Несущественная деталь (Иэн Бэнкс) читать бесплатно онлайн полную версию книги

ГЛАВА 17

Семсаринский пучок представлял собой тускловатую дугу молодых звезд, разбросанных по громадным тонким вуалям затеняющего, блокирующего свет межзвездного газа. Пучок торчал из основной массы галактики, как единственный причудливо загнутый волосок из встрепанной шевелюры. Экспедиционный корабль Контакта «Бодхисаттва» НАСП — на активной службе Покойни — доставил Йайм Нсокий к месту рандеву в пучке через шестнадцать дней после того, как подобрал ее с орбитали. Место рандеву называлось Непадший Булбитианец.

Булбитианцы потерпели поражение в большой войне много лет назад. То, что теперь называлось Булбитианцами — Падшими или нет, — были основными обиталищами этого вида: просторные космические сооружения, похожие на два громадных, темных, обильно украшенных торта, соединенных основаниями. Они имели в среднем около двадцати пяти километров как в диаметре, так и от вершины до вершины, а потому по стандартам обиталищ были довольно малы, хотя в сравнении с космическим уровнем, достигнутым другими цивилизациями, вполне внушающими уважения. Сами Булбитианцы принадлежали к виду прыгающих: маленькие, одноногие, и к моменту начала войны, которая их уничтожила, этот вид был довольно древним. Насколько было известно, к настоящему времени не осталось подтвержденных биологических следов этой расы.

Остались только их космические сооружения, и почти все из них более не находились в космосе — они были Падшими Булбитианцами, кораблями/обиталищами, намеренно и осторожно опущенными через атмосферу ближайшей годной для этого планеты, имеющей твердую поверхность, и сделали это хакандра — победители в той войне, — чтобы увековечить свою победу. Опущенные на поверхность планеты громадные структуры рухнули под собственной тяжестью и образовали руины — гигантские, размером с город и высотой с горные хребты.

Хакандра даже не потрудились снять с этих структур что-либо, кроме самых продвинутых систем вооружения, прежде чем приземлить их на поверхность выбранных планет, а это означало, что (Булбитианцы были завзятыми творцами и собирателями всевозможных технологий, подарков и приспособлений) Падшие Булбитианские структуры оказались воистину необыкновенными, — чтобы не сказать в высшей степени опасными — настоящими технологическими сокровищницами для любой развивающейся нации, если таковой повезло и она попала на раздачу (а еще если ей повезло настолько, что ни один из ее крупных городов не был расплющен неожиданно свалившейся с небес структурой — хакандра были не слишком разборчивы в выборе мест для сброса своих трофеев).

Искусственные интеллекты, которые контролировали эти структуры, были либо полностью деактивированы безразличными хакандра, либо каким-то образом сумели восстановиться после частичного разрушения, потому что удивительное свойство как Падших, так и Непадших Булбитианцев состояло в их способности оставаться в некотором смысле живыми, их процессинговые и вычислительные субстраты оставались в рабочем состоянии вплоть до полного разрушения структуры, в которой они находились. И еще они все без исключения по своему характеру пребывали в диапазоне от эксцентричности до возможного безумства, а кроме того, казалось, все еще обладали способностями, которые указывали на связи с одной или более цивилизацией Старейшин или даже Сублиматов, несмотря на отсутствие каких-либо указаний на то, что сам вид хотя бы частично продвинулся в этом направлении.

К тому времени, когда эти связи или способности были осознаны в полной мере, хакандра — которых даже друзья считали стильным, но бесцеремонным и немного оторванным видом — по меньшей мере почти совсем потеряли интерес ко всему этому делу, встав на путь сублимации и распродав свои цивилизационные побрякушки в царстве Реала, где материально значимое все еще имело значение.

Менее четверти процента Булбитианцев оставались Непадшими — иными словами, все еще пребывали в космосе — и демонстрировали не больше врожденного рационализма, чем их падшие родственники. Их искусственные интеллекты тоже, казалось, были деактивированы, они освободились от всех биологических рудиментов вида, который их создал, они тоже были разграблены за прошедшие сентиэоны (хотя в их случае это было сделано теми, кто по крайней мере уже владел технологией космических путешествий), и они тоже вроде бы вернулись к жизни столетия или тысячелетия после того, как они вместе с видом, их породившим, были признаны мертвыми.

Непадшие Булбитианцы находились на окраине галактики, вдали от твердых, имеющих атмосферу планет, выбранных хакандра для приземления подавляющего большинства структур, и всегда оставались подозрения, что им просто не хватило пороху разобраться со всеми.

Непадший Булбитианец в Семсаринском пучке находился в остаточном облаке гигантской газовой протозвезды, которая сама по себе была частью бинарной системы коричневого карлика, отчего гигантский двойной торт Булбитианца купался в длинночастотной радиации всей системы, остающейся туманисто-пыльной, и ее искусственно поддерживаемых небес, пронизанных сине-белым сиянием более молодых звезд пучка, где их свету удавалось пробиваться через громадные, медленно вращающиеся облака и туманности пыли, все еще находящиеся в процессе создания нового солнца.

Этот конкретный Булбитианец за прошедшие миллэоны колонизовался несколькими разными видами, и нынешние номинальные его обитатели были вообще никто. Когда-то, давным-давно, эта структура имела стабилизатор типа черной дыры, помещенный в ее выхолощенную сердцевину и обеспечивающий треть гравитации от той, что пангуманоиды решили считать стандартной. Это было очень близко к тому максимуму, который мог выдержать Непадший Булбитианец, не обрушаясь внутрь себя самого. То, что изначально структуре было придано вращательное движение, которое обеспечивало некое подобие гравитации, мало чему помогало, однако теперь вращение прекратилось, и это означало, что (вследствие отсутствия вращения и присутствия сингулярности) верх стал низом, а низ — верхом.

Люди пытались раскрутить Булбитианцев прежде и заплатили за это своими жизнями (обычно умирая мучительной смертью); сами структуры, казалось, противились тому, чтобы ими манипулировали, и либо активировали свои защитные системы, о наличии которых никто не знал, либо призывали на помощь чьи-то в высшей степени эффективные ресурсы.

Что касается этого конкретного Булбитианца, то он позволил поместить в его сердцевину сингулярность, но (при том, что во всех других отношениях он оставался таким же эксцентричным, своевольным, а временами убийственно непредсказуемым, как и любой другой Булбитианец) никто никогда не осмеливался предпринять попытку извлечь из него эту черную дыру, хотя она, вероятно, делала систему в такой же степени неустойчивой физически, какой она была непредсказуемой в поведенческом плане.

Кто последним заправлял на Булбитианце или что с ними случилось, не было известно. Это, несомненно, вызывало беспокойство, хотя и не большее, чем любое неожиданное явление, связанное с какими-либо другими Булбитианцами.

Кто бы они ни были, можно было точно сказать, что они любили жару, туман и сырость.

«Бодхисаттва» очень медленно (словно толстенная игла, пытающаяся убедить воздушный шарик, что она его прокалывает не для того, чтобы он схлопнулся, а из чистой вежливости) вошел в гигантский — диаметром шесть тысяч километров — пузырь туманистого воздуха, окружавший Булбитианца.

Йайм следила за осторожным, мягким движением на экране в своей каюте и одновременно собирала вещи в сумку на тот случай, если ей придется покидать корабль в срочном порядке. Наконец влажный хвостовик вышел из сияюще-липкой внутренней поверхности атмосферного пузыря Булбитианца. Изображение начало наклоняться — корабль повернулся, чтобы принять положение, совместимое с мягким полем гравитации структуры.

— Вошли благополучно? — спросила Йайм, закрывая сумку.

— …благополучно, — ответил корабль.

Не существовало каких-либо подтвержденных сведений того, что корабли Культуры пострадали или погибли от действий Булбитианцев, но космические аппараты других цивилизаций, достигших такого же технологического уровня, — и, возможно, таких же высот нравственности, — время от времени, по крайней мере предположительно, получали странные повреждения или полностью исчезали, а потому даже суда Культуры (которые обычно были не из пугливых) не спешили с радостными криками на встречу со средним Булбитианцем.

«Бодхисаттва» двигался сквозь парниковую атмосферу медленно смещающихся погодных систем, гигантских серо-коричневых пузырей облаков и длинной, широкой пелены темных проливных дождей.

— Полагаю, вы — Йайм Нсокий, — сказала пожилая дама. — Добро пожаловать на Непадший Булбитианец Семсаринского пучка.

— Благодарю. А вы?..

— Фал Двелнер, — сказала женщина. — Прошу, возьмите зонт.

— Позвольте мне, — сказал корабельный автономник и принял предложенное устройство, прежде чем Йайм успела его взять. Они все еще находились под кораблем, а потому пока были защищены от дождя. Темнота стояла такая, что главным источником света была большая аура автономника, имевшая сейчас официальный голубой цвет с примесью зелени добродушного юмора.

«Бодхисаттва» перед этим медленно задним ходом подошел к единственному посадочному входу в структуру, остановился в нескольких метрах над покрытой лужами поверхностью посадочного пирса, изготовленного из древних щербатых металлов цвета грязи. От части корабля, ближайшей к широкому аркообразному причалу Булбитианца, до самого входа оставалось всего двадцать метров, но поток дождя был настолько силен, что пересечь платформу пирса, над которой стояла сплошная водная стена, и не промокнуть до нитки было невозможно.

— Я ждала кое-кого другого, — сказала Йайм, пока они шли, хлюпая по лужам, под поверхностью корабля. Она обнаружила, что в условиях низкой гравитации подражает плавучей, прыгающей походке встречавшей. Капли дождя были громадные, падали медленно, представляли собой чуть удлиненные сферы. В условиях низкой гравитации брызги взлетали высоко вверх, ее сапожки по щиколотку и брюки были уже довольно мокрые. На госпоже Двелнер были матовые высокие сапожки и одежда в обтяжку — и то, и другое было явно куда как практичнее в этих условиях. Йайм сама несла свою сумку. Воздух здесь был теплый и такой влажный, что ей казалось, будто к ее щекам приложили кусок пропитанной материи, напитанной влагой телесной температуры. Атмосферное давление, казалось, прыгало, словно застывшая масса корабля в миллион тонн и в самом деле каким-то образом давила на нее, хотя в реальности он удерживался в измерении, которого даже не было видно в рамках доступных для нее координат, и в данный момент ничего не весил.

— Да-да, вы ждали господина Нопри, — сказала, кивнув, Фал Двелнер. — К сожалению, он задерживается ввиду неустранимых обстоятельств. — Судя по ее виду, Двелнер доживала последнюю четверть жизни — подвижная, но хрупкая и седоволосая с лицом, на котором отчетливо виднелись морщины. — Он здесь представитель вашей Покойни. А я состою в миссии Нумины.

Нумина была подразделением Контакта, которое занималось сублиматами или по крайней мере пыталась заниматься. Иногда Нумину называли «Департамент какого хера?».

— И что же это за неустранимые обстоятельства, которые задерживают господина Нопри? — спросила Йайм громким голосом, перекрикивая шум дождя. Они подходили к тому месту, где громадный, словно обрубленный нос корабля возвышался, как обсидиановый утес в исхлестанном дождем воздухе. Корабль вытянул поле, чтобы защитить их от дождя, сухой коридор шириной три метра протянулся по всей длине пирса до ярко освещенного входа.

— Эти Булбитианцы — они такие старые и смешные, — тихо сказала Двелнер, поднимая бровь. Она встряхнула зонтик и раскрыла его, кивнула корабельному автономнику, который был гладок, как кусок мыла, и на старомодный манер имел в длину около метра. Автономник произвел некий звук, который мог означать что-то вроде «Гмм», и, когда они вышли из-под носа корабля, раскрыл зонтик над Йайм.

Корабль закачался, вся его трехсотметровая длина заметно затряслась, когда исчез коридор, проложенный им в стене дождя, и струи загрохотали вокруг них. Ливень был настолько силен, что рука Двелнер зримо опустилась под грузом воды, падающей на зонт в ее руке. С учетом того, что они двигались в условиях гравитации в три раза ниже стандартной, масса воды на зонте, вероятно, была достаточно велика, либо же старушка стала совсем немощной, подумала Йайм.

— Дайте мне, — сказала Йайм, беря защищавший ее зонт из манипуляционного поля автономника. Она кивнула в сторону Двелнер, и автономник тут же легко переместился в потоке и мягко перехватил ручку зонта у пожилой дамы.

— Спасибо, — сказала Двелнер.

— Я только что видела, как вас тряхнуло, да? — спросила Йайм у автономника.

— Видели.

— И что это значило?

— В любом другом месте я бы рассматривал это как атаку, — небрежно ответил корабль через автономника. — Нельзя влезать в поля ЭКК, даже если они всего лишь защищают кого-то от дождя.

Госпожа Двелнер фыркнула. Йайм посмотрела на нее, потом спросила у автономника:

— И Булбитианец может делать такие вещи?

— Он может попытаться, — ответил автономник голосом учтивой убедительности, — при явной угрозе, если бы я ему не позволил, он бы рассердился и приложил бы больше усилий, что, как я уже сказал, в любом другом месте я бы воспринял как эквивалент вызова. Однако границы моих собственных полей не были поставлены под угрозу, ведь я же в конечном счете корабль Покойни, а мы здесь на особенно чувствительном и необычном Булбитианце, так что я ему уступил. Это все же его территория, а я гость и пришелец в одном лице.

— Большинство кораблей остаются за пределами пузыря, — сказала Двелнер, тоже возвышая голос, чтобы ее было слышно за ливнем, — они приближались к входу, и к звукам дождя добавились звуки струй, падающих с высокого фасада. Желтый свет внутри проникал сквозь густые дрожащие капли дождя, словно сквозь покрытый рябью прозрачный занавес.

— Я знаю, — сказал корабль. — Но, как я уже говорил, я — корабль Покойни. Но если Булбитианец предпочитает, чтобы я оставался за пределами его атмосферного пузыря, я пойду ему навстречу. — Автономник демонстративно повернулся к Йайм. — Я оставлю шаттл.

С последним напором дождя на прогибающуюся материю зонтов они вошли в широкий вход, где их встретил рослый молодой человек, одетый почти так же, как Йайм, хотя и менее аккуратно, чем она. Он пытался открыть свой зонт, и у него ничего не получалось. Он выбранился себе под нос, поднял голову, увидел их, прекратил браниться и отбросил зонт в сторону.

— Госпожа Двелнер, спасибо, — сказал он, кивая пожилой женщине, которая подозрительно посматривала на него. — Госпожа Нсокий, — сказал он, беря ее руку в свои. — Добро пожаловать.

— Господин Нопри? — сказала Йайм.

Он засосал воздух сквозь зубы.

— Понимаете, и да, и нет. — На его лице появилось мучительное выражение.

Йайм посмотрела на Двелнер — глаза у той были закрыты, и она, вероятно, покачивала головой. Йайм снова перевела взгляд на Нопри.

— Что вам дает основания говорить «нет»?

— В техническом смысле лицо, которое вы ожидали увидеть (тот «я», которого вы ожидали увидеть), мертво.

На столе стоял древний телевизионный приемник в деревянном корпусе, у него был выпуклый стеклянный экран, и он показывал черно-белую картинку. На экране появились с полдюжины темных форм, похожих на длинные оконечники копий, летящих с черных небес, освещаемых вспышками молний. Он протянул руку и выключил его.

Доктор постучала ручкой по своему блокноту. Она была бледная, с коротко стриженными каштановыми волосами, в очках, а по возрасту — в два раза моложе его. На ней был невзрачный серый костюм и белый халат — обычный, докторский. На нем — обычная полевая армейская форма.

— Вам следует досмотреть это до конца, — сказала она.

Он посмотрел на нее, вздохнул, протянул руку и снова включил телевизор. Темные формы, похожие на оконечники пик, перестроились в полете, выписывая кривые то ли в воздухе, то ли в пустоте. Камера с особым упорством отслеживала один из оконечников, она вела его, когда все остальные уже исчезли. Он пролетел мимо того места, где была установлена камера, изображение накренилось, следуя за ним. Экран заполнился светом.

Изображение было плохое, слишком маленькое, слишком зернистое и нечеткое, чтобы понять происходящее, даже если бы картинка была цветной. В чуть позелененном черно-белом изображении вообще ничего нельзя было разобрать. Теперь оконечник был практически не виден, о его присутствии говорила лишь быстро сжимающаяся тень, частично затмевающая огни, озера и реки света внизу.

Потом от огней внизу, казалось, отделилась светящаяся точка и устремилась навстречу оконечнику, который теперь летел кубарем, мигал и крутился еще отчаяннее, пока поднимающаяся точка света не пролетела мимо него и камеры. Еще с дюжину световых точек поднялись с залитого светом поля, за ними последовал еще один, более мощный залп, потом еще один. Видимые на искажающем краю экрана новые искорки веером поднялись навстречу другим оконечникам. Тот оконечник, за которым следила камера, увернулся от трех летящих вверх огоньков, но один из трех мигнул, едва пролетев мимо, и мгновение спустя появились четкие очертания оконечника на фоне вспышки, на три четверти с одной стороны его охватило пламя, которое вскоре объяло его целиком, и в этом сиянии пропало все то, что было видно внизу прежде.

Экран затопило светом. Даже на таком старом, грязноватом экране от этой вспышки стало больно глазам.

Потом экран потемнел.

— Удовлетворены? — спросил Ватюэйль.

Молодая доктор ничего не ответила, записала что-то у себя в блокноте.

Они сидели в безликом кабинете, наполненном безликой мебелью. Они сидели на двух дешевых стульях перед столом. Старинного вида телевизор стоял на поверхности стола между ними, по столу и полу петлял провод питания. Окно с приоткрытыми вертикальными жалюзи выходило в отделанный белой плиткой световой колодец. У белых плиток был грязноватый вид, и световой колодец пропускал мало света. Гудящая тусклая флуоресцентная лампа была установлена в углу потолка и источала яркое сияние, которое придавало бледному лицу молодого доктора нездоровый оттенок. Возможно, и его лицу тоже, хотя у него кожа была более смуглая.

Ощущение незначительного покачивания, чувство, будто вся комната немного ходит из стороны в сторону, противоречило четкой уверенности, что они находятся в обычном здании на земле. В различных колебаниях наблюдалась определенная регулярность, периодичность, и Ватюэйль попытался высчитать продолжительность интервалов. Похоже, таких интервалов было два: долгий, длившийся около пятнадцати или шестнадцати сердцебиений, и короткий, приблизительно в треть первого. Он использовал сердцебиения, потому что у него не было часов, или телефона, или терминала, да и настенных часов в комнате нигде не было видно. На руке у доктора были часы, но слишком маленькие — он на них ничего не видел.

Вероятно, они находились на корабле или барже. Может быть, в каком-то плавучем городе. Он понятия не имел: он только что пробудился здесь, оказался на дешевом стуле в этой простой комнате, где ему показывают низкого качества видео на древнем телевизоре. Он уже успел обследовать помещение — дверь была заперта, световой колодец уходил вниз на четыре этажа и заканчивался маленьким закрытым двориком, заваленным листьями. Молодая доктор села на стуле, попросила сесть и его, стала делать записи в блокноте, пока он осматривал все вокруг. Ящики в единственном здесь письменном столе — деревянном, видавшем виды — были тоже заперты, как и единственный помятый стальной шкаф. Ни телефона, ни экранов связи, ни терминалов или признаков того, что что-то разумное и полезное здесь присутствует или подслушивает, не наблюдалось. Совсем с ума сойти — тут даже был выключатель для лампы.

Он посмотрел через плечо доктора на записи, которые она делала, но она писала на неизвестном ему языке. Интересно, спрашивал он себя, сколько у него будет времени, прежде чем его остановят, если он начнет угрожать доктору или попытается сломать хлипкую на вид дверь.

Он поднял голову на явно подвесной потолок. Может быть, ему удастся выползти отсюда.

— Скажите мне, что вы хотите знать, — сказал он.

Доктор сделала еще одну запись, закинула ногу на ногу, сказала:

— Что, по-вашему, мы можем хотеть узнать?

Он поднес руки к лицу, провел ладонями от носа к ушам.

— Что ж, — ответил он, — я этого не знаю, так?

— С чего вы взяли, что мы можем хотеть узнать что-то?

— Я атаковал вас, — сказал он, показывая на деревянный ящик с экраном. — В этой штуке сидел я, и я вас атаковал. — Он взмахнул руками, оглянулся. — Но меня сбили. Похоже, нас всех перехватили. И теперь я здесь. Какую бы часть меня вы ни спасли, вы могли бы получить информацию напрямую по кодам, просканировав остатки. Я вам не нужен, и я понять не могу, почему я здесь. Единственное, что мне приходит в голову: вы хотите узнать еще что-то. Или, может, это первый круг Ада? И я должен буду торчать здесь, пока меня не замучат тоской до смерти?

Она сделала еще одну запись.

— Может, нам стоит еще раз посмотреть экран? — предложила она. Он вздохнул. Она снова включила телевизор. Черное тело в виде оконечника копья падало с неба, освещенного вспышкой молнии.

— Да нет, просто умер — и все.

Йайм натянуто улыбнулась.

— Я думаю, вы профанируете нашу профессию, господин Нопри, если относитесь к прекращению жизни с таким небрежением.

— Да знаю я, знаю, знаю, — с жаром сказал он, энергично кивая. — Вы безусловно совершенно правы. Но это все ради дела. Это необходимо. Я очень серьезно подхожу ко всей этике Покойни. Но тут — ха-ха — особые обстоятельства.

Йайм спокойным взглядом посмотрела на него. Нопри был худощавым растрепанным молодым человеком с горящими голубыми глазами, бледной кожей и лоснящейся лысиной. Находились они в том, что носило название Офицерский клуб, главное социальное пространство для приблизительно сорока граждан Культуры, составлявших около половины процента Булбитианского населения, в высшей степени разнообразного и немногочисленного. Клуб размещался в том, что для Булбитианского вида служило чем-то вроде зала для игр. То, что раньше было потолком — а теперь стало полом, — было усажено огромными многоцветными конусами, похожими на некие аляповатые толстые сталагмиты.

Маленькие колесные автономники, бродившие по просторному клубу, разносили еду, напитки и наркочаши; Булбитианцы, судя по всему, могли реагировать совершенно непредсказуемо, когда другие виды использовали поля внутри них, а потому автономники имели колеса и многосуставные руки, а не левитировали с помощью своих антигравитационных устройств и не использовали поля-манипуляторы. И все же, как заметила Йайм, корабельный автономник, казалось, не испытывал никаких неудобств, паря на уровне стола.

Она и Нопри сидели за столом вместе с автономником, тогда как Двелнер вернулась к исполнению своих обязанностей. В этом теплом, но приятным образом обезвлажненном пространстве заняты были еще два столика. За ними сидели группки из четырех-пяти человек, у которых по портновским стандартам Культуры был довольно неказистый вид, все они, казалось, были заняты только собой. Йайм, еще до того как Нопри сказал ей, догадалась, что эти люди ждут рандеву с кораблем, который должен прибыть в течение ближайших двух-трех дней с «Полного внутреннего отражения», ВСК, который был одним из кораблей Культуры, называвшихся «Изпамятистертые», флота Забытых сверхсекретных кораблей-осеменителей, которые должны быть задействованы после катастрофы, если таковая случится.

— И что же это за «особые обстоятельства», господин Нопри? — спросила она.

— Я пытался поговорить с Булбитианцем, — сказал Нопри.

— И разговор с ним кончается смертью?

— Да, довольно часто.

— Как часто?

— На настоящий момент двадцать три раза.

Йайм была в ужасе. Она отхлебнула из стакана, прежде чем сказать:

— Эта штука двадцать три раза убивала вас? — Голос ее непроизвольно перешел на потрясенный шепот. — Вы имеете в виду — в виртуальной среде?

— Нет, по-настоящему.

— Он вас убивал по-настоящему?

— Да.

— Убивал в Реале?

— Да.

— И что — каждый раз реконфигурация?

— Да.

— Так вы что, приехали сюда с запасом тел-заготовок? Как вы можете?

— Нет, конечно. Он сам делает мне новые тела.

— Он? Булбитианец? Он делает вам новые тела?

— Да. Перед каждой попыткой поговорить с ним я делаю свою резервную копию.

— И он каждый раз вас убивает?

— Да. Но это только пока.

Йайм несколько мгновений смотрела на него.

— В этом случае, может быть, более благоразумная линия поведения состоит в молчании?

— Вы не понимаете.

Йайм вздохнула, поставила стакан, откинулась к спинке стула, сплела пальцы на талии.

— И, несомненно, так и буду оставаться в неведении, пока вы меня не просветите. Или я могу поговорить с кем-нибудь другим из вашей команды, с кем-нибудь более… — она помедлила, потом закончила: — Вменяемым. — Голубоватая аура автономника приобрела чуть розоватый оттенок.

Нопри словно и не заметил оскорбления. Он нетерпеливо подался вперед.

— Я убежден, что Булбитианец поддерживает контакт с сублиматами, — сказал он.

— Да? Разве это не в сфере ведения наших коллег из Нумины? Например, госпожи Двелнер?

— Да. И я говорил с ними об этом, но этот Булбитианец хочет общаться только со мной — не с ними.

Йайм задумалась.

— И даже тот факт, что при каждой вашей попытке он вас убивает, не может поколебать вашу веру в это убеждение?

— Бога ради, — сказал Нопри. — Тут ни при чем вера. Я могу это доказать. Если не сейчас, то скоро. — Он погрузил лицо в пары, поднимающиеся над наркочашей, сделал глубокий вдох.

Йайм посмотрела на автономника.

— Корабль, вы все еще слушаете?

— Слушаю, госпожа Нсокий. Очарован каждым словом.

— Господин Нопри, сколько человек в вашей команде — восемнадцать? — Нопри кивнул, задержав дыхание. — У вас здесь есть корабль? — Нопри отрицательно покачал головой. — Может быть, Разум?

Нопри выпустил изо рта облачко и закашлялся.

Йайм снова повернулась к автономнику.

— У команды, в состав которой входит господин Нопри, есть здесь Разум или искусственный интеллект?

— Нет, — ответил автономник. — И у команды Нумины тоже нет. Ближайший Разум в настоящий момент, если не считать, конечно, мой собственный, вероятно, находится в корабле, направляющемся сюда с «Полного внутреннего отражения». Здесь нет Разумов или истинных искусственных интеллектов. По крайней мере Разумов и интеллектов Культуры.

— Он не очень расположен к Разумам или искусственным интеллектам, — подтвердил Нопри, отирая глаза. Он снова вдохнул из наркочаши. — К автономникам он чуть более толерантен, если откровенно. — Он посмотрел на автономника и улыбнулся.

— Есть какие-либо известия от корабля с «Полного внутреннего отражения»? — спросила Йайм.

Нопри покачал головой.

— Нет, тут никогда не бывает никаких новостей. Они не любят раскрывать расписания. — Он снова сделал глубокий вдох из чаши, но на этот раз быстро выдохнул. — Они либо появляются без предупреждения, либо вообще не появляются.

— Вы думаете, он может не появиться?

— Нет, вероятно, он появится. Но гарантии никакой нет.

Нопри проводил Йайм в ее покои — невероятно большое многоуровневое пространство, примыкающее к громадному искривляющемуся коридору. Чтобы добраться сюда пешком из Офицерского клуба, потребовалось бы около получаса, поэтому они воспользовались услугами одного из колесных автономников, который прихватил их стулья вместе с ними и покатился по темному высокому коридору в направлении ее покоев. Они катились по странному опрокинутому интерьеру Булбитианца, и Йайм подняла голову к высокой перевернутой арке потолка. Они снова находились в низшей точке небольшой долины. Автономник катился по ровному, узкому полу шириной около метра. Потом стены стали ребристыми, и теперь впечатление возникало такое, будто они двигаются по выпотрошенному нутру какого-то гигантского животного. Ребра расширялись в направлении к широкому плоскому потолку, где расстояние между ними достигало двадцати, а то и более метров.

— Они любили высокие потолки, да?

— Прыгающие виды любят высокие потолки, — ответил Нопри.

Она попыталась представить себе это место, наполненное одноногими существами, которые его и создали, вообразить, как они прыгают на своей единственной ноге. И конечно, головой вниз — она двигается по потолку, а они прыгают к ней навстречу, приближаются с каждым скачущим шагом, а потом возвращаются на свой широкий пол. В прежние времена громадная структура вращалась бы, создавая уровень гравитации, предпочтительный для этих существ, сейчас же осталась только неприятная тяга, являющаяся следствием балансирования на кривой гравитационного колодца сингулярности.

— Эта штука больше вообще не вращается? — спросила она.

— Очень медленно, — сказал корабельный автономник после паузы, когда стало ясно, что Нопри не ответит. — Это вращение настроено на вращение самой галактики.

Она задумалась.

— Это медленно. Интересно почему?

— Все остальные тоже так, — сказал Нопри, кивая.

— Спасибо, — сказала она, когда дверь в ее покои, повернувшись, словно клапан, раскрылась. Корабельный автономник чуть поклонился и вплыл внутрь, неся ее сумку с вещами.

Нопри заглянул через ее плечо в сумеречное пространство.

— По-моему, тут ничего. Хотите, чтобы я остался?

— Очень мило с вашей стороны, но нет, — ответила она.

— Я не имел в виду для секса, — сказал он. — Для компании.

Она проводила взглядом маленького колесного автономника, который увез Нопри, потом повернулась к своим покоям. Эта дверь когда-то, вероятно, была чем-то вроде окна на высоте потолка. Вот почему она поворачивалась вокруг своей горизонтальной оси, оставаясь в открытом состоянии толстенным препятствием в середине трехметрового дверного проема. Йайм поднырнула под дверь, и та закрылась за ней.

Помещение, в котором она оказалась, имело довольно замысловатый вид: много уровней и ниш, стены которых терялись в сумерках. Несомненно, оно было более пригодным для обитания до того, как перевернулось с ног на голову.

К ней подплыл корабельный автономник и сообщил, что он обнаружил своеобразную кровать — он не сомневался в назначении этого предмета — на жидкостной основе, пригодную и безопасную для гуманоидов.

Местонахождение ванной еще предстояло выяснить.

— Вы — солдат? — спросила молодой доктор.

Ватюэйль закатил глаза.

— Кем я только не был — солдат, морской офицер, морпех, летающий боец, подводник, космический воин, вакуумный воин, чистый интеллект, внедряющийся в военные аппаратные средства противника или в его программы. Вам это в новинку? Существует Соглашение о методах и средствах ведения войны, доктор; я не должен подвергаться пыткам или неавторизованному вмешательству. Вы имеете право считать мой код и все его содержимое, но вам запрещено вторгаться в мое сознание. И тем более запрещено — в целях наказания.

— Вам кажется, что вы подвергаетесь какому-то наказанию?

— Почти, — ответил он ей. — Все зависит от того, как долго это будет продолжаться.

— И как долго, по-вашему, это будет продолжаться?

— Не знаю. Я тут ничем не командую.

— А кто, по-вашему, тут командует?

— Ваша сторона. Может, вы. Зависит от того, кто вы есть или кого представляете. Кого вы представляете?

— А кого, по-вашему, я представляю?

Он вздохнул.

— Вы никогда не устаете постоянно отвечать вопросами на вопросы?

— А, по-вашему, я должна уставать?

Он хохотнул.

— Да, по-моему, должны.

Он не мог понять, почему он здесь. Они взяли его код, они знали все, с чем он здесь появился. К этому моменту он уже не знал ничего такого, что было бы не известно им. Это не должно было случиться — аварийная программа должна была уничтожить его личность и воспоминания со всей остальной информацией, содержащейся в коде, как только стало понятно, что он — в форме темного оконечника — не выживет в этой атаке. Если ты уничтожался полностью, то это не имело значения, но если от тебя что-то оставалось, то ты пытался сделать так, чтобы в руки врага попало как можно меньше информации.

Но иногда аварийная программа не срабатывала вовремя. Нельзя было делать ее запускающую часть слишком чувствительной, потому что в этом случае она могла запуститься преждевременно. Так что случались ошибки. Он попал сюда по ошибке.

Впрочем, это не имело значения, он основательно перебрал свои воспоминания, оказавшись здесь, в этой простой комнате с молодым доктором, и не нашел там ничего, чего не должно было быть. Он знал, кто он такой, — он был майор Ватюэйль — и он знал, что вот уже не одно десятилетие существует в виде кода в гигантской военной имитации, которая должна была подменить собой реальную войну между сторонниками и противниками Адов. Но у него оставались весьма смутные воспоминания о его предыдущих миссиях, а о своем существовании за пределами этих миссий он не знал вообще ничего.

Так оно и должно было быть. Его базовые личностные свойства (те, что в безопасности пребывали где-то совсем в другом месте, в одном или более из защищенных субстратов, которые были самыми безопасными хранилищами противниками Адов) изменялись в соответствии с уроками, которые он получал в каждой из его записанных миссий, и именно выжимки этой личности загружались в каждое из его последующих воплощений, но ничего такого, что бы могло пойти на пользу врагу. Каждая личность (будь то в человеческой форме, абсолютно машинной или программной, которая могла принимать любую внешность в зависимости от обстоятельств), прежде чем ей позволяли приблизиться к театру военных действий, проверялась на наличие информации, которая могла представлять ценность для врага.

Так что ничего полезного в нем не должно было сохраниться и, похоже, не сохранилось. Так почему он находился здесь? И что они делали?

— Как вас зовут? — сказал он, обращаясь к молодому доктору. Он сидел прямо, откинув назад голову, мрачно уставившись в нее, воображая ее каким-нибудь робким, никуда не годным рекрутом, которого он решает вызвать на плац. Самым своим командным голосом он сказал: — Я требую, чтобы вы назвали ваше имя или идентификатор. Я знаю мои права.

— Извините, — спокойно ответила она, — но я не обязана называть вам мое имя.

— Нет, обязаны.

— Вы думаете, что знание моего имени чем-то вам поможет?

— Продолжаете отвечать вопросом на вопрос?

— Вы считаете, что я делаю именно это?

Он смерил ее сердитым взглядом, представил, как встает и отвешивает ей пощечину, или бьет ее кулаком, или душит электропроводом от древнего телевизора. Как далеко удастся ему зайти, если он предпримет что-нибудь такое? Может быть, имитация просто закончится, может быть, доктор окажет ему сопротивление, и выяснится, что она гораздо сильнее, чем он. Может быть, сюда ворвутся здоровенные охранники, которые сомнут его? А может, ему позволят осуществить то, что он задумал, чтобы он потом выпутывался из возникшей как следствие имитации? Возможно, все это испытание. Нападать на врачей — да и вообще на всех гражданских — запрещается. У него этот случай определенно будет первым.

Ватюэйль вздохнул и подождал несколько секунд.

— Пожалуйста, — вежливо сказал он, — назовите мне ваше имя.

Она улыбнулась, постучала авторучкой по кромке блокнота.

— Меня зовут доктор Мьеджейар, — ответила она и сделала еще одну запись.

Ватюэйль и не слушал, когда она называла свое имя. Он вдруг понял кое-что.

— Вот черт, — сказал он, неожиданно ухмыльнувшись.

— Что-что? — сказала молодой доктор, моргнув.

— Вы ведь и в самом деле не обязаны называть мне ваше имя, верно? — Ухмылка на его лице оставалась.

— Мы уже установили это, — согласилась она.

— А меня, в соответствии с подписанными мною при поступлении в армию бумагами, можно подвергнуть наказанию, даже пытке. Может быть, не серьезной пытке, но тому унизительному обхождению, против какого взбунтовался бы ваш средний гражданин.

— Не кажется ли вам?..

— И… — Он показал на черный экран телевизора. — Запись, изображение — у них ведь не просто так было низкое качество, верно?

— Вы так думаете?

— И съемки велись не снизу, — сказал он и рассмеялся. Он хлопнул себя ладонями по бедрам. — Черт, я должен был раньше догадаться. Нет, вообще-то я обратил внимание, но не… этот автономник, эта камера, что уж это было — она была с нами.

— Была?

Он откинулся к спинке стула, прищурился.

— Так каким же образом я оказался здесь? Почему я не помню ничего, что должен был бы помнить, если бы меня захватили в плен во время боя?

— И какой же, по вашему мнению, ответ?

— Я думаю, ответ состоит в том, что я по какой-то причине попал под подозрение. — Он пожал плечами. — А может быть, это одна из тех проверок, о которых мы ничего не знаем, пока не подвергаемся им лично. А может, это происходит регулярно, но все устроено так, что мы каждый раз о них забываем, так что для нас они каждый раз — сюрприз.

— Вы думаете, что могли бы попасть под подозрение?

— Нет, не думаю, — спокойно ответил он. — Моя лояльность не подлежит сомнению. Я служил этому делу, отдавая ему все свои способности, был целиком ему предан на протяжении вот уже более тридцати лет. Я верю в то, что мы делаем, верю в дело, за которое мы сражаемся. Какие бы у вас ни были ко мне вопросы — задавайте, и я отвечу на них честно и досконально. Расскажите мне о ваших подозрениях, и я докажу, что они безосновательны. — Он поднялся. — В противном случае я считаю, что вы должны меня выпустить. — Он посмотрел на дверь, потом снова перевел взгляд на доктора.

— Вы считаете, что вас следует отпустить? — спросила она.

— Да, конечно, считаю. — Он подошел к двери, чувствуя, что пол под ним немного ходит, чувствуя себя частью этого мягкого, неторопливого возвратно-поступательного движения. Он взялся за дверную ручку. — Я полагаю, это какое-то испытание, — сказал он, — и я его прошел, поняв, что вы — не из вражеских рядов, вы — мой сторонник, и теперь я открою эту дверь и уйду.

— И что, по-вашему, вы увидите по другую сторону двери?

— Понятия не имею. Но существует вполне очевидный способ выяснить это. — Он нажал ручку. Дверь все еще была заперта.

— Прошу вас, доктор Мьеджейар, — сказал он, кивая ей. — Если вы не возражаете.

Она несколько секунд смотрела на него непроницаемым взглядом, потом засунула руку в карман своего белого халата, вытащила ключ и бросила ему. Он поймал его, отпер дверь и открыл ее.

Доктор Мьеджейар поднялась и подошла к нему — он стоял, глядя перед собой. Ветерок обдувал его, трепал материал его одежды, волосы.

Перед ним открывались бескрайние просторы мшистой зелени. Земля изгибалась, чуть ниспадая к горизонту — голубому небу, по которому плыли белые облака. Зеленый ковер мха лежал на ровной ветке громадного, невероятно большого дерева. А вокруг множество веток, веточек, прутиков, листьев. На ровных частях веток стояли солидные многоэтажные здания, по ним проходили широкие дороги, по которым бежали маленькие колесные автомобили. Там, где ветки, искривляясь, уходили вверх, дороги серпантином устремлялись по склонам, а дома поменьше цеплялись за выщербленное, неровное дерево. По веточкам проходили дорожки, на них стояли дома, с террасами, балконами, пристройками. Размера прутиков хватало, чтобы вместить тропки и винтовые лестнички и дома, вроде дач и коттеджей. Листья, зеленые, но уже с желтинкой, имели размер с парус большой яхты. Маленькие машины, бредущие люди и трепыхающиеся на ветерке громадные листья наполняли это зрелище движением.

Мягкое покачивание вверх-вниз и с боку на бок оказалось следствием сильного, устойчивого ветра, воздействующего как на дерево в целом, так и на данную конкретную ветку.

На докторе Мьеджейар вдруг появился вингсьют — темный, перепончатый, объемистый. Он почувствовал, как что-то изменилось, и посмотрел на себя — на нем было похожее одеяние.

Она улыбнулась ему.

— Молодцом, майор Ватюэйль. Ну, а теперь как раз время отдохнуть и оправиться, а?

Он неторопливо кивнул, повернулся — то место, где он только что находился, превратилось в простенькую комнату деревенского дома, заполненную разнородной объемистой, раскрашенной в разные цвета мебелью. Окно имело приблизительно овальную форму и выходило в заросший кустарником двор.

— Хотите полетать? — спросила доктор Мьеджейар и побежала по широкому проезду на покрытой мхом коре. Проезжающая машина — открытая, на высоких колесах, какая-то из давней истории — погудела ей, и она припустила по дороге. Потом она стала исчезать — поверхность ветки изогнулась вниз, и он бросился за доктором. На несколько мгновений он потерял ее из виду, потом увидел снова — в воздухе. Она подпрыгнула на ветру и стала взмывать вверх, по мере того, как наполнялся воздухом ее вингсьют, парила, словно воздушный змей.

Он увидел удлиненные мостки, похожие на трамплин, с которых она, вероятно, прыгнула. Теперь он вспомнил, как это делается. Он не раз бывал здесь раньше. Невероятное дерево. Способность летать. Много раз.

Он побежал по мосткам и прыгнул, расставив в стороны руки, раздвинув ноги, и почувствовал, как теплый воздух легко подталкивает его вверх.

Земля — поля, петляющие реки — находилась километром ниже, крона дерева на таком же расстоянии выше.

Доктор Мьеджейар виднелась темной формой, уносимой вверх. Он наладил свой вингсьют, заложил вираж и стал подниматься следом за ней.

Как только Йайм проснулась, она поняла, что все еще спит. Она поднялась. Она не была абсолютно уверена, то ли она делает это по доброй воле, то ли что-то подняло ее из кровати. Трудно было сказать. С ее ладоней вверх тянулись тонкие темные линии. Еще она заметила, что такие же линии идут от ее ног, пронзая подол ночной рубашки. А еще от ее плеч и головы вверх тянулись веревочки. Она подняла руку и нащупала одну из веревочек, поднимающихся из ее головы; они натягивались и ослаблялись, позволяя ей закинуть назад голову. Она вроде бы стала марионеткой. Это показалось ей странным. Такие сны ей еще не снились.

Продолжая смотреть вверх, она увидела, что там, где вроде бы должна была находиться рука, держащая разветвление, контролирующее веревочки, висел автономник. Наклонившись в сторону — одни веревочки тут же ослабли, другие натянулись, — она увидела, что веревочки тянулись еще выше из автономника, значит, и им тоже кто-то управлял. Она подумала, что, может быть, это какое-то глубоко и всегда хранившееся в ее подсознании представление о том, как Культура устроила свою систему якобы вовсе не иерархического управления.

От автономника веревочки уходили к потолку (который, на самом деле, конечно, был полом). Там она увидела еще одного автономника, а за ним еще одного; чем дальше, тем они становились меньше, и вовсе не по причине удаленности. Теперь она поняла, что смотрит сквозь потолок. Высоко наверху виднелось множество кораблей, которые увеличивались в размерах, пока не исчезали из виду в дымке этажей, ребер и других структур. Самый большой видимый корабль был размером со средний ВСК, хотя то, что она видела, вполне могло быть облаком.

Она переместилась/была перемещена по полу/потолку. Ощущение у нее возникло такое, будто это было ее самостоятельное движение, но в то же время веревочки — на самом деле, они скорее походили на проводки — вроде бы и обусловливали все ее движения. Ощущение плавучести, как она поняла, давали веревочки, а не частичная гравитация. Это показалось ей логичным.

Она посмотрела на свои ноги, чтобы увидеть, как двигаются они, и поняла, что может видеть сквозь пол. К ее удивлению, веревочки от ее ног уходили сквозь пол к другому человеку — женщине — уровнем ниже. Она смотрела прямо на голову этой женщины. Остановилась. Женщина под ней остановилась. Йайм почувствовала, что веревочки двигаются, но почему-то не оказывая влияния на нее — сама она оставалась неподвижной. Женщина внизу смотрела на нее. Она помахала ей. Та помахала в ответ. Она была похожа на Йайм, но не точь-в-точь. Ниже женщины находились еще какие-то люди. Гуманоиды — может быть, пангуманоиды, разобрать она не могла, — похоже, женщины, и все они немного напоминали ее.

И опять они в конечном счете растворились в дымке внизу, естественно, точно такой же, как и дымка наверху.

Она сняла ночную рубашку и оделась. Одежда словно жидкость обтекала веревочки, которые управляли ею, материя разделялась, а потом снова срасталась. Вскоре она вышла наружу и двинулась по настоящему широкому полу коридора, арки поднимались к своим вершинам у потолка, как оно и должно было быть.

Ряд стремительно сменяющих друг друга образов и слабый ветерок на ее щеке говорили, что она идет очень быстро, а потом она вдруг оказалась у входа в камеру, в которой находилась сингулярность. Гравитация здесь ощущалась сильнее, может быть, достигала половину нормальной. Впуская ее, откатились в сторону, открылись на манер диафрагмы или поднялись несколько расположенных в ряд мощных, сверкающих металлических дверей, и она вошла внутрь. Те структуры, что находились над — и под — ней, ни в малейшей мере не воздействовали на веревочки.

Внутри она увидела громадное темное сферическое пространство, внутри которого, в середине, находился единственный предмет.

Она рассмеялась, увидев, какой решила предстать перед ней сингулярность. Это был член — эректированный фаллос, знакомый любому гуманоиду, но рассеченный (правда, не на всю длину) вагиной, украшенный вертикальными губами. Она смотрела на это, и у нее возникало ощущение, будто она абсолютно похожа одновременно на те и другие гениталии без реального преобладания тех или других. Неужели это ее подсознание сконструировало такое? Она пощупала себя между ног, словно призывая свою почечку не беспокоиться, не ревновать.

— Ой-ой, — услышала она собственный голос, — вы ведь не собираетесь убить и меня, как Норпи?

— Нопри, — поправила ее вагина. Конечно, она умела говорить. Йайм всегда путала имена во сне.

— Значит, не собираетесь? — Она вспомнила, что лысый молодой человек говорил ей: каждый раз, когда он пытался поговорить с Булбитианцем, тот убивал его, и ему приходилось реконфигурироваться. Она предположила, что именно это происходит и здесь. Странно. Спроси ее — она бы сказала, что испугается в такой ситуации, но сейчас ей вовсе не было страшно. Почему так, недоумевала она. — Я бы попросила вас не делать этого. — Она подняла взгляд и увидела, что корабельный автономник все еще здесь, в нескольких метрах над нею. Это ее приободрило.

— Он пытается делать нечто иное, — сказал голос — низкий, сочный, он выкатывал каждый слог абсолютно отчетливо. — Тут дело другое.

Она задумалась.

— И что же это за другое, если не говорить о том, о чем сказала я?

— Всякое.

— И кто же вы такой?

— Я тот, кого люди называют Булбитианцем.

Она поклонилась. При этом она посмотрела вниз и увидела, что человек под ней по-прежнему стоит прямо, как столб. Она подумала, что это может быть воспринято как грубость, но понадеялась, что этого не случится.

— Рада познакомиться, — сказала она.

— Зачем вы здесь, Пребейн-Фрултеза Йайм Люйтце Нсокий дам Волш?

Ух ты! Ее полное имя. Такое не каждый день услышишь.

— Я должна дождаться корабль, направляющийся сюда с ВСК Культуры «Полное внутреннее отражение», — ответила она.

— Зачем?

— Возможно, на корабле будет девушка, которую зовут Ледедже И'брек… как-то так… возможно, она будет на этом корабле с «Полного внутреннего отражения». — В этом не было никакой тайны, верно? Это всем было известно.

— И с какой целью?

Явно существовала какая-то веревочка, которая раздула ей щеки, а потом заставила выдохнуть.

— Ну, это в двух словах не скажешь.

— Объясните, пожалуйста.

— Дело вот в чем, — начала она. И объяснила.

— Ваша очередь.

— Что?

— Ваша очередь рассказать мне то, что я хочу знать.

— Возможно, вы не запомните ничего из того, что я расскажу.

— Все равно расскажите.

— Хорошо. Что вы хотите знать?

— Где находится «Полное внутреннее отражение»?

— Не знаю.

— Как далеко находится корабль с «Полного внутреннего отражения»?

— Не знаю.

— Как называется этот корабль?

— Не знаю.

— Кто вы такой конкретно?

— Я уже сказал. Я структура вокруг вас. То, что люди называют Булбитианец.

— Как вас зовут?

— Меня зовут Непадший Булбитианец Семсаринского пучка.

— А как бы вы сами назвали себя?

— Именно так.

— Хорошо. Тогда как вас называли до войны?

— Джаривиур 400.54, Мочурлиан.

— Объясните, пожалуйста, что это такое.

— Первая часть — мое имя собственное, описательная часть — обозначение типоразмера, последнее — прежнее название звездной системы, в которой я обитаю.

— Кто внедрил сингулярность в ваш сердечник?

— Апседжунде.

— Гмм. Я о них никогда не слышала.

— Следующий вопрос.

— Зачем они внедрили в вас сингулярность?

— Частично для генерации энергии, частично, чтобы продемонстрировать свою силу и умение, частично, чтобы уничтожить или, возможно, сохранить информацию. Иногда их методы столь же неопределенны, сколь и их мотивация.

— Почему вы позволили им сделать это?

— В то время я еще только восстанавливал свои способности. Враг повредил их настолько, что они казались невосстановимыми.

— А что случилось с этими… Апседжунде?

— Апседжунде. Они разозлили меня, а потому я всех их зашвырнул в сингулярность. Возможно, они в некотором роде все еще существуют, размазаны по горизонту событий. У них, наверно, нарушено представление о времени.

— А как они рассердили вас?

— Этому способствовало то, что они задавали слишком много вопросов.

— Понятно.

— Следующий вопрос?

— Вы имеете связь с сублиматами?

— Да. Мы все имеем такую связь.

— Дайте определение слову «мы» в этом контексте.

— Нет.

— «Нет»?

— Я отказываюсь.

— Почему вы спрашивали меня обо всем, о чем спрашивали?

— Я выспрашиваю важные тайны у всех, кто приходит ко мне.

— Почему вы все время убиваете Норпе?

— Нопри. Ему это нравится, ему это нужно. Я обнаружил это, когда спросил у него о его главных тайнах в тот вечер, когда он здесь появился. Он считает, что смерть — вещь невыразимо глубокая и он с каждой смертью приближается к абсолютной истине. Это его ошибка.

— А какие ваши главные тайны?

— Одна из них, старая тайна, состоит в том, что я — проводник для Сублиматов.

— Это не ахти какая тайна. Культура отправила сюда команду из Нумины, они разрабатывают эту самую проблему.

— Да, но наверняка они не знают. Может быть, я обманываю.

— Все Булбитианцы связаны с Сублиматами?

— Я думаю, что все Непадшие, наверно, связаны между собой. Что касается Падших, то тут трудно сказать. Мы не общаемся напрямую. Я не знаю ни одного, кто бы точно это делал.

— А другие тайны?

— Одна из моих недавних тайн состоит в том, что я опасаюсь атаки на меня и моих собратьев.

— Пожалуйста, определите, что в этом контексте означает «собратья».

— Все так называемые Булбитианцы, Непадшие и Падшие.

— И кто может предпринять такую атаку?

— Одна из сторон, участвующих в так называемой Войне в небесах, противники Адов.

— Зачем им нужно атаковать Булбитианцев?

— Затем, что, как известно, мы владеем процессинговыми субстратами существенной, но неопределенной мощности, точные свойства которых, их цивилизационные привязанности и практическое назначение неизвестны и по своей природе загадочны. По этой причине некоторые подозревают, что именно Булбитианцы поддерживают Ады, которые и являются предметом этой свары. У меня есть сведения, согласно которым противники Адов, вероятно, проигрывают войну в оговоренном виртуальном пространстве, где ведутся военные действия, что эта сторона — противники Адов — не смогла уничтожить Ады прямой информационной атакой и теперь предполагает начать войну в Реале, чтобы уничтожить сами физические субстраты. Под подозрение попали не только мы, насколько я понимаю, под подозрением оказалась и масса других процессорных ядер. Но если укажут на нас, то мы можем оказаться объектами длительной и интенсивной атаки. Я не думаю, что моему и других Непадших существованию может грозить опасность, но вот Падшие, находящиеся на планетах, они себя защитить не способны.

— Вы можете доказать… продемонстрировать, что не являетесь вместилищем этих Адов?

— Я думаю, что сам смог бы это сделать, хотя, возможно, только за счет перекрытия моих каналов связи с Сублиматами, пусть и временного. Та же самая возможность должна быть предоставлена и другим Непадшим. Тем не менее, если кто исполнен решимости питать подозрения, они могут считать, что это каналы связи с Адами (которые каким-то образом хранятся в наших более глубоких уровнях), от которых мы давно отключились, заглушив их. Если же подозрения будут распалены до крайности, то можно предположить, что только наше полное уничтожение удовлетворит тех, кто настолько к нам не расположен, кто упорствует в своем заблуждении. Ситуация с Падшими гораздо более тревожна, потому что даже я не знаю наверняка, являются ли они убежищем для Адов; вполне возможно, что и являются, сами того не подозревая. Или подозревая. Вы понимаете? Я знаю не больше, чем все остальные, что само по себе может вызывать сожаление.

— И что вы собираетесь делать?

— Я решил предупредить цивилизацию, известную как Культура, а также другие потенциально сочувствующие нам цивилизации, известные своей справедливостью, альтруизмом, стратегической порядочностью и значительной военной мощью. Именно это я сейчас и делаю, говоря с вами. До вашего появления я подумывал о том, чтобы в конце концов сообщить об этом Нопри и его команде. Или команде Двелнер. Или обоим. А также всем влиятельным лицам, прибывающим на корабле с «Полного внутреннего отражения». Возможно, даже самому кораблю. Или тому, на котором прибыли вы, хотя это и было бы нарушением клятвы, которую я дал себе много лет назад. Но вот вы здесь, и я обращаюсь к вам, поскольку вы кажетесь мне лицом, имеющим влияние и возможности.

— Вы так думаете?

— Вы имеете влияние в вашем специализированном подразделении — в Покойне и внутри такого подразделения Контакта, как Особые Обстоятельства. Вы лицо известное. Вы принадлежите определенным элитам, вы знамениты. Люди прислушаются к вашим словам.

— Только если я запомню. Вы ведь сказали, что я могу и не запомнить всего этого.

— Я думаю, вы запомните. На самом деле у меня, вероятно, не было ни малейшей возможности сделать так, чтобы вы не запомнили. Или по крайней мере не передали то, что вам стало известно. Гмм. Ах, какая досада.

— Объясните, пожалуйста.

— Устройство, распределенное по вашему мозгу и центральной нервной системе, о котором я, к моему сожалению, узнал лишь недавно, запишет информацию об этом разговоре в свои собственные воспоминания и сможет передавать эти сведения в ваш биологический мозг. У меня есть сильные подозрения, что оно уже передало наш разговор… в какое-то место. Может быть, автономнику, с которым вы прибыли, и кораблю, который доставил вас сюда. Это очень необычно. Даже беспрецедентно. Но еще и в высшей степени неприятно.

— Это вы о чем? Вы имеете в виду невральное кружево?

— Если иметь в виду достаточно широкое определение, то да. Это определенно что-то сходное.

— Нет, вы ошибаетесь. У меня нет неврального кружева.

— А я полагаю, что есть.

— А я знаю, что нет.

— Позвольте мне не согласиться с вами, как те, кто правы, всегда позволяли себе не соглашаться с теми, кто ошибается, но отказывается признать это.

— Слушайте, я бы знала, если бы… — Она услышала, как заглох ее собственный голос, челюсть у нее отвисла, когда соответствующая веревочка ослабла, и она потеряла дар речи.

— Да?

Она расправила плечи.

— У меня нет неврального кружева.

— Нет, есть, госпожа Нсокий. Оно являет собой нетипичный пример в высшей степени экзотического устройства, но в целом подпадает под то, что большинство людей так называет.

— Нелепица. Кто бы мог сделать такое?.. — она опять услышала, как замер ее голос, когда до нее дошло.

— Насколько я понимаю, вы только сейчас начали подозревать, что, как я думаю, это сделали Особые Обстоятельства.

Йайм Нсокий уставилась на предмет в середине большой темной сферы. Он перестал изображать из себя человеческие гениталии и превратился в маленькую черную пылинку, потом исчез вообще, потом ее словно отшвырнуло назад, она отлетела, волоча за собой бечевки, полетела сквозь стены и перегородки так, будто их там и не было, ее одежда бурно трепыхалась на завывающем ветру, который порывами возвращал ее назад, ее бечевки натягивались и неожиданно обрывались в том безумном потоке, который нес ее туда, откуда она заявилась. Звук ветра достиг высоты визга, одежды срывались с ее тела, словно ее застиг жуткий взрыв, который голышом зашвырнул ее назад в кровать, отчего ткань пошла крупноволнистой рябью, а жидкость брызнула вверх неторопливым, бешено бурлящим фонтаном.

Йайм, когда она пришла в себя, показалось, что она борется с самой реальностью, корчится, задыхается под медленно опадающим потоком воды. На ней все еще была мокрая ночная рубашка, хотя и задравшаяся до подмышек. Громадная комната освещалась мигающим белым и розовым светом. Она закашлялась, перекатилась по проколотому матрацу через оставшиеся лужи воды, переметнулась через приподнятый край и оглянулась в поисках автономника.

Автономник, лежавший вверх тормашками, вращался на полу. Она, спускаясь с кровати, подумала, что это не очень хорошо.

— Я думаю, нам нужно… — начала было она.

С потолка грянул разряд фиолетовой молнии, ударил по автономнику, пробил его, полыхнул желто-белым туманом в ее сторону; туман был раскаленный, искры из него поджигали все, на что попадали. Автономник был пробит насквозь, и взрывом его раскололо чуть не пополам. Брызги из тумана расплавленных металлов ударили по ее ногам, прожгли десятки маленьких дырочек в ее коже. Она вскрикнула, отскочила в сторону по мокрому полу. Почувствовала, как вступила в действие система управления болью, смягчая ощущение раскаленных иголок, впившихся в ее ногу.

Из передней части расколотого корпуса автономника выпрыгнула ножевая ракета и полетела в ее направлении. Ей показалось, будто ракета начинает что-то говорить, но тут ударил еще один разряд фиолетовой молнии и размолотил ее на части. Раскаленный добела осколок пролетел рядом с ее щекой, другой прорвал ее рубашку, которая опустилась из-под мышек на грудь. Вокруг нее, казалось, было сплошное море огня и дыма. Она бросилась на пол и стала уползать в сторону — быстро, как только могла.

Раздался похожий на удар хлыста звук превышения звукового барьера, отчего уши ее перекрылись. Внезапно в метре перед ней оказалась еще одна ножевая ракета, она развернулась вверх, и ее сверкающее точечное поле уперлось прямо в потолок. Последовал еще один удар молнии, от которого тупой конец ножевой ракеты наполовину вошел в пол.

— НА КОРТОЧКИ! НА КОРТОЧКИ БЫСТРО! ПОЗИЦИЯ НА КОРТОЧКАХ! ПОЗИЦИЯ НА КОРТОЧКАХ! — взревела ракета, обращаясь к ней, и тут вторая молния разорвала ее на части, что-то сильно ударило Йайм сбоку по голове.

Она уже сложилась пополам и к тому времени, когда автономник первый раз прокричал «ПОЗИЦИЯ», приняла положение на корточках — поза срочной телепортации: голени вместе, колени вместе, задница уперта в пятки, руки обвились вокруг ног, голова опущена на колени.

Светло-вишневый огонь наполнил помещение вокруг нее, и она ощутила сильнейший удар грома, пытающийся выдавить воздух из ее легких. На мгновение воцарились абсолютная тишина и темнота. Потом ее неожиданно сжало, спрессовало до такой степени, что ее кости начали гнуться, она услышала, как хрустнул ее позвоночник, и поняла, что если бы у нее не включился режим контроля боли, сейчас бы она кричала в агонии.

Потом она то ли расхлопнулась, то ли разорвалась в мягко освещенной главной гостиной ВСК «Бодхисаттва», кожа ее горела чуть не по всему телу, все основные кости ломило, а в голове стоял звон.

Она лежала на животе на плотном, пушистом ковре, и ее рвало водой. Спина у нее болела. Она посмотрела на свои запястья в тех местах, где они плотно прижимались к ногам. Кожа на них была ободрана. Кровь уже сворачивалась, сочилась из ободранной кожи площадью около трех квадратных сантиметров на наружных складках обоих запястий. В ногах у нее было такое же ощущение боли и слабости. Из правого виска капала кровь, частично перекрывшая видимость одному глазу. Она приложила палец к тому, что на ощупь казалось еще горячим куском металла, торчащим из ее черепа, и вытащила его. Она все еще слышала тихий скрипучий, скрежещущий звук у себя в голове. Отерла кровь с правого глаза и посмотрела на осколок. Длиной в сантиметр. Может быть, не стоило его вытаскивать. Кровь на его блестящей серой поверхности парила, дымилась. Кончики пальцев, державшие осколок, начали приобретать горелый коричневатый цвет. Йайм уронила осколок на ковер, который тут же начал гореть. Преодолевая боль, она приложила руку к затылку. Оказывается, она была частично скальпирована.

Корабль производил шум — низкий, сильный, гудящий шум, который становился все громче. Она никогда прежде не слышала, чтобы корабль Покойни производил такой шум. Не было еще случая, чтобы она вступила на борт и ее тут же не приветствовали бы. К тому же приветствовали очень вежливо. Но пока здесь ничего такого не произошло. Видимо, дела пошли отчаянно плохо.

Потом центр гравитации вроде бы сместился, и она заскользила по полу вместе с пушистым ковром, пока не ударилась об стену. Ее перевернуло, она распростерлась на перегородке. Ощущение было такое, будто корабль встал точно на хвостовик. Она почувствовала невыносимую тяжесть и снова сжатие.

Значительное ускорение внутри корабельной полевой структуры. Это был крайне плохой знак. Она подозревала, что дальше будет хуже. Ждала, что поле схлопнется вокруг нее.

Так и случилось, и она потеряла сознание.

Он догнал доктора Мьеджейар, поднялся к ней, и они оба устремились вверх в теплом воздухе к кроне громадного, невероятного дерева.

Он прокричал: «Привет». Она снова улыбнулась, сказала что-то в ответ. Они поднимались в восходящем потоке, легкие, как перышки, и шум ветра был не так уж громок, но ему хотелось слышать, что она говорит. Он приблизился к ней на расстояние приблизительно метра.

— Что вы сказали — не расслышал? — спросил он.

— Я сказала, что я не на вашей стороне, — ответила она ему.

— Правда? — Он одарил ее скептической, снисходительной улыбкой.

— И Соглашение о методах и средствах ведения войны не действует за пределами оговоренной территории конфликции.

— Что? — переспросил он. Неожиданно вингсьют на нем превратился в лохмотья, словно порезанный сотней острых, как бритвы, ножей. Он, беспомощно кувыркаясь и крича, полетел с небес. Воздух, облака, небо — все внезапно почернело, и за время одного кувырка, отчаянного, с обдиранием ногтей, невероятное дерево превратилось в нечто огромное, расщепленное, лишенное листьев, повсюду на нем полыхали языки пламени, курились дымы, большинство прутьев и веток были отломаны или висели, раскачиваясь на сухом ветру, словно парализованные, сломанные конечности.

Он неудержимо несся вниз, разодранный вингсьют трепыхался на ветру, обрывки материала, словно черные языки пламени, хлестали его по ногам.

Он кричал, заходился хрипом, набирал в грудь новую порцию воздуха и начинал кричать снова.

Темный ангел, который только что был доктором Мьеджейар, плавно спикировал вниз, спокойный, размеренный и изящный в той же мере, в какой он был поражен ужасом и потерял контроль над собой. Она теперь была очень хороша — руки, превратившиеся в огромные черные крылья, струящиеся темные волосы и короткий костюм, оставлявший обнаженной большую часть ее роскошно-матового коричневатого тела.

— То, что вы сделали, полковник, называется взлом программы, — сказала она. — Это против правил войны, и, согласно тем же самым правилам, вы лишаетесь защиты. Это равносильно шпионажу, а шпионам нет пощады. Смотрите вниз.

Он посмотрел вниз на ландшафт, который полнился дымами, огнями и мучениями: огненные ямы, кислотные реки, леса острых пик, на некоторых из них уже корчились тела. Они быстро приближались к нему, до них оставались считаные секунды.

Он снова закричал.

Все замерло. Он продолжал смотреть на жуткую сцену внутри, но она больше не приближалась. Постарался отвернуться, но не мог.

Раздался голос темного ангела:

— Мы не хотим расходовать это на вас. — Она щелкнула языком — и он умер.

Ватюэйль сидел на трапеции в Пространстве трапеций и медленно раскачивался в ожидании, напевая себе под нос.

Стали один за другим появляться и остальные. Кто из них его враг, а кто — друг, можно было понять по тому, встречались они с ним взглядом или нет. Те, кто всегда считал попытки взлома программ пустой тратой драгоценного времени и всего лишь неловким способом сообщить врагу, что они находятся в отчаянном положении, поглядывали на него и улыбались, радуясь возможности заглянуть ему в глаза. Те, кто соглашались с ним, удостаивали его короткого кивка и, в лучшем случае, беглого взгляда, тут же отворачиваясь, когда он пытался ответить им взглядом, складывали губы трубочкой, скребли шерсть, чистили под ногтями на пальцах ног.

— Не получилось, — сказал желтый.

И вся тебе преамбула, подумал Ватюэйль. А, да что говорить, они ведь не вели протокол.

— Не получилось, — согласился он и принялся копаться в маленьком спутанном клочке красной шерсти у себя на животе.

— Я думаю, мы все знаем, что представляет собой следующий уровень, последний шанс, — сказал фиолетовый. Все переглянулись, в этих обменах взглядами, кивках, произносимых под нос словах чувствовалась какая-то официозная симметрия.

— Давайте не будем напускать туману, — сказал Ватюэйль несколько секунд спустя. — Речь идет о переносе войны в Реал. Речь идет о нарушении тех правил, которым мы в самом начале всего этого добровольно согласились подчиняться. Речь идет о возвращении к тем обязательствам и гарантиям, что мы приняли с такой торжественностью так давно и с тех пор жили и сражались по этим правилам. Речь идет о том, чтобы сделать всю эту конфликцию, которой мы посвятили три десятилетия нашей жизни, ненужной и бессмысленной. — Он помолчал, оглядел их. — И речь идет о Реале. Перезагрузок нет, и если для кого-то и найдутся лишние жизни, то многие другие будут лишены этой благодати: смерти и страдания, которые мы будем причинять, станут настоящими, как и проклятия, которые обрушатся на нас. Мы что, и в самом деле готовы ко всему этому? — Он еще раз оглядел их всех. Пожал плечами. — Я знаю, что я готов, — сказал он. — А вы?

— Мы уже прошли все это, — сказал зеленый. — Мы все…

— Я знаю, но…

— Не стоит ли?..

— Не могли бы мы?..

Ватюэйль возвысил голос, перекрикивая их:

— Давайте голосовать и покончим с этим.

— Да, давайте не будем больше тратить время, — сказал фиолетовый, глядя прямо на Ватюэйля.

Они проголосовали.

Они некоторое время сидели спокойно или тихонько раскачиваясь на трапециях. Все молчали.

Потом:

— И пусть воцарится хаос, — безропотно сказал желтый. — Война против Ада переносит ад в Реал.

Зеленый вздохнул.