Немезида (Анна Бэнкс) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 3)

— Мы рады прислуживать вам сегодня утром, — говорит Анку и показывает знаком, чтобы я следовала за ней.

Я подчиняюсь, и они ведут меня обратно в опочивальню. Кара вытаскивает какую-то нежно голубую ткань из сумки, которую она принесла, и кладет её передо мной на кровать, стараясь не встречаться со мной взглядом.

— Нам нужно подготовить вам один или два туалета, прежде чем вы уйдёте сегодня, — говорит она. — Его Величество отдал строгий приказ, убедиться в том, чтобы в вас узнавали королевскую служанку, прежде чем вы выйдете из покоев.

Спустя целую вечность примерок и подгонок я полностью одета. Не спрашивая, они берут меня за плечи и разворачивает к зеркалу, чтобы я могла посмотреть на себя. Для одежды служанки не так уж и плохо, если быть честной. Синее платье до колен, а сверху голубая отделка из прозрачной такни, спускающаяся до голеней. Вокруг талии золотой пояс — конечно, это не настоящее золото, иначе меня тут же ограбили бы при выходе из дворца — и большое жемчужное ожерелье, по форме напоминающее слюнявчик ребенка, который ему одевают перед кормлением. Простой головной убор в сине-золотую полоску покрывает мои волосы, которые, в свою очередь, уложены в неразбериху из локонов и кос. Я не могу не отметить, что мое одеяние более сложное, с множеством деталей, чем простые синие платья моих слуг дома. И с облегчением отмечаю, что это одеяние намного сдержаннее, чем подобранные мне в гареме — и Роланом.

— Головной убор — это важная деталь, — сообщает мне Анку. — Он определяет более высокое положение среди королевских слуг, так как вы помощница королевского советника.

Ах, Рашиди. Рашиди, который почти до упаду перечислял все причины, почему я не подойду в качестве его служанки. Поэтому я собираюсь доказать, что он не прав. Почему бы и нет? Меня разместили во дворце и кормят, а также я могу самостоятельно исследовать королевство. Сомневаюсь, что даже мама могла бы себе представить, насколько хорошо обернётся моё бегство из Серубеля. Я обменяла жизнь в кварталах низшего класса на жизнь избалованной служанки.

И не только. Я прекрасно осознаю, что теперь нахожусь в более выгодном положении, чтобы помочь Серубелю, чем если бы прозябала в кварталах низшего класса. Наверное, это значит, что не все потеряно. Без сомнений, когда-нибудь Рашиди научится доверять мне и даст информацию, которую я каким-нибудь образом смогу передать матери. А мама, конечно, поймет, что делать с этой информацией.

Должно быть я долго тяну с ответом, потому что и Анку и Кара, обе смотрят на меня с любопытством.

— Спасибо вам за помощь, — быстро говорю я.

— Конечно, барышня Сепора. — Анку проходит в угол комнаты и берется за кисточку, которая весит возле стены. Она показывает её мне.

— Это ваш колокольчик, барышня. Если вам что-нибудь понадобится, можете позвонить, и мы будем к вашим услугам.

— О, я уверена, что справлюсь без лишней помощи.

Даже дома я не использовала слуг, как могла бы.

Она улыбается.

— Нам сказали, что вы любите писать фараону. Дайте нам знать, если вам понадобится пергамент.

Я краснею. Значит, в теорийском дворце слухи распространяются так же быстро, как и в серубельском. По тону Анку понятно, что она просто шутит, но Кара неодобрительно воротит носом. Может она думает, что, ведя переписку с королем, я предаю Серубель. Может, она завидует моим привилегиям. В любом случае, я не хочу, чтобы она становилась моим врагом. Мне очень хочется иметь друга в Теории, и мне приятно видеть здесь еще одну серубелиянку.

— Спасибо, Анку, но я сомневаюсь, что у меня и дальше будет необходимость общаться с Его Величеством.

Честно говоря, жаль. Потому что есть ещё столько лжи, которой я хотела бы его засыпать. Но на сегодня он дал мне отпуск и эскорт, чтобы изучить Аньяр, хотя я считаю, что будет умнее, сначала ознакомиться с самим дворцом. Кроме того, моё первое знакомство с базаром Аньяра оставило у меня неприятный осадок. И я, конечно, не хочу рисковать еще раз встретиться с Роланом и Чатом.

— Кара, — говорю я сладким голосом. — У тебя сегодня много работы? Я предпочла бы совершить прогулку по дворцу, и мне интересно, сможешь ли ты сопровождать меня.

Но Кара хмурится.

— Боюсь, у меня слишком много работы, барышня. Возможно, один из охранников…

Анку с неодобрением толкает её в бок.

— Конечно, Кара сможет сопровождать вас сегодня, барышня. Как я уже сказала, мы к вашим услугам.

Как выяснилось, Кара ужасный проводник. Она несётся из одного коридора дворца в другой и сообщает лишь самый минимум информации прежде, чем перейти к следующему залу. Она демонстрирует недовольство, и к полудню я отвожу ее в сторону.

— Кара, скажи мне, в чем дело, — говорю я. — Ты едва говоришь со мной, а я надеялась, что мы станем друзьями.

Она опускает глаза, но у меня возникает чувство, что причина не в стыде, а потому что я ей не нравлюсь.

— Что вы здесь делаете, барышня? — в конец концов, спрашивает она. — Вы здесь, чтобы уничтожить Серубель?

Я хватаю ртом воздух.

— Почему ты так говоришь?

Она встречается взглядом с моим, сжав рот в тонкую линию.

— Вы — Создатель. Я вижу это по вашим глазам. Если вы создаёте для короля, тогда у него не будет потребности торговать с Серубелем. Наша родина будет обречена.

— Откуда… ты знаешь, кто я?

Никто не знает кто я, кроме отца, матери и деда, когда он ещё был жив. Даже народ Серубеля точно не знает, откуда появляется спекторий; им говорят, что глубоко под дворцом в скале есть рудник, который дает самый драгоценный элемент королевства.

Она оглядывается через плечо и тянет меня еще дальше, заводя за высокую мраморную колону.

— Мой дядя был Создателем, барышня. И он хранил это в секрете, потому что знал, что король Воин заставит его создавать день и ночь для Теории. Они все хранят это в секрете.

Все? Святые Серубеля.

— Как такое возможно? — выдыхаю я. — Создатели исключительно все королевских кровей.

Сара серьезно кивает.

— Когда-то давно приезжал Добрый король Серубеля. Он влюбился в бабушку моего дяди, дворцовую служанку. У них родился ребенок, — она вздыхает. — Мой дядя хранил тайну всю свою жизнь. Он мог быть богат. Мог бы весь этот спекртоий обменять на лучшую жизнь. Но Добрый король просил его хранить всё в тайне. Он сказал, что если спекторий попадет в плохие руки, то может нанести вред Серубелю.

Добрый король. Мой прапрадед. Моё горло вдруг стало таким сухим, как пустыня. Разве это возможно?

— Твой дядя. Он уже умер? — спрашиваю я, потому что заметила, что она сказала «хранил», а не «хранит».

Она кивает, опуская взгляд.

— Так и есть, барышня. Он умер совсем недавно.

— Мне очень жаль.

Честно говоря, я не особо уверена, что мне жаль. Я все еще не знаю, что обо всём этом думать. Мой дедушка зачал внебрачного ребенка — и никого иного, как Создателя. Мать об этом знает? Не поэтому ли она сказала мне отправляться в кварталы низшего класса? Конечно же, нет. Тогда она предупредила бы, что нужно искать своих родственников.

Родственники. Если Добрый король был дедом ее дяди, то не делает ли это Кару моей кузиной? Я тяжело сглатываю.

— Вы тоже внебрачный ребенок члена королевской семьи? — многозначительно спрашивает она, не обращая внимания на мое внутреннее смятение.

И что мне ответить? Мама приказала мне хранить свою личность в секрете. Несмотря на то, что Кара многое мне сейчас поведала, я не могу рисковать и открыться ей. Возможно, король Сокол уже знает, кто я. Может он назначил Кару моей служанкой, чтобы выведать у меня информацию, зная, что я доверилась бы другой серубелиянки, да ещё к тому же моей предполагаемой кузине. В конце концов, он Лингот. Он многое видит. Слишком многое.

Я не могу так рисковать, решаю я.

— Думаю… думаю, мне нужно присесть, — выдыхаю я на последнем дыхании.

Она ведет меня к одной из многочисленных скамеек для отдыха, мимо которых мы прошли, путешествуя по дворцу. Мы садимся, и она сочувственно гладит мою руку.

— Создатели редки, — сообщает она. — Видеть еще одного очень необычно.

— А в Теории есть ещё больше Создателей?

Она сводит брови на переносице.

— Мой кузен Бардо, внук моего дяди, но он еще мальчишка. Ему восемь лет. Но он родился с такими же серебряными глазами. Я слышала еще и о других. Ходят слухи, что архитектор короля — Создатель. Вот почему она настолько талантлива в строительстве пирамид из спектория. Но все же я никогда не встречалась с ней, чтобы убедиться в этом. Да и со своей семьей я вижусь редко, потому что работаю во дворце. Поездка в кварталы низшего класса заняла бы весь день, а у меня выходные лишь изредка.

— Бардо знает, что должен хранить свои способности Создателя в тайне?

Кара серьёзно кивает.

— Они все знают. Мой вопрос: а вы знаете?

— Да, — энергично подтверждаю я.

Но я не готова говорить и дальше на эту тему. В конце концов, есть вероятность, что всё это не правда. Нельзя исключать возможность, что король Сокол узнал во мне ту, кто я есть, и решил таким образом вызвать на разговор, потому что знает, что я никогда не расскажу ему об этом прямо.

— Молодой король кажется мудрым, но даже если это не так, он все ещё Лингот. Вы должны быть осторожны, барышня Сепора. От этого зависит судьба Серубеля.

Если бы она только знала.

— Я… Мне как-то нехорошо от всего этого, — говорю я. — Ты не могла бы отвести меня в мои покои, чтобы я могла прилечь?

— Конечно, барышня, — от меня не ускользает, какое облегчение звучит в ее голосе, что она получила возможность избавиться от моей компании.

ТАРИК

Тарик и Патра находят утешение на террасе большого дворцового сада, своеобразного оазиса среди пустыни, коей является Теория. Хотя во дворце на каждом углу есть и другие сады поменьше и внутренние дворики с цветущими живыми растениями, которые используют для прогулок, но большой сад, однозначно, нравиться Тарику больше всего. Он самый уединённый из всех, но, возможно, он любит его, потому что незадолго до последнего путешествия короля Кноси в Вачук, он помогал отцу планировать его. Вместе они наблюдали, как садовники рассаживают зелень, смешивая сухой песок с плодородной почвой. Стали свидетелями того, как солнце и вода, которая попадала в сад в виде небольшого ручья, извлекли из земли новую жизнь. Это был мирный, медленный процесс, который всё ещё вселяет в Тарика чувство, что он совершил хотя бы этот маленький подвиг среди горы обязанностей, доставшихся ему по наследству после смерти отца.

Заходящее солнце извлекло пьянящий аромат из цветков лотоса, сладость растений окутала Тарика и напомнила ему, что лотос был главным цветком на похоронах его отца, и что в некотором смысле, он символизирует большие перемены в его жизни. Однако успокаивающий земляной запах ромашки отгоняет его страхи, и это одна из многих причин, почему этим вечером он решил прийти в сад.

Эти страхи, и то, что его слуги продолжают заболевать Тихой Чумой. Болезнь стремительно распространяется по дворцу, и поэтому Тарик чувствует, что безопаснее находиться среди тишины цветов и кустарников, чем в тишине чумы. Только сегодня днем его посыльный Долис упал в обморок, и вскоре после этого у него началось кровотечение из носа. Ему потребовалась помощь одного из трёх Целителей, которым Тарик приказал круглосуточно дежурить во дворце. Хотя Долис спит, и его лечат с особой тщательностью, его болезнь протекает тяжело. Для Тарика пытка слушать отчеты дворцовых Целителей, прежде всего потому, что этикет не даёт ему лично навестить Долиса, которого он тайно считает другом.

С такими тяжелыми мыслями Тарик сидит на скамейке, затачивая свои вручную изготовленные стрелы, в то время как Патра удовлетворенно вылизывает себя, лежа у его ног, и здесь его находит Рашиди. Он предпочел бы смотреть на закат только в обществе своей кошки, но знает, что должен сделать исключение для своего лучшего советника. Поэтому отгоняет на задворки сознания пьянящий аромат сада — и новое значение, которое он несет для него — и сосредотачивает свое внимание на усталых движениях старого друга.

— Ваша помощница вернулась из поездки? — не поднимая головы, спрашивает Тарик.

Он не хотел сразу спрашивать о Сепоре, и был удивлен, что из всех проблем и насущных вопросов, о которых мог справиться, он решает поинтересоваться своей недавно освобожденной наложницей.

— Нет, не вернулась.

Тарик улыбается, когда слышит облегчение в голосе пожилого человека.

— Знаете, это был компромисс, Рашиди. Я возьму жену, а вы возьмёте помощника. Видите, как это работает? — и снова он возвращается к теме Сепора. Почему?

— К сожалению, вижу, Ваше Величество.

Тарик тихо смеётся. Он кладёт наточенную стрелу в колчан и берёт тупую из кучи на скамье. Прошло какое-то время с тех пор, когда он практиковался в стрельбе из лука. Это было единственное боевое искусство, в котором он превзошел Сетоса, и, если хочет и дальше оставаться на высоте, ему нужно иногда тренироваться. Не то, чтобы он собирался тренироваться сегодня вечером. Атмосфера в саду не подходит для насилия и всего, что как-то с ним связано, а скорее для сосредоточенного изготовления стрел, достойных полета.

— Что привело вас ко мне, Рашиди?

— Простите меня, сир, я знаю, что вы любите проводить свои вечера в тишине.

Это правда. Тишина стала его самым ценным сокровищем, даже важнее приема пищи. Кажется, что в любые другие часы дня кто-то обращается к нему, или в некоторых случаях говорит с ним. Как бы то ни было, он отчаянно нуждается в нескольких выкроенный моментах одиночества, даже если для этого нужно порой улизнуть от Рашиди. Но по большей части он понимает, что это небольшая роскошь, оставшаяся в его жизни.

— Вы всегда — исключение, друг.

Краем глаза он видит, как Рашиди нервно двигает руками. Обычно он никогда не волнуется. Он помнит тот день, когда Рашиди пришлось сообщить отцу, что его любимая кошка умерла, и что он сам убил ее, потому что та напала на охранника. Рашиди даже не моргнул, когда сообщал ему эту новость. То, что старик теперь так нервничает, беспокоит Тарика.

— Караван отправится в Хемут утром, — объявляет Рашиди, его голос не выдаёт такого волнения, как поведение.

— Отлично, — когда Рашиди больше ничего не говорит, Тарик смотрит на него. — Вы пришли сказать мне только это? Разве я стал таким злобным тираном, что мой самый доверенный советник больше не может свободно проинформировать меня о происходящем в стране?

— Нет, Ваше Величество. Я пришел, чтобы обратиться с просьбой.

Тарик готовиться к спору. Нет ничего лучше ссоры с самым высокопоставленным советником, чтобы испортить прекрасный закат. Великие пирамиды, если речь пойдет о назначении Сепоры помощником…

Он поднимает взгляд и осматривает стену сада, чтобы подготовиться к худшему. Большое светило уже прошло половину своего пути; веки Тарика тяжелеют. Его плечи немного поникли, так как только Рашиди может его видеть. Но ему нужно еще позаботиться о корреспонденции, прежде чем он удалится в свои покои. Король не исчезает вместе с солнцем. И, судя по всему, он больше не сможет найти утешения в саду.

— Вам нужен помощник, Рашиди, и госпожа Сепора столь же хороша, как и любой другой.

— Я не об этом хотел просить, сир. Ну, не совсем об этом.

— Что же вы от меня тогда хотите?

Его голос звучит резче, чем он хотел. Однако Рашиди обладает даром преподносить информацию таким образом, что Тарик не может отказать. Но каким бы уставшим он сейчас не был, он не в настроении позволить одержать над собой моральную победу.

— Если позволите, Ваше Величество, я хотел бы сопровождать завтра караван в Хемут.

Это неожиданно.

— Зачем?

— Это одно из самых важных решений в вашей жизни, Ваше Величество. Кажется нецелесообразным поручить такое, так сказать, мероприятие кому-то ниже меня. Я хотел бы выступить в качестве посла от вашего имени. Король Анкор известен своим тяжелым характером.

— Наши послы вполне способны справиться с такими ситуациями.

— Он также известен умением скрывать свои истинные намерения.

— Вы не хотите послать Лингота, чтобы распознать возможное предательство?

Рашиди кивает, складывая руки за спиной. Он начинает рассеянно ходить взад-вперед перед Тариком и шелест его одежды — единственный звук в саду.

— Я буду рад взять с собой одного. Но я чувствую, что это я должен поехать сам. Если бы ваш отец был здесь, он бы разрешил мне поехать с караваном. Он посылал меня, чтобы провести переговоры по поводу вашей матери.

Это было другое. Его мать была родом из среднего класса, здесь в Аньяре, и проведение переговоров с её семьей о том, что она станет следующей королевой Теории, было простым делом. Тем не менее, в глазах Рашиди есть что-то далекое и ностальгическое.

— Вы сентиментальны, Рашиди? Или пытаетесь сбежать от обучения своей новой помощницы?

— Боюсь, всего понемногу.

Тарик смеется над правдивостью его слов.

— И что мне с ней делать, пока вас не будет?

— Поскольку вы так настаивали на назначении мне помощницы, вы могли бы сами заняться ее обучением. Ну, то есть, конечно, если вы пожелаете, сир.

— Вы хотите, чтобы я обучал вашу помощницу?

Мысль вызывает смешанные чувства. Сепора кажется ему довольно забавной, и он был бы рад немного отвлечься от более скучных аспектов своих обязанностей. И все же, именно эти скучные аспекты требуют его полного внимания — о чем Рашиди прекрасно знает.

— Я просто не могу понять, что, по-вашему, она может для меня сделать, Ваше Величество. Только вы можете это знать. И если это знаете только вы, то кто, как не вы, подойдёт лучше всего, чтобы обучить ее?

Одно дело, если бы Рашиди пытался оправдаться. Но все, что он говорит — правда. Он искренне верит в то, что говорит. Включая то, что он сентиментален.

— У меня для этого нет время.

— Я знаю об этом. Но боюсь, что наличие помощника, путающегося под ногами, пока я веду переговоры с Анкором, будет обременительно, если не сказать больше. Я знаю, что она утверждает, что служила в высокопоставленном доме в Серубеле, но ей чужды наши обычаи. Что делать, если она как-то оскорбит короля или его дочь? Я не смог бы выдержать позора для Теории. Боюсь, что мое терпение к таким вещам истощилось к старости.

Увидеть смущение Рашиди было бы чрезвычайно занимательно, первое, что приходит Тарику в голову. Но если Сепора будет сопровождать его, Тарик всё равно не сможет стать свидетелем ее непредсказуемых выходок. Что могла бы девушка, которая сбежала из гарема и увлекла в веселую погоню пол дворца, вытворить в иностранном королевском дворце? Бесконечность вариантов чуть не заставила его улыбнуться.

Чуть. Но для Рашиди это очень серьёзный момент, чтобы оскорблять его усмешкой.

— Ну хорошо, — говорит Тарик. — Пока тебя нет, она будет помогать мне. Конечно, только когда у меня появится время.

— Большое спасибо, Ваше Вел…

Но, прежде чем он успевает в полной мере выразить свою благодарность, массивные двойные створки западных деревянных ворот в сад распахиваются. На долю момента открывается вид на внешнюю стену дворца, прежде чем стража заходит по двое, держа оружие наперевес. Патра сразу вскакивает, шерсть на загривке дыбом.

— Спокойно, — говорит ей Тарик несмотря на то, что ощущает то же самое.

Охранники выстраиваются в ряд справа и слева от Тарика, никто не выходит вперед, чтобы объяснить причину прихода. Он вздыхает. Видимо, это судьба, что его вечер должны были испортить, даже если бы к нему не пришел Рашиди. Патра наклоняется ближе к нему и касается его бедра. Если бы он проявил хоть толику беспокойства, она сразу же стала бы между ним и его собственной охраной.

Один из солдат приближается, судя по парадному мечу, который он носит, это офицер. Мужчина опускается перед ним на колено, подобострастно прижав подбородок к груди.

— Ваше Величесвто, позвольте сказать, сир.

— Конечно, — говорит Тарик.

— Сир, мы подстрелили змея к северу от притока Нефари. Он направлялся в пустыню.

— Серубельский Змей? — спрашивает Тарик. — Так близко к границе Аньяра? Были ли с ним сопровождающие?

Может, король Эрон всё же хочет с ним увидеться? Он отправил посланцев на встречу с ним по той же причине, по какой Тарик отправил к нему караван? Он втягивает воздух через сжатые зубы. Теперь мы сбили одного из его Змеев в знак радушия. Ему это не понравится.

Ворота открываются на максимальную ширину, и дюжина, или около того, охранников с ворчанием и стонами тянут громоздкое тело Змея в сад, чтобы Тарик на него взглянул. Длинное синее тело обмякло и оставляет след на зеленой траве, которую садовники выращивали с таким трудом. Но горевать из-за травы сейчас не время. Его войско, которое действует от его имени, только что сбило Змея.

Они кладут животное с краю, между двумя большими фонтанами.

— Зачем было его сбивать? — спрашивает Тарик, пытаясь скрыть свое раздражение. — Разве нельзя было преследовать его до самого конца?

— Сир, это Змей-Наблюдатель. Их, среди всего прочего, используют для шпионажа.

Офицер под тяжестью вопросов короля, кажется, чувствует себя неуютно.

— Что вы наделали? — всхлипывает кто-то за их спинами. Тарику не нужно оборачиваться, он и так знает, что барышня Сепора вернулась и что она очень расстроена увиденным.

Он открывает рот, чтобы поприветствовать ее, но также быстро закрывает его. В конце концов, она обратилась не к нему, а к его офицеру во время его допроса в его саду. Он сомневается, что такое поведение приемлемо даже в высокородном доме в Серубеле. Не то, чтобы это как-то её заботило. Напротив, Сепора буквально протискивается мимо него и становится перед офицером. Она скрещивает руки на груди, и у Тарика создается впечатление, что она делает это только для того, чтобы сдержаться и не ударить высокопоставленного часового.

— Зачем вы его убили? — спрашивает она. — Змеи-Наблюдатели — нежные существа.

Офицер переводит удивленный взгляд с Сепоры на Тарика, явно не уверенный, нужно ли отвечать на вопрос.

— Барышня Сепора, — подключается к разговору Тарик гораздо мягче, чем должен. — Это не ваше дело.

Она оборачивается, в ее серебряных глазах блестят слезы, и Тарик начинает испытывать беспокойство.

— Но Ваше Величество, он был безобидным. У Наблюдателей даже нет зубов.

И что ему теперь, сделать выговор плачущей девушке? Тогда он не был бы сыном своей матери? Но от меня ожидают, что я буду действовать, как сын своего отца! Не пострадает ли моя репутация, если я буду проявлять к ней слишком много терпения?

— Мой охранник намекнул, что Наблюдателей используют для шпионажа. Это правда?

Она колеблется, вытирая слезу тыльной стороной ладони.

— Да, это возможно. Я не уверена, что…, - но она умолкает, и ему ясно, что она отлично знает, что собиралась сказать, но всё же не продолжает. Интересно, если он спросит ее наедине, она ему скажет. Он сомневается. — Но не было никакой необходимости убивать его, — наконец она снова находит слова. — Информацию можно получить при помощи его глаз. То есть, можно было бы, если бы он был еще жив.

— Что вы имеете в виду, барышня Сепора? — спрашивает офицер. По тому, как он произносит ее имя, которое так быстро уловил, как считает Тарик, он уже вполне увлечен ею. Тарик против воли хмурится.

Сепора делает шаг к офицеру и мягко касается его руки, чтобы привлечь его внимание. Как будто оно уже давно не сосредоточенно на ней.

— Понимаете — говорит она. — Наблюдатели обладают не только исключительным зрением. Их глаза способны запечатлеть то, что они видят. Конечно, пока они живы. Можно извлечь их глаза и поместить над огнём. Изображение того, что они видели последним, появится в дыму.

Тарик слышал об этой необычной способности, но никогда не думал, что это может быть правдой. Он никогда раньше не видел синих Змеев, если не считать примитивных рисунков бывших рабов из Серубеля. У них вошло в привычку расписывать внутренние стены пирамид, которые они создавали своими руками, и их искусство было таким красивым, что ни у одного короля не возникло даже мысли остановить их. Кроме того, у некоторых членов высшего класса он видел головной убор, который был украшен голубой чешуёй змеев — чешуя Змеев ценились не меньше рубинов из пещер Смерти в Вачуке. Но после многочисленных прогулок по рынку, слушая фальшивые для его ушей крики торговцев чешуёй, он пришел к выводу, что синих Змеев не существует.

— Через несколько солнечных циклов их глаза снова отрастут, словно их никогда не извлекали, — говорит Сепора. — Также как у ящерицы снова отрастает хвост, когда она его сбрасывает.

— При всём уважением, барышня Сепора, — говорит охранник, — животное еще живое.

Ее глаза загораются и, протолкнувшись мимо Тарика и охранника, она бежит к лежащему на земле Змею, прозрачные детали ее платья развеваются позади нее. Никто не задумывается остановить ее, сухо думает Тарик. Она словно зачаровала их всех. Даже Рашиди молчал на протяжении всего происходящего. Без сомнения, от нетерпимости и ужаса, как догадывался Тарик.

Тарик следует за ней, подав знак своим охранникам присоединиться к нему. Он слушает, как Сепора ласково шепчет ободряющие слова огромному животному, но оно не реагирует. Хотя оно вяло и неподвижно лежит на земле, его тело возвышается над ней.

— Сепора, — мягко говорит он. — Вы ведь понимаете, что мы должны извлечь глаза. Я должен знать, кто послал его и зачем. Скажите мне, как это лучше сделать. Это очень болезненно для него?

Она, хмурясь, смотрит на него.

— Не так сильно, как можно себе представить. Их разводят именно для этой цели. Но, может, у вас есть какие-нибудь обезболивающие?

— Я сейчас же позову Целителей.

Он переступает с ноги на ногу. Ее язык тела говорит, что это животное, которого она даже не видела прежде, очень важно для нее. Он задаётся вопросом, напоминает ли ей Змей о родном королевстве. Он с удивлением осознает, что ему не нравиться, что она тоскует по дому. Что это со мной?

— Сепора, вы знаете, как тренировать такое существо?

Она отворачивается от Змея и смотрит на него.

— У меня был Змей-Защитник в Серубеле. Я научила его трюкам. Но обучение этого Видящего уже закончилось. Видите ли, Змеи имеют склонность сближаться со своим человеком. Я не уверена, что смогу убедить его повиноваться мне.

— Я прошу вас, чтобы вы попробовали. Наши войска могли бы извлечь выгоду от Видящего.

Она закусывает губу. Он готовиться к возражению, которое вот-вот сорвётся с её языка. Перед своими людьми и Рашиди он может позволить ей только некоторые вольности. Но она не озвучивает своё возражение. За это он бесконечно ей благодарен.

— Конечно, Ваше Величество, — говорит она, покорно склоняя голову. — Как пожелаете.

Её голос слегка взволнован, но он уверен, что другие этого не заметили. Еще кое-что, за что он должен быть благодарен: тот факт, что покорность Сепоры возникла не из-за искреннего послушания, а из-за ее восторга к животному. Гордость пирамид, но что ему с ней делать?

— Хорошо. Встретимся в восточном дворе, через час, — он поворачивается к своему офицеру. — Разведите там костёр. Мы выясним, что видел этот Змей-Наблюдатель.

СЕПОРА

В Серубеле внутренние дворики — тихие, вырубленные в скалах красивые места. Там есть деревянные скамейки, купальни для птиц и виноградные лозы, полные ароматных цветов, которые вьются вверх по склонам. Здесь, в Теории, восточный внутренний двор во дворце молодого короля — это просто каменная стена вокруг разрытой земли, которая больше напоминает поле битвы, чем двор. Я подозреваю, что в этом месте солдаты короля обучаются бою; я не могу придумать другую причину, почему песок выглядит столь неопрятно по сравнению с гладкой, обдуваемой ветром пустыней Теории.

В центре унылого двора полыхает большой костёр, на фоне начинающего вечереть неба. Горящие дрова больше похожи на балки и строительные доски. Так как в пределах границ этого пустынного королевства нет леса, скорее всего, Теории приходится приобретать древесину в Вачуке. Его леса снабжают большим количеством древесного топлива. Мы, в Серубеле, тоже покупали древесину в Вачуке, но не для того, чтобы топить наши очаги — в Серубеле достаточно лесистых гор для отопления. Мы нуждались в древесине этого сорта, чтобы производить качественный пергамент, и ради этого покупали ее.

Во дворе, рядом с большим костром стоят Рашиди и молодой король и разговаривают, их лица очень серьёзные.

Я заставляю себя подойти к ним, хотя не готова к вопросам, которые вызовет дым. Отец ищет меня? Знает ли он, что я ещё жива? Или он ищет Бардо, мальчика-Создателя? Или архитектора пирамид? Или одного из тайных Создателей, скрывающихся в Теории?

Я не могу отделаться от чувства, что дым покажет, как Змей обнаружил меня сверху и следовал, когда я во время экскурсии шла с Карой по внешним дворам и садам дворца. Хотя охранники, наверняка, не допустили бы, чтобы Змей подлетел так близко к резиденции короля. И, конечно, я бы заметила, будь над головой змей — или всё же нет? Но на самом деле охранники сказали, что, когда они его подстрелили, он улетал. А они подстрелили бы его задолго до того, как он добрался до участка над дворцом. Всё же меня охватывает неразумный страх. Что, если он проскользнул мимо них незамеченным? Что я скажу королю, дар которого помогает ему обнаруживать ложь, которую я так отчаянно хочу сказать? Отправит ли он меня назад к отцу? Или задержит, чтобы потребовать выкуп от моего королевства? Что скажет мама?

Я представляю, как губы мамы плотно сжимаются от разочарования, и как она тяжело вздыхает, когда меня возвращают во дворец в этом скандальном полураздетом состоянии. «Ты потерпела неудачу», — скажет она. «Ты потерпела неудачу, и теперь мы вовлечены в войну».

Или, возможно, король Сокол оставит меня у себя, когда поймет, как ценна я для короля. Скорее всего, он будет задавать правильные вопросы, и мне придется признаться, что я последний Создатель или, по крайней мере, всегда думала, что последний. Или еще хуже, он спросит меня, есть ли другие, и я своим ответом выдам их всех. Из-за меня самый молодой Создатель вырастет, как и я, производящим спекторий рабом, словно сосуд, которым пользуются из-за его способностей.

От этой мысли у меня сжимается сердце.

Я настолько поглощена собственными страхами, что не сразу замечаю, как король и его угрюмый советник подходят ко мне. Я обнаруживаю их только в тот момент, когда король опускает мне свою руку на плечо, и я вздрагиваю. Глупо с моей стороны реагировать так, он никогда не выказывал враждебности в мой адрес. Просто в его силах отправить меня обратно к отцу. Этого вполне достаточно, чтобы заставить меня бояться. Но мне также ясно, что он подвергнет опасности собственное королевство, если действительно отошлёт меня. Королевство, которое, насколько я могу судить, не заслуживает ужасов войны, которые мой отец уготовил для него. Но я здесь совсем недавно, напоминаю я себе. Едва ли этого времени достаточно, чтобы сделать такие выводы. Едва ли его достаточно, чтобы перейти на сторону этого странного короля-мальчишки.

— Сепора, с вами всё хорошо? — нахмурившись, спрашивает король. Если бы он не был королем, а я, всего-навсего слугой его слуги, я могла бы подумать, что он искренне обеспокоен.

— Я волнуюсь за Видящего Змея, Ваше Величество. — Что фактически является правдой, пусть и не в том ключе, какой я имела в виду. Да, небольшая часть моих тревог касаются здоровья и судьбы животного, но это лишь ничтожная часть по сравнению с тем, что он видел. Что покажет нам здесь сегодня.

У меня нет никакого опыта общения с Линготами. По крайней мере, удачного. Сколько правды в моих словах он сможет прочесть? Насколько точно почувствует, что моё признание не полное?

Король Сокол разглядывает мое лицо, и я знаю, что он обнаружил двойственность моего ответа. Но сохранил это в секрете.

— Я слышал, что операция прошла успешно, и животное сейчас мирно спит. Целители обнаружили шрамы от предыдущих глазных удалений, поэтому я надеюсь, что эта процедура была лишь неприятной рутинной для обожаемого вами животного. Пожалуйста, пройдите к костру, чтобы мы смогли исследовать дым.

Я пытаюсь проглотить свой страх, но он комком застревает на пол пути, вынуждая голос дрогнуть.

— Конечно, Ваше Величество.

Я следую за ними, стараясь не наступать на подол Рашиди, который волочиться за ним по песку. Это странно, что Рашиди носит тунику и робу поверх набедренной повязки — всё всевозможных оттенков синего цвета — в то время как большинство теорианцев избегают носить столько много одежды. Хотелось бы знать, связано ли это как-то с его должностью советника, и мое любопытство только растет. Золотая веревка обвивает его шею, а на обеих руках он носит кольца. Его сандалии из простой кожи без украшений, а голова выбрита, не считая копны над правым ухом, собранной вместе золотой заколкой. Не знаю, почему замечаю в нем так много именно сейчас, но его попытки сохранять дистанцию между мной и королём становятся все более очевидными.

Кроме того, я не до конца понимаю, что король ждет от меня, особенно если подумать, что мы окружены дюжиной королевских стражей. Говоря по правде, королю не нужны охранники, чтобы защищать его. Он выглядит вполне сильным, чтобы дать мне отпор в случае необходимости, хотя в Серубеле меня обучали самозащите.

Ещё больше мужчин и женщин, одетых совсем не так, как Рашиди, занимают свои места около костра. Кажется, они предпочитают одевать как можно меньше одежды. Женщины обмотали вокруг груди полоску ткани, завязав её крест на крест. У мужчин только набедренные повязки, а у охранников кроме повязки, ножны для мечей и щиты на спине. Честно говоря, в традиционном костюме серубелиянцев в этом климате было бы слишком душно. Должно быть у Рашиди какая-то болезнь, вызываемая холодом, раз он одет так тепло, что при такой жаре просто невыносимо.

Затем я осознаю, что огонь греет мне щеки; огромный костер должен создать достаточно дыма, чтобы все присутствующие его увидели. В Серубеле мы делали подобное без каких-либо церемоний в следующем очаге, который был достаточно большим для глаз. Единственные очаги, которые я видела здесь во дворце, казались слишком чистыми, будто их и не использовали вовсе. Интересно, меняется ли ситуация зимой. Если вообще в Теории существуют такие зимы, как в Серубеле.

Немного погодя окровавленные глаза Видящего Змея доставляют на красиво украшенном глиняном подносе, который приходится нести двум мужчинам. Они осторожно опускают свою ношу в огонь. Взметнувшиеся от тяжести подноса искорки взлетают, и тут же без следа растворяются в ночи. Я со страхом наблюдаю, как глаза сначала мутнеют, а потом становятся ярко-красными, что предвещает скорое высвобождение дыма. В толпе слышится бормотание, и я закрываю глаза от нетерпения. Не могу представить себе ни одного результата, который был бы для меня выгодным. Меня охватывает непреодолимое желание бежать, и я отступаю от костра.

Но король Сокол сразу это замечает и смотрит на меня, медленно качая головой. Разумеется, он ждет, что я сбегу. В его присутствии я только и говорила, что полуправду, и, ко всему прочему, однажды уже пыталась сбежать из его гарема. Стать помощницей Рашиди было не моим выбором, и я ясно дала это понять. Если бы только король не наблюдал за мной столь внимательно во время таких ситуаций, как сейчас. Но он достаточно мудр, чтобы следить за мной. В подобных обстоятельствах я вела бы себя точно так же.

Клубы дыма вздымаются и сгущаются на подносе в туманный шар, и, наконец, образы материализуются. Поначалу они размыты и отделены друг от друга, в то время как все шесть глаз становятся прозрачными, но я хорошо знаю, как быстро все изменится. Образы объединятся и покажут нам панораму с высоты птичьего полёта. Все будет казаться настолько реальным, будто ты сам находишься там со Змеем. В некотором смысле это словно шаг назад во времени.

Сначала мы видим мужчину, одетого в национальный серубельский военный костюм. В нем я сразу узнаю военного генерала отца. Он протягивает руку к Видящему Змею, и привязанность на его лице очевидна.

Святые Серубеля, они поймали Видящего Змея генерала Галиона.

Я снова борюсь с желанием сбежать, пока все мы смотрим, как Змей поднимается в воздух, а солдаты на земле кажутся крошечными веснушкам на пустынном песке. Обученный смотреть вниз, Наблюдатель наблюдает за пейзажем и быстро пересекает реку Нафари. Военный отряд должно быть находился к северу от притока, который разделяет огромную пустыню на две части. Наблюдатель пролетает над уединённым зданием, а потом над базаром. В любую секунду он повернет на восток, в сторону дворца. В любую секунду нацелится на меня.

Но вместо этого он пересекает грязную дорогу, ведущую к кварталу низшего класса. По крайней мере, я предполагаю, что речь идёт именно об этом квартале на основании бедных палаток и светловолосых людей. Я задерживаю дыхание и просто знаю, что отец обнаружил жителя со светлыми волосами и серебряными глазами, скрытого Создателя, возможно даже маленького Бардо. Но кварталы низшего класса приходят и уходят. Затем снова следует пустыня. Змей-Наблюдатель пролетает тут и там над группой путешественников, но не спешит спуститься вниз, чтобы всмотреться. У него определенно есть цель, я замечаю это, когда он поднимает нос, обнюхивая воздух. Вдалеке появляются здания, темные здания, выглядящие так, словно они горели. Когда Наблюдатель приближается к ним, он замедляет скорость и кружа, спускается вниз, пока, наконец, не парит прямо над руинами.

— Кайра, — шипит Рашиди королю.

— Кайра? — повторяю я, перебирая в памяти все уроки истории с моим наставником Алдоном. Когда-то давно Кайра была столицей Теории. Во время Великой войны между королевствами, Скалдинги сравняли её с землёй. Эта победа считается одной из величайших военных достижений в истории Серубеля несмотря на то, что Теория, в конченом итоге, выиграла войну и серубелианских рабов, нанеся ответный удар.

Король Сокол наклоняет голову, всматриваясь в дым, словно пытается разглядеть мысли Видящего. На мгновение меня охватывает паника, и я задаюсь вопросом, способны ли Линготы на подобное. Но потом вспоминаю, как король рассказывал, что не может читать мысли животных.

— Почему серубелиянцев интересует сгоревший город? — спрашивает он, поворачиваясь ко мне. — Сепора, вы узнаете человека, который отправил Змея?

Я киваю, чувствуя отчаянную потребность соврать. Но я беспомощна против короля и его дара.

— Это генерал Галион, Ваше Величество. Главнокомандующий армии Серубеля.

Это, похоже, его удивило.

— У вас есть идеи, почему его так очаровал город, сгоревший дотла?

Сначала я качаю головой. Затем осознаю, что прекрасно знаю, чего хочет Галион. Чего хочет отец. Почему он так интересуется городом, от которого остались лишь пепел, да руины.

Яд Скалдингов.

Король должно быть видит, как меня озаряет осознание, он подходит ближе, тень от огня танцует на его лице, а его обычно карие глаза отражают оранжевый свет костра. Со всей этой золотой краской, покрывающей его тело, кажется, что он пылает. И снова я хочу сделать шаг в сторону от него, подальше от его всезнающих глаз.

— Что с этим городом, барышня Сепора?

Что мне ответить? Как вести себя, учитывая его дар? Я решаю, что недоговаривать — это лучшая стратегия. Он не сможет распознать ложь в том, чего я не скажу.

— Они не собираются оккупировать город, Ваше Величество. Они нацелились на пепел.

У него отвисает челюсть.

— На пепел? Но почему?

Я вздыхаю.

— Потому что пепел содержит яд Скалдингов, Ваше Величество, а он очень взрывоопасен.

Вот тебе и недоговаривать.

ТАРИК

Собрание совета длится до глубокой ночи, и больше всего Тарик хочется покинуть тронный зал и удалиться в свою постель. Он был молчалив, но внимательно наблюдал, позволяя советникам высказывать свои идеи по поводу того, что могли означать для Теории видения, которые они извлекли из глаз Змея. Большинство согласилось с тем, что королевству нужно готовиться к войне.

Значит мы должны бороться одновременно с чумой и с Серубелем. Слишком много всего, чтобы править так же тихо, как мой отец. До сих пор единственно тихое в его правлении было только название самой чумы, которая охватила его граждан, будто разнеслась ветром. А теперь ещё весь его совет должен думать о том, как подготовиться к войне, в то время как чума свирепствует в рядах Маджаев. К счастью для них, Маджаи размещены в Лицее, с другими Избранными, и Целители лечат их по первому щелчку командующего. Но если Маджаев ослабит болезнь, они даже не смогут тренироваться. А их тренировка никогда не была так важна, как сейчас.

Но его всё ещё мучают вопросы. Вопросы, на которые не может ответить его собрание. Вопросы, которые он вообще не смеет задавать, чтобы не посеять панику. Когда его лучшие советники и ученые, наконец, покидают тронный зал, выглядят они также устало, как и он, и Тарик просит Рашиди подойти ближе. Как только двери закрываются за последним из них, Рашиди широко зевает, прежде чем приблизиться к своему королю.

— Да, Ваше Величество?

— Позовите Сепору.

— В это время? Ваше Величество, она, наверняка, спит.

Тарик качает головой.

— Нет, она еще не спит. Я увидел по выражению ее лица, что видения, которые показали глаза Видящего Змея, привели её в замешательство. Она еще не будет спать. И я хочу знать, почему.

Требуется почти час, прежде чем барышня Сепора появляется переде ним. Она выглядит растрепанной, веки отяжелели, словно на ресницах весит груз. Ее великолепные волосы свободно спадают на спину, как накидка, волнистые из-за кос, которые были заплетены прежде.

— Простите, что потревожил ваш сон, Сепора.

Она вздыхает.

— Я не спала, Ваше Величество.

Как он и думал.

— У меня к тебе много вопросов.

Она кивает. Значит, она это предвидела. Может ли это означать, что во внутреннем дворе она что-то утаила? И разве это удивительно при таком количестве зрителей?

— Я могу присесть, Ваше Величество? — спрашивает она. — Боюсь, что события дня берут свое.

— Конечно. — Он и забыл, что она провела весь день, исследуя дворец, не говоря уже об эпизоде после поимки Змея. Она такая усталая, что прежде, чем он успевает приказать принести ей стул, она поднимается по лестнице, перешагивая через ступеньку и садится на верхнюю, поближе к трону. Постаравшись спрятать ноги под себя, она обхватывает себя руками, словно ей холодно, и выжидающе смотрит на него.

— Чем я могу быть полезной? — спрашивает она.

Необычное сияние покинуло сбежавшую из гарема девушку, и он сожалеет об этой утрате. Возможно, она просто устала, и это вовсе не уныние, которое она бессознательно излучает сейчас. Всё же он должен быть осторожным с этим ее внезапным желанием сотрудничать. Он прекрасно знает, что чрезмерная отзывчивость — это не выдающиеся её черты характера. В то же время, возможно, она просто хочет побыстрее покончить с этим допросом. И он не может винить её в этом.

— Как вы знаете, только что был созван мой совет. У большинства моих советников сложилось впечатление, что Серубель стремится начать войну. Что вы думаете по этому поводу?

Она наклоняется вперёд и упирается локтями в колени. Одно мгновение она обдумывает, что ответить, затем, кажется, всё же решает отказаться от ответа, который не о чём не скажет.

— Разве имеет значение, что я думаю?

— Я не сказал, что это имеет значение.

— Тогда вы, безусловно, не будете возражать, если я промолчу.

— Я также не сказал, что это не имеет значения.

Она фыркает.

— Я всего лишь служанка. У меня нет таких высокопарных мыслей, как у короля и его советников.

Но это вопиющая ложь. На самом деле, у Сепоры есть мнение по этому вопросу, и даже очень сильное, отчего Тарику еще больше хочется его узнать. Прежде чем ему удается убедить ее, Рашиди заканчивает её игру.

— Выкладывайте всё на чистоту, немедленно, — рявкает он. — Не стоит шутить с королем, тем более в столь поздний час. Гордость пирамид, вы даже жрицу сведёте с ума.

Ее плечи опускаются, и она надувает губы.

— Боюсь, я согласна с вашими советниками, — выдаёт она Тарику, стараясь не смотреть на Рашиди.

— Почему они хотят войны с нами? — спрашивает Рашиди. — Несомненно, они сохранили в своей истории записи о таких глупостях.

Сепора бросает на него сердитый взгляд, в нем проскальзывает прежний блеск. Тарик подавляет усмешку.

— Возможно, они хотят создать новую историю, — огрызается она.

— Скажите, — начинает Тарик. — Скажите, почему они хотят начать войну.

Сепора вздыхает и устремляет свой взгляд вниз, на мраморные ступеньки.

— Ни для кого не секрет, что король Эрон считает, будто Теория смотрит на всех с высока и заслуживает взбучки. — Она согласна с тем, что Теория смотрит «с высока», но не одобряет, что ей нужна «взбучка».

Любопытно.

— Из-за этого недалёкого мнения он поставит на кон жизнь своих граждан? — переспрашивает Рашиди с нескрываемым презрением на лице.

Тарик поднимает руку. Назвать короля Сепоры недалёким не лучший способ, чтобы выведать у неё правду.

— Пожалуйста, друг. Позвольте ей сказать.

Рашиди что-то бормочет себе под нос, и Тарик надеется, что это извинения.

— Вы требуете от меня предать своё королевство.

Страх в ее глазах говорит, что глубоко внутри она ведет свою собственную войну. Она всё ещё лояльна по отношению к своей старой родине. Он может это понять, но ее лояльность не может быть превыше безопасности его королевства.

— Возможно, если я буду знать его причины, я смогу предотвратить смерти в обоих королевствах.

— Если Теория настолько превосходит Серубель, почему тогда вы хотите предотвратить очередную победу для своей истории? — горечь в ее голосе говорит о задетой гордости и укоренившихся предрассудках. Серубелиянцы плохо приняли своё поражение много лет назад. Возможно, со временем Сепора придет к пониманию, что ее вражда не обоснована.

Возможно, если они не будут втянуты еще в одну войну с ее родиной.

— В войне нет победителей, Сепора. Есть только королевства, понесшие меньшие потери.

Она проводит рукой по своим густым светлым волосам, переносит их вперёд и начинает рассеянно заплетать прядь. Проходит несколько долгих мгновений, прежде чем она снова заговаривает.

— Он хочет контролировать Теорию. Господствовать над нею, как делает это с Серубелем.

Рашиди отрывисто смеётся.

— Он сумасшедший? Он на самом деле думает, что сможет нас победить?

Тарик не отводит взгляд от Сепоры. Ее глаза говорят ему, что она считает это возможным.

— Откуда вам известны его планы? — мягко спрашивает он. — Король не стал бы делиться ими с кем попало, особенно со служанкой.

Она кивает, словно ждала этого вопроса.

— Я жила в замке, Ваше Величество. Работала в непосредственной близости с королем.

Тарик озадачен правдой в ее глазах. Она жила в замке и работала рядом с королем? Он бросает взгляд на охранников, стоящих у двери тронного зала. Они слышали весь разговор, и все же он верит в их умение хранить тайны. Нельзя исключить, что служанка, такая же, как Сепора, точно также, как и эти охранники, услышала что-то не предназначенное для ее ушей.

Но, возможно, что всё совсем иначе.

— Вы — шпионка, Сепора? Вас послал сюда лично сам король Эрон?

Она улыбается. Он пытается вспомнить, видел ли уже что-нибудь столь же красивое, и не может. Немного смутившись, он ёрзает на стуле. Рашиди бросает на него любопытный взгляд, из-за чего Тарик хмурится.

— Нет, Ваше Величество. Я точно не шпионка. Но если вы спрашиваете, попыталась бы я предупредить Серубель о грядущем нападении, тогда должна честно признать: кончено, попыталась бы.

Снова правда.

— Зачем вы приехали сюда?

— Король плохо со мной обращался. Требовал слишком многого, навалил столько обязанностей, что я не могла справиться. Я была там несчастна.

Снова честный ответ. Он не знает, что об этом думать. Как в таком юном возрасте можно быть доверенным лицом короля?

— А здесь вы счастливы?

Он почти стонет от своей прямоты, не смея поднять взгляд на Рашиди. Его друг, скорее всего, удивлён тому, в какую сторону повернул разговор. Да и почему бы ему не удивляться? Раньше он никогда не проявлял интереса к женскому полу, если не считать Патры.

— Более счастлива, чем была в гареме, — отвечает она.

Рашиди закатывает глаза.

— Невероятно, — говорит он сам себе. — Ваше Величество, если серубелиянцы хотят войны, я предлагаю готовиться к ней. На самом деле, самым лучшим вариантом будет напасть первыми. К настоящему моменту они должно быть поняли, что их Змей не вернется. Они догадаются, что с ним произошло.

Тарик качает головой.

— Мы не можем напасть только на основании предположений, Рашиди. Сепора помогла нам расшифровать намерения короля Эрона, но мы не можем знать наверняка, что он планирует, пока он не сделает еще одного шага, — он барабанит пальцами по подлокотнику трона. — Перед отъездом в Хемут пошлите утром посыльного в Лицей. Передайте главе Маджаев указание готовиться к войне. Удвойте охрану на всех стенах и организуйте вахту в Кайре. Держите лучников наготове, и следите за небом, чтобы не пропустить Змеев.

— Если этот яд настолько взрывоопасен, как утверждает барышня Сепора, может тогда стоит держать наши здания влажными? Я мог бы отправить посыльного к главному инженеру, чтобы он сконструировал что-нибудь, что увеличит подачу воды в город. Нужно закрыть общественные фонтаны и бани.

Тарик морщит нос.

— Оставь бани, но остальное хорошая идея. И отправь сообщения и солдат во внешние города. Они будут первыми жертвами этого идиотизма, но также нашей первой линией обороны.

Он облокачиваете на спинку трона, пытаясь придумать больше способов, как подготовиться к нападению. Один задерживается на краю его сознания, но он не решается озвучить его. В конце концов, он такой притянутый за уши и нелепый, что Рашиди, вероятно, не воспримет его всерьёз. Но нужно высказать все идеи. И если ответственность за защиту граждан ложится на его плечи, он должен сделать все, что в его власти. Только это не обязательно то, что попадает в сферу его власти.

— Как жаль, что мы не можем добывать нефарит, — нерешительно начинает он. — Если бы его было достаточно, мы могли бы усилить им наше оружие. Оно стало бы несокрушимым, даже для огневой мощи.

Сепора выпрямляется.

— Нефарит?

Он кивает.

— Да, Сепора. Нефарит — это элемент, месторождение которого находится в реке Нефари. Его защищают Парани. Он может противостоять удару любого другого элемента, даже спектория.

Когда-то река Нефари была свободна от Парани. Они предпочитали жить в водах южного королевства Вачук, тогда нефарит был в изобилии и широко использовался в Теории. Он даже унаследовал меч, сделанный из нефарита, семейная реликвия, передаваемая фараонами из поколения в поколение. В день, когда отец передал меч ему, он отвел его во внутренний двор, чтобы продемонстрировать его силу. Король Кноси велел положить перед собой блок из спектория и, размахнувшись, разрезал его на две части одним ударом. Это произвело на Тарика впечатление, и ничего не изменилось до сегодняшнего дня. Однако отец сказал ему, что с того момента, как появились Парани, река стала слишком опасной. Когда они посылали рабочих в наводнённую Парани реку это приводило к печальным последствиям. Нефарит был практически для них недосягаем.

— Как они его защищают?

— Они сжирают любую плоть, которой не повезет встретиться с ними.

Рашиди качает головой.

— У нас нет людей, которых можно было бы выделить, чтобы добыть его. Мы подвергнем опасности больше жизней, чем нефарит смог бы когда-либо спасти. Наша история это доказывает.

— Мы могли бы отвести реку высушить её, — говорит Тарик, хотя вытекающие из этого последствия отразились бы повсюду. Предприняв такой шаг, они понизят уровень воды, который так необходим для поддержания посевов среднего класса. Эти зерновые культуры обеспечивают Теорию продовольствием и гарантируют выживание его граждан.

— Сколько нефарита в реке? — спрашивает Сепора. — Достаточно, чтобы защитить всех? Достаточно, чтобы уберечь Теорию?

Тарик вздыхает.

— Мы не уверены. Рашиди прав, это слишком опасно. Только в пределах Аньяра живёт достаточно Парани, чтобы съесть весь город.

Она склоняет голову на бок.

— Разве нельзя убедить их в необходимости добычи нефарита? Может возможно договориться о мире…

— Ха! — Рашиди хлопает себя по колену. — Мир! Парани понимают мир так же, как коровы — свитки мертвых. Невозможно! Неужели в Серубеле нет даже базового образования?

Сепора выгибает бровь.

— Даже самое примитивное образование включает хорошие манеры, которых у вас…

— О, достаточно, — обрывает её Рашиди взмахом руки. — Это становится утомительным, — он смотрит на Тарика. — Если вы когда-нибудь захотите сделать мне подарок, я был бы рад получить её дерзкий язык.

Сепора морщит нос, но больше ничего не говорит.

— Боюсь, что Рашиди прав, — говорит Тарик, игнорируя ее внезапный гнев. — С Парани невозможно договориться. Я просто чувствовал себя обязанным упомянуть об этом. Изучить все возможности.

Но эти слова, кажется, остались без внимания. Сепора резко встает, преисполненная новой энергией, скрещивает руки за спиной. Её озарила идея или вдохновение, он ясно это видит, и ему любопытно больше, чем хотелось бы.

— Я могу идти, Ваше Величество?

Она устала. Он устал. Рашиди устал. Все очень веские причины, чтобы разрешить ей уйти. Всё же он ищет оправдания, чтобы оставить её здесь. И не находит.

Возможно то, что он согласился обучать ее, всё-таки было не такой хорошей идеей. Не в том случае, когда его голова занята совсем другим. Тем более, что ей нельзя доверять, ведь она работала в непосредственной близости с королем. В конце концов, она призналась, что предупредит Серубель о нападении, и это была правда. Нет, что касается этой девушки, он должен быть начеку. Нельзя терять из-за неё голову.

— Спокойной ночи, Сепора.

СЕПОРА

Я просто с ног валюсь, когда добираюсь до спальни, но в моей голове все еще крутится разговор с королем и Рашиди. Теорианцы полагают, что война неизбежна. Я не знаю, чего надеется достичь мой отец с помощью яда Скалдингов, теперь, когда его запасы спектория кончаются, а энергия этого запаса иссякает. Однако, если мой отец так хочет получить яд, что даже готов ради него рисковать, чтобы забрать его из сожженного города Кайра, находящегося далеко за пределами границ Теории, тогда он все еще считает, что у него достаточно спектория, чтобы начать войну с Теорией. Вполне возможно он думает, что его победа будет стремительной, и что запасов спектория будет достаточно для его целей.

Он не знает, что я только что посоветовала его злейшему врагу готовиться к войне. И что я сделаю все, что в моих силах, чтобы остановить насилие.

Моя мама считала, что, если я уйду из Серубеля, это предотвратит начало войны. Она ошибалась. Но теперь, когда я нахожусь в Теории, вне досягаемости отца, я могу кое-что предпринять, чтобы предотвратить ненужное насилие и спасти жизни. С одной стороны, мне хочется верить в то, что я внесла свой вклад, предупредив короля Сокола о возможном нападении, и считать, что сделала все, что могла. С другой, я знаю, что могу сделать ещё больше.

И я боюсь.

Но наиболее насущный вопрос, который крутится в голове и из-за которого сводит желудок: скольким я готова пожертвовать? Разве я не должна быть готова пожертвовать всем, чтобы спасти множество жизней, даже если это жизни теорианцов? Слова короля звучат эхом у меня в голове, и я решительно стискиваю зубы. В войне нет победителей, Сепора. Есть только королевства, понесшие меньшие потери.

Это означает, что среди серубелиянцев неизбежно будут жертвы. Рашиди прав — Теория показала свою силу в прошлом. В настоящее время король Сокол не рассматривает вариант нападения. По крайней мере, он не готов обсуждать такое нападение при мне, как это сделал Рашиди. На самом деле всё, о чем говорит король — это защита и, учитывая его великодушие, которое я до сих пор наблюдала в его характере, я склонна верить, когда он говорит, что хочет мира и предотвратить вторжение. И если он достоин доверия, если он лучший правитель, чем мой отец, то я должна помочь ему.

Нет, не совсем ему. Я просто должна предотвратить войну. Существует разница между переходом на сторону врага моего отца и предотвращением разрушительного конфликта между двумя могущественными королевствами.

Всё же я не могу снабдить мальчишку короля спекторием; не в том случае, когда у него в Кайре, прямо под носом, лежит большое количество яда Скалдингов. И не в том случае, когда Рашиди так стремится напасть. Я не могу подвергнуть такой опасности Серубель. И я никогда не рискну, чтобы меня снова сделали рабыней для создания спектория.

Значит, я не должна давать ему средство для нападения. Но это не значит, что я не могу попытаться дать ему средство для защиты его людей — по крайней мере до тех пор, пока у отца не закончится яд Скалдингов, спекторий или то и другое.

Спекторий, который я создала и спустила в туалет в своей спальне, придал мне массу нервной энергии, которую мое тело едва выдерживает. Однако эта миссия потребует всю энергию, которую я могу собрать, и, хоть меня почти и трясет от силы, пронизывающей меня, я справляюсь, пока иду по темным коридорам дворца.

Так поздно вечером вход для слуг в западном крыле охраняет только один солдат, который следит за перемещением чернорабочих короля. У мужчины на голове шлем, и меч в ножнах, поверх голубой набедренной повязки — скорее всего, это цвет королевской гвардии, и он не скрывает своего удивления при моем приближении.

— Барышня Сепора, — приветствует он. — От меня вы не ускользнёте.

Насколько я помню, я никогда не встречалась с этим охранником. Он, возможно, был одним из многих, кто преследовал меня, когда я сбежала из гарема, или, может, он слышал рассказы о том дне от кого-то из своей когорты. Я борюсь с желанием съежиться. Это может быть труднее, чем я ожидала. Я не думала, что удастся выйти из дворца без объяснений, но я также не ожидала встретить охранника, который считает, что я пытаюсь убежать.

Я поднимаю подбородок.

— Я иду по приказу Его Величества.

Он поднимает бровь.

— Идете куда?

— В Лицей. Я должна привести оттуда Лингота.

— Король Сокол сам Лингот. Зачем ему услуги другого в столь ранний час?

Будь моя история правдивой, уместной реакцией был бы гнев. Так что мне нужно сейчас разозлиться.

— Вы смеете подвергать сомнению приказ короля? Разве королю для своих личных дел требуется ваше одобрение?

Он облизывает губы, выдыхая через нос.

— Это вы та, в ком я сомневаюсь, барышня Сепора. А не в Его Величестве.

— И каково наказание для того, кто препятствует слуге короля выполнять его приказы?

Его плечи слегка сутулятся, и я понимаю, что попала в точку.

— Я прислуживаю Его Величеству в отсутствие советника Рашиди, который несколько часов назад отбыл в Хемут, — продолжаю я. — Мне придется доложить непосредственно королю, если я случайно столкнусь с неприятностями или проблемами вроде этой, и теперь, конечно, мне придется разбудить его. Очень жаль, ведь он, скорее всего, только что заснул после вчерашних тревожных и напряженных событий.

Учитывая выражение ужаса в глазах охранника, я только что обеспечила себе свободу. О чём действительно стоит сожалеть, так это о том, что я не могу столь же убедительно лгать королю; однако, кажется, что я добиваюсь больших успехов, если встречаю не Лингота.

— Нет, барышня Сепора, нет никакой необходимости будить нашего доброго короля. Но прошу вас, позвольте позаботиться для вас о колеснице и эскорте. На базаре в это время бродит всякий сброд, а колесница сэкономила бы вам много времени.

Я не смею улыбаться, хотя триумф вызывает головокружение. Колесница и эскорт — это больше, чем я смела надеяться. Но я веду себя так, словно меня обременяет подобная задержка.

— Ну хорошо, — говорю я, со скукой разглядывая свои ногти. — Но поторопитесь. Я должна отчитаться перед королем на рассвете.

— Сию минуту, барышня Сепора.

Поездка на колеснице в Лицей оказывается короче, чем я ожидала. Я надеялась, что у меня будет большее времени, чтобы продумать, что сказать невезучему Линготу, которого я выберу для своей поездки. Мне нужен опытный, а это значит, что мне необходимо быть осторожной в словах. Убедить охранника — это одно. Лгать Линготу — совсем другое.

Даже в тени, отбрасываемой лунным светом, Лицей — это каменное чудище с великолепными арками и освещаемыми факелами куполообразными входами. По мере приближения он становится все больше и больше, и я не начинаю восхищаться. Он такой же впечатляющий, хотя и не такой большой, как дворец.

У нас в Серубеле нет ничего подобного Лицею. Учить детей читать, писать и развивать торговые навыки — это обязанность родителей, поскольку у них есть для этого время дома. Все дети также обучаются основам боя с мечом и луком, традиция, переданная от наших самых ранних предков. У нас нет шикарных строений, предназначенных исключительно для обучения, как ранее указал любезно Рашиди. Украсить такое здание даже ещё более роскошно, чем замок в Серубеле — типично для теорианцев и показывает их стремлении к знаниям. И все же я не чувствую горечи, которую испытывала ранее из-за большого честолюбия; напротив, я даже ощущаю легкое восхищение зданием и его целью. Возможно, в Серубеле необходимо поощрять образование. Тогда отец не смог бы так легко убедить совет и армию поддержать войну с таким сильным королевством.

Я сглатываю и надеюсь, что мой спутник не заметит моих опасений, когда он останавливается перед большим зданием. Возница закрепляет уздечку на облучке и предлагает мне подождать, пока он приведет Лингота по поручению короля. Он исчезает в тени наверху лестницы.

Это лучший выход, на который я могла надеяться. В конце концов, мне даже не придётся убеждать Лингота сопровождать нас. Возница верит, что я здесь по поручению короля, и я надеюсь, что таким образом Лингот услышит правду в его словах, вместо лжи в моих. Король Сокол объяснил, что иногда он может обнаружить обман даже в словах третьего лица, хотя говорящий полагает, что произносит правду. Мне остается надеяться, что иногда в таких случаях он не может уловить ложь.

Спустя некоторое время, которое кажется мне вечностью, возница возвращается, за ним следует молодая женщина. На ней синие одежды, цвета королевской прислуги, и, кажется, она не перестаёт зевать. Она очень красивая, примерно моего возраста, но волосы у нее темные и короткие, и, словно шипы, торчат во все стороны. Сперва я предполагаю, что из-за спешки у нее не было времени привести в порядок волосы, но в светлеющем предрассветном небе вижу, что, на самом деле, она их так укладывает.

Я никогда не привыкну к теорийскому восприятию моды. Женщины носят либо очень длинные волосы, либо подстригают их очень коротко. Мужчины либо бреются на лысо, либо оставляют длинные пучки волос, заплетая их так, что они свисают сбоку или на затылке. Серубелиянцы, напротив, в личном уходе стремятся к более скромному и менее привлекающему к себе внимание подходу. Я смотрю на свою одежду: тонкое льняное одеяние, плотно обернутое вокруг тела и обхваченное ремнем. Ткань не достигает и середины бедра, и открывает плечи и ключицы. Меня публично выпороли бы за ношение такой одежды в Серубеле.

— Доброе утро, барышня Сепора, — говорит Лингот. — Я — мастер Саен. Я буду сопровождать вас по желанию короля. Куда мы направляемся?

Мастер Саен? Королевство, в котором с одной стороны, женщин продают в гарем, но с другой, они могут получить звание мастера своего дела? Святые Серубеля, я никогда не пойму систему Теории.

Все же, кажется, обман сработал. Теперь я должна играть в игру с мастером Саен, и у меня возникает мысль, что эта игра вполне может убить нас обеих. Я думаю о матери, и задаюсь вопросом, посчитала бы она достаточной смерть Создателя и Лингота, если таким образом можно предотвратить войну. Несомненно, да. Но в какой момент такие рассуждения становятся скорее холодными, чем полезными? Я незаслуженно доверяла суждениям матери?

— К мосту Хэлф Бридж, — отвечаю я.

Она переглядывается с возницей. Он поднимает ладони.

— Я ничего не знал о месте назначения, мастер Саен.

Саен бросает на меня сомнительный взгляд.

— Чего хочет король, чтобы мы сделали на мосту Хэлф Бридж?

Это сложный вопрос. Я решаю вообще упустить из ответа короля и его приказы, и так начинаю танец слов.

— Спасибо, что вы пришли, Саен. Крайне важно, чтобы мы начали переговоры с Парани. Ради будущего королевства. Я не должна говорить вам, но король думает, что нам угрожает нападение со стороны серубелиянцев, — я чувствую, любопытные взгляды возницы, когда тот помогает Саен подняться в колесницу.

Когда колесница трогается, Саен хватается за ручку перед нами и бросает на меня нервный взгляд.

— С чего он это взял?

Я докладываю ей о Видящем Змее, о видениях, что показали его глаза и о разговоре, который у меня был с королем и Рашиди.

— Так что понимаете, что Теория должна добыть из реки как можно больше нефарита, — говорю я. Колесница наскакивает на кочку на дороге, и мы обе вздрагиваем. — Вот почему мне нужно начать переговоры с Парани.

Утреннее солнце встает на востоке позади нас, и, глядя на ее профиль, я вижу, что она на мгновение хмурится.

— Парани — просто дикие звери, барышня Сепора. У них нет никакого языка. Боюсь, что вы проделали весь этот путь впустую.

И зря нарушили мой сон — это то, что она не произносит вслух. Не нужно быть Линготом, чтобы различить раздражение в ее голосе и позе.

Я качаю головой.

— Нет, я так не думаю. Видите ли, я слышала, как одна из них в той или иной степени говорила. Думаю, этой формулировки будет достаточно для вас, чтобы расшифровать.

Если Лингот может перевести то, что племена Вачука говорят своими щелкающими звуками и примитивным рычанием, то, конечно же, сможет интерпретировать и пронзительные крики Парани. Народ Вачука считает, что слова не имеют смысла без действия, и поэтому выражают мысли руками и время от времени кряхтением там, где сложно обойтись одними жестами. Если Лингот может расшифровать это, тогда получится и с Парани. По крайней мере, именно на это я рассчитываю, и на некоторые другие вещи, которые заставляет мой живот сжиматься от страха.

Она моргает.

— Говорила? Что вы имеете в виду?

Так я рассказываю ей только часть истории о том, как попала в Теорию. Рассказываю о Ролане и Чате, о том, как они поймали Парани, и как я освободила ее. Я показываю ей крест, навсегда выжженный в моей ладони. Благодаря новому вниманию, кажется, что он снова начинает жечь.

Саен смотрит на меня, как обычно смотрят на сумасшедшего. Я не могу винить ее за это. Ведь у меня у самой есть сомнения в разумности этого предприятия.

Солдат останавливает колесницу. Мы прибыли к мосту Хэлф Бридж. Во мне борются волнение и страх. Я пытаюсь сдержать желчь в горле, когда выхожу из колесницы, пока жду Саен. Вместе мы направляемся вдоль моста, идём медленно по этому длинному, мучительному пути. В некоторых местах он скрипит под нами; кое-где дерево размякло и просаживается под моим весом, а там, где древесина слегка вздыбилась, я спотыкаюсь об нее. Саен более осторожна, чем я, и позволяет мне идти немного впереди.

— Я до сих пор не понимаю, почему мы здесь, — замечает Саен, пока мы прогуливаемся по мосту, словно любуемся пейзажем. Никто из нас не лезет из кожи вон, чтобы выполнить задачу. Саен — потому что не знает, что её ожидает. Я — потому что точно знаю.

Мы доходим до конца и непроизвольно смотрим вниз, в воду под нами. Лететь далеко. Я представляю преступников, идущих на смерть по этому незаконченному мосту, заставляющими себя спрыгнуть или рискнуть, что их проткнут мечом охранники, когда будут толкать ими дальше. Возможно, когда упадёшь в воду, было бы лучше находиться на грани смерти. Возможно, когда ты при смерти то не чувствуешь боль так, как когда тебя съедают заживо.

Даже сейчас Парани чуют наше присутствие, слышат наши шаги на мосту. Лучи восходящего солнца касаются поверхности воды под нами. Плавники и головы с колючками создают беспокойные волны в воде, безумство хищников, с явным нетерпением ожидающих плоть, стоящую над ними, потенциальную трапезу, наблюдающую за ними сверху.

Я закрываю глаза.

— У нас нет ни сети, ни крючка, ни наживки. Как мы поймаем Парани? — спрашивет Саен, заламывая руки. — Думаю, нам нужна помощь для этого задания.

— Мы здесь не для того, чтобы ловить Парани, — мягко отвечаю я, делая глубокий вдох.

И бросаюсь с пирса.

ТАРИК

Когда Сепора не появляется утром на службе, Тарик посылает служанку, которая должна привести ее из опочивальни. В конце концов, думает он, она привыкла к приятной спокойной жизни, который наслаждалась в гареме. Для того, чтобы вставать каждое утро с восходом солнца, сначала нужно адаптироваться, особенно если учесть вчерашние события, включая их разговор поздним вечером.

Все же, если она хочет поддерживать Рашиди, а Рашиди помогать ему в суде, ей придется присутствовать на всех этих заседаниях. Он хорошо знает, что тема для первого дня её урока не слишком интересная, выслушивать дворян и жалобы женщин на мелкие беды. Но он проводит суд три раза в неделю, и ей нужно идти в ногу с происходящим. В лучшем случае, она должна будет просто приносить пергаменты, исторические свитки и своды законов, когда Рашиди нужно будет обратиться к ним, чтобы он мог выполнить свою задачу, как советника короля. И, конечно, она будет нести ответственность за ту или иную закуску, если силы Рашиди на протяжении дня неизбежно ослабеют. Но пока его советник в отъезде, Тарику хочется узнать, как отличается его метод юрисдикции от правления короля Эрона. Возможно, ему удалось бы заглянуть в голову правителя и узнать, что он за человек. Отец всегда учил его управлять строгой рукой, но в тайне быть мягкосердечным. Следует ли этой философии король Эрон? И кто может ответить на этот вопрос лучше Сепоры?

Когда служанка возвращается без Сепоры, он чувствует, как его желудок сжимается от страха. Он зашёл вчера слишком далеко, когда вытащил её из удобной кровати для относительно назойливого допроса? Или же бессердечная, хоть и пустая, угроза Рашиди напасть на ее королевство слишком большое бремя? Или хуже того, она убежала, чтобы найти армию Серубеля, которая послала Змея?

Нет, конечно же, нет. Она не стала бы возвращаться к королю, который плохо с ней обращался. А он уверен, что король Эрон действительно плохо с ней обращался. Она не лгала об этом.

— Возможно, она пошла проведать Змея, — говорит он служанке. — Она будет в северном внутреннем дворике, в конюшнях.

Конечно, им пришлось перевести много лошадей, чтобы Змей поместился там. Змей, который по сообщениям его Целителей, должен был к настоящему времени уже проснуться и отдохнуть. Тем не менее, именно его Целители должны были первыми проведать животное, а не Сепора.

Он знает, что ему придется наказать ее, или его охранники и слуги посчитают его слабым. Он уже и так позволил ей слишком много в разговорах и действиях, заработав вопросительные взгляды на внутреннем дворике и сердитые от Рашиди, а теперь она опаздывает к нему на службу. Несомненно, весь дворец шепчется, как мягко он разговаривал с нею вчера в саду; он должен пресечь эти сплетни. Несмотря на его интерес к Сепоре, он просто должен контролировать свою реакцию на нее, какой бы интригующей она не была.

Но когда служанка в очередной раз возвращается без нее, его терпение заканчивается. Снова и снова этим утром в его голове звучат слова отца. Строгая рука, мягкое сердце. Но как ему проявлять мягкосердечие при таком явном пренебрежении его приказов?

Он просто не может проигнорировать это нарушение.

— Найдите ее, — приказывает он служанке. — Прервите любое дело, которым она занята. И сразу приведите ко мне.

СЕПОРА

Я погружаюсь в воду вперед ногами и тону несколько долгих мгновений, пока мои ноги не касаются илистого дна. Мой первый инстинкт оттолкнуться от дна и вернуться на поверхность, чтобы бесшумно доплыть до берега, не потревожив подводных жителей. Но это было бы невозможно. Ведь они поджидали меня. Они наблюдали за мной так же, как я наблюдала за ними.

Но трусость не поможет выполнить задачу, ради которой я зашла так далеко. Единственную жизнь, которую спасу, если сейчас всплыву и направлюсь к берегу — это мою собственнаую

И это неприемлемо. В Серубеле я оказалась слишком труслива, чтобы вернуть себе свою жизнь и предотвратить войну. Не хочу, чтобы мои руки ещё больше пачкались в крови. Риск, который я беру на себя, стоит жизней, которые я могла бы спасти.

Внезапно я чувствую острую боль в икре и в панике начинаю кричать, выпуская пузырьки воздуха, поднимающиеся на поверхность. Вдруг, боль жалит все мое тело, и я чувствую, как острые зубы и яд впиваются в мои руки, живот, спину. Неглубокие укусы тут и там, которые не причинят моей коже большого вреда, но это очень больно.

Я понимаю, что они меня не едят. Пока еще нет. Просто пробуют на вкус и, скорее всего, наслаждаются приглушенными мучительными криками, которые я не могу сдержать, они вырываются у меня с каждым укусом. Я надеялась или на быстрое решение, или на быструю смерть, но я не достигну ни того, ни другого, если мое единственное достижение — визг слабачки. Я пришла сюда не для того, чтобы повиснуть в воде и терпеть укусы.

Я больше не трусиха, говорю я себе, в то время как боль затопляет моё тело. Я противостояла отцу и матери. Я увещала короля Сокола. Я спрыгнула с моста Хэлф Бридж. Разве все это не свидетельствует о моей храбрости? Должна полагать, что свидетельствует. И должна верить, что теперь, когда я зашла так далеко, я закончу лежащую передо мной задачу.

Я поднимаю ладонь с крестом и задаюсь вопросом, не равносильна ли храбрость глупости.

Саен назвала Парани примитивными и дикими животными. Поверить в это сейчас совсем не сложно. Я закрываю лицо другой рукой, удивляясь своему тщеславию. Все эти следы мелких укусов оставят шрамы, ядовитые рытвины, как на ладони. Но иметь такой шрам на лице… смогла бы я вынести такое? У отца однажды был посетитель с длинным рваным шрамом на щеке. Все слуги боялись его, а когда мама представляла меня ему, я плакала, чтобы меня отпустили. Смогла бы я всю оставшуюся жизнь выносить такую реакцию незнакомцев?

Если я должна умереть, я умру. Но если выживу, хочу, чтобы глаза, нос и рот остались невредимыми, а щёки без шрамов. Поэтому, несмотря на укусы, рука продолжает прикрывать лицо, и мне стыдно от этого поступка.

Воздух, который я вдохнула, прежде чем погрузиться в воду начинает заканчиваться. Так что, если меня не съедят Парани, я обязательно утону. Легкие горят, а сердце громко стучит в груди, отзываясь в ушах ускоряющимся ритмом. В неспокойной воде почти невозможно посчитать Парани, которые плавают вокруг; все, что я знаю — они прекратили меня кусать.

Я убираю руку от лица и стараюсь предотвратить, чтобы поток воды хлынул мне в рот и нос. Насколько я могу видеть в мутной воде, меня окружает по меньшей мере дюжина из них, разных размеров и строения. Некоторые танцуют, как тени, позади других, так далеко, что я почти не различаю их. Хотя все они в два раза длиннее обычного среднего человека, и это заставляет участиться мой пульс. Больше всего меня поражает то, что все их лица выражают человеческие эмоции, и в них совсем нет ничего животного, как и у той Парани, которую я спасла от Чата и Ролана. Некоторые из них кажутся разочарованными, другие проявляют любопытство, я третьи выглядят голодными. Но они держатся на расстоянии, будто я наставила на них оружие.

Внезапно меня хватают перепончатые руки за талию и тянут наверх. Как только моя голова прорывает поверхность воды, я жадно глотаю воздух, Парани, который поднял меня наверх, тоже высовывает голову из воды. Хотя я не могу сказать наверняка, мне кажется, что это Парани мужского пола с чертами более резкими, чем у Парани, которую я украла у Чата и Ролана. Он указывает подбородком на воду, и я киваю. Так же быстро, как поднялись, мы снова погружаемся в воду со скоростью, словно меня тянет вес трех Змеев.

Пока меня тянут все дальше и дальше, я вижу, что собралось еще больше Парани. Они общаются между собой с помощью воя, издаваемого на разной высоте. Интересно, если бы не вода, эти неразборчивые шумы на самом деле напоминали бы слова и фразы и были бы языком? Общение, более многостороннее, чем рев мула или мурлыкание одной из гигантских теорийских кошек. Такое же многостороннее, как наше.

Парани, который, кажется, чувствует себя прекрасно, притащив меня за собой, толкает меня в центр толпы. Он воспроизводит серию звуков и жестикулирует руками, явно указывая на меня, пока «говорит». Другой Парани двигает руками, чтобы подплыть ко мне — как мне кажется тоже мужчина — и, взяв мою руку, открывает ее, чтобы показать ладонь. Он воет мне, и я уверена, что это вопрос, но я понятия не имею, как ответить. Я здесь совершенно бесполезна.

Мои губы дрожат, когда боль от укусов окончательно достигает тела. Я стараюсь скрыть свой дискомфорт от ищущих глаз Парани, но они должны знать, что натворили. И у них должны быть действительно сложные отношения с Теорией, если они намерено делают такое с человеком.

Я хочу передать, что мы с Саен хотим только мира, что у нас есть причины для вторжения на их территорию. Я хочу выразить благодарность, что меня не съели — по крайней мере не совсем. Боль такая, словно в моей коже застряли раскаленные крючки. Я не могу представить, что они сделают, если меня вырвет перед ними, но я чувствую, что это вот-вот произойдет. Я пытаюсь вспомнить, сколько болела моя ладонь. Должно быть прошло несколько дней прежде, чем боль утихла. Дней. Здесь внизу у меня нету дней.

Я должна проявить больше храбрости, больше силы духа, если хочу закончить начатое.

Я складываю руки вместе и киваю, надеясь, что они понимают, что я хочу, чтобы они смотрели. Из моих ладоней сочится спекторий, вода бурлит вокруг него, пока я ещё изо всех сил стараюсь нагреть его так, чтобы придать форму. Зрители с любопытством смотрят на меня, пока я тяну и мну светящийся элемент. Он находится где-то между твёрдым и жидким состоянием, податливый, и все-таки достаточно жидкий, потому что ещё не охладился. Я никогда прежде не создавала под водой, в этом не было необходимости, и поэтому это довольно сложная задача, не дать течению испортить моё произведение. Я тру большими пальцами пылающий элемент, ударяю по нему и мну, пока не получаю грубую форму Парани — молодой женщины, которой я помогла бежать. Я надеюсь, они узнают ее, когда я её закончу; я тщеславна, когда дело касается моих скульптур. Я жду, пока спекторий застынет, прежде чем передать скульптуру мужчине, зависшему в воде передо мной. Я осознаю, что у меня снова очень скоро закончится воздух.

Он принимает фигурку, сперва обращаясь с ней осторожно, в то время как её свет освещает толпу вокруг, которая с благоговением приближается. Постепенно у меня начинает темнеть в глазах, и я показываю наверх. Мужчина Парани передает скульптуру соседу, который уплывает с ней. Небольшая группа отделяется от толпы и следует за ним, ударяя плавниками. Крупный мужчина хватает меня за запястье и снова тащит на поверхность.

Когда мы выныриваем, я указываю на мост Хэлф Бридж и в то же момент слышу крик Саен.

— Барышня Сепора, бегите от него! Вы умеете плавать? — Ее голос полон паники, и я невольно чувствую вину, что вытащила ее из теплой постели, чтобы она стала свидетелем того, что принимала за самоубийство.

— Он не собирается причинять мне боль, — кричу я в ответ, пугая Парани рядом со мной. Он отплывает. — Мне жаль, — говорю я тихо, сильнее работая ногами, чтобы поднять вверх открытые ладони, демонстрируя дружелюбие.

Я снова указываю на Саен, которая лежит на животе на краю моста Хэлф Бридж, свесив руки вниз, словно пытается дотянуться и выловить меня из Нефари.

— Вам придётся спуститься вниз, — кричу я.

Она прекращает махать и, кажется, упирается руками в доски.

— Вы сошли с ума, барышня. Безусловно, сошли с ума.

— Как, в таком случает, вы собираетесь с ним общаться?

— Они — животные, — настаивает она. — Я не пойму его.

Разочарование и страх слышаться в её словах. К этому моменту вокруг нее собралась небольшая группа людей, которая всматривается в воду и перешептывается.

— Они поняли, что не должны меня убивать, — рассуждаю я.

Как Лингот, Саен поймёт, что я говорю правду.

— Возможно, им не нравится ваш вкус.

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы Парани были избирательны в выборе пищи?

Саен фыркает. Она нерешительно сводит брови вместе, заставляя меня ждать еще несколько моментов, и Парани рядом со мной теряет терпение, издавая вой, что я воспринимаю, как жалобу.

— Барышня Сепора, — кричит она. — Я… Я не могу заставить себя прыгнуть.

— Тогда карабкайтесь вниз.

Парани бросает на меня обеспокоенный взгляд, когда Саен начинает спускаться вниз по деревянной балке моста. Я киваю, чтобы успокоить его, не уверенная, что еще могу сделать.

— Это самоубийство! — кричит кто-то сверху.

— Вернитесь, мастер Саен. Вы уже не сможете спасти ее, — настаивает другой зевака.

— Вас съедят заживо, — выкрикивает маленькая девочка.

— О, заткнитесь! — кричу я в ответ. — У вас что, нет своих дел?

Конечно, они есть. На самом деле сейчас уже должен начинаться их рабочий день. Конечно, у них есть рты, которые нужно кормить, и работа, которую нужно выполнить. Но что может быть более интересным чем то, когда даже не одна, а целых две королевские служанки отдают себя по собственной воли на съедение таким злобным тварям как Парани?

Саен напряжённо и нерешительно спускается, цепляясь руками за столбы и балки, задерживаясь на них дольше, чем необходимо, чтобы восстановить баланс. Когда она, наконец, добирается до нас, я вижу, как она не хочет спускаться в воду. Она облизывает губы, и цепляется за последнюю балку, глядя на Парани, который боязливо плавает возле меня.

— Кажется…, кажется, он не собирается причинять мне боль, — неуверенно говорит она. — Но что, если я неправильно его понимаю? В конце концов, он ведь животное…

— Посмотрите ему лицо, — говорю я. — В глаза.

Она так долго смотрит на моего спутника, что он считает её грубой. Парани снова мне жалуется и Саен замирает, широко распахнув глаза.

— Он… этого не может быть.

— Что?

Она качает головой, затем прислоняется виском к балке, не отрывая глаз от Парани. Проходит целая вечность, в то время как на ее лице отражаются различные эмоции, пока, в конце концов, не остаётся одна — любопытство.

— Он назвал меня трусихой.

ТАРИК

— Что вы имеете в виду, говоря, что я послал ее с поручением? — Тарик смотрит на охранника, словно тот вырастил дополнительную пару глаз. Огромный мужчина съеживается под тяжестью его взгляда.

— Она настаивала, что вы отправили ее в Лицей. Я вызвал для нее колесницу, Ваше Величество, — он беспокойно заламывает руки. — Мне жаль, Ваше Величество. Она сказала, что разбудит вас и скажет, что я не выполняю ваши приказы. Я бы никогда…, - Тарик позволяет ему лепетать о его преданности, что оказывается вполне правдивым. Этому охраннику и в голову не придет ослушаться своего короля.

Он закрывает глаза, чтобы сдержать раздражение в голосе. Этот охранник — как его зовут, Гунер? — в конце концов, просто жертва. Жертва умного маленького сфинкса, который, по-видимому, очень хорош во лжи.

— Она говорила, зачем я послал ее в Лицей? — как абсурдно звучит этот вопрос. Если он хотел скрыть тот факт, что Сепора проявила непокорность по отношению к нему, он сделал своё дело не особо хорошо.

— Думаю, ей был нужен Лингот.

— Я — Лингот, Гунер.

— Да, Ваше Величество. И очень хороший, в этом я уверен, Ваше Величество. Я просто подумал, что задание, которое ей назначили, слишком обыденное для вас, Ваше Величество, и поэтому…

Тарик отмахивается от него.

— Ладно, Гунер. Всё в порядке.

А что тут еще можно сказать? Мужчина действовал так, потому что действительно верил, что это приказ короля. Если бы Рашиди был здесь, он бы немедленно упал в обморок. О чем я думал, принимая на работу такую избалованную смутьянку, как Сепора, в качестве помощника для своего близкого друга? Что это говорит о моём здравомыслии? Отец, конечно, лишил бы его титула короля Сокола, если бы стал этому свидетелем.

Он задается вопросом, как госпожа Сепора справилась с Линготом, которого наняла для своей глупой авантюры. Конечно, Лингот услышал бы ложь в ее тоне, как бы гладко она не преподнесла ее. Он знает, что существуют способы сжульничать в разговоре с Линготом. Но обучение в Лицее научило его распознавать такой обман; может Сепора выбрала одного из учеников, которые еще не могут признать обман?

Гордость пирамид, и что она задумала?

Тарику хочется закрыть лицо руками, но делать это в присутствии всего двора в лучшем случае неприемлемо. Если уже на то пошло, он должен прятать лицо из-за увеличившегося числа случаев чумы, о чем сообщили ему на суде. И дворяне, и женщины смотрят на него косо, словно он знает лечение, но скрывает его от них. Было ужасно трудно успокоить высший класс. Их дети, слуги, супруги — они все страдают чумой. Они хотят знать, что против неё предпринимает король. А он только и может, что сказать: «Все, что в моей власти», и уверять, что Целители неустанно работают над поиском лечения.

А теперь это. Этот спектакль Сепоры при дворе, или вернее, не при дворе.

В целом, вина за происходящее лежит на нем, он знает, и должен это исправить. Если бы он только послушал Рашиди и отправил Сепору обратно в гарем, где, возможно, удвоил бы охрану и держал ее под замком. Если бы он думал в тот день головой, а не глазами. Если бы у нее не было таких проницательных серебряных глаз и очаровательного темперамента.

Очаровательного? Дурак! О, как он накажет ее за это. Ему нужно будет хорошо подумать о наказании, достойном такого проступка…

— Ваше Величество, это — возничий, которого я послал с ней, — говорит Гунер, указывая в дальний конец тронного зала на человека, направляющегося к ним.

— Простите, что мешаю, Ваше Величество, — говорит, задыхаясь мужчина. — Но барышня Сепора спрыгнула с моста Хэлф Бридж.

СЕПОРА

Я поднимаюсь по склону, совсем немного, только чтобы расположиться возле берега реки. Саен следует за мной и садится рядом в грязь.

— Он говорит, что здесь достаточно далеко, — сообщает она о нашем спутнике Парани. Он хотел отойти подальше от толпы зрителей — как людей, так и Парани — чтобы мы могли поговорить наедине. Я благодарна, что он вообще готов разговаривать со мной. Я вызвала настоящее волнение среди его народа и некоторые из них явно не одобряют этого. Саен сказала, что подслушала, как один из них сказал, что этот Парани — имя которого она определила как Сэд — слишком сумасшедший, потому что общается с нами.

Сэд остаётся в воде на расстоянии нескольких вытянутых рук. Он не спускает глаз с Саен, изучая ее, явно заинтересовавшись ее способностью переводить. Он открывает рот и издаёт ряд воющих звуков, которые издалека можно принять за беспокойное блеяние козы. Она кивает ему, затем поворачивается ко мне.

— Он хочет знать, чего мы хотим.

— Скажите ему, что нам нужен нефарит. Мы хотели бы получить разрешение Парани, добывать его из реки.

Воющие звуки, которыми она отвечает, звучат через нос и без плавности, и ее голос обрывается, когда она заканчивает. Она морщится.

— Боюсь, я не очень хороша в этом, — говорит она.

— Вы хорошо справляетесь, — подбадриваю я. — И я благодарна вам за усилия.

Сэд снова говорит, одновременно жестикулируя руками.

— Он говорит, что мы требуем слишком многого, хотя издевались над ними, сколько они себя помнят.

Сколько себя помнят… Они не животные. Корова не помнит даже, что ела накануне, уже не говоря о том, чтобы записывать историю своего рода. Я хочу указать Саен на этот факт, но по ее выражению лица вижу, что она уже сама сделала тот же вывод. Я сдерживаю улыбку.

— Издевались? В каком смысле? — спрашиваю я.

В Серубеле мы избегаем Парани, но ничего им не делаем. Если кто-то хочет добраться до Нефари, ему нужно спуститься в Низину, а серубелиянцы предпочитают оставаться в своих горах.

В этот момент я понимаю, что Саен бросает на меня удивленный взгляд. Я думаю об упрёке Сэда, что теореанцы издеваются над Парани и вспоминаю, как Чат и Ролан обращались со своей добычей. Они собирались позволить ей умереть медленной, мучительной смертью. Но, исходя из того, что я знаю по собственному опыту о Парани, преступникам теорианцам, которых столкнули с моста Хэлф Бридж, приходилось не лучше. Мелкие укусы все еще болят на моих руках, ногах и спине. Парани не спеша убивают свою пищу — по крайней мере, если это люди.

Саен крепко сжимает губы. Она не хочет задавать мой вопрос. Конечно, она уже знает ответ, она выроста в Аньяре, и мы говорили об этом в колеснице по дороге сюда.

— Мы должны знать, с чем имеем дело, и все, на что они жалуются. Нам нужна исходная точка для переговоров.

Ха. Переговоры. Как слуга слуги, в каком я положении, чтобы вести переговоры? Но, несомненно, я правильно истолковала страстное стремление в голосе короля. Если ему удастся получить нефарит, он сможет спасти свой народ от верной гибели.

Хочется в это верить. Я замечаю, что готова верить многому из уст этого мальчишки-короля.

Саен вздыхает, но всё же сообщает мои намерения Сэду. Он долго смотрит на меня, а затем еще дольше говорит. Должно быть, это обременяющий список жалоб, которые он намерен предъявить Теории. Это плохо.

Наконец Саен поворачивается ко мне.

— Он говорит, что мы отвели реку в слишком многих местах, так что уровень воды стал слишком низким. Из-за этого вымерло много рыбы, и ее вряд ли хватает, чтобы прокормить их детей, — она съеживается. — Он сказал, что еда, которую мы предлагаем им с моста Хэлф Бридж, поступает редко, чтобы хоть как-то помочь.

Еда с моста Хэлф Бридж. Сперва я и в самом деле думаю, что теорианцы находят время кормить их. Но быстро понимаю, что он говорит о людях, которых посчитали недостойными жить, о преступниках, приговоренных к смерти. Я вздрагиваю.

— Он думает о нас, как о еде, — предупреждает Саен, ее голос полон предубеждения. — Они животные. Нам стоит лучше уйти.

— Вы когда-нибудь разговаривали с коровой, Саен? — я про себя вздыхаю. Ее убеждения более глубокие, чем я думала. — Вы когда-нибудь обменивались словами с овцой или, хотя бы, с одной из огромных кошек, которых вы, теорианцы, так любите?

Она презрительно фыркает.

— Конечно же, нет.

— Тем не менее, здесь у нас Парани, сообщивший нам о разрушениях, которые мы нанесли ему подобным, и вы можете игнорировать это? Кошка когда-нибудь говорила вам, как она обожает свою утреннюю кормежку? Корова когда-нибудь жаловалась на дойку?

Она кривит губы.

— Подумайте, что значит этот разговор, Саен. Мы можем общаться с ними. Возможно, мы сможем заключить с ними союз. Они — хранители Нефари. Какие выгоды мы можем из этого извлечь? Разве вы не думаете, что король захотел бы изучить преимущества такого союза? И подумайте о своей репутации, — добавляю я, взывая к ее тщеславию. — Вы теперь первый Лингот, который когда-либо общался с Парани. Разве для вас это ничего не значит?

Выражение её лица смягчается.

— Я не подумала об этом.

— Скажите ему, что я поговорю с королем и вернусь с ответом. Но, также скажите, что мне нужен подарок, который я могу передать нашему лидеру, как я подарила ему.

Она моргает.

— А что вы ему подарили?

Я хочу сказать, что этим подарком было мясо — об этом я должна была подумать раньше, но понимаю, что не могу лгать этой женщине. С моей стороны было рискованно создавать для Сэда спекторий. Я знала, что между нами может завязаться разговор, но у меня не было возможности попросить его молчать о том, что он видел. Я сильно рисковала сегодня и только теперь осознаю, что последствия разоблачения могут не стоить такого риска. Что, если он откажется вести с нами переговоры? А что, если король откажется. Я вмешалась в многовековой конфликт, и моя судьба находится в руках Парани, который не владеет ни одним из языков, которые знаю я.

К счастью, самой Саен не слишком любопытно, что это был за подарок, потому что она закатывает глаза на мое молчание и передаёт сообщение Сэду. Он отвечает, качая головой.

Брови Саен сходятся в одну линию.

— Он говорит, что нефарит нужно уважать. Это — Великий Судья.

— Великий Судья? Чего?

Она спрашивает, но он лишь снова качает головой.

Я не знаю, что об этом думать, возможно, Парани преклоняются перед нефаритом, как хемутианцы преклонятся перед огромными китами в море, граничащем с их королевством. Может, они считают нефарит живым элементом, как народ Вачука верит, что огонь живой, потому что, в конечном счете, он умирает. В конце концов, рассуждают они, все что умирает, должно было когда-то жить.

— Скажите ему, что мы будем уважать нефарит. Мы хотим доказать, что мы не плохие и не желаем причинять им вреда.

По крайней мере, я искренне надеюсь, что это так. Король Сокол должен принять решение для своего королевства. Меня передёргивает при мысли, что разговор с Парани мог быть напрасным.

Саен бросает на меня косой взгляд.

— Ну, хорошо, — говорю я. — Скажите ему, что отныне мы больше не желаем причинять им вреда.

Мне интересно, могут ли Линготы лгать — и будет ли Саен считать ложью эти слова, когда произнесёт. Какое несправедливое преимущество, если у Линготов есть такая способность — лгать и в тоже время различать ложь других.

Сэд какое-то время обдумывает сказанное. Наконец он отвечает коротким отрывистым ворчанием, после чего исчезает в воде. Круги, оставшиеся после его исчезновения, расходятся и исчезают, достигнув берега. Мы потерпели неудачу?

— Куда он пропал?

Саен подтягивает колени к груди и упирается в них подбородком.

— Он собирается принести вам немного нефарита. А затем, он хочет, чтобы мы ушли.

Так мы и сделаем.

Возничий нас бросил; обратная дорога во дворец была длинной. Мы с Саен расстались еще до того, как добрались до рынка, и она сердилась, что пропустила какие-то свои занятия в Лицее. Надо мной светило полуденное солнце, когда я покинула базар, и увидела перед собой дворец.

Я решаю, что в выходные буду исследовать Аньяр, пока не узнаю его так же хорошо, как веревочные мосты Серубеля. Если это место должно стать моим новым домом, то я должна принять его как дом. Я надеюсь, что король примет осколок нефарита, который я сжимаю в руке, в качестве извинения за то, что я не приступила к своим обязанностям этим утром. И все же я понимаю, что должна быть наказана за свой поступок. Я лгала о вымышленных приказах короля, и использовала ресурсы дворца в личных интересах.

Мой отец посчитал бы, что я заслуживаю темницу. Интересно, что решит король Сокол. Он, кажется, правит иначе, чем мой отец, более легкой рукой и с терпением. Я приму любое физическое наказание, даже приличную порку, только если он не отправит меня обратно в гарем. Боль я могу вытерпеть; даже сейчас укусы Парани жалят меня, словно заклеймили каждый дюйм моего тела. Однако я не смогу выдержать скуку.

Когда я достигаю стен дворца, я слышу крик, раздающийся с одной из башен, и узнаю свое имя, выкрикиваемое в каждом направлении. Меня определенно потеряли и, вероятно, искали.

И у меня, несомненно, будут проблемы.

ТАРИК

Два охранника тащат Сепору через тронный зал к Тарику, и, похоже, она благодарна за помощь, ее сандалии сползают при каждом шаге. Ее волосы, кажется, были ранее заплетены в косу, но сейчас пряди торчат в разные стороны. Серебристая краска, которой она подводила глаза, теперь растеклась ручьями по щекам, будто она спала накрашенная или плохо вымыла лицо. Маленькие, но заметные ранки покрывают ее кожу на руках, ногах и плечах, некоторые из них воспалены, и свидетельствует о боли, которую она должно быть испытывает.

Тарик злится, что его изначальный гнев улетучивается, когда он созерцает это ужасное зрелище, которое представляет собой Сепора. Возможно, было бы лучше, чтобы ее отвели в его личные покои, чтобы избавить от открытого унижения перед этой толпой. Но личная встреча и частное разрешение конфликта по поводу её правонарушений не удовлетворит любопытства присутствующих или тех, кто был свидетелем утренних безумных поисков, или тех, кто жаждет услышать меру наказания для нее за то, что она принесла королю такие проблемы и прервала его утренний суд. К тому же, встреча наедине определенно породила бы презрительные слухи о том, что барышня имеет на него определенное влияние, а он этого совершенно не хочет, и не может себе позволить в этой атмосфере смены власти. Короля обидели, и наказание вполне уместно, даже если преступник уже каким-то образом наказал себя сам.

Он расправляет плечи, и изображает на лице безразличие. Утренние поиски уже создали впечатление, будто он считает ее более важной, чем это есть на самом деле — или должно быть. Правда ли это, он подумает в другой раз.

— Я не мог не заметить, что вы не явились для выполнения своих утренних обязанностей, барышня Сепора, — говорит он, изо всех сил пытаясь выказать скуку. — Надеюсь, что сегодняшняя вылазка стоит того наказания, которое вы получите за ваш проступок.

Она кивает.

— Я тоже, Ваше Величество.

— В самом деле. Что же, тогда давайте преступим. Объясните свои сегодняшние действия. Насколько мне известно, вы солгали одному из моих охранников, ссылаясь на ложное задание от моего имени, которое включало кражу колесницы и вовлечение в него Лингота из Лицея, — он сглатывает. — И ходят слухи, что вы спрыгнули с моста Хэлф Бридж, — что технически не является преступлением, но вызывает у него безграничное любопытство. — Что вы скажите по поводу этих обвинений?

— Они все правдивы, Ваше Величество.

От разочарования у него сжимается в животе. Он не хотел, чтобы они были правдой. Не хотел, чтобы Сепора была виновна в наказуемых преступлениях.

Среди охранников, дворян и женщин проноситься шепот. Тарик чувствует устремленные на него взгляды. Все внимательно следят, как он отреагирует на удивительное признание Сепоры. Он даже не повёл бровью, хотя от страха сердце ушло в пятки. С одной стороны, он рад, что она не пытается лгать и добавить ложь к своим нарушениям, но с другой стороны, он не может поверить в то, что кто-то добровольно прыгнул с моста Хэлф Бридж, если не намеревался совершить самоубийство, которые, как известно, случаются время от времени.

— Эти отметины на вашем теле. Откуда они?

— Это укусы Парани, Ваше Величество.

У толпы зрителей невольно вырывается вздох. По крайней мере, у Сепоры хватает здравого смысла не говорить, пока к ней не обратятся, чтобы защититься от предъявленных обвинений. Он помнит последний раз, когда ее привели к нему на глазах у всего двора и смелость, с которой она защищалась. Сейчас она выглядит просто смиренной, послушной и пристыженной.

Отсутствие ее обычного огня немного разочаровывает.

— Если позволите, Ваше Величество, я хотела бы поговорить с вами наедине.

Ах, дерзкая Сепора, о которой он думал, что знает её, наконец, непрошено высказывается. Как освежающе и крайне неуместно.

Он качает головой.

— Боюсь, что частный разговор невозможен. Многим здесь, при дворе, интересно, какое наказание полагается за ваши преступления, и я намерен удовлетворить их любопытство.

Она должна бояться больше или, по крайней мере, отреагировать на его слова, но определённая энергия поддерживает ее на ногах, хотя видно, что девушка истощена.

Она вытягивает вперед руку и раскрывает ладонь, чтобы показать серебристый камень с белыми и черными крапинками. Тарик прежде видел подобный камень; он в виде меча висит на стене в спальне отца, подарок от его самого храброго воина, который преодолел опасности реки, чтобы завладеть элементом и выковать из него меч для короля. Тарик унаследовал это меч и очень ценил. Потому что этот неприметный камень — нефарит.

— Я отправилась на задание от вашего имени, — спокойно объясняет Сепора. — И, хотя во многих отношениях это была ложь, моими действиями управляла правда. Я сделала это для Теории и, хоть смиренно приму ваше наказание, Ваше Величество, я все еще думаю, что то, что я собираюсь сказать, оправдывает частную беседу.

Он пронзительно смотрит на неё. Она верит в то, что говорит. Он уверен, что если предоставит ей личную встречу, то проявит таким образом слабость. Но если не предоставит, это может принести больше вреда, чем горстка слухов. Сплетни о его слабости он сможет опровергнуть той или иной демонстрацией власти. Сепора считает, что то, что она должна сообщить, предназначено только для его ушей, и у нее в руках самый большой кусок нефарита, наряду с его собственным, который он когда-либо видел. Она вся покусана Парани. И все это она сделала для Теории. Он переводит взгляд на охранника, стоящего рядом с ней.

— Сопроводите Сепору в мои дневные покои и оставайтесь с ней, пока я не присоединюсь к вам.

Он вышагивает взад-вперед позади своего мраморного стола, пытаясь призвать все свое терпение, чтобы поговорить с этой девушкой, которая, в прежде таком мирном дворце, вызвала столько волнений. Король Кноси не потерпел бы такого поведения. И, все же, он не может вызвать в себе соответствующий ситуации гнев, когда видит, как жалко и уныло она сидит на том же стуле что и в прошлый раз. Она многое перенесла сегодня и, хотя, кажется, действительно сделала это для Теории, все же нарушила своими действиями целую кучу законов. Если бы только Рашиди был здесь, чтобы выслушать ее рассказ и посоветовать ему, что делать дальше. Рашиди знал бы, как объективно поступить с Сепорой. Или нет?

Да и какая разница, что бы он посоветовал? В ее истории нет обмана. Эта девушка самостоятельно начала переговоры между королевством и хранителями Нефари. Она похитила колесницу и Лингота и спрыгнула с моста Хэлф Бридж, чтобы принести ему кусок нефарита, а с ним обещание получить ещё больше. Последнего человека, который сделал нечто подобное, чествовали как самого храброго воина короля. Тарик не знает, смотреть ли на нее с благоговением или встряхнуть, чтобы образумить.

Хотя последнее сейчас кажется более привлекательным.

— Ваше Величество, вы ничего не сказали по поводу условий Парани. Разве, вы не хотели добывать нефарит из реки?

Это ее метод нарушить тишину, понимает он. У нее усталый голос и она прикрывает зевок тыльной стороной руки. К сожалению, она совсем его не боится.

Строгая рука, мягкое сердце.

Он прекращает расхаживать взад-вперёд и занимает за столом место напротив неё. Конечно, ему нужен нефарит. Но необходимо очень многое обдумать и взвесить.

— Он сказал, сколько нефарита мы можем получить?

Она качает головой.

— Когда он дал мне его, — она указывает головой на камень на столе, — он сказал, что там есть гораздо больше.

— Как мы можем ему верить?

— Я вам объясняла. Саен, мастер Лингот уверена, что он говорит правду.

Конечно. Саен, несомненно, проверила подлинность обещания Парани. Сама мысль о возможности общения с Парани все еще кружит ему голову.

— Как вы убедили мастера Саен сопровождать вас?

— Я не убеждала. Это сделал возница. Думаю, что его вера в мою миссию убедила ее?

Тарик кивает.

— Это возможно.

Возничий верил ей и поэтому его история, вероятно, была убедительна для Лингота Саен. Ему смешно, что сама Сепора не уверена, как ей удалось провернуть эту аферу. Она спрашивает его, действительно ли такое возможно. Так что к своему самому доверенному советнику он приставил безрассудную, вороватую и наглую лгунью. Рашиди будет в восторге.

— Вы все еще не ответили на мой вопрос. Вы будите вести переговоры с Парани?

Тарик добавляет «напористая» в список качеств Сепоры, когда откидывается на спинку своего стула.

— Это не тот вопрос, на который я могу ответить сразу.

Она выпрямляет плечи.

— Но вам нужен нефарит. Именно это вы сказали. Он вам нужен, чтобы защититься от серубелиянцев.

На ее лице промелькивает мимолётное выражение, когда она произносит «серубелиянцы». Тарик думает, что это может быть связано с тем, что она не включает себя, когда говорит о королевстве. Хотя с его стороны было бы неразумно считать, что она действительно не включает. Просто у них одно желание: предотвратить войну между королевствами.

— Он был бы полезным, но какой ценой? — вот в чём вопрос. — Если мы закроем один из каналов, пострадает средний класс. Без воды, текущей по каналу, их зерновые культуры погибнут, — как он может лишить средств к существованию так много людей? Безусловно, они составляют большую часть населения Теории. Верный рабочий класс людей, которые полагаются на реку Нефари, чтобы иметь еду, воду и товар. — Мы даже думали о том, чтобы перенаправить ещё большее количество воды для их посевов.

Как бы его не удивляло то, что он ведёт этот разговор с простым помощником, все же у него такое чувство, будто для неё в порядке вещей обсуждать такие вопросы. В конце концов, она помощница его советника. И разве он не может, пока того нет, обсудить тему с ней? И не следует упускать из виду тот факт, что именно она причина того, почему они вообще должны об этом говорить.

Сепора качает головой, перекидывает волосы через плечо и пытается заново заплести. Кажется, она чувствует себя легко в его присутствие, и он не знает, что об этом думать. Он не уверен, что должен об этом думать. Даже до того, как он стал королем, люди вели себя осторожно с принцем Соколом уже только из-за слухов о его проницательности, и, вероятнее всего из-за того, что однажды он станет королем. Сепора явно что-то скрывает глубоко в себе, но сейчас она по отношению к нему честна.

— А что с Парани? — спрашивает она. — Если вы отведете ещё больше воды, еда совсем закончиться, и они вымрут.

— Ты так говоришь, как будто это плохо.

В конечно счёте исчезновение Парани он может рассматривать только как положительное явление. Их присутствие в реке доставляло неприятности в течение многих столетий.

— Они не животные, Ваше Величество, — говорит она. — Мне кажется, мы доказали это сегодня.

— Но и не люди. Более точно, они не теорианцы и поэтому меня не касаются.

Его отец мог бы гордиться тем, как он справился с этой ситуацией. «Теория никогда не должна погибнуть», — всегда говорил король Кноси. — «Не важно, что происходит в других королевствах.»

Сепора сужает глаза.

— Вы можете это сделать, Ваше Величество. Вы можете отвести еще больше воды и смотреть, как они медленно умирают, — она прямо-таки выплёвывает последние слова, словно от них горько во рту. — Но это сведет на нет предложение мира, — она берет камень со стола и перебрасывает его из руки в руку. — Потребуются годы, чтобы Парани вымерли, а насколько я понимаю, у вас нет этих лет на подготовку к войне.

Но проводить переговоры с Парани? Что сделал бы отец, если бы столкнулся с такими обстоятельствами? Лидер Парани, Сэд — гордость Пирамид, у Парани есть имена? — требует, чтобы королевство Теории направило на их территорию больше воды, чтобы таким образом дать им больше места для передвижения и размножения. Это заберёт воду с полей среднего класса. Кроме того, Сэд предложил, чтобы теорианцы перестали вылавливать рыбу в таком большом количестве, и полностью прекратили рыбачить на основных берегах Нефари. Это нанесёт сокрушительный удар тяжело работающим рыбакам, которые ежедневно продают свой улов на базаре. Им придется ловить рыбу вдоль притоков, а улов консервировать солью, как это делают пелусианцы, чтобы продавать свой морской улов. И это тоже повлияет на средний класс. Верхи, безусловно, будут жаловаться, что свежая рыба больше недоступна всё время. А в кварталах низшего класса придется платить за рыбу больше, потому что она будет обходится среднему классу дороже из-за засолки.

Тарик не мог не заметить, что Сэд не упомянул о том, будут ли Парани и дальше принимать дары в виде осужденных, сбрасываемых с моста Хэлф Бридж. Он действительно был бы не прочь спросить об этом Сепору.

И, в свою очередь, Паранине не будут причинять вред теорианцам, оказавшимся в реке по какой бы то не было причине.

Это прочная договорённость, но это не означает, что он должен позволять Сепоре контролировать разговор, даже если она уже так часто контролирует его мысли.

Тарик скрещивает руки на груди и смотрит на нее.

— Война, о которой вы говорите… Теория будет единственной целью?

— Это первая цель, Ваше Величиство. Король Эрон собирается захватить каждое королевство, пока не будет управлять ими всеми.

— Кажется, вы очень хорошо его знаете.

— Я знаю его лучше, чем большинство.

Правда. Странно.

— И что вы хотите от меня, барышня Сепора?

— Я прыгала с моста Хэлф Бридж не напрасно, Ваше Величество.

Он усмехается.

— А что, если напрасно? Что, если я откажусь вести переговоры с Парани?

— Тогда вы вовсе не так сообразительны, как я полагала.

— Вы не будете так со мной разговаривать.

Он говорит это мягко, гораздо мягче, чем следует, но сейчас он просто благодарен за то, что нет свидетелей проявленного ею неуважения. Рашиди потребовал бы её голову, если бы услышал из ее рта эти слова. Почему я терплю такие оскорбления от помощницы своего помощника?

Она вздыхает.