Наследник своенравной магии

Глава 5

3 ноября 1846, остров Блаугдон, Род-Айленд

Мерритт не поедет в Кэттлкорн.

Он сделал это заявление, когда Хюльда вернулась вниз, чтобы сообщить, что комната мистера Портендорфера готова. Она отпихнула подальше желание тут же начать грызть ногти – нервная привычка еще из детства – и ради гостя налепила на лицо улыбку. Разобравшись с этим, она обнаружила, что Мерритт удалился в гостиную на втором этаже, угрюмо уселся в глубокое кресло и уставился в окно, хотя было слишком темно, чтобы разглядеть что-либо по ту сторону стекла. По мнению Хюльды, эта гостиная была самым приятным помещением в доме, и, наверное, как раз поэтому Мерритт сейчас ушел именно туда, а Оуэйн так яростно ее охранял, будучи озлобленным духом. В ней прелестно сочетались оттенки корицы, румянца и сливок, в отличие от кричащих зеленого и бордового в гостиной внизу. Возле отделанного белыми панелями камина стоял бюст смеющегося ребенка, ну или, по крайней мере, так было до того, как Оуэйн решил, что еще одна его переделка стоит магической отдачи. Если Хюльде не изменяла память, выражение лица бюста менялось шесть раз за время ее проживания здесь. Худшим было третье превращение, включавшее в себя клыки, рога и чрезмерно большой галстук-бабочку.

Не находя места рукам, она вошла, раздумывая, как подойти к теме Кэттлкорна и душевного здоровья Мерритта, но он заговорил первым.

– Останься на ночь, Хюльда, – его голос был тих, мягок. Его глаза все еще смотрели в окно. – Можешь лечь с Бет, если так тебе будет спокойнее.

Его вид, звук его голоса действовали на нее как мягкое успокоительное, расслабляя позвоночник и плечи. Ночь за окном была темна и холодна. Достаточно темна, чтобы ни один из них не видел ничего, кроме далекого маяка.

– Думаю, уже довольно поздно.

– Да, но я отвезу тебя в БИХОК, если ты решишь, что так лучше.

Она ответила не сразу, вместо этого мгновение изучая его. У него был хороший нос, не слишком большой и не слишком маленький, он слегка расширялся у переносицы, добавляя ему характера. Его ресницы были такого же светло-коричневого цвета, как и волосы, но, когда она подходила ближе, она могла разглядеть, какие они густые, какие длинные. Его волосы были в еще большем беспорядке, чем обычно, а значит, он пропускал их через пальцы, он всегда так делал, когда тревожился. Его жилет висел на кушетке – она не заметила жилет, – оставляя на нем лишь рубашку с длинным рукавом, воротник которой был расстегнут.

Он взглянул на нее – его голубые глаза были любопытными, уставшими и глубокими, и Хюльда отчитала себя за то, что не разглядела того, что видела мисс Тэйлор. Ей не требовалось ясновидение, чтобы установить, что этого мужчину беспокоит его прошлое, а не просто жизнь, общающаяся с ним каждую ночь. Она была так поглощена Мирой и БИХОКом…

Она пересекла комнату, схватила кресло с розовой обивкой и перетащила его через индийский ковер, чтобы сидеть рядом и смотреть ему в лицо.

– Я уеду рано утром. Но почему ты откладываешь Кэттлкорн?

Мерритт поморщился, и она почти пожалела, что спросила.

– Из-за Гиффорда, разумеется.

Она нахмурилась, глядя на него.

Он вздохнул.

– Мне сперва нужно привести в порядок кое-какие дела. Потерял счет времени.

Гиффорд был отговоркой, а остальное – в лучшем случае полуправдой. Она подумала было дожать этот вопрос, но он выглядел таким изможденным. Таким измученным.

– Я могу поехать с тобой, если хочешь. В Кэттлкорн.

Он выгнул бровь, и легчайшая, искренняя улыбка коснулась его губ, вызвав у нее тихий трепет.

– Путешествие с мужчиной, один на один, чтобы познакомиться с его семьей, ага?

Хюльда закатила глаза.

– Мы, конечно же, можем взять с собой мистера Портендорфера и даже мисс Тэйлор. Не то чтобы кто-нибудь в Кэттлкорне знал, кто я такая, или им было до этого дело.

Улыбка задержалась на миг, потом угасла.

– У тебя этот бардак с БИХОКом.

– Уверена, отдел международных отношений сможет обойтись и без того, что я буду заглядывать им через плечо, – хотя, по правде говоря, нервы принялись собираться у нее в животе подобно рою мошек. Как плохо это отразится на ее репутации, если она возьмет не что иное, как внеплановый отпуск, когда институт находится в столь плачевном состоянии? – И мисс Стиверус весьма способна, – добавила Хюльда, хотя и пришлось слегка приврать.

– А если Мира ответит? Ты ведь отослала все эти письма на адреса ее друзей.

Она поколебалась.

– Ну, мы ведь уедем не очень надолго… – хотя эта мысль наполнила ее дискомфортом.

Мерритт кивнул, снова выглядывая в окно. Молчание – не лишенное уюта – повисло между ними. Несколько биений сердца прошло, прежде чем его взгляд снова упал на нее, и смотрел он достаточно долго, чтобы Хюльде стало неловко.

Она провела языком по зубам, боясь, что что-то застряло в них после ужина.

– Ты прекрасна, – сказал он.

Язык у нее онемел. Жар снова затопил щеки – если бы она могла загадать всего одно желание, то попросила бы меньше краснеть! По крайней мере, цвет ее лица сейчас подходил отделке комнаты. Она прочистила горло так тихо, как только могла.

– Хорошая попытка сменить тему, но тебе придется постараться получше.

Он моргнул.

– Получше?

Она поправила очки.

– Может, сказать что-то более правдоподобное.

Он самую малость прищурился.

– Вы назвали меня лжецом, миссис Ларкин? Хотя, полагаю, теперь вы мисс.

Хюльда отвела глаза.

– Я такого не говорила.

Мерритт сдвинулся в своем кресле так, чтобы телом развернуться к ней. Наклонившись вперед, он поставил локти на колени.

– Я чую вызов.

Она посмотрела на него, как надеялась, убийственным взглядом.

– Ты, – продолжил он, ничуть не смущенный, – совершенно неотразима, когда краснеешь.

Ее сердце гулко забилось о ребра при этих прямолинейных словах. И, конечно же, ее щеки разгорелись, вызвав у Мерритта плутоватую ухмылку. Она была так непривычна к комплиментам. По крайней мере, к таким комплиментам.

Она сглотнула, готовясь возражать, но Мерритт еще не закончил:

– Я всегда хотел запустить пальцы в твои волосы и проверить, такие же ли они мягкие, как кажутся на вид, – он потянулся вперед – Хюльда сидела как раз в зоне его досягаемости – и выдернул одну шпильку из ее прически. Хюльда замерла, ей было разом жарко и холодно, а этих мошек в животе вдруг стало в сотню раз больше, и она искала в его лице… что же?

– Когда ты не следишь за собой, – продолжил он, – твоя походка становится такой восхитительной.

Ее скулы были готовы расплавиться, лицу было так горячо.

– М-Мерритт…

Выражение ее лица, наверное, было то еще, потому что Мерритт хохотнул и выпрямился.

– Прости, Хюльда. С тобой это делать так легко.

Она возмущенно запыхтела, не зная, что еще сделать.

– Легко меня дразнить?

– А разве говорить правду – значит дразнить?

Она расправила плечи.

– Ты едва ли разбираешься…

– Я отлично разбираюсь во всем, – перебил он, подцепляя ступней ножку ее кресла и притягивая ее ближе. Он встал из своего кресла и положил руки на ее подлокотники, его лицо зависло в невыносимой близости от ее лица. – И я не позволю тебе подвергать это сомнению. Не под моей крышей.

Он наклонился вперед и коснулся губами ее губ, и в этот раскаленный момент Хюльда поверила каждому слову, что он произнес. Запахи чернил, гвоздики и петигрена заполнили ее чувства, и слабая ее часть – та, которую она сковала цепями и спрятала подальше, потому что иначе было больно, – запульсировала от радости и желания.

Несмотря на его прямолинейность, его губы были целомудренны – и это хорошо, потому что Хюльда не знала, что бы могла сделать, будь это не так. Он отстранился и улыбнулся ей.

– Пойду проверю, не нужно ли чего Батисту. Не засиживайся совсем уж допоздна, – это, разумеется, была шутка – Хюльда всегда неукоснительно соблюдала режим сна. И все же, когда Мерритт покинул комнату, даже не подумав забрать свое пальто или жилет, Хюльда обнаружила, что совершенно приросла к своему креслу, настолько зачарованная его словами и прикосновениями, что едва могла вспомнить причину, по которой вообще к нему подошла.

Написав короткое и лишенное конкретики послание в Джеймстаун, Хюльда передала монетку ассистенту почтмейстера. У Миры была племянница в Джеймстауне, так что, возможно, она укрывалась там. Хюльда могла только надеяться. Если Мира ответит, она могла и не связываться напрямую с БИХОКом. Может, напишет в Уимбрел Хаус. В следующий раз, когда Хюльда увидит мисс Тэйлор, нужно будет попросить ее быть на этот счет внимательнее.

Выйдя на улицу, Хюльда поплотнее запахнула свою синюю накидку и вдохнула морозный воздух. Небо сегодня было серое, окрашивая Бостон в мрачные тона. Интересно, смотрит ли Мира на те же самые небеса, или она уехала в местечко потеплее? Может, она и правда сбежала в Испанию… Немного сыскной работы – и Хюльда могла бы раздобыть адрес. Но все, что она могла найти в БИХОКе, также найдет и отдел международных отношений. Знала ли Мира, что нагрянет ЛИХОК? Что они будут искать ее?

Неужели она и правда присваивала средства? Может, вся эта суматоха была связана с финансовыми махинациями и телеграмма ссылалась вообще не на мистера Хогвуда? Но если не на него, то на кого?

Хюльда обдумывала это, пока шла обратно в БИХОК. Возможно, Мира не станет отвечать ни на что столь официальное, как письмо или телеграмма, – что-то, что доставит человек, который потом сможет ее опознать.

Может, ветряной голубь. Они были дороги, но Хюльда уже нервничала. Что, если Мира не просто залегла на дно, а ранена? Больна? Болезнь изначально и втянула ее в эти неприятности – она мотивировала ее связаться с печально известным некромантом в поисках исцеления. Что, если лечение мистера Хогвуда было неполным?

Ну и, во всяком случае, Хюльда не хотела обрывать их отношения на такой грустной ноте. Она не говорила с Мирой прямо с того момента, как поругалась с ней в ее спальне, в ярости воскликнув, что никогда не простит ей, если Мерритт пострадает. А потом она украла ее лошадь.

Телеграмма грузом оттягивала ее карман, напоминая Хюльде, что она не единственная искала Миру Хэй.

Мерритт и не понял бы, что задремал, если бы этот проклятый красный клен за домом не разбудил его своим «ооооооосссееееееень».

Он очень старался скрывать свою сонливость, пока Джеймс Гиффорд что-то бубнил, зачитывая отрывок из сборника эссе о магии. Он закончил с эссе об общении – в нем говорилось лишь о различных существующих чарах и не давалось никаких подсказок о том, как магию выключить, – и перешел к охранным чарам, рассказывая обо всем, начиная с основы магии, до известных волшебников, чар, теорий и бла-бла-бла.

Даже Оуэйн свернулся калачиком в углу кабинета Мерритта, положив морду на правую ногу. Мерритт не раскрыл учителю истинную природу собаки. По какой-то причине не распространяться об этом казалось безопаснее.

Он направил свои мысли к Оуэйну: «Если я должен это терпеть, то и ты тоже».

Пес не пошевелился.

Мерритт попробовал снова: «Оуэйн. Ты меня слышишь?»

Ничего. Он попытался еще раз, теперь позволяя инстинкту вести себя. Казалось, мысль выбиралась из его лба каким-то странным, слегка иссушающим образом. «Не стоило мне на это подписываться».

Оуэйн поднял голову. «А я говорил, что я могу тебя учить».

Мерритт ухмыльнулся. Он никогда еще не обращался к Оуэйну, используя общение, только слушал. У Оуэйна чар общения не было; он просто говорил на «собачьем» или на какой-то разновидности мысленного или бессловесного «собачьего». Весь перевод происходил уже с Мерриттовой стороны. «Чар общения у тебя нет».

«Тебе не нужна помощь с чарами общения». Он принюхался. «Видишь? Ты отлично с ними справляешься».

Если бы только это было правдой. Побочные эффекты щекотали Мерритту горло, и он попытался прочистить его, не перебивая Гиффорда. Он подумал было, сколько из этого книжного занудства он прослушал? А тест ему потом по нему устроят? Если так, то придется признать, что он был невнимателен. А с другой стороны, покуда этому человеку платят, то какая разница?

– Мистер Фернсби?

Он вздрогнул и повернулся к Гиффорду.

– Да?

– Вы сказали, что они проявились, когда вы услышали историю о том, как ваш друг побывал в опасной ситуации, так?

Мерритту потребовалось немного времени, чтобы сообразить, о чем спрашивает его более взрослый собеседник.

– О да, – его охранные чары, из-за которых Хюльда начала свои бесплодные поиски по всему дому, пытаясь найти источник. Какое-то время она считала, что это был турмалин под фундаментом дома. На самом же деле Мерритт неосознанно активировал чары после того, как Хюльда посвятила его в историю о Сайласе Хогвуде. Магия снова проявилась, когда он сражался с этим человеком, но Мерритт не рассказывал ни о том, ни о другом. У него не было обязательств перед Мирой Хэй, но, пока Хюльда не будет готова, он ни словечка не произнесет касательно Сайласа Хогвуда.

Гиффорд записал что-то в гроссбух, в котором накопилось уже три страницы заметок.

– Интересно.

Потягиваясь, Мерритт спросил:

– Что интересно?

– Связано ли это с вашими защитными инстинктами, – объяснил он. – Кажется, что да, учитывая эти примеры, и это часто встречается у мужчин. Но вы говорите, что признаков хаократии пока не было?

– Она есть в семейном древе, но… – он пожал плечами. – Меня больше волнует общение.

Гиффорд кивнул.

– Магия довольно часто так перескакивает, – казалось, остального он просто не услышал. – Она убывает с каждым поколением, если к ней не прибавляется другая магия той же дисциплины, и иногда все равно остается капризной. Точно так же у двух голубоглазых родителей может родиться зеленоглазый сын.

– Я в курсе, – Мерритт подавил зевок, не желая показаться грубым. Он просто так сильно устал. – Но кое-кто сказал мне, что она есть… где-то.

– О? Психометрист?

Мерритт моргнул.

– Что-то вроде того, – он предполагал, что, наверное, как раз чары психометрии позволили Сайласу Хогвуду заглянуть в его кровь и расшифровать дремлющие там чары.

Он взглянул на Оуэйна. Возможно, не столько в крови, сколько в духе. Кровь и тело Оуэйна давно сгинули, но его магия осталась навечно привязанной к его душе. Подумав об этом, Мерритт запоздало почувствовал себя беззащитным. Сколько увидел Сайлас, прежде чем умер?

Гиффорд записал еще что-то.

– В школе психометрии есть заклятье эмпатии, которое позволяет считывать магию других. Довольно редкое, на самом деле. Кто вам сказал?

Вот и ответ на его вопрос. Мерритт взглянул на Оуэйна, который никак не отреагировал.

– Одна… гадалка на Маркет Стрит. Проходила мимо. Может, она слегка чокнутая была – не стоит мне придавать ее словам слишком большое значение.

– Ха, – Гиффорд подумал об этом немного, затем сделал еще одну пометку. – Интересно. Может, эта женщина недавно переехала сюда; не могу припомнить никаких подходящих эмпатов, зарегистрированных в нашем штате.

Оуэйн снова положил голову на лапы. Доски пола вокруг него пошли волнами. Хаократия, управление хаосом. Или, когда хаоса было слишком много, управление порядком.

«Плохая собака», – бросил Мерритт.

«Мне скуууууучно».

«Тогда иди на улицу».

«Там хоооооолодно».

«Тогда помоги мне. Я продам тебя этому вот человеку как научный эксперимент. Как тебе это понравится?»

В правом ухе Мерритта зазвенело – еще один побочный эффект общения. Он сунул в него мизинец. Оуэйн заскулил, и доски пола улеглись, прежде чем Гиффорд поднял голову.

– Замечательно. Мы с вами отлично продвигаемся.

Мерритт облокотился на кулак.

– Правда?

Гиффорд кивнул.

– Позвольте, я прочту вам просто чудесное эссе о хаократии… если только вы не хотите, чтобы я оставил его вам.

Мерритт выпрямился. Что угодно, лишь бы эта пытка закончилась.

– Да, так будет лучше всего. Но в своих собственных исследованиях вы, часом, не натыкались на что-нибудь о контроле над обще…

Раздался тихий стук в дверь. Мерритт умолк.

– Да, мисс Тэйлор?

Бет открыла дверь и просунула в нее голову.

– Простите, что беспокою, но нельзя ли мне взять отгул на остаток дня? Меня вызывают в Бостон.

Мерритт встал.

– БИХОК?

Она кивнула.

– Полагаю, ЛИХОК хочет меня допросить.

Мерритт сжал губы. Пусть мисс Тэйлор и стала свидетелем нападения на него Сайласа Хогвуда, она в то время никак не пересекалась с Мирой Хэй… разве что та назначила ее на работу в Уимбрел Хаус, но этим заведовала Хюльда.

– Если они так сильно хотят вас побеспокоить, пусть сами приезжают.

Бет улыбнулась.

– Да мне не трудно.

Вздохнув, Мерритт сунул руки в карманы.

– Ну что ж. Мистер Гиффорд, думаю, вы не откажетесь доставить мою горничную на материк в целости и сохранности? Можете оставить эссе здесь. И пожалуйста, привезите мне все, что сможете наколдовать об общении, если вам несложно.

Гиффорд закрыл свой гроссбух.

– Какие бы славные были чары! Колдун, способный наколдовать информацию, – он хохотнул. – Но я буду рад. Собственно, я бы очень хотел побольше узнать и о вас, мисс Тэйлор. Все, что касается Бостонского института, меня интригует.

Бет присела в легком реверансе.

– Тогда пойду соберу вещи. На случай, если дело затянется.

На следующее утро Мерритт обнаружил, что ходит туда-сюда по столовой, через выгнутую арку в приемную, затем в гостиную и обратно. Оуэйн было какое-то время сопровождал его, потом ему стало скучно, и он улегся возле скошенной дубовой лестницы, положив голову на первую ступеньку. Батист иногда выходил из кухни, с волосатыми руками, до локтей покрытыми мукой, и смотрел в большое окно в столовой.

Бет прошлым вечером домой не вернулась.

Она упоминала, что встреча могла затянуться, но она не стала брать много вещей, а у БИХОКа были ветряные голуби – зачарованные птицы, летящие почти со скоростью пули, – разве нет? Не так и сложно послать весточку. Мерритт даже испробовал свой селенитовый камень общения, чтобы связаться с Хюльдой, она наконец ответила на него около восьми, сказав, что не в курсе того, что Бет вообще приезжала в Бостон, и что она проверит, как у нее дела. С тех пор никаких новостей. Мерритт, скорее всего, себя накручивал, но в животе было странное ощущение, а в руках и ногах – слишком много энергии. Оттуда и хождение туда-сюда.

«Я должен заняться статьями, – сказал он сам себе. – Я веду себя как чрезмерно заботливый отец».

Не то чтобы у него имелся такой опыт.

«Ооооооонаааааааа», – зашелестел тростник вдалеке. Мерритт запнулся о свои ноги и резко развернулся.

– А вот и она, – низкий голос Батиста с густым акцентом пронзил тишину дома. Мерритт повернулся на носках и поспешил к окну столовой, где француз, даже нагнувшись к стеклу, все равно оказался на целую голову выше его.

И верно: женская фигурка пробиралась через увядающий тростник. Яркое осеннее солнце отражалось от изморози, покрывавшей остров, и глазам было больно смотреть в такую даль. Прищурившись, он разглядел у причала новую лодку, а потом уже опознал знакомый силуэт.

– Это Хюльда, – обойдя Батиста, он поспешил к входной двери и распахнул ее. Он бросился ей навстречу, не надев пальто. Тревоги заполонили его голову. Хюльда не часто наносила неожиданные визиты, и к тому же не любила бегать. Мерритт встретил ее на полпути по тропинке, его дыхание облачком вылетало изо рта.

– Чем обязан этому удовольствию? – спросил он, но попытка пошутить растаяла, когда Хюльда подняла на него глаза, и он увидел напряжение в ее взгляде.

– Мисс Тэйлор, – ответила она, едва дыша. – Ее перевели.