Назад дороги нет

— Стой.

Младший княжеский сын был один, хотя за полдня, проведённые в поселении волкулаков, мне стало казаться, что они везде и всюду ходят стаей. На самом деле, это глупое ощущение создавалось потому, что волкулаки друг друга чувствовали и реагировали всем скопом. Стоило одному вскинуть глаза, как ещё пятеро рядом оборачивались следом.

А вот теперь Варг — если я правильно запомнила имя — стоял передо мной один. Чуть прислонялся к сложенной поленнице дров плечом, вызывающе небрежно, уверенно — он был на своей территории, он был на вершине иерархии и явно чувствовал себя хозяином. Взгляд жёлтых, как спелые груши, глаз — бесстыдный, тёмный. Простая льняная рубашка расстёгнута на груди, гладкой, загорелой, мускулистой. Я же в своем дорогом платье из душной тяжелой ткани смотрелась здесь нелепо, точно кружевной чулок среди деревенских порток. Стало неловко глазеть на незнакомого мужчину, и я уставилась на резные ставни высокой избы — не изба даже, терем. Волкулаки по сути не нуждались в человеческом жилище, но старались уживаться с людьми, не демонстрируя сверх надобности своей животной натуры. Так что мы с отцом приехали в самое обычное поселение, и не скажешь, что волчье: просторные ладные избы, подворья, даже церквушка какая-то затесалась, только лошадей нет. Я представила, как волки всей стаей воют на икону святого Рианта и едва сдержала улыбку.

Варг тоже улыбнулся, насмешливо, но благосклонно, чуть склонив лохматую голову к плечу. Мне стало не по себе, но страха я выказывать не стала — вот ещё. Хотелось демонстративно сморщиться или даже почесаться, оправдывая прозвище «блохастый», которое было у нас для мохнатых в ходу, но я сдержалась. Во-первых, слишком уж холёно он выглядел, как-никак — княжеский сын, как бы ни смешил этот громкий титул — сколько их, хвостатых, наберётся, несколько сотен? Хорошо княжество! А во-вторых, воздух здесь был свежим, для меня, привыкшей к городским запахам нечистот, которые могли выплеснуть на мостовые из окна, да лошадиного навоза, горки которого убирали с улиц куда реже, чем требовалось. Волкулаки не держали скотины, и в их поселении пахло прелой соломой, влажной от первых осенних дождей древесиной, а ещё — лесом.

— Ты дочь клэдэ? — по моему лицу он понял, что это слово мне неизвестно и исправился. — Городского чаровника?

Я кивнула — можно сказать и так. Стоять вот так, друг напротив друга, было и вовсе неудобно. Я собиралась сказать, что пора к отцу, но волкулак меня опередил. Шагнул вперёд, стремительно-текущим движением — я не успела ни отскочить, ни взвизгнуть, хотя хотелось и того, и другого.

— Стой, — повторил он.

Не знаю, почему, я подчинилась — что-то такое было в этом приглушённом голосе, что заставило меня замереть на месте.

Варг не коснулся меня и пальцем, хотя я почувствовала жар его кожи, горячее дыхание. Склонился над моей растрёпанной головой, вдыхая запах волос, не спеша, обстоятельно. Больше всего хотелось огреть его ближайшим поленом, однако до поленницы было шага четыре.

И один ненормальный волкулак.

На мгновение его лицо оказалось прямо перед моим. Я видела и неестественно-жёлтые радужки глаз, и раздувающиеся ноздри, легкую поросль тёмных коротких волос на подбородке и над верхней губой, чуть подрагивающей, словно княжеский сын старался сдержаться и не зарычать по-звериному, не оскалиться.

Не зарычал. Вдыхал запах: волос, шеи, груди… Когда я представила, как он опускается на колени, прижимаясь лбом к животу, чтобы ощутить тот самый, стыдный запах естества, оторопь прошла, щёки залила краска, я отшатнулась и зайцем кинулась прочь.

Он не коснулся меня и пальцем, но я чувствовала себя перед ним более обнажённой, чем если бы стояла голой. Более грязной, чем если бы моя кожа соприкоснулась с его ладонью или губами.

Я пожалела о том, что упросила отца взять меня с собой. Впрочем, ближе к полуночи мы уедем обратно, надеюсь, за такой короткий период со мной не случится более никаких нежеланных встреч. Просто не нужно больше оставаться одной…

…надеюсь, что это просто.

В предоставленное нам князем жилище я не пошла, до вечера я протолкалась на женской стороне, около женских изб. И почувствовала себя почти в безопасности среди простоволосых молчаливых теней, стройных, но сильных, даже жилистых, обряженных то ли в просторные нижние рубашки до середины голеней, то ли в бесформенные платья, сшитые без особых заморочек из одного куска ткани. В городе я постыдилась бы даже выйти в таком после сна к отцу или брату, но здешние обитатели, похоже, были лишены подобных предрассудков. Моё присутствие было так же воспринято совершенно естественно, несколько равнодушных взглядов — и всё.

Я представила свой визит в обычную деревню — деревенские девки мигом бы сбежались, ревниво косились бы на местных парней, принялись бы глазеть на платье, обсуждать приезд городских «чаровников», кто посмелее — принялся бы расспрашивать… Волкулачки занимались работой — кто возился с шитьём и пряжей, кто нянчил маленьких, жмущихся к коленям, каких-то бесполых на вид ребятишек, кто сгребал сухую листву… я присела на узкую скамейку у входа в избу и наблюдала, не зная, уместно ли сидеть вот так, ничего не делая, или стоит предложить помощь.

От помощи они отказались.

Очень скоро я пришла к забавному выводу: все женщины волкулачьего племени как будто делились на две группы. Те, что составляли первую, ходили суетливо, торопливо переставляя не по-осеннему босые ноги, опускали глаза и словно бы старались занять поменьше места. Те же, что из второй, передвигались уверенно, неторопливо, с какой-то особой плавностью, смотрели в глаза собеседнику прямо и будто лучились изнутри внутренним собственным светом. Сперва я предположила, что, несмотря на декларируемое равенство, в племени есть простые и более знатные рода, но смешливая бойкая Лурда, с которой я случайно столкнулась на пути к колодцу, рассказала мне, как в действительности обстоит дело. Нашему языку волкулаки учились с детства, хотя писать и читать на нём не умели, но говорили прекрасно, разбираясь не только в грамматике, но и понимании уклада и традиций. От неё же я узнала, что избы-терема — для работ и гостей, а живут волкулаки в подземных логовах.

Может, пошутила она так, посмеялась над витающими в воздухе сказками?

— Наши женщины делятся на четыре группы, — охотно болтала Лурда, без особых усилий перехватив жестяное ведро, полное до краёв воды. — Шитра — невинные девочки и девушки, не знавшие мужчину в силу возраста или каких-то иных причин. Вогэл — младшие любовницы, что-то вроде ваших распутных женщин, у нас их почти что нет. Вогэл становятся обычно женщины из других племен или даже люди, как ты. Стать Вогэл постыдно, но иногда такое случается. Например, когда мужчина не хочет желающую его женщину, но уступает ей из жалости. Вогэл не доверяют детей, и её место за столом будет последним, и её не похоронят с песней на холме.

Я почему-то поёжилась.

— Есть ещё Чэвэнь, — продолжала Лурда. — Высшая любовница, как бы вы сказали. Любимая женщина, которая не может родить ребёнка. Из-за болезни или потому, что у её избранника уже есть Гаирэ, жена. Но жена — это по-вашему, для нас скорее это слово означает мать или ту, кто станет матерью, кого одобрили боги. Родив ребёнка, Гаирэ получает уважение и почёт, защиту и первое место за столом.

— А ты кто?

Лурда гордо погладила себя по животу.

— Я — Гаирэ. Жена среднего княжеского сына, Сальда, и во мне уже зародилась жизнь.

— Сальда — брата Варга? — бездумно переспросила я и тут же почувствовала себя глупее донельзя.

— Да. У него два брата.

— Как-то это всё… — я не хотела критиковать чужой уклад, но услышанное не укладывалось в голове. — Так непривычно. Жизнь ваших женщин вертится вокруг мужчин.

Лурда пожала плечами.

— Мы живём так, как нам повелели наши боги. Как заведено.

— То есть сначала ты была чэвэнь Сальда, а потом…

— Нет, — Лурда тряхнула чёрной гривой волос. — Я не была чэвэнь. Сальд меня не выбирал, наш союз определили родители. Он ещё может встретить ту, которую назовёт чэвэнь, но это уже ничего не изменит. Я стану матерью его детей. Это будет хорошая и правильная жизнь.

Я помолчала. Такая жизнь мне категорически не нравилась, но опять же — какое мне дело?

— А человек… женщина из людей может стать гаирэ?

Лурда округлила глаза.

— Конечно, нет. Никто не согласится на подобное. Вы, уж прости, слабые телом. Где вам вынашивать детей? Боги не одобрят. Тебе понравился Варг?

Переход был столь резким, а предположение столь нелепым, что я даже поперхнулась.

— С чего ты взяла?

— От тебя им пахнет! — широко улыбнулась белоснежными зубами Лурда. И тут же сморщилась.

— Не стоило тебе приходить сюда. Лучше уходи. Варг ещё молодой и глупый, не всегда слушает отца. Может не сдержаться, а твой отец — клэдэ, я слышала… Будут проблемы.

— Не будут, — самонадеянно сказала я. — У нас женщина тоже имеет право выбора. И её слово, её мнение тоже кое-что значит.

Лурда вылила воду в большой котёл над костром, разведённом прямо на свежем воздухе, подхватила пустые вёдра и вновь двинулась к колодцу — беременность явно не тяготила её, во всяком случае, не мешала таскать тяжести.

— Но сейчас ты здесь.

Мы поболтали ещё немного, и я даже получила подарок — тонкую льняную тунику, в которой ходили местные женщины. Одеяние оказалось с секретом — хитрые завязки на груди позволяли скинуть его, не стягивая через голову. После фривольных разговоров о мужчинах с Лурдой картины представлялись самые непристойные, но всё оказалось проще.

— Когда мы принимаем волчье обличие, другая одежда рвётся, — снисходительно пояснила Лурда.

…оставаться у женских изб мне уже не хотелось. Я кивнула вслед удаляющейся женщине и пошла-таки к нашей избе, надеясь дождаться там отца. После беседы с Лурдой посёлок волкулаков разом утратил для меня всяческое очарование, даже наоборот — стал казаться на редкость неприятным местом. Почему у них всё так нелепо устроено? Тебе нравится женщина, но по какой-то причине тебе могут не разрешить создать с ней семью, зато навяжут другую, ненужную, нежеланную…

Впрочем, не настолько нежеланную, чтобы не заделать ей ребенка.

Я поморщилась, сделала ещё шаг по направлению к княжеской избе — и вдруг резко развернулась, стараясь не переходить на бег. Впереди шёл тот самый младший княжеский сын, Варг, «молодой и глупый», а ещё бесцеремонный и нахальный. Я узнала его даже со спины, моментально. И изменила маршрут, чтобы с ним не встретиться.

Посёлок волкулаков граничил с лесом, а такой дурой, чтобы углубляться в незнакомый лес, я не была. А потому просто пошла по влажной траве, доходящей до колена, вдоль кромки густой, несмотря на первые обильные листопады, стены лесных великанов.

И не заметила, как резко пошла вниз подмокшая от недавних дождей земля. Я попыталась остановиться, но безуспешно — ноги проехались по жирной жиже, и меня потащило вниз, уцепиться было совершенно не за что, соскользнув, я не удержалась на ногах и упала вперёд, буквально воткнувшись руками в сыто хлюпнувшую неглубокую лужу.

Было не больно, но обидно до ужаса. Кое-как я поднялась, промокнув и перепачкавшись, отёрла ладони о подол — ему уже ничего не могло повредить.

Огляделась — вокруг не было никого, полнейшая тишина, дикая. Наверное, звери обходят стороной волкулачий посёлок, чуют недоброе…

Именно что недоброе. Даже я его «чуяла», ото всех, отовсюду, даже от приветливой работящей Лурды… Кстати, о Лурде. Она же оставила мне подарок, можно использовать как полотенце.

Ткань туники была приятна на ощупь и буквально ласкала пальцы. Жаль портить подарок, второго такого никогда не будет. Добежать до избы, а уж там привести себя в порядок, хотя не знаю, найдётся ли внутри, чем… Нет, деревенская жизнь не по мне — грязно и никакой воды в доме. И это ещё осень, нет мошкары.

«И блох меньше», — мысленно добавила я. Выдохнула, обернулась, прислушалась — никого. Да и что делать волкулакам в каком-то грязном овраге…

— Заблудилась?

От неожиданности я чуть было снова не свалилась и обернулась. Варг стоял за моей спиной, и я не услышала его приближения, хотя по всему выходило, что он мог спуститься только так, как и я, соскользнув по склону. И при этом не наделал шума и равновесия не потерял, его босые ноги казались чище, чем мои сапоги.

Я выпрямила спину, хотя грязной и мокрой сохранять независимый вид было ох как непросто.

— Чего смотришь?!

— Небо и прародитель моего рода, Кусдаг, дали мне глаза, чтобы я смотрел, — насмешливо отозвался он. — Не бойся, не съем.

— Очень смешно, — фыркнула я. — Ещё скажи, что вы едите людей.

— Почему бы и нет, мясо — это всегда мясо. Ежели молодое и свежее, то вкусное. Вот к падали не притронемся.

— Мне нужно вернуться в посёлок, — сдалась я, это существо, выглядевшее как человек, но человеком не являвшееся, с его дурными шутками невольно внушало оторопь.

— Возвращайся, — волкулак махнул рукой, указывая на размокший склон. А может, всё это враньё, про их звериную сущность? На вид он совершенно обычный нахал, разве что глаза странные. И цвет, и взгляд: хищный, жадный — и в то же время чужой, словно на чужом языке кричащий.

— Мне не подняться, — процедила я сквозь зубы.

— Давай руку, помогу.

Я колебалась недолго. Стоило только глянуть на широкую протянутую ладонь и представить, как вкладываю в неё свои пальцы, горло сводило судорогой.

— Вот ещё. И вообще, нечего ходить за мной по пятам.

Он тоже отозвался моментально.

— Негоже так говорить с сыном князя. Не хочешь идти — оставайся тут. Может, тебе нравится грязь. Может, ты к ней привыкла.

Повернулся — и запросто ухватился руками за торчащие пучки травы. Там, где мои туфли скользили, его босые ноги действовали с неожиданной ловкостью.

— С дочерью чаровника тоже следует подбирать слова, — пробормотала я, глядя на склон так, что зубы заныли. Хорошей ученицей отца я не была, но кое-чего умела. Вода превратилась в лёд, и не ожидавший подвоха волкулак соскользнул вниз, перекатился на спину и так, на спине, проехал прямо к моим ногам, в ту же самую лужу, в которой стояла я. Ошеломлённым выражением на его лице, явно к подобному не привыкшему, хотелось любоваться бесконечным, но я сдержала торжествующую улыбку.

— Какая милая подстилка, как любезно с твоей стороны. Устал? Оставайся так. Может, тебе нравится грязь, княжеский сын.

Вот теперь он оскалился и зарычал, по-прежнему глядя на меня снизу вверх. Мне стало страшно. Но я заставила себя стоять неподвижно — и улыбаться.

Простояли мы так недолго. Я не заметила движения, слишком быстрого для человеческих глаз — что-то толкнуло меня под колени и одновременно потянуло за руки, равновесия я опять не удержала, только на этот раз приземлилась не в лужу, а всё-таки на траву. Варг склонился надо мной, не давая возможности подняться. Можно было пнуть его в пах или по ноге, но мокрая юбка мешала, сковывала движения.

Волкулак втянул носом воздух.

— Пахну свежим мясом? — съязвила я. — Не путай, волк. Я не из ваших… вогэл. Я дочь городского чаровника, мой отец — большой уважаемый человек. Со мной так нельзя. Пошёл вон!

Он вообще не обратил на мои слова внимания. Прикрыл глаза — чёрные ресницы, длинные, пушистые, слабо подрагивали на щеках, ноздри раздувались.

— Нет, ты не вогэл, дочь клэдэ. Шитра… невинная. Я знаю. Чувствую. Пахнешь страхом и возбуждением.

— Отойди! — крикнула я, не выдержав, а Варг наклонился еще ниже — и я представила, как прокусываю его нижнюю губу, мягкую и влажную, как яро луплю ладонями по щекам, расцарапываю шею.

— Возбуждением — больше, — шепнул он. — Ты очень вкусно пахнешь. Я уже познал женщину… в племени живут несколько вогэл, я был с ними, но они совершенно ничем не пахнут, как прокалённый песок. Никогда раньше не был так близко с двуногой. Думал, вы на вкус, как лопух, но ошибся. Ты такая же, как и я, дочь клэдэ.

— Какая? — спросила я, собираясь с силами для рывка. Зачем он мне рассказывает про свои… про своих… Дурак.

— Горячая.

Я ожидала, что он навалится сверху, может быть — укусит, вгрызётся зубами в щёку или плечо, но совершенно неожиданно волкулак отодвинулся и лёг рядом, заложив руки за голову.

Как есть дурак. Ждёт, что я побегу, как напуганный олень, чтобы кинуться следом? Хочет поиграть? Обойдётся.

— А гаирэ родители тебе уже выбрали? — спокойно спросила я, чтобы он не подумал, будто меня хоть как-то волнуют его действия и поступки. Чтобы он понял — я другая. Не зашуганная волкулачка, только и ждущая, когда на неё обратят внимание.

— Ещё нет. И чэвэнь я тоже себе не выбирал.

Он ткнулся носом мне в плечо, а я чуть-чуть отодвинулась.

— У нас, — я мотнула головой. — Всё не так. У нас ценят, когда мужчина живёт всю жизнь с одной женщиной и верен ей. Когда уважает решение женщины. И детей предпочитают заводить с теми, к кому прикипели сердцем.

— Знаю. Но наши боги более жестоки, — отозвался Варг. — У нас нет чаровства. И дар материнства получают лишь избранные, кого боги отметили. У нас нет столько выбора.

— Но иногда чэвэнь и гаирэ совпадают, верно? — не знаю, почему я упорствовала. Это всё не касалось меня, я не хотела проявлять любопытство, точнее, интерес к чужим порядкам и укладу.

— Никогда.

— Почему?

— Ты смогла бы полюбить цепь, которой тебя связали?

Я промолчала, просто потому, что не знала, что на это ответить.

— Как тебя зовут?

— Сантиль. В честь бабушки, — зачем-то добавила я. Варг потёрся о моё плечо рукой.

— У твоей бабушки было красивое имя. Тиль.

— Меня называют Санти.

— Мне больше нравится Тиль.

— Надо идти, — я всё-таки попыталась подняться, оценив всю глупость ситуации — лежу на траве, в мокром и грязном платье, да ещё и разговариваю с каким-то… блохастым так, словно мы давно знакомы и… дружим, что ли. А это не так. Если переставить буквы в его имени, получится слово «враг», какие ещё знаки от мироздания мне нужны?! — Мы с отцом уезжаем сегодня же, — зачем-то добавила я.

Уезжаем, да. Отец не жаловал волкулаков, ночевать здесь он точно не останется.

— С этого края поселения есть урта с чёрной крышей, — вдруг сказал Варг. — Её издалека видно. Приходи туда после заката.

— Зачем это? — я всё-таки отползла в сторону и даже не спросила, что за зверь такой — урта. Раз есть крыша, то, наверное, изба, чего зазря спрашивать. — Никуда я не пойду. Я тебе уже говорила…

— Подарок сделаю. Напоследок. Вашим ширта можно получать подарки от мужчин?

Я не успела ответить, потому что он вдруг нахмурился — на гладком лбу забавно собрались складочки — и сказал:

— Мне пора.

Лёд на склоне оврага уже растаял. Я и опомниться не успела — Варг ухватил меня за руку и почти без усилий втащил наверх. На ощупь он оказался именно такой, как я и ожидала — горячий и сухой. Руку я выдернула, обхватила себя за плечи, стараясь сделать независимый и сердитый вид.

— Что случилось?

— Братья… рядом.

— И что?

— Не хочу, чтобы они нас видели.

— Почему?!

Варг оскалился. Эта дурацкая гримаса смотрелась на нём довольно естественно, отчего-то очень хотелось высмотреть, нет ли у него клыков, но я старалась смотреть только в глаза. Тоже, в сущности, дурная затея — звериные, жёлтые, они затягивали.

— Смеяться будут.

— Надо мной?

Да уж, выглядела я — хуже не придумаешь. Мало того, что сама по себе не красавица — нос курносый, глаза круглые, и волосы, как их не укладывай, дыбятся, точно старое воронье гнездо, так ещё и перемазанная вся в грязи и мокрая.

— Надо мной, — неожиданно ответил Варг.

После заката я, разумеется, никуда не пошла.

Отец зашёл меня проведать — я, как примерная дочь, умывшаяся и переодевшая, застиравшая грязное платье и даже подсушившая его магией, сидела за вышивкой в той избе, которая считалась нашей, гостевой. Вышивание я никогда не жаловала, так что на месте отца бы непременно насторожилась. Но он был уставшим донельзя, под глазами пролегли тени. Отец сказал, что ещё часа три или четыре — и он «уломает этих блохастых». Я знать не хотела, что именно было нужно от них Его Величеству. Отец роль посла терпеть не мог, но диковатые волкулаки «клэдэ» уважали и на других не соглашались. Сильно подозреваю, что для них приезд городского мага был не более чем знатным развлечением в их бедных на впечатления местах. Не удивлюсь, если они ещё и демонстрации магических фокусов потребовали.

Наглые твари.

Зачем я-то сюда приехала? Зачем отец согласился взять меня с собой?

— Если спать буду — разбуди, — попросила я.

— Разбужу, — пообещал он. — На ночь мы с тобой тут точно не останемся.

— А можно я с тобой пойду? — вырвалось у меня. Против воли покосилась на дверь с крепкой щеколдой. Никакой уверенности в том, что даже щеколда толщиной в дубовый ствол поможет.

Отец мотнул головой и скривился.

Я закрыла дверь и в самом деле легла, одетая, сунула голову под подушку, как в детстве, когда сердилась. Окно — маленькое, квадратное — было не завешено, а стекло, хоть и мутное, прекрасно давало наблюдать, как сгущается темнота снаружи.

…я ожидала услышать стук, но раздавшийся звук меня попросту обескуражил: что-то или кто-то скрёбся по стеклу, негромко, но настойчиво. Словно вилкой водили или ножом. Или…

Словно во сне я откинула одеяло, спустила ступни на деревянные доски пола и подошла к окну. Створок там не оказалось — как и многое другое, «человеческое», окно оказалось бутафорией, просто куском стекла. Видно за ним ничего не было, а скрежещущий звук продолжился, тихий, мучительный, словно плоть урты-избы разрезали наживую.

Я сунула ноги в туфли у двери и отодвинула щеколду не без труда. Помедлила, прежде чем распахнуть дверь в ночь, по-осеннему прохладную — правда, ёжилась я совсем не от холода.

На пороге стоял волк.

Волк был большой, его морда запросто могла ткнуться мне в рёбра. Глаза — жёлтые, шерсть — почти чёрная, так что сперва он слился для меня с сумраком, и только глаза горели, как две свечки, только что не потрескивали. Я никогда прежде не видела живого волка так близко и в первый момент даже не испугалась, только удивилась, как мало он отличался от обычной крупной собаки.

И всё-таки отличался, конечно. Размерами, густотой шерсти, узкой тяжелой мордой и — взглядом.

Взгляд тоже резал наживую. И звал.

Умом я понимала, кто это — но в реальности представить себе что-то подобное оказалось куда сложнее. С одной стороны, хотелось продемонстрировать, что я не боюсь, что я не впечатлена, потрепать между ушами или даже прихватить за холку, с другой — легко представлялось, как эти челюсти перекусывают моё запястье.

Волк чихнул, шкрябнул когтистой лапой по полу.

— Доброй ночи, — сказала я. — Ты… ты меня понимаешь? В смысле, ты понимаешь мою речь? Ты остался разумным?

Он посмотрел на меня. Не кивал головой, не разевал пасть, ничего такого, что можно было бы ожидать от дрессированной цирковой собаки, не вытворил. Попятился, развернулся — и потрусил в темноту. Несколько шагов спустя обернулся, точно ожидая, что я пойду за ним.

— С ума сошёл, — покачала я головой.

Трава стегала меня по голеням, точно окликая и предостерегая — не ходи, Санти! Мы петляли между бревенчатых урт, встретив по дороге только несколько женщин, пока не вышли к той самой урте с чёрной крышей. Лес оказался совсем близко — в темноте он казался чёрной полосой, намалёванной небрежным художником, знающим, что никто не будет разглядывать его картину.

Волк ткнулся носом в дверь — и проскользнул в узкую щель легко, как кошка — или бестелесный сгусток тьмы. Я положила ладонь на влажное дерево, уговаривая себя развернуться и бежать, куда угодно, но со всех ног. Вспомнила, как Варг тянул меня по скользкому склону: и захочешь, не вырвешься.

И вошла.

Волка внутри не оказалось, во всяком случае, я не увидела в первый момент вообще никого. «Урта с чёрной крышей» была не жилой избой, скорее, каким-то сараем: пол выложен соломой, хрустнувшей под ногой, окон и вовсе не имелось. Несколько тюков с сеном вдоль одной из стен, вдоль другой нечто вроде рулонов ткани, мотки пеньковой верёвки, ещё какой-то хлам… Тусклая масляная лампа на полу пугала — случись что, вспыхнет моментально.

Волку тут совершенно негде спрятаться…

Я открыла рот, чтобы выразить своё недоумение вслух — и не успела. Ладонь, обычная горячая человеческая ладонь, легла на глаза, вторая — жёстко обхватила плечи.

— Тссс…

Вероятно, он стоял за дверью. Уже человек — а значит, перекинулся мгновенно. Жаль, что я этого не увидела… Как это всё происходит? Больно ли ему в тот момент, когда кости, мышцы, связки перестраиваются для нового тела? Быть таким, как он — дар или проклятие?

И конечно, одеться Варг бы точно не успел за те несколько мгновений, что я медлила у входной двери. Поэтому и стоял за дверью, поэтому закрывал мне глаза? Не думаю. Излишняя стыдливость, да что там, хоть какая-то стыдливость к числу волкулачьих достоинств явно не относилась.

Он ждал меня — мог бы одеждой и озаботиться заранее!

Бесстыжий народ. Бессердечный, жестокий… звери, как есть звери.

— Стой.

Кажется, он только и делал, что приказывал мне остановиться, хотя я и так никуда не шла.

Я не ответила, но и попыток пошевелиться не делала, замерла столбом. Кажется, его это устроило, потому что ладонь с моего лица он убрал. Пучок растрепался, я знала, что Варг уткнулся носом в мои волосы — и думала, как же так меня угораздило.

— Хватит меня нюхать! — голос прорезался с трудом, слабый и тихий, но я была рада хотя бы тому, что обрела над ним власть. — Хотел подарок подарить — дари. А потом я вернусь к отцу. Сам стой, где стоишь. Может, у вас нормально сверкать перед девушкой голой задницей, а у нас в городе и княжеский сынок бы за такое огрёб. Не посмотрели бы, в какой семье родился — всыпали бы.

— А у тебя глаза на затылке? — у него тоже появились язвительные нотки. — Обещал — подарю. Ты останешься?

— У меня глаза на затылке, а у тебя уши на пятках! — фыркнула я. — Говорила же — нигде я не останусь. Сам посуди — мне-то здесь что делать? По лесам за белками гоняться? Я не привыкла мыться в корыте и ходить полуголой. Я хочу нормальную жизнь и нормальную семью. А что мне с тебя? Княжеский титул на хлеб не намажешь. Потом ты возьмёшь себе жену из своих, будешь её ублажать, чтобы зачать наследника, а я что — избу вам мыть да колыбель качать? А все встречные мужчины из вашего племени будут походя щипать меня за…

— Никто тебя и пальцем не тронет, — он прижал меня к себе, и я закусила губу, потому что никто и никогда не был со мной так близко. Разве что мама… но не так. Я чувствовала тело Варга, все его выпуклости, сквозь платье, нижнюю рубашку, бельё — три слоя бессмысленно тонкой ткани. — Что тебе здесь делать? У нас живут, как и там, в городе. Не прячутся, как вы, за мёртвыми словами и стенами. Здесь мы делаем, что считаем нужным, что хотим. Я хочу тебя.

— Вы делаете, что хотите? Не все, Варг. Ты, твой отец и братья — возможно. Но ты не видишь всей картины…

— Я знаю, что такое картина. У нас есть, — вдруг сказал он, а я подавила смешок.

— Дари свой подарок, Варг, и я вернусь к отцу. Мы слишком разные.

— Я зову тебя в чэвэнь, — сказал он, одновременно с сердитой наивностью ребёнка, уверенного, что всё в этом мире должно происходить по его указке, и с невероятно подкупающей искренностью. — Как ты можешь отказываться, я…

— Ты меня два раза в жизни видел!

— Что с того? Я знаю о тебе всё, что мне нужно.

— По запаху? — хмыкнула я. — Я так не умею. И не хочу, знаешь ли. Мне словами понятнее.

Волкулак чуть-чуть отодвинулся, а потом я почувствовала, как он сдвигает мои волосы в сторону. Тяжелые холодные камни легли на грудь.

— Что это?!

— Подарок. У нас их называют «огонь болот». У вас — княжеит.

— Спасибо. Они будут напоминать о тебе, Варг. Жаль, что ничего не видно… Какого они цвета?

— Как кровь.

— Верю на слово. Ну, мне…

Я хотела сказать, что мне пора идти, когда почувствовала его губы на шее. Губы, язык — горячий и влажный, он вылизывал мою кожу. Словно там, за спиной был всё-таки зверь. Словно я мёдом была вымазана.

— Не делай себе больно об меня, — хрипло прошептал он, вдавливая меня в стену. — Я не хочу, чтобы тебе было больно. Я могу дать тебе попробовать мою кровь, у нас так делают, если женщина боится или противится, говорят, что от вкуса нашей крови женщина теряет разум и опьяняется вожделением, но мне так не нравится. Тебе просто будет хорошо. И ты сама захочешь остаться.

— Нет! — выдохнула я, ощущая непривычную тяжесть чужого тела. Ткань треснула — Варг явно ничего не знал о крючках и пуговицах. — Не надо, уйди!

— Ты говоришь слова, и я слышу их прекрасно, — шептал мне на ухо Варг. — Но слова ничего не значат, они как пустой ветер. Я сказал, что чувствую твой запах. Ты тоже хочешь меня. Ты моя. Чэвэнь.

— У нас женщина должна… с мужем только! — я всё ещё толкала его в грудь локтями. — Уйди! Отойди, ну нельзя же так! Не трогай!

— Будешь моей чэвэнь. Одной, единственной, других не возьму, обещаю. Это почётно, особенно для двуногой! Я уговорю отца…

От возмущения я даже перестала вырываться.

— Ах, ты уговоришь?! Своего отца, но не моего! Я ничего, кроме имени, о тебе не знаю, как я могу остаться? Кем?! Твоей личной подстилкой? А потом твой отец найдёт тебе ту, что сможет родить, и я буду день-деньской смотреть, как растёт живот у твоей нелюбимой, но счастливой и гордой гаирэ, к которой ты, конечно же, ничего не чувствуешь? А потом я буду ложиться с тобой в одну постель…

— Да. Будешь. Каждую ночь.

Он был сильнее и тяжелее, очень тяжелый, словно сам вырезан из проклятого княжеита. Платье было порвано безвозвратно, всё остальное под ним — тоже. Не помню, как и что он кинул на солому на полу, как уложил на неё меня. Отдельные соломинки кололись, но их я почти не чувствовала. Пыталась оттолкнуть, пнуть, расцарапать Варга — но какое там.

«Ты такая же, как и я. Горячая…» — говорил он мне ранее днём, но он-то был не просто горячим — раскалённо-жарким. Немыслимо жарким. От беспомощности я взвыла — и укусила его в плечо, не до крови, конечно, а он в ответ только зарычал:

— Сделай так ещё раз, Тиль.

— Не зови меня собачьей кличкой!

Я не хотела того, что случилось дальше. Не хотела, но…

Не совсем так.

Я не хотела огорчать отца и брата. Не хотела чувствовать себя грязной, падшей и прочее — всё то, что мне внушалось с самого детства, о том, что девушке должно беречь свою честь, чистоту, хранить себя для мужа, о том, что можно, а что нельзя. И всё, что я сказала Варгу, было справедливо, я действительно так и думала.

Но одновременно — я не могла винить его во всём целиком. Он не втаскивал меня силой в урту. В том, что случилось дальше, была и моя вина.

Его тело было прижато к моему, так плотно, что груди стало больно. Горячий, но совершенно сухой, без бисеринок пота, дав мне немного подёргаться, он зажал меня, распластал по полу, точно засушенный лист. Надо было продолжать бороться, визжать и вырываться, возможно, попробовать использовать что-то из чаровского арсенала — да хоть бы и поджечь проклятую солому! — но, глядя ему в лицо, я ничего этого не сделала. Чёрный зрачок в жёлтых, как спелые груши, радужках казался подвижным, он то сужался до змеиной щёлки, то растекался бесформенной кляксой, и эта безумная пульсация срезонировала со стуком моего глупого сердца.

Осторожно и медленно Варг освободил мою руку и погладил меня по лбу, стряхивая прилипшие волосы, погладил по скуле и по плечу. Наклонился — и лизнул в губы, раздвигая их, заставляя разомкнуть сжатые зубы. Потом ещё и ещё… Я его запаха почти не чувствовала, но вот вкус ощутила сполна. Вкус слюны, языка, губ — мне казалось, он не целует меня, а пьёт, втягивает в себя. Мою вторую руку Варг схватил и потянул к себе, положил на грудь, гладя меня собой. Горячая кожа скрывала его нечеловеческую силу. Я попыталась вырвать руку, и Варг рыкнул, недовольный непослушанием. Сжал пальцы так, что едва кости мне не сломал, дёрнул руку вниз, кладя её на член. Заставил обхватить ладонью, тихонько постанывая, порыкивая мне в рот от каждого моего движения. Наклонился, целуя грудь, покусывая, втягивая в рот соски, моментально ставшие твёрдыми.

Болезненно, жёстко. Это было… чересчур. Слишком. Давление его бёдер на мои, требовательно оттягивающие соски губы, рука, удерживающая мою на его плоти, тугой и гладкой. Я стукнулась затылком об пол, выдыхая сквозь зубы удушливый воздух.

Пальцы Варга скользнули между моих ног — я не стала сдвигать колени, потому что это было бессмысленно. Я ждала, что он попытается протолкнуться в меня и заранее сжалась, но нет — сперва он только поглаживал, неожиданно мягко и почти трепетно, а затем поднёс влажные пальцы к губам и глубоко вдохнул терпкий запах.

— Не надо… — я не смогла промолчать, хотя, казалось, его прикосновения стягивали меня, как нити сплетённой изнутри паутины.

— Ты так пахнешь, Тиль… Так пахнешь… — твердил он, облизнув пальцы, и я зажмурилась, чтобы хоть как-то отстраниться от этого безумия.

Не помогло. Варг прошёлся губами от груди по животу и ниже. Раздвинул ноги — и сразу же лизнул меня там, между ног, поцеловал так же властно, как до этого целовал в рот. Живот сводило, я приподнималась на лопатках, выгибая поясницу, дыхание сбивалось, и я сама же искусала свои губы, пытаясь сдержать рваные хрипы и выдохи.

Вытянула руки — бёдра изнутри были влажные. Дёрнула Варга за волосы, сначала легонько, потом сильнее. Потом так сильно, что едва клок волос не вырвала — всё это было чересчур. Слишком.

…он понял меня по-своему.

Что-то забормотал, накрывая моё тело своим, заслоняя от меня и небо, и ад земной. Я заплакала беззвучно и снова начала отталкивать его от себя, уже ни на что не надеясь. Варг вошёл в меня очень резко, безжалостно — но легко. Я взвыла, вот только он же сказал, что считал слова — мёртвыми. Между ног было влажно, очень влажно, и если верить ощущениям, а не словам… Что ж. Наверняка и запах моей крови он чувствовал. Вдыхал его, наслаждался им, пока толкался членом внутри, казалось, всё сильнее и глубже, всё быстрее, пока я вовсе не прокусила губу, и теперь кровь была ещё и во рту.

…что было потом?

Всё, что было потом, слилось в один бесконечный полёт, точнее — падение. Сложно было сказать, наверняка.

Боль отступила, хотя и не сразу. Варг закончил со мной куда позже. Измочаленную тряпку стыда можно было выбросить где-то посередине — я больше не закрывала глаз. Не сопротивлялась, когда он трогал меня, вылизывал, вынеживал — пальцами, членом, губами, везде. Когда он заставлял и меня его трогать, брать в рот его перепачканные моей же влагой пальцы, член, хотя я была уверена, что меня наизнанку вывернет. Не вывернуло. Впрочем, речь шла только о желудке — что касается души, я бы не была так уверена. Когда он перевернул меня на живот и снова вошёл, уткнувшись острым подбородком между лопаток, я только закусила выбившуюся соломинку.

Больно.

Но…

Я сжимала его, не могла не сжимать, и чувствовала пульсацию члена, трение, толчки спермы внутри, его палец, кружащий у меня между ног чуть выше, вытягивающую мутную сладкую судорогу собственных бёдер, совершенно неконтролируемую и неудержимую. Во всём этом не было лжи, и он это знал. И потом, когда обессиленно уткнулся лицом в солому, Варг позволил мне подняться. Не стал смотреть, куда я иду и что делаю. А я добралась до мотка верёвки, схватила его — пальцы дрожали, ноги, перепачканные кровью, спермой и влагой — тоже.

— Что ты делаешь, — лениво пробормотал он. — Меня это не удержит. Порву.

— Хочу посмотреть на это.

— Смотри.

Я не ответила, спутывая, связывая его ноги и руки узлами, которым обучил нас с Вандером ещё в детстве повар в отцовском доме, когда-то служивший на корабле. Надежные узлы, но дело было не только в них. Дочь клэдэ не спасла собственную честь и собственное сердце, не удержалась, не защитила себя, но заговорить верёвку она всё-таки могла. Невелик фокус, да и сил не требует. То, что надо.

Отошла к двери, любуясь на результат: перекошенное лицо осознавшего мою затею Варга, мигом покрасневшее и растерявшее довольство сытого кота.

— Будешь кричать — тебя найдут, на всё ваше блохастое племя засмеют слабака. Опозоришься на веки вечные, княжеский сынок, — сказала я. — Заговор верёвки закончится к рассвету, может, раньше.

Губы двигались с трудом, как замороженные. Что же скажет отец, когда увидит меня… Нет, ничего он не увидит. Мой отец — сильный маг, но всяким женским штучкам вряд ли обучен, а я умею делать «нормальное» лицо, чистое и не опухшее, скрою следы укусов, кровоподтёки. Не забыть бы про шею. Тело тоже прикрою. Платье порвано безвозвратно, но в маленькой котомке, валяющейся на соломе — подаренная Лурдой волкулачья сорочка. Дойду до избы как-нибудь, в темноте.

Самое смешное, что тонкая нитка с тяжелым княжеитом — варгов подарок — не порвалась. Сначала я хотела швырнуть их ему в лицо, но почему-то не стала.

Варг рычал, скалился, силясь порвать-таки верёвку, глядя на меня беспомощно, зло… впрочем, было в этом взгляде ещё что-то, чему я не в силах была дать название.

— Прощай, волк, — сказала я, просто потому, что не знала, что же ещё можно ему сказать. — Быть твоей чэвэнь — великая честь, не спорю, но мне она не нужна.

А потом добавила, хотя это и было лишним, хотя я тут же пожалела о вырвавшихся из искусанного, исцелованного рта словах, да только не придумано такого чаровства, чтобы стереть сказанное из чужой памяти:

— Захочешь — найдёшь.

Это такое глупое чувство, когда живёшь с сердцем, разбитым на две половины, на «до» и «после». Когда ночь не приносит сна и покоя, когда каждый рассвет становится ещё одной ночью, только и всего. Я старалась, чтобы ни отец, ни брат не заметили того, что со мной творится.

А что со мной творилось? Сложно сказать.

С одной стороны, я безумно стыдилась того, что произошло в посёлке волкулаков. Моё тело помнило и боль, и унижение, помнило так, что первые несколько дней, стоило любому мужчине приблизиться, я невольно сжималась и отводила глаза. Ненавидела мерзкую самодовольную тварь, решившую, что он вправе распоряжаться мной, моим телом и моей судьбой, только потому, что ему — видите ли! — понравился запах случайно встреченной женщины. Глупый, избалованный, самодовольный мальчишка, будь он проклят, будь проклято всё его племя!

А с другой стороны…

А с другой стороны, я сама выть готова была, каждую ночь, каждый рассвет. Почему он не приходит за мной? Почему?

Он должен был прийти. Найти меня при желании для него не составило бы труда. Он мог узнать обо мне у своих. Мог сбежать. Мог пойти по моему следу. Уверена, этот след остался. След невыплаканных мною слёз — уж точно. Для меня назад дороги нет. Для него это могло бы стать дорогой, ведущей вперёд.

Почему он меня не нашёл?

На этот простой вопрос был очень простой ответ: каждый из нас сделал выбор. Я отказалась быть бесправной любовницей волка, он отказался оставить тот мир, в котором родился, вырос и который считал единственно правильным. Не следовало домысливать всяких глупостей о том, что Варг нашёл себе новую чэвэнь или даже гаирэ, что вместе с моим запахом исчезло и то влечение, которое, как казалось капризному волку, всё объясняло — и всё оправдывало.

На одном влечении ничего не построишь, далеко не уедешь, как не нальёшь горячего супа в плошку изо льда. Если бы мы родились в одном мире… были бы слеплены из одной глины…

Что теперь?

Отец, кажется, что-то заподозрил. Во всяком случае, его взгляд на меня с каждым днём становился всё более тяжёлым и внимательным. Я думала, нет, была уверена, что вскоре он от взглядов перейдёт к действиям — и вызовет лекаря для осмотра.

Что будет потом, когда правда станет известна — страшно даже представить.

Может быть, брату я и смогла бы рассказать — но Вандера дома не было, он учился. Брат удался по всем статьям — в отличие от меня, он был красив, умён и здравого смысла у него хоть отбавляй. Надеюсь, он удержит отца на краю, когда…

Очередным утром я проснулась и поняла, что уже ничего не жду. Что ждать — нечего. Возможно, Варг не соврал, когда говорил, что может привязать к себе любую женщину. Может быть, и кровь пробовать для этого необязательно…

Я взяла несколько монет из детской глиняной копилки, вышла из дома, дошла до одной из лавок, где торговали всякой всячиной, и купила моток пеньковой верёвки, точно такой же, какой я связала Варга тогда, в урте с чёрной крышей. Отличная верёвка, крепкая, можно не заговаривать — выдержит. Весу во мне немного.

…На этой верёвке я, наверное, и повешусь.

Конец!