Глава 2. Родня


— Мы останемся, — в пятый уже раз повторил Ян. — Мы Эссены, наше место здесь.

Молодой человек говорил уверенно и твердо, что не вполне сочеталось с его бледным лицом и лихорадочно горящими глазами. Волосы светлые, блеклые, кое-как уложенные в хало[6]. Подбородок упрямо выдвинут, тонкие бледные губы плотно сжаты. Он, строго говоря, не тянул на того, кто имел бы право сказать: «Мы, Эссены». Худощавый, выше среднего роста, скорее жилистый, чем мускулистый. Уже не подросток, еще не мужчина.

— Вы Эссены, — согласно кивнул его собеседник, благообразный мужчина с роскошными усами на половину лица.

Тон его был предельно спокойным и благожелательным. Казалось, спор с молодым человеком его совсем не утомил. По крайней мере, он никак не проявлял раздражения.

— Тогда не вижу смысла продолжать этот разговор, — поднялся было из-за отцовского стола молодой человек. По простительной в его возрасте неопытности он решил было, что победил и отстоял свою позицию.

Но ошибся. Его собеседник вовсе не считал свое согласие с последним тезисом юного барона поражением в споре.

— Но вы еще дети, Ян, — легким движением руки, мужчина дал понять, что хочет, чтобы Ян сел обратно.

— И я, и моя сестра прошли обучение, достаточное для замещения должностей в Страже Пограничья!

— К тому же, кроме крови Франца фон Эссена, твоего уважаемого отца, да прибудет он с Господом, в ваших жилах течет и кровь Ковалей. А значит, я не могу просто взять и оставить без присмотра своих племянников. Будь вы совершеннолетними, я бы не стал настаивать…

Любому стороннему наблюдателю было очевидно, что Яну стоило большого труда сохранить лицо. Не то что его куда более опытному визави. Эта проклятая оговорка — несовершеннолетие — рушила все, что успел напланировать новый глава рода. За прошедшие со смерти отца и дяди с тетей две недели Ян успел их оплакать и принялся по кусочкам собирать свою жизнь. Он и раньше неплохо управлялся с хозяйством, да и сестру воспитывали так, чтобы она могла вести дом. Деньги у них пока имелись, к тому же Толстяк Отто нашел покупателя на косу Стервятника, так что призрак бедности отодвинулся на неопределенный срок.

Он уже начал закупать провиант и топливо на зиму, следуя народной мудрости о том, что сани нужно готовить с лета. Даже кинул клич среди местных мужиков о возможности войти в небольшую дружину Эссенов — средства позволяли без труда содержать еще человек пять-шесть, из которых можно было воспитать… не охотников на демонов, конечно, но вполне полезных загонщиков. Пока отец был жив, загонщики не требовались, а вот сейчас…

И тут внезапно нагрянул родич. Требующий ни много ни мало оставить родовое гнездо и ехать с ним во Львов.

Мужчину звали Богданом Ковалем, и был он действительно старшим братом покойной матери Яна и Софии. Отец не поддерживал с родственниками жены отношений, какая-то там была история, про которую никто не хотел рассказывать детям. В гости Ковали с Эссенами друг к другу не ездили, максимум обменивались подарками на Рождество Христово. Потому Ян никак не ждал, что дядька — практически незнакомый человек — приедет к ним в Черновицы и заведет такие вот разговоры.

— Нет. Мы останемся здесь. — в шестой раз сказал Ян. На лице молодого человека была написана такая решимость, что любой бы понял, что он повторит свои слова и в седьмой, и в десятый и, если понадобится, в сотый раз. Знаменитое эссенское упрямство.

Но и Коваль, как оказалось, ни в чем ему не уступал. Видя, что прямым давлением результата не добьется, Богдан сменил тактику.

— Давай начистоту. В реестр Стражей ты не попадешь еще три года, — произнес он. — Это закон, который тебе не обойти. А поместье ваше, прости, замок со всеми окрестностями не приносит дохода достаточного, даже чтобы просто его содержать. Отец состоял на императорской службе — средств хватало. Как ты собираешься кормить остатки вашей семьи эти три года? Без жалования?

Коварный родич бил в самое уязвимое место планов юноши. Тот и сам прекрасно понимал, что без денег из имперской казны не протянет и года. Конечно, всегда можно отправиться на охоту в Геенну, но, как показали недавние события, вместо получения прибытка там можно оставить собственную голову.

— Ты, конечно, можешь попытаться охотиться, как и делал твой отец, — словно прочтя мысли Яна, сказал Богдан. — Но давай будем честны друг с другом, как и подобает родственникам. Любой твой выход за Пелену может стать последним. И на что тогда может рассчитывать София?

Об этом не раз думал и сам новый глава рода. Такой вариант развития событий был не просто возможным — на нем можно полагалось написать красными чернилами «скорее всего». Коваль был прав, будь он проклят! После смерти Яна у Софии будет только один путь — в приживалки к родственникам по линии матери. Впрочем, что-то подобное сейчас и предлагал Богдан.

— Вовсе нет! — вскинул он руки, когда юноша изложил ему свои умозаключения. — Конечно, родича принять — дело богоугодное, но я не собираюсь плодить дармоедов. Рассматривай мое предложение как инвестицию.

— В Эссенов не инвестируют, дядя Богдан, — хмурясь, отрезал Ян. — Мы не столичные шарлатаны, делающие карьеру при дворах вельмож! Мы охотники на адских тварей и Стражи Пограничья. Вся наша жизнь — служение человечеству! Чем мы можем быть полезны тебе, что ты называешь это инвестициями?

Юноше показалось, что дядя после его слов зашелся в кашле. Не сразу, но он понял, что родич просто смеется. Лицо парня тут же пошло красными пятнами.

— Прости! Прости! — поспешил исправится Коваль. — Но сейчас ты был похож на своего отца! Как отражение в зеркале. Таким же тоном и такими же словами он когда-то говорил со мной. Называл меня торгашеской душонкой, забывшей о высшем предназначении одаренного — служить людям. Маришка, твоя мать, смотрела на него тогда как на святого!

— Он мертв, — поджал губы Ян. — Прояви уважение.

— Поверь, я к нему прекрасно относился! Лучше, чем он ко мне. И ваша мать его любила, а для меня этого было достаточно, чтобы принять ее выбор. Даже если родители были против брака.

Речь, видимо, зашла о тех самых скелетах, которые родители и скрывали от своих детей. Выходит, союз отца и матери не был одобрен Ковалями? Но род Эссенов, пусть и небогатый, весьма древний, а значит, и брак с ним был почетным. Скорее уж родители отца должны были возражать против идеи породниться с Ковалями. Родня матери, конечно, не нувориши, но Даром не прославлены, больше торговыми делами. Даже родовой конструкт у них торгашеский — Заговор Дабога. Мать им владела и детей научила. Самым основам, конечно. Девочке, предназначение которой выйти замуж и покинуть семью, не рассказывали о более сложных родовых начертаниях.

Ян не очень-то доверял практически незнакомому родичу. И бросать свой дом и свое служение, к которому очень серьезно относился, не планировал. Но Эссены, несмотря на все свое легендарное упрямство и умение мастерски скрывать эмоции, были еще и крайне трезвомыслящими людьми — пруссаки же. А потому юноша понимал, что в одиночку род он не потянет. Ему как воздух нужна была помощь. Но и верить кому-то на слово, пусть бы и кровному родственнику, он не мог. Жизнь в пограничной Марке отучила.

А определенность была нужна. От того, стоит верить этому человеку или нет, зависело будущее немногочисленных Эссенов. Только поэтому он и решился на применение материного конструкта. Специально заучил его перед разговором.

«Отец бы обошелся без всего этого, — с горечью подумал Ян. — Он в людях разбирался. Он бы просто посмотрел на визитера и спросил: „Чего ты на самом деле хочешь, Коваль?“».

Инвестиции? Как бы не так! Эссены умеют убивать адских тварей и ничего, кроме этого. Они триста лет сидят на границе с Геенной и не обладают никаким влиянием в кругах имперской аристократии. Честные служаки, чем и гордились из поколения в поколение. Что с них можно взять?

Однако родич, стоило только мальчишке семнадцати лет от роду встать во главе семьи, примчался и очень настойчиво зазывает во Львов. Странно? Ну еще бы!

Держа руки на виду, Ян свел вместе большой палец и мизинец. Резко и несколько дергано, словно прорвалась нервозность. На самом деле движением-триггером юноша активировал заранее подготовленный и уже напитанный витой конструкт.

— Чего ты на самом деле от нас хочешь, дядя Богдан? — произнес он одновременно с этим.

Простой Заговор Дабога заставлял человека говорить правду. Конструкт на его основе, но рангом повыше, был способен даже лишить собеседника воли, но Ян недостаточно хорошо им владел для этого. Да и то начертание, которое он использовал, не сработало бы, если бы дядя находился под ментальной защитой или, например, был бы из тех лжецов, что сами верят в любую свою выдумку.

— Спасти детей своей сестры, — хмыкнул тот, не отводя глаз. — Дать им будущее, которого они достойны. И поверь, Ян, чтобы получить честный ответ, тебе не нужно использовать Заговор Дабога. Во-первых, это грубо, а во-вторых, не думал же ты, что родовой конструкт сработает на главе рода, который его создал?

— Ты же понимаешь, что я не могу тебе полностью доверять, — ничуть не смутившись, отозвался юноша. — Ты говоришь о спасении детей своей сестры, но я не вижу причин, зачем тебе это делать. Больше похоже на то, что тебе нужно что-то от нас. Прости, что не верю в эти твои слова про «инвестиции».

Некоторое время собеседники молчали. Затем Коваль нарушил тишину, сказав то, о чего у Яна вытянулось лицо.

— У меня нет детей, — произнес дядя негромко. — А еще я любил вашу мать. Больше, чем любят сестру.

Что на такое отвечать, парень не знал. Не готовит жизнь в глубинке к подобным разговорам. А потому он надолго замолчал. Богдан между тем продолжал говорить.

— Судя по твоему лицу, парень, ты невесть чего сейчас подумал. Нет, вы не мои тайные отпрыски, родил вас Франц. Дальше греховных помыслов мои чувства к Маришке никогда не заходили. Да, она знала, хотя я ей никогда не открывался, но женщины как-то умеют это понимать.

— Я и не думал!

— Конечно, думал. У тебя на лице все написано. Нужно учиться держать помыслы под контролем, а в этой глуши на это уйдет слишком много времени — стимулов недостаточно.

Довольный собой, Богдан откинулся на спинку старого кресла. Прикрыл глаза, а выражение лица у него стало мечтательным. Он заговорил, но у Яна сложилось впечатление, что слова эти предназначались не ему.

— Мы росли вместе. Небольшая разница в возрасте, всегда занятые родители, общие проказы и приключения. Мы были очень близки — как две половинки одного целого. Мы не представляли, как это — жить друг без друга. До поры. До тех пор пока не выяснилось, что она девушка, а я юноша. Что ее жизненный путь — выйти замуж и уйти, а мой — наследовать главе рода и продолжить дело Ковалей. Знаешь, это было нелегко принять.

Здесь дядя открыл глаза и в упор посмотрел на юношу. Голос его сделался жестким, взгляд — стальным.

— Я никогда не говорил ей, что люблю. Это было против законов человеческих и Божьих, а я не хотел, чтобы она разделяла со мной груз этой вины. Я помогал ей всегда — и после того, как она покинула дом и уехала в эту глушь. Негласно — деньги бы она не взяла. Но я следил, чтобы у твоего отца шло продвижение по службе, чтобы имперские чиновники не зажимали положенные ему премии за убитых тварей, чтобы проверки проходили в щадящем режиме, а выкупные цены за принесенные из-за Пелены ингредиенты оставались достойными. Я уже восемнадцать лет живу жизнью Эссенов и знаю про вас все. Даже когда Маришка умерла, я не забыл про вас — ведь Франц по-настоящему любил ее.

Он замолчал на минуту, давая Яну переварить сказанное, а потом закончил:

— Поэтому, дорогой мой племянник, я не просто родич, который явился после долгих лет молчания. Я пришел, чтобы продолжить то, чем занимался раньше. Только теперь явно, а не тайно.

Ян не знал, что сказать. Откровения Коваля одновременно напугали его и заставили по-другому взглянуть на этого человека. Мать умерла четыре года назад, а отец тогда чуть с ума не сошел, на пару месяцев превратившись из охотника в пьяницу. Но, если подумать, Четвертое отделение Императорского Указа, что ведало Стражами по всем землям Третьего Рима, продолжала платить ему жалование за службу даже тогда.

Получается, Богдан Коваль говорил правду. Что, впрочем, ничего не меняло. Эссены — марочные бароны. Они хранят земли людей от тварей преисподней! Кто это будет делать вместо них?

Однако и на это у дяди был готов ответ.

— Времена меняются, племянник. Они уже давно изменились, но Эссены предпочли этого не заметить. Как давно был последний Гон?

— При чем тут это?

— Ответь!

— В 19-м году от…

— В 1819, да. То есть тридцать семь лет назад, верно? Твари больше не стремятся нарушить границы старой Валахии. А почему? Все изменилось со времен второго Прорыва, а на Третьем стало окончательно ясно, что Высшим Валашская Геенна перестала быть интересна. Она хорошо охраняется, в нее, как часы, ходят экспедиционные партии, собирающие алхимические компоненты. И, главное, бросив на границы людей свои легионы, Герцоги Ада ничего не выгадают. Армия Третьего Рима, конечно, понесет потери, но загонит тварей обратно в Геенну. А зачем начинать войну, если не можешь ее выиграть?

Разговор стал сворачивать куда-то не туда. Ян ожидал каких-то новых аргументов в пользу переезда во Львов, но Богдан Коваль почему-то стал говорить о делах Эссенов. Причем со знанием дела.

Валашская Геенна, действительно «ослабела» — так и отец говорил. За время недолгой жизни Яна твари ни разу не выходили за Пелену. Высшие демоны, или, как их еще называли, Герцоги Ада, словно потеряли интерес к этой своей вотчине. Зато сосредоточились на новых точках Прорыва: Асхабадской в Персии, Дуалайской на Черном континенте и Бельфастской на острове Ирландия.

Каждая из них возникла в результате Гона — этим термином обозначали нашествие тварей, которые вываливались за границы Пелены и расползались по миру, неся смерть всему живому. Люди не сразу разобрались в том, что толкает низших демонов в самоубийственное наступление, но, когда Асхабад вдруг полыхнул и превратился в Геенну, сообразили. Низшие собирали достаточное количество жертвенной энергии для прохода, одновременно с этим маскируя Прорыв кого-то из Высших демонов, желающих обрести свою вотчину в этом пласте реальности.

Раньше, так было написано в дневниках предков Яна, Гон случался раз в десять-пятнадцать лет. Тот, что привел к образованию Асхобадской Геены, люди пропустили — были к нему не готовы. Тогда орда низших вышла через земли Десятой Марки. От Тирасполя двинулась к Херсону, где и завязла, не дойдя до Картлийского Царства. Это потом стало понятно, что, пользуясь неразберихой, в Асхабад смог добраться Герцог Валефор, избравший древний персидский город своим земным леном.

Далее Прорывы стали случаться регулярно, но люди уже научились с ними справляться. А еще выяснилось, что с каждым Прорывом Валашская Геенна «слабела». Словно открытие каждой новой истощало ее. В конце концов она дошла до того, что совсем перестала изрыгать из себя адских тварей, передав лавры первенства Асхабадской. Теперь Гоны шли оттуда, да еще из африканской. С Ирландией, как говорил отец, демоны изрядно опростоволосились — вода надежно изолировала земли Герцога Гасиона. Правда, то, как туда попал Высший, до сих пор оставалось загадкой.

С затиханием активности Валашской Геенны стала снижаться и роль Стражей рубежных Марок. Ранее опасная, но престижная служба стала понемногу превращаться в богадельню. Имперские бароны стали как бы и не нужны более, а на земли Марок потекли переселенцы, которым были обещаны серьезные налоговые послабления и подъемные.

Все это тревожило отца. По крайней мере, когда Ян достаточно подрос, они много говорили об этом. Но было странно знать, что и Коваль в предмете разбирается не хуже.

— В Четвертом отделении новую реальность поняли далеко не все, но для многих она уже очевидна. Вокруг Валашской Геенны больше не нужны Марки. Люди могут жить здесь и без охотников на адских тварей. Достаточно лишь хороших гарнизонов. И! — тут дядька раскинул руки, жест, который Ян раньше видел у ярмарочных зазывал. — Учитывая особые обстоятельства семьи Эссен, в качестве эксперимента именно так поступят с Седьмой Маркой. Она по-прежнему остается вашим леном, но уже через неделю сюда прибудет усиленная центурия Пятого Житомирского Гвардейского Легиона.

— Усиленная? — только и смог вымолвить Ян. Новость о том, что его семье больше не нужно служить щитом людским землям, буквально раздавила его. Военные всегда квартировали в Черновицах, однако они были не более чем подмогой настоящим Стражам Пограничья. Оцепление поставить или эвакуацию организовать. Но чтобы обычные люди, мало чем, кроме модумов, способные противостоять демонам, такого еще не бывало.

— Усиленный выпускниками Львовского Гимнасия в ранге Серых Рыцарей. Десяток обученных боевых магусов, которым нужна реальная практика, плюс сотня солдат и офицеров с модумным оружием вполне способны проследить за порядком, пока ты и твоя сестра будете получать достойное дворян образование.

— Образование? — юноша совсем растерялся. — Какое еще образование?

— Самое лучшее! — Коваль теперь улыбался, как счастливый отец семейства, начавший дарить подарки к Рождеству. — Львовский Гимнасий для тебя и твоей сестры. Конечно, необходимо еще уладить все формальности, передать дела здесь, пройти профильное тестирование там, но о главном уже все договорено.

Яну хотелось вскочить, закричать, что все это нечестно, что у него есть долг, и вообще, жизнь в этой, как выражается дядя Богдан, глуши его вполне устраивает. Но делать этого он не стал. Понимал, что выглядеть подобное поведение будет как минимум по-детски. Наследнику Седьмой Марки так себя вести невмочно.

А еще он понимал, что дядя Богдан все предусмотрел. И что именно благодаря его усилиям в Марке будет развернута центурия обычных вояк, пусть и усиленных Серыми Рыцарями. Не понимал он только одного — зачем это его родичу? Правда, что ли, только потому, что своих детей он не имел и тайно любил их со Софией мать?


Загрузка...