Найдите ведьму, или Бон вояж на метле

Глава 3

Она впорхнула в кабинет приторным ландышевым ароматом, отстукивая тонкими каблучками дорожных сапожек собачий вальс. Ворохом смоляных волос и надрывным голоском. А Грегори он…

Онемел, споткнулся. Забыл, как дышать.

Элис не забыла ничего. Ни то, что незнакомку зовут Бертрана, ни то, что они с её нанимателем были близки, ни то, что она исчезла из его жизни так же внезапно, как и появилась. Гретта усердно, словно вражеский партизан, сливала всю информацию.

С Бертой её «мальчик» познакомился спустя пару лет после того, как овдовел. К слову, экономка сразу невзлюбила девушку, что оказалась шумна, тщеславна и жадна. Последнее женщина подчеркнула особенно ярко, припомнив украшения, платья и прочую чепуху, которую Стенли преподносил на алтарь женского самолюбования.

Они познакомились в столице. Она пела в каком-то ресторане и была свободна, а он мертвецки пьян и оттого любвеобилен. Закрутилось всё быстро, и через пару месяцев девица переехала в поместье, устанавливая свои порядки, шпыняя прислугу и крутя некромантом как детским волчком.

Роман был страстен. Настолько, что стены ходили и плясали мазурку. Они ругались, мирились, расставались, сходились. Грегори упивался этой гаммой чувств, а потом девица исчезла. Испарилась вместе с драгоценностями, и как вспомнила экономка, с набором серебряных ножей.

Некромант её искал. Не понимал, беспокоился. Поднял на уши друга Филипа Дювье, тот землю оковалками жрал, но певички след простыл.

И вот она трепетная, взбудораженная стояла вновь перед магом и просила прощения. Рассказывала, как ей угрожала некая блондинка, имени не запомнила. Ей было страшно и больно бросать его. А Грегори парализовало. Элис не видела некроманта таким никогда, даже в тот ужасный вечер, когда пропала вставная челюсть прабабки Гортензии. А что? Страшнее был только материализовавшийся призрак почившей родственницы, который вопрошал беззубым ртом: «Гидэ зубэ???».

Спустя пару дней некромант начал приходить в себя. Они с Бертой много говорили, даже ругались. Это Элис выдавила из камердинера, который обожал греть уши на хозяйских разборках. А к концу недели Стенли стал покладистей ручного пуделя. Он с идиотским выражением выпученных глаз любовался свой подругой, ходил за ней хвостом, забросил дела и наорал на Алисию. Впрочем, не за что наорал. Она, всего лишь выглянув из-за стеллажей с книгами, уточнила, что библиотека не место для грехопадения и блуда.

Тогда младшая Гордон чуть было не расплакалась. Потом вспомнила, что она злопамятная и ужасная чародейка и подлила в утренний чай голубкам слабительного. Свидание отменилось.

Но не отменятся тот факт, что в Элис проснулась пресловутая гадюка, в простонародье — ревность и стала подтачивать опоры самообладания. Было больно и противно. А ещё она поражалась, насколько мужчины неприхотливы. Незачем обихаживать одну упрямую ведьму, когда тут ноги за просто так раздвигают.

Гретта злилась. На Элис в первую очередь. Хуже дятла экономка долбила мозг чародейки серебряным долото, чтобы она взяла всё в свои руки. Руки были неприспособленны для такой тяжести, поэтому Алисия кусала губы, психовала и не делала ничего.

А дом заговорил.

С домами такое случалось. Элис слышала об этом. И случалось это именно с пристанищем колдунов и ведьм, когда всё пропитывалось ароматом их колдовства. Когда тонкие серебряные нити прорастали прямо в фундамент, сплетались с корнями старых деревьев, что окружали стены. Когда по весне дома просыпались, хлопая окнами и кашляя каминами, а особенно трубами, что покрывались налётом сажи изнутри. И тогда надо было скорее помочь сбросить это сонное зимнее оцепление. А по осени их надо было любить. Заботиться. Проверять не сыро ли в подвалах, не растрескались ли оконные рамы. А ещё немного, совсем чуть-чуть, дарить что-то живое и умершее одновременно. Жертвенный петух, ягнёнок.

Алисия слышала ещё с приезда, что дом живой. Он скрипел половицами и пел ветром в приоткрытых окнах. Слышала, но не верила.

А тогда он разбудил Элис скрипом дверных петель потайного хода. Из него тянуло сладковатым запахом яблок, что ведьма с экономкой сушили на чердаке. Они раскрадывали старые скатерти с выцветшим рисунком на столах и укладывали фруктовые полукружия. Присыпали какие-то сахаром. А другие- молотой корицей и кардамоном. Это для чая. И чародейка звала ветер. Лёгкий, несмелый. Что облизывал сочные плоды, забирая себе весь этот сок. И аромат пропитал дом. А тот, насытившись, решил рассказать сказку на ночь, для одной, ещё верящей в чудеса, волшебницы.

Алисия ступала осторожно по холодным доскам пола. Останавливалась и сетовала, что забыла про туфельки. И тонкий халат совсем не грел. А особняк отворял двери сам. Он приоткрыл створку под лестницей и вывел Элис в холл. В свете луны было заметно, как пляшут пылинки в воздухе. Они танцевали вальс, и в движениях проступали очертания фигур. Вот изящная девушка в тяжёлом парчовом наряде склоняется в книксене. И молодой мужчина… Грегори. Ещё без печати отчаянья на лице. С мягкой улыбкой, что не играет на губах, а видна в глазах. Он коротко поклоняется и протягивает раскрытую ладонь миловидной блондинке. На ней атласное домашнее платье, которое сменило тот предыдущий дорогой наряд. И в движениях лёгкость. Тонкая хрустальная изящность. И озёра глаз с поволокой речной ряски, что проступает, когда она по-особенному глядит на кавалера. И теперь уже их танец. Они кружат вдоль стен, огибая предметы мебели. И совсем не замечают стороннего наблюдателя. Кружат, и Элис кажется, что она вместе с ними пляшет в молчании ночи.

Покойная супруга некроманта.

Эта мысль отдаётся тягучей тоской. Она начинает поскуливать, биться в сознании чародейки.

Он ее любит. Даже сквозь время. Через смерть.

И Элис бы заревновать, но это пустое. Чуждое. Поэтому есть только странная боль, что закралась, как этот танец, в сердце девушки.

Дом вздыхает шелестом панелей. И делится воспоминаниями.

Библиотека. Запах старых книг и ромашкового чая. И девушка с волосами цвета морозной стужи, что ставит перед молодым мужчиной чашку. Неспешный разговор, который не касается слуха чародейки. Только картинка. Только нежная пастораль прикосновений. И Алисия отворачивается, чтобы не быть свидетелем этих чувств, потому что ощущает себя вором, что нагло шуршит в личном.

И опять холл.

Грегори другой. Постаревший. Нет, не повзрослевший, а именно со следами лет в залёгших чёрных тенях под глазами. В усталом и озлобленном оскале, что в светском обществе надо преподнести как улыбку. На мужчине потрёпанная одежда: рубашка с распахнутым воротом, потёртые штаны. И на руках уже нити заклятий крови. А пальцами он сжимает горлышко коньячной бутылки. Она почти касается пола, свисая вместе с рукой с подлокотника кресла.

Некромант пьёт. Много. Непомерно большими глотками. И словно не чувствует вкуса. Напитка почти не остаётся. И стекло разбивается о деревянные панели. Осколки разлетаются по паркету, оставляя на мягком дереве следы.

Он вдовец.

Грегори поднимается с кресла. И Элис следует за этими воспоминаниями из пыли, чтобы остановиться возле дверей спальни, что закрыта. И понять: теперь её приглашают. Открывают тропинку в прошлое. И чародейка касается латунной ручки, толкая тяжёлое полотно, шагает в полумрак спальни Эмили, чтобы увидеть новую картину, сотканную из тьмы.

Голодная свора облизывает ноги мужчины. Сила течёт полноводной рекой. Аромат кладбищенского жасмина и прелой земли.

Грегори покачиваясь, баюкает в руках свою тьму. Ритуальный клинок и бусины крови на жилистых запястьях. Неслышная молитва смерти. Он просит вернуть её. Или дать шанс уйти с ней. Он почти безумен. Или не почти?

Элис прикрывает глаза, потому что они безумно горят от слёз. Хочется подойти, обнять, разделить горе. Но это всего лишь воспоминания. Алисия шагает босыми ногами по тонкому ворсу ковра. Идёт вдоль стен. Натыкается на картины, что прислонены к каминной решётке. Несмело отодвигает одну из них, чтобы встретиться с зелёными глазами.

Покойная супруга некроманта смотрит на художника с нетерпением. Ей не хочется тратить столько времени, чтобы увековечить себя на холсте. В улыбке — насмешка. В волосах цвета белого серебра — лилия. И этот лилейный запах пропитывает пальцы чародейки. Элис несмело возвращает портрет на место и идёт дальше. На полке дагеротипические карточки. На них ещё счастливый Грегори с женой. Морская прогулка. Пикник. А вот тут с королевского бала. И с открытия лечебницы. На последней мужчина ещё улыбается.

А потом некромант совсем стал невменяемым. Элис спускалась с чердака, где почти закончился ремонт и нечаянно подслушала разговор парочки, которая топталась возле дверей спальни:

— Грегори, — с придыханием шептала певичка. — Ты неправ… Эта девушка… Она очень хорошая, эта Алисия, но подумай, в какое положение ты её ставишь?

— В какое? — спросил некромант.

— Это неправильно, что незамужняя девица живёт в одном доме с мужчиной, все говорят, что она твоя любовница…

— Но ведь мы с тобой знаем, что это не так. — Он понизил голос, и до Элис долетел жеманный писк и шуршание юбок.

— Подумай о её реноме, — запыхавшись, выдавила Берта. — Не лучше было бы, чтобы она хотя бы жила в городе, а в поместье приезжала на работу?

— Хорошо,- протянул некромант, звякнув пряжкой ремня. — Я подумаю об этом, когда мы закончим…

— Нет, нет, милый. Я так не могу. Что тогда станут говорить уже о моём реноме?

— Тебя это не беспокоило насколько лет назад.

— Я была глупа. А сейчас… Я не могу. Просто не могу вот так, без всего этого. Без обряда не могу, понимаешь?

— Понимаю… — мурлыкнул Грегори.