Накануне

Глава 2

Москва, Северный вокзал.

31 июля 1937 года, 17:45.

"Чёрт, Оля опаздывает"…

Диктор уже объявил посадку на скорый поезд Москва – Архангельск. Стою на перроне с комендантом (пожилым лейтенантом – армейцем) агитационного вагона, прицепленного в хвост состава и поминутно оглядываюсь на здание вокзала.

– Кого ждёшь? – Хлопает меня сзади по плечу Косарев, первый секретарь Цекамола, тоже кандидат в депутаты от одного из округов Ярославской области, попросился его подвезти. В этот момент из дверей зала ожидания выпархивает подруга с моим "тревожным чемоданчиком" в руке.

"Выходит в Архангельск я еду без неё"…

Оля летящей походкой подходит к нам, передаёт поклажу и увлекает меня в сторону от раскрывших рты секретаря и коменданта.

– Где твои вещи? – Спрашиваю по инерции.

– Берия вызывал, – шепчет она мне на ухо. – приказал быть рядом с Орловой. Недовольный такой, похоже на него кто-то сверху надавил. Расспрашивал что да как лечила, сказала что читала старую книжку по акупунктуре, которую нашла в библиотеке института…

– О лекарстве спрашивал?

– … Нет, ещё не знает.

"Не успел прочесть мою докладную… оно и лучше".

Косарев смотрит на нас и морщит лоб, пытаясь что-то вспомнить. Сбоку от него встаёт спутница кандидата, его "доверенное лицо", и недобро щурит змеиные глаза. Её лицо мне очень даже знакомо: Ольга Мишакова, секретарь Цекамола, с которой мы были в прошлом году в Артеке. Вдруг внимание всех привлекает плотная группа красноармейцев, рассекающая толпу пассажиров на перроне. Старший подходит к коменданту.

– Товарищ лейтенант, группа ансамбля красноармейской песни ЦДКА имени Фрунзе прибыла в ваше распоряжение! – Басовито представился он.

Вокруг них мгновенно сформировалась толпа зевак.

"Ворошилов прислал… двенадцать человек… два баяна и балалайка. Какие сильные и ловкие, а как пружинят шаг. Всё-таки и пляски тоже… Постой, ансамбль же сейчас в Париже на Всемирной выставке. Сегодня в газетах было, что ему присуждено Гран-При. Второй состав? Не может быть, они – не "ласковый май""…

Кручу головой вокруг.

"Как растворилась… даже не поцеловала на прощанье".

– Не везёт мне, Лёша, в последнее время. – Косарев уже навеселе, но вновь тянется под стол к бутылке коньяка, зажатой ступнями.

Мы сидим в моём купе, квадрат радиуса стучит на стыках рельс. Комсомольский вожак наливает себе в стакан с подстаканником, светло-коричневая жидкость вполне себе сойдёт за чай.

Официально в агитвагоне сухой закон.

"Мне не предлагает, знает что откажусь, впрочем, многие уже знают"…

– После твоей победы над басками… – на одном дыхании выпивает полстакана. – они как с цепи сорвались всех громят под орех, даже моих спартачей…

"То-то знай наших, долго будете вспоминать "чагановскую бутсу""…

– Маленков шепнул, что недовольны мной там… – задирает указательный палец кверху. – простить не могут Ежова. Мол пил с ним, дружбу водил. А кто не пил? Сам-то Маленков, думаешь, с ним не пил? Пил… и почаще моего…

"Ну это ни о чем не говорит, они могли с Поскрёбышевым и по заданию это делать".

– … крепко сидит сейчас… через жену во власть попал… – бубнит под нос мой собутыльник. – сам сейчас в Подмосковье избирается… а меня в эту дыру сослали.

"Сейчас партийным стажем мериться начнёт"…

– … он меня на два года старше, а у меня стаж на три года больше, – расправляет плечи. – причем мой дооктябрьский… ну если считать вместе с "Союзом рабочей молодёжи".

– Это ты, Александр Васильевич, зря судьбу гневишь… – пытаюсь подсластить горькую пилюлю. – вон по Ярославской области Димитров баллотируется и Михал Громов. Если как ты рассуждать, то меня вообще сослали куда и Макар телят не гонял.

В купе, предварительно постучав, заглядывает Мишакова: "Товарищ Косарев, пора спать"…

"Уважает или боится? Поэтому и зовёт не по имени и даже не по имени-отчеству, а вот так… какой у неё мерзкий голос… скрипуче-заунывный, но дело говорит". Вместе с "доверенным лицом", поддерживая первого секрятаря с боков, перемещаем его в соседнее купе.

Агитационный вагон ночью отцепили в Ярославле и перевели на запасной путь. Поутру в своём купе занимаюсь зарядкой: подтягиваюсь на выступающей из багажной полки металлической перекладине.

"Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать"…

В дверь по соседству нежно постучали. Молчание, никто не отвечает, стук становится громче: "Тук-тук-тук".

– Кто там скребётся, бл… – Зло хрипит Косырев из-за стенки.

– Александр Васильевич, это – завотделом ярославского обкома комсомола, моя фамилия Андропов. Мне поручено вас встретить.

"Не может быть"!

Хватаю полотенце и начинаю быстро вытирать тело.

– Где Вайнов?… То есть этот, как его…

– Зимин. – Приходит на выручку голос, похожий на голос Мишаковой.

– Не осталось никого в обкоме из секретарей, – терпеливо объясняет Андропов. – поручили мне.

– Ладно, жди на улице…

Надеваю гимнастёрку, затягиваю поясной ремень и наматываю портянки.

– Саша, ты что это задумал… не время сейчас… Да, ладно…

"М-да, со слышимостью в агитвагоне – просто беда"…

Вылетаю из купе и иду следом за высоким нескладным мужчиной в коричневом костюме. Тот, держась за поручни, аккуратно спускается из вагона, неловко прыгает через лужу, оставшуюся после ночного дождика.

– Андропов? Юрий Владимирович? Четырнадцатого года рождения? – Неожиданно вырастаю перед ним.

Чёрная тень пробегает по его лицу, он отшатывается и едва не падает в дврую лужу. Я едва успеваю ухватить его за рукав.

"Голубые глаза, мясистый нос, волнистые зачёсанные назад волосы, пухлые губы… Чем-то похож на шахматиста Ботвинника".

– Он… самый… – неуверенно протягивает Андропов. – а что случилось, товарищ… капитан госбезопасности?

– Пока ничего. – Внимательно со значением смотрю ему в глаза.

– Если вы по поводу моих родственников, – он не выдерживает моего взгляда и начинает быстро сбивчиво говорить. – то много раз уже давал пояснения. Я не знал, что мой, так называемый, дед был купцом первой гильдии и потому я не скрывал этого при поступлении в комсомол. Я просто не знал. Когда он умер мне было два года. Вскоре умерли мой отец и мать. Чтобы узнать подробности я встречался в Москве в 1932 году с женой Флекенштейна…

"Эка он о своей бабушке"…

– … она мне рассказала, что моя мать была их приёмной дочерью, а не родной. С тех пор я её не видел. Я прошу наши органы поскорее разобраться в этом вопросе. Это очень мешает мне в работе, когда в голове столько планов, а вокруг столько врагов… Этот вопрос, как гири на моих руках, не даёт в полную силу громить троцкистских проихвостней, пробравшимся в наше руководство.

– Вопрос уже прояснён, – резко прерываю его речь. – поэтому даю вам совет: забудьте о работе в партийных и комсомольских органах. Лучше сами положите на стол партийный билет, если не хотите попасть под карающую руку наших органов. Вы, кажется, техник по эксплуатации речных судов? Поезжайте в Сибирь, на Дальний восток. Проявите себя там, но предупреждаю: любая попытка возвращения к партийной или профсоюзной работе будет для вас роковой. Вы меня поняли? Идите! Андропов повернулся и пошатываясь, не обращая внимания на лужи, побрёл прочь вдоль путей.

– Я не поняла! – Через минуту в двери вагона показалась Мишакова с чемоданом в руке. – А где инструктор этот?

– А-а-а… – Кто-то необыкновенно чистым басом запевает гамму внутри вагона.

– А-а-а-а. – Мощно завершают её теноры.

Стучит открываемое окно и в нём появляется взлохмаченная голова Ильфа.

– Товарищ комендант! – Подслеповато щурится от солнца, замечает меня и растерянно заканчивает фразу по инерции. – Прекратите это безобразие… семь часов утра.

В дальнем конце вагона залязгал печатный станок.

– Добро пожаловать в общежитие имени Бертольда Шварца… – Кстати вворачиваю я.

Раздаётся протяжный свисток маневрового паровоза, двинувшегося в нашу сторону, а вслед за ним истошная ругань машиниста. Напрягаю зрение: по земле у путей ползает Андропов, надевает очки, неуклюже поднимается и отряхивается.

"Жалкое зрелище… Может зря я так? Где гарантия что его место не займёт ещё худший? Порождение всё той же мелкобуржуазной стихии, постмиллениумы… Нет, не зря! Руководитель с таким жирным пятном в биографии просто обречён стать лакеем у начальства: "Какие взгляды на архитектуру может иметь человек с таким носом и без прописки"? Такой удобен: будет всегда в тени на вторых ролях, скрытный, стерпит любое унижение, станет копить ненависть ко всем вокруг и ждать своего момента, чтобы отыграться за всё. А Горбачёв? Чище биографии не найти, простодушный до глупости, казалось, полная его противоположность, а на поверку – ухудшенная версия Хруща… Сколько ему сейчас? Шесть лет… Опустился до "избиения младенцев".

Зачем? Неужели недостаточно тех реформ в партии, которые начал проводить Сталин? Ведь не стать теперь скудоумному, но хитрому Хрущёву, косноязычному интригану Андропову и глупому дислексику Горбачёву во главе партии: научная работа, разработка теории – это не для них, практики они. Мстить людям за то, чего они не совершали?

Стоп! Во-первых это не месть: нет ничего страшного в том, что Хрущёв возглавит шахту в Сталино (в самом деле, не послом же его посылать в Монголию), Андропов встанет к штурвалу парохода на Лене, а Горбачёв станет комбайнёром без диплома юриста? А во-вторых, обжегшись на молоке дуют на воду: неизвестно ещё что выйдет с этой реформой".

Железнодорожная станция Архангельск,

14 августа 1937 года, 12:00.

С тревогой гляжу на небо сквозь окно вокзала.

"Нет, ложная тревога. Облачность низкая, но дождя нет. Да и что я беспокоюсь, ведь за штурвалом "Максима" Громов – лучший пилот страны. Он досрочно свернул свою избирательную компанию в Ярославле и любезно согласился поучаствовать в моей: сейчас в его самолёте на пути в Архангельск Любовь Орлова с кинорежиссёром Григорием Александровым и актёром Игорем Ильинским. Они завтра примут участие в завтрашнем заключительном гала-концерте, венчающем эту часть избирательного марафона на архангельском стадионе "Динамо" на другом берегу Северной Двины. Места в "Максиме" хватило бы и для джаз-банды Утёсова, но узнав что выступать придётся вместе с Орловой, наотрез отказался: терпеть друг друга не могут с "Весёлых ребят" ("Мадам съела всю мою плёнку")".

Нагруженные эмалированными кастрюлями, фаянсовыми чашками, другой кухонной утварью, купленной в вагонах поезда-универмага, мои избиратели начали собираться на привокзальной площадке, где на свежесколоченных подмостках готовился к выступлению группа ансамбля красноармейской песни ЦДКА (без своего руководителя Александра Александрова, ещё не вернувшегося с основной частью ансамбля из заграницы). Наиболее же сознательная, но менее меногочисленная, часть избирателей предпочла духовное – материальному и явилась на встречу со своим кандидатом, которая происходила в зале ожидания вокзала.

– А вот скажи мне, дорогой товарищ Чаганов, – невысокий пожилой мужичонка с морщинистым лицом, в стоптанных сапогах и потёртой телогрейке, из первого ряда то и дело оборачивается к публике, ища поддержки собравшихся. – ты почему не записываешь наши наказы? А то получается как на выборах в Государственную Думу: приезжал к нам один господин из города, велел писарю записать наши наказы и укатил в тот же день в Москву. А ты даже и записать не хочешь? В одно ухо влетело, в другое – вылетело.

Народ в зале одобрительно загудел, вижу краем глаза, что сидящий за столом, накрытым зелёной скатертью, инструктор горкома делает страшное лицо и грозит кулаком мужичку.

"Похоже, местный "дед Щукарь""…

– А вы испытайте меня, – подмигиваю я деду. – а ну как не надо мне ничего писать и так всё помню.

– С меня начинай, – тянет руку кто-то из задних рядов. – что я сказывал?

– Хорошо, покажитесь на свет… Никандров, Семён Ипатьевич из Малых Озёрок… просили узнать почему остановилось строительство железной дороги от станции Обозерской до Беломорска.

– Теща у него в Сороке живёт, приходится ехать вкругаля, аж через Ленинград… – слова "Щукаря" тонут во всеобщем смехе.

"По сути – объездной резервный путь из центра в Мурманск (Кировская железная дорога проходит у Ленинграда слишком близко к финской границе), как его не хватало в Зимнюю войну… а достраивали эту ветку уже в Отечественную летом 1941-ого".

– Теперь вы, комсомольцы из Молотовска, – поворачиваю голову к группе молодёжи. – Василий, Маша, Катя и Дуся, вопрос о строительстве клуба, кинопередвижке и библиотеке. Правильно?

– Правильно! – Зарделись девушки.

"Идём дальше слева направо: снабжение овощами, промышленными товарами, дороги… всё последние ходоки – просят построить мостик через Лодьму".

Зал ожидания почти опустел, с улицы доносится растяжное: "Полюшко-поле, полюшко широко по-о-ле"…

Глава лодьминской делегации достаёт из котомки небольшую вещицу: на деревянной дошечке – звезда, составленная из небольших красных грубо обточенных камушков. "Типа сувенир, чёрт его знает брать или не брать"?

– Можно взглянуть? – Наташа Сарсадских, студентка-геолог, которую вместе с мужем две недели назад мы подвезли до Озерков, где они пересели на архангельский поезд, берёт в руки мой подарок.

– Ну как закончили практику? – Обращаюсь к её мужу, высокому плечистому парню с пышной шевелюрой.

– Да, в порядке… спасибо вам… – рассеянно с паузами отвечает он, достав из кармана лупу рассматривает камни. – возвращаемся в Ленинград… У нас поезд через три часа.

– Что это рубины? – Тоже наклоняю голову.

– Нет, это пиропы, минералы из группы гранатов.

– Саш, – обращается девушка к мужу. – что скажешь?

– Они самые, – подтверждает он. – дедушка, а где вы их взяли?

– Так я ж о том, милок, и баю, – расплывается он в улыбке, показывая редкие жёлтые зубы. – около деревни, недалече от Уймы, Лодьма течёт. В запрошлом годе она русло поменяла, другой, стало быть, путь вода нашла. Схлынула опосля водица и по берегу старицы много энтих камушков высыпало…

– Точное место показать сможете? – Отрывается от камней Наташа.

– Знамо дело могу, только вот внучку моему, Сёмке, сподручнее будет. – теребит он соломенные волосы паренька лет десяти, стоящего рядом.

– Через болото там надо идти, – солидно, копируя манеру деда, отвечает Сёмка, не сводя взгляда с моих орденов. – потом вдоль берега Лодьмы до затона, там река поворачивала, подмыла течением берег. Вот там на плёсе полно камней этих.

– Мы едем с вами, дедушка… – Решительно заявляет девушка.

– Наташа, а поезд? А приборы? – Взмолился муж, показывая в угол зала, где были свалены их рюкзаки, поверх которых лежала сложенная тренога теодолита.

– Поезд отменяется, – командует она, тыча пальцем на довольно крупный серебристый октаэдр (две четырёхганные пирамиды, соединённые основаниями) в центре звезды. – ты вот этот камень хорошо рассмотрел?

– Милости просим, – чуть опаздывает с ответом девушке старик. – мы завсегда рады гостям.

– Товарищ Чаганов, нужна ваша помощь, – решительно поворачивается ко мне Сарсадских. – с транспортом. Мы берём на себя полевое картографирование местности… без подробной карты ни дорогу, ни мост не построить.

– Да, конечно…. товарищи, – обращаюсь к инструктору и сержанту из городского Управления НКВД. – надо организовать машину, помочь геологам.

Дед с внуком и ещё трое молчаливых мужиков из группы поддержки завороженно с открытыми ртами поворачивают головы, следя за стремительным развитием событий. Первым реагирует сержант, бросаясь к телефону.

– Не может быть… – тихо шепчет объевшийся груш, завладевает сувенироми садится за стол на свободный стул и бросает жене. – пенал, быстро.

Та бежит к поклаже и сразу находит в кармашке нужную коробочку, возвращается к столу. Муж достаёт из пенала небольшую металлическую рукоятку с цангой на конце, зажимает октаэдр и решительным движением выламывает его из звезды. Устремляется к окну, ходоки окружившие геолога не отстают, наконец в зале слышится неприятный хрустящий звук.

– Режет! – Восклицает Сёмка. – Дяденька, это что алмаз?

– Пока рано говорить, товарищи, – поясняет геолог. – нужно собрать побольше образцов и исследовать их в лаборатории.

"Пиропы – спутники алмазов в кимберлитовой трубке… Которые где-то здесь быть должны, но насколько мне известно километрах в ста от города, в тайге под толстым слоем осадочных пород. А тут – совсем рядом с Архангельском и на поверхности"…

– Так это, не надобно нам никакой машины, – приходит в себя старик. – на баркасе под парусом мы за час до Уймы дойдём, а дальше по тропе она всё едино не пройдёт.

"Хитёр дедок, мост ему нужен, вот только дороги до моста нет. Хотя если там найдут алмазы, ни за тем, ни за другим дело не станет".

– Так что ж мы стоим? – Геологи с горящими глазами спешат к своим рюкзакам. За ними неотступно следуют мужики, мигом расхватав поклажу геологов, у дверей все останавливаются и оборачиваются ко мне.

– В добрый путь, – по очереди пожимаю всем руки. – будет нужна помощь дайте знать. (Сержанту). Сообщите местному участковому и держите это дело под контролем.

"Неужели алмазы? Везёт тебе, Чаганов…. а с другой стороны, везёт тем кто везёт: сидел бы в Москве и думал что не достать их из под земли – долго бы ещё страна покупала алмазы за границей".

– Слушай, они меня абсолютно не понимают! – В зал, чертыхаясь, влетает расстроеный Ильф, выступающий у нас в роли конферансье. – Шуткам не смеются, даже не улыбаются.

– Не волнуйся так, Илья, – подбадриваю его привычной фразой. – твоя публика будет завтра…

Похожая история повторяется раз за разом в течении последних двух недель на каждой станции, где мы останавливались чтобы провести собрание и дать концерт. Выхожу на воздух, а на помост поднимается дублёр нашего впечатлительного конферансье Евгений Петров, его суровое лицо и бас больше импонируют местному зрителю, он объявляет следующий номер: публика одобрительно гудит.

Вдруг на площади два баяна заиграли гимн Советского Союза.

"Как же так? Он же в моей истории появился в 1943-м. Нужели и написание гимна тоже я ускорил? Нет не гимн это, слова другие".

Хочется всей необъятной страной

Сталину крикнуть "Спасибо, Родной!"

Долгие годы живи, не болей.

Жить стало лучше, жить стало веселей!

Со стороны Северной Двины (железнодорожная станция стояла на левом высоком её берегу) раздался сначала едва различимый, но с каждой секундой всё более громкий рёв моторов: головы собравшихся и исполнителей, как по команде, повернулись в его сторону. Огромный серый самолёт, два двигателя в гондоле над фюзеляжем делали его профиль неповторимым, полого снижался над фарватером реки, чьи свинцовые воды оказались рассечённы поперёк выгнутым по течению понтонным мостом.

"Он что на воду собрался садиться"?

– На Кегостров пошёл на посадку, – поясняет подошедший сзади сержант. – там аэродром…

Симферополь, железнодорожный вокзал.

15 августа 1937 года, 14:00.

– Хорошо, позови их… – кивает Сталин Молотову и делает глоток пузырящегося нарзана.

Несмотря на летний зной, в кабинете начальника вокзала, выходящем на привокзальную площадь, прохладно и тихо: всё благодаря толстым кирпичным стенам и двойным рамам на окнах. Вчера поздним вечером, проезжая через Харьков, Власик положил перед ним телефонограмму, отправленную из Ялты, где Предсовнаркома отдыхал уже вторую неделю, в которой просил вождя о срочной встрече.

– Здравствуйте, товарищ Сталин…. – в дверях появляется Полина Жемчужина, жена Молотова, невысокая, плотная брюнетка в простом белом платье и отступает в сторону.

Следом за ней в кабинет вбегает лысеющий большеголовый мужчина с длинным носом лет сорока в белом летнем костюме, с голубым галстуком и в белой сорочке с золотыми наручными часами и запонками, фигурой и лицом, как две капли воды похожий Жемчужину.

– … это мой брат, Самуил Карповский.

– Сэм Карп, очень, очень приятно познакомиться. – Карповский устремляется навстречу поднявшемуся со стула Сталину и начинает энергично трясти протянутую ему руку, улыбается резиновой улыбкой, показывая крупные белые зубы, оглядывается по сторонам, удивляясь бедности обстановки.

Молотов с женой недовольно хмурятся.

– Прошу всех садится. – Сталин прячет усмешку в усах. – К сожалению времени у нас мало, поэтому сразу перейдём к делу. Расскажите, мистер Карп, подробнее об адмирале Кинге.

– Окей, – Карповский первый плюхается в единственное кожаное крело, опередив Молотова. – соу, Джо Кинг – член Генерального совета морского министерства, я с сейчас ним на короткой ноге, он славный малый, но тот ещё скряга. Он мне стоил двадцать тысяч долларов. Когда-то адмирал Кинг командовал морской пехотой и в его подчинении был лейтенант Джеймс Рузвельт, один из сыновей президента Рузвельта. Сейчас он подполковник и служит секретарём у отца в Белом Доме. Так вот, адмирал по моей просьбе свёл меня с Джеймсом, мы встретились с ним в одном из загородных клубов. Я передал ему просьбу вашего правительства насчёт линкора тип "Норс Королайна". Тогда он обещал переговорить с президентом, а неделю назад через адмирала передал ответ: это будет вам стоить а полмиллиона долларов, кэш…

– Что? – переспросил Молотов.

– … купюрами, эти деньги пойдут на компенсации в госдепартаменте и морском министерстве. Они согласны продать СССР линкор со всеми чертежами и центром управления огнём, но корабль должен быть построен в САСШ на верфи частного подрядчика, причём тем подрядчиком на кого они укажут.

– Разве линкоры не строятся только на государственных верфях? – Сталин, прохаживающийся по кабинету, останавливается напротив Карповского.

– Райт, – Карповский развязно откидывается на спинку кресла. – но государственные верфи забиты заказами под завязку на много лет вперёд, поэтому Рузвельт принял решение допустить к постройке кораблей для Нэви частных подрядчиков. Президент хочет проверить их в деле за счёт иностранного заказчика.

Сталин кивает, отворачивается и в задумчивости продолжает свой путь по комнате. Сидящая на стуле рядом Жемчужина зло тычет кулаком в бок брату, тот непонимающе разводит руками.

– Скажите, мистер Карп, – Сталин возвращается к гостю. – сколько морское министерство платит верфи за линкор?

– Сорок миллионов долларов за штуку, – без задержки отвечает тот. – это не включает вооружение, оптику и электрооборудование. Девять пушек главного колибра (16 дюймов), по сто снарядов на каждую в трёх башнях обойдётся в пять миллионов баксов…, сори, долларов.

– Сколько времени обычно уходит на постройку линкора?

– От закладки до спуска на воду – два с половиной-три года. – Карповский поёжился под немигающим взглядом Сталина.

– Вы упоминули, что есть возможность покупать корабль частями?

– Райт, но тогда придётся заплатить вдвойне-втройне за каждую часть… мистер Сталин, – заторопился Карп. – это то что пытается делать мистер Розов из "Амторга". Я же предлагаю купить линкор целиком! Это быстрее и выйдет дешевле.

– Сколько это будет стоить, мистер Карп?

– Сто миллионов долларов и вы получите линкор со всем вооружением и документацией…

– Позвольте, но это и есть в "два-три раза дороже"… – хмурится Сталин.

– … Райт, но вы сэкономите на компенсациях!

– Имеете ввиду взятки, так?

– … Так, у верфи сотни поставщиков, многие из них не захотят иметь дело с Советами. Я же – американский бизнесмен, мне проще найти партнёра.

– Как, вы не зарегистрировались лоббистом? – Поднимает брови Сталин.

– Нет, – Карповский гордо расправил плечи. – моя компания не холдинговая, не судоходная и не судостроительная. Экспорт – импорт, закон не требует обязательной регистрации.

Вождь подходит к письменному столу, достаёт из коробки папиросу и чиркает спичкой.

– Хотите сигару? У меня кубинские. – Карповский лезет во внутренний карман пиджака.

Разговор переходит на табачную тему с дегустацией сигар и папирос, постепенно кабинет начальника вокзала наполняется дымом: мужчины оживленно обсуждают достоинства сортов табака, женщина – стоически переносит газовую атаку.

– Всё-всё кончаем, – Сталин замечает слезящиеся глаза Жечужиной и завершает встречу, провожает гостей до двери, попутно делая знак Молотову чтобы тот остался. – спасибо, мистер Карп, мы обдумаем ваши предложения и дадим знать.

– Задержи его, Вячеслав, – Сталин тянет за верёвку открывая форточку, в комнату врываются шумы южного города. – пусть Полина повозит его по окрестностям, покажет красивые места. Не будем ждать осени, проведём совещание по судостроительной программе через неделю у меня в Сочи. И ещё, я, конечно, дам задание Берии проверить твоего родственника, но, в любом случае учти, ты и Полина… вы оба несёте за него персональную ответственность.

Архангельск, Большой драматический театр.

То же время.

"Сердце в груди бьётся, как птица.

Ты хочешь знать что ждёт впереди"…

Потрясённые стоим с Олей за кулисами и во все глаза следим за волшебством, происходящим перед нами на театральной сцене. Предвыборная встреча с первых минут превратилась в бенефис великой актрисы, а мои избиратели, собравшиеся в зрительном зале недавно построенного театра – в её поклонников.

"… И хочется счастья добиться"!

Высокий оперный голос Орловой мягкой волной проходит сквозь партер (в первых рядах моряки, мои коллеги и партработники), перекатывается в амфитеатр и накрывает балкон, весь без остатка объём огромного зала, веером расходящегося от сцены и этим похожего на Театр Эстрады или на "Ударник", мы с подругой недавно пересматривали "Весёлых ребят".

" Хм… "Мадам съела мою плёнку"… Кто через десяток лет вспомнил бы об этой ленте если бы не Орлова? Кому были бы интересны жалкие подражания утёсовской джаз-банды американскому оригиналу? Она своим талантом вытянула эту картину, создав живой родной образ любящей девушки. Вот только с партнёром ей не повезло: ну какой из Утёсова герой-любовник? Маленький, грузный, пожилой… не спасают даже обесцвеченные завитые волосы. Так что всё правильно Сталин рассудил посмотрев фильм: Орловой – заслуженного деятеля искусств РСФСР, Утёсову – фотоаппарат". Оля смахивает слезу, скальзнувшую по щеке.

"Какая разительная перемена произошла в облике артистки! Как не похожа она сейчас на ту бледную свою тень, которую я увидел всего полмесяца назад в Лаврушинском переулке. Хорошо поработала с ней Оля… впрочем и Орлова дала ей кое-что: вчера в номере гостиницы подруга при мне выгружала из своего чемадана ворох новых платьев, поразительно похожих по фасону и качеству на платья кинозвезды. Сразу видно что шил их один тот же портной… и прическу делал тот же парикмахер… Я тогда подумал, что неплохо было бы предложить Оле быть дублёршей Орловой, продлить, так сказать, творческую жизнь актрисы на экране: трюки там какие выполнить или ножку крупным планом показать… А сегодня перед концертом, тьфу, предвыборным собранием, увидев Олю рядом с Орловой в чёрном парике и темном строгом костюме, понял что с советом своим я опоздал: слишком уж быстро они отсняли оставшиеся эпизоды "Волга-Волги""…

– Песня о Волге! Исполняется впервые! – Смокинг из гардероба театра, в котором сегодня выступает Ильф, чуть великоват ему.

Хор "александровцев" сомкнул строй позади Орловой.

"Что происходит? Фильм выйдет только в следующем году… Если не муж, то режиссёр "Волга-Волги" её точно убьёт".

Пальцы баянистов заскользили по кнопкам, меха выгибаются дугой.

– Издалека долго… течёт река Волга… – высокий голос певицы наполнил зал.

– Ты что творишь? – Хватаю Олю за рукав, она не оборачиваясь продолжает в такт мелодии покачивать головой.

Тащу её со сцены в ближайшую гримёрную.

– Мама моя очень любила эту песню…, да не волнуйся ты так, – подруга беззаботно машет рукой. – я аккуратно ей подсунула в почту ноты и слова.

– А если она свои связи подключит чтобы найти автора?

– Не станет Орлова его искать, её тайный обожатель попросил этого не делать. И вообще, Орловой репертуар хороший нужен. – подруга переходит в наступление. – кстати, ты говорил с Берией о нашем плане?

– Из далека долго… течёт река Волга… – мощно вступает мужской хор, мы зачарованно замолкаем.

– Кхм-хм, товарищ Чаганов, – в двери появляется фигура прикреплённого сержанта НКВД. – вас по ВЧ товарищ Берия, срочно.

Черный ход БДТ выводит нас на набережную Северной Двины. Ищу глазами машину и не нахожу.

– Сюда, – сержант показывает на стоящее неподалёку трёхэтажное каменное здание. – вот наше Управление.

"Под крылом самолёта о чём-то поёт. Стоп, надо это дело пресекать на корню. Легко можно подставить Орлову. А ну как слова или мелодию написали уже давно и лежали они у кого-нибудь в столе до случая"…

Мерно гудят двигатели "Максима", он застыл над бескрайним таёжным морем, залитым слепящим летним солнцем: надеваю свои крымские чёрные очки. Экипаж МГ наполовину уже обновился, что впрочем не отразилось на его энтузиазме при нашей встрече. Артисты, показалось, даже немного заревновали: самое обидное – не игнор, а – безразличие. Не их тянут показывать самолёт, не им в первую очередь предлагают охлаждённое ситро симпатичные бортпроводницы с орденами Красной звезды… Авиамеханик Власов, которого я вытащил из разбитого крыла за секунды до той аварийной посадки, уже не летает, но его коллеги не отпускают меня до тех пор, пока Громов не разрешает мне после взлета и набора высоты занять место Михеева, второго пилота.

"От Архангельска до Москвы девятьсот километров, это часов пять на "Максиме" если без посадки. Что там у Берии стряслось, что он приказал немедленно возвращаться? Пришлость после концерта срочно сворачивать общение с избирателями под сакраментальную фразу бывшего в ударе в тот вечер Ильфа: "Жаль что нам так и не удалось послушать товарища Чаганова"".

– Алексей, – в наушниках раздался голос Громова (два года назад такой связи между пилотами не было, приходилось перекрикивать гул моторов). – ты слыхал о капитане первого ранга Петрове Михаиле Александровиче?

"Арестован"?  -Нет. Кто это?

– Бывший начальник строего управления ВМС РККА, преподавал в Военно-морской академии, профессор. До 1930 года… – Лётчик опускает вниз рычаг автопилота. – Сейчас служит у нас в Управлении ВВС, занимается вопросами морской авиации. Он мой старый знакомый. Недавно написал статью в "Морской сборник" о стратегии развития флота, но её начальник Морских Сил Орлов запретил печатать…

"Старый знакомый, профессор, значит из старой школы. В 30-ом многих бывших убрали из армии и флота по делу "Весна", но Петрова вернули… правда по другой части. Орлова я видел на параде, он, видимо, из "молодых""…

– … не мог бы ты передать её товарищу Сталину? "Почему нет? Пусть вождь получает информацию из разных источников".

– Попробую, но его сейчас нет в Москве, так что, до октября не обещаю.

– Спасибо. – Громов достаёт из кармана большой серый конверт и передаёт его мне через проход. – Он не запечатан, можешь прочесть. (Щёлкает тумблером). Второй пилот, занять своё место.

В переднем салоне полно народу: Оля о чём-то шепчется с Орловой, "александровцы" прилипли к окнам. Иду в хвост, там немноголюдно: нахожу свободный отсек, кладу перед собой на стол бумаги и погружаюсь в чтение.

Москва, площадь Дзержинского.

Управление НКВД.

15 августа 1937 года, 21:30.

Берия обосновался в бывшем кабинете Ягоды на третьем этаже в правом углу здания. Его секретарь, незнакомый смуглый парень, увидев меня в дверях, левой рукой хватается за телефонную трубку, а правой – указывает на свободный стул у двери. В приёмной "скучают" человек пять, судя по утомлённому виду – давно.

– Чаганов здесь.

Не успеваю присесть как мне навстречу из кабинета наркома выходит худощавый молодой, смутно знакомый мужчина лет тридцати с зачёсанными назад густыми русыми волосами. Посетители приёмной зашевелились с надеждой глядя на секретаря.

– Товарищ Судоплатов, – кричит он. – подойтите ко мне, распишетесь… Товарищ Чаганов, проходите в кабинет.

Внутри комнаты полумрак, лишь стол замнаркома освещён настольной лампой с зелёным абажуром. Сделав несколько шагов, неожиданно попадаю в крепкие объятия Наума Эйтингона, рукава его заграничного пиджака явственно затрещали под напором бицепсов.

"Берия, Эйтингон, Судоплатов… Ой, неспроста они собрались, чую, полетят скоро пух и перья от наших врагов".

– Здорово, Алексей, вижу-вижу повзрослел, окреп… – по-американски демонстрирует он свои белые зубы.

– Здавствуйте, Леонид Александрович, – по привычке зову его испанским псевдонимом. – мне за вами не угнаться… вам хоть сейчас на чемпионат СССР по гиревому спорту. Берия, кивнув с места, не выходит из-за своего письменного стола, стоящего наискосок в углу между двумя окнами, выходящими одно – на площадь Дзержинского, другое – на Малую Лубянку, и продолжает быстро пролистывать какие-то бумаги. Почувстовав нетерпение хозяина кабинета, занимаем места друг напротив друга за столом, образующим с письменным букву "Т".

– Товарищ Чаганов, – сразу переходит к делу замнаркома. – продолжим наш разговор о вашей Мальцевой: я тут побеседовал с товарищем Берзиным, почитал доклады о том, что произошло в конно-спортивном клубе в Сокольниках и в "Красной стреле"… В общем, товарищ Эйтингон хочет встретиться с ней, посмотреть подходит ли она для выполнения очень важного задания в САСШ. Что скажете?

– Товарищ Берия, – кладу на стол картонную папочку, которую всё это время держал в руках. – у меня здесь тоже предложения по операции, тоже в САСШ и тоже с участием Мальцевой. Разрешите доложить?

– Интересно, – подозрительно прищуривается он. – какое удивительное совпадение. Давайте-ка её сюда… (принимает папку) слушаю вас.

"Подчинённому всегда лучше первым высказываться первым: чтобы его слова не выглядели как возражение, если они не совпадают с мнением начальства, ну и дать последнему выбрать наилучшее без потери лица".

– Чтобы было понятно откуда возникли эти предложения, товарищ Берия, начну с предыстории: с того, что вверенный мне спецотдел занимается обеспечением засекреченной правительственной связи. Для того, чтобы отказаться от использования в ней иностранной техники при спецотделе было создано Особое конструкторское бюро, которое занялось конструированием новых приборов связи, не уступающих лучшим зарубежным образцам. Такие приборы были в кратчайший срок созданы и на деле, в частности в Испании, хорошо показали себя… Эйтингон согласно кивает головой.

– … Затем, уже по возвращению из Испании, правительство приняло решение о расширении тематики СКБ и, соответственно этому, его научной и производственной базы…

– Это я заметил, проезжал недавно мимо, – Берия отрывается от чтения и качает головой. – размахнулось ваше СКБ, по площади больше нашего управления будет.

– … на что были выделены средства из резервов союзного правительства и города Москвы. – Скромно отвожу глаза в сторону. – В число сотрудников СКБ стали включать заключённых из числа научных и инженерно – технических работников, отбывающих наказание по приговорам Особого Совещания. Число таких работников перевалило за две сотни после ликвидации "Остехбюро" и образования НИИ-20, которое сейчас фактически будет являться филиалом СКБ. Пока НИИ-20 существует только на бумаге, но до нового года, когда пойдёт финансирование, нужно решить вопросы размещения людей, утверждения планов работы и их согласования с военными и наркоматом оборонной промышленности…

Эйтингон внимательно слушает, Берия продолжает читать.

– … Вот с планами по перевооружению армии и флота новейшими образцами радиостанций и связаны мои предложения по операции в САСШ.

– Ты что, Алексей, хочешь секретную радиостанцию выкрасть? – Удивляется Эйтингон.

– Нет, я хочу купить в САСШ заводы по производству таких радиостанций и всех компонентов, которые входят в её состав.

– Зачем для этого операция? – Поднимает глаза Берия. – Были бы деньги… Радиокорпорэйшн продаст всё.

– Не совсем так. – Мягко возражаю я. – Мне нужны новейшие радиостанции и новейшие заводы со станками, автоматами и другим оборудованием. Военные власти или госдепартамент может наложить на такую сделку вето в любое время. Подобные контракты длятся годы (изготовление станков процесс длительный), а прекратить их можно одним росчерком пера.

– Так что ж ты предлагаешь? – Эйтингон явно заинтригован.

– Я предлагаю во время заключения и исполнения контракта, в течении двух-трёх лет, провести в САСШ особые мероприятия, направленные на улучшение в американском обществе отношения к СССР. Детально я это ещё не продумывал, но считаю, что начать надо с какого-нибудь жеста доброй воли, например, передачи в дар американскому народу лекарства от туберкулёза.

– Какое ещё лекарство? – Хмурится Берия.

– Изониазид. Химическое вещество. Очень простое. В моей записке о нём рассказано подробно, а если кратко, то открыто ещё до революции в Институте Экспериментальной Медицины. После смерти автора оно было забыто, пока на документы о нём не наткнулся один проходимец из биологической лаборатории "Остехбюро", который захотел присвоить это открытие. В итоге Календаров, этот самый аферист, был арестован и дал признательные показания, а изониазид сейчас проходит испытания в ЦНИИ туберкулёза у кандидата медицинских наук Шмелёва.

– Испытания не закончены? – Замнаркома вновь водружает на нос пенсне.

– Ещё нет, но я звонил вчера Шмелёву из Архангельска, он говорит, что первые результаты обнадёживают.

– Вы что план операции строите на надежде? – Раздражённо замечает Берия.

"Планида, видать, у меня такая: любой начальник видит во мне конкурента… Молодой, перспективный, со связями наверху".

– Я говорил о жесте доброй воли, это может быть что угодно, но лекарство было бы лучше всего, оно вызовет симпатию к нам сотен тысяч больных туберкулёзом по всей Америке.

– Они нас просто не поймут, – качает головой Эйтингон. – за дураков будут считать: могут продать, а отдают задарма.

– Мы не сможем продать там ни одной таблетки, – я начинаю терять хладнокровие. – чтобы продать в Америке иностранное лекарство надо получить разрешение ФДА, комиссии по контролю за продуктами и лекарствами, для этого нужно предоставить образец, там проведут простой химический анализ на предмет содержания в нём ядовитых веществ и всё: нам откажут, а какая-нибудь местная "Пфайзер" начнёт выпуск изониазида с клубничным вкусом под своим именем. Так не лучше ли открыть формулу и предложить комиссии провести совместные испытания препарата. А насчёт дураков…. так может подумать только здоровый капиталист – сирота, которого переубедить в отношении СССР никак невозможно.

– Всё равно, это не по государственному отдавать лекарство задаром. – Как-то неуверенно заключает Берия.

– Хорошо, – добродушно соглашаюсь я. – пусть не даром. Просто лекарство – это хороший повод, для того чтобы приехать в страну большой делегацией: учёные, врачи, артисты, танцоры. Собрать в одном месте влиятельных людей, завести полезные знакомства, заключить нужные договора, узнать чужие секреты. Посетить Нью-Йорк, Чикаго, Лондон, Париж, Брюссель…

– А вот это мне нравится. Очень. – Сцепляет руки на затылке Эйтингон. Берия молчит, обдумывая сказанное.

– Зачем вам урановая руда? – Наконец прерывает он затянувшуюся паузу.

– Используется в приборах засекреченной связи… "Забавно выходит, у Берии допуска нет к атомным секретам. Если потом спросит, скажу, что не мог рассказывать при Эйтингоне".

– Как хотите использовать Мальцеву?

– Для своей охраны, слежки за моим агентом, подготовки встреч, передачи денег. – Слова отскакивают у меня от зубов. – За мной наверняка будут следить, а девушка рядом не должна вызвать подозрения.

– Ты что же это сам собрался в Америку? – Эйтингон от удивления подаётся вперёд, будто хочет меня лучше рассмотреть.

– Не может быть и речи… – отрезал Берия. – выезд за кордон для вас, Чаганов, закрыт навсегда.

"Ждёшь моего возмущения?… Зря".

– Я понимаю, – согласно киваю головой. – секретоноситель высшего уровня, германцы за мной охотятся, троцкисты, риск – налицо… Но академик Ипатьев и МакГи доверяют лично мне… а ну как не захотят они разговаривать с незнакомым, что тогда? Да и кто лучше меня, сможет быстро, без длительных ожиданий ответа из Москвы, провести переговоры касающиеся радио с американцами, разобраться в технических тонкостях, согласовать изменения? К тому же, можно поехать инкогнито, изменить внешность, с дипломатическим паспортом…

Мы с Эйтингоном вопросительно глядим на Берию, тот хмурится.

– Что вы на меня смотрите? – Взрывается он, вскакивая на ноги и тряся моей папкой. – Это ещё не план операции, а так – идея. Здесь небходимо сперва политическое решение, постановка целей, какие главные, какие второстепенные. От этого зависит подбор исполнителей. Чаганов, ладно, – несмышлёныш в нашем деле, а ты то чего, Наум? В общем так, посмотришь на Мальцеву и дашь своё заключение, всё…

"И для этого я летел за тысячу километров"?

– … Ах да, совсем забыл, – пенсне Берии загадочно блеснули зелёным светом в полумраке кабинета, а губы растянулись в усмешке. – Чаганов завтра вечером выезжаешь в Сочи в санаторий НКВД "Бочаров ручей". Отдыхай, с территории санатория ни ногой, через неделю чтобы был на службе.

Крым, Ялта.

16 августа 1937 года, 18:55.

Джозеф Дэвис, посол САСШ в СССР, не дождавшись вахтенного, поднялся из своей каюты на верхнюю палубу барка "Си Клауд", пришвартованного к причалу Ялтинского порта неподалёку от железного маяка на конце каменного мола, и посмотрел в сторону моря. На горизонте в лёгком тумане всё так же маячил лёгкий крузер, закрывая выход в море. Дэвис бросил взгляд на часы: пять минут до встречи.

– Никакого движения, хозяин. – Подошедший капитан, махнул рукой в сторону русского корабля и протянул бинокль.

Хотя формально хозяйкой белой стометровой четырёхмачтовой красавицы, привлекавшей восторженное внимание в любом порту мира, где она появлялась, и была жена Дэвиса – Мардж Пост (богатейшая женщина Америки, владелица "Дженерал Фудс Корпорэйшн"), капитан щадил самолюбие мужа и из чувства мужской солидарности называл хозяином посла. Тем более, что сама Пост на яхте почти не не появлялась, вот и сейчас в этом путешествии по Чёрному морю её не было: спутниками Дэвиса являлись корреспонденты центральных американских газет.

– "Чер-во-на Ук-ра-ина" – по слогам прочёл он название на борту.

Став послом лишь год назад, Дэвис, конфидент президента Рузвельта, способствовал успешному завершению переговоров о новом торговом соглашении между САСШ и СССР, снимавшем последние таможенные барьеры, о чём обе страны уведомили друг друга буквально на днях соответствующими дипломатическими нотами. Пришлось преодолеть сопротивление многих противников в Конгрессе и госдепартаменте, что было очень не просто, особенно на фоне двух попыток свержения власти в Кремле за последний год. Лишь его успокаивающие сообщения из Москвы, высокий авторитет президента и, конечно, железная воля Сталина позволили переломить ситуацию. Чтобы окончательно развеять всякие сомнения относительно устойчивости власти в Кремле Дэвис предложил советскому вождю дать интервью американскому корреспонденту, тот согласился. Вопросы были переданы месяц назад, ответы получены через три недели. Для того, чтобы интервью появилось в газетах были нужны свежие фотографии Сталина, давно не появлявшегося на официальных мероприятиях: ходили слухи, что вождь ранен. Именно его сейчас и поджидал посол вмести с репортёрами на борту "плавучего посольства" в порту Ялты.

– Машины у трапа!

Дэвис с капитаном бросились к противоположному борту яхты: из переднего лимузина, остановившегося на широком каменном моле у причала, в сопровождении советского посланника в САСШ Александра Трояновского вышел Сталин и направился к трапу.

– Джентельмены, ваше время закончилось, – посол поднимаетсяся со своего кресла. – спасибо…

По его знаку осветитетельные лампы, ярко освещавшие место на баке, где происходила фотосессия, гаснут. Репортёры, как по команде, толкаясь и обгоняя друг друга, ринулись в сторону радиорубки чтобы оказаться первыми у фото-радио-телеграфа.

– … позвольте поблагодарить вас, господин Сталин, что любезно согласились посетить меня здесь на "Морском облаке".

Они остались втроём за столиком, уставленным прохладительными напитками и фруктами.

– Это мы должны вас благодарить, мистер Дэвис, – Сталин подносит спичку к потухшей трубке. – за то что вы делаете на своём посту для укрепления советско-американской дружбы. Трояновский, пухлый маленький человечек лет шестидесяти, обливаясь потом, быстро переводит.

– Я лишь выполняю волю своего президента.

– Нам нравится ваша скромность…. – хитро прищуривается вождь, попыхивая трубкой. – я о том, о чём вы просили в прошлый раз… это дело решено положительно. Когда и где бы вы хотели бы получить это.

– В Вашингтоне в поместье Хилвуд на день Благодарения, – неможет скрыть радости Дэвис. – в это году это 25 ноября…

– Хорошо… Вы в отпуске встретитесь с президентом?

– Да, обязательно.

– Вы знакомы с сыном президента Джеймсом, господин посол? Что он за человек?

– Да, мистер Сталин, я знаком с ним. Джеймс Рузвельт фактически сейчас возглавляет секретариат президента и имеет большое влияние на отца. Поговаривают, что он ведёт в последнее время разгульный образ жизни…

– Узнайте, пожалуйста, отношение президента к продаже СССР чертежей на линкор "Северная Каролина": о возможности постройки корабля на верфях в САСШ или помощи в строительстве корабля в нашей стране. И немного шире, вообще о продаже нам морской техники: артиллерии больших калибров, систем управления огнём и других. Насколько это вообще осуществимо в нынешней политической обстановке.

– Я понял вас, мистер Сталин, попытаюсь выяснить…

Из радиорубки стали поодному возвращаться журналисты, останавливаться в отдалении, прислушиваться к разговору политиков, вытягивая от любопытства шеи.

– Товарищ Сталин, – бронированный "Бьюик" мягко трогается с места. – разрешите задать вопрос… о чём шла речь? Что должен получить Дэвис?

– О бриллиантовой побрякушке Марии Фёдоровны из Оружейной палаты, которую она забыла при бегстве. Да, – горько усмехается вождь. – вот такие у нашей страны друзья за границей… этот ещё из лучших, слово держит. Получите колье перед возвращением в Америку в Алмазном фонде.