Небо цвета шартрез

Я подрядил извозчика с Пресни до Коломенского, плюхнулся в сани и, кутаясь в бобровый воротник шинели, велел погонять. За краснокирпичными закопченными корпусами пресненских мануфактур пошли серые доходные дома Кудринской площади, белокаменные аристократические особняки Большой Никитской, а там выросли и островерхие башни Кремля, словно утягиваемые в небо золотыми орлами. В Охотном ряду толпилась разномастная публика, приказчики зазывали покупателей в магазины и палатки, трактир Тестова выбросил в окне пестрое объявление о расстегаях с налимьей печенкой и костяными мозгами на черном масле…

На грани слышимости раздалось дребезжание телефона, с каждым мгновением оно становилось все громче и настойчивее. Рингтон этот, архаичный и тревожный, обошелся мне в порядочную сумму — стоимость, как водится, сформировалась исходя из моей платежеспособности. Признаюсь: я затаил дыхание в надежде, что Нетка передумает. Еще минимум дюжина транспортных инспекторов на дежурстве, а у меня, между прочим, планы. Не сбылось. Телефон дребезжал все назойливее, так что я горестно вздохнул и щелкнул пальцами.

Исчезли торговые балаганы Охотного ряда, исчезли сани, извозчик и круп мухортой кобылы, помахивающей заиндевелым хвостом, исчезла шинель вместе с уютным бобровым воротником. «Старая Москва», канал аугментированной реальности, подписка на который ежемесячно влетает мне в копеечку, принципиально не поддерживает визуальные интерфейсы — за это я ценю ее особо. Но для работы визуалка мне, увы, необходима. Так что меня выбросило на канал по умолчанию, «Первый Московский» — с его вечно безоблачным небом, зеркальными небоскребами, оптимистическими улыбками на интерактивных плакатах и навязчивой новостной инфографикой. Я сидел в салоне джет-такси и без удовольствия созерцал идеальный мир вокруг. «Почти как настоящий, только лучше» — таким когда-то был слоган «Первого Московского», и я достаточно стар, чтобы помнить это.

В поле зрения справа бился в мучительной агонии колокольчик. Невыносимое зрелище. Я смахнул колокольчик в область чтения, и он тотчас развернулся в карту вызова. Статус — тревожно-красный: пропал ребенок, мальчик семи лет, требуется личное присутствие инспектора. Ну вот, опять. С поиском ребенка куда лучше справится Нетка, но отчего-то матери пропавших сорванцов всегда уверены, что надежнее привлечь к делу живых людей. Будь их воля, они бы весь город на уши поставили. Пока долечу, мальчишка наверняка найдется. Но делать нечего.

Я перекинул карту вызова джету, тот взмыл вертикально вверх и рванул к Арбату по маршруту, за доли секунды рассчитанному Неткой.

Полеты я не люблю, высоты боюсь до паники, а синева неба заставляет меня думать о бездне. «Первый Московский» — канал из бесплатного муниципального пакета и особой чувствительностью к потребностям юзеров похвастать не может. Но после короткой заминки он все же визуализировал траекторию полета широкой трассой в моем любимом цвете — зеленый шартрез (ассоциации: весна, безопасность, здоровье и французский маршал Франсуа д’Эстре, да покоится он с миром). Так что я смог вообразить, что вовсе не лечу, а вполне себе еду по симпатичной и абсолютно безопасной магистрали. Хорошо бы и небо выкрасить в шартрез… Я проделывал подобное на одном из творческих каналов. Очень красиво. Но «Первый Московский» так далеко навстречу юзерам не пойдет.

Уже на подлете к точке назначения джет без предупреждения провалился сквозь призрачную магистраль и резко рванул вниз. Сердце мое от ужаса едва не осталось в синей бездне. Целую секунду, растянувшуюся в бесконечность, я не сомневался, что сбылись мои худшие кошмары. Нет уж, хватит экспериментов, никаких больше полетов с неуправляемой муниципальной аугментацией.

Джет плавно приземлился на парковку, а я все смотрел на пляшущую перед глазами инфографику: маршрут был изменен на оптимальный в связи с перемещением цели путешествия.

Я вышел из джета и оказался в пешеходной зоне Смоленского бульвара, неподалеку от Левшинского переулка. Цель путешествия канал заботливо обозначил зеленой рамочкой, а путь к ней проложил пунктирной линией по парковой аллее. Мать пропавшего ребенка нервно расхаживала у скамейки и пристально вглядывалась в каждого из пробегающих мимо малышей.

Во время короткого полета у меня не было возможности ознакомиться с делом, все мои силы были отданы борьбе с ужасом от окружающей меня синевы, так что я просмотрел файлы на ходу. Данила Нечаев, семь лет. Исчезновение зафиксировано около часа назад. Покинул дом без разрешения родителей. Портрет — симпатичный белобрысый проказник, — но что толку в наше время от портретов? Аугментация изменяет внешность человека, следуя как его собственным потребностям, так и пожеланиям окружающих. С оговорками, разумеется, и в рамках действующего законодательства (какие только подпольные каналы не обнаруживают мои коллеги из этического отдела — о некоторых лучше бы я никогда и не узнал, честное слово).

Куда важнее индивидуальный профиль, отпечаток, который каждый юзер оставляет в системе и по которому Нетка найдет любого за секунды. Отпечаток этот, понятно, защищен контуром приватности, нарушить который Нетка может только в исключительных случаях. Таких, как этот. Но вопреки моим ожиданиям мальчик все еще не был найден.

— Приветствую, — сказал я, подходя к паникующей матери (Ева Нечаева, двадцать восемь лет, домохозяйка) и одновременно смахивая в ее сторону временный ключ для проверки моей личности. Ключ Нечаева подхватила как-то неуверенно, движения ее были неловкими и дергаными, она как будто не вполне понимала, что делать с полученным пакетом информации, — поначалу я списал это на баг «Первого Московского».

— Вас так долго не было! Столько времени коту под хвост! Теперь он может быть где угодно.

Нечаева, продолжая возиться с моим ключом, то и дело поглядывала на небо, да так убедительно, что я и сам проследил ее взгляд. Небо и небо, все та же синяя бездна.

— Если вы перешлете мне ключ вашего сына, я…

Она одержала наконец победу над своей визуалкой, но ей было решительно наплевать на подтверждение моих полномочий. Сложив руки на груди, Нечаева посмотрела на меня с вызовом и сообщила:

— Нет никакого ключа, понимаете? В этом все дело.

— Проблемы со здоровьем? — уточнил я на всякий случай, хотя уже прекрасно понял, с кем и с чем имею дело. Понятны теперь были и ее мучения с интерфейсом аугментации.

— Как будто вы сами не знаете, чем грозят эти импланты!

— У вас-то имплант есть, — заметил я.

К счастью, взрыва, какой могла бы вызвать такая реплика, не последовало.

— А меня кто-нибудь спрашивал? Вас вот спрашивали? И потом, я крайне редко его включаю.

Очень удачно все же, что у меня настроена опция сокрытия эмоций.

Луддитов я не люблю особой нелюбовью с тех самых пор, как почти месяц гонялся за создателем «Девлет-Гирея» и «Наполеона». Первым появился «Девлет-Гирей». Используя дыры в коде муниципальных каналов, вирус в самые неожиданные моменты заставлял юзеров поверить, что вокруг бушует пламя пожаров. Сделано было, кстати, весьма талантливо — в первый раз поверил даже я. Код, обрывки которого нам удалось заполучить, писал настоящий виртуоз. Предполагалось, что от ужаса горожане примутся массово отключать аугментацию и хотя бы временно выбираться в реальный мир. Но юзеры просто переключали каналы и заваливали жалобами контроль качества. «Наполеон» действовал хитрее. У него был меньший охват аудитории, зато «пожары» случались одновременно по всей муниципальной сетке. И вот тогда люди действительно побежали в реальность. Шок, психозы, переполненные больницы. Преступника, кстати, мы так и не поймали.

Иной раз я думаю, что общество наше даже слишком толерантно. Судите сами: только бесплатных каналов аугментированной реальности в Москве около сотни. И бессчетное количество платных. Нетка уверяет, что каждый день в каталог добавляется не менее дюжины новых. Не нравится современная Москва? Пожалуйста, семнадцать тысяч официальных футуристических модификаций и сотни тысяч исторических. Иные отличаются друг от друга такими незначительными деталями, как орнамент на изразцах фасадов. А ведь есть еще джунгли, инфернальные пещеры, инопланетные рассветы, постапокалиптические закаты. Все есть. Мешает городской шум — аугментация отфильтрует его. Мешают люди — аугментация спрячет их от тебя и, если надо, тебя — от них. Я вот люблю зиму, покой и девятнадцатое столетие. И предсказуемость, конечно. Постоянство. Для меня и таких, как я, существует «Старая Москва».

Но недовольные всегда были, есть и будут. Около пяти процентов жителей города не используют аугментацию или используют ее крайне редко. Не представляю, как им удается с такими предрассудками выживать в мире, где практически вся социальная жизнь замкнута на визуальные интерфейсы дополненной реальности. Но это — личное дело каждого. А вот детей-то зачем калечить?

Ладно, нерф с ней, с аугментацией. У Нетки есть и другие протоколы слежения.

— Не может быть, чтобы совсем не было ключа, — сообщил я тоном, каким учитель убеждает первоклашек, что земля — таки да, круглая. — А телеметрия? Вы же в городе живете, здесь никак нельзя без телеметрии. Без нее Нетка… то есть интеллектуальная сеть города не впишет вас в карту движения.

Я не стал пока напоминать о последствиях нарушения закона о всеобщем телеметрическом учете. Да она меня и не слушала. Нечаева вновь посмотрела на небо, взгляд ее был полон совершенно нечеловеческого ужаса.

Тогда я догадался наконец переключиться на технический канал — и мир вокруг сделался скоплением многоцветных инфопотоков во тьме. Подумал мельком: вот в каком окружении следует переживать полеты, настолько оно далеко от всего человеческого и естественного.

Технический канал — стык двух максимумов. Максимум информации от Нетки, которую способен воспринять человек, и максимум приватной информации, разрешенной к сбору, хранению и интерпретации без дополнительных условий. Статистика использования аугментированной реальности в общественных местах — в зоне пересечения этих максимумов. Нечаеву технический канал окрасил в цвет бледной фуксии. Над ее головой светилось окошко контекстной справки: «Сакура: эмоции, которые управляют миром». Мать моя женщина, да у нее там сейчас лютует буря, рушатся дома и деревья уносит ураганом. «Сакура» — канал экспериментальный и удивительно пластичный, с максимальной чувствительностью к эмоциональному фону юзера. Не представляю, как он попал в муниципальный пакет, да еще и в качестве настройки по умолчанию.

По протоколу я имею право и возможность переключать каналы свидетелей. Сложно, например, допрашивать человека, который искренне убежден, что ты зомби, пришедший за его мозгом. Так что своим правом и возможностью я воспользовался и на этот раз. Зубы заранее заныли от предвкушения лавины бюрократии, которую вызовет это мое вмешательство.

Я отправил ее на «Первый Московский», а себе включил «Старую Москву». Многоцветная тишина технического канала сменилась покойным гомоном рынка. Ряды палаток протянулись из конца в конец Смоленской площади. Снег пронзительно поскрипывал под валенками досужих покупателей и озябших продавцов.

— Что делает жена, когда мужа дома нет! — протяжно выкрикивал книготорговец, резво приплясывая с лотком на животе. — Невероятные похождения отважного сыщика Ната Пинкертона! Половой вопрос и половой ответ от профессора Фрейда!

— Духи «Коти́» на золотники! Персидский от клопов порошок! — перекрикивала его вертлявая мещанка в плюшевом жакете и высоко шнурованных ботинках, видимо, только что выскочившая из тепла керосинной лавки, чтобы убежать тотчас в темную пасть мясного ряда.

— Рубец! Горячий рубец! — басовито, как большие трубы органа, гудели торговки, накрывавшие своими необъятными юбками горшки с парящим варевом.

— Пильсины, лимоны хороши! — перекликались фальцеты зеленщиков.

— В эдакой обстановке толкового допроса не получится, — проворковал мне прямо в ухо нежный девичий голосок. Оглянувшись, я увидел барышню в круглых очках без оправы, в лисьей горжетке поверх стеганой душегрейки, плотно облегающей хрупкую фигурку. А потом со мной проделали то же, что я сам проделал с Нечаевой. Мне насильно переключили канал.

Изящным жестом девушка, в контексте «Первого Московского» выглядевшая куда современнее (очки между тем остались на месте, что за прихоть?), отправила мне временный ключ (Арина Луцкая, восемнадцать лет, стажер службы безопасности архитектурного отдела). Я ответил тем же — пустая формальность, Арина, разумеется, прекрасно знала, с кем имеет дело.

У нас с архитекторами отношения примерно такие, как у мушкетеров короля с гвардейцами кардинала. Казалось бы, делаем одно дело, только в разных слоях реальности. А вот поди ж ты.

— С каких пор архитектурный отдел интересуется пропажами детей? — спросил я, не удержавшись от неприязненных ноток и надеясь, что мой блокиратор эмоций сработает как следует. Не сработал — это я увидел по лицу Арины. Она скрывать эмоции даже не пыталась.

— Не переживай, инспектор, детишек я у тебя отбирать не стану, — в ее голосе прозвучала неприкрытая ирония.

Ох уж эта мне юная поросль. В ее возрасте я и сам был борцом с окопавшимися где-то в прошлом веке нормами вежливости, а потом понял, что уважение к старшим — штука полезная. Эти, новые, уже не поймут. Аугментация изменила слишком многое.

Нетка тем временем подтвердила, что вмешательство архитекторов вполне легитимно: полным ходом шла спецоперация на Смоленском бульваре, и любое чрезвычайное происшествие в радиусе пяти кварталов входило в зону их интересов.

Я мельком порадовался: сносят наконец шестнадцатиэтажное страшилище рядом с институтом судебной медицины, утрясли-таки все разногласия. В этот самый момент Нетка уже капсулировала здание и территорию вокруг него: вырезала с виртуальной карты города, делая их невидимыми для джетов и юзеров, перенаправляла маршруты, втягивала свои нервные окончания, оставляя архитекторов и рабочих один на один c памятником брежневской эпохи, которому суждено исчезнуть через несколько часов. Если быстро найдем мальчишку, я успею своими глазами полюбоваться событием исторического значения. Ради такого зрелища я готов даже полностью отключить аугментацию.

Сделав вид, что потерял интерес к делам архитекторов, я обернулся к Нечаевой.

— Прошу прощения, нас прервали, — сказал я. — Так вот, о ключе…

— Нет у нее никакого ключа, — перебила меня Арина. — И телеметрия в пацана не вшита. Обходились электронным браслетом, полагаю. А сегодня Данька сумел от него избавиться, верно?

Нечаева закивала. А я не удержался от язвительного замечания:

— Вы еще скажите, что замок у вас в квартире механический.

Нечаева насупилась, и я понял, что угадал.

Конечно, Нетка работает не только с цифровым следом. Есть еще и видеопамять имплантов — идеальное свидетельство в расследовании чрезвычайных ситуаций. Нет необходимости брать показания у очевидцев, можно просто посмотреть, что именно они видели. В теории звучит отлично, но на практике доступ к информации настолько приватной получить весьма непросто, особенно если доступ требуется массовый. Я сразу отмел этот вариант. Мы такое разрешение будем выбивать часами. Остаются стационарные видеокамеры. Их теперь не так много, но это все же шанс…

— Я уже отправила запрос, — сообщила Арина, точно прочитав мое намерение по лицу.

Я скривился. Арина, похоже, заметила и это, но иронизировать не стала, а расшарила для меня свою визуалку. Разумно. Так мы не будем дублировать действия друг друга.

Пока Нетка собирала данные с видеокамер, я вспоминал дедовские методы ведения следствия.

— Так что же, — спросил я у Нечаевой, — ваш Данька ото всех информационных ресурсов отрезан?

— Что вы такое говорите! — возмутилась она. — Должен же он учиться. Есть смартфон… Только он его оставил дома.

Смартфон, мама дорогая. Ну спасибо, что не телефон с дисковым набором.

— Мне нужен родительский доступ к его аккаунту.

Наученный горьким опытом, я перебросил ей утилиту-помощника и всего-то через три минуты уже рылся в приватной виртуальности мальчика. Учеба, веб-серфинг, соцсети, чаты, чаты и снова чаты. Что ж, мальчик прекрасно понимал, чего лишен, и всеми доступными способами пытался компенсировать свою вынужденную инаковость…

Пришел ответ от Нетки: в поле зрения видеокамер Данька не попадал. Арина, упертая девчонка, принялась сама, вручную, перепроверять записи одну за другой.

А я не удивился. Мальчишка был смышлен не по годам. Ну, то есть с моей реликтовой точки зрения. Нынешние дети — не чета нам. Конечно, он избегал камер, если не хотел, чтобы его нашли.

Раздалось знакомое дребезжание телефона, забилась в истерике иконка колокольчика.

Вызов пришел нам обоим — мне и Арине. ДТП, код желтый, пострадавших нет, логи требуют разъяснения. Увидев адрес, мы переглянулись. Всего в полукилометре от нас. И в каких-то пятидесяти метрах от той самой шестнадцатиэтажки.

Джет брать не стали, воспользовались траволатором, ускорив его до максимума. Я подключил Нетку к логам виртуальной жизни мальчика Даньки, расширив стандартный набор ключевых слов. Интересовался ли он архитектурой? Может, хотел своими глазами увидеть взрыв?

Арина с мрачным видом изучала подробности ДТП. Я залюбовался ее профилем. Непослушный черный локон, выбившийся из аккуратной прически, падал ей на глаза, а она смешно дула на него, не желая отвлекать руки от работы.

— Мамаша, конечно, да-а-а… — сказал я.

Раньше дежурными были разговоры о погоде. Теперь реальная погода предсказуема, а аугментированная у каждого своя. Но разговоры о луддитах всегда выручают.

— Что?

— Калечит психику ребенку. Представляешь, каково ему в школе?

— Вполне представляю. У меня, например, нет импланта.

Не поверив ей на слово (а кто бы поверил? пусть и от архитектуры, но государственный инспектор — куда нам без аугментации?), я включил технический канал и убедился, что Арина не лжет. Для доступа к дополненной реальности она использовала внешний девайс — те самые очки. И включен у нее был базовый канал — никаких изменений во внешнем облике окружающего мира, только возможность работать с визуальным интерфейсом. Чудеса.

Место ДТП было оцеплено во всех измерениях, так что на техническом канале виделось мне чем-то вроде воздушного колодца в море информационных потоков. Однако затемнить этот колодец система не потрудилась, и у непроницаемых стен на всех уровнях скопились джеты с зеваками. Сочту это комплиментом: если такая мелочь, как нештатно остановившийся на дороге джет, вызывает любопытство обывателей, значит, транспортный отдел со своей работой справляется хорошо.

Арина, поискав и не найдя Даньку в толпе зевак, взяла на себя беседу с пассажиром джета, а я решил оглядеться. Если Нетка не имеет права дистанционно собирать приватные данные юзеров, то я при личном контакте вижу минимальный пакет информации о каждом. В прежние времена полиция вот так же могла проверять документы. Пока Нетка обрабатывала собранную информацию, я включил на прокрутке дайджест популярных в этом стихийном сообществе каналов. Картины причудливых вариаций современной Москвы замелькали передо мной, вызывая головокружение. Привычным взмахом правой руки я замедлил скорость. Аугментация визуализировала заурядное происшествие по-разному. Детский канал нарисовал кислотной расцветки мультяшный автомобиль, окруженный игрушечными же полицейскими; познавательный по какой-то прихоти изобразил схватку тираннозавров; но самым популярным был, как водится, зомби-апокалипсис: здесь пассажир и Арина забрались на крышу джета, и со всех сторон к ним подступали мертвые твари.

Я обратил внимание на группу мальчишек, которые игнорировали происшествие на дороге, а смотрели мимо него, на противоположную сторону улицы, на шестнадцатиэтажку, обреченную сегодня сгинуть. Это было подозрительно, но ничего предпринять я не успел.

Несколько вещей произошли одновременно.

Во-первых, завершилась процедура капсулирования шестнадцатиэтажки. Было здание — и не стало. «Первый Московский» почти мгновенно отрисовал на месте периметра забор высотой в несколько метров, увешенный плакатами с дружелюбными строителями в касках и запрещающими табличками. Увидев это, мальчишки зашептались, заоглядывались, а потом бросились врассыпную.

Во-вторых, Нетка прислала результаты анализа. Она прочесала весь Данькин приват, сверила пакеты информации и среди постоянных его собеседников в чатах нашла тех самых четверых, что бежали сейчас прочь, заботливо помеченные зелеными рамочками.

В-третьих, через толпу ко мне выбралась Арина, а ее визуалка уже демонстрировала мне результаты допроса пассажира джета. Арина уговорила его частным образом дать доступ к видеопамяти импланта. На записи был Данька Нечаев. Пятнадцать минут назад он перебежал полупустую дорогу и очень уверенно направился к шестнадцатиэтажке. Нетка его не видела, а вот система видеонаблюдения джета заметила. Отсюда и парадокс, повлекший необходимость присутствия инспектора на месте происшествия: автономное решение джета казалось Нетке необоснованным.

— Почему периметр его пропустил? — изумился я.

— Силовое поле еще неактивно, — пояснила Арина.

Экономия, мать ее.

Сам я тем временем перебросил в визуалку Арины информацию об убежавших мальчишках. Были они непросты, ох непросты. Мы дочитали их досье одновременно и одновременно же сказали:

— Крышата!

Крышат я не люблю еще больше, чем луддитов. Сами-то они зовут себя руферами и приписывают едва ли не вековую историю своему движению. Вот только руферы столетней давности не прыгали с крыш, а всего лишь их исследовали. Крышата же — банальные искатели адреналина. Шли бы покорять Эверест — я так считаю. И с него бы прыгали заодно. Но нет, они пробираются на крыши и прыгают вниз, чтобы словить двойной кайф: сначала от свободного падения, потом от объятий силового поля, которое нежно подхватывает их и осторожно, по спиральной траектории, опускает на землю. Разумеется, Нетке приходится каждый раз пересчитывать и перенаправлять транспортные потоки, но кого это волнует?

— Думаешь, он собирается прыгнуть? — спросила Арина.

— Похоже на то.

— Маленький засранец.

— Ты должна понимать его как никто, — осторожно заметил я. — Пацан устал быть изгоем и не видит другого способа вписаться.

— Есть способы получше. Рожи начистить парочке сверстников, и сразу впишешься как родной.

Арина замолчала, бросила на меня уничижительный взгляд и поспешила сменить тему.

— Давно пора научить силовые поля новым трюкам. Но твое ведомство…

И я подумал: ну да, вам, архитекторам, лишь бы все перестроить, улучшить и изменить. И тотчас пресек эти мысли. Девчонка была права. Лучший способ борьбы с крышатами — лишить их удовольствия от процесса. Никакого тебе плавного, точно в аквапарке, спуска на землю. Пусть бы часами висели в нескольких метрах над землей, барахтались беспомощно на виду у смеющейся толпы. И, Арина была права, изменениям противился именно наш отдел. Очень уж энергозатратно, но не это главное. Основная проблема — вероятные помехи движению транспорта. А движение транспорта — святое.

Сейчас все это не имело ровным счетом никакого значения. Шестнадцатиэтажный монстр стал невидимым, Нетка вымарала его со своей карты, отключила все сенсоры, ослепла и оглохла. Некому будет отреагировать на новоявленного крышонка, не включится силовое поле. Мальчик разобьется.

Арина уже развернула свою визуалку на триста шестьдесят градусов и сосредоточенно сортировала данные. Отвлеклась на мгновение, чтобы сказать:

— Что стоим, кого ждем? Давай на крышу. А я попробую отменить капсулирование.

Я посмотрел на нее с сомнением. Нынче все происходит куда быстрее, чем в былые времена. Но процедуру такого размаха не обратить вспять щелчком пальцев. Только на цепочку переговоров уйдет минимум час. И это будет перформанс сродни попытке остановить бегущего носорога.

Арина в очередной раз верно истолковала мой взгляд.

— Я не буду говорить с людьми, я поговорю с Неткой. Вряд ли удастся вернуть весь функционал, не хватит ни времени, ни энергии. Но даже на минимальном уровне Нетка отреагирует на тебя. Иди уже!

Логично. Мальчишку без цифрового отпечатка система на минимальных настройках проигнорирует, а вот меня заметит точно.

И я побежал, на бегу подглядывая краем глаза в визуалку Арины, которая по-прежнему была расшарена со мной. Строчки ее кода — практичного и простого — сливались в изящный, виртуозный даже рисунок, в котором виделось мне что-то знакомое.

Я вырубил аугментацию, не дожидаясь границы, за которой Нетка отключилась бы от меня сама. Не хотел, чтобы моя догадка обернулась неосознанным запросом. Если я прав, есть повод считать, что мы с Данькой в надежных руках.

Если все пройдет хорошо, подумал я, приглашу ее на ужин. Обсудим историю Москвы, «Девлет-Гирея», «Наполеона»… Кто из нас не хулиганил в юности? Просто некоторые умеют хулиганить с размахом.

Мир вокруг как будто не изменился. «Первый Московский» действительно почти полностью повторял реальный облик города. Но в мелочах все было иначе. Глаза разбегались от этих мелочей. Я и забыл, сколько деталей в настоящем мире. Несовершенных, иной раз — неприятных, но потрясающих своим многообразием и вещественностью. Листья на деревьях — тусклые, пожелтевшие к осени; трещины на плитке складываются в как будто осмысленный узор; свежее (и совершенно непристойное) граффити на стене; какофония звуков — смех и крики, мерный шум траволатора и нестройный гомон птиц, ветер, шелест, скрип, шепот, треск…

Перехода периметра я не заметил.

Архитектуру брежневских времен не исправишь никакой аугментацией. Особенно внутри. Обычно я избегаю визитов в подобные здания. Благо, рабочий день мой проходит на улицах, а квартиру я себе нашел в бывшем купеческом особняке с крохотным садиком, надежно упрятанным от городской суеты в заповедных переулках замоскворецких Толмачей.

Удачно, что Нетка отправила на этот вызов именно меня. Вопрос не столько в шоке, каким сопровождается смена привычной аугментации на непредсказуемую реальность. Меняется способ взаимодействия с окружением. Я с моей неприязнью к визуальным интерфейсам был готов к этому больше других. И все же не полностью.

С полминуты я стоял у лифта и ждал, что створки автоматически распахнутся передо мной или уползут вверх, а на смену им появится открытая кабина «патерностер», а потом догадался все же нажать кнопку. Если верить Нетке, в последний раз система лифтов обновлялась в этом здании в двадцатом, шестьдесят лет назад. От осознания, какому древнему и морально устаревшему механизму доверяю свою жизнь, я почувствовал острый приступ клаустрофобии. Между тем лифт работал сносно, двигался без рывков, пусть и медленно.

Скажу честно, я надеялся, что люк, ведущий на крышу, будет заперт. А потом надеялся, что обнаружу крышу пустой, а потом надеялся, что мне привиделось…

Но он был там. Мальчик Данька стоял на краю крыши и с отчаянием смотрел на город, окруживший его. Отсюда, с шестнадцатого этажа, Москва, настоящая, не аугментированная, выглядела величественно и торжественно. Хотелось вслед за персонажем фильма, найденного мною в пору увлечения историей кинематографа, сказать: «Лепота».

Царство синевы и ветра.

Я шел к нему не спеша, но и не слишком медленно. Расслабленно, спокойно, точно и сам был крышатником.

В реальном мире невозможно в любой момент, без предварительных ухищрений, замаскировать внешность. Форменный сюртук я снял еще у лифта, а рукава рубашки закатал по локоть, но когда я подошел ближе, даже семилетний мальчик опознал во мне представителя закона.

— Я ничего не сделал! — крикнул он.

— Вот и славно, — ответил я. — Значит, все будет в порядке.

— Все будет в порядке, когда я прыгну.

— Прыгнешь — разобьешься. Система отключена.

На мгновение в его глазах промелькнул ужас, а потом он снисходительно улыбнулся дрожащими губами.

— Сказки для малышей, — отрезал он. — Меня предупреждали.

Данька посмотрел на город за краем крыши. Потом снова на меня.

— Я не зассу, — сказал он. Аугментация непременно исправила бы эту фразу. «Я не струшу», — сказал бы он в той реальности, которая мила мне. Но мы стояли на краю крыши один на один, без корректора и цензуры.

Данька зажмурился и сделал шаг.

Время замедлилось. Вот честное слово. Сколько раз читал эту фразу (а я люблю читать, причем непременно бумажные книги, пусть футурологи и кричат о скорой безоговорочной победе виртуальных технологий над книгоизданием), никогда не верил. Но время действительно замедлилось, и мгновения точно бусины нанизались на его ось. Я мог рассмотреть каждое из них.

Мысль о том, что сейчас мне куда легче, чем Даньке. Мое решение было принято в тот момент, когда я увидел его на краю крыши. Я словно прозрел будущее, и все мои слова не имели целью остановить его — только задержать, выиграть время, приблизиться к нему, чтобы иметь шанс, когда он все-таки сделает этот шаг.

Мысль о том, что сейчас Даньке куда легче, чем мне. Он не верит в отключение системы. Не верит, что некому подхватить его и бережно донести до земли. Не знает, что надежда у нас — только на юную Арину, которая должна в одиночку остановить бегущего носорога.

Мой собственный шаг, мои руки, желающие ухватить Даньку, но вместо этого рассекающие холодный воздух.

Мой крик ужаса. Как мы ни обещаем себе принимать испытания молча и с достоинством, натура себя покажет, когда испытание случится в настоящем мире, а не в воображаемом.

Ослепительная синева неба, инфернальная, пугающая, рокочущая. Ветер. И убежденность, что это не мы летим к земле, а она прыгнула нам навстречу, чтобы поймать и уже никогда-никогда не отпускать.

Всего на миг — но я мало в чем уверен в этой жизни так безоговорочно, как в реальности этого мига, — синева неба сменилась тягучим и спокойным цветом моего покоя. Зеленый шартрез.

А потом ласковое силовое поле подхватило нас обоих, точно руки невидимого великана.