Мыловарня леди Мэри

Глава 7

Котлы все не везли. Время шло, прошли три оговоренных месяца. Ждать с каждым днем становилось все невыносимее. Тем более у меня теперь был купец, готовый выложить мое мыло на прилавок сразу же.

И я решилась. Выпросила у кухарки старые ведерные чугунки и, взяв в помощники Проньку, одного из тех парней, что копал мне погреб, начала варить мыло маленькими партиями. Это очень сильно повышало себестоимость мыла, и прибыль от такой работы была минимальная. Даже не стоило бы затевать все это дело за такие гроши. Но терпеть было уже невмоготу.

А еще с наступлением лета пришла пора запасать травы. В первый раз мы поехали с мамой-Ваской и Трофимом. Нужно было посмотреть, что здесь растет. Для сбора трав я планировала нанять в деревне двух-трех девчонок. Но им же нужно дать техзадание. А значит, самой разведать, чего, где и сколько можно собрать.

Деловая поездка по окрестностям превратилась в выходной. Погода выдалась на редкость удачная: солнечно, но не очень жарко и не ветрено. Как раз как я люблю. И я лежала в телеге на копне прохладной свежесрезанной травы и смотрела на облака. Хорошо…

Мы даже на обед не стали возвращаться. Заехали в деревню и купили у старосты крынку молока, хлеб и кусок копченого мяса. Ничего вкуснее не ела, хотя повар в замке очень даже ничего. Были бы нормальные продукты… Но ни помидоров, ни огурцов, ни даже картошки здесь пока еще не было. И даже бароны ели кашу, пироги и репу во всех видах.

Здесь даже масла подсолнечного еще не придумали. Только льняное и конопляное. Но у нас на кухне было еще и оливковое. Я когда узнала, сколько оно стоит… Надо либо бочками покупать, либо мыло у фанкийских купцов. Так что до кастильского мыла, которое варится на чистом оливковом масле и которое можно было бы предложить высшему свету, мне далеко.

Когда после обеда Трофим заснул под деревом и громко захрапел, пугая живность, мама-Васка устроила мне выволочку, пользуясь тем, что никуда я от нее сбежать не могу.

– Ишь чего удумала, – ворчала недовольная она, – где же это видано, чтоб девица такая беспокойная была. И зачем тебе эта мыловарня? Одна суета… Не дело это, дочка, невесте просватанной такими глупостями заниматься…

– Ты же знаешь, мама-Васка, я хочу папенькино наследство вернуть, – вздохнула я. Нотации своей няньки я знала уже наизусть. Но сегодня я услышала кое-что новенькое…

– Дело оно, конечно, хорошее, – проигнорировала привычный уже ответ нянька, – но ты вот с Пронькой в мыловарне своей уединяешься без присмотра. И слухи, дочка, ходят уже. Нехорошие. Что милуешься ты там с парнем, пока жених твой за наследством твоим присматривает…

– Мама-Васка! Но ты же знаешь, что это не так! – возмутилась я.

– Я-то, может, и знаю… а вот народец-то нет… и слухи, дочка, нехорошие ходят. Обидные для жениха твоего. А ведь мальчик старается. Ни одного слова тебе плохого не скажет, ни обиды какой не причинит. А ты нос воротишь… Вышила б ты ему подарочек, что ли, какой… хоть поясок, хоть платочек…

– Хорошо, вышью, – вздохнула я. Что ни говори, а была у меня в душе благодарность к Михаилу Андреевичу. Он, может, и хам, наглец и сволочь, что хочет отобрать у меня наследство, но пока я от него лично к себе ничего плохого и правда не видела…

– Вот и умница… а то больно смотреть на жениха-то. Сердце кровью обливается. Он уж и так и этак к тебе, а ты на него не взглянешь даже. Все со своей мыловарней носишься…

А слухи ходили. Недели не прошло, как мыловарить я начала, как ко мне в мыловарню прямо посреди рабочего дня нагрянул жених. Вроде как посмотреть, что я тут сделала с доверенным мне помещением. Ага… Как же… Видела я, как цепко оглядел он и меня, и Проньку, задерживая взгляд на губах, Небось боялся, что целуемся мы тут…

А мне почему-то стало приятно от беспокойства в его глазах… Тепло стало на душе. Радостно. Глупая я, бестолковая девица. Несмотря на свой реальный возраст, в отношениях неискушенная…

И платочек в подарок для Михаила Андреевича я вышивала с этим странным теплым чувством… Подарить, правда, лично не смогла. Страшно было увидеть, что я ошиблась, и ничего такого в его взгляде не было…

Первые партии мыла уже созрели, котлов все не было. С каждым днем время до совершеннолетия уходило, как дым из трубы моей мыловарни. Пронька уже ловко справлялся с процессом в одиночку, и я все чаще оставляла его одного.

По совету поверенного, Дмитрия Федоровича, я заключила с Пронькой договор, по которому он не имел права раскрывать тайну моей технологии. И за нарушение договора, по местным обычаям, ему грозила смертная казнь. Сначала я попыталась возражать, объяснить, что это негуманно, что достаточно большого штрафа, но Дмитрий Федорович, снисходительно улыбнувшись, привел один, но веский довод: Пронька не будет против. Потому что так принято. Это нормально.

Я тогда несколько ночей не могла уснуть. Думала. Размышляла. Вот я вроде бы из будущего, из более продвинутого века, но здесь, в средних веках, никому не нужны наши моральные принципы: гуманизм, человеколюбие, толерантность. И если я буду вести себя с людьми как человек двадцать первого века, то это сочтут слабостью. Но как изменить в себе то, что впитано с молоком матери? Как заставить себя видеть жизнь совсем с другой стороны? Пожалуй, именно это стало для меня самым трудным.

Я могу приспособиться к жизни в замке без водопровода и канализации, ведь я даже не представляю, как спроектировать эти трубопроводы. Если бы это было доступно каждому среднестатистическому жителю нашего мира, то вряд ли бы сидели целые конторы, которые занимались расчетами и чертежами.

Я могу привыкнуть жить без телевизора, телефона и других средств связи. Научиться спокойно принимать неизвестность и отсутствие новостей не мировых, нет, но даже местных.

Я могу смириться со свечами и печным отоплением, с грунтовыми дорогами и грязью после дождя даже на крупном тракте, с поездками на лошади и еще с тысячами крупных и мелких неудобств этого века.

Но как принять, что ты имеешь право избить человека кнутом за мелкие проступки, отрубить руку за воровство или лишить жизни за разглашение секретной технологии? И не просто имеешь право, ты должна это делать. Иначе… Прощай, мечта о наследстве. Ибо это слабость. А слабому человеку никто не отдаст бразды правления огромным состоянием. Слабый человек не сможет даже наладить работу мыловарни. А значит, не видать мне гражданства через два года.

Но мне неожиданно помог падре… И вера.

Падре каждый месяц навещал меня, чтобы убедиться, что его доля моего состояния достанется церкви. И именно он заметил, что со мной что-то не так.

– Мария Львовна, – задал он мне вопрос, – вы такая печальная. Случилось что?

– Да, падре, – ответила я. Я была слишком близка к глубочайшему отчаянию, к депрессии, с которой вряд ли смогла бы справиться, – мы заключили с Пронькой, моим рабочим, договор. Ему грозит смерть, если он раскроет секрет моей технологии…

– Похвально, дочь моя, – кивнул падре. – Это вам посоветовал поверенный господина барона? Правильный поступок.

– Но, падре, – возмутилась я, – от вас я такого не ожидала. Жизнь человека – самое ценное, что может быть в этом мире. Как можно любить людей, но при этом позволять им подобную жестокость?! Как можно спать спокойно, отправив человека на конюшню для порки за нерадивость в работе, отрубить руку за украденный кусок мыла или лишить жизни за рассказанную тайну?

– Каждый человек, дочь моя, сам выбирает свой путь. Господь говорил: «да воздастся каждому по делам его». Пронька ваш знает, что если будет лениться, то получит плетей. И он выбирает свой путь и несет ответственность за свои поступки. Каждый сам строит свою судьбу. А мы можем только молиться, чтобы близкие не сбились с пути истинного, не поддались проискам дьявола…

И я молилась. Религия вошла в мою жизнь как спасение от мук совести, как способ не сойти с ума, как средство принять этот мир до конца. И мне истово, до самой глубины души, хотелось верить, что мои молитвы что-то изменят, и люди вокруг меня не сделают что-то такое, о чем они будут потом жалеть… И неважно, что им в этом поможет. Боги и моя вера или страх неотвратимого возмездия.

И если надо, то я смогу помочь Богу покарать человека за проступки, которые он совершил. Лучше я, чем Он.

Котлы привезли в тот самый день, когда первая партия мыла отправилась в лавку к Игнату. Символично получилось.

А с купцов я стрясла большую виру за нарушение сроков. И хотя это не особенно помогло наверстать упущенное по их вине время, но, несомненно, скрасило горечь моих потерь.

На установку котлов пришлось потратить два дня. Но зато потом дело пошло гораздо веселее. Пронька, ставший уже настоящим специалистом-мыловаром, получил в помощь еще двух парней и принялся варить мыло ударными темпами.

А я наняла молодую девчонку и начала учить ее фасовать жидкое мыло и шампунь и разрезать бруски твердого мыла на куски. Их мы продавали без индивидуальной упаковки, чтобы было дешевле. Любой упаковочный материал стоил денег, а уж в средние века больших денег. Даже бумага…

Я уже давно расширила ассортимент мыла до задуманного. И теперь мы производили: мыло хозяйственное – неароматизированное для стирки и уборки, банное – с ароматом хвои и отваром подорожника, что давало зеленый оттенок, шампунь с корнем лопуха, окрашенный зверобоем, и жидкое мыло с ромашкой и для цвета, и для ухода.

И с новыми котлами через два месяца мы завалим лавку Игната нашей продукцией.

А пока раз в неделю он отправлял подводу за тем мылом, что уже было готово. И это, наверное, даже хорошо, что начали мы с маленьких партий. Это позволило нам изучить спрос и создать дефицит. Поднимать цены мы не стали. Я настояла. Они все равно упадут, когда первые крупные партии пойдут в продажу. Но зато мыло у Игната раскупали в считанные часы и только по знакомству. Весь город гудел… Наше мыло покупали даже аристократы. Не потому, что оно было лучше фанкийского… Мыло на свином жире однозначно проигрывало кастильскому… А потому, что соотношение цена-качество у нас однозначно выглядело гораздо привлекательнее.

С некоторым трудом расходились шампунь и жидкое мыло, слишком непривычно они выглядели, несмотря на распространение кустарного мыла из щелока. Но нашим спасением опять стали маленькие партии и дефицит. Народ брал то, что есть. И уже появились первые почитатели именно таких видов нашей продукции.

Хотя, если честно, мне самой шампунь не особенно нравился. Тяжеловат все же свиной жир для шампуня. И я ждала часа, когда смогу купить партию оливкового масла.

– Госпожа, – мои размышления прервал Пронька. Он, вжав голову в плечи, испуганно смотрел на меня сквозь щель в дверях кабинета… Кто его пропустил-то сюда, удивилась я мимолетно.

– Что случилось, Пронька?

– Госпожа, у нас зола кончилась. Вся вышла. Нечего в котлы ложить…

– Как это – кончилась? – вскочила я. – На кухне возьми…

– Так лето же, печи не топят, – обиделся Пронька, – меня тетка Нюрка тряпкой выгнала. Иди, говорит, отседова. И так, говорит, все печи выскоблили, нет больше золы.

– Что ты молчал-то, бестолочь, – рыкнула я в сердцах на Проньку, понимая, что это скорее мой просчет. Не проверила, сколько там золы из наших печей с зимы осталось. Проворонила этот момент. Размечталась о захвате мира, а сама споткнулась на первом же шаге. В полную силу-то мы поработали всего два дня. И уже простой… Черт возьми!

– Ну… дак… – Пронька дернул кадыком на тощей шее и покраснел…

– Позови Трофима, – велела я, – а своих, как доделают всю работу, отправь на уборку территории. И смотри, чтоб без дела никто не мотался. Ты же знаешь, как я не люблю этого.

– Хорошо, – кивнул Пронька, еще бы не знал. Именно за то, что бездельничал, пока я немного приболела на нервной почве и не могла встать с кровати, он первый раз и отправился на конюшню. И понятие уборки территории прочно вошло в наши трудовые традиции.

Пока не пришел Трофим, я в нетерпении стучала палочкой по кабинету. Жених мой, чтоб ему пусто было, позволил пользоваться святая святых делового мира днем, пока он отсутствует по долгу службы, когда увидел, как я корплю над документами в столовой.

Черт возьми, как же мне для ведения учета не хватало хотя бы калькулятора! И, несмотря на весь свой опыт работы с бумагами, я возненавидела расходные книги. А ведь сначала пыталась даже наладить двойной учет, прогрессивный. Но буквально через месяц плюнула на это дело и завела все по-простому. Я, конечно, не считала цифры столбиком, счеты с костяшками на проволочках уже были. И считать на них меня научил Дмитрий Федорович. Но это было страшно неудобно, и я ошибалась гораздо чаще, чем считала правильно.

– Мария Львовна, – стукнул в дверь Трофим, – звали?