Наполеон. Книга 2. Стать Богом

Глава седьмая. Любовь, предательство и сокровище Сфинкса

1798 год

— Ты уверен, что это она?

Наполеон нервно расхаживал по кабинету. Кажется, здесь прежде располагался гарем мамелюка, которому принадлежал этот большой дом в Каире. Возможно, мамелюку здесь было удобно, но Бонапарта раздражало все. Восточная архитектура, низкие потолки в переходах... Он давно перестал мучиться из-за маленького роста, но тут все вернулось: рослые гренадеры сгибались едва ли не в два раза, в то время как их генерал мог и шляпу не снимать. Он подошел к наскоро сколоченному столу — нормального в доме просто не нашлось! — и побарабанил пальцами по карте Египта. Весьма неточной, приблизительной карте.

— Да, уверен! Я знаю ее почерк, мой генерал. Это Джина.

— Джина... Чем нам поможет Джина, если англичане захватят Александрию? Не слишком я доверяю нашему адмиралу де Брюи. Между тем арабы готовят восстание, ждут, когда мы успокоимся, и попытаются перерезать нас. Вот что, Колиньи: распусти слухи, что я принял ислам. И в мечеть надо сходить.

Колиньи лишь кивнул, ожидая ответа на главный вопрос. Джина Бочетти прислала сообщение: она в Каире, и она хочет личной встречи с Бонапартом, которому в очередной раз призналась в любви. Судя по стилю письма и даже почерку, Джина нервничала.

— Пусть приходит сюда! — решился Бонапарт. — Никаких тайных встреч в незнакомых мне местах не будет, я не мальчик и понимаю, как можно организовать засаду.

— Не думаю, что она...

— Я не доверяю женщинам. И особенно влюбленным женщинам! Они не в себе, а от любви до ненависти, как известно, один шаг, — Наполеон вернулся к карте и что-то быстро отметил с помощью циркуля. — Если она действительно влюблена, как ты говоришь, то пусть проявит безрассудство тем, что явится ко мне. Одна.

Колиньи опять кивнул и вышел. Ответ Бонапарта был передан Бочетти, и тем же вечером графиня ответила, что она согласна на условия генерала. Встреча была подготовлена помощником главнокомандующего со всей возможной тщательностью: количество часовых удвоили, за дверями расположились готовые ко всему лучшие люди Колиньи. Встречать Бочетти он отправился лично. Она явилась в сопровождении высокого араба, с совершенно непроницаемым лицом, явно готового умереть за Джину-Фатиму.

— Ты стала еще красивее! — начал авантюрист, не пытаясь скрыть враждебного тона.

— Ну что ты, Жерар! От загара не спрятаться, я подурнела... — улыбка Бочетти скорее походила на оскал хищницы. — Счастлива видеть тебя живым и здоровым. По глазам вижу, ты полон сил!

Отправляясь на встречу, Колиньи позаботился так пристроить на груди фигурку Леопарда, чтобы она прижималась плотнее. Но ему все равно стало жутко. Бочетти и правда была очень хороша, и явно дала понять, что Бонапарту придется выбирать. Оставалось надеяться, что ясность ума не изменит генералу. Он ввел графиню в дом, и, сделав знак конвою отойти, крепко взял ее за локоть.

— Я знаю, что мы уже не друзья, а может быть, никогда ими и не были. Но я служу Бонапарту. И я должен убедиться, что ты пришла не для того, чтобы отомстить ему.

Бочетти на миг вспыхнула, но тут же расслабилась и улыбнулась.

— У меня больше оснований сомневаться в правдивости твоих слов, Жерар. Но мне скрывать нечего. Если хочешь — обыщи меня. Только помни, что он об этом однажды узнает. Это ведь не приказ Наполеона?

От того, как Джина произнесла это имя, что-то внутри Колиньи оборвалось и он понял, что все это время немного ревновал. Теперь все стало просто — она и правда, влюблена, еще сильнее, чем в Италии. Он нарочито грубовато, но очень поверхностно ее обыскал.

— Напрасно ты думаешь, Джина, что я твой враг... — почти промурлыкал Колиньи. — Помни и ты: я служу Бонапарту верой и правдой. Он ждет тебя.

Фыркнув, Бочетти оттолкнула бывшего компаньона и начальника, чтобы пройти в покои Наполеона. Она старалась сохранять спокойствие, но чувствовала, что краснеет. Когда-то уже давно первая же встреча с генералом заставила ее думать о нем. И вот день за днем в ее сердце стала расти любовь. Судьба не дала ей вырасти прекрасным цветком, она была неправильной, даже уродливой, но все равно это была любовь. Сейчас Бочетти очень хотела, чтобы они все простили друг другу, все забыли и может быть, любовь превратилась бы в то, чего ей так хотелось.

Она вошла, и часовой затворил за ней дверь. Наполеон стоял у окна, заложив руки за спину. Он уже успел получить сообщение Колиньи: предмета на Бочетти, кажется, нет. Этого он и ожидал — даже влюбленная Бочетти не пошла бы на такую глупость. Генерал повернулся, поклонился и с приветливой улыбкой приблизился. Глядя в его разноцветные глаза, Джина почувствовала, как сжалось сердце. Все ее чувства к Наполеону сейчас будто выросли в сто раз. Графиня опустилась на колени. Наполеон поднял ее и отнес в кресло. В этот миг сердце и вовсе перестало биться, мир вокруг исказился. Если бы фигурка Саламандры была сейчас с Бочетти, она тут же отдала бы ее сама.

Наполеон ласково провел рукой по ее волосам, все так же, не произнося ни слова. Джина зажмурилась, губы сами сложились в беспомощную, детскую улыбку. Тогда он немного отстранился — нужно было все же поговорить о деле. Кролик, который висел теперь на груди Наполеона вместе с другими предметами, на этот раз действовал как-то чересчур сильно.

— Я счастлив вас видеть, графиня. Надеюсь, вы позволите мне начать все сначала?

— Я... Я да... — Джине трудно было собраться с мыслями. — Я хотела бы... Я люблю вас, Наполеоне!

— А я вас, милая Джина! Я хотел бы всегда видеть вас рядом.

— Да! — теперь глаза Бочетти широко распахнулись, в них появился лихорадочный блеск. Она схватила Бонапарта за руку и прижала ее к груди. — Вместе! Всегда вместе! У вас есть почти все, и Лев поможет вам получить остальное! Но Лев не даст вам любви. Я дам вам любовь! Настоящую, преданную! Я буду вашим ангелом-хранителем, мы вместе будем владеть Саламандрой, и никто не сможет причинить нам вред: вам и мне!

— Я не смел, и мечтать о таком, моя Джина!

Он мог бы сейчас перенести действие в постель, Бочетти была готова на все. Он даже немного хотел этого, как мужчина. Графиня была безумно красива, а то, как она произносила его имя — на итальянский манер — будило приятные воспоминания о Корсике. Но не только Кролик висел на его груди. Пчела словно предупреждала: Джина может заметить Кролика! Никакой близости. Пусть останется вот такой, полупьяной и полубезумной.

— Есть еще кое-что! — Бочетти не терпелось рассказать любимому. — Здесь я неожиданно напала на след одного суфийского ордена! Близко подойти не сумела, но вместе мы сможем все, Наполеоне!

— Чем же интересны эти суфии? — он изобразил удивление. — Я ничего не слышал о них.

— Они хранят какой-то предмет, уже несколько столетий. Я не слышала, чтобы охотники говорили о нем. И прошу вас, ни слова Колиньи! Он страшный человек, Наполеоне, я не верю ему!

— Я тоже, — успокоил ее генерал. — Кстати, о предметах. Джина, вы где-то оставили свой, а ведь многие хотели бы им располагать.

— Я испугалась... — Бочетти покраснела. — Я всего боюсь, а больше всего боюсь потерять вас... Наполеоне, вы правы, я должна сначала вернуть Саламандру. Никому нельзя доверять! Мы никому не будем доверять, только друг другу. Ведь это так?

— Конечно так!

Наполеон осмелился поцеловать ее. Не слишком пылко, так, чтобы она нашла в себе силы разжать объятия, когда поцелуй окончился.

— Я могу дать вам солдат, Джина! — прошептал он. — Сколько захотите. Мне дорога ваша безопасность.

— Я имею влияние на нескольких мамелюков. Они в городе и доверяют мне. Готовится восстание, но об этом потом, это пустяки... Мой Наполеоне... — Она встала и пошатнулась. Генерал подхватил ее. — О нет, теперь у меня на все есть силы! Я пойду одна и вернусь с предметом. И тогда мы будем вместе навсегда!

— Навсегда, — кивнул несколько уставший Бонапарт и проводил женщину к двери. — Берегите себя, моя Джина!

Когда он закрыл дверь и обернулся, перед ним уже стоял Колиньи.

— Что вы здесь делаете?! Немедленно проследите за ней!

— Очень опасно, мой генерал! Джина знает много моих трюков, а здесь мы на чужой земле. Ей служат мамелюки, у нее преимущество. Джина вскроет обман.

— Да что она может заметить в таком состоянии! — кровь кипела в груди корсиканца. Предмет, вожделенный предмет был совсем рядом. Но верная Пчела успокаивала: как ни влюблена Бочетти, но заметив ловушку, станет опаснее гюрзы. — Черт с вами, Колиньи, вы правы. Но снова придется ждать! Есть новости с севера?

— Мы ждем каравана из Александрии. — Колиньи решился сказать то, о чем говорили многие. — Мы в сердце чужой страны, мой генерал. Здесь нам враждебно все, от людей до климата, от религии до методов ведения хозяйства. Сфинкс рядом, но я не слишком доверяю Имаду, и...

— Заткнись! — рявкнул Наполеон и сквозь мундир прижал к груди Пчелу, словно лекарство. Предметы убивали его. — Мне нужна Саламандра. И раз уж мы здесь, мне интересен Сфинкс. Ученые изучают пирамиды? Завтра я пойду к ним. Имад должен появиться со дня на день, он ищет своих людей. Мне нужен вход в подземелье! Твои люди должны искать и его тоже.

Колиньи потупил глаза. Он не верил Имаду ни на грош, и вся его история казалась ему выдуманной от начала до конца.

На следующий день Наполеон лично побывал у Великих Пирамид и возле Сфинкса. Ученые только разводили руками: все это огромно, неслыханно, относиться ко всему нужно с величайшей осторожностью... Разгневавшись на бесполезных высоколобых болтунов, Бонапарт втайне от них приказал учить молодых артиллеристов наводить пушку на морду Сфинкса — прекрасная мишень! Новостей из Александрии все не было, так же как и от Бочетти, но на следующий день пришел Имад.

— Я нашел вход в подземелье! — сразу сказал он и повалился на колени, задрав зад. — Мой Махди! Я нашел, и они об этом не знают, наши враги. Надо бить теперь же, скорее!

— Что ж... — Бонапарта больше интересовала Саламандра, такая явственная и доступная. — Колиньи, вы будете искать Бочетти! А мы идем к Сфинксу. Переведите пару батальонов ближе к этому чудовищу.

Вскоре после первого разговора с Азизом, Дия принесла новости: их ждут в Гизе. Именно там тайный суфийский орден столетиями имел штаб-квартиру, охраняя свое главное и страшное сокровище. Дия ночью провела их обходным путем через пустыню. К рассвету все трое оказались в древнем, еще при фараонах выбитом в сплошном камне подвале — если его вообще можно было так назвать — или в преддверии какого-то подземелья. Присутствовали еще несколько арабов, но они держались в тени, посадив гостей под свет мерцающих ламп. Пахло прогорклым и горелым маслом.

— Вот так накинутся, и свяжут, — мрачно предсказал Байсаков. — Не люблю я эти края. Чужим тут не рады.

— Раз уж мы здесь, давайте-ка верить хозяевам, — одернул его Александр. — А иначе не стоило и приходить.

— И правда: что ты ноешь раньше времени, Ваня? — не удержался от подначки Гаевский, который и сам сильно нервничал. — В любом случае Саше надо выяснить, что происходит с Бочетти, и тут мы его не остановим.

— Помолчи! — попросил Остужев.

Возразить, по сути, Антону он не мог. Бочетти сейчас занимала его более всего, хоть это и было стыдно. Следовало заняться Наполеоном, исполнить то, за что стыдил его Аракчеев — отнять Льва у генерала, на глазах превращающегося в убийцу миллионов, и отдать его родной стране. Но Джина не шла из головы. Сначала он должен был хотя бы убедиться, что нет никакой ошибки, что она жива, и ее крови нет на его руках.

Появился Азиз, все такой же грязный, оборванный и злой. Он уселся прямо на пол, и на этот раз получил от Дии чашку ароматного кофе. Ни гостям, ни другим арабам не досталось ничего.

— Для начала надо поговорить с Магрибом! — важно заявил Азиз. — У нас есть способ говорить с теми, кто за тысячи лье. Вот хотя бы с моим старым другом мсье Клодом Дюпоном. Ты знаешь его?

Азиз в упор посмотрел на Гаевского, будто подозревал в обмане. Со стороны тихо сидящих арабов донесся лязг — будто кто-то потянул саблю из ножен.

— Да мы все его знаем! — воскликнул Гаевский. — Даже Иван! А я с Клодом много лет вместе! Ну, то есть не много, но года три-четыре...

— Вы нам не верите? — прервал его Остужев. — Так говорите с Дюпоном. Он знает нас всех. У меня, кстати, тоже есть к вам вопрос: когда вы нам скажете, как Сфинкс связан с предметами? Когда убедитесь, что мы говорим правду?

— Нет, — сердито сказал Азиз. — Я никогда вам этого не скажу. Ни вам, ни кому-либо другому. Дия! Зови сестру.

Ничего не понимая и опасливо переглядываясь, русские прождали еще четверть часа, пока Дия связывалась одним ей ведомым способом со своей умирающей сестрой-близнецом в Магрибе. Азиз переговаривался с девушкой своим скрипучим голосом, а гости ни слова не понимали. Наконец, разговор окончился. Дия тихим голосом сказала по-арабски еще что-то, а потом заплакала, накрыла лицо покрывалом и вышла.

— Мы можем узнать, что произошло? — спросил Александр, чувствуя ответственность за младших товарищей. — Ночь близится к концу, Антону пора вернуться в свой батальон.

— Может быть, пора, а может быть, и незачем ему туда идти. — Азиз говорил мрачно и горько, впервые без злобы. — Сестра Дии умерла. Связи больше нет, но главное — Дия осталась совсем одна на этом свете. Плохо, когда нет семьи. Я узнал о еще одной сироте. Ее имя — Мари.

— Мари? — вскинулся Антон. — Что с ней?

— Есть такой адмирал — Нельсон, англичанин. Плохой человек, я имел с ним дело когда-то. Мсье Дюпон отправил Мари в Египет на его корабле. Она должна была искать тебя, Антуан. Но как теперь девушка-сирота в чужой стране сможет найти тебя так далеко от моря, от Александрии — не понимаю. Мари должна была сообщить тебе о Бочетти, которой следует опасаться, но ее информация опоздала. Видимо, из-за того, что Нельсон обманулся, и не поймал Бонапарта в Александрии.

Азиз задумался, сделал еще глоточек кофе.

— Я сказал Дюпону, что у меня нет сомнений: Бонапарт ищет Бочетти и то, что скрывает Сфинкс. Вот две его цели. Бонапарт думает, что главная цель — Бочетти и ее Ящерица. Но если он только поймет, что прячем мы, то весь песок Сахары пропустит через сито, чтобы это найти. Это важнее Льва, Остужев. Потому что если человек, обладающий Львом, получит «Предмет предметов», его не остановит уже никто. Если же он будет владеть и Саламандрой... Я хотел бы умереть прежде, чем это случится.

— И что ответил Дюпон? — Остужев быстро прокручивал в голове всевозможные варианты. Может быть, не было никакой связи Дии с сестрой? Азиз мог просто использовать их в своих целях, отвлекая ото Льва. — Да, и что же такого скрывает Сфинкс?

— Дюпон сказал, что постарается быть здесь как можно быстрее. А про Сфинкса забудь. Знай одно: лучше вам всем десять раз умереть, защищая подземелье Сфинкса, чем получить Льва, но пропустить туда Бонапарта. Даже безо Льва он натворит страшных дел. Вот что важно, вот в чем я попрошу вашей помощи! — Азиз, игнорируя Остужева, смотрел только на Антона. — Ты можешь пройти везде? Можешь пройти в штаб генерала? С ним есть араб, его имя — Имад. Он предатель. Убей его. Имад сможет найти вход в подземелье, и от целой армии французов нам не защититься.

— Может быть, стоит просто перепрятать то, что спрятано в Сфинксе, или под Сфинксом? — несколько обиженно спросил Остужев. — Или устроить ловушку Бонапарту, и получить Льва. Отчего мы должны только защищаться?

— Оттого, что мне лучше знать! — крикнул Азиз и замахнулся на Александра палкой. — «Предмет предметов» нельзя забрать из подземелья Сфинкса. Здесь он тихо лежал столетия, но стоит выпустить его в мир... Им не должны владеть люди. Никто.

В подвал по скрипучей лестнице спустился юноша в рваном халате и, опасливо поглядывая на иноземцев, что-то быстро сказал на ухо старику. Азиз выругался по-арабски и добавил на французском языке:

— Он идет. Он прямо сейчас идет к Сфинксу, проклятый шайтан! Имад предал нас, предал всех людей, предал Аллаха! И у меня нет сил покарать его. Вы должны помочь нам, ведь здесь все, кто остался жив!