Наш подводный корреспондент

- Полный вперед! Полный вперед! - кричал Ходоров. Радист выбивал однообразную дробь. Голубое сияние на заднем экране медленно принимало прежнюю форму безголового туловища на двух тоненьких ножках.

Проскочив полсотни метров, машина замедлила ход, как бы заколебалась, не вернуться ли ей назад, к голубому сиянию, вокруг которого так весело танцевалось. Ходоров успел крикнуть:

- Вперед самый полный!

Должно быть, радиоактивные воды не успели просочиться так далеко. Здесь приказ был воспринят сразу. Машина послушно прибавила ход. Поплыли навстречу серые подводные равнины. Голубой призрак, постепенно тускнея, слился с подводным мраком.

Через полчаса, облегченно отдуваясь, счастливый и потный Ходоров послал приказ:

- Отменить "вперед самый полный". Приступить к выполнению прежней программы.

По прежней программе машине полагался ночной отдых. Так она и поступила: застопорила и погасила прожекторы.

24

У человека молодого и крепкого болезни могут пройти бесследно. Организм обладает чудесным свойством саморемонта. Вся жизнь - беспрерывное восстановление разрушений. Раны заживают, болезни залечиваются, усталость проходит.

Ходоровская машина, как все машины на свете, не обладала этим умением. Она была прочнее человеческого тела, но болезни ее были неизлечимы. И пляска в радиоактивной воде не прошла для нее даром. Машина как бы оглохла, или, точнее сказать, стала "туга на ухо". Она медленно воспринимала приказы, иногда вообще не воспринимала, требовала повторения.

На берегу, в мастерской, можно было, конечно, исправить эту "тугоухость". Но в пути сама собой она пройти не могла.

Кроме того, машина стала подслеповатой. За несколько дней на ней осели пассажиры - малоподвижные морские животные и их личинки. Какой-то моллюск упорно ползал по левому экрану, на заднем уселась глубоководная актиния с тонкими щупальцами, очень изящная, но совершенно неуместная на "глазу".

Ходоров заколебался: не пора ли прекратить путешествие? Но машина уже перевалила через краевую возвышенность, пошли нужные нам перегибы. Рельеф был подходящий, очень похожий на Южную Африку, на Индию и Якутию. И я попросил у Ходорова хотя бы три дня еще.

В довершение волнений пришла радиограмма о гостях. Надо было готовиться к торжественной встрече. Ходоров попытался отсрочить ее, связался с Москвой, объяснил Волкову, что возвращение машины отложено.

- Алеша, голубчик, - сказал тот. - Ты делаешь глупости. Послушай меня. Ты толковый конструктор, но организатор никакой. Нам нужен успех - быстрый, наглядный и при свидетелях. Иначе поднимется спор, и через месяц окажется, что ты не автор и машина не машина и делали ее не в нашем бюро.

Ходоров пробовал доказать, что успех будет нагляднее, если машина обнаружит полезные ископаемые. И тогда его начальник сказал внушительно и с полной откровенностью:

- Не понимаешь, чудак, простой истины. Если ты написал хорошую книгу, выпускай ее отдельными томами. Ты можешь получить премию за первый том, за второй - еще одну и третью за третий. А когда книга выходит вся целиком, больше одной премии не будет. В общем, возвращай машину на берег.

А Ходорова не волновали премии, ему хотелось скорее дописать продолжение. Каждый километр манил неизведанным. Вот и сейчас, пока шел разговор с Москвой, впереди показался какой-то свет, очень слабое фиолетово-серое сияние, не ярче ночного неба. Мы даже подумали сначала, что это светится экран. Свет мерцал, вспыхивая, примерно так, как в неисправном телевизоре. Но потом стало заметно, что сияние меняет оттенок, становится не только ярче, но и голубоватее. В толще воды фиолетовые лучи проникают дальше всего, у голубых путь короче, у зеленых еще короче. Сияние впереди голубело, значит машина приближалась к источнику света.

Что же светится в глубине? Опять контейнер? Нет, слишком много света. Естественный радиоактивный фонтан? Скопление бактерий? Или что-то небывалое? Неужели же отступить на пороге тайны?

Свечение исходило из определенной точки по курсу машины. Постепенно мы стали различать ядро и освещенную область вокруг него. Потом немного ниже ядра наметился темный конус. Свет как бы выходил из-за горы.

- Вулкан? - предположил Ходоров. Он как раз вернулся из радиобудки.

И это действительно оказался вулкан. С каждой минутой он виден был все яснее. Извержение шло под водой, на глубине пяти километров. Наземные вулканы выбрасывают столб пара и пепла на высоту до пятнадцати километров, но пятикилометровую толщу воды никакой вулкан пробить не мог. Получилось как бы рычанье с зажатым ртом. Пепел расплывался над самым дном тяжелой тучей, раскаленная лава освещала ее снизу. Сама лава, вырвавшись из недр, тут же меркла.

Поглощая свет, вода скрадывала расстояние. Лава казалась тусклой, далекой и не огненно-красной, как наверху, а мертвенно-зеленой. Какая-нибудь креветка все еще могла затмить вулкан. А между тем машина уже взбиралась на склон горы.

Постепенно сияние стало ярко-зеленым, даже с некоторой желтизной. Обозначились два языка лавы. Они казались очень короткими, потому что вода гасила их, одевала снаружи темной коркой. На самом деле расплавленная масса расползалась далеко, но только неясные полосы кипящих пузырьков отмечали ее путь.

Внезапно Ходоров ринулся к двери, задевая за стулья, с порога крикнул радисту:

- Саша, срочно давай приказ: "Ориентир: немедленно. Действие: отложить программу номер два. Курс: юго-восток".

- Алексей Дмитриевич, нельзя ли повременить? До кратера еще далеко.

- Далеко. А вы не понимаете, что машина пересечет поток лавы, тот, что справа.

Я мысленно продолжил правый поток и понял, что Ходоров не напрасно встревожился. Действительно, машина должна была пересечь трассу лавы. А вступив на поток, машина проломила бы тонкую корочку и погрузилась бы в расплавленный базальт.

Прошла минута, прежде чем радист зашифровал и передал приказ. К сожалению, глуховатая со вчерашнего дня машина восприняла его не сразу. Снова и снова радист выстукивал: "Отложить, отложить, отложить прежнюю программу". За это время грозная опасность придвинулась вплотную. На экране появилось смутное облако. Оно росло, различалось все лучше - это означало, что машина приближается к нему. Вот оно уже совсем рядом, половина экрана затянута паром.

Нет, приказ дошел все-таки, машина повернула. Туман переместился на боковой экран. Ковыляя по буграм застывшей лавы прежних извержений, машина начала спускаться с опасной горы. Путь впереди был свободен. Лава двигалась где-то правее.

Но почему же все-таки и на переднем экране появился туман?

Как понять - обгоняет лава, что ли? Хорошо, если она не забежит вперед, не перережет дорогу.

А это что? Впереди тьма, ничего не видно. Цифры глубин стремительно растут. Очевидно, прыжок с трамплина. Минута, другая. Вот так круча, целое ущелье! И такое отвесное! Интересно, что там внизу? Не придется ли машине всплывать обратно? Какая-то муть поднимается снизу. Или это пар? Неужели машина угодила в побочный кратер?

Туман все гуще, проносятся громадные пузыри. Яркая вспышка и...

По всем экранам бегут косые светлые линии, так хорошо знакомые каждому телезрителю. Приемник работает... но изображения нет.

Механики даже не стали проверять аппаратуру. Всем было ясно, что катастрофа произошла внизу, на склоне подводного вулкана.

25

Туман стоял над океаном, неизменный курильский туман. И грозные валы, выплывающие из мглы, казались еще страшнее - безмолвные тени волн, призраки опасности.

Катер вспарывал валы острым носом, нырял в кипящую пену, соленые струйки текли по брезентовым плащам, по капюшонам, по лицам.

Мы спешили на плавучую базу, лелея слабую надежду найти машину ультразвуковым локатором, поднять со дна хотя бы остов. Все были здесь, в тесной каютке: Ходоров, механики, наблюдатели - все, кто с восхищением следили за путешествием машины, от первого ее шага до последнего трагического прыжка.

Люди по-разному переживают неудачу. Казакова, например, вздыхала и сетовала:

- Ах, какое стечение обстоятельств! Ах, какая жалость! Если бы повернули на пять минуть раньше... если бы скомандовали на восток, а не на юго-восток...

Бледный Сысоев (его мучила морская болезнь) настойчиво искал виноватого.

- Когда люди очертя голову лезут на рожон - беды не миновать, - твердил он. - Вместо того чтобы изучать шаг за шагом, спешили, как на пожар.

- Задним умом все крепки, - сказал я ему. - На самом деле экспедиция подготовлена хорошо. Машина может выполнять работы в любой части океана. Наше задание привело ее к действующему вулкану, но это же редкая случайность.

Почему-то Ходоров счел мои слова за попытку оправдаться.

- Я не виню вас, - сказал он усталым голосом. - Виноват я один. Надо было поставить на машину термометр и дать указание, чтобы при температуре свыше тридцати градусов машина поворачивала назад. Но я не догадался. Я так был уверен, что в глубине повсюду неизменные температуры. Я должен был предусмотреть...

Я попытался его утешить:

- Нельзя всего предусмотреть, Алексей Дмитриевич.

- Без человека не обойдешься, - мрачно изрек Сысоев и перегнулся через борт. Его человеческая натура не выдержала качки.

Да, разума машине не хватало. Был бы на ней машинист, он вывел бы машину благополучно. А может и нет. Разве мало людей погибло при извержениях? Видели опасность, а убежать не успевали. Правда, человек умеет быть осторожным в незнакомом месте. А машина? Можно ли ей дать программу на осторожность? Как поступил бы я, увидев под водой непонятный туман? Наверное, остановил бы машину, задумался: "На что это похоже? На вулкан? Вулкан надо обходить стороной".

А если ни на что не похоже?

Но здесь мои размышления прервала волна. Катер подбросило, я больно ударился затылком. Обругал себя: "Шляпа! Держаться надо лучше".

А в голове уже связывались нити: вот что предупреждает нас об опасности боль. Ребенок протягивает руку к свечке и отдергивает - он обжегся. Теперь ему известно: огонь обжигает. У потока лавы мы ошпарились бы и поспешили бы удрать.

- Алексей Дмитриевич, нельзя сделать, чтобы машине было больно?

- Нет, конечно. Ведь это металл, кристаллы, провода - нечувствительный материал.

Но я уже верил в машину больше, чем изобретатель. "

Металл не чувствует, - раздумывал я. - Но ведь углерод и водород тоже не чувствуют. А человек, состоящий из углерода, водорода, кислорода и прочих элементов, радуется, негодует, страдает и наслаждается. Как-нибудь устроена эта система, доставляющая страдание. Надо бы разобраться, как именно".

Подвижное лицо Ходорова между тем изменило выражение. Усталая безнадежность исчезла, появился живой интерес.

- Боль и не нужна, - сказал он. - Нужен просто индикатор опасности. Например, такой: вал разрушается при нагрузке в две тонны на квадратный сантиметр. Присоединяем к валу индикатор напряжений. Когда нагрузка превосходит полторы тонны, датчик дает команду машине отойти. К сожалению, сложно это все. Чем больше деталей, тем больше аварий. Не хочется ставить добавочные устройства, которые могут понадобиться раз в год.

Я подумал: "И у нас в геологии так же. Запасливый - раб и сторож вещей. Нельзя тащить с собой инструмент, который понадобится раз в год. Не изыскателем будешь, носильщиком".

Так рассуждали мы в крохотном катере, как будто не было рядом нависающих валов, а машина стояла в мастерской и не надо было разыскивать ее на дне. Человек умеет забывать неприятности. Иногда это бывает полезно.

- А машина может забывать, Алексей Дмитриевич?

Оказывается, может. В машине есть магнитная лента, на которой записываются приказы. Но ленту можно размагнитить.

Но вот из тумана донеслись прерывистые гудки. Плавучая база звала катер. Вскоре появилась остроносая тень небольшого парохода. Сбавив скорость, катер осторожно приблизился к борту. Матрос, стоявший на палубе, ловко поймал канат, а человек в фуражке с "крабом" крикнул, перевесившись через борт:

- Нашли уже!

26

Все вместе и по очереди мы ходили в штурманскую рубку, чтобы посмотреть на черное пятнышко. Так выглядела машина на небольшом экране локатора. Неподвижная, она ожидала помощи на дне под пятикилометровой толщей воды, под зыбкими серо-зелеными неустойчивыми холмами. Но помощи мы не могли оказать. Именно эти холмы мешали нам. Океан развоевался не на шутку. Волны метались в суматошной пляске, пенные языки разгуливали по палубе, ветер рвал двери, хлестал по лицу. Мы вынуждены были ждать и утешаться, глядя на черное пятнышко. А далеко внизу, в вечной тьме и тишине, терпеливо ждала машина, терпеливее, чем люди.

Буря бесновалась... а эфир был спокоен и беспрепятственно доносил радиограммы. Волков слал приказы. Он требовал принять срочные меры, ускорить темпы, обеспечить подъем машины, сохранить в целости материальную часть и т.д. Даже радист, принимая очередное указание, сказал в сердцах:

- Что вы терпите? Радируйте ему: "Обеспечивайте хорошую погоду, принимайте меры ликвидации шторма". Тогда мы сможем ускорить темпы.

Ходоров грустно улыбнулся:

- Он не обидится, даже обрадуется. Подошьет к делу и будет показывать: вот какой легкомысленный человек Ходоров. По легкомыслию и погубил машину.

Наконец на третий день океан утих. Суматошная пляска сменилась задумчивым покачиванием. От горизонта до горизонта катились пологие валы, солидные и размеренные. Капитан счел погоду приемлемой, стрела подъемного крана свесилась над водой, и тяжелый электромагнит бултыхнулся в воду.

Прошла минута, другая, и океан стер его след. Воды сомкнулись, возобновилось мерное раскачивание. Журчала лебедка, стальной канат скользил через борт. К пострадавшему шла помощь, последнее действие разыгрывалось в глубинах. Но океан плотным занавесом скрывал сцену от зрителей.

Видеть можно было только пятнышки в рубке штурмана: одно побольше, и почернее - электромагнит, другое поменьше и не такое отчетливое - машину. Большое пятно тускнело и съеживалось - электромагнит уходил в глубину. Матрос у лебедки выкрикивал цифры: три тысячи метров, три тысячи сто метров...

Самое трудное началось у дна. Надо было подвести магнит вплотную, а он качался на пятикилометровом канате и отставал от судна. Капитан долго маневрировал, прежде чем два черных пятнышка слились.

И вот они поднимаются вместе. Матрос снова выкрикивает цифры, но уже в обратном порядке. Вверх канат идет гораздо медленнее, наше нетерпение еще усиливает эту медлительность. Ползет, ползет из воды мокрая стальная змея. Только сейчас понимаешь, как это много - пять километров. А когда идешь по тайге, пять километров - совсем рядом.

Осталось пятьсот метров... четыреста... триста. Весь экипаж на одном борту, все смотрят в воду, так бы и пробили ее взглядом. Сто метров... пятьдесят... тридцать!

Наконец, смутная тень появляется под водой - сначала что-то неопределенное, бесформенное. Но вот вода раздается, черный корпус поднимается над ней, с него сбегают струи, скрадывая очертания. Это электромагнит. Теперь очередь машины. Сейчас она появится. Виден острый нос... а затем и весь корпус старого морского бота с пробитым дном.

27

Добавочные поиски ничего не дали. Судно трижды обошло район вулкана (его нетрудно было обнаружить при помощи эхолота), но никаких металлических предметов поблизости не было. Осталась слабенькая надежда, совсем маловероятное предположение. Может быть, машина продолжала путь по заданному маршруту. На всякий случай, для очистки совести, стоило пройти над ним.

Маршрут можно было знать только приблизительно. Ведь машина должна была руководствоваться малозаметными перегибами и останавливаться для бурения, встречая магнитные аномалии. Плывя по поверхности, мы не могли с достаточной точностью находить перегибы и аномалии.

Час за часом плыл пароход на северо-восток, и с каждым часом слабела и угасала надежда. Такой простор вокруг, где там разглядеть небольшую машину. Все равно что искать иголку в стоге сена, ключ, потерянный в лесу. Кто знает, что в машине испортилось? Даже если она продолжала путь, ошибка на полградуса могла увести ее в сторону на сто километров.

Целый день Ходоров не появлялся на палубе, не завтракал, не обедал. Я забеспокоился, решил навестить его в каюте. Я понимал, что Ходоров в отчаянии сейчас, а люди в отчаянии делают глупости.

Дверь в каюту была приоткрыта. Подходя, я услышал голос Сысоева:

- Не следует смягчать из вежливости, - говорил тот с убеждением. - Разве он друг вам? Ведь это он со своими беспочвенными гипотезами толкнул вас на авантюру, загубил такое прекрасное начинание в самом начале.

- Кто толкнул на авантюру? - крикнул я, распахивая дверь.

К моему удивлению, Сысоев не смутился:

- Я имел в виду вас! - объявил он. - И в глаза скажу: именно вы виновник катастрофы. А если Алексей Дмитриевич из ложной деликатности постесняется упомянуть ваше имя, я сам напишу директору института о вашем безответственном поведении.

И он вышел, высоко подняв голову, чувствуя себя борцом за истину.

Ходоров не вмешивался. Кажется, он даже не слышал ничего. Сидел неподвижно, уронив руки на стол, глядел в угол остановившимися глазами.

Я подсел к столу, не дожидаясь приглашения.

- Я ничего не имею против, - сказал я. - Если это полезно, напишите о безответственном поведении геолога Сошина.

- Это не имеет значения, - произнес Ходоров устало и придвинул к себе папку, на которой было написано: "Объяснительная записка о причинах аварии машины ПСМ-1".

И тогда я позволил себе, схватив папку, швырнуть ее в коридор.

Ходоров смотрел на меня без возмущения, скорее выжидательно.

- Зачем заниматься пустяками? - закричал я с деланным возмущением. - Ты пиши всю правду, а не четверть правды. (Я нарочно перешел на "ты", взял тон уверенной снисходительности. Дескать, "ты" передо мной мальчик, твои огорчения пустячные, послушай советы взрослого человека!) Пиши всю правду. Настоящий итог - победный. Машина блестяще себя оправдала. Доказано, что океан можно исследовать по-твоему. А гибель машины - мелкий эпизод. Он тоже полезен, указал непредусмотренную опасность. Теперь ты поставишь температурный предохранитель и можешь смело идти вперед. Куда идти? - вот о чем надо думать. Ты забудь свою "извинительную" записку, выбрось ее за борт. Возьми чистый лист бумаги. Пиши: "Доклад о перспективах покорения океанского дна".

28

Перспективы покорения океанского дна!

Триста шестьдесят миллионов квадратных километров - девять америк, тридцать шесть европ! Представляете трепет путешественника, которому поручено изучить девять америк?

С чего начать? Глаза разбегаются, слишком много простора. Пожалуй, прежде всего надо осмотреть то, что на сушу не похоже. Океанские впадины заслуживают специальной экспедиции, не беглого обзора. Надо пройти их по всей длине, сделать траверс, как говорят альпинисты. Начать с Камчатки, проследовать на юг, мимо Японии, Марианских островов, Тонга до Новой Зеландии и по другой ветви - к Филиппинам и к Яве. Посмотреть, чем отличаются восточные впадины от западных. Наверняка найдутся рекордные глубины, нам неизвестные. Нашел же их "Витязь" в 1959 году. Надо понять также, почему нет впадин глубже одиннадцати с половиной километров, что это за предел? И почему самые сильные землетрясения связаны с этими впадинами?

Потом надо пересечь Тихий океан от Дальнего Востока до Южной Америки. Высказывалось предположение, что Тихий океан - шрам от оторвавшейся Луны. Надо проверить - всегда ли его дно было под водой? Если это так, там найдутся своеобразные породы, каких не бывает на суше. Надо обследовать дно у Гавайских островов, чтобы понять, почему гавайские вулканы непохожи на все остальные. А в заливах у Аляски под водой множество гор с плоской вершиной. Что это за горы? Почему у них срезана макушка?

Подводные каньоны. Эти крутые ущелья - продолжение наземных рек, иногда больших, иногда второстепенных. Как возникли каньоны? Одни полагают, что реки пропилили крутой берег, а потом вместе с берегом был затоплен и каньон. Другие говорят - не мог океан подниматься так быстро. Сначала образовалась трещина, потом на суше она была занесена песком, а под водой сохранилась в первозданном виде. Спор этот будет решен, как только машина пройдет по дну каньона. И тогда же выяснится, какие ископаемые стоит искать там.

Ископаемые - следующая задача. Нет оснований думать, что океанское дно беднее суши. А площадь его в два с половиной раза больше. Но суша перекапывается уже тысячи лет, а богатства дна не тронуты. На поиски ископаемых отправятся те же машины. Одним будет дана программа на поиски алмазов, другим на уран, свинец, нефть, медь...

Машины будут изучать океан, машины будут собирать его дары. Ходоров говорил, что даже для сбора жемчуга можно создать небольшую машинку. Ползая по отмелям, она будет просвечивать раковины рентгеном и ту, где уже созрела жемчужина, класть в багажник. Ходоров рисовал мне также машины, собирающие янтарь на Балтийском море. Обычно его ищут на пляжах, после бури собирают медово-желтые и оранжевые обломки, выброшенные волнами. Но подводная машина не обязана дожидаться волнения. Она может ползать по дну и сама просеивать песок.

А подводное земледелие! Океан куда обширнее суши и орошается (для растений важно орошение) гораздо лучше. Безводных пространств там нет, и климат гораздо ровнее. В результате урожайность в океане выше, чем на суше. Водоросль хлорелла дает рекордный урожай с гектара. Конечно, не всякому понравится суп и салат из водорослей. Но на худой конец водорослями можно кормить свиней... или коров, как у нас на Белом море, а самим получать за счет океана сало, мясо и молоко. Водоросли, как и земные растения, требуют культивировки и удобрения. И Ходорову предстояло еще создать подводные тракторы, сеялки и комбайны.

Ходоров считал и чертил. Я листал книги, разыскивая нерешенные проблемы. Вот, например, тайна морского змея. Даже в наше время, в XX веке, его видели десятки людей. Удивлялись, описывали, рисовали, обстреливали. Вот уж совсем недавно - в 1947 году - морской змей обогнал греческий пароход, прошел перед носом и, видимо раненный, пошел ко дну. Есть рисунок, есть записи в корабельном журнале. Видели змея и в озерах: у нас в Якутии и в шотландском озере Лох-Несс. Его искали эхолотом, фотографировали даже. Только фото получились нечеткими. Вот спустить бы машину в озеро, проверить...

А затонувшие корабли! Тысячи лет люди плавают по морю. Потерпели за это время сотни тысяч крушений. Пусть на мелководье, у берегов, суда разрушаются быстро. Но в глубинах животных мало, кислорода мало, разрушение идет медленно. Здесь, как в музее, хранятся плоты перуанцев, ладьи викингов, римские триремы, китайские джонки, европейские каравеллы, шхуны, бриги, фрегаты, корветы, пароходы колесные и винтовые, линкоры, танкеры и роскошные лайнеры. Например, "Титаник", столкнувшийся с ледяной горой в Атлантике. Какой простор для историков!

И не только суда тонули в море, есть и затонувшие города. В 1755 году ушла под воду набережная Лиссабона с кораблями и домами. Еще раньше - лет восемьсот назад - Балтийское море поглотило немецкий город Винету. И у наших берегов против Сухуми - в ясный день, когда вода прозрачна, виден на дне моря затонувший город Диоскурия. Кто знает, сколько таких городов найдется на дне Эгейского моря, где цивилизация существует давно, а суша очень непрочна?

Некоторые геологи утверждают, что на памяти человека (в антропогене, говоря научно) утонули целые материки. Так, будто бы ушла под воду Пацифида в Тихом океане, сохранился только крошечный обломок ее - остров Пасхи. Возможно, в Индийском океане между Африкой и Индией существовала Лемурия, и даже человек будто бы зародился там. И, наконец, надо решить еще проблему знаменитой, описанной Платоном и после него тысячами писателей, таинственной Атлантиды.

29

Ходоров был страстным энтузиастом Атлантиды. Я сам отношусь к этой идее сдержаннее. Мне кажется неправдоподобным, что большой остров, почти материк, сразу ушел под воду. Очень уж напоминает все это научную фантастику, обычный литературный прием: была чудесная страна и пропала, как таинственный остров Жюля Верна, как Земля Санникова у Обручева...

Спор об Атлантиде шел и в каюте Ходорова, где писался план покорения океанского дна, и на палубе, и в кают-компании за завтраком и за ужином.

Все сидели с унылыми лицами, как на похоронах, вздыхали о пропавшей машине, а мы с Ходоровым рассуждали об Атлантиде.

Однажды Сысоев не выдержал:

- Юрий Сергеевич, должен сказать, что вы великолепны. Даже не знаю, следует ли возмущаться или восхищаться вами. Я просто завидую вашему умению выключать из мыслей неприятное. Но вы губите нашего хозяина. Ему надлежит подумать о защите.

- Почему о защите?

- Вам угодно не замечать факты, - произнес Сысоев, поджимая губы. - А факты таковы, что машина загублена... И это, конечно, произведет плохое впечатление.

- На кого?

- На кого угодно. На руководство в том числе.

- А я лучшего мнения о руководстве, - заявил я. - Только поверхностные люди судят так: вернулась машина - хороша, а не вернулась - плоха. Вы сами не считаете машину плохой. Так почему же вы полагаете, что руководство не разберется?

Не знаю, почему Сысоев забывал, что разные люди бывают на свете. Есть, конечно, директор Волков, но есть и Иван Гаврилович, тот, что послал меня "подумать головой". Я уже телеграфировал ему: "Спасибо", - а теперь написал еще подробное письмо, просил поддержать, даже рекомендовал заказать несколько ходоровских машин для Камчатки.

- Вы меня просто спасаете! - сказал Ходоров с чувством. - Будь мы всегда рядом, я бы горы своротил... горы!

- Алеша, - ответил я, - всякому ученому надо сворачивать горы - горы косности. Всегда я рядом не буду, учись нападать и отстаивать себя. Я с тобой только на два месяца - вместо Сочи. Нет, не благодари, у меня личная заинтересованность - корыстная цель. Я хочу, чтобы ты подумал о сухопутной геологии, о такой симпатичной машинке на лапах или на гусеницах, которая бегала бы по земле и показывала, что есть под землей. А я хочу сидеть в палатке, нога на ногу, дымить папироской, отгоняя комаров... и обдумывать факты... и давать радиоприказы: "А ну-ка, покажи мне глубину тысяча двести метров, где там под глинистым сводом нефтеносные пески?". Земля непрозрачна для света, Алеша, но пропускает всякие там нейтрино, гравитацию, магнитные силы, электрический ток... А для сейсмических волн земля прозрачна, как стекло, как вода для света. Впрочем, и вода не так уж прозрачна. Ведь на глубине-то, во впадинах, черным-черно, Однако ты сумел передать изображение без всякого кабеля сквозь десятикилометровую толщу соленой воды. Мне на суше не нужно десяти километров. Два километра на первое время. Я даже согласен на полкилометра для почина. Подумаешь? Обещай!

- Постараюсь, Юрий Сергеевич. Если только меня не выгонят из института.

30

Несколько дней спустя, оставив безрезультатные поиски, экспедиция вернулась на берег. Здесь все было по-прежнему: не умолкая грохотал прибой, каменистая площадка была скользкой от брызг. В пустой мастерской валялись гаечные ключи, паяльные лампы, обрезки жести и проволоки; капли олова застыли на пороге. Капли олова - вот все, что осталось от машины. На них было грустно смотреть, как на склянки с лекарствами на столике умершего. Человек ушел, а склянка стоит...

Незачем было задерживаться на станции, мы с Ходоровым уехали в первый же день. Вновь запрыгала на круглых камнях автомашина, и здание океанологической станции осталось за поворотом. Послышался гул прибоя, потянуло запахом соли, гниющих водорослей. Рыбаки, закатав брюки до колен, развешивали на кольях сети. Вдруг они все, как по команде, обернулись к морю. Прекратив работу, женщины из-под ладони смотрели на волны. Потом все побежали к воде, сгрудились в одном месте. Что там ворочается темное в пене? Туша кита, что ли? Нет, гораздо меньше.

- Стой! - крикнул я шоферу, рванул дверцу и, увлекая камни за собой, падая и вскакивая, покатился вниз.

Да, это была она, наша исчезнувшая машина. Зеленые ленты водорослей вились на ее боках, какие-то пестрые черви налипли на металл. Лопасти были погнуты, один экран разбит. И все же она вернулась, заслуженная путешественница. Что с ней произошло? Каким путем она шла, как выбралась на берег? Как избавилась от опасной лавы? Об этом можно было только догадываться. Спросите кошку, пропадавшую две недели, где она была и кто поцарапал ей глаз? Наша машина тоже не умела разговаривать. Она знала одно: выполнять программу. И программа выполнялась. Машина поворачивала на восток и на север, бурила, измеряла магнетизм, снова бурила, отбирала образцы и складывала их в пустые цилиндры. Так пятьсот километров. А когда на спидометре появилась заданная цифра, машина повернула назад, вернулась по пройденному и записанному в ее магнитной памяти маршруту и вышла на берег почти у самой станции, с ошибкой в два-три километра.

Ходоров первым долгом кинулся к приборам - смотреть, целы ли записи? Я же теребил его: "Где пробы? Где пробы?" Наконец Ходоров вынул какой-то цилиндрик, распечатал его. Там был... нет, не алмаз. Алмазы не так легко найти даже в вулканической трубке. Но я узнал кимберлит, синюю глину - ту самую породу, где встречаются алмазы.

31

Что было дальше?

Было или будет?

Было не так много. На следующий год машина вторично спустилась под воду для детальной разведки и подтвердила, что месторождение алмазов имеется, по-видимому, не беднее знаменитой Голконды.

Сысоев считает, что мне просто повезло.

- Так невозможно делать открытия, - твердит он. - Попирая законы науки, нарушая порядок, ринуться очертя голову... и сразу найти.

Ходоров возглавляет сейчас отдельное конструкторское бюро. Программа обширная. В этом году будет создано десять машин, в будущем - пятьдесят. Предстоит осуществить все, что описывалось в докладе, и много еще непредвиденного, ибо новые задачи возникают ежедневно в разных науках, в том числе и в тех, которые мы с Алешей не знаем.