На суше и на море - 1986

Дэвид Этенборо
МАДАГАСКАРСКИЕ ДИКОВИНЫ

Перевод с английского Нины Рабен

Фото подобраны переводчиком

Художник В. Руденко

На карте мира Мадагаскар выглядит скромным клочком суши, отколовшимся от восточного бока Африки. На самом деле это огромный остров, протянувшийся на тысячу миль в длину. При этом населением, своим растительным и животным миром Мадагаскар отличается от соседней Африки не меньше, чем от Австралии, лежащей в четырех тысячах миль дальше.

Мы летели на Мадагаскар из Найроби. Внизу простирались бурые равнины Кении, безлесные, если не считать скоплений колючих кустарников и отдельных пальм, отбрасывавших тонюсенькую тень, словно воткнутые в карту булавки. Этот однообразный фон оживляло несметное количество зверей. Вереницы гну медленно тянулись по тропам, сверху напоминавшим оставленные когтистой лапой царапины. Стадо из тридцати крошечных жирафов, напуганное ревом моторов, бросилось прочь от скользившей по земле тени самолета. Чуть поодаль щипали траву зебры с антилопами и козами.

Наш самолет набирал высоту, держа курс на маячившую вдали снежную макушку Килиманджаро, и животные внизу исчезали из виду. Но воображение продолжало работать. Легко было представить себе, как в серебрившихся на солнце реках резвятся, сопя от удовольствия, гиппопотамы, в тени зарослей таятся львы, следя за отбившейся от стада зеброй, среди колючих акаций стоят в своих пыльных доспехах носороги, а полчища бабуинов, гиен и диких собак носятся в сухой траве…

Вскоре самолет повис над пронзительно голубым Мозамбикским проливом. Впереди показались окруженные пенистым кольцом прибоя пирамидки Коморских островов, медленно проплыли под левым крылом и пропали, словно мираж. Через два часа после того, как мы покинули Африку, на горизонте в туманной дымке возник Мадагаскар.

Мы приближались к другому миру. Напрасно было бы искать среди лесов и долин острова кого-нибудь из представителей богатейшей фауны кенийских саванн: здесь не встретишь ни обезьян, ни антилоп, ни слонов, ни крупных хищников. За короткое время, что самолет пересекал пролив, мы спустились по лестнице эволюции на пятьдесят миллионов лет вниз и очутились перед дверью в один из чуланов Природы, где сохранились древние, забытые формы жизни, давно исчезнувшие во всем остальном мире.

Очарование заброшенных чуланов связано не только с тоской по прошлому. Восковой цилиндр старого эдисоновского фонографа волнует воображение не только потому, что в свое время он произвел революцию в технике, но и потому, что в нем видишь прообраз нынешних ультрасовременных приборов. Иногда в чердачной пыли и паутине удается отыскать забавную безделицу, которая ничего не «породила» и выглядит сейчас настолько старомодно, что невозможно даже понять ее предназначение. Подняв скрипучую крышку забытого сундука, можно найти какой-нибудь завалявшийся турнюр или платье такого немыслимого покроя, что просто диву даешься, сколь фантастически изменились вкус и мода. Такое же чарующее чувство соприкосновения с прошлым охватывает при первом знакомстве с фауной Мадагаскара. Его животные — пришельцы из тьмы веков — кажутся нам, знакомым с высокоорганизованными существами, населяющими остальной мир, причудливыми диковинами.

Пятьдесят миллионов лет назад Мадагаскар еще был связан с Африкой. Мир, уже будучи старым в геологическом смысле, еще не произвел тогда обезьян, и самую высокую ветвь эволюционного древа, завершившегося в конечном итоге появлением человека, в те времена занимали лемуры. Эти существа уже обладали многими особенностями, которые впоследствии станут характерными для обезьян. Форма и пропорции тела у них были обезьяньими, а кисти и стопы напоминали человеческие. Остренькие мордочки, правда, были типично лисьими. Ноздри, похожие на две перевернутые запятые, роднили их с собаками и кошками. Головной мозг лемуров был относительно небольшим, в нем еще не сформировались сложные доли передней части черепа, где, по всей вероятности, сосредоточен интеллект. Органы размножения были весьма примитивными; у одного-двух вцдов даже сохранились рудиментарные остатки кожной сумки, в которой кенгуру и другие сумчатые донашивают рождающееся в эмбриональном состоянии потомство.

Лемуры в пору своего золотого века оказались весьма удачливыми. В те далекие времена Мадагаскар, служивший им штаб-квартирой, еще не откололся от других континентов. Лемуры благоденствовали, распространяясь по всему свету и оставляя ученым для исследования ископаемые останки своих костей в скальных породах Англии, Франции и Северной Америки. Но около двадцати миллионов лет назад произошло два великих события, определившие их судьбу. Во-первых, Мадагаскар окончательно отделился и стал островом, а, во-вторых, в необъятном эволюционном очаге Африки развились высокоорганизованные млекопитающие. Лемуры оказались не в состоянии успешно конкурировать в борьбе за пищу и территорию с этими животными, среди которых были обезьяны, превосходящие их объемом мозга, и крупные хищники. В результате почти все лемуры и их собратья за пределами Мадагаскара вымерли.

На острове насчитывается около двадцати видов лемуров. Некоторые своими размерами и повадками напоминают мышей, другие — белок, третьи — циветт. Но больше всего они похожи на маленьких обезьянок, а один вид можно сравнить только с человекообразными обезьянами. Хотя лемуры являются одними из древнейших прародителей человека и тем самым представляют необыкновенный интерес для зоологов, о них известно на удивление мало. Лишь один-два вида размножаются в неволе, и их изучают в зоопарках. Большинство же никогда не удавалось вывезти живьем с Мадагаскара.

Наличие лемуров не единственная особенность фауны острова. Здесь встречается множество других странных созданий, например напоминающие ежиков зверьки под названием «тенреки», имеющие сородичей только в джунглях Конго и на островах Карибского бассейна; змеи, похожие не на африканских питонов, а на южноамериканских удавов; кроме того, сорок шесть видов птиц являются эндемичными и не водятся нигде, кроме Мадагаскара.

Самолет приземлился в главном аэропорту Мадагаскара, расположенном в центре острова. Не могу точно сформулировать, что я ожидал увидеть на двадцатикилометровом пути от аэропорта к столице, но наверняка не то, что открылось в действительности. Хотя солнце палило с тропическим усердием, воздух был прохладен и свеж, поскольку мы находились на высоте около тысячи метров над уровнем моря. Волнообразно вздымавшиеся холмы не были распаханы под кукурузу или кассаву, как в Африке; повсюду, насколько хватал глаз, уступами спускались террасы рисовых полей, и от этого казалось, что мы очутились где-то в Азии. Впечатление еще больше усиливали лица людей, стоявших на обочине: светло-коричневым оттенком кожи и прямыми черными волосами они напоминали малайцев. Зато их одежда — широкополые фетровые шляпы и яркие накидки типа пончо — придавала им вид латиноамериканских крестьян-пеонов. Деревни, которые мы проезжали, состояли из вытянутых двухэтажных строений красного кирпича с островерхими крышами и узкими балкончиками, подпертыми тонкими квадратными столбиками.

Названия деревень были труднопроизносимы — Имеринциатосика, Ампахитронтенаина, Амбатомирахавати… У меня потемнело в глазах: если это типичные наименования островных населенных пунктов, то найти нужное место не удастся ни за что на свете. Забегая вперед, скажу, что задача оказалась еще сложнее, чем представлялась вначале, поскольку в малагасийском языке слова редко произносятся так, как пишутся…

Моим спутником был Джефри Маллиган, с которым год назад мы ездили по островам Меланезии в юго-западной части Тихого океана, снимая фильм о традициях островитян. На Мадагаскаре мы планировали снимать на пленку зверей и, если получим разрешение, забрать с собой для Лондонского зоопарка несколько живых экземпляров. Естественно, нам было известно, что лемуры находятся под охраной государства, но все же надеялись, что в виде исключения нам позволят поймать и увезти в Европу одного или двух представителей самых многочисленных видов. Поэтому первым мы посетили директора Научно-исследовательского института М. Полиана. Он гостеприимно принял нас и вежливо выслушал наши планы и просьбы.

— Очень сожалею, — сказал он, — но должен предупредить: об отлове лемуров не может быть и речи. Закон категорически запрещает не только убивать этих зверей, но даже держать их в качестве домашних животных. Понятно, у нас не хватает людей, чтобы контролировать всю территорию Мадагаскара, поэтому и наши работники, и служащие лесного ведомства всеми силами стараются убедить население не причинять вреда лемурам. Сейчас эта кампания уже приносит плоды. Представьте, что вы начнете ловить лемуров и привлекать в помощь местных жителей. Они справедливо сочтут, что для белого иностранца существует один закон, а для мадагаскарца — другой. Вся наша работа пойдет насмарку. Поэтому прошу вас как натуралист, посвятивший жизнь охране здешней уникальной фауны, строго соблюдать правила. Уверен, вы все поймете правильно. Нельзя рисковать будущим этих редчайших животных.

Нам оставалось лишь согласиться со всем сказанным.

— Снимайте их сколько угодно, — продолжал Полиан. — Этим вы окажете большую услугу. Широкая публика знает о лемурах очень мало, так что показ их по телевидению привлечет внимание к судьбе зверей. Сюда редко приезжают для съемок… Что касается зоопарка, то я дам вам разрешение на отлов других особей, которым не грозит вымирание. Кстати, с вами может отправиться один из моих помощников. Он прекрасно знаком с местными условиями и заодно будет служить переводчиком.

Так мы познакомились с Жоржем Рацдрианасоло, молодым лаборантом-малагасийцем, который исколесил весь остров в поисках птиц и насекомых для коллекции института. Это был невысокий худой человек с длинными мускулистыми ногами, на первый взгляд казавшийся тщедушным, но впоследствии проявлявший чудеса выносливости. Его глаза вспыхивали радостным огнем по мере того, как мы знакомили его с планами экспедиции. Было ясно, что Жорж горел желанием отправиться в путь не меньше, чем мы.

Мадагаскар просто клад для географа. Не покидая острова, здесь можно изучать разнообразие рельефа, смену климатических зон, особенности растительности, причем все это имеет мало аналогов в других частях света, а многое не встречается больше нигде.

В первый день мы проехали триста миль по нагорью, составляющему спинной хребет Мадагаскара. Дорога была жутко ухабистой, от тряски у нас едва не вываливались зубы, разговаривать в машине было невозможно, а генератор отваливался трижды. Но тяготы пути в полной мере компенсировал пейзаж.

По обе стороны возвышались голые скалы, а у подножий из травы торчали серые валуны, каждый величиной с дом. Вершины имели причудливую форму и напоминали то буханку хлеба, то купол, то зубчатую стену рыцарского замка. Жорж знал их по именам. Для многих, рассказал он, вершины гор — это святые места, куда люди поднимаются хоронить своих близких.

Деревьев было мало. Дело в том, что на острове веками сводили леса и эрозия уничтожила почву, оголив скальные породы. Редкие деревца торчали из каменистой земли, словно кости отощавшего животного. В последние десятилетия были предприняты значительные усилия по рекультивации опустошенных земель, но структура почв изменилась так сильно, что местные породы уже не могут там расти, и лесоводам пришлось сажать завезенные из Австралии эвкалипты…

На третий день пути исчезли и они: мы въехали в южную часть острова, где на выжженных песках способны выжить лишь приспособившиеся к условиям пустыни растения. Но к вечеру декорации вдруг переменились. Поодаль возникли стоявшие рядами тонкие, без единой веточки стволы высотой по десять метров; каждый ствол ощетинился броней из шипов и был окутан гирляндами светло-зеленых листочков размером в шестипенсовую монету. Деревья назывались дидиереи.

Именно в эти леса мы и ехали. Жорж сказал, что здесь водятся сифаки — разновидность лемуров, наиболее похожая на обезьян. Они должны были стать первыми героями нашего фильма.

Жорж предложил остановиться на ночевку в деревне, которую он назвал Футак. Уже приученные к особенностям малагасийского произношения, мы не удивились, когда оказалось, что на карте она называлась Ифотака.

Утром спозаранку мы отправились на поиски сифак. Работать в здешних лесах было неприятно: шипы стволов дидиерей и растущие между ними колючие кусты рвали одежду, больно царапали тело. Во многих местах путь преграждали наполовину упавшие стволы — они намертво сцепились с кустарниками, так что нельзя было ни перешагнуть через них, ни проползти под ними. Одолеть чащобу можно было, только прорубая дорогу мачете, но делать этого не хотелось: стук непременно распугал бы всех лесных обитателей от мала до велика. Приходилось обходить бурелом, иногда делая большой крюк, и мы часто теряли направление.

Уже час мы продирались сквозь плотный, неприветливый лес. Наконец в зарослях дидиереи появился просвет. Мы ринулись туда в надежде передохнуть и подкрепиться на прогалине.

Я тихонько отвел кончиком мачете тонкую ветку и уже собирался шагнуть вперед, как вдруг заметил посреди солнечной полянки три маленькие белые фигурки, стоявшие у низкого цветущего кустика. Они деловито срывали лепестки и обеими лапами запихивали их в рот. Я застыл как вкопанный. С полминуты зверьки продолжали кормиться. Затем сзади подошел Жорж и, ни о чем не догадываясь, наступил на ветку. Та хрустнула. Три зверька тотчас оглянулись на нас и дунули прочь большими прыжками. Они отталкивались от земли длинными задними лапами, а короткие передние держали перед собой, словно на соревнованиях по бегу в мешках. За несколько секунд они проскочили полянку и исчезли в зарослях дидиереи.

Жорж расплылся в счастливой улыбке:

— Сифаки! Я вам говорил, они должны быть здесь. Не беспокойтесь, мы их еще встретим, они не могли уйти далеко.

Мы быстро прикрепили камеру к штативу, насадили длинный объектив и двинулись вслед за зверьками в кустарник. В собранном виде камера была не только тяжелой, но и жутко неудобной: когда мы волокли ее сквозь заросли, ножки штатива беспрерывно цеплялись за сплетения ветвей. К счастью, далеко тащить не пришлось — через несколько минут шедший в авангарде Жорж поднял руку. Мы почти беззвучно подкрались к нему. Проводник указал пальцем вперед, где среди раскачивающихся стволов дидиереи виднелся комок белого меха. Затаив дыхание, мы стали раздвигать кусты, чтобы пропустить Джефа с камерой. Операция оказалась не самой простой: колючки не желали расставаться со штативом.

Наконец было найдено удобное место с относительно хорошим обзором. Сифака сидела на верхушке дидиереи, вцепившись в ствол; она явно видела нас, но не проявляла особенного беспокойства. Возможно, зверек чувствовал себя неуязвимым: одно дело — на земле, а другое — на десятиметровой высоте.

Шаг за шагом мы передвигали камеру к объекту, пока ближе подходить уже не было смысла: телеобъектив позволял Джефу снимать мордочку зверька крупным планом. Густая шелковистая шерсть сифаки была белоснежной, только на макушке торчал рыжевато-коричневый вихор. Длинный пушистый хвост был свернут кольцом между ног. Лицо — голое, без шерсти, и черное как смол!» — мало походило на обезьянье, поскольку сифака вообще ни на кого не похожа. Передние лапы зверька значительно короче задних, оттого он передвигается по земле в вертикальном положении. Поглядев на нас своими горящими топазовыми глазами, сифака издала смешной хрюкающий звук, нечто вроде «шии-фак». Отсюда, естественно, и наименование животно го. Европейские зоологи произносят его в три слога — «сифака», но малагасийцы по обыкновению опускают последнее «а», и название зверька, слезающее у них с языка, действительно очень напоминает издаваемый им звук.

К волнению и радости у меня примешивалась толика тщеславия: сифаки не выживаюз в неволе и мало кому из натуралистов доводилось наблюдать их в естественной среде. Поэтому сведения об их привычках и повадках весьма скудны, хотя подробные анатомические описания этих животных существуют уже давно. Все специалисты сходятся на том, что сифака обладает феноменальной прыгучестью.

Сейчас нам представлялась возможность проверить это утверждение: сифака сидела как раз на верхушке дерева. При отступлении ей пришлось бы спрыгнуть вниз, на другую ветку, либо перескочить на соседнюю дидиерею, а до нее было метров шесть, не меньше. Мне думалось, она предпочтет второй вариант, если, конечно, расстояние не покажется ей слишком большим. Мы отодвинули камеры чуть в сторону, заняв самую выгодную позицию, и Жорж решительным шагом направился к зверьку. Сифака взглянула на него широко раскрытыми глазами, прокричала три-четыре раза, после чего… мужество оставило ее. Она подобралась и, резко оттолкнувшись могучими задними лапами, взмыла в воздух. Несясь стрелой, она выбросила вперед все четыре лапы, приготовившись вцепиться в вертикальный ствол соседней дидиереи. Тело зверька летело в вертикальном положении, хвост развевался сзади. Послышался отчетливый шлепок — сифака достигла цели и обхватила передними лапами ствол. Тот закачался от удара, и акробат победно оглянулся на нас через плечо.

Местные жители могли многое рассказать о сифаках, но отличить факты от выдумки было не так просто. Уверяли, например, что животные знают секреты врачевания; раненая сифака якобы кладет поверх ран особые листики, способствующие быстрому заживлению, — потрясающее качество, если это правда. Из другого рассказа явствовало, что самка-сифака, перед гем как родить, выдергивает у себя с груди и предплечий шерсть, которой выстилает люльку, и, наложив туда камешков, подвешивает ее на дерево, чтобы не снес ветер. Вполне вероятно, что это соответствует действительно сти, поскольку в ряде описаний есть указания на то, что после рождения детенышей у самок появляются пролысины именно в этих местах. С другой стороны, как мы обнаружили позже, детеныши сифаки, подобно обезьянам, очень рано прицепляются к телу матери, и та носит их повсюду, так что устроенное ценой стольких мучений гнездо служит очень короткое время.

Одна из трогательных историй о сифаках имеет под собой почву. Зверьки забираются ранним утром на самое высокое дерево и сидят там, подняв передние лапы, лицом к востоку в ожидании первых нежных лучей солнца. Местные жители говорят, что они — набожные создания и поклоняются солнцу. Возможно, поэтому сифаки считаются «фади» — табу, и, конечно, в прежние времена никто не отваживался причинить им вред. К несчастью для животных, старые поверья быстро отмирают даже в таких заброшенных уголках Мадагаскара. К тому же поимка зверьков не представляет особого труда, поскольку сифаки очень доверчивы: когда они сидят на ветке, к ним можно подойти вплотную, если не делать резких движений.

Обычно сифаки проводили все утро в «спальне» — на верхушках качающихся стволов дидиереи, греясь на солнце и запихивая в рот пищу. В самое жаркое время дня они спускались пониже, в тень, и дремали, лениво развалясь на ветках в самых немыслимых позах; иногда мы всерьез опасались за них: случалось, сифаки просто приваливались к стволу, оставляя лапы болтаться в воздухе, или сворачивались клубочком, подтянув колени к подбородку; иногда — это, пожалуй, было самое комичное — они вытягивались во всю длину на ветке, свесив вниз передние и задние лапы.

Однажды вечером парочка сифак замешкалась. Самка уселась на горизонтальной ветке, болтая ногами и расчесывая зубами шерсть. Сзади к ней подкрался самец. Она делала вид, будто не замечает его. Неожиданно он прыгнул на нее, чуть не сбив с ветки борцовским приемом «полунельсон». Она повернулась, выскользнула из цепких объятий ухажера и зажала ему голову под мышкой. Он начал извиваться, потом обхватил ее вокруг талии двумя лапами и крепко прижал. Она широко раскрыла рот, не издав ни звука. Могу поклясться, она смеялась! Шуточная потасовка длилась минут пять. Потом они вдруг расцепились и, сидя напротив друг друга, уставились на зрителей, стоявших, задрав головы, в двенадцати метрах под ними. Мы не шелохнулись. Через секунду самка неожиданно схватила пальцами левой ноги переднюю лапу самца, и вольная борьба вступила во второй раунд.

Это не было настоящей схваткой, и, хотя иногда сифаки прихватывали зубами руку или ногу партнера, они никогда не кусали друг друга. Это была игра.

Животные часто играют в детстве, приобретая навыки, которые им понадобятся во взрослой жизни: щенок трясет башмак точно так же, как он позже будет трясти крысу; котенок прыгает на моток шерсти, оттачивая движения, необходимые при ловле мышей. Взрослые звери, живя в неволе, тоже предаются играм, ища выход нерастраченной энергии. Но вид живущих в естественной среде взрослых зверей, играющих просто ради забавы, — большая редкость. В безжалостном мире дикой природы у них редко выдается время для развлечений.

Однако у сифак, похоже, нет тех проблем, которые заботят большинство зверей. Им не приходится добывать пищу: плоды манго, индийские финики, лепестки цветов и сочные зеленые побеги — все это имеется в изобилии и легко доступно. Их не преследует постоянный страх, им не нужно все время прятаться, поскольку на острове у них нет естественных врагов. И еще один, пожалуй, наиважнейший фактор — они живут семьями.

Если вы понаблюдаете за стадом обезьян, то скоро убедитесь, что структур» их сообщества строится по жесткому иерархическому принципу. Каждая обезьяна знает свое место. Она раболепствует перед старшим и безжалостно задирает младшего по рангу. В результате вы редко, а то и вовсе не увидите двух взрослых обезьян, играющих друг с другом ради удовольствия.

Среди сифак мы не видели ничего подобного. Их семейная жизнь основана на привязанности. За долгие часы, что мы наблюдали зверьков, они никогда не дрались, зато мы многократно видели их играющими или ласкающими друг друга, как сейчас.

Мы могли вдосталь налюбоваться трогательным зрелищем. Сифаки были неистощимы в выдумке. Только когда солнце начало наливаться краснотой, самка вырвалась из объятий дружка. Левой ногой она ловко сбросила с ветки хвост, словно дама викторианской эпохи, откидывающая назад длинный шлейф. Самец повторил ее жест, и они отправились по веткам обратно в «спальню».

Покинув Ифотаку с ее причудливым лесом, мы поехали на запад, в еще более жаркое и засушливое место. Колеса часто вязли в песке, мотор то и дело глох. Приходилось идти на малой скорости: «лендровер» буксовал, извергая струи песка из-под задних колес. Если мы прибавляли скорость, машину начинало швырять из стороны в сторону. К счастью, по обеим сторонам дороги стояли заросли колючих кустарников, молочая и си зал я; окажись там кювет, нам бы не поздоровилось.

Лагерь разбили в нескольких милях от берега в месте, где на карте была обозначена голубая линия под названием «река Линта». Мы рассчитывали увидеть реку, но обнаружили лишь русло шириной в полмили между скалистыми берегами, наполненное сухим горячим леском.

В эти пустынные просторы мы прибыли с единственной целью — найти крупнейшие в мире птичьи яйца, породившие легенду о птице Рух.

В арабских сказках часто встречаются упоминания об этих фантастических гигантских существах. В средние века крестоносцы, возвращаясь из походов, привозили с собой в Европу восточные легенды. Наибольшую известность получили сказки «Тысячи и одной ночи». Герой саги о Синдбаде Мореходе нашел яйцо величиной с дом, а один из спутников Синдбада разбил его; тогда Рух взлетела над кораблем, заслонив крыльями солнце, начала в отместку бросать вниз куски скал и потопила судно.

Для Марко Поло, путешествовавшего в XIII веке, птица Рух была не легендой, а вполне реальным существом. В своем описании он приводит такие подробности:

«Ее можно полагать похожей на орла, только во много раз больше; птица столь велика, что ее крылья покрывали в размахе тридцать десятин, а перья были по двенадцать десятин и толсты весьма. И силы у нее так много, что может схватить когтями слона, вознести его в поднебесье и бросить наземь, где он разбивается на куски; убив его, птица устремляется вниз и поедает от него, сколько захочет».

Поло не утверждал, что сам видел это фантастическое создание, но в доказательство его существования описывал перо, присланное в дар его властелину Хубилайхану. Перо было девяносто пядей[43] в длину, а обхватить его ствол можно было лишь двумя ладонями. Впечатляющий предмет был, по всей видимости, высохшей пальмовой ветвью — несомненной редкостью в Пекине XIII века. Но Марко Поло пошел в своих описаниях еще дальше. Он привел свидетельства достойных доверия очевидцев, побывавших в местах, где он сам не был. Согласно им, птица Рух обитала на островах, расположенных «к югу от Мадагаскара».

При первом чтении кажется, что в этих словах нет никакого смысла, поскольку к югу от Мадагаскара на сотни миль тянется океан. Однако указание не столь абсурдно, как представляется. Поло пишет, что в стране Мадагаскар много верблюдов и что там идет богатая торговля «слоновьими зубами». Эти детали не имеют никакого отношения к острову, ныне носящему название Мадагаскар. Вероятнее всего, собеседники рассказывали Марко Поло о городе Могадишо на восточном побережье Африки, где действительно много верблюдов и слоновой кости. Если так, то тогда «островами к югу от Могадишо» должны быть Мадагаскар и его соседи — Реюньон и Маврикий. Более того, у информаторов Марко Поло были веские основания считать, что птицы Рух обитали именно там; три века спустя, в 1658 году, в этом убедился и европейский ученый мир.

В том году француз сьер Этьен де Флакур, назначенный королевским рескриптом главой Французской Ост-Индской компании и губернатором Мадагаскара, опубликовал первую книгу об острове. Эта изобилующая интереснейшими подробностями работа содержит списки местных растений, минералов, рыб, насекомых, млекопитающих и птиц. Среди прочего мы находим там следующее описание:

«Вурон патра — гигантская птица, живет в краю ампатров (на юге Мадагаскара), откладывает яйца, похожие на страусиные; сама птица из породы страусов; обитает в безлюдных местах, чтобы ее не могли поймать».

Сообщение не вызвало сенсации. В те времена каждый путешественник привозил домой свежеиспеченные истории об увиденных чудесах и открытиях, потому описание птицы не привлекло внимания и вскоре забылось. Но в 1832 году другой француз, Виктор Сганзен, увидел на Мадагаскаре яйцо «вурон патра». Местные жители использовали его как сосуд для воды. Яйцо было поразительных размеров — тридцать сантиметров в длину, в шесть раз больше страусиного! Сганзену удалось купить и отправить драгоценную реликвию в Париж на купеческом судне. К несчастью, корабль потерпел крушение и затонул возле Ля-Рошеля; яйцо так и не доехало до Парижа. Лишь в 1850 году в Европу попали три странных предмета — три целых яйца и несколько обломков костей, привезенных во Францию морским капитаном по фамилии Абади.

Несколько лет в ученых кругах велись горячие споры о том, что же это за птица, откладывающая столь необычайные яйца. Одни авторитеты решительно заявляли, что таинственное существо — орел типа описанного в книге Марко Поло. Другие полагали, что птица — огромный пингвин или гигантский пастушок. В конце концов вопрос решился сам собой, когда из болота в центральной части Мадагаскара удалось извлечь птичьи кости гигантского размера. Стало ясно, что птица была действительно похожа на страуса и не могла летать. Ученые назвали ее эпиорнисом.

При реконструкции оказалось, что рост птицы достигал трех метров. Это не рекорд — рост вымерших новозеландских моа был еще больше; но эпиорнис обладала на редкость крепким телосложением и, безусловно, была тяжеловесом мира пернатых. Ее вес достигал, по некоторым подсчетам, 450 кг.

Флакур был прав: птица принадлежала к семейству страусов; если учесть, что губернатор не видел ее костей и не ведал сравнительной анатомии, чтобы прийти к такому заключению, то становится очевидным, что информаторы Флакура видели это существо живым. Сейчас, как ни печально, птица принадлежит к вымершим видам. Мадагаскар хоть, и огромен, но на нем не осталось уголков, не исследованных настолько, чтобы там могло скрываться существо размеров эпиорниса. Тем не менее гигантские яйца сохранились, и я лелеял надежду отыскать в песках возле пересохшей реки Линты если не целое яйцо, то по крайней мере его кусочки.

Мы разбили палатку под молочаевым деревом недалеко от десятиметрового колодца, единственного источника на многие мили кругом. Люди приходят сюда из далеких селений. Вытягивая ведром воду, они пьют сами и поят пригнанный скот.

Внешне местные жители походили на типичных африканцев: мужчины коротко подстригали курчавые волосы, а женщины заплетали их в двадцать — тридцать тоненьких косичек, свисавших на уши. Я внимательно наблюдал за приходившими к колодцу: ведь 150 лет назад Виктор Сганзен видел, что они носили воду в огромных яйцах. Может, те и сейчас в ходу в качестве фляг? Каждый мужчина, женщина или ребенок имели при себе какую-нибудь тару — железное ведро, консервную банку, металлическую фляжку, высушенную тыкву или разрезанную пополам канистру из-под машинного масла с приделанными веревочными ручками. Но ни у кого не было ничего даже отдаленно напоминавшего яйцо. Надежда отыскать его становилась все более призрачной…

Жоржу очень хотелось найти для коллекции института необычных, похожих на кукушку птиц, обитавших, по некоторым предположениям, в здешних кустарниках. Он отправился на рекогносцировку, а мы с Джефом начали поиски выеденного яйца, вернее, кусочков яичной скорлупы.

Солнце палило нещадно. На небо нельзя было взглянуть, в дюнах припекало, как на сковородке. Поверхность песка раскалилась так, что ходить по ней босиком было бы равнозначно (во всяком случае для нас) физической пытке. Даже отраженный свет настолько бил в глаза, что приходилось щуриться. Время тянулось медленно, при каждом шаге песок проседал под ногами, и это делало ходьбу вдвойне изнурительной.

Какой бы мертвой ни казалась пустыня. в ней всегда можно найти признаки жизни. Вот и нам попадался то извилистый след змеи, то след ящерицы, чей хвост оставил между отпечатками лап тоненький волнистый желобок, то цепочки следов, похожих на стрелы с коротким древком, в местах, где по песку топотали маленькие птички.

Пауки оплели ветки низкорослых колючих кустарников паутиной, подвесив к ней каким-то непостижимым образом в качестве грузиков пустые раковины улиток; в результате шелковистая сеть все время туго натянута. Под одним кустом мы обнаружили прелестную черепаху полуметровой длины с выпуклым шоколадным панцирем, исчерченным расходящимися желтыми линиями. Мы знали, что многие племена почитают этих животных. Если человеку попадается на пути такая черепаха, он кладет ей на панцирь что-нибудь в дар и, довольный, продолжает путь, рассматривая встречу как добрый знак. Нам эта нечаянная встреча не принесла особой удачи: мы брели обратно в лагерь с пустыми руками, изнывая от жары, вконец измученные.

Днем, когда жара чуть спала, мы совершили еще одну вылазку. И представьте, два часа спустя я нашел кое-что — три маленькие скорлупки размером с монету в полкроны и вдвое толще ее. Поверхность обломков с одной стороны была матовой, а с другой — бледно-желтой, с выраженной структурой. Сомнений даже не возникло: то были части гигантского яйца.

Мы уселись в призрачной тени зеленого кустика и стали разглядывать находку, поплевывая на осколки, чтобы очистить поверхность. Мимо проходил невысокого роста лохматый мальчик, почти голый, если не считать ожерелья из голубых бусинок и набедренной повязки. Он гнал к колодцу стадо коз. Я подозвал его и показал найденную драгоценность.

— Я ищу большое яйцо, — сказал я по-французски. — Эти маленькие кусочки — не хорошо. Надо большие куски.

Мальчик взглянул на меня с подозрением, явно ощущая какой-то подвох.

— Яйцо, — повторил я со всем чистосердечием, на которое был способен. — Большое яйцо.

На его безучастном лице не отразилось ничего.

Я знал, что плохо говорю по-французски, но, боюсь, тут не помог бы и чистокровный француз, а местный малагасийский диалект, к сожалению, был мне совершенно незнаком. Я сделал еще одну попытку — сложив руки кольцом, начал сводить и разводить их, наглядно изображая форму и размеры нужного мне предмета. Никакого толка. Мальчик смотрел мимо меня. Заметив, что его стадо разбрелось, он запустил камнем и бросился собирать коз.

Ничего, хотя найденные нами скорлупки оказались невелики, радость была огромной. Вернувшись в лагерь, я с гордостью показал их Жоржу. Скромности ради я не стал хвалиться, но про себя отметил, что все же у меня поразительно зоркий глаз, если я смог найти эти крошечные осколки в пустынных просторах вокруг лагеря.

Когда следующим утром я проснулся, перед входом в палатку стояла, завернувшись в покрывало, высокая худая женщина и терпеливо смотрела на меня сквозь москитную сетку. На голове она держала большую корзину. Увидев, что я поднял голову, гостья в знак приветствия поднесла на арабский манер правую руку ко лбу и сердцу. Я начал, барахтаясь, выпутываться из спального мешка, одновременно освежая в памяти скудный запас французских слов — он должен был понадобиться мне целиком; я уже привык, что цель визита смутно вырисовывается только к концу долгого разговора на ломаном языке. Но опасения были напрасны: женщина не нуждалась в словах, ее жесты красноречиво говорили за себя. Она просто сняла с головы корзину и высыпала на землю груду осколков волшебного яйца.

Я смотрел на них, словно пораженный столбняком. Со всей очевидностью выяснилось, что вчерашний пастушок абсолютно точно понял, зачем мы рыскали по пустыне, и передал весть в деревню; не менее очевиден был и тот факт, что мой зоркий глаз оказался полным мифом. Поистине надо было быть слепым, чтобы отыскать три крошечных осколка скорлупы там, где женщина за пару часов собрала, по самым скромным подсчетам, 500 обломков!

Я рассыпался в благодарностях и вручил ей подарок. Она снова коснулась лба в знак признательности и грациозно зашагала прочь. Ее походка была поразительной — такую стройность можно увидеть только у тех, кто с детства привык носить тяжести на голове.

Жорж и Джеф тоже успели проснуться и вылезти из палатки. Полюбовавшись доставшейся кучей сокровищ и еще раз потрогав скорлупки, дабы убедиться, что это не мираж, мы занялись варкой кофе. Не успел вскипеть чайник, как появилась вторая женщина. И тоже принесла полную корзину осколков.

— Слава богу, паренек не понял твоего французского, — сказал Джеф. — Ты ведь был готов предложить ему пять франков за скорлупку, и сейчас мы были бы уже полными банкротами.

В самом деле, поиски осколков яиц оказались куда урожайнее, чем я предполагал. Теперь мы пытались уверять, что они нам больше не нужны, но остановить поток уже было невозможно. Что ни час, прибывала свежая порция, и к концу дня груда под молочаевым деревом доходила до полуметра в высоту. Это само по себе служило убедительным доказательством того, сколь многочисленны были эпиорнисы в прошлом. Скорлупа всех птичьих яиц состоит из извести, но, как правило, она не толще листа бумаги и легко крошится, превращаясь в пыль. У яиц эпиорнисов скорлупа очень толста и ломается не так просто. Поколения птенцов эпиорнисов, вылупляясь, разбивали яйца, оставляя огромное число осколков по всей территории.

Поначалу я мечтал найти хотя бы один или два кусочка. Это казалось невероятно трудной задачей. Теперь, убедившись, что их полным-полно, мне захотелось большего. Конечно, я понимал, что надежда найти неразбитое яйцо была слишком слабой, ведь целыми могли сохраниться лишь редкие яйца, да и те за несколько веков должны были разбиться. Но женщины приносили нам относительно маленькие кусочки, а я рассчитывал отыскать по-настоящему крупный осколок, по изгибу которого можно было бы хоть приблизительно судить о размерах исконного яйца.

На следующий день мы с Джефом решили отправиться на охоту порознь, чтобы охватить большую территорию. Теперь мы уже точно знали, что надо искать, и действительно, осколки попадались часто. В лагерь я вернулся с отвисшими карманами, правда, все скорлупки были крошечными. Возле нашего становища я увидел Джефа: он сидел на дне глубокой ямы, едва заметный за бруствером свежевыкопанного песка. Он здраво рассудил, что, коль скоро не удалось найти вожделенный крупный кусок на поверхности, надо заняться интенсивными поисками в каком-нибудь одном многообещающем месте, а затем сложить дюжину осколков. Если они были частью одного яйца, их можно подогнать друг к другу. Идея оказалась блестящей — Джеф с гордостью продемонстрировал мне четырнадцать кусочков, лежавших в радиусе примерно одного метра. Мы забрали их в палатку, отмыли и начали складывать. Только два подходили друг к другу.

Мы занимались поисками третьего подходящего фрагмента, когда появился наш старый знакомый — полуголый пастушок. Он шел все с тем же безучастным видом, таща на спине пыльный узел. Дойдя до палатки, мальчик свалил ношу наземь и развязал узел. Внутри лежало штук двадцать обломков, одни довольно маленькие, другие — размером с блюдце, раза в два больше тех, что попадались нам раньше. Жоржа в лагере не было, он выискивал своих птиц, поэтому я попытался расспросить мальчика сам. Где он собрал эти осколки — в разных местах или все они лежали в одном месте? Ответа не было. Я щедро заплатил пареньку, и он, не произнеся ни слова, ни разу не улыбнувшись, зашагал к своим козам, оставленным у колодца.

Мы разложили скорлупки на песке лицевой стороной кверху и стали изучать их. Со стороны это выглядело игрой-головоломкой. Правда, когда складываешь настоящую головоломку, то по крайней мере знаешь, что все лежащие перед тобой кусочки принадлежат данной картине и твоя задача сводится к тому, чтобы правильно сложить их. Наша задача была гораздо труднее, но зато гораздо увлекательнее. Что представляли собой лежащие перед нами кусочки — обломки одного яйца или нескольких? Достаточно ли их, чтобы сложить нечто целое?

Мы начали действовать методом проб и ошибок. Через несколько минут я отобрал два куска с совпадающими острыми краями. Осколки совместились.

Целое яйцо оказалось поразительных размеров. Длина его составляла ровно 30 см, в обхвате оно было 68,5 см, а длина окружности, проходящая через оба конца, — 82,5 см. Самые мелкие осколки были с одного бока, причем линии стыков расходились в разные стороны от центральной точки, словно спицы у колеса. Очевидно, именно в это место пришелся удар, от которого яйцо разлетелось вдребезги, причем случилось это сравнительно недавно. Но мне приятнее был другой, более романтичный вариант: что, если в эту точку колотил клювом юный птенец-эпиорнис, несомненно наделенный исключительной силой, прокладывая себе путь в мир?

Почему же вымерли эти феноменальные птицы? На сей счет существует немало версий. Согласно одной из них, на мой взгляд наименее обоснованной, птицы задохнулись от ядовитых газов при вулканических извержениях, следы которых встречаются во многих частях острова. Другая теория аналогична той, которую выдвигают для объяснения исчезновения новозеландских моа. Некоторые специалисты утверждают, что, поскольку на островах не было крупных млекопитающих, маори охотились на гигантских птиц и в конце концов всех истребили. Однако если уже страусы и казуары способны ударом когтистой лапы вспороть человеку живот, то что говорить об эпиорнисах, весивших вдвое больше? Эта птица должна была быть поистине крепким орешком для малагасийских охотников. Да и зачем было местным племенам истреблять этих великанов ради мяса, когда на острове полно другой съедобной и абсолютно доступной дичи, например лемуров?

Наиболее правдоподобное объяснение состоит в том, что птицы вымерли в результате изменения климата. Мадагаскар с течением веков становился все суше и суше. Пересохшее русло широкой реки Линты служило ярким доказательством этих перемен. Огромный вес эпиорнисов и пропорции их костей навели ряд ученых на мысль о том, что птицы-гиганты обитали в болотах. Когда остров поразила засуха, птицы потеряли места привычного обитания и погибли.

Что было сначала — легенда о птице Рух или знакомство с яйцами фантастических размеров?

Возможно, арабы, ходившие в Мозамбикском проливе на своих доу, видели в лодках рыбаков с мадагаскарского берега скорлупу, используемую в качестве емкостей для пресной воды; отсюда и родилась легенда. Но не исключено, что легенда возникла в арабском мире самостоятельно, разнеслась по свету и позднее Марко Поло, пытаясь найти объяснение, связал ее с рассказами о Мадагаскаре. Вряд ли кто-нибудь возьмется утверждать это наверняка.

Реальный эпиорнис бередил мое воображение ничуть не меньше, чем фантастическая птица Pyx. С волнением и восторгом держал я в руках составленное из осколков яйцо и легко представлял себе время, когда река Линта была полноводной, вокруг расстилались темные болота и огромные, трехметровые птицы величественно шагали через топи.

Вся фауна Мадагаскара с его бабочками, хамелеонами, птицами и особенно лемурами полна необыкновенного очарования. Она давно вызывает пристальный интерес зоологов, озабоченных ее сохранением. Уже в 20-е годы несколько районов острова были объявлены заповедными, а с 1927 года по всему Мадагаскару запрещена охота на лемуров.

Власти республики ведут решительную борьбу с браконьерами — насколько это возможно.

Однако главная опасность уникальной фауне грозит не со стороны браконьеров. Вид способен выжить только при условии сохранения природной среды. Между тем начатое два века назад сведение лесов превратило значительную часть Мадагаскара в безжизненные пустоши, и этот процесс продолжается. Высаженные правильными рядами эвкалипты не в силах стать заменой прежним джунглям — сифаки и другие лемуры не приживаются там.

Важную роль в сохранении исчезающих видов призваны сыграть зоопарки. Основная их задача состоит не в том, чтобы выставлять зверей напоказ публике, а создавать животным оптимальные условия для размножения. Тогда сохранившиеся в неволе виды можно будет вернуть в природную среду взамен сородичей, ставших жертвами человеческой беспечности или безжалостности. Подобный опыт реинтродукции уже удалось успешно осуществить с оленем Давида, гавайской казаркой и зубром. Сотрудники зоопарка в Антананариву делают максимум возможного в рамках тех небольших финансовых ассигнований, которыми они располагают. В вольерах уже размножаются бурые и кошачьи лемуры. Увы, пока еще не удалось получить потомства сифак, не говоря уже об ицдри, которые просто не выживают в неволе.

На Мадагаскаре сохранился музей живых редкостей под открытым небом. Там можно увидеть во всем фантастическом великолепии множество созданий, существовавших на Земле задолго до появления на ней человека и большинства современных животных. Если они исчезнут, разделив судьбу квагги, тасманийского волка и птицы додо, на совести у нас появится еще одно пятно.

Своим фильмом мы хотели пробудить озабоченность мировой общественности судьбой мадагаскарских диковин. Ясно, что в одиночку развивающейся стране, сталкивающейся со множеством проблем, трудно решать масштабным образом вопросы охраны природы. Мадагаскар лежит в стороне от проторенных туристских троп, поступления от иностранных гостей невелики. Между тем рост населения побуждает осваивать все новые и новые площади под сельскохозяйственные культуры. Выход из сложившейся ситуации, благоприятный для мадагаскарской фауны, может и должен быть найден в рамках усилий международных организаций, на путях мирового сотрудничества.

КОРОТКО О РАЗНОМ

Швейцарские гляциологи и географы зачастили в картинные галереи своей страны, а также соседних — Италии, Франции, Австрии. И везде делались репродукции с картин, где отображались Альпы. По собранным таким образом пейзажам (их число превысило 500) ученые затем смогли проанализировать метаморфозы альпийских ледников за последние 350 лет, ведь глаз художников очень верно фиксировал состояние снежного покрова и характер ледяных «рек».

Михаил Агбунов
ПО КУРСУ АНТИЧНЫХ МОРЕПЛАВАТЕЛЕЙ

Художник Ю. Авакян

Античная география — одна из интереснейших, неисчерпаемых тем для географов, историков, археологов и всех, кто интересуется далеким прошлым. С нею связано много рассказов, ценных историко-географических сведений, немало загадок и тайн. Примечательно в этом отношении Северное Причерноморье.

В VII в. до н. э. Северное Причерноморье, как известно, вошло в орбиту греческой колонизации. Отважные древнегреческие мореплаватели издавна знали Черное море, или, как они его называли, Понт Эвксинский, т. е. Гостеприимное море. Правда, первое время оно называлось Понтом Аксинским, т. е. Негостеприимным морем, и лишь позднее было переименовано в Понт Эвксинский. Судить о причинах такого переименования сейчас, конечно, трудно. И современные исследователи, и древние авторы объясняют это по-разному. Вот, к примеру, что пишет Эвстафий в комментариях к «Землеописанию» Дионисия: «Эвксин, неудобный для плавания и потому некогда называвшийся Негостеприимным морем, позднейшие переименовали в Гостеприимное в виде эвфемизма. А Негостеприимным оно называлось вследствие того, что не имеет островов с пристанями, или из-за живущих на его берегах скифов, необщительных варваров, которые даже убивали для жертвы чужестранцев и ели их мясо, а из человеческих черепов делали чаши. Другие же говорят, что Геракл очистил здешние места и сделал море из Негостеприимного Гостеприимным. Иные этот подвиг приписывают ионянам, которые основали на побережье много городов».

Гомер рассказывает, что впервые в Черное море проникли аргонавты. До них, согласно преданию, ни один корабль не мог попасть сюда из-за блуждающих скал под названием Планкты, которые были расположены при выходе из Босфорского пролива и не позволяли никому проплыть мимо них. Автор бессмертной «Одиссеи» приводит довольно красочное описание этих скал: «Там с одной стороны нависшие скалы, а об них с шумом разбиваются огромные волны синеокой Амфитриты. Планктами зовут их блаженные боги. Здесь не могут пролететь ни пернатые вообще, ни робкие голубки, которые несут амбросию отцу Зевсу; из них всегда отнимает хоть одну гладкая скала, но отец посылает другую для пополнения числа. Здесь никогда не пробегало ни одно человеческое судно, какое бы ни проходило, но морские волны и бушующее губительное пламя вместе уносят доски судов и трупы мужей. Только один проплыл тот мореходный корабль, всем известный Арго, на обратном пути от Аэта: его тут скоро кинуло бы на огромные скалы, но Гера провела его, ибо люб был ей Язон». Евстафий, архиепископ Фессалоники, написавший «Объяснения к «Одиссее» Гомера», подробно рассказывает о том, как аргонавтам удалось пройти через Планты, называемые также Симплегады и Кианеи. По совету Финея бесстрашные мореплаватели выпустили вперед голубя. Скалы столкнулись, затем разошлись и… остановились навсегда. Так был открыт путь в Черное море!

Рассказы античных писателей — это, конечно, легенды, красивые и привлекательные. Но они имеют под собой вполне реальную основу. В Босфоре, который эллины называли Боспором Фракийским в отличие от Боспора Киммерийского (Керченский пролив), действительно есть такие скалы. Они расположены у самого выхода в море, на расстоянии около 3 км друг от друга. Одна из них, называемая Рокет, находится вблизи европейского берега недалеко от мыса Румели, а другая, безыменная, — у азиатского мыса Анадолу. В штормовую погоду этот район представляет собой сплошной водоворот, в котором легко можно налететь на одну из этих скал. Видимо, в древности кораблекрушения здесь случались довольно часто, и гибельные для моряков скалы обросли мифами. Со временем появились опыт и знания, и это место перестало быть опасным. Постепенно древнегреческие мореплаватели стали осваивать просторы Черного моря, ставшего Гостеприимным морем.

Особенно привлекали эллинов северные берега Понта Эвксинского. Здесь начинались просторы легендарной Скифии, раскинувшейся на огромной территории от Дуная до Дона (Истр и Танаис). Сюда и направились древнегреческие переселенцы в поисках новых рынков сбыта и источников сырья. В далеких от Эллады землях они основали первые поселения, которые быстро выросли в цветущие города.

В 645/644 г. до н. э. в устье Борис-фена (Днепр) появилось первое в Северном Причерноморье древнегреческое поселение, расположенное на современном острове Березань. Через несколько десятилетий, на рубеже VII–VI вв., выше устья, на правом берегу Бугского лимана, у современного с. Парутино, возник город Ольвия. В VI столетии древние греки освоили низовья Тираса (Днестр), где появились города Офиус-са, Никоний и другие. Вокруг основанных городов возникли десятки небольших сельскохозяйственных поселений. Со временем колонисты освоили практически все побережье — от Истра до Борисфена. Они установили дружественные отношения с местными племенами, наладили с ними тесные торговые отношения. Из далекой Греции сюда везли различные вина, оливковое масло, пряности, дорогую посуду, украшения, а скифы поставляли хлеб и другие сельскохозяйственные продукты. В тот период в Греции ощущался острый недостаток зерна, который восполнялся в основном за счет торговли со Скифией. Древнегреческие города в Скифии быстро росли и развивались. С их появлением Северное Причерноморье вошло в орбиту экономических и культурных связей античного мира. Эти города просуществовали около тысячи лет и внесли большой вклад в историко-культурное развитие Причерноморья. Их история — неотъемлемая часть истории нашей страны, и поэтому она постоянно привлекает к себе пристальное внимание как исследователей, так и широких масс читателей.

Ценнейшим источником для изучения античной географии Причерноморья являются произведения древних географов и историков. В них приводятся краткие, но очень важные сведения о понтийском побережье: указаны устья рек, лиманы, заливы, отмечены древнегреческие города и поселения, гавани и якорные стоянки, даны расстояния между ними, названы местные племена, упомянуты важнейшие исторические события. Распространенными произведениями такого жанра были периллы, что в переводе означает «плавание кругом, объезд». Эти руководства для плавания, наподобие современных лоций, содержали все необходимые для моряков сведения о том или ином районе, в частности и о бассейне в целом. Многие периллы, к сожалению, безвозвратно утеряны в водовороте бурных событий прошедших веков. И тем более ценны те несколько периплов, которые дошли до наших дней. С одним из них мы и познакомимся в этом очерке.

Перилл, о котором пойдет речь, был составлен примерно в III в. до н. э. неизвестным автором. В своем первоначальном виде он не сохранился, а довел до нас в составе более позднего компилятивного труда также неизвестного византийского писателя (утвердился в науке как перипл Анонимного автора). В этой компиляции заметно выделяется отрывок из перилла III в., писывающий черноморское побережье от Борисфена до Истра. Эти уникальные сведения уже не одно столетие приковывают к себе пристальное внимание ученых, вызывают оживленные продолжительные дискуссии. Приведенные данные в силу своей лаконичности порождали много споров, загадок, неясностей, часть которых не решена и до сих пор. В настоящем очерке мы совершим небольшое путешествие от Борисфена до Тиры, повторив маршрут, которым в III в. до н. э. прошел неизвестный древнегреческий мореплаватель, ознакомимся с его описанием района, с историей многолетних поисков указанных здесь городов и гаваней, которые удалось отыскать в результате комплексных историко-археологических и палеогеографических исследований.

Представим себе, как однажды ранним летним утром небольшое судно, на котором находился наш автор, вышло из Ольвийской гавани и спустилось вниз, к устью Борисфена, т. е. к устью Днепро-Бугского лимана, расположенного у современного Очакова. Выйдя в море, корабль взял курс на запад. Очередная запись в перипле гласит: «От реки Борисфен до весьма маленького, пустынного и безыменного островка 60 стадий», т. е. около 10 км (стадия Анонимного автора равна примерно 157 м). Прочитав это указание, всякий, кто хоть немного знаком с описываемой местностью, уверенно скажет, что здесь имеется в виду остров Березань. Расстояние до него приблизительно соответствует указанной цифре. Да и других островов в этом районе нет. Поэтому в науке издавна утвердилось мнение, что перипл упоминает именно этот небольшой скалистый островок. Ни сомнений, ни каких-либо возражений на этот счет не было да и, казалось, не могло быть. Но со временем выяснилось, что здесь находился город Борисфен, наиболее ранняя древнегреческая колония Северного Причерноморья, тогда как в перипле говорится о пустынном, т. е. необитаемом, островке. Но это обстоятельство не смутило исследователей. Они нашли довольно простое объяснение: ко времени плавания автора перипла поселение на Березани прекратило свое существование. Однако такое объяснение недолго удовлетворяло ученых. В результате многолетних археологических раскопок выяснилось, что указанный населенный пункт существовал с момента основания до первых веков нашей эры без какого-либо перерыва. При размышлении над этим несоответствием напрашиваются два предположения: либо античный мореплаватель назвал остров необитаемым по ошибке, либо речь идет не о Березани, а о другом острове. Но поскольку других островов в этом районе нет, принято считать, что составитель перипла допустил ошибку. Вопрос, казалось бы, незначительный: заселенным был остров или пустынным? Но в действительности все гораздо сложнее: даже маленькое несоответствие бросает тень на авторитет древнего автора, вызывает недоверие и к другим его сведениям и заставляет осторожнее относиться ко всем письменным источникам вообще. Так что вопрос об острове имеет принципиально важное значение.

Итак, утвердилось мнение, что автор перипла ошибочно назвал остров пустынным. Но недавно выяснилось, что обвинения оказались незаслуженными. Установить это помогла палеогеография. Оказалось, что Березань в античное время была не островом, а полуостровом. Дело в том, что в тот период уровень Черного моря был ниже современного как минимум на 4–5 м и береговая линия выглядела иначе. Интересующий нас район Березани представлял собой выдающийся далеко в море мыс. С повышением уровня моря под воздействием морских волн началось интенсивное разрушение мыса. Наиболее слабой оказалась средняя его часть. Постепенно она была размыта и затоплена, и скалистая оконечность полуострова превратилась в остров. Произошло это уже в послеантичное время. Встает вопрос, о каком же острове говорится в перипле, ведь других островов здесь нет.

«Найти» указанный в перипле «весьма маленький, пустынный и безыменный островок» помогла опять-таки палеогеография. Оказывается, на первых подробных картах этого района, составленных в XVIII в., рядом с Березанью указаны еще четыре маленьких островка, расположенные один возле другого. В середине нашего столетия из них оставался лишь один, а через пять лет исчез и он. Сопоставляя эти данные, нетрудно понять, что указанные на карте островки когда-то были одним небольшим островом. Надо полагать, именно он и упомянут в перипле Анонимного автора. В средневековье море разрушило этот островок, а соседний полуостров превратило в остров. Эти изменения не вызвали явных противоречий между описаниями древних авторов и новой конфигурацией берега, ведь вместо одного острова появился другой. Они отразились лишь в виде незначительных несоответствий между сведениями перипла и археологическими данными относительно заселенности этого места и могли остаться невыявленными. Тогда к данным перипла продолжали бы относиться с осторожностью, а иногда с недоверием, особенно при сложившемся и устоявшемся мнении о якобы существующих ошибках и неточностях в сведениях античных авторов. А применение комплексного метода изучения историко-географических источников наглядно показывает, что сведения Анонимного автора абсолютно достоверны. Как свидетельствует рассматриваемый пример, они имеют огромное значение не только для изучения античной географии, но и для построения и датировки палеогеографических реконструкций и исследования различных геологических процессов. А конкретно вопрос о безыменном островке важен для поисков города Одесс.

Итак, Одесс. Анонимный автор пишет о нем следующее: «От этого маленького, пустынного и безыменного островка до Одесса 80 стадий». В перипле Арриана, где, собственно, повторяются сведения Анонимного автора, кроме того, указано, что «в Одессе стоянка для кораблей». Этот пункт упоминают и другие авторы. Так, согласно Плинию, к востоку от реки Тиры «живут асиаки, соименные с рекой Асиаком, за ними кробигги, река Рода, залив Саггарийский, гавань Ордесс». Клавдий Птолемей так же кратко указывает, что «выше реки Аксиака Ордесс», и приводит его координаты. Из столь лаконичных сведений Плиния и Птолемея ясно только то, что указанный город находился где-то в районе реки Асиак или Аксиак. Эта река, бесспорно, отождествляется с современным Тилигульским лиманом. Следовательно, где-то здесь и необходимо искать город Одесс или Ордесс. Сюда приводит и указанное в перипле расстояние. Но при всей такой конкретности и ясности вопрос о местоположении города стал предметом оживленной дискуссии, которая длится уже не одно столетие. Исследователи искали Одесс в самых различных местах. Высказывались одни гипотезы, их опровергали другие, на смену им приходили третьи. Но загадочный город так и не смогли найти. К его поискам вернулись лишь в последние годы. Но прежде чем перейти к этому рассказу, ознакомимся вкратце с историей длительных поисков.

Одесс заинтересовал исследователей еще в позднем средневековье. В эпоху Возрождения, как известно, резко возрос интерес к произведениям античных авторов. Сохранившиеся рукописи стали издавать, изучать, комментировать. Одним из первых, кто поднял вопрос о местоположении Одесса, был издатель перилла Арриана И. Стукий. Изучив имеющиеся сведения, он пришел к выводу, что этот город находился на левом берегу устья Тилигульского лимана. Это мнение, высказанное еще в 1577 г., долгое время не вызывало особых возражений.

В конце XVIII в. вопрос об Одессе стал привлекать к себе все большее внимание ученых, путешественников, любителей древностей. Как известно, в 1794 г. на месте турецкого укрепления Хаджибей был основан новый русский город и порт Одесса. Это красивое и мелодичное имя было дано в память о древнегреческом городе Одессе. Здесь надо заметить, что в популярной литературе почему-то распространилось мнение о том, что этот Одесс был расположен на месте современного болгарского города Варна. Но такое утверждение неправильно. Дело в том, что на Понте Эвксинском существовало два древнегреческих города с таким названием. Один находился на месте Варны, другой — в указанном районе. В конце XVIII в. еще не знали, где именно находился «российский» Одесс, и некоторое время считали, что новый город Одесса основан на месте древнегреческого. Позже выяснилось, что это не так.

В первой половине XIX столетия вопрос о локализации Одесса привлекал к себе внимание многих исследователей. Изучая имеющиеся данные, большинство из них пришло к выводу, что город находился на левом берегу устья Тилигульского лимана. К ним относятся такие известные ученые, как Г. Келер, И. Стемпковский, Э. Муральт, З. Аркас, А. Уваров и многие другие. Оставалось только подкрепить это мнение археологическими данными. Но когда в указанном месте были Проведены необходимые разведки, оказалось, что никаких следов древнегреческого города здесь нет.

Другие исследователи, например Ж. Данвиль, К. Мюллер, искали Одесс несколько восточнее Тилигульского лимана, на берегу небольшого морского залива под названием Карабаш. Здесь в 1836, 1839 и 1863 гг. были найдены три мраморные плиты с посвятительными надписями Ахиллу, владыке Понта Эвксинского, от имени граждан города, название которого, к сожалению, не приводится. Эти находки стали рассматривать как прямое подтверждение излагаемой точки зрения.

Между тем в тот же период появились и иные соображения. Так, еще в 1820 г. известный немецкий исследователь античной географии К. Маннерт пришел к выводу, что Одесс находился на Березанском лимане. Аналогичное мнение высказывали также П. Кеппен, Ф. Кюльб, Ф. Линднер. Эти ученые обратили внимание на го обстоятельство, что указанный перед Одессом островок находился напротив Березанского лимана. В связи с этим встает вопрос: куда отсчитывать указанные 80 стадий до Одесса — далее на запад, вдоль побережья моря, или же к Березанскому лиману? Вопрос принципиально важен: ведь в первом случае Одесс следует искать у левого берега Тилигульского лимана, а во втором — на побережье Березанского лимана. И указанная группа ученых склонилась к тому, что античный мореплаватель, пройдя мимо безыменного островка, не продолжил свой путь далее, к устью Тилигульского лимана, а зашел в Березанский лиман. Следовательно, считают они, здесь и находился Одесс.

В середине XIX в. довольно оригинальную точку зрения высказал известный одесский ученый П. Беккер. По его мнению, Одесс Арриана и Анонимного автора и Ордесс Плиния и Птолемея — это два разных города. Одесс он указывал вслед за другими исследователями у левого берега устья Тилигульского лимана, а Ордесс отождествлял с городищем на берегу Березанского лимана у с. Осетровка. Началось все с сопоставления расстояния между Борисфеном и Тирой. По его подсчетам, у Плиния это расстояние на 20 миль больше, чем у Анонимного автора. Это дало ему основания считать, что Ордесс отличен от Одесса и расположен в стороне от курса на таком расстоянии, чтобы при заходе судна в эту гавань общее расстояние увеличилось на указанные 20 миль. Соответствующие расчеты привели исследователя к городищу у с. Осетровка. Так родилась еще одна гипотеза о местоположении рассматриваемого города.

Во второй половине XIX — начале XX в. ученые, как прежде, искали Одесс в устье левого берега Тилигульского лимана. К такому выводу пришли известные ученые того времени Г. Шоталь, Ф. Брун, Ф. Браун, В. Латышев, Е. Минз, М. Кислинг и др. Постепенно эта локализация приобретала все больше и больше сторонников. Жаркие споры затихли, но ненадолго. Вскоре это спокойствие было нарушено. В 1909 г.

B. Гошкевич возродил выдвинутую в первой половине XIX в. мысль о том, что Одесс находился на берегу Березанского лимана. Дискуссия разгорелась с новой силой. В связи с этим Одесское общество истории и древностей поручило своему действительному члену С. Пападимитриу специально заняться вопросом о локализации Одесса. Результаты проведенных исследований C. Пападимитриу опубликовал в статье «Местоположение древней Одессы» в «Записках» указанного общества в 1912 г. После тщательного изучения местности от Тилигульского лимана до Карабашского залива он пришел к выводу о том, что «следует искать Одессу вокруг большой балки после Карабаша, т. е. не по берегам моря, а на самом материке, так что с течением столетий древняя Одесса отделилась от моря, а ее бухта представляет собой в настоящее время не более и не менее как простую балку».

Но В. Гошкевич решительно отстаивал свою точку зрения. Три года спустя появилась его статья «Где был древний Одесс?». В ней он обстоятельно аргументировал отождествление Одесса с крупным городищем на мысе между Сасыцким и Березанским лиманами. Как и П. Беккер, он пришел к выводу, что указанные Аррианом и Анонимным автором 80 стадий от безыменного островка до Одесса следует отсчитывать не вдоль берега моря, а в глубь Березанского лимана. Соответствующие измерения и привели его к указанному мысу. Однако в этом же томе «Записок» вслед за указанной работой была помещена новая статья С. Пападимитриу «Еще о местоположении древней Одессы», посвященная опровержению выводов В. Гошкевича. На этом их острая дискуссия и завершилась. Нового выступления В. Гошкевича не последовало. Последнее слово осталось за его оппонентом. Традиционная локализация Одесса была восстановлена. Показательно, что в энциклопедической статье Э. Диль поместил город на левом берегу Тилигульского лимана.

Но в 50-х годах вопрос о местоположении Одесса вновь стал на повестку дня. Э. Сымонович высказал новую точку зрения. Он попытался отождествить с этим городом открытое им Кошарское городище, расположенное на правом берегу устья Тилигульского лимана, т. е. напротив того места, где обычно указывали Одесс. Но через десять лет исследователь отказался от такого категоричного утверждения, ссылаясь на то, что «время существования Кошарского городища не совпадает со временем жизни авторов I–II вв. н. э., которые упоминают наименование Одесс».

Еще одну точку зрения выдвинул в 1960 г. М. Синицын. Он локализовал Одесс на левом берегу Тилигульского лимана выше его устья, «на территории с. Коблево, где существовало неукрепленное поселение как в скифское, сарматское, так и в раннеславянское время».

Как видно из краткого обзора, этот вопрос долгое время был предметом оживленной дискуссии и, несмотря на довольно точные и конкретные указания древних авторов и пристальное внимание исследователей, так и остался нерешенным.

Развернувшиеся в последние десятилетия историко-географические исследования позволили приступить к решению многих вопросов античной географии Причерноморья, и в первую очередь заняться локализацией древнегреческих городов и поселений, упомянутых античными географами и историками. Первым районом наших работ стало Нижнее Поднестровье. Затем накопленный опыт позволил расширить исследования. На повестку дня стал вопрос о местоположении Одесса. Пришлось начать с кратких сообщений древних авторов и многочисленных гипотез, споров и различных соображений моих предшественников. Их богатое наследие во многом помогло быстрее разобраться в проблеме, избежать некоторых ошибок.

В первую очередь нужно было ответить на принципиально важный вопрос, где именно находился Одесс: в устье Тилигульского лимана или же на Березанском лимане? Это отправной момент поисков. От того, как он решится, зависит дальнейший ход исследований. Как мы видели, в зависимости от этого ученые разделились на две группы. В связи с этим рассмотрим подробнее гипотезу П. Беккера о существовании двух разных городов: Одесса и Ордесса. Следует признать, что она при всей своей кажущейся стройности и логичности все же безосновательна. Если Плиний и Анонимный автор и определяют расстояние между Борисфеном и Тирой по-разному, то это совсем не значит, что Ордесс отличен от Одесса и расположен в стороне от морского побережья на таком отдалении, чтобы при заходе судна в эту гавань общее расстояние увеличилось на указанные 20 миль. Дело в том, что при преодолении такого большого расстояния у двух разных мореплавателей вследствие изрезанности береговой линии может получиться довольно значительное расхождение в реально пройденном пути. При этом не следует забывать о том, что мореплаватели могли пользоваться разными стадиями и что пересчет одной из полученных цифр в мили также может привести к искажению конечного результата. Кроме того, разница в написании (Одесс и Ордесс) настолько минимальна, что ее можно объяснить опиской одного из поздних переписчиков. Да и простая логика исключает мысль о том, что в непосредственной близости друг от друга могли существовать два по сути дела одноименных города. Таким образом, остается признать, что гипотеза о раздельном существовании Одесса и Ордесса не имеет под собой серьезных оснований и не может быть принята. Да она, собственно, и осталась незамеченной. Итак, можно считать общепризнанным, что оба названия принадлежат одному городу. Где же искать этот населенный пункт: в устье Тилигульского лимана или на Березанском лимане? В каком направлении измерять приведенные в перипле 80 стадий от безыменного островка до Одесса? Выяснить это можно следующими подсчетами. По данным перипла, как мы увидим далее, расстояние от Одесса до Никония равно 640 стадиям, т. е. чуть более 100 км. Отсчитав это расстояние от северной окраины с. Роксоланы, где, как. мы увидим ниже, лежат развалины Никония, попадем именно к левому берегу устья Тилигульского лимана. Следовательно, античный мореплаватель, пройдя мимо отмеченного островка, направился далее на запад, к Тилигулу. Таким образом, становится очевидным, что искать Одесс на побережье Березанского лимана нет никаких оснований. А отсчет расстояния и от указанного островка, и от Никония точно приводит к левому берегу устья Тилигульского лимана.

Этот лиман, как и многие другие причерноморские, представляет собой затопленное морем устье реки. До недавнего времени он соединялся с морем, а теперь отгорожен мощной пересыпью в несколько километров. Берега в устье лимана высокие и обрывистые. Море здесь довольно интенсивно наступает на сушу. То здесь, то там прямо на глазах сползают в море отделившиеся от степного плато участки берега шириной до нескольких десятков метров. Особенно заметны обвалы на участке от левого берега Тилигульского лимана до Карабашского залива. Тут повсеместно разрушаются современные постройки, приусадебные участки, огороды.

Итак, именно в этом районе, согласно данным перипла, находился древнегреческий город Одесс. Здесь указывали город многие ученые, но не находили. Мы также начали поиски с тщательного изучения местности. Особых надежд на успех не было, так как этот район был вдоль и поперек исхожен нашими предшественниками. Наивно было бы считать, что они могли не заметить следов города, который специально искали. Шаг за шагом, со всей тщательностью наша разведочная группа обследовала изучаемый участок, но, кроме обломков современных кирпичей и черепиц, ничего не нашла. Два раза наше воображение будоражили подозрительные на первый взгляд кладки фундаментов из рваного ракушечника, но свежие следы цементного раствора быстро развеивали вспыхивающую надежду. Никаких следов древнегреческого города мы не нашли. Вокруг были только впечатляющие обвалы, оползни, свисающие глыбы чернозема и глины. Они-то и заставили задуматься о том, как же выглядел этот район в античное время.

Такой вопрос поднимался еще в начале XIX в. Так, еще И. Стемпковский, один из пионеров изучения античных древностей Северного Причерноморья, уверенно помещал Одесс на левом берегу устья Тилигульского лимана и подчеркивал, что в древности эта местность выглядела иначе: пересыпи лимана и современных плавней не было, на их месте находилась гавань города. Аналогичную мысль через три десятилетия высказал другой известный русский ученый — А. Уваров. Но эти важные соображения, к сожалению, остались без внимания. А еще через 80 лет немецкий ученый Э. Диль высказал предположение о том, что Одесс занесен песком. В те годы еще не было никаких данных о более низком уровне моря в античное время, о существенных палеогеографических изменениях, вызванных трансгрессией (повышением уровня моря). И поэтому высказанные предположения были очень смелыми. Но так уж случилось, что они не были замечены учеными. Никто из исследователей не попытался проанализировать их, дать всестороннюю оценку и в конечном счете опровергнуть или развить дальше в свете новых палеогеографических данных.

А между тем оказалось, что И. Стемпковский, А. Уваров и Э. Диль дали ключ к разгадке проблемы. Только сейчас, когда наука располагает достаточными данными по палеогеографии рассматриваемого района, можно по достоинству оценить глубину и трезвость мышления, научное предвидение этих ученых. Они помогли убедиться в том, что отыскать древнегреческий город без привлечения палеогеографии невозможно, и этим подсказали верное направление поисков.

Теперь наша первоочередная задача заключалась в том, чтобы получить палеогеографическую реконструкцию района левого берега Тилигульского лимана для античного времени. Данных для ее построения оказалось вполне достаточно. Геологами твердо установлено, что пересыпь лимана в древности действительно не существовала. Лиман представлял собой открытую лагуну и был намного уже, чем в настоящее время. Берег моря тогда проходил примерно в 500 м мористее. На левом берегу устья была удобная терраса и бухта. С повышением уровня моря терраса была затоплена, а степное плато стало интенсивно разрушаться. Постепенно эта местность приняла современные очертания. Затопленная древняя терраса называется теперь банкой Трутаева.

Полученная палеогеографическая реконструкция позволила высказать предположение о том, что Одесс находился на нынешней банке Трутаева. Первое время это предположение практически ничем не было обосновано.

Но доказательства были вскоре найдены. Оказалось, что при подводных геологических исследованиях еще задолго до наших работ здесь встречались обломки амфор, мелкие камни, а в сети местных рыбаков иногда попадались и целые амфоры. К слову сказать, одна из таких находок была известна еще в дореволюционное время, и о ней упоминает сам С. Пападимитриу. Собранные сведения свидетельствовали о плодотворности изложенной гипотезы и показали необходимость целенаправленных подводных археологических разведок. В 1981 г. нам удалось провести такие работы. С помощью группы аквалангистов был обследован участок морского дна в районе банки Трутаева. В 300–500 м от современного берега на глубине 3–4 м здесь найдены обломки древнегреческих амфор, лепных сосудов, мелкие камни. Условия их залегания показывают, что они попали сюда не случайно, а связаны с поселением, которое когда-то существовало на берегу, а впоследствии было затоплено морем. По всей вероятности, они относятся к древнегреческому городу Одессу. Вот, пожалуй, и все, что сегодня можно сказать об этом пункте. Будем надеяться, что дальнейшие подводные исследования позволят осветить его конкретную историю от времени основания до гибели.

…Пройдя мимо Одесса, судно нашего мореплавателя направилось далее на запад. Следующая строка перипла гласит: «От Одесса до местечка Скопелы 160 стадий».

Итак, Скопелы. Этот пункт не упомянут ни в одном другом источнике. И тем более важно для нас процитированное сообщение перипла. Как видно из этих слов, локализация Скопел полностью зависит от того, где помещен город Одесс. А поскольку вопрос о местоположении Одесса долгое время был дискуссионным, то такие же острые споры разгорелись и при поисках местечка Скопелы.

Если отсчитать указанные 160 стадий (25 км) от левого берега устья Тилигульского лимана, мы придем к району с. Дофиновка, расположенного в устье небольшого лимана с тем же названием. Именно здесь указывали Скопелы многие ученые.

Указанные в перипле 25 км приводят в район с. Дофиновка, к поселению, которое открыл еще А. Уваров. Это дает основания вслед за Уваровым отождествить указанное поселение с местечком Скопелы. В настоящее время этот пункт частично занят современными постройками, частично разрушен морем. Слово «Скопелы» в переводе с древнегреческого означает «наблюдательная башня, место, с которого далеко видно, возвышенность, утес». Такое название могло получить местечко, жители которого в тревожные времена вели наблюдение за степью, откуда ожидалось нападение кочевников. С обострением отношений древнегреческих городов с местными племенами обстановка в степях Северо-Западного Причерноморья стала тревожной. Поэтому грекам были необходимы сторожевые наблюдательные пункты. Один из них был построен на высоком мысе у с. Дофиновка. Он служил ориентиром для мореплавателей и поэтому был упомянут автором нашего перипла.

Далее античный географ пишет: «От Скопел до гавани Истриан 90 cтадий». Гавань Истриан. Этот пункт указан также в перипле Арриана, который помещает его в 250 стадиях от Одесса, так как Скопелы здесь не упомянуты. Как мы видим, оба источника приводят вполне конкретные, согласующиеся между собой данные. Нет необходимости говорить о том, что локализация гавани опять-таки зависит от местоположения двух предыдущих пунктов. Соответствующие измерения показывают, что гавань Истриан следует искать на побережье Одесского залива, в районе современной Одессы. Но в каком именно месте?

В первой половине XIX в. здесь было известно только одно поселение древних греков — на месте Приморского бульвара современной Одессы. Именно его и отождествляли с гаванью Истриан многие исследователи того времени. Более тщательный анализ показывает, что расстояние до Приморского бульвара от предыдущих пунктов больше указанного в источниках. Поэтому во второй половине прошлого столетия ученые стали указывать локализуемый пункт на правом берегу устья Куяльницкого лимана, где на Жеваховой горе были также обнаружены следы древнегреческого поселения. Однако и эта локализация не получила признания. Согласно третьей точке зрения, гавань Истриан находилась на левом берегу устья Куяльницкого лимана. Но здесь не было известно античных поселений, и выводы исследователей остались весьма гипотетичными. Но в предвоенные годы было открыто и исследовано крупное поселение IV–III вв. до н. э., получившее название Лузановка и расположенное на том месте, где сегодня раскинулся пионерский лагерь «Молодая гвардия».

Таковы три основные точки зрения относительно местоположения гавани Истриан. Посмотрим, как согласуются выводы ученых с указаниями древних авторов. Оказывается, что расстояние от Дофиновки (Скопелы) до поселения на Приморском бульваре больше указанного в перипле: по прямой линии — через залив — наполовину, а вдоль берега — вдвое, до Жеваховского же поселка — на треть. Такие значительные расхождения не позволяют согласиться ни с той, ни с другой точкой зрения.

А точное измерение приведенного в периплах расстояния приводит именно к левому берегу Куяльницкого лимана, где расположено поселение Лузановка. Эта местность вполне удобна для гавани. Все это дает достаточно оснований для отождествления гавани Истриан с Лузановским поселением. К такому выводу пришел более 40 лет назад исследователь этого поселения В. Селинов, работы которого остались, к сожалению, неопубликованными.

Как показывают материалы раскопок, большое место в жизни Лузановского поселения занимала торговля. Здесь найдены амфоры многих античных центров Черноморья и Средиземноморья. Это и понятно, ведь здесь была гавань. С ее появлением в IV в. до н. э. расширились торговые связи греческих городов с местными племенами. Кроме того, гавань была удобна тем, что находилась на пути к Ольвии: при необходимости проходившие мимо суда всегда могли найти здесь пристанище. Да и жизнь ее экономически и, возможно, политически была связана с Ольвией. Ярким доказательством таких тесных связей является клад ольвийских монет, найденный в Лузановке.

В конце III в. до н. э. гавань Истриан, как и многие соседние поселения, прекратила свое существование. Политическая обстановка в северопричерноморских степях к тому времени изменилась: началось массовое передвижение скифских и сарматских племен, ухудшились их взаимоотношения с греческими городами. Натиск кочевников могли выдержать только укрепленные города, окруженные мощными стенами, оборонительными башнями и другими сооружениями.

Лузановское поселение расположено, как уже говорилось, в Одесском заливе, где разрушение берега происходит сравнительно медленнее. Поэтому море уничтожило лишь незначительную часть поселения. Основная его территория сохранилась. Здесь ведет исследования экспедиция Одесского археологического музея. Будем надеяться, что дальнейшие раскопки откроют новые страницы истории гавани Истриан.

Гавань Исиаков. В следующей строке перипла Анонимного автора сообщается: «От гавани Истриан до гавани Исиаков 90 стадий». Указание, как мы видим, довольно конкретное и вполне понятное. Однако, несмотря на это, вопрос о местоположении гавани Исиаков был спорным и неясным. Причина заключалась, во-первых, в том, что нерешенными были вопросы о местоположении Одесса, Скопел и гавани Истриан, без которых нельзя было достоверно локализовать и последнюю гавань. Во-вторых, проблема осложнялась еще и тем, что гавань Исиаков упоминается также в перипле Арриана, где указана не в 90, а в 50 стадиях от гавани Истриан. В связи с этим возникает сразу несколько вопросов: кто же из древних авторов прав? Чьим сведениям отдавать предпочтение? Почему один из авторов неверно указал расстояние между гаванями?

Размышляя над этими вопросами, ученые XIX в. считали, что причина кроется в ошибке одного из авторов или позднейших переписчиков. Но кого? Одни исследователи приписывали эту ошибку Анонимному автору, другие — Арриану. Соответственно такому разделению разошлись и мнения о местонахождении гавани Исиаков. Ее локализация зависела от того, где была помещена предыдущая гавань и чьим сведениям (Анонимного автора или Арриана) отдавал предпочтение тот или иной ученый. Поэтому гавань Исиаков искали во многих местах. Но, несмотря на острые и продолжительные споры, вопрос так и остался открытым.

Когда мне довелось заняться античной географией рассматриваемого района, естественно, одной из первых была попытка решить вопрос о том, где же именно была гавань Исиаков. Пришлось начать с противоречий источников. Конечно, прежде всего необходимо было выяснить, почему древние авторы указывают разное расстояние до гавани Исиаков: Анонимный автор — 90 стадий, а Арриан — 50 стадий.

Пытаясь найти ответ на эти вопросы, я занялся детальным изучением района Одесского залива и попробовал проследить за курсом античных кораблей от гавани Истриан. Результат оказался совершенно неожиданным. Выяснилось, что обвинения в адрес античных географов были напрасными. Никакой ошибки здесь нет, хотя в источниках действительно указаны разные цифры. Такое утверждение на первый взгляд кажется парадоксальным, а между тем все объясняется довольно просто. Взглянем на карту Одесского залива. У его восточной оконечности, в Лузановке, находилась гавань Истриан. От нее к гавани Исиаков можно плыть двумя путями: либо напрямик, через залив, либо вдоль берега, мимо устьев Куяльницкого и Хаджибейского лиманов. Второй путь, понятно, длиннее первого. Их сопоставление с письменными источниками показывает, что в периплах отражены оба маршрута. Мореплаватель Арриана поплыл к гавани Исиаков напрямик, через залив, и насчитал 50 стадий, Анонимный же автор плыл вдоль берега и прошел 90 стадий.

Так оба маршрута приводят в район Приморского бульвара Одессы. Здесь еще в начале XIX в. при строительстве жилых домов было открыто довольно крупное поселение, существовавшее в IV–III вв. до н. э. Проведенные позднее археологические исследования показали, что поселение занимает значительную площадь вдоль всего бульвара, а в районе Оперного театра находится некрополь, т. е. город мертвых, кладбище. Находки древностей в 1823 и 1826 гг. сыграли большую роль в историко-географическом изучении этого края. При строительных работах здесь находили древнегреческие амфоры, расписные чернофигурные вазы и другие предметы быта и украшения. Эти материалы привлекли к себе большое внимание ученых и любителей старины, дали мощный импульс для дальнейших исследований, положили начало конкретному комплексному изучению письменных и археологических данных. Именно в связи с этими находками была написана работа И. Стемпковского, посвященная локализации древнегреческих городов и поселений, упоминаемых древними географами и историками между устьями Борисфена и Тиры. Это исследование было одним из первых опытов комплексного изучения источников и послужило толчком для дальнейшей работы в новом направлении.

Итак, комплексное изучение источников показывает, что гавань Исиаков, бесспорно, отождествляется с древнегреческим поселением на Приморском бульваре. К этому выводу приходили, как уже говорилось, многие исследователи. Но окончательно решить такой сложный, запутанный вопрос можно было только при рассмотрении географии всего района в целом и сопоставлении с археологической картой, которой в те годы еще не было. Теперь, когда мы располагаем сравнительно полными данными о существовавших здесь поселениях, знаем, где именно находилась гавань Истриан, и выяснили, почему Анонимный автор и Арриан приводят различное расстояние до гавани Исиаков, можно уверенно утверждать, что этот пункт находился именно на Приморском бульваре, где расположено наиболее крупное в округе поселение. Более удобного места для гавани найти трудно, ведь именно здесь расположен и современный Одесский порт.

После гавани Исиаков наш мореплаватель направился дальше на юго-запад, к устью реки Тиры. Следующая запись в перипле гласит: «От гавани Исиаков до местечка Никоний 300 стадий», т. е. примерно 48 км. Это указание лишний раз подтверждает правильность отождествления гавани Исиаков с поселением на Приморском бульваре: именно сюда приводит указанное расстояние от Никония, развалины которого лежат на левом берегу Днестровского лимана, у с. Роксоланы.

Итак, следующий пункт, отмеченный в перипле, — Никоний. Этот древнегреческий город, названный в честь богини Ники, упоминают Псевдо-Скилак, Страбон, Птолемей. Вопрос о его местоположении также долгое время был предметом оживленной дискуссии. Истории его поисков и изучения можно посвятить отдельный очерк, поэтому мы отметим только то, что после четырех столетий жарких споров город был наконец отождествлен с издавна известным довольно крупным городищем у северной окраины с. Роксоланы. Здесь уже много лет ведутся планомерные археологические раскопки, которые позволяют восстановить историю этого города. Никоний был основан во второй половине VI в. до н. э. древнегреческими переселенцами из Милета. Место для города было выбрано с учетом оборонительных возможностей: возвышенный мыс, ограниченный с юга и севера глубокими балками, а с востока, со стороны степи, — ложбиной, у которой впоследствии был вырыт ров и возведена крепостная стена.

Выгодное географическое расположение Никония обусловило быстрое экономическое развитие города. Его жители занимались земледелием, скотоводством, торговлей, ремеслами, охотой, рыболовством. Город быстро наладил тесные экономические связи с торговыми центрами античного мира, соседними древнегреческими городами и местными племенами. Никоний интенсивно развивался и занял ведущее положение в округе. Но со второй половины IV в. его экономическое развитие замедлилось. Сократились торговые связи, остановилось городское строительство. Приоритет перешел к соседней Тире, расположенной на месте современного Белгорода-Днестровского. Многие торговые центры значительно сократили ввоз своих товаров в Никоний и соответственно увеличили в Тиру. В III в. Никоний впал в глубокий экономический кризис. Торговые связи его прекратились почти полностью. Затем город был разрушен, вероятно, галатами. Жизнь в Никонии постепенно потухла. Соседняя же Тира просуществовала еще более столетия, и кризис ее связан с общим кризисом древнегреческого мира.

Как мы видим, в историческом развитии Никония наблюдается довольно резкий поворот. Разумеется, определенную роль здесь сыграли причины политического характера, но только ими невозможно объяснить происшедшие перемены. Ключ к разгадке этих загадочных событий дало следующее сообщение перипла: «От местечка Никония до судоходной реки Тиры 30 стадий». Эти слова долгое время были причиной оживленных споров. Оказалось неясным, как понимать это лаконичное сообщение античного автора. Одни исследователи считали, что здесь имеется в виду расстояние от Никония до устья Тиры, но «устье Тиры» понимали по-разному. Дело в том, что Днестр образует обширный Днестровский лиман, впадающий в море. Встает вопрос: какой же район считать устьем Тиры — устье реки или лимана? Ранние исследователи полагали, что речь шла о речном устье и что лиман античные мореплаватели считали уже морем. А со временем устоялся вывод о том, что устьем Тиры следует считать устье Днестровского лимана. Не вдаваясь в детали этих споров, отмечу, что большая группа ученых искала Никоний в 30 стадиях либо от речного устья, либо от лиманного. Здесь необходимо сразу же подчеркнуть, что при таком понимании текста возникает явное противоречие с данными Страбона, который указывает Никоний в 140 стадиях от устья. Пытаясь разрешить это противоречие, исследователи полагали, что античные мореплаватели принимали за устье Тиры разные точки широкого устья Днестровского лимана.

Другая группа ученых пришла к выводу, что текст перилла испорчен: вместо «река Тира» следует читать «город Типа» — и, следовательно, указанные 30 стадий определяют расстояние от Никония до города Тиры.

Однако ни с тем, ни с другим выводом нельзя было согласиться. Дело в том, что расстояние от Никония и до устья лимана, и до города Тиры более чем в два раза превышает указанную в перилле цифру. И еще длиннее путь до устья реки. Как же тут быть? Куда измерять 30 стадий Анонимного автора? Почему он говорит именно о судоходной реке Тире?

Ответ на эти вопросы дала палеогеография. Выяснилось, что в античное время, когда уровень моря, как уже отмечалось, был ниже современного, Днестровского лимана вообще не существовало. На его месте находилась дельта реки из двух рукавов и острова между ними. Как показывают геологические разрезы, левый рукав реки, на котором лежал Никоний, был мелководнее, чем правый, основной рукав реки. При сопоставлении этих данных с письменными и археологическими источниками становится понятным, что ко времени нашего мореплавателя левый рукав реки обмелел совсем и стал несудоходным. Поэтому перилл указывает, что от Никония до судоходной реки Тиры, т. е. до ее правого рукава, 30 стадий. Это расстояние полностью соответствует действительному.

Вернемся теперь к событиям исторического развития Никония. Комплексное изучение имеющихся данных показывает, что одной из коренных причин его упадка и кризиса стали обмеление и потеря судоходности левого рукава реки. Именно эта причина и привела к резкому сокращению торговых связей, подорвала экономику города, что резко повернуло историческое развитие как самого Никония, так и всего Нижнего Поднестровья.

Итак, мы совершили небольшое путешествие по курсу древнегреческого мореплавателя от устья Борисфена до устья Тиры, ознакомились с существовавшими здесь городами и поселениями. Некоторые выводы пока еще остаются гипотезами. Читатель сам разберется, какое положение можно считать установленным фактом, а какое требует дополнительных доказательств. Будем надеяться, что дальнейшие комплексные исследования позволят окончательно разрешить все загадки античной географии Северо-Западного Причерноморья.

Индийские метеорологи, проанализировав тексты древних рукописей, а также статистические данные, накопленные с 1895 по 1984 г., пришли к выводу, что климатические изменения в северной части Индостанского полуострова подчиняются 18,6-летнему циклу лунных приливов.

Подобная цикличность была подмечена более тысячи лет назад, но она определялась 20-летней сменой регулярных муссонов на один засушливый год. Примечательно, что такие же циклы были зафиксированы индейцами Северной Америки и крестьянами средневекового Китая.

Современные, естественно, более точные данные помогут надежно прогнозировать наступление неблагоприятных климатических условий.

Юрий Лабынцев
УШЕДШИЕ БОГИ ШЛЁНЖИ

Очерк

Художник В. Родин

Путешествуя по старинным городам Центральной Европы, трудно бывает представить, что совсем недалеко от них находятся уголки почти дикой природы, сохраняющие для нас многие удивительные памятники человеческой истории. Рддом с крупнейшим городом юго-западной Польши — Вроцлавом находится один из таких заповедных уголков — небольшой горный массив Шлёнжа, покрытый густыми хвойными лесами. Шлёнжа — это и название главной горной вершины массива высотой более 700 м. Попасть в эти невысокие отроги польских Судет несложно. От Вроцлава автобусом или по железной дороге нужно доехать до маленького городка у подножия гор — Собутки и отсюда начать свое путешествие в мир лесов, цветов, родников, зверей, птиц и насекомых языческой Шлёнжи, в мир ее ушедших богов. Однако, прежде чем подняться в горы, познакомимся немного с историей этих мест, их былой славой и до конца не разгаданной тайной, молчаливые свидетели которой — гранитные фигуры зверей, какие-то непонятные статуи своеобразных геометрических форм, каменные валы и т. д. — расположены на поверхности и являются предметом всеобщего обозрения…

Самые первые исследования памятников Шлёнжи начались еще в начале XVIII в. Эти изучения носили в то время характер любительского интереса, но уже тоща были высказаны предположения о культовом назначении различных фигур, а на гору было указано как на место древних языческих обрядов. Исследователи XIX и начала XX в., а также самого последнего времени установили ряд неизвестных ранее фактов и выдвинули несколько новых гипотез. Самая интересная из них — гипотеза о кельтском происхождении капища на Шлёнже, появившегося на переломе VI и V вв. до н. э., т. е. тогда, когда кельтские племена, пришедшие в район Силезии с юга, прочно здесь осели. Предполагается, что капища, расположенные на вершине Шлёнжи, а также на двух соседних вершинах, были посвящены культу Солнца…

Одним из первых упоминаний, к сожалению очень скудных, о капище на Шлёнже (примерно уже после полуторатысячелетнего его существования) является запись, приведенная в хронике Титмара из Мерзебурга. Он пишет о почитании горы местными жителями-язычниками в качестве святой. Никаких конкретных пояснений при этом не приводится. Однако и эта запись позволяет предположить, что Шлёнжа в то время (X — не позднее начала XI в.) все еще оставалась языческой святыней, поклониться которой стекалось множество людей не только из окрестных мест, но и издалека. История христианизации племен, живших в районе горы в этот период и отчасти в последующий, очень напоминает происходившую тогда же христианизацию восточнославянских племен. И там и здесь (с разницей в несколько лет) при насильственном насаждении христианства вспыхивают народные волнения, а сразу же после смерти в 1034 г. польского князя Мешко II мы наблюдаем здесь своеобразный обратный процесс — возрождение языческого уклада жизни и религии язычества. При этом католический клир был вынужден покинуть районы, прилегавшие к «поганьской столице». Однако период этот продолжался недолго, уже к середине XI в. начинается католическая реакция и значение языческой Шлёнжи быстро падает. В начале XII в. здесь селятся монахи-августинцы, которые скоро становятся владельцами горы и земель вокруг нее. Проходит несколько десятков лет, и на Шлёнже появляется небольшой замок, значение которого сохранялось вплоть до чешских религиозных войн, когда гуситские воины выдержали в нем осаду войск вроцлавского епископа. После этого славного времени в руинах замка селились только разбойники, державшие в страхе все окрестное население, и прежде всего проезжавших мимо купцов. Объединенные силы горожан не раз штурмовали замок, точнее, его остатки и разбили разбойничьи шайки… От этой поры и пошли легенды о несметных сокровищах, зарытых где-то на горе. Легенды породили специальный промысел кладоискателей в этой местности, которые, видимо, так ничего и не нашли. Наконец, историей горы и ее памятников заинтересовались любители. В 1733 г. на горе была найдена статуя, получившая название «Фигура, держащая рыбу». Она была описана доктором Буркхардтом в его труде, посвященном Шлёнже. Вплоть до наших дней местные памятники изучались многими учеными. Это породило целую литературу о Шлёнже, так, впрочем, и не раскрывшей до конца своей тайны…

Чтобы осмотреть все памятники дохристианского периода на Шлёнже, нам придется пройти немало километров пешком, так как памятники эти расположены в самых различных местах — от вершины горы до ее подножия, а одна статуя, «Гриб», стоит в самом центре городка, возле костела святой Анны. Вот от нее-то мы и начнем свое путешествие.

«Гриб», по мнению некоторых исследователей, напоминает фрагмент фигуры человека от ступней до пояса, другие видят в нем изображение воина в шлеме, третьи — монаха и т. д. Когда смотришь на него, то в первое мгновение возникает ощущение какой-то фантастичности этой скульптуры, вызванное, быть может, некой абстракцией, однако потом начинаешь видеть, что статуя похожа на плохо сохранившееся примитивное изображение какой-то фигуры, установить очертания которой очень трудно. На передней ее части имеется знак креста. Вот и все, что удается увидеть после пристального рассматривания. В дальнейшем с помощью некоторой мысленной реконструкции можно представить что-то похожее на ноги в нижней части фигуры, отметить и еще некоторые человеческие черты, и весьма условное изображение какого-то одеяния, но все это уже лишь догадки.

Вторым памятником, лежащим на нашем пути, будет «Монах», находящийся в 200 метрах от городка, недалеко от тропы, ведущей на вершину Шлёнжи. Описать эту статую просто невозможно, так как она в отличие от всех прочих ничего конкретного не напоминает — это какая-то геометрическая фигура на подставке, выполненная из гранитного монолита. На ее вершине и на подножии знак креста, означающий, как сейчас полагают, упрощенный символ Солнца, которому якобы и был посвящен данный культ. Об этом памятнике, как и обо всех других, было много написано, высказано догадок и гипотез, но все они малоубедительны, и данная фигура по сей день является наиболее загадочной из всех остальных.

Почти от самого «Монаха» начинается медленный подъем в горы. Справа остается маленькая часовня, стоящая на полянке у перекрестка троп. Вхожу в небольшое ущелье между двумя горами — Стольной и Вежицей, на последнюю еще предстоит подняться, так как Вежица — одна из трех вершин, где некогда находились капища. До сих пор ее оточает каменный вал… Километра через три можно сделать привал на небольшой поляне. Впереди, если судить по карте, примерно через полкилометра, сразу несколько интересных памятников: две скульптуры, так называемые «Фигура, держащая рыбу» и «Медведь 2-й», отдельно выбитый знак Солнца — крест и участок каменного вала, за которым и находится настоящий заповедник древней языческой культуры. За этим валом будут еще два подобных, как бы охраняющих подход к самому священному месту Шлёнжи. Христианские миссионеры еще в самом начале борьбы с язычеством пытались в наиболее почитаемых местах основать монастырь или церковь, а самое минимальное — установить крест, языческие святыни при этом, разумеется, безжалостно разрушались. Подобное было, конечно, и на Шлёнже, вершина которой, видимо, не сохранила основных своих памятников.

«Фигура, держащая рыбу» и «Медведь 2-й» находятся рядом, под одним навесом, установленным недавно в целях их сохранности. Первая скульптура получила большое признание у исследователей. Эго, видимо, самая популярная статуя из всех сохранившихся. В XVIII в. она была описана одной из первых; ее сравнительная композиционная законченность и целостность давали и дают большие возможности для ее трактовки, к тому же, видимо, о ней сохранилось случайное упоминание в документе начала XIII в., где говорится о «камне с Петром». Возможно, что эта запись подсказала или во всяком случае аргументировала гипотезу немецких ученых о том, что будто бы данная фигура представляет собой изображение апостола Петра и является памятником романской, а не дохристианской культуры.

«Мадонна с рыбой», как называли статую ранее, представляет собой фрагмент полусидящей человеческой фигуры, держащей огромную рыбу. Различные части человеческого тела только угадываются, головы нет совсем. На верхней части рыбы все тот же крест.

Другой памятник, стоящий рядом, — «Медведь 2-й» — такой известности не получил. Эго грубо выполненная скульптура какого-то дикого зверя, напоминающего одновременно и медведя и кабана. Размер скульптуры довольно большой, на спине зверя — тот же глубоко выбитый крест.

Две эти фигуры, охраняющий их вал, кресты, шумящий среди гор лес создают какое-то особенное настроение, позволяют представить эти места несколько тысячелетий назад, заставляют думать, что впереди нас ждет еще что-то более удивительное и таинственное…

Вот наконец и последний каменный вал, за которым уже видна вершина Шлёнжи. На вершине, рядом с построенным из каменных глыб костелом, стоит еще один «Медведь», как его часто называют, «Медведь 1-й». Внешне он значительно интереснее своего собрата и выполнен более рельефно. Эта скульптура почти единственное, что осталось на самой вершине от былого величия Шлёнжи времен язычества.

После почти часового отдыха на вершине горы (с нее открывается вид на многие километры окрест) вновь пускаюсь в путь на поиски остатков капища на горе Радунье, подъем на которую занимает чуть больше часа. Здесь не сохранилось других памятников, кроме огромного каменного вала, опоясывающего гору. Длина его равна почти двум километрам, ширина — около пяти метров, а высота — до шестидесяти сантиметров. Это самый значительный из культовых валов в районе Шлёнжи. При его обходе замечаешь, что местами камни куда-то пропадают и лишь через некоторое расстояние вал отыскивается вновь.

Вечером, уже при низко стоящем солнце, сидя на теплых камнях вала, кажется, будто плывешь по тихой, спокойной, немноговодной реке, которую спрятал в своих просторах огромный загадочный лес. Уходить от этого чуда долго не хочется, и, только когда солнце почти уже садится за ближайшие горы, спускаюсь вниз и в быстро наступающих сумерках бреду по знакомой мне тропе в сторону горного приюта…

Следующее утро начинается необыкновенной тишиной. Ветра, который вчера мешал при подъеме, сегодня нет. Небо почти совсем чистое. Теперь путь лежит на третью вершину, к третьему капищу — на Вежице. Это будет самый длинный переход, так как хочется пройти не известным уже частично путем, ведущим на Шлёнжу с севера, а избрать иной, более долгий и сложный путь — через скалы Ольбжимки и Скальны и далее по горизонтали в район Вежицы. На всем этом пути памятников дохристианской эпохи нет. Только рядом со Скальней на одном из камней выбит хорошо теперь нам известный крест.

До вала на Вежице добираюсь почти к вечеру. Судя по описаниям, здешний вал очень напоминает все остальные, только размеры его значительно меньше. Так оно и оказывается в действительности. После многочасового перехода подъем на гору кажется очень трудным, хотя сама гора по размерам куда меньше уже «покоренных» вчера и сегодня вершин.

Вежица — это конец и нашего путешествия, здесь мы прощаемся с языческим миром Шлёнжи, ее соснами, камнями, мхами, прощаемся с ее загадками. С безыменной горы, стоящей невдалеке от Вежицы, уже видна Собутка (в переводе на современный русский язык — ночь на Ивана Купалу). Как видно, все здесь напоминает языческие времена, и ведь название «Собутка» древнее, оно не придумано в наши дни, а идет, как говорится, из веков. Имя Собупси носил когда-то и весь массив Шлёнжи…

Солнце стоит уже над самой кромкой горизонта, здешний, вежицкий закат только немногим походит на закаты в других местах Шлёнжи. Сейчас та воздушная даль, где лишь угадывается за деревьями равнина, кажется огромным, дышащим млечными испарениями морем. Заходящее ярко-красное солнце огромно. Все вокруг прощается с ним. Это прощание в последних голосах птиц, в почти неощутимом, еще солнечном шелесте травы; это прощание в тенях от гор и деревьев; это прощание в стихающей музыке дневной жизни, в гимне общего покоя.

Примерно 20 лет назад городские власти Парижа разрешили промышленным предприятиям обзавестись собственными артезианскими колодцами. За первый год было пробурено 500 скважин, за второй — 300, за третий — 60. Затем это дело заглохло, ибо уровень грунтовых вод при хищнической эксплуатации быстро спал на 50 м и в пластах под городом наступила «засуха». Предприятия перенесли сооружение артезианских колодцев в пригороды Парижа, где за последние 10 лет было пробурено более тысячи скважин.

Последствия бесконтрольной эксплуатации недр начали сказываться неожиданно. В 1984 г. во многих центральных районах французской столицы зафиксирован необычайно высокий уровень грунтовых вод, подпочвенная влага стала активно повреждать фундаменты как новых, так и старых зданий. Под угрозой оказались исторические памятники, например Лувр, основа которого просто набухла водой и покрылась микроскопическими водорослями.

Геологам и гидрологам пришлось изрядно потрудиться, чтобы понять смысл и масштабы случившегося. В городе создали 20 контрольных станций и составили новые гидрологические карты. Исследования показывают, что после «засухи» грунтовые воды постепенно накапливались, восстанавливали свой уровень, но пошли вверх не по старым, нарушенным каналам, а по новым. Поэтому они и оказались в непосредственной близости к фундаментам.

Александр Маев
ТАЙНЫ РАЗДВОЕННОЙ ВЕТВИ[44]

Очерк

Художник Ю. Авакян

…О, это очень странная музыка — стрекот кузнечиков и зуд цикад! И откуда они только берутся в этой степи, где зимой минус 35, а летом, наоборот, плюс и ветер несется, словно рожденный гигантским азиатским вентилятором, вечно, всегда по курсу «триста». Это значит, что если вы возьмете в руку компас, стрелка которого показывает точно на север, а поблизости от вас нет никаких магнитных аномалий и не надо подсчитывать девиацию, то назойливый шум, чрезвычайно похожий на неразборчивый говор толпы в окрестностях футбольного поля, где вдет сногсшибательный матч, войдет в ваше правое ухо, пусть даже и прикрытое ладонью. А вы в этот момент вслушиваетесь в разноголосицу звуков великой степи, лежащей севернее таинственной пустыни Гоби. И шум входит в вас и звучит, сплетаясь с пением жесткокрылых, как голос далекого хора, неумолчно гудящего на вершинах дальних Гималаев или на плоскогорье Тибета…

Я лежал на травах этой степи, поросшей диким чесноком, и прозрачные, как небо, мысли кружились в моей голове. Я вслушивался в голос ветра и размышлял порой о странных людях с коричневыми лицами, которые веками пересекали караванными тропами, ведущими из Маньчжурии в Гималаи, в Непал, а затем в солнечную, пряную, благовонную Индию с миллионами курительных палочек, эти однообразные тысячи километров под переливчатым монгольским солнцем, пока не добирались до цели.

Вдруг неподалеку от меня раздался звонкий голос бубенцов. Верблюды?

Нет. Поднял голову и взглянул. И застыл, не в силах оторваться от зрелища, которого никак не ожидал именно здесь, так далеко от России, от привычных сердцу и уму степных просторов.

По проросшей степи шли трое в раздуваемых ветром халатах. Первый, в белесой войлочной шляпе, опередивший остальных метра на два, внимательно глядел на свои руки, в которых держал раздвоенную, очищенную от коры ветку, черенок которой поднимался почти вертикально. Друзья его осторожно двигались за ним справа и слева и тоже не отрывали внимательных и блестящих черных глаз от мерно колеблющегося черенка.

Лозоходцы! Здесь, в Монголии? Вот неожиданность! Но с другой стороны, где же им и быть, как не здесь, километров за двести от Онона, бурливого притока Амура с упруго виляющими хвостами в его быстрой воде хариусами, и вдали от мутной реки Керулен, переполненной сомами и сазанами. Воды-то здесь нет! Был ручеек какой-то — вот его сухое ложе — да сгинул. А рядом лошадиные табуны, коровы, стада, покорно жующие подгорелую травку. Они пить хотят! Вот и приходится, худо-бедно, употреблять нехитрые водоразведочные снасти, пусть даже в простой надежде на то, что где-то на пересечении водоносных жил залегла в полутора-двух метрах под поверхностью какая-никакая, а вода…

Посмотрел издали. Не подошел, чтобы не мешать. Ритуал есть ритуал, и не стоит непосвященному вплетать в него свои любопытные взгляды. Отправился по своим делам, удивленный необыкновенной встречей, надолго оставшейся в памяти. А потом, через несколько лет, встретившись со старым другом, бродягой-геологом, три четверти сознательной жизни проведшим «в поле» и много лет проработавшим здесь, в Монголии, в Гоби-Алтайском аймаке, в поисках воды научно зарекомендовавшими себя методами, спросил у него о монгольских лозоходцах. Услышал ответ: «Я их не встречал. Но почему бы и нет? Все хорошо, что приносит пользу».

Итак, жив еще этот старинный способ познания недр планеты.

Но всем ли известно, о чем идет речь?

Не задумывались ли вы, где наши древние предки брали руду, из которой ковали мечи, отливали бронзовые зеркала, чеканили монету с гордыми профилями неистовых властелинов? На дороге, что ли, находили? Самородки? Ну что ж, пойдите поищите где-нибудь неподалеку хотя бы небольшой кусочек самородного золота, не говоря уж о меди.

Ну да, рудники. Глубоко под землей трудились несчастные рудокопы, рабы, денно и нощно взламывая куски породы. Да что там под землей! На горы взбирались но головоломным кручам и вгрызались в их каменные бока.

Несколько лет назад попалась мне на глаза статья, где говорилось о древних горняках, о том, что они с удивительной точностью могли отыскивать месторождения железных руд. Обнаружена, например, старинная штольня, пробитая наклонно к рудному телу, залегавшему на стометровой глубине. Чем же объяснить умение рудознатцев определять, что именно в данном месте находится месторождение, ведь на поверхности ничего не заметно?

Автор подошел к вопросу просто: у древних была изощренная наблюдательность, они могли подмечать конфигурацию, оттенки цвета компонентов горных пород и правильно судить по ним о геологическом строении участка. Они искали интуитивно, но интуиция у них была развита блестяще…

Интересное объяснение. И — несообразное. Ведь «умение подмечать конфигурацию, оттенки цвета компонентов горных пород» — это уже наука, требующая многолетней традиции, требующая учеников и учителей, знания определенных закономерностей строения земной коры. Ничего подобного, естественно, в те далекие времена не существовало, что автор сообщения и подтверждает незаметно для самого себя: «Интуиция у них была развита блестяще».

Однако что это такое — «блестяще развитая интуиция»? И может ли она проявиться без предварительного знания предмета? Попробуйте, например, развить в себе интуицию и «изощренную наблюдательность», если вы не имеете никакого понятия о геологической науке и не можете отличить медную руду от железной!

Разгадка проста: рудознатцы пользовались самым примитивным поисковым прибором — лозой, «волшебной палочкой», в которой, конечно, нет ничего волшебного. В чем же суть ее действия?

Выбиралась небольшая развилка наподобие буквы «У» с углом расхождения ветвей от 25 до 50 градусов. Считалось, что самые лучшие «приборы» получаются из орешника, но пользовались и вязом, кленом, кизилом, ясенем — как сухим, так и свежим деревом. Да и не только деревом. Подобные индикаторы делали также из китового уса, камыша, металлической проволоки. Ветви дерева должны иметь примерно одинаковую толщину и способность сгибаться под прямым углом, не ломаясь. Длина их, как правило, 40–55 см, лишние ответвления тщательно обрезались, нижний, прямой конец ветви был не длиннее 8 см. Когда для поисковых целей применяли камыш, то брали два стебля толщиной в современный карандаш и связывали их с одного конца бечевкой или пучком травинок — минутное дело! И приступали к работе.

Так вот, берет лозоходец — а к таким людям в древности относились с особым почтением — в обе руки индикатор, прижимая локти к телу и сгибая руки в локтях примерно под прямым углом. Подобная «хватка» практикуется с незапамятных времен и наиболее распространена. Ладони направлены вверх, тыльная сторона — к земле. Пальцы охватывают концы ветвей таким образом, чтобы они слегка высовывались между основанием указательного и большого пальцев; сами же концы ветвей слегка сгибаются у мизинцев так, чтобы они образовывали прямую ось вращения. Держат лозу, как правило, крепко, устойчиво, слегка сближая ветви, чтобы они пружинили. Перед началом поисков она должна пребывать в горизонтальном положении, так чтобы короткий общий конец был слегка приподнят.

Ну а что дальше? А дальше вот что. Лозоходец не спеша начинает шествовать по местности. И гам, где под поверхностью земли находится какая-либо неоднородность — а ею может оказаться пустота, старый фундамент, рудное тело, водяная жила — и едва только человек ступит на границу этой неоднородности, лоза тут же повернется вверх или вниз. Почему? Ответим на этот вопрос несколько позже, а пока попробуем представить себе, как могло возникнуть знание об этом методе.

Древние китайцы употребляли иногда в качестве индикатора не только лозу. В ходу была гладко оструганная вишневая палочка, которую клали на максимально распрямленную ладонь. Как только лозоходец пересекал подземную водяную жилу, палочка слегка поворачивалась. Весьма вероятно, что когда-то, на заре цивилизации, простые игры с куском дерева неподалеку от колодца или родника помогли обнаружить этот эффект, который оказался столь полезным многочисленным поколениям потомков первого лозоходца. Потом, видимо, начались целенаправленные эксперименты по методу «проб и ошибок». Реагировала, допустим, ветка на что-то новое — это исследовалось (если, конечно, можно употребить подобное слово в данном случае) и включалось в арсенал искателей. Так и прибывали заветные знания, а потом передавались от знатока к знатоку…

Может быть, эта версия и не слишком правдоподобна, и многое на самом деле происходило вовсе не так, однако факт многовекового жития лозоходства налицо. Есть немало свидетельств тому, что обращению с «волшебной палочкой» люди были обучены на много веков раньше, чем об этом весьма пространно сообщается в Большой энциклопедии Гутенберга, посвятившей лозоходству большую статью. Упоминает о лозе, и отнюдь не виноградной, неутомимый путешественник Геродот. Лозой умели пользоваться и древние египтяне, и древние греки, вавилоняне и римляне; о ней писали Марко Поло и Георгий Агрикола. Летописцы «Поднебесной империи» — Китая утверждали, что уже в «давние» времена знатоки земли могли не только указывать, что скрывается под ногами у людей, но и показывать место, где лучше всего построить жилище, чтобы не разгневать «подземного дракона». Они же полагали, что именно этот дракон руководит движением послушной ветки. Значительно позднее, в средние века, во времена дичайшего изуверства, «добропорядочные» христиане пытались приписать вращение индикатора вмешательству сатаны — а все потому только, что не во всяких руках она вращалась. Благочестивейший аббат Пиро разразился на эту тему специальным трактатом. «Запретить лозу!» — гневно призывал он. Нечто подобное произошло и в известном Лейпцигском университете. «Изгнать беса», — постановили слушатели богословского факультета.

Однако, несмотря на прохладное, мягко говоря, отношение, лозоходцы не падали духом. Некий барон Басолей с супругой, выступавшей в качестве ассистента, освоив лозоходство и довольно серьезно изучив все имевшиеся в то время пособия по геологическому поиску, открыл в начале XVII в. более ста пятидесяти рудных месторождений — золота, серебра, меди, олова, цинка! Впечатляющая цифра! Сегодня не всякий геолог может похвастаться таким внушительным набором защищенных открытий. Утешением, правда, может послужить то, что методы, которыми геологи пользуются сегодня, — в отличие от тех, которыми пользовался злополучный барон, — проверены, апробированы и не вызывают сомнений. И им не грозит Бастилия, где окончили свою полную приключений и похождений жизнь Басолей и его верная супруга. Что поделать! Те времена — ученейшие энциклопедисты, невежды, шарлатаны, выдававшие себя за алхимиков, маги и гадатели, стремившиеся пробраться под крыло к какому-нибудь богатому меценату в надежде на безбедную жизнь и заканчивавшие ее зачастую столь же нелепо то по обвинению в мошенничестве, то в тайных связях с сатаной.

В 1780 г. небогатый шевалье Пьер Тувенель вместе с подручным — крестьянином Бартоломео Блеттоном прославил себя тем, что, увлекшись экспериментами с лозой, в одной только Лотарингии открыл около восьмисот источников подземных вод.

По-разному складывалась судьба лозоходцев, да и сами они были людьми разными. Одни в совершенстве владели таинствами ремесла, другие лишь слепо подражали им, вводя в заблуждение наивную, жаждущую чудес публику. Потому-то и сам метод казался то удивительным даром небес, ниспосланным добронравному счастливцу, то тайным знаком нечистой силы, запечатлевшей запродавшего душу несчастного грешника, то замысловатым умением чудака, хитрость которого не так-то просто раскрыть. Но к концу прошлого века, отмеченного небывалым расцветом технической и научной мысли, лозоходство перестало считаться чем-то безусловно загадочным. «Мы не понимаем, в чем тут дело, — говорили ученые. — Но мы не понимаем и что такое электричество. Однако это не мешает нам пользоваться всем тем, природу чего пока не сумели объяснить». Господин Кармежан, президент регионального общества архитекторов северо-востока Франции, высказав в 1910 г. подобную мысль, добавил, что раздвоенная ветка позволила ему «успешно обеспечить каптаж подземных вод для снабжения городов Ремполь, Лянниом и Самбрие».

Через три года, в 1913 г., вопросы лозоходства впервые были вынесены на серьезный научный форум — Международный конгресс по экспериментальной психологии. Было обследовано несколько лозоходцев, проведены успешные, поразившие многих психологов и психиатров эксперименты. Явление было официально признано «достойным внимания науки». Однако вместе с тем досточтимое собрание заявило, что в данном случае «отсутствие научной базы для объяснения силы, действующей при этом на человека». А несколько позже великий физик Макс Планк, специально интересовавшийся природой этой силы, пришел к выводу, что лозоходство — интересная, но трудно разрешимая научная проблема, и предложил создать специальный институт для изучения этого биофизического явления. Наконец в 1932 г. в Версале была открыта первая в мире школа лозоходцев.

Интересовались любопытным явлением и в России. Незадолго до начала первой мировой войны пригласили в Москву одного заграничного феномена. Возили его на извозчике по городу, он бродил на перекрестках и улицах по мостовой, указывал, где под землей пролегают водопроводные трубы. Члены комиссии сверяли его показания с планом городской водопроводной сети и поражались правильности ответов. А тот еще и указывал, в какую сторону течет по этим трубам вода…

Любопытный документ попался мне как-то на глаза. Было это года четыре назад, когда я познакомился поближе с нашими лозоходцами, которых теперь называют несколько иначе — «операторами биолокационного поиска». Да и сам метод сменил название. Ныне он числится как «биолокация». Так вот, в документе том, называвшемся, если не изменяет память, «Памятка красноармейцу по поиску воды в безводной местности», давались рекомендации, как в тяжелом безводье самым простейшим способом разыскать водяную жилу, лежащую неглубоко от поверхности, описывались элементарные способы владения поисковой лозой. Значит, понимал составитель документа важность биолокации!

Бродя как-то по крымской Яйле в районе мыса Сарыч, что несильно выдается в море неподалеку от Форбса, на плоской ее равнине, край которой обрывается скальной осыпью вниз и снизу кажется островерхим хребтом, судорожно прорезавшим безмятежно-голубое крымское небо, наткнулся я на развалины, а вернее, остатки фундамента древней греческой базилики. Когда построили ее тут греки, мне не ведомо. Подошел к старинной кладке из инкерманского камня, обшарил глазами углы — да, все как и должно быть: несколько вытянутый прямоугольник, за ним — полукружие алтарной части, остатки черепицы с выдавленными на них клеймами греческого письма. Но что это? В одном из углов — белесая куча человеческих костей, сваленных сюда неизвестно кем, но черепов нет. Был ли кто-нибудь здесь до меня? Или я первый случайный свидетель давно ушедшей в небытие жизни?

Отчего-то вдруг немного закружилась голова, поплыл солнечный день куда-то вбок. Я закрыл глаза. И внезапно какие-то смутные догадки, размытые воспоминания заклубились в мозгу. «Ифигения… Ифигения… Ифигения в Тавриде… Не тот ли это храм, где… А вдруг именно здесь была жрицей эта мифическая дева? Впрочем, почему мифическая? Только ли потому, что талантливый Еврипид избрал ее героиней двух своих бессмертных трагедий? Только ли потому, что Гомер в своем эпосе рассказал о печальной судьбе детей Агамемнона, убитого собственной супругой в собственном доме после возвращения с Троянской войны, — об Ифигении и Оресте, обретших с тех пор не реальную, а литературную судьбу. Но ведь была, была Троянская война, была Ифигения и светил с Тавридской Яйлы дрожащий маячок, указуя путь морским путешественникам и одновременно предупреждая: «Не приближайся сюда, чужеземец, иначе будешь сброшен с крутых скал, как непрошеный пришелец…»

И странное ощущение сопричастности к далекой, безвозвратно ушедшей жизни завладело мной, будто бы и я был уже здесь когда-то, и видел своими глазами разбитое о камни, истерзанное тело незадачливого торговца, и обжигало меня жаркое, белесоватое, отразившееся от сахарных колонн и стен храма Тавридское солнце… И будто бы вновь запели жрецы и тихо зашаркали сандалии по мощенному плитами полу, пахнуло лавандой и женскими одеждами…

Не приходилось ли вам вот так же ощущать при встрече с каким-нибудь обломком краснофигурной вазы или покрытым тусклой зеленью патины, потерявшим свой смысл бронзовым зеркалом огненное дыхание вечности, растворяющей в себе человека, человечество и дела рук его? Впрочем, что говорить о вазах, зеркалах и скульптурах! Существуют процессы, которые стары, как сам мир, но которые не умерли вместе с их зачинателями. И когда коми-охотник прошивает звериной жилой звериную шкуру, чтобы сделать из нее нечто согревающее его тело в лютый мороз, то мне чудится далекое детство человечества.

Вот и примитивная раздвоенная ветка вызывает во мне такое же чувство.

И то, что процесс этот до сих пор жив, а не умер, — такая же, по-моему, загадка, как и он сам. Казалось бы, прервись хоть на поколение, уйди из жизни умелец-лозоходец — и некому будет передать живущим нехитрые секреты. А вот нет! Тянется цепочка от одного к другому, бродят лозоходцы по стране, работая своими инструментами каждый на свой лад, выискивая все новые и новые их возможности, приспосабливая к новым насущным задачам, которые ставит перед ними жизнь.

Любопытную историю рассказал мне болгарский ученый, профессор Стою Стоев, много лет занимающийся исследованием бессознательного в человеческой психике. Познакомились мы в Тбилиси на международном симпозиуме по этой проблеме. Зашла речь и о биолокации.

— У нас в Болгарии лозоходство называют по-другому. Мы говорим — радиоэстезия. И есть у нас удивительные специалисты. Несколько лет назад решили наши археологи провести раскопки на нескольких древних захоронениях, раскопки не общего типа, а как бы целевые. Нужно было отыскать какие-нибудь металлические предметы, чтобы по ним уточнить датировку захоронений и их принадлежность тому или иному племени. Конечно, можно было бы начать планомерное вскрытие захоронения за захоронением, но ведь это громадный труд множества людей. Решили упростить задачу. Мыслили так: попробуем предложить радиоэстезистам осмотреть район некрополя, пусть побродят со своими индикаторами, и там, где, по их мнению, могилы хранят металл, будем копать. Как думали, так и сделали. Группе удалось обнаружить довольно много захоронений с большим количеством золотых, медных и серебряных монет, украшений, домашней утвари. Процент «попаданий» был очень велик. Практически ни одна могила не была раскопана впустую. Может быть, вы думаете, что там все захоронения были такими? Нет, нет. «Богатые» могилы располагались довольно далеко одна от другой, они как бы хаотично были разбросаны по полю. Когда позже стали вскрывать другие захоронения — не оказалось там ничего подобного… Когда я узнал об этом, то очень был удивлен. Казалось бы, нельзя таким простым прибором определить, есть металл в земле или нет, а вот, оказывается, можно… Плохо мы знаем еще человеческую сущность, все ее способности…

И хотя поиск могильного золота — занятие, возникшее далеко не в нашем веке, странное это превращение одного в другое — когда не грабители орудуют на могилах праотцев, надеясь поживиться подаренными земле ценностями, не осквернители праха, а люди, стремящиеся постичь те культурные ценности, что определяли когда-то смысл бытия человечества, — превращение это радует, ибо здесь древнее оживляет само себя…

Но как же все-таки передается лозоходческая традиция? К сожалению, трудно выявить сегодня все связи, которые существуют между специалистами по биолокации и их предшественниками. Но кое-что известно. Живет, например, в Москве кандидат технических наук, оператор биолокационного метода Александр Иванович Плужников, который вот уже лет пятнадцать экспериментирует, да и не только экспериментирует, с «лозой». Хотя ныне, по правде говоря, лозы-то уже и нет, а пришли ей на смену металлические индикаторы, так называемые «рамки» — куски медной или стальной проволоки, согнутые в виде буквы «Г», металлические заменители той же ветки. Рамка — устройство чрезвычайно простое. Короткий конец зажимается в кулак так, чтобы он образовывал вертикальную ось вращения, а длинный конец вращается в горизонтальной плоскости. Обыкновенно оператор держит рамку, следя, чтобы этот длинный конец был направлен вперед, словно дуло пистолета; рука его вытянута, но не так, как если бы он прицеливался, а согнута в локте. Механизм действия почти тот же самый. Как только оператор пересечет границу какой-нибудь неоднородности — допустим, спрятанную под землей водопроводную трубу — рамка отклонится вправо или влево. Так вот, Плужников…

Впрочем, послушаем его рассказ:

«Это случилось 20 мая 1969 года. Я впервые увидел, как работает с рамкой гидрогеолог Александр Николаевич Огильви. Это меня потрясло. Я воспринимал это как чудо, но не заоблачное, не мифическое, а земное, настоящее. «Почему бы и мне не попробовать, — мелькнула соблазнительная мысль, — а вдруг?»

Через несколько дней состоялась вторая встреча, на этот раз с известным специалистом по биолокации Николаем Николаевичем Сочевановым. Он объяснил мне основы метода, помог кое-какими советами, многое рассказал — и с тех пор я оператор. Но ищу не воду и не руды. Моя, если можно так выразиться, область — архитектурно-историческая. Что это значит?

Время унесло с собой множество архитектурных памятников. Стояла, например, в деревушке уникальная церковь, потом ее снесли, или она рассыпалась, кирпич разнесли на другие постройки, и только фундамент остался. Да и он порастет травой, засыплется землицей, глядишь — на месте этом ныне пустошь. И вот решают этот памятник старины возродить. Но уже никто не помнит, где стояло здание, а перекапывать участок размером в гектар не всегда под силу. Как найти фундамент? Да все так же, рамкой. Я пользуюсь двумя. Одну несу в правой, другую — в левой руке. Уже есть у меня своя собственная система расшифровки их вращений, поскольку каждая рамка отклоняется по-своему. Как только пересекаю я подземную кирпичную кладку, рамки начинают поворачиваться, и в этом месте втыкаем мы в землю колышек. Ну уж если что-то нашлось, значит, район поисков обозначен. А дальше надо просто тщательно «прочесать» район, отмечая колышками места реакции, они-то и обрисуют занесенный фундамент… Однако встречаются удивительные неожиданности, подчас абсолютно непонятные. Например, проделали мы работу, обрисовали фундамент, начинают люди копать — а там, внизу, ничего нет! Ошибка? Да, но виноваты в ней не лозоходцы. Так уж случается, что в некоторых случаях фундамент сдвинут в сторону на полметра-метр от той картины, которая обрисовалась на поверхности. Так называемый параллакс. Приходится тогда действовать по специальной методике, уточнять местоположение кладки, чтобы погрешность не превышала 20–30 сантиметров…»

Прервем на секунду Александра Ивановича. В Новгороде на раскопках кремля произошел эпизод почти в таком же духе. Несколько операторов картировали местность, с тем чтобы определить координаты фундамента снесенной когда-то стены. Все шло как обычно. Обрисовалась картина. Студенты-добровольцы, специально пришедшие помогать археологам, взялись за заступы. Сняли верхний слой почвы. Но каменная кладка обрывается ровно на половине той длины, что показывают колышки. Значит, операторы смогли определить, зафиксировать и тот фундамент, которого уже нет давным-давно!

На что же в таком случае реагировала рамка? Объяснили мне, что уже при закладке фундамента однородность поверхностного слоя земли была нарушена. Потом, по-видимому, разобрали и часть фундамента на какие-нибудь городские постройки, а образовавшийся котлован забросали мусором, который за много лет слежался, переработался. Но неоднородность слоя осталась. Вот рамка и регистрирует эту неоднородность.

«Часто приходится искать пустоты, — продолжает А. И. Плужников, — подземные ходы и помещения, теплотрассы, бывшие штольни. Встречаются и пустоты условные, перекопы. Это как раз то, с чем столкнулись в Новгородском кремле. А кроме того, засыпанные рвы, братские могилы, бывшие овраги, которые необходимо оконтурить перед новым строительством, чтобы не поставить здание на подобный овраг, иначе оно может «поплыть». Ищем остатки бывших стен, крылец, современные заложения — кабели, остатки металлических коммуникаций, а также водяные жилы, но не с точки зрения водоснабжения, а как фактор, разрушающий строения. Такие случаи бывают. Построят дом — смотришь, а через некоторое время в его подвале наводнение. Откуда? Подпочвенная влага. Просто-напросто какая-то жила нашла себе выход на поверхность. Вот и надо ее найти — еще на подходе к строению — и перекрыть…

…Пробовал я и нефть искать. Было это в 1977 году в Нефтекумской степи, огромной, выжженной полупустыне. Собрались мы — геологи из Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы, ребята из Нефтекумского бурового управления, я — да и отправились в это полупекло… На полигоне передвигались на автомобиле, ходили пешком. Проверяли возможность поиска глубоких залежей. И что же? Эксперименты продемонстрировали высокую результативность. Оказалось, что существует возможность регистрировать месторождения, залегающие на глубине до 3800 метров! В то время я впервые начал оценивать свою реакцию количественно — в баллах. Система счета довольно проста. Если рамки, направленные прямо вперед, остаются параллельными, это ноль баллов. Когда угол между ними составляет тридцать градусов — это один-два балла, если девяносто градусов — это уже три балла, и так далее. Меня очень порадовало то, что над сводовыми частями месторождений реакция доходила до пяти и даже шести баллов…»

Самые любопытные эксперименты провел Плужников в Атлантическом океане. Отправился он туда как турист — круиз вокруг Европы. И пришла идея: а что, если попробовать лоцировать надводные плавающие объекты, невидимые по тем или иным причинам невооруженным глазом? Например, корабль, который находится за горизонтом.

«Было дело, — улыбается Александр Иванович. — Моими опытами «заболела» буквально вся команда лайнера. Правда, у этой идеи была своеобразная предыстория. После Нефтекумья я отправился на Черное море лоцировать шельф в его северо-западной части. Там под морским дном есть нефтяные залежи, уже разведанные. Ну, достали мы геофизическую карту, погрузились на суденышко водоизмещением в сто тонн да и начали бороздить морской простор, регистрируя показания рамок. Что интересно: и геофизическая и биолокационная карты совпали процентов на девяносто. Разница, пожалуй, в том только, что на предыдущие работы было затрачено много сил и средств. А тут — восемь суток на небольшом судне без всякой дорогостоящей аппаратуры, а результат почти такой же. Так что есть прямая выгода в использовании биолокации…

— Ну а что в Атлантике?

— В свое время об этом писала «Строительная газета». Поясню поподробнее. Мы шли к Гибралтару. Я поднялся на мостик и попросил капитана посодействовать мне в экспериментах. Он разрешил, заинтересовавшись их сутью. Я стоял на мостике, передо мной было широкое лобовое стекло с прекрасным широким обзором. Я высчитал, что поскольку высота мостика над уровнем моря составляет восемнадцать метров, то расстояние до линии горизонта будет равно девяти морским милям. Настроившись — а перед началом работы всегда необходима соответствующая психологическая настройка, надо углубиться в себя, отключиться от «постороннего» внешнего мира, — взяв в руки рамки, я начал обшаривать лежащее передо мной пространство, поворачиваясь вправо и влево, отклоняясь вперед и назад, примерно так, как если бы это делал прожектор в ночи, пытаясь уловить, нащупать потенциальную преграду впереди.

Наконец рамки «зашевелились». Но горизонт чист. Тогда капитан приказал включить радиолокатор. И что же? Прямо по курсу — за линией горизонта — судно. Все мы обрадовались. Посыпались вопросы: «Как это вы делаете? В чем секрет?» После этого мы много раз повторяли эксперимент, и почти каждый раз он удавался. Настроение у меня было хорошее, погода прекрасная, ничто не мешало; видимо, это и способствовало успеху. Позднее мне пришлось прочитать команде лекцию о биолокации. Оказалось, что никто ни о чем подобном ранее не слышал. А жаль. Почему? Ну, во-первых, таким образом можно отыскивать «потерянные» в море предметы — пустые цистерны, буи с приборами, которыми часто оперируют океанологи, различное промысловое оборудование. Весьма вероятно, что можно искать скопления промысловых рыб и животных. Но самое главное в другом. В какую ситуацию зачастую попадают суда-спасатели? Получив сигнал SOS, они приходят на места катастроф, как правило, ночью или в глубоком тумане, а то и во время шторма. Представьте, судно пришло в район, где болтается в волнах шлюпка или спасательный плот с людьми. Оказать помощь надо как можно быстрее, иначе люди от холода могут погибнуть. Мне рассказывали массу примеров, когда люди, упавшие за борт буквально на глазах у экипажа, гибли от переохлаждения. Но где эта шлюпка, плот, отдельный человек? Справа, слева? Спереди, сзади? Хорошо, если они могут подать какой-то сигнал. А если нет? Вот тут-то биолокация может оказаться хорошим подспорьем. К тому же многие моряки обладают врожденными способностями к подобного рода занятиям. Мне рассказывали об одном боцмане, который никогда не пользовался никакими рамками, однако в экстремальных ситуациях всегда на удивление точно определял местонахождение терпящих бедствие. «Я чувствую, что шлюпка там», — говорил он. Можно на каждом судне иметь два-три человека, которые в экстремальных условиях помогут спасению жизней, не говоря уже о поисках утраченных, упавших за борт предметов…»

Врожденные способности… Чувствовать… Так что же такое биолокация? Удивительная способность чувствовать то, что как будто бы и не дано человеку, или это специфический механизм взаимодействия индикатора-рамки с окружающей средой, когда человек выступает всего лишь как носитель нехитрого прибора?

Однозначного ответа на этот вопрос, к сожалению, не существует. Одни считают, что основным здесь является чувствительность человека, другие — что загадка кроется во взаимодействии физических полей и рамки, которая является элементарным проводником биотоков человека. Одни думают, что способности эти феноменальны, то есть присущи не каждому человеку, другие — а среди них и председатель Межведомственной комиссии по биолокационному эффекту при Научно-техническом обществе имени А. С. Попова Николай Николаевич Сочеванов — что способности эти сродни умению ездить на велосипеде. «Не каждый велосипедист — спортсмен, — заявил он мне, — но большинство людей прекрасно управляются с этим средством передвижения. Из ста человек восемьдесят, взяв в первый раз в жизни рамку, сразу же почувствуют эффект. Другое дело, что не каждый станет этим серьезно заниматься. Для действительно хороших, профессиональных результатов нужна длительная тренировка. А вот если бы биолокационным эффектом обладал только один человек из ста, то имело бы смысл говорить о феномене. Австралийские кенгуру в засуху роют глубокие ямы и находят воду, а муравьи в бассейне Амазонки перед наводнением выходят на незатопляемые места. По всей видимости, это говорит о наличии некоего «общедоступного» чувства. Другое дело — особенности тренировки, психического состояния оператора. Здесь мы обнаружили массу любопытного. Чувствительность зависит от многих причин: времени года, суток, состояния здоровья, умения «настроиться»». Тот же самый Александр Иванович Плужников сообщил, что сама мысль провести надводную биолокацию возникла у него неожиданно, как некий позыв к действию; было и желание, и соответствующее настроение: он как бы хотел получить информацию о большом металлическом плавающем объекте, находящемся впереди. Профессор Стоев, специалист по бессознательному, выясняя у болгарского оператора Стояна Бочварова особенности психофизического состояния при поиске, обратил внимание на заявление, что способность эта постоянно нуждается в тренировке и что, несмотря на это, у разных операторов на одном и том же участке местности она проявляется по-разному…

В 1916 г. профессор Томского университета Н. Кашкаров высказал мысль, что организм человека в определенных условиях реагирует на изменение ионизации воздуха и насыщенность его электричеством, которым характеризуются места, где проходят потоки подземных вод или залегают металлические руды. В 1944 г. инженеры Борис Тараев и Евгений Симонов наблюдали, как реагирует обычная, только что срезанная ветка на уложенный в землю кабель электросети и на сток грунтовых вод. Они пришли к выводу, что ветки почти любого дерева могут служить инструментами лозоходцев, причем в их руках они становятся электрофизическим «прибором».

Польский геолог Ц. Коллаго полагает, что «магнитные аномалии над разного рода скальными породами определяют разницу электропроводности этих пород и напряжений блуждающих токов. Возникающие вследствие этого перепады магнитного поля воздействуют на организм человека. Опыты, проведенные в искусственных условиях, совершенно четко доказывают факт реагирования человека на подобные электромагнитные явления. Степень восприятия изменения земного магнетизма и электрической напряженности совершенно различна у отдельных индивидуумов. Есть люди настолько чувствительные к подобному воздействию, что даже непродолжительное пребывание в зоне сильных помех вызывает у них вполне определенную реакцию. Именно из такой категории людей в первую очередь появляются лозоходцы».

Профессор Дитрих из ФРГ и французский физик Лаковски придерживаются иной точки зрения. Они считают, что «излучения из-под земли» генерируются не подземными потоками воды и не геологически разнородными породами, а представляют собой… отраженные от подземных русел и руд космические лучи!

Заинтересовался вопросом, что заставляет поворачиваться ветку-индикатор, и американский ученый Джон Мерт. Он укрепил чрезвычайно чувствительные датчики, реагировавшие на малейшее движение лозы, на кончик ветви; другие такие же датчики прикрепил к мышцам оператора. Сигналы регистрировались специальным прибором. Ученый хотел выяснить: что происходит быстрее — движение ветки или напряжение, пусть даже самое незначительное, мышц? Оказалось, мышцы опережают индикатор, а следовательно, ветка, рамка не играет в сущности какой-либо особенной роли, она лишь каким-то образом психологически влияет на лозоходца, заставляя концентрировать внимание.

Так что же? Значит, главное — идеомоторика, непроизвольная мышечная реакция руки, незаметная самому оператору, бессознательный ответ на раздражитель? Но в таком случае проблема приобретает еще ббльшую остроту. Каким же образом к оператору поступает информация о лежащем глубоко в недрах рудном теле или о судне, находящемся за пределами видимости, информация, запускающая идеомоторный акт? Выходит, мы должны предполагать существование у человека еще одного, неизвестного чувства — шестого или седьмого, абсолютно не исследованного наукой…

Да, загадка следует за загадкой. А вот еще факт. В руке оператора — рамка. Перед ним лежит обыкновенная шариковая ручка. Оператор подносит рамку к ручке, та отклоняет ее на девяносто градусов, словно магнит стрелку компаса. Оператор берет в другую руку точно такую же ручку и снова подносит рамку. И что же? Теперь индикатор отклоняется уже на сто двадцать градусов! Резонансный эффект. Объект, аналогичный поисковому, «подключенный» к телу оператора или к индикатору, увеличивает отклонение.

Лозоходцы давно знают об этом. И не случайно многие из них приделывают к своим инструментам специальные клеммы, к которым «подсоединяется» образец-эталон. Допустим, в процессе поиска обнаружена аномалия. Требуется уточнить, что там, под землей, — медь, железная руда или просто пустота. Подключают к рамке предполагаемый образец и смотрят — усилится эффект или ослабнет. После этого можно уже с большой степенью вероятности предполагать, какой элементный состав таится в глубине.

Многие исследователи признают, что в случае биолокации выявляется какое-то физическое взаимодействие. Сам человек — физическая система, тело среди других тел. И каждому физическому телу, каждой системе свойственна определенная совокупность физических полей, а поля эти взаимодействуют между собой, в результате этого информация может передаваться от одного тела к другому, в том числе от неживого объекта к человеку. Впрочем, все это требует дополнительных экспериментов, проверок, теоретизирования, обсчетов…

«Все возвращается на круги своя», — гласит древняя мудрость. Неброское это занятие — биолокация. Не слишком знамениты лозоходцы. Не слишком жалуют их славой, популярностью. Но в тиши кабинетов и под знойным солнцем пустынь и каменистых россыпей делают они свое дело примерно так же, как делали его их далекие предшественники. Ищут руду, нефть, воду, предваряя порой планомерные обследования территорий с помощью сейсмики, гравиметрии и других точных методов современной геофизики и геологии. И никак не хотят бросить свои рамки, камышинки, лозы. Может быть, романтика тому виной? Или желание нести в себе чувство единства с природой — великой кладовой тайн, секретов, радостей и огорчений? Вполне возможно…

Но не следует думать, что биолокация — удел энтузиастов. Специальная комиссия ЮНЕСКО под руководством нидерландского профессора С. Тромпа подтвердила реальность существования феномена и пришла к выводу, что для тех развивающихся стран, где современная геология еще не встала на ноги, поиск столь необходимой воды с помощью лозоходцев — разумное дело. Во многих странах мира открыты специальные школы для их подготовки. В Бельгии, Италии, ФРГ созданы лаборатории по изучению биолокации.

И у нас есть достижения в этой области — практические и теоретические.

«Передо мной тридцать пять писем из разных геологических организаций страны, — говорит Н. Н. Сочеванов, — подтверждающих эффективность метода. В самых разных регионах было заложено около двух тысяч скважин для проверки данных биолокационной разведки. Совпадения — в восьмидесяти случаях из ста. Это очень хороший показатель».

Вода… Для ее поисков геологи используют сегодня много методов. Лозоходцы разработали новый, комплексный: биолокация плюс сейсморазведка. Оператор быстро выделяет значительные зоны тектонических нарушений и в пределах этих зон определяет участки с пресной водой. После этого проводят сейсморазведку, детально изучают разрез и выбирают место для бурения. На одном из участков, где работал оператором кандидат геолого-минералогических наук В. С. Матвеев и где до этого было пробурено полтора десятка разведочных скважин, из которых ни одна не дала воды, после обработки комплексным методом одна только вновь пробуренная скважина дала столько воды, что ее хватило бы для крупного сельскохозяйственного объекта…

Сегодня у нас в стране есть геологическая партия Укрспецбиолокация, подчиненная Министерству геологии УССР, с успехом отыскивающая не только воду, но и нерудные полезные ископаемые, такие, например, как гипс. Группа прекрасно решила проблему поисков подземного карста, чрезвычайно актуальную для городского строительства. Строить здания над карстовыми пустотами — опасное занятие, потому-то геологам всегда приходится проводить тщательную, дорогостоящую разведку. А биолокация — дешевле не бывает…

А совсем недавно, летом 1983 г., сотрудники бюро внедрения при Северном НИИ гидротехники и мелиорации использовали биолокацию в несколько ином ракурсе. Бывает так, что на некоторых полях мелиоративные или дренажные системы, заложенные лет пятьдесят назад, приходят в негодность, разрушаются, причем даже сами земледельцы не помнет уже их расположения. В Калининградской области, например, большая часть дренажа, с помощью которого осушаются поля, забита илом, а документация на нее уничтожена во время последней войны. А ведь надо обнаружить неисправные дрены, заменить или отремонтировать их, чтобы поле снова стало живым, активно плодоносящим. Необходимость в проведении подобных работ существует на многих тысячах гектаров ранее мелиорированных земель.

Вот и пошли специалисты бюро по просторам Зеленоградского района Калининградской области в поисках дренажа, вооружившись рамками из стальной проволоки. И что же?

То лето стояло засушливым, воды в дренах не было совсем, в коллекторах она еле-еле журчала тонкими струйками, а то и капелью. Локационный эффект проявлялся весьма слабо. Рамки почти не отклонялись. И все же результаты оправдали надежды: на полях совхоза имени Калинина всего за три часа оконтурили 500 метров дренажа; в соседнем же совхозе «очерчено» 600 метров, да еще проведена проверка на вскрытие… Экономия сил и средств — значительная! Вывод — биолокация нужна и мелиораторам. В добрый путь!

Ну что ж, читатель. Расстанемся с лозоходцами, хранителями древнего знания. Может быть, и тебе доведется встретиться с ними. И если это случится, то не торопись улыбнуться, завидев взрослого человека с серьезным, сосредоточенным лицом, напряженно шествующего, не разбирая дороги, с проволочкой в руке, — это идет он, оператор биолокационного метода, вслушиваясь в не слышный тебе тихий шепот земных глубин; Знай — это сама вечность встретилась тебе на дороге.

Наверняка многие помнят сообщения об открытии на индонезийском островке Комодо реликтовых варанов, достигающих в длину 3 м. В самое последнее время жизнь драконов изучают международные экспедиции. Ученые бьют тревогу: этот вид гигантских ящериц, обитающих на нашей планете еще со времен динозавров, теперь находится на грани вымирания. Закон о защите этих диковинных животных действует, драконов подкармливают. Однако они сейчас гибнут от кишечных паразитов. Лечение их сложно, ибо заболевшие животные становятся чрезвычайно агрессивными. Раньше они не нападали на людей, а теперь это стало обычным явлением. Туристам ныне запрещено посещать остров.

Лев Скрягин
СУЩЕСТВОВАЛ ЛИ МОБИ ДИК?

Рассказ

Художник Ю. Авакян

Книгу известного американского писателя-мариниста Германа Мелвилла «Моби Дик, или Белый Кит» (1851 г.), полную скорби, страсти и ярости, большинство читателей относят к полуреальным и почти фантастическим произведениям. Тем не менее автор этой удивительной книги, которую до сих пор по праву называют «романом века», — профессиональный моряк и китобой. Он с глубоким знанием дела, четко и очень обстоятельно описал все особенности охоты на китов. Книгу Мелвилла справедливо можно назвать «энциклопедией китобойного промысла».

Напомним кратко содержание романа «Моби Дик, или Белый Кит».

Измаил, от лица которого ведется повествование, молодой человек, разочарованный в жизни и сочетающий любознательность со страстью к морю, уходит в плавание матросом на китобойце «Пекод». Вскоре после отплытия выясняется, что рейс этот не совсем обычный. Похожий на сумасшедшего капитан «Пекола» Ахав, потеряв ногу в схватке со знаменитым Белым Китом — Моби Диком, вышел в океан, чтобы отыскать своего врага и дать ему решающий бой. Он заявляет команде, что намерен преследовать Белого Кита и за мысом Доброй Надежды, и за мысом Горн, и за норвежским Мальштремом, и за «пламенем погибели». Ничто не заставит его отказаться от погони. «Вот цель вашего плавания, люди! — кричит он в неистовой ярости. — Гоняться за Белым Китом по обоим полушариям, покуда не выпустит он фонтан черной крови и не закачается на волнах его белая туша!»

Захваченная яростной энергией капитана, команда «Пекода» клянется в ненависти к Белому Киту, и Ахав прибивает к мачте золотой дублон, предназначенный тому, кто первый увидит Моби Дика.

«Пекод» идет вокруг света, охотясь по пути на китов и подвергаясь всем опасностям китобойного промысла, но не теряя ни на минуту из виду своей конечной цели. Ахав искусно ведет судно по основным китовым путям, расспрашивая капитанов встречных китобойцев о Моби Дике. Встреча с Белым Китом происходит в «его владениях», поблизости от экватора, ей предшествует ряд злополучных примет, грозящих несчастьем. Бой с Моби Диком продолжается три дня и кончается разгромом «Пекода». Белый Кит разбивает вельботы, увлекает в морскую бездну Ахава и наконец топит корабль со всей командой. В эпилоге сообщается, как рассказчик, единственный уцелевший из экипажа «Пекода», спасся от гибели, ухватившись за буй, и был подобран другим китобойцем.

Такова фабула «Моби Дика». Но кто подсказал ее писателю?

Историки китобойного промысла свидетельствуют, что в начале XIX века среди скандинавских, канадских и американских гарпунеров, промышлявших в Тихом океане, прошел слух о гигантском кашалоте-альбиносе, который нападал не только на преследовавшие его вельботы, но и на китобойные суда. Появилось множество рассказов о злом нраве этого «белого исполина Семи морей». Одни говорили, что кашалот-агрессор набрасывается на китобойное судно без всякого повода, другие утверждали, что он бросается в атаку лишь после того, как вонзят в его спину гарпун, третьи свидетельствовали, что Белый Кит, даже разбив себе голову, продолжал снова и снова тара-нить борт судна, а когда оно тонуло, он кружил по поверхности, перекусывая плававшие обломки корабля и оставшихся в живых людей. В начале 80-х годов прошлого века среди знаменитых и прославивших себя китобоев обоих полушарий нашей планеты нашлось бы не меньше сотни, которые могли бы поклясться на библии в том, что видели Белого Кита. Они даже знали его имя — Моча Дик. Его назвали так потому, что впервые встретили его близ берегов Чили, у острова Моча. Истории гарпунеров о кашалоте-альбиносе, приукрашенные фантазией тех китобоев, которые его не видели, складывались в легенды о ките-разбойнике, ките-людоеде, ките-агрессоре. В них это всегда крупный самец длиной около 25 метров и весом не менее 70 тонн, одинокий, угрюмый и агрессивный, не умеющий ужиться со своими собратьями. В одних легендах кожа этого исполинского кашалота бела, как снег, в других она имеет серо-белый оттенок, в третьих кит светло-серый, в четвертых на голове кашалота, цвет которого черный, проходит продольная белая полоса шириной два метра. Дошедшие до нас рассказы китобоев прошлого свидетельствуют, что Моча Дик бесчинствовал на просторах Мирового океана ровно 39 лет. На боевом счету гиганта-альбиноса три отправленных на дно китобойных и два грузовых судна, три барка, четыре шхуны, восемнадцать вельботов и шлюпок и 117 человеческих жизней… Китобои прошлого считали, что Моча Дик был убит в 1859 году шведскими гарпунерами в южной части Тихого океана. Говорили, что. когда гарпун пробил ему легкое, он не оказал никакого сопротивления своим преследователям: он уже был слишком стар и обессилел в сражениях с кораблями. В туше Моча Дика шведы насчитали 19 наконечников гарпунов и увидели, что кашалот был слеп на правый глаз…

Такова суть многочисленных повествований прошлого века и легенд о Белом Ките.

Герман Мелвилл, будучи сам китобоем, не мог пропустить их мимо ушей, и, видимо, они и были положены в основу его великолепного романа. Но только ли они одни?

Как и люди, корабли уходят из жизни разными путями. Их естественная смерть — разборка на металлолом. Таков удел большинства построенных и отплававших свой век судов. Подобно людям, которые их создали, корабли нередко становятся жертвой роковых обстоятельств — морской стихии, войны, злого умысла, ошибок людей. Большинство судов погибло на скалах и подводных рифах близ берегов. Многие нашли свою могилу на огромной глубине в океанских просторах. Координаты места гибели большинства из них известны страховщикам, морским историкам и охотникам за затонувшими сокровищами. Но в мировой летописи кораблекрушений есть необычные и даже невероятные случаи гибели судов. К ним относится злополучное происшествие с американским китобойцем «Эссекс».

Этот небольшой трехмачтовый барк водоизмещением 238 тонн под командованием капитана Джорджа Полларда 12 августа 1819 года отправился с острова Нантакет, что расположен к северо-востоку от Нью-Йорка, в южную часть Атлантики на промысел китов.

Рейс судна был рассчитан на два года: сначала охота на китов в Южной Атлантике, затем в Тихом океане. На второй день плавания, когда «Эссекс» вошёл в поток Гольфстрима, неожиданно налетевший шквал от зюйд-веста сильно накренил корабль; ноками реев он задел за воду — два вельбота и камбузная надстройка оказались смытыми за борт. 30 августа «Эссекс» подошел к острову Флориш, что на северо-западе Азорских островов, и пополнил запасы воды и овощей. Через 16 дней судно уже находилось у мыса Верде. В вахтенном журнале «Эссекса» была сделана запись: «Идя вдоль берегов этого мыса, мы заметили судно, выброшенное на берег. По внешнему виду это был китобоец. Потеряв два своих вельбота, мы решили позаимствовать их на потерпевшем крушение корабле. Это оказался американский китобоец «Архимед» из Нью-Йорка. Две недели назад он сел на рифы близ острова. Экипаж китобойца спасся и вместе со своим капитаном отправился на попутном судне домой. У оставшихся на «Архимеде» моряков мы купили два вельбота и несколько живых поросят».

18 декабря «Эссекс» достиг широты мыса Горн, но сильные штормы в течение пяти недель не давали китобоям возможности его обогнуть, чтобы выйти в Тихий океан. Лишь в середине января 1820 года они подошли к берегам Чили и встали на якорь у острова Санта-Мария — традиционного места встречи китобоев. После небольшого отдыха «Эссекс» начал промысел. Было убито восемь китов, которые дали 250 баррелей ворвани.

Почти год «Эссекс» гонялся за китами. Охота проходила удачно, если не считать потери одного вельбота, разбитого хвостом кашалота. 20 ноября 1820 года «Эссекс» находился близ экватора, на 119-м градусе западной долготы, когда ранним утром с его мачты заметили стадо кашалотов. На воду спустили три вельбота; первым командовал сам капитан Поллард, вторым — первый помощник капитана Чейс и третьим — второй штурман Джой. На «Эссексе» остались три человека: кок, плотник и старший матрос. Когда расстояние между вельботами и кашалотами сократилось до 200 метров, последние, заметив опасность, ушли под воду. Один из них через несколько минут всплыл. Оуэн Чейс на своем вельботе подошел к нему со стороны хвоста и вонзил в его спину гарпун. Но прежде чем начать уходить на глубину, кашалот перевернулся на бок и своим плавником ударил по борту вельбота. Вода хлынула в образовавшуюся пробоину в тот момент, когда кит стал уходить на глубину. Чейсу ничего не оставалось делать, как перерубить топором гарпунный линь. Кашалот с торчащим в боку гарпуном получил свободу, а гребцы вельбота, скинув с себя рубахи и куртки, пытались ими заделать пробоину в борту и откачивали воду. Полузатопленный вельбот с трудом добрался до «Эссекса». Чейс приказал поднять поврежденное судно на палубу и направил китобоец в сторону едва видневшихся на горизонте двух вельботов. Первый помощник капитана рассчитывал поставить временную заплату на борт пробитого вельбота и продолжить охоту. Когда ремонт был почти закончен, Чейс увидел, что с наветренного борта «Эссекса» на поверхность воды всплыл огромный кашалот: его длина, как определил Чейс, превышала 25 метров — кит был больше половины длины «Эссекса».

Выпустив два-три фонтана, кашалот снова погрузился в пучину, потом опять вынырнул и поплыл в сторону китобойца. Чейс крикнул матросу, чтобы тот переложил руль на борт. Команда его была выполнена, но судно — при слабом ветре и с наполовину убранными парусами — не успело отвернуть в сторону. Послышался мощнейший глухой удар головы кашалота в борт, при этом никто из стоявших на палубе моряков не смог удержаться на ногах. Тут же китобои услышали шум воды, заливающей трюм «Эссекса» через проломленные доски обшивки. Кит всплыл у борта судна. Видимо оглушенный ударом, он тряс своей огромной головой и хлопал нижней челюстью. Чейс быстро распорядился, чтобы матросы подготовили помпу и начали откачивать воду. Но не прошло и трех минут, как раздался второй, еще более сильный удар в борт судна. На этот раз кашалот, взяв разбег спереди «Эссекса», ударил его головой в правую скулу. Доски скуловой обшивки борта были вмяты вовнутрь и частично сломаны. Теперь вода заливала судно через две пробоины. Китобоям стало ясно, что «Эссекс» спасти не удастся. Чейс сумел стащить с кильблоков запасной вельбот и спустить его на воду. Оставшиеся на борту судна моряки погрузили в него часть навигационных приборов и карты. Едва вельбот с людьми отошел от тонущего корабля, как последний со страшным скрипом повалился на борт. С момента второго удара прошло всего лишь десять минут…

Когда капитан Поллард увидел, что мачты его судна мгновенно исчезли, он перерезал гарпунный линь и приказал команде своего вельбота грести изо всех сил в сторону, где только что виднелся «Эссекс». Подойдя к лежавшему на борту судну, Поллард попытался спасти его. Команда рубила и перерезала снасти стоячего такелажа мачт, но, освободившись от них, судно осталось лежать на борту. Оно не пошло сразу ко дну за счет остававшегося в его помещениях воздуха. Но вода, заливая трюм, вытесняла из него воздух, и «Эссекс» медленно погружался в волны. Тем не менее моряки успели прорубить борт почти залитого водой судна и проникнуть внутрь. С «Эссекса» в три вельбота команда перегрузила два бочонка галет, около 200 галлонов воды, два компаса, кое-какой плотницкий инструмент и десяток живых слоновых черепах, которых они взяли на Галапагосских островах.

Вскоре «Эссекс» затонул… В безбрежных просторах Тихого океана остались три вельбота, в которых разместились девятнадцать моряков. Ближайшая земля находилась от них к югу на расстоянии 1400 миль — Маркизские острова. Но капитан Поллард знал о дурной славе обитателей этих островов. Ему было известно, что их жители — людоеды. Поэтому он предпочел идти на юго-восток, к берегам Южной Америки, несмотря на то что до нее было почти 3000 миль. В вельботах Полларда и Джоя находилось по семь человек. Чейс, у которого был самый старый и ветхий вельбот, взял к себе пять матросов. Пресную воду и запасы провизии, с трудом добытые с тонущего «Эссекса», капитан поделил строго по числу людей. Первые дни вельботы шли под парусом в видимости друг от друга. Каждый моряк получал в день полпинты воды и одну галету. На одиннадцатый день плавания убили черепаху, в ее панцире развели костер, слегка обжарили мясо и поделили на двадцать частей Так прошла еще неделя. Во время налетевшего шторма вельботы потеряли друг друга из виду. Спустя месят вельбот капитана Полларда подошел к крохотному необитаемому острову Даси. Здесь моряки смогли пополнит свои скудные запасы пищи морскими моллюсками и убили пяток птиц. Хуже обстояло дело с водой: она едва заметной струйкой вытекала из расселины скал во время отлива и была очень неприятной на вкус. Три человека изъявили желание остаться на этом скалистом острове, нежели испытывать муки жажды и голода на полузатопленном водой вельботе. Через два дня Поллард с тремя матросами отошел от острова и продолжил плавание на юго-восток. Оставшимся троим он пообещал прислать помощь.

Трагически сложилась одиссея китобоев «Эссекса»! Вельбот, которым командовал штурман Джой, не прибыл ни к какому берегу. О нем ничего не известно. На двух других вельботах люди от жажды и голода сходили с ума и умирали.

Через 96 дней после гибели «Эссекса» китобойное судно из Нантакета «Дофин» в океане подобрало вельбот, где оказались потерявшие человеческий образ, но живые капитан Поллард и матрос Рэмсделл. Они прошли под парусом и на веслах 4600 миль.

Чейс и двое матросов были спасены английским бригом «Индиан» на 91-й день плавания; их путь в океане составил 4500 миль. 11 июня 1821 года, спустя 102 дня, британский военный корабль «Саррей» снял с острова Даси Робинзонов из команды Полларда.

Такова печальная история американского китобойца «Эссекс»… Но именно она подсказала Герману Мелвиллу мысль написать о китобоях роман и была взята за основу его фабулы. Как известно, Герман Мелвилл в пятнадцать лет перестал посещать школу и, прослужив некоторое время клерком в банке, ушел на парусном судне, отправлявшемся в Англию. Вернувшись через четыре года в Нью-Йорк, он, перепробовав несколько профессий на берегу, в январе 1841 года снова ушел в море, завербовавшись матросом на китобойное судно «Акушнет», на котором проплавал два года. Однажды во время стоянки судна у Маркизских островов бежал на берег и прожил несколько месяцев среди полинезийцев. Потом он продолжал плавание на австралийском китобойце «Люси-Энн». На этом судне он принял участие в бунте команды. Бунтовщиков ссадили на Таити, где Мелвилл провел целый год с небольшим перерывом, в течение которого он совершил еще один китобойный рейс. После этого он поступил матросом на американский военный корабль «Юнайтед Стейтс» и, проплавав еще год, осенью 1844 года возвратился на родину. Вернувшись домой, Мелвилл сразу же взялся за литературную деятельность. Над «Моби Диком» он работал непрерывно в течение ряда лет.

«Моби Дик» вышел в Нью-Йорке в 1851 году. Мало кому из советских читателей известно, что за 10 лет до этого, в июле 1841 года, китобой «Акушнета» Мелвилл встретил в океане китобоя с «Лимы» Вильяма Чейса — сына Оуэна Чейса с «Эссекса».

Для китобоев прошлого века встреча двух судов в океане была радостным событием, настоящим праздником в их нелегком и опасном труде. В течение трех-четырех дней команды обменивались визитами друг к другу на корабль, гуляли, пели, делились новостями, опытом и всяческими морскими историями. Случилось так, что в рундуке Чейса оказалось типографское издание воспоминаний об «Эссексе», написанных и изданных его отцом в Нью-Йорке спустя шесть месяцев после злополучной одиссеи. Вильям Чейс дал молодому Мелвиллу прочитать эту небольшую, зачитанную до дыр другими китобоями страшную исповедь своего отца. Она произвела такое сильное впечатление на будущего писателя, что во время всех дней встречи двух китобойцев в океане он уже не отходил от младшего Чейса, расспрашивая его о подробностях, которые тот знал от отца. Именно происшествие с «Эссексом» и дало Мелвиллу идею написать роман о Белом Ките. Безусловно, ему были известны и другие случаи нападения кашалотов на вельботы и суда, зафиксированные в морских хрониках.

20 августа 1851 года с мачты американского китобойца «Энн Александр», который промышлял китов в Южной Атлантике, обнаружили трех кашалотов. Капитан судна Джон Дебло приказал спустить на воду два вельбота. Через полчаса капитанский вельбот приблизился к своей жертве и поразил ее. Кашалот, как и обычно бывало в подобных случаях, развив приличную скорость, стал уходить, выхлестывая из бочки десятки метров гарпунного линя. Но Джону Дебло пришлось прекратить преследование раненого кита. Капитан увидел, что после того, как его помощник всадил гарпун во второго кита, тот, развернувшись, бросился на вельбот и через мгновение своими челюстями превратил его в груду плавающих обломков. На счастье, бывалые китобои, хорошо зная нрав кашалотов, успели выпрыгнуть из вельбота в воду. Перерезав линь, капитан поспешил на помощь помощнику и его людям.

С «Энн Александра», который находился от места происшествия в шести милях, видели, что произошло с помощником капитана и гребцами, и послали к месту происшествия третий вельбот. Однако капитан Дебло не собирался отступать и продолжил охоту. Помощник капитана устремился к кашалоту, который уничтожил его вельбот. Раненый кашалот лежал на воде среди обломков вельбота, в его спине торчал гарпун с семью десятками метров линя. Когда вельбот подошел к киту на бросок гарпуна, кашалот быстро перевернулся на бок, взмахнул три-четыре раза хвостом и схватил вельбот в пасть. И на этот раз гребцы сумели вовремя выпрыгнуть из вельбота в воду, но их утлое суденышко опять превратилось в груду щепок. Капитану Дебло ничего другого не оставалось, как спасать плававших в воде людей. А поскольку в его вельботе теперь уже находилось 18 человек, о продолжении охоты не могло быть и речи. Китобои гребли в сторону «Энн Александра». Раненый кит двигался за перегруженным вельботом. Каждую минуту он мог разбить вельбот ударом хвоста или перекусить его челюстями… Но на этот раз он, видимо, решил изменить тактику нападения и скрылся под водой. Он всплыл на поверхность лишь тогда, когда все 18 человек высадились благополучно на борт своей базы и Дебло послал шестерых гребцов подобрать с воды все, что могло еще послужить. Эта операция удалась. Кит теперь, не обращая внимания на вельбот, следил за самой базой. Капитан Дебло на этот раз решил атаковать кита с палубы китобойца. И как только кашалот приблизился к борту «Энн Александра», в его спину вонзился гарпун. Кит, описав плавную дугу, набрал скорость и устремился в борт корабля, но благодаря своевременному и быстрому маневру с парусами и резкому повороту руля «Энн Александр» избежал удара. Кит всплыл и лежал на поверхности воды в трехстах метрах от корабля. Сделав поворот оверштаг и наполнив ветром паруса, Дебло сам залез на правый крамбол, держа наготове гарпун. Но когда судно приблизилось к киту, последний быстро ушел под воду. Минут через пять сильнейший удар потряс корабль: кашалот, взяв разбег, ударил в правый борт китобойца. У команды было такое впечатление, что судно с полного хода натолкнулось на риф. Удар пришелся почти у самого киля, в районе фок-мачты. Позже капитан Дебло вспоминал, что, судя по силе удара, кашалот развил скорость в 15 узлов. Вода мощным каскадом хлынула в образовавшуюся в борту щель и заливала трюм. Всем стало ясно, что судно обречено. Когда капитан прибежал в свою каюту, там уже было по пояс воды. Он успел взять хронометр, секстан и карту, а когда вошел в каюту второй раз, она была полностью залита водой. Команда, захватив с собой что успела, столкнула на воду вельботы и покинула тонущее судно. Капитан Дебло, пытаясь вынуть из нактоуза компас, не успел спрыгнуть с палубы в вельбот и остался один на тонущем корабле. Ему пришлось вплавь добираться до ближайшего вельбота. Через несколько минут «Энн Александр» опрокинулся на правый борт. В трюмах корабля было достаточно воздуха, и поэтому он сразу не пошел ко дну. Наутро китобои с большим трудом сумели пробить борт и взять с корабля кое-какую провизию. Команде «Энн Александра» не пришлось пережить тот ужас, который пережили китобои «Эссекса» в 1820 году. Им просто повезло: на следующий день оба вельбота заметили с китобойца «Нантакет», который доставил их на побережье Перу.

Происшествие с «Энн Александром» вскоре стало достоянием прессы, о нем рассказывали друг другу китобои всех стран, и всем вспомнилась трагедия, постигшая в 1820 году «Эссекс». А в ноябре 1851 года, когда Герман Мел-вилл издал «Моби Дика», ему пришло письмо от знакомого китобоя, который рассказал в нем о гибели «Энн Александра». Писатель ответил своему знакомому:

«Я не сомневаюсь, что это был сам Моби Дик. Изумляюсь, не оживило ли мое недоброе искусство это чудовище?»

Спустя пять месяцев после описываемых событий китобойное судно «Ребекка Симмс» из Нью-Бредфорда забило огромного кашалота, в голове которого торчали щепки и куски досок обшивки судна, а в боку — два наконечника гарпунов с надписью: «Энн Александр».

19 марта 1885 года английская шхуна «Ватерло» под командованием капитана Эвана Джонса с грузом ячменя вышла из порта Линн в Роттердам. На вторые сутки плавания рулевой увидел в трехстах метрах с правого борта крупного кашалота, который вынырнул из воды и некоторое время стоял вертикально на хвосте. Шхуна не прошла и ста метров, как кит, упав на воду, устремился к ней. За несколько метров от борта он нырнул и со страшной силой ударил в корпус шхуны у самого киля, позади фок-мачты. При этом кашалот изогнулся и сбил хвостом фок-рей. Сильнейший удар потряс судно, вдоль его правого борта образовалась трещина длиной семь метров. Вода хлынула в трюм. Два с половиной часа команда «Ватерло» отчаянно откачивала трюм ручной помпой, но судно спасти не удалось. Когда оно погрузилось в воду по верхнюю палубу, моряки сели в единственную шлюпку и покинули шхуну. Через полчаса «Ватерло» легла на правый борт, перевернулась вверх килем и затонула. В тот же день команда шхуны была спасена французскими рыбаками.

Такая же участь постигла американский китобойный барк «Кэтлин». Загарпуненный, но недобитый кашалот атаковал судно и пробил головой его борт. Это произошло в Атлантике близ берегов Вест-Индии. Барк затонул настолько быстро, что команда едва успела спустить на воду три вельбота и отойти от борта. Через несколько дней один вельбот достиг острова Доминика, второй прибыл на остров Барбадос, а третий был замечен проходившим мимо пароходом.

В 1947 году у Командорских островов советский китобоец «Энтузиаст» загарпунил 17-метрового кашалота. Получив в спину гарпун, кит ушел под воду и, извернувшись, со скоростью около 20 км/час ударил головой по корпусу судна. В результате удара гребной вал был погнут и винт с него сорван. Руль китобойца оказался сильно деформирован и выведен из строя. У извлеченного кашалота, вес которого составил почти 70 тонн, на голове видны были лишь разрезы кожи.

В 1948 году в Антарктике загарпуненный кашалот дважды атаковал китобойца «Слава-10». Первым ударом он сделал вмятину в корпусе, а вторым обломал лопасти и погнул концевой вал гребного винта.

Известны и другие документально подтвержденные случаи гибели судов в результате ударов рассвирепевших кашалотов. А сколько было судов, пропавших без вести, о судьбе которых некому рассказать?!

Следует иметь в виду, что в прошлом веке большая часть китобойного флота состояла из старых, обветшалых судов. Их обшивка была настолько изъедена морским древоточцем, что они не годились для промысла китов на Дальнем Севере или Дальнем Юге, где неизбежны встречи со льдами. Прогнившая обшивка, конечно, была слабой защитой от ударов 60 —70-тонного кашалота, и гибель таких судов по этой причине была не так уж редка.

Почему кашалоты нападают на корабли и вельботы?

Вот как отвечает на этот вопрос один из самых известных американских специалистов по морским млекопитающим — Виктор Шеффер.

«Как зоолог, я не могу не интересоваться причинами подобного поведения кита-негодяя. Что это — физиологическая или психическая патология?

Когда к недавно ощенившейся суке приближается чужак, она незамедлительно нападает на него. Когда чужак приближается к голодному псу, только что раздобывшему кость, он реагирует точно так же. Необходимость подобной реакции очевидна: она помогает сохранению вида. Но для чего киту нападать на корабль?

Возможно, дело тут в сильном территориальном инстинкте, в основе которого лежит половой инстинкт. Из всех китов только кашалоты-самцы нападают на корабли. Известно также, что из всех крупных китов только кашалоты-самцы охраняют гарем и сражаются с соперниками за обладание самками. И может быть, когда на территорию такого самца проникает «самец-корабль», кашалот воспринимает это как угрозу своему положению и бросается в атаку.

Некоторые зоологи указывают, что среди наземных животных подобные сражения за территорию ведутся чаще, чем за обладание отдельными самками. Однако, когда речь идет об обитателях безграничного водного мира, возникает вопрос: чем определяется здесь территория?

Возможно, кашалот-хулиган атакует корабль только потому, что видит в нем соперника, а причина преувеличенной ревности — чрезмерно обостренный территориальный инстинкт.

Не исключено, конечно, что киты-агрессоры действительно «безумны», то есть родились неполноценными или на свой китовый манер «лишились рассудка» при каких-то необычайных обстоятельствах. Можно предположить так-же, что это киты-параноики, которые под влиянием ощущения своей неполноценности или несостоятельности «слетают с катушек»…»

Таково мнение специалиста по морским млекопитающим, и дело читателя — согласиться или не согласиться с ним. Но факт остается фактом: кашалоты не раз отправляли китобойные суда на дно. Герман Мелвилл не грешит против истины, когда описывает нападение Моби Дика на корабль и гибель судна и его экипажа.

Февраль 1891 года… Английское китобойное судно «Звезда Востока» ведет промысел на кашалотов близ Фолклендских островов. С «вороньего гнезда» на фок-мачте раздается крик матроса-наблюдателя: «Фонтан!» На воду быстро спускаются два вельбота. Они устремляются в погоню за морским исполином. Гарпунеру одного из них удается с первого раза вонзить свое оружие в бок кашалота. Но кит только ранен. Он стремительно уходит на глубину, увлекая за собой десятки метров гарпунного линя. Через мину он всплывает и в предсмертной агонии сокрушительным ударом подбрасывает вельбот в воздух. Китобоям приходите спасаться вплавь. Кашалот слепо бьется, хватая нижней челюстью обломки вельбота, взбивая кровавую пену..

Подошедший на помощь второй вельбот добивает кита и пришвартовывает его к борту «Звезды Востока».

Из восьми человек команды первой вельбота не хватает двоих — они утонули во время поединка с китом…

Остаток дня и часть ночи уходят на разделку китовой туши, крепко закрепленной цепями у борта судна. Утром желудок кашалота поднимают талями на палубу корабля. Огромная утроба разделанного кита ритмично шевелится. Это не удивляет бывалых китобоев им не раз приходилось извлекать из желудка кашалотов кальмаров, каракатиц и даже трехметровых акул. Несколько ударов флетчерного ножа — и желудок кита вскрыт. Внутри его лежит покрытый слизью, скорченный, словно в приступе жестоких судорог, китобой «Звезды Востока» Джеймс Бартли, занесенный накануне в вахтенный журнал судна как погибший во время вчерашней охоты… Он жив: сердце его едва бьется, он находится в глубоком обмороке.

Не веря своим глазам, изумленные до предела, застыли китобои. Судовой врач приказывает положить Бартли на палубу и поливать его морской водой. Через несколько минут матрос открывает глаза и приходит в себя. Он никого не узнает, бьется в конвульсиях, бормочет что-то бессвязное.

«Сошел с ума», — единогласно решают китобои и переносят Бартли в каюту капитана на кровать. В течение двух недель команда окружает беднягу Бартли лаской и заботой. К концу третьей недели рассудок возвращается к Бартли, он полностью оправляется от психического потрясения, которое перенес. Физически он почти не пострадал и вскоре вернулся к исполнению своих обязанностей на судне. Единственное, что изменило его внешность, — это неестественно бледная окраска лица, шеи и кистей рук. Эти части тела казались обескровленными, кожа на них сморщилась. Наконец настает день, когда Бартли рассказывает своей команде о пережитом. Капитан «Звезды Востока» и первый штурман записывают показания китобоя.

Он отчетливо помнит, как его выбросило из вельбота. До сих пор он слышит оглушительный звук — удар хвоста кашалота о воду. Бартли не видел раскрытой пасти кита: его сразу окружила кромешная тьма. Он чувствовал, как скользит куда-то по слизистой трубе ногами вперед. Стенки трубы судорожно сжимались. Это ощущение длилось недолго. Вскоре он почувствовал, что ему стало свободнее, что он уже не ощущает конвульсивных сжатий трубы. Бартли пытался найти выход из этого живого мешка, но выхода не было: руки натыкались на вязкие, покрытые горячей слизью упругие стенки. Дышать было можно, однако сказывалась зловонная горячая атмосфера, окружавшая его…

Когда «Звезда Востока», завершив плавание, вернулась в Англию, Бартли пришлось еще раз повторить свой рассказ репортерам. Английские газеты вышли экстренными выпусками с такими заголовками: «Сенсация века!», «Человек, проглоченный китом, остается жить!», «Один шанс из миллиона!», «Невероятный случай с человеком, который пробыл во чреве кашалота шестнадцать часов!» О самочувствии виновника сенсационной шумихи газеты писали: «Бартли в отличном настроении и наслаждается жизнью, как самый счастливый человек на земле».

Позже этот случай был использован многими авторами бульварных изданий. Чего только не сообщали писаки своим читателям, перевирая и искажая рассказ Бартли! Героя сравнивали с библейским Ионой, который провел во чреве кита три дня и три ночи. Писали, что он вскоре ослеп, потом стал сапожником в своем родном городе Глостере и даже то, что на его могильной плите вырезана надпись: «Джеймс Бартли — современный Иона».

Фактически же никто ничего толком не знал о судьбе Бартли после возвращения «Звезды Востока». Известно только, что его сразу отвезли в Лондон для лечения кожи. Однако врачи с их тогда еще несовершенными методами лечения кожных заболеваний не смогли помочь Бартли.

Частые обследования, расспросы со стороны медиков и журналистов привели вскоре к тому, что Бартли куда-то исчез. Ходили слухи, будто он, не пожелав расстаться с морем, нанялся служить на небольшое судно.

Но шумиха, поднятая в 1891 году газетчиками, которые всеми силами старались убедить читателя в правдивости происшествия, масса искажений, подробностей из четвертых уст и, наконец, факт исчезновения самой жертвы — все это привело к тому, что в конце прошлого века в английского Иону уже мало кто верил, а со временем эту историю забыли.

Владимир Моисеев
НАШЕСТВИЕ

Рассказ

Художник Е. Кузнецова　

Странный, все нарастающий шум, подобно треску пламени, накатывался с юга.

— Не хлеб ли горит? — встревожился я, отрывая взгляд от тропы.

Из-за холмов, столпившихся у горизонта, затягивая голубой свод неба гигантским колышущимся занавесом, летели несметные полчища крылатых насекомых. Зловещая тень, падающая от живой тучи на землю, неотвратимо ползла и ползла по созревшим нивам, строго соблюдая выбранный путь на север. Еще яркий предзакатный день заметно стал тускнеть, словно все шло к затмению солнца. От предчувствия надвигающейся беды больно сжалось сердце, как-то само собой потянуло в деревню, к людям.

— Хотя бы не сели, — тешил я себя надеждой. — В разгаре уборка хлебов, а тут тебе нежданно-негаданно свалятся с небес мириады голодных ртов, готовых за два-три часа перемолоть весь урожай вместе с ботвой и соломой.

В матово-зеленом свете, окутывающем степь, в глаза бросалось странное поведение животных. В пасущемся на склоне балки стаде тревожно мычали коровы. Задрав хвосты и взбрыкивая задними ногами, в деревню Черновку мчались телята. Взвивая дорожную пыль, мимо проскакал табун лошадей. Черный как ворон жеребец, разбросав по ветру гриву, вдруг резко остановился, встал на дыбы и, круто повернувшись навстречу накатывающейся живой волне, принялся неистово молотить передними ногами наполняющийся металлическим скрежетом воздух. Почуяв легкую поживу, со всех сторон спешили птицы. Степные орлы, полевые луни, коршуны, вороны врывались в плотный строй, хватали крупных кобылок и тут же на лету пожирали их.

Когда я подошел со стороны огородов к деревне, то увидел в ней заметный переполох: блеяли прибежавшие с выгона овцы, занимая насесты, кудахтали куры, с гоготом летели с речки гуси, по двору с остервенелым визгом носилась свинья. Все спешили укрыться от нашествия саранчи в сараях или под навесами. На первых порах люди не понимали, что творится вокруг, а когда пригляделись к зловещей туче, растянувшейся по всему юго-западному небосклону с выползающим из-за горизонта бесконечно длинным хвостом, то забеспокоились.

— Слышь, сваха, никак саранча пожаловала? — зачерпнув ведро воды из копанки, обратилась пожилая женщина к соседке по огороду.

— Давно я ее, нечистую силу, приметила. Все думала, не заденет, но, пожалуй, краем коснется. — И, зажав концы фартука, в котором лежали рубиново-красные помидоры, заспешила домой.

Лишь тогда, когда правый фланг крылатой армии накрыл деревню и послышалась частая дробь падающих градин садящейся саранчи, люди принялись закрывать ставни и двери в домах и сараях. Прервав уборку хлебов, с полей в деревню мчались на взмыленных лошадях колхозники. Послышались выстрелы из охотничьих ружей, удары в рельс, в ведра, жестяные заслонки. Люди пытались шумом отогнать, не дать сесть саранче, расползающейся в поисках пищи в разные стороны. Но что значил поднятый всей деревней звон по сравнению с шумом, который производила многомиллиардная армия летящей саранчи! В моих глазах зрелище было настолько сильным, грандиозным и потрясающим, что я с чувством тревоги и омерзительного ощущения подошел к крайней избе и укрылся под старым разлапистым карагачем, с которого, словно переспевшие плоды, падала желто-зеленая саранча. Поймав одну из них на лету и положив на ладонь, внимательно стал рассматривать шестиногое существо, покачивая от удивления головой. Длинноногая кобылка, распустив крылья, занимала почти всю ладонь. Вооружена она была своеобразным буравчиком на конце хвоста, с помощью которого пробуривает в земле отверстия и в него откладывает кубышки с яйцами. Внешним видом саранча походила на заводную лошадку с огромными навыкате глазами и небольшими усиками-антеннами, служащими ей приемо-передаточной аппаратурой. Изголодавшись за длинную дорогу, кобылка часто перебирала челюстями-пилами и больно кусалась, смазывая места укусов коричневой слюной.

Повсюду, как само собой разумеющееся, стихийно рождались меры борьбы с незваными гостьями. Куры, гуси, утки, заметив из укрытий ползающих по двору жирных кобылок, сначала с опаской, потом, осмелев, с ожесточением принялись клевать их в головы, а убив, тут же проглатывали целиком. Люди, увидев из окон, как птицы ловко расправляются с саранчой, похватав веники, метлы, а кто и лопаты, поспешили на огороды, в поля спасать урожай.

Надвигался вечер. Полчища саранчи-шистоцерки и не думали прерывать путешествие, с гулом продолжали свой путь на север, направив черное острие главных сил чуть западнее Оренбурга. Колышущийся волнами занавес плыл на высоте от двухсот до тысячи метров над землей со скоростью резвой лошади. Он рассеивал на своем пути миллионы ослабевшей саранчи. Более часа стоял над деревней монотонный гул от шестиногих насекомых. Постепенно он стих, а на смену ему выглянуло уходящее на закат солнце. Оно высветило снизу удаляющуюся огромную тучу, отливающую бледно-розовыми языками угасающего пламени.

— Слава богу, пронесло! Не то бы без хлебушка остались, все бы слопала ненасытная саранча, — выходя из калитки, со вздохом облегчения проговорил старичок, обращаясь к высунувшейся в окошко повеселевшей старушке.

Прошли годы. Казалось бы, навсегда забылся давний случай нашествия африканской саранчи-шистоцерки на степи Оренбуржья в 1947 году. И вдруг недавно, во время путешествия по дельте Амударьи, он неожиданно и так ярко всплыл в моей памяти, что я невольно взялся за перо, чтобы рассказать об одном из страшных бедствий наряду с войнами, чумой и холерой, с которым и сейчас приходится бороться человеку.

Преодолевая встречный ветер и бесконечную череду накатывающихся волн, лодка медленно шла к Аральскому морю. Над отвесными кручами проплыли крыши рыбацкого поселка Аспантай, и река, забирая вправо, понесла свои мутные воды вдоль пологого берега. В полусотне шагов от воды возвышалась противопаводковая дамба, когда-то защищавшая гигантскую низину от затопления. Причалив, я взобрался по ее крутому откосу на гребень, огляделся. Насколько хватало глаз, передо мной лежало волнующее море тростника со сверкающими зеркалами обмелевших голубых озер. Далеко вниз по реке, там, где от главного русла ответвляется Казахдарья, прижавшись к мысочку, стояла баржа, груженная штабелями бумажных мешков. В бинокль я хорошо видел, как десятки людей, словно трудяги-муравьи, сновали взад и вперед, выгружая на берег тяжелые мешки.

— Странно, зачем привезли в преддверье устья Амударьи удобрения, когда вокруг нет никаких посевов! — недоумевал я, возвращаясь к лодке.

Проплывая мимо барки, я спросил у сидящего на корме кряжистого старика шкипера, усердно вносившего в судовой журнал записи:

— Что выгружаете?

— Оружие! — не отрываясь от занятия, проронил он.

— С кем же собираетесь воевать? Не с комарами ли?

— Э-э, мил-человек, что комар по сравнению с шестиногим солдатом, закованным в доспехи! — оторвавшись от работы, проговорил бывалый моряк и, махнув авторучкой на противоположный берег протоки, пояснил: — Вот в тех зарослях тростника какой уж день шумит-строится могучая рать. Не сегодня завтра двинет свои полки, великие и сильные. Если не вступить с ними в битву сейчас, то за считанные дни оставят за собой дикую пустыню, — летели вслед удаляющейся лодке полные тревоги его слова.

Сколько я ни смотрел туда, куда указал говоривший загадками шкипер, но с воды видел лишь край почерневших зарослей, будто их лизали невидимые глазу языки разгоравшегося пламени.

Незаметно подкрались сумерки. Плыть по неспокойной реке становилось все труднее и опаснее. Причаливаю к пустынному берегу, привязываю на мелководье к торчащей коряжине лодку и под вой вышедших на охоту шакалов быстро засыпаю.

Ночью меня разбудил шум буксира, тянувшего вверх по реке баржу, до предела нагруженную знакомыми мешками.

— Выходит, прав был шкипер, предрекая серьезную опасность. Но какую? — так, теряясь в догадках, я не смог заснуть до рассвета.

В тишине просыпающегося дня отвязал лодку и под пение ранних птиц, доносившееся из прибрежных тугаев, поплыл фарватером реки вслед убегающей ночи.

Ближе к полудню я обратил внимание на большое скопление птиц на левом берегу. Оттуда, возбуждая страсть фотоохотника, доносился заразительный хохот серебристых чаек, трубный рев пеликанов, осторожное «га-ак» серых гусей и трескучий крик «тэ-дэр-як, тэ-дэр-як» белохвостых пигалиц, облюбовавших берег озера для гнездовья. Развернув карту Каракалпакии, я отыскал на извилистой черте-реке свое местонахождение и обрадовался, что наконец-то приплыл к озеру Шегекуль, к которому так стремился, проделав длинный путь от Нукуса. Вытащив на берег лодку, отправляюсь на поиски прохода сквозь стену непролазных зарослей тростника, обступивших со всех сторон озеро. Еще на подходе к нему я обратил внимание на большие чернеющие кулиги, словно выжженные случайным палом. Отмахиваясь от пикирующих на меня с пронзительным криком малых крачек, луговых тиркушек и куликов-ходулочников, я вошел в узкий проход, проложенный кабанами в зарослях, и невольно отпрянул назад, пораженный необычным зрелищем. Только что родившаяся азиатская саранча, зависнув тяжелыми гроздьями на стеблях тростника, с хрустом поедала молодые побеги, расширяя на глазах занимаемый ею плацдарм. Из зарослей, не умолкая ни на минуту, доносился легкий, но зловещий металлический звон, будто действительно строились в ряды черно-рыжие воины-крошки, бряцая оружием и доспехами. Тут только я понял, что угодил в очаг выплода пешей саранчи, полчища которой под командой невидимого и неслышимого генерала готовились ринуться на штурм любых преград, сметая на своем пути все, что поддается пилам-челюстям.

За спиной послышался легкий топот. Оторвав взгляд от строящихся полков пешей саранчи, на выходе из зарослей я оглянулся. По гребню неширокой дамбы ехали шагом три аксакал а-всадника. Несмотря на жаркий и душный полдень, они были облачены в теплые полушубки и в непомерно большие бараньи шапки. Заметив меня, они придержали коней и с нескрываемым любопытством стали рассматривать незнакомца, обвешанного фотокиносъемочной аппаратурой. Я подошел к ним, поздоровался и, кивнув в сторону зарослей, с тревогой спросил:

— Никак беда надвигается?

Один из аксакалов, что был более словоохотливым, пригладил жидкую бороденку, пристально посмотрел в сторону виднеющегося вдали поселка Порлытау, откуда доносился неясный гул, и сказал:

— Большим несчастьем саранча была раньше. А сейчас, — махнул он камчой в сторону чернеющих плавней, — где родилась, там и останется.

— Если вас не затруднит, расскажите, как вы боролись в старые времена с саранчой, — попросил я ничуть не унывающего аксакала, на глазах которого зрела, набираясь сил, грозная стихия.

— В те далекие годы, — вспоминал он, — в нашем глухом крае оружием борьбы против саранчи были кетмень да бесплодная молитва. Полчища пеших орд легко преодолевали вырытые на их пути глубокие рвы и под шепот молитв с треском уничтожали скудные пастбища и посевы. Управившись на нашей земле, прожорливая саранча вторгалась в Хорезмский оазис и, опустошив его, заканчивала свой проклятый народом поход. Там, где она прошла, начинался голод, а с ним и болезни, уносившие тысячи жизней.

Рассказчик еще раз посмотрел в сторону поселка и, щурясь от ослепительно ярких лучей весеннего солнца, договорил:

— Сейчас с ней разговор короткий. Другой раз не успеешь коня напоить, как летчики уже управились с большим очагом только что появившейся на свет саранчи. Да вон они, легки на помине! — воскликнул аксакал, кивнув в сторону надвигающегося гула, и предложил — Если интересуетесь, то полюбуйтесь их работой, а нам ехать надо.

С окраины поселка Порлытау один за другим поднялись два легких самолета. Один из них полетел в южную часть озера, другой — в северную. На бреющем полете они принялись утюжить прибрежные заросли, обрушивая на чернеющие кулиги облако смертоносного яда. То ли от рева двигателей, то ли инстинктивно большинство птиц с криком стали покидать богатое кормом озеро.

Вернувшись к лодке, я переплыл на противоположный берег реки и оттуда стал наблюдать за работой авиаторов.

Утром, как только лучи солнца позолотили вершины тугаев, я уже был на левом берегу, направляясь к озеру. Мне не терпелось посмотреть на плоды труда авиаотряда. Еще на подходе к зарослям в глаза бросился черно-рыжий ковер, широкой полосой укрывший землю. Многомиллионная армия еще вчера воинствующих саранчуков была повержена в прах.

Так Каракалпакская противосаранчовая экспедиция в содружестве с авиаторами из года в год гасит в дельте Амударьи вспышки азиатской саранчи на стадии ее развития.

Ничего не было бы в этом факте удивительного, если бы такой заповедник появился близ Кубы или Большого барьерного рифа в Австралии. Но его организовали в Восточных Карпатах, на территории Румынии. Геологи обнаружили там ископаемые кораллы, возраст которых превышает 140 млн. лет. Эти окаменелости относятся к редкому виду. В известковом массиве, в котором они залегают целыми колониями, встречаются также отпечатки древних ракушек и животных, обитавших когда-то в теплом море. Все эти зоны объявлены заповедными. Сюда будут приезжать на учебные экскурсии студенты. Туристам станут объяснять геологическую историю этой части Европы опытные специалисты.

Сергей Попов
КАПРИЗЫ АРКТИЧЕСКОЙ ТОПОНИМИКИ

Художник В. Костин

— Географические названия — ну что в них может быть поучительного, интересного? — спрашивают иногда несведущие люди, узнав, что существует специальная наука — топонимика, занимающаяся их изучением. — Не все ли равно, как будет назван залив, река, мыс?

Топонимика — наука нужная, хотя и вспомогательная. Недаром лингвисты, историки, географы, картографы давно спорят, кому из них она должна принадлежать. Все они черпают в ней ценные для себя сведения, ведь очень часто географическое название — единственное, что сохранилось от далеких эпох, ныне исчезнувших народов.

Тысячу раз был прав русский историко-географ С. К. Кузнецов, когда говорил: «Ни в чем не выражаются до такой степени ярко склад ума, симпатии и антипатии народа, его вкусы, его память о славном прошлом, его любовь к природе и даже почитание к божеству, как в географических названиях».

Географические названия Арктики, как нигде, носят мемориальный характер. С их помощью можно проследить героическую летопись имен первопроходцев и первооткрывателей этого сурового края.

Далеко не безразлично, как будут называться географические объекты. Осенью 1940 года в Беринговом море во время жестокого шторма терпел бедствие ледокольный пароход «Малыгин». Судовой радист, посылая сигнал бедствия, называл местонахождение корабля — мыс Южный. На побережье Камчатки оказалось два мыса Южных. Помощь пришла тогда слишком поздно…

Сегодня речь пойдет лишь о некоторых безобидных проделках арктической топонимики. Они характерны своей курьезностью, неожиданностью, доставившими дополнительные хлопоты лишь тем, кто пытался выяснить их происхождение.

Всем хорошо знаком остров Врангеля, расположенный между Восточно-Сибирским и Чукотским морями. О нем написано множество увлекательных книг, в которых он образно называется то «островом метелей», то «родиной белых медведей».

Давно ходили слухи о его существовании. На его приблизительное местоположение указывали М. Ломоносов, Г. Сарычев, Ф. Врангель. Последний, снимая в 1820–1824 годах северо-восточное побережье Сибири, пытался даже достичь его, но вынужден был повернуть назад ввиду непроходимых торосов. Американский китобой Томас Лонг, назвав открытый к этому времени остров именем Фердинанда Петровича Врангеля, в соответствии с традициями мореплавателей мира отдал дань уважения человеку, предсказавшему его существование.

Мало кто знает, что у западного побережья Новой Земли, в Крестовой губе, есть еще один остров Врангеля, правда значительно уступающий по размерам своему именитому тезке. Он почти круглой формы, и диаметр его немногим больше километра. Скалистые высокие берега его пустынны. Лишь кое-где пробиваются через вечномерзлый грунт чахлые мхи и лишайники, да изредка одинокая чайка присядет на него отдохнуть после неудачной рыбной ловли.

Остров открыл и назвал в 1822 году известный русский мореплаватель Ф. Литке в честь своего друга, все того же Ф. П. Врангеля, который в это время находился на другом конце русской Арктики.

Да, действительно, географические названия по Арктике частенько «развозят» корабли. Существует давняя традиция. вновь обнаруженные банки, отмели называть именами кораблей, их обнаруживших. А так как сами корабли нередко носят названия географических объектов, поэтому и появились в Северном Ледовитом океане банки Актюбинск, Беломорканал, Порхов (псковский город), Таймыр, Тбилиси и многие другие.

Кроме того, имена кораблей-первопроходцев нередко увековечивались на арктической карте. Так, на острове Врангеля есть мыс Ставрополь, названный так в честь парохода «Ставрополь», который в 1926 году доставил на остров первых советских поселенцев. Есть в Арктике и Москва; следуя на Енисей среди Корсаковских островов, суда проходят проливом Москва, получившим свое название от ледокола, для обеспечения плавания которого выполнялось первое подробное обследование этого пролива.

Подобным образом по Арктике «катаются» и полярные названия. Залив Енисей на западном берегу Новой Земли назвал 1 июля 1835 года П. К. Пахтусов в честь шхуны «Енисей», обломки которой он нашел в тот день на этом месте. Шхуна «Енисей» под командованием лейтенанта В. А. Кротова вышла из Архангельска в 1832 году вместе с карбасом Пахтусова и вскоре пропала без вести.

Имя парохода «Лена», пришедшего на одноименную великую сибирскую реку еще в 1878 году с норденшельдовской «Вегой», носят пролив Лена в районе Диксона, мыс Лена на полуострове Челюскин и рейд парохода «Лена» в бухте Тиксн на севере Якутии. В архипелаге Земля Франца-Иосифа есть пролив Яна. Имя этой сибирской реки принесено сюда также кораблем. Пролив назван в честь гидрографического судна «Яна», работавшего здесь в 50-х годах нашего века.

Последнее время арктические географические названия стали часто «плавать» на бортах кораблей не только в переносном смысле. Вот они — камчатский пароход, архангельский танкер и лесовоз «Новая Земля», азовский пароход «Северная Земля», рефрижераторы «Остров Русский», «Остров Шмидта», «Пролив Санникова».

Интересный путь проделали названия новых больших морозильных траулеров (БМРТ) «Мыс Таймыр» и «Мыс Вайгач». Названия арктического полуострова и острова в свое время получили ледокольные пароходы «Таймыр» и «Вайгач», открывшие в 1913 году Северную Землю и двумя годами позже первыми из судов прошедшие Северным морским путем с востока на запад. В честь них стали называться мыс Таймыр — юго-западная оконечность острова Большевик — и мыс Вайгач — его юго-восточная оконечность. А от этих мысов в свою очередь получили названия петропавловский и находкинский БМРТ. Правда, при этом забыли, что название «мыс Вайгач» на Северной Земле тогда уже было упразднено и заменено на первоначальное — мыс Евгенова. На счастье, в Арктике оказался еще один мыс Вайгач, на севере острова Малый Ляховский. Хоть и «завалященский» мысок — нечетко выраженный, показываемый лишь на самых подробных картах, но все-таки мыс Вайгач.

В южное побережье Новой Земли вдается обширный залив Русанова. Он соединен с Баренцевым морем проливом Русанова, который одновременно разделяет остров Богословского и полуостров Русанова.

Названия залива и полуострова даны в 20-х годах нашего столетия советскими гидрографами в честь выдающегося полярного исследователя Владимира Александровича Русанова, многократно и успешно работавшего на Новой Земле, в 1910 году впервые после полулегендарного Саввы Лошкина обошедшего ее с севера на небольшом парусно-моторном судне.

А вот пролив был назван еще Петром Пахтусовым в 1833 году, когда Русанова и на свете не было. Правда, назван он был проливом Рубанова, по имени мичмана Иустина Игнатьевича Рубанова, сослуживца Пахтусова при описании Белого моря в 1830–1831 годах на бриге «Лапоминка».

Редактор, мало знакомый с историей исследований Новой Земли, при очередном переиздании карт неизвестную ему фамилию Рубанова (к этому времени забытую даже специалистами-историками) сознательно заменил на популярную и широко известную — Русанова. Обнаружив рядом на карте залив и полуостров Русанова, он был уверен, что была допущена опечатка до него, фактически же тем самым сам создал опечатку. Впрочем, ее вполне справедливо никто не спешит исправлять.

Теперь нам трудно представить карту Арктики без одного из самых крупных полярных архипелагов — Северная Земля. А меж тем открыт он относительно недавно —3 сентября 1913 года. Это последнее большое географическое открытие на Земле.

Мало кто знает, что первое название архипелага было Тайвай — по первым слогам названий открывших его ледокольных пароходов. Это название начальник экспедиции Б. А. Вилькицкий употреблял в первой своей беседе с корреспондентами по возвращении; под этим же названием архипелаг фигурировал в первом сообщении о его открытии во владивостокской газете «Дальняя окраина».

Однако, к удивлению участников экспедиции, вскоре на страницах газет замелькало другое название — Земля Николая II. Его по аналогии с открытой перед этим Землей Франца-Иосифа употребил в своей корреспонденции один американский газетчик. После этого оно было подхвачено русскими правительственными газетами, а затем верноподданнически утверждено приказом морского министра.

После Великой Октябрьской социалистической революции многие организации и ученые выступили с предложениями убрать с карты ненавистное имя последнего русского царя. Заместитель председателя Реввоенсовета СССР М. В. Фрунзе предлагал переименовать архипелаг в Землю Пахтусова, начальник Главного гидрографического управления В. В. Ахматов — в Землю Братьев Лаптевых. Предлагались названия: Земля Республики, Земля Свободы. Известный гидрограф П. В. Мессер предлагал назвать архипелаг — Северная Земля Союза Советских Социалистических Республик. 11 января 1926 года ВЦИК принял это предложение, только в несколько сокращенном виде. Не забыто и первое название архипелага: недавно одна из безыменных бухт острова Малый Таймыр стала называться бухтой Тайвай.

Не всегда желаемое название удается поместить на карту в развернутом виде. Например, полярники, вполне естественно, хотели увековечить на карте название своего штаба — Главного управления Северного морского пути, организации, которая свыше 30 лет руководила исследованиями и освоением арктических районов. Но мыслимо ли на карте такое длинное название! Вот и появился в дельте Колымы остров ГУСМП — не всякому понятно, зато коротко.

На западном побережье Северного острова Новой Земли имеется хребет ЦАГИ, названный в 1932 году геологом М. М. Ермолаевым в честь Центрального аэрогидродинамического института. В экспедиции были аэросани конструкции этого института, на которых геологи совершали поездки. Одна из таких поездок едва не стоила жизни участвовавшим в ней. Лыжи аэросаней примерзли ко льду во время остановки между полярными станциями Русская Гавань и Мыс Желания. Пришлось в трескучие морозы, без продовольствия пешком преодолеть свыше 100 километров по ледяной пустыне. Кстати, этот эпизод был использован в широко известной кинокартине «Семеро смелых».

Совсем недавно гидрографы на острове Большой в группе островов Комсомольской Правды назвали бухту ЛВИМУ в честь Ленинградского высшего инженерного морского училища имени адмирала С. О. Макарова, выпускниками которого были большинство из них. Можно представить, сколько места на карте заняло бы это название, если бы не было применено сокращение!

Долгое время мы не могли понять смысла названия «залив ЕКС» на северо-восточном побережье Новой Земли, даже пытались искать такое слово в норвежском языке. Все оказалось значительно проще: участники геологической экспедиции 1933 года назвали так залив по первоначальным буквам имени, отчества, фамилии своего товарища — коллектора Елены Константиновны Сычуговой.

Если бы в Арктике был памятник собаке, подобный тому, что поставил в Ленинграде академик И. П. Павлов, на нем следовало бы выбить слова известного арктического ученого В. Ю. Визе: «Поистине мученики Севера, эти полярные собаки! Ведь без их самоотверженной работы человечество не могло бы гордиться такими грандиозными открытиями, как достижение обоих земных полюсов!» Хотя такого памятника в Арктике пока нет, но клички многих собак попали на полярные карты.

В честь верных и надежных друзей и помощников — экспедиционных собак назвали участники Русской полярной экспедиции Э. В. Толля острова Тугут, Корсар, Грозный в архипелаге Норденшельда в Карском море. Здесь в 1939 году команда гидрографического судна «Норд» назвала по кличке своего четвероногого любимца остров Матрос.

На западном побережье Таймырского полуострова имеется залив Дика, названный так в 1893 году Ф. Нансеном по фамилии норвежского коммерсанта, члена комитета содействия его экспедиции К. А. Дикка, снабдившего экспедицию Нансена фотоаппаратами. Позже южный выступ залива стал называться также в несколько искаженной транскрипции мысом Дика.

Но на восточном побережье Таймыра тоже имеется мыс Дика. Назван он в 1936 году топографами по кличке лучшей в экспедиции собаки.

На западном берегу Северного острова Новой Земли, недалеко от Русской Гавани, есть гора Верти. Мы знали, что в 30-х годах здесь вместе с советскими учеными работал немецкий сейсмолог Курт Велкен. Но вот Верти?.. Геолог И. Ф. Пустовалов, давший это название, при встрече разом разъяснил все наши вопросы. Оказывается, Верти — собака. Вертлявая, подвижная беспородная дворняга пристала к экспедиции в Архангельске. Она не только развлекала геологов своими проделками, но и спасла жизнь начальнику экспедиции, учуяв занесенную снегом трещину в леднике.

Известный советский писатель-топонимист Л. Успенский, заканчивая свою книгу «Загадки топонимики» и перечисляя русские топонимы, удивленно воскликнул: «И вдруг среди них, как кол на равнине, Фан-дер-Флит?!»

Мы установили, что полуостров Фан-дер-Флит на восточном побережье Северного острова Новой Земли был назван в 1835 году П. К. Пахтусовым в честь адъютанта командира Архангельского порта, лейб-гвардии егерского полка поручика Петра Петровича Фан-дер-Флита. Пахтусову часто через него приходилось обращаться по вопросам снаряжения его экспедиции к командиру Архангельского порта адмиралу Р. Р. Галлу. Именем последнего Пахтусов назвал мыс, находящийся недалеко от полуострова Фан-дер-Флит.

Но, ответив на эту загадку топонимики, сколько аналогичных вопросов мы могли бы задать читателю после почти двадцатилетних изысканий в полярной мемориальной топонимике! Кто они — эти люди, от имен которых возникли названия новоземельских мысов Богушевича, Елизаветы, Дмитриева, Кривенера, Октавина, реки Епишкина, или «зефеишных», находящихся в архипелаге Земля Франца-Иосифа, ледников Каро, Меланья, Нини, или якутских островов Салкаев, реки Конькова, Лобанова, Талина, Чубукова?!

Поэтому нам ничего не остается, как повторить слова Л. Успенского из упоминавшейся нами книги: «Идите, собирайте географические названия, задумывайтесь над ними, ищите их разгадки. Счастливого пути!»

А от себя добавить: и в Заполярье, где географические названия совсем молодые, дел для топонимических исследований непочатый край.

Австралийские зоологи в течение нескольких лет изучали физиологию прыжков кенгуру. Они пришли к выводу, что ноги этих животных выполняют роль биологических пружин. После первого прыжка в мышцах запасается энергия для последующего. После ряда подскоков кенгуру способна поставить рекорд с результатом 9 м в длину.

Однако это не абсолютный рекорд мира. Некоторые африканские антилопы подскакивают и летят по воздуху целых 12 метров. Пума способна сделать прыжок на 7 метров при собственной высоте в 4 метра. Лишь чуть-чуть от нее отстает гепард.

Всеволод Джус
ЭКСПЕДИЦИЯ ЗА ЕЖАМИ

Художник А. Кретов

Я пододвинулся к борту шлюпки, наклонился и вывалился в воду. Сильно обжало костюм. Я принял горизонтальное положение и носом выпустил внутрь немного воздуха. Неприятные ощущения исчезли, и я плавно заскользил вниз. Внизу стало светлеть — признак того, что рядом дно. На дне я поправил сигнальный конец, осмотрелся. Стрелка глубиномера остановилась на отметке «8 метров». Вокруг в беспорядке были разбросаны крупные валуны, поросшие мощными зарослями ламинарии дигитаты. Ее бурые двухметровые стебли заканчивались гладкими изрезанными пластинами, напоминающими гигантскую пятерню. Между стеблями виднелись пучки красных водорослей.

Я медленно поплыл. Впереди появились очертания громадного треугольного валуна, рядом с ним что-то похожее на частокол. Приблизившись, я увидел, что это остатки носовой части затонувшего судна. Часть корпуса была сильно разрушена и напоминала частокол. Весь корпус был усеян морскими ежами и бапянусами. Вокруг на камнях тоже было очень много ежей…

В Японии с большим уважением относятся к морскому ежу. Из него приготавливают несколько продуктов: «мизиуни», что означает водянистый морской еж, «доруни» — мягкий морской еж и «нерпуни» — пастообразный морской еж. По сути дела это способы приготовления не ежа, а его икры. Своих ежей в Японии не хватает, она закупает их в других странах.

Изучением жизни ежей много занимались в 60-х годах в Дальних Зеленцах наши предшественники. Они определили основные экологические характеристики, структуру, популяции морского ежа, установили важный для промысла факт, что с глубиной размеры ежей убывают, указали, что уменьшение площадей, занимаемых ежами, приведет к повышению продуктивности сообщества ламинариевых водорослей. Но эти данные относились главным образом к Дальнезеленецкой и Зеленой бухтам, и их оказалось недостаточно. И нам вместе с заведующей лабораторией ПИНРО Светланой Сергеевной Дробышевой и ее сотрудниками поручили изучить запасы морского ежа в наших водах, установить особенности его размещения в отдельных бухтах.

Летом 1978 года на судне «Процион» мы отправились вдоль восточного побережья Кольского полуострова. Посетили много бухт и заливов, производили погружения, автоматическое фотографирование, собирали пробы для анализов. На судне ежи обмерялись, взвешивались, затем вскрывались. Анализировалось количество и качество их икры.

Слишком больших скоплений (до 100 животных на квадратном метре) мы не встретили, но на некоторых участках подводных лугов обнаруживали на такой площади по 30–40 животных. Впрочем, и это не так уж мало; это значит, что и с одного квадратного метра можно собрать до 400 граммов икры.

Совершив погружение в губе Долгой (она немного похожа на Ярнышную), мы заметили, что ежи основательно очистили дно от водорослей. Ламинария сахарина съедена почти повсеместно, и ежи принялись за ламинарию дигитату. Она растет на прибойных участках, внешне напоминает маленькую пальму, имеет крепкий ствол и способна выдержать сильнейшие водяные вихри. Стволы этих водорослей иногда торчат с аккуратно обрезанной верхушкой. Здесь же мы заметили, что еж (если остальные водоросли уже съедены) забирается по стволу на метровую высоту, перегрызает его и верхушка с листовыми пластинами падает. После этого на нее наползает плотная масса ежей…

В Большой Шарковке мы встретили скопления ежей на малой глубине в ее мористой части — они тянулись широкой полосой вдоль берега.

Бухта Зеленая закрыта от моря несколькими островами и отделена мелководным порогом. «Порцион» не смог близко стать на якорь, и мы, спустив шлюпку и загрузив оборудование, медленно двинулись к берегу.

Бухта была окружена отвесными скалами. Около одной из них я, спрыгнув со шлюпки, стал быстро погружаться. Мимо глаз проплывала растрескавшаяся скала, покрытая пучками красных водорослей, литотамнием, вспыхивали нежные красно-желтые бочоночки асцидий, растущих гроздьями. Рядом сидел небольшой краб. Водоросли мельчали, и глубже 15 метров их совсем не стало. Кругом быстро темнело, я смотрел на светящийся циферблат глубиномера —40 метров, вертикальная стенка продолжает круто уходить вниз. С известным сожалением я прекратил спуск и начал подниматься.

В этом же районе, у бухты Зеленой, мы поставили судно на ночевку.

Потом были обследованы губа Климовка, сублитораль острова Олений, губа Трящина и Порчниха. Мы начали находить скопления молоди ежей. Молодь обычно прячется в щелях между камнями, в пустотах литотамниевых корок. Если поблизости звезда, прятаться нужно тщательно. Эти красивейшие создания, не имея ни глаз, ни ушей, безошибочно находят свою жертву, в том числе и собственную молодь.

Используя единую методику обследования, мы прошли по многим бухтам и везде осматривали под водой большие участки, накладывая складные учетные рамки и записывая результаты учетов на алюминиевую пластинку. Полученные данные позволили рассчитать средние плотности скоплений ежа, установить зависимость скоплений от грунтов и рельефа дна, прибойности и т. д., подсчитать общие запасы ежа в наших водах.

В Музее морской почты на Ямайке собраны бутылки, которые служили морякам своеобразными контейнерами для доставки писем и просьб о помощи. В коллекции есть множество современных бутылок, которыми пользуются ученые для уточнения карт морских течений. На Индонезийские острова заносит такие бутылки из США, Австралии, Индии и даже Аргентины.

На одном из стендов хранятся исторические документы, извлеченные из желудка акулы. Они сыграли решающую роль в судебном процессе против капитана американского брига «Нанси», обвиненного в конце XVHI в. в контрабанде оружия. Бриг преследовался в море английскими кораблями. Капитан завернул компрометирующие его документы в пергамент и бросил в море. А несколько дней спустя английские моряки потрошили выловленную акулу и нашли эти бумаги. Их доставили в суд в последний день его работы. Капитан брига «Нанси», все отрицавший до этого, был вынужден признать свою вину.

Александр Чегодаев
ЗОЛОТОЕ ДЕРЕВО ПРИРОДЫ

Очерк

Художник Е. Кузнецова　

О заповеднике Кызылагач, расположенном на стыке субтропиков и полупустыни, я слышал давно и многое. Но как это обычно бывает, родившись и выросши в Азербайджане, став зоологом и подолгу бывая в экспедициях, я увидел этот край впервые сравнительно недавно — летом 1977 года.

Душной июльской ночью выехал я поездом из Баку, а утром уже был в Ленкорани. Город сразу поразил меня почти тропической влажностью и густой растительностью; во дворе нашей базы произрастал даже… банан. Рос здесь он уже давно, но, как выяснилось, не плодоносил. На базе был небольшой зоологический музей. Здесь под стеклом в навечно застывших позах были расставлены чучела зверей, птиц и пресмыкающихся из окрестностей Ленкорани. Однако творчество местных таксидермистов занимало меня мало, тем более что очень скоро предстояла возможность познакомиться с живыми обитателями этих мест.

Один из сотрудников станции держал у себя рептилий. У паразитолога Саши Кузнецова хобби было, как и у меня, — змеи. В самодельных террариумах под камнями и корягами разлеглись пестрые полозы, ленивые, жирные удавчики; были и ядовитые щитомордники, пойманные в горах Талыша. Подвид, встречающийся здесь, — закавказский щитомордник — довольно редок. Эта некрупная ядовитая змея наделена совершенным приспособлением — термолокаторами, наводящими ее ночью безошибочно на добычу — мелких грызунов. Щитомордник принадлежит к семейству ямкоголовых — вершине эволюции ядовитых змей. Но «погремушка» у него зачаточна, колец на хвосте нет, хотя вибрирует он им заправски. Выбивая дробь по листьям или траве, щитомордник вначале заставит обратить на себя внимание, с тем чтобы после этого его оставили в покое и следовали своей дорогой. Эту полезную привычку перенял узорчатый полоз, водящийся в тех же лесах. Он успешно «передразнивает» щитомордника, надеясь ввести в заблуждение потенциальных врагов. Узорчатые полозы тоже жили у Саши. Жили у него и гюрзы. Ему удалось найти этих змей, а также небольшую ящерицу — руинную агаму в таких местах, где их раньше не отмечали. Гюрза в полупустынном Азербайджане не редкость, но здесь, в краю влажных субтропиков, ее почти нет. А вот руинная агама живет только в нагорной степи Талыша, не встречаясь более нигде в Советском Союзе. Эта маленькая ящерица, кожа которой усеяна шипиками, довольно прихотлива в неволе. Ее природная популяция чрезвычайно уязвима, и понятный интерес собирателей нуждается в ограничении, тем более что ящерица занесена в «Красную книгу СССР». В Ленкоранском районе есть и другие пресмыкающиеся и земноводные, находящиеся в этом реестре, — эскулапова змея, средиземноморская черепаха, сирийская чесночница. Наша беседа с Сашей была прервана водителем, известившим нас о том, что пора отправляться в заповедник.

Белый домик у дороги, окруженный непролазными ежевичными зарослями, — пост милиции. Близ него и разбиты наши палатки. Милиции вместе с егерями вверена охрана этого уникального уголка природы. Надо сказать, что Кызылагач — единственный заповедник Советского Союза, который охраняется милицией. Создан заповедник в 1929 году, и история его непростая. Уникальность этого уголка природы была подмечена передовыми натуралистами довольно давно, и вопрос об охране зимовок дичи в Азербайджане впервые был поставлен ими еще в 1913 году. Но первой мерой по сбережению Кызылагача явилось постановление Наркомзема Азербайджанской ССР, принятое в 1926 году, о полном запрете охоты в этом уголке и объявлении его заказником. Через три года заказнику был придан статус заповедника.

За 60 лет существования бывало всякое. Браконьеры не могли примириться с такой «потерей», и за эти годы не один раз гремели выстрелы, адресованные не только пернатой дичи. Менялись ведомства, которым вверялся заповедник, были периоды упадка и расцвета. Работали ученые с мировыми именами; проходили и проходят практику, получая наглядные экологические уроки, студенты многих вузов СССР. Все это мне было уже известно из книг и статей. Какой же он в действительности?

Стоило только солнцу склониться, как воздух затрепетал от комариного — сказать «звона», пожалуй, все равно что не сказать ничего — это был вой, истошный вой осатанелых кровопийц. Никакие репелленты от них, как выяснилось, не спасали, а марлевый полог защищал весьма относительно. Сонмы комаров патрулировали в воздухе вокруг полога, ожидая, с нетерпением, когда жертва коснется его изнутри рукой, ногой или какой-нибудь другой частью тела, и туг же всаживали в эту часть сотни своих хоботков.

А на предмет отыскания дырочек в пологах кызылагачские комары оставили далеко позади, наверное, всех остальных. Но в конце концов усталость сделала свое, и мы вскоре заснули.

Утром нас ждала работа. Она сводилась к тому, чтобы собрать для бактериологического исследования как можно больше гидробионтов, то есть всего того, что копошится и размножается в воде. И вот мы, вооружившись сачками и тарой, шлепаем в резиновых сапогах по мелководью, загребая десятки плавунцов, личинок стрекоз, ручейников, беззубок, пиявок, вертячек, водяных клопов, головастиков, лягушек, черепа-шат, мальков рыб. Время, остававшееся после сбора, можно было уделить знакомству с животной жизнью заповедника.

Первое утро после приезда — первый рейс за водяной мелочью. Лихой водитель Гамза несется по хорошо наезженной дороге — узкому коридору между стенами ежевичника. Впереди я замечаю довольно-таки крупных птиц куриного склада, купающихся в песке. Они что-то разгребают в нем лапами, склевывают. Узнаю их сразу. Турачи! Подпустив машину довольно близко, одни турачи вспорхнули — очень характерно, по-куриному, другие положились на быстрые ноги, и все они скрылись в ежевичнике.

Эта птица некогда в изобилии водилась в Азербайджане, да и не только в Азербайджане. Турачи оглашали своими криками заросли Южной и Центральной Европы и поныне сохранились на Ближнем Востоке, в Иране, Афганистане, Индии, Африке. Турач всегда слыл деликатесной дичью, и в Европе его выбили. Последнего европейского турача, как свидетельствуют историки, съели полтора века назад на обеде у какой-то титулованной особы. Его состояние в Закавказье стало внушать опасение дальновидным людям еще в конце прошлого века, когда, казалось бы, особого повода для опасений не было. Русский ученый А. А. Силантьев в своем капитальном «Обзоре промысловых охот в России» писал: «Кавказ, это охотничье Эльдорадо, так усердно опустошается промышленниками, что турач, красавец закавказских долин, становится редкостью; фазана, каменную куропатку, оленя, косулю, тура, джейранов, серну на Кавказе постепенно постигает та же участь…»[45]

Несмотря на мрачные прогнозы А. А. Силантьева, еще в 40-х годах нашего века турач был обычен в приречных лесах Кура-Араксинской низменности. Эти доверчивые птицы зачастую кормились во дворах азербайджанских сел вместе с курами; можно было увидеть, как они восседают на деревенских заборах и поют свои брачные песни по весне.

Турач действительно красавец, особенно петушок — изящный склад, живой блеск глаз, неповторимое сочетание черных, золотистых, белых крапин, красные ноги. Курочка, как и у всех куриных, скромнее. Ее «предназначение» — ничем не выделяясь, высиживать яйца на гнезде, ведь врагов у турачей много. В тугаях рыщет воровская троица: лиса, шакал, камышовый кот. Выбежавший на полянку турач может стать жертвой ястреба или другого пернатого хищника; гнезда грабят вездесущие вороны или сороки; добавьте к этому перечню ежа, ласку, барсука; не пройдет мимо птенцов и кладки кабан; заглотить их может и крупный полоз. Но врагом «номер один» был и, к сожалению, остается человек. Браконьера с допотопным ружьем и дворовой собакой оттеснил на задний план «гордый» от сознания правильности своих деяний «преобразователь природы» с ядохимикатами и дефолиантами. Для турачей крайне пагубны многоснежные зимы. Будучи не в состоянии разгребать снег, они слабеют от холода и голода, становятся легкой добычей хищников. После таких суровых зим их остается совсем немного. Между тем разводить турача в неволе можно, хотя попытки, которые делались до сих пор в охотхозяйствах, были малорезультативными.

Встретили мы в заповеднике и другую жемчужину отечественной орнитофауны — султанскую курочку. Увы, она тоже, как и турач, «удостоена чести» занесения в «Красную книгу». Хотя зовут ее курочкой, с куриными она ничего общего не имеет, относится к отряду пастушковых, а «султанской» ее, видимо, прозвали за истинно восточную пышность облика: огромный красный клюв с нашлепкой на лбу и ярко-красные ноги, сине-голубое оперение с изумрудным отливом. Султанка живет в камышовых крепях, где ловко лазает по стеблям или бегает по жидкой грязи, пользуясь своими непомерно длинными пальцами. Как и турач, султанка чрезвычайно уязвима для морозов и многоснежных зим. Без мер специальной помощи султанки в такие зимы обречены. К счастью, эти птицы содержатся во многих зоопарках мира, где успешно размножаются. Живут и плодятся они и в Московском зоопарке. Это отрадно сознавать, поскольку ни один из отечественных зоопарков в своих коллекциях турачей не имеет.

Зимует в Кызылагаче еще одна птица, которую мы в своем представлении обычно связываем с тропическими водоемами. Эта птица — фламинго. Название ее пошло от слегка искаженного испанского «фламенко» — пламенный.

Пламенным нашего нежно-розового фламинго не назовешь; наверное, название дали испанские конкистадоры, познакомившись с южноамериканскими почти красными фламинго.

Интересно отметить, что пигмент, придающий такое очарование оперению фламинго, всецело обусловлен их пищей — мелкими ракообразными, которых они выбирают из воды, процеживая при помощи мясистого языка. Этот язык служил изысканным лакомством для обжор Древнего Рима. Пиры античных гурманов стоили жизни тысячам фламинго, а длинными перьями этих же птиц, по свидетельству современников, они щекотали у себя в глотках, дабы вызвать рвоту и наесться языками до отвала снова…

У содержащихся в неволе фламинго цвет оперения быстро блекнет, когда их начинают кормить скудным зоопарковским рационом. Поэтому в зоопарке Базеля в корм для фламинго добавляют искусственно полученные красящие пигменты, ведь обеспечить их в нужном количестве мелкими рачками в неволе вряд ли возможно, тем более что в Базельском зоопарке содержится не один фламинго. Благодаря правильно составленному рациону они там размножаются уже во втором поколении, а всего за последние 12 лет в этом и в других зоопарках вывелось 148 птенцов фламинго.

Увидеть фламинго в Кызылагаче летом можно, пожалуй, только в музее. Эти птицы у нас в стране гнездятся на казахстанских озерах, а зимуют в двух заповедниках — Кызылагачском и Красноводском.

Украшение тропических водоемов, фламинго встречается в Кызылагаче с гостьей приполярной тундры — краснозобой казаркой. Эта птица была известна еще древним египтянам, они изображали ее на фресках. Конечно, египтяне в своих странствиях не добирались до полуостровов Ямал и Таймыр; просто казарки много тысячелетий летают на зимовки в Азербайджан, Иран, Месопотамию. Еще недавно, лет двадцать назад, удачливый охотник мог добыть за утро до 20–30 этих некрупных, ярко окрашенных гусей. Во время же последнего учета водоплавающей дичи в Кызылагаче видели всего одну стайку… в 11 особей. Правда, поступают и обнадеживающие сведения: появились казарки на зимовках в дельте Дуная и в Турции. Но наша отечественная орнитофауна рискует лишиться одного из интереснейших ее представителей. Недаром еще в 1723 году некто Иван Толстоухов был послан императорским указом в Сибирь, чтобы «у всякого чина людей, русских и иноземцев, проведывать и купить разных родов зверей и птиц, которые в удивление человекам», в том числе «казарок — крылья черные, зобы коришневые». А в 1721 и 1724 годах Сибирь посетил другой посланник царя, Казимиров, с заданием собирать «куриозных птичек и зверьков», среди них «красных гусков».

«Куриозен» этот гусь тем, что он самый маленький из гусей, изящен, оперен в сочетание темно-рыжего, черного и белого цветов.

На гнездовьях казарки, как ни странно, тесно соседствуют с сокола-ми-сапсанами. Те не трогают гусей, но зато отгоняют нахальных песцов — врагов казарок. Сокращение численности сапсанов, разорение гнезд собаками, которыми снабжена любая тундровая экспедиция, отлов для зоопарков и конечно же охота на зимовках подкосили численность казарки.

Встречалась некогда в заповеднике и редкая утка — мраморный чирок. В соседней Турции на зимовках в 1970–1971 годах их насчитывали 400–600 особей, а в 1972 —1974-м — единицы.

Вообще оказалось, что я приехал в Кызылагач в самое неинтересное время — зимующих птиц не было. Из бесед с научными сотрудниками заповедника я узнал: основная проблема его сейчас именно в том, что с каждым годом пернатых гостей становится все меньше и меньше. Если в ноябре 1959 года учетчики насчитали 4 973 тысячи уток и лысух, то в зиму 1977/78 года их стало не более 200 тысяч. Какова причина столь катастрофического снижения численности? Причина не одна, и есть среди них те, вина за которые ложится на человека, то есть те, что в научном мире принято именовать «антропогенным воздействием». Это осушение озер и разливов, изменение характера сельского хозяйства. Если ранее исконной культурой района был рис (на рисовых полях водной живностью могли досыта кормиться голенастые птицы, а после уборки урожая — утки), то теперь предпочтение отдано овощным и бахчевым культурам, хлопку, винограду. Немаловажную роль сыграли и браконьерство, выпас скота, бесконтрольный лов рыбы на территории заповедника. Уровень воды в разливах всецело регулируется рыбхозами. В тесно переплетенной, как паутина, экологической сети (задень одну нить — и сотрясается все сообщество) такие колебания приводят к необратимым и далеко идущим последствиям; так, высокий уровень воды ведет к зарастанию водоемов тростником, рогозом. Для кормежки птиц они делаются непригодными. Но зато увеличивается количество кабанов, а за ними и волков. Но о кабанах и волках позднее.

Колебания уровня воды влияют и на гнездовья голенастых. Высокий уровень приводит к затоплению гнезд, к тому, что гнезда делаются доступными для лис, шакалов, — котов. Воздвигая дамбы и валы на территории заповедника, человек создал хищникам добротные условия для расселения и рытья нор. Наоборот, резкое осушение разливов летом имеет следствием массовую гибель молодняка лысух. Однако попытки согласовать, скоординировать деятельность рыбхозов с нуждами заповедника пока что ни к чему не приводят.

Правда, служба охраны усилена милицией, и утверждают, что браконьерство снизилось. Ранее же оно носило, можно сказать, «глобальный» характер. Побывавший здесь в 1949 году профессор-орнитолог Т. Иванаускас писал: «… на гусей тут охотятся все — и подростки и старики. Нигде в мире мне не приходилось видеть столько охотников, сколько здесь. С раннего утра до позднего вечера слышатся выстрелы, иногда такие частые, что кажется — происходят военные упражнения… Водяных птиц, особенно уток, ловят еще сетями, переброшенными поперек реки, и другими способами»[46].

Есть причины, столь же немаловажные, в которых человек не повинен, связанные с обмелением Каспия, изменением продуктивности водоемов. Недостает корма, и стаи птиц снимаются в поисках мест более благоприятных.

Конечно, сотрудники заповедника делают все, что могут, для привлечения птиц. Кормовые поля, например, хорошо себя зарекомендовали для гусей и стрепетов.

Кызылагач потому и заповеден, что является одной из самых крупных зимовок водоплавающей дичи в пределах СССР. Недаром он внесен Международным союзом охраны природы в перечень водно-болотных угодий мирового значения — их не так-то уж много. Его эстетическая и научная ценность безмерна. Конечно, сохранить природный комплекс неприкосновенным, увы, уже невозможно. Речь идет о возвращении былого значения как одной из главнейших зимовок пернатых. Кызылагач в переводе означает «золотое дерево». Поистине бесценны его плоды, и пока они еще не осыпались полностью…

До поры до времени птицы как непосредственный предмет наших исследований меня не интересовали. Мы искали возбудителей некоторых болезней в гидробионтах — кишащей и плодящейся в безмерных количествах под жарким июльским солнцем массе водяной живности. Но эта живность, как известно, основной корм многих гнездящихся в заповеднике птиц, ею же они кормят и своих птенцов. Нелишне было бы поискать возбудителей в их помете, ведь известны и такие пути циркуляции болезней в окружающей среде.

И вот я договорился с орнитологом заповедника Ниной Коноваловой, которой как раз надо метить птенцов из колонии голенастых. Рано утром мы выезжаем. Вначале добираемся на автомашине до места, где причалены лодки. Егеря пока нет, и можно полюбоваться церемонными играми двух больших поганок, которые сплываются и расплываются, совершенно синхронно копируя друг друга, словно бы по мановению палочки невидимого дирижера.

Но вот мы усаживаемся в лодку, и старик егерь запускает мотор. Моторка несется по узкому коридору — тростник плотной стеной с обеих сторон. Птицы еле успевают «уходить с дороги». Разбегаясь, взлетают тяжелые черные бакланы, опуская ноги, как шасси. Некоторые бакланы предпочитают нырнуть. Каких только нет здесь цапель! Серые, рыжие, большие белые и малые белые, египетские и желтые, большие выпи и волчки…

«Подождите удивляться, то ли еще будет на колонии!» — говорит Нина. Лодка останавливается, стук мотора глохнет, и мы пересаживаемся в узкую плоскодонку, а егерь берется за длинный бамбуковый шест.

Глубокая протока сменяется мелководьем, обилием растительности, похожим на тарелку густых щей. Тяжело груженная лодка — как-никак нас трое, да еще вещи — скользит толчками. Егерь взмок, но все попытки заменить его отвергает категорически. Свое ремесло он знает в совершенстве и не допустит, чтобы кто-то другой, пусть и помоложе, взял шест в руки. Стук мотора еще стоит в ушах, но все ближе и ближе, все явственней и явственней становится птичий гомон, разноголосица колонии. И вот мы у цели. Вываливаемся за борт, рассовываем по карманам рубах и джинсов свою утварь. Нина берет фотоаппарат с телеобъективом, рюкзак с кольцами, записную книжку и карандаш. Мой багаж легче — пробирки со средами, куда надо собрать помет птенцов.

Поистине не позавидуешь орнитологам, которым надо пометить не одну сотню птенцов. А птенцы, естественно, не согласны — они вырываются, удирают из гнезд, ловко цепляясь за ветви длинными пальцами, иногда падают в воду и пытаются плыть, шлепая неоперившимися крыльями в «пеньках».

Мои же задачи птенцы облегчают сами: стоит схватить цапленка и поднести к его кургузому заду пробирку, как он, испуганный, выстреливает в нее струйкой белой жидкости.

Эти уродцы с зеленой кожей, которые ползают по ветвям, с немигающим рептильным взглядом и длинными клювами испускают хриплые, квакающие звуки и трескотню; все это уже смутно знакомо… Где же это все я мог видеть, или слышать, или читать? И вдруг меня осенило: ну конечно же «Затерянный мир»!

«…За кромкой камыша поблескивали подернутые зеленью стоячие лужи. Место было мрачное само по себе, но, глядя на его обитателей, мне невольно вспомнились сцены из седьмого круга Дантова «Ада». Здесь гнездились птеродактили — сотни и сотни птеродактилей! Котловина так и кишела ими — детеныши ползали у воды, а их отвратительные мамаши высиживали на отмели яйца в твердой желтоватой пленке. Вся эта копошащаяся, бьющая крыльями масса ящеров сотрясала воздух криками и распространяла вокруг себя такое странное зловоние, что у нас тошнота подступила к горлу…»[47].

Действительно, примитивные птицы — цапли и бакланы — сохраняют в своем облике, особенно в младенчестве, много рептильного, унаследованного от предков — пресмыкающихся. Размышляя о преемственности между рептилиями и птицами, я не заметил, как оказались заполненными все пробирки, а вскоре и у Нины кончились кольца. Пора домой.

Когда Василий Литвинов, научный сотрудник заповедника, изучающий хищных млекопитающих, предложил мне поехать с ним на ночной учет зверья, я немедля согласился. Нина тоже составила нам компанию. Ее интересовали египетские цапли, и в поисках их мы забрались довольно далеко. По дороге устроили привал, зажарили на импровизированных — из прутьев тамариска — вертелах огромного меднозолотистого сазана — им нас одарили местные рыбаки.

И вот мы едем дальше, и вскоре в предзакатном свете перед нами открывается картина поистине африканская. Стадо огромных черных буйволов неторопливо бредет по степи, а на загривках у них раскачиваются египетские цапли. Другие вышагивают за буйволами следом. Правда, здесь необходимо оговориться. Домашние буйволы Азербайджана, хотя внешне очень смахивают на африканских, имеют родоначальником индийского буйвола, что же до египетских цапель, то всюду, где они есть, — в Азии, Африке, Америке — они также неизменно сопровождают стада диких и домашних копытных, склевывая у них со шкуры клещей и подхватывая вспугнутых ими кузнечиков. Нафотографировавшись, мы двинулись в обратный путь. Василий и я стоим в кузове бортовой машины. Ветер бьет в лицо; уже полностью стемнело; в ушах — стрекот ночных насекомых. Как же подсчитывать встреченных ночью на полном ходу зверей? Оказывается, очень просто. Ночной учет хищников Василий ведет по… их глазам. У разных зверей глаза светятся по-разному. По отсвету, а также по величине точек, расстоянию между ними, высоте их расположения над землей Василий безошибочно определял встреченного хищного зверя.

А хищников в заповеднике много. Это куницеобразные: ласка и перевязка, завзятые «грызунятники»; недавно обнаруженные здесь выдра и барсук, который не замедлил нам в эту ночь показаться. Его нисколько не смутили направленные на него фары. Так же спокойно, стелющимся шагом брел серебристо-серый зверь с мордой словно бы в черной маске, что-то вынюхивая, выкапывая и поедая на ходу.

Василий сказал, что барсуков всегда мало пугают свет и машина и они занимаются своими делами у непрошеных зрителей на виду. Есть в заповеднике звери и покрупнее, и поосторожнее — это лисица, шакал, камышовый кот, волк. Последний на ночных учетах почти не встречается, уходит сразу, заслышав шум автомашины.

В первый мой вечер в заповеднике сотрудники нашей лаборатории, люди в общем-то далекие от дикой природы, рассказали мне, что недалеко от поста волки напали вчера на корову. Я не придал особого значения этому рассказу. Но вскоре мне пришлось убедиться в его достоверности самому. В знойный полдень мы сидели в палатке с моим помощником по сбору гидробионтов Александром Носачевым и лениво переговаривались, разморенные июльской жарой. Топот стада коров, промчавшихся мимо палатки, прервал нашу беседу.

«Чего это они, от жары сдурели?» — сказал Носачев и шагнул наружу. «Волк!» — заорал он не своим голосом. Я выскочил из палатки и успел увидеть, как бежавший по следу коров крупный волк, резко крутанувшись на месте, исчез в ежевике.

Через неделю атака волков на коровье стадо близ поста повторилась. Опять она была безуспешной — снова помешали люди. Услышав тревожное мычание, мы помчались туда, откуда оно доносилось, на нашем «газике», и опять нам встретился нахально сидящий на дороге волк, который явно не знал, как подступиться к забившейся в тростниковые крепи корове. Корова погрузилась в воду почти полностью — торчали лишь голова и спина. Как и в первом случае, волк не стал дожидаться нашего приближения и нырнул в кустарник.

Четвертая охота стаи увенчалась успехом. На сей раз жертвой оказалась кобылица. Мы отправились с Василием на «место ночного преступления», которое к середине жаркого летнего дня разыскать не составляло труда по запаху. Частокол белеющих ребер, почерневшая от крови земля, следы борьбы… Что и говорить, зрелище малопривлекательное. Лайка Василия, увязавшаяся за нами, не отказала себе в удовольствии вываляться в остатках падали. Очевидцы, которые рано утром прервали волчий завтрак, рассказали, что волков было пятеро — четверо прибылых и волчица. По мрачной иронии судьбы оказалось также, что лошадь принадлежала известному в заповеднике истребителю волков, шакалов и других хищников Алиашрафу. Его хитро замаскированные капканы были расставлены вокруг заповедника, создавая дополнительную линию охраны от нежелательных посетителей. Выходило, что за месяц моего пребывания в Кызылагаче в окружности радиусом 500 метров от поста охраны заповедника волки четырежды нападали на домашних животных.

О «волчьей проблеме» сейчас очень много говорят и пишут — и не только биологи. Как удачно заметил крупный наш эколог, покойный академик С. С. Шварц, есть две отрасли знания, судить о которых безапелляционно считает себя вправе почти каждый, — это медицина и охрана природы. В самом деле, кому не приходилось выслушивать суждения и рецепты доморощенных «медиков» и глубокомысленные обывательские замечания о том, каких зверей надо истреблять, а каких надо беречь, о вреде спортивной охоты и далее в том же духе. Почему-то о квантовой механике или математической логике так, с налета, никто судить не берется, а ведь экология ничуть не менее сложная дисциплина.

Резкий поворот в отношении к волку кроется, на мой взгляд, не в том, что вскрыли-де наконец его санитарную роль, ведь мало кто любит стервятников, гиен, шакалов, куда более «прилежных» санитаров, чем волк. Утверждение о санитарной роли волка сродни средневековому фольклору о «благородных разбойниках». В популяциях копытных не так уж много больных животных, чтобы они могли служить кормом для волков. Волки следуют за стадами, а больные, как правило, ведут одиночный образ жизни, и найти их труднее. Конечно, наткнувшись на такою одиночку, волк им не побрезгует, но, сьев его, он, как правило, разносит возбудителей эпизоотии по всей округе с экскрементами.

Уместно вспомнить, что ностальгическое чувство к исчезнувшему волку родилось в тех странах, где его выбили давно и начисто. Во всех этих краях процветает многотысячное поголовье оленей, лосей, муфлонов, косуль, ланей, серн, и благоденствуют все эти звери без всякой «помощи» со стороны серых санитаров.

Перенимать это настроение некритически нам не след: волков у нас пока что много, а местами и слишком много. Безусловно, волк украшение нашей фауны, это прекрасный, совершенный зверь и, как любой представитель животного мира, он интересен не только для науки, а имеет и эстетическое значение. Вспомним хотя бы, какое место этот зверь занимает в мировой и русской культуре — фольклоре, живописи, литературе. Никто не собирается проповедовать его полное истребление. К волку нужен подход дифференцированный, как и к любому неоднозначному, неординарному явлению. Где-то его численность надо оставить на нынешнем уровне, где-то надо снизить, с чем никак не могут согласиться адепты волка — люди, большей частью с ним знакомые лишь по переводным книжкам.

Ясно одно: волкам сейчас в Кызылагаче, да и во многих других местах, привольно. В силу причин, о которых мы писали, стало в заповеднике гораздо больше кабанов. Их сейчас около тысячи; волки «откликнулись» на это, доведя свою численность до восьмидесяти. Конечно, старый секач, вооруженный двадцатисантиметровыми клыками, для волка недоступен. Основная добыча — молодые кабанчики. Но не одними кабанами сыты волки заповедника. Василий Литвинов видел однажды, как волк волочил метровую щуку. Во время частых заморов они превращаются из охотников в рыболовов, наведываются летом на бахчи, лакомятся спелыми арбузами. Правда, по части дегустации арбузов волку далеко до шакала — другого распространенного в Кызылагаче хищника. Хотя шакал и зачислен в отряд хищных, он более собиратель по природе. Вскрыв убитого шакала — а Василий перепотрошил их уйму — и сравнив длину его кишечника с длиной кишечника лисицы того же размера, мы убеждались, что у шакала он в три раза длиннее. Это физиологическое приспособление помогает шакалу в равных количествах потреблять животную и растительную пищу. Ассортимент его кормов включает 90 наименований, и недаром его прожорливость стала нарицательной. В желудке одного шакала обнаружили полиэтиленовую обертку от колбасы, бумагу и кусок мыла, завернутый в газету. Из живности шакал берет все — от нутрии до саранчи. Зверь этот по-прежнему весьма обычен — в Азербайджане сейчас насчитывается около десяти тысяч шакалов. Этого воришку, облезлого, рыже-серого, принюхивающегося, поводя своей острой мордой, трусящего по дорогам, мы встречали в любое время суток, а по ночам слушали его вой со всхлипами и заливистым хохотом. Правда, той картины, которую наблюдал известный натуралист Е. П. Спангенберг в 1925 году из окон ленкоранской гостиницы, сейчас уже не увидишь: «…при ярком свете луны метрах в пятидесяти от крыльца я увидел странную группу животных. Они копались в мусорной яме. Присмотревшись внимательно, я обнаружил среди них домашнюю свинью, трех собак и шесть шакалов. В отличие от домашних животных шакалы вели себя как-то иначе. Проворные звери, привлеченные трупом теленка, приближались к яме, улучив минутку, схватывали кусок и поспешно отбегали в сторону»[48].

Третий крупный хищник Кызылагача — камышовый кот, он же хаус, он же болотная рысь. Последнее название он получил за почти незаметные кисточки на ушах, короткий для кошки хвост, высокие по-рысьи ноги. Пятен на коте этом нет, он рыже-сер. Ловкий и осторожный хищник, камышовый кот мастерски ловит турачей, фазанов, лысух. Есть сведения, что древние египтяне и индийцы дрессировали камышовых котов, как и гепардов, и охотились с ними на птиц. Судя по тому, что современные авторы описывают кота в неволе как неукротимого, злобного и мрачного зверя, иногда предпочитающего смерть лишению свободы, приходится с сожалением признать, что нам далеко до древних по части приручения и одомашнивания диких животных, что, увы, подтверждается примерами не только с камышовыми котами.

Мы, современники, объявили коту войну на уничтожение и назначили награду за его «голову» размером в 10 рублей. Прискорбный факт, особенно если учесть, что камышовый кот уже давно включен в список редких видов, учет которых ведет Лондонское зоологическое общество. Живой кот, оказывается, куда ценнее мертвого, и организациям, занимающимся зооэкспортом, не мешало бы призадуматься над тем, что в каталогах западных фирм стоимость хауса равна стоимости муравьеда, приобретение которого зоопарками выражается в четырехзначных цифрах.

Котов в заповеднике немало, но они куда более скрытны, чем волки и шакалы. Во время ночных прогулок я видел только блеск их глаз, да и то на большом расстоянии. Увлекательно было бродить лунными ночами босиком по хорошо наезженным, еще не остывшим от дневного жара дорогам заповедника. Так я свел знакомство с кабаном, который пасся каждую ночь метрах в двухстах от нашей палатки. Однажды я услышал, как монотонные звуки насекомых нарушил короткий всхлип шакала — зверь попался в капкан. И тотчас же завыли, заголосили все окрестные шакалы, будто бы оплакивая незадачливого собрата. Как-то раз я повстречал на дорожке свернувшуюся змею. Зная, что в заповеднике гюрза не водится (если не считать одной-единственной, случайно завезенной с кипами сена, убитой охранниками и выставленной в музее), я прикоснулся к ней — змея заскользила к обочине, в воду, а резкий, неприятный запах, который долго сохраняла моя ладонь, напомнил о том, что мне повстречался персидский уж.

Кабаны, которые паслись по ночам неподалеку, палатку нашу не посещали, хотя на соседнюю нутриевую ферму повадился ходить кабан, которому заочно дали кличку Рыбак. Этот вообще не брезгливый зверь в данном случае превзошел рекорды своего племени: тушки больных нутрий, протухшая рыба, любые отбросы — все становилось его добычей. Судя по всему, не совсем полноценный кабан, кабан-изгой, вызывал всеобщее сочувствие, хотя в общем этого зверя к животным, возбуждающим жалость, никак не отнесешь. Причина тому — умение за себя постоять и выжить перед лицом любого врага, будь то человек, тигр, наводнение или ледниковый период.

Я не раз до этого встречал кабанов в горных лесах Большого Кавказа. Один раз был свидетелем случая, когда неосторожный охотник получил от смертельно раненного кабана рану в бедро, причем сделано это было так быстро, что с пылу пострадавший ранения не почувствовал, пока мы не обратили его внимание на разорванную, забрызганную кровью штанину. Василий (так звали охотника) рассказал нам потом, что после его выстрела кабан упал и забился на месте в агонии, а потом неожиданно вскочил и исчез в лесу. Горячий охотник бросился по его следу один, без собак и товарищей. Залегший зверь выскочил внезапно в нескольких шагах, он готов был драться до последнего. Получив вторую пулю в голову (а первая, как показало «посмертное вскрытие», пробила сердце), кабан пронесся мимо и свалился замертво, успев оставить «отметину на память» Василию.

Да, кабан живуч невероятно и в переносном смысле тоже. Это своего рода памятник фауны доледникового периода, переживший все геологические катастрофы, современник мамонта, шерстистого носорога, большеротого оленя и пещерного медведя. Кабан пережил их всех и приспособился к любой среде: от тропиков до берегов Финского залива. В горы он проникает до высоты 3500 метров, прекрасно плавает, очень плодовит. Кабан ест даже то, что не едят другие животные: хвощи, папоротник, дождевых червей. По оросительным каналам и поймам рек он пробрался в зону пустынь и полупустынь.

Самому серьезному испытанию этот зверь подвергся после появления на Земле человека. Наш далекий предок быстро «раскусил» выгоду этого трофея, и с тех пор и по сей день кабан служит повсюду — от Новой Гвинеи до США, куда его завезли специально для охоты, — излюбленным объектом промысла и спорта. Отменное мясо, сало, кожа, щетина, клыки на украшения и сувениры — человек утилизировал этого зверя полностью, а потом додумался его одомашнить.

Кабану «Красная книга» не грозит, он процветает в освоенном человеком ландшафте. Эти звери стали сейчас заходить и на окраины крупных городов, таких, как Москва или Рига, вызывая испуг и смятение жителей.

В старославянском названии кабана — «вепрь» — ощущается темнота лесов, неукротимая грозная сила.

Сильное впечатление производит сам внешний облик кабана: массивная голова, черные мохнатые уши, двигающиеся на любой звук, черный пятачок рыла, жесткая грива по хребту, могучее туловище на коротких сильных ногах. Из щетины остро поблескивают маленькие глазки, а из нижней и верхней челюстей торчат грозно белеющие клыки. Нижние клыки трехгранные, длинные, с острыми концами; верхние в сечении круглые, короткие и кривые. Это оружие действует как ножницы. Жертвами трехсоткилограммовых секачей (так зовут самцов в расцвете сил охотники) становились тигр и медведь.

Кабан продирается сквозь густые заросли ежевичника, держидерева, сквозь тростник; клинообразная морда помогает ему в этом. Недаром средневековые рыцари строились строем, имитирующим кабанье рыло. Это «рыло» легко вспарывало вражеские порядки.

Шея и плечи секача покрыты броней — сильно разросшимся слоем соединительной ткани, калканом. «Калкан», или, точнее, «галхан», во многих тюркских языках означает «щит». Этот щит надежно защищает от ударов клыков соперников в период жестоких поединков во время гона, но от пули защитить, конечно, не может.

Хотя для каждого любителя природы видеть стадо пасущихся в лунную ночь кабанов, слушать их уханье и похрюкиванье, наблюдать за играми поросят — зрелище волнующее, их изобилие в заповеднике Кызылагач приветствовать никак нельзя.

Заповедник этот для казарки и фламинго, турача и лебедя-кликуна, султанки и розового пеликана, каравайки и колпицы. Именно на их спасение должны быть нацелены усилия заповедника, чтобы не оскудело «золотое дерево», чтобы не растеряло свои невосполнимые плоды.

Японские и бразильские ботаники приняли меры, чтобы, организовать в своих странах плантации тропических деревьев с Филиппин, которые на местном наречии называются «ханга». Этот эксперимент находится в прямой связи с топливным кризисом. Дело в том, что сок плодов ханга содержит примерно 15 % маслянистой жидкости, которая способна заменить дизельное топливо в автомобильных моторах. Сгорая, натуральное масло дает менее ядовитый выхлоп. Например, в нем нет окислов азота.

Аркадий Акимов
ПИНГВИНЫ ДАССЕНА

Художник Е. Кузнецова

В 50 с лишним километрах к северо-западу от Кейптауна затерялся в океане маленький невзрачный островок Дассен — главное место обитания южноафриканских пингвинов, которых также называют черноногими или очковыми (Spheniscus demersus). Это одни из самых маленьких пингвинов на свете. Взрослая птица достигает почти 40 см в длину и весит до 3 кг. Конечно, по сравнению с антарктическим гигантом — императорским пингвином (его длина — 120 см и вес — до 42 кг) южноафриканский собрат просто карлик. На суше пингвины не очень ловки, шагают медленно, переваливаясь с боку на бок. Зато в воде они чувствуют себя великолепно, здесь они прекрасные пловцы.

Природа наделила южноафриканских пингвинов (как и всех пингвинов на свете) удивительной по красоте расцветкой — белое брюшко и черная спинка. В таком наряде птицы невольно напоминают маленьких респектабельных джентльменов в черных фраках и белых манишках и вызывают к себе большую симпатию. Впервые этих пингвинов увидели и описать члены экспедиции португальского мореплавателя Васко да Гамы, направлявшейся в Индию в 1497 году.

Ареал обитания южноафриканских пингвинов — прибрежные острова, лежащие неподалеку от Южной и Юго-Западной Африки, но на острове Дассен расположена самая крупная колония этих пингвинов. Однако сегодня в силу ряда причин популяция этих птиц сильно сократилась и насчитывает от 100 до 250 тысяч особей.

Когда приходит пора выбирать себе спутника в жизни, которому, кстати, пингвины остаются верны всю жизнь, они устраивают шумное «шоу» — сватовство. Птицы громко кричат, возбужденно хлопают себя по бокам плавниками. Объявив таким образом о «помолвке», новая пара образует семью. Затем они роют в земле неглубокую яму — гнездо, которое часто служит им всю жизнь, а живут пингвины не так уж мало — до 10 лет. Обычно самка откладывает в гнездо от двух до трех яиц. Насиживание идет по очереди, и через пять-шесть недель появляются на свет маленькие, опушенные, но зрячие птенцы, за которыми заботливые родители старательно ухаживают.

Несмотря на внешнюю привлекательность южноафриканского пингвина, голос его необычен, так как он весьма напоминает крик осла. Однако сегодня этот крик скорее звучит как призыв о помощи, так как экологические проблемы, возникшие в основном в результате хозяйственной деятельности человека, послужили причиной резкого сокращения численности южноафриканских пингвинов. Примерно лет 50 назад миллионы этих пингвинов обитали на островах, расположенных в районе Южной Африки, но островок Дассен по-прежнему остается пингвиньей базой, где они живут и размножаются. Однако условия изменились, и сегодня сюда каждую весну и осень для выведения потомства с моря возвращаются едва ли 60 тысяч пингвинов.

Когда-то единственными врагами на суше у этих пингвинов были лишь морские чайки, живущие обычно по соседству и ворующие у них яйца из гнезд. Однако в наш век недругов у этих пингвинов прибавилось. Люди узнали, что вкус пингвиньих яиц не хуже гусиных, а их гуано — прекрасное удобрение для садов на континенте. И вот в результате бесконтрольной деятельности сборщиков яиц и заготовителей гуано популяция южноафриканских пингвинов резко сократилась. Немалый урон пингвиньему населению Южной Африки нанесло и коммерческое рыболовство. Рыболовецкие суда вылавливают сардин и анчоусов, которыми в основном питаются эти пингвины. Случилось так, что эти рыбы и пингвины оказались в одной пищевой цепи. Другими словами, рыбы в этом районе в определенной степени зависят от пингвинов, так как помет, богатый соединениями азота, попадая в воду, идет в пищу планктону, которым в свою очередь питаются эти и другие рыбы.

Но все вышесказанное — это еще, как говорится, полбеды. Самую большую опасность для южноафриканских пингвинов, а вернее, для всего живого в море представляет нефть. Основания для опасения вполне реальны, ведь еще совсем недавно, а именно в 1967 году (год закрытия Суэцкого канала из-за агрессии Израиля), число рейсов танкеров, идущих в Европу и Америку мимо острова Дассен, доходило до 650 в месяц.

Нефть, оказавшаяся в море в результате крушения танкеров, а также загрязненные маслами трюмные воды, сбрасываемые в море, явились причиной гибели десятков тысяч южноафриканских пингвинов. Так, в 1971 году американский танкер «Вафра» врезался в рифы и загорелся неподалеку от оконечности Южной Африки. В результате кораблекрушения в море хлынули десятки тысяч тонн сырой нефти, и тысячи южноафриканских пингвинов попали в нефтяную ловушку и погибли.

Пингвины, оказавшиеся в загрязненной нефтью воде, почти не имеют шансов на спасение. Не подозревая ничего плохого, они продолжают охоту на рыб. Нефть, взвешенная в морской воде, постепенно пропитывает перья птицы, и ей становится все труднее и труднее плавать и нырять. Если пингвин долго остается в воде, то он в конце концов тонет, прежде чем погибнет от отравления нефтью, которая вместе с рыбой попадает ему внутрь. Если же ослабевший пингвин все же выходит на берег, то он, естественно, начинает чистить перья, перепачканные нефтью, и через какое-то время гибнет от отравления. Здоровые собратья на берегу принимают перепачканного нефтью товарища за чужака, клюют его и кусают. И если в этот момент человек не придет птице на помощь, то гибельный исход неминуем.

Во время таких крушений танкеров на море гибнут, конечно, не только пингвины, но также чайки, рыбы, различные морские животные, растительность, микроорганизмы. Безусловно, разлив нефти в море — это настоящая экологическая катастрофа. Ведь нефтяное пятно тянется на сотни километров, и число жертв, как правило, бывает громадным. Вспомним хотя бы крушение супертанкера «Амоко Кадис» американской нефтяной компании «Стандард ойл оф Индиана» у французских берегов в районе Бретани в 1978 году. Тогда урон, нанесенный природе, песчаным пляжам, экономике региона, был огромен. Кстати, французское правительство потребовало уплатить за причиненный Бретани ущерб 2,4 миллиарда франков, а профсоюзы за убытки, нанесенные экономике края, — 3 миллиарда франков.

Экологи региона поставили себе цель — попытаться определить ущерб, нанесенный южноафриканским пингвинам в результате попадания нефти в море после кораблекрушения танкера «Вафра», а также от действий коммерческого рыболовства. Безусловно, он немалый.

Ну а какова судьба пингвинов, принявших нефтяную «ванну»? Опытным путем ученым удалось найти недорогой, но, правда, довольно хлопотный способ по спасению попавших в беду пингвинов с острова Дассен. На пораженные нефтью участки их тела осторожно наносили сухой порошок из глины. Он отлично абсорбирует нефть, и через несколько часов его смывают. Такая операция повторяется несколько раз. По сравнению с синтетическими моющими средствами порошок из глины не приносит вреда оперению пингвинов, а, кроме того, их перья не теряют водоотталкивающего свойства. Правда, на время «лечения» пингвинов приходилось содержать в специальных загонах и кормить насильно, так как в природе они питаются только живой рыбой. Курс «лечения» длился несколько недель. Но даже при таком довольно безболезненном способе избавления пингвинов от нефти удалось спасти немногим более 50 % пострадавших птиц.

Морские чайки, эти вечные спутники южноафриканских пингвинов, играют немаловажную роль в их жизни. Специалисты подсчитали, что чайки воруют до 40 % яиц из гнезд пингвинов. Это, конечно, немало. Но природа, видимо, вносила свои поправки, и популяция пингвинов от этого практически не уменьшалась. Человек же своими действиями нарушил экологическое равновесие, существовавшее на Дассе-не, и это немедленно сказалось на численности популяции южноафриканских пингвинов.

Сегодня, как и много лет назад, на острове Дассен можно видеть пингвинов, терпеливо шагающих по прямым, как стрела, дорогам к морю. Когда-то сборщики яиц и гуано, впервые высадившиеся на остров, были немало удивлены, найдя там ровные, удобные дороги, ведущие к морю. Вначале они никак не могли поверить, что их «проложили» маленькие пингвины. За многие века по этим дорогам прошли миллионы пингвинов, и скалы, встречавшиеся на их пути, были стерты до основания их маленькими ногами.

Сегодня сбор яиц южноафриканских пингвинов для «стола» Кейптауна запрещен, гнезда пингвинов взяты под защиту. Ограничен и сбор гуано. Однако нефтяная катастрофа в море пингвинам всегда опасна. И в этом случае только строгое соблюдение капитанами танкеров всех правил навигации близ берегов Южной Африки и любовь человека ко всему живому на нашей прекрасной планете позволят южноафриканским пингвинам уцелеть на маленьком острове Дассен, затерянном в океане.

На ботанических картах Европы обозначено лишь четыре страны, где есть плантации пробкового дуба, — Испания, Италия, Португалия и Франция. Теперь следует внести коррективу: такие посадки, насчитывающие около 2000 деревьев, появились в юго-западной части Болгарии. Главная заслуга здесь селекционеров и генетиков, сумевших вывести сорта дуба, устойчивые в условиях местного климата.

Вскоре плантации будут расширяться и займут более 3 тыс. га. Болгарские специалисты преследуют сразу две цели — обеспечить свою страну дефицитным сырьем и защитить выбранный ими район от процессов эрозии: корни пробкового дуба отлично закрепляют почву.

Примечательно, что есть уже первый экспортный заказ на болгарскую кору пробкового дуба. Он поступил из ГДР.

НАСЛЕДНИКИ ПЕРВОПРОХОДЦЕВ

Большой красивый дом в переулке Гривцова в Ленинграде — законная собственность географов страны. Он построен в 1909 году на средства членов Российского географического общества, предшественника Географического общества СССР, и с тех пор служит его бессменной, если так можно сказать, штаб-квартирой. Здесь работает президиум всемирно известного общества.

Дом хранит память о многих событиях, знаменательных не только для российской, но и для мировой географической науки. Я держу в руках рукописную книжку, похожую на обычную общую тетрадь. На первой странице книжки карта-схема. А в верхнем углу надпись: «Дневник экскурсии на Малайском полуострове. 1875 год» — и подпись: Н. Н. Миклухо-Маклай.

Это один из подлинных дневников знаменитого путешественника, один из многих тысяч документов, хранящихся в архиве Географического общества СССР. Бесценно это собрание — дневники, рукописные путевые заметки, отчеты русских путешественников.

Но память об исследователях-землепроходцах хранят и сами стены старинного здания. Вот большой конференц-зал. Здесь члены Российского географического общества и его почетные гости аплодировали сенсационным сообщениям П. П. Семенова-Тян-Шанского, Н. Н. Миклухо-Маклая, В. К. Арсеньева, Н. М. Пржевальского…

— Сейчас в рядах общества около 38 тысяч членов, — говорит президент Географического общества СССР, Герой Социалистического Труда, академик Алексей Федорович Трешников. — Задачи общества в наше время, конечно, изменились. Вплоть до победы Великого Октября в России не было государственных научных учреждений географического профиля. В этих условиях добровольному обществу приходилось брать на себя организацию всей экспедиционно-исследовательской работы. Теперь же у нас множество специализированных научных учреждений, занимающихся географическими проблемами. Географическое общество в этих условиях стало своего рода методологическим межведомственным центром, координирующим работу всех географов страны.

ЗАРУБЕЖНАЯ НАУЧНАЯ ИНФОРМАЦИЯ

За последнее десятилетие количество национальных парков и заповедников во всем мире увеличилось на 48 %, общая их площадь возросла более чем на 80 %. Территория национальных парков на земном шаре составляет ныне почти 400 млн. га, что близко к площади обрабатываемых земель во всех развивающихся странах, вместе взятых.

Значительная часть земель, взятых в последнее время под охрану, находится в тропической зоне, в первую очередь в Бразилии и Индонезии. Почти все страны мира теперь обладают системой охраняемых территорий.

Среди примеров эффективного совмещения охраны природы с целями национального промышленного и культурного развития можно назвать следующие.

К управлению национальным парком Амбосели (Кения) привлечен совет населяющего этот район племени масаи. Доход от эксплуатации парка идет на строительство для этого племени школ, общественных центров, системы водоснабжения и здравоохранительных мер.

Новый национальный парк Эйр в Мали используется как база для разработки мер борьбы с наступлением пустыни в области Сахель. Национальный парк Думога (Индонезия) способствует охране водораздельной зоны в горной местности, чем помогает обеспечивать влагой систему ирригации полей.

Известный проект «Тигр», выполняемый в Индии, не только способствует сохранению крупного представителя семейства кошачьих, подвергавшегося опасности исчезновения, но и привел к созданию надежной системы лесоохраны, опирающейся на сознание населения, понимающего свою зависимость от возобновления естественных ресурсов.

Крупное гидроэнергетическое строительство на реке Махавели (Шри Ланка) обусловлено созданием пяти национальных парков и заповедников, где принимаются меры по борьбе с эрозией почв, контролю за наводнениями, консервации рыбных запасов, поощрению контролируемого туризма и рекреационной деятельности. С этим совмещается ограничение и возмещение ущерба, причиняемого слонами посевам, а также создание новых рабочих мест.

В Перу популяция ламы викуньи, которая находилась на грани истребления, теперь может считаться спасенной благодаря созданию национального заповедника Пампа-Галерас, где применяются методы разведения и использования этого животного, унаследованные от древних инков.

Канаимский национальный парк в Венесуэле охраняет водораздельную зону в районе, где возведена крупнейшая ТЭС, дающая стране электроэнергию, для выработки которой в ином случае пришлось бы расходовать на приобретение нефтепродуктов более 20 млрд. долл/год.

Все эти примеры подтверждают слова генерального директора Международного союза охраны природы и природных ресурсов доктора Талбота о том, что национальные парки и заповедники охраняются не от народа, а для народа.

Вред, который причиняет человеку муха цеце, трудно переоценить. Переносчик трипаносомы — возбудителя сонной болезни, она широко распространяет это практически неизлечимое заболевание и тем самым мешает заселению и использованию огромных просторов Африки и без того страдающей от низкой продуктивности сельского хозяйства. Некоторую надежду на успех в борьбе с этим врагом вселяют результаты работы Международного африканского ветеринарного центра в Аддис-Абебе.

Группа сотрудников этого центра исследовала поведение так называемой мухи-воровки, которая является отдаленным родственником цеце, но превышает ее размерами более чем втрое. Свое название она получила потому, что, охотясь на комаров, бабочек и некоторых других насекомых, муха-воровка не только убивает свою жертву, но и похищает все содержимое ее желудка.

В течение дождливого сезона и сразу после него установленные в долине Финчаа (Центральная Эфиопия) ловушки захватывали до 40 особей мухи-воровки в сутки. Наблюдения позволили впервые установить тот факт, что муха-воровка использует себе в пищу содержимое желудка мух цеце, попавших в ловушку вместе с нею, причем она даже предпочитает их, оставляя без внимания бабочек и комаров.

Едва оказавшись рядом с цеце, муха-воровка охватывает добычу своими длинными ногами и сковывает ее движение. Затем она впрыскивает в тело жертвы пищеварительный фермент, который растворяет ее мышечные ткани, парализует и в конце концов убивает цеце, а содержимое ее желудка переходит к хищнику. На всю операцию в пределах ловушки уходит менее 30 секунд, но эфиопским специалистам это не помешало сфотографировать весь процесс.

Таким образом, можно считать установленным, что муха-воровка по крайней мере в центральных районах Эфиопии является естественным врагом цеце. Прежде чем станет возможным организовать с ее помощью биологический контроль за распространением грозной болезни, разумеется, предстоит еще немалая работа. Так, необходимо очертить ареал распространения мухи-воровки, определить ее популяционную структуру, срок и продолжительность жизни, особенности поведения и питания, экологические связи и т. п. Однако первый важный шаг для заключения «союза» между человеком и естественным врагом мухи цеце теперь уже сделан.

Научные сотрудники Индийского института тропической метеорологии X. Н. Балме и С. К. Джадав изучили многолетний ряд данных, характеризующих ежегодные муссоны, и сопоставили их с результатами наблюдения солнечной активности.

При этом было установлено, что в период с 1891 г. по настоящее время существовала определенная статистическая зависимость между пятнообразующей деятельностью на Солнце и обилием муссонных осадков на полуострове Индостан. Она выражалась в значительной тенденции к чередованию засух и наводнений в этом регионе, происходящих в течение 11-летнего цикла солнечной активности.

Магнитные полюсы Солнца, а с ними и направленность его магнитного поля, как известно, изменяются на обратные каждые 11 лет. Поэтому астрофизики считают во многих отношениях более важным 22-летний, так называемый двойной, цикл пятнообразующей деятельности на Солнце.

Объяснения механизма его связи с метеорологическими процессами на Земле пока еще не найдено. Однако независимо от этого открытие такой корреляции может быть весьма полезным для долгосрочного прогноза муссонов, наводнений и засух, которым столь подвержен Индостан. Так, период следующего солнечного цикла, максимум которого наступит в начале 90-х годов, согласно гипотезе X. Н. Балме и С. К. Джадава, может оказаться в этом регионе засушливым.

За столетие уровень Мирового океана поднялся примерно на 15 см. Объяснить это явление потеплением климата Земли, вызванным выбросом в атмосферу двуокиси углерода и тепличным эффектом, приводящим к таянию полярных ледников, не удается, так как оно наступило задолго до того, как подобный фактор стал ощущаться. Тепловым расширением воды можно обусловить лишь примерно половину наблюдаемого подъема уровня океана.

Объяснение предложено в докладе гляциолога Марка Майера из Управления геологической съемки США (Такома, штат Вашингтон), представленного на конференции Американского геофизического союза, состоявшейся в декабре 1983 г. в Сан-Франциско (штат Калифорния, США).

По мнению исследователя, причиной повышения уровня океана служит таяние не полярных ледников, а горных, которые, взятые вместе, составляют лишь около 1/30 площади ледников Гренландии и Антарктиды.

Хотя в период между 1965 и 1975 гг. флуктуации горных ледников были незначительными, наблюдения в более длительном масштабе времени показывают, что с 1880 г. по настоящее время они потеряли достаточную часть своей массы, чтобы можно было объяснить повышение уровня океана.

Ученый не считает реальной угрозу катастрофического повышения Мирового океана в результате потепления, вызванного антропогенным ростом содержания двуокиси углерода в атмосфере. Он полагает, что даже на то, чтобы растаяли ледники только одной Западной Антарктиды с их толщиной, доходящей до 4 тыс. м, потребовалось бы слишком много времени.

В последние годы в среде научной общественности признано, что для определения влияния Мирового океана на процессы климатообразования совершенно необходимо знание общей циркуляции его вод. В связи с этим Комитет по климатическим изменениям и океану, образованный совместно Международным научным комитетом по океанографическим исследованиям (СКОР) и Межправительственной океанографической комиссией, разработал новый крупный Эксперимент по изучению циркуляции Мирового океана.

К участию в Эксперименте, в частности, привлечен искусственный спутник Земли (ИСЗ) «Нимбус-7», приборы которого дают ценную информацию в глобальном масштабе относительно альтиметрии, формы и изменчивости поверхности океана и связанных с этим ветрового давления, циркуляции вод, вихреобразных и меандрирующих течений и форме геоида в его морской части.

В прибрежной зоне океана ИСЗ «Нимбус-7» собрал при помощи методов цветного сканирования большой массив данных о приповерхностном распределении хлорофилла и других светопоглощающих агентов, что важно для развития биологической океанологии.

В задачи Эксперимента включаются создание трехмерной картины циркуляции Мирового океана в течение нескольких лет, улучшение знаний относительно условий, существующих на границе океана и атмосферы, разработка оценки трансформации водных масс в верхних слоях океана, определение интенсивности межбассейнового обмена вод, установление роли переноса и накапливания тепла в океане в общем тепловом балансе планеты.

Уже выполненные в рамках Эксперимента наблюдения признаются весьма результативными. Так, наблюдения трассирующих элементов показали, что за последние два десятилетия в Северной Атлантике произошло значительное и широкомасштабное снижение солености вод. Это может указывать на относительно быструю реакцию характера формирования глубинных вод океана на климатологические изменения.

Выполнены четыре новых крупных разреза в Южной Атлантике, позволяющие глубоко оценить процессы, происходящие в этом регионе. Собраны ценные сведения о связях, существующих между процессами на поверхности океана и накоплением осадков на его дне в ходе сезонных изменений.

Древние климаты изучаются в значительной мере путем исследования осадочных пород, отложившихся на дне океанов в отдаленные геологические эпохи, так как характер этих осадков определяют природные условия соответствующего периода. Однако в пределах крайней северной акватории Тихого океана такие исследования были до сих пор малорезультативными, так как для наиболее важных — известковых (СаСО₃) — осадков здешние глубины, если не считать отдельных подводных горных вершин, слишком велики.

В период выполнения международного проекта «Долгосрочная интерпретация, картирование и прогноз климата», являвшегося частью Международного десятилетия изучения океана (1972–1982 гг.), усилиями ученых различных стран (в том числе и советских) были разработаны методики, позволяющие обходить подобную трудность. Они предусматривают анализ осадочных пород, содержащих такие распространенные и в северной части Тихого океана вещества, как кремнистые остатки ископаемых микроорганизмов, вулканический пепел, терригенные (имеющие сухопутное происхождение) илы и глины.

Стратиграфия (последовательность слоев) донных осадков изучалась методами тефрахронологии (тефра — мелкий вулканический пепел), палеомагнетизма, анализа терригенного материала, вынесенного в море плавучими льдами, исследованием биостратиграфни ископаемых морских организмов — радиолярий и диатомовых водорослей.

Выполненное сопоставление современного состава осадочных пород этой акватории с их характером в период, отстоящий от нас на 18 тыс. лет, т. е. в разгар последнего ледникового периода, впервые позволило построить надежную карту температур поверхности вод северной части Тихого океана для этого отдаленного времени.

Был изучен характер мелких частиц, переносимых воздушными потоками из пределов Азии и отлагающихся на дне океана, что позволило определить районы происхождения и степень интенсивности западных ветров в различные периоды. Биологическая продуктивность поверхностных вод моря определялась по тому, как накоплялись кремнеземы органического происхождения. Определение географического распределения различной радиоляриевой фауны и ее количественных колебаний со временем дало возможность установить, что их характер изменялся в глобальном масштабе синхронно.

Самым главным, установленным при этом независимо друг от друга различными исследователями фактом является следующий. В течение последних 5 млн. лет, которые прослеживаются по видовому распределению и количеству ископаемых остатков диатомовых организмов, существовали циклически повторявшиеся колебания природных условий.

Длительность такого цикла составляет около 41 тыс. лет. Отмечается, что, по данным астрометрии, геомагнетизма и геодезии, как раз такая же периодичность свойственна изменениям наклона оси вращения Земли.

Механизм, обеспечивающий связь обоих явлений, пока еще до конца не ясен. Однако можно считать, что изменения состояния океанической среды следуют за климатологическими событиями, которые связаны с количеством солнечной энергии, поступающей на поверхность соответствующего региона земной поверхности, в свою очередь зависящего от относительного положения оси планеты в пространстве.

Предполагается продлить исследования, с тем чтобы, координируя биоокеанологические, седиментологические и геологические работы с методами физической океанографии и климатологии, построить надежные описательные модели изменений атмосферы и Мирового океана в их взаимодействии в крупных масштабах времени и пространства.

Крупнейшая в мире колония полярного тупика, или топорика, находится на острове Реет, самом южном из архипелага Лофотенских островов, вытянувшихся вдоль северо-западного побережья Норвегии. Здесь, за полярным кругом, согласно подсчетам специалистов, гнездится не менее 650 тыс. пар этих птиц, что составляет около ¹/12 их численности на земном шаре.

Однако начиная с 1969 г. было замечено, что вскоре после вылупливания птенцов около полумиллиона их почти ежегодно погибает. Исследования, выполненные группой специалистов, возглавленной ведущим орнитологом Норвегии Гуннаром Лидом, показали, что причиной гибели птенцов является недостаток пищи. Установлено, что с конца 60-х годов чрезмерный вылов людьми сельди, кильки и песчанки, служащих главным источником питания этой птицы, подорвал их запасы в Норвежском море.

Другой возможной угрозой существованию полярного тупика считают повышение температуры моря. Такое явление, отмечавшееся в начале 70-х годов у южного побережья Британских островов, на которых гнездится более 300 тыс. нар тупиков, действительно предшествовало массовой гибели этих птиц. Однако на острове Реет, по-видимому, не оно служило причиной подобных событий.

Летом 1983 г. наконец ежегодный «мор» птенцов на Лофотенских островах прервался. Смертность новорожденных тупиков впервые с 1974 г. была минимальной, что обеспечило заметный прирост численности их колонии. Даже если на будущий год пищи опять не хватит, полмиллиона выживших птенцов 1983 г. обеспечат сохранность популяции на ближайшее время.

Это приятное известие было омрачено тем, что популярнейший орнитолог Норвегии Г. Лид, проводя наблюдения за птичьей колонией, погиб, когда его лодка налетела ночью на скалы у острова Рест.

Перед климатологами давно стоит вопрос: насколько серьезно отличался характер циркуляции атмосферы во время ледникового периода от того, который обычно наблюдается ныне? И соответственно какова вероятность превращения нынешнего характера циркуляции в «ледниковый», что повлекло бы за собой столь существенные изменения в глобальном масштабе?

Недавно научный сотрудник Университета штата Миссури (Сент-Луис, США) Томас Краули опубликовал результаты своего изучения этого вопроса. В основе его исследования лежал тот факт, что, согласно геологическим данным, в момент начала последнего оледенения воды Атлантического океана все еще оставались относительно теплыми, тогда как на территории Северной Америки уже установился холодный климат.

Именно такое тепловое соотношение соседствующих акватории и территории создает условия, при которых испарение с поверхности теплого океана снабжает атмосферу достаточным количеством влаги, выпадающей затем над холодным континентом в виде снега.

Анализируя метеорологические черты нынешнего времени, Т. Краули заметил, что в период между 1899 и 1975 гг. более 75 % всех зим подпадали под один из типов атмосферной циркуляции. Наиболее существенный для данного вопроса тип, именуемый «высоким гренландским», характеризуется тем, что средние температуры в Гренландии и западной части Северной Америки превышают средние многолетние нормы. Это сопровождается относительно низкими температурами в Западной Европе и в восточной части Северной Америки. Такое положение существовало в течение 19 % зим между 1899 и 1975 гг., а также в 1976/77 г.

Важной чертой подобного состояния атмосферы является то, что струйные течения в ее высоких слоях приобретают зигзагообразные очертания. Массы влажного воздуха сперва устремляются из океанического района на север, где быстро охлаждаются, а затем поворачивают на юг, где «разгружаются» от массы влаги, что вызывает обильные снегопады. Как раз такой тип циркуляции идеален для возникновения ледниковых эпох.

Т. Краули полагает, что подобное состояние глобальная циркуляция атмосферы приобретает сравнительно легко и это должно объяснять существующие данные, согласно которым в последние миллионы лет на Земле ледниковые периоды, сменяющие друг друга, отделялись один от другого лишь значительно более короткими эпизодами межледниковья; так что «нормальным» состоянием планеты следует считать именно ледниковое.

Делается вывод, что для наступления ледникового периода в северном полушарии достаточно сравнительно слабого импульса, сравнимого, например, с весьма суровой и длительной зимой, которая иногда случается в наше время. Примерами подобных событий, хотя и в относительно небольшом масштабе, можно считать похолодание в Европе в XVII в., которое нередко называют малым ледниковым периодом, а также суровую зиму, отмечавшуюся в Северной Америке в 1976/77 г.

Вот уже более 20 лет Географическое общество ГДР совместно с учебными заведениями и клубами юных натуралистов организует в своей стране своеобразные заповедники, где специалисты могут читать лекции будущим географам, геологам и ботаникам под открытым небом. Такие аудитории сейчас действуют в старых каменоломнях, на берегах озер, в рощах реликтовых деревьев, на склонах гор. Студенты и натуралисты-любители могут получить ценные консультации по любым образцам редких минералов, выходам вулканических пород, полезным ископаемым. Например, в отработанном открытом руднике близ Рудольштадта по пластам изучается последовательность геологических эпох, а на берегах реки Верра, близ Мейнингена, — палеонтологические редкости плейстоцена.

В таких заповедниках специалисты обращают особое внимание на современные проблемы экологии, охрану флоры и фауны. Совместными усилиями составляются карты распространения лекарственных растений и грибов, выходов известняка и гранита, высыхающих болот и заболачиваемых рек. Много делается для учета полезных насекомых, например муравьев, и полезных животных, например летучих мышей. Одновременно студентам и юным натуралистам поручается читать лекции среди местного населения о необходимости строгой защиты птиц, памятников старины, источников чистой воды.

Одна из последних подобных аудиторий под открытым небом организована на берегах Зафтенбергерского озера. В этой зоне особое внимание будет обращено на весь комплекс защиты природы от загрязнения индустриальными отходами. Студенты и натуралисты помогут в восстановлении лесов, организации искусственных гнездовий для птиц, очистке ручьев от скопившегося ила. Под защиту возьмут хищных птиц, уничтожающих полевых грызунов. В парке на берегах озера установлены самодельные планшеты, рассказывающие о всех достопримечательностях заповедной зоны.

На карте Японии, конечно, нет пустынь. Однако научное географическое общество этой страны организовало на острове Хонсю Музей пустынь. История его весьма своеобразна. Близ города Тоттори, в устье реки, впадающей в море, работали земснаряды по углублению судоходного фарватера. Что-то было нарушено в сложившемся балансе подводных течений и рельефа дна. В связи с этим морской песок начал поступать на сушу и образовал гряду дюн, часть из которых поднялась уже на высоту 70 м. Ученым пришлось задуматься над проблемой, как остановить неожиданное наступление песка. Начались посадки трав и кустарников.

Между тем географы предложили организовать в этом районе заповедный парк. В нем недавно и был открыт Музей пустынь. В первом зале помещена огромная рельефная карта, показывающая, как на нашей Земле распределились пустыни. Рядом демонстрируются образцы песка со всего мира, в том числе и из Каракумов. На небольших планшетах демонстрируются палеогеографические схемы, наглядно показывающие распределение пустынь на земном шаре 2000, 4000 и 10 000 лет назад. Специальные оптические устройства, управляемые программируемой электроникой, демонстрируют посетителям, как образуются пустыни и как человек борется с их наступлением. Конечно, не забыт и такой экспонат, как наглядная серия схем, показывающая причины образования песчаных дюн в этом районе острова Хонсю по вине человека.

В центральном зале музея расположились диорамы и панорамы, рассказывающие о флоре и фауне, приспособившихся к специфическому климату пустынь. Напоминается, что за последние 50 лет площадь Сахары расширилась к югу на 650 тыс. кв. км.

Примечательно, что организаторы музея следят за последними открытиями, связанными с судьбой пустынь нашей планеты. Например, серия цветных фотографий показывает палеонтологические открытия, сделанные в северо-восточной части Сахары. Там под мощным слоем песка обнаружено русло реки, на берегах которой 200 тыс. лет назад был тропический лес, и открыты скопления костей слонов, бегемотов, оленей, крокодилов, питонов, крупных рыб.

Близ деревни Гоуро (Берег Слоновой Кости) французские археологи нашли шесть древних скульптур из камня весом от 5 до 10 кг. Возраст их определен примерно в 500 лет. Каждая из них — это изображение человеческой головы. Открытие представляет большой научный интерес. В этом районе Африки древние антропоморфные изображения до сих пор не были известны. Кроме того, каждое лицо носит индивидуальные черты, например толстые или тонкие губы, большие или маленькие глаза, прямой или курносый нос.

Ученым пришлось углубиться в местный фольклор, чтобы понять предназначение скульптур. Оказалось, что древнее племя уане имело обычай устанавливать такие головы на деревянных шестах, чтобы обозначать границы своего селения. Скульптурный портрет делался с вождя племени.

Остается пока загадкой, почему все шесть голов найдены в одном месте. Не открыто и место, где брался материал, ибо известковый песчаник вокруг Гоуро не встречается.

Уже сложилось устойчивое представление, что города-государства шумеров возникли в южной части Месопотамии. Там раскопаны жилые кварталы, храмы и дворцы Ура, Лагаша, Мари, Киша и других крупных поселений 4-го тысячелетия до н. э.

Теперь же представления о том, что шумерская культура складывалась лишь на юге современного Ирака, между Тигром и Евфратом, придется пересмотреть. Большая турецкая археологическая экспедиция работала близ города Урфа, на юге своей страны. Ученые раскапывали фундаменты домов очень древнего города. Находили мастерские металлургов, плотников, ювелиров, оружейников. Сперва находки было трудно отнести к какой-либо определенной культуре. Делались различные предположения о древних народах. Когда же один из специалистов определил, что речь может идти о шумерах, ему не поверили. Пригласили на консультацию французских археологов. Они тоже удивились, но подтвердили, что впервые найден именно северный форпост шумеров в Малой Азии.

В индонезийской столице пришлось провести специальные исследования водопроводной сети. Из кранов в нескольких районах начала течь соленая вода, непригодная для питья. Анализ показал, что эта влага, переставшая быть живительной в жарком климате, каким-то образом поступает из Яванского моря. Но как? Ведь водопровод в Джакарте основан на глубинных артезианских скважинах.

Дальнейшее расследование показало, что виноваты именно скважины. Многие промышленные предприятия бесконтрольно выкачивали воду для своих нужд. В образовавшуюся пустоту и проникла вода из моря.

В 1986 Г. ИЗДАТЕЛЬСТВО «МЫСЛЬ» ПРЕДЛАГАЕТ В СЕРИИ «У КАРТЫ МИРА»:

Большов И. Г. Маврикий. 6 л., ил. (У карты мира). 40 к.

Маврикий называют «сахарной жемчужиной» Индийского океана. Это независимое островное государство славится как один из крупнейших мировых центров по производству сахара. Мягкий климат и красивые ландшафты привлекают сюда тысячи туристов со всех концов света. Читатель узнает о жителях Маврикия, в жилах которых смешана кровь выходцев из Азии, Африки и Европы, получит представление о традициях и обычаях народа, его культуре. Автор рассказывает о борьбе маврикийцев за независимость, об их усилиях по преодолению колониальной однобокости хозяйства, за превращение Индийского океана в зону мира и возвращение стране архипелага Чагос, знакомит читателя с обликом разных частей государства. Книга иллюстрирована цветными и черно-белыми фотографиями.

Бусыгин А. В. Нидерланды. 6 л., ил. (У карты мира). 40 к.

Автор, много раз бывавший в Нидерландах, рассказывает об их уникальной природе, об отвоеванных у моря ландшафтах, повествует о богатой крутыми поворотами истории страны, знакомит читателя с трудолюбивым народом Нидерландов, его обычаями и традициями, с демографическими и социальными проблемами страны. Читатель узнает о больших сдвигах в хозяйстве этого государства, побывает в его интереснейших городах — Амстердаме, или «Северной Венеции», в сохранившей средневековые кварталы Гааге, в одном из крупнейших портов мира Роттердаме и др., узнает о большом вкладе в мировую культуру и науку народа Нидерландов.

Дьяконов Д. А., Токарев А. А. Демократическая Республика Сан-Томе и Принсипи. 6 л., ил. (У карты мира). 40 к.

Первая в советской литературе книга о молодом независимом государстве, расположенном на архипелаге в Гвинейском заливе, дает разностороннее представление о стране. Гористые острова архипелага выделяются сравнительно умеренным для экваториальной зоны климатом и необыкновенным обилием и разнообразием флоры. История острова — некогда важнейшей перевалочной базы работорговли — помнит выступления местных жителей и выходцев с Африканского континента против колонизаторов. Культура, быт, традиции населения страны носят отпечаток влияния многих африканских народов. После провозглашения в 1975 г. независимости в ДРСТП начаты прогрессивные социально-экономические преобразования.

Польская Н. М. Великобритания. 7 л., ил. (У карты мира). 50 к.

Автор книги — видный специалист по экономической географии Великобритании, не раз бывавший в стране, дает ее разностороннюю характеристику. Читатель познакомится с преображенной в результате многовековой хозяйственной деятельности человека природой и с богатой историей Великобритании, с бытом и культурой жителей Британских островов и с обострившимися этническими проблемами, узнает о больших изменениях в структуре и географии хозяйства страны, славившейся когда-то как «мастерская мира», совершит вместе с автором прогулку по ее крупнейшим городам и основным районам. Книга иллюстрирована цветными фотографиями.

Наиболее полную информацию о готовящихся к выпуску книгах издательства «Мысль» по экономике, философии, истории, демографии, географии можно получить из ежегодных аннотированных планов выпуска литературы, имеющихся во всех книжных магазинах страны.

Сведения о выходящих в свет изданиях регулярно публикуются в газете «Книжное обозрение».

По вопросам книгораспространения рекомендуем обращаться в местные книготорги, а также во Всесоюзное государственное объединение книжной торговли «Союзкнига».