Начало пути. Пермска волость

Глава 8

2 мая пятого года попаданства я, Николай и Борис отправились в путь за солью. С собой для возможной торговли взяли подсолнечное масло в двадцати пятилитровых бочонках и в пятидесяти литровых керамических бутылках, алкоголь — по 20 бутылок виски, хлебного вина, бурбона, настойки — рябиновые, смородинные, клюквенные и пару корзин с картофельными чипсами. Пустую тару, бочки, бочонки и кадки, запас питания, солому и сено, на случай покупки коров и коз.

Вооружились с запасом — луки, арбалеты, метательные ножи, мечи и сабли, полные доспехи, под кожаной на войлоке куртках, еще и кольчуга, одних только коктейлей Молотова сто штук. Вспомнил, что патронов бывает либо очень мало, либо мало, но больше не унести. Поскольку унести могли, взял еще двести коктейлей.

В пути договорились общаться на сарматском языке для лучшего усвоения, поскольку к отъезду каждый выучил не менее пятисот слов. Конечно запас слов для полноценного общения маловат, но старались как можно меньше употреблять слова русского языка.

Как только отошли от родного берега, смотрю Борис мнется, словно спросить хочет, но не решается, но минут через тридцать, выпаливает:

— Володя, ты девочкам сказал, что бы они приглядывали за несушками высиживающими яйца, а разве без петуха у куриц из яиц цыплята могут вылупиться?

Наблюдаю, что Николай тоже навострил уши. Видимо данный вопрос интересует все племя. Отвечаю:

— Нет.

— А как же…

— А вот прежде чем ты, Борис, задашь следующий вопрос, давайте вместе проанализируем случившееся с сарматами. Сарматы намеривались переселиться на новое место и везли с собой достаточные для проживания запасы. Да и на тридцать овец у них было два барана, а вот кур у них всего шесть и нет петуха… а по идеи должно было быть как минимум 10–15 кур и один петух.

— Так может других кур и петуха они раньше съели, — предполагает Николай.

— Съели, да не они… Когда мы напали на лагерь гуннов, из котла чем пахли остатки еды, что они ели на ужин?

— Ой, точно, — встрепенулся Борис. — Запах мне показался знакомым, но очень из давних воспоминаний, но что это, вспомнить не смог, а теперь понял — пахло вареной курятиной!

— Так получается, что гунны съели часть кур и петуха, — сделал вывод Николай.

— Вероятность того, что прежде чем попасть в суп, петух потоптал куриц и снесенные курами яйца оплодотворены, очень высока. Вот и весь ответ на твой, Борис, вопрос.

Борис и Николай смотрят мне в глаза, их взгляд выражает восхищение и тут Борис выдает:

— Ну ты, Володя… — я даже вздрогнул от возможной ассоциации из моего прошлого — «Мозг», но услышал, — Умный.

Шли ходко, до места моего первого боя дошли за три дня. Останавливаться не стали. Войдя в Каму шли против течения, но зато полным курсом бакштаг, даже поставили спинакер. Скорость достигала 14 узлов.

Ширина реки достигала двух километров, оба берега высокие, заросшие ивняком, часто попадаются пляжи, вдоль берегов много полузатопленных коряг, стволов упавших деревьев и небольших островков, заросших осокой и ивняком. Шли в метрах пятистах от левого берега, без дневных остановок, питались на борту, благо керосинка есть, на ночь вставали на якорь. Дни сейчас длинные, темнее после девяти вечера, а в четыре утра рассвет.

Движение на реке практически не было, только один раз вниз по течению прошла лодка долбленка с шестью гребцами. Она жалась к правому берегу, разошлись на километровой дистанции друг от друга. В пяти местах, в двух на левом берегу и в трех на правом, в небольших заливчиках, видели вытащенные на берег по две, три лодки долбленки. Самого жилья и людей видно не было, видимо жилье находилось в глубине берега и укрывалось за разросшимися ивами.

На третью ночевку остановились в тридцати километрах от места, где в мое время находился город Березники. Утром, чтобы явно не вызывать нездоровый интерес, шли только под стакселем, можно принять за прямой парус.

К десяти утра увидели на высоком берегу городище, окруженное земляным валом. Подошли к небольшой косе, на которую были пришвартованы, наполовину вытащенные из воды, с десяток лодок долбленок, от десяти до пятнадцати метров длинной и пара насадов, а в метрах пятидесяти к свайной причальной стенке были пришвартованы ладья метров двадцать пять в длину, в восемь в ширину и галера метра на три длиннее ладьи, а в ширину метров восемь с семью парами весел и мачтой для паруса. На ладью шла погрузка соли.

Больше на берегу никого не наблюдалось, лишь в паре долбленок, находилось по одному человеку. Пришвартовались с края косы к двум деревянным сваям, торчащим из воды. Наше прибытия явного интереса не вызвало.

Уложив в рюкзак бутылки с алкоголем, по три каждого, а также с подсолнечным маслом и четырьмя коктейлями Молотова, в руке корзинка с чипсами, облачившись в сарматский халат, прикрыв тем самым разгрузку с метательными ножами, подпоясался сарматским поясом, на который привесил опять же сарматский кинжал, прихватил деньжат и сойдя на берег, двинулся к городищу. Ребят оставил на шлюпе, наказав при первой опасности, меня не ждать и отходить от берега.

У открытых ворот городища, находилось четыре мужика, вооруженных копьями с железными наконечниками, в кожаных доспехах с железными пластинами, прикрытых войлочными халатами, за спиной у всех щиты, на поясе нож. Пока поднимался к воротам, стражники внимательно за мной наблюдали. У ворот, один из стражников, спрашивает на протоугорском языке:

— Чужеземец, какая цель твоего прибытия?

Раз идентифицируют как чужеземца, не буду афишировать знание языка и отвечаю на сарматском:

— Иду на торг, — и приоткрыв рюкзак, показал керамические бутылки.

Больше вопросов не возникло и стражник пропустил в городище. На кинжал он внимание не обратил, видимо не посчитал его за серьезное оружие.

Сразу за воротами располагалась площадка, на которой стояло пару десятков юрт. А далее городище было застроено срубами изб, окруженных хозяйственными постройками. Торжище было окружено навесами, исполнявшими функции лавок и загонами со скотом.

Обошел торжище, фактически, что мне нужно, на торгу есть. Больше всего продавцов соли, причем и поваренной, и калийной, и натриевой. Пару продавцов продают соду, есть коровы, козы, куры, гуси, очень много меховых шкур, есть керамические изделия, но наши получше, много железа, от оружия, топоров, наконечников для стрел и копий, до хозяйственных изделий, а также пшеница, ячмень, много репы, капусты, моркови, сушеные грибы и травы, разнообразная рыба.

В качестве оплаты принимались как монеты, так и натуральный обмен — меховая рухлядь.

Пристроился к одному свободному навесу, успел незаметно зажечь три лучины и только начал раскладывать свой товар, как подбежал мужичок, и стал требовать, как я понял оплату за место торговли. Достаю свою серебряную копейку.

— Столько хватит — говорю на сарматском языке.

Мужичок осмотрел монетку, попробовал на зуб.

— Нужно две, — отвечает на сарматском и показывает два пальца.

Спорить не стал и отдал мытарю вторую копейку. Вот и первая сделка с моими деньгами.

— Как поселение называется?

— Ибыр.

А дальше на мужичке провожу рекламную компанию.

— Торгую огненной водой, — говорю и показываю. — И ее можно пить.

Наливаю в два керамических стаканчика чистую самогонку, от лучины поджигаю жидкость, и она горит синем пламенем. У мытаря округляются глаза. Раздаются возгласы удивления, от собравшихся любопытствующих. Продолжаю священнодействие. В миску наливаю подсолнечное масло, вокруг разносится ярко выраженный приятный солнечный аромат подсолнечника. Макаю в масло чипсу, после чего беру стаканчик с самогоном, задуваю огонь, делаю сильный выдох, залпом выпиваю, крякаю от удовольствия и закусываю чипсом с подсолнечным маслом. У народа аж слюни потекли от вожделения. Предлагаю мытарю выпить.

— Макаешь чипс в солнечное масло, выдыхаешь и залпом пьешь.

Мытарь выдохнул и выпил, и закусил. Замер, прислушиваясь к себе, удовлетворенно крякнул и попросил повторить. Отказывать не стал, налил тридцать грамм, которые мытарь тут же оприходовал. Окружающие, полтора десятка мужиков, загалдели и накинулись на мытаря с расспросами. Предложил попробовать всем, налил по тридцать грамм, опустошив бутылку и до краев в миску налил солнечное масло. Подсолнухов здесь нет, поэтому масло назвал солнечным.

Пока мужики дегустировали, направился к продавцам соли. Торговались долго, но в конечном итоге к всеобщему удовольствию, приобрел пятьсот килограмм поваренной соли и по двести пятьдесят натриевой и калийной за четыре российских золотых, шесть литровых бутылок солнечного масла и шесть бутылок спиртного, по одной каждого наименования. Золотые монеты Банка России продавцами были приняты без вопросов, золото, оно везде золото.

Купил двести килограмм соды, за два золотых, пять серебряных рублей, двух литров масла и по бутылки спиртного каждого наименования. Спиртного и масла не жалко — реклама двигатель торговли. А сода понадобится для снижения температуры необходимой при выплавке стекла.

За три золотых, бочонок масла и шесть бутылок спиртного по одной каждого наименования купил шесть тощих коров, как в последствии оказалось, две были стельные и пятнадцать коз с козлом за такую же цену. За три серебряные копейки и литр масла купил двенадцать кур и петуха.

Продавцы перегнали скотину к шлюпу, Николай и Борис расплатились и загрузили скотину в трюм. Ходившим за мной как на привязи мужикам во главе с мытарем, пообещал по стаканчику спиртного и под руководством мытаря, они перетаскали купленную соль и соду на судно. Разлил в стаканчики бутылку бурбона, а с мытарем за организацию, расплатился бутылкой виски. Одновременно сообщил, что буду покупать за бутылки спиртного выделанные шкуры: волков и бобров за одну бутылку за шкуру, рысей за четыре, соболей за семь, а шкуры овец и быков за солнечное масло и за него же семена капусты, моркови.

К пяти часам по полудню расторговал практически всё и в итоге 62 волчьих шкуры, 93 бобровых, 19 рысьих, 53 собольих, 30 бычьих, 50 овечьих, 8 отрезов шерстяной ткани, по три килограмма семян моркови и капусты. Осталось два бочонка и две литровых бутылки с маслом и девять бутылок со спиртным.

Стали готовиться к отплытию. Одна ладья, загрузившись солью, ушла вниз по течению Камы. Галера, по суете на борту экипажа, тоже готовилась к отплытию, но сходни еще убраны не были и человек пять экипажа что-то ожидали на берегу.

На них были надеты чешуйчатые доспехи, под которыми были поддоспешники, изготовленные из войлока и набивной ткани. На голове шлемы с куполом составной конструкции, снабжённые подвижным назатыльником и нащёчниками, на ногах узкие штаны, поверх которых железные поножи и кожаные закрытые башмаки на шнуровке, опоясаны ремнями с бронзовыми накладками. На поясе меч, в левой реке щит с железным умбоном, в правой дротик с железным наконечником, снабженным зубцами. У одного поперечный гребень красного цвета из конского волоса на шлеме и алый плащ — вылитый центурион, а с ним римские легионеры.

Смотря на них, задумался:

«Как же в Ибыр и зачем приплыли римляне, притом не торговцы, а военные? Сомнительно, что галеру они перетащили из Дона в Волгу, хотя могли за охрану и обеспечение волока много золота заплатить. Еще сомнительнее, если они через Парфянское царство прошли и купили галеру, Рим и Парфянское царство, да и в будущем с 228 года Персидское, в состоянии практически постоянной войны. Но и самое невероятное, если они по Дону дошли до волока в реку Шат, а затем по Упе, Оке, Волге и Каме дошли в городище Ибыр. Но вот зачем? Их маловато для военной операции…»

В это время к причалу подошла делегация, состоящая из главы племени и четырех старейшин. Все были одеты в кафтаны красного цвета, опоясаны поясами, на ногах кожаные сапоги, в руках каждого посох, на поясе кинжал. За ними шли с десяток воинов, половина которых была вооружена мечами, а вторая копьями, у каждого в левой руке щит, за спиной луки. В метрах десяти от них понуро бредут, жмущиеся к друг другу, два десятка ребятишек трех — четырёх лет, одетых в холщовые рубахи и босиком, месящие весеннюю грязь.

Один из старейшин подошел к шлюпу, спросил не хочу ли я купить детей и попросил меня пройти с ним к вождю. Дети мне нужны, племя должно расти, но как я понимаю, римляне является моим конкурентами.

Подхожу к вождю, здороваюсь, делая небольшой кивок головой.

— Они, — указывая в сторону детей, говорит вождь. — Дети наших врагов, кормить нам их не чем, если ты их купишь, то они станут твоими.

— Ты мне дал слово, что отдашь их мне, — на повышенных тонах говорит центурион.

— Ты мало за них платишь, если чужеземец даст больше, то дети его, — отвечает вождь.

— По одной золотой монете за каждого, — не задумываясь выпаливаю я и показываю вождю монету.

Вождь берет монету, внимательно ее осматривает, чуть ли не на зуб пробует и передает ее старейшинам, которые по очереди осматривают монету и видимо удовлетворившись увиденным, кивают вождю.

Вождь переводит взгляд на хозяина галеры, но тот отрицательно мотает головой и зло смотрит на меня.

— Мы согласны, но помимо золота, еще твое солнечное масло и огненную воду.

— Согласен!

И мы с вождем, закрепляя сделку, пожимаем друг другу руку. Я отсчитываю 24 золотых монет, ребятишек столько оказалось — 11 мальчиков и 13 девочек, передаю шесть бутылок со спиртным, две для вождя и бочонок с маслом. Вождь машет рукой и детишки, подгоняемые двумя воинами, по сходням поднимаются на палубу шлюпа.

Прощаюсь с вождем и старейшинами, вождь, пожимая мне руку, оставляет в руке небольшой кругляш на цепочке.

— Быстро уходи, — тихо говорит и отходит.

Даю команду отдать швартовы и мы медленно отчаливаем. Ставим грот и стаксель, и идем острым к ветру курсом бейдевинд, со скоростью чуть больше трех узлов.

На берегу между вождем и центурионом явно назревает ссора. Последний, махая руками, кричит на вождя. Его команда на галере, хватается за луки. Вождь тихо отвечает, разворачивается, вместе со старейшинами и охраной уходит к воротам городища.

Центурион с легионерами вихрем взлетает на борт, отдает команды, галера отходит от причала, разворачивается и устремляется в погоню за нами. На галере как минимум 20, а то и 30 воинов, сама галера 28 метров в длину, метров восемь в ширину, грузоподъемностью в пределах двадцати тонн.

Шлюп успел отойти метров на пятьсот и как только за мысом скрылось городище, галера, имеющая по семь весел с каждого борта, с энергично гребущими гребцами, начинает нас настигать. В первую очередь убираем детей с палубы. Шлюп забит почти под завязку, в трюме размещаем восемь ребятишек. Шестнадцать в каюте рассаживаем на четыре койки.

Продолжаем идти прежним курсом со скоростью чуть больше трех узлов. Преследователи разогнались, идут узлов шесть. Расстояние между нами стремительно сокращается. Николаю и Борису даю команду приготовить наши бензиновые бомбы. Бросать будем им на палубу, Николай в носовую часть, Борис в центр под мачту, я в район кормы. После первого заброса буду делать поворот, а ребята продолжат забрасывать ладью бомбами.

Догоняют, до нас метров тридцать.

— Чужестранец, отдай детей, ни груз, ни тебя, не тронем, — кричит на латыни центурион.

— Нет, они мои.

Расстояние сокращается до двадцати метров, гребцы втягивают весла во внутрь галеры, готовятся брать на абордаж.

— Огонь!

Бросаю бензиновую бомбу, ребята бросают вслед за мной. На результат не смотрю. Меняю галс, за считанные секунды отдаю и затем выбираю стаксель шкоты, делаю поворот оверштаг, прохожу чуть полнее, шлюп набирает скорость, привожу шлюп на курс бейдевинд.

Оборачиваюсь, в тридцати метрах полыхает галера, ребята успели по две бомбы еще бросить. Я присоединяюсь, бросаем еще по одному коктейлю, следующий бросок попадаю только я, расстояние увеличилось, а у ребят силенок меньше и бутылки не долетели. Одиннадцать литров горящего бензина для деревянной просмоленной галеры, простоявшей целый день на солнце, при температуре воздуха 23 градуса — смерть. Тушить галеру никто не пытается, да и бесполезно, люди, спасаясь от огня, прыгают в воду. До ближайшего берега метров пятьсот, а с учетом надетых на них доспехах, шансы выжить приближаются к нулю.