Муха, ко мне! Пособие по воспитанию дракона

18

— Серега, тараканов будешь? — спрашиваю уже у варана, который совершенно непонятным образом умудрился выбраться из сумки и теперь шел исследовать новую территорию. На мой вопрос новый питомец не ответил, лишь флегматично взглянул зрячим глазом в нашу сторону и поперся в зал.

— Нина, — стуча зубами, спросил Костылецкий, — где ты его взяла?

Тяжко вздохнула. Посмотрела на бывшего. Оценила степень его осведомленности. Расстроилась, что не от великой любви этот поганец здесь. Потом мысленно все послала к черту, ибо нефиг сожалеть о прошлом. И честно ответила:

— Подкинули.

Костылецкий промокнул пот со лба, слез со стула и сел на него же.

— Чаю? — спрашиваю заботливо.

— Да, пожалуй.

Наливаю остывший, ибо все равно он его не пьет. Сую в холодную воду пакетик, мешаю сахар, ставлю на стол.

— А ты? — впервые заботливо спрашивает он.

Машу рукой.

— Не хочу. Может, разденешься?

Костылецкий косится на зал, гладит себя по дорогому кашемировому пальто. Отрицательно машет головой.

— Давай хоть тапочки тебе принесу.

Иду в прихожую. Тихо. Ванная приоткрыта но там тоже тишина. Впервые пользуясь ментальной связью с Мухой отправляю ему приказ, чтобы сидел тихо и не высовывался. В доме враги!

Хватаю тапки, иду на кухню.

Костылецкий вытягивает ноженьки, дабы я должна ему быстренько ботиночки снять и тапки надеть.

Демонстративно кладу их рядом и иду раскладывать остатки продуктов. Костылецкий, краснея и пыхтя самостоятельно переобувается.

— Знаешь, Сергей Серафимович, — обращаюсь к нему, — я тут подумала. Может быть и не стоит нам с тобой сходиться?

— Нина, — вскакивает он, хватает ботинки, относит в прихожую, по пути заглядывает в зал, отмечает положение ящера и возвращается на кухню. — Я все осознал. Я вел себя неосмотрительно грубо. И не помогал тебе деньгами, не оплачивал счета. Дарил слишком скромные подарки. Но это все в прошлом. Я хочу все исправить! Хочешь, будем жить у тебя, даже с этим ящером. Все что угодно, родная. Я так тебя люблю! Глубину своих чувств я понял только в разлуке!

Бормочу под нос и вздыхаю. И я глубину чувств осознала тоже только в разлуке. Вот не отцепится ведь гад. И про любовь так сладко заливает.

И ведь не выгонишь его теперь ничем. За Мухой пришел. Потому что Костылецкий такой педант до кончиков ушей. Ни бардака, ни животных в доме не переносит. Да. Что говорить, он с собой спиртовые салфетки таскает и ресторанах ложки ими протирает.

Мысли в голове моей атакуют тараканов. Желание спустить Костылецкого со ступеней такое же непреодолимо сильное, как и защитить Муху. Не сразу понимаю, что это дракоша вмешивается в мое сознание, но и потом разделив свои и его эмоции, терплю и даже радуюсь, что думаем мы практически одинаково.

Костылецкий вспоминает про руки. Хлопает себя по карманам пальто.

— Черт, салфетки в машине оставил. Нина, я хочу помыть руки.

— На кухне фильтр сломался. А в туалете… там затопило канализацию у соседей сверху. Прости, убрать не успела. Там немного пахнет.

Костылецкого от сложности выбора аж перекосило. Он кивает головой и выдает односложно:

— Здесь.

Уступаю ему место возле раковины. Он брезгливо моет руки, предварительно потрогав струю пальчиком, не укусит ли какой проскочивший микроб. Я кусаю губу, чтобы не заржать и продолжаю мысленно просить Муху не отсвечивать, ибо подозрительный шум в прихожей может насторожить не только меня.

Во спасение Серый (решила варана называть в честь его благородного серебристого цвета, а не в честь бывшего, животное ни при чем ведь), которому надоело сидеть одному, приперся из зала и встал возле самого входа на кухню.

— Сереженька, лапонька, ты кушать захотел?

Серый высовывает длинный змееобразный язык и вертит головой в поисках насекомых. Я хватаю из под чашки Костылецкого блюдце, достаю коробку с сухими сверчками, щедро отсыпаю закуску для варана, и ставлю у стеночки, почти перед его мордой.

Варан одобрительно нюхает воздух, тщательно облизывается и приступает к еде. Костылецкий за моей спиной булькает, сдерживая рвотный позыв и шепчет:

— Какая прелесть, Нина! Он прекрасен.

Согласно киваю.

— Из нас получится прекрасная семья! Завтра же собираю вещи и переезжаю к тебе! Ты одна не справишься. Сегодня найму сантехников и клининговую службу. Тебе помогут прибраться.

— Спасибо. Уже заказала. Приедут с минуты на минуту.

Костылецкий облегченно вздыхает.

— Да? Ну и прекрасно. Не буду вам мешать, поеду, у меня еще столько дел!

Обнимает меня сзади и целует куда-то в шею. Шепчет страстно:

— Рыжик мой, я так по тебе соскучился!

Тру дергающийся глаз и разрывающийся от боли висок.

— Я провожу тебя.

Костылецкий облегченно вздыхает. Наверное тому, что я не сопротивляюсь.

Улыбаюсь, веду его за руку через жующего сухих сверчков Серого. И снова посылаю Мухе мысленные приказы, чтобы вел себя тихо.

Костылецкий тоже лыбится. Смотрит на меня пристально и влюбленно, как маньяк на жертву. Глаз друг с друга не сводим. Он не глядя скидывает тапки, сует ноги в ботинки. Тут же глаза его округляются.

— Ой, Нина! Что это?

— Где?

— Что это было в моем ботинке?

Чувствую легкий запашок. Костылецкий с дрожащими от обиды губами тоже ведет носом.

Искренне вздыхаю:

— Ну, это, наверное, Серый опорожнился. Ревнует.

Улыбка, больше похожая на оскал, перекосила лицо бывшего. Молча, с не меняющейся застывшей физиономией, он развернулся на сто восемьдесят и вышел за дверь.

Я досчитала до двадцати, закрыла дверь на замок, а потом сползла по стеночке, загибаясь от смеха.