На Сумеречной Стороне. Часть 2

Глава 9. Цвет — красный

О происшествии уже стало широко известно, и в небольшой больнице было не протолкнуться. Внутри для всех места не было, и у входа толпились ученики с цветами — они тоже примчались сюда, когда слухи прокатились по маленькому городку. Среди них были Джин и Хлоэ. При виде меня они повернули голову, и Хлоэ приветливо махнула. В больших серых глазах Джин волнение на секунду уступило место чему-то другому. Джин всегда была самой сообразительной из нас: после той фотографии в кабинете мистера Броуди она сама уже давно обо всем догадалась.

Внутри сновал персонал в белых халатах, и на меня никто не обращал внимания. Пройдя по уставленному букетами холлу и одинаковым кремовым коридорам, я протиснулась между сгрудившимися перед открытой дверью людьми и зашла в палату.

Они все были здесь: Мэгги, Грэг, Майк и даже Карл фон Рихтер. Лицо мисс Белл, возлежавшей на белоснежных подушках, было такого же цвета.

При моем появлении все повернули головы. Наверное, что-то было в моем лице, потому что здесь сразу воцарилась тишина, а присутствующие люди стыдливо перекинулись взглядами.

Карл фон Рихтер пошевелил пышными усами и, положив мне руку на плечо, первым направился к двери. Бросив прощальный взгляд на Миранду, Грэг сделал то же самое. Его грубое лицо выражало искреннее сочувствие и понимание, а тяжелая ладонь сжала меня на секунду дольше руки учителя политологии.

— Отдыхай, дорогая, — Мэгги, сидевшая рядом с ней на краю кровати, поправила одеяло и поднялась. — Я загляну вечером и принесу тебе бульон.

— Это необязательно, Мэгги, — слабо отозвалась мисс Белл, не спуская с меня полного горечи взора.

Но та упрямо тряхнула каштановыми кудрями. Возле меня она задержалась и заглянула в лицо, но я не смотрела на нее, и она тяжело вздохнула и обернулась к Майку, который словно прирос к окну с тошнотворно белыми занавесками. Он понял намек и тоже пошел к выходу. Его пальцы на секунду хотели взять мою ладонь, но я ее убрала, и в глубине его глаз вспыхнуло тоскливое отчаяние.

Мэгги легонько подтолкнула его к выходу, и, мотнув белокурой головой, он вышел впереди нее. Дверь за ними тихонько закрылась, отделяя нас от остального мира.

— Алекс, — голос мисс Белл был совсем больным. Она слабо подняла в воздух тонкие, почти прозрачные пальцы, призывая меня поближе.

Все еще не зная, зачем я здесь, я подошла к ней.

Привстав на подушках, она притянула меня, заставляя присесть на краешек. Я смотрела на маленькую кисть, которой она держала меня. Такую хрупкую, что, казалось, дотронься до нее — и она тут же сломается.

Ухватившись за мой рукав, мисс Белл уронила голову на грудь.

— У меня никогда не было ее смелости, — еле слышно начала она. — Кэйтлин… Она была настоящим чертенком, огнем, самой заводной среди нас. Она всегда знала, чего хочет — не удивительно, что все были от нее без ума. Ее просто невозможно было не любить.

В ее увлажнившихся глазах появилась уже знакомая мне печаль, с которой она всегда смотрела на меня. Только теперь я знала причину.

— Мы с Марией обожали ее, — после короткой паузы продолжила она, слабо поворачивая голову к трепещущим на открытом окне занавескам. — Мы были неразлучны. В третьем классе мы дали друг другу обещание, что никогда не расстанемся… чтобы ни случилось, мы всегда будем вместе. Тогда это казалось так просто… — Ее голос надломился. — Все изменилось после того, как это случилось с Марией…

Она хрипло вздохнула и закашлялась. Я подала ей стакан воды, который стоял тут же на столике. Поблагодарив меня, она сделала несколько глотков и снова откинулась на подушки.

Я посмотрела на нее. На ее лбу блестели мелкие капельки пота, под глазами пролегли темно-фиолетовые круги, дыхание было нестабильным и прерывистым.

Ее состояние было хуже, чем она хотела всем нам показать.

— Хотите, я позову доктора, мисс Белл?

— Нет, нет, — она сжала мои пальцы и приложила к лицу влажное полотенце, которое оставила тут медсестра. — Алекс, пожалуйста…

Она указала на створки окна, распахнувшиеся под внезапным порывом ворвавшегося сюда ветра, и я встала, чтобы прикрыть их. Затем вновь опустилась рядом.

— Прости нас, Алекс. — Она подняла холодную руку и провела по моему лицу, убирая локоны за уши. — Мы все виноваты перед тобой. И мы все виноваты перед Кэйтлин. Она была единственной, кто выступил против всего этого… кто действительно хотел что-то изменить. А мы не смогли поддержать ее… Мы оказались недостойны ее. — Из ее слабо вздымающейся груди вырвался всхлип. Она приложила руку к дрожащим губам, по бледным щекам катились слезы.

Я положила руку поверх ее ладони, чтобы успокоить. Но она покачала головой, показывая, что все в порядке.

— Я все время думаю, как бы все сложилось, если бы не смерть Марии… — она прислонила мокрое лицо к подушке. — Один день, который изменил все. Если бы его только можно было стереть из времени… из истории… Думаешь, это возможно, Алекс? Стереть его…

Она взглянула на меня, будто очень хотела услышать ответ. Но я не знала, что сказать.

Ее странно блестящие глаза подернулись дымкой. На впалых бледных щеках появились красные пятна.

— Всего один день, — прикрыв воспаленные веки, продолжала бормотать она. — Кэйтлин. Она была такой красивой… Она была лучше всех нас…

Наклонившись вперед, я приложила руку к ее лбу. Он пылал.

— У вас жар. Вам нужен врач, мисс Белл, — расцепив ее горячие пальцы, я поднялась. — Я сейчас кого-нибудь позову.

Поймав в коридоре снующую туда-сюда медсестру, я направила ее в палату мисс Белл. Затем, не оглядываясь на косившихся меня людей, среди которых были учителя и другие красные, которых я иногда видела в городе и на приеме Совета, я вышла на улицу.

В голове все еще царил туман, и я не знала, куда мне идти. Хотелось поскорее отдалиться от этих колючих, настороженных взглядов, которые продолжали преследовать меня даже через застекленную дверь больницы, но не было ни одного места, куда я могла бы сбежать. Я не могла пойти ни домой, ни в кафе, ни даже в лес. Там меня больше не ждал мой белый друг, и без него мне там нечего было делать. Чувство ноющего одиночества зашевелилось внутри.

— Алекс.

Я услышала, как сзади приблизился Майк. Он остался и ждал меня на парковке.

— Давай поговорим.

Но я помотала головой.

— Ты мог рассказать мне, Майк. Там, на озере, ты мог рассказать мне, когда я спросила про картину, но не сделал этого.

— Я хотел… Правда, — Он с отчаянием запустил пальцы в белокурые волосы. — Но я боялся, что тебе станет хуже. Ты еще была не готова…

— Нет, — Сжав кулаки, я развернулась к нему. — Нет. Ты думал только о себе.

Майк осекся. В его глазах я видела то, во что до конца не хотела верить.

— Это не так, — возразил он после секунды молчания.

Но, отвернувшись от него, я обняла себя руками. Сколько предательств я могу выдержать за один день?

— Алекс, — На стоянке резко затормозила машина. Из нее выскочил Джейк. — Я приехал сразу из аэропорта… Ты в порядке? Что он тебе сделал?

Он развернул меня к себе и заставил показать ему шею и руки. Заложив руки в карманы, Майк смотрел на нас со стороны.

Из его машины вышел мистер Честертон. При виде его меня пробрала дрожь.

— Ты знал? — Я подняла к нему голову. Мне отчаянно хотелось, чтобы сегодня хоть кто-то не оказался лжецом.

Джейк вздохнул и оглянулся туда, где стоял учитель.

— Нет, — он смотрел только на меня. — Я клянусь тебе, что до сегодняшнего дня я ничего не знал.

Ответ был искренним, но это все равно не принесло мне облегчения.

Из здания вышел Грэг. Он хотел подойти, но, окинув сцену глазами, только отсалютовал и зашагал к своей рабочей машине.

Я вдруг отчетливо поняла, куда мне сейчас нужно.

Мистер Честертон захлопнул дверцу и сделал шаг в нашу сторону, но я повернулась к нему спиной.

— Грэг, вы меня подвезете? — окликнула я его.

Крутя ключи в большой ладони, он с легким удивлением окинул взглядом угрюмую троицу, затем махнул:

— Конечно. Куда скажешь.

Пальцы Джейка на моих плечах сжались, словно в инстинктивном порыве удержать, но я отстранилась и залезла в кабину большого серебристого пикапа. Внутри витал легкий запах сигарет.

— Курю иногда, — виновато пробормотал Грэг, доставая из бардачка баллончик с освежителем воздуха и распыляя его по салону.

— Все нормально. — В боковом зеркале три медленно отдаляющихся силуэта провожали нас глазами.

Стоя рядом, никто из них ничего не говорил.

— Когда вы нарисовали ее? — спросила я, отводя взгляд от зеркала еще до того, как они скрылись за поворотом.

Грэг смущенно кашлянул и бросил на меня быстрый взгляд. Отвернув лицо, я смотрела в окно.

— Это был подарок на ее двадцать первый день рождения, — ответил он, явно чувствуя себя как на иголках. — Кэйти была первым человеком, который сказал, что мне надо рисовать. Она и позировала мне тогда только после того, как заставила пообещать, что я буду делать это дальше…

Он горько вздохнул и стиснул пальцами руль.

— Такой она была… Ни от чего не отступалась. В отличие от нас.

Все еще глядя на мелькающие мимо нас холмы, я с трудом подавила комок в горле.

— Когда она попросила поддержать ее, — продолжил он, ожесточившись. — Я сразу же согласился. Но мы потерпели крах… — Его пальцы на руле побелели. На минуту он замолчал, потом продолжил более хрипло: — Совет разбил наше сопротивление в пух и прах. Многих, кто в этом участвовал, сослали на более низкие работы — так я получил свою. — Он хмуро кивнул в сторону заброшенного на заднее сиденье чемоданчика с инструментами, который завалялся здесь после соревнования.

— А Кэйтлин… — его грубоватое, широкое лицо скривилось от боли. Он еще больше сжал пальцами руль. — Я был с ней, когда они пришли. Но не смог… — его голос надломился, когда он провел пальцем по уродливому, зигзагообразному шраму, рассекающему его щеку. — Эти подонки даже умереть с ней не дали.

Его дрожащие пальцы потянулись к пачке сигарет, небрежно кинутой на переднюю панель, но он вдруг передумал и отшвырнул ее обратно. Его голова с беспорядочно торчащими вверх черными волосами смотрела в боковое окно.

Мы молчали. Каждый справлялся с прошлым по-своему.

— Какой она была? — Странно, но у меня больше не было слез. — Какой она была настоящей? Когда ее никто больше не видел?

Его ресницы едва заметно вздрогнули.

— Такой, как ты, — наконец через силу выдавил он. — Только в ней было больше огня что ли…

Он остановил машину там, где я попросила.

— Уверена, что тебе это нужно? — спросил он немного хмуро, бросая взгляд на стильную резиденцию.

Я взглянула на современный фасад, сверкающий большими окнами и холодными формами. Я уже ни в чем не была уверена, но сейчас я просто не могла видеть всех остальных. Меня от них тошнило.

Ступая по мраморному полу босиком, молодой — на вид всего лет двадцати с небольшим — красивый юноша с чертами греческого бога и одной повязкой на узких бедрах проводил меня в большой, полукруглый зал. Бросив полный обожания взгляд на ту, которая стояла спиной у раскрытого окна, он так же неслышно исчез, затворив за собой высокие двери.

Стефани Аттвуд в длинном платье, которое открывало ее спину до ямочек Венеры и ниспадало шлейфом у ее ног, курила тонкую сигарету. Даже в этот момент, когда она вызывала у меня отвращение похлеще всех остальных вместе взятых, она все равно была божественно прекрасна. Не меньше, чем окружающие ее холодные мифические статуи, которые выстроились здесь полукругом.

— Вы ничего не хотите мне сказать?

Сколько раз они обвиняли меня во лжи и притворстве, но сами были ничем не лучше, прятавшись за своими двуличными, лицемерными личинами.

Скрестив руки на груди, она невозмутимо поднесла сигарету к губам.

— Нам не о чем разговаривать.

Я оглянулась по сторонам. Этот маленький дворец напоминал роскошную обитель богов, в котором она была единоличной правительницей. Не хватало только ледяного трона, на котором эта кошмарная женщина могла бы восседать.

— Думаю, что нам есть.

Я снова перевела взгляд на ее слегка напрягшуюся спину.

— Вы должны это Роберту. Вашему брату, от которого вы отреклись.

Занесенная для второй затяжки рука дрогнула. Стефани Аттвуд вскинула голову, ее длинные пальцы переломили тонкую сигарету, затем разжались — и две белые половинки полетели на блестящие мраморные плиты.

— Неужели? — Она развернулась. Бриллиантовые сережки в мочках ее ушей грозно закачались из стороны в сторону. — У меня нет братьев.

— Есть. Был, пока вы его не предали.

Теперь, когда я это произнесла, мне наконец-то стало легче. Я слишком долго винила во всем себя. Теперь настал их черед.

Стефани Аттвуд смотрела на меня так, будто собиралась кинуться и задушить. Но в этот раз ей было меня не испугать, поэтому я выдержала ее взгляд.

Изящные, словно вылепленные рукой непревзойденного мастера, крылья ее носа гневно раздувались.

— Я его предала? Я?

Она подобрала подол своего платья и двинулась на меня.

— Я любила своего брата. Я обожала Роберта, — Ее голос зазвенел вокруг нас, срикошетив от стен. — Но твоя мать украла его у меня.

Ее сверкающие глаза буравили меня с ненавистью.

— Он выбрал ее, а не меня. Он бросил меня, когда мне было всего десять. Ради Кэйтлин, которая забрала его, ни разу не подумав обо мне.

Ее зубы заскрежетали.

— Ты знаешь, каково это — всю жизнь думать, что ты оказалась недостаточно хороша?

— Увы, знаю, — ответила я, чувствуя внутри волну знакомой едкой горечи.

Стефани Аттвуд остановилась, так и не достигнув меня. Стиснув пальцы в кулак, она порывисто отвернулась.

Сгорбившаяся и потерянная, она выглядела сломленной посреди своего сверкающего, величественного Олимпа, и я подумала, что нас объединяло больше, чем каждая из нас была готова признать.

— Мы обе потеряли его, — произнесла я. — Но это не наша вина. И даже не вина моей матери, которую у меня отняли и которую я никогда не знала. Мы обе потеряли что-то. И в этом виноваты только они — Совет. — Я выступила вперед. — Мы можем заставить их ответить за это… Если вы поможете мне…

— Нет. — Обвив тонкими руками обнаженные плечи, Стефани Аттвуд вновь вернулась к открытому окну. Дрожащими пальцами вытянув из пачки новую сигарету, она щелкнула изящной зажигалкой и судорожно затянулась. — Все это давно в прошлом. Убирайся.

— Но…

— Убирайся, — выкрикнула она через плечо. Сигарета подпрыгивала в ее украшенных драгоценностями пальцах.

— Даже после его смерти у вас не хватает смелости бороться за него, — с презрением произнесла я. — Может быть, давным-давно это вы бросили его, а не он — вас.

Миновав полуголого темноволосого юношу, который с тревогой прислушивался к мертвой тишине зала, откуда я только что вышла, я сбежала по ступенькам и с грохотом захлопнула за собой железные ворота.

Я смотрела на тонкую ленту воды, которая извивалась далеко внизу. Отсюда, с высоты отвесного утеса, я не могла слышать шум бурлящих потоков, несущихся в пене куда-то вдаль. Это было всего лишь одним из мест, через которые они проносились во всей своей мощи, устремляясь дальше: к новым равнинам и новым краям, пестрившим незнакомыми голосами и красками жизни.

Как же я им сейчас завидовала.

— Привет. — Уилл подошел и сел рядом со мной, тоже свесив ноги.

— Как ты меня нашел? — Повернув голову, я смотрела, как он пристраивается — без страха или опаски, которые в здравом уме испытал бы здесь любой.

Он пожал плечами.

— Это было нетяжело. Ты сама рассказывала мне про этот обрыв. Когда мне сказали, что дома тебя нет, я подумал, что это единственное место, где ты можешь быть.

Я отвернулась и посмотрела вниз. Каким-то образом Уилл всегда помнил мелочи, о которых я сама уже давно забыла.

— Это первый раз, когда я пришла сюда одна, — ответила я.

Хорошо, что больше не надо было ничего скрывать или не договаривать. Я так от этого устала.

Оторвавшись от разглядывания несущихся по камням потоков, Уилл повернулся и посмотрел на меня.

— Это было нашим любимым местом, — добавила я, глядя, как он вертит камень в руке. — Даже странно думать, что я никогда его больше не увижу.

Я много раз готовилась к тому, что это может случиться, но мне все равно было тяжело отпустить его.

Мы помолчали. Уилл взял из моих пальцев платок с вышиванием и развернул его. Несколько секунд он беззвучно рассматривал бегущий по ткани серебристый шов, складывающийся в знакомую до боли фигуру.

— Ты сделала?

— Нет. Мне дали.

Сведя брови, он не отводил от нее глаз. Затем обнажил тыльную сторону руки и провел пальцем по точно повторяющим ее линиям.

— Вам уже разрешили покидать дом? — Я смотрела, как он задумчиво наклонил голову, витая где-то в своих мыслях.

Нынешняя школьная администрация во главе с временно заменяющей пост директора Патрицей Джеймс рвала и метала, требуя расправиться с мятежниками самым жестоким способом, пока Совет хранил гробовое молчание. Наступило странное затишье, и никто не знал, чем это закончится.

— Только синим и на короткое время, — Уилл усмехнулся. — Еще нужно отмечаться каждые полчаса в мэрии и говорить им, где будешь и с кем. Навещать тоже никого нельзя — они запретили нам общаться между собой.

Меня это не удивило. Странно было, что к ним еще не применили более суровых мер.

— Ты сказал, что придешь сюда?

Его губы тронула легкая улыбка, и он опустил глаза.

— Официально тебя нет в списках тех, кто это спланировал, но не думаю, что они обрадовались бы, — ответил он, теребя края платка. — А я не хотел, чтобы мне помешали хоть раз увидеть тебя, прежде чем они снова что-нибудь придумают.

Внизу, прямо над бурлящими водами, парил одинокий орел, отбрасывая на землю скользящую тень. Какое-то время мы молча наблюдали, как он балансирует на воздушных потоках — свободный и гордый, не скованный никакими запретами или правилами. Царственный хозяин этих диких просторов.

— Что будешь делать летом? — спросил Уилл, первым нарушая тишину.

Я неопределенно повела плечами.

— Еще не знаю.

Два тягостных месяца, которые мне предстояло провести в доме с чужими мне людьми, которые отреклись от моих настоящих родителей и стыдились того, за что они боролись и погибли, вызывали у меня отторжение. Но мне некуда было больше идти.

— А ты?

Облокотившись на край уступа и мотая ногой в воздухе, Уилл также неопределенно тряхнул головой. По его лицу я видела, что он не думал, что ему дадут наслаждаться каникулами. Скоро Совет — сплоченный или разрозненный — вынужден будет сказать свое слово.

Легкий ветер трепал наши волосы, вокруг зеленел густой лес. Не знаю, как, но я вдруг снова ощутила его присутствие.

— Ты против? — Уилл показал на платок, затем на неглубокую ямку в земле между нами, которую он уже несколько секунд задумчиво расчищал пальцами.

Что-то невидимое знакомо ткнулось теплым носом в ладонь, и, помедлив, я помотала головой.

Аккуратно сложив квадратик ткани, Уилл бережно опустил его на дно. Я помогла ему заставить ее сверху мелкими камнями. Вышел небольшой холмик.

— Ему будет здесь хорошо, — промолвил он.

Благодарно кивнув, я положила сверху ладонь, и Уилл накрыл ее своей.

Взявшись за руки, мы следили за неспешными движениями величественной птицы, которая взмывала в воздух над пенившимися водами и простирающимися по другую сторону бескрайними просторами. Над головой голубело чистое, прозрачное небо; вокруг только первозданная, дикая природа, естественная и никем не покоренная.

Да, ему будет здесь хорошо.

В этот раз, поднимаясь в свою комнату, я думала, что когда-то это делала она: точно так же прикасалась подушечками пальцев к деревянным перилам, еще не таким старым и облупившимся от краски, как сейчас, слышала легкий скрип половиц под ногами, проходила точно такое же количество шагов от лестницы до своей комнаты… Моей комнаты.

Я переступила порог и впервые взглянула на нее иначе. Выцветшие стены, пропахший сыростью шкаф, дряхлая кушетка у камина, даже мое треснувшее зеркало в ванной — все это когда-то принадлежало ей. Каким это было, когда на это смотрела она? Почему-то мне представлялся солнечный свет, много тепла, красок и звонкого смеха. Визг подброшенных вверх подушек, трель перебивающих друг друга голосов трех подруг, которых навсегда запечатлела теперь уже потускневшая фотография. Это была ее комната — и никогда не должна была стать моей. Ее вещи, мелочи, на которые я раньше не обращала внимания. Этого уже давно не было — ее предали забвению. Мне достались только обломки.

Я провела пальцами по старому комоду и скользнула взглядом вокруг себя. Что теперь?

Что мне делать, когда я наконец-то знаю правду? У меня не осталось никого из тех, на кого я еще могла бы положиться. Те, кому я верила, предали, союзники оказались лжецами, а у друзей хватало своих волнений и тревог. Уилл, Джин, Лин и Том. У них теперь своя битва, свои надежды и мечты. Мы прошли вместе долгий путь, но мы никогда уже не станем прежними. Отныне у них своя дорога.

Ощущая внутри щемящую тоску странной, непоправимой утраты, я вздохнула и бесцельно посмотрела вокруг

В этот раз мои блуждающие глаза наконец-то выхватили то, что было не так в привычном окружении. То, что легонько теребило и покалывало, не проникая в сознание, еще омраченное последними шокирующими открытиями.

Туман в голове рассеялся. У меня отбило дыхание, а в глазах резко потемнело.

Выглаженная и безупречно расправленная, на моей кровати лежала красная форма.