Наездница. Сожженная тобой

Глава 2. Семья

До имения я не то, что доскакала – долетела. Миновала высокие ворота, пронеслась через весь двор. Из конюшни как раз выходил Бран, выполняющий всю грязную работу по уходу и содержанию лошадей. Айрин, почувствовав скорый отдых и ожидающий ее стог сена, громко заржала. Со стороны длинного здания раздались ответные голоса сразу нескольких животных.

– Тише, Птица, – я спешилась и успокаивающе похлопала ее по шее. Передала уставшую кобылу на попечение подбежавшему мальчику-слуге и направилась к загону. Все также пылая праведным гневом, остановилась у ворот, поджидая берейтора, и он не заставил себя долго ждать.

Сумерки расступились, выпустив из своих дымчатых сетей человека, ведущего в поводу лошадь. Позади раздался стук копыт – Джеймс, в свою очередь, тоже проследовал к конюшне. Помахал мне рукой и скрылся внутри, напевая веселый мотивчик. Я фыркнула и снова повернулась к полю.

Чем ближе подходил новый тренер лошадей, тем очевидней становилось – план «покорения с первого взгляда» имеет множество недостатков. Действительность шла мне навстречу в облике незнакомого, грубоватого с виду мужчины. На нем была простая, ладно сидящая на крепкой фигуре одежда. На белой, далеко не праздничной рубашке виднелись пятна пота. А еще он курил.

Почти вся знать британских островов подсела на эту пагубную привычку, но среди моих кузенов не курил никто. И слава Богу! Не переношу едкого дыма папирос. Хуже табака может быть только опиум, распространяемый в дешевых салонах Дублина.

– Эй! – окликнула я его, когда он поравнялся с деревянными воротцами загона. – Это ты наш новый берейтор?

– Да, – мужчина остановился, и я струхнула еще больше, как следует разглядев его. Да он старше меня лет на десять! Ну, спасибо, Джеймс, удружил.

Уже почти совсем стемнело. Гигантский конь берейтора выказывал нетерпение, помахивая хвостом и косясь на меня черным глазом.

– Меня зовут Марс… Марсель О'Коннор, – я вздернула подбородок. Миг испуга сменился привычной злостью на родителей, додумавшихся назвать меня мужским именем.

– Очень приятно, леди, – мужчина кивнул, но падать к моим ногам, отчего-то, совсем не спешил. Кажется, напротив – собирался продолжить путь. Конь фыркал и тянул его к конюшне.

– Стой! Ты будешь учить меня прыгать через барьер. С завтрашнего дня.

– Нет, – бросил он, мельком взглянув на меня. Потом затянулся папиросой и выдохнул целое облако горького дыма, отвернув лицо в сторону.

– Нет? – меня второй раз за день охватила растерянность. – Но я умею ездить верхом!

– Я не обучаю женщин прыжкам.

Он сказал это и снова посмотрел на меня, и я вдруг ясно увидала себя его глазами. Я для него просто глупая девчонка, заявившаяся к конюшне прямиком в нарядном, украшенном кружевами платье. Изнывающая от скуки и безделья дворянка, решившая потешить свое самолюбие.

Где-то поблизости прятался Джеймс, желая увидеть, как простолюдин опустит меня с небес на землю. Но дело было даже не в нем.

Этот незнакомый ранее слуга задел меня: его отказ возымел эффект отрезвляющей, вселяющей сокрушительный гнев пощечины.

– У тебя плохо со слухом, конюх? – процедила я. – Я дочь графа Алистана О'Коннора, и ты будешь учить меня прыжкам. Иначе можешь искать себе другую работу.

Повисла тишина. Проклятый конь наконец угомонился, осаженный сильной рукой. Берейтор молчал, забыв на время о папиросе. Раздумывал, будто бы я предложила ему тяжелый выбор. Наконец ухмыльнулся.

– Хорошо, леди. Завтра в шесть утра. Не опаздывайте – начиная с семи я занят с лошадьми.

Сказав это, он ушел. Я тоже, взмахнув юбками, развернулась и направилась к дому. Меня нагнал запыхавшийся Джеймс.

– Ты назвала его «конюхом»? Нет, серьезно? – он покатывался со смеху. – Считай, он уже у твоих ног2!

– Отстань, – раздраженно отмахнулась я от него. – Как думаешь, он серьезно насчет шести утра? Это же несусветная рань!

– Более чем, – продолжал веселиться брат. – Все нормальные часы уже заняты занятиями со мной, Годди и Уиллом. Прости!

Я застонала, поднимаясь по ступеням парадного входа. Лакей с поклоном распахнул перед нами тяжелые створки дверей, и мы оказались внутри имения. Каблуки застучали по мрамору пола, эхо шагов отразилось от высокого свода и расписных стен, преследуя нас по пятам.

Дворецкий Джозеф встретил нас в начале широкой, ведущей на второй этаж лестницы.

– Лорд, леди, – он почтительно поклонился. – Идемте. Ужин только что начался.

Мы с Джеймсом дружно переглянулись и проследовали вслед за ним. С точки зрения Джозефа нет ничего страшнее, чем опоздать на завтрак, обед или ужин. И его можно понять: шеф-повар имения и пара кухарок только тем и занимались, что готовили горы еды, лишь бы угодить взыскательным вкусам нашего не столь многочисленного семейства. Хотя, как по мне, эти совместные приемы пищи – скука смертная.

Очередные двери с готовностью распахнулись перед нами, и мы оказались в богатой гостиной. Слева пылал камин, множество подсвечников по всей комнате создавали торжественную атмосферу. В центре стоял длинный, заставленный едой стол, а нависала над всем этим изобилием хрустальная люстра.

Мы с кузеном прошмыгнули внутрь и заняли причитающиеся нам по праву места. Я – слева от главенствующего и, как всегда, пустого стула графа О'Коннора, Джеймс – справа, сразу за старшим братом и его женой. Сидящий следом Уильям радостно улыбнулся нам и заерзал, но был осажен строгим взглядом Годвина.

Пока мой отец отсутствовал, Годвин исполнял обязанности управляющего имением и главы семейства – тридцатилетний барон О'Брайан как раз заканчивал читать молитву. Его супруга, леди Алисия, на миг подняла глаза и тут же опустила их вниз, к сложенным в молитвенном жесте рукам. Во всей ее позе читалось молчаливое неодобрение.

Я последовала примеру остальных, склонив голову к сплетенным под подбородкам ладоням, старательно выражая смирение и благодарность Господу Богу за дарованный ужин. «Скромной», по словам Годвина, трапезой можно было бы накормить с десяток таких семей, как наша. Оставшиеся после ужина блюда отдавали слугам, а оставшимся после слуг потчевали скот. Спасибо, Боже, что не забываешь ни о ком на этой грешной земле!

– Мне кажется, или запахло лошадиным навозом? – спросила Алисия, стоило отзвучать последним словам молитвы.

Годвин вздохнул и взмахнул ажурной салфеткой, аккуратно заправляя уголок тканевого квадрата за воротник.

– Джеймс! Я же просил переодеваться после занятий.

– Дело не во мне, – возразил юноша. – Это Марс зачем-то понадобилось идти в леваду на ночь глядя…

– В такое время?! – двоюродная невестка воззрилась на меня так, будто я попрала все мыслимые и немыслимые правила этикета.

– Да, – процедила я, придвигая к себе тарелку (главное, чтобы мерзкий предатель не вздумал болтать о пари!). – Не могу без свежего воздуха…

Молодая женщина поджала губы. Ее волосы, убранные в высокую прическу, лежали ровно и идеально. Тонкую шею перехватывало жемчужное ожерелье, а нежные руки не знали никакой работы, кроме перелистывания страниц книги.

Между нами была давняя война – вечная схватка правил и безалаберности, следования канонам и страстного стремления освободиться от бремени обязательств. Она презирала мою любовь к лошадям и природе, неряшливость и взрывной характер. Я отвечала ей взаимностью, больше всего на свете боясь, что однажды мне придется жить так, как она.

Вставать каждое утро и битый час проводить у зеркала, ожидая, пока служанки приведут тебя в королевский вид. Надевать самые лучшие платья и украшения, убирать волосы – хотя кроме мужа и десятка слуг на тебя никто и не смотрит, вышивать, читать, думать лишь о детях и о доме… Я никогда не буду такой!

– А зачем ты ходила к загону? – спросил десятилетний Уильям. Его глаза горели неподдельным любопытством.

Я подмигнула ему в ответ.

– Хочу взять несколько уроков у твоего берейтора. Разрешаешь?

– Конечно! – тот аж подпрыгнул от восторга. Он не испытывал ко мне никакого предубеждения. Мальчуган был бы счастлив присоединиться к нам с Джеймсом, чтобы разделить хоть часть нашей жизни, такой взрослой и такой интересной.

– Зачем тебе дополнительные занятия верховой ездой? – озадаченно нахмурился Годвин. – Ты и так прекрасно держишься в седле.

«Куда лучше, чем позволительно девушке твоего статуса» – ясно читалось в его тоне, но вслух этого кузен не сказал.

Со мной бесполезно спорить. Меня невозможно переубедить. Я жила так, как хотела, пресекая любые попытки вылепить из себя то, что хотелось бы остальным. И даже Годвин не смел указывать мне.

Я была главной в этом доме. Единственный, кто мог бы попытаться приструнить меня – мой отец. Но последние десять лет он крайне редко появлялся в поместье, оставив воспитание своего единственного чада на совести няни и кузенов.

– Не злись, братишка, это все мое влияние! – пришел на выручку Джеймс. Он весело тряхнул светло-рыжей шевелюрой. – Я уговорил Марс немного позаниматься. Она никак не может достигнуть моего уровня.

Я не стала возражать, только зло сверкнула на него глазами, пообещав позже расквитаться за обидную клевету. Нас с Джеймсом не раз пытались заставить проводить меньше времени вместе, но из этого ничего не вышло. Он ненавидел сидеть за учебниками точно также, как я – за вышиванием и любовными романами. Вместе мы становились необузданной, сметающей все на своем пути силой. И в конце концов на нас просто махнули рукой.

Дальше мы ели в тишине. Наша семейка представляла из себя странное зрелище. Годвин, Джеймс, Уильям и я – мы все с самого детства брошены злой судьбой в пучину самостоятельной жизни. Моя мать, чистокровная ирландка с ярко-рыжими волосами, скончалась, когда мне было пять, от вспышки брюшного тифа. От той же эпидемии погибли дядька с женой и новорожденной дочерью.

Отец приютил осиротевших племянников, а сам вскоре вернулся обратно в Англию. Меня он оставил здесь – говорил, что я, унаследовавшая огненные волосы матери и ее необузданный нрав, слишком напоминала ему о потере. Хотя дело было не во мне и не в умершей маме: без дочери куда легче устраивать личную жизнь.

Я была рада, когда ужин подошел к концу, лишив меня возможности и дальше лицезреть брезгливую мину леди Алисии. Чинно пожелав друг другу спокойной ночи, мы с братьями разошлись по комнатам.

Около спальни меня поджидали две верные помощницы –Моррисон и Банни. Няне в последние годы тяжело дается роль моей личной горничной, поэтому основная работа по обслуживанию строптивой госпожи легла на плечи молодой служанки.

– Добрый вечер! – девушка присела в легком реверансе, а старушка молча схватилась за сердце – наметанным глазом выхватила мою растрепанную прическу и запыленный, испачканный в грязи и навозе (чего уж скрывать?) подол платья.

– Иди спать, няня, – сказала я. – Банни сама приготовит меня ко сну.

Сегодня мне удалось избежать скандала. Когда Моррисон удалилась, причитая и качая головой, я вошла в спальню и сама принялась расшнуровывать ленты корсажа – мне не терпелось как можно скорее избавиться от тяжкого наряда. Банни подскочила и принялась помогать.

Посреди комнаты уже стояла ванна, испускающая пар вперемешку с благовониями.

– Убери это недоразумение, – приказала я, когда платье осталось лежать на полу. – Завтра хочу видеть свою амазонку3.

– Будет сделано, госпожа.