Сидеть в седле, упираясь ногами в стремена, было непривычно, но удобно. Мирослава умела ездить верхом и даже любила, но обычно это происходило так: привязала верёвку подходящей длины к недоуздку, накинула на лошадиную спину тряпку, какую не жалко, за гриву ухватилась и вскочила. А тут… Тут пришлось раскошелиться, причём дракону.
Дед Влас, когда вчера из Лукишек вернулся, озвучил Роенгарру свои новые требования касательно отъезда внучки и даже выгнал его в ночь со двора. Отправляйся, дескать, в город, нанимай карету, а утром возвращайся чин-чинарём, проси руки как положено, коль о женихе заикнулся. Пущай все видят, какая честь на долю девушки выпала. Впустую молоть языками меньше будут, байки срамные травить.
Мира вспомнила, за кого и в роли кого сватал её Роен на вечёрке и лишь язык с досады прикусила.
Как бы то ни было, пожелания знахаря дракон выполнил. Около полудня полдеревни провожало Мирославу в добрый путь, в том числе староста и Любава. Первый смотрел с искренним сожалением, запоздало осознав, какую немалую пользу приносила Малиновке девушка. При ней забыли о внезапном падеже скота от неведомых напастей. Казалось, Мира наперечёт знает всю скотину, а коли появлялась новая, тут же бежала её осматривать, махом подмечая, что не так, и на время отделяя подозрительное животное от общего стада. Любой, даже самый сложный отёл или окот под её присмотром проходил как по маслу. «Эх, надо было ещё в прошлом году мужа подыскать, помочь молодой семье избу справить, чтобы девчонка накрепко в деревне осела» — примерно так думал и, не скрываясь, сетовал вслух староста в то время, как его дочь завистливо вздыхала, любуясь Мириным провожатым: обратно в Малиновку Роен вернулся верхом на вороном коне; одежда на драконе была всё та же, но хорошо вычищенная и выглаженная. В сапогах при желании своё отражение разглядеть можно.
Дед Власий проводил внучку до города, коим считалось крупное поселение на перекрёстке двух торговых путей с незамысловатым названием Град, видимо призванным за неимением иных отличительных признаков подтверждать незаслуженно присвоенный селищу статус.
В Граде они сначала зачем-то зашли к стряпчему. Вернее, зашли Власий и Роенгарр, а Мира осталась сторожить вороного и вещи. Карету отпустили восвояси. Возница отчаянно зевал, с ночи не спавши.
От стряпчего отправились на базар. День клонился к вечеру, торговые ряды и загоны для скота почти полностью опустели. Редкие продавцы надеялись поживиться за счёт припозднившихся покупателей. Ветер гонял между прилавками мелкий мусор и катал клубочки пыли. Тем не менее удалось выгодно сторговаться за гнедую кобылку в белых чулочках, немолодую, но вполне себе справную, к тому же по клятвенным уверениям хозяина весьма кроткого нрава. Лучше бы молчал — Миру на подобном не проведёшь, благодаря чему удалось дополнительно выгадать пару серебряных монет на седло и уздечку. Приобретя всё необходимое, путешественники присоединились к торговому обозу, который отправлялся в путь, несмотря на приближающуюся ночь. Купцы спешили на настоящую городскую ярмарку, рассчитывая выспаться в дороге.
Мира и Роен держались в хвосте вереницы гружёных под завязку возов, по большей части ориентируясь на скрип колёс, чем на смутно маячащие впереди горы поклажи. Девушка притихла. Возбуждение, навеянное сборами в дорогу, схлынуло, взамен накатили тоска и тревога. Что-то безвозвратно осталось позади — в знакомом и уютном старом мире, а будущее пока было настолько неопределённым, что больше пугало, чем манило и прельщало.
— Сколько тебе лет? — тихо спросила Мирослава, перебирая поводья и попадающиеся между ними жёсткие волоски лошадиной гривы.
— А сколько дашь? — в голосе Роена послышалась снисходительная усмешка.
— О…Ну… — Мира задумалась. Согласно перечитанным до дыр книгам из скромной библиотеки деда Власа возраст драконов мог достигать несколько сотен, и вряд ли большую часть жизни они проводили седыми стариками.
— Двадцать шесть, — смилостивился желтоглазый.
— Так мало? — изумилась девушка.
— Старо выгляжу?
— Нет, но если вы живёте очень долго…
— Становиться людьми мы можем только в первые сто лет и заводить потомство тоже, — без дополнительных просьб пояснил мужчина.
— Интересно… — Мира помолчала. — А расскажи об Иллиросе. Насколько то, что пишут в книгах, правда?..
Под утро девушка задремала и едва не выпала из седла. Роен успел подхватить под локоть, помог выровняться и не слишком деликатно тряхнул за плечо, чтобы проснулась окончательно.
На землю опустился туман, густой молочно-белой полосой обозначив речку, на противоположном берегу которой вдоль её рукава широко и вольготно раскинулся город. Сквозь млечную дымку виднелись красные черепичные крыши вперемешку с зелёными (недолго им осталось) кронами деревьев. Длинные остроконечные шпили сторожевых башен насквозь пронзали золотисто-розовое рассветное небо.
— Ух ты! — восхитилась Мира, до сих пор не видевшая ничего крупнее Града. — Здесь есть телепорт?
— Нет, — покачал головой дракон и подстегнул вороного.
Пришлось догонять.
Обоз медленно спускался по пологому берегу к мосту. Натужно скрипели колёса, волы, утомлённые дорогой, жалобно мычали в ответ на сердитые покрики усталых возниц. Роен обогнал вереницу возов по правой стороне, на ходу что-то сказал старшему из купцов, тот согласно и даже, кажется, благодарно кивнул в ответ. Мирослава едва успела проскочить в узкий зазор между перилами и первой телегой, чтобы очутиться на мосту раньше обоза. Вслед понеслось не злобное, но всё-таки ругательство.
«Куда так спешить?», — сердито подумала девушка в спину дракону.
Заплатив въездную пошлину (из-за ярмарки её брали со всех подряд, а не только с заезжих торговцев), путники отправились искать, где бы перекусить. Людей на улице было немного. Это тебе не деревня, где, чуть рассвело, в каждом дворе слышатся голоса, гремят вёдра, подаёт голос скотина, а над трубами домов курятся печные дымки.
Мирослава с интересом осматривалась: чем дальше от городских стен к центру они забирались, тем чуднее становилось вокруг. Улицы ширились, дома росли. Ни травинки, ни былинки, лишь изредка попадались деревья с обрезанной — чтобы ветки не лезли в окна — кроной да у подоконников висели горшки с цветами.
Подковы звонко зацокали по булыжной мостовой, разбивая вдребезги до сих пор царящую в городе утреннюю тишину. Девушка не заметила, как вырвалась вперёд и вдруг услышала, вернее перестала слышать топот копыт за спиной. Оглянувшись, увидела, что дракон остановил свою лошадь и разговаривает с мальчишкой лет десяти в деревянных башмаках. Затем махнул девушке в сторону узкого проулка.
На соседней улице, более широкой и украшенной разноцветными лентами, протянутыми поперёк от дома к дому, они подъехали к постоялому двору с тривиальным названием «Пристанище». Так и захотелось мысленно добавить: «последнее».
— Что за праздник? — обратилась Мира к провожатому.
— Великая ярмарка, — охотно ответил мальчишка, явно ожидая надбавку за сведения.
Девушка виновато пожала плечами. Мелких медных монет у неё было мало, а те, что покрупнее, она берегла на чёрный день. В основном расплачивался дракон. Вот и сейчас он договаривался о постое с выбежавшим навстречу слугой.
Хозяин «Пристанища» приветливо улыбнулся новым гостям:
— Рад вас видеть, господин. Доброе утро, госпожа. На праздник пожаловали?
— Проездом, — сухо ответил Роенгарр. — Нам с женой комнату на двоих и горячей воды.
Мужчина незаметно, как наивно полагал, ухмыльнулся в пушистые светло-русые усы: «Жена, как же. Видали мы этих „жён“, что меняют по несколько раз за седмицу».
— Найден, проводи.
Всё тот же слуга, успевший отвязать пожитки гостей от сёдел, пошёл впереди, показывая дорогу. По скрипящей лестнице они поднялись на второй этаж в тёмный коридор с выходящими в него дверями номеров.
Комната оказалась просторной и светлой. Расположенное на восточной стороне окно ловило косые лучи восходящего солнца с танцующими в них пылинками. Город мало-помалу просыпался. Скоро тут будет оживлённее, чем в деревне, где, напротив — чем выше поднимается дневное светило, тем тише становится: мужчины, женщины, дети постарше отправляются работать в поля и огороды; в избах на хозяйстве остаются лишь мал да стар.
Две служанки в передниках и чепцах из некрашеного полотна приволокли большую деревянную бадью и споро натаскали тёплой воды.
Роен предложил Мирославе искупаться первой, а сам отправился вниз подкрепиться. Запершись изнутри, девушка наскоро смыла дорожную пыль, натянула чистую нижнюю рубашку, платье, взятое на смену, и поменялась с драконом местами. Когда, выждав достаточно времени, вернулась в комнату, Роенгарр спал, безмятежно раскинувшись на большую часть кровати. Пришлось неловко ютиться с самого краю. Тем не менее сон быстро сморил утомлённую ночной дорогой девушку.
Проснулась Мира раньше своего спутника, украдкой поднялась, на цыпочках подошла к окну и ахнула. Улица была запружена народом, весёлым и ярким. Людская река текла в одном направлении, и редкие смельчаки решались буравить её поперёк течения.
Куда они все?
Подгоняемая любопытством, девушка быстро сменила платье на штаны, рубашку, кожаную безрукавку, затянула поверх кушак, волосы спрятала под лихо заломленную набок тёмно-красную шапку, приглянувшуюся, когда покупали одежду в дорогу. Да, мужская. Зато какая на ней пряжка! Пускай металл и не был драгоценным, но блестел как золото.
Зашнуровав сапоги, Мирослава пересчитала медяки, сунула кошель за пазуху и вышла за дверь. Сердце испуганным зайчиком подскакивало в груди до самого горла. Никогда прежде не бывала она в городе одна, тем более в таком большом, незнакомом. Град и ещё несколько крупных селений, куда они с дедом Власом ездили за особыми компонентами для его снадобий, не шли ни в какое сравнение с Залеском.
На первом этаже «Пристанища» народу было — не протолкнуться. Подавальщицы не успевали разносить заказы. Иные гости, не дожидаясь, сами спешили к стойке за очередной кружкой пива или кувшином вина. На Миру внимания не обратили, даже столкнувшийся с ней лоб в лоб Найден, не признал, лишь что-то невнятно буркнул, то ли извинился, то ли обругал.
Девушка выбралась на улицу и замерла сбоку от крыльца, не решаясь смешаться с бурлящей толпой. Но вот кто-то толкнул, кто-то наступил на ногу, заставляя сдвинуться с места, позади надавили, и Мира позволила людской реке увлечь себя на главную городскую площадь.
Чего тут только не было! В центре возвышался деревянный помост, из которого торчали два столба с поперечиной, украшенные искусно сплетёнными цветочными гирляндами. Судя по всему, здесь разыгрывалось какое-то представление. Подойти ближе и послушать было невозможно из-за плотно обступивших подмостки счастливчиков, успевших первыми занять лучшие стоячие места.
Впрочем, на краях площади на возвышениях пониже и похлипче тоже кто-то выступал: на одном крутились волчком акробаты, успевая жонглировать булавами, на другом — стоял старичок в колпаке с длинной бородой и что-то рассказывал, на третьем пели, и слушателей тут было немногим меньше, чем зрителей в центре.
Купив у проходившей мимо крикливой лоточницы пирожок с картошкой, Мирослава осторожно начала проталкиваться к третьему помосту. Не сразу, но у юркой девушки получилось очутиться в первых рядах, и рассмотреть лицо сладкоголосого менестреля. Им оказался эльф.
Мужчина словно сошёл с гравюры любовного романа, единственного, каким-то чудом затесавшегося в скромную библиотеку деда Власа: узкое лицо, большие тёмно-зелёные глаза, опушённые густыми длинными ресницами, прямой тонкий нос и полные бледные губы. Кожа белая, словно светится изнутри. Острые кончики ушей любопытно выглядывают из-под распущенных по плечам и спине шелковистых чёрных волос. Высокий, стройный, но отнюдь не тщедушный. Одет в голубую тунику до середины бедра и плотно облегающие замшевые штаны, заправленные в сапоги на щегольском каблучке.
Прежде весёлый и даже несколько фривольный репертуар с наступлением вечерних сумерек сменился на душещипательный и слезоточивый. Рядом с Мирой кто-то звучно шмыгнул носом, затем и вовсе высморкался. Менестрель предложил спеть на заказ, в ожидании поступления коего начал подкручивать колки расписной лютни.
Единодушия в толпе не наблюдалось. Вариантов было несколько и ни один из них по количеству голосов не перевешивал. Мирослава ждала-ждала и, отчаянно краснея, выкрикнула свой:
— «Ты моей никогда не будешь»!
Эльф, как ни странно, заинтересовался, поднял голову, нашёл пунцовую от смущения заказчицу взглядом и поманил к себе. Толпа нехотя расступилась, пропуская Миру к помосту.
— Споёшь сама? — протянул девушке руку менестрель.
— Я не умею, — растерялась она, но сзади уже подсаживали-подталкивали наверх, заодно украдкой облапили. Пришлось поскорее заскочить.
И вот Мирослава уже рядом с эльфом, а снизу на них уставились сотни глаз — одни с простым интересом, другие с явным ожиданием чужого позора.
— Я правда не умею, — повторила девушка. Слух у неё был хороший, да и петь Мира любила, особенно за работой, но голос… Голос был слишком низким для женщины и каким-то надтреснутым, будто вечно простуженным, таким только сказки сказывать, особливо страшные. На вечёрках, когда другие девушки пели, Мирослава обычно отмалчивалась. Её время наступало ближе к полуночи, когда молодёжь, желая пощекотать нервы, начинала травить жуткие байки.
— Просто напой, я подхвачу, — плутовски подмигнул девушке менестрель.
И обманул. Пришлось в одиночку спеть песню от начала до конца, благо Мира запомнила её с первого раза. Казалось, слова сами собой с языка соскакивают. Эльф подозрительно быстро подобрал мелодию, будто хорошо её знал, а после подошёл вплотную и дерзко попросил:
— Скрась мой вечер, красавица.