Наложница для нетерпеливого Дракона

Глава 6. Подарки Дракона

Господин Робер был очень, очень, о-о-очень озабочен.

Перспектива завладеть сокровищами покойного герцога отодвигалась все дальше, растворялась в дымке того, что Робер для себя называл несбыточными надеждами, и Голос Дракона готов был откусить себе язык от злости. Упусти такую возможность! Сам отдал девчонку Дракону – а эта стерва умудрилась господину понравиться… И не сдохнуть, да, что немаловажно.

Лекаря к ней не звали ни разу; этот красноносый знахарь сутками сидел на кухне, в темном и теплом уголке у пылающей печи, и потягивал яблочную настойку. По секрету он проговорился кухаркам, что лишь однажды выдал девице Хлое успокоительное, чтобы она не померла от восторга при очередной встрече с Драконом, но и только. Никакие телесные немощи новую игрушку Дракона не терзали, и лекарь, потирая ручки и пьяно хихикая, сидел себе у огня дальше и пожирал жаренные свиные колбаски в неимоверном количестве.

И еще – кроме всего прочего, – Дракон умудрился выболтать, что прекрасный Мишель, которого юная глупенькая герцогинька боготворила и произносила его имя с томным придыханием и со слезами на хорошеньких глазках, оказался подлецом почище самого Дракона. Что Дракон? Он просто взял то, что ему причиталось. Как самый важный феодал в своем королевстве, он имел право на любую женщину. А вот Мишель… Мишель Хлою предал. Продал. Вечером после визита к Хлое и неприятного разговора касательно личности законного мужа герцогини Дракон потребовал выдать ему дарственное письмо, и Робер, конечно, его отдал, скрипя зубами. Вот зачем оно Дракону? Доказывать что-то глупой девчонке?! С каких пор его интересует, что думает о нем какая-то девчонка, с которой он всего лишь делит постель?! Плохо, плохо…

Робер письмо отдал, да. И Дракон, судя по всему, его показал Хлое, а та узнала и свою личную печать – ту, что хранилась под замком, – и почерк своего драгоценного Мишеля, его руку, его манеру письма. Этой самой рукой, этими самыми мелкими бисерными буковками он когда-то писал ей пылкие признания в любви, стишки и песенки.

Это, несомненно, был сильный удар. Потрясение. Шок, по силе своей равный болевому, когда тебя рвут на части взбесившимися лошадьми, привязав за руки и за ноги.

И от этого известия дева впала в хандру.

Ее яркое хорошенькое личико потускнело, зеленые глаза налились слезами, аккуратные губки побледнели и сама она стала походить на заболевшую нахохлившуюся птичку.

Дракону это не понравилось. Дракону это совсем не понравилось, черт ее дери!

Своим неуклюжим, топорным поступком он хотел всего лишь заставить девицу больше не вспоминать о каком-то там муже, тем более – в постели с ним, с Драконом, тем более – сразу после того, как девица неуемно прыгала на его члене и вопила от наслаждения.

Что за глупость такая – в такой момент, еще кончая, крутясь, как обезглавленный уж, от сладких оргазменных спазмов, начинать говорить о ком-то другом и заливаться слезами?!

А вышло все совсем иначе.

Ну, не понимал Дракон загадочного женского сердца!

Однако положение это надо было как-то исправлять, и исправить его Дракон решил теми же самыми грубыми, неумелыми жестами, которые казались ему самыми верными. Что любят женщины, чего они хотят и хотели во все времена?

Украшений, нарядов, духов в хрустальных бутыльках, красивых вещиц и маленькую собачку в придачу.

Робер за голову хватался, едва не стеная, когда раздавал слугам приказы дракона. Неслыханная щедрость, неслыханная! Казначей открыл сокровищницу – а этого не случалось уже много-много лет, – и слуги, пыхтя и сгибаясь в три погибели, извлекли из нее сундук – старый, пыльный, окованный почерневшим от времени железом, – доверху полный драгоценных камней и жемчугов. Вперемежку там лежали груды колец, ожерелий – одно совсем уж невероятное, из матово-розового жемчуга, такое длинное, что Хлоя могла его десять раз обернуть вокруг шеи, и оно все равно свисало бы до колен, – тиар и прочих женских украшений.

Самые лучшие, самые искусные швеи и белошвейки были в срочном порядке призваны во дворец, самые дорогие и красивые ткани, кружева, пуговицы и крючки были куплены и предоставлены им для работы. Дракон хотел не только растормошить свою новую игрушку, но и украсить ее, чтобы она блестела и радовала его сердце как слиток золота.

И господин Робер, наблюдающий всю эту суету со стороны, однажды едва дара речи не лишился, увидел Хлою, прогуливающуюся по дворцовому саду.

Она была одета – как, впрочем, и сам Робер, – в цвета дома, в благородный фиолетовый бархат. Ее прекрасное с белоснежным воротником из тончайших кружев платье было так богато ушито золотом, драгоценными камнями и жарко горящими на солнце жемчугами, что непонятно было, как она умудряется ходить в такой тяжелой вещи. Сама королева позавидовала бы этому небывало роскошному наряду.

На ее медовых волосах, аккуратно расчёсанных и прибранных, надушенных лучшими духами королевства, лежал тонкий венец, а впереди медленно шагающей девушки лохматым колобком катился рыжий маленький пес с пушистым хвостом и плоским носом. Вот теперь – это можно было отметить смело, – Хлоя действительно походила на важную персону, на герцогиню или даже королеву, и производила внушительное впечатление – не то, что перепуганная девчонка в грязном платье, бьющаяся в клетке.

«А что, дорогая вещь, – про себя отметил Робер. – Такую не грех иметь у себя!»

Внезапно в черной, как непроглядная безлунная ночь, душе Робера шевельнулось что-то невероятно светлое, ослепительное, болезненно резанувшее – как режет свет привыкшие к мраку глаза. Для себя Робер обозначил это неведомое ранее чувство как влюбленность, подумав, что вдруг разглядел прелесть юной Хлои, но мы-то с вами точно знаем, что никакой любовью там и не пахло. Господин Робер просто увидел красивую блестящую вещь – платье с жемчугами, – и пожелал ее себе. Вместе с содержимым, разумеется.

Лицо девушки было грустно, но эта грусть несказанно шла ей. Господин Робер это отметил особо, когда подошел поклониться и поздороваться. Несмотря на то, что на девушке было драгоценностей, наверное, на миллион золотых, самым прекрасными все равно были ее печальные глаза.

– Доброго дня, госпожа герцогиня, – произнес Робер, кланяясь так низко, как, наверное, и Дракону не кланялся. Его взгляд упал на туфельку, выглядывающую из-под длинного подола платья, и Робер едва ли зубами не заскрипел от злости, рассмотрев на ней вышитые золотой канителью цветы. – В добром ли вы здравии, все ли хорошо? Или чего-то хочется? Можете смело говорить мне, я передам Дракону.

– Благодарю вас, – тихо произнесла Хлоя, стыдливо опуская глаза. – Но господин Дракон итак дает мне много… Больше, чем я прошу и больше, чем я нуждаюсь.

«Я и вижу!» – злобно подумал Робер.

Томно обмахиваясь веером с перламутровой ручкой, инкрустированной бриллиантами, из самых настоящих страусовых черных перьев, Хлоя отвернулась от Робера и продолжила свою неспешную прогулку.

За обедом Робер отметил, что Дракон, обычно довольный и беспечный, сегодня что-то призадумался. Слушая привычную трескотню Робера, он потирал переносицу и неспешно потягивал вино из своего бокала.

– Что-то случилось, повелитель? – осторожно поинтересовался Робер, прервав свой увлекательный рассказ о недовольных в харчевне, который, к слову, Дракон почти не слушал.

– Да ничего не случилось, – протянул задумчиво Дракон, рассматривая бокал так, словно видел его впервые. – Не интересно мне про этих глупых крестьян. Будут чем-то недовольны – можно предложить им иную судьбу, например, в солдаты забрать. Пусть сравнят сытую жизнь на своем огороде и веселую – на поле боя. Расскажи-ка мне лучше о семействе этой Хлои. Что за люди такие? Обокрасть, обмануть – это я понимаю, люди все только этим и занимаются. Но выдать свою госпожу как подарок мне – для этого нужен ум поизощренней.

«А Дракон-то зрит в корень, – неприязненно подумал господин Робер. Глядя на молодое лицо своего господина, на его по-юношески дерзкие глаза, он каждый раз обманывался, забывая, что Дракон – не человек, и что он пожил и повидал несравнимо больше, чем сам Робер, и уж о людях-то он точно знает в разы больше. – И эгоизм его, – с неприятным холодком отметил Робер, – не имеет ничего общего с капризами избалованных юношей. Он просто искренне считает, что все и всё кругом принадлежит ему».

– Поизощренней? – переспросил осторожно Робер. Дракон кивнул:

– Разумеется. Так что ты знаешь о них?

– Да ничего практически, – осторожно ответил Робер, и Дракон недовольно поморщился.

– Битый час толкуешь мне о каких-то пьяных дураках, – раздраженно произнес он, – а о семье из которой выбрали мне эту девицу, ничего не знаешь? А если это хитрый план? Если она нарочно подбирается ко мне поближе? Похоже, ты стареешь, Робер, теряешь свою проницательность. Не пора ли тебя заменить кем-то?

От этого несправедливого оскорбления Робер вспыхнул до корней волос, задохнулся от обиды. Дракон сыграл на его гордости, и Робер не смог молчать, попавшись тут же в эту немудреную ловушку.

– Ну а что вы хотите узнать? – напряженно проговорил Робер, стараясь сдерживаться, чтоб его голос не дрожал от обиды и страха потерять свое место. – Я знаю точно, что девица не замышляла ничего плохого – иначе б не посмел ее привести к вам.

– И из чего же ты сделал такие выводы? – небрежно проговорил Дракон, делая вид, что ни на грош не верит Роберу. Более того – он презрительно искривил губы, чуть обнажив острые клыки, чтобы показать высшую степень недоверия. – Что-то мне говорит, что ты сейчас, сию минуту придумал это, прикрывая свою оплошность.

Кровь отлила от лица господина Робера, тот стал бледнее стены и некоторое время стоял молча, разевая рот как вытащенная из воды рыба. Если раньше он твердо был уверен, что ни за что не расскажет Дракону истинную историю Хлои, то теперь слова сами лезли из него, словно признания у мученика под пытками. Дракон умел нажать на особо чувствительные точки в черной душе господина Робера, чтобы выколотить из него правду, и для этого ему вовсе не надо было прижигать его пятки раскалённым железом. Достаточно дать понять, что Робера отпихнут от кормушки – вот и все… Робер остро, как никогда, вдруг понял, что гоняясь за призрачной надеждой прибрать к рукам богатство Хлои, он может лишиться реального – своего положения и недурного жалования, которое он у Дракона получал.

– Девушка эта сирота, – слишком поспешно выпалил Робер, отирая мгновенно взмокший лоб белоснежным платком. – Отец ее, герцог Суиратонский, был очень богатым человеком и все свое состояние оставил дочери. Злые языки,– интимно понизив голос, продолжил он, – поговаривают, что герцог-то был отравлен, н-да… уж очень быстро он состарился в браке с этой… экономкой. Его экономка, вторая жена, оказалась женщиной ушлой и умудрилась устроить брак этой невинной, неискушенной девушки со своим сынком, который, вступив в права законного мужа, и разыграл эту сценку с похищением и выдал вам Хлою как подарок. Девица невинна; она не замышляет против вас ничего дурного – точнее, не замышляла, сговора не было!

Слушая эту торопливую горячечную речь, в каждом слове которой крылся страх. Дракон молча усмехался.

– Вот даже как, – протянул он задумчиво. – Обманута, предана… похищена, ограблена… Интересная у нее судьба. А что, наследство герцога Суиратонского уже промотано? Я не слышал, чтобы были какие-то огромные кутежи…

– Нет, господин Дракон, – ответил Робер уже спокойнее, обретая почву под ногами и поспешно кланяясь, чтобы скрыть облегчение, красноречиво выписавшееся на его лице. Дракон перенес свое внимание на ушлое семейство экономки, и как будто позабыл о персоне Робера и об его нерасторопности. – Я тоже прислушиваюсь к вестям из той стороны, но, как будто, все тихо. Наследство цело; даже если этот Мишель его тратит, то очень медленно и неумело. Не похож он на мота и кутилу. Единственное, о чем я слышал, – продолжил Робер, снова обмирая от страха, потому ч Дракон снова изобразил на своем лице недоверие, – так это о том, что госпожа экономка – простите, вдовствующая герцогиня! – купила большой шкаф.

– Шкаф?! – недоверчиво переспросил Дракон.

– Шкаф, ваша милость. Дорогой, большой, красного дерева.

– У герцогини что, мало шкафов?

Робер неопределенно пожал плечами.

– А молодой муж, так трагично потерявший – точнее, добровольно отдавший, – молодую супругу?

– Пьет и шляется по дешевым кабакам, – со вздохом ответил господин Робер. Скрывать подробности уже не имело смысла, дракон итак хитростью заставил его говорить – и наверняка понял, что Робер следит за домом Суиратонов намного пристальнее, чем показывает. – Но прежде кончится от дешевого пойла Мишель, чем наследство герцога. Нет, у него не хватает мозгов, чтобы потратить деньги на что-то грандиозное.

– Избавиться от супруги таким изящным способом, значит, хватило, а потратить – нет… Помоечники, – задумчиво и с брезгливостью пробормотал Дракон, щуря темные глаза, вспыхивающие ярким светом, словно в них огонь разгорается. – Самый отвратительный сорт людей. Такие убьют за медный грош, потому что не знают истинную цену вещам и людям… Как думаешь, – внезапно резко произнес он, глянув прямо в глаза Роберу так, что тот ощутил, как его пятки припекает нестерпимое драконье пламя, – если эту экономку поймать да как следует прижать, – он звонко щелкнул пальцами, так, что Робер вздрогнул нервно, словно услышал звук ломающихся костей, – юная госпожа герцогиня порадуется этому обстоятельству?

– Как же я могу знать это, – осторожно ответил Робер. – Мне госпожа Хлоя кажется девушкой мягкосердечной. Пытки – это не то зрелище, которое могло бы ее позабавить.

– Боюсь, тут ты прав, – ответил Дракон, утирая губы салфеткой. – Ладно, об этом позже. Сейчас вели-ка мне подать охотничий костюм.

– Господин Дракон хочет развлечься охотой? – осторожно переспросил Робер.

– Именно. Не все же сидеть в душных комнатах, – ответил Дракон, поднимаясь. – Ну, пошевеливайся!

****

Когда Дракон с ловчими отбыл из замка и люди, до того прятавшиеся по углам, осмелились выйти, выползти из своих укрытий, заговорить смелее, господин Робер, напротив, таясь ото всех, черной тенью шмыгнул в сторону заднего двора, туда, где давно всеми заброшенная, стояла Четвертая Воронья Башня.

Говорят, когда-то давно – когда в стране еще никто слыхом не слыхивал о драконах, – правил здесь Король –ворон, и птицы эти были у него в большом почете. Специально для них он и выстроил четыре башни, разделив птиц на шпионов, переносчиков посланий, воинов и знать.

Потом Ворон куда-то делся, его птицы разлетелись по всему миру, а башни – мертвые, пустые, заброшенные, – остались.

На одной из них установили часы с боем. Весь чердак был занят сложным механизмом, а внизу, в небольшой комнатке, жил смотритель.

Две других стояли запертые, а четвертая, самая старая, пострадавшая от времени больше всего, замшелая, обгрызаная ветрами, истертая колючим песком и высушенная солнцем до мертвенного гулкого эха, стояла на отшибе.

Никто там не жил, по лестницам ее пробегали лишь крысы, да ветер вздыхал в пустых окнах, а на чердаке, пыльном и холодном, было грязно и неуютно.

Обломанные насесты были оплетены паутиной, птичий помет, старые изломанные перья и вороньи погадки толстым слоем покрывали пол. Зачем бы приличному человеку, а тем более такому влиятельному, как господин Робер, приходить в такое место?

А он, судя по всему, приходил сюда часто, коль скоро точно знал все наиболее чистые места и предусмотрительно подбирал плащ чтоб не испачкаться.

Осторожно ступая, дошел он до раскрытого окна, нудно скрипящего ставнями на ветру, раз – и вот нет уж человека, а на серых старых камнях сидит ворон, черный и гладкий, с блестящими перьями и умными глазками. С минуту сидел он неподвижно, привыкая к изменившемуся, увеличившемуся в несколько раз вокруг него миру, а затем встряхнулся, словно пыльная тряпка, раскрыл крылья и нырнул вниз, в прозрачный воздух.

***

Об этой особенности господина Робера никто не знал, и даже не подозревал, но именно она ему помогала быть вездесущим и всеслышащим. И пьянчуги в трактире, и философы на дороге не обращают внимания на кружащуюся над их головами, а потому продолжают болтать все, что им в голову взбредет.

Обычно свою интересную особенность Робер использовал для того, чтоб выслужиться перед Драконом, но сегодня он обращался в ворона исключительно для самого себя. Замыслил он следующее: слетать по-быстрому к дому Хлои и разведать, что там творится. Отчего-то же Дракон заинтересовался шкафом госпожи экономки? И что означает презрительное слово «помоечники», брошенное им в адрес госпожи Зизи и ее сына? Что такое понял Дракон, чего не знает, не видит Робер?

Ветер под крыльями донес ворона до места быстро; еще не успело стемнеть, еще не задышало холодом остывающее море, разделяющее остров Дракона и порт Суиратона, когда уставший ворон отыскал среди зеленых улочек дорогу, ведущую к замку Хлои, и направился к темнеющему на фоне вечернего тускло-серого цвета неба зданию.

Облетев фасад, ворон быстро нашел незапертое окно, сквозь решетку протиснул лоснящееся черное тело в комнату и спрыгнул уже человеком на пол.

Робер прислушался, пока глаза его привыкали к царящему полумраку. В огромном доме было тихо; где-то нужно пилил деревяшечку старый сверчок, трель его была тихой, дрожащей и неверной. Ни топота слуг, готовящих дом и его хозяев ко сну, ни распоряжений Робер не услышал. Мертвая тишина, словно дом вместе с Хлоей покинула вся жизнь.

Ах, нет. Сверчок остался.

Осторожно ступая, Робер вынул свою шпагу – отчего-то ему захотелось вооружиться, – и двинулся вперед, по пустым коридорам, отыскать хоть единую живую душу и за одним оценить богатство дома.

Чем дальше Робер шел, тем больше он убеждался, что дом необитаем. Слуг мадам Зизи, наверное, уволила, потому что всюду было грязновато, и от дверей в позолоте отвинчены ручки. Слугам надо было платить, их надо было кормить, а это было жаль. А то, что грязно – так мадам Зизи это не смущало.

Робер прислушался; где-то далеко слышались какие-то звуки, пахло едой. Робер осторожно принюхался – как будто варили кашу, с отборнейшим сливочным маслом, которое тает в ямке, разливаясь янтарной желтой лужицей.

Кто-то надтреснутым нетрезвым голосом распевал песню, изредка слышался плеск – то в крепкую глиняную кружку подливали еще доброго красного вина, – и тогда, после непродолжительной паузы тот же самый нетрезвый голос хихикал и затягивал песню веселее и громче.

Робер двинулся на это пение; и вскоре перед ним предстала кухня – закопченная, с жарко натопленной печью, с кашей, брызжущей и булькающей над огнем, и с мадам Зизи, сидящей за столом и уплетающей кровяную колбасу.

– Ах ты, старая ж ты ведьма, – произнес Робер, пошире распахнув двери и рассматривая внимательнее экономку. Глаза ее были красны и мутны, волосы, кое-как собранные в пучок на макушке, рассыпались, поверх красивого когда-то – а теперь порядком затертого, замусоленного и грязного платья, – был надет передник, и отчего-то казалось, что спит мадам Зизи тут же, свернувшись клубочком на куче теплой золы. – Ну, не расскажешь, зачем тебе шкаф? Колдовать? Путешествовать меж мирами? Зачем?

Упомянутый шкаф стоял тут же, в логове старухи. Он все еще блестел полированными дверцами, хоть копоть потихоньку и осаживалась на его благородном красном дереве. Резные деревянные шишки, головки ангелочков и прочие изыски, украшающие его резные створки, были уже абсолютно черными.

– Какое колдовство, – буркнула мадам Зизи, утирая красный мокрый рот грязным передником. – Просто я всегда мечтала о таком шкафе.

Она любовно провела рукой по его дверце и снова хлебнула из своей большой кружки.

– И ради этого ты человека Дракону отдала? – изумился господин Робер. Кажется, он начал постигать значение слова «помоечники», сказанного Драконом с таким презрением. – Герцогине Суиратонской было мало шкафов?!

– Всегда мечтала именно о таком! А такого у меня не было! – отрезала экономка. – А мой сын, – напыщенно произнесла мадам Зизи, сдувая упавшую на лицо неряшливую прядь, еще хранящую остатки завивки, – подарил жену Дракону от чистого сердца! В знак уважения и почтения!

– Дракон запомнит его щедрость, – хохотнул Робер, направляя свою шпагу на Зизи. – А ну-ка, старая ведьма, говори, где твой непутевый сын!

Зизи, верно, притворялась пьяной, или же хмель их нее выветрился моментально, едва она увидела направленную себе в грудь черную от недоброго колдовства стальную шпагу. Громко взвизгув, она всплеснула руками – и шустрой серой мышью побежала по полу. Робер, чертыхаясь, загрохотал каблуками, пытаясь пристукнуть противное животное, да без толку – мышь юрко мелькала на полу, и Робер и глазом не успел моргнуть, как она выскользнула за двери.

С громкими воплями, перекинувшись обратно в человека, Зизи понеслась по темному коридору, маша руками и топоча каблуками стоптанных туфель. Робер выскочил вслед за нею – в его планы не входило упустить ее и не разузнать ничего о ее сыне, Мишеле, – но в лицо ему дохнуло нестерпимым жаром, и он в ужасе увидел несущийся навстречу вопящей Зизи и себе огненный шар.

«Черти преисподней!»

С воплем рванул Робер обратно, по дороге отращивая крылья, с хриплым паническим карканьем кое-как протиснулся, извиваясь ужом, сквозь решетку, и, теряя перья, вырвался на свободу, неся на хвосте тлеющие искры.

«Вот на какую охоту он отправился!» – думал Робер, изо всех сил маша крыльями и улетая как можно дальше от пылающего дома.

***

Вечером служанки, готовящие Хлою ко сну, особенно тщательно расчесывали ее волосы, и рубашку отыскали самую красивую, в тонких кружевах и ленточках.

«Дракон придет», – подумала Хлоя – и не смогла разобрать, что она чувствует.

С одной стороны, снова бесстыдная, жаркая возня, а с другой стороны… Щеки Хлои заалели, когда она припомнила, как могут гладить его руки меж ее разведенных ног, и невольно сжала колени, нетерпеливо ерзая на мягком пуфике. Она одновременно и боялась, и желала его прикосновений, его страсти, его жестокость, с какой он овладевал ею, кричащей и бьющейся на пике наслаждения.

– Господин Дракон, – шепнула служанка Хлое на ухо, – вернулся с охоты только что. Говорят, у него прекрасное настроение… и он привез вам какой-то подарок!