Наследие

Часть 2 Осмысление

В языке дроу нет слова для обозначения любви. Само близкое по значению, какое я могу вспомнить, это ссинссриг, но оно больше подходит для определения физического влечения или эгоистической жадности. Конечно же, общее представление о любви существует в сердцах некоторых дроу, но их мире ожесточенного и опасного соперничества для истинной любви, того бескорыстного желания, которое часто требует личного самопожертвования, места нет.

Единственная жертва, которую приносят дроу, это дары Лолт, и уж конечно они не бескорыстны, так как сопровождаются молитвами, в которых возносящие их, просят в обмен о чем-то большем.

Но все же, когда я покинул Подземье, я уже представлял себе, что такое настоящая любовь. Я любил Закнафейна. Я любил Белвара и Щелкунчика. Несомненно и из Мензоберранзана меня гнала необходимость любить и быть любимым. Есть ли во всем безбрежном мире понятие более стремительное, более неуловимое? Многие представители других рас попросту не понимают что такое любовь, обременяя ее прекрасную простоту предвзятым мнением и несбыточными надеждами. Как иронично, что я, вышедший из темноты бездушного Мензоберранзана, никогда не знавший, что такое настоящая любовь, понимаю это чувство лучше, чем те, кто живет с ним, или, по крайней мере, имеет возможность насладиться им..

Но есть то, что дроу-изгнанник никогда не сможет обрести.

Несколько моих путешествий в Силверимун за последние недели, послужили причиной добрых шуток моих друзей. «Уверен, что эльф уже подумывает совсем о другой свадьбе!» Так Бруенор частенько высказывался о моей дружбе с Алустриэль, Леди Силверимуна. Я принимал эти насмешки со сдержанными чувствами, и даже не пытался объяснить своим друзьям, что их предположения ошибочны.

Я ценил Алустриэль и ту доброту, с которой она относилась ко мне. Я ценил то, что она, являясь правителем в столь жестоком и изменчивом мире, позволила темному эльфу свободно бродить по изумительным улицам ее города. То, что Алустриэль приняла меня как друга, позволило мне отделить мои мечты от истинных целей, не чувствуя над собой никаких ограничений.

Но любил ли я ее?

Не больше, чем она любила меня.

Однако, я должен признать, мне нравится мысль, что я смог бы полюбить Алустриэль, и она смогла бы полюбить меня, и если бы это произошло, то ни цвет моей кожи, ни репутация моего народа не отпугнули бы благородную Леди Силверимуна.

Однако сейчас я знаю, что та любовь стала наиболее заметной стороной моего существования, что мои узы дружбы с Бруенором, Вулфгаром и Регисом гораздо важнее любого счастья, что я мог познать.

И все же мои узы с Кэтти-бри связывают меня гораздо сильнее.

Как я уже говорил, подлинная любовь это самоотверженный поступок, и этой весной моя собственная самоотверженность подверглась настоящему испытанию.

Сейчас я боюсь за будущее, за Кэтти-бри и Вулфгара и те препятствия, которые они должны преодолеть рука об руку. Я не сомневаюсь, что Вулфгар любит ее, но его собственническая любовь граничит с неуважением.

Он должен понять какой дух живет в Кэтти-бри, должен ясно увидеть тот источник, который не позволяет угасать огонькам в ее изумительных голубых глазах. Ведь Вулфгар любит именно этот неукротимый дух, и все же он словно намеренно гасит его своими упреками об истинном месте женщины.

Мой друг варвар уже далек от тех дней, когда он скитался по тундре. Но все же, чтобы удержать сердце пламенной дочери Бруенора, удержать любовь Кэтти-бри, он должен пройти еще больше.

Есть ли во всем мире более мимолетное, более стремительное понятие?

– Дриззт До’Урден