Научно-фантастические рассказы

Ответ дала религия. Вмешательство Бога в ответ на молитвы человека ставит все на свои места. Если Бог может усмирить голодных хищных зверей, заставить ослицу говорить человеческим голосом, заставить кита проглотить человека и при этом сохранить ему жизнь, то почему же Бог не может заставить инопланетную форму жизни вылечить человека и служить ему, пока тот не окрепнет?

Все это вызвало огромный интерес к православию у космонавтов. Многие из участников той спасательной экспедиции по возвращению на Землю поступили в семинарию. Ходят слухи, что глава недавно созданной космической епархии архиепископ Иоанн – это и есть тот уцелевший космонавт. Храм при НИИ звездоплаванья, в котором он служит – необычный: вырос он за несколько лет - это же не маленькая домовая церковь, какие бывают в государственных структурах и учебных заведениях для исполнения закона о свободе совести, а огромный храм. Он целиком создан из металлических и керамических элементов корпусов звездолетов – самых прочных и долговечных материалов на Земле. Издавна православные храмы строились наподобие корабля – этот храм напоминает межзвездный корабль. Перед каждым межзвездным стартом священник облетает огромный звездолет на вертолете и кропит его святой водой. В течение предполетной подготовки почти все члены экипажа и обслуживающего персонала посещают богослужения. Этим обусловлены огромные размеры храма…

* * *

Этот рассказ - просто маленький факт, говорящий о том, что наука не может эффективно познавать мир, не опираясь на религию. Об этом знали античные философы и мыслители, но только забыли современные ученые.

2003 г. Июль.

Рассказ мародера

Все события, описанные в рассказе, - вымысел, совпадения с реальными лицами или событиями - случайность, за которую автор ответственности не несет!

* * *

Мы проехали последний патрульный пост, на котором Вова после недолгого разговора с ментом сунул ему пакет с деньгами и с гордым видом повернул на грунтовую дорогу под знак кирпич. Некоторое время он молчал, что совсем не свойственно для него, потом выругался и сказал, что опять повысили таксу за проезд. В зоне и брать уже нечего: все или дезинфикаторы сожгли, или давно мародеры разворовали, а они вместо того, чтобы даром пускать, дерут с легковушки по 500 зеленых, а с джипа - штуку.

Я молчал… Не потому, что мне было неприятно поддакивать этому сынку "нового русского", а потому что понимал, что все в жизни стоит денег, и продавец сам имеет право назначать цену за свой товар. Такова жизнь… У профессора, например, официальная зарплата жалкие копейки, но он может поставить зачет или нет. Так что если тебе нужно сдать экзамен - или зубри, или плати. Не можешь - уходи из института. Тебе нужен диплом и отсрочка от армии - плати. Нет денег - зарабатывай. Таков уж жестокий принцип нового капиталистического строя. По моему мнению, не такой уж и плохой. Эволюция, естественный отбор - двигатель цивилизации. Неприспособленные к жизни особи умирают, не принеся потомства. Остальные - приносят потомство, адаптированное к среде обитания. Человек - такой же живой организм, и на нем, как нельзя лучше, отражается эволюция. Вот тот же Вова. Его родители вовремя сориентировались и теперь гребут баксы лопатой. Ему обеспечены и высшее образование, и откос от армии, и хорошая должность в коммерческой фирме. У него есть связи и деньги, а значит и друзья-шестерки (типа меня), готовые всегда ему помочь, и самые красивые женщины. Мои родители не смогли меня подготовить к жизни, и мне остается только питаться объедками с барского стола или с гордым видом стать пушечным мясом в армии. Но даже если мне и удастся откосить от армии - ни одна нормальная девушка меня не полюбит, т.к. я не имею ни денег, ни квартиру. Значит, не будет потомства от меня. Так что ради продолжения рода я должен быть шестеркой у этого Вовки… За то, что я согласился поехать с ним в зону (фактически, в мародерский поход), он обещал мне сделать белый билет: пожизненную отсрочку от армии. Для простого смертного это стоит 20 тысяч баксов. Если косить так, то в будущем никакая комиссия не признает годным, даже в случае войны. Таких денег мне не заработать никогда. Кроме того, Вовка обещал мне 20% от прибыли, если удастся найти и вывезти что-то ценное…

* * *

Зона… Небольшой военный городок в кольце леса. После взрыва реактора и выброса радиоактивных веществ бригады дезинфикаторов все взрывают, жгут и закапывают в землю. Но площадь в несколько тысяч квадратных километров не так-то легко очистить. Поэтому ребята вроде нас проникают туда и вывозят все ценное. После катастрофы люди бежали, часто оставляя в домах деньги и ценности. Все это заражено радиоактивной грязью и подлежит уничтожению, однако деньги - это деньги… Если успеть их реализовать быстро - не успеешь облучиться.

Когда мы отъехали на несколько километров в глубь зоны, Вова пришел в свое нормальное состояние - стал хвастаться, как он тратит деньги. Но все эти разговоры про дорогие ночные клубы, женщин, золотые часы и прочее не вызывали у меня зависть. Зачем уж будет завидовать соколу? Кому-то летать, а кому-то ползать.

* * *

Перевернутая инкасаторская машина привлекла внимание Вовки, и он остановил джип рядом с ней. Он, как будто гонимый дьяволом, выскочил из машины, даже не взяв свой дозиметр. Он подбежал к перевернутому автомобилю, открыл дверцу, которая была не заперта, и юркнул внутрь. Через минуту тишину разорвал дикий крик. Я даже испугался, решив, что с парнем что-то случилось, но тут из машины показалась его голова и руки. В руках он держал увесистые пачки денег.

- Ты смотри! Тут же весь фургон полон денег! И рубли, и баксы. Здесь же не меньше лимона! Ты смотри! Мы богаты! Теперь и ты наконец купишь трехкомнатную квартиру, хорошую машину и все девки твоими будут.

Я хотел было последовать за Вовкой, но вдруг меня охватил страх. Полная машина денег. И без охраны. Так не бывает. Это ловушка. Пересилив страх, через минуту я оказался рядом с Вовой. Схватив несколько пачек долларов, я начал их пересчитывать. Вот двадцать тысяч - белый билет. Еще пять - красный диплом. Еще десять - Волга, иномарки я боюсь - угонят. Так, еще 40 - квартира в Москве. Я запихнул деньги во все карманы. Вовка, глядя на меня, смеялся, называя меня скрягой. Он ловко выкидывал целые мешки денег, объясняя мне, какая сумма в них находится. Под мешками с деньгами оказались тяжелые прямоугольные плитки. Золото!

Мы считали деньги до вечера. В руках от перелистанных купюр чувствовался неприятный зуд. На радостях мы распили Вовкину флягу коньяка. Сидя у машины и перебирая деньги, мы, ничего не боясь, строили планы на будущую светлую жизнь, не подозревая, что жить нам оставалось не больше нескольких дней. Сначала вытошнило Вовку, потом - меня. Голова болела все сильней. Ругая коньяк, Вовка пошел к своему джипу за аптечкой. Его крик и какой-то треск мгновенно отрезвил меня. В свете фар джипа Вовка прыгал, срывая с себя одежду, и дико орал. В мою сторону полетел стрекочущий дозиметр. Я хотел поднять его, но звук, издаваемый им, стал вдруг выше. Я отдернул руку - и звук перешел в частые щелчки. Я снова приблизил руку - дозиметр застрекотал опять. Меня охватил ужас - источником радиации была моя рука! Я взял дозиметр и пошел с ним к инкассаторской машине. Стрекотание перешло в свист… Деньги, да и сама машина были высочайшим источником радиации, и мы, считая их, наверняка схватили не менее 10 смертельных доз. Тошнота и головная боль были отнюдь не от коньяка. Это была последняя стадия лучевой болезни…

Вова сидел возле джипа, привалившись спиной к кенгурятнику. Разорванная рубашка валялась рядом. Брюки были спущены до колен. На груди и на бедрах, напротив карманов, куда он совал деньги, кожа покрылась волдырями, как от ожогов. В правой руке он сжимал пистолет. Периодически он подносил его себе к виску, зажмуривался и вдруг отдергивал руку. Сквозь рыдания он вопил:

- Я не хочу умирать… Помогите! Хоть кто-нибудь… Нет! Только не лучевая болезнь… Лучше сразу…

В ужасе я смотрел на обезумевшего парня. В какой-то момент он все же приставил пистолет к виску и нажал курок. Грянул выстрел. Я побежал. Я бежал в темноте, прочь от того места. Иногда я падал, проваливался в ямы, нарывался на колючие кусты и бежал, бежал, бежал… Мысль о неминуемой смерти гнала меня вперед, в неизвестность. В какой-то момент я споткнулся, упал, ударился о камень и потерял сознание.

* * *

Летнее утро было прохладным. Прохлада чуть утолила страшный жар. Хотелось пить. Вчерашние события казались ночным кошмаром. Какие-то равномерные звуки, похожие на удары в колокол, доносились до моего воспаленного сознания. Глаза не хотели открываться, но я все-таки открыл их… Я лежал на кладбище. То, обо что я ударился, - была могильная плита. А в нескольких сотнях метров передо мной возвышался храм с проломленным куполом. В свете восходящего солнца вся эта картина казалась настолько необычной, что я решил, что я сплю или уже умер. Мне захотелось встать, я оперся рукой об землю и тут же вскрикнул от боли. Рука была покрыта волдырями, как будто я сунул ее в кипяток. С трудом я перевернулся на бок. Воспаленный мозг плохо воспринимал реальность, и картина показалась мне галлюцинацией. Я лежал в грязной болотистой жиже, а надо мной на колокольне сиял золотом крест на фоне голубого неба.

«Неужели я в аду?» - была первая мысль.

Картина казалась настолько символической, что страх бросил меня в холод. Вспомнился Вовка с перекошенным от ужаса лицом… Смерть неминуема и так близка. Лучевая болезнь не лечится, тем более, что и лечить некому. А что дальше? Покой и избавление от мук? Маловероятно… Слишком уж запечатлелась картина с сияющим золотым крестом и мной, лежащим в грязи и сжигаемым жаром.

Не знаю, почему, но вдруг, собрав последние силы, я рывком поднялся на ноги. Все вокруг поплыло перед глазами, и я провалился на несколько секунд в темноту. Какие-то тени метнулись ко мне и я в ужасе, не понимая что делаю, - перекрестился.

Я все еще стоял на ногах, но темнота перед глазами пропала, да и сознание немного прояснилось. Я действительно был на кладбище, а передо мной возвышался храм. Где-то вдалеке виднелись деревянные дома. Полная тишина, ни пения петухов, ни мычания коровы… Мне показалось, что рядом кто-то есть. Кто-то смотрит на меня. Хотелось оглянуться, но я не делал этого, боясь, что голова закружится и я упаду. Кто-то совсем рядом произнес:

- Вот дурак. Знает, что умирает. Видел, что с ним будет, а к Богу все равно не обратится…

Я опять хотел обернуться, но испугался. Голова раскалывалась, перед глазами шли круги. Я сделал неосознанно несколько шагов в сторону храма…

- Господи, спаси! Господи, помилуй! - начал повторять я.

* * *

Что было дальше - я плохо помню. Вспоминаю только отрывки. Я держусь за ручку двери и пытаюсь открыть ее. А она не открывается, так как я слишком слаб. Знаю, что падать нельзя, потому что внизу ступени, и я разобьюсь. Начинаю просить Бога о помощи…

Первый взгляд на иконы… Что-то произошло во мне. Казалось, что жизнь разделилась на две половины - до этого момента и после. Почему-то захотелось остаток жизни отдать Богу, причем осознанно. Куда-то пропали жар и боль… На мгновенье.

* * *

Сколько времени длилась болезнь, я не знал. Часы я потерял, а дни и ночи сменяли друг друга. Сначала я молился своими словами, потом нашел молитвослов и начал его читать. В притворе храма стоял бак с надписью "святая вода", и эта вода была удивительно свежая и холодная. Я молил Бога, чтобы она не кончалась. Около этого бака я нашел мешок маленьких булочек, состоящих из двух половинок, на верхней части которых был изображен крест. Эти булочки были хоть и сухие, но если их размочить - становились весьма вкусные. Этим я и питался.

А еще я нашел книгу "Псалтырь", и мне очень понравилось читать ее вслух. Она была написана параллельно на русском и церковном языке. Этот язык я скоро научился понимать. На этом языке я нашел большую и красивую книгу "Святое Евангелие", и ее мне тоже нравилось читать вслух, стоя в центре храма за складной трибуной.

* * *

Меня нашли, когда я читал псалтырь. Это были люди в военной форме. Они спрашивали меня о том, что я здесь делаю, как я сюда попал и чем я питаюсь. Я отвечал, но они не верили, и тогда они доставили меня сюда. Здесь я лежу в палате с марсианином и человеком, прилетевшим из будущего на машине времени. Они тоже не верят мне. Доктора тоже мне не верят и считают, что я больной. Верит мне только батюшка из больничного храма. Он приходит и разговаривает со мной. Учит правильно молиться Богу и разрешает посещать службу в больничном храме. Он тоже считает, что я больной. Он говорит, что некоторые человеческие души настолько нежные и хрупкие, что, столкнувшись с жестоким миром, они могут разбиться. Такие души Бог защищает безумием. Некоторые святые прошли через это прежде, чем достичь святости. Он даже верит моему рассказу и считает, что Бог сотворил чудо и спас меня от неминуемой смерти, когда я получил смертельную дозу облучения…

2001 г. Апрель.

Космическая семья

Меня снова пригласили в отдел кадров. На этот раз беседа с психологом. Я ненавидел психологов за то, что они лезут в душу и что-то пытаются там поправить своими кривыми грязными руками.

- Итак, мы рассмотрели все ваши заявления и считаем вас лучшим кандидатом на полет к Центавре. Вашей работой заинтересовались у них в Институте. Работа очень перспективная. Так что вас уже ждут и сожалеют лишь только о том, что звездолет будет лететь целых два года.

- Тогда в чем проблема? Я готов лететь хоть завтра.

- Вы написали заявление, что собираетесь лететь в одиночку. Для пилотирования напарник не нужен, но пробыть два года в одиночестве - это очень опасно для психики молодого человека. Обычно в такие командировки отправляют супружеские пары или просто пары мужчина и женщина.

- Вы хотите навязать мне развратную длинноногую блондинку? Тогда я отказываюсь от полета. Одиночество грозит многими опасностями, но психическая несовместимость гораздо опаснее.

- Ни в коем случае никого вам не навязывают. Просто мы хотели бы пригласить вас поучаствовать в психологическом тесте-тренинге чтобы, может быть, вам создать пару с одной из сотрудниц нашего НИИ. Это вас ни к чему не обязывает, но зачем упускать такой шанс устроить личную жизнь?

- За семь лет, что я работаю на кафедре, я уже познакомился со всеми, с кем мог. И, честно говоря, ни с кем бы добровольно не хотел оказаться вдвоем на звездолете.

- Но неужели вы не хотите узнать, что мешает вам в общении с противоположным полом и победить свои комплексы, быть как все?

- Я сам знаю, что мешает мне быть как все. Я православный христианин, и поэтому мне совершенно неинтересны развлечения, такие как реалити шоу, оргии и психологические тренинги, от которых сейчас балдеет народ. Если бы я участвовал в институтских оргиях - я бы давно создал пару. Но я не хочу.

- Мы все православные христиане и это не мешает нам наслаждаться жизнью, Христос заповедовал радоваться и веселиться.

- После аварии на Луне я к вере отношусь серьезно и имею полное право исповедовать свою веру. Если вам нужно для бюрократии - то запишите, что я принял обет безбрачия. Имею я на это право? Я бы взял с собой в полет игумена Афанасия, священника Василия, инока Михаила... Т.е. людей, близких мне по духу. Но они не имеют никакого отношения к звездоплаванью. Если бы требовалось для дела - я ни в коем случае не возражал бы против напарника. Но если речь идет о психологическом комфорте - я бы предпочел одиночество.

Последнее препятствие преодолено, поставлена последняя точка в бумагах. Осталось дождаться утверждения и узнать дату старта. Когда узнаю дату - поеду к старцу Афанасию за благословением.

* * *

Как всегда, дату старта объявили слишком поздно. До карантина оставалось меньше суток. Ракетоплан мне не дали, поэтому пришлось лететь на вертолете. Но я даже был рад этому. Мой полет был как бы прощание с Землей. Я вел вертолет так, чтобы пролететь над всеми храмами, где бывал, над всеми маршрутами крестных ходов. К скиту старца прилетел поздно ночью. Старец встретил меня на пороге кельи. На столе стоял самовар и тарелка с пирогами. Он меня ждал.

- В космос? - спросил он.

- Да, на Центавр.

- Далеко?

- Два года лететь. Может быть, там и останусь. Не хочу возвращаться. Сплошной содом. Даже в звездолет ко мне хотели блудницу посадить - еле отбился. У всех только секс и реалити шоу на уме.

- Там, куда ты летишь, хоть люди есть?

- Есть. Но другие. Там вместо воды жидкий азот. Очень холодно. А цивилизация внешне как наша земная. Там такой же институт, и меня в него работать пригласили. Если понравится - останусь.

- А где жить будешь, чем питаться?

- Это не проблема. Технически все возможно, было бы желание.

- А храмы там есть?

- Они язычники. Поклоняются жидкому азоту. Ну, как у нас дикари воде бы поклонялись. Еще есть храмы Аммиака. Это вещество им для размножения нужно.

- Значит, там язычество и тоже содом.

- Может быть, мне не лететь, может быть, прямо сейчас бросить все? Взорвать вертолет, как будто бы я погиб, и в монастыре остаться?

Некоторое время мы молчали. Старец молча пил чай, а я не решался его переспросить снова. О том, чтобы уйти в монастырь, я думал давно, но все больше и больше убеждался, что это не мое.

- Да зачем тебе в монастыре оставаться? Лети на Центавр, поженишься, будет свой дом, семья. Детей вырастишь - тогда, может быть, иди в монастырь. Только зачем тебе эта наша деревня, ты же космонавт. На Марсе обитель вот-вот появится.

Получив благословение, я отправился в обратный путь. Усталый, но счастливый, я прибыл вовремя. Спустя несколько дней я уже мчался в глубины космоса.

Одиночество не беспокоило: я продолжал заниматься своей научной работой. В электронной библиотеке нашлось множество религиозной литературы. Больше всего раздражали психологи, которые во время частых сеансов связи доставали своим вниманием. По мере удаления от Земли сеансы связи становились все короче и реже. Наконец они сократились до трех минут раз в неделю. За время полета ничего необычного не произошло. По мере приближения, начались сеансы связи с другой стороны, которые радовали гораздо больше. Скоро наладилась постоянная связь. Теперь я целыми днями и ночами общался с сотрудниками Центаврского НИИ. Общались уже на самые разные темы. Иногда интересовались религией. И я рассказывал не только о том, что прочитал в книгах, но и о том, что пережил сам. Как во время модернизации станции на Луне робот-манипулятор пробил герметичный купол. Осколок купола пропорол скафандр, но не до конца, только повредил термоизоляцию. Я вызывал помощь, но никто не отвечал. Стал звать на помощь Николая Чудотворца. Случайно на Земле в НИИ поймали мой слабый SOS. Профессор на кафедре показывал студентам возможности локатора и поймал мой сигнал. А в диспетчерской на Луне, где должны были следить за радаром, сладкая парочка занималась любовью. Меня спасли, остался только шрам от ожога холодом на животе, но спасли не люди, спас Бог. Вероятность того, что мой сигнал услышат, была тысячные доли процента. Психологи наперебой пытались помогать, лечить психологический шок, но я только смеялся над ними - познав Бога, я стал другим. Разумеется, такие вещи я говорил не по официальному каналу, а в личных беседах с сотрудниками НИИ, интересующимися религией. Официально я только перечислял мировые религии, количество приверженцев той или иной веры. Но кого интересовали мои слова? Информационные банки звездолета заполняли лучшие ученные Земли, я же - просто младший научный сотрудник, представитель планеты, который не наделен ни правами, ни полномочиями. Что-то вроде курьера, доставляющего почту.

* * *

Мой звездолет прилетел к месту в назначенный срок. Сработали автоматические системы навигации, и звездолет вышел на орбиту единственной планеты. Сделав несколько витков, он пошел на снижение и вот он уже опустился на площадку космодрома. Меня встретили несколько землян и аборигенов. Аборигены внешне ничем не отличались от людей. Речевой конвентор легко переводил слова с Земного на Центаврский. Я пытался найти хоть какие-то отличия, но безуспешно. Я искал отличия внешние, про внутренние я и так знал. Те же органы, но только другой химический состав, чтобы можно было жить при температуре градусов на 100 ниже, чем на Земле. Сразу после прибытия началась моя работа. Надо было поехать туда-то, выступить там-то. Но очень скоро я понял, что от меня требуется только одно - присутствие. Ничего бы не изменилось, если бы в скафандре был... Да кто угодно. Теперь я понял, почему мне так навязывали партнершу. Это было более презентабельно. Но почему потом согласились отпустить одного? Да потому что если прилетит пара, выцарапавшая друг другу глаза, - будет совсем не презентабельно. Мне показывали планету. Планета была действительно великолепна. Живописные озера жидкого азота, пышная растительность вокруг них и везде следы пребывания человека: жилые постройки, дороги, антенны. Я понял, что меня возят по туристическим маршрутам. Около водоемов возвышались величественные храмы Азота, сделанные из каких-то сверкающих на солнце кристаллов. Вокруг них было множество совершенно голых аборигенов разного возраста. Одни погружались в воду, плавали, ныряли. Другие подолгу лежали на берегу и загорали. Некоторые занимались любовью, даже не думая уединяться. Прямо, как на Земле в курортных городах. Старец был прав, это действительно Содом, причем гораздо больший, чем на Земле. Но разврат возле храмов Азота не мог сравниться с развратом у храмов Аммиака. Здесь люди ели палочки кристаллического Аммиака, а потом спаривались. В оргиях одновременно участвовали сотни человек. Я вспомнил институт - там все же меньше разврата. "Что естественно - то не может быть неприлично!" - говорили аборигены. На Земле еще хоть немного стесняются. На Земле оргии, как правило, проходят за закрытыми дверями и их не показывают гостям из космоса. Мне захотелось домой. Нет, не на Землю. За два года домом мне стал мой звездолет.

Со временем интерес к моей персоне поубавился, и я был предоставлен самому себе. За пределы Института выходить не разрешалось без сопровождения из соображений безопасности. Мало ли что может случиться со скафандром? Да и местные жители могут отреагировать неадекватно. Я это понимал и не тяготился своим заточением. Тем более, что все блага здешней цивилизации были только для аборигенов. Для землян хоть и имелась некая система помещений с соответствующим климатом, но с диаспорой сразу отношения не сложились. Все мысли жителей диаспоры сводились к расширению своих жилищных угодий или к научной работе. Причем научные исследования были иные, чем я ожидал, да и посвящать в них меня никто не хотел. Предоставленный сам себе, я гулял по территории, что-то читал или слушал или просто созерцал красоту чужого мира. Ночевать отправлялся на свой звездолет.

* * *

Я встретил ее на берегу водоема. Как обычно, я сидел под раскидистым деревом с голубыми листьями и что-то читал. Она подошла ко мне и села рядом. На ней было летнее платье до колен с коротким рукавом. Очень целомудренное по сравнению с тем, как одеваются местные женщины. Для аборигенов сейчас лето. Шлем моего скафандра был прозрачный, и она могла видеть мое лицо. Когда я посмотрел на нее, она слегка покраснела и попросила:

- Расскажите мне про монастырь.

- Про какой?

- Мы уже общались - переписывались, когда вы подлетали к планете.

Я начал вспоминать. Действительно, несколько студентов заинтересовались религией. Я рассказывал о крестных ходах, о храмах. Потом я начал рассказывать о том, как, разозлившись на весь мир, я пришел в скит к старцу Афанасию. Тут нас прервали. Приятные воспоминания захлестнули меня. Я стал вспоминать и рассказывать... А она все слушала и слушала меня. Мы шли по аллее из прозрачных деревьев с голубыми листьями, а мне казалось, что мы идем по березовой роще. В тех краях я встретил свою первую любовь. Вернее, я влюбился с первого взгляда в девушку, которая, как оказалось, приехала в гости к своему жениху, который учится в семинарии. И вот теперь, как будто бы в насмешку, ситуация повторилась. Чем больше мы были рядом - тем более дорога казалась мне моя новая знакомая, но между нами была непреодолимая преграда моего скафандра. Я не могу жить в ее мире, а она - в моем! Мы гуляли около озера пока не начало темнеть. Тут она спохватилась, что ей надо в общежитие. Я хотел ее проводить, но она отказалась, сказав: "не хочу, чтобы девчонки говорили". И тут я вспомнил, что я не знаю о своей знакомой ничего, даже ее имени.

- Как тебя зовут? - спросил я.

- Таня, - ответила она.

- У тебя земное имя?

- Это имя мне дали при крещении, и я прошу всех, чтобы меня им называли.

- Ты хочешь сказать, что у вас здесь есть христианство?

- Христос спасает всех людей, независимо от планеты, на которой они живут.

- И у вас есть храмы, совершается Литургия?

- Конечно, если хочешь - сходим вместе в храм.

- Конечно, хочу!

- Ну, тогда завтра давай и сходим. Как только у меня уроки кончатся - так сразу пойдём.

- Ты тоже ко мне в гости заходи, - невольно вырвалось у меня.

Вернувшись домой, я принялся наводить порядок. Первым делом я спрятал всю лишнюю одежду в шкафы. Затем наступила очередь книг и информационных кристаллов. Робот уборщик тщательно собрал всю пыль. А думал и думал, что можно еще сделать. Наконец я лег спать. Но сон не приходил. В голову лезли мысли о завтрашней встрече. Наконец я заснул. Завтра я пришел к месту встречи задолго до назначенного срока. Медленно тянулись минуты. И чем ближе к назначенному сроку - тем больше я боялся, что вдруг она не придет. Я гнал от себя прочь мысли о том, что мы жители разных миров и все равно рано или поздно нам придётся расставаться. Мне хотелось только одного - чтобы она пришла. И я молился Богу: "Господи, пусть Таня придет..." И она пришла. Я издали увидел ее фигуру. Она была в том же платье, только сейчас на ногах у нее были сапоги. Она взяла меня за руку, и мне показалось, что я ощутил тепло ее руки. Хотя какое тут тепло, если она на 80% состоит из жидкого азота? Она подвела меня к летательному аппарату в форме диска с перилами наверху. Мы поднялись на палубу, и машина плавно поднялась вверх и стала двигаться на высоте нескольких метров над поверхностью земли. Возле ворот в НИИ Таня показала охраннику пропуск, и нас выпустили. Сначала мы летели над голой равниной, потом она сменилась зарослями прозрачных кустарников, затем начался лес из деревьев с мелкой желтой хвоей. Это не были сады, которые мне показывали, это была дикая тайга. Девственные леса чужого мира. Но только теперь этот мир не казался мне чужим. Что-то было общее с тем лесом, где находится скит старца Афанасия. Мы летели, едва не касаясь верхушек деревьев. Я смотрел то на расстилающиеся подо мной пейзажи, то на Таню. Она стояла, держась за перила, и ее длинные волосы развивались на ветру. У нее были очень красивые русые волосы, и их развивал теплый летний ветер. Теплый, разумеется, для аборигенов. Мне захотелось обнять девушку, и я подошел к ней и обнял ее. И она прижалась к моему плечу. Мне казалось, что я через скафандр чувствую тепло ее тела. Вдруг она подняла руку и показала куда-то вперед. Я присмотрелся и увидел над деревьями вдалеке купол с крестом. Спустя несколько минут, мы были на болотистом берегу озера. Машина опустилась на воду.

Таня нашла на берегу палку и шла впереди, ощупывая дорогу. Примерно через километр мы вышли к монастырю. Казалось, я здесь уже был неоднократно, все было такое родное. Даже желтая хвоя растений напоминала осенние листья. У монастырских ворот нас встретил седой старик в подряснике и повел нас в палаты. Я сразу узнал трапезную. Нас пригласили к столу. Молоденький мальчик поставил перед нами по чашке с какой-то жидкостью. Таня взяла чашку и отпила из нее маленький глоток. Я тоже взял чашку и попытался поднести ее к губам. Она ударилась о шлем. Таня посмотрела на меня и вдруг засмеялась, а потом вдруг перестала смеяться и зарыдала. И я понял почему. Она поняла, что нам не сидеть за одним столом. Потом она встала и вышла из комнаты. Я хотел последовать за ней, но старец жестом велел мне сидеть и вышел вслед за Таней. В Трапезной остались только я и мальчик. Мальчик допил чашку и с интересом смотрел на меня. Я опустил в чашку мизинец и активировал индикатор. Так и есть, нагретый до температуры, близкой к парообразованию, азот.

- Почему ты не снимаешь шлем? - спросил мальчик.

- Потому что я прилетел из космоса - ответил я.

Он задавал вопросы, а я отвечал. Я рассказывал ему про звездолет, про полеты в космос, про другие планеты. И он слушал с интересом, с каким всякий отрок слушает рассказы космонавтов.

Потом мальчик куда-то ушел, и я остался один перед чашкой жидкого азота. Надо было обдумать происходящее. Таня - совсем молоденькая девушка. Ей лет 18, не больше. Она еще заочно влюбилась в меня, так просто и невинно, не думая о последствиях. И вот только сейчас до нее дошло, что нам не быть вместе. До этого ей казалось, что вот сейчас я сниму скафандр, и все будет как у людей... А скафандр мне не снять. А разве я не влюбился? Я так же, как тогда на Земле, с первого взгляда влюбился в невесту семинариста, так и теперь влюбился в эту девушку. Хотя мне-то уже за 30 и я-то должен понимать! Я оглядел комнату, и мой взгляд упал на иконы. Это был Спас нерукотворный, Казанская икона Божьей Матери, Николай Угодник.

- Господи! Обустрой все сам, Ты же видишь, какие мы! - взмолился я.

Я взмолился не словами, а всем сердцем. Взмолился так, как тогда на Луне, когда лежал среди безвоздушного пространства, зажимая рукой дыру на скафандре, и наблюдая, как уходит тепло и воздух. И Бог меня снова услышал.

Снова появился мальчик и позвал меня за собой. Мы вошли в небольшой храм. Горели свечи. Нет, это были не свечи, в этом мире нет открытого огня. Просто светящиеся кристаллы. Перед аналоем стоял тот же старец, но уже в епитрахили, на аналое лежали крест и Евангелие. Рядом стояла заплаканная Таня. Старец накрыл меня епитрахилью, и я рассказал все, что было на душе. Прочитав разрешительную молитву, он только спросил:

- Если бы Татьяна была с твоей планеты, ты взял бы ее в жены?

- Конечно! - ответил я.

Старец начал читать какие-то молитвы. Только когда он соединил наши руки, до меня дошло, что он венчает нас!

Обратный путь я не помню. Все было как во сне. Я очнулся только тогда, когда мы стояли возле моего звездолета. В нем все было прибрано и ждало гостей, но войти вдвоем в него мы не могли. Климат в нем ориентирован на меня, и Таня может войти туда только в скафандре.

- Тебе нужен скафандр. У меня на звездолете три каюты. В одной мы сделаем климат для тебя, в другой для меня. К тебе я смогу войти в скафандре, и ты ко мне в скафандре. Тогда мы сможем быть всегда вместе.

- А в третьей каюте мы сделаем нейтральный климат. Где мы оба будем в одинаковых условиях.

* * *

Сейчас наш звездолет мчится к Земле. Мы все больше и больше привыкаем друг к другу и становимся все ближе и роднее. Раньше мы спали каждый в своей каюте, теперь спим вместе - в общей. В скафандрах, разумеется. Но это как-то все меньше и меньше заметно. Зато каждое утро, проснувшись, видишь любимое лицо. Мы не можем вместе поужинать при свечах, но зато можем просто посидеть рядом. Если есть любовь - можно простить многое. К сожалению, между нами не может быть никакой сексуальной жизни и не может быть детей, но так ли это страшно? Многие супруги не имели этого по болезни или взаимному обету и это не нарушило их семейного счастья. А для нежного объятья и скафандр не помеха.

Я часто думаю, что мы будем делать, когда вернемся на Землю. Первые несколько дней Таню будут везде возить, все ей показывать, как в свое время мне. Потом обязательно съездим к старцу Афанасию. Надеюсь, что он еще жив. Еще, конечно, нас будут приглашать разные средства массовой информации, как первых супругов из разных цивилизаций. Надо будет содрать с них побольше гонорар. А дальше? Можно купить дом и устроить в нем условия, удобные для Тани, но легко ли ей будет жить в такой клетке? Судя по Землянам на Центавре - это довольно тяжело. Скорее всего, нам уготовлена карьера космических скитальцев. Побыв на Земле немного, мы отправимся снова на Центавр, или в другую экспедицию. Мы же профессиональные космонавты. Таня сейчас продолжает учиться дистанционно. Есть еще один путь, о котором я иногда задумываюсь - это путь монашества. Мы хоть и живем в нескольких метрах друг от друга - между нами преграда больше, чем между любыми мужским и женским монастырями на Земле. Старец Афанасий что-то говорил про монастырь на Марсе. Может быть, и нам предстоит поучаствовать в этом деле. А еще старец что-то говорил о детях. Интересно, к чему бы это?

2007 г. Июнь.