Мы, Николай II. Третья часть. Годы 1914-…

Часть III

'Все ищут и не находят причину, по которой началась война.

Их поиски тщетны, причину эту они не найдут.

Война началась не по какой-то одной причине,

война началась по всем причинам сразу'.

28-й президент США Вудро Вильсон

Глава 61

Утро было хмурым, пасмурным и печальным. Последние европейские новости, которыми делился со мной министр иностранных дел Владимир Николаевич Коковцов, были под стать унылой серости пейзажа за окном рабочего кабинета.

— Германия, Ваше Величество, уже совершенно не скрывая своих намерений, практически публично заявляет о своём стремлении к экономическому и политическому лидерству в Европе. Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн спит и видит, как богатые колонии Англии, Франции, Бельгии, Нидерландов и Португалии окажутся в его жадных до денег руках.

— Логично предположить, что эта зажиточная пятёрка не спешит расстаться со своими богатствами…

— Вне всяких сомнений. Но реальностью стал тот факт, что задравшие нос Англия и Франция потеряли темп развития и на сегодняшний день начинают заметно отставать в своём экономическом развитии от Германии, Японии и США. И, помимо колоний, являющихся, на мой взгляд, пережитком времён минувших, появляется ещё одна тема для серьёзных споров и конфликтов — борьба за рынки сбыта. А так как старушка Европа наиболее обеспечена и потребительски привлекательна, то стоит предположить, что мы в самом ближайшем будущем столкнёмся с очень серьёзным конфликтом, в котором будут задействованы сразу несколько ведущих мировых держав.

Как вы понимаете, это не было тайной для меня. Скажу больше — я даже помнил дату начала Первой мировой войны — 28 июля 1914 года, а также событие, послужившее катализатором для её скорейшего начала. Уверен, что вы тоже прекрасно осведомлены в этом вопросе. Ну как же? Вспоминайте! Ровно за месяц до начала первых боевых действий, 28 июня того же года, в Сараево был убит наследник Австро-Венгрии эрцгерцог Франц Фердинанд.

— Владимир Николаевич, а каковы, позвольте поинтересоваться, Ваши рекомендации относительно правильного вектора нашего поведения в данной ситуации?

— Мои предпочтения Вам хорошо известны. Я категорически против втягивания России в любые войны, не связанные непосредственно с защитой наших иностранных интересов. Вспомните ноябрь 1912 года.

— Это когда я Вас чуть не отправил в отставку, потому как Вы отказались рассматривать вопрос о мобилизации войск трёх российских военных округов, как это было предложено военным министром в связи с наглым поведением Австро-Венгрии в ходе Первой Балканской войны?

— Именно. И правильно отказался. Восемь месяцев бессмысленной рубки, реки крови и масса жертв под патриотические крики о необходимости военной помощи братьям-славянам. И, как чаще всего это и бывает, либеральные кликуши остались в стороне. А мы с Вами, не вступая официально в войну, активно поддержали из бюджета сбор помощи, организованный сербской принцессой Еленой Петровной, помогли в формировании санитарных отрядов, активно помогали по линии Красного Креста. А кто хотел помочь по-настоящему, а не на словах, записывались в добровольцы. В конце концов, один добровольческий авиационный отряд Сергея Сергеевича Щетинина принёс братьям-славянам больше пользы, чем несколько полков пехоты, которую бы мы зазря положили на полях сражений.

— Согласен, но давайте немного подробнее поговорим о политической конъюнктуре момента. Предлагаю начать с мотивов каждой из сторон конфликта.

— Мотивы Франции, Германии, Австро-Венгрии — банальны и старомодны: территории, человеческие и природные ресурсы, европейская гегемония. У Британии, на мой взгляд, более абстрактные соображения. Их буквально гложет мысль германского доминирования. По данным нашей контрразведки, в случае начала войны немцы нанесут первый удар по Бельгии и Люксембургу, а это будет крайне негативно воспринято свободолюбивым британским обществом.

— С этим понятно. А что Соединённые Штаты?

— Нынешнего президента Вудро Вильсона вряд ли можно считать образцовым пацифистом, но на некое его «отвращение к войне» указывают многие. Пишут даже, что он испытывает «ярко выраженный ужас перед войной». Не знаю, как обстоит дело в реальности, но действующий господин президент действительно издавна был восторженным сторонником таких предлагаемых антивоенным движением механизмов, как международный арбитраж и свобода торговли. В 1908 году он вступил в Американское общество мира, в 1912 году выступил перед Всемирным союзом мира, а первым государственным секретарём им был назначен решительный противник войны Уильям Дженнингс Брайан.

— Что-то мне совсем не верится в пацифистские настроения американцев, — выразил я своё мнение. — Возможно, за этим стоят их экономические интересы?

— Скорее всего, президента и его окружение устраивает нынешнее положение вещей. Раздор в Европе — падение сбыта, а значит — убытки. Хотя, с другой стороны, война — хороший стимул для развития военной промышленности. Кстати, уверен, что в случае начала войны британцы сделают всё возможное и невозможное, чтобы втянуть американцев в качестве союзников, сыграв на их пацифистских настроениях.

— Война ради вечного мира?

— Она самая, Ваше Величество.

— Да, всё новое — хорошо забытое старое, — произнёс я и поймал на себе немного удивлённый взгляд министра иностранных дел. — И ещё вопрос, Владимир Николаевич, а как там ведёт себя Австро-Венгрия?

— Восьмидесятичетырёхлетнему Францу Иосифу на каждом углу мерещатся заговоры и угрозы. Шестьдесят шесть лет императорской власти не проходят бесследно. Хотя, по правде сказать, он вполне бодр для своего возраста. В целом он не против России и даже с большой симпатией относится к Вашему Величеству, но два мощных фактора делают его нашим потенциальным врагом.

— Первый налицо — борьба за турецкое наследие, и, как следствие, противодействие нам как защитнику всех славян на Балканах. Я хорошо помню Боснийский кризис 1908 года и навязчивое желание Франца Иосифа удержать Боснию и Герцеговину. А второй?

— А второй — договор с Германской империей 1879 года, в результате подписания которого возникла полная зависимость Австро-Венгрии от своего могущественного союзника.

— Да, мой троюродный дядя Вильгельм развернул активную деятельность в Европе.

— Которая, кстати, в полной мере распространилась и на Турцию. Традиции германского мощного влияния, зародившиеся при Абдул-Хамиде II, живут и развиваются и при нынешнем султане Мехмеде V, хотя ходят настойчивые слухи, что главным другом Германии на турецкой земле является даже не сам султан, а его военный министр Энвер-паша.

— А кто сейчас у Энвер-паши начальник генерального штаба?

— Фридрих Бронзарт фон Шеллендорф.

— Удивительное имя для турка, — я грустно рассмеялся. — Кстати, имя этого германского деятеля мне удивительно знакомо.

— Немудрено. В ходе нашей войны с Японией он принимал участие в качестве военного наблюдателя, а потом, в 1906 году, даже написал книгу об этих событиях: «Шесть месяцев с японской армией».

В этот момент я вспомнил, где ещё мне встречалось это имя. Нет, оно было связано не с русско-японской войной, а с событиями 1915–1916 годов. Именно Фридриха Бронзарта фон Шеллендорфа историки считали одним из виновников страшнейшего геноцида армян, который устроили турки. Позднее он стал одним из самых ярых сторонников Гитлера. Понятно, что сказать об этом Владимиру Николаевичу в ходе нашего разговора я не мог, хватит нам одного провидца при дворе — Григория Ефимовича Распутина, приобретать статус Нострадамуса в своей стране, как я уже говорил, вовсе не входило в мои планы.

— А как германцам удалось так сильно подружиться с турками?

— Противостояние с Англией, крупные экономические проекты, в том числе строительство железной дороги Берлин — Багдад, поддержка младотурков… Да много чего. Мне, кстати, кажется, что практичность и педантичность германцев показались османам гораздо привлекательнее, чем чванство и заносчивость британцев.

— Владимир Николаевич, дорогой, я хочу, чтобы Вы чётко понимали мою позицию. Россия не должна быть втянута в эту войну. Ни при каких условиях!

— Здесь, Ваше Величество, наши взгляды полностью совпадают, но Вы ведь понимаете, что, если германцы или австрийцы ударят по нашим армиям в Галиции, мы не сможем оставить это без ответа.

— Значит, надо сделать так, чтобы никто не ударил. Во-первых, провести ряд встреч и консультаций на мировом уровне, а во-вторых, максимально усилить нашу западную группировку войск. Как Вы понимаете, второе мы обсудим подробно с военным министром, а вот первое целиком на мне и на Вас. Прошу в максимально сжатые сроки постараться организовать встречи с Францем Иосифом, ну и, конечно, с дядюшкой Вильгельмом.

— Ваше Величество, Ваш выезд в Европу будет крайне отрицательно воспринят нашими потенциальными союзниками и вообще может ослабить наши переговорные позиции в дальнейшем.

— Не обо всём же союзникам стоит знать, мне ли Вас учить в этом вопросе?

— Такие масштабные переговоры сложно сохранить в тайне.

— Согласен, наша последняя встреча в Балтийском порту в 1912 году освещалась слишком широко и подробно. А что, если не привязывать нашу новую встречу к историческим датам, а встретиться всем троим инкогнито на какой-нибудь нейтральной территории?

— Только не в Европе, которая буквально кишит разномастными шпионами.

— И не в Турции, где мой выезд не останется незамеченным…

— А что, если нам заручиться поддержкой Вудро Вильсона и организовать встречу в Американских штатах?

— Нет, это далеко, да и авиасообщения пока нет, а плыть неделями — бессмысленная потеря времени, да и слишком большой риск засветиться. Хотя, — я рассмеялся, — это отличный вариант отправить Франца Иосифа побыстрее к его праотцам из весёлой семейки Габсбургов.