ГЛАВА 2. Прощание

Владислава зашла в светёлку да так и застыла на пороге, обескураженно наблюдая, как Млада и Квета суетятся и бегают туда-суда. Таскают криницы с водой, лотки, шкатулки. Открыты сундуки, разложены вещи по лавкам: пояса, платья, рубахи, цветные ленты, височные кольца, драгоценные венцы. Влада смотрела на этот переполох и не верила в то, что скоро покинет Калогост.

Квета подхватила Владиславу за руку, подвела к скамье, посадила за стол, поставила перед носом запечённую с яблоками утицу, от которой струился пар и пахло пряно и вкусно.

– Отведай, хозяюшка, – предложила ласково девка.

– Нет, не хочу, – отвернулась Влада.

Как тут можно есть, когда вокруг такое творится? Кусок в горло не лез. Тогда Квета убрала утицу и подвинула тяжёлое зеркало в берёзовой резной рамке. Быстро распустила длинные тёмные Владины волосы и принялась расчёсывать редким деревянным гребнем.

Владислава рассматривала своё отражение. Открылся ей уверенный разворот плеч и длинная шея. Из-за высоких скул лицо слегка овальное, с мягкими щеками. Ровный нос с узкими крыльями, чёрные брови с золотистым отливом, зелёные глаза обрамлены длинными, загнутыми вверх ресницами. Владе не понравилось, что взгляд сейчас был рассеянный. И только уста горели бардовым цветом, что корзно князя, налились краской, будто Влада целовалась долго или съела горячего варева, и губы раскраснелись. Влада встряхнула головой. Расчёсанные тяжёлые волосы рассыпались по плечам, струясь по спине водопадом, отливая холодным блеском. Волосы обрамили белое лицо с тонкими чертами.

Квета отложила гребень и ловко начала заплетать длинную косу, стягивая волосы на затылке, подхватила с лавки ленты цветные. И тут Влада словно очнулась от забытья.

– Что ты делаешь? – возмутилась она, прихватывая руку Кветы. – Это зачем?

– Мне-то неведомо, хозяюшка, матушка-Омелица наказала, – залепетала помощница.

Если девице в косу вплетают ленты, то значит, сосватана она. Но за кого? Почему матушка не разъяснила ничего? За стеной ожидал Князь Будевой. Великий Князь, чьи земли распростёрлись до самого Холодного моря и Ветходольного леса. Владислава только сейчас осознала, что неспроста всё это.

«Ох, неспроста! Чует сердце перемены великие. Только добрые ли?»

Скрипнула дверь, и в светёлку зашла статная матушка. Одним лишь своим строгим взглядом она прогнала помощниц. Квета сей же миг оставила ленты и пошла вон из светёлки. Млада быстро последовала за ней. Проводив девок взглядом, Омелица приблизилась к дочери. Владислава медленно поднялась со скамьи, встречая матушку.

«Сейчас всё и узнаю…»

Матушка взяла руки дочери в свои ладони, погладила по белой, нежной коже, крепко сжала.

– Вот и пришло твоё время… – проговорила мать и улыбнулась грустно.

Влада подняла на Омелицу полные непонимания глаза.

– Пришло время тебе всё узнать… давай присядем, – Омелица поманила дочь на лавку у стены, усаживаясь среди нарядных платьев, что девки успели собрать для Влады.

Владислава присела рядом, ожидая разъяснений.

– Князь Будевой, он… твой отец.

Влада хлопнула ресницами, пытаясь уразуметь услышанное, а внутри всё упало, и показалось, что душа на миг оставила её тело, а потом сердце быстро застучало от сильного волнения.

"Новость так новость. Ничего не скажешь".

– Но как же?.. – проронила Влада. – Почему молчала, матушка?

– Не думала, что Будевой явится в земли наши. Давняя это история… – сказала мать, погружаясь в воспоминания. – Тогда мне было столько же вёсен, сколько и тебе сейчас, – Омелица улыбнулась тонкими губами и погладила Владу по зардевшей щеке.

– Зачем князь хочет забрать меня? – спросила Владислава, не откладывая. Узнать это куда важнее.

Матушка взяла алую ленту, расправила, осторожно погладила по шёлку, да так любовно, что Влада загляделась.

– Сосватал он тебя, дочка.

Внутри Владиславы так и ёкнуло.

– Много власти сейчас у Будевоя, забот много, со всеми дружбу он ведёт и о мире со здешними князьями договаривается. Дочерей его на всех не хватает, вот за тобой и приехал. Сосватал он тебя молодому княжичу Мирославу, сыну князя Святослава, что в Кавии ныне правит. Далеко, не спорю, к самому Холодному морю путь лежит, к крепости его. Но тебе-то радость за княжича пойти, всё лучше, чем за наших деревенских, тебе – девице не простой… Будешь жить в хороминах высоких. В богатстве, при дворе княжеском.

– И со скуки помирать, – помрачнела Владислава.

Но воле князя никто не смел перечить, слово его – закон, и Владе остаётся только подчиниться. Пусть даже и отец, но кто знает, не сошлёт ли он в темницу её и матушку?

– Лес – мой дом, как же я уеду из дома своего? Там не погуляешь по полю, не забредёшь в леса. Наслышана я, что в Саркиле кругом грязь, и навоз конский прямо под ногами, а улочки настолько людны и шумны, что не пробиться вовсе. Разве будет мне радость от этого? Нет. Милее леса, лугов, да рек нет ничего. – Владислава говорила, а у самой сердце сжималось, а глазам горячо становилось. – Да и без тебя как мне, Матушка?! – воскликнула Владислава и заплакала, сама не ожидая того.

– Говоришь, как истинная обавница, и горжусь я тобой. Но будет тебе. Погорюешь и успокоишься. Всё наладится, уж мне-то ли не знать. Потом сама скажешь – а чего же плакала, слёзы проливала? Хотя, знаешь, плачь. Лучше сейчас, нежели потом. С лёгким сердцем поедешь. Ну, иди же ко мне.

Омелица обняла Владиславу, погладила по спине, сжала плечи, заговорила:

– Будевоя я нашла у острога в лесу, раненным. Его рать разбили тати, порубили всех, только князь и остался в живых. И если бы не я, так и сгинул бы в чаще лесной. Выходила его. В той избушке, у ручья которая…

Владислава помнила брошенный сруб у тихой заводи. Там ещё баня, в ней-то часто в отрочестве с подружками собирались, чтобы погадать на зелёные святки да в русалии дни, а как тати-веренеги полезли на Саркилские земли, так и ход туда накрепко позабыли.

– Будевой не знал, что понесла я, о том я не сказала ему, но меня с собой звал, в жёны хотел взять… Полюбилась я ему сильно… – матушка помолчала. – Я не пошла. Навела разлучницу, он меня и забыл. А я здесь осталась. А потом родилась ты, – погладила она по так и не заплетённым волосам Влады.

Владислава удивилась.

– Что же ты, не любила его? – посмотрела она на мать заплаканными глазами.

Матушка обратила на дочь затуманенные глаза, в которых читалась печаль глубокая.

– Обавница никогда не понесёт от нелюбимого мужчины, – сказала она севшим голосом. – Какой ей прок от этого? Родить несчастное дитя и обречь на судьбу тяжёлую? Всяк знает, кто рождён не в любви, счастья в жизни не имеет. Путаны будут дорожки его, да туманны помыслы. Не будет знать покоя и своего места дитя, рождённое не в любви.

– Почему же тогда не пошла с князем? – называть его отцом Влада не решалась.

Матушка помолчала, а потом сказала:

– Ежели я была бы кровей знатных, то пошла бы. А так просто испугалась. Страшно было, как и тебе сейчас, но я-то одна была, и благословение мне на узы эти никто не мог дать. Испугалась княжеской знати Саркила. Как бы встретили они лесную гостью? Вдвойне было страшно, когда я носила тебя под сердцем. Вот и осталась в остроге, в глуши лесной. Но ты – другое дело, ты рядом с отцом будешь, не забывай об этом, – сказала назидательно Омелица. – Благословение даю тебе своё. Поезжай, так лучше будет. Когда рядом веренеги грабят и жгут остроги, тебе хорошо под защитой быть, девице молодой, и мне спокойнее. Увидишь город стольный. Поживёшь жизнью другой.

Омелица выпустила Владу, взяла ленту шёлковую, расправила. Перекинув косу Влады через плечо, принялась неспешно вплетать. Руки матушки как у девицы молодой, а всё потому, что трудилась матушка мало, всё больных выхаживала, а потому всегда в чистоте да с нежной кожей. Целительница из матушки сильная. Ходили к ней за помощью не только соседи, но и чужаки с дальних деревень и селений. За исцеление же благодарили её кто мешком муки, кто телегой сена, кто ягнёнка приведёт, иные, кто побогаче – купцы али воеводы – драгоценными украшениями, да тканями дорогими одаривали. На длинных, тонких пальцах матушки поблёскивали серебряные кольца с символами различными, узорами чудными зверей неведомых, выточенные кудесником умелым. Но то не в знак благодарности подарены, а в знак любви. Влада могла с лёгким сердцем покинуть матушку, ибо та жила сыто и в достатке. Да и в мужской заботе и силе не обделена. Есть у неё вдовец, кузнец Огнедар с соседней деревеньки. Подарки его сродни этих серебряных колец и носила матушка, а если носит, значит, люб ей кузнец.

– А сейчас не любишь Будевоя? – спросила вдруг Влада разочарованно и прикусила язык. Не хотела она задавать таких вопросов, но от чего-то вдруг важно ей стало знать это.

– Люб, но это уже другая любовь, тебе пока не понять её, молода да зелена ещё, – улыбнулась матушка.

Влада не стала больше говорить об этом, всё одно, хотела она полюбить да на всю жизнь. Но теперь неизвестность ждёт её.

– Как князь узнал обо мне? – спросила Влада, уходя от тягостных мыслей.

– Так мало на земле нашей прорицателей да ведунов? От них не скроешь родничка золотого. А ты вон у меня какая сильная да красивая, тебя разве укроешь? Пошла ты силой своей в меня, да в бабку свою, и рада я этому. А на чужих землях ты дар свой береги, никому не показывай, да не сказывай, что обавница. Скажешь – делить тебя станут… Нынче обавницы – это редкость. А для мужа большая удача получить в жёны такую деву.

– Поехали со мной, матушка! – взмолилась Влада, когда заплетённая коса упала на грудь.

Омелица занемела.

– Нет, Владислава, – сказала она, сведя брови, посерьёзнев. – Не знаешь ты, о чём просишь. Как же я поеду? У Будевоя княгиня и дочери три взрослые. Зачем мне беду кликать на тебя и Князя? Нет, здесь я останусь. Здесь моё место. Об этом меня даже не проси.

– Ох, попросила я Макошь, а она раз – и вот так со мной поступила…

– О чём ты? – не поняла Омелица.

Владислава обратила задумчивый взгляд на мать.

– Хотела я любви сильной. Да видно не судьба мне…

Матушка засмеялась, легонько дёрнула за тугую косу.

– Рано на богиню сетуешь. Ты же не видела ещё княжича. Говорят, хороший он. Отцу Святославу помощник – и в боях с ним, и в походах. Народ за ними, как за стеной каменной. Да и мужественностью, и красотой не обижен.

– То слухи, чтобы врагов устрашить да девок-невест привлечь, – наморщилась Владислава. – А сам, наверное, от горшка два вершка, кудлатый и в веснушках весь.

Матушка опять засмеялась, да так заливисто, что Владислава невольно сама стала улыбаться, и тревоги все её исчезли в раз куда-то, будто и не было их вовсе.

– Приедешь, сама всё узнаешь, – сказала она так легко и безбренно, что Владе даже легче стало. – Нарожаешь детушек и будешь любящей женой княжича. Будешь ты видеть силу свою в детках, в муже любимом.

– Это что получается? Я потеряю дар, коли за мужа пойду?

– Сила твоя никуда не денется, она всегда с тобой, просто может спать, а может и в любое время пробудиться, когда пожелаешь. Ты сама всё поймёшь в своё время, а пока не переживай, всё у тебя сладится.

Матушка ещё раз оглядела Владу и выдохнула:

– Ты собирайся, наряжайся. Не заставляй князя долго ждать.

– Коли отец мне, пусть ждёт, – отрезала Владислава.

Омелица улыбнулась и встала, делаясь опять серьёзной и задумчивой, тоска поселилась в её зелёных глазах то ли от того, что дочка уезжает, то ли от того, что не может поехать она с ней. Или же по ушедшей молодости загрустила матушка? То осталось неведомым Владе.

Дверь захлопнулась. Владислава перевела взгляд на подвески разные, взяла венец с поднизями и рясами жемчужными, села подле зеркала, примерила.

– Что ж, княжич Мирослав, коли соврали люди, что достойный воин ты, высмею! – погрозила Влада отражению, будто видела не себя, а княжича. – Тогда сам меня назад отошлёшь, – сказала Владислава и вдруг невольно развеселилась.

А ведь всё в её власти, и сама себе вольна она, никто не может её держать. Коли что не понравится, знает она, как выйти сухой из воды. Или она не дочь русалочьего рода, не обавница-чаровница, которая людьми повелевать и управлять может?

Когда ещё предстанет такой случай, что можно будет в полную силу испытать свои чары…

Дверь в светёлку отворилась. Вернулись Млада и Квета, принялись хлопотать вокруг Владиславы, переодевать в сорочку белоснежную, подъюбники да платье красное. Кушаками вышитыми, нарядными подпоясывать, кольцами да подвесками увешивая виски, шею, запястья, накидывая на голову кисею лёгкую, прозрачную, а сверху венец жемчужный. И теперь перед зеркалом стояло воплощение самой Лады-богородицы. А в мыслях Влада уже строила планы разные. От бабки Владислава знала, что дар можно свой стократ усилить. Должна найти дева в Купальскую ночь посох русалий и ходить с ним до тех пор, пока не зацветёт он одолень травой6. С ним обавница способна людскими умами управлять.

«Да только какая русалка отдаст посох свой? – Владислава закусила губу. – Это что же нужно дать ей взамен, чтобы нежить подарила посох? Разве только что жениха своего, – усмехнулась про себя, а потом не до смеха стало. – Что, если и впрямь обменять?»

Русалки только одного и хотят – среди людей жить девкой простой, смертной. Как бы от такого обмена она сама, Владислава, не стала русалкой болотной… От этой мысли мороз прошёлся по спине.

– Ни пером описать, ни в сказке рассказать, – хлопнула в ладоши Квета, восхищённо осматривая свою хозяйку, выдергивая Владу из дум сумасбродных.

– Посмотрим, будет ли княжич под стать мне, – зелёные глаза под чёрными выгнутыми бровями прожгли отражение.

«Мирослав… – проговорила про себя имя княжича Влада. – Имя достойное, но каков он сам?»

Владислава вышла в ворота навстречу ослепительному солнцу, которое щедро заливало собравшееся перед теремом обавницы людское море. А как увидели они в косе Влады ленты цветные, так и зашептались. Теперь-то воочию видели, что дочь обавницы позвал в жёны княжич, что даже сам Будевой явился за ней. А девки смотрели кто с завистью, кто с восхищением, а кто с грустью – по-разному глядели они на неё.

Влада сощурила глаза. Даже под лёгкой кисеей солнце пекло голову, так жарко было. Княжеская свита ожидала чуть поодаль вместе с князем, его багряное корзно среди белых рубах калогостовцев выделялось, как капля крови. Сверкали мечи и секиры, да конская упряжь переливалась золотом. В сопровождении Млады, Кветы и матушки вышла Владислава к народу, подошла к старейшинам и волхвам, поклонилась в землю. Выпрямилась, выискивая взглядом своих милых подруг Полелю и Купавку, да не нашла. Тех будто след простыл.

«Неужели не сладилось с витязями, или обиделись они на неё, подругу свою?»

Влада забеспокоилась, что не попрощается с подружками, но от печали её отвлёк старейшина Славибор. Он подступил к Владе, протянул дубовую резную чарочку.

– Испей в дорогу, дитя.

Влада приняла питьё. Старейшина поднял руки и произнёс:

– Счастливой дороги тебе, дочка. Пусть ветра сопутствуют тебе, Боги покровительствуют, длань пращуров оберегает, а предки хранят твой покой. Помни родную сторонушку. Берега праотцов храни в сердце своём и знай, что сила их с тобой во всё время, во всякую годину. Не покинут они тебя никогда.

Славибор опустил руки. Влада облизала пересохшие губы. Тронули самое сердце слова старейшины. Поднесла она к губам чарочку и выпила сладкую сурицу7 до дна. Согрело её питьё золотистое.

Славибор посторонился, и вперёд вышел белобородый волхв Оногость в длинной, до земли, льняной рубахе с обережной вышивкой по широким рукавам и подолу. На поясе висели гребень, мешочки, ложка, нож и разные подвески. Он снял с пояса одну из них и развернул тонкую веревочку, на которой привязан был маленький узелок, повесил на шею Влады.

– Пусть земля родная оберегает тебя в краях дальних, чужих, – промолвил волхв, но отступать не спешил. Снял со своей шеи ещё одну подвеску, на этот раз – выкованное колёсико, и надел на шею Влады. Она сразу ощутила тяжесть на своей груди.

– Благодарствую, Батюшка. Не забыть мне вас никогда, – прошептала она, чувствуя, как слёзы снова проступают на глазах, быстро отступила, поклонилась волхву и старейшине, развернулась к толпе.

Среди них и кузнец Микол со своими сыновьями Станиславом и Перко. Юнцы они удалые, крепкие, настоящими воинами будут, с ними Влада хороводы кружила… Мельник Ядрей смотрел на Владу, сведя брови, щурясь на солнце. К нему Влада каждое новолунье приходила ворожить у колеса мельницы. Ядрей всегда привечал её, угощал пирогами… Тут же и дочери коновода Чаруша и Стояна. Златокудрые сестрицы, за которыми прихлёстывали братья-близнецы старейшины Оногоста, и видно, не побывать Владе на их шумной свадебке… Ещё много тех, кто вышел провожать дочь обавницы, видела Влада, и все они смотрели на неё, возможно, в последней раз. А ей не верилось, что она больше никогда не придёт к воротам на порог дома, не заглянет в родные глаза их. И смотрела, стараясь запомнить каждого. Как мало времени на прощание отвелось ей, так многое ещё хотелось сделать. Попировать всем острогом, в баньке попариться, с матушкой поболтать, с подружками посидеть посудачить, песни распеть, хороводы девичьи покружить, поворожить, как и положено невесте. Но нет, не будет у неё этого ничего. На дороге терпеливо ждал князь, и Владе лучше поспешить.

«Но где же Полеля и Купавка? – вдруг вспомнила Влада, – Куда делись, негодницы?»

Влада хотела было кликнуть их, да сдержалась.

«Негоже, князь смотрит…»

Она беспокойно пробежала взглядом по толпе ещё раз, но так и не выискала подружек. А и ладно, может, так оно лучше будет, не так тяжко расставаться.

Владислава поклонилась калогостским и промолвила:

– И вы помните меня, добрые люди, дочку вашу и сестрицу Владиславу…

Матушка подхватила дочь под руку и повела к всадникам. Тут уж ей была готова кобыла гнедая с подпалинами белыми, и ещё две лошади вороной масти для девок Млады и Кветы. Хоть они с ней остаются.

Забравшись в седло, Влада охватила взглядом собравшихся, но взгляд её ушёл по покатому берегу, по реке, поросшей рогозом, к мосту, туда, где сизой стеной темнел лес. Её родной лес, где гуляла она целыми днями самовольно, без веления матушки. Хотя та наверняка знала, что дочь по лесу бродит одна, но не показывала вида. Омелица была уверена, что с Владой ничего не случится.

Владислава перевела взгляд на Будевоя. Тот сурово глянул на неё из-под густых бровей чёрных, но вдруг отвернулся и, надев шлем с золотым шишаком, тронул с места мерина.

«Странный он, то дочкой называет, то нос воротит», – посетовала Влада.

Часть княжеской свиты двинулась вслед за владыкой, и сердце девицы захолонуло. Матушка быстро подошла к дочери, коснулась губами белых рук. Влада склонилась и поцеловала мать в щёки, хотелось много чего сказать, но слёзы душили горло. Подивилась только Влада, что матушка её стойкая не проронила не слезинки. Наверное, чтобы дочку не огорчать…

Владислава моргнула, стряхивая слёзы, и тронула пятками гнедую, та послушно потрусила за Князем. Следом двинулись Млада и Квета, ставшие Владе попутчицами. Девке-то одной среди рати находиться не пристало. Пусть даже и сам батюшка рядом, но Владе он совершенно чужой. Вереницу завершали остальные воины.

Сердце Владиславы ёкнуло, когда до её ушей донеслись голоса. Это калогостовцы затянули песнь. Влада обернулась и замерла, белое море двинулась по тропе к мосту, среди них и зелёное платье матушки мелькнуло, но быстро затерялось. Пели девки, старики, дети и юноши, чьи голоса крепки, проникновенны, и вся она, Влада, от их голосов покрылась мурашками. Помахав рукой, она отвернулась, слушая удаляющийся напев.


У ворот береза стояла,

Ворота ветками застлала,

Туда Владушка въезжала

И верх той березы сломала.

Стой, моя березонька,

Стой теперь без верху.

Живи, моя матушка,

Теперь без меня…


Стихала обрядовая песня.

Не думала Влада, что так стремительно и скоро покинет Калогост, острог родной. А в жизни-то оно вон как случается, круто повернула её стёжка, тонка нить Судьбы, что Макошью соткана. Тонка да хрупка, в один миг может оборваться. И сжималось сердце Влады, и всё смотрела она, оглядываясь на берег родной, что медленно уплывал вдаль, пока не исчез совсем.

Загрузка...