Незавершенный эксперимент

В торопливых южных сумерках призывно мигал красный свет геленджикского маяка. Быстроходный катер, сбрасывая ход, подходил к горловине бухты. Николай Гук стоял у правого борта, держась рукой за ванну, в которой на поролоновом матрасе, обтянутом полиэтиленовой пленкой, лежал Пират. Дельфин был совершенно спокоен, лишь изредка приподнимал голову, словно пытался разглядеть что-то в навалившейся на мир темноте.

Внешне и Николай выглядел спокойным.

Прошли мыс Толстый с маяком, и открылась вся бухта, увешанная дрожащими огнями, подчеркивавшими черноту неба. Игрушкой висел в нем молодой месяц. Редкими строчками прошивали темноту фонари геленджикских улиц. Вправо от середины бухты сверкал костер прожекторов, освещавший отраженным от воды светом белые низкие борта, и рубку «Вечного поиска», и притулившуюся к кораблю заякоренную плавучую клеть, уже готовую принять дельфинов.

В ярких лучах прожекторов фантастично светилось, желтело под клетью песчаное дно с темными пятнами водорослей. Водная гладь была удивительно, зеркально прозрачна и недвижима. Она, казалось, потеряла даже цвет. Ярко освещенный куб из двух металлических рам и до беззвучного звона натянутых между ними сетей не воспринимался здесь как громадная конструкция из тяжелых труб, у которых долгие недели надрывались они, таская, свинчивая, подгоняя, измазанные въедливой рыжей ржавчиной.

На досках настила, прикрепленных к понтонам, стоял Гиви в гидрокостюме — невысокая ладная фигура, словно обтянутое черной блестящей кожей неземное существо. Он махнул Николаю рукой вместо приветствия и крикнул:

— Только сейчас закончил сборку. Представляешь?.. Ну как вы?

— Нормально, — хрипло ответил Гук. Во рту и горле было сухо.

Он вспомнил, что с самого утра и за девять часов на бешено вибрирующей палубе катера выпил лишь стакан компота в обед.

А команда «Вечного поиска», двенадцать человек, весь день провела за сборкой плавучей клети. Это было нелегким делом после двухсуточного перехода. Каждое перемещение тяжелых громоздких деталей рам на небольшой палубе требовало недюжинной сноровки и силы. Гиви же всю вторую половину дня провел в воде, поднимаясь на борт лишь затем, чтобы сменить акваланг и растереть озябшее тело. Однако усталости он не чувствовал. Его все время подхлестывал страх, что к приходу дельфинов клеть не будет готова. Выныривая и выплюнув загубник, он кричал вверх:

— Эй, на борту! Шевелись!

— Устроился, понимаешь, в нэвесомости… — ворчал, двигая двухпудовый «уголок» клети, стармех Григол Аванесян, которого все запросто звали Аванесом.

Сил не жалели. Все понимали, что к приходу катера, хоть кровь из носа, но плавучая клеть должна быть собрана. Когда корабельный радист Сучков в очередной раз выходил из радиорубки, все оборачивались к нему с одним вопросом: «Где они?»

— Прошли Сочи.

— Сочы-и, те дни и ночы-и… — картинно пел Аванес.

И они успели.

Оба дельфина на брезентовых носилках были перенесены с катера на борт «Вечного поиска» и оттуда спущены в плавучую клеть. Гиви, стоя на досках настила, стал кормить их, подавал несложные команды, которые животные четко выполняли, будто в бассейне дельфинария.

Гиви поднялся на судно. Аванес помог ему снять акваланг, хлопнул по обтянутой мокрым гидрокостюмом спине.

— Вах! Молодцы!

— Ты его не похлопывай, а разотри спиртом, — сказал капитан Вахтанг Гогия, наблюдавший, как и вся команда, за первым занятием с дельфинами в плавучей клети.

В трюме носовой части, в лаборатории с двумя жилыми каютами, Гук, пристроившись у лабораторного стола, делал записи в журнал наблюдений. За день у него их накопилась тьма.

Гиви прошел к себе в каюту. Обе койки напротив двери и часть каюты были завалены оборудованием и одеждой — аквалангами, масками, ластами, свитерами, гидрокостюмами, бухтами капроновой веревки, фото- и киноаппаратурой, герметичными боксами для съемочных камер.

Гиви докрасна растерся махровым полотенцем. Лег на койку, блаженно закрыл глаза. Тренированное, привыкшее к большим нагрузкам тело расслабилось, сладко ныло.

Гиви представил себе, как приятно, наверное, Пирату и Эльме снова почувствовать себя в море. И может быть, в том блаженстве, с каким он вытянулся на койке, было не только удовлетворение от проделанной сегодня работы, вплотную приблизившей их к долгожданному эксперименту, но и радость за них, Пирата и Эльму, близких и полюбившихся ему существ.

Конечно, это, наверное, странно для мужчины за тридцать, да еще профессионала-биолога; возможно, Николай и прав, но Гиви привязывался к животным, с которыми работал, с которыми просто много общался, привыкал к ним, нет — прикипал душой, как к хорошим людям. Так было с детства. Когда умер Абрек, их дворовый пес, росший рядом с Гиви все десять первых лет его жизни, он сбежал в горы и два дня бродил там в одиночестве. Вспоминал, как ходили они сюда вместе с Абреком, как играли и плавали в море, вспоминал какие-то случаи и совсем незначительные детали, ощущал на ладонях мягкую шерсть друга и плакал…

Весь следующий день с утра начальник экспедиции Николай Гук, Гиви и капитан «Вечного поиска» Вахтанг Гогия утрясали экспедиционные дела в разных геленджикских организациях. Потом решили отметить успешное начало в кафе прошло уже время и корабельного обеда, и ужина. Вечером, когда они возвращались на судно, от рыбозавода упруго поддавал холодный ветер, поднимал волну. «Вечный поиск» весь в огнях чуть качался на ней.

Из кубрика доносились крики и стрельба — там смотрели по телевизору кино. На баке тралмастер в одиночестве тренькал на гитаре.

Целый год он мучительно осваивал инструмент.

— Старпом! Ты жив? — крикнул Вахтанг Гогия, поднимаясь на борт.

— Хо! — донеслось из кубрика.

— Докладывай, как дела? Как тут картинка?

На экране телевизора несколько белых офицеров в блиндаже пили по-черному и вели конфликтный разговор.

— Картинка лучше, чем дома. Штормовое предупреждение.

— Ага… Второй якорь отдали? Хорошо. Нужно завести кормовой.

На экране телевизора офицеры в блиндаже, похоже, собирались драться.

Подходя к борту, Николай видел, как дельфины стоят в вертикальной позе, выставившись из воды, и разглядывают людей на судне. Верхняя рама плавучей клети гасила волну. Зеленый гладкий квадрат воды в свете прожектора был неожидан в окружении черного катящегося моря. Дельфины стояли, открывая рты с ровными рядами желтоватых зубов.

Свежий ветер приятно обдувал разгоряченное лицо. Начало экспедиции было многообещающим. Впервые в мире он, Гук, наблюдал, как ведут себя дельфины, перевезенные на большое расстояние из бассейна в открытое море: через каких-нибудь десять минут они как ни в чем не бывало начали работать, четко выполняя все команды дрессировщика. Да это же просто поразительно! Это значило, что животным, подготовленным в бассейнах для проведения аварийно-спасательных работ в море, не нужна адаптация. Их можно задействовать на этих работах сразу, доставляя на большие расстояния и не боясь при доставке длительных вибраций! Гук теперь не сомневался: как бы ни прошел эксперимент, к лету следующего года он закончит диссертацию.

Гиви шел в гидрокостюме, держа в руках алюминиевые разноцветные кольца. Он давно усвоил для себя правило: чем меньше дней без тренировок, тем лучше конечный результат. Спустился на настил покачивающейся в метре от судна плавклети, попросил:

— Дай ведро.

Гук, перегнувшись через борт, протянул ему ведро с рыбой.

Дельфины работали с желанием, четко. По первому же взмаху руки выпрыгивали метра на два из воды, так что Гиви оставалось только опустить рыбу в разинутую пасть. Другой рукой он успевал похлопать по упруго-плотному телу животного. За брошенными в противоположный конец клети кольцами Пират и Эльма шли стремительно, насколько позволяло небольшое пространство клети, так же стремительно возвращались к Гиви, неся кольца, и, вертикально поднимаясь из воды, подавали ему.

Николай наблюдал некоторое время молча, потом похвалил:

— Хорошо работают! Скорми килограммов по пять. — И пошел к себе в каюту.

Гиви молча глянул в его сторону. Высокая широкоплечая фигура Гука уже скрывалась за углом рубки. «Надо же, чтобы человек так любил давать ЦУ…» — раздраженно подумал Гиви. После той истории полгода назад из их отношений исчезли, кажется, последние крупицы взаимопонимания.

Гиви снова вспомнил те страшные недели, полные недоумения, нервозности, всеобщего недовольства. Сейчас они могли показаться невероятными: ведь сама возможность подготовленного уже эксперимента была под сомнением! Да что там эксперимент! Главное в жизни Гиви было, поставлено под сомнение. Он словно замер тогда в предчувствии надвигающейся трагедии, чего-то непоправимого.

Но даже в череде тех беспросветных дней выделялись три.

Три дня, которые не забудутся никогда.

Потому что он прочувствовал и понял за этот короткий отрезок времени, наверное, больше, чем за всю свою предыдущую жизнь — о дельфинах, о людях, да и о себе, наверное…

…Дежурного лаборанта на месте не было. Гиви прошел мимо застекленного павильона, из которого велось наблюдение за дельфинами, на бордюр бассейна. Под безоблачным небом в бетонном квадрате синела вода и блестела в дальнем углу, освещенном уже жарким, совсем летним солнцем. В дельфинарии стояла тишина, не нарушенная еще шумом просыпающегося городка. Только пофыркивание дельфинов и всплески.

Пират и Эльма небыстро скользили у самой поверхности воды, словно соединенные невидимыми нитями, синхронно выныривали и, сделав выдох-вдох, вновь уходили под воду. Когда Гиви поднялся на бордюр, они не подплыли к нему, как бывало прежде, не выставили из воды свои добродушные морды с раскрытыми, словно улыбающимися, ртами, не затрещали радостно, требуя рыбы и общения. Вот уже вторую неделю изо дня в день он наблюдал непонятное поведение животных. Словно они одичали. И все же вели они себя не как дикие дельфины…

Бывали, конечно, и раньше плохо объяснимые повороты в поведении животных. И у Пирата, и у Эльмы, и у других дельфинов, с которыми он занимался. Продолжалось это несколько часов или день, другой. Но чтобы недели… И обычно можно было увязать изменения в поведении дельфинов с какими-то внутрисемейными распрями или ошибкой дрессировщика. Из всех обучаемых человеком животных только дельфин совершенно не терпит угроз и насилия.

Даже в неволе, в образующихся в бассейнах семьях, у дельфинов идет сложная жизнь, не связанная только с обеспечением физического существования. У них есть избирательная привязанность, есть неприятие друг друга разной степени выраженности, а самцы своенравны. Порой борьба достигает предела жестокости, идет до конца, до уничтожения конкурента. Гиви не мог забыть, как два года назад сведенные в большом бассейне уже вполне контактные четыре животных неожиданно почти полностью вышли из повиновения, перестали выполнять хорошо разученные ими раздельно в малых бассейнах навыки. Всех четверых отловили за полгода до этого вместе: Пирата, называвшегося тогда номером седьмым, номера восьмого и двух самок. Что там произошло между Пиратом и номером восьмым, не совсем ясно, но более сильный Пират за сорок минут убил своего соперника, нанося ему страшные удары рострумом — мощными выдвинутыми вперед челюстями — в живот, грудь, голову. Одного дельфиньего удара по жабрам акулы достаточно, чтобы убить ее… Непосредственно перед этой смертельной дракой и сразу после нее дельфины плохо вступали в контакт с людьми два-три дня. Потом все наладилось, будто ничего и не произошло.

Однако Гиви долго не мог относиться к Пирату как прежде, хотя успел привыкнуть к нему и полюбить за удивительную сообразительность и безграничное доверие к людям.

Много позже, лучше узнав Пирата и осмыслив случившееся, Гиви понял, что этот врожденный вожак, сильный и умный, наверное, не мог поступить иначе в тех условиях, в которых все они оказались. В море, возможно, он просто изгнал бы Восьмого из стада, но здесь, в маленьком замкнутом пространстве бассейна…

В последний год Пират стал очень близок ему. Особенно после того, как прошлым летом они неделю работали с ним в открытом море. Это была первая проба, риск, на который они пошли с Николаем, готовясь к своему большому эксперименту. Гиви знал, что Пират встречался тогда с вольными дельфинами, но возвратился к нему, в сетевой вольер. Что же, общение с ним, Гиви, с людьми было Пирату дороже свободы? Правда, в бассейне оставалась Эльма. Но эти несколько дней он возвращался ведь не к ней, а в прибрежный вольер к нему, Гиви. И вот теперь тот же дельфин не проявлял склонности ни к какому общению с людьми. Он всякий раз уходил из-под руки тренера, уклонялся от ласкающих поглаживаний и игр, «возни», которые так любил прежде: они могли подолгу плавать с Гиви в бассейне, заныривая друг под друга, замирая, обнявшись на поверхности, рострум на плече у Гиви, или Пират ложился на спину, раскинув грудные плавники, словно подставляя солнцу свои белые живот и грудь, а Гиви гладил его, и дельфин блаженно закрывал глаза. Всего этого не было уже вторую неделю. Каждое утро Гиви шел на работу с надеждой увидеть у бордюра бассейна прежнего Пирата. И каждое утро испытывал разочарование. Недоумение. В чем же дело, что произошло с дельфинами?

Он прошел в раздевалку, открыл свой шкаф и стал переодеваться. Гиви любил поработать с дельфинами рано утром, когда никого еще не было у бассейнов, а человеческие голоса и шум за стенами дельфинария не смешивались и на заглушали первобытно-прекрасные звуки — фырканье дельфинов и плеск воды от его и их тел. Он снова вспомнил прошлогодние работы в открытом море. Может ли быть что-нибудь лучше чувства слитности твоей с природой, единства твоего с другими живыми существами! Только в такие моменты можно полной мерой ощутить прелесть яркого солнца, теплой морской воды, воздуха, пахнущего солью и йодом, дальних скал, чуть дрожащих в мареве, — всего того, что, по его мнению, составляло понятие — радость жизни.

Гиви натянул старый «каллипсо» с обрезанными до колен штанами — из «голяшек» делали заплаты на остальные части костюма. Новый «суперлурмэ», выданный недавно на три года, берёг. При каждодневном пользовании его не хватит и на год.

Тренер дельфинов много часов проводит в воде с животными, нередко страдающими разными заболеваниями, в воде холодной или теплой, чистой и не очень, а порой просто грязной.

О тренерах пора подумать серьезно. Сейчас еще их мало, но человек настойчиво стремится в море, к его громадным ресурсам, и недалек тот день, когда людей этой профессии будут многие тысячи, когда без них будет немыслимо освоение моря, как это немыслимо без тех, кто приручал и воспитывал лошадь — первого помощника человека в его борьбе за жизнь на Земле.

Гиви был убежден: роль дельфинов в освоении Мирового океана огромна и значение той работы, которую начали с ними люди всего несколько десятилетий назад, оценить еще трудно. Но Гиви твердо знал: это дело стоит всей его жизни.

Он снес ведро размороженной ночным лаборантом ставриды на край бассейна, надел ласты и вошел в воду. Дельфины настороженно стояли в вертикальной позе недалеко от него. Затем Пират занырнул, и Гиви увидел его плавно и быстро скользящее тело под собой метрах в двух. Эльма следовала за ним. Гиви, подтянувшись одной рукой за край бассейна, достал из ведра пару ставрид и, опустившись снова в воду, хлопнул по ней ладонью, подзывая дельфинов. Никакого эффекта. Животные носились где-то в глубине, иногда Гиви замечал их невдалеке. Чертовщина!

Словно он все начинал сначала… Взяв по рыбине в каждую руку, он ударил одной из них по воде. Неожиданно оба дельфина вынырнули рядом. Гиви дал из рук обоим по ставриде. Взял еще рыбу из ведра. Теперь Пират и Эльма стояли рядом, готовые, кажется, начать работу. Гиви сделал жест, приказывающий им идти за лодкой. Она стояла в дальнем углу бассейна. Дельфины умели отвязывать ее и транспортировать, вдевая рострумы в кольца, которые с помощью коротких капроновых концов крепились в носу лодки.

Эльма неохотно пошла к лодке, а Пират, сделав стремительный круг по бассейну, пересек ее целенаправленное движение, и оба они вернулись к Гиви. Выставились из воды в ожидании рыбы.

Гиви снова послал их за лодкой, упрятав рыбу за спину, и опять они не выполнили приказа. Так повторялось несколько раз. Он настойчиво предлагал, а дельфины отказывались работать.

Затем они глубоко занырнули, он потерял их из виду, ушел под воду и стал вглядываться в просвеченную солнцем зелень. И вдруг он почувствовал, как из заведенной за спину руки у него выхватили рыбу. Он быстро обернулся и увидел Пирата. Рыба, которую Гиви держал во второй руке, оказалась теперь перед носом дельфина, и тот двинулся за ней, но в последнее мгновение Гиви успел отдернуть руку. И тут Пират, открыв пасть, резко задвигал головой из стороны в сторону и медленно, угрожающе пошел на него. От этой неожиданной и явной агрессии Пирата Гиви растерялся, выпустил из рук рыбу и вынырнул. Он видел, как дельфин подхватил ставриду и быстро уплыл.

Гиви поднялся по трапу из бассейна. Не оглядываясь, пошел в душевую. Сам факт агрессии Пирата против него был для Гиви почти нереальным. Как дурной сон.

Холодный душ несколько успокоил его. Он оделся, причесал влажные волосы и возвратился к бассейнам.

Всегда суетящийся ветеринарный врач Хоттаб Мубаракович, которого, естественно, все называли только Хоттабычем, окликнул его, пробегая мимо: «Привет, Гиви! На сегодня намечена профилактика «дикарям», не забыл?» Гиви кивнул, хотя и забыл, конечно. С этими «дикарями» будет нелегко. За полтора месяца практически никакого контакта с ними установить ребятам не удалось. Несмотря на то, что животные находятся в отдельных отсеках с поднятым дном, вытащить каждого в ванну для обтирания марганцовкой и уколов антибиотиков и витаминов — дело непростое. И Гиви вспомнил, как безропотно Пират доверялся людям при переносках его, как спокойно вел себя в носилках и в ванне, где мог даже повернуться на спину, чтобы его погладили по животу, а для выдоха-вдоха снова переворачивался. Он абсолютно доверял людям. Гиви даже думал тогда: наверное, больше, чем своим соплеменникам.

Гиви бросал дельфинам остатки рыбы из ведра. Животные ели хорошо. Выставив из воды головы и ловко ухватив летящую рыбу, заваливались на бок, поднимая фонтаны брызг, а потом снова выставлялись. Все было как обычно. За исключением того, что Гиви не требовал от них ничего, а они не выполняли заученных навыков.

— Привет. Ну, как?.. — К Гиви подходил Николай Гук в только что вошедшей в моду рубашечке — обрызганной мелкими цветочками. — Решил не заниматься сегодня? — Гук остановился рядом на бордюре бассейна и смотрел, как Гиви кормит дельфинов.

Солнце поднялось уже в прозрачном голубом небе, припекало, взблескивало на низкой волне, расходившейся к стенкам бассейна от выныривавших за рыбой дельфинов. Снизу, из раздевалок, доносились голоса и смех, а издали — треск мотоцикла. Здесь же, в вознесенной на высоту трехэтажного дома чаше бассейна, шла своя, непонятная, загадочная жизнь.

Николай Гук молча пошел к павильону. И тут Гиви, бросив Эльме последнюю ставриду из ведра, окликнул его:

— Николай, подожди. — Он решил, что заведующий отделом должен знать о случившемся сегодня в бассейне. — Есть разговор.

— Ну, что там у тебя еще?

Гиви оперся спиной о стенку павильона рядом с ним и сказал, глядя в сторону бассейна:

— Пират на меня напал сегодня.

— Как напал?..

Гиви коротко рассказал.

Помолчали.

— Я думаю, тебе пока не стоит входить к ним. Уменьши суточный рацион, и подождем. Что-то там у них происходит… Между ними все в порядке?

— Похоже. Последние дни, правда, гона не видел.

— Кто их поймет… Звери… — Николай ловко бросил потухшую сигарету в мусорное ведро, стоявшее метрах в двух от него. Любил щегольнуть сноровистостью. — Ладно. На том и порешим. До эксперимента еще пять месяцев. Бог не выдаст, свинья не съест. Все образуется.

— Что — все?

— Перестань трагедии разыгрывать! — взорвался Гук. — Тут людей, говорящих, не всегда поймешь, а ты у зверей хочешь, чтобы все как на тарелочке… — Он махнул рукой и пошел в павильон просматривать записи ночного лаборанта.

Гиви наблюдал за дельфинами. Они плыли рядом из конца в конец, быстро заныривали, вскоре выходили из воды у противоположной стенки и снова неторопливо скользили. Он мог наблюдать их, наверное, бесконечно, так неповторимо пластично, естественно было каждое их движение, в стремительном ли подводном плавании, в скольжении ли у самой поверхности или в прыжках, заныриваниях, играх. Совершенство движения, которое можно сравнить разве что с полетом птицы. Почти физическое восприятие их полетной легкости в воде, хорошо знакомой ему, тяжелой среде усиливало в Гиви восхищение ими, а долгое наблюдение, казалось, делало и его самого легче, красивее, совершенней.

Он воспринимал окружающий его мир как часть самого себя.

Море, которое он помнил с тех же пор, что и небо над собой, он ощущал как часть себя. Деревья, собак, которые всегда жили на их дворе, далекие горы, куда они мальчишками уходили на несколько дней, он словно бы видел изнутри. Острая наблюдательность мальчишки, его фантазии и вызванный ими непреходящий интерес ко всему вокруг него жили в Гиви, никогда не покидали его. Наверное, именно это и привело его в институт, где изучали море. Гиви любил животных и был уверен, что понимает их. Работа, общение с ними доставляли ему радость. Может быть, это была неосознанная до конца радость общения с иными, чем он, чем люди, существами, по-своему загадочными, удивительно разумно созданными великой изобретательницей природой.

Десять лет занимаясь дельфинами, читая о них, Гиви не сомневался в их разумности. Только разум у них совсем иной, чем у людей. И потому, что живут они в другой среде, и потому, что развивался он по-другому — десятки миллионов лет естественным путем, не испытывая постоянного воздействия искусственно создаваемых факторов.

Когда-то, читая о дискуссии по проблеме связи с внеземными цивилизациями, Гиви был поражен одним простым предположением, что разум может развиваться без технологии, потому и нет у нас связи с инопланетными существами. Да ведь такой разум есть и на Земле — разум животных!

Многие зоологи, в том числе и Николай, считают, что у животных нет разума. Гиви всегда удивлялся таким зоологам: что могут понять они в том, чему посвятили себя? И теоретически они беспомощны, плутают (или плутуют?) в терминологии. У человека и высших животных совершенно одинаковы все виды рассудочной деятельности — индукция, дедукция, абстрагирование, анализ, синтез, даже эксперимент! А дельфины по шкале умственных способностей, составленной базельским зоологом Потменом, находятся на втором месте после человека, значительно опережая слонов и обезьян! У Гиви накопились сотни наблюдений, подтверждавших разумность действий дельфинов.

И сейчас… Надо искать причину, а не отмахиваться от факта, как это делает Николай. Не уповать лишь на время.

Эти умнейшие животные не могут от какой-то ерунды надолго изменить свое поведение. Гиви слишком серьезно относился к животным и уважительно — к природе, чтобы думать так. А Николай именно так и думает. Что ж, это его беда, довольно обычная человеческая беда, в которой он, Гиви, ему не сострадатель. Он будет искать причину.

И эксперимент в открытом море, к которому они идут долго и непросто, не самоцель. Это шаг на пути познания дельфинов. Пусть это нужно людям для использования в будущем дельфинов как своих помощников в море, и все же, во-первых, — это путь познания! А что такое познание, думал Гиви, как не любовь, томительное, неспокойное, счастливое или горькое страдание души…

Николай Гук был недоволен. Этого мальчишку, ночного лаборанта, надо гнать, хоть он и какой-то родственник директора. Это научное учреждение, а не кормушка для незадачливых студентов техникума! За двенадцать часов две куцых записи в журнале!

— Ты видел? — Выходя из павильона, Гук потряс в воздухе журналом. — С этим надо кончать.

— Коля, может быть, перевести их в сетевой вольер?

Гук остановился и, помахивая журналом, уперев другую руку в бок, уставился на Гиви.

— Зачем?

— Может, дело в воде… Все же полторы недели не работал насос…

— Но он уже неделю работает, вода чистая. И кожа у них, как зеркало. Мы же решили уже. Чего сучить лапками?

— Надо попробовать.

— Зачем?

— Искать причину.

— Ну и упрямый!.. Ты всегда доискиваешься, почему у твоей жены иную неделю плохое настроение?

— Стараюсь.

— Нашел себе занятие… У тебя что, дел нет? Вон у нас их невпроворот: профилактика «дикарям», чистка бассейнов, плавклеть еще не начинали, а он за рыбу грош… Ладно. Я пошел.

— Все это не главное.

Гук застыл на месте.

— А что — главное?

— Мы не цирковые дрессировщики, а ученые.

Гук кивнул немного растерянно, а хотел саркастично.

— Верно. Дальше?

Гиви пожал плечами.

— Для нас главное — понять животных…

— Понять? — Теперь Николай был стопроцентно саркастичен. — И это говорит ученый?.. — Гук невысоко ставил Гиви как ученого. Слишком ограничен, недалек. Но беда не в этом, такими в науке пруд пруди. Были бы исполнительны, прилежны. Но вот если такие еще упрямы и настойчивы!..

— Послушай, Гиви, чего ты хочешь?

— Выяснить причину, понять дельфинов.

— Выясняй, понимай… В сетевой вольер я их не переведу. По условиям эксперимента мы должны их брать в море из бассейна. Забыл?

— Нет. Мы вернем их потом в бассейн. Через месяц, два. С такими животными никакой эксперимент невозможен…

— Договорились же — по-дож-дем! При чем здесь цирковые дрессировщики?

Они стояли друг перед другом недовольные, почти злые, один большой, мощный, словно тренированный боксер-тяжеловес, другой невысокий, поджарый, гибкий, как стальная пластина.

— Ну, объясняй!

— Сам не понимаешь? — тихо сказал Гиви. — Мы должны понять их, познать, а не просто уяснить себе, что они могут. — И пошел от павильона. Обернулся. — Мы не номер ставим, Коля.

Гук был по-настоящему ошарашен. Вот тебе и молчун! Такого от Гиви он никак не ожидал. И явно с запозданием бросил ему вслед:

— Вот именно — без номеров! От нас ждут конкретных дел…

Стоя на настиле плавучей клети, качавшейся рядом с бортом «Вечного поиска», Гиви подумал: «Кто знает, может быть, и путь, предложенный тогда Николаем, привел бы нас сюда, в Геленджикскую бухту, с такими же животными, как сейчас. А возможно, и нет».

Он бросил дельфинам остатки рыбы из ведра и поднялся на судно. Здесь ветер был значительно крепче, чем в защищенной бортом «Вечного поиска» клети. Гиви поежился и побежал к лаборатории.

Было около полуночи, но Гиви, переодевшись, сел за письмо жене. Обещал писать часто, чтоб не волновалась, да вот уже четыре дня никак не собраться.

«…У нас все идет отлично. Завтра начинаем. И погода как по заказу…» «Именно так», — с удивлением подумал вдруг Гиви. А ведь лишь несколько месяцев назад все казалось конченным, безвозвратно утерянным. Он совершенно уверился в этом уже на следующий день после нападения Пирата…

…Гиви медленно плыл к животным, держа в обеих руках рыбу.

Хлопнул, как обычно, ставридой по воде. Дельфины не шли к нему.

Стояли и смотрели. Тогда он бросил им по рыбе. Они взяли ее и вдруг помчались по бассейну вокруг него, все ускоряясь, иногда едва не задевая. Гиви поплыл внутри круга, образованного движением дельфинов, пытаясь пристроиться к ним, вызвать на игру.

Эльма неожиданно остановилась, потом поднялась над водой вертикально, спиной к нему, и начала приближаться, изгибая под водой хвостовой стебель. Совсем как в одном из американских дельфиньих «трюков». Только страшно…

Гиви видел край ее темного глаза высоко над своей головой, где-то у самого начала этого вздыбившегося двухсоткилограммового тела. От неожиданности он на какую-то секунду одеревенел, и эта секунда могла стать роковой для него, но в тот момент, когда Эльма готова была, как показалось Гиви, рухнуть на него, между ними возник Пират. Он сильно оттолкнул, проплывая, Гиви грудным плавником, а потом оттеснил Эльму к середине бассейна.

Гиви быстро поднялся по трапу. Сомнений быть не могло: дельфины изгоняли его из бассейна. И если бы не вмешательство Пирата, неизвестно, чем бы могло закончиться это очередное занятие.

Итак, теперь на него напала Эльма. Вчера Пират, сегодня Эльма. Что дальше?

Тупое безразличие охватило Гиви. В этом состоянии он принял душ и переоделся.

Гиви медленно прошел к малым бассейнам, где уже шла подготовка к занятиям. С «дикарями» дело шло совсем плохо. Они не понимали тренеров, не доверяли им, кусались. Да так часто, что даже видавшие виды дрессировщики пожимали плечами. Ветеринарный врач, торопливый шутник Хоттабыч, посоветовал: «Надо придумать им намордники…» В первую неделю, как обычно, дельфины стали брать рыбу из рук. И все. Дальше ни шагу. Все четыре разведенных в отсеки малого бассейна дельфина вели себя так, словно сговорились не вступать в контакт с людьми. Животные часами стояли, уткнувшись рострумом в разделявшие их сети, голова к голове, ели плохо. Стали опасаться за их жизнь, хотя признаков какой-либо определенной болезни выявить у них Хоттабычу не удалось. А он был парень дотошный, несмотря на суетливость.

Гиви поднялся на второй этаж административного корпуса в комнату научных сотрудников. Прошел к окну и широко распахнул его. Гладь одного из малых бассейнов сверкала, как большое голубое зеркало. Яркое веселое лето накатывалось на землю, а Гиви ощущал в себе тяжесть и темноту. Он сел за стол, устало сложил перед собой руки. Делать решительно ничего не хотелось. У телефона на краю стола лежала заметно выросшая за несколько дней горка корреспонденции — газеты, журналы, письма. Он рассеянно сдвинул ее на себя веером, вытащил коричневый толстый пакет. От Лебедева, из Крыма.

Лебедев был странным малым, влюбленным в биоакустику.

Отсюда, вероятно, искренняя привязанность к дельфинам, восхищение ими, и может быть, отсюда же — некоторое презрение к людям. Однако при всем своем внешнем высокомерии и резкости Лебедев был добряком, и тот, кто понимал это, как Гиви, становился его другом.

Гиви вскрыл пакет и вынул из него «Неделю». Удивленно повертел в руках большой конверт. Тут была и записка. Всего одна строчка машинописи: «Какое выдающееся человеческое свинство!» «Неделя» была свернута вчетверо таким образом, что на открытой четвертушке листа он сразу увидел фотографию лежащих на берегу дельфинов и крупные буквы заголовка: «Битва у острова Ики». Гиви отложил лебедевский листок и стал читать заметку:

Медленно и напряженно, разделяя каждое слово, Гиви перечитал заметку. И вдруг в ярости хватил об пол стеклянную пепельницу. Она разлетелась на мелкие кусочки. Недоумки, подонки, что вы делаете с человечеством! Что вы делаете со мной, с каждым из нас!.. Он опустил голову на сложенные на столе руки, до боли сжимая зубы.

Сидел так долго, мучительно представляя картины чудовищного побоища. Тысячи дельфинов в открытом море, их грозный поход возмездия. Может, все было и не так, но он хотел, чтобы было так, он был с ними, воевал на их стороне с теми безжалостными двуногими существами, сильными, но такими отвратительно жестокими и безумными, враждебными всему, что окружает и кормит их.

Неожиданная мысль, воспоминание поразило Гиви. Он вскочил и ринулся к книжному шкафу, где лежали подшивки газет. Он вспомнил даже полосу, где это было напечатано. Но в какой газете? Он стал поспешно перелистывать страницы. Нет, так не найти.

Отнес подшивку на стол, сел и начал планомерно просматривать газету за газетой.

«Бедственное положение с рыбным промыслом у берегов Японии…» Вот! Это была не та заметка, однако он перечитал ее дважды. «Причины остаются пока не выясненными…» Гиви резко отодвинул от себя газеты и с неожиданным злорадством подумал: «Нужно было соображать, когда ставили пулеметы на сейнеры!..» — и только теперь понял до конца свою догадку.

Несколько минут он неподвижно сидел у стола. Сговор дельфинов? Чушь, как сказал бы Николай, фантастика! Однако… Он скосил глаза на страницу «Недели». На него смотрел большой мертвый глаз дельфина. Берег, усыпанный трупами. Оставшиеся в живых разнесли весть о трагедии и сразу же отомстили. А вот продолжение — «Бедственное положение с рыбным промыслом у берегов Японии»… И в той заметке, о которой он вспомнил, прочтя «Неделю», тоже было что-то загадочное о порванных сетях, о разорении прибрежных плантаций аквакультур и о дельфинах.

Гиви снова придвинул подшивку и стал листать. Теперь он внимательно просматривал все полосы, начиная с третьей. Минут через сорок нашел, что искал. В коротком сообщении из Калифорнии говорилось о наблюдавшихся в последние недели во многих районах Тихоокеанского побережья повреждениях рыбацких сетей. Авиацией службы береговой охраны отмечены стремительные перемещения больших стай дельфинов, которые, возможно, и служат причиной бедствия. Рассматривается вопрос о мерах предупреждения… Бог мой!.. На всем побережье от Лонг-Бич до Сан-Диего, читал он дальше, в течение нескольких дней оказались разоренными подводные хозяйства морекультур, заградительные сети тоже повреждены. Но здесь, предполагали, причиной могут быть сильные штормы.

Итак, у Японских островов и у побережья Америки вдруг резко сократился рыбный промысел, рвутся сети, разоряются подводные плантации. Дельфины, собирающиеся обычно в небольшие стаи, образуют большие и даже громадные. Гиви зашагал по комнате. Значит, сговор дельфинов? А почему бы и нет? Еще Джон Лилли указывал на то, что некоторые дельфины обладают очень оперативными средствами связи, позволяющими описывать события и предупреждать о них других представителей вида.

Гиви помнил это некогда поразившее его наблюдение Лилли почти дословно. Больше десяти лет назад де Хаан доказал, что получаемая дельфинами друг от друга информация бывает настолько подробной, что метод передачи ее не может быть примитивным.

Бастиан в Пойнт-Магу в эксперименте с двумя дельфинами показал, как они могут осуществлять совместную работу. Общаясь только звуковыми сигналами, они передавали друг другу информацию о наблюдаемых каждым из них событиях и — вот самое примечательное — программу дальнейших действий для партнера. Да и сам Гиви проводил подобные эксперименты и в смежных вольерах, и с помощью радио. Кстати, с помощью радио установлено, что дельфины одного вида, живущие даже в разных океанах и никогда между собой не общавшиеся, наверное, понимают друг друга; американцы проводили «диалог» между афалинами Тихого и Атлантического океанов. Когда по радио «говорили» одни, другие слушали, а потом «отвечали». Начиная с Лилли все исследователи отмечают, что дельфины издают свои сигналы общения по очереди.

Он сам наблюдал, как Пират перед зеркалом «запрашивал» своего визави и ждал от него ответа. А разве профессор Яблоков не говорит прямо о речи дельфинов «пятиэтажной сложности», в отличие от «четырехэтажной» человеческой — фонема, слог, слово, фраза…

Гиви, много лет отдавший изучению дельфинов, тоже не сомневался, что они могут вести между собой сложные разумные разговоры. Но могут ли общаться дельфины, разделенные огромными расстояниями океанов? Это было очень важно уяснить. И он методично стал обдумывать вопрос.

Миграция дельфинов только изучается. Считали, что черноморская афалина — прибрежный домосед, не терпящий соленой средиземноморской воды, а она, оказывается, заплывает и туда.

Не обитающие вовсе в Средиземном море морские свиньи обнаруживались в Мраморном море.

Дальше. Близкие родственники дельфинов — усатые киты способны генерировать звуки очень низкой частоты, инфразвуки, которые распространяются в океане на многие сотни, а в определенных условиях — и на многие тысячи километров. Несколько посредников — и информация преодолела океан не намного медленнее, чем если бы она была передана телеграфом. Возможно, дельфины тоже способны воспринимать инфразвуки. Именно этим объясняется их способность задолго узнавать о приближающемся шторме. Но кто знает, не могут ли они и генерировать низкочастотные сигналы, хотя бы в особых ситуациях, угрожающих, скажем, всему виду. По уровню приспособления дельфинов к жизни в океане это вполне можно допустить. К тому же доподлинно неизвестно, как генерируют дельфины и ультразвуки, вроде бы достаточно хорошо у них изученные. Еще совсем недавно многие ведь считали, что дельфины плохо видят…

И наконец, взаимопомощь китообразных. Совершенно неизученный вопрос. Известно, что дельфины разных видов помогают друг другу в море при родах, ранениях. Касатка в одном из дельфинариев защищала афалину, когда тренер изображал агрессию против нее. Касатка, которая в естественных условиях вроде бы является единственным по-настоящему опасным врагом афалины! А может быть, это не совсем так? В мире этих непонятных существ с высоким уровнем развития мозга многое, еще неизвестное нам, вполне возможно.

Стоя у окна, он и не заметил, когда натянуло на голубое небо серые тучи с моря. У малого бассейна Хоттабыч и еще несколько человек что-то живо обсуждали, размахивая руками. Доносился их смех.

«Дикари»! Конечно, пришедшие недавно из открытого моря, со свободы, дельфины несут уже в себе бунт против человека.

Они активно, сознательно не желают контактировать с ним. Сейчас, после разнесшегося по Мировому океану клича бедствия, предостережения, призыва к общей, совместной защите, все они, люди, выглядят, наверное, единым видом убийц, тупых убийц, чем-то вроде акул.

«Дикари» в малом бассейне… Да, похоже, что и по времени совпадает. Появление новичков в дельфинарии всегда, хоть и не надолго, изменяет поведение старожилов. Возможно, «дикари» приносят с собой память о море или информацию о нем? Теперь «дикари» принесли страшную весть об избиении у острова Тетешима, принесли самые свежие сведения о человеке.

Значит, все же преднамеренная, истинная агрессивность? Гиви давно не разделял устоявшееся мнение о том, что дельфины абсолютно доброжелательны к человеку и ограничивают свою агрессивность к нему лишь «стадией демонстрации угрозы». Дельфин — зверь. Очень умный и очень хорошо дрессируемый, добрый к человеку, но зверь. Во Флориде дельфинов обучали даже убивать людей, пловцов, впрыскивая в них иглой сжатый газ из канистр, закрепленных на голове животного. Здесь, конечно, все в основном от человека-учителя, но действовал-то все же дельфин! Известно, и человека можно воспитать убийцей… А разве не наблюдал иногда и он, Гиви, как и другие дельфинологи, истинной агрессивности животных против человека? Обычно эти случаи расцениваются как «случайности», но происходят-то они всегда при возбуждении дельфина и недовольстве чем-то в поведении человека!

И Гиви стал восстанавливать в памяти наблюдавшиеся им случаи такого поведения дельфинов.

Он в волнении присел на подоконник. Если догадка верна…

Вот, например, история той самки, отловленной ранней весной, которая к лету родила в прибрежной вольере. Дельфиненок вскоре умер, как и большинство родившихся в неволе. А мать ходила с ним по вольеру несколько суток, днем и ночью, все выталкивала на поверхность. Смотреть на это было просто невозможно. Она не ела ничего все эти дни. Все поддерживала малыша на поверхности, чтобы мог дышать. В конце концов дельфинологи не выдержали, пожалели ее, забрали труп и захоронили. А ночью она ушла через сетевое заграждение в море. Но недалеко от вольеров. Все ходила рядом и нападала на людей. Они, вынудившие ее рожать в неволе, лишившие дитя, были повинны в ее трагедии… И одного едва не утопила: обхватила грудными плавниками и так, держа в своих объятиях, пошла под воду. Держала его там около минуты, а потом отпустила. Этот человек не сомневался, что дельфиниха его топила, но почему не довела дела до конца, не ясно. В другой раз, неожиданно появившись рядом с пловцом, дважды слегка ударила его хвостом по голове, и пловец, несомненно, стал бы утопленником, не случись это недалеко от берега и на виду Николая Гука…

Если догадка верна, она объясняет все: происходящее у них в дельфинарии становится в ряд с событиями в Тихом океане.

Вопрос тогда в том, насколько все это необратимо? И что необходимо предпринять, чтобы разорвать порочный круг? Гиви было ясно одно: действовать должен человек. Он виновник, ему и исправлять. Но как? Могут ли люди остановиться, с полной ответственностью осмыслить важность момента? Он не был уверен в этом. С атомной бомбой не смогли же. Все ли там зависело от политиков? Да, ученые требовали остановиться, но ведь не все, далеко не все! А здесь? Сможет ли Николай преодолеть инерцию своего мышления, свои зашоренные представления о мире, природе, науке?

Гиви взял «Неделю», подшивки газет и пошел в кабинет к заведующему отделом. Гук был где-то на заседании. Гиви разложил на его столе принесенные статьи и отправился в дельфинарий. Без всякой цели. Просто ему необходимо было теперь взглянуть на дельфинов.

Ветер усилился. За стенами дельфинария гудело море. Воду в бассейне рябило. Дельфины неподвижно стояли в дальнем его конце мордами к бетонной стенке. У Гиви перехватило дыхание, он представил себе все как и было в действительности: Пират и Эльма в серой камере неглубокого бассейна, в тюрьме. Многие годы. Среди большого человеческого обиталища. Теперь, наверное, — среди врагов. В этих бетонных мешках все время стоит невыносимый для них шум! Как если бы на иной планете непонятные существа бросили его, Гиви, в вонючую гремящую яму.

Ах, эта человеческая черствость! Он вдруг остро, болезненно осознал: ведь и Пират и Эльма, как и тысячи дельфинов у острова Тетешима, были безвинными жертвами человеческой, и его, Гиви, в том числе, черствости и эгоизма!

В эти секунды к нему пришло решение. Единственно возможный для него вариант! Николай его, конечно, не поймет…

У глухой стены дельфинария на утоптанной площадке лежали металлические трубы, из которых предстояло сварить и свинтить две большие разборные рамы для плавучей клети. Долго и тщательно готовили чертежи этого сооружения, которое через пять месяцев должно стать плавучим домом Пирата и Эльмы. Из него они будут выходить в открытое море, чтобы по лабиринту на десятиметровой глубине тянуть к акванавту кабель, вести спасательные работы. В него будут возвращаться. Будут ли?..

Гук сидел уже за своим столом и энергично писал. Настольная лампа на высокой ножке страдальчески тряслась. «А, Гиви… Посиди…» Пробежал глазами написанное, громыхнул стулом, вышел. Гиви достал сигареты и закурил. Подшивки газет и «Неделя» лежали на подоконнике.

Гук вскоре возвратился и сказал с порога:

— Ну вот, все. Сегодня отправят бумагу насчет быстроходного катера. Директор наконец договорился.

По плану эксперимента Пирата и Эльму должны доставить к месту работ в Геленджикскую бухту за несколько часов — вертолетом или скоростным катером. Институтское экспедиционное судно было слишком тихоходно для этой цели переоборудованный рыболовный сейнер РС-300. До Геленджика ему добираться около двух суток.

Вот, речь идет о катере… Гиви так и знал. Николай просто отмахнулся от сомнительных факторов.

— Ну что у тебя? — Гук сел на край стола и тоже закурил.

— Читал?

— А, это…

Гиви протянул Гуку записку. Тот глянул и рассмеялся.

— Точно… Чудак этот Лебедев, а?..

— Тебе не кажется, Коля, что дельфины не хотят больше с нами контактов?

— Что ты еще выдумал? — Гук нахмурился, слез со стола, поправил на спинке стула свой замшевый пиджак. — Думаешь, я не понял, зачем здесь эти подшивки? Корреспонденты ведь наплетут бог знает что! Тризна, мщение… Чушь! Как и твои домыслы.

— А может быть, это не домыслы?

— Ну, фантастическая гипотеза! — раздраженно сказал Николай. — Ведь их промышляли многие годы… Будь же ты ученым, Гиви, а не писателем!

— А я не писатель…

— Ну, поэт. Шота Руставели в должности научного сотрудника! Вместо забот о нуждах народного хозяйства — поэтические изыскания о дельфинах. Удивительно, как за десять лет работы из тебя это не вымыло… — Гук прошелся по кабинету. — Ты два года не был в отпуске, устал. Это понятно… А что, возьми сейчас месячишко. Я тряхну стариной, займусь животными…

— Займись. Вон, с «дикарями» тоже ничего не получается.

Гиви встал и пошел к двери. Все эти разговоры с Николаем бессмысленны. Однако…

— Да, забыл. Сегодня на меня напала Эльма.

Гук сел за стол, положил на столешницу большие кулаки.

— Рассказывай.

Выслушав, проговорил:

— Ну, ладно. Давай переведем их на несколько недель в прибрежную вольеру.

«Вечный поиск» заметно перекладывало волной с борта на борт, отчего спать хотелось еще больше. Но заснуть Гиви не мог. Космонавт из него определенно не получился бы, не та нервная система. Ночь накануне любых испытаний, начинаний всегда превращалась в долгую муку. Так было даже перед школьными экзаменами. А ведь завтра начинался их главный опыт, завершение значительного этапа в его жизни. Это и радовало, и тревожило, и было определенно связано для Гиви с теми страшными и очень важными для него днями полгода назад: Память настойчиво возвращала его туда. Может быть, там ему виделось начало их нынешнего успеха и всех будущих. В успехе Гиви теперь не сомневался.

А тогда… Даже жена, единственный человек, которого он посвятил в свой план, считала, что задуманное им — несвоевременно поспешно. Как и Николай, она предлагала подождать. Но ведь ждать, считал Гиви, значит, оставаться тюремщиком безвинных разумных существ, расширять трещину, созданную руками людей между ними и дельфинами! Он был убежден в этом, как же он должен был поступить?

Если все, что происходило в дельфинарии, и вся эта цепочка — расстрел у Тетешимы, громадные стаи, разоряющие огороды аквакультур, нарушающие рыболовство, вольерные дельфины, отказывающиеся от контактов с людьми, — если все это просто стечение разных обстоятельств, цепь совпадений, тогда Пират и Эльма вернутся, считал Гиви. Ведь даже находившиеся один лишь сезон в вольерах дельфины возвращаются к людям, тянутся к ним. А тут Пират и Эльма. Два года взаимной привязанности и дружбы. А если все так, как он предполагает, это будет первым шагом доброй воли. Людям в подобных ситуациях необходимо идти только таким путем! И тогда, на третий день, Гиви сделал этот шаг…

…К четырем часам Пирата и Эльму перевели в прибрежную вольеру. В маленькой бухточке под защитой косы море было уже совсем спокойным. Невысокая волна разбивалась о заградительные сети и внутри вольеры лишь плескала. Мягко качала настил.

Все уехали, Гиви остался один. Он полулежал на досках настила и смотрел на дельфинов. Солнце припекало все еще немилосердно. Пират и Эльма стояли у заградительной сети, обращенной к открытому морю, словно принюхивались к нему, к своему вновь обретенному миру. Гиви угадывал в их застывших позах напряжение. Милые, непонятные звери, он исполнит сейчас свой долг перед вами. Как понимает его. Он старался быть вам другом, старшим братом, и не его вина, если из этого ничего не получилось. Может быть, и не совсем напрасно он прожил последние десять лет. Вы научили его многому. Возможно, и он вас научил чему-то, показал, какими люди могут быть добрыми и ласковыми. Помнишь, Пират, как играли в открытом море и ты не ушел с вольными дельфинами?..

У дельфинов хорошая память. Хорошая память. Больше двадцати лет Пилорус Джек служил лоцманом в проливе Кука, он был любовью и гордостью острова Дюрвиля, но ни разу за многие годы не подошел к «Пингвину», судну, с которого в него однажды стреляли. Те, в кого стреляли, помнят об этом. Но разве хорошее запоминается хуже? Сколько их, бывших вольерных дельфинов, которые все идут и идут к людям, ищут с ними контактов, играют с детьми у побережий… Или — сколько их было?

Гиви поднялся, принес с берега ведро рыбы, оставленной для вечернего кормления, и стал бросать ее дельфинам. Покончив с рыбой, он прошел по настилу к калитке, спрыгнул в воду и распустил завязки. Дельфины наблюдали за ним. Открыв калитку, Гиви выплыл из вольеры. Хлопнул ладонью по воде. Он видел, что дельфины стоят перед отворенной калиткой. Отплыл мористее и снова хлопнул ладонью. Животные будто растерялись, сомневались.

Потом Пират выскользнул из вольеры и медленно поплыл туда-сюда у сети снаружи. Затем, сделав стремительный круг, исчез в море. И тут Эльма так же стремительно последовала за ним.

Гиви вылез на настил, долго вглядывался в воды бухточки, в даль. Море синело и сверкало под лучами садящегося солнца, катило к вольере спокойные волны. Он отвернулся и пошел по мосткам на берег.

Солнце садилось в море. Оранжевый полукруг в дымке, висевшей над горизонтом, казался неестественно громадным. И небо было неземным — желтым, зеленым, непрозрачным, — и недвижимый влажный воздух, в котором застыла настораживающая густая тишина. Все было нереальным, но не сказочным, а угрожающим.

Будто оранжевый полушар готов вот-вот взорваться, море источало ядовитую дымку, двигавшуюся от горизонта к берегу, а воздух все загустевал, превращаясь постепенно в пластмассу.

Гиви судорожно, глубоко вздохнул, закрыл глаза и, подобрав повыше колени, сложил на них руки и голову. Теперь он услышал привычный шум наката недалеко внизу, биение крови в голове, почувствовал тепло разогретой за день гальки.

Всё как обычно в этом мире. Нет ничего угрожающего, страшного. Наоборот — красиво, прекрасно. И закаты не похожи один на другой. Так хорошо, что осознающий себя центром своего мира человек не может пожертвовать ни единой малостью. Все как обычно. Люди вычерпывают этот свой мир, век их ведь так короток!

Черпают и черпают лихорадочно…

Гиви положил подбородок на руки и стал смотреть вниз на испятнанную зеленью водорослей прибрежную полоску галечника, на белесый валик наката, мостки и пустую вольеру. Отвязанная сетевая калитка медленно шевелилась под водой, подчеркивала эту пустоту. Выпуская дельфинов, Гиви не закрепил калитку, а просто закинул ее на трос. За несколько часов волна стащила ее в воду.

Солнце утонуло. Темнота упала сразу. От яркого огромного неба осталось лишь несколько светлых полос — оранжевая, желтая, зеленая.

Часа в два ночи он пошел в «хижину». Этот деревянный однокомнатный домишко, выстроенный на берегу у вольер лет двенадцать назад, в последние годы заселялся редко.

Гиви зажег свечу на столе, разыскал старое солдатское одеяло и лег на продавленный кожаный диван, стоявший когда-то в директорском кабинете. Долго не мог согреться. Лежал и смотрел на чуть колеблющийся огненный язычок свечи. Потом от этого живого огонька, от запаха деревянных стен и грубой теплой шерсти, от негромкого мерного шума моря в темноте ему стало вдруг спокойно. Он думал о чем-то смутно, словно засыпая. Но сон не шел.

Потрескивала свеча, негромко било в берег море. Что с нами станет, вдруг четко всплыло в мозгу Гиви, если друзей мы превратим во врагов?.. Что будет, если китообразные, объединившись, станут вытеснять людей из Мирового океана? Пока не найдется средства для полного уничтожения животных (противоестественная тотальная война!), захиреет рыболовство, морекультуры, разразится голод в районах и странах, зависящих во многом от моря, — Японии, Индонезии, Океании, Скандинавии, Исландии, множестве других островных и прибрежных стран, сотни миллионов людей…

А может быть, все это действительно бред? Много лет, очень много, он шел и шел, твердо, уверенно, все было ясно и просто.

И вдруг стало зыбко, расплывчато. Этот последний месяц, расстрел у Тетешимы. Два года без отпуска. Напряженная подготовка к эксперименту. Возможно, все от этого? Безвыходность ситуации, расходившиеся нервы…

Под утро он все же заснул. Проснулся поздно. Сквозь пыльное окно в «хижину» заглядывал безоблачный день. Свеча превратилась в застывшее на блюдце озерцо стеарина.

Гиви сбежал к морю и искупался. Проплывая мимо вольеры, тщательно подвязал калитку к верхнему тросу. И понял, что надеется на возвращение дельфинов. Они эмоциональны. Они ближе всех стоят по разуму к людям. У них хорошая память. Может быть, не все еще потеряно. Если люди в ближайшее время не совершат очередного преступления по отношению к дельфинам, очередной «ответной акции».

Вот выход: сказать о случившемся, кричать о случившемся!

Предостеречь. И ждать. Ах, как необходимо, чтобы люди поняли, что они вышли в своих отношениях с природой на критическую грань!

Гиви уже оделся, когда пришла бортовая машина из дельфинария с размороженной рыбой. Приехала куча народу — Хоттабыч, лаборант, еще кто-то. Стали разгружаться у «хижины».

— Не разгружайтесь! — крикнул им Гиви.

Все недоуменно уставились на него.

— Привет, Гиви, — сказал Хоттабыч. — У нас мало времени. Давай без загадок.

— Дельфины ушли, — сказал Гиви, подходя к машине. — Так что поехали.

— Как ушли?..

— Очень просто. Поехали, поехали… — Он полез в кузов.

— Да как ушли?!

Директору он рассказал все. Пожилой человек с дежурной улыбкой был непоспешен. Он не стал кричать «как, как?». Правда, без улыбки, но спокойно, он выслушал Гиви, весь его короткий сказ, начиная с поступления в дельфинарий «дикарей», кончая гипотезой противостояния дельфинов человеку и освобождением Пирата и Эльмы. Он долго и грустно смотрел на Гиви, и в тишину кабинета стали отчетливо просачиваться голоса из приемной. Директор поиграл пальцами на столе и произнес:

— Вы просто больны.

— Да нет же!.. — Гиви стал убеждать его, приводить какие-то доводы. Директор молча слушал.

— Ладно. Оставим это. — Доводы его не убедили. Он твердо знал, как и Николай Гук, что дельфины просто звери, а этот человек, отличный работник, к сожалению, психопат и два года без отпуска. Среди замкнутых, внешне спокойных людей, психопатов больше, чем среди явно эмоциональных…

— Запомните, Гиви, вы никого не выпускали. Животные ушли по вашей халатности, за которую вы получите строгий выговор с предупреждением. Нигде никаких разговоров…

— Нужно…

— Можете писать о своей гипотезе статьи, письма, не знаю, что еще. Но это ваше действие должно остаться между нами. Иначе вы подведете меня, и не только меня. Считаю, что и Гуку вы не должны… — Директор, опустив голову, постучал пальцами по столу. — У вас, по-моему, не использован отпуск за прошлый год?

— Я не хотел бы… — неожиданно горячо возразил Гиви. — Я не теряю надежды на то, что в ближайшие недели дельфины могут возвратиться к вольере. Понимаете, мне необходимо…

— Ладно. Возьмите одного из «дикарей» и работайте с ним в вольере на поднятом дне. Я скажу Гуку: для подготовки замены Пирату и Эльме. Только не вздумайте и его выпустить!.. — Директор встал. — Кстати, напишите докладную о случившемся и укажите в ней, что запланированный эксперимент в открытом море состояться не может. — И неожиданно он улыбнулся, возможно, ободряя Гиви. Но тот вдруг подумал, что это исчезновение Пирата и Эльмы для директора лучше, чем возможный срыв эксперимента.

Дома никого не было. Гиви завалился на диван, как был, в своих старых любимых джинсах и темной рубахе, и сразу заснул.

Разбудил его Николай, бесцеремонно растормошив:

— Почему ты не доложил мне?

— Я не нашел тебя…

— Ты и не искал. Ты их выпустил, Гиви!

— Откуда ты взял?..

— Я знаю. Я тебя знаю!.. — Не в силах больше сдерживать себя, Николай схватил Гиви за руки. — Ты их выпустил, ненормальный романтик! Из-за каких-то своих бредней сорвал эксперимент… Я буду требовать, чтобы тебя отчислили. Или ты, или я! Все!..

Гиви не отчислили. Или Николай так и не потребовал этого, или директор не захотел скандала. Ограничились выговором. Но Гук долго еще не разговаривал с Гиви.

Гиви же вскоре перебрался в «хижину». Он проводил там целые дни, нередко отпускал ночных лаборантов, которых и без вольерных работ не хватало, и оставался ночевать. Погода установилась отличная, море прогрелось совсем по-летнему. Уже через неделю новый подопечный Гиви брал рыбу из рук, шел к нему по сигналу, таскал кольца. Это был игривый, очень милый светло-серый самец, совсем еще молодой. Работа шла удивительно споро.

Вечерами Гиви сидел на теплом галечнике и смотрел, как солнце уходит в море. Это было время отвлеченных раздумий. Давно уже не имел он этого времени. Пожалуй, с отрочества. Дела, какие-то дела, спешка отвлекали его от этого самого главного занятия человеческого-раздумий.

Он смотрел на постепенно переливающееся из цвета в цвет небо, на катящееся и катящееся море, на безучастное сверкание садящегося солнца и думал, что человек слишком увлечен своими технологическими возможностями. Ему необходимо твердо усвоить, что он — лишь часть природы, зависимая от этого целого.

Через неделю у сетевой вольеры появились Пират и Эльма. Гиви ждал их. Он кормил их размороженной ставридой днем, потом вечером, затем утром. Он плавал с ними в открытом море. Они надолго не уходили от него. В середине второго дня он позвонил в дельфинарий и попросил освободить вольеру.

Гиви жил в «хижине» рядом с Пиратом и Эльмой две недели.

Дельфины вели себя с ним так, будто ничего между ними не произошло. И они снова стали готовиться к эксперименту.

Страсти улеглись. Однако Гиви остался при мнении, что происходившее с дельфинами все же было связано с расстрелом у острова Тетешима. Письма дельфинологам отправить он, правда, не успел и был рад своей неторопливости.

…Гиви видел сон. В светлом зеленоватом мире, непроницаемо загустевавшем где-то вдали, медленно плыл дельфин. Потом сквозь густоту проступили стройные колонны, излучавшая тепло подводная колоннада!.. Потом кто-то схватил его за плечо, он испуганно повернул голову и увидел обнаженного темного человека. В мочках его ушей светились белые раковины, из густых курчавых волос торчали иглы украшений. Человек улыбался, кивал ему, но при этом крепко держал за плечо и встряхивал…

— Гиви, вставай!..

Он ошалело открыл глаза, увидел над собой лицо Вахтанга Гогия и понял, что это был сон.

— …вставай! Бора… Сети затягивает под винт… — Вахтанг кричал, но Гиви едва слышал его от страшного гула и воя, заполнявших каюту. Первая же мысль связала бору и дельфинов. Как искра, в сознании Гиви промелькнуло воспоминание о том шторме, во время которого погибли все дельфины в вольерах, за исключением одного. Рассказ о панике дельфинов, разбившихся о металлические сетевые заграждения, промелькнул мгновенно, и в следующее мгновение Гиви уже натягивал на себя гидрокостюм. Качка была не очень сильной, но судно ощутимо давало крен на правый борт. Вокруг угрожающе трещало и скрипело, что-то каталось по полу каюты в блеклом свете электролампочки. Гиви, ничего не видя и не слыша, застегивал гидрокостюм. Единственным дельфином, спасшимся в тот шторм, была Лариса, десять лет прожившая в вольерах. На ее боку осталась страшная отметина — большое белое пятно, на месте, где была, вероятно, содрана кожа. Одна старая мудрая Лариса не поддалась панике и старалась держаться в центре своей маленькой вольеры 6х4 метра. А здесь — 6х6, и их там двое…

Ветер едва не сбросил его вниз, назад в лабораторию. Цепляясь за поручни рубки, Гиви двинулся, волоча ласты по палубе, к правому борту. Шквал отдирал от поручней. Стояла кромешная тьма, наполненная бешено несущимися мельчайшими брызгами и воем.

Выл и свистел каждый предмет, сопротивлявшийся ветру, каждая снасть. Свет прожекторов пробивался метров на десять. За углом рубки ветер был значительно меньше. У борта, под защитой корабельных надстроек, стояло несколько человек.

— Запаникуют — все!.. — заорал Гиви.

Море у борта было белесым, словно вскипевшее молоко в темноте, и удивительно высоким — почти у фальшборта. Ниже едва угадывался край плавучей клети, но иногда он стремительно подходил к самому судну, а затем исчезал. В какую-то секунду за этим краем Гиви увидел сквозь пену голову дельфина и, перевалившись через борт, прыгнул в воду. Его сразу же оглушил град мельчайших камней. Откуда?.. Они били по лицу, по рукам, которыми он пытался защититься. Гиви занырнул, и только когда снова вынырнул, понял, что это вовсе не камни, а брызги, несшиеся на громадной скорости над поверхностью воды. Ураганный ветер, падавший с гор на море, словно бритвой срезал волну, дробил ее на мельчайшие части, превращая в брызги, пену, и все это гнал по бухте с северо-востока на юго-запад.

Вода вокруг Гиви кипела белым, пронизывающе холодным кипением. Густой морозный пар не давал вдохнуть. Ничего, нужно подставлять ветру затылок… Но где же дельфины? Он хлопнул ладонью по воде, как делал это обычно в бассейне, подзывая животных, и сам не услышал хлопка. Глупость… Но в следующую секунду он почувствовал у своего правого бока тело дельфина. Такое привычное, прекрасное ощущение! Еще мгновение, и слева от него стоял второй дельфин. Они пришли четко, как на тренировке, стали по бокам, готовые к работе. Пират — справа, Эльма — слева. Он похлопал животных по спинам и прошептал счастливый, стискивая зубы:

— Молодцы… ребята… — Потом взялся за их спинные плавники, и они понесли его по периметру клети. Они буксировали его по всем правилам преподанного им искусства, легко и стремительно, как на тренировке в бассейне. Словно море не кипело вокруг и падавший с гор бора не искал их смерти.

С корнем выворачивало и ломало деревья где-то на земле, срывало крыши домов, где-то недалеко выбрасывало на берег корабли, а два дельфина весело несли избиваемого камнями-брызгами Гиви по кругу в смертельной загородке 6х6 метров. И он орал что-то, захлебываясь холодной пеной, будто шампанским. Он словно сошел с ума.

«Вечный поиск» разворачивало и несло на берег, якоря не удерживали его. Сети плавучей клети оказались у кормы, в опасной близости от винтов. В этой отчаянной обстановке Вахтанг Гогия принял решение рубить канаты к клети.

Машина работала на «полный вперед», выбрали якоря, и судно медленно стало отходить от мелководья, с трудом преодолевая ветер. А за кормой, в бушующей предрассветной мгле, исчезла плавучая клеть с человеком и двумя дельфинами. И все тринадцать оставшихся на борту с ужасом думали о них.

Ветер усилился. Может быть, от того, что исчезла последняя защита от него — борт «Вечного поиска». Гиви видел, как меркнут в несущейся водной пелене корабельные огни.

Нижняя рама клети била уже о дно. Доску настила, одну из четырех, сорвало и унесло. Вторая прыгала на растянутых завязках, словно рвущееся на свободу связанное животное. Крепления понтонов заметно разболтались. Даже сквозь шум бури до Гиви временами доносился скрежет болтов, соединявших сварные «уголки» рамы с трубами. Клеть кидало вверх-вниз, швыряло из стороны в сторону, скручивало. Боковины сетей, оторванные во многих местах от нижней рамы, и высвободившаяся часть сетевого дна захлестывались вовнутрь клети, и Гиви со страхом думал, что станет с дельфином, который запутается в них.

Животные вели себя спокойно. Возможно, потому что он был рядом? Гиви старался постоянно держаться в центре клети и периодически хлопал ладонью по воде, подзывая их. Дельфины выставлялись вертикально из воды, все внимание их было устремлено на него, они ждали его команд. Но Гиви боялся теперь из-за сетей плыть с ними по клети и просто гладил их, ласкал, успокаивал.

Гиви не думал о том, что со всеми ими, сведенными случаем в сетевой мешок среди разъярившейся стихии, будет дальше. У него не было на это ни времени, ни душевных сил. Ему только было ясно, что эти дельфины, ставшие за два с половиной года близкими ему, как друзья, должны остаться жить. И он, Гиви, затянувший их в эту паршивую историю, ответствен за них. И еще в глубине его сознания жила вера в то, что всем им — Пирату, Эльме, Гиви, оставшимся на корабле ребятам — предстоит еще сделать очень много.

Сколько он находится в воде, Гиви не знал даже примерно. Вода и воздух, смешавшиеся в неистовом потоке, из холодных превратились в ледяные. Они жгли сквозь гидрокостюм, сковывали стужей мышцы, уводили судорогой тело. Как долго это еще может продлиться?.. Гиви вдруг охватила тоска. Это был не страх, а именно смертная тоска — неторопливое щемящее чувство, чуждое панике и наполнившее его сразу всего, до краев! Уставшее тело делало привычные движения, державшие его на плаву, рот хватал влажный воздух, выплевывал горькую воду, легкие с хрипом выталкивали облачка пара, которые тут же смахивало с губ, а мозг тяжелел, наливался ленью, давил, смежая веки.

Сквозь эти стремительно затоплявшие Гиви тоску и сонливость проступали воспоминания, теплые, как чистая собачья спина. Да ведь это и был Абрек — громадная короткоухая голова, добрые печальные глаза, мокрый нос… Маленький Гиви повис на мощной шее, поджал ноги… Но они все равно касаются чего-то.

Нет, это не земля, это что-то зыбкое, запутывающее… Сеть! Гиви очнулся. Металлическая рама неслась на него, ласты уже лежали на вздувшейся горбом сети. Гиви, закинув руки, упал на спину, сильно, как мог, оттолкнулся ногами, ушел под воду. Когда он вынырнул в середине клети, первое, что он увидел, был Пират.

Дельфин стоял рядом с ним в вертикальной позе, чуть боком, и смотрел на него круглым, широко открытым глазом. Пена перехлестывала через Пирата, окутывая белым густым облаком, в котором животное моментами превращалось в расплывчатую тень, в призрак, но в следующее мгновение белое месиво редело, и Гиви снова четко видел дельфина и изучающий его глаз.

— Без паники… — Гиви остервенело заработал руками, согреваясь. Сил у него хватит, вот тепла бы немного…

Оторвало и унесло один понтон, и теперь верхняя рама давала крен. На одной из ее сторон образовался угрожающий горб — толстые трубы изогнуло, словно бамбук над огнем.

Серый рассвет виделся Гиви, как из кипящего жидким азотом котла. Корабельные огни снова были совсем недалеко. То поднимались, то опускались, утопая в бушующем море, смещались влево, вправо, огни надежды…

«Вечный поиск» удерживался на сравнительно безопасном расстоянии от мелководья, непрерывно маневрируя, чтобы не оказаться бортом к ветру. С судна видели плавучую клеть в нескольких сотнях метров за кормой, но подойти к ней было невозможно.

Корабельный ял быстро заполнялся водой, и идея спустить его на веревке по ветру к клети была сразу же отвергнута. Оставалось одно — завести на клеть конец вплавь. Не раздумывая, Николай спустился в лабораторию и стал натягивать гидрокостюм.

Все, кто не был в машине, на мостике или у якорей, собрались у борта и вглядывались до рези в глазах в серый мечущийся полумрак, в котором появлялась и исчезала плавучая клеть. Что там творилось, никто не знал. Иногда кому-то казалось, что он видит голову человека или дельфина. Никто не замечал пронизывающего ветра, качки, промокшей до последней нитки одежды. Никто не сомневался в том, что нужно плыть.

Холод сразу захлестнул Николая. Уже через несколько минут все тело набухло стужей, как губка влагой. Мелкая бухта быстро охлаждалась ветром, который стремительно нес Гука к плавучей клети. На судне едва успевали стравливать веревку.

Гиви заметил Николая, только когда его голова поднялась на волне над самым краем рамы.

Гук был хорошим пловцом, работал в вольерах с дельфинами, имел, как все профессиональные дрессировщики, специальную водолазную подготовку. Он верно оценил сложную обстановку у плавучей клети и, выждав момент поспокойнее, ринулся к понтону, уцепился за него и снова стал ждать, когда море даст ему мгновение, чтобы забраться в клеть. Конец капроновой веревки с петлей он намотал на ладонь и крепко сжимал в кулаке. Сколько сил и старания прилагала стихия, чтобы оторвать его от понтона!

Оказавшись в клети, Николай подплыл к Гиви и крикнул:

— Как вы тут?

Оглушающий шум бури не пропускал посторонних звуков, но Гиви понял его. Волна пены накрыла их, а когда прошла, Гиви, отплевываясь, прокричал в ухо Николаю:

— Они работают, Коля! Как ни в чем не бывало!.. Им плевать на все штормы! — И Гиви хлопнул ладонью по воде, подзывая дельфинов, и стал показывать Николаю, как четко животные исполняют команды.

— Э-это… ч-чудо!.. — дрожа всем телом, орал Гук.

— И без всяких подкреплений! — в восторге орал ему в ответ Гиви.

В эти минуты не было, наверное, на свете людей более близких друг другу, чем они.

Потом они стали привязывать капроновую веревку к раме.

Сеть, временами вздуваясь, отталкивала их от края клети, буруны разбивавшихся о трубы волн и яростный ветер вырывали из рук веревку. Казалось бы, что сложного — завязать крепкий узел?..

Уцепившись одной рукой за трубу, захлебываясь, Николай пытался завести под нее конец веревки, а Гиви, тоже держась одеревенелыми негнущимися пальцами за раму, старался подхватить ее снизу. Наконец это удалось ему, он дернул веревку на себя, Гук отпустил ее, а в следующее мгновение произошло непоправимое: конец выскользнул из непослушных рук Гиви, юркнул, как змейка в траве, и исчез.

Они держались посредине клети, тяжело дыша. Их поднимало и опускало, белое неистовое месиво неслось над ними, накрывало с головой, но они, похоже, ничего уже не замечали. Словно понимая, что у людей произошло несчастье, Пират и Эльма стояли рядом, выставившись вертикально из воды.

Николая била дрожь, ноги немели.

— Против ветра… не выплыть… — прошептал он. Гиви понял его, потому что думал о том же. И неожиданно решил: «Надо попробовать, пока еще есть силы!..» — Оставайся! — крикнул он Гуку. — Я сейчас…

На «Вечном поиске» поняли, что случилось, и судно снова опасно близко спускалось по ветру к мелководью, на котором било клеть. В мутном свете утра Гиви время от времени видел корабль отчетливо. Отсюда, из воды, расстояние до него казалось катастрофически большим. Он изо всех сил работал ластами, но этот кусок бушующего моря, отделявший его от борта, сокращался мучительно медленно. Теперь Гиви старался не смотреть в ту сторону, чтобы окончательно не потерять надежду.

Гиви всю жизнь провел у моря. Еще с несмышленых мальчишеских лет, а теперь их всего наберется уже около тридцати. Он чувствовал себя в море не хуже, чем на земле. А может быть, даже и лучше. Он не боялся моря, знал его и почти не уставал в нем. По крайней мере, не больше, чем на земле. Он любил его и в погожие дни, когда оно синело и сверкало за их забором, и в свинцовой непроглядности шторма, который сотрясал их дом. И вот теперь оно убивало его и готово было убить по его вине близкие, верившие ему существа. Здесь, в этом ничтожно маленьком мирке, ограниченном несколькими сотнями метров, сошлись воедино любовь, вера и смерть. Люди нашли для этого соседства точное слово — героизм.

Последняя настильная доска, оторвавшись от рамы, ударила Николая по голове и унеслась, словно бора, играя, щелкнул его своим твердым пальцем. В глазах потемнело, тело обмякло, ласты гирями потянули вниз. Гук, бессмысленно и слабо двигая руками, пошел ко дну.

Он пришел в себя на поверхности, вздохнул, закашлялся и почувствовал под спиной твердое и округлое. Гук понял, что его выталкивал дельфин. О, они большие мастера взаимопомощи в воде!

Эволюция, вернувшая воздуходышащих в море, научила их этому.

Превозмогая слабость и боль в груди — «надышался» водицей — Николай добрался до понтона и повис на нем. Здесь бросало и било волной больше, но зато можно было отдохнуть, не двигаясь, вцепившись руками в понтон.

Время потеряло измерение. Как огромная накатная волна, оно растягивалось до бесконечности и сжималось до едва приметного всплеска. «А ведь долго мне не протянуть», — неожиданно отрешенно подумал Гук.

Гиви увидел двигавшуюся к нему лодку и с неведомо откуда прихлынувшими силами заработал деревянными ногами. В лодке сидел кок Брошка. Лицо его было таким пунцовым, словно он только что выскочил из парной. От него пышело жаром, а скорее всего он просто окоченел на ветру, и Гиви неожиданно вспомнил свой сон, привидевшийся перед тем, как его разбудил капитан. Теплые колонны из туфа под водой…

Намотав на руку переданный Брошкой конец, Гиви отдался во власть ветра и волн, и те снова понесли его к клети.

На этот раз они привязали капроновую веревку к раме. Наполовину оторвало второй понтон, и клеть теперь заваливало набок, невообразимо перекручивало, она превращалась в нечто опасно бесформенное. Неожиданно в ней вздулся большой сетевой мешок, заполнив половину. Эльма оказалась под этим упругим мешком, дно клети не давало ей уйти оттуда. Гиви и Николай смотрели, как бьется под сетью животное, но ничем не могли помочь ему. И тут Пират, выпрыгнув из воды, упал громадным двухсоткилограммовым телом на вздувшийся мешок, промял его, и в тот же миг Эльма выскользнула из-под сети.

Ураган и море совершенно обезумели. Они мчались на людей в клети, прижимали их к раме, где бушевали водовороты, буруны, горы пены. И в тот момент, когда каждый из них понял: это конец, — все прекратилось.

Привычный ураган показался им почти штилем. Мешок опал.

Они отплыли в середину клети. Едва держась в воде от усталости, Гиви хлопнул ладонью, подзывая дельфинов, и те появились рядом, спокойно выставились из воды. Однако тут же ветер и волны ускорились, опять вздулся мешок, а когда снова опал, Гиви увидел, что Николай показывает ему рукой вниз. Нижняя рама, почти оторвавшаяся от растяжек и сети, косо висела в воде. Дна не было. Гиви понял, что их сняли с мели, и подтаскивают к «Вечному поиску». Так вот откуда эти «мешки»! На корабле теперь видели, наверное, что у них здесь происходит… От одной этой мысли стало легче.

Было уже совсем светло. Наступавший серый день прорисовал бухту, захваченную ураганом, в уныло-однообразных тонах: серое небо, серое, опушенное белесой пеной море, бесцветные берега и деревья, гнущиеся и стремительно теряющие листву под ветром, туманно-расплывчатые горы, какой-то широкий корабль, как большой утюг, выброшенный на серый прибрежный песок…

Плавучая клеть двигалась в полукабельтове за кормой, тридцатимиллиметровый капроновый канат был натянут металлической струной, и все находившиеся на палубе, что бы они ни делали, как завороженные все время возвращались к нему взглядом.

— Капитан! По фалу, кажется, пошел Николай!.. — крикнул Брошка стоявшему рядом Вахтангу Гогия.

Гук медленно перебирал руками по капроновому канату, двигаясь к судну. Натужно подтягивался, замирал, выбрасывал вперед руку, снова подтягивался, замирал… Метрах в тридцати от клети веревка поднималась над водой и исчезала в мглистом воздухе, уходила к далекому борту «Вечного поиска». Здесь Николай остановился. Гиви видел, как дергалась под ударами волн его голова. В истерзанном теле Гиви не осталось места для отчаяния, он только подумал: «Это нелепо, погибнуть у самого борта…» Он посмотрел на дельфинов, которые, выставившись из воды, казалось, наблюдали за уходящими от них людьми, и полез на понтон. Последнее, что он увидел из клети, была шлюпка, подходившая к висевшему на канате Гуку.

Напряженно натянувшаяся капроновая веревка показалась вдвое тоньше той, с которой он недавно мчался к клети.

Их долго растирали, поили крепким чаем. Но Николай еще много часов безучастно лежал под горой одеял и стеганок.

Гиви же согрелся и пришел в себя довольно скоро. Около девяти часов он был уже на палубе и с горечью и страхом наблюдал, как безжалостно стихия разрушает плавучую клеть. Со вздымающимися горбами погнутых труб, с захлестывающимися и вздувающимися сетями она выглядела настоящей западней для двух дельфинов. Все на судне думали сейчас об одном, почти молились: хоть бы они вышли из нее! А высокая бетонная стенка причала, надежная защита, находилась в нескольких десятках метров!

С носа «Вечного поиска» с большим трудом, невесть с какой попытки, завели на причал конец. Ветер останавливал линь с грузом на полпути, а потом швырялся им, словно бумерангом, в судно. Однако подойти к причалу и после того, как там стали выбирать девяностомиллиметровый носовой канат, оказалось непросто. Бора набрал силу и злорадно упирался всеми своими метрами в корму, не позволял ей подойти к стенке. Судно маневрировало, стали заводить конец с кормы. А там, среди искореженных труб и рваных сетей, ждали Пират и Эльма…

Гиви, отдавший этим двум животным так много из своих последних лет жизни, вцепившись в поручни фальшборта, клял себя за то, что не прихватил, уходя в воду, нож (он, опытный подводник!) и был лишен возможности выпустить дельфинов перед тем, как покинуть клеть.

Дельфины вели себя превосходно. Они старались держаться в середине изувеченной клети, разумно и спокойно помогали друг другу освобождаться от сетей. Они казались уверенными в том, что их не оставят в беде. В их спокойствии Гиви виделась вера их в людей, и от этого ему сделалось невыносимо тяжело.

Совсем рассвело. Наступил серый день урагана. Гири иногда даже различал животных, но когда из клети через образовавшуюся в сетях дыру вышел Пират, не заметил.

— Один дельфин вне клети! — крикнул в мегафон Вахтанг Гогия.

Пират не уходил далеко от дыры, через которую вышел, словно приглашая Эльму последовать его примеру. И Эльма заволновалась. Она ринулась вперед, но в этот момент сеть вздулась кошелем, дыра ушла кверху и Эльма показалась в мешке. Она тщетно билась в капроновых сетях.

Гиви закрыл глаза. Только теперь он ощутил, как устал. Смертельно устал.

Аванес поднялся на мостик.

— Ну как тут?

— Погоди!.. — хрипло прервал его Вахтанг, глядя на бьющегося в сетях дельфина. И Аванес застыл рядом — он все понял.

Судно и сеть взлетали и падали на волне, время от времени из поля зрения людей исчезала картина безнадежно проигранной битвы животного с сетью. Развернуться в мешке двухметровая Эльма не могла, уйти оттуда задом тоже. Но Пират не сдавался, спасал свою Эльму. Он стремительно разгонялся на коротком отрезке и боком, мощно ударяя о бок Эльмы, выбивал ее из мешка.

И с третьей или четвертой попытки это удалось ему. Еще через секунду Эльма, проскользнув в дыру между рамой и сетью, уже была на свободе.

Ветер гнал через «Вечный поиск» тучи мельчайших брызг. Вахтанг Гогия почти совсем перестал видеть. Подавшись всем телом вперед, протирая закоченевшей ладонью глаза, он вдруг понял, что плачет. Стоявший рядом Аванес шептал:

— Уйду… Рыбу ловить уйду…

Пират и Эльма, едва вырвавшиеся из западни, еще минут десять не уходили от клети. Только когда судно уже швартовалось у причала, животные исчезли в водах бухты.

Клеть подтянули ближе к борту, и она, искромсанная, успокоенно закачалась на волне. Это было сверхнесправедливостью, нелепым и безжалостным капризом судьбы. Все четырнадцать человек на «Вечном поиске» теперь, стоя под защитой бетонного причала, болезненно переживали случившееся, как свое общее поражение. Единственным их утешением была мысль, что дельфины все же не погибли.

Ураган продолжался. Видимость в бухте была очень слабой, но Гиви, а позже и Николай вели непрерывное наблюдение. Они были уверены, что дельфины далеко не ушли. Эта уверенность передалась всей команде. Вскоре наблюдение вели уже со всех стоящих в бухте судов.

К десяти часам утра ветер резко сдал.

После полудня с маяка на мысе сообщили, что в море у входа в бухту заметили дельфинов. Через час пришел пограничный быстроходный катер, на котором Николай и Гиви до шести вечера обследовали прибрежную зону до мыса Идокопас. Им встретилось небольшое стадо морских свиней. Возможно, именно их и видели с маяка. Из-за высокой волны наблюдать поверхность воды было очень трудно.

Весь следующий день, несмотря на ослабление ветра и солнечную погоду, шли большие, с барашками, волны — море никак не могло забыть ураган. «Вечный поиск» упорно рыскал с утра до позднего вечера по неспокойному Черному морю, и все свободные от корабельных работ торчали у бортов, до ряби в глазах вглядывались в проклятые катящиеся и катящиеся волны.

Наконец на третий день море успокоилось. Около одиннадцати часов в районе поселка Дивноморск Гиви заметил дельфинов-афалин. Их было шесть-восемь голов, не больше, в миле — полутора милях от «Вечного поиска». Судно шло к ним полным ходом. Сердце Гиви готово было выпрыгнуть из груди, во рту пересохло. Он почему-то сразу поверил, что Пират и Эльма — там.

Но дельфины, подпустив судно на несколько кабельтовых, стремительно ушли в открытое море.

— Их испугал шум машины, — сказал Вахтанг Гогия.

— Пират и Эльма не ушли бы… — хмуро заметил Гиви.

Настроение у всех было кладбищенское.

На четвертый день рыбаки сообщили, что видели дельфинов в бухте. И опять мчался «Вечный поиск», и снова яро вспыхнула надежда, и тяжело билось сердце Гиви.

У мыса Толстый они обнаружили шесть голов азовок.

Вечером из института пришла телеграмма, приказывающая экспедиции немедленно сворачивать розыскные работы и возвращаться на базу.

— Этого нельзя делать! Пират и Эльма где-то рядом, — убеждал Гиви. — Четыре-пять дней — не время для того, чтобы встретиться в такой акватории… Ведь мы просто не можем встретиться… — Каким он мог быть красноречивым, этот молчун Гиви!

Приказ есть приказ, но Николай все же решился еще денек поискать.

Утро пришло ясное, безоблачное и безветренное. Вода в бухте, казалось, стояла недвижимо, как в лесном омуте. И была такая же мутная. По ней плыли белесые и голубые медузы.

У выхода из Геленджикской бухты сразу же наскочили на стадо дельфинов. Но это были азовки, голов двадцать.

— Хорошее предзнаменование! — сказал оптимист Аванес.

С мостика и от фальшбортов смотрели во все глаза и во все имевшиеся на судне бинокли. Николай и Гиви стояли рядом. Они мало разговаривали друг с другом в эти дни. Как обычно. Было похоже, что пережитое ими в плавучей клети все же не сблизило их.

— Не встретим сегодня — уйдем? — тихо спросил Гиви.

— У тебя есть свой вариант? — Может быть, Гук в глубине души негодовал на Гиви за тот необговоренный импульсивный поступок, с которого началась их забортная эпопея. Об этом ничего не было сказано. Наверное, дельфины действительно запаниковали бы и погибли, не войди сразу к ним в клеть Гиви. Скорее всего так и было бы. Однако решение мог принять только он, Гук. Но этого или иного решения от него не дождались.

— Не раскисай, Гиви. Просто в этот раз нам не повезло. Будем готовить новых животных. Конечно, год, а то и два потеряли…

Гиви вдруг подумал, что Николай, входя в воду во время урагана, больше беспокоился о своей, как начальника экспедиции, ответственности за возможные последствия его, Гиви, действий. И устыдился этих мыслей. Николай был решительным и отважным человеком, так думать о нем просто подлость.

Гук опустил бинокль, потер уставшие глаза и неожиданно сказал:

— А ведь твои дельфины, Гиви, спасли мне жизнь. — И рассмеялся. — Может быть, они приняли меня за тебя?

Гиви усмехнулся.

— Эти дельфины спасли бы любого человека. Они мудрее нас, Коля.

— Пожалуй, — буркнул Гук и снова уставился в окуляры. — Да, я вот что хотел сказать тебе… — Николай не отнимал бинокля от глаз. — Все это… в ураган… было по плану. Я один несу ответственность за все. Эти дельфины стоят государству больших денег…

Гиви удивленно повернул к нему лицо.

— Ты меня понял, Гиви? Это я послал тебя в клеть.

Они смотрели теперь друг другу в глаза. И Гиви усмехнулся, пожал плечами.

— Как хочешь, Коля…

— Так будет правильно.

— А ты послал бы?

— Не знаю…

Около двух пополудни на траверзе мыса Идокопас заметили двух дельфинов-афалин, спокойно плававших невдалеке от берега.

— Посмотри. — Николай протянул Гиви бинокль. Тот смотрел долго. — Похожи, а?

Гиви как-то затравленно глянул на него и глухо произнес:

— Я пойду к ним.

Гук кивнул.

Близко к дельфинам подходить не стали, чтобы не вспугнуть.

Гиви в гидрокостюме прыгнул за борт. И в это время Николай увидел чуть в стороне еще пять дельфинов, а мористее — большое стадо, голов в пятьдесят.

Море было довольно спокойным, и Гиви быстро приближался к дельфинам. Вскоре он тоже заметил еще несколько животных невдалеке. Дельфины, играя, отходили в море, и Гиви все плыл и плыл за ними. Конечно, Пират и Эльма не стали бы уходить от него… Но там, дальше, он увидел много животных и продолжал плыть к ним. В большом стаде Пират и Эльма могли сразу и не заметить его. Дельфины плавали вокруг метрах в десяти-пятнадцати.

Он различал их круглые любопытствующие глаза. Гиви останавливался, хлопал ладонью по воде, снова плыл, опять останавливался и звал.

Теперь он знал, что способ передачи команд дельфинам пока еще не совершенен. В этом главное в общении человека с морским «конем»… Дрессируя дельфина для аварийно-спасательной службы, надо быть уверенным, что он исполнит приказ в любой ситуации — отнесет донесение в нужную точку, поможет в промысле, в спасении людей при эвакуации их с тонущего корабля… Дельфин, как лошадь, будет бросаться по команде даже в огонь… Все дело в «языке», в способе передачи ему команды на расстояние…

Солнце садилось на море, слепило своей яркостью, но тело прохватывал холод. С «Вечного поиска» все повторяли через радиотрансляцию: «Гиви! Их там нет, возвращайся!» А он все плыл и звал. Это была последняя надежда. И она рушилась. Да, конечно, их здесь не было. Но ведь они были где-то рядом, в другом стаде, может быть, в нескольких километрах от него!

Они сейчас, наверное, тоскуют без людей, без привычной размороженной ставриды. Гиви вспомнил, как когда-то в вольере обученный дельфин ловил и выбрасывал ему кефаль, а он поощрял его размороженной рыбой…

Они, наверное, тоскуют сейчас. Как собаки, утратившие хозяев.

А возможно, как люди, разлученные судьбой со своими близкими.

Гиви был убежден, что Эльма услышит его зов и подплывет к нему…