На всю жизнь и после (СИ)

Глава 4

На безоблачном ночном небе висел яркий полумесяц. Город практически опустел и затих: визжали колёса набирающих скорость машин, и рвали глотки выкидыши дешёвых кабаков. Тишину одного тёмного переулка нарушал глухой стук деревянной трости. Среди куч строительного мусора, от которых разило мочой и штукатуркой, шёл высокий, широкоплечий мужчина. Осанка прямая, а шаг размеренный как у дворянина.

Трое преградили ему путь, выплыли из темноты будто призраки. В кромешной тьме нельзя было различить цвет одежды троицы или мужчины. Стоило группе неизвестных появиться, как они захихикали подобно гиенам. Из рук банды начали расти тени. Мужчина поднял трость над головой, и в тот же миг переулок озарил оранжевый свет пламени.

Капюшоны чёрных спортивных костюмов закрывали большую часть лица, но дрожащие, серые губы им прикрыть не удалось. Троица застыла, глядя на огненный вихрь вокруг трости. Её держал коротко стриженый мужчина в тёмно-фиолетовом плаще, чьё лицо было таким же неподвижным как у статуи. Он резко опустил трость, за которой потянулись длинные языки угасающего пламени.

Мужчина пошарил во внутреннем кармане пальто и вытащил целую горсть предметов, которые напоминали цилиндры и не помещались у него в ладони. Он швырнул их в сторону троицы. Банда капюшонов как голодные собаки бросилась на эти предметы, они дрались за них и даже выгрызали, если у сородича оказывалось больше. Когда они закончили возиться, один из одичалой компании подкрался бочком на корточках к мужчине и протянул в левой руке один из этих цилиндров. Правую ладонь он раскрыл на манер попрошайки. Мужчина не шевелился. Капюшон жалобно мычал и пять раз помахал вперёд-назад левой рукой, а правую поднял выше.

Из трости вырвался поток пламени в виде толстой, пятипалой лапы, которая впилась когтями в ладонь попрошайки. Капюшон заскулил и попытался рывками выдернуть руку. Ладонь зашипела, запахло жёной кожей. Несчастный впился жёлтыми зубами в своё запястье.

— Я же запретил убивать молодого, тупые уроды. Только разгромить салон и запугать, — мужчина говорил спокойно, бесстрастно, совершенно не выражая эмоций. Лицо, освещаемое пламенем, тоже было пустым.

Обессиленный капюшон распластался на земле ничком. Когтистая лапа отпустила его и вернулась в трость. Обугленные островки на правой ладони дымились, но левая рука так и не выпустила цилиндр. Капюшон лежал без сознания с вонзёнными в запястье зубами.

— Вас же было пятеро.

В ответ двое принялись во весь голос плакать и реветь.

— Заткнитесь, — мужчина стукнул тростью, под которой полыхнуло пламя.

Капюшоны прекратили реветь, начали вытирать глаза рукавами и шмыгать носами.

— Значит, Жираф прихлопнул. К нашей следующей встрече найти им замену или…

Мужчина махнул тростью в сторону ближайшей горы строительного мусора. Из наконечника вылетел огненный шар, который подпалил обломки деревянных оконных рам и досок. Огонь вмиг перемолол всё в пепел и крошечные угольки. Парочка капюшонов схватили бессознательное тело своего товарища и скрылись в глубине переулка.

***

Утром Борис вышел из квартиры, не пропустив ни одного ритуала. В окна пробивался свет, а в нос запах сигарет. Он тяжело вздохнул и сказал:

— Как дела, погода, что в мире?

В пролёте третьего этажа курил другой мужчина лет тридцати. Борис подумал: «Не пропадать же добру, хотя меня и так заставят».

— Здравствуйте, — сказал он.

Мужчина смотрел в открытое окно и даже не обратил на юношу внимания. Борис ощутил лёгкую обиду, но подавил её и продолжил спускаться. Запах сигаретного дыма его не раздражал, а наоборот разжигал желание закурить. Таким людям, которые курили у них на лестничных пролётах, он был даже благодарен, потому что мог свалить всё на них, если бабушка учует.

Борис направлялся в своё тайное место для курения. Оно было в двух кварталах от дома, к счастью по пути в салон Виктора. Место представляло собой небольшое кирпичное здание без окон и с двойными дверьми — скорее воротами — из листового металла. Постройку подпирал забор, поэтому место было идеальным для контроля ситуации с обеих сторон. Обычно он ходил туда, когда наступали сумерки. Но теперь по ночам он домосед, а стресс придушить надо. Сверившись с часами, — до десяти ещё двадцать минут — юноша стиснул губами сигарету, чиркнул спичкой и закурил. Почти каждые три затяжки он смотрел по сторонам, испытывая мнимое удовольствие. Когда он заметил движение слева, чуть не подавился и спрятал сигарету так, чтобы её можно было незаметно уронить на землю. Какая-то бабка увидела его и вильнула в сторону. Зудело в груди и горле. Он выдохнул, но дыма не было. Борис посмотрел на окурок, который случайно затушил о стенку, и сказал:

— Вот зачем я это делаю? Кайфа всё равно никакого.

— И действительно, зачем это Вам? — сказал зефирный голос змейки.

Он проигнорировал её. Сознание прояснилось, но подташнивало. Борис донёс окурок до урны и по пути на новую работу грыз себя за курение. Затем перешёл на бег и осуждение себя за постоянные опоздания. Грудь болела, дышалось тяжело. Настроение тоже тянуло вниз.

Борис прибыл в салон, как и условились, прямо к открытию. Виктор сидел за стойкой ресепшена, как и при первой их встрече. От чувства ностальгии юноше захотелось вернуться в тот самый день, развернуться и уйти: без татуировки, без угрозы для жизни, без правды о его происхождении, хотя он, по сути, до сих пор её не знает. Но, увы.

— Доброе утро, — сказал Борис, протягивая руку, — Что у нас сегодня по порядку?

— Доброе утро, — ответил Виктор и пожал руку в ответ, — Начнём с самого главного — отношения к клиенту.

— Так, мы же остановились на том, что одержимых нужно мочить тем, что под руку попадётся.

— Ты же на работу пришёл, вот и будем учиться работать. Всё остальное после работы.

— Ручку и фирменный блокнот дадите?

Борис ухмыльнулся и поиграл бровями.

— Фирменный не обещаю, но когда полностью его забьёшь, можно будет открывать свой салон, — ответил Виктор и положил на стойку оранжевую ручку с толстым грифелем и толстый чёрный блокнот без картинок на обложке.

— Хм, круто. Хоть что-то не чёрное.

— Присаживайся, — мастер указал жестом на чёрный диван из кожзаменителя, который стоял в противоположном от стойки углу.

Борис со скрипом плюхнулся на диван. Он был очень мягким, юноша прямо утопал в нём, это и помогло ему расслабиться. Виктор бесшумно присел рядом, будто пёрышко на обивку упало.

— Начнём с самого важного правила, которое нужно записать и запомнить. Выдели его в рамку и поставь несколько восклицательных знаков. Первое правило: «Клиент — это Бог». Это значит, что тебе нужно, несмотря ни на что, спокойно воспринимать его или её действия. Держи себя в узде. Если сложно, представь водную гладь и расслабься.

Борис записал это и вспомнил того верзилу. Его тело сразу напряглось от мысли, что придётся пресмыкаться перед этим питекантропом и делать вид, что всё нормально.

— Клиенты могут быть недовольны, причём недовольны чем угодно, — продолжал Виктор, — Главное научиться обтекать углы и не разжигать пламя ещё сильнее. Клиент злится, грустит или просто чем-то недоволен — направь его в нужное тебе русло, пойми, чего он хочет или имеет в виду, и используй это. Записал?

— Да. А что с тем парнем из вчера? Может, разберём его?

— Как скажешь. Ответь, что он хотел от меня?

— Чтобы вы вернули деньги.

— Не особо познавательный пример, но всё же. Советую следить за мной и анализировать каждый мой шаг. И ещё запиши, что мы возвращаем деньги, если клиент этого требует. Людские деньги не особо важны в нашем мире.

— А что важно?

— Позже. Сейчас не об этом. Твой случай с этим парнем поинтереснее моего будет. Его и разберём. Что он хотел от тебя?

— Поиздеваться, — Борис опустил глаза.

— Он и поиздевался, а ты не допустил усугубления ситуации. В следующий раз, если не отстанет, сделай так, чтобы отстал, приведи его к этому, — Виктор встал и пошёл в сторону стойки ресепшена, — Пошли со мной, я покажу тебе, как оформлять возврат.

Виктор передал Борису бланки, которые нужно заполнить, — клиент должен сделать это самостоятельно — и показал, где лежит специально приготовленная для него сумма.

— Ладно, оставляю тебя сидеть за стойкой, встречать клиентов. Мне нужно подготовить место для сеанса. Зови если что, только осторожно, — Виктор подтянул закатанные рукава рубашки и скрылся в дверном проёме.

— И это всё? А примеры какие-то будут? Как мне его направить-то? — юноша возмущался ему вслед.

— Посиди, подумай. Наверняка что-то придёт в голову.

Вот самая сложная задача для Бориса — не делать ничего до поры до времени. Он перелистал все журналы, перечитал договор несколько раз, менял местами и без того идеально сложенную канцелярию, нашёл в интернете сайт клиники для помощи жертвам татуировок. Юноша пытался придумать, как поставит этого клиента на место, но в голову забредали другие мысли. Он решил пустить всё на самотёк, на практике проще будет. Всё это время из кабинета доносились скрипучие и шуршащие звуки пищевой плёнки, хрипение скотча и хруст пакетов.

Колокольчик зазвенел. К стойке ресепшена двигалась огромная детина, которая смотрела прямо в глаза Бориса.

— Татуировщик свободен? Я раньше пришёл, — сказал мужчина басовитым голосом.

Одет незнакомец был в чёрную футболку, которая обтягивала его выступающий живот, накаченные грудь и плечи, а также синие спортивные штаны и белые кроссовки. Шея у мужчины отсутствовала, а из лысой головы торчали сломанные уши. Несмотря на пугающую внешность, лицо у него было доброе, но Борис всё равно не терял бдительности.

— Я его сейчас позову.

— Не переживай, колокольчик слышно в любом уголке салона, — сказал Виктор, который стал в дверном проёме кабинета. — Мне нужно на подготовку ещё десять-пятнадцать минут. Пожалуйста, присаживайтесь на диван.

Как только мужчина сел на диван со скрипом страдающего под ним каркаса, снова раздался звон колокольчика. В салон вошёл тот здоровяк в красной майке и джинсовых шортах. Когда он увидел за стойкой ресепшена Бориса, его выражение лица с хмурого сменилось на удивлённое.

— Эй, Газон, чё руку обоссал — не здороваешься?! — крикнул здоровяк, поднимаясь с дивана.

Мужчина в красной майке развернулся всем телом и с громким шлепком пожал руку своего знакомого.

— О-о-о, Каштан! А ты что тут забыл? Забиться решил?

— Ну, не за молоком пришёл. А тебя каким ветром задуло? Хрень какую-то набили, теперь шифруешся? — указал Каштан на забинтованную руку.

— «Хрень» не то слово. Здешний чепушило набил, а она на следующий день покраснела, разбухла … Короче, лучше к другому сходи. Я вот за деньгами пришёл и моральной компенсацией.

Не успел Каштан наморщить лоб, как в разговор вмешался Виктор, который слушал разговор, стоя в дверном проёме.

— Добрый день. Ваш вопрос решит мой подмастерье Борис, — обратился мастер к Газону и указал ладонью на юношу, а затем продолжил с Каштаном. — Прошу, пожалуйста, проходите в кабинет, я Вам всё расскажу и персонально для Вас объясню шаг за шагом как ухаживать за тату.

Борис почувствовал, что ему в нос начал бить запах сигарет и грязи, причём его с переменным успехом пытался замаскировать одеколон. Лицо Каштана совершено ничего не выражало, молчание затянулось. Он посмотрел в глаза Газону, который посерьёзнел, и двинулся в сторону кабинета со словами:

— Когда я от базара бежал, пусть даже гнилого, Газон? Может, и тебе надо было с ним также перетереть.

Рядом с проёмом, скрестив руки за спиной, стоял Виктор и провожал глазами Каштана. Напряжённый Газон жамкал губами и смотрел на них, а когда мужчины пропали из виду, бросил острый взгляд на Бориса. У него похолодели лицо и ладони, а горло сдавил комок; он начал повторять про себя первое правило: «Клиент — лох, Клиент — лох, Клиент — лох…а блин, Бог, Бог, Бог…».

— А ты говорил, что он об тебя иглы не вытирает…ладно, давай мои деньги, я тороплюсь, — сказал Газон.

Подмастерье с небольшой заминкой положил на стойку два бланка и осторожно пододвинул их мужчине. Юноша старался не смотреть на него и перевёл взгляд в сторону от переносицы Газона.

— Заполните, пожалуйста, бланки, — сказал Борис тихо, сдерживая дрожь в голосе.

Газон с размаха ударил по бланкам раскрытой ладонью. Юноша вздрогнул и покосился на дверной проём кабинета.

— Быстро вернул мои деньги!

Все мышцы одеревенели от страха, глаза смотрели вниз, а во рту всё пересохло.

— У Вас всё получится, — прошептал зефирный голосок. — Верьте в себя, я вот в Вас верю. Просто вспомните, что говорил мастер, и используйте.

Воображение разыгралось, и картинка перед глазами затянулась ровной гладью кристально чистого озера. Мышцы размякли, а в голове зажглась идея, которую нашептало недалёкое прошлое.

— Просто заполните бланки, и я всё Вам отдам. Вы же принесли паспорт, как просил мастер вчера, — чётко и услужливо сказал Борис.

— А ты тут для чего сидишь? Бери и заполняй, — Газон пододвинул бланки, а затем швырнул паспорт в руки подмастерью.

Борис аккуратно положил документ на бланки, водрузил на них оранжевую ручку и вернул всё Газону. Теперь юноша смотрел прямо в его глаза и старался не моргать. Он слышал, что так можно сбить человека с толку, — своего рода способ гипноза.

«Теперь самое время обтекать углы», — подумал он.

— Прошу прощения, я не могу его заполнить. Нужно после заполнения заверить у шефа, если будет заполнено моим подчерком, он просто порвёт его.

— Так заполни другим подчерком!

— Ох, если б я так умел, тут бы не сидел, — Борис повеселел, расправил плечи. Он сам не понимал, делает это, потому что немного нервничает или уже успокоился.

Каждый участок кожи на лице Газона демонстрировал, как он ненавидит Бориса. Но мужчина практически бесшумно положил ладонь на документы, скользящим движением стянул их со стола и пошёл к дивану, сел на край и с деловым видом начал изучать бланки. После заполнения подмастерье отнёс их на подпись Виктору, он не боялся его потревожить, ведь мастер точно не дрогнет. Татуировщик закреплял на внешней стороне внушительного бедра Каштана эскиз елового леса. Будущая татуировка, по оценке юноши, будет размером с две его ладони.

Подмастерье передал Газону деньги и его экземпляр бланка. Мужчина пересчитал купюры, а затем выпалил:

— А где моральная компенсация?!

Сердце неопытного сотрудника забилось чаще.

— Начальник…он-он не говорил, что нужно передать компенсацию, — его голос надломился. — И вчера вы об этом…

— Ты дурик что ли, или твой начальник? Что не ясно та: за то, что у меня наколки нет, вы уже забашляли, — он сунул Борису под нос свою перебинтованную руку. — А за это кто башлять будет?

Юноша понимал, что забрался на вершину и сейчас с неё катится. Он и рад отдать свои кровные, лишь бы этот тип отстал, но его карманы оказались не готовы для подобных трат. И бежать некуда: без Виктора загрызут одержимые. Борис, конечно же, представил, как он сбивает Газона с ног и выбегает на улицу. Ну, а дальше что? А сейчас что?

— Эй, алё, не спать! — Газон шершавыми костяшками постучал по лбу Бориса — не сильно, но больно.

— Мне нужно спросить.

Стоило Борису войти в кабинет, мастер прекратил жужжать машинкой и сказал:

— Зайди в соседнюю комнату, там…

— Газон, — перебил его мощный голос Каштана, — Газон, иди сюда. Ты что не уходишь? Они тебе деньги не отдают?

— Что я им дал — вернули, только вот моральную компенсацию зажимают.

Каштан немного помолчал и затем сказал:

— Уговор был, что они тебе её дадут?

— Так ежу понятно…они же накосячили, вот теперь пусть…эта… компенсируют.

— Так был уговор или не был?

— Каштан, чё ты завёлся? Это ж мне плохо сделали.

— Иди отсюда, Газон. Меня тут обслуживают, а ты беспределишь.

Оба мужчины выглядели спокойными, но их лица были одинаково серьёзными. Глядя на них, Борис чувствовал, как растёт напряжение в воздухе — эти двое наверняка сейчас друг на друга набросятся. Газон надменно улыбнулся, запрокинув голову, развернулся и пошёл к выходу. Борис смотрел ему вслед: хотел убедиться, что он не сломает ничего по пути. В этот раз колокольчик только слабо зашуршал.

— Можешь возвращаться, мне надо закончить, — сказал Виктор, тем самым вывел Бориса из остолбенения.

Он сел за стойку и заметил, что на ней лежала копия бланка, а оранжевой ручки — той самой, которую он передал Газону, — нигде не было. «Скотина алчная, но не продуманная; листком, когда приспичит, и подтереться можно», — подумал Борис и улыбнулся.

Под приглушённое жужжание машинки он сидел, смотрел на дверь и фантазировал, как можно было поступить иначе в уже случившейся ситуации. Ему на ум приходили идеи, переполняющие досадой, потому что попали в его голову слишком поздно. Они могли всё поменять. Кто знает, какое раскаяние это вызвало бы у Газона.

Когда Борис почувствовал, что седалище уже неприятно затекло, из кабинета вышли мастер и Каштан.

— Рекомендации мы проговорили, — Виктор взял со стойки брошюру, — Тут все напоминания и мои контакты.

Каштан ничего не ответил, а только протянул татуировщику руку, которую он пожал аккуратно, по-деловому. Мужчина смотрел на него, а затем перевёл взгляд на Бориса.

— С такими как Газон нужно сохранять хладнокровие — спокойным быть. Иначе вцепится в горло, с мясом придётся выдирать. Раз ты решил тут работать, контролировать себя — это первое чему ты должен научиться. Иначе таких дней станет больше.

«Как будто я не знаю», — подумал юноша, но виду не подал, и сразу затараторил:

— Хорошо. Большое спасибо! Буду стараться! Ещё раз большое спасибо, что выручили.

Как только он закончил, Каштан пошёл на выход.

— Ты же знаешь, что у каждой татуировки, есть своё значение? Как ты думаешь, что значит его тату? — сказал Виктор, когда они остались одни.

— Лес? Хм, — лицо Бориса стало сосредоточенным, — Судя по внешности…не знаю…лес валил.

Виктор поднял уголки губ и больше ни одной лицевой мышцей не повёл, развернулся и, двигаясь в сторону кабинета, сказал:

— Нет, к лесоповалу он отношения не имеет и в тюрьме не сидел. Всё не так очевидно, нужно смотреть глубже, — Виктор зашёл в кабинет, но продолжил говорить. — В конце дня скажешь, что надумал.

— Рабочего?

Однако в ответ подмастерье услышал только хруст и шелест пищевой плёнки, которую отдирал Виктор. Юноша встал со стула и сделал пару неестественных шагов — ягодицы болели, причём правая сильнее левой. Казалось, что они превратились в мозоли, которые давят прямо на снабжающую мозг артерию. Борис несколько раз обошёл приёмную вдоль и поперёк, но ничего внятного ему в голову так и не пришло.

В тот день клиентов больше не было, хотя Виктор ожидал одного по записи. Из-за частой смены работы юноша привык к слабой загруженности в первые рабочие дни, недели, иногда даже месяцы, но от такого начала он чувствовал себя неуютно. По редким звукам из кабинета он понимал, что Виктор чем-то занят. От мыслей, что ему не доверяют даже помочь, чувствовал себя беспомощным и бесполезным. Но всё-таки делал то, о чём его попросили. Нашёл в интернете, что значит татуировка леса. Оказалось, что значений очень много, и, смотря ещё, какой лес там изображён: еловый, ивовый, дубовый, густой или там всего пара стволов, листья только на макушке или обильно кустятся на ветвях и много других вариантов, у которых тоже были свои смыслы. Только проблема в том, что Борис забыл, как выглядел лес на бедре Каштана.

Перед закрытием Виктор подошёл к нему и сказал:

— На сегодня мы закончили. Собирайся, нужно кое-кого навестить.

— Насчёт леса…

— Позже. Не задерживайся, опаздывать нельзя, через пять минут выходим.

Вечер воскресенья напоминал вечер субботы, только улицы заметно опустели. Борис и Виктор прошли всего два квартала, но внешне прохожие заметно изменились. Всё чаще мягкие и ухоженные лица сменялись на жесткие и недолюбленные жизнью. Всё в этом месте от асфальта под ногами до многоэтажных зданий было потрёпано временем и ни разу не обновлялось, иногда замазывалось, но не больше. Эти хмурые высотки окружали прохожих, следили за ними своими впалыми чёрными глазами окон и осуждали за безразличие. Местами валялся мусор, а водяные стоки окружали островки окурков.

По пути Борис и Виктор обсуждали сегодняшний случай с Газоном. Татуировщик сводил всё к тому, что его подмастерью просто нужно больше тренироваться с такими вот индивидуумами. Юноша в свою очередь пытался разузнать что-то не связанное с людской рутиной, но мастер, несмотря на своё обещание, постоянно менял тему, делая вид, что не слышит вопросов. Когда Борис сдался, они продолжили идти молча.

Они остановились напротив белой вывески, на которой располагалась надпись оранжевыми буквами: «ЛИСИЙ ДЫМОК». Она висела над входом в торговое помещение на первом этаже блёклой пятиэтажки из белого кирпича. Виктор, не дав никаких наставлений, просто начал подниматься по железным ступенькам, а Борис последовал за ним. Они оказались в тесном, но хорошо освещённом помещении, все стены которого были заставлены шкафами, витринами и стеллажами. Заведение предлагало широкий ассортимент табаков, махорок, машинок для самокруток, сигаретных фильтров, папиросной бумаги, углей для кальяна и прочих приспособлений и расходных материалов для курения. Здесь ничем не пахло, ссылаясь на опыт Бориса, этот факт роднил между собой все табачки. Лысый мужчина лет сорока стоял за стойкой, которая работала по совместительству стеклянной витриной и располагалась напротив входа. На незнакомце была чёрная футболка, а в зубах он держал деревянную трубку, глядя на которую вспоминаешь матёрых капитанов дальнего плавания.

— Добрый вечер, Виктор! И тебе молодой человек, — сказал мужчина и широко улыбнулся.

В ответ губы татуировщика ровной линией расплылись по лицу.

— И тебе доброго вечера, Джон, — сказал мастер и поспешил пожать его руку.

— Слышал, что с парикмахерской Цирюльника сделали?

— Конечно, слышал. В салоне полный разгром, его паренька убили, а сам пропал. Я думаю, в деревню подался.

— Эх, без Цирюльника трудно придётся. Иногда, казалось, что ему любая задача нипочём, что не попросишь, будет сделано. Помню, он мне раскрошенный зуб заново собрал, стал прям как молочный. Ещё и камень прямо в желчном испарил…

— Теперь будешь есть правильно и за зубами следить, — перебил его Виктор.

— Полжизни летал, а теперь обратно ползать?

— Кто летал? Ты? Это тебя Цирюльник в небо подкидывал, а ты летел, расправ ручки, пока не грохнешься и землю не пропашешь своими зубами, молочными.

Борис стоял рядом, будто маленький ребёнок, который ждёт, когда взрослые договорятся и его представят незнакомому дяденьке. Джон, когда молчал, гонял трубку из одного уголка рта к другому и при каждой остановке крепко сжимал её зубами. В отличие от Виктора с его безжизненным и бесцветным тоном Джон говорил задорно, с лёгкой шутливой ноткой в голосе, по которой сразу было понятно, что говорящий далеко не зануда.

— А это твой блудный? — спросил Джон, указывая на юношу мундштуком. — Сразу видно необычный паренёк, — постукал он себя им же по лысине и тепло улыбнулся. — Только без обид, молодой человек.

Но Борис и не думал обижаться: привык пропускать мимо ушей подобные колкости в адрес своей особенности. Оскорблений было немало и будет ещё больше. Он не видел смысла в ругани или драках с теми, кто его задевал, да и, честно говоря, не умел это делать.

Юноша молчал, но всё-таки решил показать лёгкой улыбкой, что всё нормально. Джон, глядя на него, ответил кивком и продолжил:

— Хороший паренёк, необидчивый. Как он к тебе забрёл? Всё как обычно, всё как у всех?

— Набил ему тату на лопатке, он вернулся домой, а потом той же ночью… нет, под утро пришёл ко мне в салон.

Джон, не спуская глаз с Бориса, крутил острый кончик своего чёрного уса с редкой проседью.

— Но я не сам вернулся, — выпалил юноша.

— О как? И как же это?

Виктор и Джон смотрели на него, ожидая историю, которую услышат в первый раз. Борис вспомнил слова Виктора о том, что сам пришёл в его салон под утро. Понял, что не следовало это говорить в присутствии мастера, да и при постороннем об этом лучше молчать.

— Расслабься, парень, — сказал Джон, — я его прекрасно знаю. И его правильная натура, — он показал знак «кавычки», — мне тоже знакома. Он, наверное, сказал тебе, что ты сам к нему вернулся, на своих двоих, да? Вижу, что да. Он правду говорит, только…

Виктор со стеклянным лязгом ударил по стойке чем-то, что было у него в руке.

— Я по делу зашёл, мне чёрный и красный.

Джон вытащил изо рта трубку и поднял руки, будто сдаётся.

— Можно хотя бы имя его узнать? А-то не правильно…не вежливо как-то, — опуская руки, он довольно хмыкнул.

— Конечно. Почему нет?

Глаза юноши смотрели только на предметы, скрытые от них ладонью мастера пару мгновений назад. На стойке стоял угольно чёрный цилиндр, который Борис сначала принял за большую батарейку. По вертикали, вдоль корпуса этого объекта тянулась тонкая красная полоска света. Джон взял цилиндр и спрятал в стойку.

— Меня зовут Борис, приятно познакомиться, — пробубнил юноша, словно его недавно разбудили, и протянул руку хозяину магазина.

— Мне тоже приятно, Борька! — сказал Джон и со шлепком пожал его ладонь. — Ладно, а теперь к делу.

Он достал из стойки две плоские баночки, одна была чёрной, а другая красной; обе напоминали чашки Петри.

— Проведёшь дегустацию? Он курит, если что, — сказал Виктор.

— Конечно! Прошу подойди ближе, Борька.

Юноша посмотрел на мастера непонимающей физиономией.

— Смелее. Ты всю дорогу меня спрашивал, вот и шагни к ответам, — сказал Виктор и мягко подтолкнул своего подмастерья.

Борис подошёл к стойке вплотную и положил на неё ладони. Татуировщик красочно подмигнул Джону и указал большим пальцем на свою грудь.

— Вот и молодец! — сказал Джон, а затем достал из-под прилавка резную трубку для курения.

Она была старой и потёртой; на коричневой древесине застыли острые узоры, которые не вызывали у Бориса никаких ассоциаций, хотя один показался ему знакомым — большой глаз на лицевой стороне чаши. Джон открыл чёрную баночку, внутри оказался обычный табак, рассыпчатый и немного влажный. Он насыпал несколько щепоток на стойку и принялся забивать глазастую трубку. То же самое Джон проделал со своей, используя содержимое красной баночки.

— Курить трубку — не то же самое, что и сигареты. Нужно поддерживать горение табака, балансировать: будешь тянуть слабо — потухнет; затянешься сильно — сгорит. Зажигалка, спички у тебя есть? — говорил он уже серьёзно, тем самым походил на Виктора.

— Да. Но я надеялся увидеть, как вы даёте мне прикурить, щелкнув пальцами. От щелчка появляются икры, и у вас на указательном пальце загорается огонёк.

— Неплохо, молодой человек. Надо в следующий раз провернуть такое.

Джон протянул ему трубку с глазом, а сам чиркнул спичкой, поднёс пламя к своей и пока затягивался, сказал:

— Приступай, только не напрягайся и не волнуйся. Главное контроль. Да ты и сам знаешь.

— Так, ну, мы же непросто курим? Что будет?

— Тебе же сказал Виктор не бояться, всё будет тип-топ, — ответил Джон опять в своей тёплой и весёлой манере.

Юноша глубоко выдохнул и сфокусировался на одной мысли: «Я же обещал себе не бояться».

Джон дымил по полной, а Борис только примерялся. Он пытался поймать равновесие, чтобы чиркнуть спичкой и прикурить. Юноша поднёс язычок пламени к чаше и принялся аккуратно втягивать воздух. Борис чувствовал вкус яблок с корицей, причём он был таким натуральным — химической имитацией и не пахло. Он даже заметно удивился.

Глаз на его трубке начал светиться красным. Мышцы на лице Джона стали неподвижными. Юноше на мгновение показалось, что на него исподлобья сейчас смотрит лысый, усатый Виктор. Джон тихо затянулся, заполнив до отказа лёгкие дымом, и выпустил густую струю дыма парню в лицо. Серая и непроглядная завеса полностью закрыла его голову. Ни одна мышца не дрогнула, чтобы сделать шаг назад, разбежаться и пробить всем телом дверь этой западни. Подмастерье видел перед собой только клубы серого дыма, от которого не слезились глаза. Отпало желание моргать. Звуки и пол под ногами пропали.

Завеса начала сгущаться, собираться в единое, плотное серое полотно, которое напоминало стену пещеры. Вернулись звуки, которые стали тихими, невнятными, жёванными, казалось, что они волнами накатывают со всех сторон сразу — приливают, а затем отходят, чтобы набрать силу. В самом центре серого полотна появилось красное пятнышко. Звук нарастал, становился осмысленнее; Борис узнал в нём голос Джона, который, как показалось, рассказал уже вступление:

— С этого времени наш народ стал жить рядом с людьми. Так начало нашего пути переплелось с их началом, — пятнышко росло, пока не обрело форму пляшущего из стороны в сторону огонька. — Мы жили с людьми, черпали в них силу плоть о плоть, плечом к плечу, добром за добро, даром за дар. Поначалу это было просто, потому что людей было мало, и все жили тесно, близко, — вокруг огонька начали водить хоровод силуэты людей, которые появились словно капли воды на пергаменте. — Людей становилось больше, но уходили они друг от друга всё дальше. Тогда наши предки заметили, что к ремесленникам люди приходят сами, поэтому нужно было каждому освоить по ремеслу, — хоровод распался, и фигуры начали прыгать друг за другом через костёр, а он становился всё больше и выше пока не сжёг всю каменную стену. — Но люди начали враждовать, убивать, воевать, и наш народ насыщенный их эмоциями, чувствами, памятью пошёл по тому же пути. Раскол людей расколол наш народ на хинтов и унтов, — на чёрном как беззвездная ночь полотне появился бежевый силуэт человека, по телу которого трещинами расходились жёлтые линии, а затем появился другой такой же, только его тело резали красные жилы. — Войн становилось всё больше и больше.

Вмиг картинка стала яркой, объёмной, реалистичной. Звуки клекотали в барабанных перепонках, а запах крови, грязи и пота заполнил нос. Борис находился посреди побоища древних племён, которые бросали друг в друга копья и хорошо, если попадали в круглые деревянные щиты, — чаще они летели прямо в плоть. Люди в шерстяных одеждах секли друг друга мечами. Лица одних кипели яростью — были готовы зубами рвать врага, — а другие, напротив, сохраняли хладнокровную неподвижность. Руки брали копья из воздуха и метали их без счёта. Ноги своим топотом разверзали почву. Губы источали потоки огня, которые никого не щадили. Кожа, которая не рвалась под острым металлом, закрывала собой товарищей. Были среди них и те, кто мог держать только копьё и щит — людское племя. Их тоже не щадили.

Ослепительная вспышка и на поле брани воцарилась мёртвая тишина. Тела покрывали землю, штабелями лежали друг на друге, и это покрывало растянулось до самого горизонта. Губы и подбородок Бориса задрожали, дышать стало тяжело, появилась отдышка как после продолжительного бега. Когда вороны начали кружить над его головой, голос Джона продолжил:

— Все считали, что это верный порядок вещей — разделяться и враждовать с несогласными: другими, чужими народами. К людям относились как к животным, которые всё равно все не передохнут, — вспышка золотого света, от которого не спасали даже ладони на лице Бориса. Свечение пропало так же быстро, как и появилось. — Решение вопроса вражды пришло само собой. С хинтами и унтами начал говорить голос, который указал им верный путь, — Борис увидел в небесах человека, который раскинул руки, будто пытаясь обнять весь мир. Тело его было как точёный самородок, а кожа источала слабое золотое свечение. Глаза человека были направлены на землю. — Голос называл себя «Тот, кто видит», говорил, что он везде, всё знает и что он несёт благо — верный путь для племён.

Золотой человек начал вращаться, пока не образовал ровную окружность. Борис почувствовал болезненную усталость; боль прожорливым пламенем разрасталась по груди. Из Золотого диска зазмеились толстые линии сверху и снизу. Пару мгновений и в небе висел гигантский глаз, который светился всё ярче и ярче. Снова вспышка, которая вернула Бориса в табачную лавку. Юноша упал на четвереньки от жгучей боли, которая уже распространилась по всему телу. Он начал кашлять с хрипами и бульканьем, пока не запачкал белый кафель кровью и мокротой, которая тонкими струйками продолжала стекать по внутренней поверхности щёк вперемешку со слюной.

— Как тебе рак лёгких в терминальной стадии, Борька? — спросил Джон равнодушным голосом.

Борис, жадно пропихивая в себя воздух, поднял голову в сторону голоса; на него смотрело неподвижное лицо Джона, который всем весом опёрся на стойку. Белки его глаз почернели, радужка покраснела, а зрачки стали вертикальными как у кошки, казалось, что тьма циркулирует чёрной струйкой через налитый кровью круг.

— Сейчас ты видел чужую смерть и близок к своей смерти как никогда, — сказал Виктор, наклонился и положил ладонь юноше на спину, — Они жили неправильно и поэтому мертвы. Поступая неправильно, ты встаёшь на их путь. Сигарета сегодня — это только шаг, но конец пути будет, как ты уже заметил, не самый приятный. Решайся прямо сейчас: отказ или смерть.

Сознание и взгляд мутнели. Борис чувствовал, как его ноги и руки немеют. Он дышал, но насытиться никак не мог. Силы покидали его. Он понимал, что если упадёт, то, только под землю. И тогда юноша выдавил то, что эти двое хотели услышать:

— Я брошу…сегодня…сейчас…всегда, — он верил в эти слова и готов был поклясться жизнью и душой, что говорит правду.

Руки подкосились, и Борис упал лицом на холодный кафель, но не почувствовал щекой ничего липкого или влажного. Он вскочил, словно разбуженный кошмаром. На полу не было пятна. Юноша тщательно ощупал лицо — может, что прилипло, — тоже ничего. Виктор одобрительно похлопал его по плечу и сказал:

— Ты большой молодец. Сегодня ты сделал шаг в верном направлении, — на его лице появилась широкая улыбка, которой Борис по-прежнему не верил.

Он заглянул в глаза татуировщика — обычные человеческие карие глаза мастера, которые были двумя тёмными кругами на его бледном лице. Борис попятился к выходу. Его руки тряслись и не слушались, но он всё-таки смог выставить в сторону Джона и Виктора указательный палец.

— Я ж…Я же…Я же чувствовал, что умираю. Вы меня убить хотели, — паника в его голосе нарастала. — А если бы у меня сердце остановилось? Я же кровью харкал. Где она?!

— Чего не было, того не было, — ответил Джон.

— Как это?! — не унимался юноша. — Было же! Я тут при вас чуть лёгкие не выблевал. А ты мне говоришь, что ничего не было!

— Да, не было. Это всё обман, иллюзия, фокус. Я в этом деле хорош. Самые правдоподобные иллюзии от лавки «ЛИСИЙ ДЫМОК», не отличишь от настоящих.

Юноша посмотрел неодобрительно Виктору в глаза и сказал:

— Скажите, только честно. Вы меня точно защитить хотите? Помочь мне не сдохнуть.

— А что я сделал не так? Ты узнал, что хотел, и даже больше: тебя направили на путь истинный — путь жизни. Сразу видно, что тебя в детстве не пороли: применили боль в воспитательных целях, и ты сразу распсиховался.

Борис успокаивался от его слов, тут нечего было возразить. Но детская обида на этих двоих не унималась в его душе.

— А теперь извинись перед Джоном за то, что обратился к старшему на «ты».

— Не стоит Виктор. Паренёк перенервничал — можно и простить, — Джон всё ещё говорил безэмоционально, но понемногу проклёвывались зачатки эмоций.

— Давай, Борис, извиняйся.

— Он сам говорит, что всё нормально… Ладно, извините меня, Джон. Был не в себе.

— Конечно, с кем не бывает.

Борис хотел уйти от всех этих издевательств. Не разговаривать с этими двумя. Но любопытство побороло эти желания.

— Только вот, кто такие «хинты и унты», и этот… «Тот, кто видит»?

— Мы унты, включая тебя, Борис, — ответил Виктор. — От хинтов мы отличаемся клиентурой, которую обслуживаем, и ещё парой особенностей. Эмоции, чувства, воспоминания будут разные у Газона и у какой-нибудь праведной бабушки. С хинтами ты ещё познакомишься. Неописуемые создания.

— Раз уж унты больше не убивают людей, то и с хинтами больше не воюют?

— В точку, Борька! Ох, и прилежный паренёк тебе достался, Виктор. Умеет слушать, — сказал Джон и рассмеялся.

Юноша бросил на него взгляд. Глаза Джона превратились обратно в нормальные — зелёные и светлые как скошенная трава.

— Да, хоть раз в жизни повезло, — ответил Виктор.

— О, знаменитый Жираф скромничает, вы только послушайте.

Борис сдерживался, как мог, чтобы не засмеяться. Весь из себя такой крутой и хладнокровный Виктор оказался «Жирафом».

— Сложно назвать везучим человека, которому дали кличку «Жираф». А вот когда Евгения называют «Джоном» — совсем другое дело.

— Сам же знаешь, что тебя из зависти так называют. Что насчёт меня — у вас с фантазией просто туго.

— Я на зависть вообще не способен, а они вроде тоже унты.

— Ты-то много чего не можешь. А таким как они, если не могут даже такую простую эмоцию подавить, как я считаю, прямой путь в одержимые.

— А кто такой «Тот, кто видит»? — громко вмешался Борис в короткую паузу посреди беседы взрослых.

— Из названия, я думаю, много чего понятно, — ответил Виктор. — Он указал древним хинтам и унтам верный путь, как мы сегодня указали его тебе. Проще говоря, «Тот, кто видит» или сокращенно «ТОТ» наблюдает за тем, чтобы народы жили по правилам.

— Это какие-то конкретные правила, где их можно прочитать?

— Позже я отведу тебя к ним, и ты их лично прочтёшь. Не беспокойся, эти правила сложно нарушить, особенно тебе. Ну, ладно мы тут закончили. Спасибо, Джон. До встречи.

Борис и Виктор обменялись рукопожатиями с Джоном и двинулись к выходу. Когда юноша взялся за деревянный шарик дверной ручки, он услышал треск открывающегося замка и смог разглядеть стелющийся дымок, который сочился из замочной скважины. Борис обернулся. Джон помахал ему и широко заулыбался, только в этой улыбке и выражении его лица было что-то хитрое, будто он знает про тебя какой-то секрет.

Виктор провожал своего подмастерья в полной тишине. Борис не хотел с ним разговаривать, ведь он подстроил всё это представление. Вопросы размножались почкованием в его голове, но обида наглухо запечатала ему рот. Мастер не мешал ему вести внутренний монолог, даже шёл немного позади.

Юноша не заметил, как мысли привели его обратно в состояние обиженного мальчишки. Ведь нельзя же так с ним, с живым, чувствующим, осознающим себя чело…ах да, унтом. Что теперь делать с этим ярлыком он тоже не представлял. Хотя какая разница, плавать в море людей или в море унтов? Судя по всему, у них есть своя валюта, работа от обычной не отличается, а способности превосходят человеческие, но против людей они их не обратят. Что-то было в этом новом мире — слабый привкус чего-то еле различимого и приятного — только вот проводник достался Борису какой-то мутный. Всё у него чёрное или белое, можно или нельзя, казнить или помиловать. С другой стороны, Виктор его начальник, а начальство по-другому не умеет. Жизнь кардинально не поменялась, но отличия есть: ему от нового босса не сбежать. В груди потяжелело, а губы еле заметно задрожали.

— Ну, что Вы, Хозяин? — сказала кобра, показав головку из-под воротника, — Воспитательный процесс никому не нравиться, иначе в нём не было бы никакого смысла.

— Лучше бы он мне подзатыльника дал и сказал: «Не кури», — буркнул Борис.

— Зато Вы больше курить не будите, здоровью не навредите. Курение портит кожу и не только.

— А если я хочу вредить, если хочу портить?! — он продолжал бормотать себе в плечо. — Мне хочется. Я совершеннолетний, мне можно. Почему я не должен?

— Мне тоже хотите навредить?

Он остановился и посмотрел на небо. Закатное солнце окрашивало редкие перистые облака тёплыми тонами жёлтого, красного, малинового и оранжевого. Юноша набрал в грудь воздуха, задержал дыхание на пару мгновений, а затем медленно выдохнул.

— Я тебя понял. Нельзя, так нельзя.