Мы новый мир построим…

3

За визитером из центра местные прислали к гостинице зализанный белый «Опель», а не какую-нибудь малолитражку. Он был хорошо заметен в довольно хлипком ручейке авто, и следить за ним не составляло никакого труда. Андронов решил не указывать своему возничему на объект, из-за которого они пустились в путь, а просто коротко командовал: «прямо», «за светофором направо» и опять «прямо», придерживаясь маршрута «Опеля». А маршрут этот вел через уже знакомый Андронову мост, мимо кинотеатра, сквера с непонятным черным кубом и красивого старинного здания с кариатидами, изуродованного стеклянной пристройкой ресторана. Вскоре «Опель» еще раз повернул за угол, проехал перекресток и остановился у двухэтажной, модерново отделанной коробки с искусственными пальмами возле вычурных, с розетками, завитушками и прочими прибамбасами, дверей.

«Неаполь», — прочитал Андронов витиеватую надпись на боковой стене и усмехнулся.

Ну, конечно, именно «Неаполь». В этом захолустье. На фоне гоголевских луж. «Неаполь», блин, а не какая-нибудь тебе рабочая столовка номер три.

— Стоп, — сказал он шоферу. — Приехали пока.

Тот молча кивнул и затормозил метрах в тридцати от «Опеля».

Белая дверца открылась, и Регбист с сумкой в руке вышел на тротуар, выложенный свекольного цвета плиткой. Брюки на нем были те же самые, это Андронов отметил еще когда его подопечный показался в дверях гостиницы. Значит, и «паучки» тут тоже присутствовали, и исправно все зафиксируют.

Регбист опустил руку в карман плаща, вытащил мобильник и посмотрел на экран. Из «Опеля», со стороны водителя, выбрался сопровождающий — приземистый, коротко стриженый тип в распахнутом длинном пальто цвета кофе — и, обойдя автомобиль, приблизился к Регбисту.

И почти тут же выскочил из-за дальнего угла гладкий упитанный «мерс». Наискосок рванул на встречную полосу и, подкатив к «Неаполю», остановился как вкопанный, нос к носу с «Опелем». Медленно вылупился из черной туши рослый господин в солидном черном одеянии, из обеих задних дверей, как черти из табакерки, выпрыгнули еще двое, пожиже, но тоже явно не из простых.

— Ого-о… — протянул таксист. — Какая персона с утра пораньше!

— Что, знакомый? — спросил Андронов.

— Знакомый! — фыркнул таксист. — Вы приезжий, что ли? Это же Аптекарь, кликуха у него такая. Аптеки держит. Давно в мэры рвется, мля…

«Ага!» — сказал себе Андронов.

Все сходилось, все укладывалось в схему. Дельфин и Русалка, Регбист и Аптекарь… Колеса и бабки…

— Значит, на лекарствах сидит, да еще и в мэры хочет, — медленно сказал Андронов, провожая взглядом всю компанию.

Регбист с сопровождающим из «Опеля» и Аптекарь со свитой из «мерса» проследовали друг за другом, с кандидатом в мэры во главе, в двери «Неаполя».

— А как же! — еще больше оживился таксист. — Желающих много. А почему? Да потому что не до конца еще все растащили. Беспредел полнейший! А вы, стало быть, наблюдаете, — разговорившийся таксист проницательно взглянул на Андронова. — А потом статейку…

— Наблюдаю, — согласился Андронов. — Статейку не статейку, а своих нанимателей проинформирую. И кушать хочется, и деньги не пахнут.

— Это уж точно, — кивнул таксист. — Сейчас время такое — папу-маму за деньги не пожалеешь. А иначе бомжевать будешь. Развалили Союз, мля, вот и пошло все наперекосяк.

— Не заходите слишком далеко, — процитировал Андронов полюбившуюся ему когда-то притчу. — Просто скажите, что Союз развалился. Таков факт, остальное — суждения. Несчастье это или благословение, нам неведомо, потому что мы имеем дело только с фрагментом. Кто знает, что последует?

Это Андронов просто решил утешить собеседника. Сам же он давно был убежден в том, что ничего хорошего впереди не будет.

— Так вот уже и последовало, — недовольно сказал таксист. — Может, кому и благословение, только не мне. Торчал бы я сейчас за рулем, как же! В прошлом месяце двоих наших убили — и кто? Соплячье недоделанное! А я, между прочим, штурманом на «сорок втором яшке» был. Так сократили! Ежедневно по десятку бортов приходило-уходило, по всему Союзу. А что сейчас? Тишина! Взлетка травой заросла.

— А остались бы штурманом — и гробанулись бы, может, уже давно, — заметил Андронов и поудобнее расположился на сиденье. Несомненно, завтракать Регбист с местными будет долго. — Вот послушайте. Был у одного бедняка прекрасный конь. Все советовали продать, а старик ни в какую. Как, мол, могу продать друга? А однажды конь пропал. Деревенские говорят: «Дурень, лучше бы продал его. Вот несчастье!» А старик им: «Не заходите слишком далеко, говоря так. Просто скажите, что моего коня нет на месте. Таков факт, остальное — суждения. Что бы это ни было, несчастье или благословение, я не знаю, потому что это только фрагмент. Кто ведает, что последует?»

— Ну-ну, — с мрачной иронией покивал таксист. — Сказки бабушки Арины.

— Сказочке еще не конец, — невозмутимо продолжал Андронов. — Конь-то вернулся денька через три. Оказывается, его не украли, просто убежал на волю. И вернулся не один, привел с собой еще дюжину лошадей. Опять деревенские начали судачить: прав, говорят, старик, не несчастье это, а благословение. А дед им снова свое: не заходите далеко, просто скажите, что конь вернулся. Кто знает — благословение это или нет. Вы прочитали одно слово и пытаетесь по нему судить о целой книге. На другой день сын его стал объезжать этих лошадей, упал и сломал ноги. И стал калекой. Несчастье? Но тут началась война, всех деревенских парней забрали в армию и бросили в бой, с сабельками против пулеметов, а калека остался в деревне, с отцом, и оба они уцелели. И так далее… Нельзя судить о целом по фрагменту.

— Вы эту сказочку женам тех мужиков расскажите, — после долгой паузы процедил таксист. — Одного молотком, а другому удавку на шею накинули… За что, спрашивается? Хорошенькое благословение!

— Ладно, — махнул рукой Андронов. — Сколько людей — столько мнений. Курить тут можно?

Таксист помотал головой:

— Нет, не надо. Я восемь лет как бросил, и дыма теперь не переношу. Андронов молча открыл дверцу и выбрался из машины. Полез в карман куртки, ничего не нашел и тихо, но с чувством выругался — как в молодости:

— Тудыть твою в душу!

Сигареты и зажигалка остались лежать на столе в кафе «Пингвин». На радость девице-красавице.

Андронов осмотрелся и с облегчением обнаружил за перекрестком табачный киоск. Обернуться туда и обратно было минутным делом.

Он сунул голову в салон «жигуля», бросил расслабленно сидевшему таксисту: «Я за куревом», — и быстрым шагом направился к белой будке. «Неаполитанская» компания, поди, еще только-только начинала жевать и обсуждать свои дела.

Ассортимент в киоске был не хуже, чем в Москве. Андронов купил привычную красно-белую пачку «Мальборо» и черную, с золотом, зажигалку. Опустил пачку в карман и принялся, для проверки, щелкать вновь приобретенным огнивом, положив на край прилавка сдачу — несколько монет и купюр. Дунул ветерок, и одна сторублевка сухим осенним листком запорхала к мокрому асфальту. Андронов, чертыхнувшись, сгреб с прилавка деньги и повернулся к месту приземления купюры. И не обнаружил ее. В той точке, где она, как успел заметить краем глаза Андронов, совершила посадку, стоял черный, забрызганный грязью ботинок.

— Вы не могли бы сделать шаг назад? — вежливо обратился Андронов к владельцу ботинка. — У меня деньги упали, а вы на них наступили. Вероятно, не заметили, — в последнюю фразу он подпустил чуть-чуть сарказма, потому что не заметить мог только слепой.

— Чо такое? — услышал он в ответ утробно-сиплое, с нажимом. — Чо ты гонишь, бычара? Хочу — стою, какие деньги? На лохов наезжай.

Дискуссия, в данном случае, представлялась делом бесполезным. Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на наглую морду бритоголового здоровяка-перекормыша в темной кожаной куртке — с такими братками Андронову приходилось иметь дело, и не раз. Конечно, учитывая главную его, Андронова, задачу, нужно было плюнуть на эту сторублевку и возвращаться на свой наблюдательный пост — пусть жлобяра забирает ее… Но кровь уже ударила в виски — и тело сработало, не дожидаясь решения мозга.

«Пулеметы не пулеметы, — шашки наголо — «даешь, сукин сын, позицию!» — и рубать!»

Носком туфли Андронов саданул жлоба в коленную чашечку, а когда тот, хрюкнув, начал сгибаться, сделал шаг вперед и коленом все той же правой ноги, встречным движением вверх, заехал аборигену в нижнюю челюсть. Раздалось клацанье зубов — и тот грузно, всей своей кабаньей тушей, осел на асфальт, пребывая в безусловном глубоком нокауте. Андронов ощутил болезненный зуд в собственной челюсти — довелось ей узнать в былые годы, что такое перелом… Однако насчет кабана вряд ли стоило беспокоиться — чтобы сломать такую костяру, требовался как минимум кастет.

Считать до десяти, уподобляясь рефери, Андронов не стал — подобрал свой подмокший стольник и, подхватив обмякшего жлоба под мышки, отволок к стене. Пристроил возле урны и разогнулся. Вокруг было немало очевидцев этой короткой динамичной сценки, но никакой реакции с их стороны не последовало. Как обычно и бывает в подобных случаях. Не возмущались, не хватали Андронова за руки, не звали стражей правопорядка и не спешили поинтересоваться у потерпевшего, как тот себя чувствует. Народ был уже ученый, знал, что если вмешаешься — может получиться себе дороже, мало ли у кого с кем какие разборки… В конце концов, не у ребенка кусок хлеба отобрали.

Ругая себя на чем свет стоит за несдержанность, Андронов вернулся к такси. Колено побаливало, — а ведь можно было обойтись без этого! Он досадливо плюнул, вытащил сигареты и обернулся. Жлоб не только очнулся, но и, держась за челюсть, уже ковылял куда-то вдаль. Судя по всему, он все еще пребывал в состоянии грогги.

«Жлобов нужно учить», — потерев колено, сказал себе Андронов, щелкнул новенькой зажигалкой и сделал глубокую затяжку.

Забираясь в «жигуль», он был уже спокоен. Регбист пока не появлялся, не мчались хватать и вязать устроителя мордобоя блюстители закона, и все продолжало идти своим чередом.

«Фрагмент, — внутренне усмехаясь, подумал Андронов. — Может, не дал бы в челюсть — поперся бы он дальше и попал под лошадь. Или под трактор…»

— Ну, вы, блин, даете, — киношной фразой встретил его таксист. По тону было непонятно, осуждает ли он, восхищается или же просто констатирует. — Терминатор, да?

— Нахалов надо ставить на место, — заявил Андронов, расстегивая куртку.

— Ронять на место! — хохотнул таксист. — А что, может, и порядка было бы больше… Вломить этим, в Думе… Одному в ухо, другому по хлебальнику — глядишь, мозги бы встряхнулись, если есть, и законы путные принимали бы. А то ведь сплошной беспредел! Такого при Союзе не было. Развалили, сволочи.

— Вы же и позволили развалить, — заметил Андронов.

— Я лично ничего не разваливал! — возмутился таксист.

— Да я не о вас лично. Но все вы и развалили.

Таксист нахохлился:

— «Вы»! А вы? Или не тут жили, а где-нибудь в Турции? Турецко-, мля, подданный, как папа Остапа Бендера?

— Не кипятитесь, — миролюбиво произнес Андронов. — Нервы новые не купишь. А что случилось, то уже случилось.

Таксист посопел немного и затих, смекнув, видимо, что совсем ни к чему ссориться с выгодным клиентом. Андронов тоже молчал, поглядывая на двери «Неаполя».

Турецкоподданный… Сын турецкоподданного Остап-и-прочая-Бендер-бей. Кажется, совсем недавно читал он, Андронов, веселые истории о похождениях великого комбинатора, под самую завязку напичканные реалиями того времени… незабываемого времени… — а ведь все-таки много уже с тех пор воды утекло, ох, много… И не только эти истории он тогда читал, в его квартире было полно книг, самых разных, и он глотал их жадно, взахлеб, и смотрел телевизор, перескакивая с канала на канал, и слушал радио… Он мог бы, прибегнув к литературному штампу, сравнить себя с губкой, впитывающей информацию, — но ни в какую губку столько бы не вместилось. А в него — вместилось! Много свободного места было в его голове, не очень тогда обремененной знаниями… И заработали его мозги на полную катушку, и он размышлял, и делал выводы, и искал ответы на массу вопросов… И ломались устоявшиеся схемы, и множество явлений осмысливалось по-новому, а об еще большем количестве явлений он задумывался вообще впервые за свою не слишком на тот момент длинную, но насыщенную бурными событиями жизнь. Событиями, — но не мыслями.

Водитель кашлянул и повернул голову к Андронову:

— Вот вы тут о фрагментах рассуждали, о старике с конем… Ну, что нельзя судить по одному слову обо всей книжке…

— Это не я придумал, — сказал Андронов.

— Да неважно, — таксист сел прямо, положил левую руку на баранку. — Я вот о чем. Выходит, события оценивать нельзя, так? И поступки свои тоже оценивать нельзя. Нельзя определить, хорошо ты поступил или плохо… Так ведь оно получается?

Андронов хотел кивнуть, но не успел, потому что водитель в одиночку ринулся дальше по тропе рассуждений:

— Вот, к примеру, сбил я кого… тьфу-тьфу-тьфу! — торопливо изобразил он плевок через плечо. — Насмерть! И выяснилось бы, что это какой-нибудь Чикатило… Сотню уже изнасиловал и зарезал, и еще столько же зарезал бы, если б я его не сбил. Значит, ДТП-то мое там, — он показал пальцем вверх, — мне в плюс пойдет, а не в минус. Хорошее, выходит, дело сделал, хоть и не специально. Или сбил я нормального мужика — вроде бы, зло сотворил, да? И вроде как чертям на руку играю… А остался бы жив тот мужик, и, может, народился бы от него новый Гитлер какой-нибудь.

Или, опять же, наоборот: лезет под колеса алкащ, а я его спасаю, отворачиваю в столб, хотя знаю, что мне пипец придет. Я, значит, в лепешку, а он жив-здоров, а потом плодит адольфов… — Таксист скорчил недоуменную мину. — Выходит, непонятно, что к добру, а что к злу на этом свете делается. Хрень какая-то получается. И как во всем этом разобраться, а? — таксист смотрел на Андронова так, словно тот прямо сейчас обязан был все разложить по полочкам.

— Тут вот какая штука, — медленно начал Андронов, подбирая слова. — Любое наше действие порождает следствие, которое порождает другое следствие, и так далее, и так далее. Цепочка следствий протягивается в необозримое будущее, и в какой-то момент даже самый наш распрекрасный поступок неизбежно, кроме предыдущего добра, приводит к злу. И наоборот — из злого поступка когда-нибудь прорастает добро. И выходит, что в будущем все наши поступки уравниваются. Добро уравновешивает зло, а зло уравновешивает добро. И потому сумма добра и зла в мире остается величиной постоянной. Понимаете?

Таксист сосредоточенно наморщил лоб и неуверенно кивнул.

— А значит, — продолжал Андронов, — человеку, в идеале, лучше вообще не совершать никаких поступков. Но, поскольку на практике такое вряд ли возможно, нужно руководствоваться следующим принципом: как бы ты ни поступил, хорошо ли, плохо ли — не имеет никакого значения. Вот так.

В салоне автомобиля повисло молчание. Андронов продолжал следить за входом в «Неаполь», а его собеседник ожесточенно покусывал губу и, судя по сосредоточенному виду, усиленно размышлял над услышанным. В конце концов он оставил губу в покое и спросил, исподлобья взглянув на Андронова и тут же опустив глаза:

— И что, вы по такому принципу и живете или это все общие рассуждения?

— Теперь именно так и живу, — ответил Андронов. — Слишком долго думал по-другому, а когда увидел, что, в итоге, получилось… — он не договорил.

— Мда… — вздохнул таксист. — Как начнешь задумываться, все мозги наперекосяк могут пойти. Лучше уж всю эту хренотень в голову не брать.

Андронов лишь повел плечом и решил, что хорошо бы купить жвачку: это будет лучше, чем, в ожидании, садить сигареты одну за другой.