Наташ, ты спишь?

– Наташ, ты спишь?

– Уже шесть часов утра, Наташ.

– Вставай, мы там все уронили.

– Мы уронили вообще все, честно.

– Затк… заткни-и-итесь! – я перевернулась на спину и зажмурилась.

Ненавижу котов, говорящих – тем более. Ненавижу утро, ненавижу ранние побудки. Но могу ли я хоть что-нибудь с этим поделать? Вряд ли.

После первых отчетов о своей дьявольской природе меховые комки замолчали, и я насторожилась, разжмурила один глаз. В лицо мне уставились четыре усатые морды – желтые, зеленоватые и голубые глаза лениво помигивали, и в этом помигивании мерещилась неприкрытая издевка.

– Идите к черту, – процедила я. Раскрывать рот и то было в труд. Я хотела спать.

– Не надо так, Наташ, – серо-рыже-черная Пеструха дернула ухом. – Бабуля нас кормила…

– Нет больше бабули! – гаркнула я и к собственной досаде окончательно проснулась.

Да. Бабули не было. С ее похорон прошло целых две недели, и у меня до сих пор не получалось это целиком переварить.

– Мы скорбим не меньше, но хотим кушать, Наташ.

Рыжий встретил мой убийственный взгляд со спокойствием мехового удава.

Видите ли, чтобы сводить меня с ума своей болтовней, этим исчадиям ада не приходится раскрывать рот – к сожалению, их голоса влетают мне прямиком в мозг. Так работает бабушкино завещание и то, что мне досталось от нее помимо оного. Спасибо ей за это преогромное…

Я уткнулась локтями в матрас, подтянулась и оперлась на спинку кровати. Коты без спешки перегруппировались и, разбившись на пары, заняли свои посты по бокам от меня.

– Наташ?..

– Просто… – я выставила перед собой руку и закрыла глаза, – заткнитесь.

Помассировала припухшие от недосыпа веки. Полночи я, как последняя размазня, прорыдала и отключилась только к утру.

Потому что ба умерла. Умерла, оставив мне свою однокомнатную квартирку на отшибе города, свой дар и четырех волшебных котов. Впечатляющий набор, я знаю. Благодаря такому флэш-роялю я успела до смерти перепугать родителей, пожалуй, навсегда перейти в статус брошенок и лишиться работы.

– На…

– Ш-ш-ш-ш! Заткнитесь-заткнитесь-заткнитесь!

Я знаю, я понимаю, что они волшебные, ясно? Как-то же я их слышу. Но смириться с этим настолько, чтобы принимать как само собой разумеющееся, пока не могу.

Подтянув колени к груди, я уперлась в них лбом и пробубнила:

– Что вы там еще уронили?

Меховые черти почти наверняка переглянулись.

– Все, Наташ. Как обычно.

– Зачем?

– Это в нашей природе, Наташ, это в нашей природе.

– Зато говорить – совсем не в вашей природе, – я подняла голову и не сразу выбрала, на кого уставиться. Белуха и ее голубоглазый брат-близнец синхронно умывались. Пеструха пялилась на меня янтарными зенками, Рыжий снисходительно жмурился.

– Я разве не права?

– Технически, Наташ, мы с тобой не разговариваем, – Белуха покосилась на Пеструху. – Верно? Мы общаемся телепатически.

Я застонала и выползла из кровати. Беляш мяукнул, кубарем скатившись на пол с выдернутого из-под него одеяла.

– Даже не надейтесь! – я прошлепала прямиком в ванную, проигнорировав заунывное: «Ната-а-а-аш…».

Да-да, я кошмарный, ужасный, бессердечный человек, и котовьи идолопоклонники разорвали бы меня на клочки за нежелание идти на поводу у хвостатых. Но какое мне дело до котовьих идолопоклонников и всего остального мира? Он безо всякого на то спроса повесил на меня заботу об этих бесполезных, наглых, неблагодарных кусках шерсти.

Я дернула рычаг пробкового крана, залезла в ванну и, прикрыв пекущие веки, сосредоточилась на благостном ощущении – горячая вода обволакивала тело, на душе легчало.