Неблагодарная работа

Пролог.

1700 год. В районе города Нарва.

– Сие, я так полагаю, – молвил Петр Алексеевич, – новый европейский фасон?

Государь московский в присутствии своего друга Алексашки Меншикова, бегло осмотрел приведенного солдатами пленного шведа.

-Бог его знает мин херц, – проворчал фаворит, которого будущий самодержец всероссийский отвлек от сна. Кутаясь в заячий тулупчик, он нервно потирал замерзшие руки.

Вот уже почти месяц русские войска продолжали вести, безуспешную осаду города Нарвы, гарнизон, которой насчитывал всего-то полторы тысячи солдат.

– Все возможно, – проговорил вновь он, потянулся к кубку с вином, но, увидев гневный взгляд монарха, передумал, и продолжил, – Не далеко от наших редутов взяли. К нам в тыл пробирался. Как есть, мин херц, шведский шпион.

– Соглядатай? – переспросил Петр.

-Как есть «шпиён» государь, – неожиданно вторгся в разговор, молчавший до этого караульный, и при этом нарушивший устав, – Вон и на русском, как-то несуразно лепечет, – но, увидев гневный взгляд самодержца, замолчал.

– Сами вы шпионы, – проворчал новоявленный швед, который на самом деле оказался эстонцем. Он смотрелся чудно в своем наряде, состоявшем из вельветового черного костюма, белой рубашки, на воротничке которой была запекшаяся кровь, стильных полуботинках сшитых то ли Гучи, то ли Пака Рабаном, с позолоченными пряжками. И при всем при этом он весь был покрыт грязью. – Кончайте притворяться – кино снимаете.

Что значило слово «кино» ни Петр Алексеевич, ни его фаворит Алексашка, ни караульный Иван Иванов не знали. Слово чудное незнакомое, явно иноземное. По всем параметрам швед.

– Чудно. – Проговорил царь. Петр опустился на табуретку, вздохнул и проговорил:

– Ладно, шпион, не шпион, потом разберемся. А сейчас садись выпей. В ногах правды нет. И ты Алексашка присаживайся. Вон гляжу, весь посинел, а глазами так на Ивашку Хмельницкого косишься. Так я чай не жадный.

Пленный стоявший до этого, у самых дверей горенки, прошелся и медленно опустился на табурет, стоявший почти вплотную у русской печки. Расстегнул пуговицы на пиджаке и, как и государь московский, тяжело вздохнул. Сначала он предполагал, что это Никита Михалков, а может брат его Андрон Кончаловский, снимали патриотическое кино. Потом, когда убедился, что нигде не видно ни камер, ни софитов, предположил что просто наткнулся на клуб военной реконструкции, то теперь был уверен, что с ним случилось что-то странное. Казалось, что вот-вот он проснется и окажется в своем родном двадцать первом веке. Пленный ущипнул себя за руку, чем вызвал удивление у монарха, и убедился, что это не сновидение.

Александр Данилович рассмеялся над странным поведением шведа, и присел на соседний табурет.

– Замерзли? – поинтересовался Петр, непонятно к кому из двоих обращаясь. – Вижу, что замерзли. На дворе, поди, не лето. Зима стучится. Так, что будь Алексашка любезен, командуй. Я как-никак всего лишь капитан-бомбардир.

Меншиков встал, подошел к стоящему в углу избы сундуку и извлек темно-зеленую бутыль. Обтер ее нежно, словно в ней было нечто такое, за что он, не раздумывая, бросился на штурм крепости. Откупорил и наполнил содержимым кубки. Один подал царю, сделав это грациозно, другой протянул пренебрежительно шведу, а третий взял сам. Но до рта донести не успел, так как мысль посетила его светлую голову. Вернув свой на стол, он налил содержимое бутылки в еще один, и сказал караульному:

– Ну, что глядишь. Бери, и ступай. Мы уж как-нибудь сейчас без тебя разберемся. Правильно говорю, а швед? Эстонец кивнул. Солдат взял кубок и ушел.

– Только верни потом, – прокричал ему вслед Александр Данилович. После чего вновь обратил свой взор на пленного шведа, – Как звать хоть тебя?

– Андрес Ларсон.

– Я и говорю швед, – констатировал самодержец, – пей. Я вас шведов бить буду, но пленных, даже шпионов, обижать не собираюсь. Пей.

Андрес поднес кубок и сделал глоток. В горле стало жарко и тепло покатило по телу. Ларсон не относился к тем людям, что готовы были надраться алкоголем в стельку, он выпивал, но делал это умеренно и по праздникам. Причем по чуть-чуть. Сейчас же он впервые пил такой крепкий напиток. Отчего удивленно посмотрел на русских, сначала на монарха, затем на его фаворита.

– Медовуха, на мухоморчиках, – прокомментировал Александр Данилович, закусывая жареной курочкой.

– Каким ремеслом в мирной жизни владеешь? – спросил, подмигивая, Петр.

– Бизнесмен.

– Это еще что? Не слыхал я о таком ремесле?

– Да вожу, – тут швед сказал такое слово, что в художественной литературе, как-то и неудобно писать. Но этот термин был понятен государю московскому.

– Золотарь?

И если бы Ларсон знал, что значило это слово, то и ответил бы по-другому, а так он просто кивнул и прошептал:

– Можно сказать и так.

– Иди ко мне в золотари? – предложил монарх.

Понимая, что ему предлагают заняться, в этом далеком прошлом России, его любимым делом Андрес согласился.

Именно так и началась жизнь Андреса Ларсона, эстонского бизнесмена, в новой для него эпохе. А ведь еще совсем недавно, он мчался на своем Мерседесе из Таллинна в Нарву.