Сэмпай. Послемыслие

Наутро после общего сбора они встретились в «домике Ивановых», чтобы забрать документы и билеты. Каждый отправлялся в свой неожиданно прерванный отпуск. А вечером они шумно и весело отметили «возвращение на пути своя», как выразился Шемельман, и рождение теперь уже общего для всех отдела.

Денис проснулся с легким сердцем и совершенно пустой головой. Бросив взгляд на часы, он равнодушно отметил: «09:20». Впереди было целых три дня на сборы. Июнь, солнце, тепло, прекрасный кофе, тосты и сигарета на балконе под аккомпанемент орущих в каштанах воробьев – и никаких мыслей… Вообще! Ни мыслей, ни задач, ни проблем. Мартов размеренно пускал дым в ровную синеву неба и отдыхал глазами на умытой ночным дождем зелени.

Вернувшись в комнату, он привычно уселся перед монитором, открыл «проводник» и начал архивировать файлы с пометкой «Morton». А вот и папка «Флэшка». Чувство легкого сожаления, даже ностальгии неожиданно погладило душу. Мартов не удержался и спросил вчера у Сенцова, кто на самом деле автор той «стеганографии», которую он переводил с таким упоением. Подполковник тогда хитро прищурился и кивнул в сторону Деркович. Полиграфолог ответила просто и без тени усмешки:

– Ваши, Денис Сергеевич!

Потом, глядя на его вытянувшееся лицо, добавила:

– Ну, строго говоря, не совсем. Это компьютерная интерпретация потока ваших мыслей и чувств где-то на пороге сознательного и бессознательного. Тем не менее именно ваших мыслей. Ну или, можно сказать, мыслей Дэвида Мортона. Но мы с вами выяснили, что он – это вы, так что уж не отпирайтесь, это ваше творение!

Денис смотрел в монитор, нерешительно сжимая мышь. В конце концов, он не удержался, открыл папку и всмотрелся в строки.

«Согревая звезды». Денис прочитал заголовок и, усомнившись, полез в словарь. Да, все верно – «Warming the stars». «Странно, – подумал он. – Я даже космонавтом стать особо не мечтал. Впрочем, да. Это же не мои мечты, а его – Дэвида. И звезда его. Звездочка. Ирландская. Мортон писал стихи своей ирландской звездочке». А какие же звезды собрался согревать он, Мартов? Да теперь и неважно».Денис увеличил масштаб текста, откинулся в кресле и постарался забыть всю подоплеку этой истории – Мортона, Иванова, Сенцова, стеганографию и прочее. Он уже по привычке открыл электронный переводчик, крутнул колесико мыши и начал читать.

На мгновение ему снова показалось, подумалось, что он читает чужие письма, но буквально тут же эту нелепую мысль прогнало ощущение, будто он взял в руки свой собственный забытый дневник.

Денис начал читать, не отрываясь. Файл за файлом…

Сбереженная мысль

Одна звезда во всей вселенной,

И лишь твой свет горит во тьме.

Твоим глазам проникновенным

– Лишь им я верю на земле!

Пусть каждый день

Приносит кучу встреч,

И каждый вечер –

Как последний бой.

Но ночью мысль

Стараюсь я сберечь –

Что утро каждое встречать

Хочу я лишь с тобой…

Из души

Ты звезда моя – солнце ясное!

Ты мечта моя – луч прекрасного!

Океан любви, море нежности,

Чистоты души до безбрежности…

На любую брошусь амбразуру я,

Потому что люблю –

До безумия…

Ласки рук твоих –

Взрыв касания,

Звездной зеленью –

Глаз краса твоя…

Извержением – жар объятия,

Охватить, объять

И поднять тебя…

Над судьбой поднять

И проблемами,

Чтоб забылись все неурядицы,

Чтобы счастлива была

Словно птица ты!

«Одна звезда во всей вселенной», «Ты звезда моя…», «Звездной зеленью…» – одна астрономия на уме! – Денис усмехнулся своим мыслям. – Но написано так, что прямо и не скажешь, что это нейросеть постаралась. Или Деркович все же лукавит, и у этих строк есть реальный автор. Пусть не Байрон, но уж точно не он, Мартов. Кое-как в рифму уложить, и то для него уже достижение. А тут местами очень даже неплохо звучит.

Так, проблемы и неурядицы мы уже отработали, смотрим, что там братец Мортон еще приготовил…

Под ироничный взмах …

Прохлада водопада в зное,

Морская соль –

Твой нежный блеск.

Я жажду быть с тобой, не скрою,

Но ты – мираж,

Ты просто всплеск…

Но ты – искра ночной кометы,

Но ты – игра далеких звезд.

Тебе пою свои сонеты,

Тебе, о воплощенье моих грез…

Твои глаза – два изумруда –

Стреляют искрами зарниц,

В них исчезаю как в Бермудах

Под ироничный взмах

твоих ресниц…

По всей земле, в горах и в море,

В пустыне,

Средь раскаленных скал,

Самозабвенно,

В радости и в горе –

Всю жизнь свою тебя искал!

Не терпит холода душа,

Вселенная не терпит пустоты.

И лишь твоим дыханием дыша,

Живу я, зная, счастье – это ты.

«Твои глаза – два изумруда…» – значит, у нее зеленые глаза. Ну да, кстати, и «звездная зелень» там же и про то же», – Денис снова усмехнулся. Даже читая лирические стихи, он попутно включает аналитика.

«Не, ну а что, – возразил он сам себе. – Если уж стеганография, то по полной. Значит, можно надеяться, что и дальше по коннотациям и аллегориям можно будет воссоздать образ той самой звездочки».

«Всю жизнь свою искал», теперь исчезает в ее глазах как в Бермудах и живет, зная, что счастье – это она. Получается, что он нашел-таки ее? Да! Безапелляционно-жизнеутверждающее «да!» Марка Яковлевича здесь пришлось очень к месту. Нашел? Тогда это не эфемерный образ, не голубая мечта, а вполне реальный человек. Стоп.

Денис бросил мышь, откинулся на спинку кресла и уставился в монитор. Что значит «реальный человек»? Это стихи Мортона, то есть просто текст, сформированный искусственным интеллектом, и… И снова стоп. Деркович сказала, что это интерпретация потока именно его мыслей и чувств. Дэвид Мортон послужил лишь обложкой, формой передачи. Что же получается – существует реальный человек, однозначно из его окружения…

Денис потер виски. Чертовски интересно, чей же образ система вытащила из его подсознания. «Зеленые глаза. Но этого мало. Не медные же как у британской кошки! – Денис ухмыльнулся пришедшему на ум сравнению. – Нее, она не британская, она ирландская, и не кошка, а звездочка! Да, маловато данных для идентификации. Что ж, посмотрим, что там дальше».

Ночь белым хокку

Ты волшебство,

Ты дуновенье ветра…

Ты капелька росы

На тоненьком

Жасмина лепестке…

Свои мечты дарю я щедро,

Прошу я грома у грозы,

Пустившись в море налегке…

Бессонной ночью

Время коротая,

Твоей душе я гимн слагаю,

С надеждой в сердце полагая,

Что счастье ты подаришь мне,

И будем вместе мы наедине

Не только лишь

в прекрасном сне…

«Не только лишь…» – поморщился Денис, пожевав последнюю фразу. Корявенько, неграмотно, неблагозвучно, но в рифму ничего более путного в голову не приходило – слова «Not only in sweet dream» читались однозначно, но вот уложить их в размер…

И будем мы наедине –

Мы вместе – наяву, а не во сне…

«Да, вот так лучше!» – Денис улыбнулся и задумался. Зачем он столько времени тратит на такой тщательный, да еще стихотворный перевод? Конечно, смысл понятен сразу, слова и обороты просты и незатейливы – писал не англичанин, не шотландец, не австралиец. Вообще, если верить Деркович, это его слова, и даже если программа их неизвестно как прочитала, интерпретировала, перевела на английский, зарифмовала – это его мысли. Кстати, Деркович. Полиграфолог, программа, Мортон, эта флэшка – ему снова вспомнилась история с «Сэмпаем», а последние слова хокку тут же вернули ощущение недавних событий.

Денис обхватил голову руками, вцепившись в эту мысль. «Мы вместе – наяву, а не во сне…» – кого он имел в виду, когда в голове формировалась эта фраза? Ведь программа составила тексты на основе его переживаний, его восприятия ситуаций.

Если говорить серьезно, напрашивается «лишь только один» вывод: он кого-то ждет. Он живет ожиданием встречи. Причем ожидание это вполне осознанно. Но если Мортон писал это своей звездочке, то у него, Дениса, никакой звез-дочки не было. Или была? Или стала быть? Не, ну была, конечно. Когда-то. В прошлой жизни. Но теперь-то… Или, стало быть, есть?

Будь счастлива

Я Небеса благодарю,

Что мне дано познать тебя.

Тебя же я боготворю,

В тебе одной – вся жизнь моя…

Прекрасней нет цветка на свете,

И женщин ласковее нет,

Ведь ты одна на всей планете –

Одна такая в тыщу лет!..

Когда играя

Первозданной силой,

Творила мир Природа-мать,

В тебе одной она вместила

Всю красоту свою и благодать…

В тебе – порыв грозы,

Зари сиянье,

Великолепье гор, блистанье рек,

Отрада глаз, души очарованье.

Тобою вечен мир

И счастлив человек…

«Что мне дано познать тебя» – так значит, и вправду есть? Или еще только дано познать, а собственно познать придется позже?

Мартов тряхнул «своей большой как техасский арбуз» головой» и тихо засмеялся – теперь он частенько вспоминал эту фразу. Недели, проведенные в виртуальной реальности, во многом изменили отношение к действительности. Он чувствовал реальность всем своим существом. Но самое интересное, эти изменения ему очень нравились. Особенное удовольствие теперь доставляло ощущение владения и управления собственным телом и собственными эмоциями.

Можно было бы подумать, что он постарался забыть, стереть из памяти то чувство, что пришлось испытать, глядя на собственную «действующую модель». Но нет, теперь он наслаждался каждым движением, каждым вздохом и очень понимал чувства Брике, получившей тело Анжелики Гай и сбежавшей на свободу (1).

Кстати, несколько дней он даже замечал, что обзавелся словом-паразитом – именно это самое «кстати» он стал повторять чуть ли не через слово. Деркович еще раз извинилась за «досадный сбой в программе» и объяснила это подсознательным страхом вновь оказаться под потолком в ванной и наблюдать, как тело чистит зубы. «Эти ощущения постепенно эшелонируются в памяти на второй и третий уровень и уже не будут докучать» – пообещала полиграфолог. И хотя Шемельман со своей всегдашней уверенностью подтвердил «Да! Потерпите пару-тройку дней, Денис Сергеевич, и все вернется на круги своя!», Мартов каждый раз невольно прикусывал губу, когда на ум приходил злополучный «триггер».

_____________________

1 Персонажи из романа А. Беляева «Голова профессора Доуэля»

Ты – просто ты

Ты моя милость,

Ты моя нежность,

Поля бескрайность,

Моря безбрежность,

Вся моя радость,

Вся моя сладкость,

Ты моя вкусность,

Ты моя пряность…

Трогательность ты,

И ты – безрассудство.

Тихая скромность,

Неудержное буйство.

Усталость и бодрость,

Коварство и добрость,

Капризность и дерзость,

Мягкость и строгость…

Денис отвел глаза от экрана, покачался в кресле и тут же мысленно вернулся к тексту. «Что же получается?» – размышлял он, откинув голову на подголовник кресла и глядя в бескрайнюю белизну потолка…

«Тьфу! Эти гламурные вирши скоро заставят видеть «золотистые ажуры» обоев или «сказочный индийский узор» пробкового пола! А потом в протоколах буду писать «Досточтимый г-н подполковник А.Н. Сенцов!» и подписываться вензелем «Ваш покорный слуга»…» – Денис улыбнулся своим мыслям и отметил, что раньше он бы скорее разозлился, а теперь просто улыбается.

Так что же получается? Значит, в его окружении все-таки есть некто, о ком он втайне мечтает? Пуще того, в тайне от самого себя. И если бы не программа, он так бы и не узнал о собственных мечтах? Конечно, все тайное рано или… Тогда вопрос в том, насколько рано и не было бы это слишком поздно. Или уже поздно? Ведь он так и не понял, о ком речь. Ведь не об ирландской звездочке, в самом деле.

Денис повозил мышку по столу, недоверчиво всматриваясь в экран. Наивная, трогательная лиричность слов больше подходили юной гимназистке, ну, на худой конец, двадцатилетней девице, но… Даже с учетом всех известных условностей это, пожалуй, чересчур. С некоторым сомнением он перевел конец стихотворения:

Я хочу повторять,

Я хочу повторяться,

Произносить эту фразу

Снова и вновь,

Чтобы мыслью пронзиться,

Чтобы просто признаться,

Что ты – моя звездочка,

Что ты просто – любовь!..

«Не, ну, если любовь, тогда конечно!» – усмехнулся он про себя и замер.

Не обесценивай чужого,

любезный мой Сократ.

Неведомо тебе цены иного,

о чем мечтает старший брат.

О том, что ценно незнакомцу,

что важно для него,

Что для него меча дороже

и золотых роскошных лат,

Тебе о том судить негоже –

отныне и до смертных врат.

Но в зеркало смотря,

ты отнесись к оценке строже.

Все, что в тебе, и в теле, и в душе,

То для иного темень тоже.

Понять мечту,

Чужих порывов красоту

Постичь не всякий может.

А потому –

Пусть зависть к истинам других

Тебя не мучит и не гложет,

И мнение толпы к тому,

Чем счастлив ты,

Пусть тоже не тревожит.

Мартов сидел, не шевелясь, стиснув в кулаках подлокотники кресла. Это был тот голос. Его голос. Мортона. Он прозвучал в его голове – как тогда, на татами, когда он приказал «Kick him!» (2). Низкий, велеречивый, сейчас он звучал немного менторски и в то же время по-отечески. Так когда-то с ним говорил первый в его жизни сэнсей.

– Я что, снова в программе? – вслух проговорил Денис и нервно поежился. Собственный голос показался ему глухим и чужим.

___________________

2 Kick him (англ.) – ударь его ногой!

Он скосил глаза в угол экрана и прикусил губу: циферки на мониторе показывали 10:47. Рука привычно потянулась к полке, но пальцы цапнули пустую пачку. Денис от досады скрипнул зубами – он же сам решил бросить курить с первого дня отпуска, и утром он с наслаждением превратил в дым последнюю «грязную палочку». В голове пронеслась пара поисковых запросов, но нет – в доме больше сигарет не было. Ни одной заначки. Вздохнув, он выбрался из кресла и вышел на балкон.

Первой мыслью было набрать Сенцова. Второй – Деркович. Третьей – Шемельмана. Четвертая грустно сообщила, что все скажут одно и то же – остаточные явления, скоро все пройдет. «Аха, и печаль, и радость…» – Денис невесело усмехнулся.

Однако нокаутировать Мартова вот так, одним, пусть и неожиданным ударом, было нельзя. Невозможно. Он встряхнулся и применил свое старое проверенное средство самозащиты – включил аналитика.

Программа завершена, из системы они выведены. Голос в его голове говорит о том, что его подсознание перешло на новый уровень. Уровень ситуационного взаимодействия с сознанием. Возможно, именно так черпали свои предсказания Нострадамус, Мессинг, Ванга и прочие.

Денис шутливо приосанился. «Ну, а почему нет? – подумал он. – В конце концов, мысль, которую наговорил сейчас Мортон, вполне себе здравая. Кстати, а к чему она, собственно? «Не обесценивай чужого» – монолог начался с этой фразы…».

Он почесал висок. Очевидно, его подсознание, в образе голоса Мортона, «обиделось» на сарказм в адрес чувства. Значит, оно серьезно, глубоко, а потому важно и ценно. Странно только, что все это где-то за гранью сознания, его собственного сознания.

«О-оо, да у тебя немножко биполярка, дружище!» – насмешливая мысль заставила его улыбнуться.

Хотя, с другой стороны, ведь в этих стихотворениях каждая строка, каждое слово имеет подтекст. И здесь тоже – «Чтобы просто признаться». Признаться кому? Ей, звездочке? По ходу, нет. Потому что сначала нужно «мыслью пронзиться». Что сейчас и происходит. Пронзила, факт, что уж там… Теперь, выходит, нужно признаться…»

– Да кому, черт возьми! – не выдержав, вслух воскликнул Денис. – Кому признаться? Ей? Кому ей? Себе? Что я в принципе кого-то люблю? «Кого-то». Бред какой-то…

Но аналитик в его голове продолжал упорно копаться в фактах, порылся и отправил депешу, что их маловато. Значит, нужно читать дальше. Денис вернулся в кресло и взялся за мышку.

Неизлечимо

Четыре коротких строки словно четыре стрелы, просвистев в прозрачном воздухе, замерли на белой простыне экрана. А в глазах, тоже как на экране, только уже огромном, во всю стену как в кабинете Иванова, бешеным вихрем пронеслись все майские события. И посреди всей этой разноцветной круговерти он отчетливо увидел Ирену. Даже не ее, а ее глаза.

«Два изумруда! Да! Зеленые глаза!» – Денис почувствовал, что внутри него будто два оголенных провода зашевелились и потянулись навстречу друг другу. Такое бывало во время «Мартовского шторма», когда он чувствовал, что вот-вот найдет разгадку или решение.

Но Ирена была немкой, и назвать ее «ирландской звездочкой» можно было с большой натяжкой, да и…

Дальше спорить с самим собой Денис уже просто не захотел. Он понял, почувствовал, что нашел ответ, и доказывать эту теорему было просто бессмысленно.

Ирена участвовала в программе. Он видел ее и в реале, и в виртуальной реальности рядом с Мортоном. Ну, хорошо, не совсем рядом, но в одном зале. Образ зеленоглазой блондинки легко подходит под описание уроженки Дублина или Уэксфорда. А Ирена по-английски звучит как Айрин, а айриш – собственно, ирландский.

«Притянул за уши! – скептически возразил он сам себе.

Впрочем, если допустить, что Ирена Вертер и есть та самая загадочная ирландская звездочка, которую искал, ждал и которой заболел Мортон, которой он в итоге посвятил все эти стихи, полные действительно где-то наивного, но искреннего лиризма, то и форма, и суть самих стихов во многом объясняется.

«Это болезнь» – и действительно, несильно, неявно, но в мыслях Денис нет-нет, но возвращался к Ирене, вспоминая ее ожесточенное возмущение при первой встрече, слегка навязчивый интерес потом, внезапную задумчивость в ресторане. «Как помешательство – неотличимо» – да, система нейромодуляции работала безукоризненно. В кинозале Ирена была неотличима от себя настоящей.

– Стало мне ясно. Понял я вдруг. Я болен тобою. Неизлечимо, – Денис проговорил эти слова вслух и замолчал. Даже мысли в голове переглянулись и стихли.

Мортон озвучил то, что Мартов испытал в реале, но пока еще не осознал? Или это смоделировала система? Смоделировала или инспирировала, вдохновила, разбудила наконец давно спавшие чувства?

«Ладно. К черту. Разберемся. Потом. А пока…» – Денис кликнул следующий файл.

Я одного боюсь

Любовь не можем мы «найти».

Не можем взять и просто,

Сломав забор блокпоста,

За нею в даль пойти.

Нельзя так просто полюбить,

Вдруг ощутить,

Что любишь будто.

Под вечер вспомнить, а наутро

Все прошлому оставить.

И забыть.

Нельзя заставить полюбить.

Как не заставить лошадь пить.

Как невозможно научить

Овчарку лгать, а лайку мстить.

Нельзя привыкнуть

Даже к слову.

Вновь обращаясь

К имени родному,

«Люблю тебя! Опять и снова!» –

Нельзя привыкнуть повторять.

Я одного боюсь.

Не жить. Не умирать.

Не страшных снов

И не холодную кровать.

Боюсь твоей любви

Горячее дыханье

Вдруг не услышать.

Потерять.

«Уж лучше будет смерть принять, – уже сам закончил Денис. – Сильно. Но если это интерпретация моих мыслей, то они должны быть о конкретном человеке. Ведь не могут такие мысли и слова существовать отдельно, как улыбка без кота! Ирена? Но еще пару недель назад я не знал о ней, а вскоре она и вовсе исчезла».

Он всерьез задумался, глядя на экран.

Afraid I suddenly won't hear

Your love's hot breath.

Afraid to lose it cause it would be better

To get a death (3)

Только одно чувство способно так тесно связать жизнь и смерть. Это любовь. Слова на экране были красивы, точны, царапали душу. Так написать мог только влюбленный человек. Мортон? Да. Но Мартов – не виртуальный Мортон, и у него нет звездочки, ни ирландской, ни американской. А чувство – есть? К кому? К Ирене? Да, она вошла ему в голову. В голову, но не в сердце, черт возьми! Наверное…

Денис уткнул горящие глаза в теплые ладони и замер, наблюдая, как в черно-розовой мгле бесятся маленькие разноцветные звездочки. «Снова звездочки, – усмехнулся он про себя. – Однако тема становится навязчивой!»

Он с ожесточением потер глаза, вскочил с кресла и заставил себя выйти на улицу. Звезды – это, конечно, круто, но пообедать не мешает. Да и… Он махнул рукой: «В конце концов, я еще не в отпуске!» В итоге в супермаркете в пакет к хлебу, сыру и стейку нырнула пачка «Camel».

Поев, он вернулся за монитор. «Just four words» – следующий файл не обещал поэму, но название обмануло.

________________________

3 Боюсь, я вдруг не услышу твоей любви горячее дыхание.

Боюсь его я потерять, уж лучше будет смерть принять (англ.)

Всего три слова

Всего три слова –

услышать их, узнать,

За них –

За эти три заветных звука –

И все, что есть, и все, что было –

Все отдать.

Невыносимая…

Нечеловеческая мука –

Так долго жить…

Надеяться и ждать,

Но их не слышать,

Не чувствовать, не знать.

Тремя словами

Вселенную обнять,

На них всю жизнь свою сменять.

Тремя словами

Дрожь свою унять,

Тремя словами

Суть твою понять…

Всего три слова

Составляют жизни смысл,

Всего три слова

Удерживают мысль,

Закрыв в душе,

Не отпускают ее ввысь.

Всего три слова

Преследуют корысть:

Слегка умерив ревность,

Подушку по ночам не грызть.

Но что за чудные три слова?

И почему их слышать хочется,

Не переставая, снова?

Чем дороги они, что днем,

Что тишиною сумрака ночного?

Для дворянина, аристократа,

крепостного,

Для пешего и верхового,

Для вестового и штабного,

Для белого, для черного,

цветного?

Заветные и очень дорогие

Неоценимые слова,

И скромность лани

И всю величественность льва –

Переворачивая чувства,

Сводят все к нулю –

Даруя августу прохладу

И нежность – февралю…

Неуловимый отзвук

Ночного волшебства,

Необходим и мушкетеру,

Шуту и королю.

Необъяснимая воздушность

Колдовства

И капитану снится,

И боцману и кораблю…

Как заклинание волхва,

Они полны желанья естества,

И я уже не говорю, я чувствую,

Я понимаю, я пою –

что Я… ТЕБЯ… ЛЮБЛЮ!..

И все ж, не те три слова

Хотел бы я узнать.

Услышать их,

Поверить в них, обнять.

Когда, раздвинув клочья

Тины и гнилья,

Возникла белая ладья.

И посреди замерзшего ручья,

Средь белоснежья обнажив края,

Оттаяла вдруг

Небольшая полынья,

И изумрудами блеснула чешуя…

Тремя словами

Вселенную обнять,

На них всю жизнь свою сменять.

Тремя словами

Дрожь свою унять,

Тремя словами

Суть твою понять…

И неба синеву, и золото жнивья,

И трели соловья,

И клекот воронья,

Всю жизнь свою –

От утра до инобытия –

Я отдал бы, чтобы услышать:

«Я… Лишь… Твоя!..»

За распахнутым окном раздались первые робкие посвисты какого-то городского соловья. Денис поежился и обнаружил, что немного замерз. Он натянул домашнюю рубашку, включил на кухне чайник, взял сигареты и вышел на балкон. На фоне ночного фиолетового неба черными Гималаями тихо раскачивались кроны деревьев.

I'm ready give you all my life,

I'm ready to be lost

I'd give you anything to hear

“I'm only yours!”

Денис стоял на балконе, вдыхал легкий сигаретный дым, запивая его кофе, слушал невидимого пернатого солиста и пытался понять. Понять самого себя, собственную мысль, которую так однозначно, почти односложно интерпретировала программа: за кого, за чьи слова он отдал бы столь много – «Всю жизнь свою – от утра до инобытия…»? Кто же она, кто та зеленоглазая, чьей любви, чьей преданности он так жаждал?

Он словно бродил в темноте, по запутанному лабиринту, открывая все новые ходы, один темнее другого…

Закончится и этот день

Закончится и этот день

Косая вытянется тень,

Затем и вовсе ляжет темень.

Стремиться к свету будет лень.

И на задворках мирозданья

В последних проблесках

сознанья

Мелькнёт надежда ярких дней –

Наверно, счастлив был бы с ней.

Я знаю, все ведь неслучайно.

Я эту мысль лелею глубоко.

Я думаю ее отчаянно.

А думать о тебе мне так легко…

Доброй ночи

В тебе играючи теснятся

Вселенский жар

И отрицанья лед.

То пламя, то снега мне снятся,

Зеленых глаз с хитринкой

мимолет.

Неумолимость стали

Твоего меча

Разрушит все преграды

И сомненья.

Тепло и мягкость нежного плеча

Согреют сердце

И осчастливят сновиденья…

Тяжелый день уже погас,

Ночные звезды за окном.

Забудь проблемы хоть на час,

И пусть тебе приснится

Чудный сон!

Нарисуйте мне темноту

Когда темно за окном, можно включить лампу. Но что можно включить, если темно на душе? Если холод в доме, можно разжечь камин. Но что делать, если дрова отсырели не в очаге, а в сердце?

«Да! Да! Дайте уже света!» – невесело усмехнулся он своим мыслям. Но хотя уставшее сознание просило пощады и требовало ясности, в подсознании крепло ощущение, что этой ночью все разрешится.

Денис читал, уже почти не задумываясь. Почти не спотыкаясь о незнакомые слова и все реже открывая словарь.

Латиница буквально на глазах превращалась в кириллицу, и буковки словно патроны заскакивали в магазин, складываясь в строки. А курок бил и бил по капсюлям, и ствол пылал огнем, выпуская строфу за строфой.

Стихи словно вели его, вели к финалу, к развязке, к выходу из темного запутанного лабиринта.

Денис давно выключил аналитика, жадно вглядываясь в экран и пролистывая, прочитывая, проглатывая тексты от файла к файлу…

Где-то на краю сознания он уже знал, он чувствовал, что все это не выдумка, не выкрутасы искусственного интеллекта, что он на пороге чего-то совершенно реального и чрезвычайно важного. Нужно только дождаться.

Нужно только набраться терпения.

Просто дочитать.

Дождаться.

Ожидание

Моя душа весенней птицей,

Освободившись

от надуманных оков,

Как к солнышку

к тебе стремится,

Вспорхнув из самых ярких снов…

Поправ земное притяженье,

Сквозь слезы, ветер –

Вновь и вновь –

Как чувств моих

Святое отраженье,

Летит к тебе моя любовь…

Я знаю, что дождусь тепла

Реального прикосновенья,

Что вздрогнет от него щека.

Но как дождаться мне

Того мгновенья,

Не потеряв сознанье на века?..

Ночь перемен

Ночь срывает одежды с души,

Обнажая кости и ребра.

В темени ночи дыши – не дыши,

Колокольчиком в ухе

Стонут старые ведра.

Старые ведра прошлых побед,

Ржавые дужки

Былых поражений.

Дыры, царапины

Забытых уж бед.

Споров, дискуссий

И возражений…

Эта ночь, в отличье от прежних,

Она новая, словно заря.

Звон ручейков

Буйственных вешних,

Звон перемен возвещает она!..

Незаметно побледнела чернильная фиолетовость, на вершинах «Гималаев» несмело проступили первые розовые листочки – небо готовилось к рассвету.

Мартов сидел на балконе, уперев подбородок в кулаки и бродил по темным пустым закоулкам собственной головы. В чашке высохли остатки кофе, в банке истлели несколько сигарет, а он так и не нашел ответ.

Версия с Иреной не отпускала его своей изящностью, но царапала какой-то наивностью, скоропалительностью и незаконченностью. Знакомство как неожиданно началось, так и внезапно оборвалось. Без продолжения. То, что сама Ирена появилась в рамках программы, была ее участником и по сути ее частью, тоже не добавляло оптимизма.

Уже перед самым рассветом Денис вернулся к экрану, открыл следующий файл и прочитал три строфы.

Перечитал. Потом еще раз. И еще…

Перед самым рассветом

Я возьму тебя робко за руку,

Унесу тебя в белое облако,

Дам попробовать спелое яблоко,

Обниму тебя нежно и коротко…

Шлейф тумана скоро рассеется,

Солнце вспыхнет звездою

Как новое,

Мысли прошлые, умирая,

Взбесятся,

Завтра будут другие –

здоровые…

А сейчас,

Перед самым рассветом,

Соловьи воздух рвут

Нежной песнею…

Я пришел к тебе

С робким приветом.

И водою. Живою. Пресною.

Денис поежился в кресле. Ему стало немного не по себе – такое впечатление, словно компьютер ответил. Ответил прямо здесь и сейчас. Причем не в первый раз.

«И… И что? «Шлейф тумана скоро рассеется…» – когда этот туман уже рассеется, наконец?? «Мысли прошлые… взбесятся…» – сейчас я уже взбешусь!» – он тихо зарычал от двусмысленности и постоянных обещаний «счастливого завтра», которое вот-вот наступит, но никак, зараза, не наступает. «Завтра будут другие – здоровые…» – так завтра уже наступило, оно уже за окном!

А за окном – ну, не то чтобы соловьи и не то чтобы «нежной песнею» – но воробьи рвали воздух не на шутку. Мартов резко выдохнул и замер перед вдохом, набираясь терпения. Да! В конце концов, он еще не дочитал материалы «дела» до конца. Все-таки, выводы можно делать, только имея на руках всю доступную информацию. Он нетерпеливо кликнул следующий файл.

За все тебя благодарю

Я страстно благодарен Богу

За то, что сердцу твоему

Ко мне Он указал дорогу,

Мы встретились благодаря Ему.

Весенним солнцем

Ты растопила лед

Горячим вихрем

Ворвавшись в жизнь мою,

Тепло души своей

И поцелуев терпкий мед

Ты подарила мне –

И преданность свою.

Весна прошла, и пролетело лето.

И хмурость осени

Вновь овладела мной.

Судьба как будто наложила вето,

Исполнилось пророчество

Колдуньи злой.

Но даже ночью, лютою зимой,

Я помню солнце,

Струящееся с плеч,

Зеленых глаз твоих

июльский зной,

Огонь души твоей –

Как будто ядерную печь.

За все, что было,

тебя благодарю.

За все, чем до сих пор

я так горю.

За все, что так

и не стряслось.

За все, чем не умерить

мою злость.

За все, о чем

мне так мечталось,

За все, что показать

ты мне пыталась,

За все, чего коснуться

не пришлось.

За все, что мне

не удалось…

Твой голос снова вспоминая,

Как заклинанье снова повторяя

Не мысль, не слово и не лесть –

Я славлю Бога, что я знаю,

Что ты есть!

Все-таки, есть. Все-таки, она есть. Коснуться не пришлось, ничего не удалось, но мы встретились. Весенним солнцем… Под весенним солнцем… Ну, уж если это Ирена, то скорее тогда под луной.

А вот терпкого меда не была, не ври, стихотворец!

Хотя, да, снова зеленые глаза. Неизменно…

Денис смотрел на экран. Он смотрел именно на светящееся пятно экрана, а не в него и слушал, как мысли в голове соревнуются в аналитике.

Тем временем одна из них, очевидно, самая вдумчивая, тихонько шепнула: «А что я ей скажу? Вот встречу, увижу, узнаю, пойму, что это она, и что я ей скажу?»

Он так долго сидел, вслушиваясь в шепот собственных мыслей, что монитор уснул. Денис тронул мышь, экран вспыхнул, но при этом он нечаянно нажал кнопку, а указатель оказался на следующем файле.

Мартов от неожиданности поежился, поморгал уставшими глазами и зачем-то оглянулся. Но потом вчитался в строки…

Я им скажу

Нет чуда большего на свете,

Чем яркий блеск в твоих глазах!

И глядя в них спустя столетья,

Мне будет что им рассказать.

Скажу – люблю! Скажу – дрожу,

Пред вашим взором

преклоняясь,

И каждым взглядом дорожу,

И снова –

Снова в вас влюбляюсь!

Звезда

Жил-был на свете один День.

Был он один.

Словно в поле пень.

И устал он. Один быть.

И стал он один плакать и ныть.

Что не хочет больше. Один быть.

Что хочет не только себя любить.

И когда стало ему

Совсем невмочь,

Мирозданье решило:

Надо помочь!

И явилась ему

Великой Тьмы дочь –

Черноглазая красавица – Ночь.

С той поры

Любит День свою Ночь.

От зари до зари трудится День.

И забыл он напрочь свою лень.

И гонит он

Усталость свою прочь.

Главное, чтобы

Весела была Ночь.

Чтоб светла была

Как солнечный День,

И нежна словно

Майской листвы сень.

И тепла как ее милый День,

Точь-в-точь.

И вот как-то вечером

Уснул День.

Колыбельную

Нашептала ему Ночь.

А под утро на небе

Мелькнула тень,

И родилась у них

Красавица дочь.

И не спит теперь

Их дочь никогда.

Потому что

И день, и ночь

Светит на небе

Золотая Звезда,

Гонит она темноту прочь.

«Ну что ж, – Денис философски потер висок. – Все понятно. Теперь у меня будет дочь. Или есть??! С ума сойти… Так, все, проехали!..»

Помотав головой, он решительно щелкнул мышкой.

Восстание

Ветром сдуло былое величие,

Не сверкают бока пирамид.

Свет не видит былое обличие,

Пылью времени я укрыт и забыт.

Но вулкана огонь не погас!

Живы пламя, желанья и страсть.

Ярким жаром пылает Пегас,

На колени ему не упасть!

Я восстану из праха веков,

Отряхну злую морось с ресниц…

Я сломаю оковы замков

И нарушу пределы границ!

Мою жизнь украсила муза,

Меня снова манят небеса.

Я порву железные узы,

Черная рухнет с груди кираса!

Обняться

Подчас нам очень нужно

Пред тем, как выйти в бой,

Не лозунги скулить натужно,