Глава III

Со времени страшного исчезновения невесты, глубокая меланхолия овладела Вальтером. Часто ломал он себе голову, стараясь разгадать, каким образом удалось ей бежать из темницы. Он благодарил Бога, что Он избавил молодую девушку от ожидавшей ее смерти; но убеждение, что он навсегда потерял ее, терзало его сердце.

При таком настроении духа, старания матери женить его на Филиппине Шрамменштедт положительно были ему ненавистны, а настойчивость, с какой молодая девушка сама посещала его дом, ссылаясь на желание видеть Кунигунду, внушила ему к ней почти отвращение.

Однажды вечером, когда мать более обыкновенного мучила его, описывая все преимущества этого брака и восхваляя до небес красоту и добродетель Филиппины, рыцарь нетерпеливо ответил:

— Оставьте меня в покое, матушка! Никогда не женюсь я на Филиппине, так как я люблю Леонору, всегда буду любить ее и не забуду до самой смерти. Я знаю, что для меня она потеряна. Ее обесчестили и погубили. Каким образом она исчезла и где скрылась — знает один Бог, но мое убеждение, что она невинна, остается непоколебимым. Она, Бригитта и бедный старик Клаус — невинные жертвы. Да обрушатся проклятье Божье на головы тех, кто своей отвратительной ложью навлек все эти несчастья!

Не замечая внезапной бледности Кунигунды, Вальтер продолжал:

— Во всяком случае, ты хочешь оказать очень плохую услугу своей любимице, навязывая ее мне в жены. Я даже не чувствую простой дружбы к этой тщеславной кокетке, и жизнь ее с мужем, сердце которого полно любви к другой, будет далеко не весела.

После этого разговора Кунигунда замолчала и на несколько недель оставила сына в покое. Потом она с новой настойчивостью вернулась к этому вопросу. Несколько родственников, которых она сумела привлечь на свою сторону, тоже начали уговаривать Вальтера. Наконец, молодой человек, утомленный всей этой скучной историей, начал уступать.

Пользуясь благоприятной минутой, отец Филиппины, горячо желавший этого брака устроил интимное собрание и пригласил на него Вальтера, его мать, а также всех, симпатизирующих предполагаемому союзу.

Вальтер был особенно молчалив. Изысканный обед прошел довольно скучно, ввиду мрачного и молчаливого настроения предполагаемого жениха.

После обеда все общество перешло на террасу, выходившую в сад, Филиппина под каким-то предлогом увела Вальтера в павильон, весь обвитый виноградом, и стала показывать ему вышивание, над которым она работала. Затем она предложила ему фрукты, заранее приготовленные на столе. Вальтер, отлично понимавший мотивы этой уединенной прогулки в сад, решил положить конец этому тяжелому положению, объяснившись лично с самой молодой девушкой.

— Послушайте, Филиппина! — сказал он без всяких предисловий, — Так же, как и я, вы знаете, что наши родители желают, чтобы мы обвенчались; но я считаю своим долгом предупредить вас, что этот брак принесет вам мало счастья, так как мое сердце умерло со дня исчезновения бедной Лори Лебелинг.

Ни для кого не тайна, что я страстно любил ее. Ну, так, знайте, что я все еще люблю ее и что память о ней будет для меня священна до самой моей смерти. Вам же я могу предложить только братскую дружбу. Если вы согласны на таких условиях иметь меня мужем и если вы будете терпеливо переносить жизнь, какую я сочту нужным устроить, никогда не требуя от меня любви, то я уступлю желанию наших родных и сейчас же объявлю наше обручение. Обдумайте все хорошенько, Филиппина, прежде чем принять какое-нибудь решение. Вы молоды, красивы и богаты, и можете выйти замуж за человека, который будет любить вас одну и даст вам больше счастья, чем я.

Во время этой не очень лестной речи, Филиппина то краснела, то бледнела. Конечно, другая девушка отказалась бы от подобного предложения, но Филиппина обладала совсем иным характером. Не столько ей нравился Вальтер, сколько ее тщеславие соблазняла перспектива вступить в круг знати и сопровождать мужа к императорскому двору. Кроме того, как все подруги будут завидовать такому блестящему браку! И почему, наконец, она не заставит рыцаря полюбить себя? Слава Богу! Она ни чем не хуже такой несчастной работницы, как Леонора — этой презренной девушки, похитившей у нее сердце Вальтера. О! Она никогда не утешится, что Леоноре удалось избежать костра!

Обдумав все, она решила не упускать случая овладеть желанным мужем. Опустив голову, она ответила с притворной скромностью:

— Ваши слова жестоки, Вальтер! Вы знаете, что я вас страстно люблю и предпочту вашу дружбу более горячей любви, которую мне предложил бы другой человек. Гордость должна бы внушить мне не принимать ваше предложение, такое враждебное и холодное; но любовь сильней гордости, и я хочу удовольствоваться тем, что буду жить вблизи вас, никогда ни на что не жалуясь. Я постараюсь не надоедать вам и буду терпеливо ждать, пока вы не почувствуете ко мне более теплой дружбы. Я понимаю и извиняю ваше горе, так как сама я, в глубине души, оплакиваю печальный конец красивой и доброй Леоноры. Несмотря на все доказательства, собранные против нее, я не могу поверить ее виновности.

Вальтер с удивлением поднял голову. Он никак не думал, чтобы его так сильно любили. Хитрая и ловкая речь молодой девушки задела ее слабую струнку — великодушие. Он был слишком прям и честен, чтобы сомневаться в искренности ее слов. Протянув Филиппине руку, он дружески сказал ей:

— Если вы не боитесь связать вашу молодую жизнь с моей — будьте моей подругой жизни. Я буду честно стараться сделать вашу жизнь как можно легче. Когда Филиппина подала ему руку, он привлек и поцеловал ее в лоб. Молодая девушка почувствовала холодность этой первой ласки, и в сердце ее закипел сильный гнев. Но она хорошо владела собой — и ничем не выдала своих чувств. С притворным выражением счастья и грусти, она опустила голову на грудь Вальтера.

Обручение очень обрадовало Кунигунду и родных Филиппины и возбудило зависть среди матерей и взрослых девушек, мечтавших о богатом рыцаре. В этом отношении Филиппина была вполне удовлетворена. Она не отказывала себе в удовольствии часто приглашать к себе подруг и показывать им тонкие полотна, дорогие материи и кружева, серебряную и хрустальную посуду, которые давались ей в приданое. Но главное удовольствие доставляло ей раскладывать перед жадными и завистливыми глазами посетительниц великолепную шелковую материю с вышитыми по ней серебром птицами, розами и чудную парюру из бриллиантов и жемчуга, присланные ей женихом и которые она должна была надеть в день свадьбы. Взбешенные и завидующие подруги в ответ на это критиковали отношения между обрученными. Они указывали на равнодушие Вальтера, предпочитавшего беседу с пожилыми людьми разговору о любви с Филиппиной. У последней в такие минуты горели щеки, но она, видимо, не смела делать сцен.

Никогда еще так много не говорили о любви Вальтера к Лори Лебелинг и когда еще не сожалели так о ее печальном конце.

Шум, движение и тысяча приготовлений, наполнявшие дома будущих супругов, невыразимо давили Вальтера. Чтобы избавиться от всего этого и, в то же время, уклониться от скучной роли жениха, молодой человек объявил, что он проведет три недели, остающиеся до свадьбы, в одном отдаленном монастыре, аббатом которого был его дядя. Он хотел испросить благословение строгого и почтенного старца, и молитвой и уединением приготовиться к великому таинству.

Это желание показалось таким естественным, что никто не удивился, а Филиппина была даже довольна отъездом жениха, холодная сдержанность которого только злила и компрометировала ее. Итак, Вальтер уехал без всяких препятствий. Он был рад провести последние дни своей свободы в тишине монастыря и на свободе оплакать свое погибшее счастье.

После его отъезда приготовления к свадьбе продолжались еще с большей поспешностью. Все должно было быть готово ко дню возвращения молодого человека. Сначала Кунигунда хотела переехать и отдать весь дом в распоряжение молодых супругов, но Филиппина уговорила ее остаться. Она рассчитывала на влияние матери, чтобы принудить Вальтера быть нежнее с ней. Несмотря на все, она боялась будущего, боялась жизни с мужем, который откровенно объявил ей, что не любит ее и никогда не полюбит. Кунигунда уступила и согласилась занять три хорошеньких комнаты на втором этаже.

* * *

Пока только что описанные события происходили во Фрейбурге, Леонора продолжала жить в странном замке, названия которого она не знала, так же как и настоящего имени его владельца. Имя «мэтр Леонард» она считала за вымышленное прозвище, значение которого заставляло ее дрожать. В долгие дни одиночества она думала о своем положении. Молодая женщина спрашивала себя, действительно ли любит ее ужасный любовник или супруг, или он смотрел на нее, как на временную забаву. Кто он такой? Что он делает днем, когда она его не видит?

Впрочем, она никогда никого не видела, кроме прислуживавшей ей карлицы и Оксората, который со дня вызывания ее отца, относился к ней с едва скрытой ненавистью.

Имея много свободного времени при такой уединенной жизни, на ночном сборище, подобном тому, на каком она присутствовала в день своей свадьбы, она больше не была, Леонора снова начала думать о Вальтере. С болезненной горечью она вспоминала спокойные и чистые часы любви, проведенные с ним. В такие минуты уединенных мечтаний, очарование, какое производил на молодую женщину мэтр Леонард, ослабевало, и ей снова чудился образ Вальтера. Что он теперь делает? Вот уже более десяти месяцев, как она исчезла и ничего не знает о нем. Даже издали она не имела больше случая видеть его.

Наконец, молодая женщина решила расспросить мэтра о своем бывшем женихе. Но всякий раз, как к тому представлялся удобный случай, какой-то смутный страх удерживал ее.

Наконец, однажды за ужином, видя, что мэтр Леонард необыкновенно любезен и находится в отличнейшем расположении духа, Леонора решилась и неожиданно спросила:

— Не знаешь ли ты, где теперь Вальтер? Во Фрейбурге он или уехал в Вену или в свой замок?

— Без сомнения, знаю! Рыцарь де Кюссенберг во Фрейбурге и собирается жениться на дочери советника Шрамменштедта. Если ты желаешь отомстить им, то я дам тебе возможность сделать это. Я обещал тебе и сдержу свое слово, — прибавил он, со злым и насмешливым взглядом.

— Да, я хочу отомстить, но не Вальтеру, которого, по всей вероятности, принуждают жениться, а Филиппине и его презренной матери, которые разбили мою жизнь и толкнули меня в бездну. Если я уже проклята, я хочу, по крайней мере, насладиться местью. Я хочу встать между Вальтером и этой ненавистной девушкой и лишить ее счастья обладать им.

Мэтр Леонард, спокойно разрезавший дичь, улыбнулся своей злой улыбкой, открывшей его белые и острые зубы.

— Неблагодарная! Я спас тебе жизнь, посвятил тебя во все наслаждения любви, а ты еще жалуешься, что погубила свою душу.

Благодаря ежедневным свиданиям с этим странным лицом, Леонора сделалась смелее с ним, а потому и ответила:

— Душа слишком драгоценная вещь, чтобы ее терять, не испытывая даже сожаления. Я же, увы! Отлично знаю, что я проклята, так как я отреклась от всего, чему прежде поклонялась и принадлежу существу, имя которого боюсь произнести. Я даже не знаю, человек он или адский дух.

Выражение непередаваемой иронии вспыхнуло в зеленоватых глазах мэтра Леонарда, устремленных на молодую женщину. Леонара же быстро откинулась назад, заметив появление двух маленьких рожек между густыми кудрями своего таинственного собеседника. В то же время, по неизвестной причине, яркий красный цвет осветил его голову, лицо и даже концы тонких пальцев, которыми он еще держал косточку дичи.

Леонора закрыла лицо обеими руками. Мэтра Леонарда очень забавлял ужас молодой женщины. Он рассмеялся и, отнимая ее руки от лица, сказал:

— Полно! Успокойся, трусиха, и не приходи в такое отчаяние! Ты жестоко отомстишь своим врагам, а удовлетворенное мщение излечивает много ран. Правда, если бы я тебя ранее знал, я не овладел бы тобой, тем более что из тебя никогда не выйдет настоящей дочери зла. Это старая змея Гертруда, зная мою слабость к красивым женщинам, вызвала меня, чтобы соблазнить твоими золотистыми волосами и спастись самой. И ей это удалось! Ради тебя я подарил ей ее презренную жизнь. Без этого я, без сожаления предоставил бы ей сгореть на костре.

Но теперь довольно болтать! Пойдем в лабораторию. Если ты хочешь, чтобы я привел в исполнение свой проект, который отравит Филиппине день ее свадьбы, то нам нельзя терять времени.

Леонора опустила глаза, взяв предложенную ей руку, и прошла в лабораторию. Здесь Леонард усадил ее в кресло и свистком позвал Оксората. С помощью последнего, на треножнике были зажжены травы, распространявшие такой сильный запах, что у молодой женщины закружилась голова. Затем был разожжен очаг и поставлен громадный котел; в котле этом стали топить белый воск, к нему мэтр Леонард прибавил красноватый порошок. Когда вся масса вскипела, Леонард поднял над ней руки и, то замедляя, то ускоряя ритм, произнес заклинания на неизвестном языке.

Наблюдавшая за ним Леонора почувствовала, что ее овладевает сонливость, конечности точно налились свинцом, и она откинулась на спинку кресла.

Как во сне видела она, как Оскорат принес какую-то вещь, показавшуюся ей человеческим скелетом, и как мэтр черпал обеими руками из котла мягкий, розовый воск, мял его и накладывал на этот скелет.

Затем она потеряла сознание. Не обращая на нее внимания, мэтр Леонард продолжал с фантастической быстротой свою работу. Послушный воск легко повиновался его пальцам, и скоро представлял идеальное тело, лежавшей перед ним точно во сне, модели.

Оксорат помогал своему господину, подавая ему то кисточку, то краски, то ножницы, то эмаль. Наконец, демонический скульптор вставил в глазные орбиты два больших черных глаза, сделанных из какого-то неизвестного вещества. Глаза эти были живы до полной иллюзии. Потом, с помощью Оксората мэтр Леонард обрил голову Леоноры и искусно прикрепил к голове статуи ее белокурые волосы, которые окутали последнюю, точно шелковистым золотистым плащом.

Теперь Леонард самодовольно осмотрел свое действительно чудное произведение: каждый фибр прекрасной статуи, казалось, жил и трепетал. С не меньшей тщательностью он нарядил восковую фигуру в белую тунику и надел ей на шею жемчужное ожерелье, а на руки браслеты. Затем, отступив шаг назад, он сказал, осмотрев свое адское творение:

— Для полного совершенства ей недостает жизни. Постараемся же исправить этот последний недостаток.

Он дотронулся жезлом до лба Леоноры, глаза которой широко открылись. Молодая женщина, в немом оцепенении, смотрела на свое улыбающееся изображение, похожее как отражение в зеркале. Исчезновения же волос она не заметила. Она не видела так же, как Оксорат принес в комнату горящие угли, на которые вылил флакон бесцветной жидкости. Беловатый дым наполнил лабораторию, распространяя удушливый аромат. Молодая женщина задыхалась; с ней снова повторилось головокружение. Каскады фосфоресцирующих искр носились перед ее глазами; она чувствовала, как конечности ее коченели, а вся кровь с шумом прилила к мозгу. Далее, она почувствовала ощущение, точно горячий пар выходит из её тела. Пар этот сгустился в пурпурную тучу, которая, подобно волне крови, устремилась к восковому телу, оставаясь связанной с ней тонкой огненной нитью. С минуту все с такой силой вращалось вокруг нее, что она снова потеряла сознание. Когда она очнулась, она испытала странное и непередаваемое чувство, проникая в другое тело и давая жизнь и теплоту чужой материи.

Минуту спустя, ее растерянный, полный ужаса взгляд точно прирос к собственному телу, безжизненно лежавшему на кресле. Голова ее была обрита, лицо бледно и искажено выражением смертельного напряжения.

Когда молодая женщина убедилась, что она видит и смотрит теперь глазами статуи, хриплый вздох сорвался с ее губ. Леонард же испустил крик торжества: он выполнил свое адское дело и оживил смертную материю человеческой душой, выделив астральное тело Леоноры.

Надев еще на палец живой статуи магическое кольцо, и прикрепив к пьедесталу пергамент, на котором написал «Нахэма», мэтр Леонард самодовольно потер руки. Затем, обернувшись к своему помощнику, он прибавил:

— Теперь, друг Оксорат, надо перенести прекрасную Леонору в ее комнату, чтобы она не пострадала, пока ее душа совершит поездку во Фрейбург. Оксорат в экстазе восхищения простершийся перед своим господином и поцеловавший ему ноги, тотчас же вскочил на ноги и побежал за родом носилок на колесах, на которых он довез неподвижное тело Леоноры до ее комнаты. Тем он позвал карлицу, назначенную для услуг молодой женщины, и с ее помощью уложил похолодевшее тело, накрыл его, а на обритую голову надел чепчик, который смочил фосфоресцирующей эссенцией. Покончив с этим, он опустил драпировки кровати и оконные занавески и зажег угли на треножнике. Затем, вручив карлице мешок и флакон, он приказал ей под угрозой сурового наказания день и ночь поддерживать легкое курение, чтобы в комнате всегда был острый, но живительный аромат. Вернувшись в лабораторию, он застал Леонарда сидящим и созерцающим статую, которая казалось еще прекрасней, чем живая. Оксорат искренно разделял его восхищение.

— Ты слышишь меня? — спросил после непродолжительного молчания мэтр Леонард.

— Да! — как легкое веяние донеслось из восковых губ.

— А как тебя зовут?

— Нахэма.

— Улыбнись же мне, красавица Нахэма.

В странных, прозрачных и светящихся, как черные бриллианты, глазах скользнуло выражение, как будто их изнутри осветило пламя. Беглый свет оживил зрачки, а карминовые губы сложились в слабую непринужденную улыбку.

— Теперь, Нахэма, сойди и сорви мне цветок вон из той вазы. Тебе надо учиться управлять своим восковым телом.

— Я не могу: ноги не слушают меня, — ответила Нахэма тихим и глухим голосом.

Мэтр Леонард улыбнулся и, подняв руки, стал делать пасы, обводя статую с ног до головы. Из его длинных и тонких пальцев, казалось, исходит фосфорический свет, похожий на дым, причем конечности восковой статуи начали принимать легкий пурпурный оттенок. Минуту спустя, одна нога статуи шевельнулась и спустилась с пьедестала. Слегка автоматическим шагом Нахэма направилась к вазе, сорвала своей розовой рукой цветок и подала ему своему таинственному творцу.

— Отлично! Теперь, моя красавица, мы можем отослать тебя по назначению. Ступай и мсти без всякого страха! Пока на твоем пальце будет надето магического кольцо, оно будет покровительствовать тебе и никто не будет в состоянии тебя уничтожить. Впрочем, я сам беспрестанно буду наблюдать за своей прекрасной супругой.

Пока он говорил, Оксорат притащил в лабораторию длинный деревянный ящик, обитый изнутри голубым шелком. Восковое тело осторожно положили в этот ящик и закрыли легкой газовой шелковой материей, Леонора впала в приятное забытье; странная свежесть пробегала по ее конечностям, приобретшим необыкновенную легкость. Она не чувствовала ни малейшего утомления и не испытывала ни малейшего страха.

Сколько времени длилось такое бессознательное состояние, она сама не могла бы сказать. Шумные голоса и ощущение яркого света вызвали ее из этого оцепенения, и в ту же минуту по всему ее существу пробежала дрожь: близ нее раздался хорошо знакомый голос любимого человека, говоривший:

— Великий Боже! Кто мог прислать мне такой странный подарок?

Леонора почувствовала, как ее вынули из ящика и поставили на пол. Она снова очутилась на цоколе и видела все, что делается вокруг. Вокруг нее собралась нарядно одетая толпа дам и мужчин. Все с любопытством смотрели на нее. В первом ряду Леонора увидела Вальтера в костюме новобрачного, с тяжелой золотой цепью на шее. Он был бледен и печален. Рядом с ним стояли Кунигунда и Филиппина в роскошном туалете новобрачной, вся усыпанная драгоценностями. За ними, среди нескольких чиновников, Леонора узнала судей, так беспощадно осудивших ее. При виде всех лиц, разбивших ее жизнь и бывших причиной ее осуждения, страшная ненависть наполнила ее сердце. Все это общество было оторвано от ужина известием о странной посылке. Через широко открытую дверь залы виднелся в соседней комнате роскошно сервированный стол, украшенный в центре жареным павлином.

Госпожа Кунигунда торжественно праздновала бракосочетание своего сына.

Гости с любопытством ходили вокруг чудной статуи, обменивались комментариями и предположениями насчет личности дарителя.

Более всех был восхищен молодой художник Раймонд — друг Вальтера.

— Какое божественное произведение эта Афродита! — повторял он, осторожно ощупывая прозрачную руку статуи, — Да, это должна быть Афродита: на это указывает костюм. Она сделана из воска, но совершенство работы таково, что ее можно счесть живой. А волосы? Ведь у нее настоящие волосы! Великий Боже! Какой гениальный художник создал это совершенство?

— Взгляните, какой жемчуг у нее на шее! И какие браслеты! А на пальце — кольцо с черным бриллиантом. Вам сделали царский дар, мессир Вальтер! — вскричала одна из дам, с завистью смотря на несравненные драгоценности.

Одна Филиппина не сказала ничего. Ее мрачный, полный ненависти взгляд перебегал от лица статуи на своего мужа, который не мог оторвать глаз от чарующей красоты восковой фигуры. И действительно, сердце Вальтера усиленно билось, когда он смотрел на лицо вечно любимой женщины. Вдруг в нем пробудилась ревность, что столько посторонних глаз любуется ею. Обернувшись к двум слугам, он приказал им отнести статую в свой рабочий кабинет и поставить ее в нише, занятой в настоящее время бюстом.

— Продолжайте ужин, дорогие друзья мои и гости! Я присоединюсь к вам, как только устрою в нише эту чудную статую, — с любезной улыбкой прибавил он. Как только гости направились в столовую, новобрачный бросился вслед за слугами, уносившими этот странный и таинственный подарок.

Скоро Нахэма была установлена в нише. Слуги удалились, но Вальтер опустился в кресло, устремив затуманенный взор на статую, фосфоресцирующие в темноте глаза которой смотрели на него с непередаваемым выражением.

— Кто бы ты ни был, я благодарю тебя, неизвестный друг, за это чудное изображение моей возлюбленной, — пробормотал рыцарь. — Ты не сумел передать выражения чистой и ясной невинности, освещавшее нежное лицо моей Леоноры, но это ее черты и ее волосы, который я столько раз покрывал поцелуями. Вальтер быстро встал и подошел к статуе. Схватив руками шелковистую массу волос, он погрузил в них свое пылающее лицо. Но почти тотчас же он в ужасе откинулся назад. Ему показалось, что чья-то рука погладила его по щеке, и нежный и глухой голос пробормотал:

— Вальтер!

Смущенный взгляд его блуждал по статуе, стоявшей в тени ниши. Очевидно, он грезил или его обманывало его возбужденное воображение, Вальтер быстро вышел из комнаты.

Пир закончился. Пожилые люди разбились на группы и занялись беседой; молодые — танцевали в большой зале под звуки флейт. Как только Вальтер исполнил свою обязанность и протанцевал с женой первый танец, к нему подошел Раймонд, взял его под руку и увлек в глубокую амбразуру балкона, выдававшегося на улицу.

— Вальтер! — прошептал он, наклоняясь к его уху. — Тебе прислали статую Леоноры. Ты узнал ее, как и я! Выражение не удалось. В лице статуи есть что-то высокомерное, страстное и я сказал бы даже демоническое, чего вовсе не было у твоей бедной невесты. Но это — она; в особенности же — это ее волосы. Я не думаю, чтобы существовали другие такого несравненного оттенка и такой пышности.

— Да, неизвестный друг, действительно, поднес мне изображение моей бедной Леоноры, — так же тихо ответил Вальтер, — Несчастное дитя! Я никогда не утешусь, что не мог спасти ее, и до самой моей смерти ее окровавленная тень будет стоять между мной и ничтожным созданием, на котором моя мать принудила меня жениться. Художник пожал ему руку.

— Да, госпожа Кунигунда выказала в этом деле редкую настойчивость, а Филиппина не менее редкую скромность. Даже слепому бросится в глаза, что ты не любишь ее! Что же касается до бедной Леоноры, то я убежден, что она погибла во время пытки и что история ее исчезновения простая выдумка. Иначе, как мог бы достать ее волосы неизвестный скульптор? Я хочу, пользуясь случаем, расспросить об этом палача. Дочь его, красавица Гильдегарда, очень расположена ко мне. Но прежде всего, Вальтер, я хочу обратиться к тебе с просьбой: не разрешишь ли ты мне срисовать твою статую? Мне заказана картина, и я думаю, что мне не найти лучшей модели для нее, чем эта очаровательная восковая фея.

— Охотно позволяю тебе это. Приходи через несколько дней и рисуй, сколько тебе угодно.

Загрузка...