Наследие звезд

23

Они сидели за столом в комнате, где Кашинг и Элин впервые встретили Д. и П., но в этот раз комната освещалась свечой, стоявшей на столе. Были и Дрожащие Змеи, но не так много, как в первый раз; они держались ближе к потолку.

Д.и П. громоздко сидел на стуле во главе стола, остальные вокруг стола. Мэг положила перед собой на стол кожух и держала его обеими руками. Снова и снова касалась она его своим мозгом, просто чтобы убедить, что она его не покинула. Энди стоял в двери, опустив голову. За ним в коридоре виднелись серые тени Попутчиков.

Д.и П. уселся поудобнее и долго смотрел на них, как бы оценивая, обсуждая про себя, не допустил ли он ошибку, пригласив их сюда.

Наконец он заговорил:

— Мне приятно приветствовать вас в Месте, откуда уходили к Звездам.

Кашинг хлопнул по столу ладонью.

— Кончай свои волшебные сказки! — воскликнул он. — Это не может быть Местом, откуда уходили к Звездам. Здесь нет посадочных площадок. В таком месте это невозможно.

— Мистер Кашинг, — вежливо сказал Д. и П. — Позвольте мне объяснить. Вы говорите, нет посадочных площадок. Конечно, нет. Вы когда-нибудь думали о полетах к Звездам? Как они далеки, какое время потребуется, чтобы достичь их?

— Я читал — ответил Кашинг. — Библиотека университета…

— Вы читали то, что было написано о полетах к Звездам за сотни лет до того, как эти полеты осуществились. Читали написанное тогда, когда человек добрался лишь до Луны и Марса.

— Верно, но…

— Вы читали о замораживании экипажа и о последующем оживлении его. Читали догадки о путешествии со скоростью быстрее скорости света. Читали о колониях людей на землеподобных планетах в других системах.

— Что-нибудь из этого должно было сбыться, — упрямо сказал Кашинг. — Человек со временем мог найти способ.

— Он нашел, — согласился Д. и П. — И люди отправились к ближайшим звездам. И нашли много интересного. Они привезли семена, из которых вырос пояс Деревьев. Привезли Попутчиков, живые камни и Дрожащих Змей. И все это вы видели. Но этот способ путешествия оказался непрактичным. Слишком дорого и требуют слишком много времени. Нелогична сама посылка людей к звездам. Меняются перспективы, и с ними меняются цели. Начиная полеты к звездам, мы спросили себя, чего мы хотим добиться, и пришли к заключению, что сама высадка на планетах в других солнечных системах не слишком ценна. Конечно, слава и удовлетворение, и мы узнаем кое-что интересное, но уж слишком много времени это занимает. Если бы могли послать тысячи кораблей к разным звездам, то получали бы постоянный поток результатов. Пришлось бы подождать несколько сотен лет, и корабли начали бы возвращаться. Но мы не могли послать тысячи кораблей. Экономика не выдержала бы такого напряжения. Нужно было бы постоянно строить и отправлять эти корабли. Мы знали, что для этого у нас нет ни достаточных ресурсов, ни времени, потому что социологи предупредили нас о Катастрофе. И мы спросили себя, чего мы в сущности ищем. И получили ответ — информацию.

Не живя в те годы, о которых я рассказываю, трудно представить себе, под каким давлением мы находились. Со временем вопрос о полете к звездам превратился в вопрос о сборе знаний, которые могли бы предотвратить Катастрофу, предсказанную нашими социологами. Население не знало об этих предсказаниях. Много лет его бомбардировали предупреждениями сотен разных экспертов, и большинство этих предупреждений оказались неверными. В результате люди перестали обращать внимание на любые предупреждения.

Но небольшая группа ученых и инженеров — их было несколько тысяч — ясно видела эту опасность. Существовало несколько возможностей предотвратить катастрофу, но наиболее многообещающей казалась возможность использовать знания, полученные у других цивилизаций.

Мы думали, что так можно отыскать ответ, простой ответ, на который человечество просто не обратило внимания.

Он остановился и осмотрел сидящих за столом.

— Вы следите за моим рассказом?

— Да, — сказал Эзра. — Ты говоришь о древних временах, которые нам неизвестны.

— Они известны мистеру Кашингу. Мистер Кашинг читал об этих днях.

— Я не умею читать, — сказал Эзра. — И мало кто умеет. В моем племени никто.

— Меня удивляет поэтому, как научился читать мистер Кашинг, — сказал Д. и П. — Вы говорили об университете. Разве еще существуют университеты?

— Я знаю только об одном, — сказал Кашинг. — Но, может, есть и другие. В нашем университете человек по имени Уилсон несколько столетий назад написал историю Катастрофы. Но эта его история основана главным образом на легендах.

— Значит, вы представляете себе, что такое Катастрофа?

— Только в общих чертах, — ответил Кашинг.

— Но вы знали о Месте, откуда уходили к Звездам?

— Не из истории. Уилсон знал о нем, но не включил в «Историю». Вероятно, ему это показалось сказкой. Я нашел его записки, где он упоминает об этом Месте.

— И решили поискать его? Но, найдя его, вы не поверили. Нет посадочных площадок, говорите вы. Были здесь некогда и посадочные площадки, немного в стороне отсюда… Но потом мы спросили себя, нельзя ли отправлять роботов…

— Болтуны, — сказал Кашинг. — Вот оно что — межзвездные роботы-исследователи. Отряд счел их рассказчиками.

— Отряд — это пара зевак с какой-то отдаленной планеты, — заметил Д. и П. — Они собираются писать нечто вроде «Упадка и гибели технологических цивилизаций». Они тут очень многому удивлялись, а я не собирался ничего объяснять им. В сущности, я делал все, чтобы заинтриговать их. Если бы я им помог, они проторчали бы здесь не одну сотню лет. А мне это не нужно.

Роботы — вы их называете болтунами — обходятся гораздо дешевле звездных кораблей. Дорого стоили исследования, но как только был изготовлен образец, дальше все было просто и дешево. Роботы снабжены рецепторами и способны накапливать информацию. Мы сотнями строили и программировали их и отправляли к звездам. Через сто лет они начали возвращаться, набитые информацией. Некоторые из них не вернулись. Думаю, с ними мог произойти какой-нибудь несчастный случай. Однако к тому времени, как начали возвращаться первые роботы-исследователи, уже произошла катастрофа, и людей на этой станции не осталось. Я и несколько других роботов — это все. Теперь даже и этих роботов нет: одни попали в лавину, другие погибли от странной болезни — это очень удивляет меня, ведь мы не подвержены болезням. Некоторые из-за своей неосторожности попали под сильное напряжение: хоть здесь горит свеча, у нас есть электричество. Мы его получаем от солнечных батарей на крыше. Свеча из-за отсутствия ламп. У нас кончился их запас, а пополнить его мы не можем. Во всяком случае из всех роботов остался я один.

Когда роботы-исследователи начали возвращаться, мы передавали их кодированную информацию в центральный банк, перепрограммировали их и отправляли снова. В последние несколько столетий я перестал посылать их снова. Казалось, в этом нет смысла. Наш банк информации заполнен почти до предела. Мне следовало бы дезактивировать исследователей и отправить их на склад, но я не сделал этого. Они так радовались жизни. Основная информация передавалась в банк, а в них оставалась остаточная информация, они принимали ее за псевдовоспоминания и рассказывали друг другу о своих великих приключениях. Некоторые из них вырвались в ночь вашего прибытия, и прежде чем я отозвал их, вы познакомились с образчиком их болтовни. То же они проделали и с Отрядом, но я не не останавливал их, потому что это давало Отряду занятие.

— Итак, сынок, — сказала Мэг Кашингу, — ты нашел свое Звездное Место. Не такое, как ты искал, но еще более великое.

— Я не понимаю, почему ты говоришь с нами, — обратился Кашинг к Д. и П. — Ты же сообщил нам — помнишь? — что это место для нас закрыто. Что заставила тебя изменить свои намерения?

— Вы должны понять, как тщательно нужно заботиться о безопасности этого места, — сказал Д. и П. — Начиная этот проект, мы искали изолированное место. Мы посадили пояс Деревьев, которые генетически запрограммированы противостоять вторжению, а снаружи разместили кольцо из живых камней. Деревья — пассивная защита, камни — активная, в случае необходимости. С течением времени камни рассеялись. Многие из них ушли. Деревья должны были держать их под контролем, но в некоторых случаях этого не получилось. Ко времени основания станции было ясно, что цивилизация движется к катастрофе, что означало не только необходимость сохранения станции в тайне, но и создание защиты. Мы надеялись, что катастрофа не произойдет еще по крайней мере в течение двухсот лет. К тому времени мы, возможно, нашли бы решение. Но у нас не оказалось времени. После Катастрофы мы надолго затаили дыхание. К тому времени Деревья хорошо разрослись, но они, конечно, не выдержали бы атаки с применением огнеметов или артиллерии. Но отдаленное расположение плюс тайна спасли нас. Толпы во время Катастрофы были, вероятно, слишком заняты, даже если и знали о нас. Было много более легкой добычи.

— Но это не объясняет, что случилось с нашим отрядом, — сказал Кашинг. — Почему ты изменил свое намерение?

— Я должен еще кое-что объяснить вам, — продолжал Д. и П. — После смерти людей тут оставались только роботы, да и тех становилось все меньше и меньше. У нас было не очень много работы. Системы станции устроены настолько надежно, что не могут выйти из строя. Но одна из систем по непонятной причине все же испортилась. Это система возврата информации…

— Система возврата информации?

— Часть установки, которая выдает информацию. Накоплены горы данных, но их невозможно получить. Я пытался что-то предпринять. Но вы должны понять, что я не техник. Меня готовили к административной работе. Ситуация такова: есть информация, но получить ее невозможно. Когда появились вы, и Деревья сообщили мне, что среди вас есть чувствительные, у меня возникла надежда. Я велел Деревьям пропустить вас. Я надеялся, что чувствительные смогут проникнуть к информации. И меня поразило, что самый чувствующий среди вас вовсе не интересуется этой информацией и считает ее не заслуживающей внимания.

— Ты говоришь, что Деревья сообщили тебе, — спросил Кашинг. — Может, ты сам чувствующий?

— Технологическая чувствительность, — ответил Д. и П. — Я настроен на Деревья, но ни на что больше. Чувствительность, конечно, но очень ограниченная и избирательная.

— И ты решил, что чувствующий человек сможет пробиться к информации? Когда Элин не сделала этого…

— Я подумал, что все это напрасная трата времени, но теперь я так не думаю. Ее чувствительность проникает слишком далеко, она слишком настроена на вселенские факторы и поэтому бесполезна нам. Проникнув в банк информации, она была потрясена хаосом. Да, я должен признать, что там царит хаос — миллиарды наблюдений безо всякого порядка. Но утром пришла другая из вас. Вы ее зовете Мэг. Она углубилась в информацию. Не получила ничего, но она узнала о ней…

— Только после того, как мне дали головной кожух робота, — сказала Мэг. — Именно он сделал это возможным.

— Я дал ей кожух вместо хрустального шара, — сказал Ролло. — Просто сверкающий предмет, который помогает сосредоточиться.

— Ролло, — сказала Мэг. — Пожалуйста, прости меня, Ролло. Я надеялась, что ты никогда не узнаешь. Сынок и я знали, но не говорили тебе.

— Вы хотите сказать, — вмешался Д. и П., — что мозг робота все еще живет в кожухе и что когда тело робота дезактивируется или уничтожается, мозг его продолжает жить…

— Не может быть! — напряженным голосом воскликнул Ролло. — Он не может ни слышать, ни видеть. Он закрыт внутри…

— Верно, — сказала Мэг.

— Тысячу лет. Больше тысячи лет.

Кашинг сказал:

— Ролло, нам всем жаль. В тот вечер, когда ты впервые показал кожух робота Мэг, — помнишь? — она почувствовала, что мозг жив. Рассказала мне, и мы согласились, что тебе не следует знать об этом. Видишь ли, мы ничего не можем сделать.

— Их миллионы, — сказал Ролло. — Лежащие в таких местах, где их никогда не найдут. Собранные в пирамидах племен. Детские игрушки, которые катают по земле…

— Будучи роботом, я сожалею вместе с вами, — сказал Д. и П. — Я тоже потрясен. Но я согласен с этим джентльменом, что мы ничего не можем сделать.

— Мы можем дать им новые тела, — сказал Ролло. — Можем хоть вернуть им зрение и слух. И голос.

— Кто сделает это? — горько спросил Кашинг. — Кузнец в кузне земледельческого племени? Жестянщик, который готовит наконечники?

— И все же, — сказал Д. и П., — этот мозг, изолированный все эти годы, сумел ответить, когда его коснулся человеческий разум. Ответить и помочь.

— Я видела пауков и мошек, — сказала Мэг, — но они ничего для меня не значили. Когда мы стали работать в паре с сознанием робота, то они стали чем-то иным — рисунком, в котором кроется значение, хотя я его не поняла.

— Я думаю, — сказал Д. и П., — что здесь кроется надежда. Вы достигли банка информации; вы почувствовали наблюдения; вы смогли превратить их в видимые формы.

— Не вижу, чем это поможет нам, — сказал Кашинг. — Видимые формы бессмысленны, если их нельзя интерпретировать.

— Это лишь начало, — возразил Д. и П. — Во второй раз, в третий, в сотый раз значение может стать ясным. Если бы у нас была сотня чувствующих, чтобы каждый был связан с мозгом робота…

— Прекрасно, — сказал Кашинг, — но откуда мы знаем, что это подействует? Если бы мы смогли восстановить систему возврата информации…

— Я использую ваши же слова, — сказал Д. и П. — Кто это сделает? Кузнец или жестянщик? И даже если мы восстановим эту систему, откуда мы знаем, что сумеем прочесть данные и интерпретировать их? Мне кажется, что вариант с чувствующими дает лучшую возможность…

— Со временем, — сказал Кашинг, — мы могли бы найти людей, которые нашли бы способ починки. Если бы были схемы и диаграммы…

— Здесь есть схемы и диаграммы. Я размышлял над этим, над схемами, но для меня они не имеют значения. Вы говорите, что умеете читать?

Кашинг кивнул.

— В университете есть библиотека. Но от нее мало проку. Она подверглась чистке и сохранила лишь написанное за несколько столетий до Катастрофы.

— Здесь есть библиотека, которая избежала этой участи, — сказал Д. и П. — Здесь достаточно материала для обучения людей, которые восстановили бы систему.

Заговорил Эзра:

— Я пытаюсь следить за обсуждением, но получается с трудом. Как будто есть две возможности: восстановить систему или использовать чувствующих. Я сам чувствующий, как и моя внучка, но боюсь, мы не сможем помочь. У нас специализированная чувствительность. Внучка стремится к обобщениям, а я настроен только на растения. Боюсь, что то же самое будет и с другими чувствующими. Вероятно, их много разновидностей.

— Верно, — сказал Кашинг. — Уилсон посвятил главу своей «Истории» росту чувствительности после катастрофы. Он считал, что технология сдерживала развитие чувствительности. После падения технологии число чувствующих увеличилось.

— Возможно, это и так, — сказал Эзра, — но среди них найдется мало таких, которые смогут сделать то же что и Мэг.

— Мы забыли о мозге робота, — сказала Мэг. — Я думаю, дело не в моей чувствительности, а в нем. Я просто направляла его мозг, давая ему возможность проникнуть в банк информации и увидеть то, что там находится.

— Эта тема печальна для меня, — сказал Ролло, — но думаю, что Мэг права. Не люди — чувствующие, а мозг робота даст нам ответ. Мозги много столетий были замкнуты в себе. В одиночестве они продолжали функционировать. Поскольку внешних стимулов не было, они обратились внутрь. Они продолжали мыслить. Совершенствовали эту свою способность. Ставили перед собой проблемы и пытались их разрешить. Они развили свою особую логику. У них обострился интеллект.

— Согласен, — сказал Эзра. — Для меня это имеет смысл. Нам нужны чувствующие, которые могли бы работать с мозгами роботов, служить их интерпретаторами.

— Ладно, — сказал Кашинг. — Нам нужны мозги и чувствующие. Но я думаю, нужно подыскивать и людей, которые смогли бы восстановить систему. Ты говоришь, здесь есть библиотека?

— Только специальная и научная техническая литература. Но нужны люди, которые умеют читать.

— В университете их сотни, — сказал Кашинг.

— Вы думаете, мы должны подойти к проблеме с двух сторон?

— Да, — сказал Кашинг.

— И я считаю так же, — сказал Эзра.

— И что же мы получим, если нам повезет с этим? — спросил Кашинг. — Базис, для новой человеческой цивилизации? Способ поднятия из варварства и вступления на прежний путь технологии? Ведь если мы восстановим систему выдачи информации, а план с чувствующими не удастся, мы вынуждены будем вернуться к технологии, а мне это не нравится.

— Неизвестно, что мы обнаружим, — сказал Д. и П. — Но мы должны пытаться. Нельзя стоять на месте.

— У тебя должна быть хоть какая-то идея, — настаивал Кашинг. — Ты говорил с вернувшимися исследователями перед тем, как передать их информацию в банк.

— Я говорил с большинством из них, но мои знания поверхностны. Только слабое указание на то, что мы можем найти. Многое не имеет значения. Роботы-исследователи были запрограммированы на посещение только таких планет, где может возникнуть жизнь. Если их рецепторы не обнаруживают признаков жизни, они не тратят времени. Но даже на тех планетах, где возникла жизнь, не всегда есть разум или аналог разума. Впрочем, это не значит, что на таких планетах нельзя найти что-либо достойное.

— Но на некоторых планетах есть разум?

— Да. И на очень многих. Обычно это странный разум. В некоторых случаях — пугающий. Например, в пятистах световых годах от нас находится то, что можно бы назвать галактическим штабом. Впрочем, это чисто человеческое и потому неверное восприятие. В другом месте, несколько ближе к нам, живет настолько развитая раса, что человечество восприняло бы ее как бога. Я думаю, она особенно опасна человечеству — вы склонны верить в богов.

— Но ты считаешь, что мы могли бы найти факторы, которые помогут человечеству восстать из праха.

— Я уверен в этом, — сказал Д. и П. — Как я вам сказал, у меня лишь поверхностное впечатление о том, что принесли исследователи. Да и то не обо всем. Но вот что я помню: машина счастья, метод, позволяющий производить счастье и удачу; место смерти огромной конфедерации союзников, и туда отправляются умирать и оставляют весь свой умственный багаж, его можно восстановить, если необходимо; уравнение, которое мне непонятно, но в котором заключен способ путешествия быстрее света; разум, научившийся жить где угодно, а не только в материи мозга; математика, в которой много общего с мистикой и которая использует мистику. Может, мы ничего из этого не сумеем использовать. Но это лишь примеры. Там еще много другого, и я уверен, что многое будет нам полезно.

Впервые заговорила Элин:

— Мы стоим лишь на краю. И видим все несовершенно. Хватаемся за частички и не можем представить себе все. Есть такие великие понятия, которые нам еще недоступны. Мы не замечаем того, чего не можем понять.

Она говорила не с ними, а с собой. Ее ладони на столе, она смотрела сквозь стены в какой-то другой мир.

Она смотрела во Вселенную.