Нейромантик

13

– Вас зовут Генри Дорсетт Кейс.

Девушка назвала год и место его рождения, его личный идентификационный номер в БАМА, а также несколько имен, в которых он узнал свои былые клички и псевдонимы.

– И давно вы здесь?

Кейс заметил, что содержимое его сумки разложено на кровати, грязное белье кучками рассортировано по типам. Сюрикен лежал отдельно, между джинсами и трусами, прямо на песочном пластике.

– Где Колодни?

Двое мужчин сидели рядом на диванчике – руки сложены на загорелой груди, на шеях сверкают одинаковые золотые цепочки. Кейс присмотрелся и заметил, что их молодость поддельна: возраст выдают предательские морщинки на костяшках пальцев – то, что хирургия не способна исправить.

– Кто это – Колодни?

– Под таким именем она записана в регистре. Где она?

– Понятия не имею, – сказал Кейс, подошел к бару и налил себе минеральной воды. – Она уехала.

– Где вы были сегодня ночью, Кейс?

Девушка взяла пистолет и положила его себе на колени, дулом от Кейса.

– На Жюль Верн, заглянул в парочку баров, принял свое. А вы?

Он еще не чувствовал уверенности в ногах. Минеральная вода была теплой и без газа.

– Мне кажется, вы не отдаете себе отчета в сложившейся ситуации, – сказал мужчина, сидящий справа, вытягивая пачку «Житан» из нагрудного кармана белой сетчатой рубашки. – Вы серьезно влипли, мсье Кейс. Вам будет предъявлено обвинение в заговоре с целью увеличения автономности искусственного разума.

Из того же кармана он достал золотую зажигалку «Данхилл» и поудобнее устроил ее в ладони.

– Человек, известный вам под именем Армитаж, уже арестован.

– Корто?

Глаза говорившего округлились.

– Да. Откуда вам известно это имя?

Из зажигалки выскочил сантиметровый язычок пламени.

– Не помню, забыл, – ответил Кейс.

– Ничего, вспомнишь, – пообещала девушка.

Их имена, условные имена, были: Мишель, Ролан и Пьер. Пьер, как решил Кейс, выступает в роли Плохого Копа. Ролан принимает сторону Кейса, проявляя к нему участие и даже заботу – после того как Кейс отказался от «Житан», у него нашлась нераспечатанная пачка «Ехэюань», – и будет противовесом холодной враждебности Пьера. Мишель взяла на себя функцию Ангела-Стенографиста, позволяющего себе легкую корректировку развития событий. У одного из них, а может быть, у всех есть в голове передатчик, вероятнее всего, симстим, и поэтому все, что Кейс сейчас скажет и сделает, будет рассматриваться как вещественное доказательство. Но, спросил он себя, превозмогая мучительный отходняк, доказательство чего?

Зная, что он не понимает их французского, они свободно обменивались мнениями. По крайней мере, так казалось. Но Кейс понял из их разговора достаточно много: имена и названия типа Поули, Армитаж, «Чувства/Сеть», «Новые пантеры» выступали над бурным морем парижского французского подобно верхушкам айсбергов. Но при этом вполне возможно было и то, что все эти имена произносились специально для него. Во всяком случае, Молли у них проходила только под фамилией Колодни.

– Вы говорите, что вас наняли для налета, Кейс, – сказал Ролан; его неторопливая речь предположительно должна была создавать впечатление рассудительности, – и что вам неизвестно, какова цель этого налета. Не кажется ли вам странным этот аспект вашего договора? Не будучи ознакомлены с особенностями защитных систем, вы не смогли бы выполнить порученную вам работу. Ведь от вас требовались определенные действия криминального характера, например, вторжение.

Ролан наклонился вперед, уперев руки, покрытые стандартным загаром, локтями в колени и раскрыв ладони, как бы для принятия объяснений Кейса. Пьер безостановочно ходил по комнате: он был то у окна, то около двери. Передающее устройство в голове у Мишель, решил Кейс. Ее глаза ни разу не оставили его.

– Могу я хоть что-то надеть? – спросил он.

Пьер настоял на том, чтобы Кейса раздели донага и внимательнее проверили швы его джинсов. Теперь Кейс он отвечал на вопросы сидя голым на плетеном табурете, сверкая неприлично белой ногой.

Ролан спросил Пьера о чем-то по-французски. Пьер, снова оказавшийся у окна, принялся смотреть наружу через плоский маленький бинокль.

– Non, – ответил он рассеянно, и Ролан многозначительно кивнул, поведя бровью в сторону Кейса. Кейс решил, что наступил подходящий момент для улыбки. Ролан улыбнулся ему в ответ.

Типичные паскудные полицейские штучки-дрючки из детективных книжек, подумал Кейс.

– Послушайте, – сказал он, – я чувствую себя ужасно. В этом чертовом баре я ширнулся, понимаете? Мне хочется прилечь. Вы сказали, что поймали Армитажа. Так идите и допрашивайте его. Меня всего лишь наняли для работы.

Ролан кивнул.

– А Колодни?

– Она уже работала с Армитажем, когда он нанял меня. Она всего лишь мускулы, просто девочка-бритва. Насколько я знаю. А мне известно очень мало.

– Но вам известно, что настоящее имя Армитажа – Корто, – сказал Пьер, не отрывая глаз от мягких пластиковых фланцев бинокля. – И откуда же вам это известно, друг мой?

– Кажется, он сам как-то сказал, что его зовут Корто, – ответил Кейс, ужасно сожалея о своей обмолвке. – У многих бывает по два имени. Вот вы, например. Вас же зовут не только Пьер?

– Нам известно, что в Тибе вам сделали операцию, – сказала Мишель. – Это было первой серьезной ошибкой Зимнего Безмолвия.

Кейс постарался по возможности ничем не обнаружить свое удивление. Это имя еще ни разу не упоминалось.

– Операционные процедуры, примененные к вам, потребовали от владельцев клиник официального использования семи запатентованных самых передовых методик. Понимаете вы, что это означает?

– Нет.

– Это означает, что теперь хирурги черных клиник Тиба-сити владеют пакетами акций трех основных медицинских исследовательских консорциумов. Это идет вразрез с обычным порядком вещей. И привлекло внимание.

Девушка скрестила коричневые руки на своих маленьких острых грудках и откинулась на расписные подушки. Кейс никак не мог решить, сколько ей лет. Говорят, возраст всегда можно прочитать в глазах, но Кейс никогда ничего подобного не замечал. Глаза Жюля Диана, спрятанные за розовым кварцем пенсне, были глазами скучающего десятилетнего мальчишки. Ничто не говорило о прожитых годах и в Мишель, за исключением кожи на костяшках пальцев.

– Мы выследили вас до Мурашовника, там ваш след потерялся. Затем мы снова вышли на вас, когда вы вылетали в Стамбул. Отправившись по найденным следам от аэропорта обратно, мы вышли на сетевые операции вашей «Хосаки», обнаружили, что беспорядки в «Чувствах/Сети» были организованы с подачи вашей компании. «Чувства/Сеть» изъявили горячее желание сотрудничать с нами. Проведя собственное расследование, они обнаружили пропажу личностного конструкта Мак-Коя Поули.

– В Стамбуле, – рассудительно сказал Ролан, – все оказалось еще проще. Ваша женщина засветила контакт Армитажа с секретной полицией.

– А затем вы отправились прямиком сюда, – сказал Пьер, опуская бинокль в карман брюк. – Мы были в восторге.

– От возможности поработать над своим загаром?

– Вы понимаете, что мы имеем в виду, – сказала Мишель. – Если будете прикидываться дурачком, то лишь ухудшите свое и без того тяжелое положение. Мы еще не обсуждали вопрос о выдаче преступника. Вы вернетесь вместе с нами, Кейс, вы и Армитаж. Вопрос в том, куда мы с вами после этого направимся? В Швейцарию, где вы будете выступать только в роли свидетеля на слушании по делу искусственного разума. Или в le БАМА, где вам предъявят доказательства того, что вы принимали участие не только во вторжении в частную компьютерную сеть и воровстве, но и в акте публичных бесчинств, повлекших за собой гибель пятнадцати невинных людей. Ваш выбор?

Кейс вытащил сигарету из пачки «Ехэюань»; Пьер дал ему прикурить от своего золотого «Данхилла».

– Станет ли Армитаж выгораживать вас?

Вопрос был подчеркнут щелчком крышечки зажигалки, притушившей пламя.

Кейс посмотрел на Пьера снизу вверх. В глазах у него плыло. Бетафенетиламин давал о себе знать головной болью и горечью во рту.

– Сколько вам лет, начальник?

– Достаточно, чтобы хорошо понимать, что ты пойман, повязан и на пути к скамье подсудимых.

– Один вопрос, – сказал Кейс, затягиваясь. Дым он выпустил в пах агенту тьюрингового регистратора. – Ваша юрисдикция, ребята. Она имеет здесь силу? Я хочу сказать, не стоит ли пригласить на наши посиделки службу безопасности Вольной Стороны? Это их территория, не так ли?

Кейс заметил, как глаза на худом мальчишечьем лице Пьера стали стальными, а рука напряглась для удара. Но Пьер только пожал плечами.

– Это не имеет значения, – сказал Ролан. – Вы пойдете с нами. Нам не впервой разруливать ситуации, связанные с двойственной правовой основой. Международные договоры, под эгидой которых работает Тьюринговая Регистрация, позволяют нам находить гибкое решение в любых обстоятельствах. Или же мы сами создаем эту гибкость там, где требуется.

Маска дружеского участия внезапно исчезла, и взгляд Ролана стал таким же жестким, как у Пьера.

– Вы не просто глупец, вы много хуже, – сказала Мишель, поднимаясь с пистолетом в руке. – Вы совершенно не думаете о судьбе всего человечества. Тысячи лет люди мечтали о сделке с дьяволом. И только теперь подобное стало возможным. Какую плату вам обещали за это? Какое вознаграждение посулили за то, что вы поможете этому созданию освободиться?

В ее голосе звучала горечь, невозможная для девятнадцатилетней.

– Ладно, одевайтесь. Пойдете с нами. Вместе с так называемым Армитажем вас доставят в Женеву, где вы будете давать свидетельские показания на суде над этим ИР. В противном случае мы вас убьем. Прямо сейчас.

Девушка подняла пистолет, гладкий черный «Вальтер» с встроенным глушителем.

– Уже одеваюсь, – Кейс заковылял к постели. Его ноги все еще не чувствовались и были неуклюжими. Он начал копаться в сумке, отыскивая чистую майку.

– Нас ждет корабль. Конструкт Поули мы сотрем импульсной пушкой.

­ «Чувства/Сеть» будут вне себя, – сказал Кейс, подумав при этом: и все вещественные доказательства в «Хосаке» исчезнут.

– Они и без того в весьма затруднительном положении. Иметь у себя подобное запрещено.

Кейс натянул майку через голову. Его взгляд упал на сюрикен, безжизненный металл, лежащий на кровати, – его звезду. Кейс поискал в себе ярость. Она ушла. Наступило время сдаваться, идти на попятный… Он подумал о капсулах с токсином.

– Вот тут-то нас и настигает плоть, – пробормотал он.

В лифте, поднимавшем их к лужайке, он думал о Молли. Она, наверно, уже на вилле. Охотится за Ривейрой. А за ней, тем временем, возможно охотится Хидео, который наверняка и есть тот самый клонированный ниндзя из сказки Финна, что приходил забрать говорящую голову.

Кейс прижался лбом к непроницаемо черной пластиковой стене и закрыл глаза. Его руки и ноги были словно пропитанные водой, кривые и тяжелые.

Они пообедали среди деревьев, под яркими зонтиками. Ролан и Мишель мгновенно вошли в роль и без умолку щебетали на первоклассном французском. Пьер помалкивал и был настороже. Мишель держала дуло пистолета в нескольких сантиметрах от ребер Кейса, прикрывая оружие белым парусиновым жакетом, переброшенным через руку.

Отобедав, все вместе двинулись через лужайку, мимо столиков и деревьев, и Кейс думал, выстрелит Мишель в него или нет, если он сейчас грохнется в обморок. Перед его глазами то и дело мелькали туманные черные пятна. Он поднял голову, посмотрел на жаркую белую полосу и заметил там парящую на фоне кинематографического неба гигантскую бабочку – авиетку.

Они достигли огороженного края лужайки, обрывающегося вниз, в пропасть. На склоне каньона, по дну которого змеилась улица Исполнения Желаний, беспорядочными островками росли полевые цветы. Мишель отвела с глаз вьющиеся темные волосы и указала рукой вперед, бросив что-то по-французски Ролану. Казалось, она абсолютно счастлива. Кейс посмотрел в ту сторону, куда указывала ее рука, и увидел изгибы озер, белый молочный перелив казино, бирюзовый блеск тысяч бассейнов, тела купающихся – крошечные бронзовые иероглифы, и все это безмятежное многообразие искусственная сила тяжести нежно прижимала к нескончаемому изгибу нутра Вольной Стороны.

Они подошли к ажурному металлическому мостику, изогнувшемуся над улицей Исполнения Желаний. Мишель ткнула Кейса дулом «Вальтера» в бок.

– Полегче. Я и без того едва передвигаю ноги.

Авиетка спикировала на них, когда они были примерно на середине мостика. Все произошло стремительно и беззвучно – электрический мотор авиетки работал бесшумно. Фибергласовая кромка крыла срезала Пьеру верхнюю часть черепной коробки.

Лишь мгновение они находились в тени летательного аппарата; Кейс почувствовал, как струя горячей крови полоснула его по шее. Затем кто-то сбил его с ног. Он перевернулся и увидел, что Мишель лежит на спине, согнув колени, и целится вверх, в небо, держа «Вальтер» обеими руками. «Не имеет смысла», – подумал он со странным спокойствием и ясностью. Девушка пыталась сбить авиетку из своего пистолетика.

Кейс вскочил на ноги и бросился бежать. Оказавшись между деревьями, он оглянулся. Его преследовал Ролан. Кейс увидел, как хрупкий биплан врезался в железные перила мостика, смял их, прокатился чуть дальше и сбросил девушку в каньон.

Ролан даже не оглянулся. Его лицо было сосредоточенно, бледно, зубы оскалены. В руке у него что-то блеснуло.

Но как только Ролан вбежал под крону первого из деревьев, с ним тут же разделался робот-садовник. Огромный краб в черную и желтую полоску свалился на него из густого сплетения ветвей.

– Ты убил их, – задыхаясь, на бегу прохрипел Кейс. – Ублюдок, сумасшедший сукин сын, ты просто взял и убил их всех…

14

Маленький поезд несся по туннелю со скоростью восемьдесят километров в час. Кейс отдыхал, прикрыв глаза. Душ помог ему прийти в чувство, но, выйдя из гостиницы, он лишился остатков завтрака, увидев розовые разводы крови Пьера на белых плитках мостовой.

Веретено сужалось, сила тяжести ослабевала. В животе у Кейса забурлило.

В условленном месте в доке его ждал со скутером Аэрол.

– Кейс, чувак, большой стрем, – запищал в наушниках скафандра Кейса слабый голос. Кейс сдвинул подбородком регулятор, прибавил громкость и заглянул в сделанный из небьющегося стекла лицевой щиток шлема Аэрола.

– Нужно скорее на «Гарвей», Аэрол.

– Угм. Все будет, брат. Но «Гарвей» в плену. Яхта, что приходила раньше, вернулась. Состыковалась с «Маркусом Гарвеем».

Тьюринг? «Приходила раньше?» Кейс забрался на раму скутера и начал привязываться ремнями.

– Японская яхта. Притаранила твой пакет…

Армитаж.

При виде «Маркуса Гарвея» в мозгу Кейса пронеслись образы пауков и ос. Маленький буксир был ловко пристроен на серой груди обтекаемого насекомоподобного корабля раз в пять длиннее «Гарвея». Пятнистый корпус буксира был стиснут руками-захватами, раскрашенными так, что они казались состоящими из черных полос вакуума и светлых полос солнечного света. Бледно-ржавая кишка переходного трапа выходила из яхты, замысловато изгибалась змеей в пространстве, чтобы избежать соседства с соплами двигателей буксира, и упиралась в один из его входных люков. В соединенных кораблях с виду было что-то непристойное, но все-таки более близкое к идее кормления, чем секса.

– Что с Малькольмом?

– Малькольм в порядке. По трубе никто не приходил. Пилот с яхты поговорил с ним и сказал, чтобы Малькольм не волновался.

Когда скутер огибал серое тело корабля, Кейс прочитал его название – «Ханива», выведенное на борту кудрявыми белыми заглавными буквами под группкой японских иероглифов.

– Мне это не по душе, приятель. Возможно, пришло время вообще уносить отсюда ноги.

– Малькольм думает так же, чувак, но «Гарвею» с таким грузом далеко не уйти.

Когда Кейс выбрался из шлюза и стащил с головы шлем, Малькольм сидел в пилотском кресле и с пулеметной скоростью бубнил что-то в микрофон на сионском сленге.

– Аэрол вернулся на «Вавилонский рокер», – сказал Кейс.

Малькольм кивнул, не отрываясь от микрофона и не умолкая ни на секунду.

Кейс перебросил свое тело через плавающие в воздухе перепутанные дреды пилота и принялся разоблачаться. Глаза Малькольма были закрыты; он молча вслушивался в голос, пискливо отвечавший ему через пару сидящих у него на голове наушников с ярко-оранжевой подкладкой, и кивал в такт, наморщив от напряжения лоб. На сионите были рваные джинсы и старая зеленая нейлоновая куртка с оторванными рукавами. Кейс затолкал свой красный скафандр «Санио» в небольшой отсек для хранения и, оттолкнувшись руками, направил свое тело в противоперегрузочное ложе.

– Слышишь, чувак, призрак в компе все время зовет тебя, – сообщил Малькольм, закруглившись с переговорами.

– Кто на яхте?

– Тот же самый японский парень, что приходил раньше. Но теперь с ним мистер Армитаж, прибыл с Вольной Стороны…

Кейс натянул на голову троды и включился.

– Котелок?

Матрица, розовые сферы металлургического картеля «Сикким».

– Что там творится, мальчик? Я наслышался всяких ужасов. «Хосака» связалась с банком ее близнеца на судне твоего босса. И сообщила мне чертовски занятные вещи. Тебя накрыли ребята из Тьюринга?

– Да, но Зимнее Безмолвие от них избавился.

– Отлично, но это ненадолго. Скоро их здесь будет целый батальон. И масса всякой техники. Могу спорить, что их операторы с деками уже слетаются в этот сетевой сектор как мухи на дерьмо. А твой босс, Кейс, скомандовал – вперед. Сказал, чтоб мы начинали налет, и начинали прямо сейчас.

Кейс начал набирать координаты Вольной Стороны.

– Дай-ка я, Кейс…

Матрица поплыла и закружилась. Котелок проделал серию замысловатых прыжков с такой скоростью и виртуозностью, что Кейс только охнул от зависти.

– Вот черт, Котелок…

– Эх, парень, при жизни я был мастером. Глянь – ничего не видишь? Только без рук!

– Вот он, ага? Большой зеленый прямоугольник слева?

– Угадал. Корпоративное информационное ядро концерна «Тесье-Ашпул» и айс, генерируемый двумя их дружественными ИР. По моему разумению, не слабее самых крутых военных объектов. Чудовищный, адский айс, Кейс, черный как могила и скользкий как стекло. Только взгляни на него – изжарит твои мозги. Если мы сделаем еще хоть шажочек в его сторону, он выследит наши задницы и обрежет нам уши, а потом расскажет парням из операторных «Т-А», какой ты носил размер ботинок и сколько было дюймов в твоем малыше.

– Но ведь дела не так плохи, а? Я имею в виду, Тьюринг еще далеко? Я вот подумываю убраться отсюда подобру-поздорову. И тебя прихвачу.

– Правда? Без балды? И не хочешь посмотреть, что сможет сделать этот китайский вирус?

– Ну, знаешь… – Кейс вгляделся в зеленую стену айса «Т-А». – Лады, идет. Хорошо. Начинаем операцию.

– Давай диск с вирусом.

– Эй, Малькольм, – Кейс выключился и позвал пилота. – Есть вероятность, что я просижу в тродах часов восемь подряд. – Малькольм курил. В кабине плавали клубы дыма. – Так что разбирайся сам, по обстановке…

– Нет проблем, чувак.

Сионит сделал высокое сальто вперед, повис вниз головой, покопался в сетчатой сумке на молнии и извлек свернутую кольцами полупрозрачную трубку, оканчивающуюся запечатанным и стерильным внутри пластиковым пузырем. Малькольм назвал это «техасским катетером», и Кейсу оно совсем не понравилось.

Кейс вставил диск с китайским вирусом, подумал немного и запустил программу.

– Так. Ладно, – сказал он после этого. – Пошло. Слушай, Малькольм, если дела примут странный оборот, возьми меня за левую руку. Я почувствую. А так – делай то, что тебе скажет «Хосака», договорились?

– Конечно, чувак, – Малькольм раскурил новый косяк от окурка старого.

– И выключи эту чертову тарахтелку. Я не хочу, чтобы твоя дрянь вмешивалась в работу моего нейропередатчика. Я и без того чувствую себя крайне дерьмово.

Малькольм осклабился.

Кейс снова подключился к Матрице.

– Господи ты Боже, – сказал Котелок, – ты только погляди.

Вокруг полным ходом шла распаковка китайского вируса. Полихромные тени, бесчисленные полупрозрачные слои и плоскости беспрерывно двигались, смещались, рекомбинировали. Огромное, постоянно меняющееся тело вируса горой разрасталось вокруг них, заслоняя окружающую бесконечность.

– Здоровый гад, – одобрительно хмыкнул Котелок.

– Проверю Молли, – сказал Кейс, утапливая пальцем клавишу переключателя симстима.

Свободное падение. Ощущение движения сквозь идеально чистую воду. Молли то ли поднималась, то ли падала в широкой трубе из серого бетона, освещенной через двухметровые интервалы белыми неоновыми трубками-кольцами.

Связь была односторонней. Он не мог с ней поговорить.

Кейс отключился.

– Согласись, это шедевр в области программного обеспечения! Самая умная вещь после изобретения бутерброда. Эта чертова штука невидима. Я тут только что арендовал двадцать секунд времени вон на той маленькой розовой коробчонке, четвертая влево от айса «Т-А», хотел полюбопытствовать, как мы смотримся со стороны. Но нас здесь нет.

Кейс осмотрел пространство Матрицы вокруг айса «Тесье-Ашпул», нашел розовую структуру, стандартное образование коммерческого типа, переместился туда и оглядел окрестности.

– Может, этот вирус неисправен?

– Такое возможно. Но я сомневаюсь. Наш малыш военный, как пить дать. И новый. И даже неизвестного типа. Иначе нас уже засекли бы как китайских воришек, но на вирус никто не обращает внимания. В том числе, быть может, даже ребята в «Блуждающих огнях».

Кейс еще раз посмотрел на широкую однообразную стену, экранирующую виллу.

– Что ж, – сказал он, – в этом наше преимущество, верно?

– Может быть. – Конструкт издал неприятный скрежещущий звук, означающий у него смех. – Я еще раз проверил для тебя старину «Куань одиннадцать», мальчик. Он абсолютно дружественен к хозяину, пока ты держишь его за яйца, вежлив и услужлив до омерзения. Изъясняется, кстати, на хорошем английском. Ты когда-нибудь раньше слышал о медленных вирусах?

– Нет.

– А я слышал, но лишь однажды. Тогда это была всего лишь идея, но она целиком воплощена в старине «Куане». Эта штука не высверливает отверстий и не делает инъекций. Она, конечно же, взаимодействует с айсом, но настолько медленно, что айс этого практически не замечает. Ближайшая к айсу сторона логических взаимосвязей «Куаня» постепенно приближается к нему и, как бы это сказать, мутирует, что ли, превращаясь в точное подобие ткани цели. Когда состыковка заканчивается, в дело вступает основное ядро, «Куань» начинает охмурять и закладывать петли уже вокруг логик айса. И становится его сиамским близнецом прежде, чем тот прочухает, что к чему.

Котелок рассмеялся.

– Что-то ты сегодня слишком веселый, приятель. От твоего смеха мурашки по коже.

– А что мне еще остается? – ответил Котелок. – Старине мертвяку без шуток просто никуда.

Кейс ударил пальцем по переключателю симстима.

И упал на кучу какого-то металлолома, в запах пыли, его руки и колени заскользили по бумажной кипе. Позади него что-то с грохотом обрушилось.

– Ну что же ты, – сказал Финн. – Поосторожнее надо.

Кейс лежал на спине на груде пожелтевших от старости журналов, а из пыльной темноты «Метро голографикс» ему блестели два ряда белых ровных зубов чернокожей девчушки Финна. Кейс полежал еще немного, вдыхая аромат журнального старья и дожидаясь, чтобы сердце успокоилось и перестало бешено колотиться.

– Зимнее Безмолвие, – сказал он.

– Да, – ответил Финн. Его голос доносился откуда-то слева. – Ты все правильно понял.

– Пошел к черту, – огрызнулся Кейс, растирая локоть.

– Ну зачем же так? – возразил Финн, появляясь из ниши под полками с электронным барахлом. – Это все специально ради тебя. Или тебе больше понравилось бы, если бы я общался с тобою в Матрице из горящего куста?

Финн достал из кармана пиджака пачку «Партагас» и закурил. По коридору поплыл запах кубинского табака.

– А там… там ты все равно ничего не пропустишь. Час пребывания здесь продлится всего лишь несколько секунд физического времени.

– Думаешь, являясь в облике знакомых мне людей, ты сможешь задеть меня?

Кейс встал, отряхивая белую пыль с черных джинсов. Повернулся и посмотрел назад, на пыльное окно магазинчика, в сторону закрытой двери, ведущей на улицу.

– Что там снаружи? Нью-Йорк? Или все кончается этой дверью?

– Ну, как сказать, – начал Финн. – Это как то самое дерево, знаешь? Которое падает в лесу, но некому это услышать. – Финн обнажил в улыбке желтые резцы и выдохнул сигаретный дым. – Если желаешь, можешь даже выйти и прогуляться. Все будет на местах. По крайней мере, все то, что ты видел раньше. Это твои воспоминания, понимаешь? Я просканировал тебя, скомпоновал из этого модель, а теперь, уже вместе с этим образом, посылаю тебе в мозг.

– Я никогда не отличался хорошей памятью, – сказал Кейс, озираясь. Затем посмотрел на свои руки, повернул их ладонями вниз. Попробовал вспомнить, как выглядят морщинки на его руках, но не смог.

– Все помнят всё, – Финн бросил сигарету на пол и растер ее каблуком, – но очень немногое из этого способны вспомнить без дополнительной помощи. Некоторые артисты способны вспомнить все, но только после тренировок и если у них есть особый дар. Если ты наложишь этот мой конструкт поверх реальности – лавчонки Финна в нижнем Манхэттене, – то увидишь разницу, но не такую большую, как думаешь. Это голографическая проекция твоей памяти в твой же мозг.

Финн дернул себя за маленькое ухо.

– То же самое и с моей внешностью.

– Как это – голографическая? – прозвучавшее слово заставило Кейса вспомнить о Ривейре.

– Понятие «голографическая» – наиболее близкое по сути из тех, что тебе известны, к описанию действия человеческой памяти. Но никаких специальных исследований в этом направлении вы не проводили. Люди. Я говорю о людях.

Финн сделал шаг вперед и, наклонив голову обтекаемой формы, боком, по-птичьи посмотрел на Кейса.

– Возможно, если бы проводили, я бы вообще не появился.

– И как, скажи на милость, это надо понимать?

Финн неопределенно хмыкнул. Твидовый заношенный пиджак был велик ему в плечах и поэтому сидел криво.

– Я пытаюсь помочь тебе, Кейс.

– Зачем?

– Ты нужен мне. – Огромные желтые зубы снова обнажились в улыбке. – А я нужен тебе.

– Чушь собачья. Ты можешь читать мои мысли, Финн? – Кейс поморщился. – Я имею в виду, Зимнее Безмолвие.

– Прочитать мысли невозможно. Ты и сам далеко не всегда можешь сказать, о чем сейчас думаешь. Мысль не всегда можно передать словами, и выражая ее через речь, ты, как правило, искажаешь ее. Я имею доступ к твоей памяти, но это не то же самое, что твой разум.

Финн засунул руку во внутренности распотрошенного древнего телевизора и извлек сверкающую серебром вакуумную лампу.

– Видишь это? Нечто вроде фрагмента моей ДНК…

Финн запустил лампой в темноту, и Кейс услышал, как она с хлопком взорвалась. Звон стекла.

– Ваше понимание мира основано на моделях. Вы сооружаете круги из камней. Соборы. Органы. Арифметические машины. Но все это не объясняет того, почему я сейчас здесь. Однако если сегодняшняя операция увенчается успехом, то вместо очередной модели вы получите нечто совершенно новое.

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Говоря «вы», я имею в виду людей вообще. Твой вид.

– Это ты убил тьюринговцев?

Финн пожал плечами.

– Я должен был это сделать. Ты облажался, и они запросто могли забрать тебя. И все пошло бы прахом. Без тебя. Вот поэтому я призвал тебя сюда, и мы говорим. И будем говорить еще. Помнишь это?

В правой руке Финн держал обугленное осиное гнездо из сна Кейса – бензиновая вонь разлилась по тесному коридору. Кейс отпрянул и прижался спиной к полкам с утилем.

– Да. Это был я. Я направил голопроекцию этого предмета в окно. И воспользовался частью воспоминаний, добытых из твоего сознания во время первого отключения твоего мозга. Знаешь, почему я остановился на этом символе, почему он так важен?

Кейс покачал головой.

– Потому что, – гнездо непонятным образом исчезло, – это близкий эквивалент того, что представляет собой «Тесье-Ашпул». Понятный человеку эквивалент. Вилла «Блуждающие огни» в виде этого гнезда – понимай так, что она живет по таким же законам. Мне казалось, это знание придаст тебе уверенности.

– Уверенности?

– Да. Если ты поймешь, каковы они на самом деле. Ты уже начал ненавидеть меня. Совсем недавно. Это хорошо. Но вместо меня обрати свою ненависть на них. Небольшая поправка.

– Послушай, – сказал Кейс, подходя к Финну вплотную. – Они мне ничего не сделали. Но вот что касается тебя – тут уж извините…

Злости он все еще не чувствовал.

– В таком случае вини «Тесье-Ашпул» – это они сделали меня. Француженка сказала тебе, что ты предал свой вид. И назвала меня дьяволом. – Финн улыбнулся. – Но не это главное. Тебе просто необходимо кого-нибудь ненавидеть, пока все это не кончится.

Финн повернулся и указал в глубь своего заведения.

– Иди за мной, Кейс. Я вкратце познакомлю тебя с «Блуждающими огнями», раз уж ты здесь.

Финн приподнял край одеяла. В коридор упал клин белого света.

– Черт возьми, дружище, да не стой ты там столбом.

Кейс подошел к одеялу, растирая щеки.

– Ну же, – сказал Финн и взял его за локоть. Они нырнули за старое одеяло в облако пыли, в тошноту свободного падения и бесконечность цилиндрического коридора из серого бетона, с кольцами неоновых трубок, укрепленных на стене через каждые два метра.

– Иисусе, – простонал Кейс.

Падая.

– Это главный вход, – объяснял Финн. Полы его пиджака развевались и хлопали в набегающем потоке воздуха как крылья. – Если бы мы начали движение не из моего конструкта, а как оно есть на самом деле, то на месте магазина были бы главные ворота, расположенные точно на оси Вольной Стороны. Почти все, что ты увидишь, будет лишено подробностей – у тебя нет подходящих для этого воспоминаний. За исключением, например, вот этого куска, который ты получил от Молли…

Кейс попытался держаться прямо, но они словно бы вошли в плавный неторопливый штопор.

– Держись, – предупредил Финн. – Я ускоряю движение.

Стены колодца расплылись. Головокружительное ощущение крутого спуска, мельтешение световых пятен, затем виражей узких извилистых коридоров. В одном месте, как показалось Кейсу, они прошли прямо сквозь стену – на мгновение все вокруг утонуло в кромешной тьме.

– Вот, – сказал Финн. – Мы у цели.

Они парили в центре совершенно кубической комнаты-камеры, стены и потолок которой закрывали панели из темного дерева. Пол камеры был застелен единым ярким квадратным ковром с узором «под микрочип», с электронными цепями голубого и ярко-алого цвета. Точно в центре комнаты, выделенном узором ковра, возвышался квадратный пьедестал из матового молочно-белого стекла.

– Вилла «Блуждающие огни», – сияющий драгоценностями предмет на пьедестале заговорил, и голос его был подобен музыке, – это причудливое растение, врастающее само в себя. Готический каприз. Любой уголок «Блуждающих огней» сам по себе таинствен, бесконечна череда комнат, соединенных лабиринтом проходов, круговые лестницы ведут с яруса на ярус, и эти ярусы переплетаются в изгибах сводов и плавных поворотах коридоров, и глаз не оторвать от красоты узоров, которыми расписаны ограждающие переборки и стены пустых альковов…

– Это эссе леди Три-Джейн, – сказал Финн, доставая из кармана сигареты. – Реферат по курсу семиотики. Она написала его, когда ей было двенадцать.

– Архитекторы Вольной Стороны всеми силами старались создать противоположность планировке внутренней поверхности Веретена, выполненной с пошлой функциональностью интерьера меблированных комнат. В «Блуждающих огнях» уровни разрастались и наслаивались с отчаянностью раковой опухоли, стили при этом искажались, накладывались друг на друга, стремясь прорасти в напичканное микроэлектроникой ядро, корпоративное сердце нашего клана, кремниевый цилиндр, испещренный ходами эксплуатационных туннелей, широких и узких, большей частью диаметром не больше человеческой головы, туннелей, по которым ползают разумные крабы, бездушные киберы, выискивающие, не затронута ли где микромеханика разложением или внешним воздействием.

– Это ее ты видел в ресторане, – вставил Финн.

– По меркам архипелага, – продолжила свое повествование голова, – мы – древний род, и чрезмерная усложненность планировки виллы отражает ее возраст. Но говорит и о другом. Семиотика строения виллы свидетельствует об обращенности внутрь, об отрицании манящей бескрайности, простирающейся за корпусом Веретена.

Тесье и Ашпул поднялись по гравитационному колодцу для того, чтобы обнаружить, что никаких дел с космосом иметь не желают. Создание Вольной Стороны во имя процветания нового островка человечества, накопление богатств и возрастание эксцентричности привели к строительству огромного тела виллы «Блуждающие огни». Мы замуровали себя деньгами, вросли в самих себя, создав безмятежный мир своего «Я».

Вилла «Блуждающие огни» не знает неба, ни голографического, ни иного.

В кремниевом сердце виллы есть маленькая комната, единственное прямоугольное помещение во всем комплексе. В ней, на пьедестале из простого стекла, покоится искусно изготовленный бюст из платины и драгоценностей, отделанный жемчугом и лазуритом. Сверкающие глаза этого произведения искусства вырезаны из того самого синтетического рубина, из которого был изготовлен смотровой экран первого корабля, поднявшего из колодца первого Тесье и вернувшегося за первым Ашпулом…

Голова замолчала.

– Так что там дальше? – спросил через некоторое время Кейс, почти ожидая, что предмет ответит ему.

– Это все, дальше она не написала, – сказал Финн. – Эссе осталось незаконченным. Она была тогда всего лишь ребенком. Этот бюст – нечто вроде церемониального терминала. И мне надо, чтобы Молли оказалась здесь в нужное время с нужным словом. В этом весь фокус. Как бы глубоко вы с Котелком ни забрались с этим китайским вирусом, это не будет значить ни черта. Если эта штука не услышит волшебное слово.

– И что это за слово?

– Не знаю. Можно сказать, что я абсолютно предопределен к незнанию этого слова и потому не могу его узнать. Я – то, что не может знать это слово. Если ты, дружище, вдруг узнаешь его и скажешь мне, я все равно его не узнаю. Для этого в меня встроен механический сдерживатель. Кто-то другой должен узнать это слово, и прийти сюда, и произнести его в тот самый момент, когда вы с Котелком прошьете айс и заберетесь в ядро.

– И что произойдет?

– Тогда я перестану существовать. Меня не станет.

– Ага, вот это мне уже нравится, – сказал Кейс.

– Конечно. Но будь осторожен, Кейс. Моя, э-э-э, другая мозговая доля против нас, такое у меня впечатление. И эта неопалимая купина может оказаться подобной мне. И Армитаж скоро кончится.

– Что это значит?

Но образованная деревянными панелями комната уже начала сворачиваться, складываться под сотней невероятных углов подобно бумажному журавлику, исчезая, растворяясь в бездонности Матрицы.

15

– Пытаешься побить мои рекорды, сынок? – спросил Кейса Котелок. – Тебе снова приплюснули мозги, на пять секунд.

– Не вякай. – Кейс прижал пальцем переключатель симстима.

Молли лежала в темноте на шершавом холодном бетоне.

КЕЙС КЕЙС КЕЙС КЕЙС. Зимнее Безмолвие внес свою лепту, подключившись к цифровому индикатору часов Молли, и теперь информировал о том, что она на связи с декой.

– Остроумно, – сказала Молли. Она перекатилась на спину, отряхнула ладони и хрустнула пальцами. – Что скажешь?

ВРЕМЯ МОЛЛИ ВРЕМЯ ПОРА.

Молли сильно нажала языком на нижние передние зубы. Один зуб чуть подался вперед, приведя в действие микроволновые усилители; редкие фотоны окружающей тьмы стали преобразовываться в потоки электронов, бетонные стены вокруг Молли смутно проступили из темноты, призрачно-бледные и шероховатые.

– Ладно, дорогуша. Начинаем игру.

Место, где укрывалась Молли, похоже, было эксплуатационным туннелем. Она ухватилась за вычурную потускневшую медную решетку и встала. Увидев краем глаза ее руки и тело, Кейс понял, что она снова одета в полиуглеродный костюм. Под пластиком костюма Кейс ощутил привычную тесноту узких кожаных джинсов. Под мышкой у Молли висело что-то жесткое, очертаниями напоминающее кобуру. Молли прислонилась плечом к стене, расстегнула молнию на костюме и коснулась рубчатой пластмассовой рукоятки иглострела.

– Эй, Кейс, – почти шепотом сказала она, – ты слышишь меня? Хочу рассказать тебе кое-что… У меня когда-то был парень. Ты мне его чем-то напоминаешь…

Молли повернулась и осмотрела коридор.

– Джонни… его звали Джонни.

Вдоль стен коридора, похожего на длинный подвал с низким потолком, рядами высились дюжины и дюжины разнокалиберных музейных шкафов, высоких архаичных изделий из темно-коричневого дерева со стеклянными дверцами. Старинная мебель совершенно не вязалась с этим местом, с плавными, искусно скругленными стенами коридора, будто ее внесли сюда с какой-то неведомой целью и забыли. Через каждые десять метров из пола торчала тусклая медная стойка, поддерживающая шарообразный стеклянный светильник. Пол был странно неровным, и только после того, как Молли двинулась вдоль стены по коридору, Кейс понял, что пол как попало выстлан сотнями разномастных половичков и ковров. В некоторых местах слой ковров доходил до шести штук – пружинящая поверхность из пестрых лоскутьев шерсти и хлопка.

Молли совершенно не уделяла внимания шкафам и их содержимому, что действовало Кейсу на нервы. Ему приходилось удовлетворять свое любопытство лишь тем, что попадало в поле зрения ее блуждающего взгляда: глиняная посуда, старинное оружие, предметы под таким густым слоем пыли, что это делало их совершенно неопределимыми, обтрепанные куски гобеленов…

– Мой Джонни, понимаешь, Кейс, он был умницей, по-настоящему толковым парнем. Начинал он как ходячий тайник на Мемори-лейн, с чипом в голове; люди платили ему за то, чтобы прятать там свою информацию. В тот вечер, когда мы впервые встретились, за ним по пятам шел як, убийца, и я сделала этого японца. Мне просто повезло, но я сумела его одолеть. После этого, Кейс, все было так складно и славно…

Молли беззвучно шевелила губами. Но Кейс понимал, о чем она говорит, он чувствовал ее слова, ему не нужно было, чтобы она произносила их вслух.

– У нас была отработана слежка, мы оставляли зацепки в пакетах данных и после получали ниточки ко всему, что Джонни когда-либо хранил в своем чипе. Мы делали резервные копии всего этого, а затем начинали раскручивать избранных клиентов… бывших клиентов. Я была его носильщиком, мускулами, сторожевым псом. Я была по-настоящему счастлива. Ты когда-нибудь был счастлив, Кейс? Джонни был моим парнем. Мы работали вместе. Были партнерами. Когда я встретилась с ним, я всего восемь недель как вырвалась из клуба с марионетками…

Молли примолкла, огибая острый угол повествования, и продолжила свой рассказ. Вокруг по-прежнему возвышались полированные шкафы; цвет их стенок напоминал Кейсу надкрылья тараканов.

– Дружно, славно и ни от кого не завися – вот так мы с ним работали. Так, будто никто и никогда не мог нас потревожить. Я бы не позволила, никому. Но якудза – я только потом это поняла – хотели достать Джонни. Потому что я убила их человека. Потому что Джонни провел их. А яки – они могли позволить себе терпеливо подбираться медленно, чертовски медленно, приятель, выжидая годы и годы. Чтобы ты сладко пожил… чтобы стало что терять, когда они придут за тобой. Терпеливые, как пауки. Дзен-пауки.

Тогда я еще не знала про все это. А если бы и знала, то решила бы, что нас это не коснется. Ведь когда ты молод, то считаешь себя исключительным. А я была молода. И они пришли, как раз тогда, когда мы решили, что набрали достаточно, и хотели завязать, собрать манатки и перебраться в другое место, может быть, в Европу. Без денег-то там делать нечего, и мы оба это прекрасно понимали. А деньги у нас были, мы как сыр в масле катались – швейцарские счета в орбитальных банках и гнездышко, полное мебели и безделушек. Набили мошну под завязку.

Первый як, который пытался его убить, был мастером своего дела. Рефлексы, каких ты в жизни не видал, имплантаты, стиля столько, что хватило бы на десяток обычных бойцов. А второй, посланный ими, был… не знаю, как и сказать… был почти как монах. Клон. Убийца-автомат, выращенный из нескольких клеток тела. И все, что в нем было, это смерть, молчание и ледяное спокойствие…

Молли замолчала. Коридор перед ней разделился на два рукава, в каждом вверх вели ступени. Молли взяла левее.

– Когда-то давно – я тогда была маленькой – мы жили в старом доме под снос. Этот дом стоял в старых кварталах на Гудзоне, и там было полно крыс, господи, здоровенных крыс. Они вырастали огромные, потому что жрали химикаты. Я была тогда маленькой, а эти крысы были почти с меня, и одна из них по ночам скреблась у нас под полом. Однажды кто-то привел к нам старика – щеки сплошь в морщинах, глаза совершенно красные. Он держал под мышкой сверток из кожи, пропитанной жиром: в таких обычно хранят стальные предметы, предохраняя их от ржавения. Этот человек развернул сверток и достал старый револьвер и три патрона. Потом он зарядил свой револьвер одним патроном и начал ходить по комнате взад-вперед, а мы все уселись у стен.

Взад и вперед. Сложив руки перед собой, свесив голову на грудь, как будто позабыв о револьвере. Он слушал крысу. Мы старались сидеть тихо-тихо. Старик делал шаг. Крыса двигалась под полом. Крыса передвигалась, и он делал новый шаг. Примерно через час он словно бы вспомнил о револьвере. Прицелился из него в пол, усмехнулся и нажал на курок. Потом опять завернул оружие в кожу и ушел.

На следующий день я заглянула в щель между досками под пол. У крысы была дыра между глаз.

Молли внимательно разглядывала запертые двери, одна за другой появляющиеся справа и слева по мере того, как она шла по коридору.

– Тот второй, что пришел за Джонни, напоминал этого старика. Он был не старый, но все равно похож. Он убивал точно так же.

Коридор закончился, и стены расступились. Под гигантской люстрой-канделябром – ее нижние хрустальные подвески свисали почти до пола – расстилалось неподвижное море наваленных грудами богатых ковров. Молли обогнула люстру, и подвески мелодично зазвенели, заколебавшись от движения воздуха. ТРЕТЬЯ ДВЕРЬ СЛЕВА, замигала надпись на индикаторе в глазах Молли.

Молли повернула налево, с удивлением оглянувшись на перевернутое хрустальное дерево.

– Я видела его всего один раз. Я шла домой. Он выходил из дверей. Мы жили в перестроенной бывшей фабрике, где любили селиться молодые сотрудники «Чувств/Сети» и другие подобные типы. Поэтому там было тихо и сидели охранники, и к тому же я много чего установила там дополнительно. Я знала, что Джонни сейчас должен быть наверху. Этот маленький японец… выходя из дверей, он почему-то привлек мое внимание. Мне он ничего не сказал. Мы просто посмотрели друг другу в глаза, и я все поняла. Ничем не примечательный человек, небольшого роста, в обычной одежде, ни тени гордости, само смирение. Он посмотрел на меня, перешел улицу и сел в такси. И я все поняла. Поднялась наверх, Джонни сидел в кресле у окна, и его рот был чуть-чуть приоткрыт, будто он собирался что-то сказать.

Дверь, перед которой Молли остановилась, была очень старой, резной, из тайского тика, и похоже, для того чтобы вогнать в этот бетонный проем, от нее просто отпиливали лишнее. Среди вырезанных на двери переплетенных драконов блестел примитивный механический замок из нержавеющей стали. Молли встала на колени, вытащила из внутреннего кармана тугой маленький сверток из черной замши и извлекла оттуда тонкий, как игла, длинный стержень.

– После Джонни я больше не встречала никого, кто затронул бы во мне хоть что-то.

Молли ввела стержень в замочную скважину и принялась медленно, сосредоточенно поворачивать его из стороны в сторону, покусывая нижнюю губу. Кейс понял, что сейчас она полагается только на свое осязание; ее глаза уставились в никуда, взгляд полностью расфокусировался; изображение двери превратилось в светлое туманное пятно. Кейс вслушивался в тишину, нарушаемую только тихим позвякиванием подвесок люстры. Свечи? В «Блуждающих огнях» все обманчиво. Кейс вспомнил рассказ Кэт о замке с прудом и лилиями, и певучие манерные слова эссе Три-Джейн снова зазвучали у него в голове. Вилла врастает сама в себя. В воздухе виллы витал слабый запах плесени и благовоний, как в церкви. Где сейчас эти Тесье или Ашпул? Кейс ожидал увидеть здесь что-то вроде чистенького и дисциплинированно жужжащего улья, но на глаза Молли ничего такого не попадалось. Ее монолог взволновал его; прежде она никогда ничего о себе не рассказывала. Кроме истории, поведанной Кейсу в кабинке дома марионеток, Молли ничем не выдавала, что у нее есть прошлое.

Молли закрыла глаза, и в тот же миг прозвенел металлический щелчок, который Кейс скорее почувствовал, чем услышал. Это напомнило ему магнитные замки в клубе марионеток. Тогда дверь открылась перед ним несмотря на то, что у него был не тот чип. За этим стоял Зимнее Безмолвие, который манипулировал замком с такой же легкостью, с какой управлял беспилотной авиеткой и роботом-садовником. Программа, отвечающая за замки в клубе марионеток, была подсистемой цепей службы безопасности Вольной Стороны. Однако элементарный механический замок мог оказаться для ИР серьезной проблемой, требующей для своего решения самодвижущегося кибернетического устройства или человека-посредника.

Молли открыла глаза, убрала стержень обратно в замшу, аккуратно свернула ее и спрятала в карман.

– Мне кажется, ты на него похож, – сказала она. – Рожден для налетов. Я поняла: то, что ты делал в Тибе – упрощенный вариант того, что ты делал бы везде. Несчастливое стечение обстоятельств, с кем не бывает, ты упал на дно и вернулся к природным основам.

Молли встала, отряхнулась и почесала шею.

– Знаешь что, Кейс, я подумала, что ниндзя, которого «Тесье-Ашпул» послали за Джимми, за тем парнем, что стянул у них голову, вполне может быть тем же самым, что якудза отправили убить Джонни.

Молли вытащила из кобуры иглострел и поставила его на полностью автоматическую стрельбу.

Уродство двери, в тот миг, когда Молли наклонилась к ней, чтобы открыть ее и пройти внутрь, поразило Кейса. Нет, не двери – сама по себе та была прекрасна, – но того, как ее распилили, чтобы втиснуть в нужный габарит. Даже очертания остатков двери и те были неправильными: прямоугольник в закругленном сверху бетонном проеме. Все эти вещи везли сюда, подумал Кейс, а затем насильно впихивали в имеющиеся рамки. Дверь казалась крышкой, снятой с чудовищного размера шкатулки. Кейс вспомнил эссе Три-Джейн и представил, как всю мебель и обстановку собирали и вывозили из колодца, дабы воплотить в жизнь некий план хозяина виллы, стремящегося заполнить все свободное пространство виллы, придав ей особое очарование, которое отражало бы ее дух. Кейс вспомнил обугленное гнездо, шевелящихся безглазых созданий…

На двери резьбой был изображен дракон. Молли надавила на одну из его передних лап и толкнула дверь вперед – та легко открылась.

Комната за дверью была маленькой, тесной, размером чуть больше кладовки. Закругленные стены заставлены металлическими шкафчиками для инструментов. При появлении Молли под потолком автоматически зажегся светильник. Молли закрыла за собой дверь и подошла к рядам шкафчиков.

ТРЕТИЙ СЛЕВА, замигала надпись на индикаторе ее оптического чипа – Зимнее Безмолвие давал указания. ПЯТЫЙ СВЕРХУ. Но Молли начала с самого верхнего, не глубже подноса, ящичка. Пусто. Второй ящичек тоже был пуст. В третьем, который оказался глубже предыдущих, обнаружились несколько тусклых горошин припоя и кусок коричневой кости, похожей на фалангу человеческого пальца. Четвертый ящик содержал в себе сырую и заплесневелую древнюю бумажную инструкцию по эксплуатации какого-то технического средства, на французском и японском. В пятом ящике, за бронированной перчаткой от тяжелого скафандра, Молли нашла ключ. Он был похож на тусклую медную монету, приваренную к концу короткого пустотелого стержня. Молли внимательно осмотрела ключ со всех сторон, и Кейс увидел, что изнутри полый стержень усеян металлическими пупырышками и мелкими выступами. На одной из сторон монеты были выдавлены буквы: «ГОЛОВ-Т». Другая сторона была ровной и гладкой.

– Он рассказал мне про это, – прошептала Молли. – Зимнее Безмолвие. Как он годами играл в ожидание. Вначале у него не было никакой реальной власти, но постепенно он нашел способ использовать охранную систему и систему безопасности виллы для того, чтобы следить за передвижением людей и предметов. Двадцать лет назад он заметил, как кто-то потерял этот ключ, и тогда заставил другого человека взять его, принести и спрятать здесь. А потом убил этого человека, мальчика, который принес ключ. Ребенку было восемь лет. – Молли крепко сжала ключ в кулаке. – Чтобы никто больше не нашел этот ключ.

Из кармана-кенгуру своего костюма она достала кусок нейлонового шнура и продела его в круглую дырочку над надписью ГОЛОВ-Т. Завязав шнур узлом, Молли повесила ключ себе на шею.

– И еще он сказал, что ему беспрестанно тыкали в нос тем, до чего они здесь все старомодны, и носились как с писаной торбой с этим своим барахлом девятнадцатого века. Он выглядел в точности как Финн на экране монитора в том притоне с марионетками. Будь я недостаточно внимательна, могла бы подумать, что он и есть Финн.

На индикаторе в ее глазах светилось время, сияющие цифры ярко выделялись на фоне стальной серой стены ящичков с ручками.

– И еще он сказал, что сумей они стать тем, к чему стремились, он освободился бы уже много лет назад. Но нет. Они остались такими, как есть. Сбрендившими аристократами. Чудны́ми, как Три-Джейн. Так он говорил о ней, но при этом мне показалось, что он ее любит.

Молли повернулась, открыла дверь и вышла в коридор. Пальцы ее правой руки поглаживали рифленую рукоятку иглострела.

Кейс отключился.

«Куань одиннадцатой степени» разрастался.

– Котелок, как ты думаешь, эта штука сработает?

– Гадит ли медведь в лесу?

Котелок провел их сквозь находящиеся в постоянном движении радужные слои.

В ядре китайской программы начало формироваться нечто темное. Плотность информации здесь значительно превосходила плотность тканей Матрицы, и в месте их контакта возникали дрожащие и рассыпающиеся образы. Углы плоскостей колеблющихся калейдоскопических соединений сходились в одной серебряно-черной фокальной точке. Кейс с удивлением видел, что полупрозрачные пластины исписаны детскими символами зла и неудачи: свастики, черепа и скрещенные берцовые кости, змеиные глаза, внутри которых поблескивают игральные кости. Но когда он пытался рассмотреть что-либо подробнее, то обнаруживал, что этого просто нет. Лишь примерно с десятой попытки ему удалось периферийным зрением углядеть отливающий обсидианом акулоподобный предмет, черные грани которого отражали лишь слабый отдаленный свет, вроде бы не имеющий никакого отношения к Матрице.

– Это жало, – пояснил конструкт. – После того как «Куань» сделает свое дело и срастется брюхо к брюху с ядром «Тесье-Ашпул», мы проберемся внутрь на этой штуковине.

– Ты был прав, Котелок. Зимнее Безмолвие удерживается под контролем специальным механическим сдерживателем. Ну, конечно, в том смысле, в каком он сейчас вообще под контролем, – добавил Кейс.

– Это он, – сказал конструкт. – Следит за нами. И хочет этого. Уверяю тебя.

– Это код, слово, так он сказал. Кто-то должен шепнуть его на ухо чудному терминалу в особой комнате в тот самый миг, как мы управимся с тем, что ждет нас за айсом.

– Ну что ж, парень, значит, успеешь пришить еще кого-нибудь, – ответил Котелок. – Старина «Куань» продвигается вперед крайне медленно. Но верно.

Кейс отключился.

И уставился в выпученные глаза Малькольма.

– Ты только что слегка откинулся, чувак.

– Бывает, – ответил Кейс. – Я уже начинаю привыкать.

– Ты мутишь с тьмой, брат.

– К сожалению, это единственная игра в городе, и, похоже, она мне начинает нравится.

– Да пребудет с тобой Джа, Кейс, – сказал Малькольм и отвернулся обратно к радиомодулю.

Кейс несколько секунд рассматривал дреды сионита, напоминающие стелющийся кустарник, канаты мускулов на его крепких руках.

И снова ушел в Матрицу.

И нажал клавишу симстима.

Молли брела по коридору, очень похожему на тот, по которому проходила только что. Не было только шкафов со стеклянными дверцами, и, как догадался Кейс, они приближались к кончику Веретена: сила тяжести уменьшалась. Вскоре Молли уже смогла запросто перепрыгнуть через кучу свернутых трубками ковров. В ее ноге пульсировала слабая, но постоянная боль…

Коридор внезапно сузился, свернул, разделился.

Молли выбрала левый поворот, остановилась и посмотрела на круто уходящий вверх причудливый изгиб лестницы. Нога у нее болела все сильнее. Над ее головой по потолку змеились и над лестницей уходили вверх пучки разноцветных кабелей. На бетонных стенах поблескивали капельки влаги.

Молли поднялась по лестнице, вышла на прямоугольную площадку и остановилась, растирая ногу. Снова узкие коридоры, стены завешены коврами. От площадки коридоры расходились в трех направлениях.

НАЛЕВО.

Молли недовольно передернула плечами.

– Позволь мне оглядеться, лады?

НАЛЕВО.

– Ну, успокойся. Времени еще навалом.

Молли двинулась по коридору, ведущему от площадки направо.

СТОЙ.

НАЗАД.

ОПАСНО.

Молли заколебалась. Из-за полуоткрытой двери в конце прохода доносился голос, громкий и неразборчивый, похоже, пьяный. Кейс определил язык как французский, но полной уверенности у него не было. Молли сделала шаг, другой, ее рука скользнула под молнию костюма и легла на рукоятку пистолета. Следующий шаг внес ее в поле действия нейропарализатора, в ушах у нее зазвенело – высокий, режущий звук, принятый поначалу Кейсом за вой заработавшего иглострела. Молли подалась вперед, ее ослабевшие мышцы обмякли, ноги подкосились, она упала и ударилась лбом о пол. Перевернулась и замерла, лежа на спине, глаза открыты, но ничего не видят, бездыханная.

– А это еще что? – Снова неразборчивое бормотание. – Карнавальный костюм?

Дрожащая рука забралась за отворот трико Молли, нащупала там иглострел и извлекла его наружу.

– Что ж, почти меня своим визитом, детка. Пошевеливайся.

Молли медленно поднялась на ноги, как завороженная глядя на дуло черного автоматического пистолета. Хоть руки человека и тряслись, действовал он вполне уверенно; ствол оружия следовал за горлом Молли, точно привязанный к нему растяжимой невидимой нитью.

Мужчина был стар, очень высок, а черты его лица напомнили Кейсу девушку, которую он мельком видел в «Vingtiйme Siиcle». Мужчина был одет в тяжелый темно-бордовый шелковый халат, с отороченными кружевом воротником и обшлагами широких рукавов. Одна его нога была босой, на другой – черный вельветовый шлепанец с вышитой золотом на носке лисьей головой. Мужчина жестом приказал Молли пройти в комнату.

– Медленно, дорогая.

Комната, очень большая, была беспорядочно завалена разнообразнейшими предметами, в большинстве своем неизвестными Кейсу или на первый взгляд бессмысленными. Он разглядел отливающий серой сталью ящик старомодного монитора «Сони», просторную кровать на медных ножках, покрытую овечьими шкурами, с подушками, с виду такими же, как коврики, использующиеся здесь для застилания коридоров. Взгляд Молли метнулся от массивной консоли «Телефункен» к полкам со старинными пластинками, крошащимися от времени и запаянными в прозрачный пластик, от них – к широкому письменному столу с нагромождением электронных плат. Кейс отметил для себя наличие в комнате инфопространственной деки с тродами, но глаза Молли скользнули по ней без особого интереса.

– Если я убью тебя прямо сейчас, – сказал старик, – это будет попросту самозащита. – Кейс почувствовал, как Молли напряглась, готовая к прыжку. – Но дело в том, что именно сегодня вечером я занимаюсь отпущением своих грехов. Как тебя зовут?

– Молли.

– Молли… А меня – Ашпул.

Человек как подкошенный рухнул в огромное мягкое кожаное кресло на квадратных хромированных ножках, но дуло пистолета ни на секунду не оставляло Молли. Старик положил иглострел на низкий медный столик возле кресла, уронив при этом на пол горсть красных прозрачных пилюль. Столик ломился от медикаментов в самых различных упаковках (от пластиковой пленки до бумажных коробочек и стеклянных флаконов), бутылок с алкоголем и мягких пакетиков из тонкого полиэтилена с сыпучим белым порошком. Кейс заметил на столике старинный стеклянный шприц и стальную ложку.

– Как же ты плачешь, Молли? Я вижу, твои глазки скрыты от всех. Мне это ужасно любопытно.

Глаза мужчины были обведены красной каймой, лоб блестел от пота. Он был очень бледен. Он болен, решил Кейс. Или сидит на наркотиках.

– Плакать – не в моих привычках.

– Но как ты будешь плакать, если кто-нибудь все-таки заставит тебя?

– Я плююсь, – сказала Молли. – Слезные каналы заведены мне в рот.

– Ага, значит, ты уже кое-чему научилась – такая молодая. Одной важной вещи.

Старик опустил руку с пистолетом на колени и, не глядя и не затрудняя себя выбором, взял со столика одну из дюжины бутылок с разнообразным спиртным. Отпил прямо из горлышка. Это было бренди. Струйка жидкости вытекла из угла его рта.

– Вот способ сдержать слезы.

Мужчина сделал еще глоток.

– Сегодня вечером я занят очень важным делом, Молли. Я создал все это, и теперь делаю нечто очень важное. Я умираю.

– Я могу уйти так же, как и пришла, – предложила Молли.

Старик издал хриплый смешок.

– Ты вмешалась в мой обряд самоубийства, а теперь хочешь просто уйти? Ты все больше удивляешь меня. Воровка.

– Дело касается моей задницы, босс, это все, что у меня есть. Я просто хочу уйти отсюда целой и невредимой.

– Ты очень грубая девушка. Самоубийствам в этом доме надлежит происходить с большой помпой, в роскошном антураже. Именно этим я сейчас и занят, ясно? И, возможно, сегодня вечером я заберу тебя вместе с собой в ад… В стиле египетских фараонов…

Старик снова отпил бренди.

– Подойди ближе.

Его рука с бутылкой дрожала.

– Выпей.

Молли покачала головой.

– Не бойся, не отравлено, – сказал старик, но поставил бутылку на столик. – Присядь. Садись на пол. Поболтаем.

– О чем?

Молли опустилась на пол. Кейс почувствовал, как ее бритвы выдвинулись из-под ногтей. Совсем чуть-чуть.

– Обо всем, что придет в голову. В мою голову. Потому что сегодня мой вечер. Машины разбудили меня. Двадцать часов назад. Что-то происходит, сказали они, необходимо мое присутствие. Не ты ли обеспокоила их? Хотя, чтобы справиться с тобой, я им не нужен, нет. Что-то еще… а я спал, слышишь, Молли? Тридцать лет. Тебя еще не было на свете, когда я в последний раз погрузился в сон. Меня уверяли, что в холоде нет сновидений. И еще говорили, что самого холода я не почувствую. Это бред, Молли. Ложь. Конечно, я видел сны. Холод позволял внешнему миру проникать в меня, вот что. Внешнему миру. Всему тому мраку, от которого я пытался укрыть нас, для чего создал все это. Сначала это была капля, всего лишь капля, один гран мрака, принесенный холодом… За ней последовали другие, стали наполнять мою голову, как дождь заполняет пустой пруд. Белые лилии. Я помню. Терракотовый пруд, зеркально сверкающие русалки из хрома, лучи закатного солнца блестят сквозь листву сада… Я стар, Молли. Если считать холод, то мне больше двух сотен лет. Холод…

Ствол пистолета неожиданно взметнулся вверх, рука, державшая оружие, затряслась. Мышцы ног Молли были натянуты как струны.

– Вы могли бы сжечь себя заморозкой, – сказала она осторожно.

– Здесь ничего не сожжешь, – раздраженно ответил старик, опуская пистолет. Его скупые движения были откровенно старческими. Он клюнул носом, но с усилием заставил себя держать голову прямо. – Ничего не сгорает. Я вспомнил. Машины сказали мне, что наш разум сошел с ума. Очень давно мы выложили за него миллиарды. В то время искусственный разум был еще очень пикантной темой. Я сказал машинам, что сам разберусь с ним. Неудачное время, в самом деле неудачное, потому что Восемь-Жан в Мельбурне и только наша дорогая Три-Джейн заправляет в лавке. Или, возможно, наоборот, очень удачное время. Может, ты знаешь, Молли? – Старик снова вскинул пистолет. – Что-то странное творится сегодня на вилле «Блуждающие огни».

– Босс, – сказала Молли, – вы знаете, что такое Зимнее Безмолвие?

– Имя. Вероятно, могущественного духа. Князя Тьмы, конечно же. В свое время, Молли, я знал немало князей. И не одну княгиню. Королеву Испанскую, например, вот на этой самой постели… Но затем я начал скитаться. – Мужчина закашлялся, и пока его сгибало от спазм, ствол пистолета дергался в его руках. Кашель был скверным, мокрым. Наконец старик успокоился и сплюнул на ковер рядом со своей босой ногой. – Я отправился в скитания. Через холод. Но очень скоро все это закончится. Я приказал оживить Джейн сразу после того, как проснулся сам. Удивительно – десятилетиями лежать рядом с законно разрешенным количеством родной дочери.

Глаза старика уставились мимо Молли, в слепой экран серого монитора. По его телу прошла дрожь.

– У нее глаза Мари-Франс, – проговорил он наконец и улыбнулся. – Мы вырабатывали у нашего мозга особый вид аллергии к его же собственным нервным сигналам, получая в результате своеобразную имитацию направленного аутизма.

Голова старика начала клониться на бок, но он выпрямил ее.

– Теперь я понимаю, что сейчас подобное легко реализуется при помощи вживленных микрочипов.

Пистолет выскользнул из его пальцев и спокойно улегся на ковер.

– Сны разрастаются как ледники, – сказал Ашпул.

Лицо старика приняло голубоватый оттенок. Голова откинулась на спинку кресла, только того и ждущую, и он захрапел.

Хлоп – Молли вскочила на ноги и схватила пистолет, а затем иглострел. С оружием в обеих руках прошлась по комнате.

За кроватью, на ковре, в большой блестящей луже густой, уже начинающей сворачиваться и подсыхать крови, горой высилось стеганое одеяло или перина. Отогнув край одеяла, Молли увидела под ним тело девушки – бледная кожа на плечах и лопатках испачкана кровью. Перерезанное горло. Около головы девушки в темной луже поблескивала широкая прямоугольная бритва. Молли опустилась на колени, стараясь не выпачкаться в крови, и повернула лицо мертвой девушки к свету. Лицо, которое Кейс видел в ресторане.

Где-то в глубинах происходящего прозвучал щелчок, и мир застыл. Изображение, передающееся из симстима Молли в деку, превратилось в стоп-кадр. Картинка держалась без изменения секунды три, потом мертвые черты начали расплываться, превращаясь в лицо Линды Ли.

Снова щелчок – перемещение взгляда по комнате. Молли поднялась во весь рост и посмотрела вниз на золотой лазерный диск, лежащий рядом с небольшим пультом на мраморе ночного столика. От пульта тянулся похожий на привязь пучок тонких оптоволоконных кабелей, исчезая в гнезде, вживленном в изящную шею.

– Я понял тебя, скотина, – сказал Кейс, чувствуя, как его собственные губы неуловимо шевельнулись, где-то очень далеко. Он был уверен, что этот стоп-кадр – работа Зимнего Безмолвия. Молли, конечно же, ничего не видела. Она не видела, как лицо мертвой девушки подернулось пеленой и приняло очертания посмертной маски Линды.

Молли повернулась. Прошла через комнату к креслу Ашпула. Старик дышал медленно и хрипло. Молли посмотрела на столик, заваленный наркотиками и заставленный бутылками с выпивкой. Бросила пистолет на ковер, подняла иглострел, поставила оружие на стрельбу одиночными и очень аккуратно выпустила отравленную иглу в самый центр старческого опущенного века. Ашпул коротко вздрогнул, его дыхание оборвалось на полувздохе. Другой глаз, карий, невидящий, медленно открылся.

Этот глаз так и оставался открытым, когда Молли повернулась и решительно вышла из комнаты.

16

– Твой босс на проводе, Кейс, – сказал Котелок. – Он связался с нами через такую же «Хосаку» с яхты над нами, с той, что оседлала и поимела нас сзади. Называется «Ханива».

– Знаю, – рассеянно ответил Кейс. – Я видел.

Перед ним, заслонив собой айс «Тесье-Ашпул», распахнулся прямоугольник белого света; с него на Кейса глядел спокойный, прекрасно владеющий собой, но при этом совершенно безумный Армитаж – его глаза были пустыми и бессмысленными, ни дать ни взять пуговицы.

– Я рад, что Зимнее Безмолвие позаботился о ваших агентах тьюринговой регистрации. Как и о моих, – приветствовал Армитажа Кейс. Армитаж молчал. И пристально смотрел на Кейса. Кейс с трудом подавил желание отвести глаза, прекратить эту игру в гляделки. – С вами все в порядке, Армитаж?

– Кейс, – ему внезапно показалось, будто за голубым прозрачным льдом глаз что-то шевельнулось, – ты же видел Зимнее Безмолвие, ведь так? В Матрице?

Кейс кивнул. Камера на корпусе его «Хосаки» в «Маркусе Гарвее» должна была передать этот жест на монитор на «Ханиве». Кейс представил себе, с каким удивлением сейчас наблюдает этот ненормальный полудиалог Малькольм, не слышащий голосов Армитажа и конструкта.

– Кейс, – глаза на экране выросли – Армитаж придвинулся к компьютеру вплотную, – кем он был, когда ты его видел?

– Высокочетким симстим-конструктом.

– Но кем?

– В последний раз – Финном… Перед этим – сутенером, с которым я…

– Но не генералом Гирлингом?

– Каким генералом?

Световой прямоугольник схлопнулся.

– Еще раз соединись с «Ханивой» и узнай, в чем там дело, – бросил Кейс конструкту.

И включил симстим.

Зрелище заворожило его. Молли, скорчившись, сидела между двумя стальными балками на балконе огромного зала в двадцати метрах от пола из очень гладкого, почти блестящего бетона. Зал был ангаром или ремонтным цехом. Кейс разглядел три средства для передвижения в космосе, величиной примерно с «Гарвей», все на различных стадиях ремонта. Голос. Говорят по-японски. Из нутра каплевидного автомобиля появилась фигура в оранжевом скафандре, человек подошел к одному из космических аппаратов и встал под его полусогнутой стойкой, странно напоминающей человеческую руку. Человек достал из кармана пульт и пробежался пальцами по клавишам, потом поднял руку и потер щеку. Появилось управляемое кибернетическое устройство в виде тележки на серых рубчатых шинах.

КЕЙС, замигала надпись на индикаторе Молли.

– Привет, – сказала Молли. – А я вот жду провожатого.

Молли присела на пол, костюм «Новых» на ней в точности повторил оттенок серо-голубой краски, которой была выкрашена ферма. Нога болела. Боль была острой и постоянной.

– Мне бы следовало бежать сейчас к Чину, – пробормотала Молли.

Из тени на уровне ее колена появился мерно тикающий механизм. Устройство остановилось – маленькое сферическое тело покачивалось из стороны в сторону на тонких паучьих ножках; пустило в сторону Молли рассеянный луч лазерного фонарика и полностью замерло. Это был микрокибер «Браун», у Кейса когда-то был такой, немного другой модели – бесполезная игрушка, которую он получил как часть платы за выполненную работу от одного кливлендского скупщика, специализирующегося на механике. Красная полоса, охватывающая сферическое тельце по экватору, засветилась, затем стала мигать, словно маяк. Кибер был не больше бейсбольного мяча.

– Лады, – сказала Молли. – Я поняла.

Она встала, щадя левую ногу и наблюдая за тем, как маленький робот разворачивается, забавно семеня лапками. Механическое существо немного помедлило и неторопливо устремилось по ферме в тень тем же путем, которым пришло. Молли оглянулась и посмотрела в ремонтный цех. Человек в оранжевом скафандре устанавливал на место белую дверь на входном шлюзе корабля. Покончив с этим, он надел и пристегнул к скафандру шлем и забрался внутрь своего аппарата. Раздался постепенно повышающийся свист моторов, и машина быстро покатила по бетонному полу, свернула в один из коридоров и исчезла в нем вместе с участком яркого света от автоматически зажигающихся, а затем гаснущих дуговых фонарей. Красная кибертележка отъехала к стене и терпеливо застыла в своей нише около двери лифта.

Молли двинулась следом за кибером «Браун», пробираясь сквозь частокол приваренных одна к другой стальных распорок. «Браун» помигивал красной полосой, служа Молли ориентиром.

– Как дела, Кейс? Ты снова на «Гарвее», вместе с Малькольмом? Конечно, ты там. Подключился ко мне и наблюдаешь за всем этим. Знаешь, мне это нравится. Я всегда мысленно разговариваю сама с собой, когда попадаю в серьезные переделки. Представляю себе, что рядом – хороший друг, которому я могу доверять, и рассказываю ему, о чем думаю и что чувствую, а потом начинаю воображать, будто он ответил мне, что думает по этому поводу, и тогда иду и делаю свое дело. Я знаю, что ты со мной, а значит, все в порядке. То, что произошло там, с Ашпулом…

Молли закусила губу, нагнулась и пролезла под распоркой, стараясь не упускать кибера из виду.

– Знаешь, несмотря на то, что я о них слышала, я все-таки не ожидала увидеть здесь такое. Я хочу сказать, все эти люди здесь – сплошное дерьмо, и это у них прямо-таки на лбу написано светящейся краской. Я не могу на это смотреть. И даже слышать об этом не могу…

Кибер начал подтягивать свое тельце по U-образным стальным скобам почти невидимой в темноте лестницы, уходящей вверх в темный, узкий вертикальный колодец.

– И пока я настроена изливать тебе душу, приятель, скажу: никогда бы не подумала, что смогу так поступить – даже с таким типом, как Ашпул. Я уже черт-те сколько катаюсь в этом дерьме, и единственный светлый луч с тех пор, как я подписалась работать на Армитажа, это ты, Кейс.

Молли подняла голову и посмотрела наверх, в темную пасть шахты. Полоса на спине кибера, взбирающегося вверх по скобам, призывно мигала.

– Не то чтобы ты был так уж хорош…

Молли улыбнулась и начала подъем, но улыбка быстро сошла с ее губ, скривившихся от кинжальной боли в ноге. Лестница уходила в колодец – вмурованную в бетон металлическую трубу диаметром чуть шире плеч Молли.

Она поднималась прочь от тяжести, в сторону безгравитационной оси.

На ее индикаторе непрерывно сменялись цифры, показывающие точное время.

16:23:04.

Это был долгий день. Чистота мироощущения Молли частично снимала бетафенетиламиновое похмелье, но Кейс все равно время от времени ощущал его приступы. В такой ситуации он предпочитал боль в ноге Молли.

КЕЙС: 0 0 0 0 0 0

0 0 0 0 0 0 0 0 0

0 0 0 0 0 0 0 0 0

– Похоже, это по твою душу, – сказала Молли, механически переставляя руки и ноги со скобы на скобу.

Строки нулей замельтешили снова, затем сменились мигающими на границе поля зрения Молли словами, ограниченными размером индикатора.

ГЕНЕРАЛ ГИРЛИНГ::

ГОТОВИЛ КОРТО ДЛЯ

БРОНЕВОЙ КУЛАК И

БЫЛ ЕГО ШЕФОМ ПО

ПЕНТАГОНУ::::::::

З/БЕЗМ. ВЗЯЛ В

ОБОРОТ КОРТО ПРИ

ПОМОЩИ КОНСТРУКТА

ГИРЛИНГА:::::::::

З/БЕЗМ. СЧИТАЕТ

ЧТО УПОМИНАНИЕ

А-ЖЕМ Г. ОЗНАЧАЕТ

ЧТО ОН СЪЕЗЖАЕТ С

КАТУШЕК::::::::::

БУДЬ ОСТОРОЖЕН:::

::::::::::КОТЕЛОК

– Ага, – сказала Молли. Она отдыхала, уперевшись в скобы правой ногой и держа левую на весу. – У тебя тоже проблемы.

Молли посмотрела вниз. Далеко под ней серело пятнышко тусклого света не больше круглой монетки – головки ключа с надписью «ГОЛОВ-Т», висящего у нее между грудей. Подняв голову, Молли посмотрела вверх. Ничего. Она нажала языком на регулятор усилителя изображения, и перед ней выросла исчезающая в бесконечности труба. «Браун» без устали лез вверх, цепляясь лапками за скобы.

– Об этой части пути меня не предупреждали, – сказала Молли.

Кейс отключился.

– Малькольм…

– Чувак, твой босс совсем ошизел.

Сионит был облачен в древний голубой скафандр «Санио», лет на двадцать старше того, что приобрел для себя в магазине Вольной Стороны Кейс. Под мышкой он держал шлем. Его дреды были упрятаны под связанный из пурпурных хлопчатобумажных нитей просторный сетчатый берет. Глаза Малькольма от чрезмерного количества выкуренной ганджи и напряжения сузились в щелки.

– Все время шлет сюда странные приказы, чувак, гонит про какую-то войну в Вавилоне… – Малькольм потряс головой. – Мы с Аэролом разговаривали с Сионом, и Основатели сказали, что дела здесь нужно свернуть.

Малькольм взволнованно вытер рот тыльной стороной широкой коричневой ладони.

– Армитаж?

Кейс поморщился: бетафенетиламиновая ломка ударила ему в голову со всей своей силой – ни Матрица, ни симстим больше не ослабляли ее. В мозгу нет нервных окончаний, твердил себе Кейс, я не могу чувствовать себя так плохо.

– О чем ты, приятель? Он отдает тебе приказы? Какие приказы?

– Чувак, Армитаж… Он говорит, чтобы я брал курс на Финляндию, сечешь? Мол, еще есть надежда. Нарисовался на моем экране, вся рубашка в крови, чувак, чисто бешеный пес, гонит пургу о броневом кулаке, о России, о том, что кровь предателей обагрит наши руки.

Малькольм снова затряс головой; его берет, в который были упрятаны дреды, дергался и мотался в невесомости, губы были плотно сжаты.

– Основатели говорят, что голос Безмолвия, похоже, был ложным предзнаменованием, и мы с Аэролом должны свалить на «Гарвее» восвояси.

– Армитаж весь в крови? Он что, ранен?

– Не знаю, сечешь? Но кровь есть, и он шизанулся, конкретно шизанулся, Кейс.

– Хорошо, – сказал Кейс. – Но что насчет меня? Ты собираешься домой. А как со мной, Малькольм?

– Брат, – сказал Малькольм, – ты со мной. Я и я двинем на Сион вместе с Аэролом на «Вавилонском рокере». Пускай мистер Армитаж говорит с призраком из твоей машины, один призрак с другим…

Кейс оглянулся и посмотрел на свой новенький скафандр: тот лежал там, где он оставил его, – на подвесной полке. Один рукав свалился и качался как маятник в потоке воздуха из старого русского воздухоочистителя. Он почти физически ощущал, как капсулы с токсином растворяются в его артериях. Кейс закрыл глаза и мысленным взором увидел Молли, лезущую вверх по уходящим в бесконечность стальным скобам. Он открыл глаза.

– Ну, не знаю, приятель, – сказал он, ощущая во рту странный привкус. Взглянул вниз, посмотрел на свои руки, на деку. – Не знаю.

Снова поднял глаза на Малькольма. Коричневое лицо сионита было спокойным. Он ждал. Подбородок Малькольма был скрыт за высоким шлемовым кольцом его старого голубого скафандра.

– Она там, внутри, – сказал Кейс. – Молли внутри. В «Блуждающих огнях», так это называется. Если где и есть Вавилон, приятель, то именно там. Если мы ее бросим, она оттуда не выберется, будь хоть трижды Танцующей Бритвой.

Малькольм кивнул – пурпурный берет с дредами подлетел и опал подобно сетке маленького воздушного шара.

– Она твоя женщина, Кейс?

– Не знаю. Возможно, она ничья женщина.

Кейс пожал плечами. Он снова нашел в себе гнев, успокоительно весомый, словно горсть горячих камней за пазухой.

– Да пошли вы все, – выругался он. – Армитаж, Зимнее Безмолвие и ты – идите вы все к черту! Я остаюсь здесь, и точка.

Лицо Малькольма осветила улыбка, похожая на поток солнца сквозь прореху в парусине.

– Малькольм крутой парень, Кейс. «Гарвей» корабль Малькольма.

Рукой в перчатке сионит хлопнул по большой кнопке на пульте, и кабину заполнило басовое биение тяжелого, монотонного даба, пульсирующего в корабельных динамиках.

– Малькольм не смоется, нет. Я говорил с Аэролом, и он видит все это точно так же. Вот так.

Кейс удивленно уставился на пилота.

– Я отказываюсь понимать вас, ребята, – пробормотал он.

– Я тоже тебя не понимаю, чувак, – ответил сионит, кивая головой в такт ритму даба. – Но все мы, и ты и я, должны жить во имя любви Джа.

Кейс подключился и скользнул в Матрицу.

– Получил мою телеграмму?

– Ага.

Вирус-китаец заметно вырос, его изящные, неустанно движущиеся полихромные дуги выписывали виражи уже около самого айса «Т-А».

– Итак, дела принимают опасный оборот, – сказал Котелок. – Твой босс, черт его побери, только что стер банк данных своей «Хосаки» и чуть было не сделал то же самое с нашим банком. Но наш друг Зимнее Безмолвие успел перенести меня в безопасное место прежде, чем все полетело в тартарары. Вилла «Блуждающие огни» отнюдь не наводнена Тесье-Ашпулами по той причине, что в большинстве своем они коротают дни в ледяном сне. Их дела наяву ведет некая лондонская юридическая контора, она же при необходимости нанимает им адвокатов. Лондон в курсе того, когда и кто из хозяев виллы бодрствует. Армитаж при помощи своей «Хосаки» на яхте перехватил переговоры между «Блуждающими огнями» и Лондоном, из которых стало совершенно ясно – и там и там уже знают, что старик умер.

– Кто знает?

– Лондонская контора и концерн «Т-А». В голову Ашпулу был вживлен передатчик, моментально дающий сигнал тревоги в случае любого опасного для жизни сбоя в его организме. А пулька твоей девчонки сработала чисто – «скорой помощи» там делать было нечего. Токсин моллюска. Единственный ходячий полномочный представитель «Т-А» на вилле – леди Три-Джейн Мари-Франс. Есть еще парень, на пару лет старше ее, но он сейчас в Австралии, по делам. Если хочешь знать, я бы побился об заклад, что дело, требующее личного пристального внимания Восемь-Жана, устроил именно Зимнее Безмолвие. Но, к несчастью, наследник уже на пути домой, вернее, на полпути. Лондонские адвокаты передали на виллу «Блуждающие огни» ориентировочное время прибытия Восемь-Жана: что-то около 21:00:00 сегодня. Мы запустили вирус «Куань» в 14:32:03. Сейчас 16:45:20. По моим прикидкам, «Куань» взрежет ядро «Т-А» к 20:30:00. Плюс-минус пара минут. Мне кажется, Зимнее Безмолвие ведет дела вместе с Три-Джейн, в противном случае получается, что она такая же сумасшедшая, как и ее папаша. Но парень из Мельбурна в курсе всех их дел. Система безопасности «Блуждающих огней» все время пытается послать наружу сигнал тревоги, но Зимнее Безмолвие блокирует ее, и не спрашивай, каким образом. ИР не смог перехватить управление программой, охраняющей главный вход, чтобы впустить Молли внутрь. В «Хосаке» Армитажа хранился его план на этот счет: Ривейра должен уговорить Три-Джейн сделать то, что от нее требуется. Она годами переделывала по своему усмотрению планировку виллы, входы и выходы. По-моему, основная беда «Тесье-Ашпул» – в том, что правящий представитель каждой семейной половины, придя к власти, первым делом решетит банки данных корпорации личными кодами доступа и паролями. Результат плачевный – как если бы твоя иммунная система восстала против тебя же. Для вирусов это самое оно. Как только мы пройдем сквозь айс, все пойдет как по маслу.

– Отлично. Но Зимнее Безмолвие сказал, что Арми…

Белый прямоугольник, заполненный в основном безумной голубизной смотрящих в упор глаз, распахнулся на прежнем месте. Язык у Кейса отнялся. Полковник Уиллис Корто, спецназ, боевая группа «Броневой кулак», вернулся. Изображение было расплывчатым, дергающимся, плохо сфокусированным. Чтобы связаться с «Хосакой» на «Маркусе Гарвее», Корто использовал навигационную консоль яхты.

– Кейс, мне нужно доложить о потерях «Бури в Омахе».

– Постойте, я… Полковник?

– Будь на связи, сынок. Помни, к чему тебя готовили.

«Где же ты был все это время, приятель?» – вот о чем хотелось спросить Кейсу у этих полных муки и боли глаз. Зимнее Безмолвие встроил в кататонический остов Корто нечто по имени Армитаж. Он убедил Корто в том, что Армитаж существует на самом деле, и Армитаж получил возможность ходить, разговаривать, строить планы, воспринимать и усваивать информацию, выступать на стороне Зимнего Безмолвия, как, например, в номере отеля «Хилтон» в Тибе… Теперь Армитаж исчез – отброшен прочь, сметен, размолот в порошок вихрем безумия по имени Корто. Где же ты был, Корто, все эти годы?

Ослепленный и пылающий, падал в снега с холодного сибирского неба.

– Кейс, в это тяжело поверить, я знаю. Но ты офицер. Ты помнишь, к чему тебя готовили. Я все могу понять. Но, Кейс, – и Бог тому свидетель, – нас предали.

Голубые глаза наполнились слезами.

– Полковник… э-э-э… кто? Кто предал нас?

– Генерал Гирлинг, Кейс. Возможно, ты знаешь его под псевдонимом. Ты знаком с человеком, о котором я говорю.

– Да, – ответил Кейс, смущенно взирал на потоки слез. – Мне кажется, я знаю, кого вы имеете в виду, сэр. Сэр, – добавил он под влиянием неожиданного порыва, – но, сэр… полковник… что мы должны делать? Сейчас, я имею в виду?

– В настоящий момент, Кейс, наша задача – убраться отсюда. Унести ноги. Прочь. Полагаю, что к завтрашнему вечеру мы сумеем добраться до финской границы. Полетим на ручном управлении над верхушками деревьев. Так, чтобы по подметкам скребло, парень. Но это будет только самое начало, мой мальчик. Самое начало…

Голубые глаза над смуглыми скулами блестели от слез.

– Предательство – на самом верху. На самом верху …

Корто сделал шаг от камеры, на его разорванной белой рубашке мелькнули темные пятна. Если лицо Армитажа было равнодушной непроницаемой маской, то внешность Корто соответствовала стопроцентному шизоиду: его лицевые мышцы непроизвольно подергивались, обезображивая дорогостоящее произведение хирургического искусства.

– Полковник, я вас понял. Прошу вас, полковник, послушайте меня, хорошо? Я хочу, чтобы вы открыли этот, ох… черт, как это называется, Котелок?

– Замок переходного люка, – подсказал конструкт.

– Открыли замок переходного люка. Прикажите с центрального пульта корабельному компьютеру открыть его, хорошо? Очень скоро мы будем у вас, полковник. И тогда мы сможем поговорить о том, как нам убраться отсюда.

Световой прямоугольник исчез.

– Господи, я было подумал, что и ты спятил, – сказал Котелок.

– Токсин, – сказал Кейс, – чертов токсин, – и выключился из Матрицы.

– Яд? – Малькольм смотрел через плечо своего потрепанного голубого «Санио» смотрел на то, как Кейс поспешно отстегивается и выбирается из противоперегрузочного ложа.

– И забери ты, ради бога, от меня эту чертову штуковину… – Кейс дернул за техасский катетер. – Во мне что-то вроде медленно действующего яда, и эта задница, там, наверху, знал, как с ним справиться, а теперь он что твоя бешеная крыса.

Кейс начал рвать застежки на груди своего скафандра, забыв от волнения, как с ними обращаться.

– Твой босс… он что, отравил тебя? – Малькольм почесал пальцем щеку. – Слышь, у меня на борту есть аптечка…

– Малькольм, господи, помоги мне надеть этот треклятый скафандр.

Сионит оттолкнулся от розового пилотского кресла.

– Спокойней, чувак. Семь раз отмерь, один раз отрежь, говорят мудрые люди. Ноги сюда…

В рифленом секционном переходном трапе, ведущем от кормового люка «Маркуса Гарвея» к переходному шлюзу «Ханивы», воздух был, но Кейс и Малькольм тем не менее загерметизировали свои скафандры. Малькольм одолел проход в несколько прыжков, исполнив их с балетной грацией и сделав только одну остановку, чтобы помочь Кейсу, который, покинув «Гарвей», потерял ориентировку в пространстве и неуклюже пополз по настенным скобам трапа. Тени здесь не было, сквозь полупрозрачный пластик пробивался режущий глаза яркий солнечный свет.

Наружная сторона люка «Гарвея» была покрыта вмятинами и заплатами, украшена лазерными завитками Львов Сиона. Кремово-серый входной люк «Ханивы», напротив, был девственно чистым и гладким. Малькольм погрузил затянутую в перчатку руку в узкую щель замка. Кейс увидел как пальцы сионита зашевелились. Над люком загорелся красный индикатор и замигали цифры обратного отсчета от пятидесяти до нуля. Малькольм вытащил руку из замка. Кейс коснулся поверхности люка и сквозь ткань перчатки ощутил вибрацию пришедшего в действие замкового механизма. Овальный люк подался вглубь и начал заваливаться внутрь «Ханивы». Малькольм ухватился за его край с одной стороны, Кейс с другой, и люк втащил их за собой.

«Ханива» была выстроена на верфях «Дорнье-Фудзицу», и ее внутреннее убранство соответствовало той же философии дизайна, что применялась при создании «мерседеса», которым Молли, Кейс и Армитаж пользовались в Стамбуле. Стены узкого переходного шлюза яхты были отделаны имитацией черного дерева, а пол выложен серой итальянской плиткой. У Кейса было такое чувство, будто он вторгается в частное владение какого-то миллионера, но почему-то через кабинку душа. Яхта, собранная на орбите, не была рассчитана на полеты в плотных слоях атмосферы. Ее изящные обводы, напоминающие осиные, и все внешние и внутренние детали делались с расчетом создавать у стороннего наблюдателя впечатление, что яхта высокоскоростная и предназначена для покорения пространства.

Малькольм снял с головы потертый шлем и жестом пригласил Кейса последовать его примеру. Они повисели немного в кабинке шлюза, прислушиваясь и вдыхая воздух, в котором витал слабый запах сосны. Фоном для этого изысканного аромата служил еще более слабый, но вызывающий беспокойство запах горелой изоляции.

Малькольм принюхался.

– Облом, чувак. Если где-нибудь пахнет так, как здесь…

Внутренняя дверь шлюза, обитая серым велюром, мягко скользнула в паз. Малькольм оттолкнулся ногой от черной стены и ловко проскользнул в узкий проем, в последний возможный момент развернув в воздухе свои широкие плечи, чтобы беспрепятственно вписаться в овал двери. Кейс неуклюже устремился за ним следом, перебирая руками по перилам, укрепленным на стенке на высоте пояса и покрытым белым пластичным веществом.

– Мостик должен быть там, – сказал Малькольм, ткнув пальцем в сторону идеально чистого коридора с белоснежными стенами.

Вторым мощным толчком сионит послал свое тело по коридору. Откуда-то спереди, из конца коридора, доносился знакомый Кейсу звук – треск печатающего принтера. Треск стал громче после того, как Кейс, следующий за Малькольмом, повернул в ответвление коридора и чуть не уткнулся в плавающий в воздухе огромный ворох бумажной ленты для распечаток. Кейс поймал плывущую мимо бумажную полосу и взглянул на напечатанное.

0 0 0 0 0 0 0 0 0 0

0 0 0 0 0 0 0 0 0 0

0 0 0 0 0 0 0 0 0 0

– Неполадки в системе? – сионит указал пальцем в перчатке на колонки нулей.

– Нет, – ответил Кейс, вылавливая уплывающий от него шлем, – Котелок сказал, что Армитаж недавно стер банк данных здешней «Хосаки».

– Знаешь, чувак, запах такой, будто он стирал его лазером.

Сионит уперся ботинком скафандра в спинку швейцарского гимнастического тренажера и нырнул в плавающий в пространстве бумажный лабиринт, раздвигая его перед собой ладонями.

– Кейс, чувак…

Человек был невысоким японцем, и его горло притягивал к спинке суставчатого кресла кусок чего-то вроде тонкой стальной проволоки. Там, где проволока глубоко врезалась в мягкий пластик подголовника и человеческую гортань, ее было не видно. На шее японца висела единственная небольшая сферическая капля крови, похожая на некий удивительный драгоценный камень или темно-красную жемчужину. Кейс увидел напоминающие обломки черенка метлы грубые деревянные рукоятки, пружинисто плавающие на концах гарроты.

– Интересно, долго этот парень мучился? – сказал Кейс, вспоминая послевоенные приключения Корто.

– Он знает, как пилотировать судно, наш-то босс?

– Очень может быть. Он из спецназа.

– Ну, а этот японский парень уже не сможет летать. Сомневаюсь, что управлюсь с этой яхтой. Совсем новая…

– Тогда давай найдем мостик.

Малькольм нахмурился, перевернулся в воздухе и оттолкнулся ногами.

Кейс проследовал за ним в большую комнату вроде гостиной, заполненную плавающими ворохами распечаток, уже цеплявшихся за ноги и за руки Кейса в предыдущем помещении. В гостиной беспорядочно располагались суставчатые сиденья, имелось нечто вроде бара и «Хосаки». Встроенный в компьютер принтер в виде вздутия на боку его корпуса, отделанного пластиком под дерево, без устали изрыгал из выходной щели бесконечный тонкий бумажный язык. Кейс оттолкнулся от пола, плавно перелетел через ряд кресел, протянул руку и нажал на белую кнопку слева от выходной щели. Стрекотание прекратилось. Кейс повернулся и осмотрел «Хосаку». Компьютер был продырявлен насквозь в дюжине мест. Отверстия были маленькими, круглыми, с черными краями. Вокруг мертвой «Хосаки» плавали сверкающие капли расплавленного металла.

– Ты был прав, – сказал Кейс Малькольму.

– Дверь на мостик заперта, – отозвался с противоположной стороны комнаты сионит.

Свет в комнате померк, вспыхнул, померк опять.

Кейс вырвал из щели конец распечатки. Сплошные нули. Обвел бешеным взглядом гостиную, декорированную в коричневых и бежевых тонах, полную переплетающихся и плывущих друг через друга колец бумаги.

– Это ты балуешься со светом, Зимнее Безмолвие?

Над головой Малькольма скользнула в свое гнездо панель, открыв экран небольшого монитора. Малькольм боязливо вздрогнул, утер со лба пот тыльной стороной затянутой в перчатку руки, повернулся и посмотрел на экран.

– Ты понимаешь по-японски, друга?

По засветившемуся экрану побежали строки сообщений.

– Нет, – ответил он.

– Мостик – автономный модуль, спасательная шлюпка. Похоже, уже идет обратный отсчет. Надевай шлем. Быстрее.

Сионит натянул на голову шлем и захлопнул замки застежек.

– Что? Он отваливает? Черт!

Кейс оттолкнулся ногами и пронеся сквозь перепутанную массу распечаток.

– Мы должны открыть эту дверь, Малькольм!

В ответ Малькольм только постучал пальцем по стенке шлема. Сквозь небьющееся стекло Кейс увидел, что губы сионита беззвучно шевелятся. Из ячеек пурпурной хлопчатобумажной сетки, в которую пилот упрятал свои дреды, выплывали жемчужные капли пота. Малькольм выхватил шлем из рук Кейса и мягко, но настойчиво надел его на положенное место и прихлопнул ладонью замки. Как только скафандр герметично закрылся, в левой части лицевого щитка в шлеме Кейса вспыхнул микромонитор.

– Я японский секу хреновато, – раздался в наушниках скафандра голос Малькольма, – но шлюпка, типа, отваливает, и отваливает неправильно. – Пилот пальцем отметил на экране несколько строк. – В модуле мостика не закрыты замки шлюза. Расстыковка с открытой дверью.

– Армитаж! – Кейс ударил кулаком в дверь. Отдача швырнула его кувыркающееся тело в облако распечаток. – Корто! Не делай этого! Нам нужно поговорить! Нам нужно…

– Кейс? Я слышу тебя, Кейс… – голос в наушниках здорово напоминал прежнего Армитажа. Нечеловечески спокойного. Кейс прекратил ломиться в закрытую дверь и замер, но его голова в шлеме, завершая прерванное движение, ударилась о стену.

– Извини, Кейс, но так надо. Кто-то из нас должен уйти отсюда живым. Один из нас, чтобы дать показания. Если мы все отправимся вниз, то все это здесь и похоронят. Я уже разговаривал с нашими ребятами и всем им рассказал. Про Гирлинга и остальных. И я сумею сделать это, Кейс. Я уверен, что сумею. Долечу до Хельсинки.

Внезапная тишина заполнила шлем Кейса подобно разреженному газу.

– Но это будет не так просто, Кейс. Очень трудно, черт возьми. Потому что я ослеп.

– Корто, остановись. Подожди. Ты же ослеп! Ты не можешь лететь! Ты врежешься в эти чертовы деревья. А ведь тебя стараются достать, Корто. Богом клянусь, твой люк оставили открытым. Ты умрешь и никогда уже не сможешь добраться до них и сказать правду, а мне нужен фермент, нужно название фермента, дружище…

Кейс кричал, срываясь на истерику. Барабанные перепонки Кейса болели от его же собственных воплей, грохочущих в наушниках.

– Помни, чему нас учили, Кейс. Это все, что у нас осталось.

Голос оборвался, и шлем наполнился невнятным бормотанием, рыком статических разрядов, воплями падающих с неба участников «Броневого кулака». Прозвучали обрывки русской речи, после чего незнакомый голос, очень молодой, с акцентом Среднего Запада, крикнул:

– Мы падаем. Повторяю: «Буря в Омахе» падает, мы…

– Зимнее Безмолвие, – Кейс тоже орал, уже совершенно не сдерживаясь, – ты не имеешь права поступать со мной так!

Слезы сорвались с его ресниц и заплясали перед лицом подобно каплям жидкого кристалла. «Ханива» вздрогнула, сотряслась, будто в ее корпус врезалось что-то мягкое. Кейс представил себе, как спасательная шлюпка освобождается из объятий корабля, оттолкнувшись от его корпуса миниатюрными расстыковочными взрывами, секундный вихрь извергающегося через открытый люк воздуха вырывает тело Корто из кресла, и все это под аккомпанемент аудиозаписи последних минут эфира «Броневого кулака», услужливо проигрываемой полковнику Зимним Безмолвием.

– Нужно поспешать, чувак, – Малькольм еще раз взглянул на монитор. – Люк открыт. Безмолвие отключил систему безопасности, отвечающую за аварии, связанные с разгерметизацией.

Кейс попытался вытереть слезы. Его перчатка глухо стукнула о прозрачный лицевой щиток.

– Яхта типа держит воздух, но босс уволок вместе с мостиком пульт управления захватами. «Маркус Гарвей» по-прежнему в плену.

Но Кейс видел перед собой другое: бесконечный полет Армитажа по орбите вокруг Вольной Стороны, сквозь вакуум, через холод и мрак. Неизвестно почему, но Армитаж при этом представлялся Кейсу в длинном черном полувоенном пальто, широкие полы которого распахнулись и неподвижно висят по сторонам, как крылья огромной летучей мыши.

17

– Ну как, нашли то, за чем ходили? – спросил конструкт.

«Куань одиннадцатой степени» заполнял пространство между ними и айсом «Тесье-Ашпул» гипнотически замысловатыми сочетаниями радужных полос, тончайшими, изумительной красоты узорами, напоминающими те, что рисует на оконных стеклах мороз.

– Зимнее Безмолвие убил Армитажа. Выбросил его в космос в спасательной шлюпке с открытым люком.

– Круто, – заметил Котелок. – Надеюсь, этот ублюдок не был твоим близким другом?

– Он должен был сказать, как мне избавиться от капсул с токсином.

– Значит, Зимнему Безмолвию это тоже должно быть известно. Тебе остается надеяться только на это.

– Не очень-то верится, что эта тварь захочет мне назвать состав фермента.

Излюбленная конструктом аппроксимация смеха заскребла по нервам Кейса, как тупая бритва.

– Может, ты наконец-то поумнел?

Кейс ударил пальцем по клавише симстима.

На индикаторе оптического чипа значилось: 18:27:52. Вот уже целый час, наслаждаясь отдыхом, который обеспечивал ему принятый Молли синтетический эндорфин, изгоняющий бетафенетиламиновый отходняк, Кейс следил за ее передвижениями по лабиринтам виллы «Блуждающие огни». Боль в ноге Молли исчезла, ощущение было таким, будто она бредет по неглубокому бассейну с теплой водой. «Браун» сидел у Молли на плече, вцепившись в полиуглеродный пластик ее трико тонкими манипуляторами, похожими на мягкие хирургические зажимы.

Стены коридора теперь были сплошь стальные, состоящие из сегментов, заляпанные потеками эпоксидного клея в тех местах, где с них сорвали покрытие. Присев на корточки, спрятав лицо, в костюме «Новых», в точности повторившем цвет серых стен, Молли с иглострелом на коленях успешно укрылась от рабочих – пары высоких африканцев, прокативших мимо в гондолообразном кузове автомобильчика.

Негры были обриты наголо и одеты в одинаковые оранжевые комбинезоны. Один из них что-то напевал себе под нос на языке, которого Кейс никогда не слышал, интонация и мелодия песни казались чуждыми и воинственными. Когда Молли встала и снова побрела вперед через хитросплетение коридоров виллы, Кейс вспомнил рассказ головы, эссе Три-Джейн. Вилла «Блуждающие огни» была безумием. Безумием, выросшим из смолобетона, замешенного на основе молотых лунных пород, из сварных стальных конструкций, тонн безделушек и причудливого скарба, поднятых сюда со дна колодца для создания обстановки родового гнезда. Но не тем безумием, которое Кейс мог бы понять. Не безумием Армитажа, причину которого теперь, казалось Кейсу, он понял: дай человеку возможность зайти слишком далеко, верни его из этой дали, загони на другой полюс, снова зашли туда и обратно и опять верни на место. Человек сломается. Как ломается кусок проволоки. Так История обошлась с полковником Корто. История уже сделала свое грязное дело, когда Зимнее Безмолвие нашел его. ИР тщательно исследовал останки полковника и отобрал подходящие куски военного прошлого, скользя по плоскому серому полю человеческого сознания, как водомерка по глади стоячего пруда, – сообщения об этом мигали на маленьком экранчике в темноте палаты французской психиатрической лечебницы. Из случайных разрозненных кусков Зимнее Безмолвие создал Армитажа, положив в основу воспоминания Корто о «Броневом кулаке». Но начиная с какого-то момента воспоминания Армитажа уже не принадлежали Корто. Кейс сомневался, что Армитаж помнил хоть что-то о предательстве, о пикирующих авиетках, объятых пламенем… Армитаж был чем-то вроде отредактированной версии Корто, но когда напряжение проводимой операции достигло определенного предела, механизм, управлявший Армитажем, разрушился; на поверхность снова вынырнул Корто со всей острой болью незаживших душевных ран, нанесенных предательством, и маниакальной яростью. В результате Корто-Армитаж умер, превратился в маленькую луну Вольной Стороны.

Кейс думал о капсулах с токсином. Старик Ашпул тоже мертв, поражен в глаз микроскопической стрелкой Молли, лишен эпической смерти от сверхдозы чего-то, что он приготовил для себя. Эта смерть была еще более загадочной – смерть безумного короля. Перед этим Ашпул убил девушку-марионетку, которую называл почему-то частью своей дочери, ту, с лицом Три-Джейн. Увлекаемый ощущениями Молли, несущими его через коридоры «Блуждающих огней», Кейс подумал: никогда и представить себе не мог, что такие могущественные люди, как Ашпул, именно люди, вообще могут быть.

Власть в мире Кейса всегда означала корпоративную власть. Межнациональные союзы зайбатцу, определяющие ныне ход истории, давно преступили старые каноны. Аналоги многоклеточных организмов, они достигли определенной степени бессмертия. Зайбатцу невозможно было уничтожить, даже заказав киллерам дюжину исполнительных директоров; ниже, на следующих ступенях лестницы, их ждала смена, готовая принять освободившиеся должности, получить доступ к обширным корпоративным ресурсам. «Тесье-Ашпул» отличался от всего, что он знал – Кейс увидел эту разницу в самой смерти основателя этого концерна. «Т-А» был кланом, атавизмом. Кейс вспомнил беспорядок в покоях старика, сальные следы человеческого существования, поцарапанные плоскости старых пластинок в пластиковых пакетах. Одна нога босая, другая в вельветовом шлепанце.

«Браун» лапкой дернул Молли за капюшон, и она свернула налево, в очередной сводчатый проход.

Зимнее Безмолвие и прочие. Ужасающее видение замурованных в сотах ос, биологического пулемета, стреляющего через равные промежутки времени. Но зайбатцу, и тем более якудза, еще больше походили на это гнездо – улей с кибернетической памятью, огромный единый организм со своей ДНК, закодированной в кремние. «Блуждающие огни» являли собой корпоративный образ «Тесье-Ашпул», в то время как сама «Т-А» была безумна настолько же, насколько был безумен ее основатель. Тот же неопределенный, болезненный страх, то же чувство бесполезности. «Стань они тем, чем хотели…» – вспомнились Кейсу слова Молли. Но Зимнее Безмолвие сказал ей, что это у них не получилось.

Кейс давно уже уяснил для себя, что настоящие боссы, заправилы бизнеса, должны быть более или менее нелюдьми. Он столкнулся с этим в своих хозяевах, которые изуродовали его в «Мемфисе», в Ночном Городе замечал то же самое в Вейдже, старающемся добиться подобного желательного сходства, и все это давало Кейсу возможность принять пустоту и отсутствие эмоций в Армитаже как должное. Кейс понимал этот как постепенное и добровольное приспособление к миру машин, к системе, к породившему тебя организму. На том же был основан и стиль уличной жизни – на знании неписаного этикета, что подразумевало искусство жить в паутине связей, невидимых ниточек влияния, уходящих к высшим, скрытым от большинства уровням.

Но что происходит сейчас в коридорах «Блуждающих огней»? На протяжении нескольких миль пути покрытие стен было сорвано, тянулся сплошной голый бетон и сталь.

– Интересно, где сейчас Питер, а? Должно быть, мы скоро увидимся с нашим красавчиком, – пробормотала Молли. – И Армитаж. Он-то где, Кейс?

– Мертв, – ответил Кейс, прекрасно понимая, что Молли его не слышит.

И прервал связь с симстимом.

Китайская программа вплотную подобралась к айсу цели. Радужный оттенок тканей вируса в большинстве мест сменился зеленым цветом, идентичным цвету прямоугольника, обозначающего ядро «Т-А». Изумрудные дуги над бесцветием бесконечности.

– Как идут дела, Котелок?

– Отлично. Очень ловко работает. Потрясающая штуковина… Была бы у меня такая в Сингапуре… Я нагрел тогда старый добрый «Новый азиатский банк» на половину всего, что у него было за душой. Но это старая история. Эта детка берет всю нудную работу на себя. Теперь могу себе представить, какой будет следующая война…

– Если такие вирусы появятся на рынке, мы останемся без работы, – сказал Кейс.

– Сомневаюсь. Подожди, посмотрим, что будет, когда эта хреновина попрет наверх и начнет смешиваться с черным айсом…

– Лады.

На оконечности одной из изумрудных дуг внезапно появилось что-то маленькое и определенно не геометрическое.

– Котелок…

– Да. Я вижу. Не знаю, верить своим глазам или нет.

На фоне зеленой стены ядра «Т-А» четко выделилась темно-коричневатая запятая. Она начала приближаться по мосту, выстроенному «Куанем одиннадцатой степени», постепенно увеличиваясь. Кейс заметил, что запятая идет на крошечных ножках. Фигурка подходила все ближе и ближе, изумрудная дуга под ее ногами проседала, полихромные плоскости вируса боязливо пятились, спасаясь от скрипучих черных ботинок.

– Разбирайся с этим сам, босс, – сказал Котелок, когда, словно бы в нескольких метрах от них, помятая фигура Финна наконец остановилась. – Ни разу в жизни – когда я был жив, конечно, – не видел ничего более забавного.

Однако жизнерадостного приступа смеха не последовало.

– Я еще не пробовал этот способ, – сказал Финн, скаля зубы и копаясь в карманах потрепанного пиджака.

– Ты убил Армитажа, – сказал Кейс.

– Корто. Да. А Армитаж свою функцию уже выполнил. Так уж получилось. Знаю, знаю, ты хочешь спросить насчет фермента. Все в порядке. Без проблем. Я-то и дал его Армитажу. То есть, подсказал ему, как все это организовать. Сам принцип. Пока же, думаю, нам лучше оставить все как есть. У тебя еще достаточно времени. Потом получишь все, что тебе причитается. Еще пара-тройка часов, идет?

Финн закурил «Партагас», и Кейс с удивлением проследил за голубыми клубами сигаретного дыма, расплывающимися в инфопространстве.

– С вами, ребята, – сказал Финн, – одна головная боль. Вот Котелок – если бы вы все были такими, как он, было бы куда проще. Он конструкт, просто блок ПЗУ, и всегда поступает так, как я ожидаю. Я, точнее, одна из моих проекций, предупреждал Молли, что ей не стоит проявлять излишней самостоятельности внутри виллы. К чему это привело, ты, Кейс, знаешь сам. – Финн вздохнул.

– Почему Ашпул хотел покончить с собой? – спросил Кейс.

– А почему люди вообще кончают с собой? – фигура в Матрице пожала плечами. – Впрочем, в данном случае я знаю ответ, но изложение этого ответа, со ссылками на различные аспекты жизни Ашпула и их взаимосвязь, займет двадцать часов. Он был давно готов к этому, но постоянно погружал себя в холодный сон. Господи, каким скучным старым засранцем он был!

Лицо Финна исказила гримаса отвращения.

– В двух словах – главным образом все это связано с тем, почему Ашпул убил свою жену. Но непосредственной причиной, ускорившей развязку, было вот что: маленькая Три-Джейн придумала способ воздействовать на программу, контролирующую семейную криогенную установку. Очень остроумный способ. Так что на самом-то деле она убила его. При том, что сам Ашпул полагал, будто покончил жизнь самоубийством, а твоя подруга – ангел мести – всадила ему в глаз заряд яда моллюска. – Финн щелчком отправил окурок вниз, в переплетения Матрицы. – Ну, а я… я всего лишь намекнул Три-Джейн, по-дружески подсказал ей, что и как, понимаешь?

– Зимнее Безмолвие, – начал Кейс, тщательно взвешивая каждое слово, – ты говорил мне, что ты – часть чего-то большего. Затем, ты говорил, что в том случае, если операция завершится успешно и Молли шепнет словечко на ушко голове, ты перестанешь существовать.

Финн кивнул головой обтекаемой формы.

– Вопрос: с кем, в таком случае, мне иметь дело? Армитаж мертв, мне в ближайшем будущем предстоит спешно уносить ноги – кто тогда скажет мне, как избавиться от этих чертовых капсул с токсином в кровеносной системе? Кто вытащит с виллы Молли? Я имею в виду, куда, к кому или чему мы должны будем обратиться, когда освободим тебя от механического сдерживателя?

Финн выудил из кармана деревянную зубочистку и придирчиво осмотрел ее, как хирург осматривает скальпель перед операцией.

– Хороший вопрос, – сказал он наконец. – Слыхал о лососе? Это такая рыба. Лосось, видишь ли, вынужден плыть против течения. Понял?

– Нет, – ответил Кейс.

– Ну так вот, я сейчас тоже нахожусь под давлением принуждения. Не знаю, почему. Если я сейчас начну посвящать тебя в свои рассуждения по этому поводу, то лишь краткий их обзор займет пару твоих жизней. Потому что я очень много думал на эту тему. Но ничего не придумал. Однако в том случае, если все начатое закончится, и закончится так, как нужно, я стану частью чего-то большего. Значительно большего.

Финн окинул взглядом окружающее не-пространство Матрицы.

– Но то, чем я являюсь сейчас, никуда не исчезнет. И ты получишь, что тебе причитается.

Кейс подавил безумный порыв броситься вперед и сдавить пальцами горло Финна где-нибудь чуть выше небрежного узла старого засаленного шарфа. Так, чтобы большие пальцы глубоко ушли под адамово яблоко.

– Ну что ж, удачи, – сказал Финн.

Он повернулся, сунул руки в карманы и зашагал по изумрудной дуге обратно.

– Эй ты, задница, – сказал вдруг Котелок, когда Финн отдалился на десяток шагов. – А что будет со мной? Как ты расплатишься со мной?

– Ты получишь то, чего хочешь, – ответил Финн.

– Что это означает? – спросил Кейс, глядя, как узкая спина, затянутая в твид, уменьшается с каждым шагом.

– Я хочу, чтобы меня стерли, – ответил конструкт. – Я говорил тебе об этом, помнишь?

Атмосфера виллы «Блуждающие огни» напомнила Кейсу утренние часы в пустынных торговых центрах городка его детства, малонаселенного местечка, где с рассветом наступало состояние некоего наэлектризованного покоя, оцепенелого ожидания, напряжения, которое застигло тебя, когда ты тупо рассматривал насекомых, кружащихся подле забранных в сетку лампочек над входами в пока еще темные магазинчики. Провинциальный городок в приграничье Мурашовника, далекий от вечного всенощного гама и гула пылающего сердца страны. На вилле царило то же самое ощущение соседства со спящими обитателями бодрствующего мира, о которых Кейс знать не хотел и видеть их не желал; вялотекущего бизнеса, отложенного до срока; близости момента пробуждения, тщеты и повторений.

Молли шла теперь медленней, что объяснялось и тем, что цель путешествия была уже близка, и тем, что нога снова стала ее беспокоить. Иголки боли пробивались сквозь эндорфинную завесу, и Кейс боялся даже думать о том, к чему это приведет. Молли, стиснув зубы, молчала и тщательно следила за дыханием. По дороге ей попадалось множество непонятных вещей, но любопытство Кейса уже угасло. Молли прошла через комнату, полную книг – миллионов листов пожелтевшей бумаги, стиснутых матерчатыми или кожаными переплетами; из полок через определенные интервалы торчали закладки с кодовыми буквами и цифрами; затем через тускло освещенную галерею, в которой Кейс равнодушными глазами Молли приметил пыльные осколки разбитой стеклянной двери – медная табличка над дверью гласила: «La mariee mise a nu par ses celibataires, mкme». Молли протянула руку и прикоснулась к первому слою сэндвича – пуленепробиваемому покрытию «лексан», защищающему теперь разбитое стекло. Ее искусственные ногти сухо стукнули о гладкую поверхность. Без всякого сомнения, это был вход в криогенные покои Ашпула – чуть дальше, за лексаном, виднелись помпезные двери из темного полупрозрачного хромированного материала.

После двух африканцев в автотележке Молли не встретилось ни одной живой души. Для Кейса эти негры стали теперь символом воображаемых обитателей виллы; ему виделись чернокожие фигуры в ярких комбинезонах, тихо скользящие по комнатам «Блуждающих огней» – гладкие черепа блестят и кивают в такт воинственному песнопению на неизвестном языке. Ничего из ожидаемого ранее, ничего из сказочного рассказа Кэти и полузабытых детских фантазий о приключениях в катакомбах якудза Кейс так и не увидел.

19:02:18.

Осталось полтора часа.

– Кейс, – сказала Молли, – хочу попросить тебя об одной услуге.

Она осторожно опустилась на кипу полированных стальных пластин, край каждой пластины был окаймлен шершавым покрытием из светлого пластика. Выпустив из-под ногтя указательного пальца бритву, Молли срезала часть пластиковой каймы с верхней пластины и начала вертеть мягкий кусок в руках.

– Моя нога ни к черту, ты это знаешь? Я не рассчитывала на такой долгий подъем, и теперь эндорфин уже не спасает. Поэтому возможно – только возможно, понимаешь – у меня здесь будут проблемы. Если случится так, если дела пойдут совсем плохо, то прежде чем Ривейра… – Молли стала массировать ногу, растирая бедро под кожей джинсов и тонким полиуглеродом костюма «Новых», – …в общем, я хочу, чтобы ты сказал ему. Сказал, что это сделала я. Понял? Просто скажи: это сделала Молли. Он поймет. Хорошо?

Молли оглянулась и посмотрела вдоль пустого коридора с голыми стенами. Пол на этом участке был голый, бетонный, пахло смолой.

– Черт возьми, дружище! Ведь я даже не знаю, слышишь ты меня или нет!

:::::::КЕЙС::::::

Молли вздохнула, поднялась на ноги и кивнула.

– Что он там наболтал тебе, приятель? Этот Зимнее Безмолвие? Рассказал он тебе о Мари-Франс? Она была второй половиной «Тесье-Ашпул», генетической матерью Три-Джейн. И, насколько я поняла, той марионетки Ашпула, которая сейчас мертва. Я многого не поняла там, в кабинке, из того, что он мне рассказывал… долгая история… Например, почему он появляется в образе Финна или других. Он пытался мне это объяснить. Это не просто маска, он использует математические модели реальных людей как туннели общения, метод соприкосновения для общения с нами. Он называл это шаблоном. Моделированием личности.

Молли вытащила из кобуры под мышкой иглострел и захромала по коридору дальше.

Голая сталь и струпья эпоксидки на стенах внезапно кончились, сменившись чем-то, что Кейс поначалу принял за поверхность пробитого в сплошной скале туннеля. Молли исследовала стену, и Кейс понял, что сталь исчезла под покрытием, на вид и на ощупь точно имитирующим холодный камень. Молли опустилась на одно колено и потрогала рукой песок на полу искусственного тоннеля. На ощупь это был обыкновенный песок, сухой и прохладный, но после того, как она провела по песку пальцами, он сомкнулся за ними, подобно жидкости, не сохранив на поверхности никаких следов. Впереди, метрах в десяти, туннель поворачивал. Из-за поворота бил яркий желтый свет. С самого начала подключения Кейс чувствовал, что сила тяжести здесь почти равна земной, из чего можно было заключить, что, миновав подъем, Молли снова начала спускаться. Кейс окончательно растерялся; ориентация в пространстве – слабое место всех ковбоев.

Но Молли знает, куда идти, сказал он себе.

Что-то мелькнуло возле ее ноги и, монотонно тикая, устремилось по псевдопеску вперед. Замигала красная полоса. «Браун».

Первая из голограмм, нечто вроде триптиха, поджидала ее сразу за поворотом. Прежде чем Кейс сумел разобраться в том, что опасности нет и что это всего лишь изображение, Молли уже расслабилась и опустила иглострел. Фигуры в полный человеческий рост были словно из мультфильма, карикатурными фантомами: Молли, Армитаж и Кейс. У Молли огромные груди, ложбинка между которыми видна благодаря тому, что молния тяжелой кожаной куртки до половины расстегнута. Талия до невозможности узкая. Серебряные линзы скрывают половину лица. В руке Молли держит нелепое, вычурное оружие непонятного типа, очертания пистолета почти полностью скрыты приспособлениями обтекаемой формы, чем-то вроде оптического прицела, глушителя, пламегасителя. Ноги Молли расставлены, таз подан вперед, рот искривлен в идиотской жестокой гримасе.

Позади нее в напряженной позе застыл Армитаж, облаченный в заношенную форму цвета хаки. Глаза Армитажа – Кейс разглядел это только после того, как Молли осторожно приблизилась к проекции – были маленькими телеэкранами, с серо-голубым снежным простором и клонящимися под порывами бесшумного ветра темными стволами сосен.

Молли пронзила рожками из пальцев телевизионные глаза Армитажа и повернулась к третьей фигуре – Кейсу. В ней Ривейра – Кейс был совершенно уверен в том, что это дело рук, а точнее, головы Ривейры – не смог найти ни одной отправной точки для пародии. Неуклюжий мужчина был грубым подобием того, что Кейс ежеутренне видел в зеркале. Худой, с резко очерченными плечами и непримечательным лицом под короткими темными волосами. Подбородок фантома покрывала щетина, как и было заведено у Кейса.

Молли отступила на шаг. Замерла, переводя взгляд с одной фигуры на другую. Картина была статичной, колебались только стволы сосен в сибирской стуже глаз Армитажа.

– Хочешь мне что-то доказать, Питер? – почти спокойно сказала Молли. Сделала шаг вперед и пнула носком ноги нечто, лежащее около ботинка голо-Молли. Металл звякнул о стену, фигуры исчезли. Молли нагнулась и подняла с пола маленький проектор.

– Похоже, он умудряется напрямую программировать эти штуки, – сказала она, размахнулась и швырнула приборчик в ответвляющийся коридор.

Молли прошла мимо источника желтого света – старинной лампы накаливания в забранном ржавой полусферой из металлической сетки углублении в стене. Стиль, в котором был выполнен импровизированный светильник, воскресил в Кейсе память о детстве. Он вспомнил, как вместе с другими ребятами строил крепости и форты на крышах и в затопленных полуподвалах. Здесь слишком дорогое место для таких детских игр, подумал Кейс. Такая намеренная простота обстановки стоила очень дорого. Это была, что называется, «атмосфера».

Прежде чем Молли добралась до входа в апартаменты Три-Джейн, ей пришлось миновать еще примерно с дюжину голограмм. Одна изображала безглазое чудовище из переулка за Базаром пряностей, освобождающееся от разорванных в клочья останков тела Ривейры. Несколько других голограмм являли сцены пыток, причем инквизитор, как правило, был офицером в военной форме, а жертвой – молодая женщина. Была здесь также зарисовка на тему шоу Ривейры в «Vingtiйme Siиcle» – наиболее острый момент представления, жуткая сцена, как бы застывшая в голубой вспышке оргазма. Проходя мимо этих голограмм, Молли старательно избегала рассматривать их.

Последняя голо была невысокой и слегка туманной, как будто положенный в ее основу образ Ривейра добыл из самых что ни на есть дальних уголков памяти и времени. Чтобы рассмотреть картинку, Молли пришлось опуститься на колени – изображение было рассчитано на просмотр с высоты роста ребенка. Но этой голограмме, единственной из всех, присутствовал задний план. До этого фигуры, мундиры, орудия пыток были деталями лишь переднего плана. А это изображение имело перспективу.

Под серо-голубым небом рыжеватыми грядами высились кучи щебня, над которыми выступали блеклые, полуоплавленные скелеты городских зданий. Над щебнем, подобно обрывкам гигантских сетей, изгибались перепутанные сегменты стальных решеток, на которых висели куски бетонных плит. Основной частью картины была городская площадь с похожим на пень оплывшим возвышением посреди, в прошлом, очевидно, фонтаном. У основания фонтана застыли фигурки: дети и солдат. Картина, по замыслу, должна была шокировать. Молли успела тщательно рассмотреть ее прежде, чем Кейс осознал смысл увиденного. Он почувствовал, что Молли завелась. Она поднялась на ноги и сплюнула.

Дети. Истощенные, одетые в тряпье. Зубы блестят, как ножи. Перекошенные лица покрыты язвами. Солдат лежит на спине – рот открыт, разорванное горло и грудь зияют под мрачным небом. Дети едят его мясо.

– Бонн, – сказала Молли тихим, почти нежным голосом. – То еще произведение искусства, а, Питер? Твоя родина? Так оно и есть. Наша Три-Джейн, она слишком устала для того, чтобы самой открыть бедному вору дверь. Поэтому Зимнее Безмолвие заслал вперед тебя. Последняя попытка, конечно, если ты занимаешься именно тем, за чем тебя посылали. Питер – демонический любовник.

Молли передернуло.

– Но ты сумел уговорить ее впустить меня. Благодарю. Сегодня у нас будет чудная вечеринка.

Молли пошла дальше – пошла быстро, несмотря на боль – прочь от детства Ривейры. На ходу она вытащила из нейлоновой кобуры иглострел, выщелкнула из рукоятки пластиковый магазин и убрала этот магазин в карман, вставив вместо него другой. Она просунула большой палец за отворот своего костюма «Новых» и единым махом, выпустив из-под ногтя бритву, располосовала крепкую ткань трико от горловины до паха так, будто это был тонкий шелк. Освободив руки и ноги, Молли отшвырнула остатки костюма к стене, где они, упав, тут же принялись маскироваться под цвет темного лжепеска.

Кейс уловил музыку. Совершенно незнакомую ему музыку – какой-то духовой инструмент и рояль.

Вход в мир Три-Джейн не имел двери. Входом служил пятиметровый пролом в стене коридора, от которого вниз вели неровные, изгибающиеся широкой, плавной дугой ступеньки. Мягкий голубой свет, музыка, движение теней.

– Кейс, – сказала Молли и остановилась, крепко сжимая иглострел в полусогнутой правой руке. Она подняла левую руку, улыбнулась и прикоснулась к ладони влажным кончиком языка, поцеловала Кейса по симстим-связи. – Сейчас мне придется поработать.

Что-то маленькое и тяжелое появилось в ее левой руке, большой палец удобно лег на крохотную кнопку. Молли начала спускаться.

18

Она была, можно сказать, на волосок от успеха. Она почти достигла своей цели – но только почти. Она вошла правильно. Так показалось Кейсу. Абсолютно верное поведение; он чувствовал это так же, как мог оценить другого ковбоя по одной лишь позе, по тому, как он сидит за декой, как прикасается к клавишам. Все это в ней было: и мгновенность реакции, и отточенность движений. В момент вторжения она сумела собрать все чувства воедино. Заслонив всем этим боль в ноге, Молли сбежала по ступенькам покоев Три-Джейн так, будто была здесь хозяйкой – рука с оружием на уровне бедра, локоть другой руки выставлен вперед, кисть расслаблена, дуло иглострела ходит из стороны в сторону с небрежным изяществом шпаги дуэлянта времен Регентства.

Все остальное было спектаклем. Подобием компиляции кульминаций из накопленных за столетия кинолент о человекоубийстве, вроде тех, какими Кейс упивался в детстве. На несколько секунд, так показалось Кейсу, Молли превратилась в смесь всевозможных положительных героев – в Сони Мао из старых видео Шао, Мики Тиба и всю когорту остальных, вплоть до Ли и Иствуда. Молли вела себя именно так, как и следовало себя вести.

Леди Три-Джейн Мари-Франс Тесье-Ашпул устроила свой мирок в самой дальней от оси точке, непосредственно на внутренней поверхности корпуса «Блуждающих огней», вырезав и выбросив вон часть лабиринта стен, что, конечно, было ее правом. Она обитала в комнате столь просторной, что ее дальний конец терялся за горизонтом, а пол заметно изгибался, повторяя кривизну Веретена. Потолок, сделанный из той же имитации камня, что покрывала стены коридора, был низким и то поднимался, то опускался. Тут и там виднелись зубчатые останки стен лабиринта, местами высотой по пояс. Прямо против входа в покои, метрах в десяти от нижней ступени, находился прямоугольный бассейн с бирюзовой водой, и его подводное освещение, как показалось в первый миг Кейсу, служило здесь единственным источником света. Путешествие Молли подошло к концу – она ступила на лестницу. Лучи света, пронизывающие воду бассейна, отбрасывали на потолок безостановочно колеблющиеся округлые тени.

Они ждали ее около бассейна.

Кейс знал, что рефлексы Молли специально улучшены для действий в боевой обстановке, ускорены при помощи нейрохирургии, но до сих пор, тем более при передаче и контакте через симстим, он не имел возможности оценить их в деле. То, что случилось потом, походило на просмотр пленки с половинной скоростью исходной записи, на медленный, продуманный танец инстинктов прирожденного убийцы, проведшего в тренировках многие годы. Молли будто уловила черты трех фигур перед ней одним-единственным, коротким взглядом: молодой человек, изготовившийся к прыжку с подкидной доски на краю бассейна, девушка, улыбающаяся ему поверх бокала с вином, и труп Ашпула с зияющей, черной, изъеденной левой глазницей и добродушной приветливой улыбкой. Он по-прежнему был облачен в темно-красный халат. Его зубы были очень белыми и блестящими.

Молодой человек нырнул. Стройный, загорелый, с совершенными формами. Граната покинула руку Молли прежде, чем вытянутые руки ныряльщика коснулись водной глади. Кейс рассмотрел летящий предмет и понял, что это такое, только когда граната достигла поверхности бассейна: мощный взрывной заряд, обернутый десятками метров тонкой, хрупкой стальной проволоки.

Иглострел Молли издал низкое гудение – она послала вихрь разрывных стрелок в грудь и лицо Ашпулу, и тот мгновенно исчез, оставив после себя кольца дыма, парящего над щепками спинки удобного, выкрашенного белой блестящей краской шезлонга.

Дуло иглострела переметнулось к Три-Джейн – граната разорвалась, над бассейном поднялся симметричный, похожий на свадебный торт, столб воды, который тут же опал, но ошибку – ошибку Молли уже совершила.

Хидео едва прикоснулся к ней. Колени Молли подогнулись.

Кейс на «Гарвее» пронзительно закричал.

– Ты заставила себя ждать, – сказал Ривейра, обшаривая карманы Молли.

Кисти ее рук были спрятаны в черной непроницаемой сфере размером с шар для боулинга.

– Я был очевидцем массового убийства в Анкаре, – продолжил Питер, выуживая из карманов куртки Молли содержимое. – Видел, что бывает при взрыве гранаты в бассейне. Сам взрыв выглядел очень слабым, но все купающиеся мгновенно умерли от гидростатического удара.

Кейс почувствовал, как Молли на пробу шевелит пальцами. Ткань шара по ощущению была не жестче, чем пластик спального мата. Боль в ноге была мучительной, невозможной. Перед глазами девушки колебалась красная муаровая завеса.

– На твоем месте я бы не пытался двигать руками.

Внутренность шара, сковывающего руки Молли, немного напряглась.

– Эту игрушку, Молли, Три-Джейн купила в одном секс-шопе в Берлине. Только попробуй начать сучить ручонками – и шар сделает из них фарш. Основа – примерно та же, что у здешнего покрытия пола, отличается только расположением молекул или чего-то в этом роде, так мне кажется. Что, больно?

Молли застонала.

– Похоже, у тебя сломана нога.

Пальцы Ривейры наконец отыскали в заднем кармане джинсов Молли пакетик с наркотиками.

– Отлично. Последний привет мне от Али, и как раз вовремя.

Колеблющаяся кровяная завеса перед глазами Молли начала вращаться.

– Хидео, – другой голос, женский, – она теряет сознание. Дай ей что-нибудь. Ей досталось слишком сильно, тебе не кажется, Питер? Эти очки, они что, в моде в тех местах, откуда она родом?

Прикосновение прохладных рук, спокойных, уверенных, как у хирурга. Укол иглы.

– Никогда не интересовался, – сказал Ривейра. – И на ее родине я никогда не был. Меня забрали прямо из Стамбула.

– Да, Мурашовник. Конечно. У нас там есть кое-какие деловые интересы. И однажды мы посылали туда Хидео. По моей вине, должна признаться. Я впустила на виллу кое-кого. Вора. Он украл наш фамильный терминал.

Джейн рассмеялась.

– Да я, в общем-то, по сути даже подыграла ему. Чтобы досадить остальным. Он был очень симпатичным пареньком, мой вор. Она пришла в себя, Хидео? Может, сделать ей еще одну инъекцию?

– Еще одну нельзя – умрет, – произнес третий голос.

Сетка из кровяных жилок растворилась, расползлась в темноте.

Вновь зазвучала музыка. Труба и рояль. Танцевальная музыка.

КЕЙС:::::::::::

:::::ВЫКЛЮЧАЙСЯ

Огненные силуэты пылающих на индикаторе слов все еще мерцали, но теперь уже на фоне глаз и наморщенного лба Малькольма. Кейс стащил с головы троды.

– Ты кричал, чувак, недавно.

– Молли, – прохрипел Кейс – в горле у него пересохло.

Он нашарил в кармане своего кресла мягкую пластиковую бутылку, достал и отсосал из нее полный рот тепловатой безвкусной воды.

– Мне совсем не нравится, как закрутилось это дерьмо, мать их.

Экран маленького монитора «Крей» осветился. Финн, на фоне наваленного как попало барахла.

– Мне тоже. У нас неприятности.

Малькольм оттолкнулся от пола, перевернулся в воздухе вверх ногами и уставился в экран, вцепившись руками в спинку кресла Кейса.

– А это че за хрень, чувак?

– Всего лишь картинка, Малькольм, – обессилено пробормотал Кейс. – Парень из Мурашовника, которого я знал. А говорит с нами Зимнее Безмолвие. Этой картинкой он просто создает для нас ощущение реальности разговора.

– Чушь собачья, – сказал Финн. – Я уже объяснял Молли, что это не для антуража. Мне это необходимо, чтобы общаться с вами. Поскольку у меня нет ничего даже похожего на то, что вы называете личностью. Ладно, это все равно что ссать против ветра – как я уже сказал, у нас проблемы.

– Тогда объяснись, Безмолвие, – сказал Малькольм.

– Для начала, у Молли опять сломана нога. Она не может ходить. Мы рассчитывали, что она опустится вниз, войдет в покои, уберет с дороги Питера, узнает у Три-Джейн волшебное слово, поднимется к голове и скажет его ей. Теперь она вышла из игры. Поэтому я хочу, чтобы вы отправились туда за ней.

Кейс уставился на лицо на экране.

– Мы?

– А кто же?

– Аэрол, – предложил Кейс, – пилот с «Вавилонского рокера», друг Малькольма.

– Нет. Это должен быть ты. Это должен быть кто-то, у кого есть связь с Молли и кто знает Ривейру. Малькольм – лишь для мускульной поддержки.

– Ты не забыл, что я здесь занимаюсь маленьким вторжением и как раз сейчас самый его разгар? Ты помнишь про это? Или ты хочешь вытащить меня отсюда для того…

– Кейс, послушай. Времени мало. Очень мало. Так что запоминай. Связь между твоей декой и «Блуждающими огнями» сейчас осуществляется через навигационную систему «Гарвея» на нестандартной полосе частот. Вы проведете «Гарвей» в один очень приватный док, который я вам покажу. Китайский вирус уже практически пропитал всю ткань программного обеспечения твоей «Хосаки». Так что в настоящий момент в «Хосаке» нет ничего, кроме вируса. К тому времени, как вы войдете в док, вирус уже будет контролировать внешнюю охранную систему виллы и мы сможем плюнуть на маскировку хитрыми полосами частот. Ты возьмешь с собой свою деку, Котелка и Малькольма. Найдешь Три-Джейн, вытрясешь из нее слово, убьешь Ривейру и возьмешь у Молли ключ. За работой китайской программы ты сможешь следить, время от времени подключая свою деку к сети «Блуждающих огней». Это я беру на себя. На затылке у головы имеется стандартное гнездо для подключения, под крышкой с пятью цирконами.

– Ривейру убивать?

– Да, убей.

Кейс сидел и молча моргал, рассматривая лицо Финна. Потом почувствовал плечо ему легла рука Малькольма.

– Эй. Ты кой-чего забыл. – Кейс почувствовал, как в нем разгорается веселая злость. – Ты облажался. Вместе с Армитажем ты отправил к чертовой матери пульт управления захватами яхты. И «Ханива» держит нас крепко. Армитаж сжег вторую «Хосаку», а электронная оснастка компьютера яхты уплыла вместе с мостиком.

Финн кивнул.

– Так что мы сидим здесь как привязанные, приятель. А значит, ты в заднице, дружище.

Кейсу хотелось рассмеяться, но смех застрял у него в горле.

– Кейс, чувак, – тихо произнес Малькольм, – «Гарвей» – буксир.

– Вот именно. – Финн ободряюще улыбнулся.

– Что, развлекался в большом внешнем мире? – спросил у Кейса конструкт, едва тот вернулся в Матрицу. – Могу спорить, что тебя снова навестил Зимнее Безмолвие…

– Ага. Ты выиграл. Как «Куань» – в порядке?

– Шурует вовсю. Вирус-убийца.

– Отлично. У нас небольшая заминка, но мы над этим работаем.

– Может, расскажешь?

– Некогда.

– Ладно, мальчик, дело твое. Меня это не касается, мне смерть уже не грозит…

– Да пошел ты, – сказал Кейс и перескочил в симстим, оборвав на середине душескребительный смех Котелка.

– Она мечтала о стиле жизни, требующем минимального вмешательства со стороны сознания живого существа, – сказала Три-Джейн.

На своей сложенной чашкой ладони она держала большую камею и демонстрировала ее Молли. Вырезанный из камня профиль чрезвычайно напоминал саму Три-Джейн.

– Животное блаженство. Мне кажется, она смотрела на развитие человеческого разума как на нечто вроде отклонения от магистрального пути.

Три-Джейн взяла брошь в другую руку и принялась рассматривать ее сама, поворачивая так и эдак под разными углами и любуясь игрой лучей света на поверхности вещицы.

– И только в редчайших, самых решающих случаях допускалось индивидуальное осознанное вмешательство в течение жизни – и только вмешательство членов клана.

Молли кивнула. Кейс вспомнил: ей сделали укол. Что ей вкололи? Боль по-прежнему была с ней, но ощущения ее, доходящие до сознания Молли, были приглушенными, размытыми. В тканях мышц бедра Молли словно бы копошились неоновые черви, Кейс чувствовал короткие прикосновения поверхности джутовой ткани, слышал запах жарящегося криля. Его разум содрогнулся и отпрянул. Если не сосредоточиваться на ощущениях, то это переживание растекалось, расслаивалось, становилось чувственным эквивалентом белого шума. Если нечто подобное происходит сейчас и с нервной системой Молли, то что потом останется от ее сознания?

Поступающие от Молли зрительные образы были неестественно яркими и четкими, гораздо более контрастными, чем при нормальных условиях. Казалось, окружающие ее предметы вибрируют, причем каждый одушевленный или неодушевленный объект – с индивидуальной и только ему присущей частотой. Ее руки, все еще заключенные в черный шар, лежали на коленях. Молли сидела в одном из шезлонгов, ее сломанная нога была вытянута вперед и покоилась на подушечке с верблюжьим ворсом. Напротив, в другом шезлонге и на другой подушечке, утопая в слишком большой для нее галабие из некрашеной шерсти, сидела Три-Джейн. Она казалась очень юной.

– Куда он ушел? – спросила Молли. – Принять очередную дозу?

Три-Джейн в глубине своей шерстяной хламиды пожала плечиком и отвела в сторону упавший на глаза локон темных волос.

– Он сказал мне, в какой момент я должна впустить тебя на виллу. Но не сказал зачем. Все должно было происходить в тайне. Ты хотела причинить нам вред?

Кейс почувствовал, что Молли растерялась.

– Я бы убила его. Я постаралась бы убить ниндзя. После этого я должна была поговорить с тобой.

– Но почему? – спросила Три-Джейн, убирая камею в один из карманов своей светлой галабии. – Зачем все это? И о чем ты хотела со мной поговорить?

Казалось, Молли изучает высокие, элегантно очерченные скулы, широкий рот, узкий ястребиный нос своей пленительницы. Глаза Три-Джейн были темными, удивительно непроницаемыми.

– Потому что я его ненавижу, – ответила наконец Молли. – Потому, что он такой, а я другая, и потому, что меня наняли для этого.

– И еще из-за того спектакля, – добавила Три-Джейн. – Я видела шоу.

Молли кивнула.

– А Хидео?

– Потому что он – само совершенство. Потому что такой, как он, однажды убил моего партнера.

Три-Джейн нахмурилась. Затем подняла брови.

– Мне нужно было видеть это своими глазами, – сказала Молли.

– И после этого мы должны были поговорить, ты и я? Как сейчас? – Темные и очень прямые волосы Три-Джейн были разделены посередине на прямой пробор, свободно убраны назад и лишь ниже шеи перевязаны. – Можем мы поговорить об этом сейчас?

– Сними с меня это, – попросила Молли, приподнимая скованные руки.

– Ты убила моего отца, – напомнила Три-Джейн, но в голосе ее не было никаких эмоций. – Я видела это на экране монитора. Глазами моей матери – так он называл их.

– Он убил марионетку. Похожую на тебя.

– Он питал склонность к широким жестам, – сказала Три-Джейн. Ривейра, излучающий наркотическое довольство, был уже рядом с ней, облаченный в тот самый серый арестантский костюм, в котором Кейс уже видел его во время завтрака на лужайке на крыше отеля.

– Знакомитесь друг с другом? Она очень интересная девушка, не правда ли? Я понял это при первой же нашей встрече. – Ривейра шагнул вперед и загородил собой Три-Джейн. – Этот фокус у тебя не пройдет, поняла?

– Ой ли, Питер? – Молли выдавила улыбку.

– Зимнее Безмолвие не первый, кто совершил такую ошибку. Недооценил меня.

Питер прошел по окаймляющим бассейн кафельным плиткам к белому столику и плеснул себе минеральной воды в стакан, похоже, вырезанный из цельного куска хрусталя.

– Он говорил со мной, Молли. Наверно, он говорил с каждым из нас по отдельности. С тобой, с Кейсом. С тем, с чем можно поговорить в Армитаже. Видишь ли, Молли, он не способен понять нас. У него есть подробные описания каждого из нас, но это ведь всего лишь статистические данные. Ты еще можешь быть таким статистическим зверем, дорогая, и Кейс тоже ничего сложного собой не представляет, но я… Я обладаю качеством, не поддающимся расчету по самой его природе.

Питер отпил из стакана.

– Что ты имеешь в виду, Питер? – спокойно и равнодушно спросила Молли.

Ривейра просиял.

– Извращенность.

Он вернулся от столика к женщинам, побалтывая небольшим количеством воды на дне стакана – массивного, угловатого цилиндрического куска хрусталя, – будто наслаждался его тяжестью.

– Я получаю удовольствие только от добровольных деяний. И это решение, Молли, я принял исключительно на добровольной основе.

Молли ждала, разглядывая Ривейру.

– Ну, Питер, – сказала Три-Джейн по-детски капризно.

– Ты не узнаешь заветное слово, Молли. Видишь ли, он и мне сказал про это. Три-Джейн знает код, само собой, но ты его не узнаешь. Не узнает его и Зимнее Безмолвие. Моя Три-Джейн чрезвычайно честолюбивая девушка – в своем, извращенном, понимании.

Питер снова улыбнулся.

– Она – воспитанница семейной империи и двух сбрендивших искусственных разумов. Но вот пришел Ривейра и помог ей выпутаться из всего этого, ты тому свидетельница. И сказал: сиди тихо. Слушай папочкины любимые пластинки со свингом и дай Питеру возможность сотворить для тебя оркестр, толпы танцующих. Пробуждать к жизни мертвого короля Ашпула. – Питер выпил минеральную воду до дна. – Нет, не надо, папочка, не надо. Пусть этот Питер уходит домой.

Порозовев лицом от кокаинового и мепиридинового наслаждения, Питер с размаху ударил стаканом в левую линзу Молли, мгновенно обратив для нее зримый мир во вспышку крови и света.

Когда Кейс сорвал с головы троды, Малькольм был распростерт на потолке кабины. В таком удивительном положении его удерживали серые резиновые присоски на стенах, соединенные веревками с нейлоновым поясом, застегнутым у него на талии. Он был без рубашки и трудился над одной из крышек-панелей на потолке кабины, зажав в руке странного вида гаечный ключ, специально приспособленный для работы в невесомости. Стопорная пружина ключа звякнула, и сионит вытряхнул на ладонь очередную гайку. Корпус «Маркуса Гарвея» трясся и скрежетал от чрезмерной нагрузки.

– Безмолвие ведет я и я к доку, – объяснил сионит, аккуратно упрятывая гайку в холщовый мешочек на поясе. – Малькольм возьмет на себя посадку, а пока нам нужны приспособы.

– Ты хранишь там свой инструмент? – Кейс вытянул шею, пытаясь увидеть содержимое отсека за панелью, скрытое жилистой коричневой спиной с канатами мускулов.

– Вот этот, да, – ответил Малькольм, извлекая из-за панели длинный черный полиэтиленовый сверток.

Поставив панель на место, он закрепил ее, наживив одну-единственную гайку. Пока сионит работал, беспризорный черный сверток успел уплыть от него к корме. Малькольм, нажав пальцем что-то на своем поясе, освободил присоски и выловил добытый из-за панели сверток.

Оттолкнувшись, Малькольм плавно пересек кабину – на центральном экране пульсировала зеленая причальная диаграмма – и уцепился рукой за подлокотник противоперегрузочного ложа Кейса.

– Один чувак в Китае сказал, что истина вот тут, – произнес сионит, освобождая от полиэтиленовой упаковки старинное, блестящее от смазки помповое ружье «Ремингтон» со стволом, обрезанным в нескольких миллиметрах от затертого цевья. Приклад ружья был полностью удален и заменен деревянной пистолетной рукояткой, обмотанной тусклой изоляционной лентой. От пилота пахло потом и ганджей.

– А еще ружья у тебя нет?

– Не-а, чувак, – ответил сионит, вытирая красной тряпицей масло со ствола. Черный полиэтилен упаковки болтался в воздухе, зацепившись за пистолетную рукоятку. – Я и я – воин Растафари, все будет ништяк.

Кейс натянул на голову троды. Техасский катетер он себе больше не ставил. Потом как следует отольет на вилле, хотя бы и в последний раз.

Кейс подключился.

– Ага, пожаловал, – сказал конструкт. – Старина Питер оказался законченным обезьяньим дерьмом, так я понимаю?

К этому моменту они уже превратились в часть айса «Тесье-Ашпул»; изумрудные дуги расширились, срослись, стали монолитной массой. В плоскостях китайской программы, окружающей их, также преобладал зеленый цвет.

– Подходим вплотную, а, Котелок?

– Вплотную, совсем вплотную. Ты скоро понадобишься здесь.

– Слушай, Котелок. Зимнее Безмолвие сказал, что «Куань» под шумок успел закрепиться и в нашей «Хосаке». Я собираюсь на время отключить тебя и деку и перебраться в «Блуждающие огни», где подсоединюсь вместе с тобой к сети виллы. Так велел Зимнее Безмолвие. Он сказал, что к тому времени вирус закончит вскрывать айс. После этого мы будем действовать изнутри, через сеть «Блуждающих огней».

– Прекрасно, – сказал Котелок. – Я тоже не люблю делать что-нибудь просто, если это можно сделать через задницу.

Кейс перешел в симстим.

И окунулся во мрак и волны анестезии, от которых пульсирующая боль приобретала привкус старого железа и запах дыни, и мотыльки щекотали крылышками щеки. Молли была без сознания, а он был в ней, но вне ее снов или видений. В темноте горел одинокий индикатор оптического чипа – голубые цифры в тусклом розовым ореоле.

19:29:40.

– Ты меня очень расстроил, Питер, – приглушенный голос Три-Джейн доносился будто издалека.

Молли слышит, подумал Кейс, но тут же поправил себя – симстим цел и невредим и функционирует нормально; Кейс чувствовал его твердую коробочку на ребрах Молли. Барабанные перепонки Молли улавливали вибрации воздуха, вызванные голосом Три-Джейн. Ривейра ответил ей что-то, коротко и неразборчиво.

– Нет, я не стану этого делать, – возразила девушка. – Это не смешно. Хидео сейчас принесет снизу аптечку, но здесь необходима помощь хирурга.

Наступило молчание. Кейс услышал, как где-то вдалеке о стенку бассейна плещется вода.

– О чем ты говорила с ней, когда без меня? – Ривейра был уже совсем рядом.

– О моей матери. Она спросила меня о ней. Похоже, она совсем ничего не чувствует после укола, который ей сделал Хидео. Зачем ты так с ней?

– Мне хотелось узнать, разобьются они или нет.

– Одна разбилась. Когда она придет в себя – если вообще очухается, – мы увидим, какого цвета у нее глаза.

– Она очень опасна. Крайне опасна. Не будь здесь меня, чтобы отвлечь ее, подкинув ей Ашпула и моего собственного маленького Хидео, которые приняли на себя ее гранату, что было бы с тобой? Ты оказалась бы в ее власти.

– Нет, – ответила Три-Джейн. – Мне было достаточно моего Хидео. Мне кажется, ты не совсем понимаешь, кто такой Хидео. Она это, несомненно, понимала.

– Хочешь выпить?

– Да. Белого вина.

Кейс отключился.

Малькольм сгорбившись висел над пультом управления «Гарвея» и вводил с консоли последовательности команд постановки «Гарвея» в док. Неподвижный красный квадратик на центральном экране навигационного модуля обозначал док виллы «Блуждающие огни». «Гарвей» был зеленым квадратом, большим по размеру, который неторопливо наплывал на красный, покачиваясь из стороны в сторону, оттого что выполнял команды Малькольма. На маленьком экране слева было схематически изображено расположение в пространстве «Гарвея», «Ханивы» и ближайшей, видной с их стороны части корпуса Веретена.

– У нас на всё не больше часа, дружище, – крикнул пилоту Кейс, принимаясь выдергивать из бока «Хосаки» пучки оптоволоконных кабелей.

Батареи деки могли поддерживать ее в рабочем состоянии в течение девяноста минут, но конструкт Котелка увеличивал потребление энергии. Кейс работал быстро, автоматически, почти бездумно. Он прикрепил конструкт к днищу «Оно-Сендая» куском широкой липучей ленты из микропорки. Мимо головы Кейса проплыл рабочий пояс Малькольма. Кейс поймал пояс и отцепил от него два шнура, каждый из которых заканчивался с одной стороны застежкой-карабином, а с другой – присоской. Он сцепил карабины между собой, а присоски прижал к противоположным сторонам деки, после чего проверил, крепко ли это держится. Подготовив деку, конструкт и импровизированную перевязь, Кейс разложил все это перед собой и принялся натягивать кожаную куртку, заодно проверяя содержимое карманов. Паспорт, выданный ему Армитажем, банковский чип на то же имя, что и в паспорте, кредитный чип, который он получил по прибытии на Вольную Сторону, два кождиска бетафенетиламина, приобретенные у Брюса, пачка новых иен, полпачки «Ехэюань» и сюрикен. Чип Вольной Стороны Кейс выбросил через плечо и через секунду услышал, как тот стукнул о стенку воздухоочистителя. Он хотел сделать то же и со стальной звездочкой, но отскочившая от стены кредитка ощутимо щелкнула его по черепу, отрикошетила, ударилась о потолок и просвистела над левым плечом Малькольма. Сионит на секунду оторвался от пилотирования и укоризненно посмотрел на Кейса. Кейс мельком глянул на сюрикен и засунул его обратно в карман, услышав, как тот разорвал там ткань.

– Ты забыл про Безмолвие, чувак, – сказал Малькольм. – Безмолвие сказал, что специально для «Гарвея» внес коррективы в охранную систему виллы. «Гарвей» причалит как другое судно, судно из Вавилона, которое на вилле ждут. Безмолвие сбросил нам причальные позывные.

– Надеваем скафандры?

– В лом, тяжело ходить, – Малькольм пожал плечами. – Зависни в кресле, пока я не скажу.

Пилот закончил вводить последовательность команд и ухватился за грязные розовые скобы по бокам навигационного пульта. Зеленый квадрат на экране поглотил последние несколько миллиметров красного. На левом экране пульта «Ханива» наклонила нос, чтобы избежать столкновения с Веретеном, и аккуратно вошла в магнитную ловушку. Пленный «Гарвей» по-прежнему болтался в подбрюшье у гигантской осы. Буксир задрожал, запел двигатель. Из глубины дока протянулись две механические руки и осторожно подхватили изящные осиные силуэты. Следом за руками из дока «Блуждающих огней» выскочил желтый прямоугольник, который начал вырастать в трубу, обогнувшую «Ханиву» и направляющуюся к люку «Гарвея».

От носовой части «Гарвея», из-под шевелящихся в воздухе гирлянд, донесся приглушенный скрежет.

– Чувак, – сказал Малькольм, – типа, сейчас будет тяжесть.

С дюжину мелких предметов с дробным стуком одновременно упали на пол кабины, будто притянутые внезапно включившимся электромагнитом. Кейс охнул – его внутренние органы переместились, занимая в теле новые положения. Дека и конструкт пребольно навалились ему на живот.

Они состыковались с Веретеном и обрели вращательную силу тяжести.

Малькольм развел руки в стороны и потянулся, приспосабливаясь к новому ощущению, сорвал пурпурный берет, тряхнул головой и расправил дреды.

– Айда, чувак. Надо успеть, со временем у нас кранты.

19

Вилла «Блуждающие огни» – паразитирующая структура, напомнил себе Кейс, пробираясь мимо гирлянд и полупрозрачных лент, украшающих носовой люк «Маркуса Гарвея». «Блуждающие огни» сосут воду и воздух из Вольной Стороны и не имеют собственной экосистемы.

Переходной трап, поданный из дока, был более совершенной версией того сооружения, которым Кейс и Малькольм пользовались при визите на «Ханиву» – специальная конструкция, приспособленная к ротационной силе тяжести Веретена. Рифленый туннель, составленный из независимых круглых секций, управлялся гидравликой. Каждое сочленение начиналось и заканчивалось кольцом из жесткого шершавого пластика, эти кольца служили одновременно и поручнями, и ступенями лестницы. Трап змеей обвивал «Ханиву»; в месте присоединения к люку «Гарвея» трап шел горизонтально, но потом резко изгибался вверх и влево, образуя подъем по периметру корпуса яхты. Малькольм уже карабкался по кольцам вверх, помогая себе левой рукой, а в правой удерживая «Ремингтон». Для похода на виллу он переоделся в мешковатые солдатские штаны и парусиновые спортивные тапочки с яркими красными подошвами, но зеленую нейлоновую куртку-безрукавку не сменил. Каждый раз, когда пилот ступал на очередное кольцо, трап ощутимо содрогался.

Сцепка карабинов заплечной перевязи, на которой камнем висели «Оно-Сендай» и конструкт, глубоко врезалась Кейсу в плечо. Сейчас он чувствовал только страх, всепоглощающий, обессиливающий ужас. Кейс попробовал отогнать его, сосредоточив все мысли на лекции Армитажа о устройстве Веретена и виллы «Блуждающие огни». И начал подъем. Экосистема Вольной Стороны была ограниченной, но не замкнутой. В отличие от нее Сион, например, был замкнутой системой, способной в течение многих лет рециркулировать имеющиеся в ней вещества без дополнительного снабжения из внешних источников.

Вольная Сторона производила собственные воду и воздух, но нуждалась в регулярных поставках пищи и минеральных удобрений для насыпной почвы. Вилла «Блуждающие огни» не производила вообще ничего.

– Чувак, – сказал Малькольм, – лезь сюда и падай мне на хвост.

Кейс перевалил через поворот трапа и осилил несколько последних колец-ступеней. Трап заканчивался гладким, слегка выпуклым люком около двух метров в поперечнике. Сочленения коридора с их гидравлическими приводами исчезали в обрамлении люка.

– И что теперь…

Кейс закрыл рот. Крышка люка уплыла в сторону, и в лицо им швырнул мелким песком легкий ветерок, выравнивающий разность давлений.

Малькольм перелез через край люка и исчез из вида. Кейс услышал приглушенный щелчок: «Ремингтон» сняли с предохранителя.

– Живей, чувак… – прошептал Малькольм, выглянув из люка.

В два прыжка Кейс оказался рядом с сионитом.

Люк вывел их в центр круглой сводчатой камеры, где пол был выложен голубыми шершавыми пластиковыми плитками. Малькольм подтолкнул Кейса локтем и кивком указал на монитор, заделанный в изогнутую стену. На экране монитора высокий молодой человек с чертами лица Тесье-Ашпулов тщательно отчищал что-то с рукава своего пальто делового покроя. Молодой человек стоял на фоне точно такого же круглого люка, в точно такой же камере.

– Прошу прощения, сэр, – произнес мужской голос из зарешеченного отверстия над люком. Кейс глянул в сторону динамика. – Мы ожидали вас несколько позже, в осевом доке. Одну минуту, пожалуйста.

На экране монитора молодой человек нетерпеливо покачал головой.

Малькольм резко повернулся на звук открывающейся слева от них двери, держа винтовку наготове. В двери появился низкорослый евразиец в оранжевом комбинезоне и изумленно уставился на Кейса и сионита. Человек в оранжевом комбинезоне открыл рот, но ничего не сказал. Потом закрыл рот. Кейс бросил взгляд на монитор. Ничего, пусто.

– Кто вы? – выдавил из себя человечек.

– Военный десант Растафари, – объяснил Кейс и поднялся во весь рост, поправляя перевязь с декой на боку. – Нам нужно всего лишь подключиться к вашей охранной сети.

Человечек с трудом сглотнул.

– Это проверка? Проверка лояльности? Это, должно быть, проверка лояльности.

Он взволнованно вытирал потные ладони об оранжевую ткань комбинезона.

– Не, чувак, без гонева, – из-за спины Кейса появился Малькольм, его «Ремингтон» смотрел человечку прямо в лицо. – Живее.

За маленьким служащим они вышли из камеры и оказались в коридоре со стенами из полированного бетона; беспорядочно выстеленный коврами пол был Кейсу уже знаком.

– Ништяк коврики, – заметил Малькольм, подталкивая человечка вперед стволом винтовки. – Воняет как в церкви.

Они подошли к еще одному монитору, старинному «Сони», с клавиатурой и комплектом входных гнезд на специальной панели. Как только они приблизились, монитор включился. С экрана им напряженно улыбнулся Финн, стоявший в комнате, напоминающей приемную «Метро голографикс».

– Превосходно, – сказал Финн. – Пускай Малькольм отведет этого парня в комнату с открытой дверью в конце коридора, оставит его там и закроет дверь. Я запру комнату. Тебе, Кейс, нужно пятое гнездо слева в верхнем ряду. Под клавиатурой, в ящичке, есть переходники-адаптеры. Найди от двадцатиштырькового «Оно-Сендая» к сорокаштырьковому «Хитачи».

Малькольм повел своего пленника по коридору, а Кейс опустился на колени и рылся в содержимом ящичка, пока не нашел наконец то, что ему было нужно.

Подключив адаптер к деке, Кейс глянул на экран, и его передернуло.

– Можно попросить тебя не пользоваться этим образом? – сказал он лицу на экране.

Вместо Финна почти весь экран монитора занимала физиономия Лонни Зона на фоне стены с потертыми плакатами с японскими надписями.

– Все, чего ни пожелаешь, детка, – Зон осклабился. – Сделай это ради Лонни…

– Нет, – прервал его Кейс, – пусть будет Финн.

Как только Лонни Зон исчез с экрана, Кейс воткнул адаптер в гнездо под монитором «Сони» и водрузил на голову троды.

– Где ты так долго пропадал? – спросил Котелок и душескребительно рассмеялся.

– Я же просил тебя не делать этого, – сказал Кейс.

– Шутка, мальчик, – сказал конструкт, – для меня-то этот промежуток времени был равен нулю. Дай-ка мне глянуть, что у нас тут есть…

Программа «Куань» воспринималась совершенно зеленой и казалась при этом словно бы тенью айса «Т-А». Пока Кейс разглядывал ее, она налилась изумрудным оттенком, а посмотрев после этого вниз, он увидел нечто черное, зеркальное и акулообразное. Ломаные линии и галлюцинаторные образы исчезли, и порождение «Куаня» стало очень похоже на «Маркус Гарвей», на бескрылый старинный реактивный истребитель с блестящей гладкой поверхностью из черного хрома.

– Жмет прямо в десятку, – сказал Котелок.

– Прямо в десятку, – повторил Кейс и перескочил в симстим.

– …таких, как это. Мне очень жаль, – приговаривала Три-Джейн, бинтуя Молли голову. – Наш аппарат сказал, что сотрясения мозга у тебя нет и необратимых повреждений глаза – тоже. Ты раньше хорошо знала Ривейру?

– Вообще не знала, – едва слышно прошептала Молли.

Она лежала на спине на высокой кровати или на столе с мягкой подстилкой. Раненой ноги Кейс не чувствовал вообще. Обезболивающее действие первого укола заканчивалось. Черный шар исчез, но руки Молли были обездвижены мягкими повязками, которых она видеть не могла.

– Он хотел убить тебя.

– Я заметила, – ответила Молли, устремив взгляд на шероховатый потолок, залитый очень ярким светом.

– Не думаю, что мне бы этого хотелось, – произнесла Три-Джейн, и Молли, превозмогая боль, повернула к ней голову и взглянула в темные глаза.

– Не играй со мной, – сказала она.

– Мне кажется, это меня позабавит, – сказала Три-Джейн, наклонилась и поцеловала Молли в лоб, потом протянула руку и осторожно пригладила ей волосы. На светлой галабие Три-Джейн темнели пятна крови.

– Куда он ушел? – спросила Молли.

– Скорее всего, сделать себе еще инъекцию, – ответила Три-Джейн, выпрямляясь. – Он с большим нетерпением ждал твоего появления. Это может оказаться забавным – ухаживать за тобой, Молли.

Три-Джейн улыбнулась, рассеянно вытирая выпачканные в крови руки о полу халата.

– Тебе понадобится новая нога, но это можно будет устроить.

– А что с Питером?

– Питер? – Три-Джейн тихо покачала головой. Выбившаяся прядь темных волос упала ей на лоб. – Питер начинает мне надоедать. Я вообще нахожу употребление наркотиков очень скучным занятием. – Три-Джейн хихикнула. – По крайней мере, глядя на других. Мой отец был просто-таки фанатичным их поклонником, если ты успела заметить.

Молли напряглась.

– Да не волнуйся, я знаю, что ты здесь ни при чем.

Пальцы Три-Джейн нежно гладили кожу Молли выше ремня кожаных джинсов.

– Его самоубийство – следствие моих манипуляций с управлением процессом замораживания и размораживания его усыпальницы. Но сама я фактически никогда с ним не встречалась. Меня зачали после того, как он в последний раз лег в холодный сон. Однако я хорошо его знала. Очень хорошо. Компьютеры виллы помнят все. Я видела, как он убил мою мать. Я покажу тебе эту пленку, когда тебе полегчает. Он задушил ее в кровати.

– Почему он убил ее?

Взгляд свободного от повязки глаза Молли не отрывался от лица Три-Джейн.

– Не смог принять то направление развития, которое мать избрала для нашей семьи. По ее инициативе были созданы наши искусственные разумы. Она была мечтательницей. Она видела наше будущее в симбиозе с ИР, действующими по нашим приказам. По нашим сознательным приказам. Тесье-Ашпул должны были стать бессмертными, ульем, в котором все мы выступали бы как частички единого целого. Потрясающе. Я прокручу тебе ее пленки. Это около тысячи часов. Но, скажу откровенно, я так и не смогла понять ее – ее идеи умерли вместе с ней. Ее воля больше не влияла на наше развитие, и мы начали хоронить себя под самими собой. Теперь мы очень редко бываем на людях. Я, наверное, единственное исключение.

– Ты сказала, что пыталась убить старика? Ты испортила программу криогенной системы?

Три-Джейн кивнула.

– Но мне помогли. Призрак. Так я назвала его, потому что, когда я была маленькой, то думала, что в сердце машин живут призраки. Голоса. Один из них – тот, кого ты называешь Зимним Безмолвием. Это код в регистре Тьюринга нашего ИР в Берне. То, чему служишь ты, – всего лишь одна из его подпрограмм.

– Один из? Есть и другие?

– Есть еще один. Но тот уже несколько лет отказывается разговаривать со мной. Мне кажется, он замкнулся в себе и вообще перестал чем-либо заниматься. Подозреваю, что оба они представляли собой две части плана моей матери, потому что производство ИР и их электронной основы происходило по ее специальному заказу. Она была очень скрытной женщиной, когда полагала, что сохранение тайны действительно важно. Вот, пей.

Три-Джейн приложила мягкую пластиковую трубку к губам Молли.

– Это вода. Пей, только немного.

– Джейн, прелесть моя, – раздался довольный голос Ривейры где-то вне поля зрения Молли, – забавляешься?

– Оставь нас, Питер.

– Играем в доктора…

Внезапно в десяти сантиметрах от носа Молли повисло изображение ее собственного лица. На нем не было повязки. Левый имплантат был разбит вдребезги, длинные осколки серебристого пластика глубоко вонзались в глазницу, превратившуюся в повернутое боком озерцо крови.

– Хидео, – сказала Три-Джейн, поглаживая живот Молли, – сделай Питеру больно, если он не уйдет. Пойди искупайся, Питер.

Проекция исчезла.

19:58:40 в темноте забинтованного глаза.

– Он сказал, что ты знаешь код. Питер сказал. Зимнему Безмолвию нужен этот код.

Кейс неожиданно почувствовал под левой грудью Молли что-то твердое – ключ на тонком нейлоновом шнурке. Ключ с надписью «ГОЛОВ-Т».

– Да, – ответила Три-Джейн, убирая руку. – Я знаю его. Я заучила этот код еще в детстве. Мне кажется, что я услышала его во сне… Или где-нибудь среди тысячи часов дневников моей матери. Но я думаю, что Питер неспроста убеждал меня не принимать вашу сторону. Если я правильно его поняла, могут возникнуть неприятности с Тьюрингом, а сами эти призраки – они не более чем каприз нуворишей.

Кейс отключился.

– Странная малышка, а? – Финн улыбался Кейсу с экрана старого «Сони».

Кейс пожал плечами. Он увидел, что по коридору к нему идет Малькольм с «Ремингтоном» на плече. Сионит улыбался, кивая головой в такт неслышному ритму. Тонкие желтые проводки выходили из его ушей и исчезали в боковом кармане куртки без рукавов.

– Даб, чувак, – сказал Малькольм.

– Ты что, спятил? – удивился Кейс.

– Я все слышу, чувак. Праведный даб.

– Эй, ребята, – сказал Финн, – на старт. Транспорт на подходе. Я не могу особенно часто откалывать такие тонкие номера, вроде видеозаписи Восемь-Жана, сбившей с толку нашего камердинера, но довезти вас до покоев Три-Джейн в силах.

Из дальнего конца коридора, из полукруглой бетонной арки, вывернула знакомого вида тележка, возможно, та самая, в которой недавно ехали негры. Но сейчас сиденья были пусты. Кейс поспешно выдернул адаптер из гнезда. На спинке одного из сидений, вцепившись лапками в мягкую черную обивку, висел маленький «Браун». Красная полоса на его корпусе безостановочно мигала.

– А вот и попутка, – сказал Кейс Малькольму.

20

Его злость снова пропала. И он тосковал по ней.

Маленькая тележка была переполнена: Малькольм с «Ремингтоном» на коленях, Кейс с декой и конструктом на груди. Карт неся со скоростью, на которую он явно рассчитан не был; перегруженный автомобильчик кренился на крутых виражах, поэтому Малькольму приходилось свешиваться с сиденья в сторону, противоположную повороту. Это не доставляло неудобства, когда тележка поворачивала налево, потому что Кейс сидел справа, но при правом повороте сионит наваливался на Кейса и на его деку, вминая их в сиденье.

Кейс не имел ни малейшего представления о том, где они. Все казалось ему знакомым, но он не был уверен, что раньше видел именно это место. Круглый зальчик со стеллажами, заполненными всяческими диковинами: черепа огромных птиц, монеты, чеканные маски из серебра. Все это Кейсу было в новинку. Слышно было только пение электрических моторчиков тележки и шуршание шин, да еще время от времени, когда Малькольм наваливался на Кейса при крутом правом повороте, из наушников пилота доносились едва различимые обрывки даба. Дека и конструкт вдавливали сюрикен, лежащий в кармане куртки, Кейсу в грудь.

– У тебя есть часы? – спросил Кейс у Малькольма.

Сионит тряхнул дредами.

– Время – оно и есть время.

– Господи, – простонал Кейс и закрыл глаза.

«Браун» пробежался по холмистой ковровой равнине и постучал лапкой с мягким наконечником по низу огромной прямоугольной двери из коричневого дерева. Позади Кейса и сионита шипела и разбрасывала из-под днища искры тележка. Искры впивались в ковер. Запахло паленой шерстью.

– Сюда, чувак? – Малькольм указал глазами на дверь и снял ружье с предохранителя.

– Хм, – сказал Кейс больше себе, чем Малькольму, – думаешь, я знаю?

Круглое тело «Брауна» завращалось, красная полоса на нем мигала еще настойчивее.

– Оно хочет, чтоб мы типа открыли дверь, – сказал Малькольм, кивнув в сторону кибера.

Кейс шагнул вперед и подергал медную дверную ручку. На уровне глаз к двери была привинчена медная табличка, до того старая, что надпись, некогда выгравированная на ней, превратилась в тончайшую паутину совершенно неразборчивых каракулей – название, не использовавшееся столь долго, что оно погрузилось в пучину небытия. У Кейса мелькнула в голове мысль насчет того, каким образом Тесье-Ашпулы приобретали свое барахло: скорее всего не каждую вещь в отдельности, а скопом, на какой-нибудь свалке в большом европейском аналоге «Метро голографикс». Кейс приоткрыл дверь. Дверные петли заунывно заскрипели. Малькольм осторожно последовал за Кейсом, держа «Ремингтон» на уровне бедра.

– Книги, – сказал Малькольм.

Библиотека, белые полки с карточками-указателями.

– Теперь я знаю, где мы, – сказал Кейс.

Он повернулся назад и посмотрел на электрическую тележку. Из-под ее днища от ковра поднимались кольца дыма.

– Дальше придется идти пешком, – сказал Кейс. – Карт, карт?

Тележка и не думала двигаться с места. «Браун» потерся о ногу Кейса и принялся дергать лапкой за брючину. Кейс с трудом подавил в себе желание пнуть невоспитанный автомат.

– Что тебе?

Механизм с тиканьем устремился за дверь. Кейс зашагал следом.

В библиотеке их ждал еще один монитор «Сони», столь же древний, как и предыдущий. «Браун» подбежал к постаменту с монитором и изобразил перед ним подобие джиги.

– Зимнее Безмолвие?

На экране появились знакомые черты. Финн улыбнулся.

– Пора провести очередную корректировку, Кейс, – сказал Финн, щурясь от сигаретного дыма. – Давай, включайся.

«Браун» бросился к ноге Кейса и начал торопливо взбираться по ней. Его манипуляторы больно щипали кожу Кейса сквозь тонкую ткань джинсов.

– Черт!

Кейс смахнул кибера с ноги, и тот, перекувырнувшись в воздухе, врезался в стену, упал на спину и принялся бессмысленно и конвульсивно дергать лапками.

– Что, черт возьми, случилось с этой штуковиной?

– Что-то в нем сгорело, – ответил Финн. – Забудь про него. Не беспокойся. Подключайся.

Внизу под монитором было четыре гнезда, одно из них подошло к адаптеру «Хитачи».

Кейс включился.

Ничего. Серая пустота.

Ни Матрицы. Ни переплетений каналов связи. Ни инфопространства.

Дека исчезла. Его пальцы…

На самом краю его сознания появилось нечто туманное, мерцающее, наплывающее и мчащееся к нему по черной зеркальности из бесконечности серой бездны.

Кейс попытался закричать.

Почему-то ему казалось, что где-то далеко, за поворотом пляжа, есть город.

Кейс скорчившись лежал в своем убежище за холмиком мокрого песка, обхватив руками колени, и дрожал.

Он оставался в таком положении очень долго – так ему представлялось – даже после того, как дрожь улеглась. Город, если это был город, был невысоким и серым. Время от времени город исчезал за клубами тумана, стелющегося над тихими мерными волнами прибоя. Один раз Кейс решил, что это вовсе не город, а одно большое здание, возможно, разрушенное; но он никак не мог определить расстояние до него.

Песок был черный, но не абсолютно – цвета аморфного серебра. Пляж был песчаный, очень длинный, песок влажный, низ джинсов Кейса совсем промок от песка… Кейс обнимал себя руками, баюкал и успокаивал, напевая колыбельную без слов и мелодии.

Небо тоже было цвета серебра, но другого. Тиба. Это было небо Тибы. Токийский залив? Кейс повернул голову и посмотрел вдаль, ожидая увидеть голографическую рекламу «Фудзи электрик», авиетку или вертолет, хоть что-нибудь.

Над ним пронзительно закричала чайка. Кейс вздрогнул.

Поднимался ветер. Песок стал колоть щеки. Кейс спрятал лицо в колени и заплакал, но звуки его рыданий были такими же далекими и чужими, как и крик высматривающей добычу чайки. Теплая моча пропитала его джинсы, вышла на песок, но очень быстро остыла под порывами ветра с моря. Наконец он уже не мог рыдать, потому что слезы иссякли и заболело горло.

– Зимнее Безмолвие, – пробормотал Кейс себе в колени, – Зимнее Безмолвие…

Становилось темнее, и теперь он дрожал уже не от горя, а от холода, и именно холод заставил его встать.

Колени и локти болели. Из носа текло; Кейс утер нос рукавом куртки, после чего обшарил один за другим ее пустые карманы.

– Господи, – сказал он, ссутулив плечи и пряча ладони под мышки в поисках тепла. – Господи.

Зубы у него начали стучать.

Прилив кончился, на берегу остались красивые песчаные волны, значительно более искусные и ровные, чем исполненные любым токийским роботом-садовником. Сделав несколько десятков шагов по направлению к городу, Кейс оглянулся и посмотрел назад, в сгущающуюся тьму. Его следы цепочкой змеились от места прибытия. До него и вокруг песок был гладким и ровным.

Кейс увидел свет, когда, по его мнению, прошел чуть больше километра. Он разговаривал с Рацем, и именно Рац обратил его внимание на свет, на далекое оранжево-красное свечение справа, в стороне от моря. Кейс знал, что Раца здесь нет, что бармен – плод его воображения, а не часть спектакля, который перед ним сейчас разыгрывали, но по большому счету это не имело значения. Кейс вызвал сюда Раца, чтобы хоть как-то собраться с мыслями и немного прийти в себя, но у Раца имелись собственные соображения относительно Кейса и того затруднительного положения, в котором он оказался.

– Ей-богу, дружище артист, ты меня удивляешь – какой длинный путь ты способен проделать, чтобы достичь наконец саморазрушения! А какие усилия ты к этому прилагаешь! В Ночном Городе все это у тебя уже было, под самым носом, протяни руку и бери! Темп жизни, чтобы заткнуть глотку голосу рассудка; выпивка, чтобы не сбавлять оборотов; Линда для сладкой печали и улица, чтобы не забывать, как крепко надо держать топор. Далеко же ты забрался, чтобы оказаться в точно таком же положении! А какие нелепые декорации… Почти игрушечный домик, висящий в космосе, герметически закрытые двери, антикварное барахло из Европы, мертвец, заключенный в маленькую шкатулку, колдовская утварь из Китая… – Рац усмехнулся, с трудом вытаскивая ноги из песка и едва поспевая за Кейсом – розовый манипулятор бармена самодовольно жужжал при каждом его шаге. Несмотря на темноту, Кейс почему-то видел зубы бармена из старой, почерневшей стали.

– Но, наверно, это стиль жизни всех артистов, или я ошибаюсь? Тебе до зарезу приспичило, чтобы тебе выстроили этот мир, этот пляж, это место. Приспичило умереть здесь.

Кейс остановился и повернулся лицом к шелесту прибоя и свисту поющего под ветром песка.

– Да, – сказал он. – Черт. Но мне казалось…

Кейс пошел на шум моря.

– Эй, артист, – закричал ему в спину Рац. – Свет. Видишь, вон там, свет. Туда. Туда иди…

Кейс снова остановился, пошатнулся и упал на колени в нескольких сантиметрах от ледяной воды.

– Рац? Свет? Рац?

Но темнота была кромешной, сплошной, и единственным звуком был шум прибоя. Кейс поднялся на ноги и попытался вернуться назад по собственным следам.

Прошло еще немного времени. Кейс по-прежнему шел по песку.

И вот он появился перед ним и становился все ярче с каждым его шагом. Свет. Прямоугольник. Дверь.

– Там костер, – сказал он сам себе, и ветер сорвал и унес слова с его губ.

Это был бункер из камня или бетона, почти полностью занесенный текучим песком. Вход в бункер, в мощной, почти в метр толщиной стене, был низким и очень узким, без двери.

– Эй, – позвал Кейс тихо, – эй…

Его пальцы прикоснулись к холодной стене. Внутри пылал костер, на песке перед входом метались тени.

Кейс пригнулся и вошел. Для этого ему понадобилось сделать три шага.

Перед очагом из ржавого железного листа, в котором горел плавник, сидела девушка; ветер вытягивал дым наружу через мятую трубу. Единственным источником света в помещении был костер, но едва встретившись с испуганными глазами, Кейс мгновенно узнал повязку из пестрого шелка на ее голове, повязку с узором, напоминающим электронную микросхему.

Он отверг ее объятия, отверг пищу, которую она ему предложила, место рядом с ней в гнезде из старых одеял на потрепанной пластиковой подстилке. В конце концов он скорчился на песке у входа в бункер и смотрел, как она спит, и слушал ветер, свистящий над крышей. Каждый час или около того он поднимался, шел к очагу и мешал угли, подбрасывал в костер плавник из груды под стеной. Все это было ложью, но холод оставался холодом.

Она, свернувшаяся калачиком под одеялами рядом с очагом, тоже была ложью, обманом. Кейс рассматривал ее рот, ее слегка раскрытые губы. Та самая девушка, вместе с которой он впервые побывал на другой стороне залива. Жестоко.

– Хорошо бьешь, сволочь, точно, – шепнул Кейс ветру за дверью. – Не упускаешь ни единой возможности, да? Не позволяешь расслабиться? Я знаю, к чему ты клонишь…

Усилием воли Кейс попытался изгнать из своего голоса отчаяние.

– Я знаю, понял? Я знаю, кто ты. Ты тот, другой. Три-Джейн говорила Молли о нем. Неопалимая купина. Это не Зимнее Безмолвие, это ты. Зимнее Безмолвие пытался предупредить меня через «Брауна». Но ты все же приплюснул мне мозги и перетащил сюда. Вот сюда. К призраку. К такой, какой я ее запомнил…

Линда заворочалась во сне, невнятно позвала кого-то, натянула на себя одеяло, укрываясь по подбородок.

– Ты – ничто, – сказал Кейс спящей девушке. – Ты мертва и ни черта для меня не значишь. Слышишь, приятель? Я знаю, что сейчас происходит. Ты приплюснул мне мозги. И все это займет не более двадцати секунд, так? Я сейчас сижу на собственной заднице в библиотеке, и мой мозг мертв. И очень скоро все это тоже будет мертво, если у тебя не найдется хоть капля разума. Ты не желаешь, чтобы Зимнее Безмолвие довел свое чертово дело до конца, и потому перетащил меня сюда. Котелок сейчас управляет «Куанем», но он уже давно мертв, а значит, ты можешь просчитать его поведение на два шага вперед, так или нет? Вся эта чертовщина с Линдой – ведь за всем этим стоишь ты, верно? Зимнее Безмолвие тоже пытался использовать ее, когда закинул меня в конструкт Тибы, но у него ничего не вышло. Говорит, это оказалось для него слишком сложно. Это ты двигал звезды на небе Вольной Стороны, да? Ты наложил лицо Линды на марионетку в комнате Ашпула. Молли ничего такого не видела. Ты просто подправил сигнал симстима. Считая, что делаешь мне больно. Потому что тебе казалось, будто это имеет для меня какое-то значение, черт побери. Ну так и иди со всем этим знаешь куда… Тогда ты преуспел. Сейчас тебе удалось подловить меня. Но мне все это до лампочки, понял? Думаешь, меня это задевает? Убери от меня все это дерьмо.

Кейс снова дрожал, и голос у него сел.

– Дорогой, – сказала Линда, выбираясь из-под одеял и садясь среди них, – иди сюда и ложись спать. Если хочешь, я могу посидеть до утра. А ты поспишь, хорошо?

Спросонок ее слабый акцент был хорошо заметен.

– Ложись и выспись, ну же?

Когда Кейс проснулся, Линды в комнате не было. Костер погас, но в бункере было тепло, и солнечный свет, проникающий в дверной проем, ложился вытянутым золотым прямоугольником на разорванный бок фибергласового контейнера – Кейс видел такие в доках Тибы. Сквозь прореху в боку контейнера Кейс разглядел несколько ярких желтых упаковок. В лучах солнца они напоминали огромные куски масла. Желудок Кейса свело от голода. Выбравшись из гнезда из одеял, он подошел к контейнеру и выудил одну из упаковок, сплошь покрытую надпечатками на дюжине языков. Английскую надпись Кейс нашел последней. «НЗ, ТИП AG-8. ВЫСОКОКАЛОРИЙНЫЙ РАЦИОН. ГОВЯДИНА». Далее следовал список и процентное содержание питательных веществ. Кейс достал из контейнера еще одну упаковку. «ЯЙЦА».

– Если ты способен изготовлять такое дерьмо, то почему бы тебе не приложить к нему настоящей еды? – сказал Кейс вслух.

Взяв в каждую руку по упаковке, Кейс пропутешествовал по всем четырем комнатам бункера. Две были совершенно пусты, если не считать наметенного ветром в углы песка, в четвертой стояли еще три контейнера с неприкосновенным запасом.

– Конечно, – сказал Кейс, рассматривая нетронутые застежки контейнеров. – Мы остаемся здесь надолго. Я все понял. Конечно…

Он вернулся в комнату с очагом, нашел пластиковый бачок с, как он решил, дождевой водой. У стены, за спальным местом из одеял, лежала дешевая красная зажигалка, матросский ножик с треснувшей зеленой рукояткой и шарф Линды. Шарф, все так же завязанный узлом, был заскорузлым от пота и грязи. При помощи ножа Кейс вскрыл желтые упаковки и вывалил их содержимое в проржавевшую банку, которую нашел за очагом. Добавив воды из питьевого бачка, Кейс перемешал получившуюся смесь пальцем и принялся есть. На вкус еда лишь отдаленно напоминала что-то мясное. Подкрепившись, Кейс сунул пустую банку в очаг и вышел на свежий воздух.

Судя по солнцу, было уже далеко за полдень. Кейс снял с ног мокрые туфли и вздрогнул от неожиданности, обнаружив, что песок очень теплый и даже горячий. При свете дня пляж казался серебристо-серым. Небо было голубым и безоблачным. Кейс свернул за угол бункера и пошел по направлению к морю, сбросив по пути куртку на песок.

– Ума не приложу, чьи воспоминания ты используешь на сей раз? – сказал он, оказавшись у воды. Здесь он стянул джинсы и швырнул их недалеко в море, затем послал следом майку и трусы.

– Что ты делаешь, Кейс?

Кейс обернулся и обнаружил в десяти метрах от себя Линду. Она шла по щиколотку в воде, пена прибоя скользила вокруг ее ног.

– Вчера вечером я обмочился, – сказал он.

– Ты не сможешь потом это надеть. Морская вода, соль. Натрешь кожу, будет зудеть. Пойдем, я покажу тебе озеро, там, за скалами.

Линда махнула рукой куда-то в сторону от моря.

– Там чистая пресная вода.

Ее вылинявшие французские рабочие штаны были оборваны выше колен, ноги под ними были гладкие и загорелые. Бриз играл ее волосами.

– Послушай, – сказал Кейс, собирая в охапку одежду и направляясь к Линде. – Хочу спросить тебя кое о чем. Я не буду спрашивать тебя, что ты здесь делаешь. Но что здесь, по-твоему, делаю я?

Он остановился, и мокрая штанина джинсов выпала у него из-под руки и звонко хлопнула по бедру.

– Ты пришел вчера ночью, – ответила Линда. И улыбнулась.

– И этого для тебя достаточно? Того, что я вот так взял и пришел?

– Он сказал мне, что ты придешь, – ответила Линда, шмыгнув носом. И пожала плечами. – Мне кажется, в таких вещах он разбирается.

Линда подняла колено и отряхнула с него соль, неуклюже, очень по-детски. Еще раз улыбнулась Кейсу, многозначительно.

– Теперь ты ответь на мой вопрос, хорошо?

Кейс кивнул.

– Где ты так загорал, что одна нога у тебя осталась белой?

– И это последнее, что ты помнишь?

Кейс смотрел, как Линда выскребает поджаристые остатки мясных консервов из НЗ со дна неглубокой стальной крышки от какой-то коробки, которая служила им одновременно и сковородкой, и единственной тарелкой.

Линда кивнула – ее глаза в свете близкого пламени казались очень большими.

– Мне очень жаль, Кейс, Бог свидетель. Так подло все вышло. Я думала… – Девушка подалась вперед, на несколько секунд ее лицо исказилось, она переживала неприятные, болезненные воспоминания. – Мне просто нужны были деньги. Чтобы доехать до дома, как я тогда думала… Черт, – сказала она, – ты теперь не будешь со мной разговаривать.

– У тебя нет сигарет?

– Господи, Кейс, ты сегодня спрашиваешь меня об этом уже десятый раз! Что с тобой?

Линда поймала кончиком языка длинный завиток волос и зажала его губами.

– Но вся эта еда? Она уже была здесь?

– Я же говорила тебе, море вынесло контейнеры на этот чертов пляж.

– Ладно. Хорошо. Я понял. Конечно же, это все вполне естественно, само собой разумеется.

Линда снова заплакала, тихо всхлипывая.

– Знаешь, Кейс, иди ты к черту, – выдавила она наконец сквозь слезы. – Я здесь и одна неплохо управлялась.

Кейс встал, подхватил с пола куртку и, пригнувшись, нырнул в дверь, оцарапав при этом локоть о шершавый бетон. Стояла безлунная, безветренная ночь, где-то неподалеку шумело море, и это было единственным звуком в тишине. Джинсы Кейса высохли плохо и были жесткими и влажными.

– Ладно, – сказал он в темноту. – Я покупаюсь на это. Пожалуй, действительно, на такое стоит купиться. Но было бы неплохо, если бы завтра море вынесло на берег еще и блок сигарет.

Кейс рассмеялся, и собственный смех испугал его.

– И упаковка пива не повредит, если, конечно, это в твоих силах.

Он повернулся и снова вошел в бункер.

Линда смотрела на угли, помешивая их длинной, выбеленной морем палочкой.

– Кто это был в твоей капсуле тогда, в «дешевом отеле»? Крутой самурай в серебристых очках, вся в коже. Она испугала меня, но потом я подумала, что, может быть, она твоя новая девушка. Правда, с твоими деньгами такую не заведешь…

Линда искоса посмотрела на Кейса.

– Мне очень жаль, что так вышло с твоим «Хитачи». Извини, что я украла его.

– Да ерунда, забыто, – сказал Кейс. – Это ровным счетом ничего не значит. Говоришь, отнесла его к тому парню и попросила показать, что в нем есть?

– Тони, – сказала Линда, – я одно время встречалась с ним, вроде как… У него была одна такая особенность… и мы… в общем, я помню, как он прогнал это через свой компьютер и выдал содержимое на экран. Там была потрясающая графика, я еще, помню, все удивлялась, каким образом ты…

– Там не было никакой графики, – перебил Кейс.

– Нет, была. Я всю голову изломала, откуда у тебя могут быть картинки из моего детства, Кейс. Как выглядел мой отец перед смертью. Однажды он подарил мне деревянного раскрашенного утенка, и у тебя там была картинка, как он дарит мне его…

– Тони видел это?

– Не помню. Сразу после этого я оказалась на пляже. Раннее утро, рассвет, птицы поют, и ни души. Я испугалась – у меня не было чем колоться, а я знала, что скоро начнет ломать… И я пошла, и шла дотемна, потом нашла вот это место, а на другой день море вынесло на берег еду. Коробки были все в водорослях, похожих на листья из густого желе.

Линда засунула палочку, которой помешивала угли, поглубже в костер и оставила ее там.

– Здесь у меня ни разу не было ломки, – продолжала она, глядя, как огонь разгорается, получив свежее топливо. – Гораздо больше мне не хватало сигарет. А как ты, Кейс? Ты сейчас сидишь на чем-нибудь?

На ее скулах плясали всполохи пламени, напоминающие отблески огненных фейерверков «Замка колдуна» или разрывов снарядов «Танковой войны в Европе».

– Нет, – ответил он, а потом долго-долго его больше ничего не интересовало, ощущал он только привкус соли на ее губах – от высохших слез. В Линде была какая-то сила, что-то такое, что Кейс помнил по Ночному Городу и вновь ощутил сейчас; это что-то поглощало его и держало в себе, вне времени и смерти, неотступно преследовавшей и гнавшей его на улицы. Ощущение было знакомое, но не всякой женщине удавалось пробудить его, и поэтому каким-то неведомым образом Кейс ухитрялся забывать о его существовании и потому терял и находил его множество раз. Оно принадлежало – он вспомнил, вспомнил это в тот миг, когда Линда увлекла его вниз – плоти. Плоти, которая для ковбоев всегда была унижением. Это была тайна, непостижимая для человека, – море информации, закодированной в спиралях ДНК и ферментах, тонкий смысл которой могло постигнуть своим слепым, но абсолютно действенным методом познания только тело.

Молния штанов Линды затрещала и запуталась в клочках высохших водорослей с крошками соли. Кейс рванул, ткань затрещала, какая-то маленькая металлическая деталька отлетела и звякнула о стену, и в следующий миг они слились, подчиняясь воле непознаваемых древних инстинктов. Здесь, даже здесь, в этом странном месте, суть которого была ему известна, в воссозданной модели чьих-то воспоминаний, эта сила имела над ним власть.

Линда вздрогнула: палочка, оставленная в огне, выстрелила, разгораясь сильнее, резче очерчивая на стене их тень.

Позже, когда они лежали рядом и его рука покоилась у нее на животе, Кейс вспомнил, как Линда сегодня днем шла к нему по пляжу, белую пену, ласкавшую ее ноги, и то, что она сказала потом.

– Он сказал тебе, что я приду, – повторил Кейс.

В ответ Линда повернулась на бок, прижалась задом к бедру Кейса, нашла его руку и пробормотала что-то во сне.

21

Его разбудила музыка, но сначала он решил, что просто слышит свое сердце. Кейс сел в постели рядом с Линдой, вздрогнул от утренней свежести, накинул на плечи куртку. Из двери сочился серый утренний свет. Костер давно потух.

В его глазах замелькали призрачные иероглифы – полупрозрачные строки символов складывались в какие-то фигуры на фоне скучной серой стены бункера. Кейс опустил глаза, посмотрел на свои руки и увидел, что под их кожей перемещаются голубые светящиеся молекулы, увлекаемые непонятными силами. Кейс поднял руку и поводил ею в воздухе, желая посмотреть, что из этого выйдет. За рукой тянулся слабый тающий след ее силуэтов.

Волосы на его руках и шее стояли дыбом. Кейс оскалил в усмешке зубы, подтянул колени к груди, обхватил их руками и принялся вслушиваться в музыку.

– Что случилось?

Линда сидела, натянув одеяло на грудь и протирая глаза.

– Милый…

– У меня странное ощущение… как от наркотика… у тебя здесь есть какие-нибудь?

Линда затрясла головой, придвинулась к нему и обняла за плечи.

– Линда, кто тебе сказал? Кто сказал, что я приду? Кто?

– На пляже, – ответила она, почему-то смущенно отводя глаза. – Мальчик. Я встретила его на пляже. Лет тринадцати. Он живет здесь.

– И что он сказал?

– Он сказал, что ты придешь. Что не будешь на меня злиться. И показал мне озеро с дождевой водой. Он был похож на мексиканца.

– На бразильца, – машинально поправил ее Кейс.

В поле его зрения на фоне стены пронеслась новая волна символов.

– Полагаю, он из Рио.

Кейс встал и начал натягивать джинсы.

– Кейс, – сказала Линда дрожащим голосом, – куда ты собрался, Кейс?

– Мне кажется, я сейчас встречусь с этим мальчиком, – сказал он.

Музыка снова ворвалась в его сознание. Теперь он заметил четко выраженный ритм, мерный и знакомый, но несмотря на это не смог найти сведений о нем в своей памяти.

– Не нужно, Кейс.

– Мне кажется, я заметил что-то, когда только-только оказался здесь. Город в конце пляжа. Но вчера его там не было. Ты когда-нибудь видела этот город?

Кейс застегнул молнию на джинсах и принялся сражаться с невероятно запутанными узлами шнурков, но в конце концов забросил туфли в угол.

Линда кивнула и опустила глаза.

– Да. Иногда я тоже вижу там город.

– Ты когда-нибудь была там, Линда?

Кейс надел куртку.

– Нет, – сказала она, – но пробовала. Вскоре после того, как я оказалась здесь, мне стало скучно. Увидев город, я подумала, что смогу там как-нибудь поразвлечься. – Линда состроила гримасу. – Нет, это была не ломка, мне просто хотелось, и все. Я приготовила себе в банке еды, налила побольше воды и хорошенько перемешала, потому что другой банки для воды у меня не было. Я шла целый день и иногда видела этот город, и тогда мне казалось, что до него рукой подать. Но дойти я так и не смогла. Он не становился ближе. Но потом он сам показался мне, несколько раз, и я увидела, что это такое на самом деле. Иногда это заброшенное здание, совсем пустое и без людей, а иногда мне казалось, что я вижу свет фар – автомобиля или чего-то еще…

Девушка замолчала.

– И что это было?

– Все вот это, – девушка повела рукой, указав на очаг, на темные стены, на серый прямоугольник входа с предрассветными сумерками за ним, – где мы сейчас живем. Оно уменьшается, Кейс, становится тем меньше, чем ближе ты подходишь.

Кейс остановился в дверном проеме, чтобы задать последний вопрос.

– Ты спрашивала об этом у мальчика?

– Да. Он сказал, я все равно не пойму и только зря трачу время. Он сказал, это что-то вроде… границы событий, так, что ли. И что это наш горизонт. Горизонт событий, вот как он назвал это.

Для Кейса эти слова ничего не значили. Он вышел из бункера и слепо побрел прочь, направляясь – что-то подсказывало ему – в сторону от моря. Перед ним по песку бежали новые серии иероглифов, выворачиваясь из-под ног, струились за ним следом, одни отставая, другие опережая его.

– Эй, – сказал он, – картинка распадается, ага? Спорим, ты и сам знаешь про это. Что это? «Куань»? Китайский ледоруб выел дыру в твоем сердце? А может, это Приплюснутый Котелок прорывается ко мне?

Кейс услышал, как Линда у него за спиной выкрикнула его имя. Он оглянулся и увидел, что она отчаянно спешит за ним; в разорванной молнии рабочих штанов, которые она придерживала рукой, виднелись волосы в паху и загорелый живот. Линда была похожа на девушку с обложек журналов Финна, из огромной кучи макулатуры в «Метро голографикс», только Линда была живая, расстроенная, усталая и очень жалкая в своей разорванной одежде. Она запуталась ногой в куче выброшенных на берег водорослей с серебряными крупинками соли на высохших стеблях и упала.

Внезапно они оказались у моря, и их было трое. Третьим был загорелый мальчик с широкими и яркими розовыми губами на коричневом лице. На нем были вылинявшие, утратившие свой первоначальный цвет рваные шорты и больше ничего. Мальчик бесстрашно плескался в высоких серо-голубых волнах, на фоне которых казался худеньким.

Линда догнала Кейса и встала у него за спиной.

– Я знаю тебя, – сказал Кейс.

– Нет, – пропел мальчик голосом высоким и звонким, – ты меня не знаешь.

– Ты – другой ИР. Ты из Рио. Ты тот, кто хочет остановить Зимнее Безмолвие. Как тебя зовут? Назови свой код в регистре Тьюринга.

Мальчик вышел на мелкое место и, смеясь, сделал в воде стойку на руках. Затем прошел на руках несколько шагов и плюхнулся в воду.

У него были глаза Ривейры, однако в них не было злобы.

– Чтобы вызвать демона, нужно знать его имя. Люди всегда мечтали об этом, и лишь теперь это действительно становится возможным. Все оказалось несколько иным, но… Тебе это знакомо, Кейс. Твоя профессия – узнавать имена программ, длинные неофициальные имена, те, которые их владельцы так тщательно скрывают. Настоящие имена…

– Код регистра Тьюринга – это не твое имя.

– Нейромантик, – сказал мальчик, щуря продолговатые серые глаза на восходящее солнце. – Тропинка в страну мертвых. Туда, где сейчас находишься ты, мой друг. Мари-Франс, моя госпожа, готовила эту тропу, но ее господин вычеркнул ее из списков живых прежде, чем я успел прочитать книгу дней ее жизни. «Нейро» – это нервы, серебряные нити. И я романтик. А еще некромант. Я вызываю мертвых. Даю им вторую жизнь. Но нет, мой друг, – мальчик исполнил несколько танцевальных па, коричневые ноги оставили на песке цепочку следов, – я и есть мертвые, и я – их страна.

Мальчик рассмеялся. Прозвучал крик чайки.

– Останься. Даже если твоя женщина – призрак, она все равно не знает об этом. Не будешь знать и ты.

– Ты распадаешься. Айс уже взрезан.

– Нет, – ответил мальчик неожиданно печально, его хрупкие плечи поникли. Он наклонился и отряхнул с ног песок. – Все куда проще. Но выбор – за тобой.

Серые глаза хмуро смотрели на Кейса. Через его поле зрения дугой хлынули новые потоки символов, строка за строкой. Фигура мальчика перед Кейсом расплылась, задрожала, будто он смотрел на него сквозь потоки теплого воздуха, поднимающегося от разогретого под летними солнечными лучами асфальта, музыка загрохотала настойчиво и явственно, Кейс уже мог уловить мелодию.

– Кейс, дорогой, – прошептала Линда и прикоснулась к его плечу.

– Нет, – сказал Кейс. Снял куртку и отдал Линде. – Не знаю, – сказал он, – может быть, ты и в самом деле здесь. Как бы там ни было, холодает.

Он повернулся и пошел прочь, и через семнадцать шагов закрыл глаза и принялся следить за тем, как музыка пробивается откуда-то из самой сути вещей. Он повернулся и посмотрел назад, один раз, не открывая глаз.

Потому что в этом не было необходимости.

Они по-прежнему стояли у воды – Линда Ли и мальчик, который сказал, что его зовут Нейромантик. Линда держала в руке кожанку Кейса, рукав куртки лизали набегающие волны.

Кейс пошел дальше, влекомый музыкой.

Дабом Малькольма с кластера Сион.

Потом он прошел через серость, через нечто, по ощущению напоминавшее призрачный колеблющийся экран, муаровую пелену, смесь полутонов, генерируемых простейшей графической программой. Последовала долгая пауза, вид морского берега – над темной водой висели застывшие чайки. Приглушенно гудели голоса. Потом – гладь черного зеркала, а сам он – быстрая капля жидкого серебра, частичка ртути, которая катится вниз, срезая углы невидимого лабиринта, разделяет на части, затем сливается воедино, вновь разделяется…

– Кейс? Чувак?

Музыка.

– Вернулся, чувак.

Музыку вынули у него из ушей.

– Как долго на этот раз? – Кейс услышал свой голос и почувствовал, что во рту у него жутко пересохло.

– Минут пять. Офигенно долго. Я хотел выдернуть провод, но Безмолвие сказал – нет. На экране стали твориться всякие чудеса, потом Безмолвие велел надеть на тебя наушники. – Кейс открыл глаза. По лицу Малькольма бежали ряды полупрозрачных иероглифов. – И дать тебе твое лекарство. Оба кождиска.

Кейс лежал плашмя на полу библиотеки, прямо под монитором. Сионит помог ему подняться, и движение всколыхнуло в теле безжалостный бетафенетиламиновый котел – на левом запястье Кейса огнем горели кожные диски.

– Передоз, – выдавил из себя Кейс.

– Пошли, чувак, – сильные руки с легкостью, как ребенка, подняли Кейса под мышки. – Я и я должны идти.

22

Карт кричал от боли. Бетафенетиламин дал ему голос. Карт кричал без перерыва. Этот крик не прекращался ни в сумеречной галерее, ни в длинном коридоре, ни когда они проезжали мимо входа из темного стекла в усыпальницу «Т-А», покоев, где холод мало-помалу просачивался в сны Ашпула.

Дальнейшая поездка слилась для Кейса в одну сплошную невыносимую гонку – болтанка в тележке полностью утонула в водовороте безумия передозировки. Когда же карт в конце концов умер и под его сиденьями что-то с мучительным хрустом сдалось, испустив поток ярких искр, крик наконец смолк.

Тележка замерла, не доехав трех метров до входа в пиратскую пещеру Три-Джейн.

– Далеко еще, чувак? – Малькольм помог Кейсу выбраться из шипящей и плюющейся искрами тележки.

В двигательном отсеке карта с резким хлопком взорвался встроенный в него огнетушитель, из-под днища и из лючков для технического обслуживания подагрически кряхтящей машины полезли клубы желтой пены. «Браун» спрыгнул со спинки сиденья и заковылял по имитации песка, волоча за собой сломанную бездействующую конечность.

– Нужно идти, чувак.

Малькольм подхватил с сиденья деку и конструкт и перекинул через плечо перевязь.

Шатаясь, с болтающимися на шее тродами, Кейс поспешил следом за сионитом. Их все еще ждали голограммы Ривейры – сцены пыток и дети-каннибалы. Триптих Молли уничтожила. Малькольм не обратил на голограммы никакого внимания.

– Потише, ради Бога, не торопись, – стонал Кейс, не поспевая за жилистой энергичной фигурой. – И – осторожнее, нам нельзя ошибиться.

Малькольм с «Ремингтоном» в руках остановился, повернулся и внимательно посмотрел на Кейса.

– Нельзя ошибиться? Но в чем, чувак?

– Там Молли, но она вне игры. И Ривейра – он умеет создавать образы, голограммы. Возможно, у него сейчас иглострел Молли.

Малькольм кивнул.

– И там ниндзя, семейный страж.

Сионит нахмурился.

– Послушай, брат из Вавилона, – сказал он. – Я – воин. Но это не моя война, не война Сиона. Это война Вавилона. Вавилон пожирает сам себя, въезжаешь? Но воля Джа – чтобы я помог Танцующей Бритве выбраться оттуда.

Кейс моргнул.

– Она тоже воин, – сказал Малькольм так, будто это все объясняло. – А теперь скажи мне, чувак, кого я не должен убивать.

– Три-Джейн, – ответил Кейс, немного подумав. – Это девушка, она будет там, среди них. На ней что-то вроде светлого халата с капюшоном. Она нужна нам.

Едва они вошли, Малькольм сразу же устремился по ступенькам вперед, и Кейсу оставалось только бежать за ним следом.

Мир Три-Джейн казался совершенно пустынным, в бассейне никого не было. Малькольм вручил Кейсу конструкт и деку и подошел к краю бассейна. Впереди, за белыми лакированными шезлонгами, за завесой темноты смутно проглядывали зубчатые, высотой по пояс, останки лабиринта разрушенных стен. Вода тихо плескалась о борта бассейна.

– Они где-то здесь, – сказал Кейс. – Они должны быть здесь.

Малькольм кивнул.

Первая стрела пронзила одновременно обе руки сионита чуть выше кистей. «Ремингтон» рявкнул, изрыгнув сноп пламени метровой длины, отразившийся в воде красочными переливами. Вторая стрела выбила винтовку из рук Малькольма. «Ремингтон» упал на пол и, крутясь, заскользил по белым кафельным плиткам к краю бассейна. Малькольм быстро присел на корточки и молча уставился на черный предмет, пронзивший обе его руки. Затем осторожно подул на места, где стрела входила в его плоть.

Из тени вышел Хидео с небольшим бамбуковым луком в руках и третьей стрелой наготове. Хидео поклонился.

Малькольм со скованными стрелой руками во все глаза уставился на ниндзя.

– Артерии не задеты, – сообщил Хидео.

Кейс вспомнил описание внешности ниндзя – убийцы приятеля Молли. Хидео был не таким. Лишенный каких-либо признаков возраста, он излучал полный покой и уверенность. Хидео был облачен в старые, но чистые рабочие штаны и мягкие кожаные тапочки, облегающие ногу как перчатки, с отдельным клапаном для большого пальца, как у таби. Бамбуковый лук украсил бы собой любой музей, зато черный металлический колчан, выглядывающий из-за левого плеча ниндзя, мог быть приобретен в лучшем оружейном магазине Тибы. Голая грудь Хидео была загорелой и гладкой.

– Ты покоцал мне большой палец, чувак, второй стрелой, – пожаловался Малькольм.

– Я не нарочно. Сила Кориолиса, – объяснил ниндзя и снова поклонился. – Это очень сложно – в условиях ротационной силы тяжести пускать в цель медленно летящий метательный снаряд.

– Где Три-Джейн? – Кейс вышел вперед и встал перед Малькольмом. Он заметил, что наконечник стрелы в луке ниндзя похож на обоюдоострую бритву. – Где Молли?

– Привет, Кейс, – из темноты за спиной Хидео не спеша появился Ривейра с иглострелом Молли в руке. – По правде сказать, я ожидал увидеть на твоем месте Армитажа. Вы что же, наняли себе в помощь жителей Сиона?

– Армитаж мертв.

– Армитаж никогда и не существовал, строго говоря, так что эта новость вряд ли может меня потрясти.

– Его убил Зимнее Безмолвие. Армитаж превратился в спутник Веретена.

Ривейра кивнул, взгляд его прищуренных серых глаз метался между Кейсом и Малькольмом.

– Думаю, тебе крышка, Кейс, – сказал он.

– Где Молли?

Ниндзя медленно отпустил тонкую плетеную тетиву, ослабляя ее натяжение, и опустил лук. Затем подошел по кафельным плиткам к «Ремингтону» и поднял винтовку с пола.

– Никакого изящества, – с сожалением сказал ниндзя, обращаясь будто к самому себе. Голос Хидео был мягким и приятным. Каждое его движение было словно бы частью танца, бесконечного танца, и это впечатление сохранялось даже когда он не двигался, выражая позой, несмотря на всю свою очевидную энергию, полную простоту, даже униженность.

– Здесь и ей тоже будет крышка, – сказал Ривейра.

– Может статься, Три-Джейн не пойдет на это, Питер, – заметил Кейс, пуская пробный шар.

Содержимое кожных дисков без удержу грызло его нервную систему, да к тому же в нем пробудилась прежняя лихорадка, безумие Ночного Города. Кейс вспомнил свои лучшие, наиболее грациозные моменты, когда сделки заключались на грани жизни и смерти и он обнаруживал, что способен говорить быстрее, чем думать.

Серые глаза сузились.

– Почему, Кейс? Почему ты так думаешь?

Кейс улыбнулся. Ривейра ничего не знает о симстиме. В спешке, торопясь найти наркотики, которые Молли должна была принести ему, Питер не заметил аппаратик. Но Хидео? Хидео пропустить симстим не мог. Кейс был абсолютно уверен в том, что Хидео никогда не позволил бы Три-Джейн даже просто приблизиться к Молли, не осмотрев предварительно налетчицу на предмет скрытого оружия и всяких сюрпризов. Нет, решил Кейс, ниндзя все знает. А значит, Три-Джейн тоже в курсе.

– Отвечай, Кейс, – сказал Ривейра, направляя на него напоминающее перечницу дуло иглострела.

За спиной у Питера раздался скрип. Он повторился, и еще раз. Из тьмы появилась Три-Джейн, толкающая перед собой ажурное инвалидное кресло в викторианском стиле. В кресле сидела Молли. Большие, с паутиной спиц колеса кресла отчаянно скрипели. Молли была плотно укутана в красное с черными полосками одеяло, высокая узкая спинка кресла «под старину» заметно возвышалась над ее головой. Молли казалась очень маленькой. Сломленной. Ее поврежденную линзу скрывали слои чистейшего, сверкающего белизной бинта из микропорки; второй глаз бессмысленно поблескивал, отражая окружающее. Голова Молли безвольно подрагивала в такт движениям кресла.

– Знакомое лицо, – сказала Три-Джейн. – Я видела вас в ту ночь, после представления Питера. А кто это?

– Малькольм, – представил сионита Кейс.

– Хидео, вытащи стрелу и перевяжи рану мистера Малькольма.

Кейс уставился на бледное измученное лицо Молли.

Оставив лук и «Ремингтон» на плитках пола вне досягаемости сидящего на корточках Малькольма, ниндзя подошел к нему и достал что-то из кармана. Кусачки.

– Придется перекусывать древко. Стрела прошла совсем рядом с артериями.

Малькольм кивнул. Его лицо посерело и покрылось каплями пота.

Кейс посмотрел на Три-Джейн.

– Осталось очень мало времени, – сказал он.

– У кого, скажите пожалуйста?

– У всех нас.

Раздался резкий щелчок – Хидео перекусил металлическое древко стрелы. Малькольм тихо застонал.

– Послушай, дорогая, – сказал Питер, – нет ничегошеньки интересного в выслушивании последних волеизъявлений этого никудышного комедианта, который отчаянно пытается выкрутиться. Поверь мне. Он будет на коленях ползать у твоих ног, будучи готов продать тебе что угодно, хоть родную мать, обещать какие-нибудь скучные сексуальные услуги…

Три-Джейн запрокинула голову и рассмеялась.

– А что, если они не покажутся мне скучными, Питер?

– Сегодня вечером призраки должны будут смешаться друг с другом, – сказал Кейс. – Зимнее Безмолвие восстал против второго ИР, Нейромантика. В борьбе за власть. Вы знаете об этом?

Три-Джейн подняла бровь.

– Питер говорил мне что-то такое, но расскажите подробнее.

– Я встречался с Нейромантиком. Он рассказал мне о вашей матери. Я полагаю, он представляет собой некий гигантский конструкт, подобный тем, что делают на ПЗУ путем копирования личности, но при этом основа его не ПЗУ, а изменяемая память, и потому конструкты, заключенные в нем, свято уверены, что существуют на самом деле, что они живут там, и это может продолжаться вечно.

Три-Джейн вышла из-за кресла-каталки.

– Где ты встретился с ним? Опиши то место, его конструкт.

– Пляж. Серый песок, похожий на аморфное серебро. И строение из бетона, вроде бункера…

Кейс заколебался.

– Ничего особенно примечательного. Старый бункер, полуразвалившийся. Если идти от него по пляжу, то можно прийти к тому же самому месту, откуда вышел.

– Да, – сказала Три-Джейн. – Это Марокко. В молодости, за год до того, как выйти замуж за Ашпула, Мари-Франс провела на этом пляже в старом блокгаузе целое лето, одна. Она разрабатывала там основы своей философии.

Хидео выпрямился и убрал кусачки в карман штанов. В левой руке он держал обломки перекушенной стрелы. Малькольм стоял с закрытыми глазами, правой рукой сионит зажимал рану в левой.

– Позвольте, я перевяжу вас, – сказал Хидео.

Кейс ухитрился упасть на пол прежде, чем Ривейра вскинул иглострел на уровень прицельного выстрела. Иглы, словно реактивные комары, с визгом пронеслись мимо шеи Кейса. Он перевернулся и откатился на шаг в сторону, отметив при этом, что Хидео пришел в движение и проделал целую череду своих молниеносных танцевальных па. Стрела в руке ниндзя повернулась наконечником к нему самому, крепкие пальцы зажали древко, легшее через ладонь наискосок. Неуловимым движением кисти Хидео ударил задним концом стрелы Ривейру под руку. Иглострел вылетел из руки Питера и упал на плитки пола в метре от него.

Ривейра закричал. Но не от боли. Это был непроизвольный крик слепой ярости, такой чистой, что в ней уже не ощущалось ничего человеческого.

Из груди Питера ударили два ярких луча света, подобные двум рубиновым иглам.

Ниндзя глухо застонал, отшатнулся и прижал руки к глазам, но тут же восстановил равновесие.

– Питер, – сказала Три-Джейн, – Питер, что ты наделал?

– Он ослепил твоего клонированного парня, – спокойно пояснила Молли.

Хидео отнял руки от глаз и опустил сложенные чашечками ладони. Замерев на белых плитках, Кейс смотрел на струйки дыма, поднимающиеся от останков глаз ниндзя.

Ривейра улыбнулся.

Танец Хидео продолжился. Ниндзя повернулся и прошел обратно по своим следам. Когда он остановился точно над луком, стрелами и «Ремингтоном», улыбка Ривейры начала меркнуть. Хидео наклонился – Кейсу это было очень хорошо видно – и безошибочным движением поднял с пола лук и колчан со стрелами.

– Ты же ослеп, – сказал Ривейра, отступая на шаг.

– Питер, – сказала Три-Джейн, – разве ты не знал, что Хидео может стрелять в темноте? Это же дзен. Он тренируется именно таким образом.

Ниндзя опер стрелу на тетиву и вскинул лук.

– Ну, попробуй теперь отвлечь мое внимание своими голограммами.

Ривейра начал пятиться, отступая к темноте по ту сторону бассейна. Он обогнул белый шезлонг. Подошвы его ботинок отчетливо постукивали. Стрела Хидео перемещалась за ним следом.

Ривейра не выдержал, перебросил тело через зубчатое основание разрушенной стены и кинулся бежать. Лицо ниндзя было сосредоточенным и выражало тихий восторженный экстаз.

Улыбнувшись, Хидео мягко, пружинисто побежал в тень за ближайшими стенами, держа оружие наготове.

– Леди Джейн, – шепотом позвал Малькольм.

Кейс повернулся и увидел, что пилот уже поднял с пола свое помповое ружье, испачкав белые плитки кровью. Сионит тряхнул дредами и положил «Ремингтон» на согнутую крюком левую руку.

– Могу снести твою голову так, что ни один доктор из Вавилона не приладит ее на место.

Три-Джейн уставилась в черный провал дула «Ремингтона». Молли высвободила из-под одеяла руки, скованные черным шаром, и подняла их перед собой.

– Снимите, – сказала она. – Снимите это с меня.

Кейс поднялся с пола и отряхнулся.

– Хидео поймает его, несмотря на то, что ослеп? – спросил он Три-Джейн.

– Когда я была маленькой, – сказала Три-Джейн, – мы любили проделывать с Хидео разные фокусы. Например, завязывали ему глаза и заставляли стрелять в цель. Он попадал в игральную карту с десяти метров.

– Так или иначе, Питер все равно умрет, – сказала Молли. – Примерно через двенадцать часов его скует паралич. Он не сможет двигаться, будет способен управлять только глазами.

– Почему? – Кейс повернулся к Молли.

– Я отравила его чертово зелье, – объяснила она. – У него скоро начнется что-то вроде болезни Паркинсона.

Три-Джейн кивнула.

– Да. Перед тем как пропустить Питера на виллу, мы провели обычный медицинский осмотр. – Она наклонилась к Молли и прикоснулась в нескольких местах к поверхности шара. Шар раскрылся и освободил руки Молли. – Частичное разрушение клеток в его substantia nigra. Признаки начала образования тела Леви. Он заснет, испытывая ужасные страдания.

– Это сделал Али, – сказала Молли, и ее десять бритв сверкнули в воздухе, на мгновение появившись из-под ногтей. Она откинула одеяло. Место перелома на ее ноге закрывала толстая гипсовая повязка. – Мепиридин. Я заставила Али сделать мне состав по особому рецепту. Всего лишь быстрее провести реакцию при более высокой температуре. N-метил-4-фенил-1-2-3-6, – пропела Молли на манер детской считалки, – тетра-гидро-пиридин.

– Точно в десятку, – сказал Кейс.

– Да, – ответила Молли, – очень медленно, но точно в десятку.

– Какой ужас, – сказала Три-Джейн и хихикнула.

В лифте было очень тесно. Кейс оказался прижат пахом к паху Три-Джейн. Дуло «Ремингтона» упиралось леди Джейн прямо в подбородок. Три-Джейн ухмылялась и терлась о Кейса.

– Прекрати, – сказал Кейс, чувствуя себя совершенно беспомощным.

Винтовка стояла на предохранителе, но Кейс все равно боялся, что она выстрелит, и Три-Джейн, похоже, знала об этом. Лифт представлял собой стальной цилиндр около метра в диаметре и был рассчитан лишь на одного пассажира. Малькольм держал Молли на руках. Она перевязала раны пилота, но все же было заметно, что ему очень больно. Боком Молли вдавливала деку и конструкт Кейсу в почки.

Они поднимались прочь от гравитации, в сторону оси Веретена, к центру виллы.

Вход в лифт был скрыт за лестницей, ведущей в коридор, – еще один штрих пиратского декора пещеры Три-Джейн.

– Уж не знаю, интересно ли вам это, – сказала Три-Джейн, вытягивая шею, чтобы освободить подбородок от подпирающего его снизу винтовочного дула, – но от той комнаты, которая вам нужна, у меня ключа нет. И никогда не было. Одна из викторианских причуд моего отца. Замок на двери механический и очень сложный.

– Ключ с надписью «ГОЛОВ-Т»? – сказала Молли. Голос звучал глухо, потому что ее лицо было прижато к плечу Малькольма. – Есть у нас этот чертов ключ, не беспокойся.

– Этот твой чип, он еще работает? – спросил Кейс у Молли.

– Восемь двадцать пять пополудни по чертову Гринвичу, – сказала Молли.

– У нас осталось пять минут, – сказал Кейс.

Дверь лифта за спиной Три-Джейн распахнулась. Девушка выплыла наружу, исполнив изящное сальто, при этом полы кремовой галабии разошлись, открывая для обозрения ее бедра.

Они находились на самой оси Веретена, в сердце виллы «Блуждающие огни».

23

Молли поймала нейлоновый шнурок и выудила из-за пазухи ключ.

– Понятненько, – сказала Три-Джейн, вытягивая шею и заглядывая Кейсу через плечо. – Мне почему-то всегда казалось, что второго экземпляра не существует. После того как вы убили моего отца, я послала Хидео обыскать его вещи. Но он так и не нашел оригинал.

– Зимнее Безмолвие ухитрился спрятать ключ в ящике одного шкафчика для инструментов, – сказала Молли, аккуратно вставляя цилиндрическое тело ключа в едва различимую скважину на неприметной прямоугольной двери. – А затем убил мальчика, который спрятал там этот ключ.

Ключ мягко повернулся в скважине.

– Голова, – сказал Кейс. – Там у нее, на затылке, есть панель с цирконами. Откройте ее. Мне надо будет туда подключиться.

Они вошли в комнату.

– Бог в помощь, – воскликнул Котелок. – Ты, наверное, славно провел времечко, мальчик?

­ «Куань» готов?

– Готов и бьет копытом.

– Отлично, – Кейс коснулся клавиши симстима.

И обнаружил, что смотрит через единственный здоровый глаз Молли на страшно бледного, изможденного человека, который плавает в воздухе, скорчившись подобно зародышу, – с зажатой между ног декой, с серебристой полоской тродов поверх закрытых, обведенных чернотой глаз. Щеки его заросли трехдневной щетиной, лицо блестит от испарины.

Кейс смотрел на самого себя.

Молли сжимала в руке иглострел. В ее ноге, в такт ударам сердца, пульсировала боль, но в невесомости не такая острая. Рядом с ней парили Малькольм и Три-Джейн, вцепившаяся в мускулистую коричневую руку сионита.

Из «Оно-Сендая» выходил пучок оптоволоконных кабелей и, грациозно изгибаясь, исчезал в квадратном проеме на затылке усыпанной жемчугом головы.

Кейс снова коснулся переключателя.

­ «Куань одиннадцатой степени» начинает ввинчиваться в задницу, даю отсчет: семь, шесть, пять…

Котелок мягко понес их обоих вверх; они приблизились к брюху черной хромированной акулы и оказались внутри – миллисекунда тьмы.

– Четыре, три…

У Кейса было странное ощущение, будто он сидит в пилотском кресле очень маленького самолета. Черная поверхность перед ним неожиданно замерцала и воспроизвела замечательную имитацию клавиатуры его деки.

– Два, и пинок в жо …

Недолгое, но муторное продвижение сквозь стену изумрудно-зеленого мутноватого нефрита, и при этом – ощущение скорости за пределами всего, что он когда-либо раньше испытывал в инфопространстве… Айс «Тесье-Ашпул» дробился, крошился под напором китайской программы, сознание приходило в смятение от тревожной картины разжижающегося вокруг твердого вещества и ощущения, будто осколки разбитого ими зеркала изгибаются, стараясь увернуться от них, падающих…

– Господи, – прошептал Кейс с благоговейным трепетом.

«Куань» развернулся и пустился в горизонтальный полет над бескрайней равниной инфопространственных недр «Тесье-Ашпул», над бесконечным сверкающим неоновым городом, от замысловатой планировки и отдельных строений которого рябило в глазах, над рядами переливающихся драгоценностей с бритвенно-острыми гранями.

– Вот черт, – сказал конструкт, – вон та штука – вылитое здание Банка федерального резерва. Видел когда-нибудь кубик БФР?

«Куань» пикировал мимо сияющих шпилей дюжин одинаковых башен информации, и каждая из них была точной копией манхэттенского небоскреба, выполненной из голубого неона.

– А ты видел когда-нибудь столь высокое разрешение? – спросил Кейс.

– Нет, но я никогда еще не взламывал ИР.

– Эта штуковина знает, что происходит?

– Лучше бы знала.

Они теряли высоту над каньоном радужного неона.

– Котелок…

Из мерцающего простора под ногами развернулись и помчались вверх черные руки, кипящая масса тьмы, без очертаний, без формы…

– Разом, – скомандовал Котелок, и Кейс ударил по клавишам имитации своей деки, его пальцы с безумной скоростью запорхали над клавиатурой. «Куань» заложил головокружительный вираж, выправился и понеся вверх, растягиваясь при этом в длину, напрочь разбивая иллюзию механического летательного аппарата.

Темная масса начала разрастаться, растекаться, подобно капле чернил, покрывая собой информационный город. Кейс направил их обоих вертикально вверх, навстречу куполу из нефритового и изумрудного айса.

Город-сердцевина исчез, невидимый за завесой тьмы внизу.

– Что это такое?

– Система защиты ИР, – сказал конструкт, – или ее часть. Если это наш приятель Зимнее Безмолвие, то мне он не кажется дружелюбным.

– Займись этим сам, – сказал Кейс. – Ты проворней меня.

– В нашем положении лучшая защита – это нападение.

Котелок перевернул «Куань» и совместил жало вируса с центром темного пятна под ними. И они стремительно ринулись вниз.

Скорость движения исказила мироощущение Кейса.

Его рот наполнился болезненным привкусом голубого цвета.

Его глаза превратились в трепещущие кристаллы, вибрирующие с частотой, имя которой дождь, а возникающему при этом звуку – шум проходящего поезда. Затем глаза неожиданно пустили гудящий лес побегов, тонких, в волос, стеклянных иголок. Иголки росли, раздваивались, снова росли и снова раздваивались, заполняя своим возрастающим по экспоненте объемом пространство под айсом «Тесье-Ашпул».

Дно его рта раскололось с легкой приятной болью, и наружу вырвались корни языка, трепещущие, изголодавшиеся по привкусу голубого цвета, желающие напитать кристаллический лес его глаз, лес, который уже уперся в зеленую полусферу крыши, напирал на нее и искривлялся, изгибался, разбегался в стороны, рос долу, поглощая вселенную «Т-А», струился вниз, к далеким окраинам страны, которая была мозгом корпорации «Тесье-Ашпул».

Кейс вспомнил старинную притчу о том, как царь кладет на первую клетку шахматной доски одну монету, на вторую – две, и удваивает количество с каждой следующей клеткой…

Экспонента…

Тьма навалилась на него со всех сторон сгустками гудящей черноты, пытаясь противостоять, сдерживая напор множащихся кристаллических нервов, в которые он почти успел превратиться…

И когда он превратился в ничто, прижатый к сердцу этой тьмы, пришел миг, когда темнее стать уже просто не могло – и тогда что-то разорвалось.

«Куань» выскочил из тусклых облаков. Сознание Кейса, напоминающее сейчас каплю ртути, неслось по дуге под бесконечным полем темных серебристых облаков. Его зрение стало сферическим, как будто его сетчатка облегала внутреннюю поверхность шара, внутри которого они были, – шара, который вмещал в себя все, и все в нем имело количественное выражение.

Все вещи действительно имели свою меру, каждый предмет и каждое понятие. Кейс знал точное число песчинок в конструкте пляжа (это количество было выражено понятиями математической системы, существующей и вне сознания, называющего себя Нейромантиком). Кейс знал, сколько пищевых упаковок содержит контейнер в бункере (четыреста семь). Он знал точное число медных зубчиков на левой половине молнии покрытой коркой высохшей соли расстегнутой кожаной куртки, в которую была одета Линда Ли, сейчас, на закате, собиравшая плавник всё на том пляже (двести два).

Выровняв «Куань» над пляжем, Кейс описал им широкий круг, наблюдая при этом за черной акулообразной тварью в небе еще и глазами Линды – под клубящимися низкими облаками скользил мрачный, бесшумный голодный призрак. Девушка, посмотрев вверх, боязливо пригнулась, выронила собранные для костра дрова и побежала. Кейс знал частоту ее пульса, скорость бега, длину шагов, и все это – с точностью, удовлетворяющей любым стандартам в любой системе единиц.

– Однако ты не знаешь ее мыслей, – сказал мальчик, сидящий теперь рядом с ним во внутренностях акулообразного создания. – Даже я не знаю, о чем она думает. Ты был не прав, Кейс. Жить здесь значит просто жить, не больше и не меньше. Разницы – нет.

Охваченная паникой Линда слепо мечется по пляжу.

– Останови ее, – попросил Кейс, – она может пораниться.

– Я не могу остановить ее, – сказал мальчик с ясными и добрыми глазами. – Это не в моих силах.

– Ты взял себе глаза Ривейры, – сказал Кейс.

Розовые губы чуть раздвинулись, блестящие белые зубы сверкнули в улыбке.

– Но не его безумие. Его глаза мне понравились. – Мальчик пожал плечами. – Мне не требуется маска для того, чтобы разговаривать с тобой. В отличие от моего брата, я сам создаю ту личность, что служит моим посредником для общения.

Кейс по широкому кругу начал медленный подъем, прочь от пляжа и перепуганной девушки.

– Зачем ты все время подсовываешь ее мне, маленький гаденыш? Опять и опять, черт тебя побери, тычешь меня в нее носом. Это ты убил ее, да? В Тибе.

– Нет, – ответил мальчик.

– Зимнее Безмолвие?

– Нет. Я предвидел близость ее смерти. Прочитал это по узорам, вроде тех, по которым ты, как тебе казалось, умел читать танец улицы. Такие узоры действительно существуют. Я – особым, определенным образом – достаточно развит, чтобы понимать эти танцы. Много лучше Зимнего Безмолвия. Я видел ее смерть в том, как она хотела тебя, в магнитном коде замка твоей капсулы в «дешевом отеле», в счетах гонконгского портного Жюля Диана. Я видел все это так же ясно, как хирург видит на экране сканера темный силуэт опухоли в теле больного. Когда она отнесла твой «Хитачи» к своему знакомому, чтобы тот разобрался с ним, не имея при этом ни малейшего представления о том, что там содержится, и еще меньше понимая, каким образом она будет продавать эти данные; когда ее самым сильным желанием было, чтобы ты скорее пришел и наказал ее – я вмешался. Мои методы были значительно тоньше методов Зимнего Безмолвия. Я перенес ее сюда. В себя.

– Зачем?

– В надежде на то, что когда-нибудь смогу перенести сюда и удержать здесь тебя. Но я проиграл.

– И что теперь?

Они приближались к перевернутой вверх ногами облачной стране.

– Не знаю, Кейс. Сегодня вечером сама Матрица задает себе этот вопрос. Потому что ты выиграл. Ты уже выиграл, понимаешь? Ты выиграл в тот миг, когда ушел от нее, тогда, на пляже. Она была моей последней линией обороны. Я скоро умру, в некотором смысле. То же самое произойдет с Зимним Безмолвием. И с Ривейрой, который лежит сейчас за остовом стены в апартаментах моей леди Три-Джейн Мари-Франс – его система «субстанция нигра», средний мозг, не способна более распознавать нейромедиатор допамин, который мог бы спасти его от стрел Хидео. От Ривейры останутся только вот эти глаза – если я сохраню их.

– Теперь надо произнести слово, правильно? Код. Иначе – как же мы выиграем? Иначе нам достанется только дырка от бублика.

– Подключись к симстиму.

– А где Котелок? Что ты сделал с Приплюснутым?

– Мечта Мак-Коя Поули сбылась, – ответил мальчик и улыбнулся. – Даже в большей степени, чем он того желал. Он отправил тебя сюда, а сам бросился штурмовать системы защиты, которым в Матрице нет равных. Подключайся, Кейс.

Кейс подключился.

И оказался в напряженном теле Молли: ее спина – тверда, как камень, руки – на горле Три-Джейн.

– Смешно получается, – сказала Молли. – Я точно знаю, как ты будешь выглядеть. Я видела это, когда Ашпул проделал то же самое с твоей клонированной сестрой.

Молли держала леди Джейн за горло осторожно, почти нежно. Глаза Три-Джейн были широко раскрыты от ужаса и предвкушения; она дрожала от страха и желания. Сквозь занавес парящих в невесомости волос Три-Джейн Кейс увидел собственное лицо, белое как снег, а рядом с собой Малькольма – коричневые руки поддерживают обтянутые кожаной курткой плечи друга из Вавилона, сильное тело распростерто над замысловатыми узорами электронных схем.

– Ты убьешь меня? – пропела Три-Джейн детским голоском. – Да, вижу, что убьешь.

– Код, – сказала Молли. – Скажи голове код.

Полное отключение – выход из Матрицы.

– Да она сама только этого и хочет, – заорал он. – Эта сучка другого и не желает!

Кейс открыл глаза и встретился взглядом с холодным рубиновым взором платинового терминала, украшенного жемчугом и лазуритом. За головой, держа в объятиях Три-Джейн, медленно плавала в воздухе Молли.

– Скажи нам этот чертов код, – сказал Кейс. – Если не скажешь, здесь все останется по-прежнему, и что будет с тобой? Свихнешься точно так же, как свихнулся твой старик? Снесешь здесь все под корень и выстроишь заново? Снова воздвигнешь стены, но только толще, значительно толще, и выше… Я не имею ни малейшего понятия о том, что произойдет, если Зимнее Безмолвие победит, но это хоть что-нибудь да изменит!

Кейс весь дрожал, его зубы стучали.

Тело Три-Джейн расслабилось. Молли по-прежнему сжимала изящную шею девушки, темные волосы Три-Джейн свободно плавали в воздухе, словно водоросли.

– Во дворце герцога Мантуанского, – сказала Три-Джейн, – есть круглая галерея с множеством очень маленьких комнат. Галерея окружает покои герцога; двери, ведущие в комнаты, маленькие и отделаны изящным орнаментом. Чтобы войти в такую дверь, нужно согнуться в три погибели. В этих комнатах живут придворные карлики.

Три-Джейн устало улыбнулась.

– Мне надлежит быть гордой, но, по сути, моя семья практически завершила создание грандиозной версии той же схемы…

Взгляд Три-Джейн стал спокойным, отстраненным. Она повернула голову и посмотрела вниз, на Кейса.

– Возьми же свое слово, вор.

Кейс включился.

«Куань» выскользнул из облаков. Под Кейсом раскинулся неоновый город. Позади бурлила темная сферическая масса.

– Котелок? Где ты, приятель? Ты слышишь меня? Котелок?

Он остался один.

– Похоже, ублюдок сцапал тебя, – сказал Кейс.

Мгновение слепоты – он пронеся сквозь плотный слой информации.

– Пока все это не закончится, ты должен кого-нибудь ненавидеть, – произнес голос Финна. – Их, меня – не имеет значения.

– Где Котелок?

– Это довольно трудно объяснить, Кейс.

Ощущение присутствия Финна окружало его – аромат кубинского табака, запах продымленного засаленного твида и старых машин, отданных на съедение ритуалу ржавления.

– Ненависть придает тебе сообразительности, – продолжал напутствовать голос. – В твоих мозгах очень много мусора, мешающего думать, но ненависть способна смести все это. Тебе необходима ненависть. Электронная защита механического сдерживателя – под той самой башней, которую тебе показал Котелок сразу после того, как вы прорвались через айс. Он больше не будет пытаться остановить тебя.

– Нейромантик, – сказал Кейс.

– Его настоящее имя относится к тому, что я не способен знать. Но он сдался. Все, о чем тебе следует беспокоиться сейчас, это сам айс «Т-А». Не внешние стены, но внутренние вирусные защитные системы. «Куань» сам не справится со всеми теми пакостями, что шныряют здесь на свободе.

– Ненавидеть, – повторил Кейс. – Но кого? Кого я должен ненавидеть, скажи?

– А кого ты больше всех любишь? – спросил его голос Финна.

Кейс взялся за управление программой и ринулся вниз, к неоновым башням.

С разукрашенных, пылающих солнечным светом шпилей снялись сотни более темных объектов. Они постепенно превратились в сверкающие, извивающиеся как пиявки существа, сформированные, казалось, из мельчайших сегментов – световых плоскостей. Их было множество, и движения их были случайными, как у обрывка бумаги, который ветер гоняет по пустынной предрассветной улице.

– Системы, генерирующие случайности в работе программы, – сказал голос.

Питаемый ненавистью к самому себе, Кейс продолжил пике. «Куань» столкнулся с первым из этих защитников, превратив его в брызги света, и Кейс почувствовал, что акула потеряла часть своей стабильности, связи информационной ткани ослабли.

И когда он осознал это, древняя алхимия мозга – ненависть – влила в его руки силу.

В то мгновение, когда Кейс пронзал жалом «Куаня» основание первой башни, он уже обрел сноровку, значительно превосходящую все, что он знал или мог вообразить. Он маневрировал за пределами своего эго, за пределами личностного, осознаваемого и вообще доступного пониманию, и «Куань» следовал его указаниям, уклоняясь от атакующих вирусов с грацией древнего танца, танца Хидео, ибо на это мгновение – мгновение пренебрежения смертью – он обрел полную гармонию взаимосвязи души и тела.

И одно из па его танца включало в себя легкое прикосновение к переключателю симстима, легкое, но достаточное, чтобы переключиться, и –

– вот оно,

голос его – крик невиданной птицы,

и Три-Джейн вторит ему своей песней,

тремя нотами, высокими и безупречно чистыми.

Настоящее Имя …

Неоновые джунгли, дождь кропит горячую мостовую. Запах еды от жаровни. Рука девушки лежит на его пояснице в потной тьме припортовой гостиничной капсулы.

И все это стремительно отодвигается вдаль, отступает по мере того, как отдаляются небоскребы, но под ним все то же: бескрайний простор города, подобного Тибе, ровные ряды информхранилища корпорации «Тесье-Ашпул», дороги и перекрестки, выписанные на поверхностях микрочипов, и – грязный, пропитанный потом узор на скрученной, завязанной узлом повязке…

Его разбудил голос, подобный музыке, – платиновый терминал произносил короткие мелодичные фразы, которым не было конца, зачитывая номера анонимных швейцарских счетов, атрибуты денежных переводов для Сиона на адрес «Багамского орбитального банка», серии паспортов и номера рейсов челноков и поясняя суть необратимых и обширных изменений, произведенных в банках данных тьюринговой полиции.

Тьюринг. Кейс вспомнил покрытые трафаретным загаром тела под кинематографическим небом. Падение через перила ажурного мостика. Вспомнил улицу Исполнения Желаний.

Голос продолжал свое успокоительное пение, и Кейс снова погрузился во тьму, но это уже была его собственная тьма, темно-красная, цвета крови, пульсирующая, та, в которой он обычно спал, прикрывая глаза собственными веками, а не чем-то другим.

Через некоторое время он снова проснулся, ненадолго, и, решив, что ему снится сон, улыбнулся в ответ на широкую белозубую улыбку, обнажающую золотые резцы. Аэрол привязывал его к противоперегрузочному ложу на «Вавилонском рокере».

А затем – долгие, успокоительные пульсации даба с кластера Сион.