Франтишка Вербенска

Меч с золотой чешуей

Демон принял образ большой золотой рыбы и осторожно, как делают это карпы, осмотрел водную гладь, укрытую сумерками. Раньше спокойствие реки в этот нас могли нарушить только лошади. Но теперь всё изменилось. Он уже не мог защитить свою реку и только печально наблюдал, как неотвратимо уходит из неё жизнь и вода умирает от грязного белья, мусора, а кое-где и от разлагающихся тел мертвецов. Люди… Многие столетия он наблюдал за жителями гор — они были шумными, громогласными, глупыми, но временами очень забавными… Временами…


Меч свистнул, с мерзким хлюпаньем прошёл сквозь тело и упёрся в позвоночник. Грознат, дворянин из замка Стрела, встретил коленом живот противника и вытащил лезвие из трупа. Над местом битвы раздался жуткий рык. Воины противника закружили вокруг солдат Пржемысла. Они со всех сторон окружены копьями, их силы неравны.

На возвращение домой остаётся только надеяться. Там, на невысоком, лесистом холме между рекой и вершинами гор, поросших соснами, стоит крепость. Из-за высокой стены на дорогу смотрят молодая женщина и её сын Мартин, который до сих пор находится под материнской опекой…

Кому-то из чехов всадили копьё под подбородок так, что размозжили лицевые кости. Солдат хрипит, вися на копье, и пытается сломать древко. Конные отбиваются от мечей атакующих. Пешие тянут коней за хвосты, пытаясь скинуть седоков, чтобы они, потеряв силы, упали в кровавое месиво битвы.

Доспехи Грозната уже блестят красной влагой, мокрые волосы свисают сосульками, из раны на руке сочится кровь. Огонь безумия искривил его губы. С диким криком он врывается в армию Мишняна, навстречу ощетинившемуся оружию. Он словно увяз в болоте, как будто запутался в терновнике… и чувствует, как холодная сталь проникает в его плоть.

Мелкий дождь омыл крепость с высокой стеной и поплакал над горем мальчика с длинными детскими кудрями и его матери.

* * *

Вдова Грозната, пана из Стрелы, искала защиты у пана Бавора из Стракониц, своего двоюродного брата. Молодой вельможа, который был приближен к королю и собирал имения, как чернику в лесу, выказал ей снисхождение, какое оказывают крестьянам, но не более того. По просьбе двоюродной сестры, которая в своё время вышла замуж за небогатого человека, он принял Мартина ко двору. Будет служить дамам в качестве пажа, научится хорошим манерам, верности церкви и преданности ленивым панам.

Вскоре пан Бавор уехал в сопровождении королевской стражи, чтобы свидетельствовать при подписании важных бумаг и вести переговоры с сильными мира сего. Пажу Мартину впервые пришлось засыпать в одиночестве. Он тихо плакал, лёжа на соломе в сарае, как и подобает новичкам.

Когда Мартину исполнилось четырнадцать лет, ему торжественно вручили меч.

Способный в искусствах, которые надлежит знать пажам, смелый в драках, но не в речах, он был готов сопровождать своего господина на дорогах войны и мира. Он не имел ни громкого имени, ни звучного прозвища, поэтому должен был выполнять чёрную работу, которая недостойна героев и мало способствует продвижению по службе.

Годы утекали, словно вода в златоносной реке Отаве, на которой стояла крепость Стрела. А в замке Страко-ницы сын Грозната приближался к своему совершеннолетию.

Мартин мечтал о рыцарском поясе, но юноша мог получить его только с благословения короля, некоторых титулованных особ или своего высокородного господина.

Пан Бавор, как и подобает вельможе, держал большой двор с немыслимым количеством челяди. Он был вечно занят или находился в дороге, так что до племянника ему не было никакого дела, он просто выкинул его из головы. У Мартина практически не было шансов совершить какой-либо подвиг. Он не мог сделать ничего такого, чтобы дядя заметил его или хотя бы вспомнил о Мартине.

Каждый год с приближением весны человеческую душу терзает тоска, как завывающий ветер, который пригибает кустарник. Измаявшийся без дела Мартин отыскал страконицкого капеллана.

— Ты хочешь исповедаться, сын мой? — спросил он ласковым голосом и всплеснул морщинистыми руками.

— Святой отец, я хочу тебя кое о чём попросить, — сказал Мартин, который чувствовал себя увереннее с мечом в руках, нежели со словами на языке. — Как только мой дядя вернётся из земель франков, передай ему оружие, которое он мне подарил, и мою просьбу освободить меня от присяги и службы начиная с этого момента.

Оставив капеллана с открытым ртом и мечом у ног, Мартин прошёл ворота, пеший и безоружный, — так, как пришёл пятнадцать лет назад, с непокрытой головой и босой в знак своей покорности. Но шёл он прямо, гордо неся свою голову и напевая «Роза красная в саду цветёт».

В селе, которое принадлежало крепости Стрела, осталось пять полуразрушенных домов, к ним со всех сторон подступало болото. Среди вересковой пустоши росли только полынь и чертополох. Крыша родительского сарая обвалилась, во дворе кричали серые утки и ковылял старый конь. Управляющий Стрелы одряхлел ещё больше, он кашлял и путал слова. Мать умерла — февральские морозы унесли её с собой. А Мартин об этом ничего не знал.

В комнате стоял тяжёлый аромат трав, которыми окуривали постель умирающей. На стене висел деревянный крест, а в углу — меч, оставшийся от кого-то из предков, тяжёлый и плохо сбалансированный. В сундуке у стены после умершей остались только чётки да потрёпанный кошелёк с восемью грошами.

Мартин взял оружие и взмахнул им. Лезвие завихляло в воздухе.

— Я сильный, я могу наносить смертельные раны, — утешал он себя, — но простая секира ударила бы быстрее…

* * *

Если бы не вспорхнувшие вьюрки, Мартин и не заметил бы мальчика. Его длинные волосы сливались с коричнево-зелёными цветами наступающей весны. Волнистые пряди скрывали молодое лицо чужака, измождённое и бледное. Он сидел на земле, привязанный к стволу сосны. Казалось, что, если бы не верёвка, он давно упал бы. Его путы были сплетены из лыка и до огненных ссадин натёрли нежную кожу.

Следы на вересковой пустоши и просеке говорили о схватке. Как минимум с тремя разбойниками, что удивительно для такого молодого и хрупкого юноши. Рассерженные сопротивлением или разочаровавшись в мелкой поживе, разбойники оставили его, безоружно-

го, на медленную смерть. Но почему? В волосах на темени были комья земли и стебли травы, словно его хотели похоронить заживо. Откуда он тут взялся? Не деревенский, вообще не местный, немного похож на странствующего клирика… Возможно, купеческий сын, который заблудился в лесу. Но как он сюда попал? Нестыкуемые мелочи насторожили Мартина: неужели это ловушка лесных разбойников? Будь что будет. Разве не является рыцарским девизом охранять тех, кто в опасности? Не раздумывая дальше, Мартин достал охотничий нож и разрезал путы.

— Клянусь святым Михаилом и святым Иржи, что отомщу тем, кто напал на тебя и отобрал твоё имущество. — Освободив путника, он напоил его водой из кожаной фляжки.

— Ты не должен обязывать себя клятвами, Мартин из Стрелы, — ответил юноша. Он был очень слаб, чтобы двигаться. — Они из твоей деревни, но они не хотели взять ничего из того, что у меня есть.

— Я понимаю, это была злая шутка, но я не понимаю, почему ты не освободился сам? — с удивлением произнёс молодой дворянин. — Немного постараться, и ты достал бы до узла, а потом…

Глаза юноши, синие, как воды реки, широко распахнулись.

— Они не шутили, а я не мог дотянуться до узла, он из… — Юноша закрыл глаза и зачастил, словно в лихорадке: — Заговорённая земля имеет силу, металл в теле мешает превращениям, а лыком можно опутать водные сущности…

У Мартина перехватило дыхание: он помог злому речному духу!

— Я не дух, — обиженно возразил водяной и с трудом сел в папоротниках. — Мы из мяса и костей, как и вы. Истекаем кровью, если ранены, стареем, хоть и медленнее. Рождаемся и умираем, как нам поручил Создатель, кто бы он ни был.

— Вы причиняете вред людям, — твёрдо сказал Мартин. Он снова поднял свой нож и направил его на юношу. — Вы топите людей и животных, вызываете бури и наводнения, приносите болезни!

— Я похож на монстра? Если бы я не был Моеком, рождённым в прибрежной пещере, но был бы Моеком, рождённым человеческой женщиной, которого крестили бы по вашим канонам, я имел бы право на законный суд, если бы меня ложно обвинили, и возможность выбрать рыцаря, который защищал бы меня в бою. Пока ты думал, что я человек, ты помогал мне…

Мартину стало стыдно, и он воткнул нож в ствол сосны. Он переборол страх и неприязнь, помог водяному встать и обнял его в знак примирения. Однако целовать его не стал, как поступил бы с человеком в этом случае.

— Не понимаю, почему я должен причинять вред без всякой причины тебе или другому человеку твоего народа? Вы сами себе причиняете достаточно вреда! Я отблагодарю тебя за освобождение и выплачу свой долг чести. — Моек решил, что не будет рассказывать человеческому юноше о мире чар и таинственных сил, в котором каждая вещь и каждый поступок должны быть вымерены и оплачены. — Чего ты желаешь?

Мартин рассмеялся от неожиданного вопроса.

— Расскажи мне, как там у вас с девчонками? — спросил он лукаво.

Моек смерил его испытующим взглядом.

— Не хуже ваших, — произнёс он до смерти важным голосом. Его глаза сверкали, как поверхность воды, на которой отражается солнце. — Но если встретишь русалку, то поймёшь, что домашняя каша чужаку калач.

Мартин покраснел и замолчал. Он не хотел влезать в такие нюансы. Моек лишь ухмыльнулся.

* * *

Так сплелись жизни Мартина из Стрелы и Мое-ка-водяного. В крепости, сидя у очага, они вместе строили планы. Мартин с чашей хмельного мёда — из последних запасов, а Моек с вином, разбавленным до такой степени, что почти не отличалось от воды. Он признался, что не переносит крепкие напитки.

— А превращусь-ка я в кубок, прекрасный, как закат солнца! — предложил Моек. — Продашь меня на рынке и получишь деньги на дорогие доспехи и боевого коня, с которым добудешь рыцарские шпоры и славу!

Мартин помрачнел.

— Это обман, поступок, недостойный рыцаря, — выдохнул он огорчённо. — Ведь ложь — это смертный грех!

— Нисколечко, — продолжал Моек — со странностями людского поведения он уже был знаком. — Ты просто предупредишь купца, что это не простая драгоценность. Что она имеет необычные способности и требует бережного обращения.

Сказано — сделано! Но не всё у них вышло гладко. Ювелир торговался хуже, чем дьявол за грешную душу, и заплатил мало.

Моек, превратившийся в золотой кубок, инкрустированный кораллом и янтарём, тихо выл, когда в него наливали горячее вино и края щекотали усы и губы. Потом кто-то из весёлого общества налил в кубок крепкую паленку — вишнёвую водку, она и вернула Моеку его настоящий облик водяного.

Благородные паны разбежались в испуге! Водяной демон с большими глазами, как у ящерицы, и зелёной чешуйчатой кожей оскалил на них зубы, острые, как у щуки. Когда же гости отважились вернуться — вместе со священником, святой водой и распятием, — комната была уже пуста. Только чёрный кот тенью проскользнул между ног.

— Я слышал, — начал Моек, как только вернулся в Стрелу в человеческом обличье, — что король Прже-мысл готовит поход в австрийские земли, отплатить за те беззакония, которые тамошний владыка чинил на вашей земле. Меч у тебя есть, если хоть что-то умеешь — быстро получишь более благородное оружие, верь мне! Пока обойдёшься без кованого доспеха с цепями. Того, что мы заработали, хватит на кольчугу, наручи и кожаный шлем с ободом. Щит сделаем сами, из хорошего дерева и крепкой кожи — будет прочнее стального!

— Не хватает боевого коня, — вздохнул Мартин и забрал его у соперника с шахматной доски. Игрой в шахматы они коротали время.

— Коня… — важно протянул Моек. — Конём буду я! Только удила не возьму. Я и так буду тебя слушаться.

И если в человеческом обличье Моек был неказист, то в образе вороного коня он был просто прекрасен! С благородным изгибом шеи, могучий, ретивый, с водопадом шёлковой гривы и с блеском отваги в глазах.

— Хорошо, что на боевом коне не путешествуют, — сказал Моек, когда Мартин сел на него, — ты тяжёлый! И когда это ты успел растолстеть? Хорошо ещё, что нам не удалось достать кованые доспехи. А то понадобились бы ещё два коня на смену, а кто бы тебе их искал? Седло жмёт… сделай с ним что-нибудь! И прошу, по возможности корми меня рыбой, пока я буду в этой шкуре!

Чешское войско готовилось к походу в австрийские земли. Развевались флаги с огненными орлами и серебряными львами. Собирались земские воины, сосредоточивались по общинам. Гетманы набирали людей в отряды. На службу в один из них и нанялся Мартин. К нему приставили слугу, чтобы тот заботился о коне.

Но поход не был удачным.

Не было громких побед, благородных сражений, похожих на рыцарские турниры, непобедимых рыцарей, одним взмахом меча разгоняющих толпу. Только жажда и голод, пепел и земля, превращенная тысячами ног в месиво, вонь и грязь, гнойные раны и боль, горящие деревни и люди, ставшие дымящимися головешками, и измотанные кучки чешских солдат, побитых, как затравленные звери.

Мартин перестал понимать происходящее, он знал только, что воюет. С горсткой смельчаков он прикрывал отступление последнего отряда рассыпавшегося войска. Моек помогал ему, как мог, в шкуре жеребца:

бил противников копытами, зубами вырывал из сёдел. Неприятельское подкрепление приблизилось к их отряду. Крики воинов и коней, встающих на дыбы, треск брони, падающие люди, брызги кровавой влаги, глаза, глядящие в вечность…

— Жаль твоего коня, — бросил Мартину кто-то из раненых солдат в рваной кольчуге. — Немного ему осталось. Нуда нападение мы отбили… теперь будем убегать от преследователей. Но посмотри, одна задняя нога почти отрезана, висит только на коже. Не мучай животное…

— Я хочу с ним попрощаться, — сказал Мартин ожесточённо, вытирая рукой лицо, запачканное кровью и грязью. Конь у его ног стонал, пытался встать. — Догоню вас, не бойтесь.

Но ждали его напрасно. Все решили, что он мёртв или взят в плен.

Тех двоих охранял Бог. Помогали ли им морские виллы Дуная, болот и трясин или собственное терпение, меч и волшебство? Но в Стрелу они вернулись после трёх месяцев скитаний. Моек сильно хромал, правая нога его была искривлена.

— Не быть мне водяным, — сказал сухо Моек, — я потерял плавник. Если бы ты бросил меня в австрийских равнинах, меня бы точно растерзали огнивцы и диво-женки.

— Больше мне не помогай, — ответил Мартин, — твой долг уже оплачен. Ты и так еле живой. В третий раз, боюсь, нам не уйти от смерти.

— Я не гожусь в бой, — согласился Моек, задумчиво протягивая руки к огню, — но если ты совершил ошибку — делай то, что умеешь, и то, что потешит твоё сердце.

При дворе пана Бавора все очень ценили барда, который прекрасно играл на лютне и других музыкальных инструментах. Он сочинял героические оды и любовные баллады, от которых благородные дамы краснели и бросали страстные взгляды на своих рыцарей. Барда звали и другие вельможи, золотом платили за нежный голос и очаровательный напев. Он обходил стороной выпивку, забавы и обжорство… А то, что был хромой, никого не смущало. У него были хорошие манеры, золотистые кудри, милое лицо и другие достоинства.

— Я пытался, — сказал он однажды в Стреле, — заработать достаточно денег, за которые покупают любовь женщин и покорность мужчин. — С этими словами он выложил на стол ряд мешочков с округлыми звенящими брюшками и живо добавил, как только увидел, что у Мартина напряглось лицо: — Но для тебя я останусь защитой. Ты заплатишь собственным потом и кровью, добывая рыцарские шпоры.

Однако украшения, которые ему подарили милые дамы, Моек всё же сохранил — не из жадности, но из уважения и на память.

Когда через несколько лет на престол взошёл молодой король Вацлав и снова пошёл войной на Австрию, в дружине пана Бавора шёл воевать и Мартин из Стрелы, одетый в добрые доспехи. И чешские воины, опустошив вражеские земли, через пять недель вернулись домой с победой и богатыми трофеями.

На одиноком холме потом выросли круглая башня высокого замка и стены каменной крепости: по предложению Моека тайным ходом Стрелу соединили с рекой Отавой.

Моек пережил рыцаря Мартина, его славу, потомков и замок, который никогда не был захвачен, только разрушился от времени. Люди и сейчас, спустя много лет, иногда встречаются с Моеком. В виде большого карпа с золотой чешуёй и кривым плавником он важно проплывает по реке от развалин Стрелы к Страконицкому мосту. Старея в воде, отравленной ядами. Не любит рыбаков, зато любит музыкантов.

Загрузка...