I


Что еще остается делать, как не смеяться, когда коллега внезапно перекувыркнется в воздухе, повиснет вниз головой, словно паук, и крикнет: «Человек за бортом!» Особенно, если этот коллега — Акира, который все еще пытается время от времени рассмешить остальных.

Японец дрыгал в воздухе ногами, размахивал руками и все не мог ухватиться за что-нибудь, чтобы принять нормальное положение, если вообще можно принять нормальное положение в невесомости. Его беспомощные выкрутасы выглядели очень убедительно, но сама клоунада была уж очень стара. Поэтому двое других только ухмыльнулись, услышав его нелепый крик.

На борту их было трое, и они стоически терпели скуку месячного полета. Даже если бы кому-нибудь из них приспичило «упасть за борт», сделать это было бы довольно трудно. Такого не случалось за все пятьдесят лет космических полетов после Гагарина. И крикнуть такое мог, конечно, только японец, который начинал свою карьеру на гигантских полукораблях-полусамолетах, что возят грузы через океан.

Однако Акира не унимался и продолжал махать то рукой, то ногой в сторону иллюминатора, разыгрывая бывалого моряка, хотя Санеев сказал ему: «Ладно, перестань!» Гибсон, уверенно ступая в магнитных башмаках, подошел к Акире, чтобы помочь ему спуститься на пол. Он попытался схватить его за щиколотку, но японец снова лягнул ногой по направлению к иллюминатору. Потом ухватил Гибсона за плечо, извернулся и толкнул его к стене. Англичанин, — он чуть не расквасил нос о стекло иллюминатора, — отпрянул с полуиспуганным-полунедоверчивым «а-а-а!!», невесомость приподняла его на полметра в воздух и швырнула прямо в объятия японца; они оба перекувыркнулись.

Антон рассеяно посматривал на их парное выступление. Акира и Гибсон вместе работали год на Фобосе и часто затевали возню вроде этой, когда не умели по-другому выразить свою радость по поводу возвращения на Землю. Все фильмы пересмотрены, книги перечитаны, все игры сыграны тысячу раз, а спортивные упражнения не доставляют удовольствия, — это обязательная часть режима полета. Приборы показывают только то, что и должно быть на давно проторенной трассе, а Земля еще слишком далеко, и никаких передач поймать нельзя, приходится довольствоваться периодической связью с базой.

— Эн... Энтони!.. — пробормотал Гибсон, словно зовя на помощь, и тут Антон увидел между его растопыренных ног круглый зрачок иллюминатора. Он был не черный, а розовел фонарным светом Марса, к которому они были пока ближе, чем к Земле.

Какая-то тень дрогнула в глубине стеклянного глаза, который, казалось, уставился не в космос, а внутрь корабля. Барахтающиеся Акира и Гибсон заслонили его. Потом, наконец, англичанину удалось схватиться за стену, и он пополз по ней, а Акира сидел у него на плечах, напоминая желтокожую птицу. Теперь этот глаз был черный, как и правый глаз кабины управления. Но его чернота была другая — плотная, не имеющая ничего общего с усыпанной мелким горохом звезд тьмой бездонного пространства.

«Спокойно!» — сказал себе Антон и медленно отложил книгу прямо на воздух рядом с креслом, чтобы она не улетела. И повторил в уме это слово несколько раз, пока осторожно плыл к иллюминатору. Он еще не испытывал паники, хотя внезапное появление космического тела в такой близости, что оно закрыло весь иллюминатор, могло вызвать больше, чем панику. Откуда оно взялось, если вокруг не должно быть ничего крупнее корпускулярной частицы?

Японец высоким и резким голосом кричал: «Человек! Говорю, человек, я же видел!..» Гибсон старался его перекричать: «Не пищи ты! Если бы человек, а то...» — и делал в это время самое разумное: при помощи плавательных движений возвращался к пульту управления.

«По местам!» — приказал Антон, хватаясь обеими руками за раму иллюминатора.

Стекло по-прежнему было полностью загорожено. Потом чернота немного отодвинулась. По бокам засветились два серпа — вроде лунных, один пошире, другой поуже. Это было сияние Марса. Неизвестный предмет передвинулся в другую сторону, деформируя лунные серпы. Нет, он не просто прилип к кораблю и летел со скоростью его инерции. Он двигался сам по себе, то отставая от корабля, то нагоняя его. А это каждому, кто знаком с околоземным пространством, показалось бы чистейшим абсурдом.

Антон вздохнул всей своей мощной грудью, чтобы подавить спазму ужаса, возникающую где-то в желудке, и не дать ей подняться к голове. Он оглянулся. Гибсон уже сфокусировал экран наружных телекамер на левый борт. Продолговатая черная фигура выделялась на фоне его холодной серой массы, казалось, кто-то воткнул ее в бок кораблю. У нее были конечности, черные, тонкие, они очень походили на голые ноги негра. В следующую минуту фигура отделилась от корабля, и все трое увидели, что у нее есть и руки, от их глаз не укрылся совсем человеческий взмах, только он был гораздо более быстрым и резким, чем мог позволить себе разумный человек в безвоздушном пространстве. Однако положение тела осталось прежним. Потом рука снова потянулась к иллюминатору, — Антон увидел ее через плечо, — и все трое услышали, что она стучит по стеклу. Это, конечно, была чистая галлюцинация. Гибсон выругался, а японец что-то пропел на своем непонятном японском языке.

— Ну, что скажет командир корабля? — спросил англичанин. — Этот дьявол хочет, чтобы его впустили. Не больше и не меньше.

Антон сел рядом с ним. У него перехватило дыхание, что было не к лицу такому прославленному космонавту. Гибсон, приняв на себя часть обязанностей японца, довольно ловко управлял объективом камеры, и фигура теперь заполнила весь экран. Освещенное сквозь иллюминатор светом, идущим из корабля, тело блеснуло резиновой чернотой. Соразмерно по пропорциям, совершенно человеческое тело, только голову было плохо видно, потому что она все еще была прижата к иллюминатору. На человеке даже вроде бы не было скафандра, казалось, что он в легком водолазном костюме.

— Я вас слушаю! — произнес Антон. Это не походило на начало их обычных совещаний, в его голосе сквозила беспомощность.

— Связь с базой, — прохрипел японец, склонившийся над аппаратурой. Он безуспешно слал в эфир сигналы: «Корморан вызывает «Гагарина», Корморан вызывает «Гагарина»...

Его товарищи смотрели на блестящую фигуру, впившуюся в их корабль, как пиявка.

— Спят эти скоты, что ли! — прохрипел Акира, добавив что-то по-своему; при этом в его голосе не было ноток традиционной японской любезности.

— Спокойно! — произнес Антон. Им наконец-то овладела привычная, неуклюжая в невесомости, однако тем самым внушающая большее спокойствие деловитость. Он перебрался к радару, который не мог поймать тело из-за слишком короткого расстояния. Проверил его исправность и начал педантично ощупывать невидимыми волнами окружающее пространство. Ничего! Как и вчера, как и позавчера, как и за все время полета на Фобос и обратно — ничегошеньки! Ладно, допустим, они налетели на труп, хотя на Земле никому не было известно, чтобы на этой трассе погиб человек. Допустим, что этот труп, неизвестно как, может двигаться — вразрез со всеми законами свободного падения тел в пространстве. Но почему же радар не засек его, когда они приближались к нему или когда труп приближался к ним? Почему не подал сигнала тревоги?

— Этот тип, наверное, представитель другой цивилизации, — почти истерически расхохотался Гибсон и снова перевел объектив камеры, чтобы увидеть всю фигуру целиком.

— А я-то не додумался, — прорычал Антон.

— Спят! Спят, идиоты несчастные! — проверещал японец. — Не дай бог человеку попасть в беду!

— Хуже беды я лично не могу себе представить! — сказал Гибсон и добавил свое неизменное английское ругательство.

Официальными языками международной программы освоения Марса и его спутников были русский и английский, но все трое больше говорили по-английски, потому что японец владел разговорным русским слабо.

Антон через силу улыбнулся:

— Нервишки, ребята! Томми, если я услышу еще одно ругательство... Как видите, он не собирается пробивать обшивку корабля.

Фигура, действительно, только держалась одной рукой, неизвестно как, за гладкую обшивку космолета, а другой время от времени терпеливо махала им. Но вот она оттолкнулась от иллюминатора и исчезла с экрана. Англичанин лихорадочно шарил в пространстве объективом камеры. Ему удалось поймать пару ног, которые преспокойно шагали по поверхности корабля, старательно обходя антенны, и исчезли на другой его стороне. Гибсон включил другую камеру, но пока он ее настраивал, плотная черная тень, — чернее космоса, — закрыла правый иллюминатор.

— Не-е-ет! — отчаянно закричал англичанин. — Ущипни меня, Эн! Дай мне по шее, ткни под ребро!..

Фигура плавала на экране внешних камер совсем как водолаз, который спокойно ощупывает корпус затонувшего корабля. Потом остановилась там, где находился выходной люк.

— Почему не отвечаете? — внезапно закричал японец. — Уже целый час вызываю...

— Спокойно, — прозвучал в кабине призрачный четвертый голос. — Спокойно! В чем дело?

— Человек! Человек за бортом, живой человек...

— Корморан, вы что, опять заскучали, — в голосе сквозил смешок. — Говорите, что там у вас, вы у меня в космосе не одни.

— Говорю тебе, человек за бортом! — повторил морской сигнал тревоги бывший океанский штурман.

— А зачем вылез? Вы что, не можете взять его обратно?

— Не наш. Чужой человек...

— Дай-ка мне Санеева, — голос стал суше. — А вас накажем, так и знайте. Надоели ваши дурацкие шуточки. Ты знаешь, который у нас час?

— Да включи же изображение! — заорал японец так громко, что от собственного крика взмыл в воздух и повис над аппаратурой.

— Что это? — спросил голос немного погодя.

— Человек! — отозвался Антон со своего места. — Не видишь, что ли? Самый настоящий человек!

— Что значит — человек? Откуда ему быть? Да он, кажется, голый?

— Если бы мы знали, откуда, не стали бы тебя будить, — уже спокойнее сказал командир. — Майрон, это ты? Давай, буди там кого сможешь, и решайте, что делать...

— Да нет на трассе других кораблей! — воскликнул тот, кого Антон назвал Майроном. — Санеев, что это такое возле люка? Опять розыгрыши?

— И не задавай глупых вопросов, — оборвал его командир корабля. — Буди начальство! Не можем же мы его вечно держать снаружи!

— Так возьмите его к себе...

— Да ты что, еще не проснулся? Все, конец передачи! Акира...

Но японец и на этот раз проявил свою сообразительность. Им предстояли внеочередные передачи, и энергию надо было экономить.

— Ребята, — сдавленно сказал Антон, когда японец подплыл к ним. — Ребята...

Они подождали, что он скажет, но вопрос содержался в самом обращении. Они молчали. Да и что можно было ответить? Гибсон вытащил из кармана тюбик, выдавил часть содержимого в рот и, проглотив, сказал:

— Энтони, браток, я выйду наружу.

— Ну, и что ты сделаешь?

— Скажу: «Привет!», что же еще?

— Ребята, — повторил Антон. — Ребята, ведь не может быть, чтобы мы все трое свихнулись сразу, правда? И совсем одинаково. — Он с опаской повернулся к экрану, где маячила фигура, прилипшая к люку руками-присосками, и время от времени по-лягушачьи двигала ногами, будто плавала. — И научной фантастикой не увлекаемся. Вообще — трезвые, разумные чернорабочие...

— Хватит, что ты предлагаешь? — не вытерпел англичанин.

— Давайте помолчим пять минут, а?

Гибсон и Акира посмотрели на него, как на ненормального, но он уже, закрыв глаза, откинулся в надувном кресле, и они поняли, что сами не знают, как теперь быть. Им тоже захотелось помолчать с закрытыми глазами. Через несколько минут Антон впился в их окаменевшие лица испытующим взглядом.

— Ну?

— Что «ну»? — огрызнулся Гибсон. — Я свое сказал!

Японец чуть слышно произнес синеватыми губами:

— Пожалуй, мы сходим с ума! Мне уже голоса слышатся. Кто-то говорит: «Пожалуйста, откройте! Не бойтесь, я ничего плохого вам не сделаю!»

— По-японски? — поинтересовался Гибсон.

— Не знаю, — серьезно ответил японец.

— Если голос был женский, верю. Ты у нас известный эротоман.

Антон хрипло засмеялся:

— Я тоже слышал голос, Томми. Он сказал то же самое. Еще раньше слышал, потому и предложил помолчать пять минут, хотел проверить...

— Знаете, что, — искренне рассердился доктор технических наук Томас Гибсон. — Мне телепаты и психопаты еще на Земле осточертели, потому я и забрался на самый Фобос. Что ты хочешь сказать? Раз я не слышал никаких голосов...

— Успокойся, если кто и выйдет наружу, то только ты. Дело вот в чем...

Звуки позывного сигнала с базы сдули их с места, как ветер перья, разбросали по кабине. Антон первым вцепился в пульт, включил прием и узнал голос непосредственного руководителя их полета, который пытался влить в них спокойствие и уверенность.

— Что там у вас происходит, ребята? Давайте посмотрим...

— У вас же есть снимки, — сказал Антон.

— Ничего, дайте еще.

Этот голос все-таки подействовал успокаивающе. Акира начал телевизионную передачу. Показал сначала весь командный сектор, чтобы уверить руководство, что весь экипаж налицо, потом включил видеозапись кадров, заснятых ими накануне, подключил внешние камеры к каналу связи с Землей.

— Я пошел! — громко крикнул Гибсон, очевидно, чтобы его услышали и на базе, то ли желая поставить руководство перед совершившимся фактом, то ли стремясь показать свою храбрость.

И поплыл к складскому помещению за скафандром. Антон не стал его останавливать. Что-то в этом роде надо было сделать, какие бы глубокомысленные предложения ни поступили с базы. Ничего угрожающего вокруг не было. Какая-то фигура, голая и беспомощная, просила приюта — это показывали приборы, об этом говорил голос, звуки которого невероятным образом отдались и в русском, и в японском мозгу. Разумеется, насколько можно верить и приборам, и собственному мозгу.

— Санеев, это ведь монтаж? — спросил уже менее спокойно руководитель полета.

Антон хотел разозлиться, но у него не было сил. Эта голая фигура и на Земле повергла бы в изумление, а здесь прямо парализовала своей чудовищной абсурдностью. За полвека полетов вокруг Земли и близлежащих планет не обнаружено никаких непредусмотренных чудес. А если чудеса и случаются, то такие, над которыми ахают только ученые соответствующих специальностей. Труженики космоса уже давно ничему не удивляются. Руководитель имел основания. Скучающие космонавты частенько мастерят из скафандров, одежды и всякой всячины разные создания, которые выдают за представителей других цивилизаций. Конечно, такие шутки они позволют себе только с дежурными операторами и никогда не допускают чрезвычайных вызовов — это грубое нарушение устава.

— Раз вы мне не верите... — в голосе Антона прозвучала угроза.

Ему не дали договорить, потому что знали: он не из тех, кто скучает в космосе, и подобных шуток себе не позволит.

— Ладно, ладно! Проверь стерильность пространства вокруг корабля и забирай тело в шлюзовую камеру. Действуй по уставу! Через час выходи на связь.

Гибсон притащил все три скафандра. Они молча влезли в них, помогая друг другу, потому что пальцы у всех троих вдруг словно одеревенели. Все поглядывали на экран в надежде, что за это время наизвестное существо успело удрать. Хотя Акира и Гибсон не были профессионалами-космонавтами, как Санеев, а учеными, занятыми освоением Марса, у обоих хватало знаний и опыта для самостоятельных действий в космолете. И об уставе им можно было не напоминать.

Полчаса педантичной проверки скафандров. Теплоизоляция, герметичность, дыхательные аппараты, радиофонная связь... Долговязый, с несколько инфантильной физиономией доктор технических наук Томас Гибсон только раз женским голоском пропищал в шлемофоны: «Пожалуйста, пустите меня погреться! Я бедное невинное создание, мне двадцать лет, объем груди — сто пять сантиметров»...

Антон призвал его к порядку краткими, не терпящими возражений командами. Японец включил телевизионную камеру в шлюзовом помещении, Антон проверил давление. В шлюзе собралось уже достаточно воздуха, можно было открывать. Ему захотелось сделать что-нибудь в ознаменование исторического момента. Поэтому, как только Гибсон вручную открыл внутренний люк, он неуклюже охватил широкие плечи его скафандра. Однако англичанину не терпелось выйти, и он не понял, что это было объятие. Плавно скользнув в шлюз головой вперед, он повис в воздухе и, слегка отталкиваясь руками от стен, добрался до внешнего люка. Антон выждал, пока он займет нужное положение, обвяжется канатом, чтобы можно было зацепить его крюком, потом сказал: «Закрываю» и принялся загерметизовывать шлюзовую камеру. Он старался говорить кратко, чтобы голос звучал спокойно:

— Откачиваю воздух. Открываешь при нуле. Проверь еще раз канат! Повторяю: без разрешения не выходить! Высунешь наружу руку, если отпрянет, бросишь ему другой канат. Вообще не торопись, сначала посмотрим, что будет!

Воздух из шлюза уже стремительно возвращался в резервуар, стрелка манометра подошла к линии вакуума. На небольшом экране шлюзовой телекамеры шевелился призрачно освещенный криптоновой лампой, миниатюрный и неуклюжий, как жук, Томас Гибсон. Он ощупывал крепление на поясе, в который раз проверял замок на другом конце каната, возле люка. От его тяжелого дыхания в шлемофонах потрескивало. Антон еще раз посмотрел на показания пылеуловителей и приборов, регистрирующих излучения. Все в пределах нормы. На большом экране он увидел, как фигура по ту сторону люка чуть подвинулась в сторону, словно догадалась, что его будут открывать, и чтобы отогнать охватившую тело мистическую дрожь, начал громче, чем нужно, считать:

— Девяносто девять, девяносто восемь, девяносто...

— Не ори так! — крикнул Гибсон. — Барабанные перепонки порвал. Что он там делает?

— Ждет тебя, — Антон кашлянул, чтобы прочистить горло. — Девяносто четыре, девяносто три...

Он не заметил, что перескочил через три числа, а Гибсон не стал возражать. При слове «ноль» он ухватился за рычаги герметизирующего механизма с такой стремительностью, будто собирался куда-то бежать сломя голову.

— Спокойно, Томми! — предупредил его Антон, впившись взглядом в экран шлюзовой камеры. Миниатюрный Гибсон открывал наружный люк нарочито медленно, просто нервы не выдерживали, до него медленно.

— Ты понимаешь, что мы делаем? — спросил японец.

Антон неуклюже помотал правой рукой. Он, конечно же, понимал, но только теперь со всей ясностью осознал всю легкомысленность этого решения. Едва ли в космосе было что-нибудь уязвимее их корабля. Защитные силовые поля, лазерные и аннигиляционные орудия, сверхсветовые скорости пока существовали только в фантастических фильмах и романах. Это был тяжеломаневренный космолет-тягач, рабски зависимый от орбитальных законов и скудных запасов топлива, бессильный перед метеоритами покрупнее, непригодный даже для посадки на Землю. Трижды в год Антон Санеев поднимался к нему на ракете-лифте и вместе с двумя-тремя инженерами отлаживал системы, заряжал топливом с орбитальной станции. Затем, после довольно сложных маневров, они брали на буксир два огромных транспортных контейнера, также нагруженных на орбите питанием и оборудованием для исследовательских станций, и доставляли их на внутренний спутник Марса. Там выводили их на орбиту, сцепляли пустые контейнеры, оставшиеся с прошлого раза, ракета-лифт с Фобоса привозила отпускников вроде Гибсона и Акиры и забирала их заместителей. После этого они отправлялись в обратный путь. А теперь Антон Санеев открывал двери своего ненадежного дома перед неизвестностью только потому, что в них стучалось существо, похожее на человека!

Только поэтому? Но ведь с базы их заверили, что на трассе, кроме них, никого нет и что между Землей и Марсом никто никогда не терялся. А этот «человек», похожий на голого негра или облаченного в неопреновый костюм легководолаза, плавал себе в космическом холоде и безвоздушном пространстве, не имея даже фляги с кислородом. Как пустить такого в свой дом только потому, что он шепнул тебе: «Пожалуйста, пусти меня!» Чего только не нашептывает измученный мозг человеку, когда он истощен несколькими месяцами труда во времени, которое словно остановилось, и пространстве, где все выглядит неподвижным, а собственные движения похожи на сон! Не голос ли это древней тоски по встрече с другими мыслящими существами? Двадцатилетняя, разорительная по своей дороговизне программа охоты за сигналами воображаемых цивилизаций не принесла результатов, и ученые отказались от дальнейших попыток. Только научные фантасты не отчаиваются, потому что, в конце концов, это их хлеб, но подлинные космонавты запрещают себе даже думать о подобных фантасмагориях, чтобы уберечь себя от галлюцинаций и эйдетических видений во время полета.

— А что бы сделал на моем месте ты? — спросил Антон Санеев, и ответ японца отозвался в ушах бумажным шелестом:

— То же самое. Меня успокаивает, что нам так легко приказали взять его к себе.

Он проверил, наверное, в десятый раз, работает ли аппаратура записи. Приготовил бронированные кассеты, чтобы тут же убрать в них заснятые пленки, положил рядом новые фильмы. Все это он делал почти не глядя: лицевое стекло его шлема было повернуто к экрану шлюзовой камеры.

В полуоткрытом люке показалась миниатюрная негритянская рука. Гость не спешил входить, Томми тоже не торопился открывать люк. Он робко протянул руку в рукавице к руке пришельца, прикоснулся к ней, отпрянул, снова прикоснулся. Протянутая вперед рука чужака была неподвижна, словно эмблема миролюбия. На большом экране было видно, что так же неподвижно застыло и все тело незваного гостя. Черный посетитель демонстрировал недюжинное терпение...


Загрузка...