В МОРЕ


Иви и Сеймоур уже более трех часов бежали в северном направлении. Они пересекли несколько деревень и бесчисленное множество овечьих пастбищ, огражденных каменными стенами. Теперь вампирша и оборотень приближались к долине реки Войн. К западу от них находился Ньюгрейндж [4]и таинственный холм Тара, который испокон веков был источником силы для друидов. На востоке уже виднелось устье Война с расположенным на нем городом Дроэда, который когда-то был таким же богатым, как Корк, Лимерик и Дублин. До тех пор пока в семнадцатом веке Оливер Кромвель не устроил здесь резню, чтобы продемонстрировать свою силу и сломить сопротивление ирландцев английской власти. Две тысячи жителей он приказал перебить в церкви Святого Петра, а остальных продал в рабство. Город не смог оправиться от такого потрясения. Все средневековые укрепления, кроме пары ворот и нескольких участков крепостной стены, были разрушены, и лишь небольшое число жителей все еще вели здесь скромное существование.

Когда Иви и Сеймоур достигли берега реки, вампирша остановилась и оглянулась.

— Да, думаю, этого будет достаточно.


«Что ты имеешь в виду?»

«Я хочу сказать, что теперь мы достаточно далеко от Дублина».

«Достаточно далеко для чего? Нет, не говори этого! Я даже слышать об этом не хочу».

Волк застонал. Он догадывался, что сейчас произойдет. Сеймоур долго жил и сражался рядом с Иви и вынужден был признать, что непреодолимое упрямство было их фамильной чертой.


«Ты и вправду думал, что я так легко сдамся?»

«Я надеялся, что ты наконец-то прислушаешься к голосу разума».

Иви пожала плечами.


«Иногда разум указывает нам неверный путь, который рано или поздно приводит к поражению. Бывают времена, когда нужно рисковать, и именно так я сейчас и поступлю. Прощай, Сеймоур, не грусти в ожидании нашей следующей встречи. И вспоминай меня, если мне суждено допустить ошибку и погибнуть».

Сеймоур попытался схватить Иви, когда она призвала Туман, но превращение произошло так быстро, что оборотень не успел коснуться даже края ее платья. Возникший на месте вампирши сокол стрелой поднялся в небо и улетел прочь.


«Проклятье, Иви, я поймаю тебя, и тогда ты у меня узнаешь!..»


* * *

Часы на башне пробили ровно час, когда сокол опустился на большой моток каната. Пару секунд спустя на его месте появилась девушка в серебряных одеждах. Когда она подошла к Брэму Стокеру, он стоял у поручня и наблюдал за движением людей у причала. Ирландец не стал оборачиваться, хоть и заметил ее. Но Иви увидела, что на его губах заиграла улыбка.

— С точностью до минуты. Теперь все пассажиры на борту. Хотя я должен признаться, что не сообщил капитану об одном из них.

— И хорошо, что не сообщил. Ты достал ящик?

Брэм кивнул.

— Он вместе с моим большим чемоданом находится внизу, в первом багажном отделении.

Иви задумчиво улыбнулась.

— Значит, ты не сомневался в моих возможностях?

— Ни в твоих возможностях, ни в твоей решимости.

Какое-то время они молча смотрели, как маленькие шлюпки перевозят ящики и бочки, которые еще необходимо было погрузить на корабль. Затем последняя шлюпка отчалила и в порту Дублина стало тихо. Портовые рабочие стали расходиться по домам. Пробило два часа. Затем половину третьего.

Брэма охватило беспокойство.

— Почему мы не отчаливаем? Чего ждет капитан?

Иви беспомощно оглянулась.

— Если бы я знала.

— Нам нужно было быть на борту уже в час, чтобы он не пропустил прилив! — рассерженно добавил ирландец.

— Может, мне сходить и узнать, в чем дело?

— Нет, не нужно! — решительно покачал головой Брэм. — Разве можно допустить, чтобы тебя кто-то увидел?

— Ах, ты же знаешь, большинство людей очень быстро забывают о встрече со мной, — улыбнулась Иви.

— Потому что ты принуждаешь к этому их разум, — предположил Брэм.

Как еще иначе можно было забыть Иви, хоть раз ее увидев?

— Да, ты прав, — кивнула вампирша.

— Но почему же ты не воспользовалась своими способностями при нашей первой встрече? Думаю, ты с легкостью могла заставить меня позабыть обо всем. Но ты сделала как раз наоборот, засела в моем разуме, и теперь я не могу прожить и дня, не вспомнив о тебе, — ворчливо добавил он.

Иви подошла еще на шаг и поднялась на носочки, чтобы ее лицо было ближе к лицу Брэма.

— Ты бы предпочел забыть меня? Лишь скажи, и я освобожу твой разум от воспоминаний обо мне, как только мы окажемся в Лондоне.

— Ты можешь это сделать? Ну конечно же! — спросил и тут же сам ответил на свой вопрос Брэм.

Затем он задумчиво посмотрел на Иви. Сама мысль о том, что она исчезнет из его памяти, отозвалась глубокой болью в его сердце. Но разве не было столь же мучительно целыми днями и ночами думать о ней? Даже когда он был занят чем-то другим, где-то на заднем плане всегда находился образ Иви. Это не было влюбленностью, которую Брэм испытывал в годы учебы в дублинском Тринити-колледже, ухаживая за юными дамами, и не имело ничего общего с любовью, которая соединяла его с Флоренс. Это была совсем другая связь, какое-то странное наваждение. И порой Брэм со страхом спрашивал себя, насколько губительной может стать для него впоследствии эта страсть.

— Нет, — решительно покачал головой ирландец. — Тогда моему разуму и моему сердцу будет чего-то не хватать.

— Не будет, если я заставлю тебя полностью забыть о моем существовании, — усмехнулась Иви.

— Все равно! — резко ответил Брэм. — А теперь я пойду к капитану и спрошу, почему мы до сих пор не отчалили!

Ирландец развернулся и удалился тяжелым шагом. Иви осталась стоять у поручней. Она обвела взглядом портовые сооружения. Было почти три часа ночи, и вампирша понимала, что в такое время отсюда больше не отчалит ни один корабль. В ночных прибрежных водах таилось слишком много опасностей. Возможно, капитан и вовсе не планировал выходить в море среди ночи. Он лишь хотел, чтобы все пассажиры и багаж заранее были на борту и корабль мог отчалить с первыми лучами солнца. Уровень воды в этом порту не имел такого уж большого значения, по крайней мере когда судно стояло на якоре ближе к открытому морю, а не у самого причала, где корабли с глубокой осадкой не могли маневрировать во время отлива.

Иви ругала себя за глупость. Почему она не пересекла Войн и не пробежала вместе с Сеймоуром еще несколько миль в северном направлении? Тогда у нее все еще оставалось бы достаточно времени, чтобы успеть на корабль. Вампирша надеялась лишь на то, что волк вернулся в Данлюс, уверенный в том, что корабль уже вышел в открытое море, а значит, у него нет никаких шансов догнать Иви.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Брэм снова появился на палубе.

— Капитан спит в своей каюте, и его можно тревожить лишь в исключительных случаях.

— К которым, по всей видимости, не относятся вопросы разгневанных пассажиров, — сказала Иви, на что Брэму оставалось лишь кивнуть.

— Мне пришлось обойти весь корабль, чтобы найти матроса.

Как и предполагала Иви, капитан не собирался поднимать якорь среди ночи и подвергать корабль скрывавшимся в темноте опасностям.

— Зато нам приказал быть здесь уже в час ночи, — проворчал Брэм.

Пойти в свою каюту и немного поспать ирландец отказался. Поэтому они с Иви еще какое-то время поговорили, а затем умолкли, погрузившись в свои мысли. В конце концов Брэм кивнул и отправился отдыхать.

Когда Иви разбудила его, было около пяти часов утра.

— Думаю, мы скоро отчалим. На корабле что-то происходит. В воздухе царят оживление и ожидание чего-то.

Брэм не слышал и не видел ничего, что могло бы натолкнуть Иви на эти мысли, но поверил ей. Он выпрямился и зевнул.

— Хорошо, как только мы выйдем в море, я снова немного вздремну. Показать тебе, где находится багажное отделение?

— Не нужно, — ответила Иви.

Несколько минут на корабле по-прежнему царила тишина, но как только Брэм спросил у Иви, не могла ли она ошибиться, до них долетели первые глухие звуки. Матросы бегали туда-сюда и выкрикивали какие-то команды. Они взбирались на ванты* и распускали веревки, которыми были связаны паруса.

— Поднять якорь!

Этот крик повторился еще и еще. Ржавая цепь заскрипела и поползла вверх. Затем зазвучала песня матросов, сопровождаемая ритмичными шагами их босых ног. Полотно паруса постепенно разворачивалось и натягивалось на ветру. Наконец-то Иви смогла спокойно вздохнуть. Но нет. Что это? Светлое пятно промелькнуло между стоявших у пристани кораблей и помчалось вдоль мола. Сеймоур! Ему все же удалось догнать ее. Внезапно волк остановился и быстро осмотрелся вокруг. Где ему искать Иви? Была ли она на одном из этих кораблей или он прибежал слишком поздно?

Взгляд оборотня остановился на шхуне*, которая как раз поднимала якорь. Первым импульсом Иви было согнуться и укрыться от зорких глаз брата, но его мысли уже нашли ее.


«Слишком поздно, Сеймоур. Мы уже отчаливаем, а ты не можешь превратиться в чайку, чтобы полететь за нами».

«Нет, летать я, в отличие от тебя, не могу, — ответил волк. — Значит, придется плыть!»

Еще не додумав это предложение до конца, оборотень подбежал к краю мостика. Он не остановился даже для того, чтобы принять человеческий облик, и прыгнул в воду посреди превращения. Вынырнув уже в виде мужчины, Сеймоур мощными гребками поплыл к кораблю.

Брэм лишь сейчас заметил его и перегнулся через поручни.

— Это Сеймоур? Кажется, он собирается доплыть до нас. Он действительно сможет это сделать?

Иви с беспокойством посмотрела на поднятые паруса, наполненные сильным ветром. Шхуна качнулась и начала медленно продвигаться к югу. Но даже против течения Сеймоуру удалось немного сократить расстояние до корабля. Спустя несколько минут между ним и кормой осталось менее пятидесяти шагов.

— Должно быть, он обладает удивительной силой, — сказал Брэм.

— Сеймоур оборотень, — ответила Иви и снова посмотрела на паруса, надуваемые прохладным утренним ветром.

Шхуна начала набирать скорость.

— Он отстает, — сказал Брэм.

Иви кивнула.


«Ты не сможешь доплыть до нас. Поворачивай обратно, пока силы еще не покинули тебя. Ты оборотень, но и оборотни не всесильны».

И хотя Иви была уверена, что ее мысли долетели до Сеймоура, он не отвечал и уверенно продолжал плыть за кораблем.


«Против моря ты бессилен. Отступи!»

«Ни за что! Даже если мне придется бесславно утонуть».

«Проклятье! Какой же ты глупый упрямый пес!» — мысленно выругалась Иви.

Сделав пару широких прыжков, вампирша оказалась у большого смотанного каната, который с трудом могли поднять двое взрослых матросов. Иви закрепила один из концов каната и подтолкнула его к поручням.

— Брэм, ты должен нам помочь. Разматывай канат, пока я не достану до Сеймоура, а затем тяни его на себя!

Ухватившись за свободный конец, Иви одним огромным прыжком перелетела через поручни и оказалась в черной воде. Брэм с трудом подавил крик. Он поспешил к канату и начал разматывать его. Затем ирландец быстро огляделся. Почему пассажиры не заметили, что Иви прыгнула за борт? Никто не закричал. Корабль продолжал стремительно набирать скорость. Может, и здесь не обошлось без особых способностей Иви?


«Ну конечно. Нам ни к чему лишнее волнение на корабле. Лучше сосредоточься на канате, чтобы мы смогли быстрее оказаться на борту».

Как спокойно звучал ее голос, в то время как она ожесточенно сражалась с морскими волнами. Вскоре вампирша добралась до Сеймоура и обвязала канат вокруг его тела.


«Спасибо, сестра».

«Не за что, — холодно ответила она. — Нужно было бросить тебя на произвол судьбы, и если бы ты утонул, как жалкий пес, это было бы лишь твоей виной! Но Тара мне бы этого не простила».

Сеймоур вздрогнул. Однако прежде чем он успел что-нибудь ответить, вампирша отпустила канат, и ее тут же отнесло на несколько метров. Брэм с ужасом смотрел, как Иви исчезла под обрушившейся на нее волной. Ее девичья фигурка больше не показывалась на поверхности. Брэм напряженно вглядывался в волны, но нигде не мог ее заметить. Нет, это невозможно. Иви не могла утонуть. Ведь она вампирша с безграничными возможностями!

«Ну, не стоит преувеличивать. Мои возможности обширны, но не безграничны»,— раздался в голове ирландца знакомый голос, услышав который он чуть не всхлипнул от облегчения.

Среди волн показалась чайка. Она расправила крылья и поднялась в воздух. Вскоре после этого птица приземлилась возле каната, а через пару секунд из сгустившегося вокруг нее тумана вышла Иви, которая тут же ухватилась за канат. Вместе с Брэмом они быстро подтащили Сеймоура к корпусу судна, а затем подняли до самых поручней. Собрав последние силы, оборотень одним махом перелетел через деревянный парапет. Промокший насквозь, он сидел на досках палубы и тяжело дышал. Разодранная рубаха и брюки, от которых остались одни лохмотья, липли к телу. С лохматых белых волос стекали капли соленой морской воды.

— Добро пожаловать на борт! — поприветствовал оборотня Брэм и даже протянул ему руку, но, встретившись с его диким взглядом, быстро убрал ее.

— Вы хорошо себя чувствуете?

Вместо брата ответила Иви.

— Оборотни достаточно крепкие существа, — небрежно махнув рукой, сказала она. — Он быстро придет в себя.

— Как мило, дорогая сестричка, — прорычал Сеймоур и резко замотал головой, осыпав все вокруг себя брызгами.

— Я не просила тебя следовать за мной. Более того, я приложила немало усилий, чтобы отделаться от тебя, — колко ответила Иви.

— Что правда, то правда, — согласился с ней оборотень. — Но только все они оказались напрасными. Так же, как и мои попытки удержать тебя на острове. — Он тяжело вздохнул. — Ну хорошо, в таком случае мне придется присматривать за тобой в Лондоне и надеяться, что мне удастся защитить тебя от всех опасностей.

В первый раз черты Иви смягчились.

— Ах, Сеймоур, как будто это в твоих силах! Лучше следи за тем, чтобы с тобой ничего не случилось. К примеру, чтобы тебя не обнаружили и не вышвырнули за борт. Думаю, ты уже достаточно наглотался морской воды.

— Можно и так сказать, — криво усмехнулся оборотень.




* * *



Латона стояла в темноте, глядя в окно. Она видела перед собой недавно подстриженный зеленый газон с ухоженными цветочными клумбами, который простирался от здания школы до серой каменной изгороди. Девушка рассматривала старые могучие деревья, которые, вероятно, высадили здесь еще в те времена, когда это здание было монастырем, а по его коридорам, словно немые тени, сновали молчаливые монахини. Но это было давно. Должно быть, еще до того, как Тюдоры взошли на королевский престол, а Генрих Восьмой отрекся от Папы Римского и от католической церкви, чтобы затем основать свою собственную, главой которой он провозгласил самого себя. И все из-за того, что ему не разрешали жениться на его возлюбленной — Анне Болейн. Вернее говоря, потому что Папа Римский не давал согласия на развод Генриха с его первой женой — Екатериной Арагонской. Это выглядело очень романтично, но Латона не верила, что король поступил так из-за любви. Ведь и вторая жена быстро надоела Генриху Восьмому, и он казнил ее в Тауэре, чтобы жениться на третьей. Нет, раскол с католической церковью был продуманным ходом в борьбе за власть, позволившим английскому королю распустить все монастыри и присвоить огромные земли, которые он затем смог распределить между верно служившими ему представителями нового дворянства. Так произошло и с этим монастырем, расположенным недалеко от старинного Оксфорда, и теперь вместо молчаливых монахинь по его коридорам ходили довольно разговорчивые девушки и строго смотревшие на них учительницы. Это были дочери местных помещиков, а в последнее время к ним присоединялось все больше дочерей разбогатевших лондонских буржуа. Их отцы были банкирами в Сити, играли на бирже, торговали с колониями или являлись владельцами универсальных магазинов, где продавалось все, что только могло порадовать женский глаз.

«Хорошо, если ты живешь в Лондоне и можешь позволить себе посещение таких магазинов», — сердито подумала Латона. Хотя вовсе не отсутствие магазинов превращало ее пребывание в интернате в пытку. Она просто не привыкла находиться в окружении такого количества беспрерывно хохочущих и болтающих девушек с их мелочными проблемами и ссорами, пустыми разговорами о платьях, моде и любовных волнениях, вызванных улыбкой какого-нибудь смазливого франта*.

Что эти глупышки могли знать о жизни и о любви? Скорее всего, ни одна из них понятия не имела, что такое поцелуй мужчины, не говоря уже об укусе охваченного страстью вампира! Пальцы Латоны нащупали два маленьких шрама на шее, прикосновение к которым сразу же пробуждало в ней вихрь сладко-горьких воспоминаний.

Малколм оставил на ней свою метку, по крайней мере так сказал девушке Хиндрик Фамалия в Вене. Да, теперь она принадлежала Малколму и готова была при первой же возможности навечно разделить с ним царство ночи.

По спине Латоны пробежал неприятный холодок, и одетая в одну лишь тоненькую ночную сорочку девушка обхватила себя руками. Но не холодный ночной воздух заставил ее задрожать. В интернате Латона чувствовала себя одинокой. О чем она могла говорить с этими наивными детьми? Несмотря на хорошее образование, которое им здесь давали, Латона находила их глупыми и оторванными от жизни. И причиной тому была не только ее встреча с Малколмом. Во время путешествий с дядей Кармело девушке пришлось многое повидать. Ей были знакомы и обманчивый блеск дворянской жизни, и страдания бедняков, вынужденных каждый день бороться за кусок хлеба. Замкнутый круг, из которого невозможно вырваться. Латона видела самые прекрасные и самые отвратительные стороны жизни. Она стала свидетельницей жестокой смерти собственного дяди, который был убит в катакомбах Парижа, среди миллионов костей и черепов, собранных с парижских кладбищ.

Разве могла она рассказать об этом девчонкам? Латона презрительно хмыкнула. Они не только не поймут, о чем она говорит, но и просто не поверят ей. Поэтому обычно Латона сидела в стороне и читала. Остальные девушки давно окрестили ее чудачкой, смотрели на нее с недоверием и хихикали за ее спиной.

Лишь поздним вечером, когда все девушки уже давно лежали в своих кроватях, в бывшем монастыре воцарялась тишина и Латона наконец-то могла спокойно вздохнуть. В то время как ее взгляд бродил по залитому лунным светом двору интерната, мысли постоянно обращались к Лондону.

Наступил сентябрь. Листья уже готовы были окраситься в яркие цвета, а ветер то и дело пригонял с моря густые облака. Льющий несколько недель подряд дождь очистил воздух от угольной пыли, и в городе стало легче дышать. Затем по переулкам пронеслись осенние шквалы, а в ноябре, когда ветер постепенно улегся, со всех щелей потянулся туман. Прежде всего из глубин канализационных каналов и труб, которые когда-то были реками и ручьями, свободно пересекающими Лондон. Лондонский туман за несколько секунд превращался в густую колышущуюся массу, в которой прохожие могли видеть не дальше чем на два шага. Иногда он был серым, иногда — желтоватым или ядовито-зеленым. Порой туман пах обычной сыростью, а порой наполнялся невыносимой вонью, от которой к горлу подкатывала тошнота. И все же Латона, и глазом не моргнув, променяла бы залитый мягким лунным светом монастырский сад на туманную лондонскую ночь.

— Проклятье, Брэм, как ты мог так со мной поступить?! Мне тебя ужасно не хватает, — тяжело вздохнув, произнесла она. — Я скучаю по вечерам в твоем кабинете, когда мы сидели и разговаривали о вампирах и о приключениях, которые нам довелось пережить.

Однако Латона прекрасно понимала, что она и сама отчасти была виновата в сложившейся ситуации. Было глупо с ее стороны так открыто высказываться о своих планах. Она знала, что Брэм любил свою воспитанницу и чувствовал себя ответственным за се судьбу. Как еще он мог поступить, если она пропускала все его просьбы и советы мимо ушей? Нет, Латона сама подтолкнула Брэма к такому шагу и верила ему, когда он говорил, что для него это расставание не менее болезненное, но он не видит иной возможности защитить девушку от самой себя.

Но понимание этого пришло к Латоне слишком поздно. Теперь она находилась в интернате, под строгим надзором воспитательниц, и сбежать отсюда было не так-то просто. Малколм лишь посмеялся бы над всеми этими стенами и воротами, охраняемыми зоркими привратниками. Для вампира, который задумал куда-то проникнуть или откуда-то улизнуть, не существовало преград. Вот только Малколм, к сожалению, не знал, где она находится, поэтому ему и в голову не могло прийти искать ее в стенах старого монастыря. Брэм был настолько хитер, что сообщил Латоне о своем решении лишь тогда, когда у нее уже не было возможности побывать в Кенсингтонских садах и оставить у мемориала принца Альберта записку для Малколма.

Но появлялся ли он вообще на условленном месте, чтобы отыскать какой-нибудь знак от Латоны? Пару раз ей удалось побывать у мемориала, построенного королевой Викторией в честь погибшего мужа, но записки от Малколма Латона там, увы, не нашла. Уже тогда прошло бесчисленное количество ночей с тех пор, как они расстались в Париже. Может быть, его записка потерялась или она просто не там искала? А может, Малколм уже забыл ее?

Эта мысль больно ранила девушку. Неужели все его чувства и вправду остались в прошлом? Неужели пришло время привыкнуть к мысли, что ей придется провести остаток жизни без Малколма? Девушка не могла себе этого представить. Чего доброго, Брэму еще удастся подыскать для нее подходящего супруга. И что потом? Латона поморщилась. Быть покорной женушкой нелюбимого мужа, вести домашнее хозяйство и рожать детей? Удел большинства обычных женщин.

Нет! Прежде чем примириться с такой судьбой, она еще раз попытается разыскать Малколма. Даже если ей придется ждать у мемориала ночи напролет! Во всяком случае, она узнает, любит ее Малколм, как прежде, или нет.

Латона стояла, уставившись в окно, но больше не видела ночного пейзажа. В голове девушки постепенно начинал вырисовываться план действий.




** *



Иви лежала в ящике, настолько узком, что она не могла даже пошевелиться. По сравнению с ним любой гроб был удобным — по крайней мере для ее щуплого тела. Брэм извинился за неудобства. Раздобыть ящик побольше в столь короткие сроки было просто невозможно. А настоящий гроб вызвал бы слишком много ненужных расспросов. Иви постаралась унять мрачные мысли. Главное, что даже в таком тесном ящике она была надежно укрыта от солнечных лучей и могла в безопасности переждать следующий день. А стеснения во время дневного сна вампиры не чувствовали.

Теперь они были в открытом море. Солнце должно было вскоре подняться над горизонтом и осветить мир своими яркими, теплыми и в то же время губительными для вампиров лучами. Теперь Иви могла отдаться во власть оцепенению, которое охватывало вампиров каждое утро, смыкая их веки и заставляя разум погружаться в темноту. Мало кто мог противиться силе этого оцепенения. Оно просто не оставляло выбора детям ночи. Но волшебная сила друидской крови, текущей в жилах Иви, позволяла ей перебороть природу и не спать днем. Иногда это было чем-то вроде игры: преодолеть желание заснуть, потратив на это как можно меньше сил. Иви отпустила мысли вдаль, и они, как обычно, поплыли на восток. К стенам крепости, расположенной высоко в Карпатах, скалистый хребет которых отделял принадлежавшую к Венгрии Трансильванию от Валахии.

Мысли вампирши еще не успели долететь до крепости, когда в ней начала подниматься волна ненависти. Иви знала, что это не ее ненависть, но ощущала ее чрезвычайно остро. Вампирша сжала кулаки и заскрежетала зубами. Горе тому, кто посмел бы сейчас приблизиться к ней, но, к счастью, рядом не было никого, кто хотел бы испытать на себе ее гнев.

«Иви, ты еще не спишь? Я ощущаю нечто странное. Ты что-то чувствуешь?»— раздался где-то на краю разума Иви голос Сеймоура. Вампирша грубо вытолкнула его наружу и поспешила надежно оградить свои мысли и чувства, прежде чем волна гнева обрушилась на оборотня.

Ирландка снова сосредоточилась на крепости, расположенной далеко в Карпатах, и на непосредственном источнике своей ненависти. Затем осторожно попыталась оттеснить свои мысли на задний план, открывая пространство для новых чувств. В разум вампирши проникла неясная тоска. Иви попыталась позволить этому чувству свободно парить в сознании, не привязываясь к воспоминаниям.

Ненависть исчезла так же быстро, как и появилась. Иви охватила грусть и такая тоска, от которой она задрожала всем телом. Вампирша удивленно распахнула глаза. Неужели это чувства Дракулы? Тоска древнего и могущественного отца всех вампиров?

Иви испытала любопытство. Она еще больше сосредоточилась. Образы один за другим проносились в ее сознании. Красивая молодая женщина с черными косами радостно смотрит на него. Она доверчиво прижимается к обнимающему ее правителю Валахии. Солнечные зайчики играют в ее волосах. Иви оторопела.

Она была человеком, и мужчина, сжимавший ее в объятиях за зубчатой стеной Поенари, тоже. Но внезапно этот образ смешался с другим. Он и она стояли в лунном свете. Женщина в объятиях Дракулы теперь казалась исхудавшей, но черты ее лица остались прежними. Лицо было бледным. В улыбке обнажались острые клыки. В сознании Иви возникло имя: Эржебет.


Загрузка...