Мы будем жить

Март 2015 года, Франкфурт-на-Майне. Клаус Оттерсбах

"Противостояние вокруг Ирана нарастает", — привычно вещал Шпигель.

"Ахмадинеджад согласился на присутствие международной комиссии, но подчеркнул, что в случае агрессии народ Ирана будет защищать себя всеми имеющимися средствами. По данным израильской разведки, Иран располагает некоторым количеством ракет с ядерными боеголовками…"

Это они пишут уже дай Один памяти, десяток лет…

А это уже FAZ, интересно:

"Тибетские повстанцы начали очередное наступление к югу от Лхасы. По новым сообщениям, двое лидеров восстания приговорены правительством Китая к смертной казни… бла-бла… Войска НАТО, введенные в Непал два месяца тому назад, начали передвижение к тибетской границе".

Все хуже и хуже. Что же там творится? Войска НАТО против Китая — да ведь это уже серьезно!

А казалось, проблема возникнет в первую очередь в Иране.

Я допил кофе, сунул чашку в посудомоечную машину. Закрыл ноутбук с лентой новостей. Отчего-то вспомнились прекраснодушные рассуждения Ингрид, одной из моих нынешних коллег.

— К счастью, время мировых войн миновало. Все войны происходят и будут дальше происходить где-то там, внизу, а нас это не коснется.

В этом счастливом убеждении пребывают не только мои соотечественники. Благополучные детство и юность прочно убедили их в том, что все неприятности случаются "где-то внизу". Голод бывает в Африке, а войны — на Ближнем Востоке. Наверное, потому, что эти южные народности — они какие-то не такие, слишком агрессивные, недостаточно развиты, в общем, кто их разберет? Мы тоже раньше были такими, но теперь мы умные, справедливые и гуманные. У нас ничего такого произойти не может. А так как эти народности недоразвиты, у них все равно не хватит средств и возможностей достать нас хотя бы ракетами.

Ранняя весна встретила мокрым снегом, я ступал осторожно, опасаясь, что промокнут ботинки. В Сибири снег совсем другой, раньше я такой встречал только на горнолыжных курортах — сухой, скрипучий, рассыпчатый. Скорее бы уж кончилась эта слякоть… Я спустился в подземку. Машина у меня есть, но во Франкфурте из-за пробок я не вижу смысла ехать куда-то на машине.

Народу в этот час было полно. Я ехал в переполненном вагоне, держась за верхнюю петлю. По привычке разглядывал людей. Урку. Почти все здесь, или даже все — урку. А так, по виду, даже не скажешь, что они принципиально от нас отличаются. Более того, эта мысль первое время казалась отвратительной. Даже после того, как я скрепя сердце принес клятву хальтаяты.

Две симпатичные белокурые девчушки… Высокий чернокожий парень в коротком пальто. Бабушка с седыми локонами, выбившимися из-под аккуратной шляпки. Мужчина с карликовым черным пуделем. Еще двое мужчин, неторопливо переговариваются. Девушка уставилась в мобильный телефон. Может быть, сейчас она читает книгу или размышляет над научной проблемой.

А может быть, и скорее всего — просматривает фейсбук и узнает о событиях из мира своих подруг и друзей, таких же однообразных, как у нее самой — кто-то поссорился, кто-то помирился, кто-то сходил в сауну или кабак, а у кого-то день рождения…

Любой из этих людей может оказаться амару и моим братом или сестрой — но с наибольшей вероятностью им не является.

Если бы хальтаята могла пройти мирно и благополучно, согласно плану А, мы бы сохранили им подземку, и все их айфоны и фейсбуки. В реальности же неизвестно что будет. Иран. Тибет. Россия. Мировые хищники уже много лет готовятся к схватке. Война будет в любом случае, с амару — или без. Единственная цель амару — уцелеть в этой войне.

Вот уже полгода я работаю в странной организации, официально — Институт гуманитарных исследований, фактически — филиал ОПБ. Большая часть сотрудников и не подозревают об истинной подоплеке нашей организации. Они нашли неплохую синекуру — платят им в три раза больше, чем рабочему или медсестре, а делать толком ничего не нужно: статистика, опросы и тесты групп населения, доклады, отчеты, документация, презентации…

Юлия тоже не знает ничего про ОПБ. Мы сидим с ней в одной комнате, с видом на Таунус-парк. В данный момент Юлия подкрашивает ногти. Ногти у нее свои, не накладные, она что-то объясняла про аллергию, но собственные она отращивает до такого состояния и обрабатывает так, что от накладных их практически не отличить.

— Клаус, — говорит она, — так ты пойдешь со мной на днюху? Будут интересные люди, обещаю. Не пожалеешь.

— Там, наверное, будет сплошной русский…

— Перестань. Никакого русского. Именинница им плохо владеет. Двое гостей из Израиля, минимум трое немцев и один голландец. Так что только английский.

На вечер субботы у меня были другие планы. Но какой-то приборчик внутри срабатывает, подает сигнал — это может быть полезным, и я машинально киваю.

— Ладно, идем.

— Отлично! Я тебя встречу у метро, и пойдем вместе. А то там трудно найти.

Я догадываюсь, что Юлии нужен кавалер — она недавно разошлась с бойфрендом. Надо же доказать, что есть масса мужчин, которым она нужна; вот я и буду изображать эту массу. Скайп на моем экране вспыхивает. Я надеваю наушники.

Конечно, звонит Майер, теперь он — мой непосредственный руководитель. Этот бывший врач тоже сделал в ОПБ карьеру, теперь он глава немецкого отделения организации.

Меня до сих пор слегка передергивает, когда я вижу это лицо, с длинным носом и лысиной. Майер говорит из какого-то безличного кабинета, за его спиной алеет на стене абстракционистская живопись в раме.

— Оттерсбах, во-первых, когда вы выйдете на контакт?

— Я уже установил связь, — говорю я неторопливо, хотя внутри все сжимается, — думаю, на днях мы назначим встречу. Через неделю, вероятно.

Это значит, придется снова сдавать кого-то из своих. В первый раз, чтобы мне вообще поверили, я принес им лан-код от Лаккамири и сдал самого Анквиллу. Анквилле с его седьмой ступенью ятихири ничего не стоило уйти от преследования, более того, в бою он уложил четверых агентов ОПБ.

Но мне было не по себе.

В этот раз я намеревался снова сдать Иллу, которая теперь работала в Мюнхене психологом-консультантом. Она, конечно, снова сумеет уйти, а это место у нее все равно уже на грани провала. Но тем не менее, это всегда неприятно. Не люблю я такие игры.

— Во-вторых, мне нужен отчет по работе института, все выявленные случаи паралюдей.

— Как обычно, отчет будет сдан в пятницу, то есть завтра… Случаи выявляются ежедневно. И все я беру под контроль.

В самом деле, сейчас я знал около сотни скрытых амару в одном только Франкфурте, и никого из них нельзя было забрать в имата, даже подростков, раз уж институт их выявил. К счастью, ОПБ больше не занималось изъятием потенциальных амару и изуверскими их исследованиями — они уже накопили материал, но все эти люди контролировались, я передавал их списки также и нашим, чтобы с ними ни в коем случае не выходили на контакт. Пусть ищут амару в других местах. Потому что контакт с этими, за которыми следит ОПБ, для нас смертельно опасен.

— Скажите, Оттерсбах, вам не представляется странным кое-что? Институт работает два года, выявлено уже более тысячи потенциальных паралюдей. И до сих пор ваши соплеменники ни на кого из них не попытались выйти.

— Нет, мне не представляется это странным, герр Майер, — вежливо ответил я, — насколько я знаю, агентов среди паралюдей очень немного, ведь и самих паралюдей очень мало. В Германии действуют два, может быть, три агента. И скорее всего, они не во Франкфурте.

— Ну хорошо, работайте. И готовьтесь к рандеву в четверг.

Этой встречи я добивался полтора года.

Не то, чтобы время это прошло даром. Мы сумели выяснить многое, и некоторая доля моего участия в этом была. Например, мы узнали, что ОПБ в наибольшей степени европейская организация, ее филиал есть в США, но вторичный; другие страны почти не охвачены ОПБ. Вывод о ее всемирном характере был преждевременным. Я знаю главу ОПБ, многих людей в иерархии; но правда в том, что финансируют и поддерживают организацию люди, вовсе не состоящие в ней. Сами агенты ОПБ — в сущности, марионетки, а выяснить нужно, кто дергает за ниточки, и кто в итоге содержит этот забавный кукольный театр.

Пьер Барт — нейтрально-европейское имя. Не обязательно франкоязычное — Пьером могли назвать и немца, и уж тем более, немецкого швейцарца (пусть и просится тут более логичное Петер). И даже голландца в принципе. Барт — тоже, откуда угодно может происходить человек с таким именем. Вначале я предположил, что он швейцарец.

Но Барт оказался австрийцем. С некоторой все-таки долей французской крови — по бабушке. Перед встречей я изучил его биографию. Ничего особенного. В целом.

Но сейчас это не так важно. Важно то, что Барт по сравнению даже с Майером — не такой уж мелочью — очень крупная рыба, фактически, он на самом верху ОПБ, хотя пост представляется не таким уж значительным — заместитель координатора европейского филиала. Выше него только сам шеф, которого я видел однажды на приеме в Лозанне, но представлен ему так и не был; надутый итальянский индюк по фамилии Моретти.

— Вы что-то волнуетесь, как девственница перед первой ночью, — бросил Майер. Я внутренне содрогнулся от его солдафонской тупости, но натянул вежливую улыбку.

О Энлиль, откуда берутся в наше время настолько тупые, непроходимо тупые и грубые люди? Пусть это урку, но ведь он закончил медицинский факультет, он как-то сделал карьеру…

Впрочем, с вышестоящими вести себя он умеет — это с нами, подчиненными, можно не церемониться.

Я рассеянно окинул взглядом японский ресторан. Понаблюдал за золотой рыбкой, снующей среди водорослей в аквариуме.

— Что-то не несут нам заказ… конечно, герр Майер, все-таки встреча важная для нас, не так ли?

— Не волнуйтесь, трахать он вас не будет, у него стандартная ориентация.

А может, Майер до сих пор видит во мне беспомощного парня в наручниках, который когда-то был в его власти? И никак не может понять, что то время закончилось?

Барта я узнал издали. Хотя он мало напоминал себя на фото и видео — в жизни видный ОПБ-шник оказался приятнее. Чем-то похож на американца — раскованной открытой улыбкой, высоким ростом? Барт был одет неброско и дорого, в синие тона, подходящие к его темно-каштановой шевелюре. Рукопожатие Барта оказалось в меру крепким и располагающим.

Японочка-официантка подскочила к нам. Барт сделал заказ. Затем, улыбаясь, взглянул на меня.

— Значит, вы и есть тот самый Клаус… ничего, что я так неофициально? Тот самый Оттерсбах, который побывал в самом логове противника и остался на стороне человечества?

— Перебежал, — уточнил зачем-то Майер. Барт глянул на него.

— Да, — сказал я, — это совершенно точное выражение. Я решил остаться на стороне человечества. Плохое ли, хорошее — но оно у нас только одно, и другого не будет.

— Не жалеете о своем решении? — остро глянул на меня Барт.

— Нет.

Мне принесли заказ — роллы. Я ловко перехватил палочки — по-китайски. Меня учил, помнится, Рока, теперь он работает у себя на первой родине, в Китае.

Барт пригубил имбирного пива.

— Герр Оттерсбах… я понимаю, вы давно изложили всю информацию. Но ведь вы единственный из нас, кто побывал в поселении паралюдей. Откровенно говоря, меня мучает любопытство. Больше пока никому не удалось, ни одному из наших агентов.

— Да, это верно, что-то не возвращаются агенты из этого поселения, — подтвердил Майер. Я печально пожал плечами.

После того, как я сообщил лан-код Лаккамири, попыток внедрения — нелегально и через вербовку новых урку — было предпринято более десятка. Но я знал об этих попытках, и каждый раз агента убивали на подходе. Двое из них успели сделать несколько снимков и передать незначительную информацию. Потом лан-код попросту сменили.

— Но я действительно рассказал все, вы можете ознакомиться с отчетом.

— Да я, конечно же, ознакомился! Меня интересует другое: личный опыт. Впечатления. Вам понравилось там, Оттерсбах? Только откровенно.

— Откровенно… да, конечно. Там хорошо. Настроение светлое, приподнятое. Много зелени, много музыки, танцев, смеха. А сам город — это такая смесь обычной экологической деревни с гипертехнологиями.

— Там приятно жить? — жадно спросил Барт.

— Да, очень, — честно сказал я.

Японочка поставила заказ перед Бартом. Майер тем временем расправлялся со своей рыбой вилкой и ножом с видом нацистского хирурга, делающего операцию подопытному без наркоза.

— Но вы все же сделали другой выбор.

— Танцы… цветы, природа, дети, радость, веселье… все это хорошо. Но все это, к сожалению, маскирует другую, гораздо более неприятную вещь. Знаете, на плакатах нацистов тоже всегда были изображены милые белокурые дети и женщины. Эти люди — паралюди — стремятся к мировому господству, и это, к сожалению, факт. Я уверен, что надо их остановить, пока не поздно.

Барт задумчиво кушал роллы.

— Послушайте, — он ткнул палочкой в мою сторону, — ну а почему вы считаете, что их надо остановить? Кому принадлежит мировое господство сейчас? Финансовой олигархии. Магнатам. Высокопоставленным миллиардерам… Почему это лучше, чем эти ваши паралюди?

— Они не мои.

— Неважно.

— Знаете, — сказал я задумчиво, — однажды один из сотрудников нашей организации сказал мне так….. на этой земле чистых и праведных — нет. Все хороши. Но разница в другом. Мы хотим, чтобы вот этот мир, такой, как он есть — сохранился. Чтобы нелепый, иногда жестокий, иногда печальный, пестрый человеческий мир — все-таки жил. А они хотят уничтожить этот мир. Вот примерно так…

— Но ведь они, как я понимаю, именно считают себя чистыми и праведными? На основе генетического анализа… Бред, конечно…

— Да нет, — я покачал головой, — они вообще не употребляют таких понятий. Эти понятия, герр Барт — религиозны. А паралюди вообще далеки от религии. Они считают, что у них — исходя из научных данных — другие интересы и другие склонности в жизни, нежели у нормальных людей. И это, честно говоря, пугает еще больше…

Я вдруг поймал себя на том, что мне интересно с Бартом. Вне зависимости от важности контакта с высоким чином в ОПБ. Мне интересно общаться с ним! Честно говоря, давно уже не встречал новых людей, с которыми было бы так увлекательно.

— Пусть занимаются своими другими склонностями где-нибудь за колючей проволокой, — брякнул Майер. Я заметил, что Барта тоже слегка передернуло. Мы взглянули друг другу в глаза, и Барт вдруг едва заметно улыбнулся.

— Знаете что, герр Оттерсбах? Откровенно говоря, я хотел бы пригласить вас к себе. Встретимся в моем офисе в сити. Как насчет следующего четверга, например? После обеда?

Это была удача, несомненная, стопроцентная удача. К концу вечера мы выпили на брудершафт и были уже Клаус и Пьер. Я знал, что эта встреча будет чем-то вроде собеседования — начальство решило меня повысить. Но не ожидал такого успеха. Интересно, чем я обязан этому?

Тем, что Барт неожиданно оказался родственной душой? Все эти недомолвки, взгляды, понимание с полуслова — хотя, казалось бы, что может быть общего у меня с ним, высоким чином ОПБ? А вот бывает же такое.

И мрачнеющий Майер, под конец вечера ставший со мной очень вежливым и распрощавшийся без единой полицейской шуточки. Похоже из роли парня-в-наручниках я перешел в амплуа любимца-начальства.

Дома я сделал кофе и уселся в кресло, не открывая ноутбука. Откинул голову. Представил, что на колени ко мне запрыгнул кот… Как сейчас не хватает Кикса!

И ведь можно было забрать его у Джессики. Но я не стал. У Джессики кот отлично прижился, а я все-таки разведчик. Со мной может случиться все, что угодно (думать так приятно для самолюбия, несмотря на то, что это чистая правда).

Итак, Барт и его биография. Найти сведения о нем в интернете не составляло труда.

Австриец из Зальцбурга, он происходил из семьи потомственных интеллигентов. Отец его был профессором теологии, мать имела ученую степень по социологии и происходила из аристократической семьи, по матери он был фон Гаттен, и нередко в интернете встречалось даже такое написание фамилии — Барт фон Гаттен. Мать же обеспечила семье кругленькое состояние и долю в одном мировом концерне, совладельцем которого стал родной брат Пьера, Жюль (видимо, в этой семье была мода на французские имена).

Сам Пьер Барт пошел по ученой линии и защитил доктора в Венском университете по специальности "право". Работал адвокатом. Имел какие-то финансовые дела с братом, в результате чего стал входить в сотню самых обеспеченных австрийцев.

В последние пять лет числился консультантом Института общественного развития — так для общественности именовалась наша засекреченная организация. То есть по сути с момента основания ОПБ он присутствовал в ней.

Что касается семейной жизни, Барт был женат, затем разведен, в интрижках замечен не был. Жена, образованная, но вовсе не именитая женщина из простой семьи, получившая после развода сумму, достаточную для жизни, сейчас живет в Зальцбурге, работает искусствоведом. От брака у Барта осталась дочь. Вот эта дочь и была единственной странностью в гладкой биографии адвоката. Она закончила медицинский институт, стала неврологом, некоторое время работала в Вене. Моя ровесница. И вдруг около шести лет тому назад она исчезла, да так, что о ней ничего не было слышно. Во всяком случае, поверхностный сетевой поиск не дал ничего.

Изучая биографию Барта я сначала оставил этот факт на потом.

Ладно, это выяснится как-нибудь. Я открыл ноутбук — не черный рабочий, а второй, в корпусе от "Сони". На самом деле в него был встроен кита, амарский прибор.

В наше время, к счастью, разведчику-амару не обязательно устраивать тайники в канализации и оставлять шифрованные записки в ящиках "до востребования". Нет и необходимости годами жить в полной изоляции от своих. То есть не знаю, как устраивается разведка в человеческом мире, а у нас — свои приборы и связь, в которую невозможно ни встроиться, ни прослушать приборами из урканского мира.

Я немного полистал Аранас — амарский собственный аналог интернета. Впрочем, бледный аналог. Хотя и существует он уже лет сто. Но у амару как-то не появилось того богатства и многоцветья, коими отличается интернет. Аранас нужен нам только для общения — новости, письма, тексты, ну еще передача картин и музыки. Специальных "сетевых библиотек" и сборников файлов нет — зачем они нужны, если каждая имата располагает собственным Хранилищем, а каждое Хранилище дублируется также и в электронном виде, и доступ к нему из Аранаса не закрыт… Я могу в любой момент почитать любую книгу или послушать музыку, лежащую в Хранилище австралийской, южноамериканской или египетской имата. Там есть также и произведения специфически виртуальные, например, электронные картины.

Чертовски любопытно анализировать вот такие различия. Сравнивая Аранас и интернет, только и понимаешь, что последний на самом деле состоит наполовину из рекламы — явной и скрытой, а вторая половина по большей части хвастовство и самовозвеличивание, меряние отростками и придание собственной, не слишком значительной личности, лучезарного блеска в соцсетях и на порталах.

Я просмотрел новости из всех имата, ничего особенного, интересно, что в Индии начали строить вторую имата, ближе к побережью; и что из полета вернулся космический диск, побывавший на Луне. Теперь мы можем без особого труда приблизиться к автомату… вот только неизвестно пока, чем его сбивать. Работы ведутся, но без помощи ВПК обычного мира не обойтись.

Я перешел к публицистике, проглядывая статьи одним глазком… интересный анализ положения на Ближнем Востоке. Отчет о педагогическом эксперименте. Рассуждения о гуманизме. О психологических тонкостях дружеского общения. Тоже интересно.

Но Шива побери, почему никто ничего не пишет о Тибете? Это просто загадка какая-то.

Мое внимание привлекла вдруг статья об урку — может быть, своим тоном, непривычно безапелляционным и страстным.

"Мы привыкли считать, что урку обладают, в отличие от нас, силой воли и мужеством.

Но что представляет из себя мужество урку? Мы не можем назвать мужественным поступок оленя или собаки, хотя эти животные могут сражаться и рисковать жизнью в определенных ситуациях.

Если амару выходит на бой, им движет любовь к родным, к близким, его ведет идея. Ему не хочется делать это, и даже если он ощутит слабенькое возбуждение и гнев, гормональный кнут слишком слаб, чтобы заставить амару сделать хоть шаг навстречу опасности. Однако он делает этот шаг. Мужество амару всегда осознанно. Оно — всегда самопреодоление, всегда сознательная жертва собой ради других, ради чести, ради идеи.

Урку же бросает в бой удар гормонального кнута. "Дерусь, потому что я дерусь", говорит герой Дюма. Все мы видели трех-пятилетних мальчиков урку, которые уже охотно набрасываются друг на друга, да и многие девочки не отстают. Буря стресс-гормонов бьет в голову, заставляя урку забыть обо всем, не чувствовать боли и страха, не думать о последствиях. "Мужество" урку — проявление стихии, проявление природной мощи этих существ. Но как можно этически оценивать физиологию? И сравнивать эти физиологические выбросы с действительно разумными поступками амару, берущих в руки оружие, чтобы защитить себя и близких?

Чисто случайно и урку может защищать своих близких, либо, скажем, Родину или идею — но он так же не сознает этого, как не сознает ситуации волк, кидающийся на соперника. В следующую минуту урку может броситься на близких, избивая их — если гормональная буря не найдет выхода, или повернуть оружие против вчерашних товарищей.

Так же и женщины урку могут казаться любящими и заботливыми, но это — проявление сексуального и материнского инстинктов; биологи уточнят, что урку как высокоорганизованные приматы, уже лишены инстинктов; да, это упрощение. Вернее будет сказать — женщины-урку ведут себя порой как любящие заботливые существа, но это — лишь результат действия окситоцина в их организме, помноженного на внушенные в детстве стереотипы "правильного женского" поведения.

И собака кажется заботливейшей матерью, но эта же мать порой съедает своих щенков, если инстинкт вылизывания перейдет границу. И у матерей-урку не так уж редки случаи убийства младенцев — не сознательного, а случайного, в помутнении разума (впрочем, еще чаще убийства в семье совершают мужчины-урку).

Так чего же, позвольте спросить, лишены мы, амару, в сравнении с урку? Чем нам предлагается восхищаться?…"

Я закрыл статью и вздохнул. Все это спорно. Есть ли у урку душа? Впрочем, амару никогда не задавались такими вопросами и не искали на полном серьезе того, что нельзя пощупать или определить приборами. Грамматически понятие души в ару относится к поэтической эмоциональной области, его, значит, можно на полном серьезе употреблять в художественном творчестве, однако даже ребенку ясно, что с реальными, логически определимыми поняиями "душа" не имеет ничего общего.

Я послал вызов Алисе, и она откликнулась через минуту. На сердце потеплело, когда экран мягко засветился.

Светлые волосы Алисы были, как обычно, забраны в хвост. За ее спиной виднелся уже знакомый мне плакат — или афиша? — с надписью на русском. Все забываю спросить, что там написано…

— Привет, Клаус, ну как ты?

— Очень неплохо, — сказал я осторожно. Подробностей я все равно не рассказываю, — как там погода у вас в Москве? Снег еще лежит?

…Алиса не осталась в Лаккамири. В последнее время все осознают, что десятилетия мирного и спокойного строительства истекли… Мы амару. Каждый из нас хорошо знает, как обстоят дела в мире, и не все могут спокойно жить дальше, заниматься любимым отвлеченным делом. Отчего-то мне приятно, что Алиса — тоже не смогла.

Хотя она продолжает разрабатывать немецко-русские и англо-русские трансляторы.

Но теперь она живет в Москве и занимается поиском новых амару. Агент хальтаяты, этим же много лет занимались Анквилла, Иллка и многие другие… И таких агентов у нас все больше. Очень важно нарастить численность сознающих себя амару, нам еще слишком далеко до критического числа.

— Ходила сегодня в одну организацию, смотрела там… и нашла мальчика, более девяноста процентов совпадения… И молод, всего шестнадцать лет. Сейчас вот изучаю данные на него, он талантливый музыкант, в школе неплохо учится, но есть проблемы. Завтра пойду знакомиться.

— Парню повезло. Ну а как там Лорин?

— Да, Лорин… ты знаешь, их дом уже готов. Они скоро переедут.

Строительство дома Лорин и Каяри затянулось на целый год, сейчас приходится подолгу ждать — из-за наплыва новых общинников. Всем нужны дома. Но молодая пара — они поженились в прошлом году после сдачи Лорин экзамена — не особенно бедствовала, живя в пустом доме Алисы, Алиса почти не возвращалась домой. Как и я…

— Значит, теперь твой дом пуст?

— Да, — рассеянно отозвалась Алиса, — но собственно, переедет только Лорин. Она не очень-то довольна. Каяри уехал на стажировку. А она учится только первый год, ей придется еще долго жить в Мири…

А у меня вот так и не появилось своего дома. Я жил у Алисы… а потом очень быстро уехал сюда. Зачем мне дом в Лаккамири? Может быть, я и вовсе не вернусь в поселок до начала настоящей Хальтаяты, а может быть — не вернусь никогда. Я быстренько прогнал мрачные мысли.

— Слушай, а она не того? Ну… понимаешь… может, они ребенка ждут?

— Вряд ли, — Алиса покачала головой, — это у нас не так быстро бывает.

Раньше женщины амару вообще имели овуляцию только дважды в год. Другой вид. Теперь разницы с женщинами урку внешне и нет, но далеко не каждый цикл может произойти оплодотворение. Есть свои особенности и у мужчин-амару — и они не всегда могут оплодотворить.

— У нас бы в этой ситуации ребята предохранялись…

— Да, но у амару так не принято. Ты ведь знаешь.

Дети в итоге появляются так редко, что их рождение — праздник и подарок. Амару не предохраняются или делают это в каких-то исключительных ситуациях. То же и с абортами, хотя никаких религиозных запретов у них нет.

Вряд ли можно ждать, что Лорин уже в таком юном возрасте забеременеет. Но если — все только обрадуются.

— А что пишут в России о Тибете? — вспомнил я. Алиса пожала плечами.

— Либеральные газеты — о свободе, национальных чаяниях и повстанцах… кстати, интересно, почему либералы, остро враждебные националистам, всегда охотно поддерживают национализм в таких вот случаях. Правительственные пишут о бандитах и праве Китая на защиту территории. У Российской Федерации же с прошлого года соглашение с Китаем, если ты помнишь. Все предсказуемо.

— Знаешь, чего я не понимаю? Почему наши молчат о том, что происходит в Тибете? Я сейчас читал новости — о Ближнем Востоке только ленивый не пишет, о Венесуэле… но о Тибете — ничего. В чем причина такого равнодушия?

Алиса задумалась.

— Но ведь Шамбала в сущности очень далеко и от Лхасы, и от Непала… Тибет ведь огромный, Клаус, не меньше Европы по площади. Да и что угрожает Шамбале, если учитывать лан-поле? И в Тибете же очень давно эти разборки идут!

Я кивнул. Шамбала в самом деле расположена в области малого Тибета, куда и туристов-то стали пускать очень недавно. Все эти религиозные заморочки раньше были дополнительной защитой. Я и сам в свое время разыскивал Шамбалу именно в этой, строго ограниченной области — и не нашел.

А восстание бушевало очень далеко от Шамбалы. Да и войска НАТО стояли неблизко.

— Разборки давно, — согласился я, — но вот НАТО еще ни разу не реагировали на это. Резолюции ООН, осуждение злобных китайцев — пожалуйста. А ввод армии… Тебе это не кажется странным? Нефти и прочих ресурсов в Тибете нет.

— Началось серьезное противостояние блоков супердержав? Запад против Востока? — предположила Алиса. Я пожал плечами.

— Особой антикитайской истерии я тоже пока не ощущаю…

Мы поболтали с Алисой о том, о сем. С Алисой приятно болтать, не замечаешь, как летит время. Потом она заметила, что у них в Москве уже почти ночь, а ей еще надо обработать две страницы словаря. Мы распрощались.

И почти сразу на экране возник Анквилла.

— Ками, Клаус! Как успехи?

— Отлично. Получил приглашение к личному знакомству.

Я вкратце рассказал о сегодняшней встрече. Анквилла одобрительно кивнул.

— Очень хорошо. Ты понимаешь, как действовать, когда попадешь в его офис. Оборудование есть?

— Да, конечно, — сказал я, — но мне нужен еще сканер, Анквилла. У меня же нет сканера.

— Сканер я тебе послал с курьером. Курьера тебе надо будет устроить во Франкфурте. Ты его знаешь, кстати. Он поступает в твое распоряжение.

Он рассказал мне о подробностях встречи.

Я ждал курьера в Старбаксе рядом с Оперн-платц, маленьком, демократичном, полном народу — самом подходящем для незаметной встречи разведчиков.

Взял большой латте и раскрыл серый ноутбук, читая новую книгу, выпущенную в мексиканской имата, в переводе на английский, конечно — во-первых, читать на ару для меня все еще проблема, во-вторых, раскрывать текст на ару в публичном месте было бы непрофессионально. Часики внизу страницы кита бежали быстро. 17.00. Я взглянул в окно из-под ресниц. Свет заслонил на миг большой темный силуэт — какой-то чернокожий, крупный и высокий, в неприметной серой куртке. Парень вошел в кафе, окинул столики взглядом, не задержав внимание на мне, и двинулся к стойке.

Через минуту он, держа в руке капуччино, а второй придерживая наплечную сумку, двинулся в мою сторону. Я позаботился, конечно, о том, чтобы единственное свободное место в этом отсеке оставалось лишь за моим столиком.

Катари Яти приблизился ко мне.

— Позволите сесть? — вежливо спросил он, устанавливая свою чашку на столе. Я кивнул.

— Да, конечно.

— Сегодня здесь очень людно, — Каяри говорил по-немецки с заметным акцентом. Я улыбнулся.

— Здесь всегда людно. Центр цивилизации.

Каяри шумно вздохнул, устраиваясь поудобнее. Расстегнул куртку.

— Мне нужно передать тебе…

— Я знаю. Не здесь, когда выйдем. Запоминай адрес отеля… — я продиктовал ему адрес, — номер снят на твое конспиративное имя, Кай Джори.

— Не дороговато будет в отеле-то? — Каяри задумчиво отхлебнул кофе.

— Нет, дешевый отель.

Мы говорили, почти не глядя друг на друга, словно ведя обычную светскую беседу незнакомых людей.

— Как Лорин? — спросил я.

— Хорошо… только расстраивается, что ей еще нельзя работать в поле, — Каяри задумчиво улыбнулся.

— Я рад, что мы будем работать с тобой.

Я и в самом деле обрадовался. И не потому, что Каяри для меня уже почти как родственник… ну во всяком случае, он родственник Алисы. Дело в том, что у Каяри — третья ступень ятихири. Он самый деловой из молодых людей, и самый преданный хальту. У меня лично и первой ступени пока нет.

— По поводу передачи. Она в пакете? Выложи ее на соседний стул. Когда будешь уходить, забудь здесь. Я прихвачу.

— Понял.

— Связываться будем через кита. Поговорим вечером. Я разъясню, что делать дальше.

Мы поговорили еще немного о том, о сем. Каяри допил свой кофе. Поднялся и зашагал к выходу, оставив на сиденье пакет "Люфтганзы". Я рассеянно смотрел в окно. Вот его темный высокий силуэт снова мелькнул мимо. Каяри шел в сторону Оперы.

Я встал. Прихватил синий пакет и стал пробираться к выходу.

Пакет был довольно тяжелым — там в двух коробках оборудование для меня — портативный ген-сканер, который по-хорошему нужен был мне уже давно, и микроаппаратура слежения, которую мне предстояло через неделю установить в офисе господина Барта.

Я сложил пакет в собственную сумку от Адидас, и с чувством выполненного долга двинулся к метро. Меня ждала сегодня на вечеринку Юлия.

Вопреки обещаниям, русских было довольно много — человек шесть, и они-таки по-русски между собой говорили. Но не так уж много, потому что именинница — я чинно преподнес ей купленный в киоске букет роз и коробку шоколада — хоть и россиянка по происхождению, родной язык знала плохо, в Германию она приехала с родителями в каком-то совсем малом возрасте. Ее бойфренд Хайнц был местным и по-русски не понимал.

Присутствовали и обещанные иностранцы, трое израильтян — я так и не понял толком, знают ли они русский, кажется, нет. И голландец Юрген, впрочем, он немного знал и немецкий.

Меня усадили рядом с Юлией — мы пришли вместе, и я продолжал неактивно изображать ее бойфренда — с краю стола, напротив меня сидел Юрген, слегка пришибленный с виду. За столом болтали на разных языках. Я подмигнул Юргену.

— Надеюсь, водка будет?

— Я на машине, — с тоской заметил голландец. Я усмехнулся.

— Здесь отличное метро.

Подруга Юргена отвлекла его, а я потихоньку достал сканер. Он совершенно не был похож на тот громоздкий прибор, которым Иллка в свое время проверяла меня. Наши сумели сделать сканер еще компактнее — невероятно, если учитывать, что именно он делает. Впрочем, он же не проводит химического анализа, а сравнивает какие-то там спектры. И замаскировать его под обычную любительскую видеокамеру. Притом результаты считываются не с самого прибора, а с интерфейса, выполненного в виде электронных часов. Я надел часы на руку. Вот сейчас и посмотрим, как работает эта штука… Как я понял, надо просто направить на объект и нажать рычажок внизу аппарата. Я направил прибор на Юлию. Коллега тем временем позаботилась обо мне и завалила тарелку какими-то салатами. В рюмку налили красного, я даже не разглядел, что там было, дешевое что-то.

Высокий симпатичный парень из русских поднялся и произнес тост за именинницу. Та заалела. Мы выпили. Я поел салата, слишком жирного, на мой вкус. Много майонеза. Часы кольнули в запястье. Я посмотрел на табло, совпадение по маркерам амару демонстрировалось здесь почему-то в процентах. У Юлии было 32 процента — можно сказать, нулевое совпадение, до 50 совпадение можно считать случайным, во многих поколениях Юлии не встречалось амару совсем, или она не унаследовала их гены.

Собственно, я проделывал все это из чистого любопытства и чтобы попрактиковаться в незаметной работе со сканером.

Я оглядел стол. Как мне удалось понять из разговоров, публика здесь собралась вся интеллигентная. Две самые юные девушки были студенточками. А остальные — биолог, программист, юрист, две журналистки, преподаватель математики, аспирантка опять же по генетике, и еще представители каких-то неопределенно гуманитарных профессий вроде Юлии. Математик даже имел звание доктора.

Прямо можно подумать, сидишь где-нибудь в Лаккамири в компании друзей… Вот только свободно я себя здесь отчего-то не чувствую.

Ну что ж, попробуем по одному. Я направил аппарат на Юргена.

После второй рюмки стало ясно, что позиция у меня не слишком удобная. Я подхватил сканер и перебазировался в комнату на кресло, так, чтобы быть поблизости от именинницы и ее круга. Рядом со мной оказался письменный стол с монитором, какими-то бумагами и толстым томиком Дэна Брауна. Увидев обложку, я едва не расхохотался. Новый шедевр, выпущенный в прошлом году. "Другая раса"…

— Читаешь? — спросил я Катю. Девушка отчего-то покраснела.

— Модно сейчас.

— По нему кино снимают, — с готовностью вступила в беседу сидящая рядом Таня, — скоро выйдет уже…

Я кивнул.

Не знаю, какой процент амарских генов у самого Дэна Брауна. Впрочем, окажись он даже чистым амару — что сомнительно — таких известных людей мы не забираем в имата. Всему свое время.

Но с Брауном поработали. Я уж не знаю, что ему предложили, денег у него и так хватает, идея тоже не бог весть какая… Но думаю, что ему раскрыли часть информации.

Браун — хорошо раскрученный брэнд, и план сработал, книга разошлась миллионами экземпляров. Фильм — дополнительная случайная удача, вряд ли у нас есть каналы влияния в Голливуде.

Припомнилось, как Анквилла рассуждал об этом.

— На первом этапе книга будет служить прикрытием. Чтобы никто не верил всерьез в существование другого вида людей, будет запущена легенда об этом, полуэзотерическая, на уровне сказок про эру водолея и НЛО. Тот же механизм был использован с Шамбалой, с помощью Елены Блаватской — чтобы ее не начали искать действительно всерьез. А на втором этапе… Понимаешь, если в сознании людей укоренится эта легенда, проще будет перейти к действительности — не надо будет объяснять все каждый раз с самого начала.

В самом деле, в "Другой расе" хотя и грубо, и топорно, но раскрывались многие подробности об Атлантиде, о пирамидах, о существовании этой иной расы людей на протяжении тысячелетий. Браун, правда, сильно нафантазировал — у него другая раса была расой сверхлюдей со сверхспособностями. Фантазии были у него переплетены с истинной информацией, которую он мог получить только от нас.

Но то, что отличает нас от урку на самом деле — самый сложный вопрос.

В массовом детективе этого не объяснишь — не поймут.

Юрген, Катя и Таня тоже оказались чистыми урку, и я снова пересел за стол, но поближе к центру. Подхватил свою рюмку и поддержал очередной тост. Девочки принесли из кухни основное блюдо — мясо, запеченное с сыром и ананасом, довольно вкусно.

За столом шла беседа о насущном — о деньгах.

— Уму непостижимо! — говорил программист (кажется, его звали Боря или как-то так), — я получаю четыре тысячи… а на руки — только две с половиной. Это же невозможно! В Москве…

— Да они тут грабят! — поддержал израильтянин, — у нас то же самое. Налоги такие, что вздохнуть нельзя. Какого черта мы платим эти налоги?

— Я вообще считаю, что государство — это бандит!

— Ну почему же, — вступил я в беседу, — мы живем в социальном государстве. Налоги — это плата за социальное спокойствие. Чтобы каждый был хоть как-то обеспечен, чтобы люди не голодали. Опять же, социальные страховки — это необходимо для существования системы медицинской помощи каждому.

Зря я это сказал…

— Это значит, мы должны кормить из своей зарплаты каких-то бездельников!

— Работать не хотят, лежат на диване и ничего не делают…

— Я бы всем этим получателям пособий оставил сто евро на опохмел… и пусть идут жить под мост. Ну детям можно приют предоставить.

— А ты где работаешь? — одна из девушек подозрительно покосилась на меня.

— Он со мной работает, — сказала Юлия. Я благодарно взглянул на нее. Еще пришлось бы доказывать, что я не бездельник, лежащий на диване и проедающий их налоги.

— Это не совсем так, — сказал я, — большинство безработных — это одинокие матери с детьми. Или больные, или люди после пятидесяти лет, их действительно никуда не берут.

— Да всегда можно найти работу! — загорячился Боря, — если оторвать задницу от дивана и поискать. И с детьми нечего сидеть до совершеннолетия, вполне можно пойти поработать…

— Конечно, можно! — раздался хор поддержки.

— А то обнаглели совсем!

— Может, ты левый? — подозрительно спросил меня юрист.

— А это тут при чем? — удивился я.

— Ненавижу коммунистов! — резко сказала Юлия, — после того, как мы жили в тоталитарной стране…

Я перевел дух. Похоже, внимание от меня отвлечено. Все с удовольствием подхватили новую тему. Но на эту тему особенно даже говорить не надо было, тут все присутствующие были единодушны, хватало вздохов и взглядов. Хайнц сказал.

— А я родился в Тюрингии. Так что тоже пожил при тоталитаризме. Но только два года.

— Это не смешно, — резко сказала израильтянка постарше. По-моему, она все-таки тоже знала русский, — все мы, кто пережил это… мы никогда не забудем. И не простим!

— Да, конечно, — поспешно согласился Хайнц, — я и не хотел…

Одна из женщин подошла, обняла израильтянку и что-то сказала ей по-русски.

Наверное, это задумывалось как трогательная сцена, но отчего-то она показалась мне жутко фальшивой. Мне стало не по себе — не знаю, почему, так, как бывает, когда железом скребут по стеклу. Я занялся прибором… так, пока амару здесь не выявлено. Даже полукровок.

…они уже перешли на Израиль и единодушно рассуждали об арабах — о том, какие это сволочи, и как наконец уже надо бы их всех уничтожить, потому что они же сволочи, фашисты и террористы, и вообще даже не люди, и непонятно, чего канителятся с ними… проклятое мировое сообщество не дает, что ли.

Выпили еще по одной. Биологу (по имени Миша) дали в руки гитару. Он подергал струны, проверяя настройку. Катя стала его уговаривать что-то там сыграть, "ну для меня, пожалуйста". Миша кивнул и, бряцая по струнам, запел что-то задушевное по-русски. Слушать было скучновато, так как слов я не понимал. Зато я приналег на мясное и салаты. Если много есть, алкоголь не так бьет по мозгам. К счастью, скучно было не только мне, на второй песне все уже как-то зашушукались, задвигались, и третью слушал уже только кружок энтузиасток-девушек, усевшихся вокруг Миши.

…Его вот надо бы проверить. Ну не может быть так, чтобы он не был амару хоть наполовину! Умный парень, биолог, играет на гитаре… "Всякое искусство совершенно бесполезно", как писал Уайльд. А урку никогда не делают ничего бесполезного! Это-то их от нас и отличает. Во какую чеканную формулировку я придумал, несмотря на то, что водки так и не было! А еще русские.

Все уже были изрядно навеселе, и разговоры пошли сложные.

— Все-таки национальности в наше время теряют всякое значение, — говорила аспирантка Наташа, — ну вот мы из России… Хайнц, Улла, ты, Клаус… вы немцы… они вот из Израиля… он из Голландии… какая разница? Все мы — граждане мира!

— Но это все не так просто! — поднял палец Боря, — это мы, да, интеллигентные, образованные люди… мы элита! Для народа национальность по-прежнему существует, и очень важна. А нам… нам уже все равно.

— Мне лично, — важно сказал доктор математики, — куда ближе образованный европеец, чем какой-нибудь пьяный дядя Вася в российском автобусе. Хотя казалось бы мы с дядей Васей одной национальности.

Я внимательно посмотрел на доктора. Действительно, очень интеллигентное лицо. Внимательный взгляд, хотя и расфокусированный из-за алкоголя. 26 процентов совпадения с амару. Меньше, чем у Юлии!

— Мы, — важно сказал Боря, — когнитариат. Я читал про это в интернете. Это новый креативный класс, интеллектуалы… рано или поздно мы возьмем власть в этом мире! Мы — элита. Сейчас известно, что образованные люди даже физически отличаются от остальных — здоровее и живут дольше. Мы, те, кто способен своими мозгами работать, создавать новое — со временем мы должны вообще отделиться от массы… мы не масса! Это же сразу очевидно.

— Вот именно! — заметила аспирантка, — я очень жалею, что училась в обычной школе… в гимназии, конечно, но все равно там были ученики из разных районов, были дети всяких рабочих, даже безработных, даже какие-то турки. Меня ужасно все это раздражало. После школы я поступила в вуз, и с тех пор ни разу даже не пересекалась с такими людьми, так вот, зачем меня нужно было мучить с этой массой? Когда у меня будут дети, они будут на домашнем обучении! И общаться они будут только с приличными людьми!

Я с сожалением взглянул на сканер — увы, и у Миши оказалось всего лишь 46 процентов совпадения…

А забавную теорию они тут выдвинули. Оказывается, это они — другая раса. Другой вид. Когнитариат, понимаете ли.

И они уже почти отделились от необразованного, не желающего работать и учиться быдла! Уже даже физически почти отделились. И хотели бы отделиться совсем. Да у них тут тоже настоящая хальтаята.

Я потряс головой и вышел на балкон, где обретались курильщики. Подышать свежим сигаретным дымом. Прохлады мне, немного прохлады — я явно перепил.

Черт возьми, Алиса, как ты все это объяснишь? Между двумя шимпанзе невозможна научная дискуссия? Но эти-то могут. Пожалуйста — это урку. Чистейшие генетически урку. Даже их дети никогда не будут амару. И тем не менее, они говорят об отвлеченных предметах. Как-то оценивают окружающий мир — как и на каком уровне — другой вопрос, оставим это. Рассуждают. Строят теории… Даже песни поют под гитару.

На работе занимаются наукой. Работают головой.

Рядом со мной дымил Кэмелом доктор математики.

— Не куришь? — спросил он.

— Не-а… вышел свежим воздухом подышать.

Внезапно мне пришла мысль.

— Слушай… меня интересует, я для одного исследования материал ищу… как ты математикой увлекся? С детства?

— А-а, да нет… то есть вообще-то в детстве я тоже увлекался. Но потом я в школе больше по бабам… Съехал.

— Но ты же доктор, защитился…

— Ну у меня отец завкафедрой, чего ты хочешь? Куда-то же поступать надо было. Поступил вроде. А потом интересно стало. Получится в аспирантуру или нет? Взяли. Знаешь, азарт такой. Потом думаю, смогу защититься или нет? Смог… Слушай, мне тут в Осло предлагают место на кафедре, вот думаю, ехать или не ехать… ты как считаешь?

— Не знаю, — сказал я, — тебе виднее.

— Наверное, поеду, — сказал он, — там заманчивые условия… в Германии вообще глухо все. Не пробьешься.

Он затушил бычок. Перегнулся через перила и посмотрел вниз. Я даже испугался — не прыгнет ли. Но представитель когнитариата лишь задумчиво качнулся, выпрямился, взглянул на меня и пошел в освещенную комнату.

Телефон зазвенел начальными тактами Пятой Бетховена, и я вздрогнул. "Шаги судьбы" — эту мелодию я запрограммировал на самую малоприятную личность из всех, кто мог мне позвонить.

Я стремительно пересек комнату и взял трубку.

Голос Майера казался масляным.

— Оттерсбах? Сегодня к вечеру ты мне будешь нужен в Центре. Подъезжай к семи.

— Хорошо, — сказал я машинально.

— Да, Оттерсбах… наконец-то и от тебя есть толк. Поздравляю! Это реальное достижение. Благодаря твоей наводке мы сделали сегодня большое дело. Мы взяли эту бабу, бывшую Граф, теперь Кастнер.

Иллка не смогла уйти.

Анквилла убеждал, что моей вины в этом нет. Вокруг Иллки давно стягивали сеть. Она собиралась уходить. Прекращать свою деятельность в Европе. Было решено, что ее уход послужит укреплению моей легитимности. Я выдал информацию о ней — имя, место жительства — в полном соответствии с планом Рабочей Группы Хальтаяты.

Беда в том, что рядом с ней, в частности, на ее работе, давно уже устроили нескольких агентов ОПБ, и мы не знали об этих агентах. А они не могли идентифицировать ее личность среди десятков подозреваемых. Знали только, что в Мюнхене действует агент хальтаяты, и что это, по всей видимости, врач или социальный работник.

Атака была мгновенной, Иллка не успела уйти. Агенты применили газ. Наша группа прибыла на час позже, мы не считались с тем, что ОПБ начнет операцию так быстро.

Это если и был просчет, то ни в коем случае не мой. Так говорил Анквилла. Да ведь и сама идея выдать личность Иллки принадлежала вовсе не мне.

В Центр я ездил на машине, он был далеко уже за Оффенбахом, по лесной дороге, в глухой чаще, где тщательно охранялась окружающая среда. Центр мало отличался от западного, в котором держали когда-то меня и Нико. И не в интересах ОПБ, конечно, было располагать его близко к населенным пунктам.

Здесь он был замаскирован не под психолечебницу, а под виллу супербогача по фамилии Краус. Один из сотрудников ОПБ.

Первый шлагбаум я проехал, назвав пароль. На втором охранник позвонил в Центр и убедился, что меня там действительно ждут. Наконец у ворот меня сначала идентифицировали, затем позволили заглянуть в глазок сканера сетчатки.

Окончательно опознав меня, дверь раскрылась.

С момента нашего побега ОПБ приняло дополнительные меры по охране своих центров — то есть по сути, тайных тюрем, где содержались заключенные и "пациенты", и одновременно исследовательских учреждений. Кстати, научный персонал, как я выяснил, ОПБ набирал из людей, чей анализ крови показывал хотя бы 50–70 % совпадения по генам амару. Больше было нельзя, они считались бы "паралюдьми". Меньше… очевидно, кто-то в верхушке ОПБ понимал, что лишь с полукровками можно рассчитывать на то, что они станут не только отрабатывать зарплату и бороться за место в иерархии, но и хотя бы немного искренне увлекаться научным поиском.

От ворот я пешком прошел по крытой галерее, в столбах которой были установлены, по слухам, не только видеокамеры, включая инфракрасные, но и автоматические стреляющие устройства. На входе в здание миновал еще один пост.

Узкий коридор, лифт — я даже не знаю, где тут лестница, которая по идее ведь обязательно должна быть! Я вышел на четвертом подземном этаже.

Понятно, что ОПБ располагает гигантскими средствами. Миллиардами и более того. И все равно это впечатляет.

Майер ждал меня в кабинете лично.

— А, Оттерсбах, явился! Очень хорошо. Ты как — готов к разговору с соплеменницей?

— Скажите, а она действительно парачеловек? Или просто работает на них? — поинтересовался я.

— Такой же парачеловек, как ты. Еще и похлеще. Только она матерый агент, она среди нормальных людей и не жила никогда. Так что… — Майер посуровел, — предупреждаю тебя, Оттерсбах. Ты у нас гуманист, я знаю. На красивые глазки и женские уловки вестись не надо.

— Не беспокойтесь, — сказал я. Кажется, мне удалось подавить все нервные реакции. Сейчас вопрос только в том, нужно ли нам узнать друг друга. В принципе, мы можем рассказать о нашей первой встрече по ходу расследования дела Шефера. Но я не знаю, как строит свою защиту Иллка.

Майер распахнул дверь в соседнее помещение. Что, уже? Я слегка вздрогнул и вошел вслед за ним.

Илла Пакари, Иллка сидела за столом, я сразу вспомнил ее. С тех пор она не изменилась — все та же молодая женщина с пшеничными, коротко остриженными волосами. Взгляд серых глаз спокоен, лицо расслаблено, можно подумать, она в кресле парикмахера, а не на допросе.

Впрочем, у нее пятая ступень. Не Анквилла, конечно, но все равно очень круто.

Иллка была пристегнута к стулу больничным ремнем для фиксации, под полурасстегнутую блузку тянулись провода, и на пальцы выложенной на стол правой руки надеты колпачки с проводами, и все это хозяйство соединялось с маленьким ноутбуком на столе. Полиграф. Регистрируют реакции. У человека с пятой ступенью ятихири — ну-ну. За столом сидел незнакомый мне ОПБ-шник в очках с черной тяжелой оправой.

Иллка взглянула на меня без всякого выражения. Майер жестом указал мне на стул, и я сел.

— Вам знаком этот человек? — задал вопрос ОПБ-шник. Иллка покачала головой.

— Не могу припомнить.

Я заметил какие-то движения на мониторе полиграфа — понятия не имею, что они означают.

— Возможно, я его где-то видела, но не помню, — уточнила Иллка.

— Вы можете сказать, кто эта женщина? — обратился ОПБ-шник ко мне. Я пожал плечами.

— Мне сообщили, что это агент амару. Лично мы не знакомы.

— Однако вы предупредили эту женщину три года назад, когда мы планировали задержать ее.

— Причины, по которым так вышло, мной уже излагались неоднократно, — я взглянул прямо в его очки, — и не связаны с моим личным знакомством с этой женщиной.

Очкарик перевел взгляд на Иллку.

— Вы утверждаете, что незнакомы с этим человеком. Но он — амару?

— Этого я не могу знать, — ответила она.

— Но ведь вы можете определить… вот он, перед вами.

— Нет, конечно! — в голосе Иллки звучало удивление, — невозможно определить амару по внешности. В некоторых случаях можно предположить… Но в целом популяция слишком перемешана, и нет никаких признаков внешности, типичных именно для амару.

— Вот как — а по чему можно определить амару? Поведение? Биография?

— Нет. И то, и другое — по крайней мере, если речь идет о внешних биографических данных — никакой роли в определении не играет. Амару можно отличить только на основании генетического анализа. Я считала, что это вам известно.

— В мире не так уж много амару… — задумчиво произнес ОПБ-шник, — несколько миллионов? Сотен тысяч?

Иллка пожала плечами.

— Не могу сказать точно.

— Вы должны знать друг друга.

— Нет, мы не знаем, конечно же, всех осознанных амару на земле. Это было бы совершенно невозможно.

— Скажите, а как вы относитесь к этому человеку? — поинтересовался очкарик. Очевидно, цель этой очной ставки — уточнить реакции Иллки на меня на детекторе лжи.

Она пожала плечами.

— Я не знаю его, как я могу к нему относиться? Симпатичный молодой человек.

— Вы встречались и раньше, по делу Лауры Шефер… как была тогда ваша фамилия? Не помните? А вы?

— Хирнштайн, — сказал я, — доктор Хирнштайн.

Все равно эта фамилия у них сохранена. Иллка кивнула.

— Ах, тогда… да, возможно, тогда мы виделись.

— Что произошло с Лаурой Шефер?

— Не знаю, — ответила Иллка, — я помню эту девочку, но она ведь недолго была на моем попечении.

— Я скажу вам, что с ней произошло, — очкарик подался вперед, — Лаура Шефер была увезена в тайный город амару. С тех пор о ней никто ничего не слышал. Ее мачеха получила фальшивое свидетельство о смерти ребенка.

— Может быть, и так, — Иллка пожала плечами, — я об этом ничего не знаю.

— Вы не тестировали ее?

— Сейчас трудно сказать. Не помню.

— Разве ваша деятельность не заключалась в том, чтобы искать кандидатов в пара… в амару?

— Нет, — ответила Иллка, глядя прямо в глаза очкарику.

— А в чем же она заключалась?

Иллка не хотела отвечать даже на такие в общем-то безвредные вопросы. И наверное, у нее были на то свои резоны. Она снова сказала что-то нейтральное, ни к чему не обязывающее. Я напряженно смотрел ей в лицо. Наверное, в этом есть смысл. Не случайно и мы с Анквиллой сразу обговорили все в подробностях — какую информацию и в каких дозах мне следует выдать ОПБ.

Значит, об Иллке я ничего не знаю…

Очкарик вздохнул.

— Мы поговорим об этом позже. Ваша вторая встреча с этим человеком произошла к Ганновере, где вы работали под именем фрау Граф. Он помог вам скрыться от ареста.

— Но мне никто не помогал! — удивленно заметила Иллка, — я уходила совершенно одна. И этого человека я точно не видела в Ганновере.

— Не надо сочинять. У нас есть запись смс, которым вас предупредили. Это были вы, не так ли? — он повернулся ко мне. Я кивнул.

— Да, это был я.

— Вот как? — Иллка вскинула брови, — ну что ж, вы сделали один раз доброе дело.

— Видите ли, в дальнейшем этот молодой человек, Клаус Оттерсбах, перешел на нашу сторону. Тем, что вы находитесь здесь, вы обязаны исключительно ему, той информации, которую он нам предоставил.

Иллка вздрогнула, очень натурально и посмотрела на меня. Я отвел взгляд.

Мне не надо было играть, меня и так мучил стыд. И страх за нее.

— Вы амару, молодой человек? — спросила она, — и вы перешли на их сторону?

— Да, — мне пришлось поднять взгляд.

— И что это за чувство, предавать людей, которые вам доверились? — поинтересовалась Иллка. Я стиснул кулаки.

— Вы опасны, — произнес я сдавленным голосом, — признайте, что вы стремитесь к мировому господству. Вы хотите уничтожить все… все, что мне дорого. И заменить на свою цивилизацию, на свои представления о добре и зле. Не скрою, жизнь амару выглядит привлекательно! И я пытался даже вам помогать, быть на вашей стороне. Но в итоге… вы ничем не лучше нацистов. Мне жаль лично вас. Но это война, и я ничего не могу поделать.

— Да, — тихо сказала Иллка, — тут вы правы. Это война.

Мне хотелось напиться, но дома не было ничего, а идти сейчас в пивную не стоило. Надо сделать совершенно расслабленный вид. Хорошо еще, что провода полиграфа нацепили не на меня.

Я уже делал некоторые первоначальные упражнения ятихири, Анквилла показал их мне. Но по правде сказать, расслабляться по-настоящему я так и не научился.

Поэтому сейчас мне хотелось напиться. Или ходить из угла в угол, время от времени стукая головой в стенку. Именно этим я и занимался — мерил комнату шагами, упирался в стену, разворачивался, шагал обратно. Мне было плохо. Ох, как плохо. Я не думал, что может быть так плохо от такого простого и пока еще не страшного факта: моя сестра, амару, в плену. Я ведь совсем не знал Иллку, меня с ней ничто толком не связывало. Я не знал, что она за человек, даже ее семью не знал — они все жили в Шамбале.

Да и вины моей тут действительно не было. Все же было обговорено, все по плану — а случайности всегда бывают. Такая у нас работа. Разведчик всегда может попасть в плен. И пока что с ней не делали ничего страшного, и ей пока не угрожала смерть.

И все равно… Откуда я, на самом деле, знаю, что с ней делают сейчас? Я дошел до стены, уперся в стену лбом и тихо застонал.

Иллка, прости меня…

Истерик, черт бы тебя побрал, жопа проклятая, выругал я себя.

Надо думать, что дальше делать. Дерьмо ты, а не разведчик.

Я распахнул окно, вдохнул воздух, лязгнувший далекими железнодорожными стуками. Встал в первую позицию ятихири, сменил ее на вторую, третью… Мышцы поочередно напрягались, растягивались, расслаблялись. В шестой позиции я поднял над головой скрещенные руки, сжатые в кулак — как при клятве хальтаяты… "Я, Клаус Оттерсбах, амару, частица разума планеты Земля, клянусь этому миру и моим братьям и сестрам людям-амару, клянусь младшим братьям антропоидам урку, клянусь всему живому миру планеты Земля…"

Пальцы вытянулись, выгнулись в напряжении, затем я бросил руки вниз и резко выдохнул.

Сел в плетеное кресло и раскрыл ноутбук. Вызвал Эвернот и в нем — файл с зашифрованными обрывками планов.

Теперь у меня две первоочередные задачи.

Первая — выяснить все, что получится, о Барте, постараться узнать, кто стоит за ОПБ. То, что я и делал до сих пор.

Вторая — спасти Иллку.

Я пока еще не знал, как буду делать это. Если бы нужно было только спасти Иллку, я бы мог сделать это прямо сейчас. Достаточно пятерых человек, а их я быстро найду. И вызвать диск. У меня есть доступ в Центр. Три боевика… да что там, мне бы хватило одного Каяри с его третьей ступенью, он один бы, как Брюс Ли какой-нибудь, прошел через все их посты. Освободить Иллку силой, сразу вызвать диск. Но тогда и мое место в ОПБ будет безнадежно потеряно. А операцию так долго готовили… Нет, Анквилла не позволит мне этого, и не стоит даже и спрашивать.

Я не думаю, что они так быстро ее убьют. Она очень, очень нужна им живой. И они продержат ее еще долго — недели, месяцы… Я успею ее спасти.

Я внес некоторые уточнения в шифрованный план. Все понятно.

Затем открыл "Зеркальце" и стал просматривать новости из мира амару. Не смотрел еще сегодня.

На первой странице — я вздрогнул — на меня плыл в черноте космоса крошечный ноздреватый кусок серого камня. И текст под картинкой.

"Сегодня астрофизики Андской обсерватории обнаружили небесное тело, идентифицированное согласно описаниям как Автомат Чужих…"

"Автомат пересекает в настоящий момент орбиту Сатурна…"

"Подтверждение австралийской, тибетской, египетской, сибирской обсерваторий…"

"При сохранении настоящей скорости и направления полета, Автомат достигнет Земли 26 октября 2015 года. До конца света осталось менее 8 месяцев".

"Комиссия собирается для экстренного совещания — завтра должны быть начаты переговоры с правительством Китая".

Лаккамири, май 2014 года. Лориана Рава

Лорин прошла Янтанью, не встретив никаких затруднений. За четыре года она смогла догнать сверстников по всем предметам. А вот сдать первую ступень ятихири ей удалось лишь благодаря интенсивным занятиям с друзьями — чикка-хальту. Так и сказал ей наставник. Ведь до того она была очень неспортивной. Первая ступень — не так уж много, всего лишь обычные физкультурные упражнения: надо было пробежать десятикилометровый кросс по лесу, переплыть озеро, показать гимнастические упражнения и навыки самозащиты. Но раньше и это для Лорин было бы невозможно. Теперь же она, как и Майта с Яваном, сдала эти упражнения блестяще. Яван вышел на вторую ступень.

Только Келла из их компании еще оставалась несовершеннолетней и с завистью смотрела на завершающую церемонию Янтаньи.

И социальные навыки не вызвали у Лорин затруднений. Тот случай с электрошокером что-то переломил внутри. Она перестала бояться урку. Обрела уверенность в том, что может приказывать им.

На экзамене достались шесть девушек, среди которых была знакомая ей Диана. Выпускники строили в поселке новый дом, группе Лорин выпала внутренняя отделка — оштукатурить и покрасить стены в двух комнатах. Одна из урку, женщина постарше, была по специальности маляром, так что техническая сторона задания вопросов не вызывала. Лорин беспокоилась о том, как бы специалистка не перехватила власть в свои руки — тогда ей могут не засчитать экзамен. Но все сошло благополучно. Лорин командовала звонким голосом. Диана даже не пыталась возмущаться. Юная амару подробно расспросила маляршу о технической стороне и отдавала соответствующие приказы. Ей удалось настоять на своем в вопросе разведения краски — краска не должна быть слишком яркой, это затемнит помещение.

Янтанья была для Лорин триумфом. Она еще никогда не чувствовала себя такой счастливой. В белом иси с золотой оторочкой она стояла у огня, и Старейшая Пуйа надела ей на шею знак зрелости, взрослый браслет связи. Община амару приняла ее в свои ряды. Потом Лорин шагнула вперед и вскинула над головой скрещенные руки. Глядя в огонь, она звонко произнесла давно знакомую, заветную клятву.

Детство кончилось. Она — взрослая амару, девушка, вступающая в мир взрослых, теперь уже никто не отвечает за ее воспитание и никто не станет относиться к ней, как к малышке.

На балу она танцевала только с Каяри. Яван пригласил Келлу. С этого дня их дружба перешла во что-то более серьезное… Компания чикка хальту распалась — пусть это были и не совсем детские игры, теперь они окончательно вступили во взрослую жизнь. Хайлли, которая уехала в Петербург к Григорию, даже не пришла на церемонию.

Майта же был давно и безнадежно влюблен в Ларису — девушку старше его на год, помолвленную с другим…

Свадьба увенчала счастливую весну Лорин. Это было давно так спланировано и решено, уже два года они с Каяри, не скрываясь, ходили повсюду вместе. Разве что не жили постоянно в одном доме. Но не принято играть свадьбу до экзамена. Теперь же время настало.

У амару нет религии и нет религиозных праздников. Для них свята сама жизнь — амару верят в разум, в жизнь, в ее торжество, верят в сообщество разумных и его способность решить любые проблемы.

Поэтому и все праздники амару связаны с торжеством Жизни — рождение ребенка, присвоение имени, Янтанья и Весенний Бал, свадьба, посвящение в Старейшие…

В белых иси, в венках из белых цветов на волосах, Лорин и Каяри держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Только что Старейшие возложили венки на их головы, а затем они обменялись кольцами — оказывается, это амарский древний обычай. Лорин погружалась в непроницаемую тьму блестящих глаз любимого, как в ночной океан. Крепкие сильные предплечья Каяри поддерживали ее руки. Она, нелюбимый и ненужный ребенок из немецкого городка, она, измученная и одинокая, больная девочка…. Куда до нее Золушке? У Золушки не воскресла любимая мать, у нее не было вокруг сотен любящих ее друзей, сама Золушка никогда не чувствовала себя такой сильной и умной, способной перевернуть мир. И какой к чертям принц мог сравниться с Каяри, самым лучшим человеком на Земле, доставшимся именно ей, самым мужественным и нежным…

Собственно, все, поняла она. Церемония уже закончена. Мы — муж и жена. Она улыбнулась Каяри. Он наклонился и легко поцеловал ее.

Они расцепили руки. Лорин посмотрела на маму, такую стройную и молодую в голубом иси, по лицу мамы текли слезы. Хорошо бы Клаус был здесь! Но Клаусу нельзя отлучаться из Германии. Вот мама все-таки прилетела на свадьбу дочери.

— Что-то жрать охота, — заметил Каяри, — пошли?

— Пошли, — согласилась она. Прямо на улице были расставлены столики с угощением, гости — собственно, все соседи, вся улица — ходили меж столами, ели, пили и разговаривали. Малыши шныряли под ногами. Лорин вдруг увидела Явана и помахала ему рукой. Странно — и Майта, и Яван были здесь, пришли и Хайлли с Григорием, а Келлы она что-то не заметила. А ведь Келла с таким пылом строила планы их свадьбы. Так за них радовалась…

Яван с хрустом вгрызался в арбузный ломоть. Лорин взяла со столика горсть орехов.

— Ван, а где Келла? Что-то я ее…

Юноша бросил корку в ведро возле столика, утер рукавом губы.

— Да вот не знаю! Ничего не понимаю, если честно. С утра за ней зашел, мать говорит, она куда-то уволоклась, на озеро, что ли… И так с тех пор и нет. Я уж и на озеро бегал.

— Да, странно, — Лорин обеспокоенно огляделась, словно ища Келлу среди гостей, — мало ли, конечно, что ей в голову взбредет… Кел у нас всегда была чокнутой.

Все-таки ей было немного обидно. Понятно, что у Кел моторчик в заднице, что она вечно что-нибудь придумывает и где-нибудь пропадает. Но уж на свадьбу лучшей подруги-то могла бы явиться без опозданий. Как жаль, что она не видела церемонию!

Лорин посмотрела на Явана. За два года он сильно вырос и теперь был повыше ее ростом, сильно раздался в плечах. Лорин и сама была не маленькой — у амару физическая разница меж полами не так уж велика, но Яван выглядел кряжистым дубком рядом с ней.

А вот Келла пока еще была девчонкой, и ростом ниже Лорин.

— Да придет, — сказал Яван успокаивающе, — ты же ее знаешь.

Они посмотрели друг на друга. Страх вдруг кольнул Лорин — а если что-то случилось?

Да нет, не может быть… ну нет здесь, в Лаккамири никаких опасностей! Плавала, и свело ногу судорогой? Но с какой стати?

Лорин нашла взглядом любимого — Каяри беседовал ни с кем иным, как с самим Анквиллой, пару дней назад тот приехал в Лаккамири. Анквилла заметил Лорин и помахал ей рукой.

— Иди сюда, Лорхен! Хочу тебя поздравить!

Он сам придумал ей это прозвище. Мама звала ее Ларой, Лорочкой.

Анквилла относился и к ней, и к Каяри по-особенному, Лорин не удивило бы, если бы он специально приехал на их свадьбу. Впрочем, Анквилла так относился ко всем, кого самолично вытащил из сложных перипетий урканского мира и привез в имата.

Анквилла обнял Лорин.

— Очень рад за вас, — сказал он, — вы прекрасная пара.

Лорин покраснела, отвела взгляд. Посмотрела на Каяри. Анквилла положил руку ей на плечо.

— Пройдемся, Лорхен? Я хотел кое о чем поговорить с тобой.

Каяри, улыбаясь, кивнул и нырнул в толпу. Анквилла с Лорин отошли в сторону, где народу было поменьше. Анквилла протянул ей только что наполненный бокал с легким земляничным вином.

— Вот возьми, очень вкусно, по-моему… Лорхен, я насчет твоего выбора профессии. Признаться, я был удивлен. Ты тоже хочешь стать агентом хальтаяты?

— Да, — с досадой вздохнула девушка. Все эти разговоры она уже вела — с наставниками, с мамой…

— Но ты интересовалась архитектурой…

— Да, Анквилла, все верно, и мне это уже говорили. Я интересовалась архитектурой. Я могла бы развиваться в этом направлении дальше. Я знаю. Можно не повторять, — Лорин умолкла, стыдясь своей вспышки.

— Но? — спокойно спросил Анквилла.

— Но у нас сейчас война. Все это не имеет значения. Значение имеет только хальтаята. В ближайшие годы все должно решиться. Моя мама тоже прекрасный лингвист, но однако сейчас занимается поиском амару.

— В общем-то, это хорошо, что тебя интересует общее благо, а не только личное, — Анквилла протянул руку к высокой садовой ромашке, словно намереваясь сорвать, но лишь погладил белые лепестки, — это хорошо. Это даже для амару не само собой разумеется.

— Но? — с иронией спросила Лорин, откинув голову в белом венке.

— Но у твоей мамы есть образование. Она уже лингвист, уже работает и продолжает совершенствоваться в ару. А у тебя нет ничего. Нам нужны не только бойцы, Лорин. Бойцов у нас более или менее достаточно. Ты заметила, какие люди чаще всего приходят в имата? Ведь такие, как твоя мама… или дядя Нико… или пусть даже Клаус — это скорее исключение. Обычно мы набираем взрослых и подростков из самых заброшенных уголков, из африканских деревень, латиноамериканских или индийских трущоб, из китайской глубинки… Здесь в Лаккамири много русских, но и они все происходят не из высших слоев и не из столиц. Почему?

— Потому что в бедной среде родители скорее готовы расстаться с подростком… и если предложить какую-то стипендию, хорошее обучение, любой с радостью поедет… Да и взрослым не за что цепляться, — предположила Лорин. Они дошли до конца улицы, до поворота, где спираль уходила под уклон, и остановились. Двинулись обратно.

— Это да. И еще — потому что просто бедноты в мире больше. В мире, Лорин, подавляющее большинство людей никому не нужны и легко заменимы. И амару среди них в процентном соотношении столько же, а в абсолютном — соответственно, куда больше, чем среди образованных и богатых. И кстати, амару среди них искать легче и можно заметить и по поведенческим признакам. Среди образованных людей их искать сложнее — образованный человек кажется амару, так как усвоил соответствующие нормы поведения и успешно имитирует интерес к отвлеченным вещам… Но это ведь только кажется. На самом деле почти все прибывают к нам совсем из других социальных слоев. Все эти люди не имеют образования, всем им еще предстоит долго учиться, чтобы быть полезными в нашем обществе — а взрослые вряд ли пройдут даже Янтанью. Но сейчас, в наше время, они могут быть агентами хальтаяты, бойцами, и в этом качестве приносят много пользы. Но ты, Лорин… Ты закончила нашу школу. Сдала Янтанью. А нам… нам будут нужны очень многие специальности. Ученые, много научных работников, много инженеров. Биоинженеров, строителей, специалистов по материалам. Электронщиков. Программистов. Экоинженеров. Очень много нужно врачей. И психологов тоже, и педагогов. Социологов. Специалистов по урку. Вообще куда ни ткни — у нас везде дыры, везде людей не хватает. Большие события в мире начнутся скоро… но ты через 4–5 лет можешь стать специалистом, понимаешь?

Он остановился, чтобы не приближаться к шумной толпе. Лорин упрямо взглянула на него.

— Анквилла… никто из нас не знает, чем закончатся эти большие события. Выживем ли мы вообще! Я не успею стать инженером-строителем, например, до того, как начнется война. Поэтому я могу стать только бойцом этой войны. Понимаешь… — она отвела взгляд, — если нам придется погибнуть — я бы не хотела умереть пассивно. Как мирное население, на которое кидают бомбы. И потом… Кай тоже агент хальтаяты.

— Каяри другое дело, у него третья ступень, таких мало, был бы грех не использовать его на такой работе.

— А я не смогу… не могу жить, зная, что он… а я тут — одна, сижу и спряталась в уютной имата от бурь этого мира.

— Не хочешь же ты сказать, что Инти от чего-то прячется, — заметил Анквилла.

— Нет. Извини, я, конечно, не имела в виду тебя и Инти! Но у вас свое, по-своему… а у нас вот так. И потом, я не Инти. Она жила только в Шамбале. А я — оттуда. Я все помню, Анквилла. Думаешь, я что-нибудь забыла?

Он положил руку ей на плечо.

— Хорошо, Лорхен. Я не собираюсь тебя отговаривать, конечно. Просто… и я, и твои наставники, мы все немного удивлены. Ты… не казалась такой уж боевой.

Музыка всколыхнула людскую массу, поплыла над улицей. Каяри пробивался к невесте. Протянул руку — пойдем. Первой парой они заскользили по открывшемуся проходу в толпе. За ними пускались в пляс новые и новые пары. Лорин летела под музыку, весенний запах кружил голову. Она жмурилась, следуя за движениями Каяри. А потом, диссонансом в музыку — с нижнего уровня чей-то крик.

— Беда! Беда!

Рука Каяри крепко стиснула ладонь Лорин. Холодея, девушка уже понимала интуитивно, предугадывала, что случилось, ноги несли ее вперед, вслед за толпой. Они бежали вниз, все вниз, и на каком-то уровне, как раз напротив ворот в вишневый, еще цветущий сад, им встретилось это.

Она узнала темно-русые волосы Келлы, откинутые назад, странно блестящие в них будто мокрые пряди. С ней что-то случилось, подумала Лорин, невеста в белом иси, ее пропустили к подруге. До последней секунды Лорин не ожидала того, что увидит — Келла, видно, упала откуда-то, разбилась, мало ли что бывает, теперь ее несут наверх, в больницу… Лорин подошла к носилкам и отшатнулась.

Келлы больше не было. Ее убили.

Лорин содрогнулась всем телом и ткнулась в поддержавшие ее руки Каяри. В темных глазах юноши замер ужас. Лорин избегала смотреть на то, что было лицом Келлы, а он — смотрел не отрываясь.

Один из тех, кто нес носилки, Лорин не помнила его имени — какой-то инженер, живущий на девятом или десятом уровне — встал перед ней и заслонил Келлу. Теперь все смотрели на него.

— Ее нашли там… у Марки, где скалы. Видимо, произошло сегодня утром.

— Что… произошло? — тихо спросил кто-то. Нашедший глянул невидяще.

— Ее убили урку.

16 марта 2015 года, Франкфурт-на-Майне. Клаус Оттерсбах

Малый кабинет Барта был оформлен в черном и белом цветах, без всяких полутонов. Сверкающий черный пол, белая мебель, много стекла — стеклянная стена, разрезанная на квадраты, открывала роскошный вид на Таунус. Я с некоторым содроганием уселся на стеклянный стул, оказавшийся, впрочем, довольно удобным.

Первого жучка я прикрепил к ножке стола, коснувшись ее незаметно манипулятором, выполненным в виде авторучки. Жучки у нас все равно микроскопические — нет никаких шансов обнаружить.

— Вам нравится здесь? — поинтересовался Барт, — кстати, давайте выпьем… у меня есть очень неплохой скотч, — он встал и раскрыл квадрат стены, оказавшийся зеркальным баром.

— Не откажусь, только немного.

Барт разлил виски.

— За наше дальнейшее плодотворное сотрудничество… — он немного подумал, — и за дело ОПБ!

— Прост, — согласился я, поднимая стопку. Достаточно одного глотка…

Я незаметно включил сканер. Фотокамера при этом казалась выключенной. Хорошо, конечно, что мне вообще позволяют здесь ходить с ней.

— Клаус, я вот о чем… вас устраивает ваша работа в ОПБ?

— Думаю, что я способен на большее, — откровенно улыбнулся я, — то есть поймите, мне не важно собственное положение — меня устраивает оплата, должность и так далее. Но для пользы дела… Поймите, у меня много знаний и связей в мире паралюдей…

— Амару, — тихо сказал Барт.

— Да. Амару.

— Вы верите в эту… гипотезу разных видов?

— Я не антрополог, Пьер. Мне трудно судить о верности этой гипотезы.

— Я беседовал с антропологами. Они утверждают, что это ерунда, — заметил Барт.

— Вполне возможно. Но Пьер, давайте будем практиками. Какая нам сейчас разница, происходят паралюди от другого вида австралопитеков, из Атлантиды, с другой планеты или же это вообще секта, использующая псевдогенетические методы исследования… Впрочем, эти методы ведь работают.

— Когда вы определяете по генному анализу, амару перед вами или урку — вы всего лишь находите несколько бессмысленных последовательностей ДНК. Маркеры не несут полезной информации. Откуда и почему на самом деле появились эти последовательности, мы не знаем.

Я вздохнул.

— Однако, Пьер, согласитесь, анализ результативен. Амару отличаются от урку. Ведь правда? Значит, не только маркеры, но и другие, еще неизвестные нам, точечные изменения генома… впрочем, я не генетик, просто интересовался этим.

— Я тоже не биолог. Действительно, нет смысла разбираться, и действительно — амару другие. Но ведь можно предположить, что это — следствие воспитания. Секта! Посмотрите на любых сектантов — они тоже отличаются от других.

Я посмотрел Барту в глаза.

— Пьер… вы излагаете сейчас гипотезу ОПБ. Официальную гипотезу. Я поддерживаю ее и везде говорю именно так. Но с вами я хочу быть откровенным. Если взять маленького ребенка сектанта и воспитать в нормальной семье — он ничем не будет отличаться от нормальных людей. У амару другая ситуация. Они рождаются среди обычных людей — и с детства чувствуют колоссальное отличие от других. Обычно эти дети не умеют защитить себя и занять позицию лидера. Ну что я вам рассказываю… думаю, вы знаете это сами. Это не воспитание. Это генетическая предрасположенность. Она есть, это знает каждый собаковод — вы можете овчарку научить вцепляться в горло противнику, смело вступая в бой — но пуделя вы не научите этому никогда. Кстати, и волка — другой вид — нельзя научить нападать на человека по команде, волки, как ни странно, слишком трусливы для этого.

Есть аналогичное различие и между людьми. Другой это вид, другая порода или еще что-то — какая нам, практикам, разница? Важно, что они есть. И что сейчас они, казалось бы, безвредные, даже трусливые… в сущности, они хотят завоевать мир.

— Хальтаята, — сказал Барт, и я вздрогнул, как от удара.

— Вы знаете это слово…

— Да. Я слышал его.

— Это очень опасно, — повторил я, — исключительно опасно.

Часы незаметно кольнули меня в запястье электрическим разрядом. Сканер закончил работу. Я взглянул на часы.

Совпадение по маркерам амару у Барта составляло 99,3 процента.

Оно было выше, чем у меня.

Высокий чин ОПБ имел больше прав, чем я, называться амару.

Алкоголь еще болтался в крови, но мне это никогда не мешало в работе. Я открыл второй рабочий ноутбук — на этот раз обычный Самсунг — и вышел в обычный интернет.

Поведение Барта было странным. Очень странным. Зачем ему вообще потребовалось говорить со мной? Прощупать, решить, гожусь ли я для более серьезных дел? Можно ли мне доверять? Мне ведь до сих пор ничего серьезного не доверяют. Я мало что узнал об ОПБ.

Во всяком случае все мои детективные привычки требовали сейчас одного — копать. Копать и копать, пока малейшие недоразумения в биографии Барта не окажутся проясненными. Тянуть за все ниточки. Проверять все подробности.

Я начал с Хелены Барт.

Можно выслать запрос ее бывшему начальству. Но это могло дойти до ОПБ. Я примерно час копался в сети. Никаких сведений о нынешнем месте пребывания Хелены не было.

Я сделал себе кофе.

Давай-ка, Клаус, подумаем так. Что могло вообще случиться с идеалистичной, одинокой — с другом она рассталась — молодой женщиной-врачом? Притом о ее смерти или пропаже без вести ведь тоже ничего не известно.

Я набрал в сети "Врачи без границ". Потом — "благотворительность".

После некоторых поисков мне наконец повезло. Имя Хелены Барт, невролога из Вены, я нашел в какой-то хвалебной статье в местной австрийской газете. Речь шла о помощи, которую по собственной инициативе оказывают европейцы жителям развивающихся стран, в том числе, были перечислены несколько врачей, которые переехали работать в Индию и Пакистан. В частности — Хелена Барт. Статья была шестилетней давности.

В Пакистан?

Дочь человека, являющегося чистейшим амару по генам?

Я экранировался — даже если я пропустил где-то подслушивающее устройство, лан-поле защищает надежно. И вызвал Шамбалу. Маллку тамошней рабочей группы — Лакшми.

Мне повезло, Лакшми сразу согласилась на короткую беседу со мной. Вопреки своему имени, она не выглядела как чистая индуска — темная и смуглая, но довольно высокая, и черты лица напоминают чистокровных амару, очевидно, полукровка.

— Клаус Оттерсбах, — сказала она, — мне кажется, ты состоишь в родстве с Анквиллой?

— Да, я его двоюродный внук. А ты знакома с ним, значит?

Лакшми пожала плечами, затянутыми блестящей тканью.

— Все, кто занимается хальтаятой профессионально, знают Анквиллу. У тебя есть ко мне какое-то дело, Клаус?

— Да, — сказал я, — меня интересует, не появлялась ли в Шамбале некая Хелена Барт.

— Хелена Барт, — темные глаза Лакшми сощурились, — Пожалуйста. Ты даже можешь с ней поговорить! Только ее имя давно уже не Хелена. Ее зовут Аханкара.

— Вот как…

— Если тебе это поможет, могу сообщить, что она появилась у нас три года назад, вместе с отцом. Ее отец — очень богатый и высокопоставленный европейский чиновник. Но он у нас как-то не прижился, это был один из редких случаев, когда человек возвращается в мир урку. Именно поэтому мы обычно и не приглашаем богатых и высокопоставленных, даже если они изредка вдруг оказываются амару.

— Да, я знаю. Долго отец Хелены жил в Шамбале?

— Несколько месяцев. Мы считали, что все в порядке. Предложили ему стать агентом хальтаяты — с его связями это было бы бесценно. Сам Анквилла приезжал, чтобы поговорить с ним… Но он не согласился, и вскоре после этого уехал.

Аханкара была похожа на отца. Но в то же время обладала обаянием амару, постоянно живущей в мире своих, в имата. Светилась тем домашним покоем, который привлечет любого амару, живущего вне родины.

У нее были длинные русые волосы, карие глаза. Экран кита отражал за ее спиной типичные черты амарского дома — стену с вьющимся фаноа, простенок из кристаллина.

— Я вряд ли смогу помочь тебе, — сказала она, — мы давно не поддерживаем связи с отцом.

— Извини, — я собрал все свои знания ару, — ты не могла бы перейти на немецкий? Я еще плохо владею ару… так вышло.

— Aber natЭrlich[4], - кивнула она, — мне даже приятно поговорить на родном языке. Ты недавно… в нашем мире?

— Не так давно, как ты. И я агент, то есть у меня мало возможностей для языковой практики. Читаю я неплохо, правда. Значит, с отцом никакой связи у тебя нет?

— Нет. С тех пор, как… — она опустила глаза, — словом, он не одобрил всего этого. И мне не советовал. У нас было много разговоров на эту тему. Тогда. Он сказал, что это своего рода секта. Что если когда-то и было различие между видами, то оно неизбежно стерлось за это время, раз виды свободно скрещивались. Это биологическая нелепость… при том, что сам он не биолог.

— Но он был в имата?

— Да, он был. Но он… не понял всего этого. Ведь пойми, в отличие от большинства амару, он имел в мире неплохое положение. Конечно, ему повезло родиться в семье, которая имела влияние, связи, деньги. И вот так все бросить… он уже не в том возрасте.

— Ты знаешь, чем он занят сейчас?

— Нет. Я не слежу за его занятиями, — ответила Аханкара, — да и он, мне кажется, ушел в тень. О нем как-то не слышно, карьера вроде прекратилась…

— Но тогда — он долго был в имата? На него вышли через тебя?

— Да. Моя мать полукровка, ее не пригласили, да и я не хотела… у нас не блестящие отношения. А отца — они долго колебались, ведь обычно высокопоставленных людей не приглашают в имата. Но в итоге… Нет, был он здесь недолго, неколько месяцев.

— А потом передумал?

— Да. В нем происходила какая-то борьба, понимаешь? И вот это другое, светское начало, победило. Мы уважаем его выбор…

"Вам понравилось там, Клаус? Только откровенно". И жадное любопытство во взгляде. Да ведь он хотел туда. Хотел, как герой Уэллса всю жизнь стремился войти в запретную дверь в белой стене — но так и не вошел, не пускали обстоятельства, обязательства, требования.

Я размышлял, глядя на Аханкару. Связать ее с отцом сейчас? Как-то воздействовать? Но как? Как можно использовать эту связь? Надо будет подумать. Аханкара, в конце концов, никуда не денется.

— Спасибо, — сказал я наконец, — наверное, это не поможет в расследовании. Но все равно благодарю за откровенность. И прошу тебя вот о чем — ни в коем случае твой отец не должен знать ничего обо мне.

— Я и не могу ему ничего рассказать, мы несколько лет не общались… но в чем дело? Ты можешь мне сказать? Отец, он…

— Он связан с кругами, которые знают о хальтаяте и пытаются… понимаешь, у них все очень серьезно. Они убивают и похищают людей. Если кому-то из его круга станет известно о том, что я — агент, это будет смертным приговором для меня.

Глаза Аханкары расширились.

— Нет, я, конечно… не беспокойся, даже если вдруг мы свяжемся с отцом каким-то образом, я не стану упоминать о тебе. Но отец…

— Ты считаешь, что он не мог связаться с такими кругами?

Аханкара отвела взгляд.

— Мог, — сказала она, помолчав, — к сожалению, я не могу этого исключить. Мог.

На экранчике кита Анквилла сидел за столом — неизвестно, в какой части света, постукивал карандашом по столу, и взгляд его, как обычно, действовал успокаивающе. Гипнотизировал.

— Вот как, значит… Да, мы упустили это из виду. Мой просчет. Теперь я вспоминаю — ведь я даже лично говорил с этим Бартом. Видел его в Шамбале. Он мне тогда уже не понравился.

Анку говорил убедительно. Он не врал. Он ведь никогда не врет, правда?

Дед заразительно улыбнулся, от голубых глаз побежали тонкие морщинки. Все же стареет он. Выглядит уже лет на шестьдесят.

— В сущности, это ничего не меняет, Клаус. Работай дальше. Очень хорошо, что ты пометил его офис. Просчет врага надо использовать. Знаешь, я думаю, он в самом деле тоскует по имата. Ведь он амару, чистый. Ему у нас хорошо на самом деле. Потому он и потянулся к тебе. Наивность, но нам это на руку. Все амару, знаешь, немного наивны.

Все, пожалуй, кроме тебя, старый лис…

— А с Аханкарой я поговорю сам. Не беспокойся об этом.

— Дед, у меня еще одно дело. Иллка… Я был на очной ставке с ней.

Анквилла нахмурился.

— Как она?

— Пока ничего. Но ты же их знаешь. Дед, Иллку надо вытащить. Я бы мог это сделать с одним Каяри.

Анквилла помолчал несколько секунд.

— Только на этом твоя работа с ОПБ будет закончена.

— Да. Но иначе они убьют ее. А кроме меня… я единственный, у кого есть прямой доступ в Центр. Конечно, можно выслать штурмовую группу и взломать…

— И это нельзя делать. Во всяком случае, мы не будем этого делать. Наш штурм будет иметь почти такое же значение, как и если ты проведешь операцию один с Каяри. Ты будешь раскрыт. Два года работы насмарку. ОПБ никто не остановит.

— Дед, но ее убьют!

— Может быть, не так сразу, — утешил Анквилла. Я стукнул кулаком по столу.

— Ты свихнулся? Это что — лучше? Ее будут пытать.

— У нее пятая ступень.

— Насколько я понимаю, и на пятой ступени болевые ощущения снимать невозможно. По крайней мере, долго.

— Да, это доступно только на седьмой, — согласился Анквилла, — но тем не менее, она сможет продержаться довольно долго. Может быть, к этому времени мы сможем провести спасательную операцию. Нам ведь и нужно всего несколько месяцев.

Я взялся за голову, в буквальном смысле, пальцы взъерошили волосы. Мне хотелось бы никогда не слышать этого.

— Клаус, — произнес Анквилла, — у нас не армия. У нас не урканский мир. Я не могу тебе приказывать. Мы вообще этого не делаем. Ты можешь решить сам. Решай. Спасай Иллку, раскрывайся, уходи. Или продолжай работу и уничтожь ОПБ. Целиком. Чтобы уже никому, никогда не приходилось… вот так. Решай сам, Клаус.

А ведь нельзя сказать, думал я, выруливая с автобана, что среди нас, амару, нет никакой иерархии. Она есть.

В каждом деле есть профессионалы получше, талантливее, трудолюбивее — и те, кто менее талантлив. Можно начисто отказаться от должностей и званий — и мы отказались — но вот этот разрыв в уровнях способностей, трудолюбия, опыта уничтожить невозможно.

Разница между нами и урку лишь в том, что нас этот разрыв не раздражает, не вызывает стресса, мы принимаем его спокойно, как должное. Радуемся за более опытного и талантливого товарища. Стремимся к самосовершенствованию в деле — но не к тому, чтобы занять место наверху. И это у нас врожденное, да и воспитанное тоже.

Меня обогнал черный "Лексус" с российскими номерами. Я улыбнулся и аккуратно встроился на своем Мерсе в правую полосу. Торопиться некуда. Надо спокойно все обдумать.

Анквилла не генерал, не глава тайной спецслужбы, не начальник никому из нас. Разве что временный маллку рабочей группы хальту Лаккамири. Так это должность на птичьих правах, неписанная.

Но практически все хальту-профессионалы в мире знают его. Он полвека занимается хальтаятой. Он знает о своем деле все. У него седьмая ступень ятихири.

Со всеми нами он на ты. А я вообще его внучатый племянник. Но кто он такой, Анквилла?

Наверное, урку и не поняли бы, что мы действительно ощущаем себя равными ему — просто мы его знаем. Все.

Урку, наверное, не поняли бы, что никто из нас не стремится на место Анквиллы, что в этом месте нет ничего особо привлекательного. Кроме, разве что, иного уровня информированности. Но ведь это дело простое — работай, и обрящешь. Просто работай. Соображай, действуй. Делай выводы.

Например, тебе известны факты: первое — вопреки агентурной традиции хальту, в имата приглашается высокопоставленный и богатый человек, пусть чистый амару, Пьер Барт. Да, якобы его нашли через дочь — но вряд ли агенты и дочь стали бы приглашать, она тоже не бедная и принадлежала к высшему слою. Но приглашают и дочь, и его. Хотя есть серьезные сомнения, что он захочет жить в нашем мире и тем более, примет хальтаяту.

Второе — Барту нравится в имата, но как и ожидалось, он колеблется. Но живет в имата, и судя по его же воспоминаниям, этой жизнью наслаждается.

Третье — после беседы с Анквиллой он немедленно все бросает, рвет связи с родной дочерью, отношения с которой были неплохими, едет в Европу и организует фашистскую по сути омерзительную контору ОПБ для охоты на амару.

И четвертое.

Я миновал вокзал. Встроился в первый ряд.

Четвертое — какое значение имеет ОПБ для хальтаяты.

Первоначальный план хальтаяты — в том случае, если никакого сопротивления со стороны урку не будет — был сугубо мирным. Через несколько лет мы должны были открыть мировой концерн, торговать собственными патентованными изделиями, что несомненно предполагало огромные прибыли только за счет новизны продукции. И набирать людей на "работу" — урку при этом селить в марки, предоставлять самоуправление и некоторую помощь, ну а наших забирать к себе.

Мы встроились бы в систему мировой экономики и через пару лет стали бы самой мощной монополией на планете. Мы скупили бы официально земли в Сибири, в Австралии, Южной Америке и еще кое-где. В случае попыток военного нападения, мы сумели бы отразить угрозу. На "решения ООН" и прочие судороги урканского мира нам было бы плевать. Возможно, мы смогли бы также и удержать урканские государства от мировой войны и экологического безрассудства. По плану лет через пятьдесят все эти государства либо прекратили бы свое существование за ненадобностью, либо сильно зависели бы от нас. Мы рассказали бы открыто правду о нашей генетике и происхождении. Через сто лет все рождающиеся на земле амару сознавали бы себя как амару и жили нашей жизнью. Мы вернули бы эту планету себе.

Но ясно, что у этого плана есть множество препятствий на разных этапах, потому существовали и планы В и С, и так далее.

Один из планов, например, предусматривал, что урку узнают о нас уже сейчас, когда нас так мало — и начнут тайные операции против нас. В этом случае создание корпорации ускорялось, ресурсы мобилизовались на военные цели и на хальтаяту. Насколько я помнил, в плане В было предусмотрено выделение куда более мощных ресурсов — человеческих и материальных — на военные цели, в сущности, чуть не треть всех амару становилась хальту, и мастерские всех имата начинали работать на войну.

Это необходимо, так как урканские правительства вполне могут объявить нас, скажем, террористами и попросту раздавить — у нас даже своей атомной бомбы нет, у нас есть сногсшибательные технологии, но на их основе все еще не разработано никакого оружия.

И амару трудно убедить, что оружие нужно разрабатывать.

Пожалуй, убедить их могла бы вот именно такая организация, как ОПБ — не просто тайная полиция, а зверская, жестокая, отбросившая весь европейский гуманизм.

Собственно, именно это и произошло. Сообщение об ОПБ заставили Рабочую Группу Хальтаяты изменить план, ускорить производство оружия и обучение бойцов.

И все это, к сожалению, весьма логично. Мешает лишь одно.

Анквилла, конечно, человек очень нестандартный и совсем не типичный амару (хотя от урку он еще дальше, разумеется).

Но черт возьми, он все равно остается амару! У него сын и дочь, внуки амару. Он сам был антифашистом и сидел в гитлеровской тюрьме. И вопрос только один — как он может так поступать?!

Я шел вслед за Майером по узким коридорам Центра. Лабиринтов понастроили, вояки хреновы. И обстановка мрачная — выкрашенные до половины стены, тусклые лампочки под потолком. Решетчатая дверь, пост. Стандартная процедура опознания. Еще одна дверь и пост…

Какого хрена, интересно, он меня туда ведет? Надеюсь, не запереть снова решил?

Вероятнее всего, конечно, на очередную очную ставку с Иллкой. Главное — взять себя в руки. Не дергаться. Они способны на что угодно. Ты можешь увидеть все, что угодно. Иллка агент, она знала, на что идет. Главное — спокойствие, Клаус. Эх, как не помешала бы мне подготовка ятихири!

Майер провел карточкой в щели замка.

— Проходи, — пригласил он меня, — любуйся.

В камере на койке, поверх темного казенного одеяла, лежала Иллка. Я отшатнулся.

Это было уже слишком. Это даже не "все, что угодно", которого я ждал.

Иллка была мертва.

Лицо, совершенно мраморное, белое, кожа натянута особым образом, как бывает только у мертвых. Широко открытые глаза, и если присмотреться, уже видно, как расслаивается глазное яблоко. Руки аккуратно сложены по бокам, не видно никаких следов насилия, блузка и штаны застегнуты.

Майер молча ждал, предоставляя мне смотреть на эту картину и приходить в себя. Я повернулся к нему.

— Что вы сделали с ней?

— Ничего, Оттерсбах. Абсолютно ничего. Просто поговорили.

— От разговоров, насколько я знаю, не умирают.

— Как видишь, у нелюдей бывает и такое. Об этом я и хочу тебя спросить, Оттерсбах. Как ты понимаешь, это не желательный для нас исход. Фактически, операция проведена зря. От тебя снова не получили никакой пользы!

— Ну знаете! Я не могу отвечать за ваши методы обращения с пленными!

Майер, вопреки ожиданиям, не обозлился. Подошел ближе к Иллке, попытался закрыть ей глаза, ничего не получилось, конечно.

— Вот что, Оттерсбах… Меня в самом деле интересует этот вопрос. И я хочу получить от тебя ответ. Видишь ли, применить к этой сучке интенсивные методы допроса здесь никто бы не постеснялся. Ты это знаешь. Зная это, ты пришел к нам работать, так что не надо здесь изображать ягненка. Это нелюди, и обращаться с ними, как с людьми, никто не собирался. Только вот с ней ничего не делали. Не успели. Вчера я сам лично беседовал с этой тварью. Я показал ей содержание нашего кабинета двадцать пять, ты, я надеюсь, помнишь, что там находится. Объяснил, что если она и дальше собирается изображать невинность, завтра же мы начнем работать с ней здесь.

— Вы ей как объясняли? — спросил я, — теоретически или прямо на объектах демонстрировали?

— Теоретически. Ее пальцем не тронули, Оттерсбах. Я планировал дать ей подумать и выспаться. Вернул сюда. К утра нашли вот это, — он ткнул пальцем в сторону Иллки, — теперь меня интересует следующее: каким образом она убила себя? И какого дьявола она это сделала?

Я изо всех сил втиснул ногти в ладонную мякоть. До боли.

— У паралюдей есть методы подготовки. Вроде йоги. На определенном уровне подготовки они могут, как йоги, останавливать дыхание и сердцебиение. Убивать себя усилием воли.

— Значит, она так хорошо подготовлена? В таком случае могла бы и допрос пережить.

— Видимо, не могла. Или не хотела. Я ее могу понять.

— Какого же дерьма она не дождалась хотя бы, пока мы начнем с ней работать? Со страху заранее коньки откинула?

— Видимо, этот метод не так прост. Требует концентрации.

— Ладно, Оттерсбах, пошли отсюда. Толку от тебя, как от козла молока.

Я в последний раз взглянул на Иллку. Она уже совсем не похожа на себя — живую. В такие моменты и начинаешь верить в бессмертие души. Хотя душа у амару, как и вера — грамматически в той языковой сфере, что используется лишь для сказок и песен.

Прощай, Иллка. Мы так толком и не познакомились.

Мы с Майером проделали обратный путь молча. Пост, железная дверь, решетка. Коридор, два поворота. Еще один пост и дверь. Еще коридор. Еще решетка. Лестница. Кабинет наверху.

— Кстати, Оттерсбах. В пятницу вылетаем в Гамбург.

— С какой целью, можно поинтересоваться?

— Ты — к Барту. У него резиденция там, он тебя и пригласил. Официально. Я должен передать. Ну а мне там все равно филиал инспектировать, так что я провожу тебя лично. С моей охраной. А то как бы чего не случилось. Сам видишь, эти твои паралюди — круты. Как бы с тобой чего не стряслось по дороге.

Я медленно подошел к столу. Вынул "Вальтер" из ящика.

Здесь ты прав, дед. У нас примитивное оружие. Оружие из урканского мира, пусть мы и научились производить к нему собственные боеприпасы, растворяющиеся пули, легкие и эффективные.

А могли бы стрелять из каких-нибудь фантастических бластеров. Но нет их у нас. И атомных ракет нету. Трудно убедить амару производить все это.

Я расстегнул потайной карман чемодана. Тупо посмотрел на пистолет в руке.

С другой стороны — стоит ли рисковать? Мы полетим самолетом. Карман защищен от просвечивания — но мало ли?

Да нет, это еще не провал. Я мог прихватить оружие из имата. Мог скрыть его от ОПБ, по головке Майер за это не погладит, но действие вполне объяснимое.

Я аккуратно уложил пистолет, несколько обойм. Застегнул карман по шву — теперь совершенно не видно, что там что-то есть.

И вот ради этого погибла Иллка, дед? Ради того, чтобы амару поняли — нужны бластеры, нужны скорострельные автоматы с бесконечным зарядом, еще какая-нибудь хренотень… Нет, логику твою я понимаю.

Но принять не могу. Тошнит меня от твоей логики.

Во что же ты превратился дед, что сделала с тобой жизнь? А может, ты никогда и не был другим? Это внешне кажется — сначала член Гитлерюгенда, потом — Сопротивления, потом — амару и хальту. А может быть, психология никогда и не менялась…

Что же делать, черт возьми, что делать? Я ведь все равно хальту. И смерти Иллки я никогда Майеру не прощу. Убью скотину собственными руками.

Вот только и играть по правилам начальства уже не собираюсь. Хватит с меня. Надоело быть игрушкой, да еще и в таких комбинациях. Майер скотина, да только ведь кто вызвал его к жизни? Да мой же собственный родственничек, бывший Вернер Оттерсбах.

Я открыл "Зеркальце" и послал сигнал вызова моему связному.

Каяри стоял у гостиницы с поднятым большим пальцем — высокий черный парень, крупный и веселый, в джинсах, кепке и зеленой футболке. Я поспешно свернул и затормозил на боковой. Каяри нырнул в салон старенького "Мерса". Вот потому мы и не держим слишком дорогих и хороших машин — мотор, правда, у меня встроен от гоночной Феррари. А вид непритязательный, можно и бедного мигранта подобрать на улице…

— Кай, — сказал я, проехав первый светофор, — Иллка погибла.

Секунда молчания.

— Ты сообщил наверх?

— Конечно.

— Как…

— Кай, на пятой ступени ведь можно, кажется, управлять сердцебиением, вплоть до остановки.

— Я тоже это умею, — ответил он. Руль слегка дернулся в моих руках.

— Можно и на третьей, — уточнил Каяри. Потом спросил, — ее пытали?

— Как я понял, не успели. Как только возникла такая угроза, она…

— Правильное решение, — сухо сказал Каяри.

Черт возьми, это я должен быть подчиненным этого парня, а не наоборот. Но сейчас решать мне.

— Кай, я еду в Гамбург. В пятницу. Я бы хотел, чтобы ты последовал за мной. Я лечу самолетом, ты можешь взять интерсити-экспресс, но так, чтобы прибыть где-то в одно время. Я побуду сначала на вилле одного типа. А потом поеду в филиал ОПБ, он расположен там в центре. Адреса ты получишь. Я бы хотел, чтобы ты следил за мной и в случае надобности помог. Силовая поддержка, больше ничего.

— Следить за тобой. В случае надобности — силовая поддержка. Все ясно. Тебе угрожает опасность?

— Нет, но видишь ли…

Черт возьми, Каяри ничего нельзя объяснить. Для него Анквилла — царь и бог. Если Анквилла что-то делает, это правильно по определению. Нет, не поймет Каяри…

— ОПБ должна быть уничтожена. Это наша изначальная задача, если ты помнишь. И по полученным сейчас сведениям, ее можно уничтожать. Мы знаем источники финансирования, и мы сможем их перекрыть. Осталось только одно — физически устранить руководителей, а это тот человек, к которому я еду, и Майер. Майер не влиятелен, конечно, он исполнитель, но опасен уже в силу характера. И занимаемого поста. Вполне возможно, будь на его месте кто-то другой, ОПБ не носила бы такого откровенно фашистского характера.

— В таком случае почему не направят группу ликвидации?

— Ее направят, — сказал я терпеливо, — но в данный момент у нас есть уникальная возможность обойтись быстро и своими силами. Может быть, ее не будет. Но я хочу попытаться. Поэтому мне нужен еще и ты. Ты ведь понял задачу?

— Да.

— Специально ликвидацию не планируем. Но если сложится…

— Да, я понял.

— Хорошо, — я подъехал к обочине. Парковаться здесь нельзя, конечно, центр — но я ведь только на секунду, — значит, встретимся в Гамбурге. Удачи, Каяри!

Лаккамири, май 2014 года. Лориана Рава

Через три дня на площади в Марке собралась огромная толпа мрачных урку.

Амару здесь было всего несколько. Пришли чикка-хальту, пришел Рока и еще трое специалистов по контактам. Тимтайя и Коллана, родители Келлы, идти отказались. Но пришли родители Колланы, бабушка и дедушка Келлы — Инти и Анквилла.

Лицо Анквиллы было спокойным, и в глазах — обычное безмолвие. Теперь оно казалось безмолвием смерти. Кроме Инти, никто не мог бы сейчас смотреть ему в глаза.

Все амару были одеты в черные иси.

Яван стоял позади остальных, и глядя на него, Лорин не узнавала лица. Изменился даже овал — из круглого стал вытянутым, заостренным, изменился, казалось, разрез глаз. В нем ничего не осталось от полуребенка, которым он был еще несколько дней назад. Взрослый, потрепанный жизнью мужчина.

Собаки Явана два дня шли по следу. Урку нашли в тайге, ночью, те пробирались к железнодорожной станции. Урку было трое, и амару было трое — Яван, Анквилла и Каяри. Все трое бандитов были взяты живыми.

Теперь они стояли в круге своих односельчан, связанные, под конвоем местной охраны порядка в зеленой униформе. Амару не приближались к ним.

Один из бандитов был всем известный Гоша. Второй — недавно приехал в Марку и сразу спутался с этим проходимцем. А вот третий был человек уважаемый, хороший хозяин — жена, пятеро детей, огород, скотина.

…Всю ночь Анквилла и Рока говорили с Советом Марки.

— Мы вынесли решение расформировать поселок, — говорил Рока. В самом деле, так было решено на Аруапе после многочасового мучительного обсуждения, — Мы не можем рисковать жизнями наших детей. Поселок был создан для того, чтобы поддерживать с вами дружеские отношения, а не воевать. Мы не планируем создавать армию и полицию, чтобы защищаться от ваших людей. Дальше вы можете строить вашу судьбу самостоятельно.

Члены Совета были потрясены этим решением.

— Но ведь это первый такой случай! Единственный! Нападение на амару запрещено, это знают все, этого никогда не было!

— Вы хотите сказать, — неприятным голосом произнес Анквилла, — что жизнь одной девочки — это пустяк, на который мы не должны так обижаться?

— Нет, конечно, преступники должны быть наказаны!

— Вы даже не нашли преступников, — возразил Рока, — это сделали мы!

— Но и наша охрана все это время была в тайге! И мы искали!

Анквилла вздохнул. Он именно поэтому настоял на поисках — было ясно, что сами урку не найдут ничего.

Амару были непреклонны. Поселок будет распущен и разобран. Никто не обязывался содержать здесь урку на любых условиях и в любом случае. Накопленные средства семьи могут взять с собой. Обратно. В урканский мир, где они будут жить как равные среди равных.

— Нам не нужна месть, — говорил Рока, — нам безразлична судьба этих убийц. Мы хотим только добиться полной безопасности. И мы не верим вам. Сегодня — эти, завтра найдутся другие. Вы не можете обеспечить безопасность — значит, мы заканчиваем эксперимент с вашим поселком.

Никто из членов Совета и в особенности Президент Марки (и владелец молочной фермы), как выяснилось, не допускал и мысли о расформировании.

Они так обжились здесь. Им было так удобно, уютно, они были так хорошо устроены. Сильные и богатые урку опасались уехать, потому что вне этого мирка им придется вступать в конкуренцию с другими, куда более сильными, и с государством, против которого они — ничто. Более слабые боялись нищеты, которой уже хлебнули в свое время. Благоустроенный дом в экологически чистой местности, интернет-телевизор, бесплатное лечение и несложная, хорошо оплачиваемая работа, богатый ассортимент продуктов в магазине, закупки дорогих игрушек через интернет — что еще нужно человеку для жизни?

Но амару были глухи к будущим страданиям детей и стариков урку в страшном и неуютном мире.

— Но ведь есть другие варианты, — сказал наконец Президент, — мы обеспечим безопасность. Усилим охрану. А эти… эти понесут такое наказание, чтобы другим было неповадно.

— Что именно вы сделаете? — спросил Анквилла. Урку заспорили между собой. Анквилла повернулся к Рока.

— Если они сами позаботятся об этом, — произнес он вполголоса на ару, — я предложил бы оставить все, как есть.

Рока покачал головой.

— Я понимаю. Но решение Аруапы…

Анквилла едва заметно пожал плечами.

— Я был против. Нам не уйти от них. Не спрятаться. Нам всегда предстоит жить в одном мире. Конфликтов не избежать.

… В конце концов Рока согласился с Анквиллой. Урку предложили — усиление охраны в два раза. Ужесточение кодекса наказаний. Кто-то сгоряча предложил сжечь преступников на костре. Анквилла отверг идею.

— Это слишком. Смерть — достаточное наказание.

Лорин думала о Келле, и нестерпимая боль скапливалась под грудиной, становилось трудно дышать.

Трое урку, вышедшие на рыбалку в ночь, и всю ночь бухавшие, решили, что одинокая девочка-амару — лакомая и беззащитная добыча. Они напали сзади.

Но Келла была — чикка-хальту. Она сумела вывернуться, обезвредить одного из урку точным ударом, отбиться от попытки изнасилования. Но силы были слишком неравны. Кто-то из урку, пьяных, в пылу схватки выхватил нож. Другой сумел удержать Келлу за волосы.

Яростное сопротивление Келлы раззадорило урку.

Лорин много лет думала: если бы я сопротивлялась тогда… если бы я ударила его…

Ей казалось, она сама виновата — в том, что так покорно соглашалась на все. Да, она была маленькой. Да, это был ее родной отец, которого ее учили слушаться. Да, родители не могут быть неправы. Но как это оправдывает ее? Если бы она ударила, закричала, убежала… что было бы тогда?

Келла сопротивлялась, как тигрица. И вызвала еще большую ненависть насильников, до безрассудства, до безумия… Ей перерезали горло.

Испугавшись того, что сделали, преступники бежали. Остатки алкоголя в крови помешали им мыслить логично и хотя бы утопить труп в озере.

Лорин ткнулась в плечо Каяри, закрыла глаза. Юноша прижал ее к себе. Ей было больно. Больно. От этого не спасало ничто, даже руки Каяри.

Президент Марки что-то там говорил на площади. Лорин почти не слышала.

Потом она открыла глаза и увидела троих преступников, привязанных к столбам. К каждому из них подходил охранник в зеленой форме, с "Макаровым" в руках.

Лорин не видела отсюда выражений лиц бандитов, но почти физически ощущала их ужас. Гоша бешено дергался, словно пытаясь порвать веревки, и что-то вопил. Второй, новичок, совсем обмяк и повис на привязи. Третий застыл, как изваяние у столба.

Три выстрела слились в единый грохот. И снова, вразнобой.

Лорин широко открыла глаза. Тела казненных уже оттаскивали от столбов. Над площадью стояла мертвая тишина.

Глаза Лорин были сухими. Боль в груди исчезла, сменившись легкостью и пустотой.

20 марта 2015 года, Гамбург. Клаус Оттерсбах

Вилла Пьера Барта фон Гаттена была прекрасна. Здесь поработали талантливые архитекторы и дизайнеры со вкусом. Английский сад был надежно укрыт от посторонних взглядов надежной оградой.

Здание виллы — да что уж там говорить, небольшой замок — торжественно разворачивалось перед нами. Оно было выполнено в футуристическом стиле, из белого бетона и разных видов матового стекла — спиральный изгиб основной части, изогнутые колонны, башенки.

— Сюда, пожалуйста, — приветливый служащий указал мне направление. Я двинулся налево по галерее, ведущей в зал. Галерея была вся белая, сверкающая, напоминала вернисаж в каком-нибудь древнем замке, но белоснежная лепнина потолка изображала не амуров, а весьма искусно выполненных питекантропов, а стены украшали оригинальные — я полагаю — работы абстракционистов.

— Клаус?

Я обернулся. Только один человек на этой вилле мог звать меня по имени. А я все еще содрогался, называя по имени его.

— Добрый день, Пьер.

— Очень рад вас видеть. Пройдемте в кабинет?

Холодная тяжесть замерла в петле подмышкой. Очень удачно, Барт беспечен, как многие амару, это нам вообще свойственно, меня не обыскали при входе на виллу. Да и неизвестно, есть ли у него охрана здесь, вилла, как все в этом районе, очень открытая, на виду. Сигнализация, конечно, стоит…

Кабинет здесь ничем не напоминл франкфуртский офис. Антикварная мебель, винтаж — лампа под зеленым абажуром. Тяжелые салатовые шторы, готическое окно, выходящее на Альстер…

Когда-то весь озерный берег принадлежал богачам, но в 50-е бургомистр недолго думая национализировал его. Теперь местные миллионеры и даже миллиардеры имеют возможность ощутить себя демократичными, близкими к народу и наблюдать, как по благоустроенному берегу Альстера бегают физкультурники, и собачники выгуливают питомцев.

— Садитесь, Клаус… что вам налить — виски, темного, светлого? Может быть, немного красного вина, у меня есть анжуйское.

— Воды, пожалуйста, — вежливо сказал я, усаживаясь в высокое плетеное кресло ближе к окну. Хорошее освещение. Удобно стрелять.

— А я, пожалуй, немного апельсинового сока в таком случае, — Барт налил себе сока, мне в высокий бокал воды. Уселся в кресло напротив меня, у стеклянного журнального столика. Столик украшала деревянная статуэтка, кажется, бродячего подмастерья, во всяком случае, какого-то типа с дорожным мешком и посохом.

— Хорошо добрались?

— Отлично. У вас великолепный джет. Герр Майер, правда, был не в лучшем настроении, — улыбнулся я.

— Это его обычное состояние, — кивнул Барт и чуть поморщился. Как бы давая мне понять, что считает меня более своим и приближенным, нежели мой начальник.

— Я слышал о неприятном инциденте с этой женщиной… — осторожно сказал Барт, — мне жаль. Я лично отдал распоряжение, чтобы с ней обращались аккуратно, с соблюдением всех прав. Но… вы знаете, ситуация в немецком филиале давно вышла из-под контроля.

Я удивленно взглянул на него. Вот как?

— Собственно, — сказал я вслух, — вины организации в этой смерти нет. Женщина покончила с собой. Такое случается. В стрессовой ситуации люди порой ведут себя непредсказуемо.

— Да, вы правы, Клаус.

Барт допил сок, аккуратно поставил стакан на бар-столик.

— К делу. Не будем затягивать ситуацию. Клаус… Я бы хотел говорить с вами совершенно откровенно. Вы знаете все обо мне. Я амару. Я был в Шамбале. Но передумал и вернулся обратно, в человеческий мир, причины этого я вам уже описывал, и я был откровенен. Теперь будьте и вы откровенны со мной. Здесь нет герра Майера, нет и не будет. Здесь только вы и я. Мы оба — амару. Клаус, мне известно, что вы не только были в новой имата. Вы стали агентом хальтаяты и были внедрены к нам в ОПБ. Вы работаете против нас.

Я едва сдержал первый порыв немедленно стрелять. Нет. Вот теперь как раз этого лучше не делать — сначала надо все выяснить точнее.

— Откуда же у вас такие сведения? — поинтересовался я.

— Я знаю об этом от Хелены, — кротко ответил основатель ОПБ, — от моей дочери.

Я криво улыбнулся.

— Не беспокойтесь, Клаус. Кроме меня, об этом не знает никто. Здесь вам не угрожает никакой опасности.

Или все-таки стрелять? Нет, пожалуй, уже поздно. Теперь я должен выслушать его до конца.

— Что вы хотите от меня, Пьер?

— Сейчас я вам объясню. Прежде всего, давайте отвлечемся от ОПБ. Эта организация… — Пьер поморщился.

— Вы основали эту организацию, не так ли?

— Я видел все это несколько иначе. Вы понимаете, что амару не мог бы действовать как Майер и… другие подобные ему представители обычных немецких спецслужб.

Почему же? Амару может практически все то же, что и урку, разница в мотивации. Посмотреть только на моего двоюродного деда…

— Поймите, от меня зависит не все, Клаус. Вы уже поняли, что у моей семьи есть определенные связи. В Европе, на мировом уровне. Поймите, в современном мире все очень переплетены друг с другом, фактически эти связи решают все. Да, я фактически создал ОПБ — но не я дал ей лицо, полномочия, права, финансы… Я очень мало в ней определяю. Я всего лишь менеджер, Клаус, не более того. И я послужил связующим звеном между нашим миром — и миром амару. И я должен вам сказать, сильные мира сего недооценивали амару. По крайней мере до сих пор. И я бы тоже поступал так на их месте — мое свидетельство недостаточно, да и о чем я мог рассказать? Об очередной секте, пустившей корни на индийской почве, пусть даже богатой секте с новыми технологиями. Лишь моя энергия и… действительно неплохие связи обеспечили возможность создания хотя бы ОПБ. Ведь изначально она задумывалась как исследовательская организация.

— Исследовательская?

— Мне хотелось убедить… некоторые круги, открыть глаза тем, у кого есть реальная власть. А для этого нужны исследования, нужны доказательства. Нужен выход на амару в конце концов. Когда в дело вмешались спецслужбы, ОПБ преобразилась, но я уже ничего не мог сделать. Однако доказательства были собраны… И Клаус, буквально недавно мне удалось убедить… Словом, на самом высшем уровне, и не только в Европе, но и в Штатах, есть люди, готовые вступить в переговоры с вами. С амару. ОПБ будет свернута, она больше не нужна. Мы знаем о вас достаточно. Амару — сильный, очень сильный противник, теперь это понимают наверху. Мы не хотим войны с вами, Клаус, в сегодняшнем мире война — крайний способ решения проблем, и уж простите, от войны с действительно сильным противником мы стараемся воздержаться. Мы хотим сотрудничества. Возможно даже, некоторого слияния… У вас есть определенные технологии, в особенности, биомедицинские. Вам удается продлевать жизнь, причем активную. С одной даже только этой технологией вы можете диктовать нам любые условия… любые деньги, земли, возможности. Потому что знаете, Клаус, я человек тоже немолодой, к примеру…

— У вас гены амару, вы проживете долго. К тому же вы пользуетесь обычными методами омоложения, не так ли?

— Долго по нашим меркам — это 90 лет, 100… Но не 200, как у вас. Вы же понимаете. Это было бы принципиально иное решение проблемы… Клаус, нам нужны, миру нужны ваши технологии. Мы договоримся, я уверен.

— Простите, — мой стакан звякнул о столик, — вы — это кто? Мировая элита? Не слишком ли расплывчато?

— Ничего не поделаешь, друг мой. Назвать вам имена? Я могу это сделать, но не уверен, что эти имена вам что-то скажут. Вы ведь не знаток мира бизнеса, не так ли? А это все люди, для которых Меркель или Барак Обама — просто менеджеры, которых в следующий раз можно сменить.

— Имена самых богатых людей мира также известны.

— Не отдельных людей, Клаус. Не совсем так. Речь идет о семьях. Мое, к примеру, личное состояние далеко не так велико… Но для того, чтобы вы мне доверяли, я назову эти имена.

И он назвал несколько имен. Само собой разумеется, наш разговор писался, микрофон у меня был встроен в пряжку ремня. Но я узнал среди этих имен пару-тройку тех, кто финансировал ОПБ — судя по записям, снятым во франкфуртском офисе. Еще два известных имени относились к европейской аристократии — королевским линиям. Все это были американцы или европейцы — никаких богатых саудовских вельмож, русских олигархов или китайских дельцов. Я и не ожидал, впрочем. Элита — но не мировая, мировой элиты не существует, даже она в мире урку разделена на враждующие кланы. Это — западная элита.

Но и я ведь — дитя западной цивилизации, не так ли?

— И что же все эти люди хотят от нас? Что вы хотите от меня, Пьер?

Барт откинулся в кресле, сложил руки на животе. Сейчас он представлял из себя отличную мишень — пока отреагирует, я двадцать раз успею пальнуть.

— Я ведь уже сказал вам, Клаус. Технологии. Для начала — технологии. Вы спросите, что мы предложим за это? Все. Вы — сила. Третья мировая сила. Вторая, как вы понимаете — блок Россия-Китай и зависимые от них территории. Мы хотели бы заключить союз с вами, на ваших условиях. Я понимаю, что вы не обладаете полномочиями решать такие вещи. Вас я прошу всего лишь передать… это-то вы можете, как я понимаю? Доступ к вашим высшим кругам у вас есть?

Ну если Анквиллу считать "высшим кругом"… или Рабочую Группу Хальтаяты?

— Допустим, — сказал я.

— Во всяком случае, вы — наш единственный выход на амару. И как к разведчику, к вам прислушаются. Передайте, пожалуйста, следующее. Мы понимаем ваше техническое превосходство. Предлагаем сотрудничество на ваших условиях. Оно может быть гласным, договорным, а может быть негласным. Вы получите любые деньги, какие запросите. Амару ведь не так много в мире, правда? Все еще меньше миллиона — я имею в виду, живущих в имата. Такое количество людей — причем всех до одного — мы можем устроить так, как они пожелают. О территориях мы договоримся, вы получите территории. Но не только деньги и территории! Влияние в мире. Мы предлагаем вам быть не сомнительной третьей силой, а — первой. Мы готовы поделиться всем, что у нас есть. Мы — западная цивилизация — станем не слабее, а сильнее, если вы будете с нами. Как новые семьи, вошедшие в наш большой клан… Новые звезды на земном небосклоне. Клаус, и вы станете такой звездой. Вы, ваша женщина, дети.

— Я холост.

— Это исправимый недостаток, — улыбнулся Пьер, — Клаус, я в курсе хальтаяты, я знаю, что есть генетические отличия, что они реальны. Среди названных мной имен — а это, конечно, лишь небольшая часть — вероятно, нет амару по генам, я — большое исключение, да и я не не высших ступенях иерархии. Но Клаус… мы же не расисты, правда? Мы цивилизованные, культурные люди. Когда-то считали, что чернокожие принципиально отличаются от белых. Вы теперь построили теорию о генетических различиях. А если она неверна, Клаус? Теории приходят и уходят, а то, что остается — деньги, власть, влияние, связи — вот это реально. Мы не требуем от вас менять вашу идеологию. Но сотрудничать-то с представителями другого вида вы можете? Ведь согласитесь, урку тоже кое-чего добились! Ведь именно они создали и построили вот этот мир. Плохой, хороший — но пока единственный во Вселенной. И что — вы хотите, как коммунисты, все разрушить до основанья, а уж затем строить какой-то свой мир? Давайте договоримся. Войдите на уровень, где решаются проблемы человечества, решайте их вместе с нами. Мы признали вас равными. Мы же с вами, Клаус, культурные люди, западные люди, вы тоже выросли здесь, учились в гимназии, разве вам было плохо?

— Это сложный вопрос, — сказал я, — да и зачем вы убеждаете меня? Я ведь ничего не решаю, речь идет лишь о том, чтобы я мог передать сведения.

Пьер устало улыбнулся.

— Хотите еще воды, Клаус? Или выпить? А если вы мне просто симпатичны? И мне хочется убедить вас?

— В чем именно? — спросил я, чтобы потянуть время. Мне еще не все ясно… далеко не все. Но видимо, стрелять я сегодня уже не буду.

— Да в преимуществе западной цивилизации. Ведь не случайно так сложилось. Вы скажете, здесь управляют урку. Но ведь по ту сторону — урку куда худшие! Так может быть, не только и не столько в генах дело?

Я подумал. В самом деле, инстинктивно даже я ощущал некоторую тягу к тому, что Барт назвал "западной цивилизацией". Это во всяком случае родной мне мир. Да и объективно рассуждая… Другая сторона — это арабские шейхи, для которых женщина — предмет обстановки, китайцы, ни во что не ставящие отдельную человеческую жизнь, русские олигархи, ныне заталкивающие свой ограбленный и униженный народ в ярмо религиозной ортодоксии и нищеты. Уж лучше и в самом деле западная цивилизация, при всех ее недостатках. Здесь отдельный человек хоть что-то значит, здесь о проблемах говорят открыто и ищут пути решения, это наиболее разумная, наиболее свободная, и кстати, наиболее благоприятная для скрытых амару форма существования. Открытое общество. Демократия.

— Вы забываете, — сказал я, — что западная цивилизация достигла своих высот отнюдь не гуманным культурным поведением. Западная цивилизация была построена на расизме, позволяющем безнаказанно эксплуатировать рабочую силу чужих народов. Расизм, национализм, ранний капитализм с миллионами детей, загубленных на фабриках… Да и сейчас вы можете позволить себе открытое общество и прочую толерантность лишь потому, что достигли значительного силового превосходства. И только у себя. Ценить человеческие жизни — это значит, оплакивать всем миром жизнь каждого убитого американца, европейца, израильтянина… но абсолютно равнодушно относиться к тысячам убиваемых иракцев, афганцев, палестинцев, умирающим африканским детям. Вам примеры привести, или вы и так понимаете, о чем я? Западное сознание по-прежнему устроено архаично, да и вряд ли оно способно развиться дальше — ведь, Пьер, и европейцы — точно такие же урку, как и саудовские шейхи или русские воротилы. Они только оказались волею судьбы в другой парадигме. И то всего полвека — а до того вели себя хуже зверей. А сознание у них и сейчас все то же. Урканское сознание.

Я поднялся.

— Но вам не нужно убеждать меня, Пьер. Ведь не я принимаю решения. Речь идет лишь о том, чтобы я передал ваше послание.

Я подошел к готическому окну. Да, удобно теперь жителям Гамбурга, можно заниматься джоггингом на берегу прекрасного Альстера. Вон физкультурники бегут, кстати.

Издали я плоховато их различал. Пятерка молодых людей. Целый интернационал — студенты, возможно? Высокий и мощный чернокожий юноша, рядом с ним — беленькая хрупкая немка, и еще одна девушка — стройная азиатка. Еще двое парней европейского вида — один кряжистый и крепкий, возможно, русский, второй — маленький и большеглазый.

Ну ты даешь, Каяри…

Я повернулся к Барту.

— Господин Барт, я передам ваше сообщение. Давайте уточним детали…

Ворота из золоченных решеток закрылись за мной. Я сделал несколько шагов и сразу же увидел знакомый джип с тонированными стеклами.

— Оттерсбах! Садись, — высунувшись из машины, Майер помахал мне рукой. Я подошел и влез на заднее сиденье, рядом с незнакомым амбалом. Майер сидел рядом с шофером.

— Поедем в контору, — благодушно сказал Майер, — ну как господин Барт? О чем побеседовали?

— Беседа была конфиденциальной, — вежливо ответил я. Кольнул страх — а если Майер все-таки в курсе того, что знает Барт? Да нет, с чего бы?

Вряд ли все это было ловушкой. Я не видел логических причин для таких сложных действий. Если им надо просто устранить меня или получить от меня информацию — не нужно было бы приглашать на виллу и пудрить мозги, я и так всегда под рукой.

Мы проехали внутренний Альстер. А я ведь никогда и не бывал в Гамбургском филиале. Где он тут у них расположен?

Собственно говоря, вся операция отменяется. И Майера уничтожать не обязательно. ОПБ и так свернут… Культурные же люди, европейцы. Понадобилось — достали из кармана головорезов с ножами, базуками и родоплеменным сознанием. Изменилась ситуация — головорезов осудили, покаялись и стали опять культурными, гуманными, открытое общество, все дела.

Джип въехал в знаменитый квартал Сан-Паули.

— Что, неужто здесь? — не выдержал я, глядя на яркие витрины секс-шопов и борделей.

— А здесь удобно, — пояснил Майер. Джип свернул в подворотню.

— Вылезай, Оттерсбах!

Я вышел и вслед за Майером спустился по бетонным ступеням. Дверь была неприметной, но с любопытной табличкой "Тюрьма желаний". На фоне закрашенного окна рядом была изображена обнаженная дама в высоких сапогах с плетью.

Ну да. Мы на Риппербане.

Внутри все выглядело так, как и должно было выглядеть в таком месте — разве что безлюдно, так и время еще раннее. Красно-черный холл с соответствующими эротическими офортами на стенах, черные высокие стулья, стойка бара. Майер отпер одну из дверей, ведущих внутрь клуба.

За этой дверью оказался своеобычный казенный коридор. Амбал из машины шел за мной, и это почему-то нервировало. Мы вошли в кабинет в самом конце, и я вздрогнул от звука — за мной закрылась решетчатая железная дверь. Амбал повернул ключ.

— К стене, Оттерсбах! — приказал Майер, — оружие на пол! Руки на стену!

Отступив на шаг, он целился в меня из "Вальтера". И сзади амбал также выхватил какую-то стрелялку. Наверное, если бы у меня была третья ступень, как у Каяри… да хотя бы первая…

Но у меня не было ни третьей, ни первой. Я покорно вытащил из-под мышки оружие, пистолет с треском грохнулся о пол. Я шагнул к стене.

В помещение вошли еще двое, в камуфляже. Местная охрана. Меня обыскали по всем правилам, заставили раздеться и все такое. Затем я оделся снова, но ремень — и пряжку с записью, конечно — Майер оставил себе. Будем надеяться, что запись он не расшифрует. Да и не поймет, что это прибор.

Руки мне завели назад и сковали наручниками. Усадили на стул. В кабинете было мало мебели — два стула, стол, монитор, какая-то кушетка сзади. Пол и стены выложены плиткой.

Как и во франкфуртском центре в кабинете 25. Плитка — это гигиенично, что на нее ни попадет — кровь, рвота — все можно легко отмыть. И даже продезинфицировать.

Майер уселся на стол, так что слегка нависал надо мной.

— Вы это напрасно делаете, — предупредил я, — Барт вас по головке не погладит. Вы за свое рабочее место не опасаетесь?

— Опасаться тебе надо, агент паралюдей.

— Ты свихнулся? — спросил я, — я бы своими руками отдал тебе эту тетку? Если бы был агентом?

— Ну это не аргумент. Кстати, информации мы не получили. И вообще — какой толк до сих пор был от всей твоей информации? Пока мы пробовали воспользоваться твоей информацией и проникнуть в сибирский город, погибло двадцать моих людей, Оттерсбах! Двадцать один человек. И ни один не дал толковых сведений. Технологии твои невозможно использовать. Что ты нам вообще дал, Оттерсбах? Пока от тебя был исключительно вред — и никакой пользы.

— Это ваши проблемы. Я делал, что мог.

— Ну хорошо, Оттерсбах, — Майер зловеще улыбнулся, покачивая ногой перед моим лицом, — тогда объясни вот это.

Он помахал передо мной фотографией Алисы, вынутой из моего бумажника.

Не простой, конечно, фотографией, объемной, на керамической тонкой пластинке. Сделанной в Лаккамири.

— Это что за баба?

— Не твое дело, — ответил я. Майер внезапно извернулся, нога мелькнула в воздухе, я успел отклониться, и удар пришелся не по носу, а в угол рта.

Кровь я сплюнул на пол.

Пусть не смешит. Все предметы, взятые из амарского мира, замаскированы под обычные. Он не определит разницы между обычными пулями и нашими. Прослушать меня он не мог. Мы не младенцы, элементарная безопасность обеспечена. А фотография Алисы не доказывает ничего.

— Знакомая женщина, — сказал я, — я познакомился с ней в Лаккамири. Связи не поддерживаю.

— А фото таскаешь с собой?

— Почему бы и нет? Женщина красивая.

… нет, он ничего не докажет. Подозрения у него сильные, это ясно — но доказательств нет. Да и фотку он у меня только что обнаружил. Беда лишь в том, что таким, как Майер, доказательства не особенно нужны. Он эти доказательства будет из меня выжимать.

Может, он меня к Барту ревнует?

Телефон Майера запел неприметной мелодией. Он вынул айфон из кармана, глянул, выключил сигнал.

— Посиди пока здесь, Оттерсбах, подумай. Ты спрашиваешь, зачем мы на Риппербане центр создали? А это самое удобное. Ты видел, под какой клуб мы замаскированы? Никто ничем не заинтересуется, и никогда ты ничего не докажешь. Договор с твоей подписью и разрешением на кое-какие действия у нас уже лежит. Орать ты здесь можешь хоть до посинения — мы же здесь с тобой, хе-хе, развлекаться будем. Если хочешь, даже девушку для этой цели приведем, есть у нас и сотрудница такая… может, тебе приятно будет. Тюрьма желания, понимаешь? Оргазма, конечно, я тебе не гарантирую. Но все остальное — пожалуйста. Если, конечно, ты не станешь разумнее и не начнешь говорить со мной открыто. Если Барта тебе удалось обвести вокруг пальца, со мной это не пройдет. И Барт свою ошибку еще осознает.

Он шагнул к двери. Сделал неприметный знак амбалу в штатском, и тот повернулся ко мне. На этот раз уклониться я не успел, искры вспыхнули в глазах, и через секунду я полетел на пол вместе со стулом. Амбал отшвырнул стул ногой, хлестнул дубинкой по моей спине — раз, другой, я постарался свернуться, но это не помогло, он пнул меня в ребра, потом еще несколько раз, стараясь попасть в лицо.

— Это только начало, Оттерсбах, — сообщил Майер, наклонившись надо мной, — материал для размышлений.

Решетка звякнула, ключ повернулся два раза. Затем они закрыли наружную железную дверь. Я уставился на маленькую видеокамеру над дверью.

Полуподвальное окно было также забрано надежной решеткой.

Наручники с меня так и не сняли.

Двигаться не хотелось, вообще не хотелось ничего, кроме, разве что, повыть дурным голосом. Но делать этого я не стал, а стиснув зубы, постарался как-то подтянуться, подняться сначала на колени. Потом прямо так, на коленях, дополз до кушетки и влез на нее. Сначала попробовал сидеть, но сильно кружилась голова. Как ни странно, больше всего болел затылок — падая, я ударился затылком. И руки ломило от неудобного положения. Я лег на бок, повозился, стараясь придать телу наиболее удобное положение. Такого просто не существовало.

Дышать больно, но вряд ли ребра сломаны. Я как-то ломал ребро в детстве, боль другая. Наверное, это ушиб, и скоро пройдет.

Я сплюнул кровь, накопившуюся во рту. Ничего, зубы, вроде, целы. Вообще пустяки. Как сказал Майер, всего лишь материал для размышлений.

Ничего страшного. У меня есть время, чтобы подумать. И время надо тянуть. Барт не позволит убить меня. Барт поймет, что происходит.

Барт! Азазель побери! Да ведь и я, и он — снова пляшем под дудку Анквиллы. Это просто невозможно обойти. Этот человек неизмеримо умнее меня. Опытнее. Ну вот попытался я жить самостоятельно, быть независимым от него — и что? В итоге опять выполняю то, для чего он меня, видимо, и внедрил…

Хоть о стенку головой бейся…

Или, может, уж просто смириться?

О том, что вскоре обязательно устроит мне Майер, я старался не думать.

Дверь загремела, я рефлекторно дернулся. Застонал от боли в затекших руках.

Дверь открывали снаружи, но как-то странно… Внезапно бухнул выстрел. Еще один. Дверь-решетка отлетела.

В комнату вбежал Каяри с "Вальтером" в руке. Остановился, посмотрел на меня.

— Ну и видок у тебя, Клаус!

Достал из кармана связку ключей, стал пробовать один за другим на моих наручниках. Наконец они расстегнулись. Я со стоном начал шевелить руками, сел на кушетке.

— Что… Майер…

— Пошли, Клаус, времени мало. Охрана убита, Майера мы взяли. Давай, вставай! Я помогу.

С помощью Каяри я кое-как встал на ноги. Шатнулся. Ничего-ничего, Клаус, держись, все уже хорошо. Не теряй лицо, ты же старший. Мы тихонько вышли в коридор. Там стояли с автоматами наперевес Майта, и в самом конце — Хайлли. На полу темными грудами — тела двух охранников.

— Майер, — тихо сказал Каяри. Мы вошли в кабинет напротив моего. Здесь и в самом деле был Майер, надежно связанный ремнем (кажется, моим), прикрученный к стулу. Рядом с ним стояла Лаура… то есть Лорин, "Вальтер" в ее руке казался огромным.

— Сволочь… Оттерсбах, — проскрежетал Майер, поднимая на меня мутные глаза, — не хлопнул тебя сразу.

— Что будем делать с ним, Клаус? — спросил Каяри. Я подумал. Тащить сейчас Майера куда бы то ни было — невозможно. Самим надо выбираться. Я опустил большой палец вниз и посмотрел на Каяри. Тот кивнул. И сделал знак Лорин.

Девочка, мгновенно побледнев, двумя руками подняла пистолет.

Грохнул выстрел.

Тело Майера обвисло на ремне. Из маленькой дырочки на виске стекла несерьезная струйка крови.

— Надо связаться с Анквиллой, — предположил Каяри, когда мы оказались на улице. Я надел куртку одного из охранников. Автоматы ребята побросали, а оружие поменьше скрылось под просторной, теплой не по сезону одеждой. Нормальная такая компания студентов, решившая побродить по Риппербану. Разве что мое лицо в синяках и ссадинах выглядело подозрительно.

— С Анквиллой само собой, — согласился я.

— Мы ведь все правильно сделали? — забеспокоился Каяри, — этот козел был шишкой в ОПБ?

— Да, — сказал я, — мы все сделали совершенно правильно. И ты молодец, что вызвал сюда ребят. Я не рассчитывал, что Майер о чем-то догадывается. Что меня возьмут. Я думал, мы будем с тобой вдвоем.

Я обвел взглядом чикка-хальту. Они стояли очень гордые собой. Красавица с раскосыми глазами, высокая Хайлли. Сибирский паренек Ван. Хрупкий изящный Майта. Лорин, влюбленными глазами глядящая на Каяри. Кажется, с ней все в порядке, она успокоилась.

— Мы дали еще одну клятву, — сказал Майта, — что если вдруг кому-то из нас понадобится помощь… и если не будет держать другой долг перед Хальтаятой. То мы обязаны помочь.

— Мы же не зря все это, — негромко добавила Хайлли, — не зря мы с детства так. Мы в самом деле чикка-хальту.

— Сколько там народу-то было? — спросил я.

— Двенадцать человек, — ответил Каяри, — положили всех.

Я слегка присвистнул.

— Если с Бартом нужна помощь, — начал Каяри. Я помотал головой.

— Нет. Насчет Барта я получил другие распоряжения. От Анквиллы.

Каяри удивленно посмотрел на меня, как бы спрашивая, когда я успел связаться с Анквиллой. Я не ответил.

— Я в долгу у вас, ребята. А сейчас… всем вам лучше всего вернуться на свои места. Каяри, тебя я попрошу лично связаться с Анквиллой и доложить ему обо всем, что произошло. Передай, что это по моему поручению. Я сам поговорю с ним позже. А мне сейчас надо поехать к Барту.

— Но Барт… мы же убили Майера.

— Внутренний голос сообщил мне, что Барт не будет на это слишком сердит. Кстати, это ты можешь прямо сказать Анквилле.

Квартира, снятая нашей рабочей группой, располагалась на 22 м этаже, над берегом Эльбы. Стеклянная стена открывала потрясающий вид на реку, порт с гигантскими — отсюда словно игрушечными грузовыми кранами и контейнерными кораблями, город за рекой.

Анквилла широкими шагами пересек кабинет. Встал рядом со мной.

— Тебе досталось? — спросил он.

— Не успело, — буркнул я, — слава Кришне. Слегка разукрасили художественно. Переломов нет.

Анквилла неожиданно обнял меня за плечи.

— Ничего, малыш, — сказал он, — они все сдохнут.

— Частично уже сдохли, — согласился я.

— Как ты понял? — спросил он. Я вздохнул.

— Когда Барт признался, что дочь сообщила ему обо мне. Ведь я сам говорил с Аханкарой. Я попросил ее не сообщать отцу, и она согласилась. Кроме того, у них долго не было контакта. Я не видел никакой опасности с этой стороны. Когда Барт сказал, что это была Хелена… Аханкара… Мне стало ясно, что она могла это сделать лишь по одной причине — по твоей просьбе. То есть ты решил подставить меня. Рискнуть, — безжалостно добавил я.

— Риск был минимальный, — спокойно ответил Анквилла, — я знаю Барта, знаю все его побуждения и идеи. Я был уверен, что он отреагирует именно так. И ведь он именно так и реагировал? Опасность для тебя исходила только от Майера, непредсказуемого, как все урку.

— Ладно, я понял. А зачем все-таки тебе это нужно? Чего мы этим достигли?

— Пойдем, малыш, сядем. Выпьем чего-нибудь, — Анквилла потянул меня к столу. Налил в высокий бокал из оплетенной бутылки золотисто-лимонный напиток.

— Прямо из Лаккамири?

— Да. Ты ведь соскучился, наверное? Ты спрашиваешь, чего мы этим достигли, Клаус? Ну например, прекращения войны в Тибете.

— Вот как?

— Нет, конечно, головорезов, которые заброшены из Афганистана и считаются борцами за свободу Тибета, остановить можно не сразу. Но война перешла в позиционную. И в верхах ведутся переговоры о выводе войск из Непала. Начались переговоры НАТО — Китай. По крайней мере, сейчас мировая война между крупными империалистическими блоками еще не начнется.

— И все потому, что я согласился на предложение Барта?

— Ну если быть скромнее, то не только… но да, это очень важно.

— Дед, — устало сказал я, — я все понял. Ладно. Я был на тебя зол из-за Иллки. Но где-то ты прав, это война. Ты спровоцировал создание ОПБ. Твои действия развязали руки майерам-мюллерам, мы еще не знаем, сколько людей было убито и замучено этой организацией. Но своих целей ты добился, допустим. Мы начали выпускать оружие, начали массово готовить бойцов. Форсировали Хальтаяту. Что дальше? Зачем теперь понадобилось уничтожать ОПБ и останавливать войну в Тибете?

Анквилла вздохнул.

— Вот так тебе в двух словах все расскажи. Ну ладно, начнем издалека. Ты ведь уже понял, как управляется мир… Элита западного мира — понятие растяжимое. Неуловимое. Нет такой организации — элита. Есть государства и государственные лица, есть мультимиллиардеры, есть аристократия… Но в целом все эти люди как-то знакомы между собой, есть различные клубы, формальные и неформальные встречи, семейные связи.

— Я не идиот, можно не объяснять мне все, как детсадовцу. Элита. Хорошо.

— Эта элита — а элита западного мира сейчас является доминирующей — восприняла Барта сначала не очень всерьез. Тем не менее, я намеренно запустил в мир такую информационную бомбу. Влияния Барта хватило, чтобы организовать ОПБ и преследовать нас. Чтобы у ОПБ были такие полномочия. Но я контролировал ситуацию… и в прошлом году она стала для нас угрожающей. И знаешь почему? Потому что ОПБ достала столько информации о наших технологиях и возможностях, что пресловутая элита заинтересовалась нами более, чем всерьез. Они даже поняли, что мы — такая сила, по сравнению с которой любые нефтяные месторождения ничего особенно не стоят.

Поэтому они начали войну против нас. Поэтому в Тибете началось обострение борьбы за свободу, и как обычно, ради свободы и демократии, в Непал были отправлены войска, готовые к войне против правительства Китая.

Достоверные сведения у противника есть только о Шамбале и о Лаккамири. Догадаться, что Шамбала расположена где-то в Малом Тибете, несложно, ты и сам догадался. Проникнуть под лан-поле нельзя, но банально скинуть на Малый Тибет несколько водородных бомб… это уничтожило бы Шамбалу. У нас уже зашла речь об эвакуации имата.

Для меня очевидно, что все, что хотят эти люди — наши технологии. Возможно, даже в первую очередь биомедицинские. Мы можем им эти технологии дать. Не все. Уже отдельная рабочая группа составила список технологий — что мы дадим элите, что будет использоваться для создания корпорации амару…

Чтобы передать эти технологии мирным путем — конечно, денег мы тоже потребуем, не сомневайся, и территорий — я и выбрал тебя. Потому что Барт уже заметил тебя. Между вами возникла связь. И был простой и надежный путь сообщить лично Барту о том, что ты работаешь на нас.

— Барт мог бы связаться и со своей дочерью.

— Но он не сделал этого и не сделал бы никогда! Пойми, в каком положении ты находишься! Ты на острие переговоров. Если ты начнешь отказывать мировой элите, не исключено, что на тебя будут давить. Попытаются убрать. Возникнут другие силы — например, от другой элиты, восточной — которые попробуют перевербовать тебя или убрать. Ты думаешь, Барт хотел бы этого для своей дочери? Он все это время тщательно скрывал факт ее пребывания у амару. Она для всех — врач-благотворительница, работающая в Индии.

Я покрутил головой. Налил себе еще фаноа из бутыли. И правда, вкусно. Пахнет летним вечером Лаккамири. Вспыхивающими гроздьями рябин, пчелами, полевыми цветами. Алисой в белом платье с открытой тонкой шеей.

— А может, дед, и правда — сколько нас там, и миллиона еще нет? Войдем в мировую элиту… перестроим жизнь на земле согласно нашим представлениям. Зачем нам эти войны, апокалипсисы?

Анквилла усмехнулся.

— Ты забыл, что война будет в любом случае, с нами или без нас. Мир уже разделен на западный и восточный блоки. Все готовятся к войне. Мы только хотим выжить и по возможности — остаться победителями.

Он помолчал.

— И потом, войти в элиту уже пробовали. После второй Катастрофы. Беда в том, что элита не допустит никакой перестройки мира. Элиту все устраивает. Как там Барт говорил — мы не расисты? Увы — мы расисты. Элита состоит из урку. Мы, даже подготовленные хальту… даже я, если откровенно… мы не сможем им противостоять. Не потому, что они сильнее или умнее. Потому что единственная цель каждого из них — добиться личной победы и личного благополучия, и других целей они не способны увидеть в принципе. Мы им всегда проигрывали, Клаус. Цари-амару, вожди-амару, религиозные пророки-амару, революционеры-амару… где они все? Урку всегда оказывались хитрее, коварнее, и они никогда не могли потерпеть амару хотя бы рядом с собой.

Я поставил стакан на стол. Посмотрел в глаза Анквилле.

— Ладно, дед. Ты просчитываешь на десять ходов вперед. Неплохо, конечно, если ты в следующий раз меня проинформируешь заранее, когда надо уже совать голову в петлю. Я бы не отказался, ты же, вроде, знаешь.

— Конечно, — кивнул Анквилла, — но ты способен и сам следить за ситуацией и понимать, что от тебя требуется. За что я тебя и ценю.

На этот сомнительный комплимент я лишь хмыкнул.

— Не обижайся, Клаус.

— Я ведь не урку, чтобы обижаться, правда?

— Ну да. Знаешь, опыт, он многое дает. В урканском мире даже не подозревают, что дает опыт хотя бы 90 лет жизни, если при этом полностью сохраняется здоровье и бодрость.

— Это индивидуально, — сказал я, вспомнив Каяри. Интересно, каким он станет в 90 лет?

— Да, конечно, имеет значение еще и качество прожитого. У тебя, Клаус, с этим будет все в порядке.

— Думаешь?

— Конечно. Все только начинается, Клаус. И для меня, и для Инти, и для наших ребятишек, чикка-хальту. И уж тем более, для тебя. Ты, надеюсь, уже понял, что тебе предстоит в дальнейшем?

— Передавать Барту технологии?

— Вероятно, уже не Барту. И конечно, передавать их будешь не ты, а специалисты, этими технологиями владеющие. Биологи или инженеры. Но ты будешь связующим звеном с миром урку. Соображаешь? Основным таким звеном. И источником информации. Понимаешь, что тебя ждет?

Я повернулся к стеклянной стене офиса — но отсюда не было видно ничего внизу. Только бездонное, бескрайнее синее небо.

— Да, Анквилла, — сказал я, — понимаю. Конечно.