Наследство колдуньи

Глава 13

— Теперь вы все знаете. Если отец узнает правду, я пропала. Если мой живот начнет расти — тоже. Но я готова на все, лишь бы не выходить за это чудовище! Вы мне поможете? — спросила Филиппина у Сидонии. Она сидела напротив мачехи на маленьком табурете. Марта только что вышла, оставив их наедине.

Сидония со своей горничной находились в уборной баронессы. Марта только закончила причесывать свою госпожу, когда в дверь постучала Филиппина и попросила выслушать ее. Теперь они обе сидели в этой элегантно декорированной комнате с зеркалами во всю стену, заключенными в роскошные рамы с изображениями русалок, пребывая одна — в отчаянии, вторая — в глубоком раздумье.

Сидония с сочувствием пожала девушке руку.

— На мое молчание ты можешь рассчитывать. Хотя я думаю, что твой отец скорее бы вытряс душу из этой скотины, чем отдал бы тебя ему в жены. Я прекрасно тебя понимаю. Если Жак узнает, что ты потеряла девственность, то он может в спешке начать искать тебе мужа. И горе тебе, если его избранник возьмет тебя в жены ради приданого! Значит, мы должны что-то предпринять. И быстро. Тебе очень больно?

Филиппина поморщилась.

— Честно говоря, ощущения такие, словно он до сих пор во мне. Знали бы вы, как я злюсь на себя за то, что позволила вот так застать себя врасплох! Ведь если бы я…

Слезы, которые она так долго сдерживала, чтобы не выдать своих истинных чувств и не испортить придуманный Альгондой план, снова навернулись на глаза. Сидония погладила девушку по щеке.

— Постарайся больше об этом не думать. А пока давай решим, что предпринять, чтобы ты никогда больше не подверглась такому испытанию. У Марты в таких делах большой опыт. Она приготовит тебе настой, чтобы предупредить возможную беременность.

Филиппина побледнела.

— Не слишком ли рискованно посвящать ее в это дело?

— Ты не любишь ее, я знаю, но Марта преданна мне и сохранит любую тайну, которую я ей доверю. А пока возвращайся к своей свите. Несмотря на боль, ты должна вести себя как обычно, явиться перед ними такой, какой только что предстала перед своим отцом, — красивой, веселой и беззаботной. Ты прекрасно знаешь, какая это страшная сила — слухи. Своим невозмутимым видом ты должна развеять все подозрения, если они у кого-то появились.

— Но все видели, как мы вернулись в замок вместе. Я — в помятом платье, с растрепанной прической…

Сидония передернула плечами.

— Ты упала с лошади, а шевалье де Монтуазон, случайно проезжавший мимо, чтобы навестить твоего отца, любезно помог тебе подняться и сопроводил до замка. И краснеть тебе не за что! К тому же, пока Великий магистр ордена не принял решение о снятии с него сана, Филибер де Монтуазон в глазах общества остается монахом. Сегодня вечером Марта приготовит зелье и принесет тебе. Наверняка после него тебе станет нехорошо. Я скажусь больной, чтобы заставить твоего отца отложить на пару дней поездку в Сен-Жюс де Клэ. Хотя, быть может, ты не хочешь ехать?

Лицо Филиппины просветлело.

— Наоборот! Я очень хочу увидеться с моими младшими сестрами и с сестрой Альбрантой!

— Раз так, решено! Постарайся только поскорее поправиться. На Троицу в городе Романс состоится рыцарский турнир в честь заключения брака Луизы де Клермон и Антуана де Моншеню. Твой отец только что сообщил мне эту новость. Нашу семью пригласили на праздник, а твои братья будут участвовать в турнире. Я хочу, чтобы Жак взял с собой всех своих дочерей, потому что в Романсе наверняка соберутся все девицы на выданье и все молодые дворяне провинции. И среди них, возможно…

Филиппина опустила глаза и покраснела. Ее смущение не укрылось от внимательного взгляда Сидонии. Она пальчиком приподняла девушке подбородок и заглянула в ее светлые глаза.

— Может, ты все-таки о чем-то забыла мне рассказать?

— Я его видела. Того турка… В лесу. Это из-за него я спешилась возле большого бука, — дрожащим голосом призналась Филиппина.

— Принца Джема?

Филиппина кивнула, и на лице ее отразилось сразу столько противоречивых эмоций, что Сидония рассмеялась.

— Ни слова больше! Постарайся поскорее забыть его. Христианки не выходят замуж за мусульман!

Когда до Рошешинара оставалось несколько лье, Джем заставил себя забыть испуганное лицо женщины, которую преследовал в лесу. Осталось только воспоминание о ее головокружительной, несравненной красоте — словно шлейф духов, оставленный после себя прошествовавшей мимо прекрасной дамой. Он даже чуть было не забыл, что ему предстоит рассказать своему тюремщику правдоподобную историю о гибели Хушанга. Реальность настигла его возле потерны, у подножия импозантной многоугольной башни, обрамленной башнями меньшего размера и цилиндрической формы, из расположенных горизонтальными рядами многочисленных бойниц которых торчали орудия. Когда Джем проезжал через барбакан[14], один из стражников с удивлением спросил у него, где же Хушанг. Сохраняя каменное выражение лица, принц не удостоил солдата ответом. Джем поспешил подняться по крутому склону и, проехав через маленький внутренний дворик, оказался у круглого донжона, в котором размещался гарнизон замка. Он спрыгнул с коня и передал его конюхам расположенной неподалеку конюшни. Быстрыми шагами он поднялся по вырубленным в камне ступеням, которые привели его к прямоугольному жилому зданию. Хозяин замка, Барашим Альмань, отвел госпитальерам несколько просторных спален и парадных залов в западной части дома. В распоряжение Джема и его компаньонов было отдано восточное крыло, терраса которого нависала над защищавшей замок пропастью. Только вот кухней и помещениями первого этажа христианам и мусульманам приходилось пользоваться совместно.

Не позаботившись уведомить о мнимой смерти лучшего друга своих компаньонов, Джем по узким ступенькам поднялся во внешнюю башню, где располагался рабочий кабинет Ги де Бланшфора. Он знал, что в это время дня великий приор Оверни наверняка разбирает почту.

Ги де Бланшфор машинальным жестом разгладил свою подстриженную клином бородку, такую же, как у Джема, и встал ему навстречу. Было очевидно, что он не ожидал этого визита. Свой рассказ о трагической гибели Хушанга принц закончил, стоя у маленького окна и глядя невидящим взглядом на гору Мюзан. Ги де Бланшфор дружески приобнял его за плечи. Джем вышел из состояния задумчивости. Воспоминание о незнакомке продолжало его преследовать.

— Я разделяю вашу печаль, Зизим. Позволите ли вы мне отслужить по Хушангу заупокойную мессу?

Джем с удивлением воззрился на него.

— Сомневаюсь, что это придется по нраву вашим людям. Мои же будут молиться Аллаху.

Ги де Бланшфор не сдался.

— А что бы сказала ваша мать?

Ласковое лицо Сисек-Хатун возникло на мгновение перед глазами Джема. Здесь, в Рошешинаре, он ни разу не получил от нее новостей. И ни от кого другого. Госпитальеры сочли необходимым скрывать его местонахождение. И пока им это удавалось. Джем понурил голову.

— Она бы сказала, что в Царстве Всевышнего бедняк равен богачу, а мусульманин — христианину. Пускай будет месса, если это вам угодно. Я приду. Приду один, разумеется, но приду.

Принц отстранился немного и поклонился.

— С вашего позволения, великий приор, я удаляюсь. Я должен сообщить грустное известие своим и показать доктору поврежденное плечо. Эта ноющая боль оживляет воспоминания о том, что я не смог спасти друга. Брата…

Ги де Бланшфор ни на мгновение не усомнился, что душевная боль и страдания принцы наигранны.

Филиберу де Монтуазону долгий обратный путь тоже предоставил достаточно времени, чтобы перейти из состояния гнева к горькой задумчивости. Сначала все мысли его были о Филиппине, но потом вернулись к принцу Джему. Он уловил лишь несколько слов из их с Хушангом разговора, спрятавшись в кустарнике за поворотом дороги, по которой впоследствии ускакал Хушанг. Как будто бы было произнесено имя Мунии, однако он не был полностью уверен. Пусть даже Джему стало известно, что она не умерла, но зачем отправлять одного из самых верных своих воинов убивать египтянку? За поспешным отъездом Хушанга, бесспорно, скрывалось нечто иное. Но что? Если верить Гуго де Люирье, красавица Муния оказалась хитрой интриганкой. Быть может, перед тем как выдать госпитальерам планы супруга, она похитила у него и увезла с собой нечто ценное? Или принц считает, что она способна продать его сыновей Баязиду?

Подъехав к донжону, Филибер де Монтуазон принял решение. Могло статься, что Гуго де Люирье, сам того не зная, владел ключом к этой загадке, и до того, как сообщить великому приору о хитрости Джема, стоит поговорить с лейтенантом и проверить эту версию. Он прошел через сводчатую дверь в высокой стене и оказался в караульном помещении. В ответ на его вопрос солдаты ответили, что Гуго де Люирье уехал из замка в близлежащую деревню. Это его совсем не удивило. В поселении, помимо церкви, кладбища и домика священника, окруженных скромными жилищами местных жителей, имелась таверна, такая же унылая, как и ее постоянные посетители. И все же Гуго де Люирье часто отправлялся туда, чтобы немного развеяться. Окна в таверне, располагавшейся на холме, выходили в долину, и там приятнее было поиграть в карты и выпить пива, чем в зале освещенного факелами донжона. Разумеется, что и зелени в пределах замка было маловато, а скалы казались такими же облезлыми и черными, как и стены Рошешинара. На них даже трава не росла.

Филибер вернулся в конюшню за своей лошадью, которую, к счастью, еще не успели расседлать. Таверна ничем не отличалась от окружавших ее приземистых домов с крышами из кровельного сланца, если не считать вывески с названием — «Сухая глотка», раскачивавшейся под порывами сильного ветра над сводчатой дверью. Филибер де Монтуазон привязал коня к металлической скобе у входа рядом с тремя другими лошадьми, выдававшими присутствие в заведении его приятелей. Дверь была приоткрыта. Он толкнул ее ногой и оказался в скромно обставленном зале с глинобитным полом. Из мебели здесь имелся шкаф, заставленный под завязку глиняными кубками и кувшинчиками, и несколько столов и лавок. У одного стола клевали носом двое стариков, пришедших убить время и вспомнить о былом. Филибер де Монтуазон подошел к окну, возле которого устроились за столом Гуго де Люирье, Бертран Гранжан и Абеляр Вари, прибывшие вместе с ним девять месяцев назад в Рошешинар.

— Ну что, набегался за своей красавицей? — весело приветствовал его лейтенант.

Филибер не ответил на реплику. Заказав апатичному краснолицему хозяину заведения пинту пива, он присел за стол.

— Есть новости, мессир? — задал вопрос Гранжан. Рука его застыла над деревянным стаканчиком для игры в кости.

Филибер де Монтуазон кивнул. Дождавшись, пока трактирщик принесет пиво, он рассказал о побеге Хушанга и выводах, к которым пришел. Гуго де Люирье погрузился в раздумья. Ловкость, с которой египтянка и ее сообщник обвели его вокруг пальца, глубоко уязвила его гордость. Стоило этим двоим покинуть Родос, как Гуго де Люирье призвали к Великому магистру ордена госпитальеров. Пьер д’Обюссон обвинил его во лжи и потребовал объяснений. Гуго де Люирье упрямо придерживался своей версии событий. Ангеррана он постарался представить плутом и обманщиком, к которому никогда не питал доверия. Он даже приписал ему свои собственные планы по поводу детей Джема. И все же он не мог сказать с уверенностью, что Пьер д’Обюссон ему поверил. Когда же Гуго де Люирье попросил разрешения преследовать Ангеррана де Сассенажа, Великий магистр ответил отказом и заявил, что у него есть срочное письмо к Ги де Бланшфору, а поскольку осенью на Средиземном море часто случаются штормы, он предпочел бы, чтобы Гуго де Люирье отправился во Францию немедленно.

«Что до этого шевалье де Сассенажа, он уже далеко, и нам нет до него дела, — сказал Пьер д’Обюссон. — Как и всем христианам на мусульманской земле, ему придется преодолеть много трудностей, не говоря уже о том, чтобы обмануть Кейт-бея!»

И Гуго де Люирье вернулся во Францию. Дел у него здесь никаких не было, зато времени поразмышлять о причинах провала своих планов — предостаточно. Пока трое его товарищей в задумчивости созерцали пейзаж за окном, он старался вспомнить что-нибудь, что могло бы объяснить отъезд турка.

— Ты ничего необычного не заметил среди вещей Мунии на корабле? — спросил у него Филибер де Монтуазон, нарушая молчание.

— Ничего. Обычные женские безделушки. В монастыре — то же самое. Поверь мне, на корабле, в качку, и когда она пыталась вырваться, я много раз разбрасывал ее вещи по всей каюте… — с усмешкой сказал он и вдруг запнулся. Он кое-что вспомнил.

— Что ты вспомнил? — спросил Вари, правильно истолковав эту паузу в рассказе.

— Странный флакон. Она рассматривала его в последнюю нашу встречу. Это было в монастыре, куда я поместил ее под надзор настоятельницы, моей кузины. Заплатив приличную сумму, я добился, чтобы ей запретили общаться с другими монахинями на то время, пока она будет готовиться к крещению. Она спала в уединенной келье, в которую я в любое время мог войти через потайную дверь. В тот вечер она сидела на соломенном матрасе. Мое появление оказалось для нее неожиданностью. Увидев меня, она сразу спрятала флакон в рукав, вскочила на ноги, отступила в глубь комнаты, а потом бросилась ко мне с мольбами оставить ее в покое. Я только что получил от Великого магистра разрешение на ней жениться, поскольку, как ты, Филибер, должен вернуться в наследное имение и оставить потомство. План казался мне идеальным. Баязид дорого заплатил бы за эту дрянную девку и за сведения, где и с кем находятся сыновья Джема.

Он сделал глоток, чтобы промочить горло, и продолжал рассказывать:

— Когда я объявил ей о нашем грядущем бракосочетании, египтянка превратилась в фурию и мне пришлось как следует ее проучить. Теперь я вспоминаю, что, когда я уложил ее под себя, флакона у нее в рукаве уже не было.

— Почему он показался тебе странным? — спросил Филибер де Монтуазон.

Гуго де Люирье сдвинул брови, пытаясь в подробностях вспомнить ту сцену.

— Он был ярко-синего цвета, пирамидальной формы и имел любопытную оправу. Могло показаться, что он обернут в тонкую серебристую паутину. Муния с любопытством его рассматривала, поворачивая в пальцах так, чтобы на него падал свет от лампы.

— И тебе не захотелось рассмотреть его поближе?

— Этой сучке удалось отвлечь мое внимание. За дверью раздался шорох. Наверное, кто-то из монахинь услышал ее крики. Я надел штаны и поспешил уйти. На следующий день Ангерран де Сассенаж увез ее, — со вздохом закончил Гуго де Люирье.

Филибер де Монтуазон постучал пальцами по столу. Губы его сжались.

— Думаю, пришло время мне увидеться с этим моим сынком и его спутницей. Будет полезно узнать правду об этой истории, а они наверняка смогут нас просветить. Кроме того, когда парень окажется в наших руках, мне будет легче заставить Жака де Сассенажа и страстную Сидонию благосклонно взглянуть на мое желание с ними породниться, даже если мой план не сработает.

— А что будет с девкой? — спросил Гуго де Люирье, жадно прищуриваясь.

Филибер де Монтуазон улыбнулся своей обычной жестокой улыбкой.

— Когда она все расскажет, ты ее получишь и сделаешь с ней все, что захочешь. Догоните Хушанга и следуйте за ним. Но помните, он очень умен и хитер. Заподозрив погоню, он от вас избавится.

— А как быть с Ги де Бланшфором? — спросил Абеляр Вари.

— Сомневаюсь, что Джем сказал ему правду. Я придумаю причину, которая якобы вынуждает вас покинуть Рошешинар. Я слишком уважаю великого приора, чтобы скомпрометировать его нашими планами. Не говоря уже о том, что флакон может оказаться пустой безделушкой и дело вовсе не в нем. Если по следам турка пойдет еще кто-то, кроме нас, мы никогда не узнаем правды. Нет! Ни Джем, ни Ги де Бланшфор не должны знать то, что знаем мы!