Наследство Империи

* * *

— Я, разумеется, полечу, — осторожно сказал Кирилл. — Но есть только одна крохотная загвоздка, советник, — «Балерина» серьезно повреждена. Такие экспедиции непредсказуемы, хотя ничего невозможного в них нет. Нужен ремонт, и нужно снаряжение, топливо, провизия, ну... вы понимаете. Условия, в которые мы с вами тут поставлены...

— Все будет.

Она полетит на «Балерине»!

Погасив картинку, извещавшую его о том, что сеанс связи с диспетчерской ЧС окончен, Кирилл салютнул предкам-викингам банкой контрабандного пива — на удивление мало в Галактике мест, где варят приличное пиво! — и крутанулся с кресла-вертушки, потому что сидя переварить эту новость не мог. Разве что не заорал.

Было время, и заорал бы. Все равно никто не видит. Было время, он сам себя безумно раздражал: слишком щуплый, слишком мелкий, дурацкая тощая шея в форменном воротничке и не менее дурацкие уши. Слишком молодой, чтобы принимать самостоятельные решения, и слишком импульсивный, чтобы ему это позволили. Теперь, когда ему стукнуло тридцать семь, стало очевидно, что маленькая собачка — до старости щенок. И даже если когда-то он тешился надеждой, что солидность, а с нею и уважение, придут с возрастом, оказалось, что идут они, по всей видимости, пешком. Перебрасываясь с места на место, Кирилл намного их обгонял.

Она полетит на «Балерине»! Надо хоть прибрать тут... Тьфу! Думая о ней, Кирилл терял связность мысли, а глядя на нее, испытывал почти непреодолимое желание перебирать карандаши, теребить салфетку или краешек скатерти или проверить ногти на предмет чистоты. И он считал до сих пор, будто его либидо заточено под девятнадцать лет?

Лучше думать о Брюсе.

Итак, Эстергази наконец потребовали платы за верность. Причем в такой форме, что скажешь «нет» — и можешь ежедневно плевать в свои глаза, в зеркало. Всякая власть кончается на орбите — это закон свободной торговли, первым усвоенный его анархической натурой. Между галактиками нас перемещает деловой интерес. Или долг.

Велика Галактика. А отступать некуда.

Он полетел бы за мальчишкой Эстергази, даже не имея шанса на парсек приблизиться к его красавице матери. Потому что, как бы ни была она хороша, Харальд Эстергази, Адретт Эстергази и, черт его побери, Рубен стояли впереди нее в очереди его, Кирилла, долга. Свои авансы они внесли тысячу раз. Тысячи жизней недостаточно в уплату этого долга.

А просят всего-то — слетать!

И еще одно соображение заставляло его так и эдак вертеть в руках пивную жестянку. Размышлять. Эстергази никогда не попросили бы его... им это не свойственно. Стало быть, они вынесли за скобки эту проклятую приставку экс-. А сами остались в скобках. Вместе с ним.

Наше частное пространство. Моя Империя.

Кое-что изменилось. Он повидал жизнь и сформулировал свои собственные правила. Живое знание, оно разительно отличалось от давнишнего: «Смотри на Руба, вот он все делает правильно». Признаться, сейчас ему столь же хотелось вернуть старый титул, как двенадцать лет назад — избавиться от него. Сейчас эта ноша ему по плечу.

Мы все уже взрослые. Это значит — у нас есть мужество принять себя такими, какие мы есть. Стыдно вспомнить: когда-то я хотел быть Рубеном. Для всех, включая родителей и девушку. Что ж, сейчас я могу позволить себе роскошь стать для нее Кириллом.

Более того, сейчас она нуждается именно в Кирилле!

В одиночку она никогда не найдет Брюса. А общее дело, оно того... сплачивает. И Рубен уже не имеет к этому никакого касательства.

В общем, это была тема из тех, что поглотят тебя целиком и сомкнутся над головой. А потому следовало оной головой потрясти, может, даже душ принять и браться за работу. Скоро ребятки из технической службы подвалят, следует подготовиться их принять. Задача эта, учитывая специфику «Балерины», была особенно деликатной. На подобный случай имелось у Кирилла два комплекта документации. Один — в памяти бортового компьютера, в полном соответствии со стандартом списанного армейского ТГС. И другой, выполненный по старинке на папиросной бумаге, учитывающий все «бутербродные» панели, проложенные изнутри непроницаемым для сканера полостей фиброном, фальшивые короба там, где согласно стандарту должны проходить настоящие, и настоящие там, где они проходили реально, с учетом извращений технической мысли. Был у него в хозяйстве даже «сундук» — емкость для провоза «персон», с унитазом и двумя складными жесткими койками, одна над другой. «Персон» за отчетный период ему приходилось возить всего два или три раза, парочку секретных спецов и беглого диктатора с женой. Двум последним было неудобно, но ничего, не жаловались. Спецы, те оказались более капризны. Спецам обещали деньги и условия, тогда как диктаторам, вообще говоря, шкуру бы спасти. По некоторым причинам к диктаторам Кирилл относился с большим пониманием.

Всякий раз, когда «Балерине» требовалась «скорая помощь», приходилось резво соображать, куда ремонтников пускать, а куда дешевле самому заползти с гидравлической отверткой. Посему «Балерину» он знал. Он пролил на ней много пота, а уж крови от сорванных императорских ногтей и ободранных коленей попало на ее палубы столько, что впору причислять грузовик к особам царственного происхождения.

А вот репульсорную турбину самому не поставить. Придется ждать служб и развлекаться, наблюдая, как они уродуются, выполняя на орбите работы, какие в нормальных условиях производятся только в закрытом доке.

Они его удивили. Харальд, решившись двинуть в бой тяжелую артиллерию собственного авторитета, поднял ремонтников за считанный час, и Кирилл только диву давался, наблюдая на мониторах, как они шныряют вокруг, запряженные в реактивные ранцы, в точности как стайка колибри. На орбите Нереиды не было, разумеется, ничего подобного титаническим верфям «Етунхейма», памятным Императору Зиглинды, но господин советник, видимо, наплел техникам про военные порядки и спецзаказы... У него это хорошо получалось, Кирилл по себе помнил. Он в свое время прослушал сходный курс на тему «Как эффективно править планетой».

В общем, сделали быстро, и сделали хорошо. Не даром, конечно, если вспомнить, что платежи он перевел авансом, при посадке, но Кирилл рад был уже одному тому, что денежки не ухнули в межзвездные пустоты Галакт-Банка. Он, конечно, мог аннулировать платеж, но делать подобные вещи следовало не с этой орбиты. Хорошо помнилось, как могут осложнить частнику жизнь обиженные бюрократические службы. Дальний неудобный док, пропажа запросов, отправленных по Сети, перепутанные заказы, и разрешения на взлет не допросишься. А взлетать без разрешения... м-да... на эти грабли мы наступали слишком недавно, и слишком больно об этом вспоминать.

Так что Кирилл и глазом не успел моргнуть, как инженер Клейст попросил принять работы, и, расписываясь в ведомости, бывший Император, а ныне вольный контрабандист, имел удовольствие наблюдать краем глаза, как тот затаивал дыхание и замирал по стойке «смирно» всякий раз, когда считал, что его никто не видит. Впору самому к себе проникнуться уважением.

Вот только эта штука — самоуважение — очень мешает, когда нужно срочно отчебучить что-нибудь этакое. Пролезть через узкую щель, наврать с честными глазами или дунуть во все дюзы... Словом, добиться успеха на грани возможного. Или за гранью. И это как раз то, почему он не Эстергази. Самоуважение — это по их части. А честные глаза и разогретые дюзы — по моей.

А вот это, кстати, не плюс. Двенадцать лет анархического существования не могли не притупить его стальной светскости, а одна лишь обаятельная искренность на нашей стадии знакомства отнюдь не заменит хорошего воспитания. Тем паче, что какая уж она там искренность! Самые что ни на есть пещерные чувства, разве в здравом уме их демонстрируют жертве?

Да и не время, по-хорошему-то говоря: Брюс... где-то там. И она, между прочим, не больше других знает, куда лететь, с чего начать, у кого спросить. Ей пригодится все, что завалялось в твоих извилинах, парень. Крупицы опыта, обрывки слухов. Ты должен быть полезен. Ты должен быть более полезен, чем от тебя ожидают. Это твой собственный крошечный шанс.

Вообще-то все равно делать нечего. Фрахта нет, убираться отсюда надо подобру-поздорову. Почему бы не с этой оказией? Лететь с ней — подумать только! Это же просто праздник какой-то. Еще и заправят на халяву.

Следует воспользоваться случаем и показать себя мужчиной, а не джокером в чужом рукаве. Портовые романы не в счет. Из художественной литературы Кирилл знал, что хорошим тоном со стороны капитана и владельца судна было бы уступить гостье свою каюту. К слову, других вариантов просто нет. Не в «сундук» же ее... Сам Кирилл прекрасно проведет время, кантуясь между ложементом рубки — там, кстати, и диванчик у переборки приткнулся — и кухонным отсеком с двумя табуретками. Потерпит. Мужчина, сидящий в пилотском кресле у пульта, несомненно, производит лучшее впечатление, чем тот, кто валяется с журнальчиком в удобной каюте, пока автопилот тянет транспорт к точке выхода. А отпечаток бессонницы только облагородит его малоинтересную физиономию.

Сообразив, что у него есть несколько часов «на подготовку впечатлений», Кирилл забросил стаканы в мойку, собрал по углам пивные банки и отправил их в плющилку, перестелил в каюте удобную полутораспальную койку и накрыл ее пледом, потому что так ему показалось хорошо. Заодно собрал разбросанные тут и там журналы, каковым не след попадаться на глаза леди. Портовые знакомства не в счет!

Тут-то и запищал зуммер связи. Запрашивали разрешения на стыковку, Кирилл рысью промчался к пульту, отстучал код и отправился к шлюзу исполнять протокольную церемонию. Дама и мужчина, одни на корабле, окруженные со всех сторон космическим пространством, — это требовало ритуала, строгого к отступлениям, как мост над пропастью толщиной в волос. Впрочем, Харальд наверняка явится проводить и напутствовать.

Датчики показали, что наружный люк открыт, пауза, пока уравнивалось давление в камере, показалась Кириллу нескончаемой. Но вот тронулась с места кремальера, бронированный люк отошел... Кирилл выругался про себя. Лампочка внутри шлюза другого времени не нашла, чтобы погаснуть. Лучше бы проверил ее, чем подушки поглаживать, донжуан хренов.

— Прошу меня извинить, — сказал он вместо «милости прошу, будьте как дома». — Мне следовало проверить.

— Ерунда, — отмахнулась Натали, переступая порог. — У нас более серьезные неприятности, Кирилл.

О! Так просто?

Ой непросто! Из темной пасти шлюзового люка лез кто-то еще. Не Харальд. Больше. Выбрался, выпрямился, опустил к ногам дорожную сумку. Там многозначительно звякнуло.

Все нацепленные хозяином перья превосходства мгновенно выцвели на фоне обоев.

Самец! Чужой!! На моей территории!!!

— Это Норм. У него та же беда, что у нас. Норм, по счастливой случайности, специализируется на антитерроре, и я подумала, что вместе мы сможем сделать больше.

По счастливой... ага. А я-то тут... Леди, блин. Стоило упустить из виду — и пожалуйста. Плечи. Бицепсы. Дамы, ну что ж вы так на архетипы ведетесь?

— А это вот Игрейна.

Журналы придется сунуть в плющилку. Потому как на собственном опыте знал, что чадо в этом возрасте одарено способностью не только находить спрятанное и недозволенное, а прямо-таки на оное натыкаться. Причем чем невиннее чадо на вид, тем сильнее эта способность проявлена. А это круглоглазое дитя аж в темноте светилось.

— Вы сможете нас разместить?

— Ну конечно! — самоуверенно приосанился Кирилл. — Вы с барышней могли бы устроиться в каюте. Позвольте... я возьму вещи.

Натали кивнула, будто ей каждый день императоры сумки таскали, и Кирилл заподозрил, что на самом деле ей наплевать. И почему-то это обстоятельство изрядно его ободрило. Совершенно ясно, что Натали света белого вокруг не видит, и не факт еще, что эта чурка с глазами окажется полезнее. Железки свои пусть сам таскает, права его тут птичьи.

Потягаемся!

Кстати, никто ведь не обидится, если «это» отправится в «сундук»?

По какой-то нелепой случайности мы встречаемся, когда ей смертельно некогда. Или Рубен стоит рядом. Или, напротив, детеныша унесло за всю Галактику. И куда, ты ожидаешь, будет устремлен ее внутренний взор?

Игрейна села на краешек постели, чинно сложив ручки на коленях. Носочки белые. Паинька. Ага. Это такая форма утонченного издевательства над взрослыми. Кирилл сам ее использовал, пока не соскучился, обнаружив, что взрослые не понимают. Норм не выказал никаких претензий насчет «сундука», и только грохот оттуда последовательно сообщал капитану: вот он локтем переборку залепил, а это вот — сумка не входит в багажный короб. Кирилл знал все звуки на своем корабле. Это, собственно, еще цветочки. Длина спальной полки там ровно сто восемьдесят сантиметров. Парню еще предстоит это выяснить.

Натали, машинально прикоснувшись к волосам и принюхавшись, дрогнувшим голосом спросила насчет душа. Куда и отправилась, небрежно рассовав вещи и прихватив полотенце. Остальные, ожидая ее, собрались в кухне. Игрейну задвинули в угол с кружкой молока и печеньем, чтобы не спотыкаться, Норм устроился на корточках, привалившись спиной к стене, ну а хозяину выпало суетиться между холодильником и автоматом с напитками. Оценивал гостей, и они его разглядывали: девочка исподтишка, молниеносно отводя взор, а спутник ее — спокойно, словно так и надо. Глаза у него были карие и какие-то очень непрозрачные, будто покрытые с той стороны амальгамой. Оттуда можно смотреть, а заглянуть снаружи — обломаешься.

Так и промолчали все время, пока Натали не вышла. Движущая сила и объединяющее начало. Командир. Ионный душ освежил ее кожу, а влажные черные волосы она убрала в косу, так что теперь можно было любоваться изгибом шеи. Свободный табурет ждал ее, словно трон.

— Чай, кофе?

— Кофе, — решила она, ни секунды не медля. — Покрепче. Как скоро мы можем вылететь?

— Как только вы назовете мне хоть какие-то координаты, э-э-э... мэм. — Рука Кирилла с кофейником зависла над ее чашкой.

— Я бы на вашем месте не стал, — сказал Норм снизу. — Я имею в виду кофе.

Лицо ее полыхнуло яростью.

— Это не первый термос, — пояснил бодигард. — Сколько можно жить на стимуляторах?

— Мне это нужно. — Натали постучала ногтем по чашке. К сожалению, та была пластиковой. А ей пошел бы чарующий звон! И еще свечи. Все устрою, только выпустите меня отсюда! — Простите, Норм, это уже не ваше дело.

Кирилл с этим последним всей душой согласился. Разумеется, молча.

— Только два слова, мадам. «Желудок» и «язва». Было бы досадно рыскать в поисках стационарного лазарета, когда до вашего сына, может, рукой подать.

Натали прикрыла рот рукой, будто удерживалась от неразумных возражений. Потом убрала руку и сдавленно улыбнулась:

— Тогда чаю. Зеленого. Можно?

Только поднесла чашку к губам и сразу отставила на край. Нервы-то, а?

— Что мы можем предпринять прямо сейчас?

— Что мы знаем? — задал встречный вопрос Кирилл.

— Имя. МакДиармид.

— Уже немало, — приободрил ее Кирилл. — Имя известное. За Маком, если так можно выразиться, остается широкий кильватерный след. Даже если мы не знаем, где он, я догадываюсь, где спросить.

— Где же?

— Прежде всего — на Фоморе.

Норм чуть присвистнул:

— Говорите, будто можете сесть на Фомор?

— А что в этом такого уж особенного? Я же не чиновник при исполнении, не батальон спецназа и не санитарный контроль. Я частник с заказом. Я их хлеб с маслом.

Кирилл осекся. Ну просто очень умно рассказать про себя, кто ты «не», тому, кто может оказаться... да кем угодно! Что мы знаем про этого Норма?

— Я был там пару раз по делам. Людей у Мака много, а где люди, там и языки. Что, по-вашему, самая большая ценность в Галактике?

— До сих пор я думала, что технологии.

— Информация, мэм. Инсургент — фигура видная... да и шумная, и команда у него того сорта, что он не удержит их, если не позволит отправиться кутить после удачного дела... а значит, кто-то что-то наверняка слышал. И готов продать.

— Инсургент? Что это?

— Флагманский крейсер МакДиармида. А заодно и кличка самого Мака.

Судя по лицу, у Натали наступил переизбыток информации: так рассеянно она взглянула на кружку, удивившись, откуда та взялась.

— Норм, как зовут отца Мари?

Бодигард и компаньонка переглянулись.

— Боюсь, мы не имеем права ответить на этот вопрос, — сказал мужчина. — Не поймите меня превратно, но это закрытая информация. И имейте в виду: Грайни тоже не скажет.

Предупредительно, ага. Кирилл как раз размышлял в этом направлении.

— Просто я подумала, что не следует пренебрегать его помощью. Все, что я видела... и слышала... вероятно, этот человек способен мобилизовать какие-то силы.

— Способен, — без энтузиазма признал Норм. — Существенный минус данной схемы в том, что знание поднимет цену заложницы.

— Инсургент знает, кто она, — пискнула Игрейна.

Норм кивнул.

— А второй минус в том, что, если дело дойдет до перестрелки флотов, у детей окажется намного меньше шансов уцелеть.

— Даже так?

— Отец Мари находится в таком положении, что силовые методы для него предпочтительнее уступок. Особенно — уступок асоциальным элементам. А кроме того... впрочем, это неважно.

— Что именно неважно?

— Если Мари вернется к отцу мимо Норма, — подало голос дитя с табуретки, — кое-кто тут лишится работы.

— С треском, — неохотно согласился Норм. — И с такими рекомендациями, что только к МакДиармиду останется пойти. Он звал. Вот только не нравится мне МакДиармид. Предлагаю принять за данность, что МакДиармиду нет резона разделять детей.

— А кроме этого в высшей степени полезного предположения у тебя ничего нет? — поддел его Кирилл.

— Я ударная сила, — вздохнул Норм. — К аналитике совершенно не способен.

Игрейна зевнула, деликатно прячась за кончики пальцев. Натали, даром что не узнавала собственную кружку, спохватилась мгновенно:

— Тебе пора в постель. Давай-ка, пошли. Я сейчас, господа... МакДиармид не заставит нас дурно обращаться с детьми.

Девочка послушно поднялась. Лицо ее при этом выражало снисходительный протест.

— Вы не должны принимать меня за маленькую девочку, мэм. Я совершено по-другому воспринимаю... все.

— Я заметила, Грайни. Не знаю, хорошо это или плохо, но я-то банальная мать, уверенная в своей правоте и не привыкшая спорить. Ты мужественнее многих мужчин, однако сделана не из железа.

— Вот это едва ли, — согласилась Игрейна.

— Твоя биология хочет спать, — усмехнулся Норм. — Не спорь. Мадам — боевой офицер.

— Слушаюсь, — вздохнула Грайни и позволила себя увести.

— Аминазин на судне есть? — быстро и как-то сквозь зубы спросил Норм.

— Зачем это?

— Не валяйте дурака. Он по стандарту должен быть в составе корабельной аптечки. Насколько я понял насчет вас, вы же... не можете себе позволить неряшливость в отношении правил эксплуатации транспорта? Лишний повод придраться для портовых и таможенных служб. Правильно? Так что давайте сюда.

— Н-ну...

Аптечку Кирилл держал прямо на холодильнике. Норм вытряс из тубы две пластиковые ампулы Морфеус-Форте, зубами скусил колпачки и выжал обе в чашку с зеленым чаем, сиротливо стоящую посреди стола. После, решившись, добавил к ним еще одну. И вовремя, потому что Натали вернулась.

«Гайки такими пальцами доворачивать», — передернулся Кирилл.

— Ваш чай, — кивнул бодигард. — И не пора ли и нам последовать примеру Грайни? До Фомора далеко.

— Я все равно не усну.

Она машинально отхлебнула. Вся в себе, иначе, наверное, заметила бы, как напряженно наблюдал за ней Кирилл. Села на табурет, плечи ее бессильно опустились. Не прошло и пары минут, как она уже спала, щекой на локте, разбросав волосы по голубому пластику стола.

— И что все это, к фоморам, значит?

— Она не умеет расслабляться, — пояснил Норм. — А сил-то уже нет. Гонит себя, гонит и гонит. Самый дурной и неподходящий тип для продолжительной экстремальной ситуации. Свалится, и что мы делать будем? Ребятишек-то найдем еще не завтра.

— А что, ты хорошо ее знаешь?

— Достаточно. Семь суток провели в соседних креслах. Там, на «Белакве», в общем, больше и смотреть-то было некуда.

Кирилл сдержанно зарычал, однако Норм, вздымая на руки беспомощную жертву интриги, не обратил на него ни малейшего внимания. Что за идиотскую видеодраму тут показывают? А что сделаешь, если этот вот... с дурными намерениями? Если пальцы у него — клещи, то кулак — гидравлический молот, не меньше. О божички, эпоха гиперпрыжков на дворе! Из чистой вредности и верности жанру капитан проконвоировал переноску до дверей каюты, убедившись, что леди свалена на койку без ущерба для чести и оной чести более ничто не угрожает. Игрейна в клетчатой пижаме, вскочив с койки босиком, закрыла дверь изнутри. Следует иметь ее в виду. Они в сговоре.

— Вы, вероятно, тоже хорошо ее знаете? Предоставить, я имею в виду, прыжковый транспорт по первому свистку...

— Угу, — это должно было прозвучать мрачно. — Отец Брюса... был моим лучшим другом. Да и других родителей, кроме его папы и мамы, я просто не знал.

Она Эстергази! Она моя! Понял, идиот?

Семь суток смотреть на нее! Бывает же людям счастье!

* * *

Странный вид открывается отсюда: как будто с горы, с опушки леса и вниз, по склону, поросшему жухлой травой и иван-чаем, к лужицам-озерцам, пронзенным камышом и раскиданным в складках холмов и в придорожных канавах. Место называется Разрезы и пребывает в глубокой тишине. Игольчатая лапа сосны, серебристая, унизанная росой осенняя паутина, неожиданный стальной блеск водоема в разрывах тумана и сами клочья тумана, как вставки матового стекла в живую картину. Старая дорога, засохшая или схваченная морозом колея. Отпечаток трака в глине. И ни людей, ни их следов. Да и ты — даже не душа. Одно сознание. Нет рук. Нет ног. Нет боли. Скользишь над землей одним лишь волевым усилием, и это так хорошо, как только может быть хорошо во сне.

Разумеется, это сон. Неконтролируемые мозговые импульсы, возбуждающие зрительные нервы. Хрустальный ручей перемывает камушки смыслов, и поверхность его, сморщенная течением, — граница реальности между вами. В ручье по щиколотку в быстрой воде стоит девочка с белыми волосами, держит в руках ключи и старательно притворяется, будто не видит, как ты ее рассматриваешь. За спиной ее полированный овальный щит с рунной насечкой по ободу.

Там, снаружи, — лица, загадки, неразрешимые, чтоб им провалиться, вопросы. Люди, обязательства, обманы. Здесь ты можешь провести вечность. Ходить вправо. Влево. Унестись с ветром. Хотя совершенно очевидно, что пойдешь ты вперед, к воде. Озеро — знак, он хранит для тебя нечто важное. Надежду или, может быть, забвение. Или меч. Логично предположить, будто это сон о смерти. Пустынные равнины, лишенные надежды, где ничто не таково, каким кажется. Но ты почему-то думаешь, что он — о детстве. Только в детстве тебе не нужна надежда, потому что она просто есть. И любовь. Она тоже просто есть. Она — сама собой. Ты потеряешь их потом, после, одну за другой, и будешь гнаться за ними, за ускользающим краем их шелковых одежд, с одним лишь желанием: вернуть все обратно, где было все и раны еще не кровоточили.

В гипер раны! Ты вздымаешь белый стяг с ткаными лилиями, чистый, как твои намерения, и те, кто любит тебя, следуют за тобой, взволновавшись, подобно морю, идущему приливной волной. И ничто не остановит прилив. Следовало выдумать себе врагов, чтобы только победить их! Коня! Полцарства за коня!

Поводья в твоей руке, но вместо вожделенного коня на них — повешенная кошка. Вздрагивает, и кажется, будто жива еще, будто бьется, и ты подхватываешь рыжее тельце, удавленное золотой цепочкой, и большая, золотая же брошка в ухе, и это единственный момент, когда ты видишь свои руки. Во сне ничто тебя не удивляет, ничто не бывает вдруг. Нет, мертва. И это хуже, чем потеря какого-то царства. Твои глаза и подушка мокры, ты плачешь...

...лежа вниз лицом на лестничной площадке. Старый дом с потолками высотой в пять метров, с пустыми окнами, где не осталось не только стекол, но даже и рам. И сама лестница такая... спиралью по стенам, с шахтой по центру и квадратами площадок на углах. Ниже на ступенях толпятся сказочные создания, смотрят на тебя со страхом, ручонки их, с оружием, трясутся.

Немудрено. Тебя придавило к полу тяжестью твоего огромного тела, крылья — перепонки, натянутые на трубчатые кости! — скомканы кое-как, а на шею взгромоздился кто-то неподъемный и холодный, как могильный камень, рвет удилами твой рот, терзает шпорами бока. Лети, мол!

И от волшебного слова, произнесенного вслух, ты начинаешь расти, перила рушатся, крыло повисает над шахтой, стена с окном вываливается наружу глыбами скрепленного раствором кирпича. Сказочные создания спешат вниз с криками ужаса...

...лицом к каменной стене, испятнанной мокрым мохом, и белый свет фар поверх нее. В самые бы глаза бил, не придись край стены на пядь выше. И по этому краю — остроносые женские туфли. Белые. На острых злых каблуках. Ну и ноги в них, ясное дело. Точеные, молодые, в шелковых чулках, а выше не видно. Там темно и поле зрения кончается. Два шага туда, два — обратно. На секунду останавливаются перед тобой. И снова вправо и влево, как маятник. Цок-цок. Цок-цок. И все исчезает во всплеске белых крыльев. Или просто — во всплеске. Ангел вырвался из твоей груди и оставил тебя в одиночестве. Во мраке. Улетел.

На теневой стороне астероида среди камней лежит человек в скафандре высокой защиты. Лица не видно, щиток запятнан кровью изнутри. Острые скалы очерчены пламенем. Встает солнце.

И только один из этих снов — твой. Остальные приблудные.

— Держу пари, это твоя первая затрещина.

— Ничего, — пропыхтел Брюс. — Старина Кармоди это исключительно с перепугу!..

Упираясь руками в пол, он кое-как приподнялся, ощупью добрался до надувного матраца, брошенного прямо на пол, и растянулся там. Мари подползла ближе, и мальчишка с чрезвычайной важностью позволил ей взять его голову на колени.

Впечатление такое, будто от удара мозги сорвались с места и теперь свободно болтаются внутри черепа. Прекрасный способ отвлечься от страхов дальнего радиуса действия. Тем более, что затрещина и вправду первая. До сих пор только со сверстниками переведывался.

— А знаешь, — сказал он, — я ведь мог их всех положить еще там, на «Белакве». Нет, не смейся, послушай. Если бы я уронил старухину сумку с собакой, да та бы выскочила с лаем, да понеслась бы по проходу... да Норм бы не дал маху, а подыграл. Такой, понимаешь, был в руках фактор внезапности...

— Началась бы беспорядочная пальба, — укоротила его Мари. — И каюк всей «Белакве». Я стреляла из боевого лучемета; знаешь, какие дырки он оставляет в обшивке? Спасибо, что удержался. А не удержался бы, так Норм бы тебя удержал. Он всегда знает, что делать.

— Может, и знает. Но ты только представь!

Мари хихикнула в полутьме. Не то чтобы их заперли вовсе без света, но лампочка в отсеке была совсем слабой и на ночь не выключалась. Поэтому свой надувной матрац дети оттащили в дальний угол, где Брюс с его помощью отрабатывал тактические способы нападения и защиты. Полчаса назад его интересовало, полетит ли эта штука, если пробить в ней дыру, и в каком направлении, и сколько в ней для этого должно быть атмосфер. Они с Мари потратили немало времени, надувая матрац единственным доступным им способом, то есть ртом, и едва не лопаясь при этом с натуги, а после резко срывая крышечку. Взлететь матрац так и не пожелал, видимо, ниппельная конструкция не пропускала воздух обратно. Брюска, правда, божился, что с места тот сдвинулся, и было слишком темно, чтобы выяснить, поверила ли ему Мари.

— Слишком маленькое давление, — огорченно заключил Брюс. — Эта тварь слишком тяжелая!

Впрочем, им все равно нечем было продырявить матрац, разве что прогрызть... но в таком случае, во-первых, о факторе внезапности и речи не шло, а во-вторых, при неудаче пришлось бы коротать время, лежа на жестком полу.

Перед этим с помощью кварцевых серег Мари ему удалось высечь искру и подпалить шерстяную нитку, выдранную из рукава толстовки. Дыма, а также вони хватило, чтобы устроить истерику в пожарной сигнализации, а сейчас Брюс напряженно размышлял, какие возможности предоставляет вынесенный в отсек унитаз. Правда, он подозревал, что на этот раз спутница будет против. Должно же, в конце концов, быть у людей что-то святое!

Девять или десять раз за это время корабль МакДиармида входил в гиперпрыжок: Брюс и Мари отслеживали старт по приступам скачковой мигрени, которая не позволяла им даже встать.

Самое страшное, что представлялось обоим: их могли разделить. Пожалуй, сказала Мари, это было бы даже хуже, чем унитаз, бесстыдно торчащий посреди пустого карцера, один на двоих, на мальчика и девочку, запертых вместе. Заметим: обученных хорошим манерам.

— Только не говори, будто знаешь, что такое добрая оплеуха.

— Знаю.

— Я думал, горничные с тебя пылинки сдувают.

— Сдувают, ага. А вот мама, пока они с отцом не развелись...

— Э-э... в гипер такую маму!

Мари поджала губы:

— Иногда затрещина — самый быстрый способ объяснить, что ты делаешь что-то не так.

— Не представляю, чтобы моя мама подняла на меня руку. Никогда. Это была бы планетарная катастрофа.

— Ну и подняла бы. И жили бы вы с этим, и небо бы не рухнуло, и земля бы не разверзлась. По-разному бывает. Некоторые вещи ты просто не можешь изменить, и приучаешься жить с ними. Естественно, пощечина дается не от большого ума. Но и не от большого счастья, это уж точно.

— У меня нет отца, — сказал Брюс, перевернувшись на живот и приподнимаясь на предплечьях. — Каково это — жить с папой?

— Всегда скучно и иногда больно. Ты же понимаешь, что мой случай особенный. Папа занимает такой пост, что дочь его — должность протокольная. Я еще не родилась, а было уже предопределено, где я буду учиться, в каких кругах вращаться, с кем заключу брачный договор. Ну, во всяком случае, определено множество допустимых значений. Светские обязанности. Умение одеваться. Умение есть. Умение не сказать лишнего. Умение терпеть скучных стариков.

— Я бы при таких условиях из дому сбежал!

— Ну... на каникулы меня выпускают куда-нибудь, пот и такую дыру, с Грайни и под ответственность Норма. Это, знаешь ли, почти свобода. Нет ничего лучше каникул.

— А ты любишь своего отца?

— Мне не о чем с ним говорить. — Мари зевнула. — Я из-за него должна, должна, должна. И, в общем-то, больше ничего. Шаг вправо-влево — побег. Хочешь «я тебя люблю», а получаешь «я тебе купил». Типичный Темный Властелин. Лучше бы я была дочкой Норма. Норм, он хороший. Подходящий. Его никогда не слишком много, и вместе с тем он всегда, когда нужен, есть.

— Сейчас я бы очень ему обрадовался. Давно он работает на твоего па?

— Довольно давно. С тех пор, как меня стали отпускать одну. Не смейся, это уже лет пять. Отец и нанял его для меня специально. И вот что интересно... я про него, и сущности, ничего не знаю.

— Воевал?

— Угу. — В темноте Мари издала короткий смешок. — Год назад мы с Грайни впервые заметили, какими глазами его провожают женщины на пляже. Ну, то есть, — поправилась она, — я заметила. Игрейиа-то себе на уме, Если она что сказала, значит, время пришло. И вот прикинь, они все таращатся, а мы-то идем с ним! И все как надо!

Она захохотала и упала на бок, дрыгая ногами. Брюс вежливо переждал приступ ее веселья.

— Ну так все, вероятно, думают, будто вы его дочки.

— Каждый думает, как ему нравится. Мне вот нравится думать, что эта дверь когда-нибудь рухнет, а за ней как раз и будет Норм. В девяноста случаях из ста. И даже в девяноста девяти. Неудобно признаться, но я даже где-то рада, что так вышло. Я бы уже должна была улететь в колледж. Грайни туда не возьмут, там только детки высокопоставленных зануд вроде моего па. Придется приспосабливаться заново.

— Теоретически... — начал Брюс и выдержал паузу.

— Ну?

— Если бы мы затопили отсек. Смотри, электричество есть. Вода. Смекаешь? Тому, кто откроет эту дверь, мало не покажется!

— А мы как?

— А мы на матраце. Выплывем.

— Застрянем. Не мельтеши.

Брюс тоскливо покосился на блок внутреннего климат-контроля, вырванный с мясом и залитый герметиком. Встроенный в него сетевой порт был точно так же никуда не годен, как кондиционер или регулятор гравитации. Далее если бы ему позволили прихватить «считак», все равно подключить его было некуда. А вот если бы... да влезть в их бортовую сеть... Ха, стал бы он мучительно собирать в голове обрывки физики младших классов и делать что-то руками, если бы сыскался шанс нагадить по-крупному! Эхе-хе... нагадить, да вот как бы не себе!

— Нас ведь не убьют? — спросила Мари.

Она лежала на спине, закинув руки за голову, вроде бы с закрытыми глазами. Голос ровный. Время таким спрашивать. Или — как проехать.

— Ну, если сразу в шлюз не выбросили, теперь — какой смысл?

— Про смысл не знаю. А только во взрослой жизни кое-что бывает по-настоящему. Всерьез. Знаешь ли ты, что давно, когда люди еще не летали гипером, детей воровали, чтобы вырезать у них органы для трансплантаций?

— Дешевле клонировать орган из твоей собственной клетки. Ко всем прочим удобствам нет опасности отторжения. Я знаю, я читал. А если думаешь: тебя украли, чтобы продать в бордель, вспомни — нас было пятьдесят... Всех отпустили. Что, для этого надо красть девчонку с твоей фамилией и мальчишку — с моей? Уверяю, на килограммы мы с тобой никому не интересны. И потом, неужели папик последнюю кредитку за тебя не отдаст?

— Ну, наверное, — Мари выговорила это неохотно. — Другое дело, Маку может очень не понравиться разговаривать с моим отцом. А для нас из-за этого могут быть... последствия.

Принцесса употребила эпитет «сраные». В данный момент Брюс над ним медитировал.

— Мак, он, конечно, псих, но псих не злой. Не Кармоди. Зачем бы ему нас убивать? Ну скинет, если у него сделка не выгорит, где-нибудь по дороге, назовемся в ближайшем участке и подождем в полицейской общаге, пока за нами приедут. А то и в гостинице, с развлекательной программой, в зависимости от понтов местной власти.

Мари вздохнула:

— Я вижу, ты вырос среди хороших людей. Я вот, к примеру, вовсе не уверена, что главный покупатель на меня — отец.

— Да кто же еще?

— Любой, кто нуждается в средстве давления. Таких много.

— Опаньки!

Брюс замолчал, размышляя. Он, сказать по правде, думал, что где-то там ради них поднимают флоты, шерстят базы данных, парят аналитиков. Разумеется, поисковой группе гораздо проще отследить крейсер Мака, чем двух детей, затерянных на бог весть какой планете в Галактике, надвое поделенной железным занавесом. Бунтовал исключительно из принципа: связались со мной, так я вам оставлю по себе добрую память! Обезвредить охрану, пробиться к катеру и вернуться в цивилизованные сектора героем и молодцом, спасителем принцессы, — это была его программа-максимум, почерпнутая из старой джедайской сказки.

Мешало немногое: люк, запертый снаружи, и здравый смысл. Шанс — один на миллион. Тем более было бы обидно не узнать счастливый случай, буде такой представится.

Неожиданно ему в голову пришла одна крайне неприятная мысль. Что, если его прихватили не за фамилию, а за компанию? Надо же Маку посылать кого-то господину президенту, или кто он там, по кусочкам, в доказательство серьезности намерений!

Впрочем, это была не та мысль, чтобы обременять ею девочку. У девочки те же страхи, что у мальчика, плюс свои, оттого что — девочка. Как ты ни хорохорься, рыцарь-защитник, обоим ясно: эти сделают все, что захотят. А чего они там могут захотеть, все как один психопаты и асоциальные элементы, Брюс уже знал. Как-никак в школе учился да и видеодрамы для взрослых тайком, одним глазком посматривал. Если верить «Заре над Городом Башен», даже чопорную зиглиндианскую армию скосила шиза, когда в ее ряды впервые призвали женщин. Так что лучше бы нас побыстрее продали и купили.

Он уже рассказал Мари про дуэль на морских огурцах, голотуриях... Голотуриям эта забава обычно не очень нравилась, про колонии водорослей, живущих глубоко на дне вообще без энергии солнца, про скатов, скользящих в луче прожектора подобно серым шелковым платкам с бахромой, лишь чуть более плотных, чем сумрак... У мальчишки уж и язык не ворочался. Заодно и сам отвлекался, воскрешая в памяти, как плавал с аквалангом среди цветных рыб, держась за реактивные саночки, как пережидали с мальчишками внезапный шквал, ночуя в пещерах прибрежной гряды, когда на четверых у них был с собой только пакетик чипсов и еще мидии, которые они набрали в лужах. И огонь, и пляшущие тени в пещере... И то, что сказала наутро мать!

Кремальера воздушного замка повернулась, лампочка на мгновение, что работал привод, притухла. Дети припали к своему матрацу и отгородились им. Ничего лучше еды им от Кармоди ждать не приходилось, а для еды было не время.

— Эй вы! Третьего возьмете? — Кармоди явно веселился. — Экипаж подарил капитану это в благодарность за... ну, вы знаете. И на удачу. Дескать, у каждого пирата должен быть! Мак хотел его пристрелить с лету, уже даже подбрасывать начали, да тварь вроде как выкуп за себя предложила. Ну и пожалели. Капитан велел вам отдать. Нате, играйте!

Размахнувшись, караульный вбросил в отсек что-то вроде кулька с перьями. Брюс машинально поймал и тут же выронил, будучи болезненно клюнут в мякоть руки.

— Пиастр-р-ры! — проорал попугай, проносясь мимо лампочки растрепанной черной тенью. И снова: — Пиастр-р-ры!

— Бред, — презрительно сказала Мари. — Мальчишка!

— Да ты сама-то...

— Вырос, в армию пошел, оружие в руки получил, а как был, так и остался плохим мальчишкой.

— А, ты о Кармоди...

Брюс, поморщившись, вытянул руку, обмотав предплечье курткой, словно сокола на запястье сажал.

— Что, они в самом деле слова повторяют? — спросил он. — Ну-ка, птичка, удивим старину Мака. Тюрррьма! Р-р-р-разор-р-рение! Погибель!

Кирилл проснулся от писка автопилота, разбитый и в дурном настроении, словно и впрямь весь жар его души был вознагражден дохлой кошкой. Зуммер означал, что «Балерина» вышла из гипера на внешней границе системы и теперь пойдет к Фомору на обычных маршевых Двигателях. В практике межсистемных перелетов эти несколько тысяч километров требовали больше времени, чем парсеки и парсеки, преодолеваемые прыжком.

— Доброе утро, капитан!

Утро! Живя на «Балерине» почти безвылазно, Кирилл не делил сутки на составные части. Проснулся — вот тебе и утро. Проголодался — обед. А теперь, наблюдая, как шурует в его холодильнике шустрое белобрысое создание, понял: придется! Трехразовое горячее питание, дневной сон, полдник. Исключение только для занятых на вахте.

— Доброе, — буркнул он и посмотрелся в экран монитора левого борта.

Тот отражал черное небо, звезды, а кроме них — физиономию, опухшую от неудобного спанья в кресле и подернутую редкой белобрысой щетиной. Ты этого хотел? Зерцало рыцарства, трах-тарарах, и светоч мужества в одном лице?

Альтернативное светило как раз выдвигалось из душа: невозмутимое, побритое, в свежей футболке. Мимоходом кивнуло, словно так и надо, и прямиком направилось в кухонный отсек. Игрейна там уже поджарила тосты и сейчас осваивала миксер, чтобы взбить омлет из консервированного молока, яичного порошка и лука в вакуумной упаковке. Норм через ее плечо запрограммировал кофейный аппарат, и запах оттуда потянулся такой, что Кирилл уже почти решил оставить «ребенку» за расторопность, своевременность и очевидную полезность.

— Капитан, присоединяйтесь!

Спасибо. Вспомнили.

Тут и Натали подтянулась, и, глядя на нее, Кирилл вынужден был признать, что вчера все сделали правильно. Ничто не справляется с психологической нагрузкой лучше, чем продолжительный сон. Норм встретил ее совершенно невозмутимо, будто так и надо, будто летел в отпуск с женой и ребенком, и Кирилл с некоторой досадой напомнил себе, кто именно закапал тут слюной всю ковровую дорожку, пока это вот лапало единственную женщину на парсек.

Впечатленные вчерашней теснотой за ужином, сегодня расположились в рубке.

— Где мы? — спросила Натали.

— Уже во внутреннем пространстве Фомора. — Кирилл развернулся к терминалу, куда поступали сообщения внешней связи. — Вошли в зону досягаемости его трансляций. Вот, весь ящик рекламой забили!

— Там может быть что-то важное? — освеженная Натали явно искала себе дело. — Я помогла бы разгрести завалы.

— Детей на продажу там не предлагают, если вы об этом. В основном предлагают купить подержанный грузовик или увеличить... ну, кому чего не хватает. Ну и каталоги всякие там. Проще удалить все это скопом, вот так...

— Минутку... — Норм, беззвучно выросший за спиной (Кирилл предположил, что этот образ имеет все шансы стать его персональным кошмаром) ткнул пальцем опцию «печатать», и из принтер-блока полезли цветные глянцевые листы каталога. Натали подхватила их и, не зная, что с ними делать, машинально прижала к груди.

— А что, на Фоморе есть нормальная жизнь? Магазины там, парикмахерские, кондитерские?.. Доктора?

— Вы удивитесь, какие там бутики, — ухмыльнулся Кирилл. — На этой вашей Нереиде просто не с чем сравнивать.

Ему показалось: он понял «сайерет». При всей учтивости в отношении дамы, лучше, когда та не путается под ногами.

— Расскажите про Фомор.

Ага. И у него не вышло. Кирилл возвел очи горе.

— Фомор как обитаемый мир относительно молод. Ему не больше века. Этакая, понимаете, трущоба на задворках Галактики, кладовка, куда цивилизация сваливает ненужное. Планета кислородная, однако других природных ресурсов на ней почти нет. Во времена освоения, чтобы хоть как-то развить инфраструктуру и привлечь колонистов, Фомор был объявлен свободной экономической зоной. Ну и выросло на этой удобренной почве то, что выросло. Этакая Тортуга, остров свободной торговли и беспошлинных перевозок. В неофициальной статистике лидирует по числу фирм, большинство которых существуют только на бумаге. А в официальную статистику ее не включают. У Фомора также самый большой частный флот просто потому, что зарегистрироваться тут как свой может каждый. Да-да, и не смотрите на меня с укоризной! Я бы и рад иметь более респектабельную «крышу», но не З-з-з-з... же, — Кирилл вовремя стиснул зубы, — указывать!

— А что власти?

— Власти? Закона на Фоморе, в привычном для нас понимании, нет. Существует, однако, некий набор «понятий», пренебрегать которыми не рекомендуется. Есть губернатор, которому отчисляется небольшой процент с каждой сделки, в основном за то, чтобы ничего не знал. Губернатор опирается на узкий круг «теневых авторитетов» и занимает свое место до тех пор, пока их устраивает. Покидает он свой насест в основном вперед ногами. «Авторитеты» сотрудничают и соперничают в рамках нормальной «конкурентной демократии»: с убийствами, взрывами, похищениями и шантажом. Монтекки и Капулетти с поправкой на все против всех. Каждый у каждого тут некогда увел корову. Среднее звено состоит в той или другой команде. Ну и, как во всяком социуме, есть отбросы: пьянь, рвань и наркодрянь, которой никто не доверит кредитку через таможню пронести. Эти уже совершенно отморожены и ничего не боятся. Терять им нечего, и нанимают их, если нужда, на раз, а после выбрасывают. «Понятия» в основном регламентируют, за счет кого среднему звену можно поживиться, а кого трогать не стоит. Тонкость в том, чтобы определить: пескарь перед тобой или ерш и можно ли это жрать безнаказанно. Гражданских прав тут нет. Защитить тебя может только хозяин твоей команды. «Авторитет».

— И что? И живут?

— И на удивление неплохо. Домики строят в частном секторе. Средний класс, как и везде: жены ходят на рынок, дети учатся в школе. Все по уши в грязном бизнесе и при этом трогательно респектабельны. Состав их постоянен, в этом кругу все всех знают, и любой новый человек виден тут за версту. Виллы с бассейнами, ограда в два человеческих роста, камеры круглосуточного наблюдения, вооруженная охрана, сторожевые псы, крокодилы, тигры...

— А внешнее вмешательство?

— Фомор неоднократно чистили. Он зарастает снова, как пруд ряской. По всей видимости, местечко вроде этого в Галактике просто должно быть согласно закону сохранения грязи. Чем больше ее тут, тем чище в других местах.

— А каково ваше место в описанной инфраструктуре? — подал голос Норм.

Он, пока шла лекция, притащил из «сундука» свою сумку с железками, уселся возле нее на пол и был, кажется, совершенно счастлив. Совочком, похожим на детский, он насыпал фаст-пирокс в пластиковые стаканы. Справа от него лежала катушка взрывчатого пластыря для «быстрого входа в блокированные помещения», а слева стояла коробка с катализаторами, тоже пластиковыми. Их Норм плотно вставлял в корпуса-стаканы, закрывая сверху общей крышкой. На крышке было кольцо. Дергаешь за него, вырываешь дно из емкости с катализатором и... ба-бах! Взрывчатки, пронесенной «сайерет» на «Балерину», хватило бы, чтобы взорвать небольшой авианосец. Ну, еще «ночное видение», детекторы движения и массы, слезоточивые и сонные шашки... Ребята с Нереиды, спецназ, подбросили в дорогу. Пригодится.

— Я, — ухмыльнулся Кирилл, — парень, который может оказать чрезвычайно ценную услугу. Если и не свой, так «замазанный». В связи с вышеизложенным обращаю ваше внимание на то, — он прищелкнул языком, — что на Фоморе чрезвычайно важно определиться, кем вы хотите выглядеть.

— И кем же мы хотим выглядеть? — подала голос Натали.

— Давайте вместе подумаем. Вы, разумеется, понимаете, что если мы пойдем по барам космопорта, спрашивая у каждого, не видели ли Мака, то скорее найдем «перо» в бок, чем истину. Так, на всякий случай. И уж Мак узнает о нас намного раньше, чем мы увидим хотя бы выхлоп от его дюзы. Я бы сказал, Норму проще всех. К бравым ребятам, оказавшимся на мели, уволенным или разжалованным по дисциплинарным причинам, Фомору не привыкать. Бар космопорта — первое место, где они возникают. И глаз до них, не сомневайтесь, есть. Обычно мелкая провокация, проверка... после чего кто-то определяет, стоишь ли ты того, чтобы занять место в чьей-то охране, или оставить тебя на мостовой, без тех зубов, которые сочтут лишними. Но даже если ты выдержал проверку с честью и стал частью системы, никто и никогда полностью не избавит тебя от подозрений. Всегда в уме держится возможность того, что ты ведешь двойные или тройные игры. Ты каждый день подтверждаешь свою верность, по рост твоего престижа выражается только в деньгах.

— Меня это не пугает, — сказал Норм. — Так бы я и действовал, если бы был один. Что нас здесь не устраивает?

— Время. По-хорошему, внедрение — план, рассчитанный на годы. А по-плохому тут не выйдет. Вместо возможностей, которые вы ищете, вы найдете себе ярмо. Только сузите себе область действия. Это не видеодрама, поддержки спецслужб за нами нет.

— Я сам — спецслужба, — напряженным голосом напомнил Норм.

— Да, но этого недостаточно. Задавать аборигенам «опросы буду я. Искать аборигенов, которым безопасно задавать вопросы, тоже буду я.

— В параллели быстрее.

— Возможно, так и придется. Думаю, все согласятся, что пи Натали, — Кирилл слегка поклонился в сторону дамы, — ни, тем более, Игрейне одним выходить не стоит.

— Да я тут с ума сойду, гадая, все ли возможное вы сделали, все ли варианты рассмотрели. Вы же только что сказали, что средний класс на Фоморе ничем не отличается от среднего класса на любой другой планете, Я могла бы, скажем, в парикмахерской или косметическом салоне...

— Средний класс, чей состав из года в год постоянен. Жены работников порта, пилотов, техников — они все друг дружку знают. О вас, дорогая леди, уже через четверть часа будут говорить во всех бакалеях и булочных. То же и для Игрейны. Фомор — это одна большая наркодеревня, где кто не наш, тот чужой. Поскольку ваша, Норм, легенда не предусматривает спутницу, которую легко объяснить, ничего не объясняя, — а необъяснимое привлекает внимание втройне! — Натали отправится со мной, а Грайни останется на «Балерине». Так?

Норм привычно пожал плечами. Было видно, что он хоть и знает «смирно», но уже отвык повиноваться чужому уму.

— Только вот что... — придумал это Кирилл давно, но озвучивать, смотря Натали в глаза, оказалось несколько затруднительно. — Заведение, куда мы пойдем, из разряда нереспектабельных. Злачное, словом, местечко. Я вот к чему. С женами туда не ходят. Не говоря уже о том, что на Фоморе не принято говорить о делах в присутствии семьи. Таковы тут, если хотите, правила хорошего тона. Женщины способны на волшебство, если дело касается имиджа. Словом, Натали... не могли бы вы выглядеть... вульгарно?

Игрейна вскинула голову, глядя на Натали с веселым изумлением.

— Ну... я попробую. Могу я, — женщина развернула веером каталог «Веселые картинки», который все еще держала в руках, — воспользоваться доставкой?

И ведь базу подвел — не подкопаешься. Глаза как у щенка — только не говори про тараканов в башке. Нет, все-таки Император у нас всегда был немножко сукин сын.

Мне нужно это, это и, пожалуй, вот это. Крайне удобным свойством Фомора оказалось то, что здесь принимали любые кредитные карты. Карточка Эстергази вполне годилась, однако вместе они решили, что расплачиваться с именного счета — значит оставить след. Кир как хозяин корабля и, в скобках, как автор идеи сам заплатил за реквизит.

Посылку доставили, когда «Балерина» только еще висела над космопортом Иреле, ожидая разрешения занять пустующий блок, и Натали, нагрузившись охапкой пакетов с логотипами бутиков, оккупировала душ.

Давно прошли времена, когда молодая стюардесса, отваживаясь на покупку новых туфель, решала, что сумочка к ним, пожалуй, еще и старая сойдет, но только тогда они должны быть того же цвета, что и старые. Финансы, которыми она распоряжалась нынче, позволяли вести вполне достойное существование, но... она уже много лет носила удобные брюки со стильными жакетами, всегда новые, и обувь прогулочно-спортивного стиля. Образ жизни не требовал от нее ни женственности, ни элегантности, и, с ее точки зрения, это был высший класс жизни.

Теперь, когда требовалось «создать образ», приходилось вспоминать молодость. Итак, во-первых, кожа. Она должна быть светлой, не розовой, упаси бог, и не синюшной, а матовой, молочно-белой, подчеркнутой двумя отрезками черных бровей и одинаково гладкой во всех местах. Что на ногах, что в подмышках. Прозрачные чулки из баллончика, чтобы только чувствовать, что они есть. Видеть их необязательно. Белье. Белье пришлось заказать: удобные трусики из натурального волокна, вполне пристойные в сумке с эвакпакетом, уступили место крохотной вещице из эластичного черного кружева. Каблуки. Нет, каблучищи! Мышцы голени сразу напряглись, сделались рельефными. Затаив дыхание, Натали обвела черным глаза, положила к наружным уголкам век драматичные коричневые тени и сделала яркий рот. Что сотворить с волосами, она так и не придумала. Последний раз, когда она надевала вечернее платье, — для Рубена Эстергази! — она была стрижена коротко. Заколов их так, а потом этак, в конце концов Натали оставила их распущенными, просто зачесав набок и сбрызнув блеском «Черная луна».

Ну и платье. Она выбрала черное, на тончайших лямках, с декольте и косым низом, справа до колена, слева до середины икры, и испытала давно забытое, очень чувственное и совершенно авантюрное ощущение, когда оно текло по ее телу сверху вниз, шелком по шелку, скользя и обвивая бедра.

«Я как старая боевая лошадь, которую пустили побегать в табун. Звук трубы, и снова — шпоры, трензельные удила и грызло».

— Ну, — сказала она, выходя в рубку, — сделала что смогла. Вы ведь что-то в этом роде предполагали?

Кирилл открыл рот. Закрыл. Встал. Потер переносицу. Сказал: «Н-да». Норм, всегда готовый, в камуфляже, имевшем такой вид, будто его хозяин добирался до Фомора на перекладных с тридцатью тремя оказиями и теперь на все согласен, остался сидеть и только ухмылялся в сторону капитана. Видимо, желание кидать дротики в ближнего было у обоих совершенно обоюдным.

— Что? — спросила Натали. — Слишком дорогая получилась девка? Надо было вырядиться в меха и креп-сатин?

Кирилл, очевидно, набрался мужества:

— Я был не прав. Прошу меня извинить. Есть вещи, которые делать нельзя. И не получится. Концепция изменилась. Я заказываю смокинг и лимузин. Норм, у вас есть гражданский костюм?

— Разумеется.

— Переодевайтесь, вы едете с нами. Телохранитель нам теперь самим нужен. Брави в камуфляже выглядит беспонтово.

— Я-то переоденусь, — ничуть не обиделся Норм. — А вот смокинг, я слыхивал, надо уметь носить.

— Не бес-с-спокойтесь, — прошипел Император. — Это моя спецодежда.

* * *

Из машины, затонированной насмерть, Натали так и не увидела Фомора. Только неоновые огни, от быстроты движения слившиеся в полосы, да струи дождя, размазанные по стеклу. Здесь стоял ноябрь, и в отличие от Зиглинды привилегированными тут считались не верхние, а, наоборот, нижние магистрали.

Водителя отделяло бронированное стекло, связь с ним была только по комму. Пассажирский диванчик располагался в самой корме. Натали с Кириллом сели рядом, Норм — напротив, на откидное сиденье. Разделяло их не меньше метра пустого пространства, и Натали гадала, зачем понадобилось столько, пока Кирилл не пошутил про гроб.

— Я только дважды, — сказала она, подбирая зябнущие ноги, — ездила в таком. В генетический центр... ну, и обратно и после, когда ехали в космопорт. А вы, Норм?

— Приходилось, — Гард улыбнулся ей, как Натали с изумлением обнаружила, ободряюще. — Подопечную-то иначе не возят.

— Вы боитесь за нее?

— Да, — просто ответил он. — Она ребенок, и она привыкла рассчитывать на меня. А кроме того, Мари нигде и никогда не была без Игрейны. Осмелюсь заметить, в этом смысле у меня вся надежда на вашего сына, мэм.

— Брюс в том возрасте, когда делают глупости.

— Ну, от этого никакой возраст не гарантирует, — вмешался Кирилл. — Мы приехали. Десантируйтесь.

Норм, видимо, и в самом деле привык к лимузинам. Открыл изнутри дверцу салона, спрыгнул наземь, помог Натали спуститься и отступил, когда появился Кирилл. Сопровождающий, но не кавалер. Черные брюки, «квадратный» пиджак из черно-серой пестроткани, идеально маскирующий «кое-что» под мышкой, белая сорочка. Безукоризненно начищенные туфли с носами, усиленными сталью. Диковатый галстук в бело-зеленую полоску. Натали почему-то показалось, что галстук выбран нарочно. Подчеркивает место в общественной иерархии. Хотя Норм так и так не выглядит принцем. Этаким чертовым рыцарем, что дает коню шпоры и, не оглядываясь назад, устремляется па вражеское войско. Или на АВ. О, а я ведь специалистка по принцам! В отличие от Кирилла, который забыл побриться в суматохе посадки и теперь ленивой небрежностью пытается внушить окружающим, что так, мол, и надо, Норм был подтянут и свеж. Черные волосы — а они у него вьются! — причесаны и только чуть взъерошены надо лбом. Птица-то бойцовая. Не будучи при исполнении, «сайерет» отнюдь не выглядел большим. И складный. Приятно посмотреть.

Лимузин выгрузил их на площадку, где свирепствовал ветер, и Натали поежилась, жалея, что не заказала ни палантина, ни шали. Кругом возвышались пласталевые скелеты новостроек, несущие балки рассекали пространство на бесчисленные ячейки во все стороны, сколько видел глаз. Новостройки или, скорее, долгострои: в разрывах слоистого тумана Натали рассмотрела — или ей показалось! — характерные пятна, какие на этом материале оставляет многолетнее воздействие атмосферы. В особенности если эта атмосфера холодная и сырая. Ни перекрытий и уж, тем паче, ни следа облицовки из плит иридиевого стекла. Видимо, здесь планировали возвести мегацентр из тех, где можно все купить, плюс гостиница, концертный комплекс, детское королевство и чуть ли не аквапарк. Брюс тысячу раз просился в такой комплекс: дескать, всех его приятелей родители уже возили на Дикси, планету игрушек. Причем, по слухам, игрушки там не только для детей. И Натали ему даже обещала. Стыдно сказать, оттягивала исполнение родительского слова из-за необходимости вылезти с Нереиды, а после и он напоминал все реже. Что ему эти детские радости? Мы вон уже и флайер водим, и девочек очаровываем.

На внутренней стороне закрытых век — ежедневная утренняя картинка: школьный коптер у дальнего конца мола и Брюска несется к нему во все мальчишеские лопатки. Пляшет под кроссовками дощатый настил, хлопают полы куртки, рюкзачок забрасывается за спину на ходу. Успею, мам!

С одной стороны, краеугольный камень ее размеренной и основательной жизни, которая наконец наладилась и идет своим чередом. С другой — как же быстро он вырос и оставил ее в одиночестве!

Стоп! Еще не вырос, и сегодняшнее одиночество — не по его вине. Это не тот случай, когда мать скорбно качает головой: мол, естественный ход вещей и грех препятствовать течению жизни. За это вот одиночество можно еще оторвать кое-кому... ну, что получится. Лучше, конечно, голову. А потом — на Дикси!

— Здесь полно таких местечек, — поспешил просветить спутников Кирилл. — Та или иная корпорация начинает проект, а потом, в силу некоторых причин, утрачивает возможность к его продолжению. Или интерес. Нечистоплотность подрядчика, изменение финансовой политики «семьи», смена «дона»... да что угодно, бизнес на Фоморе не отличается стабильностью. Так или иначе, в подобных урбанистических руинах ныне лежит едва ли не треть Фомора. Сносить их дорого, все они кому-то принадлежат. Муниципальные власти здесь стараются дружить со всеми и, уж конечно, ни к чему не могут принудить главу клана.

— А почему нас привезли в эту глушь?

— Глушь? — Кирилл натянуто усмехнулся. — В эту «глушь» на Фоморе пустят не каждого! Фейс-контроль и все такое... Я и сам решился внезапно, только увидев вас в истинном обличье...

Какой интересный термин из его уст! У самого Кирилла глаза были красными: сказалась матушка скачковая мигрень, которую Натали с Нормом, похоже, благополучно проспали. Вкупе с редкой белесой щетиной и смокингом образ у Кирилла получился неожиданно стильным. «Делаю что хочу, — утверждал он, — и плевать!» Будто всю ночь провел за баккара, попивая без счета Дом Периньон, и будто то была для него совершенно рядовая ночь.

Карты сданы. Мы сели играть, лишь приблизительно представляя, что у нас нынче в козырях.

Порыв ледяного ветра разогнал туман, заставив Натали в очередной раз задуматься, насколько она будет хороша, с головы до ног облаченная в мурашки.

Отмеченный по бокам двумя колоннами неонового света, в площадке зиял провал. Из него в холодный воздух улицы вырывались клубы пара. Это значит — внутри тепло.

Первый пролег, всего в пару десятков ступеней, они преодолели на эскалаторе.

— Не смотрите, что наверху разруха, — предупредил Кир. — Внутри — самое шикарное местное казино.

Спуск прервался в небольшом вестибюле, над входом в противоположной стене бежали объемные буквы; «Шоу генетических уродов». Пар валил со стен и стелился по полу. Источником его, очевидно, была не столько конденсация, сколько жидкая углекислота — элемент дизайна интерьера.

Два элегантных секьюрити отделились от стены по обе стороны детекторных воротцев. Они тут не последние. И не одни. Бритоголовые, неотличимые друг от друга, и каждый здоровее Норма, в глубоко посаженных глазах которого при виде коллег зажглись азартные огоньки.

— Добро пожаловать, — сказал один. — Сегодня новая программа.

— Вы, без сомнения, помните наши правила, — сказал второй. — У нас не работают.

Проблемы, разумеется, возникли с Нормом. Кирилл рассерженно обернулся на звон детектора: мол, что там еще? Натали даже задумалась насчет способности Фомора, как истинного ада, выделять из формы содержание, но не смогла сформулировать мысль, а потому оставила ее до лучших времен. В ней, в этой мысли, собствен -но, не было никакой необходимости.

— Оставьте ваше оружие в камере хранения, — дружелюбно предложил «левый» близнец. — На выходе заберете.

Игнорируя молнии, которые метал Кирилл, уже державшийся за никелированные поручни второго эскалатора, Норм неторопливо извлек из подмышки кобуру с лучеметом и после непродолжительной паузы, с легким вдохом разочарования, — второй, заткнутый сзади за пояс брюк. Секьюрити расплылись в белозубых улыбках.

Воротца снова зазвенели. Скользящим ударом ладони чуть ниже колена Норм отключил магнитные пряжки, с помощью которых фиксировался на голени нож, однако даже этот жест доброй воли не избавил его от «личного досмотра» посредством сканера, после чего к трофеям СБ прибавились шашка со «слезой» и аккуратная книжечка взрывчатого пластыря.

— Знаем-знаем, мозоль отрывает вместе с ногой.

— Да кто ж ее на мозоль-то клеит? Ребята, вас что, в туалете никогда не запирали? Радиус действия у этой фигни нулевой. Вы еще на шею предложите его намотать.

— А что, ведь — мысль! — засмеялись те.

— Если я доберусь до нужной шеи, то как-нибудь обойдусь без пластыря.

— Что ж, и это верно, — рассудили «близнецы».

Скорым шагом направляясь штурмовать детектор в третий раз, Норм внезапно затормозил, вынул из нагрудного кармана предмет, внешне напоминающий авторучку, и протянул ее «правому» близнецу. Тот принял ее осторожно, двумя пальцами.

— Вы все еще используете это старье? — Недоумение в голосе секьюрити невольно смешалось с восхищением. — Практика доказала, что из-за емкости аккумулятора больше одного раза эта игрушка не выдерживает...

— Да нет, — признался Норм без тени улыбки на невозмутимом лице. — Это авторучка. Но вы просили сдать все оружие. Челюсть снимать будете?

— Гы!

— Серьезно, ребята, у вас включено в перечень запрещенного к вносу на территорию?..

— Все, способное массово поразить находящихся внутри людей или причинить обширные разрушения, — отчеканил «левый», если только они не поменялись местами, пока возились со сканером. — Что за черт! Опять пищишь.

Норм притворно вздохнул:

— Тогда, братва, вам придется найти ящик с кодом для меня самого.

— Хех, парень... разве что цинковый! Ладно, лови! Совсем-то без всего неуютно.

Норм схлопиул ладони, поймав ими книжечку взрыв-пластыря, и вся троица, безмерно довольная собой и друг другом, рассмеялась, после чего Норму наконец позволили пройти. Никак понравился.

Официантка в малиновом жилете и облегающих брючках-капри черного цвета, копирующих униформу крупье, проводила их к свободному столику. Кирилл отодвинул для спутницы стул с гнутой спинкой, и Натали села вполоборота к сцене, вполоборота к залу, чувствуя себя совершенно неподготовленной и неуместной в роли, которую взялась исполнять.

А где бы ей, собственно, подготовиться? Ее отношение к богатству вызревало на протяжении стольких лет, меняясь почти противоположно. В детстве мать таскала Натали за руку по своим бесконечным надобностям, чаще пешком, экономя мелочь на воздушном транспорте, заставляла изнывать в очередях к бесплатным врачам и не брезговала детской одеждой из секонд-хенда. Тогда Натали не было дела до причин. Задирая голову к небесам, где пролетали стремительные флайеры, она незатейливо ненавидела обитателей башен, кто и ногой не ступал на презренные пешеходные уровни. И после, когда она уже зарабатывала сама и трезво оценивала свои возможности, Натали ничего не могла поделать с приступами сильнейшего раздражения, видя воочию уровни качества жизни, которые никогда не будут ей доступны.

Три дня в мотеле с Рубеном Эстергази ничего в этом смысле не изменили. Если бы даже оба подозревали, что эти три дня окажутся единственными, — а для Руба и последними! — едва ли они потратили бы их иначе. В смысле на дорогие кабаки и танцульки. Хотя, возможно, изначально Рубен включал нечто подобное в программу своих каникул. Вообще-то первый имперский ас в рамках Лиги Святого Бэтмена предпочитал более экстремальные вечерние развлечения. В любом случае все, что они не осуществили и что могло бы быть, уже стерто со скрижалей. Необратимость, мать ее...

Богатство упало в руки Натали случайно, хотя сами Эстергази предпочитали называть свое финансовое состояние «спокойной обеспеченностью». В принципе, теперь она могла наверстать упущенное, но именно теперь в этом наверстывании не было никакой, даже психологической необходимости. Жизнь на захолустной планете воспитывает в женщине нежелание перемен. Совсем иное, к слову, она воспитывает в мальчиках, рожденных в захолустье.

Итак, столики были мраморные, с мозаикой, на кованых ножках, над каждым — низкая лампа и «конус тишины». Пока Натали осматривалась — едва ли, к слову, тут принято в открытую пялиться на соседей! — Кирилл взял инициативу в свои руки. Им принесли вино и фрукты, и Кирилл нахмурился, когда официантка, всунув стриженую головку в «конус», шепотом сообщила, что никакой Тиффани никогда не было и нет. «Не из тех рук взяла деньги, дура».

— Черт, черт, черт, — расстроенно ругнулся он. — То ли брат у нее, то ли сват приятельствует с кем-то из команды Инсургента. Более короткой нитки у меня до него нет.

— Не будем терять времени?

— Теперь уж придется. Заявились богатыми бездельниками, значит, сидим. Будет чрезвычайно странно выглядеть, если мы неожиданно вспомним о делах. Я думаю.

Норм застыл за спинкой стула, выбрав для этой цели стул Натали. Видимо, эта позиция позволяла ему беспрепятственно оглядывать зал. В отличие от пары за столиком ему это дозволялось хорошим тоном. Этот — работает. Пригубив абрикосовый тинко с Пантократора и спрятав глаза за ресницами, Натали последовала его примеру.

Только один взгляд на сцену — и она предпочла смотреть куда угодно, только не в ту сторону. Благо «конус» почти не пропускал музыку вовнутрь и пара за любым столиком могла сосредоточиться друг на друге. Осталось научиться игнорировать взрывы разноцветного света, которые невольно привлекали внимание.

Генетические уродства, составлявшие основу сегодняшней программы, происходили в основном с дальних осваиваемых планет, где терраформирование еще не завершилось, а потому экзотические условия жизни нет-нет да и вносили в хромосомы рождавшихся малышей разного рода причудливые изменения. Как правило, эти планеты не могли похвастать ни развитой инфраструктурой, ни высоким уровнем культуры поселенцев, а потому для большинства «отклоненных» было намного проще заключить контракт с администрацией балагана и демонстрировать себя за деньги, чем тратить время, силы и немалые средства на образование, добиваться признания в обществе и все равно ощущать себя парией. Несмотря на то, что подписанная обеими федерациями Конвенция Обитаемых планет постановила считать эти создания людьми, личностями, и соответственно наделила их гражданскими правами.

Слева некрасивая женщина сидела в обществе необыкновенно привлекательного молодого человека и чувствовала себя ужасно неуверенно, судя по тому, что непрестанно дотрагивалась до перламутровых серег, разглаживала на коленях бархат дорогого платья, теребила салфетку жемчужными ногтями. Стилисты, парикмахеры, косметички, очевидно, кормились с нее большой ложкой и сделали что могли. Угу, а психотерапевт посоветовал роман.

На этой планете не имеет никакого значения, кто ты есть. Главное — кем ты можешь казаться. А купить... Купить можно все?

Справа компания человек в семь, сдвинув три столика «клевером», отмечала какое-то событие. Дамы — все как одна в платьях с открытой спиной, на фоне которых черное одеяние Натали выглядело едва ли не монашеским клобуком, и уже изрядно пьяные. Взрывы смеха «конус», конечно, глушил, но с ее места было видно, как они запрокидывают голову или, напротив, ложатся грудью на стол, как от полноты чувств царапают полированный мрамор изогнутыми фиолетовыми ногтями, как катятся по их щекам крупные слезы истеричного хохота. Все с причудливыми прическами, накладными и разноцветными, и в новомодных драгоценностях-голограммах. Натали видела рекламу: настоящий там один замочек, остальное — качественно сделанный снимок «ваших собственных бесценных колье, которые вы оставили дома или в банке, чтобы не рисковать ими в поездках».

Качество, весьма актуальное для Фомора.

Натали ничего не смыслила в драгоценностях, но даже ей показалось, будто некоторые тутошние безделушки едва ли находились в собственности не только этих дам, но и вообще какого бы то ни было частного лица. Сфотографировать можно что угодно!

Только сидя здесь, она осознала, насколько прав был Кирилл, настаивая, чтобы она и шагу не делала на Фоморе сама по себе. Женщина с захолустной планеты, глазеющая по сторонам в тщетных попытках постигнуть местные правила. С первых же шагов она стала бы добычей мошенников. Она могла до скончания века искать Брюса по фальшивым сведениям где-то что-то слышавших «очевидцев». Не со зла, разумеется, а потому, что падающего — толкни. Ну и деньги, само собой. Она никогда не умела играть краплеными, даже если сама их пометила. Прямая, как... Эстергази. А Эстергази верят в Бога.

— Миледи... милорд? — Официант возник неожиданно, как джинн, «конус» над столом приглушил его шаги. Мужчина, а не та стриженая стервочка, хотя одет так же. Интересно, по всей ли Галактике услуги, оказываемые мужчиной, престижнее и дороже? — Господин за тем столиком желал бы угостить вас в знак расположения и привета. Это ледяной рислинг с Медеи.

На ладони человек держал круглый поднос из тусклого серого металла, похожий на старинный щит, исчерченный по ободу угловатыми письменами, как будто где-то виденный. Во сне? На подносе не стоймя, а боком, как пушка, возлежала в груде колотого льда темная бутыль без этикетки. Натали подняла голову, обводя взглядом сумеречный зал, и с одного из столиков блеснула в ее сторону оправа очков. Хозяин оправы поднял руку в приветственном жесте. Не имея пи малейшего понятия, как себя в таком случае вести, Натали вопросительно взглянула на Кирилла. Тот, обернувшись, медленно наклонил голову, благодаря. Между тем официант сноровисто извлек пробку и разлил вино по фужерам, похожим на два изморозных цветка дурмана. По глотку, не больше. Похоже, эта штука дорогая. Так что и лицо будь добра сделать соответствующее.

«Что я делаю в этом месте?»

— Пойду, — сказал Кирилл, поднимаясь с места и безотчетно значительно опираясь ладонями о стол. — Выясню, чем обязан.

Что я знаю о старости? Ну, например, то, что человек, доживший до этих вот лет, выглядит розовым и мягким, застиранным до такой степени, что на нем при всем желании не замять жесткую складку. И вместе с тем никаких уродливых пигментных пятен — против них есть лекарства! — и морщины только те, что разрешил оставить стилист, приличествующие возрасту и положению.

Сидит один, демонстративно обратившись спиной к сцене. Уроды его не интересуют. Два секьюрити высятся позади, почти незаметные за границей светового круга. Как ифриты, разве что без колец в носах.

— Я вижу, — говорит он, — ваши дела идут прекрасно.

Кирилл невозмутимо кланяется. Старик вынимает салфетку, заткнутую за старомодный жесткий воротничок, и бросает ее на тарелку. И чего-то ждет, круглые глаза смотрят не мигая.

— Везение в рискованном бизнесе есть вещь, достойная внимания. Оно есть некий признак, я бы сказал, жизнеспособности.

Засим следует жест, приглашающий сесть. Кирилл давно заподозрил во всем этом дипломатический протокол. Ну, нас этим не возьмешь, мы на таких штучках собаку съели. Даже и не одну.

— Разве, — отвечает он, чуть усмехаясь, — обязательно быть удачливым в делах, чтобы войти в этот зал? Смокинг-то и напрокат взять недолго.

— Смокинг, разумеется, можно, — благодушно соглашается старик. — Зовите меня Патрезе. Дон Патрезе. И окажите мне любезность: где дают напрокат спутницу, подобную вашей? И этакого молодца у нее за спиной? Ибо человек, удачливый в бизнесе, и сам по себе уже единица. А два таких... приписанных справа нуля умножат на сто даже и небольшое число.

— Я тут ни при чем. Я только шофер.

— Ну да, ну да, — кивает дон Патрезе. Дон. Это ключевое слово. — Со всем возможным почтением сохраним даме ее прекрасное инкогнито. Вы не слыхали этот бессмертный анекдот, — старый хрен глумливо ухмыляется, — про четырех зверей, обладать которыми стремится каждая женщина? «Экзотический мех, спортивный флайер, тигр в постели и козел, который за все заплатил»?

Вон оно как. И не захочешь — обернешься. Да уж. Очень болезненно. Очень. Натали, оказывается, предложила Норму сесть. Видимо, оставшись одна, почувствовала себя неуютно. Пиджак его на спинке стула, руки — на столе. О чем-то переговариваются, близко склоняя головы под лампой. Улыбаются: она — напряженно, он — успокаивающе. «Конус» накрывает обоих, и вид у обоих как... как будто они вдвоем сюда пришли.

А вот Рубен моих девчонок не отбивал.

И это замечательная мысль для мужчины тридцати семи лет!

— Это выстрел мимо, дон Патрезе. Дама имеет несоизмеримо более высокий статус, чем я. Она оказывает мне честь. Это ее собственный телохранитель, и даже если между ними что-то... это никак не касается такого простого парня, как я. Пока не касается, — добавил Кирилл для весомости, и чтобы карма много о себе не возомнила.

— О! Про это есть еще один чудесный старый анекдот. Мол, «я не знаю, кто это такой, по вот шофер у него...». Да-а! В таком случае я должен предположить, что даму зовут — Империя?

Слово произнесено. Ничьего инкогнито тут больше нет.

— Вы, возможно, удивитесь, — говорит Кирилл, — насколько вы близки к истине. Разумеется, в метафорическом смысле.

— Меня трудно удивить.

— Осмелюсь предположить, ваш интерес к нашему отдыху вызван не желанием угостить рислингом экс-самодержца одной из планет Земель Обетованных?

— Почему бы и нет? Я стар, в моей жизни мало развлечений. Вы, к примеру, знаете, почему рислинг с Медеи пользуется у знатоков таким почтением?

— Разумеется. В его рецептуру входят микродозы яда. Регулярное употребление делает организм невосприимчивым к отраве.

— Виноделы тоже люди, и у них случаются ошибки. Вы догадываетесь, что результат такой ошибки... достать почти невозможно, да?

— Вы хотите сказать, для человека с титулом «дон» нет ничего невозможного. Только почти?

Кириллу очень не нравятся намеки дона Патрезе, и исключительно из вредности он продолжает делать морду кирпичом. Какой дрянью их с Натали напоили? На "Балерине» есть химический анализатор, однако антидот для этого экзотического бухла может быть весьма непростым. Боюсь, правильный вопрос здесь будет: зачем?

— Не беспокойтесь, — улыбается дон. Старый добрый дедушка. — Вы пили совершенно обычный рислинг. Я, видите ли, достиг того положения и возраста, когда можно дать честное слово и соблюсти его.

— Что же тогда значил сей жест?

Дон Патрезе соединяет ладони кончиками пальцев:

— Дружеский знак одной силы в адрес другой.

— Я всего лишь частное лицо, которое оказывает некоторые услуги. Вы не могли знать, что сегодня я буду здесь. Я сам этого не знал. Следовательно, едва ли у вас есть на меня планы. А даже если бы и были, не уверен, что меня бы они устроили. У меня свои дела, и принудить меня оставить их без бутылки «неправильного» рислинга, смею вас уверить, довольно сложно.

— Ну, планы. Когда мы строим планы, боги веселятся. Однако, если некая возможность валится в руки, грех не выстроить на ней какой-нибудь восхитительный воздушный замок. Сами по себе вы, конечно, всего лишь единица. Потенциальная фигура, покамест не введенная в игру. Но слыхал я забавный бред, будто при передаче войскового имущества вы ухитрились припрятать в рукаве Пиковую Девятку...

— Пиковая Девятка не могла быть ни в чьих руках. — Кирилл выдержал многозначительную паузу. — Я, разумеется, не мог позволить Федерации заполучить технологию, подразумевающую галактическое господство. Все они пошли под пресс.

— Да что вы говорите?! — всплеснул руками тот. — Исключительные кадры, ваши лучшие офицеры...

— У меня, к счастью, была чрезвычайно удобная позиция: в случае необходимости я мог считать их оборудованием. Так что, если вы имели в виду Черную Девятку... боюсь, вам не помог бы даже «неправильный» рислинг.

— Сдался вам этот рислинг. Хорошо, признаю, это была неудачная шутка. Упоминая его, я хотел только подчеркнуть свою добрую волю. Что бы я стал делать на Фоморе с девятью внеатмосферными истребителями? Не тот, извините, масштаб. Слишком много. Или слишком мало. Хотите, принесу вам свои извинения? Но заодно я хотел бы извиниться и перед вашей дамой за то, что невольно оставил ее в одиночестве, Может быть, она соблаговолит к нам присоединиться?

Красную ручку возле двери — вниз, и оглянуться! Вправо, влево: коридор пуст.

— Видел бы ты себя! — фыркнула Мари. — Глаза вытаращены, рот...

— На себя посмотри! — огрызнулся Брюс. — Дышу я им!

В самом деле, глупо получилось с этим ртом, но... Но ведь получилось же! Он, признаться, рассчитывал, самое большее, на очередную затрещину.

Красная ручка запирала снаружи корабельный карцер, где держали пленников. Эту ручку никак нельзя было забыть: внутри лежал Кармоди, и было бы правильно, если б он там остался. Кто знает, сколько он проваляется в отключке под матрацем? Они ведь и попрыгали сверху для верности.

— Ну, теперь куда?

— Должна быть стрелка, — сказал мальчик, оглядываясь. — Зеленая, в направлении эвакуации, горящая всегда, чтобы врезаться в подсознание. Если тревога, она станет мигающей и красной. Короче, в любом коридоре на корабле она должна быть. Ищи.

Мари сделала несколько осторожных шагов в одну сторону, не доходя до поворота, потом — в другую. Переводя дыхание, Брюс прислонился спиной к стене. Если мать узнает... Нет, пожалуй, лучше ей про это не рассказывать.

Вот уже несколько часов они не ощущали полета. Никакой вибрации. Никакой головной боли. Никакой тяжести в теле от ускорения. Это значило только одно: либо крейсер набрал маршевую скорость и движется равномерно и прямолинейно, либо встал неподвижно. И еще одно: крейсер вышел из гиперпрыжка и находится в обитаемом пространстве. Теперь даже не оборудованный прыжковыми двигателями катер может добраться до планеты и сесть. Хотя, если у планеты есть мало-мальски нормальные ВКС, до самостоятельной посадки едва ли дойдет.

Этими соображениями он и поделился с впавшей в апатию Мари, а также тем, что если эта штука слишком тяжела, чтобы полететь, то ничто, теоретически, не мешает ее уронить. С огромным трудом они подняли на торец матрац, который все время норовил перегнуться и завалиться, и прислонили его к переборке, прорезанной входным люком. Мари протиснулась между стеной и матрацем и затихла там, готовая действовать по приказу, а Брюс, от усилия мокрый как мышь, придерживал за ребро. Катон — так назвали попугая — носился поверху, хрипло пророча беды, но увлеченные делом дети не обращали на него никакого внимания.

Вспоминать то, что случилось потом, было страшно: словно ледяная рука хватала за желудок. Дверь отворилась наружу, Кармоди — а может, то был кто-то другой, против света толком не разглядишь! — шагнул внутрь, держа в одной руке брикеты с армейским пайком, а другую изготовив к неожиданностям. Он уже познакомился с каверзной фантазией малолетних пленников. Тут-то на него и рухнул матрац.

Матрац равнодушен к болевым приемам, и перевести его в захват тоже чрезвычайно трудно, даже если ты мастер всех на свете боевых искусств. К тому же Брюс и Мари помогли ему своим совокупным весом, а спустя долю секунды Брюс прыгнул сверху, ногами норовя попасть по голове.

«Я ведь только оглушил его, правда?»

Когда он был маленьким, думал, что война — это весело, красиво и со спецэффектами. Как в видеодраме. Но ему выпало расти в семье, где все воевали, и в какой-то момент он вдруг осознал, что тут обходят разговором «самое интересное», а если уж никуда не деться — говорят «про это» без всякого энтузиазма. Совсем не как командиры в фильмах. Притом что все старшие в семье были именно теми командирами, про которых и снимали фильмы.

«Мам, а ты стреляла во врагов?»

«Приходилось, — голос надтреснутый, глухой. — В то время этих засранцев свалилось на нас полным-полно».

Наверное, именно тогда он и понял, что герои — не железные и вовсе даже не особенной породы. Им так же больно и страшно умирать. Просто деваться особенно некуда. И люди на них смотрят.

Так же теперь смотрела на него Мари. Во всяком случае, перестала препираться по всякому поводу. Вообще, это бы и лучше, Брюс ведь с самого начала знал, что он круче какого-то Кармоди, но... я ведь его не убил?

— Зеленой нету, — сказала девочка. — Есть вот такая. Это не она?

Взглянув на стрелку, которая нашлась, Брюс ругнулся сквозь зубы. Эти пираты! Скорее всего, Мари нашла именно ту стрелку, вот только элемент питания у нее сел, и, серая на сером, она была совершенно не видна.

— Я буду нашими мускулами, — заявил он. — Ну и мозгами. А ты — глазами. Идет?

Она только пожала плечами в знак того, что выбора у нее нет, и первая двинулась по коридору в направлении стрелки. Шаги наполняли эхом пустой коридор. Статический разряд уколол палец, стоило Брюсу коснуться металлопластовой обшивки, а в месте прикосновения на стене осталось мутное пятнышко. Как роспись: «был».

А почему это он такой пустой? Объяснение сыскалось тут же — и от него захватило дух. Везет, но не настолько ж! Если мы висим над подходящей планетой и команда в отпуску... тогда именно такая картинка и должна тут быть!

Перед поворотом они долго стояли, прижавшись к стене и вслушиваясь в тишину. Ни разговора, ни шагов... будто корабль был совершенно пуст. Нет, откуда-то неслись отдаленные механические шумы, будто где-то что-то тяжелое носили и неаккуратно опускали на пол, но эти шумы не тревожили. Напротив. Они свидетельствовали, что кто-то где-то сильно занят. Опасаться следовало как раз праздных: они непредсказуемы.

Собравшись наконец с духом, Брюс выглянул из-за угла. Этот отрезок коридорной кишки был длиннее того, откуда они пришли, но проходить его весь не было смысла.

— Нам, по всему, туда!

Слабое шипенье гидравлического привода заставило детей отпрянуть назад и стоять обмерев и не дыша, пока удаляющиеся шаги не сообщили, что опасность миновала. Тогда Брюс снова перегнулся за угол, успев разглядеть спину уходящего техника в синем комбинезоне.

— Туда!

Короткая рысца стоила обоим всего их дыхания. Укрылись в слепом коридорном отростке, дальняя стена которого перекрывалась плоской раздвижной дверью. Дверь была маркирована буквой «Т», черной в белом треугольнике. Над ней горела красная лампочка.

— Это значит, с той стороны теоретический вакуум, — пояснил Брюс. — «Т» означает, что в особой ситуации люк должен быть задраен.

— Предлагаешь, значит, прогуляться по теоретическому вакууму?

— Если там на самом деле вакуум, люк не откроется. — Терпение Брюса подходило к концу. — Вот, кнопку видишь?

Трудно было ее не заметить, по правде говоря. Размером с ладонь и вмонтирована в самый центр двери. И подсвечена, а под ней рычаг.

— Сенсорная панель?

— Ну... в каком-то роде. Считается, что, если ты можешь одновременно нажать кнопку и опустить рычаг, ты — человек. Заодно проверяются основные биометрические характеристики: температура, влажность кожи, частота пульса. Это относительно новая методика, введена в эксплуатацию после зиглиндианского конфликта. Чужие, дескать, не должны использовать нашу технику. Так вот, если там на самом деле вакуум, кнопка, во-первых, погаснет. А во-вторых — рычаг будет заблокирован. И никто никуда не пойдет.

С этими словами мальчишка положил ладонь на кнопку и опустил рычаг. Мари нервно оглянулась в поисках какого ни на есть поручня.

Он не понадобился. В конце концов, вышел же отсюда техник, да и кнопка светилась белым: опасности нет. Не стоит обижаться на женщину.

Металлопластовая дверь раздвинулась, за ней обнаружился тесный салон: скамьи вдоль боковых стен и опускающиеся сверху страховые скобы. Узкий проход по центру.

— Я думала, он будет маленький и тесненький.

— Это же армейская штуковина. Сюда до черта народу может набиться при надобности. Человек двадцать, если я правильно помню.

— И ты сможешь ею управлять?

— Ну... прикинуть разве что разницу на массу и инерцию. Хочешь, можешь вернуться вообще-то. Разве это я здесь особенно ценный товар?

Пройдя салон насквозь, Брюс отворил дверцу в каин ну.

— Просили маленькое и тесненькое? Подойдет?

Мари, не говоря ни слова, забралась в штурманское кресло, обтянутое потрескавшейся искусственной кожей. Брюс последовательно закрыл дверцу люка, заднюю дверцу салона и наглухо задраил переборку, отсекавшую кабину.

— А это, — спросила Мари. — что? — И ткнула пальцем в четырехугольную дыру посередь пульта. — Оно работает?

— Работает! — «успокоил» ее Брюс после детального изучения оставшихся приборов. — Во-первых, если это не работает, Мак должен техника расстрелять! А во-вторых, это был блок внешнего управления. Пиратский, понимаешь, образ жизни: никто не посадит этот катер дистанционно. Если пилот выведен из строя, значит, не повезло. И вот за это я скажу Маку большое спасибо.

Панель оживала под его руками.

— А ключи? Или коды доступа?

— Какие коды? — Она опять ничего не поняла. — Это армейский аварийный катер. Он на то и рассчитан, что в случае необходимости им воспользуется кто угодно, в меру своего представления об этой самой необходимости. Хоть вон Катон! Тут и навигация вся в компе: знай выбирай из списка.

— Надо было еду взять, — сказала Мари с сожалением. — Мы же не знаем, сколько до планеты лететь.

— Тут должен сухпай быть. На всю ту команду, что на скамейках. И полный запас топлива. Всегда. Не забудь пристегнуться.

Сам он был занят регулировкой пилотского кресла.

— Прости, пожалуйста, мне или кажется... — если бы кто-то нашел способ оптимизировать женщин, отключив в них ехидство, мужчины поставили бы ему памятник, а то и комету в честь него назвали, — или ты не достаешь до педалей?

— Не достаю. — Брюс поерзал, убеждаясь, что не подрос в плену. — Ну и наплевать. Педали, по существу, нужны только для точного прицеливания. Маневровые и маршевые я контролирую, этого хватит. В конце концов, это всего лишь компьютерная игра.

Мари воззрилась на него с недоумением. А вот мать бы поняла. Стоит ударить по газам — и побег будет обнаружен.

— Ну, поехали?

Мари кивнула, закусив губу, и Брюс толкнул ручку вперед.

Свет вместо тьмы! Брюс не ожидал увидеть свет, а потому ослеп. К счастью — ненадолго, потому что радар разрывался от писка: «Впереди препятствие!» Что за... Мать Безумия! Идиот! Такой, как ты, звездной системой ошибется, если ему топор иод навигационные приборы подсунуть.

А самое обидное, что никто и не собирался его обманывать. Крейсер МакДиармида действительно никуда не летел. Он стоял. В пещере. Видимо, на какой-то из пустынных планет или даже на астероиде, и даже скорее всего — так, потому что гравитация была очень уж невелика... Кораблям этого класса Конвенция строжайше запрещает садиться на обитаемые! Преступления против экологии считаются хуже разбоя, но сейчас Брюсу некогда было об этом думать.

«Впереди препятствие!» Может, поверху пройти?

Внизу какие-то ящики, люди, бестолковая толчея. Все смотрят вверх, на наш впечатляющий выход.

— Стена! — это Мари.

— А вот теперь смотри в оба, — рявкнул Брюс. — Ты наши глаза, помнишь? Должен быть выход! Основной или аварийный, второй лучше, потому что первый, скорее всего, с нашего пульта не откроешь!

О, вот и луч включили! Ой, что сейчас будет!

Камень словно вскипал там, где его касался гравитационный луч: то поднимались многолетние наслоения пыли. Еще одна причина, между прочим, почему космическую технику лучше держать в вакууме. Мало мне замкнутого пространства, надо еще и лучу не дать себя осалить.

Это всего лишь компьютерная игра! Налево! Ой, нет, тут мы уже были!

— Туда!

— Куда?

— Вон, вон туда! Дыра какая-то мелькнула!

— Да ты не руками маши, ты словами скажи! Направо, налево, вверх, вниз — на сколько часов?

— Словами — пролетел уже. Я думаю медленнее, чем ты летаешь!

— Ладно, на следующем круге пихни меня заранее.

Легко сказать — следующий круг.

Тучу пыли радар тоже называет «препятствием». Вот пойди разбери, которое из них проницаемое.

Главное сейчас — обмануть луч. Жаль, не получается держаться в его слепой зоне. Слишком велика скорость, и слишком велик радиус виража. Впрочем, можно сделать так... Ой, мамочки! Еще бы пара сантиметров, и...

Мари рядом издала тихий прерывистый звук. Э-э-э... едва ли тут есть гигиенические пакеты. Впрочем, это следующая проблема. Брюс и сам чуть не плакал оттого, насколько неповоротлив этот «автобус». Никакого сравнения с их семейным флайером, который отзывался на вздох. Тут, прости господи, одну ручку чуть не двумя руками ворочаешь.

Интересно... вот интересно, а если они возьмутся стрелять на поражение?

Каковы бы ни были взаимоотношения МакДиармида с Уставом в прошлом, залогом своих успехов в «бизнесе» он считал военную дисциплину на «Инсургенте» и с легкостью избавлялся от тех, кто этого убеждения не разделял. В современности нет места одиночке, а удача предприятия зависит не столько от индивидуального героизма, сколько от слаженности работы всех звеньев. Когда каждый делает то, что ему положено, число неприятных неожиданностей стремится к нулю, а покой — синоним счастья.

Мак спал, когда завопила «тревога». В чреве «его» астероида были оборудованы герметичные помещения, мастерские, диспетчерская и даже нечто вроде гостиницы для тех, кому захотелось бы сменить обстановку — отдохнуть в отдельной комнате вместо двухъярусной койки в кубрике на двенадцать человек. Но сам Инсургент полагал, что место капитана на корабле, даже если оставался тут в полном одиночестве. Сам про себя он думал, что он — из маньяков.

Опасность здесь могла грозить только внешняя, если бы полицейские силы выследили его секретную базу, но ни один флот не мог бы незаметно подойти достаточно близко. И даже тогда крейсер способен уйти в прыжок прямо от поверхности астероида. Только двигатели разогреть, а там ищи-свищи. Поэтому, подскочив с койки, где он дремал, не раздеваясь, и только нашарив ногами ботинки, а после — несясь в рубку и продирая глаза на бегу, он думал только об аварии. Все, что угодно, только не пожар!

— Что? — завопил он с порога. — Где?

— Катер сорвался с борта! Двигатели включились...

— Техника сюда!

— Есть!

— Я три минуты назад проверил его системы! — взвизгнул парень в синем комбинезоне. — Он не мог сам! Мак, ты ведь не думаешь, что...

— Сам?.. Под арест до выяснения. — Техник позеленел. — Ребятишки где?

— Э-э? Карцер заперт, Мак, как ни в чем не бывало!

— Этой штукой кто-то управляет, — сказал МакДиармид, нависая над спиной оператора, который тщетно выцеливал гравитационным лучом спятивший катер. Задача почти невыполнимая на столь малом расстоянии: слишком небольшим должно быть смещение луча. — Иначе он разбился бы в лепешку о первую же стену.

— Может, — деловито предложил вахтенный, — подстрелить его? Подумаешь, катер! Обойдется дороже, если он... эй! Вот про это я и говорю!

Беглый катер нырнул как можно ниже, петляя между мешками и ящиками, составленными в пирамиды, задевая их на виражах громоздкой кормой, рассыпая их и разбивая упаковки в щепы, и был вознагражден. Луч, преследовавший его, заплутал меж множества целей. Теперь каждый незакрепленный предмет, пойманный лучом, мощность которого была выставлена соответственно массе взбесившегося катера, взмывал вверх и летел в направлении посадочной платформы «Инсургента». Больше всего это напоминало бомбардировку, причем этакую идиотскую бомбардировку самими себя. Погрузочная команда, которая поперву залегла, чтобы не задело, теперь что есть сил уворачивалась от летящих тяжестей, и те, кто пробился к выходу, считали, что им повезло.

— Перекличку, — прорычал МакДиармид. — Кармоди ко мне! И проверьте ребятишек. Ну-ка, парень, пусти меня к пульту! — Он ударил по кнопкам обеими ручищами, с кажущейся неловкостью растопырив все пальцы. — Расслабьтесь, это всего лишь компьютерная игра.

В манипулятор луча встроена гашетка. Палец на ней большой и свинцовый, и чем дольше длится этот психоз, тем огромнее она кажется, заполняет сознание, как та белая обезьяна, о которой не думать, не думать, не думать... Подстрелить — не фиг делать, другой вопрос, что в косматом, черном с оранжевым клубке взрыва сгинет что-то... Сперва я хочу знать, что именно. Вырос уже из возраста, когда выстрелить первым означает уцелеть, и потому так важно — выстрелить первым. Нервы стали крепче, и интерес, он выше страха ошибиться и умереть. Тут — выбор, а при нашей карме тоньше, нервнее и болезненнее выбора нет ничего. Если можно не убивать, лучше не убивать...

Обнаружить на крючке очередную фальшивку, стряхнуть ее брезгливым движением помещенной в манипулятор кисти, выключить-включить... И некогда смотреть, куда она там упала. Там, внизу, было, вероятно, довольно шумно.

Проведя более сотни эффективных операций, когда иной раз приходилось непрерывно орать несколько часов, манипулируя огнем и строем, МакДиармид не ругался никогда. Так вышло не специально. Просто однажды, восемь лет назад, его до смерти достала необходимость под шквальным огнем противника отыскивать смысл маневра в паническом мате из диспетчерской. Тогда-то он и вышел на общую волну, требуя к себе всех, кто его слышит. Адекватные команды возникали на языке прежде, чем он осознавал их мозгом, и это было чем-то вроде великого дара. Момент истины, осознание себя, собственной ценности и предназначения, за которые после пришлось платить, стоя перед трибуналом за нарушение субординации. Двадцать раз потом в приватной обстановке командиры хлопали его по плечу: ты был прав, старик! И опустили глаза, когда с него сорвали погоны. Развилка. Взаимоисключающий выбор, и они сделали свой. Кармическая расплата одним за другое. За «ты был прав» — оно того стоило. И он, Инсургент, еще будет прав много раз, хотя бы только назло. А театрально дурковать можно и потом, для развлечения. Хотя чем дальше, тем тяжелее, свинцовее, как тот палец на кнопке, была дурная последовательность одних и тех же шуток. Всегда скучно. А иногда — больно.

— Кармоди не отвечает!

И спустя полминуты:

— Нашли его! Он в карцере, в отключке. Это мальцы сбежали.

— Дайте общую связь! — заорал Мак. — Никакой стрельбы! Чтоб никто даже не думал... Это деньги!

«Причем я, кажется, понял, почему эти деньги такие большие. Это нам еще повезло, что пацан угнал катер. Страшно подумать, если бы он влез в истребительный отсек!»

* * *

— На старости лет, милая леди, я открыл для себя театр. Меня очаровало одно из его свойств, а именно: в отличие от жизни в театре все происходит своевременно.

Взгляд Кирилла, обращенный к Натали, показался ей тревожным, но, поскольку им не удалось перемолвиться наедине, недоумевать приходилось молча. Этот человек: появился ли он на сцене вовремя или же он досадная непредвиденность и потеря времени? Старики любят порассуждать о пустом, считая свой опыт бесценным.

Натали знала за собой некоторую раздражительность и старалась ее подавлять. На самом деле это от желудка. Люди, чьим постоянным спутником является эта характерная боль, обычно немного слишком нетерпимы. Все-таки кое-кто был прав: давно следовало ограничить кофе.

— И все же иногда жизнь прикасается к нам своей театральной стороной. Возьмем хоть ту юную пару, что так старается быть незаметной. Вон там, в нише, видите? Их дома конкурируют уже добрых полсотни лет, и нет такой подлости и такого преступления, какие бы они не совершили в отношении друг друга. Юноше и девушке негде встречаться, кроме как здесь. Территория мира, так сказать. Территория чистой любви.

Почему меня это не умиляет?

Взъерошенный темно-русый подросток и девушка с прической-стожком, откуда торчат две смешные косички, в первом своем вечернем платье. Оба, очевидно, не испытывают ни малейшей нужды в деньгах. Их столик в тени, в стенной нише, на нем два бокала, свеча, руки соединены на поверхности стола. Мальчик что-то говорит: видимо, придумал, каким бы образом им быть счастливыми. Девочка слушает. Оба слишком живые, чтобы свести все к пыльной хрестоматии.

Уже через пятнадцать минут Натали поняла, что новый знакомец ей не по душе. Да-да, театр. Вот только это был театр одного актера. Мы тут массовка, в лучшем случае — зрители. Это к вопросу о том, чем докучливая радушная старость лучше брюзгливой. Минут пятнадцать уже ей нестерпимо хотелось задать ему запрещенный вопрос. Бывает же так, что приспичило сказать человеку гадость и посмотреть, что из этого выйдет. Мы же шагу не сделаем с места, если будем только молчать и глазеть.

— Чем вы занимаетесь, милорд... — Какой, к демонам, милорд? Что в нем милордского? Вот Эстергази, те были... да! — ...дон Патрезе? Бизнесом?

— Политикой, — ответил дон спустя крошечную паузу, на протяжении которой Кирилл явственно полиловел лицом. Не мешай, дружище. Это лобовая. Форсаж. — Хотя, было дело, и бизнесом не брезговал. Играл по местным правилам, прошел все уровни. Сейчас интересуюсь выборной системой. Видите ли, милая леди, до сих пор лидер Фомора назначается извне. Чуждый как сложившемуся местному этносу, так и обшей демократической практике Новой Надежды.

— Местный этнос... Дон Патрезе, прошу извинить мою бестактность, до сих пор у меня имелся только внешний взгляд на Фомор. Как оно видится вам изнутри?

— Да ничего, что особенно отличалось бы от обычной схемы. В сущности, здесь у нас огромное количество людей, в заработке которых нет ничего предосудительного. Пилоты, техники, сфера обслуживания, торговля... Огромное количество социальных единиц, для которых будет облегчением, если один из векторов общественных сил получит явное преимущество. На Фоморе рождаются дети, им нужно будущее. Стабильность.

— Я сильно ошибусь, если предположу, что другие векторы — против? Не против стабильности как таковой, а против того, чтобы гарантом ее выступили именно вы?

— Ни в коем случае. Вы попадете в самую точку. Но... всегда кто-нибудь против. Дело житейское.

Хочет нравиться, а привык покупать:

— И естественно, меня интересуют потенциальные источники силы. Я позволил себе бестактность по отношению к вашему спутнику, миледи, и хотел бы загладить вину. Может, он простит меня, если я сумею угодить вам? Подобное должно стремиться к подобному. Осмелюсь заметить, вам бы пошли бриллианты.

— Свои я оставила дома, — обронила Натали, чувствуя себя бумажной куклой, легкой и шелестящей. — А в голограмму женщине моего возраста рядиться непристойно.

— Именно это я и хотел сказать.

И звучит так, будто это комплимент. В какую это игру мы тут играем?

В самом деле, чем являться в такое место без драгоценностей, так лучше сразу голой. Хорошо, Кирилл спохватился в последний момент: на запястье у Натали позванивали семь серебряных колец браслета-недельки. Но даже и с ними: ни дать ни взять монахиня с Пантократора.

— Мне нужен человек по имени МакДиармид.

— Боюсь, моя прекрасная леди, для поисков Мака вы выбрали неудачное место. Таких, как он, сюда не пускают. Он пепел не умеет стряхивать... и смокинг на нем дурно сидит. А в чем провинился этот негодник?

— Он взял то, что ему не принадлежит.

— Н-ну, я, простите, не удивлен. С Маком это сплошь да рядом случается.

— МакДиармид похитил моего ребенка. Возможно, на Фоморе не видят ничего противоестественного в похищении детей, но это мой сын. За голову МакДиармида я хоть перед царем Иродом спляшу.

— Ну, голову... произнес Патрезе тоном, который недвусмысленно сообщал, что сиятельный дон больше, чем на бриллианты, не рассчитывал. — МакДиармид, дражайшая леди, еще не погасил кредит за оснащение эскадры. Если я подарю вам его голову на блюде, то окажусь в неприятной финансовой ситуации.

— К чертям его голову. Не я, так кто-нибудь однажды се оторвет, ко всеобщему удовольствию. Я хочу получить назад сына. Если потребуется, вступлю в переговоры о выкупе. Деньги, которые Мак на этом выручит, пойдут, по всей видимости, на погашение его кредита. Что скажете?

— Мне ничего не известно о ребенке, — неохотно признал дон Патрезе. Радушия в нем изрядно поубавилось, как бывает всегда, когда расщедрившегося барина ловят на слове. — Зато я припомнил, что на одной планете, когда речь зашла о тотальном выживании, призвали в армию домохозяек. Теперь я даже верю, что то был обдуманный шаг. Ваши бриллианты, мадам, оправлены в легированную сталь?

— На какую силу вы рассчитываете, чтобы держать Фомор в повиновении? — спросила Натали. — На милицию Новой Надежды?

Вместо ответа дон Патрезе поднял вверх левую руку и щелкнул пальцами. Судя по тому, каким дряхлым он выглядел, едва ли он был способен на большее физическое усилие. Секьюрити мгновенно водрузил на столик персональную деку, будто из-за спины ее вытащил. О, а вот это уже роскошь! Особенно если с ретранслятором гиперроуминга. На Нереиде... да что там, и на Зиглииде невозможно представить такую в частном владении.

Код подсмотреть не удалось. Зато в полной мере насладились ожиданием, пока в течение нескольких минут через гиперпространство по лучу передавался пакетированный сигнал, а затем с нетерпением следили, как медленно, с перебивкой, сеткой из зеленых треугольников формируется трехмерная голограмма. Какая жалость, что нельзя придушить объемное изображение!

«Изображение» скользнуло по гостям дона Патрезе равнодушным взглядом, явно никого не узнав. Немудрено: мы у него тоже зеленые, да к тому же не в фокусе.

— Мак, — ласково сказал хозяин. — Поговаривают, ты крысятничаешь.

— А подробнее? — прищурился пират. — Может, враги брешут?

— Может, и так, — ласково согласился дон. — А может, ты и вправду взял дорогой левый груз? Мы так не договаривались.

— Именно что не договаривались, — легко согласился МакДиармид. — На что договаривались, в том вы имеете свое. А это — мой личный фарт.

— Мак, Мак, так же нельзя! — Патрезе сложил ладони. Закон силы: ты можешь быть неправеден, но ты не можешь быть слаб. — Как ты не понимаешь... колонисты могут закрыть глаза на то, что ты продаешь им товар без накладной. Но нигде, ни в одном мире тебе не спустят похищение детей! Мак, эти действия наносят вред имиджу предприятия.

— Патрезе... вы ханжа. Вам говорили?

Криминальный дон сокрушенно покачал головой: дескать, и с этим вот приходится работать.

— Как бы то ни было, Мак, у меня есть покупатели на твой товар.

МакДиармид вперил в пространство взгляд фасеточных глаз.

— Мамочка до вас добралась? — догадался он. — Ну вот и что бы вам десять минут назад позвонить? Отдал бы даром. Самовывозом.

— Что изменилось за десять минут? — вмешалась Натали. — Он жив? Он в порядке?

— Вы, дамочка, мне спасибо не скажете, — почти жалобно протянул МакДиармид, так что Натали разом вспомнила все нецензурные выражения, которым научила ее армия. — А следовало бы. Вы хоть раз в жизни сына пороли?

— Если вы тронули его хоть пальцем...

— Ничего ему не сделалось. Но только вам я его не отдам. Начальная цена маленького мерзавца вам теперь не по карману. Мне надо покрыть убытки. Этот же, — он показал подбородком на Патрезе, — дает грош, а обратно хочет кредитку. Видели бы вы мою посадочную платформу, мэм!

Век бы мне не видеть твоей посадочной платформы, ублюдок!

— Поверите ли, — сказал он доверительно, — я страсть не люблю тех, кто продает детишек. Хуже только те, кто их покупает. И уж поверьте, покупателю придется несладко! Я с него шкуру с мясом обдеру!

— С чего ты взял, будто он ее для тебя снимет? — фыркнул дон.

— А пусть только попробует откажется. — Мак приподнял верхнюю губу. — У меня на него рычаг есть. В жизни не поверите! Хорошо выглядите, мэм. Кто знает, может, еще увидимся?

Увидимся, сукин сын. Только тогда тебе будет не до секса.

Зеленая рука потянулась отключить связь, и в этот момент, когда Натали только что зубами не скрежетала и бессильной ярости, зеленая мозаичная птица спикировала к МакДиармиду на предплечье.

— Позор-р-р-р! — услышали сидевшие за столом. — Р-р-р-разор-р-рение! Погибель!

Ну и что теперь? Беспомощность накатила, хоть плачь. Это все, на что я была способна? Будто расстреляла весь боезапас и осталась наедине с космической ночью, полной шныряющих хищников. Невидимых, к слову сказать. И мысли в голове нет ни одной. И воли. Сделала все, и этого оказалось недостаточно. Приложить разве руку к носу и повернуться на одной ноге, как это принято у нечисти. Вдруг поможет?

Но этим не может все кончиться! Пытаясь нащупать хоть какую-то трещину во вражеской обороне, она обвела глазами зал.

Компания, отмечавшая торжество, переместилась из-за своих столиков на танцпол — неровной формы площадку из стеклоплиты, подсвеченную голубым, внутри которой взрывались цветные фейерверки. «Танцуй на облаках» — так это называлось в мимоходом виденной рекламе. Фейерверки отражались в зеркальном потолке, и площадка казалась накрытой северным сиянием. Уроды убрались со сцены, их место занял симфоджаз, старинный саксофон в одиночестве тянул из публики нитку души, пока остальные члены группы рассредоточивались по местам и доставали инструменты из футляров. Женщины на высоких каблуках на фоне голубого сияния казались силуэтами, вырезанными из черной бумаги, вот только силуэты эти томно изгибались, будто плавились и струились, и норовили стечь на пол лужицей чернил. И почему-то они казались Натали непристойными.

Пиявки!

Это всего лишь веяние момента, сказала она себе. Приди ты сюда с мужчиной, будучи в полной уверенности, что Брюс дома бьется с ахейцами за корабли, и сама бы туда пошла после второго бокала, и не хуже других оплетала бы партнера гибкой лозой под резонанс музыки сцены и музыки желаний. Когда в последний раз?.. Сейчас и не вспомнить.

Самое время взрыднуть над бабьей долей! Кислятина.

— Зайдем с другой стороны, — неожиданно сказал Кирилл. Судя по выражению лица, он давно уже снял с себя всякую ответственность. Тем более приятным было его вмешательство. — Дети попали в руки МакДиармида случайно, и он действовал по обстановке. Прочитал их ИД-браслеты и отобрал этих двоих, остальных отпустил. Почему он выбрал именно этих?

— А что, их уже двое?

— Да, там еще девочка. Откуда он знал, что именно эти могут стоить дорого?

Крохотный шажок вперед. Нащупывание тропы нотой. Натали, конечно, предпочла бы, чтобы Патрезе свистнул и Мак с извинениями приволок обратно неправедную добычу. Прямо сейчас. Или хотя бы видеозапись, где оба целы. Живы, живы, живы...

— Существует некий блок информации, — сказал Патрезе. — Назовем его каталогом. Где сведены дорогие заказы по обитаемым мирам.

— Что значит — заказы? — спросила Натали, холодея, хоть казалось, что дальше уже и некуда.

— Это значит: некто обещает заплатить хорошие деньги, если ему будет передан оговоренный человек. Я могу предположить, что в руки Маку попала копия, и, зная его, не удивлюсь. Мак тащит в гнездо все, что может ему пригодиться.

— Но кому?.. Кому мог понадобиться мой сын?

— Есть какие-то механизмы, которые пока скрыты, — вполголоса, словно про себя, вымолвил Кирилл. — Но это не значит, что они таковыми останутся. Игра в Галактике ведется непрерывно.

А мы-то жили, ничего не боясь! Едва ли Эстергази могут иначе.

— Могли бы вы ознакомить нас с этим документом, дон Патрезе? — Экс-император выглядел этаким мурлычущим ласковым хищником. — Если есть заказ, стало быть, есть и заказчик. И я, признаться, готов просодействовать МакДиармиду в снимании с того шкуры с мясом. Только в буквальном смысле. Норм, вы участвуете?

— А? Простите.

Лишь усилием воли Натали удержала себя от изумленного взгляда. Рассеянный Норм? Чем он там, черт побери, занят? Медитирует?

Патрезе подозвал официанта, пошептался с ним, тот согласно кивнул, удалился рысцой и минуту спустя появился вновь, с инфочипом на круглом металлическом подносе. Оный чип немедленно загрузили в деку.

— Брюс Эстергази. Одиннадцать лет. Сын Рубена Эстергази и Натали Пулман-Эстергази...

Патрезе с непроницаемым видом заполнял форму поиска.

— Форма союза?

— Официальный посмертный. Уроженец Нереиды. Есть такая запись в вашем... прейскуранте?

— Есть, — сказал Патрезе. — Я бы сказал, заказ не из дешевых. Если дело выгорит, Мак расплатится за «Инсургент».

— Ну и кто этот ублюдок?

— Здесь не ставят имен, дорогая леди. Тут указан сектор пространства и код, по которому можно связаться с представителем заказчика.

Норм сделал движение в направлении деки, но взгляды «ифритов» остановили его.

— Копию, — спросил он, — можно получить?

Если Патрезе и был удивлен тем, что бодигард открывает рот, не будучи спрошен, он ничем этого не выдал.

— Я не могу на это пойти, — ответил он. — Хоть сам я работаю в других отраслях, я не допущу, чтобы Галакт-Пол получил этот документ через мои руки. Поспособствовать возвращению в родительские объятия двух конкретных детей — одно, но прихлопнуть бизнес... Общественное одобрение, которое меня вознаградит, не перевесит осуждения в некоторых кругах. Упомянутые круги, хоть и видятся со стороны довольно узкими, хорошо организованы и поддерживают внутренний кодекс. Тот, кто сдает своих, перестает быть своим. А мне здесь жить и работать. Вот. — Он вынул ручку из нагрудного кармана и написал на салфетке столбиком несколько координат. Взглянув на них бегло, Кирилл поставил брови домиком. — Человек, который вам ответит, видимо, уже будет как-то связан с заказчиком. Имя второго ребенка?

— Я не имею права его назвать, — сказал Норм. — Мне нужно поработать с копией наедине.

— Совершенно исключено.

— А в чем, собственно, проблема? — удивился Кирилл, к своему удовольствию обнаружив себя самым умным. — Садитесь вместо меня, переключите изображение на сетчатку и запрашивайте себе. Мы не увидим, что вы набрали, зато дон Патрезе может быть уверен, что вы не содрали его драгоценную базу. Так, дон Патрезе? К системе, вероятно, есть коды? Вы позволите ему набрать один запрос под вашим личным?

— Ну, разве что таким образом, — прозрачные, отмытые временем глаза Патрезе уставились на «сайерет».

— Нет, — сказал тот. — Я не могу рисковать. Если эту систему не дурак писал, она сохраняет след запроса.

— Как хотите.

— Норм, — вмешалась Натали, — вы понимаете, что делаете выбор между жизнью девочки и рабочими секретами ее папы?

Он ответил затравленным взглядом:

— Вы хотя бы примерно знаете, кто мог ее заказать?

— Да любой, кому понадобилось надавить на отца.

— Вам все равно придется перед ним отвечать. Уж я бы на его месте спросила: любым ли вы воспользовались шансом?

— А, ладно.

Кирилл поднялся, уступая место, «ифрит» взял деку у хозяина и поставил ее перед Нормом, глаза которого остановились и сделались отсутствующими, как у всякого, кто читает внутри своей головы. Пальцы его легко пробежали по мертвому черному экрану, набирая имя Мари на световой клавиатуре, которая была видна теперь только на сетчатке его глаза. Мгновенная пауза. Ругнулся коротко и беззвучно и нажал «сброс». Попробовал снова. Тот же результат. Снова занес руку, но дон Патрезе сделал протестующий жест.

— Или я не все про нее знаю, — сказал Норм вставая, — или никакого заказа на нее нет.

— Попробуйте оставить пустыми сомнительные поля.

— Пробовал. Ниче...

Центр тяжести, который Натали ощущала внутри себя как стальную горошину внутри куклы-неваляшки, где-то в районе желудка, вдруг сместился вверх и назад. Наверное, только то, что все это время женщина держала себя в жесточайшем напряжении, заставило ее сгруппироваться, извернуться и упасть на бок, а не затылком об пол, что, несомненно, уберегло ее от сотрясения мозга и прочих возможных повреждений. А также позволило более или менее осмысленно воспринимать происходящее. Очевидно, это Норм выдернул из-под нее кованый стул за спинку назад, и сейчас тот пересекал зал по великолепной пологой параболе. Сгусток плазмы, встреченный по дороге, окутал его голубоватым искрящимся флером, но, разумеется, ничуть не погасил приданной ему «сайерет» кинетической энергии. Еще три тела рухнули наземь одновременно.

Женщина на левой стороне танцпола, чьей целью был, видимо, «третий бодигард» и которой как раз попал в голову стул, — смотри на мишень, а не чем та вздумает отбиваться! — выронила оружие и с коротким вскриком откатилась под эстраду. Платье ее не горело, но плавилось прямо на ней. Никто не шевельнулся помочь. Сразу — не шевельнулся, а после Натали старалась туда не смотреть.

Вторым был «ифрит», что секунду назад завис над некой, зорко следя, чтобы гости не нарушили договоренность. Не за теми, как оказалось, следил, потому и рухнул внезапно на столик, вытянув перед собой руки и будто бы норовя подгрести под себя активированную деку. Столик покачнулся и завалился набок, увлекаемый тяжестью его тела. Натали непроизвольно откатилась, оберегая ноги от тяжелой мраморной крышки, и в тот же момент Кирилл, ухватив за бока, вздернул ее на ноги. Мальчик из ниши заслонил собой девушку: остекленевшие от ужаса глаза, раскинутые руки.

Удар сердца. Что, первый с момента, как началось?!

Визжала женщина: та самая, некрасивая, в бархатном платье, и это был единственный громкий звук, режущий столь невыносимо, что Натали сама бы ее пристрелила.

— В лифт, живо!

Легко сказать. Пространство, по которому он предполагал бежать, было прямо-таки отполировано огнем. Тут хоть столик прикрывает.

Стреляли с центра танцпола: женщина в вечернем наряде, с высокой прической, съехавшей набок, разноцветный локон около рта. Лучевую трубку она держала обеими руками на уровне груди, подняв плечи и выгнув от напряжения талию. Била прицельно, лазерными импульсами, многоточиями, дефисами, тире, мрамор на краешке стола раскалился и вспучился, выплавленная в нем выемка с черными краями исходила вонючим дымом. Справа из-за стола торчали ноги второго «ифрита», такого же безнадежно мертвого, как первый. Как и тот, угодившего под первый залп. Конус света из низко свисающей лампы служил на пользу врагам, обрисовывая цели так ясно, словно их выложили на блюдо и подали на стол. Женщина-снайпер оказалась в лучшем положении: она виднелась на фоне искрящего танцпола черным силуэтом, лишь немного подсвеченным голубым. Разумеется, она ведь имела возможность выбирать, где встать.

Ей, впрочем, это мало помогло, когда Норм толкнул лампу.

Стрелявшая выкрикнула проклятье, Ее окатило светом: Натали разглядела овальное лицо, азиатские щелочки глаз, совершенно черные. На одной половине лица вокруг глаза, по скуле и над бровью вилась голубая райская птица: видимо, прикрывала следы от имплантации в глазницу инфракрасного визора. Брюска одно время носился с идеей поставить себе такую: мол, буду видеть в темноте. Разубедила его лишь бабушка Адретт: ты — командир. Пусть рядовые выслуживаются за счет имплантантов, ты решаешь другие задачи. Снайперше, словом, было все равно, свет или тьма или даже их более или менее ритмичная перемена. В окуляр визора она продолжала видеть цели. Зато потеряла их приоритет. По тепловым контурам бегущих фигур разве что мужчину от женщины отличить, и то не всегда.

Второй удар. О чем я думаю?

— Ваши, — крикнул Кирилл на ухо дону Патрезе, кивая на мертвых «ифритов» и прикидывая расстояние на глаз, — пустые? С них нечего снять?

— Само собой. Здесь ни для кого исключений нет. Почему, вы думаете, тут так дорого?

Вторая женщина-стрелок была, видимо, попроще, представляя опасность не столько меткостью огня, сколько его плотностью. Мечущийся свет ее практически нейтрализовал.

Вероятно, только привычка военного пилота видеть вокруг себя космический бой, который, бывает, и длится-то считанные секунды, позволяла мозгу Натали фиксировать происходящее. Не думать, нет. Думала она медленнее. Но картинки отпечатывались в сознании как фотоснимки, с идеальным качеством и в заданной последовательности.

А тут и лифт медлительно раздвинул зеркальные створы. Толпа ничего не подозревавших гостей — человек восемь в вечерних туалетах, поднявшихся из игрового зала, — выплеснулась из кабины и застыла в недоумении на пороге. И было от чего. Ресторан встретил их вонью горящей синтеткани и вспышками выстрелов, умноженными и раздробленными в зеркалах. Один Норм, облаченный в камуфляж из светотени, с лицом, которое отсюда выглядело странно плоским, никаким, словно к стеклу прижатым, отличал, какие из них настоящие. По крайней мере верилось, будто отличал. И еще один, самый грандиозный светошумовой эффект приберег напоследок:

— Туда!

Видали ль вы, как лазерный луч попадает в активированный эмиттер гиперсвязи? Оная связь вообще вещь чрезвычайно энергоемкая, и батареи деки очень нервно реагируют на короткие замыкания. Норм подобрал бесхозную деку и запустил ее навстречу лучу, а после уже не оглядывался на расцветшую посреди зала шаровую молнию. Прихватив под мышку оторопевшего дона Патрезе, он врезался в толпу возле лифта и рассек ее, как пловец. За спинами беглецов зал секло осколками зеркального потолка, все кругом было только белым и черным, а на сомкнутых веках — наоборот, грохот взрыва сменила ватная тишина, и все четверо укрылись наконец за массивными пласталевыми дверями.

— Это ловушка! — выдохнул Патрезе. — Подарочная коробка, где вот они мы все!

Норм, ничего ему не отвечая, нажал «этаж О».

Стоило дверям сомкнуться, как мужчины вдвоем вскрыли панель — Норм проломил, а Кирилл отогнул — и изолировали управляющий датчик. Норм ради этого кредитной карточки не пожалел. Теперь движением кабины управляла только система противовесов. Весьма вовремя сделано, учитывая, что с каждого этажа вооруженные убийцы жмут кнопку вызова.

Лифт канул вниз медлительно и плавно, с важностью планеты, уходящей из-под ног.

«Брюс, Брюс был моей планетой! Да, конечно, связавшая нас воедино сила тяжести исключила свободное парение и возможность в любой момент взять новый курс, но мне так плохо без моей планеты, и страшно даже подумать, каково моей планете без меня.

К тому же я еще помню, каково это — зависнуть в невесомости, не имея, от чего оттолкнуться, не ведая, к чему примкнуть.

До тех пор, пока мы порознь, я не могу погибнуть. Тем более — погибнуть случайно и глупо. Не имею права, и никакие механизмы мирового рока не в счет. Плевать я хотела на механизмы».

Натали стояла, прижавшись спиной к металлопластовой стене лифтовой коробки, и содрогалась вместе с ней, сделавшись неимоверно чувствительной к малейшим вибрациям. Напротив так же обессиленно привалился Кирилл, и дон Патрезе рядом с ним, а слева высился Норм — большой, неожиданно расслабленный, смеживший веки. Спина как шкаф, плечо как нависающая скала.

С некоторым запозданием Натали разжала стиснутые кулаки. В одном из них оказалась смятая бумажка с тремя строчками цифр, чуть поплывшими от пота. Вот, значит, как? Значит — недаром?

— Мне вот что интересно: СБ-то куда смотрит?

— Пять секунд, — сказал Норм. — Они только на мониторах взгляд сфокусировали. Плюс неизбежное замешательство: штурмовать зал, полный гражданских заложников? Тут же не абы кто собирается — белая кость, голубая кровь. За каждого ответишь. Не по закону, а по понятиям, перед кланами. Так? И еще, обратите ваше внимание... сейчас никто, ни одна СБ, не отличит нас от них. Мужчины в смокингах, женщина в вечернем платье. Все бегут. Вмешательство СБ нас сейчас, скорее всего, погубит. Учитывайте это. Ну и, разумеется, уверены ли вы, что ваша Безопасность — безопасна. Я бы не рисковал.

Пауза.

— Кто мишень? — спросил Кирилл, обращаясь, кажется, в воздух. — Вы или я?

— Слишком мало данных для анализа. Как справедливо замечено, вы и сами не знали, что сюда пойдете, тогда как у меня тут столик постоянный. Но... лежат ли наши ответы на поверхности?

— Девяносто девять процентов — ваши.

— Я бы обратил внимание, что пальба началась, когда речь зашла о фамилии девочки. В сущности, — Патрезе укоризненно посмотрел на всех сквозь треснувшие очки, — любой, в кого не попали, может считаться причастным, пока не доказано обратное. Те, кто заказал детей, почему они не могли заказать и вас, чтобы снять со следа? Заметьте... я не подозреваю вас в покушении на меня.

— Мы за ваш столик не рвались.

— Это так, но вы просили разрешения на посадку, заказывали такси, пользовались доставкой... Строго говоря, задайся я такой целью, я бы уже знал, что вы появитесь. Да я и знал.

— Можете вы вызвать помощь, дои Патрезе? — перебила Натали.

Кирилл дернул кадыком, но указывать ей место не стал.

— Мог бы, дорогая леди, — Натали вовсе не понравилось, какой оттенок приобрел в его устах неизменный эпитет «дорогая», — если бы мне оставили мои средства связи. Ваши же коммы, скорее всего, даже не подключены к местной сети.

— Считайте эту чертову деку авансом за спасение вашей задницы, — огрызнулся Кирилл.

— Вот именно — авансом. Никто никого покамест не спас. Почему подвал? Как вы намерены оттуда выбираться?

— Женщину жалко, — неожиданно произнесла вслух Натали. — Ту, что кричала.

— Она под столиком, — сказал Норм. — Ее должно прикрыть и от взрывной волны, и от осколков. Ничего лучше просто не придумалось. Если у кого-то были идеи на этот счет, стоило со мной поделиться. Если бы я, — это уже в сторону Патрезе, — планировал спецоперацию, я бы не ограничился группой в зале. Непременно есть кто-то на посадочной площадке и по паре-тройке на каждом этаже. Женщины у них стреляли, мужчины, видимо, мускульная сила для погони и рукопашной. Связь у них тоже работает. Это чтоб вы знали, что нас ждет.

Что? Вы всерьез? Это еще не конец?

— К слову, — добавил Кирилл, — в свете сегодняшних сюрпризов я бы поостерегся садиться в свой флайер. Мало ли кто в нем порылся. Это модное заведение, случаем, не вам принадлежит?

— Нет.

— Жаль. Я думаю, нам было бы весьма полезно хоть немного представлять расположение выходов, уровней, лестниц...

Патрезе высокомерно ухмыльнулся:

— Я имел в виду — уже нет. Я продал его два месяца назад Деннису Лиланду. Добрая репутация этого местечка взлелеяна мной. И охрана мной нанята. Даже если он в сегодняшнем не замешан, Денни дорого обойдется вернуть доверие публики. При мне тут крупье гарантированно были чисты на руку, а официантки не спали с клиентами. И Безопасность, — он оглянулся на Норма, — была безопасной. Нравится это кому-то или нет, но Фомор перестает быть гаванью, независимой от общественного мнения. Вы говорите — через подвал? Никогда там не был, но, по-моему, дурная идея. Монолитные стены цоколя и запертые двери.

— Мы выиграли инициативу, — возразил Кирилл. — Лучше пусть они за нами следуют, чем мы будем наталкиваться на стволы в каждой щели. Выберемся на нижние уровни, возьмем такси или доберемся общественным транспортом. Ну а встанем у запертой двери — пробьем ее. Вон головой Норма и пробьем.

— Откуда у них оружие?

— Симфоджаз пронес под видом инструментов, — неохотно пояснил Норм. — Эти инопланетные флейты... бес знает, стреляют или поют. Не удивлюсь, если и охрану обманули. Скорее всего, сделаны под спецзаказ. Нет даже ничего удивительного, что оркестранты дают их посмотреть любопытным. Хех... плазменный тромбон! И я б подошел посмотреть. Я и поймал-то их, можно сказать, случайно: партнеры двинулись вбок, открывая дамам сектор на нас. Ну... не бывает синхронности в медленных танцах, где каждая пара — как одна во Вселенной.

— Любят вас, Патрезе, сограждане. Ценят.

— А вы мне завидуете, человек без фамилии?

— Нет, — сказал Кирилл, подумав. — Может, завтра. Но не здесь и не сейчас.

Лифт встал. Натали вздрогнула. Люди нашей формации, выросшие в пласталевых стенах, невольно трепещут всякий раз, когда перед ними открывается дверь. Внешняя среда может быть агрессивной. Почти наверняка враждебной. Ты сверяешься с датчиками, прежде чем войти в шлюз. В каком-то смысле Нереида стала ей больше родиной, чем даже Зиглинда: окна, простор и свет, даже если то был серый свет пасмурного дня... А ведь там еще были пепельно-розовые восходы и бирюзовые закаты. Нереида наполнила ее жизнь прилагательными. На Зиглинде были всё больше глаголы.

Вот только Нереида со всеми ее восходами и закатами оказалась нарисованной акварелью на мокрой бумаге. Злым силам не составило никакого труда скомкать ее, снова заперев Натали в герметичную коробку.

Кем нужно быть, чтобы ощущать себя частью пласталевых стен? А ощущать себя частью — нужно. Нельзя висеть в пустоте, как бы ни прельщала тебя свобода. Несовместимо с жизнью.

За створами обнаружился пустой лифтовый холл, темный после яркого света дорогого современного подъемника. Норм вышел первым, за ним — Патрезе. Кирилл вопросительно посмотрел на Натали. Время проявить решимость.

Шагнув вперед, она невольно отдернула ногу:

— Вода!

— Да, — согласился Император, — неприятно.

Пол, мощенный плиткой, был по щиколотку скрыт черной жидкостью, совершенно ледяной, если идти по ней в босоножках. Идти — громко сказано. Правильное слово — ковылять, вцепившись в локоть спутника и на каждом шагу рискуя переломать себе ноги.

— Подождите секунду.

Придерживаясь рукой за стену, Натали расстегнула пряжки. Босиком быстрее и проще. И ненамного холоднее. Вот только ступни ломает, хоть кричи, да разные назойливые мысли насчет животных с мокрой шерстью и голыми хвостами лезут в голову. Тысячелетние женские психозы, которым сейчас не место и не время. Никогда им не место и не время.

«Быстрей», — просигналил им Норм из коридора. Кирилл перешел на рысцу. Натали, поспешая следом, несколько раз пребольно ударилась пальцами ног о невидимые порожки. Хорошо им, мужчинам, в ботинках.

В одну сторону коридор уходил прямо и за угол. Вторую в нескольких десятках метров замыкала гладкая дверь с матовым металлическим покрытием. В ней сиял ослепительный разрез: кто-то с той стороны вскрывал ее техническим лазером.

Чертовы VIP-лифты слишком медленно ходят. Ничего не стоит обогнать их пешком. И ничего не остается, как со всех ног поторопиться по коридору, подальше от опасной двери.

Здесь экономили на освещении. Нет, разумеется, лампы тут были, но горели они через одну и тускло. Отсюда даже не видать, есть ли там выход, лестничная площадка или какая-нибудь дверь. Чем дальше, тем мутнее и серее свет. По бокам хлипкие двери, запертые на прочные замки. Потолок пересекают толстые балки. Стена не облицована, а просто покрашена, вдоль нее — толстая труба в изоляции. Изоляция прорвана в нескольких местах и тощей бороденкой свисает в лужу на полу. С нее и натекло. Дикое сюрреалистическое зрелище. Гнилая основа. Неужели Патрезе никогда сюда не спускался? Или... или он умеет с этим жить? Балансировать? Поворачивать к зрителю полированной стороной? Строить на зыбком, упаковывать тухлятину в цветную фольгу?

"Выпустите меня отсюда!»

Нe вслух. Вместо этого, спотыкаясь, она тащилась в мутный серый свет, стараясь не выпускать из виду маячивший впереди силуэт с саженными плечами. «Если кто и выведет отсюда, то только он. Остальные все во что-то замешаны, у них враги, которые могут нанять убийц, рилом с ними и стоять-то опасно, а мне нельзя, нельзя... Меня в другом месте ждут. А чтобы дождались, я вами всеми пожертвую». Стоп! Это тоже не вслух.

Ослепительный свет вспыхнул сзади, бросив вперед длинные черные тени беглецов, но только на мгновение. Сзади донесся грохот падения нескольких тел, плеск, вопли боли и проклятия. Коридор повернул, под ногами забренчали ступени железной лестницы, ведущей вверх. Откуда-то над головой пробивался и свет, но — далеко и, видимо, не из-за одного марша. Норм обернулся, чтобы подождать своих, и пропустил их мимо себя.

— Что за сюрприз? — одышливо поинтересовался Кирилл. — И надолго ли их займет?

— Меньше, чем хотелось бы. — Усмешка Норма сверкнула из темноты. — Галстук, растянутый на самом выходе, мелочь, а сколько им радости... Давайте наверх, живее. Я и не надеялся, что наши умники еще и лазер в воду уронят. Не все же мне женщин обижать...

Патрезе, проходя мимо бодигарда, посмотрел на Норма так, будто хотел немедленно предложить тому двойную цену. Но удержался. Все изрядно запыхались, прежде чем лестница вывела их к наружной двери.

Никто б не перепутал. Слово «Выход» было написано на ней большими красными буквами. И замок с щелью для магнитной карты.

— Нет, — сказал дон. — Безусловно — нет. Первым делом Деннис сменил все коды. Никто не пренебрегает основными правилами.

— Подумаешь, — ухмыльнулся Норм, погружая обе руки в карманы, — правила! Правила были на входе.

— А! — хором догадались Кирилл и Натали.

Он уже вышел. Они еще тряслись, задыхались, вздрагивали от шумов, печень кидала в кровь адреналин и сахар, а для «сайерет» приключение уже закончилось. По его знаку все поднялись на пролет выше, а налепить по периметру пластырь было делом двух секунд. Натали ожидала взрыва, но последовал лишь слабый хлопок, а затем Кирилл и дон Патрезе устремились в клубы пыли, торопясь на волю и увлекая за собой Натали. Норм немного задержался, но зачем — никому уже не было дела. То ли проверил погоню, то ли ее добил.

На улицу выбрались в узкой щели между уходящими ввысь зданиями, ощупью пробрались мимо переполненных мусорных баков и многометровых граффити. Небо между черными кубами корпусов, высоко над головой, от рекламной иллюминации было сливового цвета, а тут, внизу, приходилось идти босиком по сплющенным жестянкам и шелестящим пакетам, наступая то на мокрое и скользкое, то на мелкие острые камушки.

Правду ли говорят, будто раньше бутылки делали из стекла?

Ноги у Натали ослабли, больше всего хотелось остановиться, опуститься на колени и остаться тут, обхватив себя руками и упершись лбом в землю. Измученному телу эта поза казалась самой подходящей. Неизвестно, и.» каких сил она делала каждый следующий шаг. Наверное, виделось нечто постыдное в том, чтобы позволить считать себя слабым звеном.

Наконец вывалились из проулка на улицу и задрали головы, глядя на_огненные трассы воздушных магистралей.

— Пойду, — сказал Кирилл, — поймаю такси.

И пошел налево, к краю тротуара. Натали прислонилась спиной к стене, пытаясь снять с гудящих ног хоть часть тяжести тела.

— Полста, — предложил, приглядевшись, подгулявший прохожий.

Она даже не поняла, о чем речь, а Норм легко, в четверть силы, смазал того по лицу, и никто ни на кого как будто не обиделся. Обычная улица, в точности как на любой из планет, ярко освещенная фонарями и фарами, и женщина в вечернем платье, с грязным лицом и окровавленными ладонями может стоять тут босиком, если находит это сексуальным.

Сил оставалось столько, чтобы моргать на свет, не больше. Девчонка лет семнадцати окатила их струей грязной воды из водяного пистолета и умчалась, хохоча от собственной безнаказанности, на двухместном мотофлайере, держась в каких-нибудь полутора метрах на мостовой. Досталось в основном Патрезе, усталому, старому и одинокому.

На сегодня — все! Мне не надо понимать эту уродскую планету! Мне тут не жить!

В первую очередь — шерстяные носки! Огромные, мягкие, пушистые, теплые носки на ступни-ледышки, которые не чувствовали боли и в которых уже почти не прощупывался пульс. В поисках носков Натали вывернула на пол всю сумку, попутно обнаружив в ней рубашку из клетчатой фланели и узкие трикотажные рейтузы с начесом. Сгребла все это в неряшливый ворох и устремилась в ванную: горячий душ, почти кипяток, спасет ее...

Заперто. Облом, как сказал бы сын. Норм успел раньше. Не слишком вежливо с его стороны, и не слишком умно с ее — торчать тут под дверью. Пришлось со всем барахлом тащиться в рубку, делая вид, что... впрочем, неважно. Никакого вида делать не пришлось, потому что Кирилл был до крайности озабочен напичкать ее адсорбентами. Три или четыре угольные таблетки и еще ложку масла и два стакана горячего молока. Непонятно, что он имел в виду, но еж, в который от всей этой стрельбы и нервов превратился ее желудок, кажется, пришел в доброе расположение духа. Исчезла навязчивая, раздражающая боль, и, расположившись на диванчике, Натали, не смущаясь присутствием императора в потрепанном смокинге, натянула носки.

— Кирилл, вы уже проверили координаты?

— М-м-м... признаться, нет. Я пытаюсь выяснить, как давно был нанят этот оркестр. До того, как наш друг продал столь респектабельное заведение, или уже после того, как Деннис Как-Его-Там купил его. Это дало бы нам ответ на многое. Мне хочется избежать пальбы в дальнейшем.

— А смысл? Патрезе остался позади...

— Пока неясно, кто был мишенью убийц. Как выяснилось в процессе беседы, никто из нас — ну, кроме, возможно, Норма, если ему вдруг есть что скрывать! — не сохранил инкогнито. Вы же не станете отрицать, что кое-кому будет проще, если Император Зиглинды перестанет существовать не только как номинальная, но и как потенциальная фигура?

Натали отвлеклась. По понятной причине все ее внимание было приковано к двери душевой: отсюда, из рубки, просматривались все входы и выходы. Игрейна переговаривалась с Нормом через щель, от значительности аж поднимаясь на цыпочки.

— Мэм, — сказала она, входя в рубку, — мне нужен пинцет, сканер, хирургический клей, эластичный бинт и еще чем обеззаразить рану. И если найдется местное обезболивающее, — тут она понизила голос, — я была бы признательна. В нем уймища осколков!

И никто из нас не заметил? Оставили кровавые дела ребенку? Натали, сорвавшись с места и предоставив Кириллу рыться в его аптечках, ринулась в санузел, и только возле самой двери притормозила.

— Я умею оказывать первую помощь и крови не боюсь, — гордо заявила девочка, проходя мимо.

А вот Натали, признаться, боялась. Хотя тоже умела. Обязана уметь, как пацанья матушка и бывшая стюардесса. Но помочь позвали не ее. Спасибо, хоть дверь перед носом не захлопнули! Норм, во всяком случае, глянул в ее сторону диковато. Судя по количеству окровавленных тряпок в мусоре, тут впору службу спасения вызывать.

Что она видела дальше — затруднилась бы ответить. Слышала, как звякало стекло о фаянсовую раковину, как струилась вода. Красные пятна на белом и сдавленное шипение — от боли. Сдержанные — шепотом! — порицания Игрейны и попытки оправдаться: все же правильно, рука левая, мякоть, все другое было бы хуже. Бок... ну а что — бок? Уйти и оставить их только вдвоем было бы нечестно.

— Нас можно резать, — приговаривала Игрейна, — мы и в лице не изменимся. Нас можно лазером жечь, мы будем изображать из себя этого... как его, древнего?.. а, Сцеволу. И куда только девается ваше мужество при виде пузырька со «щипалкой»?

— УФ-антисептик — и наше мужество остается при нас, — высказался капитан «Балерины» из-за дамских спин. — Режущее оружие — фу, как это брутально! Лазер — вот оружие современности, он и наносит рану, и дезинфицирует ее. А «щипалку» придумали женщины-садистки, чтобы смотреть свысока. Мать Безумия, ты что, весь потолок в себя собрал?

— Ультрафиолет убивает далеко не все бактерии, — возразила Игрейна. — На многих обитаемых планетах есть микрожизнь, которой совершенно наплевать на излучения. Даже жесткие.

Смотреть свысока. Угу. А он еще лучше, чем... Н-да, какая ерунда лезет в голову. Нет, по жизни это, конечно, не ерунда, всех касается, все под этим ходим, но — не вовремя!

Люблю, когда тело выглядит твердым, отлитым из бронзы.

Наконец все стало так, как оно должно быть. В том смысле, что женщина просыпается первой и готовит завтрак. Кто-то ощущает полноту жизни, только убегая темными подвалами и пригибаясь под обстрелом, но, спасибо, я лучше сырники пожарю. Можно, конечно, попросту .залить мюсли йогуртом, но в холодильнике нашлась упаковка творога и сухофрукты. Пять минут незначительной возни — и готова горка аппетитных горячих кругляшей с изюмом внутри. Все ж не сухомятка. Взрослые, судя по личному опыту, с удовольствием едят то же, что и дети. К тому же у нас тут есть и дети, и раненые, и подозрительные на язву — в ассортименте.

Кирилл, заспанный и помятый, разбуженный запахами, втянулся в кухню, нагрузил сырниками одноразовую тарелку, поколебался между сметаной и джемом, в результате залил их тем и другим, прихватил кружку с кофе и вернулся к себе в ложемент. Сырники он брал рукой, обмакивал в сметану, затем — в джем и отправлял в рот целиком, не отрывая глаз от монитора навигационной деки, и при этом время от времени что-то вбивал в клавиатуру — медленно, тыкая указательным пальцем левой руки.

Второй явилась Игрейна, против обыкновения какая-то вялая, взяла только парочку сырников, отговорившись тем, что с утра обычно много не ест, и убралась на диванчик в рубку. Вздохнув, Натали напомнила себе, что детское «невкусно!» не следует принимать всерьез.

Последним проснулся раненый герой. Протиснулся вдоль стены в дальний угол, чтоб не шевелиться лишний раз, других пропуская, покорно принял сырники и ковырялся в них вилкой. И сразу стало ясно, что физиологически объем этой кухни рассчитан на двоих.

Запах кофе щекотал ноздри, и язва там, или нет, а Натали рискнула сделать себе кружечку и присела напротив, на полпути от стола к плите: если что понадобится.

А и не скажешь, что десять часов назад из него полкило стекла вынули. Пластика естественная, если и бережет рапы, то — неощутимо. Под свежей футболкой бинтов не видно, и выражение лица как у любого мужчины с утра пораньше: уже ходит, но еще спит.

— Норм, — решилась Натали, — у вас есть дом? Или вы всегда вот так? На коврике перед чьей-то дверью?

— Дом? Ну... дом! — На растерзанные вилкой сырники было страшно смотреть. — Да, пожалуй, что и вот так. Дом — это значит женщина, дети, без них не дом, а так логово. Пещера. А что я могу дать женщине? У меня совершенно другая точка внутреннего равновесия.

— Вам тридцать... э-э-э...

— ...семь. Странно было бы в эти годы уходить на параллельный курс. Да и незачем. Не хочу показаться хвастливым, но я в прекрасной форме. Вчера никто не сделал бы большего.

— А вы выбирали себе род занятий и стиль жизни однажды и навсегда? Вы что, не знали, что однажды вам стукнет тридцать семь?

— В двадцать лет, — сказал Норм, положив вилку и глядя собеседнице в лицо, — ты уверен, что не доживешь до столь глубокой старости,

— Мы все делаем вид, будто у нас есть выбор, — сказал он ей же, но уже в спину. — Для нас это вопрос самоуважения или, если хотите, собственной значимости. Тогда как выбора, в сущности, нет. Всегда найдется тысяча причин, почему мы должны делать то, а не это. И где-то даже проще твердо про себя знать: ты просто не можешь поступить иначе.

Ничего не слышно, зато виден каждый жест, сопровождающий каждое слово. Спорят о важном, о жизненном: женщина наклоняется, безотчетно прижимает руки к груди. И этот ореол света, внешнее проявление пылающего в ней внутреннего огня, окутывает ее, и сразу становится ясно, к чему у них идет.

Я ее теряю.

И не смотреть бы, а не смотреть нет сил. Что она нашла в этом лбе? Центнер мышц? Или, может, она думает, что он лучше ее понимает? Тоже гонится за ребенком. Или это естественное женское сочувствие к раненому? Ага, а теплая дрожь воздуха, когда они сидели там вдвоем, под конусом света, когда его еще не за что было жалеть, а я вел с Патрезе словесную партию в шахматы? Может, им было до тебя дело? Ничего подобного, ты и тогда был только шофер.

— Знаете, — сказала Игрейна сзади, с диванчика, — мне тоже хотелось, чтобы Брюс играл со мной одной. Ну, то есть, не то чтобы хотелось: такие вещи отсекаются моим контрактом. Но я иногда думала, каково это, когда хочется.

— Это как — отсекаются? — Кирилл поставил тарелку на деку и обернулся.

Девчонка сидела на диванчике с ногами и смотрела на него так, будто видела насквозь и забавлялась. Нет, ну женщины, они, понятное дело, инопланетяне. Но не настолько же!

— Как можно отсечь контрактом... ревность? Зависть? И что еще в таком случае включает этот контракт?

— Ничто не может нарушить у Мари чувство исключительности. Она должна побеждать во всех играх, лучше всех одеваться, и все мальчики влюблены только в неё, Спорим, вам знакомо, когда вас все пропускают вперёд?

— Знакомо, предположим. Но это неправильно.

— Разумеется, неправильно. Но таковы правила, против которых мы с Нормом не можем лезть. Мы можем их только обходить. Оставить отпечаток личности, скажем, который наложится на всю ее жизнь. У вас есть такой отпечаток?

Кирилл открыл рот и закрыл его.

— Сколько тебе лет? Нет, по правде?

— Технически — двенадцать. Что же до психики — вы ведь это имеете в виду? — господин отец Мари покупает только лучшее. Его мои харак... рекомендации устроили.

— И ты хочешь сказать, будто бежать вторым номером тебя не раздражает?

— Раздражает?.. Как это?

Кириллу захотелось стукнуть ее за ее улыбочку.

— У него кто-нибудь есть?

— Я не знаю. Я, — Грайни подчеркнула, — не знаю. Это, впрочем, ничего не значит. Норм — он из тех, кто называет кошку кошкой, даже если споткнулся об нее и упал.

— Как это? А!

— Если он считает, что в какую-то часть его жизни не следует совать нос маленьким девочкам, мы и не пролезем, как бы ни любопытствовали. У его контракта тоже есть свои непреложные условия.

— Да-да, я понял, папенька Мари покупает только лучшее. А мне, — решил капитан, ощутив прилив крови к ушам, — этот хмырь по барабану.

— Норм — он хороший.

— Даже слишком. Эй! Идите сюда, я тут ночью кое-чего подсчитал. Вам будет интересно.

Прибежали как миленькие. Игрейна потеснилась на диванчике ради Норма, а Натали прихватила с собой табуретку. Так. О главном надо думать, капитан, о деле, а не радоваться, что диванчик тесен для троих и вот эти двое хоть сейчас не оказались рядом, не соприкасаются плечами и бедрами, обдавая друг дружку жаром.

— Я сразу отказался от мысли, что тут записан код гиперсвязи, — начал он. — Не так уж много в Галактике трансляторов гиперроуминга, и все они контролируются правительствами. Ну, или почти все, если вспомнить Патрезе. В любом случае едва ли посредник может рассчитывать, что у того, кто исполнил заказ, есть выход на связь нужного уровня. Получить-то сигнал можно на любом стандартном устройстве, но упаковать и отправить — для этого нужна станция.

Норм сделал жест, подразумевающий, что технология ему известна.

— Патрезе располагал таким выходом.

— Больше не располагает. И, к слову, если я понял правильно, МакДиармид не собирался пользоваться техническим парком своего старшего партнера. Он назвал детей «своей удачей». Значит, у него есть возможность выйти на покупателя самому. И эту информацию он вычитал в тех же цифрах, которые сейчас у нас на руках. Я все же проверил по справочнику: под такими кодами обитаемые секторы не числятся.

— Это же ничего не значит, — сказала Натали неуверенно. — Вспомните... двенадцать лет назад на Зиглинду напали именно из такого сектора. Того, что считался пустым и использовался как свалка. Станционная форма жизни. Да что там: достаточно прыжкового корабля...

— ...и он будет висеть в ожидании, вдали от всех баз, пока некий Брюс Эстергази не попадет в руки людей, которые не против его продать? Мой мозг отказывается воспринимать великую ценность подобной сделки. Не могу сказать, что такие вещи не практикуются, когда надо передать левый груз или диктатора в бегах. Но это не делается без предварительной договоренности.

— А не могут это быть сами координаты точки выхода?

— Я не знаю ни одной системы, которая могла бы представить их таким образом, а я знаю их все, поверьте.

— Но вы не позвали бы нас, если бы у вас не было никоей идеи, не так ли?

— Вы, Норм, ловите мои мысли на лету. Это, конечно, удобно, но — настораживает. У вас сейчас есть шанс рассказать нам правду. Мы ничего о вас не знаем, кроме того, что вы до невозможности круты. Колитесь.

Торжествующим жестом Кирилл сложил руки на груди. Тому некуда отступать. Некуда!

— До определенного момента моя история не представляет для вас интереса, — медленно произнес Норм, — Я несколько лет провел в тренировочных лагерях. По результатам тестирования был включен в состав особого подразделения Федерации. В реальные боевые действия вступил во время зиглиндианского конфликта. Наше прибытие спасло планету от уничтожения конкурирующей формой жизни.

— Я до сих пор полагал, что Зиглинду спасла стойкость и беспримерный героизм ее Вооруженных Сил, а также нестандартность некоторых решений руководства,

— Вооруженные Силы у них были что надо, — согласился Норм. — И Назгулов, — Натали вздрогнула, — я видел в деле. Впечатлен, что и говорить. Но к моменту нашего прибытия ВКС Зиглинды были настолько истощены, что могли держать только оборону близкого радиуса.

— Да вы бы еще дольше шли!..

— Наше прибытие позволило перенести бои на территорию противника.

— И ЗО на этом неплохо заработало, угу.

— У нас не политический спор, господа, — вмешалась Натали с отчаянием в голосе. — Там все закончено, слава высшим силам.

— После Зиглинды участвовал в спецоперациях против сепаратистов на Лорелее, Патриции и Ясоие.

— Тех, карательных? — Кирилл был сама невинность.

— Уж куда направляли. Некоторое время работал в антитеррористической бригаде «сайерет» без места постоянной дислокации. Получил звание сержанта. Уволен без пенсии и выходного пособия.

— А причина увольнения?..

— Ложь.

— Ого... Как это?

— Это личное и не затрагивает общие интересы.

— То есть как это? А если вы и нам как-нибудь гибельно наврете?

— В том, что касается общих задач, я честен. А о прочем умолчу — это разные вещи.

— Да я, в общем, понял все, что мне требовалось, — поспешил уверить его капитан. — То есть потом вас подобрал папенька вашей маленькой барышни, дал вам работу, в которую вы вцепились, и теперь сами вылезете из шкуры, чтобы ее сохранить, и других вытряхнете. Так?

— Примерно.

— Вот и славно. Потому что это было важно. — Кирилл постучал световым пером по планшетке деки. — Я имею в виду вот эти цифры. Потому что если я сейчас озвучу, что они значат, мы вступим на скользкую почву, где с каждой стороны — чьи-то секреты. И мои, и уважаемой леди. Какие-то из них сохранить не удастся. Лучшая страховка от того, чтобы человек со стороны не использовал наши тайны по своему усмотрению, как мне кажется, состоит в том, чтобы обменяться секретами.

— То есть вы знаете, что там написано?

— Да. Это такая мулька в нашей... кхм... антиобщественной среде контрабандистов. Первая строчка — вектор гиперпрыжка, его длина и направление в том разжеванном и переваренном виде, в каком его можно забить в компьютер, не задавая последнему никаких расчетов. Нет координат в системе — нет и доказательств.

— И вы с самого начала знали правильный ответ, — подытожил Норм.

— Естественно. Имею я право на маленький спектакль, хотя бы в отместку? Я, может, тоже хочу внимания. Женщины, конечно, обожают мышцы, но некоторых привлекают и мозги.

— Длина и направление... А начальная точка?

— По умолчанию — центр цивилизации, — Кирилл расплылся в широкой улыбке, каковую на Зиглинде нынче называют «предвыборной». — Фомор-р-р-р! А вторая строчка — местные координаты связи.

— И?..

— И?..

— Норм, — спросила Натали, — как фамилия отца Мари? Вы же сами понимаете, нам необходимо это знать. Если вы скажете, мы поймем, что связывает вашу девочку и моего сына.

Парень набычился:

— Это не обмен, — сказал он. — Это игра в одни ворота. Вы мне даете на себя общую информацию, а от меня хотите конкретную. Да еще ту, что нарушает условия контракта.

— Если я беру вас с собою дальше, — процедил сквозь зубы капитан, — вы имеете шансы по уши вляпаться в мою конкретную информацию. Которая для меня ничуть не менее важна, чем для вас — вопросы трудоустройства.

— Фамилия Мари — Люссак, — Игрейна сказала это так неожиданно, что взрослые замолчали. — Пусть меня увольняет... если успеет.

Норм слегка переменился в лице, а Кир присвистнул.

— Маловата нам становится Галактика. Господин Люссак — председатель коалиционного Правительства Зиглинды. Фактически самая весомая фигура в том секторе на сегодняшний день и не последний авторитет во властной верхушке Земель Обетованных. А этот вот вектор, — он ткнул пером в разбросанные по монитору цифры, — упирается туда же. Где-то там сидит посредник, достижимый по местной связи, который, по всей видимости, способен предложить Мари отцу за достойную ее цену. Я не вижу здесь особенной загадки. Но вот кому и зачем понадобился Брюс Эстергази? На кого расставлен этот капкан? Мэм, меня терзают недобрые предчувствия.

— Хотите сказать, цель этой операции — вы?

— Они, кто бы они ни были, не могли знать, что я полечу за Эстергази-мелким. Знаете, их так называли: Эстергази-старый, Эстергази-старший? Ваш Рубен был Эстергази-младший. Я ведь сукин сын, согласно официальной версии. И я это мнение ни разу не опроверг. Если это комбинация по извлечению из небытия фигуры, которая сама не рвалась извлекаться, то... то слишком многие важные пункты допускали в ней двойственный или тройственный выбор. Не понимаю... — Он постучал пером по зубам.

— Но, — напряженным голосом спросила Натали, — ми летим?

— Летим? Да, пожалуй. Другого варианта все равно нет: лететь туда и попробовать либо добраться до посредника и взять его за жабры, либо перехватить Инсургента, который тоже летит туда с товаром на продажу. Далеко. Даже гипером не меньше трех суток. Думаю, мы окажемся на месте раньше Инсургента. Правда, если иметь дело с его пушками, я хотел бы... А, ладно, это потом.

— Это все, что мы можем сделать?

И этого-то много. Но разве мать оценит?

Нечего, совершенно нечего делать. Три дня до того, как народ даже думать примется дальше, а не то чтобы что-то делать. А жажда действия буквально нож к горлу прижала. Предложили бы вернуться под обстрел — согласилась бы с радостью, лишь бы только дать нагрузку мышцам и мозгам.

Кирилл, после того как запустил «Балерину» в прыжок, погрузился в себя, и некоторое время можно было наблюдать существование последнего в Галактике самодержца в его естественных, так сказать, условиях. Он, кажется, перестал обращать внимание на гостей, а сам частью дремал, частью размышлял о чем-то, и взгляд у него был мутный, отстраненный. Ложемент, с которого он не слезал, до странности напоминал трон, вокруг которого в продуманном рабочем беспорядке простиралась Империя. Понятно. Дело вышло на его личный интерес, и ему надобно все пересчитать. Игрейна, посидев в рубке, удалилась в их с Натали общую каюту, чтобы поваляться с книгой, а Норм, тот вообще убрался в «сундук» и, кажется, заперся там. Его Натали понимала больше, чем кого-либо: сон лечит, а парень явно вознамерился поставить себя на ноги в кратчайший срок. Очень любезно с его стороны, если учесть, кто у нас тут главная ударная сила.

Он видел Назгулов. Он был там! Они, считай, косвенным образом соприкоснулись где-то там, в прошлой жизни. Спецназ Земель Обетованных пришел на помощь Зиглинде через несколько дней после того, как Натали демобилизовали. Может, они даже базировались на «Фреки» — «Прожорливом». Места там, помнится, в ее времена было полно.

Промаявшись несколько часов на диванчике в рубке, перелистав все журналы и не прочтя в них ни строчки, переменив все возможные позы и не найдя покоя ни в одной из них, Натали все же решилась побеспокоить соседку и осторожно вернулась в каюту.

Игрейна валялась на животе, в пижаме, болтая в воздухе босыми ногами. И видеокнига перед ней была выключена.

— Ты не спишь?

— Я думаю.

— Ты пила сироп от мигрени?

Девочка помотала головой и заправила белые пряди за уши.

— Мне не надо. У меня снижена чувствительность, и никогда не болит голова.

— Что-то бледненькая ты.

Девочка дернула плечом.

И худенькая. В самом деле, даже на «Белакве» Грайни выглядела много здоровее. И даже в медотсеке, после того как спецназ Нереиды освободил заложников. Мы слишком заняты своими проблемами, которые важные, спору нет, но есть какие-то вещи, которыми нельзя пренебрегать даже в ослеплении самыми святыми чувствами. Есть что-то, чем ты не можешь платить за своего ребенка. Так, не надо громко. До «своего ребенка» пока не дошло. Пока речь идет только о собственном материнском спокойствии. А это значит, что одинокий ребенок рядом не должен остаться без внимания, даже если она никому тут не дочь... и слишком уж умна.

— Иногда я сомневаюсь, кто в вашей команде главный.

— О, конечно, Норм. Он подписывает документы, и кредитные карточки у него. Но совещательный голос у меня есть, и я знаю, что меня всегда выслушают.

— Как ты решилась сказать про Мари Люссак?

— Надо было сказать. А ему... у него и так над головой собралась настоящая грозовая туча. Господин Люссак — очень сложный человек. Его гнев в отношении меня будет, я думаю, не столь сокрушительным, как если бы Норм оказался в чем-то виноват. У нас не было никого, пока мы не встретились на этой работе. И теперь у нас пот никого, кроме друг друга. Так что если уж мне делать доброе дело, пусть Норм будет его наследником.

— Ты ведешь странные речи, дитя.

— Угу, — та ухмыльнулась. — Сегодня меня уже спрашивали про реальный возраст.

Натали присела на краешек широкой койки. Если рубка воплощала представления хозяина о правильной организации дел, то его спальня, видимо, отвечала его потребностям в комфорте. От верхнего белого света тут отказались, вместо него в изголовье был встроен небольшой желтый ночник и еще боковая лампа, ориентированная таким образом, что скучный панельный потолок терялся в таинственном сумраке. Игрейна лежала поверх толстого стеганого одеяла, крытого цветными лоскутками, среди подушек, наваленных кучей. В стенных выемках валялись видеокниги, в основном детективы, и музыкальные инфочипы, которые при общей полутьме могли сойти за сокровища, рассыпанные по полкам склепа.

— Что с тобой происходит, Грайни?

— Ничего. Ничего такого, про что я не в курсе. Пожалуйста, не берите в голову, мэм.

Грайни вытянула вперед руку и опустила на нее голову. Веки ее сомкнулись. Где-то Натали вычитала, что для психики полезно смотреть на спящих детей. Тоже мне открытие — для матери!

Натали потушила боковой свет, оставив гореть ночник, и пару минут бессмысленно стояла у двери, глядя на узкую босую ступню в складках лоскутного одеяла. Здесь душновато. На любом космическом судне — душно, и также было в комнатах-коробках Зиглинды, и в жилых отсеках на «Фреки». Только на Нереиде она поняла, что такое свежесть. И простор. И свобода. Даже если все это одного серого цвета.

Ничто хорошее не дается надолго.

Она вышла в туалет, обнаружив, что Кирилл перевел «Балерину» в ночной режим. Весь верхний свет был погашен, лишь в кухонном отсеке осталась подсветка для того, кто, может быть, проголодается ночью, — чтобы не гремел и не будил отдыхающих. В рубке тоже было темно, светились лишь дежурные мониторы. В командирском ложементе на фоне слабого мерцания просматривался неподвижный черный силуэт.

Несколько секунд Натали стояла в коридоре наедине с «Балериной», которая одна, казалось, не спала, неся их сквозь всю немыслимую топологию пространства, которую можно более или менее адекватно объяснить только высшей математикой. Потом повернулась и постучала не в свою дверь. Та отворилась, и Натали ступила внутрь.

* * *

Время, место и сделанный шаг таковы, что в объяснениях не было никакой потребности. Двоякое толкование исключалось. Герметичная дверь беззвучно сомкнулась за спиной, темнота стала полной, населенной лишь дыханием — ее и другим, — и на все сомнения остался один миг — между двумя ударами сердца, но тратить его на ерунду оказалось бессмысленно, ибо собственная инициатива выбила из Натали дух.

Сомневаться следовало с той стороны двери.

Потому что, когда ее притиснули к стене, подхватив под бедра, каким-то образом всего одним движением приведя в беспорядок и одежду, и волосы, и напрочь сдернув весь «низ», головной мозг передал управление спинному, а тот на все с готовностью согласился.

У «возраста цинизма» есть свои преимущества, и главное из них — многого не ждать. Никаких «завтра», никаких «навсегда», никакого ложа из роз. В этом возрасте «я люблю» относишь к уютному дивану, к упорядоченности вещей и отношений, к ежедневному возгласу из прихожей: «Мам, я дома!»

Нет, пожалуйста, об этом — только не сейчас!

...Не сейчас, когда руки вцепились в плечи, а ноги обвились вокруг поясницы, и ты мотаешь головой, как взбесившаяся лошадь, в поисках воздуха — хотя бы глотка! — избегая ищущего рта, который ловит лишь пряди волос, липнущие поперек лица к разгоряченной коже.

Я не должна делать это сейчас, когда Брюс... А когда еще?

...Затем на полу, на скомканном одеяле, в двух-трех самых простых, но эффективных позах, снизу и сверху, по полной отыгрывая программу «Двенадцать лет без оргазма» тем более неистово, что где-то за подкладкой бушует комплекс вины, и потому только молча, что за переборкой — девочка, которая понимает слишком много. С детьми, с ними даже простейшее устройство на батарейке не заведешь: у кого есть дети — те знают! Найдут! Наткнутся, пройдя по мистической цепочке невероятных случайностей и совпадений. Может, гражданка свободной Галактики и выпутается, сделав каменное лицо и заявив о своей сексуальной свободе и праве на удовлетворенность, но не рожденная на Зиглинде. Нам... нам не подходит ничто, кроме мужчины! «Мама, что это?» То-то ведь стыда не оберешься.

Кстати о стыде. Надо бы выбраться отсюда пораньше. Пораньше... Никто и не узнает...

Увериться, будто твой мир обрел точку опоры, любить свое кресло и плед, горку инфочипов с видеодрамами, завтрак и ужин, проводить бесконечное время с каталогами детской одежды, развивать вкус и манеры, обустраивать гнездо, оставив дела мира идти их чередом, — и оказаться космическим телом в пустоте, объектом в системе взаимных притяжений. Войти в атмосферу — и вспыхнуть.

...В могучих объятиях, словно в кольцах Лаокоо новых змей. Эстергази сами научили: тычешь пальцем и говоришь: «Это!»

Двенадцать лет. Все равно что вторично потерять девственность!

* * *

Обрекая себя на проживание в кресле пилота, Кирилл и не подозревал, что проку от его самопожертвования — одна лишь задница, отлившаяся в форму ложемента. От сна в неудобной позе болело все. Будь она неладна, эта рыцарственность, которую все одно никто не ценит.

Яичница с беконом и кофе. Придумайте более чувственный утренний аромат! Глаза разлепились сами собой, взгляд устремился на сцену... то бишь на кухню, где с утра хозяйничал Норм.

Спокойный, деловитый, свежий. Белая футболка обтягивает торс, и, к слову, ей есть что обтягивать. Он, Кирилл, сказать по правде, всегда завидовал фактурным ребятам. А этот еще и в движениях точен и скуп... грациозен — вот правильное слово. У этого точно ничего не болит.

Э?

Если бы не он, мы бы все были... кхм... здесь мне по сценарию полагается испытать дружеские чувства. Однако погодим пока. Парень сказал о себе достаточно, чтобы я сообразил: тут я выбираю.

Затем появилась Грайни, против обыкновения непричесанная и в пижаме. Обязательный для всех утренний нырок в туалет, затем — на кухню, где она тоже не задержалась. Только взяла стакан молока и тарелку с горкой тостов. Для себя и — к удивлению Кирилла — для него и принесла все это в рубку. С вчерашними сырниками, ясное дело, не сравнить: есть разница между мужской стряпней на скорую руку, чтобы только заглушить голод, и женским священнодействием, чуть не тантрическим, с ритуальными формулами оберегов и приворотов... ну, или ты хотя бы можешь придумать себе, будто они там есть. А как же иначе, если женщины готовят для сыновей?

Он сморгнул и подобрал челюсть. Было что-то ошеломительно неправильное в утреннем явлении Натали. Она обычно совсем не такая румяная, обычно она смотрит прямо, не опуская глаз: мол, делаем одно дело. Она никогда не причесана с утра так тщательно.

Она, черт побери все, обычно выходит из другой двери!

Стоило отвести глаза, и они сделали это. Это — что? Под языком вертелась дюжина подходящих глаголов, но все они были как колючки, которыми бронированную шкуру Норма, само собою, не пробьешь, а обращать гнев на даму... ну, не в такой же форме!

Такая белая кожа, она, должно быть, светится в темноте, а бедра у нее шелковые на ощупь... с внутренней стороны. Я мог бы потратить неделю только на то, чтобы касаться ее кончиками пальцев, а этот... У-у-у, самец-победитель! Хотя... какой он, к фоморам, самец? Может ли быть так, что она не знает?

Рубен познакомил нас двенадцать лет назад, но я совершенно ее не помню! Наверное, это потому, что тогда у нее были короткие волосы. Надо было утратить Зиглинду навсегда, чтобы влюбиться в зиглиндианку?

Кирилл сморгнул. Два блестящих голубых глаза смотрели на него в упор, из больших и указательных пальцев как будто само собою сложилось сердечко. Ребенок? Черта с два! Это группа вражеской поддержки! Чертов маленький манипулятор. Все, что она говорила, косвенным образом к тому и подталкивало.

Мы все психопаты, те, кто вырос в стальных коробочках Зиглинды. Мы и сами про себя это знали, но когда мы с нашими фобиями вышли в Галактику, то сами изумились, как невинно они выглядят по сравнению с тутошними махровыми цветами.

Как вы думаете, ребята: если я только шофер, то, может, мы приехали? А вот и высадил бы в ближайшем космопорту: пусть добираются попутками, если бы не... Подумаешь, баба. Подумай о другой. Об Адретт, к слову. О Харальде. Дух Рубена, вообрази, укоризненно качает головой рядом.

Рубену хорошо качать головой, ему девчонки и при жизни не отказывали, да и потом...

К тому же нет у него никакой головы.

Дышите глубже, Ваше Никчемное Величество, и попытайтесь сделать вид, что вас вполне убедила китайская драма, которая разыгрывается тут на фоне белого кафеля. «Передайте соль», «ах, какой замечательный кофе», «если что и случилось нынче ночью, то дальше мы это с собой не возьмем»...

— Эй, доброе утро! — воскликнул он фальшивым насквозь голосом, выдираясь из кресла. — Я тоже хочу. Яичницы, в смысле.

Яичницу дали и как будто примолкли, когда он вошел. Ну что ж, если не о чем говорить, всегда можно говорить о работе.

— В хорошенькое местечко превратилась Зиглинда при новой власти, — заявил Кирилл, набивая рот. — Чтобы в прошлой жизни тут детьми торговали? Сидит посредник прямо в орбитальном пространстве, а правительственные станции его ни запеленговать, ни ущучить... Хотя, справедливости ради, правительственных станций у них теперь намного меньше. У них теперь независимая пресса... и такая же связь.

— Хотите сказать, на всех планетах Федерации у преступников развязаны руки? — не поверила Натали. — То, что произошло на Нереиде, — я имею в виду рейд МакДиармида — норма?

— В Галактике нет вещей, которые нельзя было бы купить... или сделать на заказ. Так, Норм?

— Я предпочитаю думать, что в Галактике еще остались вещи, которые делать нельзя ни при каких обстоятельствах.

— Ну да, я вас понял. Этика как почва под ногами. Сами до этого дошли или у вас нет выбора?

Норм чуть улыбнулся — уголком рта:

— Выбора никогда нет.

— Так я и думал. Нет, на самом деле Земли хоть и держат Зиглинду в зубах, но еще не слопали. Она слишком недавно в составе Федерации, это вам не какая-нибудь Лорелея, где демократия может показать зубы без существенного ущерба для имиджа. Тут люди еще помнят старое, возможные варианты для них реальны. Есть с чем сравнивать. К тому же большинство функционеров на ответственных должностях выдвинулись либо в войну, либо вовсе при старом режиме. Зиглинда, фигурально выражаясь, тектонически молодая формация. Если Люссак и склонен закручивать гайки, здесь ему следует делать это с аккуратностью. В такой неустойчивой ситуации в отношениях между ведомствами — особенно на стыке полномочий! — полно неразберихи. Это я все к тому, что да; сидит какое-то чмо под носом у спецслужб и приторговывает себе запрещенным товаром. И управы на него нет, потому что и документы у него в порядке, и права человека, и свобода бизнеса, и вообще он — общество с ограниченной ответственностью...

— ...поубивал бы, — согласился Норм. — Однако и в прежние времена Зиглинда не брезговала поставлять вооружение всем конфликтующим сторонам. Нет?

— А кто здесь невинен? — оскалился Кирилл. — Взять, к примеру, Шебу...

Норм замер в нелепом полуобороте, поставил чашку на стол подальше от края и повернулся к столу с преувеличенной осторожностью. Натали... А Натали обратила вопрошающий взгляд на него, а не на Кирилла со всеми его драматическими паузами. Кому нужны тут его паузы!

— При чем тут Шеба?

— Потому что именно Шеба запатентовала искусственный интеллект на основе нейронной сети. Формально выражаясь — робота, которого не отличить от чело-века при помощи сканера или скальпеля. Неуникальную личность, поставленную на конвейер, генетически выращенную из донорской ДНК и запрограммированную в соответствии с требованиями заказчика. Естественно, первым образцом, выброшенным на рынок, стала модель «суперсолдат», а первая промышленная партия была выпущена как раз во время зиглиндианского конфликта. Не думаете ли вы, будто они дали нам людей?

— Не слишком ли подробно для доказательства аморальности обитаемого мира, Ваше... Кирилл?

— Сниженная болевая чувствительность. — Пар, выходя, оставлял чувство неизъяснимого, почти физиологического наслаждения, и такое же удовольствие Император испытывал, глядя на бронзовую античную маску напротив. — Ускоренные бессознательные реакции. Регенерация, которая кажется нам невероятной. Треть из них были, помнится, женщины. Разумеется, конструкты совершенно стерильны: у разработчиков хватило ума не запустить новую эволюционную ветвь. Меня всегда удивляло, за каким хре... простите, леди... им оставили половое влечение? Оказывается, это как-то связано с агрессивностью. Не буду спорить: военным психологам виднее. Гражданских прав у них нет, ни в одном из миров они не признаны людьми. Именно из них Галакт-Пол комплектовал «сайерет». Сколько вам технически лет, Норм? Двенадцать? На какой срок запрограммирован ваш жизненный цикл? Когда ваш метаболизм взорвется? Дотянете до сорока? «Р» перед вашим именем — значит ли оно то, о чем я подумал? Примите мое восхищение, леди. Вероятно, никто в Галактике не обладает столь богатым опытом интимного общения с устройствами. Впору требовать ставку бета-тестера, как вы думаете? Нынешний вариант мне, как мужчине, более понятен: у этого, по крайней мере, все есть. Впрочем, я всегда подозревал, что на самом деле женщине нужна штука с кнопкой «Выкл.».

Вот и все. Огонь погашен, все скрылось в клубах пара. Женщина встала, глядя в пол, и пошла прочь, приложив ладонь к щеке.

— Стойте! — крикнула ей вдогонку Игрейна. — Не думаете же вы, что Люссак доверит свою драгоценную дочку человеку, существу с элементом непредсказуемого? Все правильно, только устройство — это я! Я ей не подруга, а кукла. Чтобы играть, Наряжать, заплетать волосы, всюду быть вместе, делиться секретами, планировать шалости. Весело проводить время, ненавязчиво развиваясь. А вы, господин капитан... зря вы так. Я думала, вы больше.

Норм встал и подчеркнуто молча вышел. Сел в рубке на диванчик, закинул ногу на ногу. Игрейна, акцентируя сторону своих симпатий, устроилась рядом, положив голову ему на колени. Норм обнял ее за плечи.

Тут граница. Люди налево, конструкты — направо.

— Отвечая на поставленный вопрос... — вымолвил Норм. — Модели Иск-Ина, которую Шеба условно называет «оловянным солдатиком», жизненный срок определен в сорок пять лет. Считается, будто до этого возраста мы еще способны действовать эффективно и накапливать положительный опыт. Другим моделям повезло меньше, они зависят от нравственных качеств заказчика. Долгоживущие — дороже. Господин Люссак, к примеру, решил, что кукла нужна его дочери до тех пор, пока та не уедет в колледж. Она бы и уехала, и все бы шло своим чередом, не подвернись нам МакДиармид.

— Что? — Натали развернулась на пороге спальни, где собиралась пересидеть сложный момент, зажав уши руками и спрятав лицо в коленях, сгорев со стыда. — Гранин? Вы это про нее? Это... правда?

— Это правда, — ответил вместо девочки «сайерет». — Она умирает.