На чужом поле

Мой провожатый оказался мужчиной средних лет, похожим на артиста

Юрия Никулина. Кто нам открыл осталось неясным, потому что в прихожей больше никого не было.

- Проходи, - негромко приказал провожатый, посторонился, пропуская меня в комнату, и остался за спиной.

Комната оказалась большой и светлой, хотя и без окон - горели лампы под потолком. Посредине тянулся длинный полированный стол, у стен стояли два дивана. На диванах и стульях вокруг стола располагалось человек пятнадцать, в основном моих ровесников и ребят помоложе. Знакомыми были только Тинт, который исподлобья угрюмо взглянул на меня, и те два парня, что приходили к нему в магазин. Напротив двери, во главе стола, сидел пышноволосый бородач лет тридцати пяти в расстегнутой на груди безрукавке; бицепсами своими он походил на циркового жонглера тяжелыми предметами. На коленях бородача лежал короткий плоский звукоизлучатель с воронкообразным черным стволом. Все молча смотрели на меня.

- Добрый вечер, - сказал я, подходя к столу.

Никто не отозвался. В комнату вошел тот высоченный парень, которому передал меня Тинт на бульваре.

- Порядок, - произнес парень и устроился на диване.

Пышноволосый циркач шевельнулся, поправил ремень звукоизлучателя и почти ласково сказал:

- Ну что, Гор Линест Врондис? Ты хотел попасть в подпольную организацию, и мы решили исполнить твое желание. Здесь, конечно, не все, но, поверь, именно те, кому нужно здесь находиться. Смею заверить, что обратной дороги у тебя не будет.

Я обернулся и обнаружил за спиной человека, похожего на артиста Юрия Никулина. Человек прислонился к дверному косяку и держал меня под прицелом автомата.

До меня, наконец, дошел истинный смысл происходящего. Но не

страх за свою жизнь я испытывал, а только обиду. Потому что меня

принимали за провокатора, агента Корвенсака, за простого шпика.

Я даже растерялся. Растерялся от осознания страшной несправедливости

и собственной слепоты.

- Тинт, - сказал я, стараясь справиться с дрожью в голосе. - Ты мог принять меня за провокатора?

Тинт неприязненно посмотрел на меня, а атлет с ненавистью сказал:

- Из-за тебя ему теперь придется менять место. Ну что, долгие разговоры ни к чему, правильно?

Он поочередно обвел взглядом присутствующих. Кое-кто кивнул.

- Так вот, - продолжал атлет. - Работал ты неплохо. Чисто. Жалованье свое заслуживал. И со стражами не общался, мы наблюдали. Уйти тебе отсюда, сам понимаешь, мы не дадим, легенду твою выслушивать не собираемся. А посему, Гор Линест Врондис, суждено тебе здесь закончить свой жизненный путь и затихнуть на дне Сандиры с камнем на шее. Вот и весь наш с тобой разговор. Правильно, ребята?

- Правильно, - раздалось в ответ.

Лично я ничего правильного в этом не находил, но мое мнение в данном случае в расчет не принималось. Дело приобрело настолько печальный для меня оборот, что я даже позволил себе поиронизировать. Больше ничего не оставалось.

- Мне нравится ваш скорый и справедливый суд, - начал я, усевшись на стул. - Мне нравится легкость, скоторой вы принимаете решение. Позволю отметить, несправедливое решение. Ну на каком основании вы считаете меня врагом? На основании моих разговоров с Тинтом? Но это же вполне естественные разговоры для человека, который помнит себя только со времени недавнего пребывания в больнице.

- В больнице был, это точно, - кивнул атлет. - А до этого где?

- На другой звезде, - безнадежно ответил я. - В другом мире. Гулял себе вечером и вдруг очутился у вас. С целью мне неизвестной. Можно в это поверить?

- Пошути, пошути напоследок, - разрешил атлет.

- Ну вот. - Я развел руками. - Тем не менее, это правда.

- У, гад! - процедил Тинт сквозь зубы. - Из-за тебя я в штурме участвовать не смогу.

- Значит, собираетесь брать приступом дворец, - задумчиво сказал я. Мне все еще не верилось, что участь моя решена. - Так почему же я Тинта не выдал?

Атлет фыркнул.

- Не смеши. Зачем тебе Тинт? Тебе всех целиком подавай. Однако, уважаемый страж, не получилось. У нас и молодежь разбирается, что к чему.

- Рад за вас, - уныло ответил я, лихорадочно соображая, какие еще аргументы можно привести в свое оправдание, хотя было абсолютно ясно, что таких аргументов нет. - В чем же вы меня обвиняете? В чем конкретно заключались мои действия, направленные против вас? Только конкретно.

- Выспрашивал, вынюхивал, - угрюмо ответил Тинт. - Выведывал.

- Так я же единомышленников искал!

- Хватит! - Атлет решительно хлопнул себя по коленям. - Это все разговоры. Сотрясение воздуха.

- Конечно, - с горечью отозвался я. - Гораздо проще, не разобравшись, ликвидировать подозрительную личность. Себе спокойней.

И так мне захотелось очутиться в уютном классе, где шуршат страницами учебников мои десятиклассники, а я стою у стола перед ними и диктую тему урока: "Доверие как атрибут личности и возможность руководствоваться им в критические моменты истории"...

Я не испытывал ненависти к этим парням, распоряжавшимся моей

судьбой по своему усмотрению. Я понимал, что они не могут рисковать. И с сожалением подумал, что так и не увижу никогда Соловецких островов, и по лесам Подмосковья будет ходить с корзинкой кто-то другой. Только не я. И стало мне еще обидней.

В этот печальный момент в комнате появился еще один светловолосый бородатый парень лет двадцати пяти, уступающий атлету по части мускулатуры, но тоже крепко сбитый, с резкими чертами лица и пронзительными васильковыми глазами. Он с любопытством посмотрел на меня, молча прошел к стене, подпер ее мощным плечом и скрестил руки на груди.

- Эх, ребята, - обреченно сказал я. - А я-то с вами хотел. Через тернии к звездам, так сказать...

- Что?! - Тот бородач у стены изумленно распахнул васильковые глаза.

Присутствующие непонимающе воззрились на него, а бородач стремительно подошел ко мне.

- Что ты сказал?

- Это не я сказал. - Я вздохнул. - Это сказал один неведомый вам мудрец. Давным-давно сказал. Пэр аспэра ад астра. Через тернии к звездам. Звался он Луций Анней Сенека, а жил в Древнем Риме. Было когда-то такое интересное государство, только не здесь. Вот и все.

Больше я ничего не собирался говорить. Бесполезно было им говорить.

Отвлекал бы я их своими разговорами от подготовки к важным

делам. К штурму.

Бородач присел на корточки передо мной и тихо и умиленно произнес, почему-то умиротворенно улыбаясь и моргая своими васильками:

- Агент ты мой дорогой, служитель ты тайный императорский,

страж ты переодетый общественного спокойствия. Рано ты себя хоронишь. Жизнь-то прекрасна. Она ведь-как пьеса: не то важно, длинна ли она, а то, хорошо ли сыграна. Ни о чем эти слова тебе не говорят?

Издевался он, что ли? Я молча пожал плечами.

- А это ведь тоже не я сказал. - Бородач вдруг начал тихонько

смеяться. - Не я это сказал, а древнеримский мудрец Сенека, воспитавший на свою голову палача христиан Нерона и написавший "Нравственные письма к Луцилию", где и поделился своими мыслями относительно жизни.

Бородач продолжал смеяться при полном недоумении окружающих,

и я, после выхода из каталепсического состояния, охотно принял

участие в его веселье.

6.

Да, Ульф давно был здесь своим. Его знали и ему верили, и никто

не подверг сомнению его заявление о том, что я тоже участник подполья, боец страшно засекреченной ячейки, о которой известно лишь очень и очень немногим посвященным. И когда Ульф объяснил присутствующим, что они только что чуть не совершили непоправимую ошибку, напряженность исчезла. Тинт даже нашел в себе мужество прилюдно извиниться передо мной. Почти каждый счел своим долгом похлопать меня по плечу или просто подмигнуть, или ободряюще улыбнуться. Вскоре все разошлись, остался только хозяин квартиры, тот, что смахивал на Юрия Никулина, и мы с Ульфом получили возможность пообщаться. Сказать, что я испытывал облегчение - значит, ничего не сказать. И дело не только в том, что миновала угроза преждевременного моего ухода на поля, поросшие печальными асфоделями. Просто теперь я знал, что не одинок в совсем-совсем чужой Стране. Нас было двое.

Артист Никулин с автоматом на ремне удалился в другую комнату.

Мы пересели на диван и поделились своими историями. Я, по настоянию Ульфа, рассказал первым. И в ответ услышал его повествование.

Шведский студент Ульф Ульфссон из Стокгольмского университета тоже пребывал в этом мире с двадцать четвертого июля. История его исчезновения была сродни моей. Одним прекрасным утром Ульф листал книгу, сидя за столом в комнате общежития. За окном пели птички и сыпал ласковый дождик. Затем без всякого пролога он очутился среди действующих лиц известного мне странного спектакля. Выпало ему вволю побегать, попрыгать, погонять на автомобиле и подраться, а поскольку был он молодым спортивным парнем, чемпионом факультета по большому теннису, напористым и решительным, то ситуации у него сменялись стремительно, одни увлекательнее другой, и закончилось все в ночном лесу неподалеку от Столицы.

В Столице Ульф быстро сообразил, что находится не в Швеции и, скорее всего, не на Земле. И сразу подметил у местного населения родимые пятна, похожие на его собственное. Ульф, в первую очередь, был человеком действия.Он оставил до лучших времен осмысление происшедшей с миром метаморфозы, основываясь на следующем тезисе: все, что может произойти рано или поздно должно произойти, и коль уж произошло - не место и не время для размышлений, нужно действовать - и смысл происходящего в

конце концов прояснится.

Повторяю, Ульф был в первую очередь человеком действия, поэтому, пробродив два дня по Столице и переночевав на скамейках, он устроился разгружать вагоны на железной дороге. Работа была поденной, крутилось там много всякого люда, и удостоверения личности никто ни у кого не спрашивал. Довольно быстро Ульф разобрался в сложившейся в Стране ситуации и уяснил, что стражи общественного спокойствия охраняют не общественное спокойствие, а режим императора, подкрепленный атомной угрозой. А уяснив ситуацию, Ульф сразу решил действовать. Случай не замедлил представиться, тем более, Ульф просто выискивал такой случай. Ночью на тихой окраине Столицы он прыгнул с забора на патруль, рассчитывая завладеть оружием, был неожиданно поддержан группой неизвестных, выхватил у оторопевшего стража автомат и скосил патруль длинной очередью, как в сценах из странного спектакля. Он ушел вместе с группой, базировавшейся в подвале многоэтажки в одном из секторов Столицы.

Ульфа признали сразу, окончательно и бесповоротно. Свою настоящую историю он, конечно, не рассказал, а заявил, что является террористом-одиночкой. Ему смастерили документы, поставили, так сказать, на довольствие, и стал он Терием Викстом Мадиусом, боевой единицей полууголовной группы отчаянных ребят без бога и монарха в голове, промышлявшей принудительными денежными поборами с представителей крупного капитала. Особых политических целей группа перед собой не ставила, хотя жить в постоянном ожидании атомного уничтожения никто из ребят не желал. После переговоров группа превратилась в одно из подразделений вооруженных сил подпольного комитета, ведущего подготовку к штурму атомной цитадели.

- Вот так и получилось, что недоучившийся философ-теоретик превратился здесь в практика без всякой философии, - закончил Ульф свой рассказ.

- Вовремя же ты появился. Как в кино.

- Да понимаешь, хотел полюбоваться на агента стражей. Ребята мне сообщили о предполагаемой твоей поимке. И вроде бы кстати оказался.

- Очень кстати, Ульф! Ты просто не представляешь, как кстати.

И мы засмеялись. Между прочим, мы с Ульфом прекрасно понимали друг друга, хотя там, у нас, общаться не смогли бы: он не учил русский, а мои познания в языке соотечественников Ульфа ограничивались словами "Тре крунур", "Хейя" и "Свенска дагбладет".

Ульф помолчал, поглаживая курчавую викинговскую бороду, проговорил задумчиво:

- Не знаю, какой там высший разум всеми этими делами заправляет

и какую цель преследует, но ясно одно: мы здесь не случайные гости.

И тут мне пришло в голову одно соображение. "Меня осенило",

как пишут в книгах.

- Послушай, Ульф, - сказал я. - Нам нужно создать какое-нибудь общество. То есть объявить о создании какого-нибудь общества. Скажем, общества "Через тернии к звездам"...

- Имени древнеримского мудреца Сенеки, - подхватил Ульф, мгновенно уловив мою идею. - И дать объявление в "Вечерних новостях Столицы". Ежедневно давать объявления о создании акционерного общества.

Игорь, ты молодец! Давай продумаем детали.

И мы продумали детали.

Объявление о приеме заявок на вступление в акционерное общество "Через тернии к звездам" имени древнеримского мудреца Сенеки мы решили давать ежедневно с указанием адреса, по которому постоянно дежурил бы наш человек. Это Ульф брал на себя. Мнимая цель нашего мнимого общества - организация на севере континента с разрешения правительства добычи алмазов, которые и в этом мире были большой редкостью. Отсюда вытекало вполне приемлемое для любопытствующих объяснение странного названия: оно призывало преодолеть все трудности и раздобыть драгоценные камни, по красоте подобные звездам. Ну а древнеримский мудрец Сенека со своими словами о терниях и звездах был малоизвестным персонажем сказания какого-нибудь мелкого древнего государства. Концы с концами вроде бы сходились.

О подлинной же цели объявления вы, конечно, догадались. Да, мы с Ульфом исходили из того, что и афоризм, и имя Сенеки, и наконец, определение "древнеримский мудрец" станут сигналом для тех, кто, подобно нам, мог попасть в этот мир. Сигналом о том, что они не одни, и что их ждут. Мы надеялись,что такие найдутся. Придут по указанному адресу и скажут: "Швеция" или "Дания", или "Тулуза", или "Кривой Рог"... Придут. Очень хотелось, чтобы пришли. Пришли, преодолев театрализованные испытания, затеянные по чьей-то неведомой воле, пришли и вместе с нами двинулись к цели.

Потому что, казалось мне, я понял эту цель.

Нашу затянувшуюся беседу прервал светловолосый атлет с бицепсами циркового жонглера, которого звали Олином Медорием Эндором, или просто Олем.

- Пора уходить, - коротко сказал он Ульфу, входя в комнату.

Ульф поднялся.

- До свидания, Гор. Меня не ищи, я тебя сам найду. Все дела по нашему

Сенеке беру на себя.

Он подмигнул мне и вышел. Я двинулся было за ним, но Оль меня

остановил.

- Не спеши, Гор. Я в твои секреты вникать не собираюсь, не мое это дело. Но и ты наших секретов знать не должен, согласен?

- Так и должно быть. Больше шансов на успех.

- Вот и отлично. Поэтому не торопись, пусть Терий уйдет. Вернешься так же, как и попал сюда. Стод!

В комнате возник хозяин квартиры, мой давешний провожатый.

- Проводи.

Стод молча кивнул. Оль нахмурился и добавил, обращаясь ко мне:

- И прошу, приказываю: больше ни с кем никаких разговоров.

- Понял.

- А наблюдение мы все-таки будем продолжать, ты уж извини. И справки кое-какие наведем. Я по цепочке передам, там проверят.

Я пожал плечами.

- Проверяйте. Но у меня документы на чужое имя. Поддельные. Совсем недавно изготовленные. Я не Гор Линест Врондис, под этим именем меня здесь не знают. Впрочем, и под любым другим тоже. Но я с вами. Хочу помочь прикончить прелестных крошек.

- Та-ак ... - Оль забарабанил пальцами по столу. - Стод, что будем делать?

Стод прошелся по комнате, не выпуская меня из поля зрения.

- Поддельные бумаги не аргумент. Ни за, ни против, - рассудительно проговорил он, ожесточенно потирая подбородок. - Знаю я кое-кого с поддельными документами. Вполне надежные люди. Опять же Терий его знает. И вообще Терий знает больше, чем мы. Надо передать по цепочке.

- Да говорю же, ничего это не даст, - вмешался я. - И имя вымышленное, и о прошлом моем ничего не выясните. Гарантирую. Предположим, это тоже секрет. Главное-то что? Главное ведь - определить, разделяю ли я ваши убеждения, готов ли бороться вместе с вами. Можно это определить или нет?

Стод резко остановился.

- Он прав, Оль. Главное - убедиться, что он никакого отношения к стражам не имеет.

- Верно, - согласился Оль. - Очень верно. Еще раз извини, Гор, но придется посидеть здесь немного. И дверь я закрою. Стод останется в коридоре, а я быстренько вернусь. Иначе никак нельзя.

- Не надо извиняться, я все понимаю. И на вашем месте поступил бы так же, - вздохнув, ответил я.

Они вышли и заперли дверь. Я сел на диван и прислушался, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук из-за стен, но вокруг стояла, как говорится, мертвая тишина.

Оставалось только удивляться, как этим парням, не имеющим никакого опыта конспиративной работы, удалось создать разветвленную и строго засекреченную организацию. Как они, воспитанные с детства в духе почитания монарха, являвшегося земным олицетворением небесных сил, решились на столь не угодное императору, а значит, и богу дело, как покушение на атомное могущество Корвенсака? Жажда жизни оказалась сильней веры в бога? Чаша жизни перевесила чашу загробного воздаяния? Кто-то ведь первым решил для себя, что лучше хорошая жизнь здесь, на земле, чем проблематичное существование после смерти, о котором никто из живых ничего не знает, а мертвые не шлют никаких вестей. Кто-то решил, и зажег других, и все больше становилось убежденных в том, что лучше жить здесь и сейчас без непрерывной угрозы атомной смерти, чем там, в неведомом мире, которого, возможно, и вовсе не существует. И возникла организация... Или все происходило совсем по-другому?

Я уже начал подумывать, что заключение мое продлится до утра, когда дверь распахнулась и Стод с Олем осторожно внесли в комнату опутанный проводами тяжелый аппарат.

- Это, конечно, детектор лжи, - поднимаясь, сказал я.

- Он самый, - подтвердил Оль и взгромоздил аппарат на стол.

Стод распутал провода, закрепил на моей голове и запястьях блестящие прохладные обручи.

- Задаем только один вопрос, - предупредил Оль, согнувшись над аппаратом. - Твоих секретов нам не надо, поэтому только один вопрос.

- Валяй, спрашивай, - согласился я. - Спрашивай, не есть ли я переодетый тайный страж общественного спокойствия.

Я не волновался. Если детекторы лжи в этом государстве работали исправно - в в этом убеждал случай с членом Совета сорока пяти, - то мне ничего не угрожало.

- Так и спросим, - сказал Оль. - Скажи, Гор, только искренне, имеешь ли ты какое-то отношение к стражам?

Он и Стод уставились на детектор, а я неторопливо ответил:

- Совершенно искренне заявляю, что не имел и не имею ни малейшего отношения к стражам общественного спокойствия. Совершенно искренне заявляю, что хочу вместе с вами попытаться ликвидировать атомные заряды, расположенные под императорским дворцом и тем самым устранить угрозу уничтожения Страны.

- Пррядок! - успокоенно сказал Оль. - Готов в очередной раз принести извинения.

- А я готов в очередной раз ответить, что извиняться не надо.

Такова жизнь.

Стод собрал обручи и провода, Оль просветлел лицом, но тут же, словно спохватившись, нахмурился.

- Гор, еще раз повторяю: ни с кем никаких разговоров. Будем молча

делать каждый свое дело, а в нужное время встретимся в нужном

месте. А увидишь меня на улице, или его увидишь - не узнавай. Понял?

Сейчас Стод тебя проводит. Повезут тебя опять с повязкой. Кстати,

для твоего же удобства - в случае чего, никакой детектор тебя ни в

чем не уличит. Ты ведь действительно не знаешь и знать не будешь,

где был.

- Между прочим, Гор, - вступил в разговор Стод. - Удостоверение-то немалые деньги стоит. Где взял столько? Это я уже без детектора.

Я рассказал о Лон и типе в темных очках.

- Подожди.

Стод вышел в другую комнату и вернулся с пачкой синих бумажек с изображением императора.

- Это не от меня - от организации. Из фонда помощи, - пояснил он, протягивая мне деньги. - Бери, фонд у нас солидный.

- Спасибо. - Я засунул деньги в задний карман джинсов. - Когда нужно вернуть?

- Это фонд помощи, - повторил Стод. - Никто ничего не должен возвращать. Это же для своих.

- В таком случае, вдвойне спасибо. Кстати, почему вы сразу не додумались проверять своих людей на детекторах? Тогда бы и ошибок не было, как со мной. Ведь меня-то вы хотели отправить на тот свет только руководствуясь своими субъективными впечатлениями.

А ведь гораздо полезней для дела использовать детектор, если возникают какие-то подозрения или сомнения.

- Дело в том, Гор, что к нам никто не просится, - веско ответил

Оль. - Потому что, кроме нас самих, о нас никто ничего не знает.

Мы сами отбираем людей. Тебе что, это неизвестно?

Он с подозрением посмотрел на меня и я поспешно спросил:

-А нападения на стражей? Кому-то ведь там, во дворце, не может

не придти в голову мысль о существовании организованной оппозиции.

- Не приходит такая мысль, - отрезал Оль. - Это мне доподлинно известно. Уголовники шалят.

- Ладно, - сказал я. - Хорошо, коли так.

- И хватит вопросов. - Оль хлопнул по столу. - Каждый знает свое дело. Машина ждет.

Я кивнул на прощанье и вслед за Стодом направился к двери.

- А все-таки зачем ты к Тинту лез с разговорами? - спросил вдогонку Оль.

- Каждый знает свое дело, - улыбнулся я. - А вообще проверял, не страдает ли паренек болтливостью. Императора-то поругивает.

- Проверял Тинта? - Оль обменялся взглядом со Стодом и они

засмеялись. - Не надо его проверять, он у нас проверенный. А императора многие поругивают, это модно. Будто не знаешь. До встречи, человек с другой звезды!

Я вздрогнул, но сразу понял, что Оль иронизирует над моими же словами. И зря иронизирует.

Стод вывел меня в темноту и тихо свистнул. Хлопнула дверца автомобиля, послышались шаги. Кто-то остановился рядом.

- Гор, позволь повяэочку надеть, - сказал Стод.

Я покорно наклонил голову и предложил:

- Совет на будущее дать?

- Дай.

- Подозрительных обыскивать надо. У меня ведь вполне могла какая-нибудь игрушка в кармане оказаться.

- Карманы твои мы проверили, - отозвался Стод. - Спасибо, что оценил нашу ловкость. Поезжай.

Автомобиль опять долго петлял по улицам, а я лежал на заднем сиденье, утомленный пережитыми событиями.

- Приехали, - сказал, наконец, водитель. - Можешь идти.

Я молча сдернул повязку и выбрался из машины. Она тут же сорвалась с места и скрылась за поворотом. Я огляделся.На перекрестке бледно светили два фонаря, рядом находился темный сквер, напротив тянулись невысокие здания. Место было незнакомым и безлюдным. Я медленно двинулся по спящей улице, надеясь хотя бы к рассвету добрести до знакомого района.

Пройдя квартала четыре, я заметил в свете, льющемся из нарядной витрины, голубые мундиры стражей. Патруль медленно двигался в мою сторону и я пересек было улицу, чтобы расспросить дорогу, но вовремя одумался. Не те тут стояли времена и не те вокруг простирались пространства. В заднем кармане, вместе с удостоверением на чужое имя, лежала солидная пачка синих купюр и стражей вполне могло заинтересовать их происхождение. А обыскать прохожего им было проще простого. Поэтому я счел за благо скользнуть в приоткрытую дверь ближайшего подъезда.

В подъезде высоко под потолком горела одинокая лампочка, едва освещавшая двери двух квартир.

- Эй, дядя, - сказали из полумрака под лестницей. - Ты в гости?

Я шагнул в полумрак, пригляделся и обнаружил белоголового курчавого мальчугана лет пяти. Мальчуган сидел у стены, подняв колени и обхватив их руками.

- А ты почему здесь сидишь? - в свою очередь спросил я, присаживаясь рядом на корточки. - Мама домой не пускает?

- Да, - серьезно ответил мальчик и засопел.

- В чем провинился?

- Я только спросил.. .Я только спросил... - Мальчик всхлипнул. - А она сказала: иди, ночуй на улице, пусть тебя стражи заберут.

- О чем же ты спросил?

- Я ночью проснулся, посмотрел в окно, а на небе звезды. Много-премного. И я подумал: может быть, там тоже есть мальчики, ну, как я, и вот они тоже сейчас смотрят там, у себя, в окно и думают, как я. Я подумал: хорошо бы нам всем вместе собраться, с разных звезд, и поиграть. Наверное, у них там какие-нибудь свои игры. А я бы их в "перевертыши" научил, и в "императорские скачки", и в "четыре загадки"... Вечером мама пришла, я и спросил: живут ли там мальчики, на звездах? А она... А она...

Мальчуган уткнулся носом в колени и засопел на весь подъезд.

Я потрепал его по курчавому затылку.

- Есть там мальчики, малыш. Есть, я точно знаю. По крайней мере, на одной звезде.

Он поднял голову и уставился на меня широко раскрытыми печальными глазами. И даже рот приоткрыл.

- И играют там мальчики в войну, в прятки, в мушкетеров, и в футбол играют и представляешь, даже иногда дерутся. 3наешь, как все мальчишки?

- Знаю! - воскликнул малыш. - Это я знаю.

- А еще там мальчишки играют в космонавтов. В людей, которые летают в небо на специальных кораблях. На ракетах.

- Как - в небо? - с ужасом закричал мальчуган, так что по подъезду заметалось эхо. - Разве можно людям в небо? Разве можно?!

- Можно. Всем можно. И тебе тоже можно.

- Ты что, дядя? - залепетал малыш, втянув голову в плечи. - Ты что?

- Можно, можно. Летают там в небо и будут летать, и ничего людям не страшно. Потому что люди всемогущи. А сейчас мы вместе пойдем к твоей маме...

В это мгновение из квартиры выбежала женщина с распущенными волосами, в незапахнутом халате, наброшенном поверх ночной рубашки. Она оттолкнула меня, схватила мальчугана и прижала к себе.

- Сейчас стражей вызову! - грозно пообещала она. - Чего к ребенку пристаешь?

- Послушайте, мама, - поднявшись, ответил я. - Ваш сын задал вам очень неплохой вопрос. Совсем не праздный вопрос. На звездах тоже есть люди. Не мешайте сыну думать, очень полезно не мешать детям думать. Думать не вредно, уверяю вас. Это я как учитель говорю.

Как воспитатель.

Она пятилась от меня и тянула за собой малыша, другой рукой пытаясь запахнуть халат.

- Наказывать сына так, как наказали его вы, просто бессердечно. Пусть сын думает и задает вопросы. Он додумается до очень интересных вещей. Только не мешайте ему.

Женщина добралась до двери и втолкнула сына в квартиру.

- Учитель! - гневно и презрительно бросила она. - Я вот сейчас стражей вызову, они тебе покажут учителя. Ты у меня поговоришь! Учитель с Райских рудников!

Дверь захлопнулась и до меня донесся приглушенный плач мальчугана.

И все-таки эта неожиданная встреча окрылила меня. У Страны было хорошее будущее.

7.

Когда я наутро вошел в раздевалку, Тинт стоял у своего шкафчика и оглаживал халат. Я громко поздоровался со всеми, а Тинт шагнул ко мне и несколько виновато произнес:

- Здравствуй, Гор.

- Я уже поздоровался, - ответил я недружелюбно.

Глупо,конечно, но я был всего лишь обыкновенным человеком, не

чуждым ничего человеческого. Обижался я на Тинта за его несправедливые подозрения. Умом понимал, что поступаю неправильно, а вот сердцем...

Тинт продолжал поправлять что-то в халате, хотя поправлять там было нечего. Раздевалка постепенно опустела.

- Гор,ну чего ты? Я ведь уже извинился.

Хотел я ему закатить назидательную лекцию о том, что люди должны доверять друг другу, любить друг друга

и прочее, но вовремя спохватился. "Гор, то есть Игорь, - мысленно

сказал я себе. - Игорь Сергеич, ты, кажется, спутал времена и обстоятельства. Этот юноша совершенно прав, потому что поступил именно в соответствии с обстоятельствами и именно так, как и следует в данной обстановке поступать".

- Все нормально, Тинт. - Я шутливо ткнул его в плечо. - Это я от обиды. Я ведь чуть было на тебя не обиделся. А почему Оль говорит, что тебя проверять не надо, что ты уже проверенный?

Улыбка, появившаяся было на лице Тинта, тут же исчезла.

- Гор, никаких имен! И ни о чем не расспрашивать.

- Ох! - спохватился я. - Больше не буду,честное слово!

Да, именно так. Мне, учителю с довольно уже приличным педстажем, пришлось давать обещание мальчишке, который годился мне в ученики, давать обещания, как-будто он, а не я являлся учителем. Но так ведь и выходило на самом деле: я был здесь именно учеником.

После работы я направился к Лон. Я не любил долги. Лон открыла дверь, вздрогнула, увидев меня и, поколебавшись, сделала шаг назад. Я неправильно истолковал ее нерешительность и глупо спросил:

- Ты не одна?

Лон уничтожающе посмотрела на меня и молча ушла в свою комнату.

Я побрел следом.

- Что ты здесь эабыл?

На полу, на диване и в кресле-качалке, и на низком столике у окна, и на швейной машинке лежали, расстилались, растекались, переливались разноцветные ткани.

- Что это, Лон?

Она неподвижно стояла посреди этого великолепия, красивая, молодая

и светловолосая, с гневными глазами и дрожащими губами, и я вспомнил

ее слова о "собственном деле", о том, как хорошо она шьет. Неужели?..

- Что ты здесь забыл? - повторила Лон.

Я вытащил смятые синие бумажки и протянул ей.

- Вот. Принес долг.

Она даже не пошевелилась. Продолжала с ненавистью смотреть на меня, только губы задрожали еще сильней.

- Откупиться пришел? От меня откупиться пришел? Это ты мне деньги под дверь подбрасывал? Да мне ведь от тебя ничего не надо. Иди к своей Ире,

купи ей хороший подарок на эти деньги. Пусть это будет подарком

и от меня. Слышишь?

Я осторожно положил купюры на пол, прямо на отрез голубой ткани, и ушел. Я боялся, что она швырнет их мне вслед.

Ну почему так все устроено в мире?! И в нашем и в чужом. Ну почему? Почему все получается не так, как хочется кому-то? Почему получается только так, как хочется одному и совсем не хочется другому?..

А ведь каждая встреча меняет что-то в нас самих. Пусть чуть-чуть, но меняет. В любом случае, не проходит бесследно. Даже если мы не признаемся себе в этом.

Давно это было. Еще до Иры. В девятнадцать лет. И что я той девчонке, и что она мне? Час разговора на вечерней лесной дороге - и электричка, растворившаяся в холодных полях. И все. Ни имени, ни адреса. Ничего. Но ведь была мне чем-то она, коль через месяц (дела, дела, заботы, каждый день новые впечатления) вернулся я на ту лесную дорогу, надеясь на встречу. И узнал от людей, что возвращалась на ту дорогу девчонка, ждала кого-то. Меня? Значит, был ей чем-то и я?..

Не дождалась. Потому что все дела, заботы, впечатления... И в итоге потеря. Возможно, самая невосполнимая в жизни потеря. Невосполнимейшая.

Ну и хватит.

Итак, наше с Ульфом предположение получило блестящее подтверждение. Объявления в "Вечерних новостях Столицы" сослужили свою службу. Довольно скоро мы смогли собраться на какой-то конспиративной квартире, куда нас поодиночке привел Ульф. Собралось нас девять человек. Девять человек с родной нашей Земли. Уже знакомые вам Игорь Губарев и Ульф Ульфссон. Дитер инженер-экономист из Ростока. Генрих - студент отделения славистики Берлинского университета имени Гумбольдта. Михаэль - корреспондент нижнесаксонской газеты, сторонник партии "зеленых". Мартин - гражданский летчик из Орхуса. Якоб - священнослужитель из Арендаля. Ричард - в прошлом студент, в последнее время безработный из Окленда. Джерри - телеоператор из Калгари. Того самого, где известная хоккейная команда "Калгари флеймз".

Итого: один русский, один швед, три немца (двое из демократической республики, а третий из федеративной), датчанин, норвежец, американец и канадец. Такая вот получилась интернациональная сборная. Не хватало только вратаря и правого защитника, но ведь кто-то из наших мог и не читать "Вечерние новости Столицы". Все были светловолосы, с одинаковой меткой под правым ухом, крепко сбиты и в возрасте от двадцати (Генрих) до тридцати двух (Якоб).Все успешно исполнили свои роли в странном спектакле и очутились в Столице. Все, кроме Михазля, перебивались здесь случайными заработками. (Михаэль пристроился поставлять материал в отдел хроники "Столичного обозрения" и жил на гонорары).

Все более или менее разобрались в обстановке и, конечно же, знали о прелестных крошках, дремлющих под резиденцией монарха. Все понимали, что находятся, вероятнее всего, в совсем-совсем другом мире и много думали о цели своей переброски сюда, на чужое поле, так сказать, если продолжать аналогию со спортивной командой. Впрочем, Якоб особенно не думал, потому что у него была очень удобная нехитрая концепция: коль есть бог, значит, в его воле поступать так, как ему, богу, заблагорассудится. Джерри тоже склонялся и этой позиции, хотя и сомневался в ее неуязвимости.

Сбор нашей команды длился долго. После шумных дебатов мы сошлись на том, что обязательным условием возвращения является выполнение предназначения. А это предназначение - взять два очка на выезде, обезвредив атомные создания из подземелий императора.

На сборе команды было выдвинуто несколько предположений. Берлинский студент Генрих высказал следующее мнение: причиной нашего появления здесь является некий наблюдатель, возможно автомат-наблюдатель неведомой высшей цивилизации-контролера, который передал сведения об атомной угрозе своим хозяевам. Те, проанализировав ситуацию в данном мире, направили сюда на помощь нас, землян, устроив предварительные испытания. Священнослужитель Якоб, в принципе согласившись с мнением Генриха, отверг как фантастические его определения "автомат-наблюдатель", "высшая цивилизация-контролер" и предложил считать происшедшее с нами волевым актом Высшего Разума, или попросту бога.

Гипотеза Генриха и Якоба выглядела бледненько. Почему именно земляне, а не сам Высший Разум, он же цивилизация-контролер? Ведь коль контролеры настолько всемогущи, неужели у них не нашлось какого-то другого, менее сложного способа ликвидации атомной угрозы? Ах, такие у них принципы? А почему у них именно такие принципы?

Цель могла быть совсем другой (это уже Михаэль). Этакое межпланетное бюро путешествий и экскурсий. Взаимный обмен туристами. Без всякой рекламы, не привлекая всеобщее внимание. Возможно, обмен бескорыстный, а может быть и нет. Но в любом случае - простая туристическая экскурсия, совершенно безобидная. Но мы, земляне, по собственной инициативе лезем что-то тут изменять, потому что привыкли всегда что-то изменять, за что-то бороться. Так уж мы устроены.

Нет, не туризм (Мартин, а потом Дитер).Наше появление здесь результат присущей людям беспечности. Западные и восточные физики доэкспериментировались до того, что сверхсложные установки, пойдя вразнос, сотворили что-то с пространством, и закинуло мирных жителей в неведомый край. А странный спектакль - просто побочное явление.

Безусловное вмешательство извне (Ульф). Эксперимент на выживание в непредвиденной ситуации. За участниками эксперимента постоянно ведется наблюдение, даже сейчас, результаты обобщаются и кто-то там, в звездных далях, накропает очередную диссертацию.

Возможно, массовая галлюцинация под воздействием сильнодействующих препаратов (Ричард). Индуцированное помешательство.

Предполагались еще: переселение в потусторонний (то бишь загробный) мир. Пребывание в качестве заложников инопланетных террористов, предъявляющих сейчас свои требования Земле. Попытка контакта. Демонстрация возможных последствий владения атомным оружием. Проделки ребят с летающих тарелок. Вечер накануне Страшного суда.

Первая остановка на бесконечном пути по соседним вселенным.

Предсмертные видения. Съемки суперфильма.

И прочее.

Все-таки, как я уже говорил, к общему мнению мы пришли: только выигрыш на чужом поле мог дать надежду на возвращение. Хотелось верить, что так и будет. Именно потому мы и остановились на этом предположении и решили действовать, исходя из него.

Под утро мы расстались друг с другом, чтобы вновь встретиться в урочный час.

Собственно, мы не были нужны подпольной организации, она продолжала бы действовать и без нас. А мы без нее? Ни один из нашей девятки не отказался принимать участие в подготовке к выступлению. И дело здесь, наверное, не только в нашем желании вернуться в родной мир.

Каждый вечер после работы я ждал в раздевалке, когда Тинт

шепнет: "Сегодня", - и он тептал это слово раз в два или три дня. Я покидал универмаг, пересекал проходные дворы и выходил к переулку, где меня ожидала всегда одна и та же машина. Открывал дверцу, здоровался с молчаливым водителем - мрачноватым курчавым парнем в потертой куртке, ложился на заднее сиденье и отправлялся в путь. Конечным пунктом нашей поездки был лес в окрестностях Столицы. Я выходил из машины, шагал по тропинке между полукустами-полудеревьями, сворачивал у раздвоенного пня, спускался в овраг, нырял в жесткую зелень вьющихся растений, сгорбившись, пробирался в темноте по тесному проходу в стенке оврага, толкал тяжелую дверь и по неровным ступенькам сходил в подземный стрелковый тир.

Это был длинный узкий зал, освещенный настенными светильниками

и перегороженный мешками с песком; в его дальнем конце находились мишени. Меня встречал старичок с хитрыми голубыми глазками, не уступавший в молчаливости водителю. Он мягкими шажками подбегал к груде тряпья, путаясь ногами в длинном коричневом плаще, и извлекал пистолеты и автоматы. Мишени приходили в движение, старичок негромко командовал: "Стоя!", Лежа!", "С колена! " - и я начинал стрелять, а он поправлял мою руку, хлопал по плечу и по затылку, заставляя правильно держать голову.

Была в тире еще одна дверь, и было темное окошко возле двери,

и казалось мне, что за ней кто-то скрывается. Но этот "кто-то"

никогда не показывался и ничем не выдавал своего присутствия. Во

время моего первого посещения подземного тира, а потом и еще раз

старичок скрылся за этой дверью, а в тире вдруг раздался пронзительный вибрирующий звук, от которого заныли зубы. Я вертел головой, стараясь определить его источник, а он уже стих, пропал, и старичок как ни в чем не бывало выскочил из-за двери и с довольным видом засеменил ко мне с автоматом под мышкой.

Стрелял я много, с удовольствием, с каждым разом все более успешно, так что старичок только удовлетворенно хмыкал и все подкидывал да подкидывал мне патроны.

Так хочется верить, что когда-нибудь, скоро, умение стрелять

станет совсем не нужным человеку. Так хочется верить, что пистолеты, автоматы, пулеметы, зенитные орудия, танки, крылатые ракеты, мины, гранаты и бомбы навсегда превратятся в музейные экспонаты и наши дети на школьных экскурсиях будут смотреть на них через толстое стекло, как смотрим мы сейчас на пращи, бумеранги, дротики и каменные боевые топоры, наделавшие дел в руках пращуров. И хочется верить, и верится...

Я покидал тир, машина в сумерках довозила меня до центра Столицы и я возвращался в свое общежитие для приезжих.

Так шло время. И все меньше его оставалось до того дня, который был уже отмечен в календаре подпольного комитета, и приближался и приближался, суля перемены и вселяя надежду.

А однажды вечером я набрел на тот скверик, где впервые встретил Лон. Или очень похожий на тот. На скамейке под фонарем сидел белогривый толстяк и читал газету, посматривая на аллею. Засеребрилось платье, подошла высокая и светловолосая - и у меня сжалось сердце. Потом они деловито прошли мимо меня и я рассмотрел, что это не Лон.

На далеком русском Севере лежали суровые Соловецкие острова,

в зеленом украинском городе порхала по улицам черноглазая девчонка, а в Столице стояла скамейка под фонарем и была комната с цветами на столике, комната, утонувшая в ворохе разноцветных тканей. И все это причудливо переплеталось в моем сознании.

8.

И настал день... Впрочем, обо всем по порядку. В соответствии с хронологией событий.

Смена завершалась, мы только что управились с последним фургоном и я поставил свою тележку в лифт, направляясь на четвертый этаж. Я собрался уже закрыть решетчатые дверцы, когда увидел Тинта, замахавшего мне рукой. Я подождал, пока он поставит свою тележку рядом, и нажал кнопку подъема.

- Тебе какой?

- Третий, - ответил он и добавил, глядя в сторону: - Машина будет на обычном месте. Сегодня вечером победа или смерть.

Лицо его было строгим и сосредоточенным.

Я вез тележку по секциям, натыкаясь на прилавки, как слепой.

Потом оказалось, что я стою у лифта с той же так и не разгруженной тележкой. Я облокотился на рулоны ткани и задумался.

Столь знакомая, я бы сказал, земная фраза, произнесенная Тинтом,

не содержала никакого преувеличения. Наши дальнейшие действия имели только два полюса: победа-смерть. Третьего не дано. И это не было игрой. Не было наспех сработанной сценой из странного спектакля. Победа оказалась бы реальной. Смерть, к сожалению, тоже.

Мое поколение не громило интервентов, не шло дорогами Великой Отечественной. Нам выпал Афганистан, но, конечно, не всем, далеко не всем. Мне не выпал. Моя профессия - учить детей. Нет, я не испытывал страха. Дело не в страхе. Я был не уверен, смогу ли.

Смогу ли не в военизированной игре и не на

учениях, а на деле взять оружие и стрелять в людей? В разумных существ. Способен ли на это?..

В общем, перемешивал я эту мысленную манную кашу до тех пор, пока не появился наш босс-предводитель синехалатников, маленький замусоленный толстяк с подлыми привычками, и не осведомился, не желаю ли я вылететь с работы.

Наша девятка собралась в подсобном помещении какой-то закусочной, затерянной в лабиринте городских кварталов. Кто-то позаботился о том, чтобы нам не мешали - к стеклу входной двери был прикреплен листок с надписью: "У нас сегодня день отдыха. Пожалуйста, приходите завтра".

Командовал парадом Ульф Ульфссон.

- Господа! - торжественно начал он, прохаживаясь перед нами, разместившимися на ящиках вдоль стены. - Сегодня наш день. Сегодня мы берем дворец.

- Почему наш? - возраэил Ричард. - Их день. Мы просто окажем посильную помощь.

- Нет, мы не просто окажем посильную помощь. - Ульф крутанулся на каблуках и обвел нас взволнованным взглядом. - Мы будем ударной группой.

- Ого! - воскликнул Михаэль. - Нас делают смертниками. Камикадзе из движения Сопротивления. Нас похоронят в братской могиле на площади перед дворцом и на черном мраморе, усыпанном цветами, золотом выбьют наши имена. Перспектива! Но мы же не желтолицые камикадзе.

- А почему бы и нет? - кротко вопросил священнослукитель Якоб.

- Это тебе не статейки строчить, - добавил берлинский студент Генрих.

- Тихо! - Ульф поднял руку. - Во-первых, никто никого заставлять

не собирается. Это личное дело каждого. Можно спокойно сидеть, хотя бы и здесь, и просто ждать.

- А во-вторых? - нетерпеливо спросил Мартин.

- А во-вторых, нужно уметь выслушивать до конца, господа. Дебаты оставим парламенту. Почему именно мы? Объясняю. В тире все стреляли. Слышали там звук такой противный?

- Слышали, - ответил Дитер. - Симфония циркулярной пилы.

- Никто и не собирается просто так сидеть, - пробормотал Михаэль.

- Так вот, - продолжал Ульф, - это работал зрукоизлучатель. Проверялась реакция каждого из вас на действие звукоизлучателя. Идея моя. Родилась на основе личного опыта. Здешний житель от такого звука через три секунды валится, как мешок, и не скоро отходит. Поверьте, сам видел. Весьма эффективное оружие. Как оно действует на нас, каждый может судить сам. Вероятно, хуже всех его переносит мистер

Ричард, - последовал жест в сторону экс-студента из Окленда, - потому что он обругал того почтенного господина из тира, хотя эксперимент проводил я, а господин тихонько сидел, нахлобучив звуконепроницаемый шлем. В шлемах, сами понимаете, во дворец не проберешься - охранники не вчера на свет родились и пустят в ход обычное

стрелковое оружие. Да и стражей на площади полно. По этому пункту моего выступления вопросы будут?

- Все ясно, - кротко отозвался Якоб. - Нас они не заподозрят.

- Тогда продолжу. О своих соображениях я доложил по цепочке.

Там, в комитете, убедились в обоснованности моих доводов и поручили возглавить группу захвата. Там нас считают какими-то уникумами. Мы

все продумали и разложили по полочкам. Впрочем, - спохватился Ульф, если кто-то не согласен с моей кандидатурой, давайте устроим тайное голосование.

- Ладно уж, командуй, Александр Македонский, - милостиво разрешил

Ричард. - Так и быть, согласны.Я правильно говорю? - обратился он к нам.

- Только в диктаторы не вздумай пролезть, - с улыбкой предупредил Генрих.

- У шведов подобное никогда не было в моде, - с достоинством ответил

Ульф. - Продолжаю. Сегодня утром один из Совета сорока пяти глотнул за завтраком немного яда. Кому и как удалось это организовать - не знаю. После завтрака он заступил на дежурство у кнопки, а к ночи яд начнет действовать. Все рассчитано по минутам. Сейчас мы поодиночке выйдем отсюда и соберемся на площади перед дворцом. Я объясню каждому из вас конкретную задачу и покажу схему расположения постов, охраняющих зал с кнопкой. Успех дела во многом зависит от нас. Есть возражения? Кто-то несогласен? Михаэль, есть возражения?

Михаэль отрицательно качнул головой.

- У меня нет возражений. У меня есть сомнения, но я их оставлю

при себе. В конце концов, я не привык оставаться в стороне от дела.

- А ты, Игорь? Как коммунисты относятся к переворотам?

- Коммунисты за любые истинно гуманные действия.

- А что такое истинный гуманизм? - вскинулся Ричард.

- Обсудим в следующий раз, - вмешался Ульф. - Вот сделаем дело, соберемся и обсудим. Устроим грандиозную дискуссию между сторонниками подлинной демократии и приверженцами тоталитарных режимов.

А сейчас изучим схему площади, дворца, расположения постов и уясним наши задачи.

- Правильно, - поддержал Ульфа Мартин. - Не время обсуждать разногласия, мы и так там, у нас, достаточно ругаемся.

И мы принялись обсуждать наши действия.

...Сгустились сумерки и пробили часы на здании Совета сорока пяти.

Удары пронеслись над площадью, дробным эхом отскакивая от стен.

Я встал со скамьи, одернул просторную куртку, пересек улицу, стараясь не спешить, и вышел на площадь. Наступило время решительных действий.

Центральная площадь Столицы занимала территорию, равную доброму десятку футбольных полей. Я вышел на нее со стороны широкого зеленого проспекта. Прямо передо мной, освещенное мощными прожекторами, блестело стеклами десятиэтажное здание Совета сорока пяти. С обеих сторон от него по диагонали расходились от площади лучи улиц. Слева площадь обрамляли массивные здания министерств, а справа возвышалась многоэтажная резиденция монарха, увенчанная знакомой мраморной фигурой. Площадь была выложена разноцветными каменными плитами и буквально затоплена светом сотен прожекторов. В ее центре, на массивном цилиндрическом основании, возвышалась беломраморная пирамида, на каждой грани которой было выбито по одному слову: "Единая", "Неделимая", "Сильная", "Вечная". Вокруг этого символа Страны располагались пять колец фонтанов, шесть колец газонов с ровно подстриженной зеленой травой и бледно-розовыми цветами, своими длинными узкими лепестками похожими на астры, стояли приземистые скамьи с выпуклыми спинками, и за каждой скамьей росли пятерки одинаковых одуванчикообразных зеленых деревьев. На площади было людно. Люди сидели, прогуливались у фонтанов, просто прохаживались по площади, и среди них группами по трое-четверо непрерывно медленно лавировали стражи в голубых мундирах.

Я неторопливо шел по разноцветным плитам, глядя по сторонам

и постепенно приближаясь к покрытой нарядным ковром широкой лестнице, которая вела к стеклянным дверям дворцового фасада. За дверями застыли голубые мундиры - по два с каждой стороны. Я шел, окруженный людьми, и навстречу тоже шли люди, но я не глядел на них

и не прислушивался к их разговорам. Я наблюдал только за пространством у лестницы, где должен был вот-вот появиться Ульф.

И он появился. Он вышел из-за группы стоящих у лестницы подростков в одинаковых коричневых плащах с откинутыми капюшонами, вышел, поддерживая под локоть высокую чернобровую блондинку в длинном зеленом платье. Наши взгляды на мгновение встретились, Ульф что-то сказал блондинке и она кивнула.

Нас разделяло метров десять, когда блондинка вдруг охнула, прижала руки к животу, согнулась и медленно осела на ступени. Ульф склонился над ней, встревоженн спрашивая: "Что с тобой? Что случилось, дорогая? "- а блондинка тихо стонала, не отрывая ладоней от живота, морщилась, словно от нестерпимой боли, и страдальчески терлась щекой о ковер. Кто-то обернулся, кто-то остановился, а я бросился к Ульфу. С другой стороны вынырнул из потока гуляющих Ричард и тоже склонился над актрисой столичного театра; судя по этой сцене, она была совсем неплохой актрисой. Мы с Ульфом, поозиравшись, рванулись вверх по лестнице к стеклянным дверям, из-за которых наблюдали за происходящим голубые мундиры.

- Позвонить в больницу! - крикнул Ульф, показывая вниз, на быстро растущую вокруг блондинки толпу; там мелькали голубые мундиры и ждали сигнала остальные семеро из нашей ударной группы, тоже одетые в форму стражей.

Охранник за дверью, поколебавшись, положил руки на висевшие у пояса звукоизлучатель и пистолет. Ульф, изображая совершенно ошалевшего человека, решительно толкнул двери

и с криком: "Позвонить! Умоляю, позвонить! "- бросился к телефону. Я вбежал в просторный холл следом за ним и ко мне тут же кинулись человек восемь из разных углов и четверка охранников от дверей. Ульф торопливо крутил телефонный диск, а я успокаивающе поднял руки и, посматривая на площадь, попятился к выходу. Здоровенный парень в голубом мундире был уже совсем рядом и замахнулся для удара, и я крикнул:

- Едут! Кто-то уже вызвал!

Мимо фонтанов ко дворцу мчалась санитарная машина - подполье пока действовало четко - и охранник не стал меня бить, переведя взгляд на площадь. Другой оттолкнул Ульфа от телефона и гаркнул:

- Не положено!

Секундная заминка решила исход дела. Ульф выхватил из-под куртки пистолет и выстрелил в ближайшего охранника, я свалил с ног другого, а Ульф выстрелил еще несколько раз. Мой противник не успел подняться, а остальные отработанным движением перекинули из-за спины на голову защитные шлемы и включили звукоизлучатели - нас нужно было брать живыми. Холл заполнился пронзительным воем, от которого заныли зубы и заложило уши, и мы с Ульфом упали, притворяясь сраженными наповал. Голубые мундиры приближались полукольцом, уверенные в нашей беспомощности, и сомнениям просто не могло быть места. Я нашарил под курткой пистолет, Ульф быстро перевернулся на живот - прозвучали выстрелы - и голубые мундиры посыпались на ковер, не успев открыть ответный огонь.

Ульф вскочил, подбежал к широкому окну холла и поднял руку. Я

тоже поднялся и увидел, как от толпы, окружившей санитарную машину, отделились семеро наших в голубых мундирах и неторопливо направились по ступеням к входным дверям. Санитары положили блондинку на носилки, стражи начали разгонять любопытствующих, а семерка деловито вошла в холл. Четверо сразу встали на пост у дверей, а Якоб, Мартин и Генрих подбежали к нам.

- Два мундира сюда! - скомандовал Ульф, сбрасывая куртку. - Игорь, скорей!

Я тоже сбросил куртку. Якоб и Генрих стащили мундиры с двух убитых и мы с Ульфом быстро переоделись.

- Скорей, скорей! - торопил Ульф. - Мы должны расчистить путь!

Я нагнулся за пистолетом - и вдруг мне стало плохо. Закружилась голова, зазвенело в ушах, ноги обмякли и подогнулись - и я рухнул лицом в мягкий ковер.

...Да, непригодным я оказался для таких испытаний. Я сумел стрелять в людей, но не сумел перешагнуть через эти выстрелы. Морально перешагнуть. Все завершилось без меня. Без моей помощи. События разворачивались в полном соответствии с планом подпольного комитета. Группа переодетых в форму стражей подпольщиков заняла холл, блокировав выход из дворца и приготовившись отбивать атаки стражей с площади, если вдруг на одном из дворцовых постов объявят тревогу, а отряд землян устремился к сердцу дворца - закрытому изнутри помещению с той самой кнопкой, у которой дежурил член Совета сорока пяти. Путь лежал по спиральному наклонному коридору под землю, через пятнадцать постов - и эти посты нужно было преодолеть не силой, а хитростью.

Когда минутная слабость прошла, догонять мою команду было уже поздно, и я присоединился к группе, обороняющей вход во дворец. На площади пока царило обычное спокойствие - били в темное небо струи фонтанов, прогуливались горожане, рыскали группки ничего не подозревавших стражей. Блондинку увезли, толпа рассеялась и у лестниц в свободных позах стояли крепкие парни в куртках, держа руки в карманах и готовые в любой момент принять участие в обороне.

Группой, оборонявшей холл, руководил бородач Оль. Он приказал

мне держать пистолет наготове, не показываться у окон, и расставил

всех на позиции. Громко и протяжно загудел телефон на столике

командира поста охранников и Оль снял трубку.

- Пост слушает. Слушаю, господин член Совета. Что? Вам плохо?

Будет сделано, господин член Совета. Вызываю врачей.

Он положил трубку. Мы ждали, приготовив оружие к бою.

- Внимание, - объявил Оль. - Сейчас сюда прибудет хозяин. Приготовиться к встрече.

Яд начал действовать. Член Совета сорока пяти почувствовал

себя плохо и поспешно связался с монархом, прося врачей и замены

на посту у кнопки. Мы надеялись на то, что он сам откроет

дверь изнутри в ожидании медицинской помощи. В противном случае, в

ход пошла бы взрывчатка, которую должны были вот-вот подвезти.

И очень многое в этот вечер зависело от ударной группы, нашей

команды, из которой я выбыл по своей слабости.

О том, как ударная восьмерка прошла все посты, нужно писать отдельную повесть. Было разработано семь вариантов проникновения в помещения постов,перегораживавших коридор бронированными дверями с маленькими окошками, за которыми находилась вооруженная охрана; проникновения хитростью, а не силой. Применить пришлось только первые три варианта. Можно пространно описывать, как погибли Мартин и Якоб, как шестерка добралась до заветного помещения с открытой дверью, у которой лежало тело члена Совета сорока пяти. Можно рассказывать, как на площадь прибыл в бронемашине монарх с эскортом охранников, и как мы обороняли вход, и как открыли огонь по дворцу артиллерийские орудия стражей. Можно живописать неразбериху на площади, упомянуть о вдребезги разнесенной снарядом парадной лестнице, четырех убитых из группы, оборонявшей холл, автоматной стрельбе, грохоте взрывов и моей пробитой пулей руке.

Можно подробно остановиться буквально на каждой детали, но тогда потребовалось бы слишком много времени и места. Возможно, когда-нибудь я попытаюсь описать все это, но пока... Слишком большим потрясением оказались события того вечера для меня, школьного учителя, и узнал я себя тогда далеко не с лучшей стороны. Я узнал, что слаб и, наверное, не имею права воспитывать и учить. Да, я стрелял, стрелял, как и другие, в голубые мундиры на площади, но то, что я делал, настолько противоречило моей натуре, моему, если хотите, естеству, что я, наверное, никогда больше не смогу взять в руки оружие. Даже в стрелковом тире. Если только не будет высшей пели, во имя которой это оружие придется взять. И только для обороны.

Вы можете спросить: а разве в тот вечер не было высшей цели?

Разве спасти целый мир от атомной угрозы - не высшая цель? Да, наверное, вы правым. И наверное, доведись мне еще раз оказаться в подобной ситуации, я снова стал бы стрелять. Пусть внутренне противиться этому, но стрелять.

Не знаю, не знаю... Запутался я в своих рассуждениях. Долго мне еще придется размышлять, очень долго.

Просто я оказался слишком не готов к такому ходу событий. Одно дело знать и понимать, что со злом нужно бороться, и совсем другое - действовать в соответствии с этим знанием и пониманием. И всегда быть готовым к таким действиям. Всегда.

Я еще все осмыслю и все прочувствую, и оценю себя, и посмотрю на свое отражение в зеркале, и честно скажу себе: "Игорь Губарев, вот какой ты есть на самом деле".

А пока о другом. О дальнейших событиях. Монарх был поставлен подпольным комитетом в известность о том, что власть его над заветной кнопкой потеряна и что в случае продолжения боевых действий столь лелеемые им прелестные крошки уничтожат планету. Корвенсаку, видимо, хотелось жить. Возможно, он рассчитывал на какую-то благоприятную для себя перспективу. Жители прилегающих к площади кварталов и те, кто прятался в подъездах, бежав от дворца с началом стрельбы, и стражи на площади, и мы в холле

сподобились увидеть чудо невиданное, диковинное диво, упавшее вдруг из ночного неба на освещенную площадь. В громе двигателей, в пламени и вое снизошло из облаков на землю короткокрылое невиданное чудище. В гладком брюхе чудища открылась дверца, в которую и перескочил из своей бронированной машины богоугодный император из династии Корвенсаков с тройкой охранников. Короткокрылое чудище с воем прыгнуло в небо и кануло в ночи. Вероятно, унеслось к далеким островам.

Явление народу самолета вертикального взлета и посадки могло породить легенду о взятии императора живым на небо в подтверждение его богоугодной сущности, но, думаю, легенда зачахла бы после предания огласке многих тайн Страны.

Вокруг меня стояли ошеломленные повстанцы, а сквозь разбитые окна и двери в холл ворвался многократно усиленный микрофонами голос, загремевший над площадью: "Всем стражам предлагается сложить оружие".

- Дождались! - воскликнул, улыбаясь, Оль и вытер рукавом изрезанный осколками стекла лоб. - Дождались, Гор! Все равно бы дождались, не сегодня, так завтра. Видел аппарат, Гор? Вот это машина! Хоть к звездам лети. Как ты говорил - через тернии к звездам? Доберемся и до звезд! По всей Стране стражей утихомирим - и займемся вплотную.

Он зашагал по холлу, командуя и распоряжаясь, а я осторожно

прижал к боку раненую левую руку и направился к спиральному коридору, ведущему в подземелье.

Я нашел их у двенадцатого или тринадцатого поста. Их, живых: инженера Дитера из Ростока, студентов Ульфа из Стокгольма и Генриха из Берлина, нижнесаксонского журналиста Михаэля, безработного Ричарда из Окленда и канадского телевизионщика Джерри - и погибших: священника Якоба из Арендаля и гражданского летчика Мартина из Орхуса. Мертвые лежали у распахнутой бронированной двери, живые стояли вокруг.

Почему-то неловко мне было к ним подходить, но я подошел.

- Молодцы, - обернувшись, сказал мне Ульф. - Продержались, прикрыли. А ребята вот...

Он вздохнул, повертел в руках пистолет и засунул в карман голубого мундира.

- Что они будут делать с этими игрушками? - задумчиво спросил

Михаэль. - Утопят в океане? Разрядят и отправят на свалку? Взорвут по одной под землей? Или оставят на всякий случай?

- Уничтожат, - коротко ответил Ульф.

Бывает ли у вас такое ощущение, что все окружающее словно

отделено от вас толстым стеклом? Словно все, что происходит, происходит не с вами? У меня вдруг возникло такое ощущение в этом подземном тускло освещенном коридоре. Ощущение отстраненности. Ощущение нереальности. Я неловко шевельнул простреленной рукой и это ощущение исчезло.

- Покажи руку, - потребовал Генрих.

Он и Ричард помогли мне снять мундир, Джерри принес бинт из помещения поста и туго обглотал мое предплечье.

- Конечно, они бы и сами справились, - произнес Ульф. - Не сейчас, так потом. И без нашей помощи.

- Но мы им совсем не помешали, - отозвался Михаэль. - Мне будет о чем написать.

- Ребята. - Я поочередно обвел взглядом их усталые лица. - А что если наше присутствие здесь преследовало одну очень определенную цель? Что если нам просто дали возможность убедиться в собственных силах? Дали возможность понять, прочувствовать, на что мы способны, если объединимся.

- Не упрощаешь ли? - спросил Ульф. - Не подходишь ли с чисто человеческими мерками?

- Возможно. Может быть, я и не прав. Но цель-то достигнута, даже если такая цель и не ставилась. Мы ведь действительно на многое способны, и не только здесь, на чужом поле.

- Ну, убедились мы в собственных способностях, а что дальше? - уныло спросил Ричард. - Что дальше? Не верится, что мы вернемся.

Советую не тешить себя особыми надеждами и потихоньку привыкать к мысли о неизбежности погребения на одном из местных кладбищ. Только так.

- Ну и что? - Ульф пожал плечами. - Разве столь важно, на каком кладбище тебя похоронят? Что мы, дела здесь себе не найдем?

- Все-таки лучше искать дело у себя, там как-то уютней, - хмуро пробормотал телевизионщик Джерри. - А тут, между прочим, даже телевидения нет.

- К чему разговоры, все равно от нас ничего не зависит, - вмешался Генрих. - И главное - мы живы.

- Да, мы живы, - тихо сказал Ульф. - А вот они...

Он опустил голову. Мы стояли в коридоре у поста охраны, стояли над

норвежским священником Якобом и датским летчиком Мартином, стояли,

окруженные чужим миром, и не знали, что ждет нас дальше.

Вероятно, мы никогда не сможем

докопаться до истинных причин нашего появления в чужом мире.

Это ведь только в книгах все проясняется к последней странице.

Я такой ясности не ждал. Не тешил себя мыслью о том, что когда-нибудь явится мне некто неземной и мудрый и растолкует все мелодичным голосом. Слишком простой для жизни была бы такая развязка.

За поворотом вдруг гулко загремели чьи-то приближающиеся шаги.

- Есть, чем писать? - внезапно воскликнул Михаэль.

- Там, на посту, - ответил Ульф.

- Говорите свои адреса! Нужно обязательно записать адреса!

Ричард бросился к открытой двери поста. Перед моими глазами

на мгновение появилась пестрая птица, перепархивающая с дерева

на дерево, и ошалевшая от чистого воздуха рыжая собака, бегущая

по тропинке с палкой в зубах.

Вокруг простиралось чужое поле, и мы победили на нем, и нас

ждали дела на нашей Земле.

Кировоград, 1986.