Найти Иисуса

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

А вдруг Гаврик не погибнет? Ворвется на шакале во дворец, все охранники ошалеют, а он примчится прямо к Пилату.

Понтий Пилат привстанет на своем троне и спросит:

— Кто таков? Гаврик ответит:

— Я-то ладно. Какая разница, кто я? Там есть человек из будущего. Поговорил бы ты, прокуратор, лучше с ним.

Прокуратор рассмеется:

— Человек из будущего? Очень интересно. А подать мне его сюда!

И Гард придет к прокуратору. Прокуратор будет вторым встреченным. Он познакомит его со своей женой и с ребенком. Номенклатор, прокуратор, жена, ребенок — четверо встреченных.

Гард спросит: «Не у тебя ли Иисус?» И Иисус будет пятым, как и нагадал Гаврик. Комиссар отдаст Иисусу Весть — вот она, лежит, ждет своего времени. И у Иисуса будет Весть. Две Вести соединятся, и Гард узнает Истину.

И тогда — по-другому просто не может быть! — случится что-то, чудо какое-то невероятное, и Гард окажется дома.

Комиссар настолько ясно все это представил, что у него даже настроение поднялось.

Но грубый окрик Номенклатора: «Сам слезешь или тебя пиками снимать?» вернул комиссара к реальности.

Слезть, конечно, решил сам: какая радость от того, что тебя будут пиками снимать? Никакой.

Зарычали шакалы, но Номенклатор грубо ударил одного ногой, и вся стая сразу затихла.

—Так и с людьми, — расхохотался Номенклатор. — Одного ударишь, остальные затихают обязательно.

Римляне молча стали обыскивать Гарда. Отняли меч, нож.

Один из них достал Весть, протянул Номенклатору.

— Что это? — буркнул тот, рассматривая рыбий хвост с непонятной надписью.

— Игрушка.

— Зачем?

— На память о сыне, — сходу соврал комиссар и, чтобы совсем разжалобить Номенклатора, добавил: — Он умер.

Номенклатор повертел Весть в руках и вернул Гарду.

Солдаты сильно связали комиссару руки сзади, а ноги связали слабо — так, чтобы он мог идти. Четверо римлян образовали квадрат, Гарда поставили посередине и направились к городу.

Идти было трудно, комиссар несколько раз падал и тут же получал удар плеткой по спине.

Вставал. Снова падал. И снова его били.

Бежать? Невозможно.

Ждать? Чего?

Вся надежда на маленького Гаврика. Если он не погибнет, вопреки проклятью, если сумеет заинтересовать Понтия Пилата, тогда...

А если — нет?

Сейчас его приведут в какую-нибудь тюрьму. А потом начнут пытать, чтобы получить удовольствие. От этого их удовольствия Гард погибнет — вот и все.

А как же гадание Гаврика? Оно просто не сбудется.

Он огляделся по сторонам. Почему-то казалось, что у римских воинов совершенно одинаковые лица. Эти люди, конечно, не могли знать, кто такие роботы, но сами они были невероятно похожи на эти механические существа.

Всю дорогу комиссар силился хоть немного ослабить веревку на руках. Нет, невозможно.

Что делать, пока не привели в тюрьму?

Упасть в обморок? Нет, церемониться не станут — убьют, да и все. А шакалы с удовольствием сожрут его тело за несколько секунд.

Гард представил, как он лежит в двух шагах от святого города, а шакалы с чавканьем поедают его тело.

Эти фантазии настроения не поднимали.

Нужно сделать что-то неожиданное, что-то такое, что нарушило бы привычную церемонию водворения узника в тюрьму.

Что?

Гард вспомнил, как просил у Бога помощи в яме, среди змей. Тогда ведь Господь помог, спас.

Комиссар поднял глаза к небу и начал просить Бога о спасении.

Не получалось! Вот ведь удивительное дело — не получалось ничего! Слов не находилось, эмоций не было. Казалось, не хочет Бог его слушать. Не выходит разговор.

Гард снова упал. Его опять ударили. Было больно. Но он уже не обратил на это никакого внимания. Он был занят мыслями, а мысли отвлекают даже от боли.

Странное дело: Бог молчит. Может, Он отвернулся от комиссара? Надоело Ему все время спасать этого безумца из XXI века...

А может быть, Бог откликается, только если иных надежд не осталось? Значит, есть иная надежда? На что? На кого? На Гаврика?

Гард так увлекся своими мыслями, что даже не заметил, как они вошли в Иерусалим, прошли узкими улицами и оказались у какой-то мрачной двери.

— Стоять! — приказал Номенклатор.

«Странно, — подумал Гард, — пока мы шли, ни один из этих «роботов» не заговорил со мной. А Гаврик

объяснял: встретиться — значит поговорить. Получается, что никого из этих солдат он не встретил...»

Открылась тяжелая дверь.

Номенклатор с силой толкнул Гарда в спину:

— Посидишь тут, пока Понтий Пилат решит, что с тобой делать.

— Руки хоть развяжите, — взмолился Гард.

Но дверь с тяжелым лязганьем захлопнулась за его спиной.

Гард огляделся.

Довольно большая комната. Полумрак. Воздух спертый, душный, злой воздух, несвежий. Нерадостная атмосфера тюремной камеры. В стене — два небольших окошка с решетками. Под ними — две кучи старого тряпья. На полу навалены кучи сена.

С завязанными руками и ногами было трудно сгребать сено в одну кучу. Гард потратил на это немало времени.

Когда наконец удалось, он рухнул на сено и блаженно растянулся.

Гард решил немного передохнуть, а уж потом начать распутывать веревки. Сначала — на ногах, потом — на руках.

А потом?

Потом — видно будет.

Закрыл глаза. Никаких видений и снов. Черная пелена — и все.

Вдруг он услышал посторонний, но явно живой звук.

Крыса? Змея?

Вскочил, забыв, что связан. И тут же упал. Снова встал, на этот раз — с осторожностью. Огляделся.

Одна из куч тряпья зашевелилась, и из нее поднялся человек исполинского роста. Его длинные, давно не чесанные волосы запутались. Руки, ноги, лицо, тело — все было черным от грязи. Во рту осталось два зуба, от чего улыбка делалась еще более жуткой. Те лохмотья, которые тщетно пытались прикрыть огромное тело, трудно было назвать благородным словом «одежда».

Но самое страшное — глаза. Поначалу Гард даже подумал, что гигант слеп, настолько пустым и бессмысленным был его взгляд.

Однако потом комиссар понял: нет, это подобие человека видит. Это был сумасшедший, у которого не осталось души. И потому взгляду его нечего было отражать.

С этим сумасшедшим гигантом комиссар Гард остался наедине — с завязанными руками и ногами, в запертой камере.

Великан подошел к комиссару, внимательно посмотрел на него. Потом одной рукой играючи поднял за одежду, заглянул в глаза.

Его взгляд не выражал ничего — ни усталости, ни гнева, ни даже любопытства. Если существует в природе абсолютная пустота, то она жила в этих глазах.

Гигант, словно игрушку, поставил Гарда на место. Потом руками, без всякого напряжения, разорвал веревки сначала на ногах комиссара, затем — на руках.

После чего сумасшедший гигант отошел от комиссара, словно потеряв к нему интерес.

— Спасибо, — сказал Гард, растирая затекшие руки. И тут же пожалел об этом.

Великан откликнулся на звук голоса. Одной рукой приподнял комиссара, а другой провел по одежде.

Мгновение — и Весть оказалась в его громадных руках.

Гигант бросил комиссара, начал разглядывать хвост рыбы.

— Отдай, а? — попросил Гард.

Гигант не отреагировал вовсе. Он рассматривал Весть и улыбался. Весть явно ему нравилась.

Великан прошел в центр камеры, положил Весть на пол и устроил вокруг нее некое подобие танца: подпрыгивал на месте, периодически выкрикивая нечленораздельные звуки.

Оттанцевав, гигант, как умел нежно, взял Весть и, поглаживая, долго смотрел на нее.

— Отдай, а? — еще раз попросил Гард. Гигант снова не отреагировал.

— Хорошо, — улыбнулся комиссар, — давай тогда меняться... Я дам тебе... — Гард понял с ужасом, что у него ничего нет, вообще ничего, — я дам тебе... свою одежду, а ты мне — свою. Посмотри, моя одеж-

да лучше. Она, возможно, будет тебе немного мала, но зато она новая, чистая совсем.

То ли гигант был глухой, то ли его просто не интересовало, что там чирикает ничтожный маленький человечек, но на слова Гарда он явно не собирался реагировать.

Какая глупость! Пронести Весть через бог знает какие испытания, дойти до дворца Понтия Пилата, столько раз погибать и возрождаться, потерять столько хороших людей — кстати, как там Гаврик? — и все это ради того, чтобы отдать Весть сумасшедшему?

«Впрочем, я зря расстраиваюсь, — пытался успокоить себя Гард. — Ночью он уснет, и я украду у него Весть. Вот и все. Украду, а потом придумаю, как спастись из этой тюрьмы».

Когда ждешь чего-то, оно не наступает особенно долго.

Вот и ночь никак не хотела приходить. Сквозь решетки на окнах нагло струился свет, который никак не желал превращаться в вечерний.

Наконец великан залез в свою кучу тряпья и затих.

Комиссар подождал, пока небо за окном станет совсем черным, и подошел к спящему человеку.

Гигант спал на удивление тихо. Словно ребенок, он положил голову на сложенные ладони. Дышал спокойно, ровно, неслышно.

Между головой и ладонями лежала Весть. Гард даже не сразу заметил ее: кудрявая голова накрыла Весть целиком.

Комиссар попробовал вырвать Весть. Не получилось.

Он осторожно приподнял голову гиганта, голова была тяжелая, как камень. Потянул Весть.

И великан открыл глаза.

Вскочил. Легко приподнял Гарда и швырнул его об стену.

Удар был такой силы, что комиссар потерял сознание.

Последнее, что он видел, — великан, пробующий Весть на зуб.