неподалеку, где можно припрятать катер.

По пятницам — разумеется, земного времяисчисления, с двадцати до двадцати двух часов — по московскому времени, Маша должна была ждать Айхена возле взмывающего к небу космического кораблика. Достаточно ли безумен маленький солдатик галактики, чтобы регулярно ходить на место встречи несколько месяцев подряд?! Не решила ли она, что это бесполезно?

Впрочем, может быть она ЗНАЕТ уже, что это бесполезно, получив подтверждение о его гибели из рук капитана Хайллера.

Что делать тогда?

Всерьез овладевать важнейшей из профессий!

Мистер Ларсен благополучно умер, теперь в студенческом билете значится Пархоменко Алексей. Через несколько месяцев акцент сгладится, и никому в голову не придет иноземное происхождение некоего субъекта. И не к чему даже ходить сквозь лес, упившись в соплю, потому как летающая тарелка благополучно покоится на дне Баренцева моря, а переться в такую даль, чтобы упиться и поплакать резона нет, да и накладно.

С такими невеселыми, но философски спокойными мыслями Айхен прибыл в Москву, с пятой попытки сунул в турникет помявшийся билет и вышел в город.

Был вечер воскресенья.

До пятницы — жить да жить.

Да что такое пять ночей для путешественника, проехавшего на перекладных через пол России? Какие мелочи!

Принц кинул на плечо рюкзак и отправился побродить по городу. Надо бы осмотреться, поразмыслить, куда вписаться, и выяснить, где этот чертов музей космонавтики и взлетающий к небу кораблик. Юлька уверяла, что в Москве имеются такие достопримечательности, но как добраться до них не помнила, ибо посещала столицу давно.

— Любой тебе покажет, — уверила она, — Уж это все знают.

Вот и чудненько.


Две дурочки — Маша и Лина ходили к музею космонавтики каждую неделю по пятницам и просиживали у его подножья положенные два часа, минута в минуту. Весной, пока еще в это время было темно, их каждый раз сопровождал на пост Паша, с наступлением лета он только заезжал за ними к десяти.

Поначалу Севелина уговаривала Машу ждать подольше и, случалось, они засиживались до половины одиннадцатого и только уступая настоятельным требованиям Паши, соглашались уезжать домой.

— Слишком быстро он не сможет прилететь, — утешала Маша хмурившуюся девочку, — Ты представляешь, сколько у него дел!

— Но мы ведь будем ходить, пока не дождемся?

— Конечно!

Наверное, они и правда будут ходить к ракете до конца дней своих. Севелина никогда не смирится со смертью Айхена, а Маша… Маша будет дежурить на боевом посту ради нее…

Сколько бы ни было дел, какими бы важными они ни были, слишком много времени прошло… Слишком много… И надо как-то устраиваться и жить, потому что сидеть на чемоданах и ждать неизвестно чего из года в год, это уж слишком!

Как бы подвести к этой мысли Севелину? Чтобы она смирилась и поняла? Нужно время. Может быть год, а может и больше, и она смирится. Вырастет на Земле и будет считать ее родной, в конце концов это лучше, чем прожить всю жизнь на космическом корабле. Паша придумает что-то с документами, устроит так, чтобы Маша смогла Лину удочерить, он уже предлагал. Лина пойдет в школу, выучится… А Маша… А что Маша? Маша будет думать о ней и о себе, тоже устроится куда-нибудь работать, а может быть и выйдет замуж за Пашу, опять-таки — предлагал. Паша очень милый, добрый и заботливый и, кажется, очень любит их обеих…

Маша почувствовала, что у нее в который раз защипало в носу.

— Прости меня, Айхен… Если можешь, прости! Это я виновата, затащила тебя в заварушку, и ты погиб. Из-за меня. Я живу, я строю планы на дальнейшую жизнь, а тебя больше нет! Время лечит, я знаю. Все будет хорошо. Когда-нибудь. И ради себя, и ради Лины нужно стараться жить через немогу. Нужно!

Девушка посмотрела краем глаза на примостившуюся рядом Севелину. Девочка теперь повсюду ходила с книгой и все время читала. Это хорошо, что она читает, не видит и не слышит ничего вокруг, вся в придуманных приключениях и ей не до машиных слез, а ведь еще месяц назад шарила взглядом по лицам прохожих и ничем другим не интересовалась.

«Я ведь хотела на Землю, хотела! — твердила себе Маша, — Я мечтала о том, чтобы жить здесь! Чего же я хочу?! Чего жду?!»

Его глаз… Его рук… Его улыбки… И не важно где это будет… Только бы было… Но ведь не будет… Не будет больше никогда!

Сквозь мутную пелену слез Маша видела какого-то хипповатого парня, длинноволосого и бородатого, в вытертых джинсах и майке с веселенькой надписью.

Хиппи смотрел на нее и странно улыбался.

У Маша вдруг спазмом свело все внутри и голова закружилась, так бывает, когда видишь наяву старый сон. Она взмахнула руками, чтобы удержать равновесие, и нечаянным движением выбила книжку из рук Севелины.

— Что с тобой? — воскликнула девочка, хватая ее за руку, — Тебе плохо?!

А лицо хиппи вдруг изумленно вытянулось и, что называется, потеряло челюсть. У него тоже, видимо, закружилась голова, потому что он покачнулся и тряхнул головой.

— Господи… — прошептала Маша, не в силах оторвать взгляд от странного видения, а Севелина уже проследила за ним, и вдруг дикий вопль потряс умиротворенно ползущую мимо музея толпу.

— А-а-а! — безумно кричала Севелина, кидаясь видению на шею, а Маша тихонько опускалась на пыльный асфальт, а вокруг все плыло… плыло…

Айхен целовал глупо улыбающуюся и бестолково хлопающую глазами Машу, а Севелина ревела — и не знала сама от радости, от горя или просто оттого, что переволновалась.

Она — кинулась к нему на шею, а он поставил ее на землю и кинулся к ней — к Маше. Он к ней шел, и ее только видел, и ничто и никто не имели для него значения сейчас.

Потом он вспомнит и о Севелине, и возьмет ее на руки и будет спрашивать, откуда она здесь взялась, но это будет — потом.

До конца своих дней Севелина не забудет эту сцену и не простит, хотя будет думать, что простила — им обоим, и будет грызть ее сердце маленький, но очень вредный червячок, хотя она и будет гнать его. Изо всех сил будет гнать.

Вокруг них собиралась любопытная толпа, а они — эти двое — не видя ничего вокруг сидели на асфальте и целовались, и бормотали что-то невразумительное, и если бы Севелина вдруг исчезла, они не заметили бы.

А сквозь толпу уже пробирался Паша, и пробравшись — остановился, и лицо его вдруг стало белым, как мел, а вот глаза, напротив, зловеще потемнели. Ему не надо было объяснять, кто такой хиппи в майке с ухмыляющимся Бартом Симпсоном. Ему ничего не надо было объяснять!

Ему хотелось кого-нибудь убить, причем срочно и желательно голыми руками, но он стоял в начинающей рассасываться толпе и пусть очень хотел сесть в свой «джип» и укатить, что называется на все четыре стороны, он не мог этого сделать, точно так же, как не могла убежать плачущая девочка — хотя тоже хотела.

И потом они ехали на передних сидениях вдвоем — Паша и Севелина, а Маша с Айхеном сидели сзади. И Айхен, ругая себя идиотом и тупицей, все равно не мог удержаться от того, чтобы не взять машину ладонь в свою. Ну не мог! Он ведь и правда к ней шел, через пол России, два с лишком месяца, в первую очередь — к ней, и он имеет право сейчас быть с ней! А Севелина сама виновата, что без спросу залезла куда не следует, да и не денется она никуда, все равно никуда не денется…

Этой ночью они вовсе не ложились спать, пили на кухне пиво и говорили, говорили… А к утру Севелину сморило-таки и ее отнесли на кровать, а Паша вдруг спешно засобирался на работу. В глаза никому не смотрел и отвечал односложно, хотя еще полчаса назад веселился со всеми над айхеновыми приключениями.

И они остались вдвоем и опять помимо собственной воли потянулись друг к другу.

— Севелина может проснуться, — прошептала Маша.

— Пойдем ко мне.

— К тебе?!

— Ну да. Где я, по-твоему, обретался пять дней?

— А где ты обретался?

— Познакомился с художниками на Арбате, они меня пустили ночевать к себе в студию. Там есть чудненький уголок, огороженный ширмами и мякенький матрасик…

— Айхен! — Маша рассмеялась, — Ну ты даешь! Ну ты просто… Неужели очеловечился?!

— Точно, — улыбнулся принц, — Но ты не представляешь себе, какое удовольствие говорить на межгалактическом, не ломая язык о ваши сложные слова!

Они еще на несколько минут застряли в прихожей, не в силах оторваться друг от друга, а потом почти бегом помчались до метро.

— Мы художникам не помешаем? — спросила Маша по дороге.

— Художникам?! Да Господь с тобой!

Может быть, этот день был самым счастливым в их жизни — первый день не омраченный ни переживаниями, ни страхами, ни печальными мыслями.

Он же, по большому счету, и последний.

Над Москвой разгорался очередной жаркий день, горячее марево поднималось над запруженным нетерпеливо гудящими машинами шоссе. Понятливые художники при их появлении дружно ушли «на натуру», и они лежали вдвоем на матрасе, за заляпанной краской ширмой, дышали растворителем и машинными выхлопами.

— Но что же мы будем делать, Айхен? Как выбираться?

— О, об этом не беспокойся. Хайллер будет искать Севелину, он всю галактику перевернет, но найдет ее.

— Он так любит ее… Она его дочь?

— Маш… Мне надо много тебе рассказать… Но не хочу сейчас!

— Пока мы вдвоем…

— Именно поэтому! Не хочу сейчас…

— А когда?

— Не торопи меня, пожалуйста…

— Ну ладно.

Вечером они распивали водку с пришедшими «с натуры» художниками, курили марихуану и позировали для портретов. Художники приглашали их в воскресенье в какой-то парк ставить каких-то идолов, то ли Ярилу, то ли Велеса, то ли и того и другого, и они согласились. Потому что были пьяны и немножко под кайфом и очень любили весь мир вместе с художниками, и готовы были ради них на все.

А потом они снова бежали до метро, теперь уже, чтобы успеть до закрытия, и, стремительно трезвея, тряслись в полупустом вагоне и думали каждый о своем.

Севелина с Пашей сидели на кухне, смотрели телевизор и пили чай с бутербродами, изо всех сил изображая, как хорошо им вдвоем и как никто им не нужен.

— Почему я чувствую себя виноватой? — прошептала Маша, застывая в коридоре и не находя в себе сил войти в свет и уют домашнего чаепития, — Виноватой перед ними обоими! Разве мы в чем-то виноваты?

— Не думай об этом! — прошептал в ответ Айхен.

— Не могу!

— Все равно не думай!

Айхен напоследок взял ее лицо в ладони и поцеловал в губы.

— Мы старые солдаты закаленные в боях за отечество не дрогнем перед врагом!

Маша хихикнула и, про себя тяжело вздохнув, с широкой улыбкой вошла в кухню.

— Плюшками балуетесь? А что-нибудь посущественней не хотите?

И метеором кинулась к плите.

Айхен плюхнулся на диван рядом с Севелиной, налил себе чаю, жадно набросился на бутерброд.

Он умел болтать ни о чем, напрочь игнорируя мрачные физиономии собеседников и, когда на столе появились тарелки с обжаренной с луком гречкой, котлетами и салатом, а чайник вскипел по второму разу, все уже было не так плохо, и хотя в Пашиных глазах не прибавилось тепла, по крайней мере Севелина уже не сопела, глядя в пол, она смотрела на него и глаза ее светились, и щеки розовели, когда она ловила его взгляд. Совсем прежний — теплый и ласковый.

Она не могла сердиться на него, не могла обижаться — долго не могла.

— Айхен, ну когда же мы полетим домой? — спросила она, когда принц укладывал ее в постель.

— Когда Армас за нами прилетит.

— А когда?

— Ну откуда же я знаю?

— Айхен… А он точно жив?

— Конечно, жив!

— Все живы, да?

— Видишь ли, малышка, я не дождался окончания боя. Про Эгаэла ты знаешь… А про остальных я ничего не знаю сам.

Севелина тяжело вздохнула, натянула одеяло до подбородка.

— Мне так его жалко… Айхен, мне кажется, я должна была больше любить его, когда он был с нами… Он был такой хороший! Такой хороший…

Девочка всхлипнула, глаза налились слезами.

— Наверное, ты права, — улыбнулся Айхен, хотя на самом деле с трудом представлял себе, как Эгаэла можно было любить.

— Он ведь герой, правда? Он погиб ради нас! Мы будем его помнить всегда! Правда?

— Обязательно.

Айхен смотрел в переполненные страданием глаза и думал, что несколько месяцев на Земле сделали из девочки совсем другого человека. Маленький пират и робот-убийца вдруг превратился… в кого? В девочку? Сказать ей это — убьет. Или не убьет?

Или скажет — да, я девочка.

Может быть, она просто выросла?

— Не плачь… Спи…

— Айхен… — и не сказала больше ничего, жалобно улыбнулась и отвернулась к стенке.

Да, пожалуй, с маленькими пиратами и роботами-убийцами как-то проще…

Спальных мест в пашином малогаборитном доме на всех не хватало, поэтому Севелина и Маша расположились на широкой кровати, где когда-то спал Паша, Паша — там, где спала Маша, а Айхен — там, где спала Севелина.

Мальчики с мальчиками, девочки с девочками.

И, когда девочки удалились в свои апартаменты, у мальчиков случился серьезный разговор на пониженных тонах.

Маша слышала только бу-бу-бу, и очень радовалась, что это «бу-бу-бу» ни во что большее не переросло. Она пыталась представить, до чего ее «мальчики» могли договориться и решила, что, должно быть, как это бывает в подобных ситуациях, благородные герои постановили оставить выбор за ней.

О том, как сильно она ошибалась, Маша узнала еще весьма нескоро и — как всегда — очень неожиданно. Хотя ведь могла бы уже понимать, что подозревать Айхена в благородстве не только глупо, но просто смешно!

Может быть слишком непохож он был на прежнего Айхена — в майке с Бартом Симпсоном, как будто проще и философичнее стал смотреть на мир, после путешествия по «российским весям»…

Может, лучше было бы, если бы Армас Хайллер так никогда и не объявился? Наверное, так было бы лучше! По крайней мере, для Маши. Но Армас Хайллер объявился и все снова полетело в тартарары… Все вернулось на свои места, на старые позиции.

И все в конечном итоге получили то, что хотели. Все, кроме Маши.


Двое элегантных одетых в костюмы и при галстуках мужчин, вышли из неприметной, явно уже немало побегавшей «Ауди» у подъезда кирпичного девятиэтажного дома. Остановились. Посмотрели наверх. Перекинулись парой фраз.

И направились к подъезду.

Домофон радостно щелкнул, признавая хозяев, хотя раньше никого из этих мужчин в глаза не видел.

Мужчины вошли в лифт, поднялись на нужный этаж.

Один из них позвонил в нужную квартиру и вернулся в лифт.

— Я буду ждать вас в машине… Только пожалуйста, не задерживайтесь.

— Хорошо.

Двери лифта закрылись, кабинка поползла вниз.

И тот час отворилась дверь в квартиру.

Возникшая на пороге девушка, нахмурилась, смахнула со лба непослушную прядку и, видимо, вознамерилась произнести классическое: «Вам кого?»

А потом — скорее догадалась, чем узнала. Узнала по хулиганским искрам в глазах, вырывающимся против воли сквозь строгий и серьезный вид.

Он так изменился! Так…

— Ой… здравствуйте… — сказала ошеломленная девушка.

— Здравствуй, Маша.

Он не стал спрашивать разрешения, он просто вошел. Прошел в квартиру, не сняв ботинок, вошел в комнату, и неприкрытое облегчение смыло остатки серьезности.

Севелина сидела за столом, под лампой, высунув от усердия язык, рисовала карандашом на бумаге что-то замысловатое.

Она действительно здесь. Не пропала. Не погибла. И почти не изменилась, хотя и времени-то не так много прошло, но ведь кажется, что минули годы, столько всего… Только щечки как будто румянее, и волосы окрашены в легкий золотистый оттенок.

Она заметила чье-то присутствие за спиной, удивленно обернулась и, грохнув стулом, кинулась к нему на шею. Она-то узнала сразу.

И этот… В нелепых штанах и еще более нелепой майке, улыбающийся самодовольно, как всегда — тоже узнал. Выполз из соседней комнаты и встал на пороге.

— И правда живой, зараза, — улыбнулся Армас.

— А то. Так просто тебе от меня не отделаться.

— Да я и не надеялся.

Севелина вцепилась в него, как клещ, пришлось сесть на стул вместе с ней.

— Что-то долго ты, — сказал подозрительно Айхен, — Мы уж заждались.

— Появился бы я раньше, ты бы застрял здесь навсегда.

— Ну конечно…

Айхен присел на краешек стола, покачал на кончиках пальцев тапочкой.

— Может, расскажешь старому другу, чем ты там занимался все это время.

— Может быть, — Армас с удивлением взирал на этот тапочек и на босую принцеву ногу, — А может быть и нет… Ты так пойдешь или оденешься?

— Это имеет значение?

— Ни малейшего.

Принц подошел к окну, посмотрел на серебристую «Ауди», на застывшего рядом с ней субъекта в строгом костюме.

— Что, торопят?

— Айхен, если ты хочешь остаться, я похлопочу за тебя.

— Ничуть не сомневаюсь… Ладно, — Айхен отправился в комнату, — Соблаговолите обождать.

— Севелина?

Девочка оторвалась от его плеча, преданно взглянула в глаза.

— Ты хочешь что-нибудь взять с собой?

Севелина задумалась.

— Книжки…

— Книжки?

Армас взглянул на стопку ярко раскрашенных предметов подходящего формата.

— Золотце, у тебя будут любые книжки, какие захочешь. И более… привычные, что ли…

— Да… Но я… Я… — она долго не знала, как объяснить, — Я люблю эти…

Для Маши, тихо внимавшей беседе у порога, эти слова капнули бальзамом на сердце. Что бы ни было с девочкой дальше, куда бы не забросила ее судьба, каким бы опасностям и искушениям не подвергла, эти несколько месяцев на Земле… может быть… останутся где-нибудь в глубине ее сердечка, может быть, когда-нибудь уберегут от беды. Ее — или тех, чья судьба будет зависеть от ее решений.

Маленькая девочка не знала и на догадывалась, что с этой минуты ее жизнь переменится снова — в который уже раз, и теперь уже уведет ее безнадежно далеко от надежды дождаться, что все будет как прежде.

И те, кого она любит — уже другие… И сама она… Сама она теперь не просто девочка, она наследница самой могущественной империи в галактике, и от этого ей не спрятаться и не убежать.

Может быть, теперь все будет еще лучше, чем раньше, но не так… И как бы хорошо ни было, память о пиратской космической базе, будет периодически звать жестокой тоской неведомо куда, в звездную бесконечность, где нет ни верха, ни низа, и где гравитацию можно направить хоть к потолку, хоть к стене.

— Маша, — бывший капитан пиратов обернулся к замершей за его спиной девушке, — Тебе — с нами. Хотя, если хочешь, я могу убедить Совет позволить тебе остаться.

— Не надо, — покачала головой Маша, — Я не смогу здесь… Одна…

— И меня! — раздался из прихожей громовой голос, вернувшегося так вовремя хозяина квартиры, — Меня вы тоже возьмете с собой! Если у вас есть возможность кого-то в чем-то убедить, то убедите относительно меня!

Паша старался быть серьезным и авторитетным, но волновался, как мальчишка.

— Не пожалеете! Я в долгу не останусь!

Он пытался придумать что-то такое, от чего прибывший «не смог бы отказаться», но ничего ТАКОГО в голову ему не приходило.

— Ладно, Паш… Чего ты? Я же тебе обещал, — удивился Айхен, успевший сменить тапочки на ботинки и майку на цивильную рубашку.

— У этого дяди только вид такой, что он главный мафиози, на самом деле он просто притворяется.

— Собирайте вещи, — улыбнулся Армас, — Раз их высочество пообещал, то не нам их решения отменять. Но имейте ввиду — обратной дороги у вас не будет.

— И не надо!

Паша забегал по квартире, радостно причитая. Он бегал минут десять, хватаясь то за одно, то за другое, в итоге выяснилось, что взять ему с собой нечего. Не щетку же зубную, в самом деле?

ТАМ есть все. И куда более крутое и навороченное.

А Севелина собрала-таки стопочку самых любимых книжек и сунула в купленный ей некоторое время назад рюкзачок.

Для блага государства

Лес Икламукра и в самом деле светился. Днем этого не было заметно, но как только сгущались сумерки, нежное золотое сияние пыльцой покрывало ковер из опавших листьев и, казалось, пронизывало воздух.

Откуда исходило это сияние, понять было невозможно.

— Кора и листья, — сказал Айхен, — Но только живые, не опавшие. Этому есть какое-то научное объяснение, но я его не помню.

Над кронами деревьев зажигало звезды ночное небо, а на земле было тихо, тепло и светло, как в собственной гостиной.

— Ну как, здорово?

— Здорово, — согласилась Маша, — Лес, который не смотрит в небо… Откуда ты знаешь, что не смотрит, может быть смотрит?

— Ему это надо?

— Если разобраться, никому это не надо, а все смотрят.

— Ты тоже смотрела?

— Я не смотрела, но видимо небо — смотрело на меня.

Маша подняла с земли листочек, положила его в ладони, закрыв от света. Золотая пыльца погасла. Листочек и вправду был совершенно мертв — обычный серенький листочек.

— Хотя знаешь, и это неправда. Я смотрела на небо. Смотрела на звезды и тоже чего-то такого хотела…

— Тебе грустно?

— Да, мне грустно… Мне кажется, Айхен, что для меня все уже кончилось. Ты будешь сердиться, но я все-таки скажу — это чувство пришло, когда я узнала о смерти Эйка. И не потому, что я на что-то надеялась… Просто, наверное, с его личностью было слишком много связано для меня. Очень много лет.

— А я?

— А что ты? У тебя свои планы и намерения. Не буду говорить, что я желала бы их исполнения, ни я, ни кто-либо другой. Но тебе не впервой ходить по трупам.

Все! Достаточно! Не заводись! Все уже обдумано и решено, а всякие там выяснения отношений ни к чему никогда не приводят.

Легче доказать что-то бездушной скале, чем Айхену!

— Маш… Я объяснял тебе и мне казалось, что ты все поняла.

— Я все поняла.

— Ничего ты не поняла!

— Я все поняла и, в отличие от тебя, правильно.

Она все поняла еще до того, как он пустился в долгие и нудные рассуждения о «благе государства» и о том, что обстоятельства ВЫНУЖДАЮТ его делать помимо его собственных желаний. Она поняла все, когда узнала, кем на самом деле является Севелина… Поначалу она, конечно, была просто ошеломлена, известие никак не укладывалось в ее голове, и потребовалось время, чтобы переварить его и привыкнуть как к факту.

Севелина — императрица. Императрица — Севелина.

Такой маленький штрих… Такой виртуозный удар…

Теперь эта девочка будет получать все, что пожелает. Все и всех. И ее саму будут использовать по всякому те, кому она будет доверять.

Один кандидат на эту роль уже хорошо известен.

Маша чувствовала себя Нострадамусом, видящим будущее, она готова была ручаться, что все так и будет и могла бы отдать все, что угодно, лишь бы как-то этому помешать… Лучше бы Севелина оставалась маленьким чудовищем, лучше бы они с Машей ненавидели друг друга, как было в самом начале, было бы не так больно и не так тоскливо.

Перед тем, как распрощаться и улететь вместе с опекуном на Эрайдан, девочка помедлила мгновение, а потом подошла к Маше и обняла.

Маша тогда чуть не расплакалась.

Маленькая моя, глупенькая девочка, если бы у меня было право быть с тобой и влиять как-то на твою судьбу, я не позволила бы никому использовать тебя. Как жалко, что твоя мама умерла, как жалко, что я — не твоя мама…

Одна надежда на Хайллера, он-то все понимает правильно и костьми ляжет, чтобы Севелина не вышла замуж за Айхена. Но не послушается ведь, обормотка! Никого не послушается…

Икламукр, маленькая планета в солнечной системе Вельзарела испокон веков принадлежала королевской фамилии, на нее периодически устраивались экскурсии юных и не очень любителей природы, которым заодно предлагалось полюбоваться великолепным королевским дворцом. Издали. Внутрь дворца не пускали. До такой степени демократичности дело пока не дошло.

Без особого пропуска совершить посадку на маленьком чистеньком космодроме было запрещено категорически, поэтому в моменты. когда кому-то из членов королевской семьи хотелось уединения, он мог прибыть на Икламукр и бродить по его лесам хотя бы в голом виде. Только в космопорту работали живые люди, дворец и иные службы полностью обслуживались автоматами.

— Ужас какой, — ворчала Маша, расхаживая по огромному дворцу, — Как на необитаемом острове…

— Если хочешь, можно поназвать сюда кучу народа и устроить шумное мероприятие.

Маша засмеялась.

— Придворные потопчут клумбы и намусорят в лесу.

— Не без этого, — согласился Айхен.

Минуло чуть больше года после того, как они покинули Землю, и впервые с тех пор им удалось по настоящему остаться вдвоем. Не на несколько часов в каюте летящего из точки А в точку Б корабля, а по-настоящему, без паники, без спешки и — без оглядки.

Маша изо всех сил пыталась не вникать в то, что происходило на Эрайдане, и на Исчене и — по большому счету — во всем мире.

Грандиозный передел собственности и — власти.

В этой круговерти Маше совершенно нечего было делать, она не знала, куда деваться и к чему приложить силы.

Вот Паша, как будто всю жизнь ждал и готовился к тому, чтобы вырваться на «оперативный простор». Крушение устоев и возведение новых — это что-то знакомое и близкое, ловить рыбку в мутной воде — это мы умеем. Паша улетел на Салану, о чем-то с кем-то договорился — а ведь еле-еле «ботает» на межгалактическом — и уже, вроде как, владел на паях с какими-то темными личностями торговым лайнером.

Земли ему, оказывается, было мало, а здесь, пожалуйста — есть где развернуться!

Над лесом поднимается солнце и гасит, гасит золотистое сияние в лесу, который никогда не смотрит в небо. Этот лес совсем не похож на земной, даже когда не светится. Он очень красивый, он чудесный, он волшебный, но какой-то — ненастоящий.

И запахи раннего утра здесь не такие сладкие, как на Земле.

Нужно остановиться, оглядеться, перевести дух.

Просто перевести дух…

Она больше не связана ни обязательствами, ни клятвами, да и смешно, после всего еще думать, будто от каких-то машиных действий может пострадать это драгоценное «самобытное развитие планеты». Исправить, конечно, уже нечего нельзя и на мертвецов сердиться бесполезно, тем более, что оные мертвецы сами были такими же наивными и верили в то, что правила нужно соблюдать. Что после зарева во все небо, фотографий кораблей и бесчисленных количества обломков этих самых кораблей усеявших Россию и Европу, — что сказал бы командир Службы Охраны Галактики маленькой девочке навсегда оторванной от дома? Он снова сказал бы, что ее возвращение к маме нарушит естественный ход развития планеты и приведет к ужасной катастрофе?

Мамочка, а что скажу тебе я?

Маша тихонько встала с постели, надела вместо легкого платья осточертевший пилотный комбинезон. И вместо того, чтобы поскорее покинуть прекрасный дворец, застыла как изваяние, никак не в силах оторвать глаз от крепко спящего прекрасного принца.

Надо уходить — ради себя, ради него и ради Лины, ради Лины, в первую очередь.

Но нет сил.

Так легко жертвовать кем-то другим, но как же тяжело собой!

Сколько не уговаривай себя, что как только вернешься домой, все сразу разрешится, и станет легче и станет правильнее — не станет легче… Хотя может быть, когда-нибудь, со временем, когда она найдет, наконец, СВОЕ место в жизни… Ведь должно же оно быть, в конце концов, где-нибудь?!

Загрузка...