На сияющих вершинах

9

Утром обнаружилось, что «блинчики» изменились. Они оплыли, словно растаявшее на горячем блюдце мороженое, осели, лишившись толстых морковных ножек, и превратились в невысокие желеобразные холмики, сохранив от прежнего вида только свою пятнистость.

– Процесс опять пошел, – прокомментировал заядлый доминошник Коля Таран и плюнул с платформы на претерпевшие очередную метаморфозу плоды трудов «ограниченного контингента». – Скоро жабы оттуда полезут с во-от такенными жлебальниками и начнут нами закусывать.

– Не мели, Мыкола! – зычно одернул его Петрович. – Никаких жаб тут и в помине нет и не будет. Работай себе да лупи по столу костяшками, дуплись на оба конца – и все дела. И не разводи тут нездоровые настроения.

Петрович, судя по его высказываниям, давно сдал в архив планы проведения рекогносцировки и разработки вариантов избавления от плена с определением направления главных ударов. Петрович оказался отменным картежником, знатоком огромного количества анекдотов и историй из жизни военнослужащих. Он пел под гитару (в его доме оказалась гитара), занимался (и, кажется, небезуспешно) «амурными» делами и сожалел лишь о том, что нет рядом бывших армейских приятелей-сослуживцев.

А вообще пленники постепенно разбились на отдельные группки, согласно, так сказать, своим склонностям и интересам, и потихоньку начали возникать даже новые семейные пары… Это дало повод к незлобивым шуточкам типа: «Ох, Людмила, забросят тебя домой, твой-то тебе ноги повыдергивает!» – или: «Смотри, Анатольевич, жинка тебе достоинство укоротит, когда вернешься, а Любаше глаза повынимает», – и прочим в том же духе.

Выгрузились, разошлись по бороздам, не обращая уже никакого внимания на Кубоголового, воспринимая его просто как деталь однообразного незатейливого пейзажа. Белецкий работал, производя заученные движения, он свыкся с ролью автомата и не думал о том, что делает: руки и ноги справлялись с работой без участия сознания. Рядом, справа и слева, выполняли производственные задачи десятки таких же автоматов, одетых и обутых кто во что возжелал, накормленных, поправивших здоровье, сексуально удовлетворенных, беззаботных и предвкушающих близкий приятный традиционный отдых.

Белецкий изредка обменивался улыбками с работающей рядом Анной и с трудом подавлял приливы желания, с замиранием сердца вспоминая ночь прошедшую и, распаляя воображение, рисуя ночь будущую. Много, много ночей!

Это ведь вовсе не измена, говорил он себе, это просто действия с учетом сложившейся ситуации. Действия, наиболее соответствующие ситуации. Кто знает, сколько еще предстоит здесь пробыть? Может быть, всю оставшуюся жизнь… А потребности-то требуют удовлетворения…

Потребности… Когда-то, довольно давно, в незабывшемся еще прошлом, людей вели тернистым, но верным путем в светлое будущее, к сияющим вершинам коммунизма. Да-да, Белецкий хорошо помнил прочитанные или услышанные в детстве восхитительные торжественные слова: «сияющие вершины коммунизма». Прекрасные вершины были именно тем местом, где каждый отдаст «по способностям» и воздастся ему «по потребностям».

И вот, выходит – дошли? Пусть не сами дошли, пусть их насильно сюда затащили – но они достигли сияющих вершин. И способности используются, и потребности удовлетворяются.

Вообще идея коммунизма, как общества, которое воплотило бы этот принцип использования и удовлетворения, была Белецкому весьма симпатична. Пусть даже это общество зовется не коммунистическим, поскольку само слово «коммунизм» считается нынче чуть ли не матерным; пусть будет постиндустриализм, пусть будет неокапитализм или что-либо другое. Не в названии дело. Дело – в воплощении принципа. От каждого – то. Каждому – это. Основа. Фундамент. Краеугольный камень.

Так вот они – сияющие вершины? Вот он – блаженный край мечты? Здесь ведь лучше, чем там, у звезды по имени Солнце, в озабоченном проблемами городе озабоченной проблемами страны? Вот они, счастливые люди, попавшие-таки на седьмое небо и обретшие, наконец, прекрасную жизнь на надежной тверди сияющих вершин. Довольные. Сытые. Не беспокоящиеся о завтрашнем дне. Каждому – по потребностям..

«А ты доволен?» – спросил он себя. И ответил себе: «Нет, мне этого мало. Мне нужно что-то еще. Потому что я не такой, как они. „И все-таки выше тех, кто на земле!“ Я не такой…»

Анна наклонилась над лункой в двух метрах от него, он посмотрел на ее обтянутые черными брючками ягодицы, мысленно сжал их руками и едва удержался от желания броситься к ней, обхватить сзади и… Она, словно почувствовав его неистовое желание, обернулась и, прищурившись, ласково и призывно посмотрела на него.

…Работу, как всегда, закончили в срок, придя к финишу ровной линией, ноздря в ноздрю. Сложили инвентарь и, переговариваясь, с шуточками-прибауточками направились к летающей платформе, минуя Кубоголового как пустое место. И лишь Толик-погребокопатель, поотстав, вдруг свернул к надзирателю.

– Слышь, товарищ заведующий, – сказал Толик, остановившись перед белой фигурой и подобострастно глядя на нее снизу вверх. – Я с просьбой от имени коллектива. – В голосе его звучали умоляющие нотки.

Услышав проникновенный голос Толика, Белецкий, шедший вместе с Анной в числе последних, остановился, с любопытством ожидая продолжения. Лично он никаких просьб к Кубоголовому не имел и никаких полномочий Толику не давал. Может быть, состоялось какое-нибудь закрытое собрание членов клуба «На Валюхе»?

– Вот вы нас тут обслуживаете, обеспечиваете всем необходимым – спасибо вам от меня и от коллектива, опять же, – сладкоголосо зажурчал Толик, демонстрируя обнаружившиеся вдруг запасы красноречия. – Все нормально, жаловаться не на что. О здоровье заботитесь, о печенках наших-селезенках. Курева нам не даете, мы уж сами выкручиваемся. Ни винишка нам не предоставляете, ни другого алкоголя, потому что вредно, понимаем. И не просим. – Челобитчик сделал вполне театральную паузу и трагическим голосом воззвал к Кубоголовому, добравшись, наконец, до того главного, ради чего и произносилась речь: – Но хоть пива-то вы можете нам дать? Не самогоняры – пива! Оно же полезное, его же даже врачи рекомендуют. Хотя бы по кружечке после работы, а? От имени коллектива, не от себя же лично. Правильно, мужики? – обернулся он к платформе.

«Правильно, правильно!» – раздались голоса из гущи трудового контингента, с интересом слушающего новоявленного полпреда.

«Что же это за сияющие вершины такие, если хочешь пива – а его нет?»

– подумал Белецкий и, подмигнув Анне, тоже крикнул:

– Одобряем!

– В общем, просим пивка, хотя бы к обеду, хотя бы по кружечке, – завершил свое обращение Толик, вытер пот со лба и выжидающе посмотрел на Кубоголового, словно тот прямо сейчас должен был извлечь из-под своих одежд желтую цистерну с вожделенным напитком.

Кубоголовый как всегда остался бесстрастным, и Толик, потоптавшись немного, пошел к платформе.

– Как ты думаешь, дадут? – спросила Анна. – Я бы тоже не отказалась. Мы с девчонками в общежитии пили иногда, мальчики нам красивые такие баночки приносили. «Стэффл», что ли.

– Кто его знает? – ответил Белецкий. – Пейте пиво пенное… Хорошо бы, если бы прислушались к мнению коллектива. С их стороны будет просто некрасиво и, я бы сказал, неправильно не прислушаться к мнению трудящихся.

– Ох и язвочка же ты, Витюша, – нежно сказала Анна и ущипнула его за локоть.

Спустя некоторое время, подходя к привычно сервированному столу, на котором никакого пива не наблюдалось, Белецкий получил возможность ответить девушке.

– Язвочка – не язвочка, а все-таки очень далеки они от запросов народа. Пива им для народа жалко.

– Может, они просто его делать не умеют? – предположила девушка.

– Гады, – удрученно сказал Толик, обводя взглядом стол. – Кровь нашу пьют за спасибо. Ну ни хрена понять не могут, дятлы раздолбанные!

– Глас народа – глас божий. – Белецкий назидательно поднял палец. – Не внемлющего гласу Божьему ждет возмездие. По-моему, касториане очень рискуют.

А вернувшись в свое жилище переодеться и немного поработать за письменным столом перед визитом к Анне, он обнаружил, что касториане вняли-таки гласу. На прикроватной тумбочке в спальне стояла обычная поллитровая темно-зеленая бутылка со знакомой этикеткой. Можно было подумать, что «Жигулевское» подвезли из ближайшего гастронома, если бы не одна деталь: горлышко было закупорено не стандартной жестяной пробкой, а полупрозрачной белой пленкой.

«Ну, черти, уважили, – думал Белецкий, сидя на кровати и с удовольствием потягивая прохладный приятный напиток. – Сегодня пиво дали, а завтра что давать будут по просьбам трудящихся?..»

…Появление пива стало главным предметом разговоров за ужином. Толик чувствовал себя героем, бурно радовался, шутил и тут же вместе с другими мужиками устроил экспресс-опрос на предмет выявления чудиков, что терпеть не могут «Жигулевское» и готовы отдать его истинным любителям.

– Живем, мужики! – радостно восклицал Толик. – Сегодня играем на пивко!

– Надо еще телевизор у них попросить, – заявила Маша, супруга Валерия Александровича. – Чтобы у всех желающих был телевизор, а то прозябаем, как в Африке.

«О, господи! – подумал Белецкий, глядя на радостно возбужденных людей, уминающих „холодец“. – Неужели и телевизоры обеспечат?»

Сидящая рядом Анна прижалась к нему бедром и по спине Белецкого забегали приятные мурашки. Письменный стол и машинка могли подождать – еще будет время.

– Надо поставить вопрос о выходных, – басовито гудел сантехник Аркадий. – Нужно требовать хотя бы один выходной, мы же не нанимались ежедневно вкалывать.

– И чтобы картошечки с луком! – подхватил кто-то на дальнем конце стола. – И еще вареников!

– Огурцов маринованных…

– «Сникерса»…

– По две бутылки пива…

– А мне мой «москвичок», по поляне погасать!

«А ведь дадут, ей-Богу, дадут»… Белецкий не знал, откуда вдруг появилась у него такая уверенность, но что-то говорило ему: дадут. Каждому – по потребностям.

Возбужденный люд разбредался от стола, договариваясь о занятиях на вечер, группируясь по интересам, насытившийся и беспечный. Белецкого легонько хлопнули по руке и он обернулся. Киня-Халявщик осклабился, глядя мимо него, на Анну. Рядом стояли еще трое парней.

– Все солнышке зубы заговариваешь, журналист? Че ты девочку терзаешь?

Белецкий взглянул на Анну, задавая немой вопрос. И Анна поняла, и едва заметно кивнула, словно говоря: «можно».

– Почему ты решил, что я ее терзаю? – спросил Белецкий, весело глядя на туповатое лицо Халявщика. – Мы вместе терзаемся. Вот и сейчас идем терзаться.

Халявщик, судя по физиономии, слегка опешил, а потом растянул губы в улыбке и, кривляясь, поклонился.

– Ну, поздравляю, наконец-то! – Он развел руками, поворачиваясь к парням. – Пошли, ребята, нам здесь делать нечего. Тут уже забито. – И добавил, вновь адресуясь к Белецкому: – Так бы сразу и сказал.

– Извините, мальчики, – кокетливо сказала Анна и взяла Белецкого под руку. – Нам пора.

Ситуация разрядилась, парни отошли и все, казалось, разрешилось наилучшим образом. Однако у Белецкого остался в душе неприятный осадок, словно он поступил как-то не так.

…Впрочем, осадок незаметно растворился, когда вновь, теперь уже на берегу тихой морской бухты, Белецкий начал ласкать податливое и горячее молодое женское тело…