Нашествие нежити

Глава 18

Зловещая тишина и покой, воцарившиеся на стройке, где, застыв в самых разных позах, против них в полной неподвижности стояли 500000 зомби, вызывали у комиссара Натана смутное беспокойство и тревогу. Некоторые его ближайшие помощники считали, что сейчас самое время для атаки, их горячо поддерживали вояки, но комиссар был исполнен решимости сдержать данное Штрауду обещание. Однако сдерживать других ему становилось все труднее и труднее, особенно после того, как связь со Штраудом прервалась более чем на час.

Затем на связь вышла Кендра Клайн, которая ввела комиссара в курс последних событий и сообщила, что Штрауд ушел один.

— Как себя чувствует доктор Леонард? — поинтересовался Натан.

— Держится.

— А Вишневски?

— Пока жив, — вмешался Вишневски. — Ноги как ватные, а так нормально. Во что бы то ни стало удержите ваших людей, Натан, вы меня поняли? Здесь, внизу, им не прожить и минуты, сынок.

— А чем там Штрауд думает? Почему он ушел один?

— У него есть свои причины. Сейчас он — единственная наша надежда, — заявил Леонард. — А судя по тому, как здесь все складывается, может быть, и всего рода человеческого. Потому что в будущем это отродье еще вернется, и каждый раз будет все ненасытнее…

— У вас чуть больше часа, чтобы подняться оттуда, понятно? На рассвете армия весь котлован перепашет снарядами.

— Но Штрауд же не успеет! — взмолилась Кендра. Натан покачал головой, словно она могла его видеть, и вздохнул:

— Ни минутой больше. Вам лучше прямо сейчас отправиться в обратный путь.

— Нет, комиссар. Мы останемся до возвращения Штрауда, — возразил Леонард.

— Да не сходите же вы с ума! — взорвался Натан.

— Вы слышали, что сказал доктор Леонард. Если вы намерены похоронить Штрауда в лабиринте, мы предпочитаем погибнуть вместе с ним, — выкрикнула Кендра, очень рассчитывая припугнуть комиссара и выиграть время, столь необходимое Штрауду.

— Вишневски, но вы-то все же не такой идиот, как ваши друзья! — просительно обратился к Вишу Натан.

— Ошибаетесь, комиссар, — язвительно возразил Вишневски. — Я всю жизнь выделялся своим идиотизмом.

Вишневски расхохотался в микрофон, и это было последнее, что услышал комиссар. Смельчаки в подземелье выключили рации. Натан так и кипел от ярости и отчаяния, от ощущения собственной беспомощности у него перед глазами даже поплыли красные круги.

— И вообще, не надо было пускать туда этих дурацких ученых, — заметил капитан Макдональд, командир отряда специального назначения вооруженных сил США, которому не терпелось спустить своих молодцов против треклятых зомби.

— Я знаю одно, Макдональд. У нас с вами уговор, и вы его выполните. С точностью до минуты, — отрезал комиссар.

Натан знал, что попытка выторговать у Макдональда, да и у других, хотя бы еще секунду, была бы бессмысленной. В раздражении комиссар прижал к глазам полевой бинокль и принялся обозревать строительную площадку, где царило затишье перед бурей.

Он вспомнил свою последнюю беседу со Штраудом, и мрачное предчувствие, что он никогда более не услышит его мужественный голос сжало ему сердце. Нет, одернул себя комиссар, нельзя даже мысли допускать, что Штрауд и его спутники обречены на неудачу, что у них не осталось никакой надежды, ибо без этой надежды ни у кого из них нет никакой надежды на надежду… Натан поймал себя на том, что с горя совсем запутался в своих мыслях.

Нью-Йорк был его городом, и в обычную ночь комиссар любовался бы набережной, а может, вывел бы свой катер на ночную прогулку в море и смотрел бы не отрывая глаз на драгоценное ожерелье городских огней, всегда дразняще подмаргивающих тебе… всегда так соблазнительно подмаргивающих тебе, и ночным волнам, и луне на высоком небе… Для большинства людей Нью-Йорк был одним большим дурдомом, взгромоздившимся на плечи Атланту[40], являвшему собой ушлого торгаша. Для Джеймса Натана Нью-Йорк был грациозной леди, раскинувшейся на бережку так же безмятежно, как бесстрастная богиня, какую можно увидеть в вавилонском храме, всемогущая и вездесущая и — невидимая… не подвластная человеческому взору и за пределами людского понимания. До тех пор, пока ты не навлечешь на себя ее гнев.

Тогда она может быть столь же грозной, опасной и беспощадной, как океан, столь же коварной, как горный ледник, грубой и сухой, теплой и приветливой — в зависимости от ее прихотливого настроения.

Джеймс Натан ощущал пульс чувственного живого существа, каким был для него город Нью-Йорк, и даже со всеми его пороками он ассоциировался в представлении Натана с величественной женщиной, исполненной тайны и неожиданностей… А красоты этого города — этой современной Месопотамии, — где большинство людей рождается, живет и умирает, так никогда его не познав и не поняв до конца. Подобно блохе на теле слона или рачку, мельтешащему вокруг кита. Вечно занятые своими жалкими и ничтожными делишками, ломающие головы над хитроумными планами, преследующими лишь их личную корысть…

Люди… Чего еще от них ждать?

Как бы мне урвать с нее побольше, с этой богини, что зовется Нью-Йорком? Вот все, что их волнует. Урвать, отхватить, хапнуть, оттяпать… Но вот Штрауд, чужак в этом городе, готовый бескорыстно отдать ради него свою жизнь. Чудно…

Натан, плоть от плоти этой богини, что зовется Нью-Йорком, всю свою жизнь ощущал себя в храме, озаренном ее сиянием, — даже тогда, когда мальчишкой ютился со своей матерью в двухкомнатной клетушке и добывал пропитание себе и ей, недужной и запойной алкоголичке. Он вспоминал, как проводил бессонные ночи у грязного оконца, вглядываясь поверх крыши бакалейной лавчонки в каменные монолиты, уходящие в самые небеса и горделиво сверкающие россыпью вызывающе ярких огней. Он смотрел на небоскребы, на многоцветье огней и мечтал, как в один прекрасный день тоже урвет свое у этого города. Всю свою жизнь Натан боролся за это и, кажется, достиг своей цели.

А теперь настала пора платить долги, и его данью городу стал человек по имени Абрахам Штрауд. Над городом Натана нависла смертельная угроза, и комиссару пришлось довериться человеку, который представлял из себя все-таки нечто большее, чем просто человек, человеку, который обладал некоей властью над затаившимся под землей злом. Комиссар устроился в укромном темном уголке бункера, который делил с радистом, и, не без усилия прогнав мысли о покойной матери, принялся, прикрыв глаза, молиться про себя за Штрауда.

Эйб Штрауд решил, что пора связаться с оставшимися спутниками, чтобы удостовериться, что у них все в порядке, и распорядиться, чтобы они начинали подъем на поверхность. Он вызвал Кендру, которая, судя по индикатору его рации, уже в течение некоторого времени сама пыталась выйти на связь со Штраудом.

— Ты почему не отвечаешь, Эйб? Мы тут все издергались… — набросилась было на него с упреками Кендра.

— Ладно, оставим это, — перебил ее Штрауд. — С Натаном говорила?

— Да, но…

— Удалось ему оттянуть время?

— На это лучше не рассчитывать, однако мы заявили, что тебя не оставим.

— Оставите — и сию же минуту. Всем подняться наверх.

— Эйб, как только они увидят нас на поверхности, твоя жизнь кончена! Мы не пойдем на это. Не можем…

И тут рация донесла до Штрауда пронзительные вскрики. Значит, на них опять напали. Штрауд звал и звал Кендру, пытаясь выяснить, что там у них происходит, но рация смолкла: ни криков, ни даже шороха помех, никаких звуков.

Его первым побуждением было броситься назад к ним на помощь, но в этот момент он споткнулся и упал на груду костей. Едва успев вскочить на ноги, он тут же вновь растянулся плашмя на костях, которые затряслись, задвигались под его телом, открывая глубокие дыры, в одну из которых он тут же провалился чуть ли не по пояс.

Штрауд рванулся, чтобы освободиться из плена костей, которые, казалось, стали тянуть его вниз, дергать за сапоги, рвать на нем костюм. Опустив глаза, Штрауд оторопел при виде множества тянувшихся к нему из вороха костей мускулистых ручищ, пытающихся утянуть его вниз и задушить под тленными останками. Он изо всех сил отбивался руками и ногами, но ручищи, похоже, даже не чувствовали его ударов. Штрауд резко повернулся на бок, чтобы освободить штуцер распылителя, но при этом движении стал быстро проваливаться в зыбучую гору костей.

— Эшруад! Эшруад! — отчаянно позвал он на помощь.

Хрустальный череп выплыл из заброшенной за спину Штрауда сумки и воспарил в воздухе, пронзив снопом какого-то излучения кости и цепляющиеся за ноги Штрауда ручищи, которые моментально ослабили свою мертвую хватку. Штрауд с трудом встал на ноги, защитный костюм на нем был изодран в клочья. Ставшее теперь бесполезным, неуклюже громоздкое обмундирование только мешало, и Штрауд принялся лихорадочно срывать с себя висевший лохмотьями костюм. Он купался в потоке излучения, исходившего из висевшего у него прямо над головой хрустального черепа, поняв в какой-то момент, что череп защитит его куда надежнее, нежели синтетическая ткань одежды и скудные остатки кислорода.

Внезапно гора костей осыпалась, и Штрауд оказался по другую сторону завала из остатков дьявольского пиршества, с головокружительной скоростью скользя по ним все ниже и ниже хрустальный череп остался где-то высоко над ним. Больно ударившись наконец со звучным стуком о какую-то твердую поверхность, Штрауд изо всех сил старался не потерять сознания, перед глазами плыли радужные пятна, круги и спирали, он отчаянно моргал и тряс головой, пока к нему не вернулось зрение. Вокруг его тела все еще светилась, сильно, правда, теперь померкшая оранжевая аура, наведенная излучением черепа.

— Эшруад… Эшруад, — слабо простонал Штрауд, но хрустальный череп никак не реагировал…

Штрауд увидел кошмарное создание, которое, все объятое языками пламени, огромными прыжками мчалось прямо на него. Штрауд отпрыгнул назад, испугавшись, что при соприкосновении с ним сам вспыхнет, как спичка. От монстра разило гниющей падалью, оно горело как бы изнутри, словно состояло из газообразного вещества, но тем не менее имело вид иссушенного человеческого тела. Припомнив описание Виша, Штрауд признал в чудище лишая, могущественнейшую разновидность нечисти. Лишай сильно походил на обветшавшую мумию, однако свисавшие с него отвратительные лоскуты и лохмотья некогда были человеческой плотью. Глазницы его были пусты, но в глубине их мертвой черноты пронзительно горели зеленые огоньки. Штрауду стало ясно, что лишай прекрасно видит все даже в непроницаемой темноте. И несмотря на то, что он весь полыхал огнем, веяло от него ледяной поземкой смерти.

Согласно книгам Виша, лишай при жизни был мудрецом или священником, проклятым и обреченным на вечные муки ада. Обрывки одежды, приставшие к его желеобразному несуразному телу, как предполагалось, обладали колдовскими свойствами. В тех же книгах утверждалось: одно лишь прикосновение лишая повергает живого человека в оцепенение, в застывшее изваяние, не способное даже пошевелиться.

Лишай сделал выпад, но Штрауд сумел увернуться, Лишай, не успевший остановить свой стремительный рывок, врезался в ворох костей, и те дружно вспыхнули, словно сноп хорошо просушенной соломы. Данный лишай, видно, исхитрился каким-то образом кардинально изменить свойства своего прикосновения, обратив его из леденящего в воспламеняющее.

Штрауд не знал, что ему предпринять. Лишай, однако, времени на раздумья ему не оставлял и вновь повторил свой маневр. Штрауд нажал клапан штуцера распылителя, успев лишь подумать, что аэрозоль может убить и его самого, лишенного теперь защитной одежды и шлема. Впрочем, сомкнувшееся вокруг него магическое сияние, как он обнаружил, надежно защищало его от ядовитой смеси. Но и пляшущие вокруг лишая язычки огня обезопасили того от аэрозоли, которая просто-напросто испарилась в исходящем от монстра жаре, не успев причинить ему ни малейшего вреда. Его и современные чары не берут, мелькнула у Штрауда мысль. Лишай как-то весь подобрался, напрягся и испустил яркий зеленый луч, который на глазах у Штрауда принял форму драконоподобного змея, гигантского гада, распрямляющего свои кольца в неудержимом рывке к своей жертве. На кошмарной его треугольной голове горели нечеловеческой злобой человеческие глаза, и Штрауд понял, что затаившаяся на корабле дьявольская сила собрала всю свою сверхъестественную энергию с единственной целью — уничтожить Абрахама Штрауда и завладеть хрустальным черепом.

Сотворение змеедракона, выросшего теперь до размеров вертолета, не прошло лишаю даром, полыхающее в нем пламя померкло, а сам он весь как-то съежился.

Штрауд пятился, уворачиваясь от страшной пасти змеедракона, мелькавшей то слева, то справа, Самообладание быстро покидало Штрауда, очутившегося на краю погибели. Краешком глаза он заметил, что лишай коварно обходит его с другой стороны. Оба чудища теснили его к черному провалу туннеля, который приведет Штрауда к неминуемой смерти.

— Эшруад! — выкрикнул Штрауд заветное имя, снова и снова повторял он его, как заклинание, призывая на помощь потерянный во тьме хрустальный череп. И в этот момент за его спиной появился второй лишай, еще более жуткий и омерзительный, нежели первый. Его лохмотья, правда, выглядели не столь отталкивающе и несли на себе следы благородного происхождения. Глазницы второго лишая полыхнули оранжевым пламенем, и в его свете Штрауд заметил, что череп второго лишая гладок и чист, на нем не было ни свисающих лоскутов сморщенной кожи, ни длинных прядей косматых волос, ни приставших комьев могильной земли или пятен тлена.

У окруженного со всех сторон Штрауда упало сердце. И в этот момент второй лишай окликнул его по имени:

— Штрауд, я с тобой. Это я, Эшруад! Штрауд заподозрил было, что это новая зловредная уловка сатанинской силы, но, приглядевшись ко второму лишаю, увидел, что на плечах того вместо издевательски смеющейся мертвой головы покоится изумительной красоты хрустальный череп. Оранжевоглазый лишай дымил так же обильно, как и первый, но исходил не жаром, а леденящими потоками морозного воздуха, и внутри него на месте сердца сиял благородный огонь.

— Защищайся! — громыхнул Эшруад, принявший новый облик, что потребовало всей хранившейся в хрустальном черепе энергии. В руке Эшруада появился меч из сверкающего льда, который он и занес над истлевшим черепом зеленоглазого лишая. Но тот отпрянул, искусно избежав разящего удара, и также поднял руку, из которой внезапно протянулся длинный огненный меч.

Эшруад немедленно повторил выпад, и мечи с лязгом скрестились над их головами, во все стороны брызнули снопы огненных искр и крошево искристого льда.

Окружавшее Штрауда волшебное сияние стало быстро тускнеть, и змеедракон взвился в прыжке. Заслоняя собой всю Вселенную, перед глазами Штрауда разверзлась пасть с неимоверной длины ядовитыми клыками, и вырвавшийся из груди Штрауда вопль ужаса слился с предсмертным воем зеленоглазого лишая. Эшруад пронзил его насквозь и превратил в камень, а змеедракон замертво рухнул на Штрауда и придавил к земле, удушливо воняя вековым гниением и обливая тягучей слизью. От подкатившей к горлу тошноты Штрауд едва не потерял сознание. Не успел он подняться на ноги, как на спину ему прыгнул еще один змеедракон, сбив Штрауда на колени. Этот, оказывается, висел в засаде, уцепившись за балку на потолке. Штрауд ощутил, как чудовищные клыки гигантскими тисками сжали ему горло мертвой хваткой, из-под них брызнула кровь, заливая горячими липкими струями его грудь и спину. Штрауд почувствовал приближение смерти… И тут Эшруад развалил змеедракона надвое своим ледяным мечом.

Штрауд забился в ознобе от жарко растекающегося по всему телу дьявольского яда — теперь он погиб, и нет ему спасения. Он даже не нашел в себе сил, чтобы столкнуть издыхающего монстра, изрыгающего на него в последних судорогах свое нутро. За него это сделал Эшруад, и Штрауд, сам не зная как, отполз подальше от иссохшего и невыносимо омерзительного в этом обличье своего далекого предка, ибо вид Эшруада был куда ужаснее, нежели у сраженного им зеленоглазого лишая. Ибо Эшруад и в самом деле был лишаем, давно покойным и восставшим из мертвых мудрецом. Казалось, здесь среди ужасов, посылаемых его заклятым врагом Уббрроккссом, он только набирается сил. Словно черпает свое новое существование в сатанинской энергии дьявольского отродья — как если бы он был заодно с ним, пытаясь одурачить Штрауда.

— Да, здесь я черпаю силы, но не в демоне, — проникнув в мысли Штрауда, сказал Эшруад, протягивая к нему костлявые руки мертвеца. — Ты привел меня в подземное царство, где я воспрял, чтобы бороться с нашим общим врагом, Штрауд. Ты должен мне верить, ибо, если дрогнешь в своей вере, я не смогу защитить тебя.

Штрауд совсем растерялся, не зная, чему верить… Но ведь Эшруад предупреждал его, что нечто подобное может случиться — Уббррокксс умышленно будил в нем сомнения и подозрения, чтобы не дать им с Эшруадом слить воедино их силы.

Но вот перед ним стоял Эшруад, каким Штрауд его никогда не видел, ледяной меч вновь спрятался в руку, из которой материализовался, истлевшие, но все еще напоминающие о царственном происхождении одеяния просторно свисают с некогда благородной рыцарской фигуры, превратившейся в явившуюся из глубины веков иссохшую мумию.

— У тебя нет причин бояться меня, — с болью почти выкрикнул Эшруад, разгневанный упрямой непонятливостью Штрауда. — Если ты убоишься меня, усомнишься во мне, дьявольский яд тебя одолеет. Не верь глазам своим, Штрауд. Призови на помощь свой разум и волю свою!

Хрустальный череп не раз предупреждал Штрауда не обманываться внешним обликом, и все же он не был готов к появлению Эшруада в обличье вставшего из могилы мертвеца.

Эшруад сделал к нему шаг. Штрауд невольно отпрянул. Туннель заполнился раскатистым хохотом Уббррокксса, который, невидимый им сам, наблюдал эту сцену.

— Ты потерял верного тебе человека, Эшруад, — издевался гнусный голос демона. — Теперь ты остался один.

При звуках этого голоса Штрауд попятился еще дальше в тень, но Эшруад обволок его тело собой. Лишенный плоти скелет заслонил перед глазами Штрауда все остальное, и он почувствовал, как на него накатывает невероятная слабость, в глазах потемнело… Штрауд стремительно скользил в беспамятство, проваливаясь все глубже и глубже в свой, как он осознал в это мгновение, последний и вечный сон — сатанинский яд бросился в его мозг.

— Нет! Нет! Нет! — возопил Эшруад. — Не-е-е-е-е-е-ет!

Корабль содрогнулся от торжествующего хохота Уббррокксса, и весь его корпус заколыхался, словно китовое брюхо.

Эшруад в отчаянии огляделся по сторонам, дрожа так сильно, что лохмотья его погребального одеяния сыпались с него, как увядшие по осени листья. Он возложил руки на тело Штрауда и костлявыми пальцами проник глубоко в его грудную клетку. Скелет Эшруада засветился пульсирующим сиянием, желтым, потом золотистым и, наконец, ослепительно-оранжевым. Со скорбным лицом Эшруад склонился над телом Штрауда и вступил в схватку со смертью.

Кендра сражалась из последних сил. Они накатывали волна за волной, маленькие твари наподобие грызунов, облепившие корабельные переборки, балки над головой, доски настила под ногами, будто полчища ползучих клопов. Их было слишком много, и некоторым, избежавшим струй аэрозоли и пущенных из духовых ружей стрелок, удалось своими кровожадно острыми зубами порвать на них защитную одежду, подвергнув опасности заражения дьявольской инфекцией. Первая атака произошла как раз в тот момент, когда она говорила по рации со Штраудом.

В пылу схватки она потеряла из виду доктора Леонарда и Виша и теперь озиралась, пытаясь разглядеть их в темноте туннеля. Виш, увидев свет ее фонаря, подал голос:

— Эй, сюда! Мы здесь!

Вишневски и Леонард, в отличие от Кендры, догадались сразу отступить в глубину лабиринта. Пробираясь теперь к ним, Кендра заметила многочисленные прорехи на брюках своего защитного костюма, оставленные зубами маленьких тварей, которые были посланы демоном им на муку с тем, чтобы принести еще три жертвы на алтарь властвующего здесь ужаса.

Штрауд остался их единственной надеждой. Однако Кендре никак не удавалось связаться с ним по рации, и от зловещего молчания в наушниках у нее по всему телу побежали мурашки. Хотя сейчас Кендра и сама не смогла бы определить, чем вызван охвативший ее противный мелкий озноб: то ли испугом, то ли вирусом, который, несомненно, уже распространялся по всему ее организму.

— Боже мой, Боже мой, — пробормотал Вишневски, когда Кендра нашла-таки их в темноте и буквально рухнула рядом с ним на сырую землю туннеля. — Леонард совсем плох.

Защитный костюм на Више тоже был изгрызен в лоскуты. Пока их спасало лишь то, что они дышали чистым кислородом — но надолго ли? Баллоны их быстро пустели: сказывалось постоянное нервное напряжение, в котором они пребывали в этой подземной камере пыток и ужасов. Кендра знала, что нормальная частота, дыхания составляет от четырнадцати до шестнадцати вздохов в минуту. Сейчас же ее дыхание, подсчитала про себя Кендра, участилось до тридцати пяти. И это при том, что она не потеряла ни капли крови и не обнаружила на своем теле следов острых, как бритва, зубов напавшей на них нечисти. Мне еще повезло, мелькнула у Кендры мысль, когда она увидела Леонарда, все тело которого было покрыто пятнами крови. Маленькие твари все же добрались до него, и их ядовитые укусы повергли Леонарда в шок. Кендра, подспудно понимая, что все ее попытки помочь ученому бессмысленны, все же обработала ему множественные раны и ввела противоядие, надеясь только, что оно его не убьет. Леонард же, ворочая жуткими белками закатившихся глаз, сразу после инъекции замахал руками, стараясь то сорвать с нее защитную маску, то перехватить кислородный шланг, то просто расцарапать ей лицо скрюченными в когтистую птичью лапу пальцами.

Виш повис на Леонарде, ловя его руки, а тот неожиданно, словно из него вынули скелет, обмяк и рухнул замертво.

— Боже мой, Боже мой, — бессознательно лепетал Вишневски, а в ответ ему по туннелю понеслись нарастающие раскаты мерзкого хохота, все громче и громче, пока Кендре и Вишу не стало казаться, что хохот грохочет отовсюду. И вдруг взрыв этого гнусного хохота сотряс тело Леонарда, которое задвигалось и механическими рывками поднялось на ноги. Леонард подошел к Вишу и, воздев жестом отчаяния руки, взмолился:

— Помогите мне, Виш… помогите… Боже мой… Боже мой… Бо-о-о-о-о-о-о-о-оже мой! — протянул он на пронзительно высокой ноте и зашелся в леденящем душу хохоте.

— Твоего Бога здесь нет! Здесь я твой бог! На колени перед новым богом! — отозвался подземный лабиринт громоподобным Голосом.

Кендра, больно прикусив губу, выпустила в тело Леонарда стрелку из духового ружья.

Потрясенный Вишневски не мог заставить себя даже взглянуть на распростертое у его ног бездыханное тело.

— Теперь наша очередь… — только и сумел выдавить он поспешившей к нему Кендре.

— Нет, мы уходим. Пошли, пошли, доктор Вишневски. — Кендра дергала его за руку, пытаясь привести археолога в себя.

Она повела его туннелем, которым, как ей казалось, они шли сюда с поверхности.

— Нам бы сразу послушаться Штрауда, — сокрушенно вздохнула она. — Что-то никак не могу с ним связаться…

— Но… вы же не думаете… что его… нет в живых? — ужаснулся Вишневски.

А Кендра не смогла заставить себя признаться ему, что она думает.