С незапамятных времён в городе устраивали праздник в честь лучника И, приструнившего десять солнц. Легенду эту знают повсеместно, но в Мяньчжао её рассказывают так.
На великом дереве, поддерживающем небосклон, жили десять братьев-солнц. Каждый день они поочерёдно садились в золотую колесницу, запряжённую драконами, чтобы прокатиться от края до края земли. Когда колесница выезжала на небо – наступал день, а когда возвращалась к дереву – наступала ночь.
Но пока на колеснице катался один из братьев, девятерым другим приходилось ждать своей очереди, а люди даже не подозревали, что солнц десять, потому что всегда видели лишь одно солнце на небосводе и не различали их.
Когда десять братьев-солнц, подстрекаемых золотой трёхногой вороной – известной озорницей, вылетели на небо все вместе, то в Чжунхуа[5] воцарился хаос: жар солнц иссушил воду в реках и озёрах, наступила засуха, а за ней пришли лесные пожары.
И тогда люди попросили охотника И помочь им, а он был искусный лучник: никогда не промахивался. Лук у него был красный, а стрелы белые, и если он выпускал стрелу, то она пролетала тысячу ли и всегда попадала в цель, даже если цель была размером с глаз муравья.
Лучник И сбил с неба девять солнц, а одно испугалось и спряталось обратно на дерево.
Когда же стали доискиваться до правды, то выяснили, что во всём виновата золотая трёхногая ворона Цзинь-Я. Но у неё язык был хорошо подвешен, и она оболгала золотого трёхногого ворона Цзинь-У, будто бы это он подстрекал братьев-солнц озорничать. Вóроны и ворóны тогда выглядели одинаково, сложно было их различить.
Золотого трёхногого ворона Цзинь-У несправедливо изгнали с великого дерева, и тогда он вычернил себе перья, чтобы его никогда больше не спутали с вороной. Но золотая трёхногая ворона подглядела и выпачкалась в грязи, чтобы продолжать озорничать. Вот только ворон вычернил себе перья тушью, потому краска легла ровно, а грязь с вороны начала отваливаться, и проделка не удалась.
Раздосадованная ворона решила смыть грязь и вываляться в саже, но грязь пристала так, что её ничем не удавалось отмыть.
С тех пор оперение вороны стало грязно-серым. А вóроны и ворóны враждуют, и назвать ворона вороной – смертельное оскорбление.
На время праздника город украшали воздушными змеями-солнцами и устраивали состязания лучников.
Поначалу градоначальник Чэнь хотел, чтобы близнецы состязались в стрельбе из лука на празднике, но позже отказался от этой затеи: если бы победил Чэнь Юй, то придраться к результату на глазах у зрителей не удалось бы.
Дожидался сыновей градоначальник Чэнь в кабинете. Стоя спиной к двери, он разглядывал картину, висевшую на стене позади рабочего стола. Изображала она его самого в молодости. Градоначальник Чэнь придирчиво оглядел сначала портрет, потом самого себя и пробормотал со вздохом:
– Вот так всегда: сначала яшмовая ветвь, а как годков наберёшь – так пень в три обхвата…
Мао-Мао, такой же тучный, как и его хозяин, кое-как взобрался на стол и потребовал внимания. Градоначальник Чэнь пощупал жир на котячьем пузе и подумал, что нужно запретить слугам подкармливать кота, пусть сам себе пищу добывает, может, хоть тогда станет проворнее и переловит в доме всех крыс. Мао-Мао утробно мяукнул: «Ма-а-у!» – и перевалился с боку на бок, подминая под себя документы. Чтобы сбросить его со стола, пришлось попыхтеть: кот издал оскорблённое «Ма-а-ау!» и расплющился на столе, отказываясь покидать налёжанное место.
Пока градоначальник Чэнь возился с неподъёмным котом, половицы у двери заскрипели. Кто-то вошёл. Градоначальник Чэнь решил, что это явились братья-близнецы, оставил в покое кота – к несказанной радости последнего – и, по-прежнему стоя спиной к двери, заговорил степенно, как и подобало главе семейства:
– Дети мои, я позвал вас сегодня… Мао-Мао, не трогай кисти для письма!.. Скверный кот!.. Вот я тебя!..
И кот был заслуженно низвергнут со стола, невзирая на возмущённое «Ма-а-а-ау!».
Градоначальник Чэнь разложил документы и кисти, как им и полагалось лежать на столе, прочистил голос и начал заново:
– Дети мои, я позвал вас сегодня, чтобы объявить о важном решении.
– Отец, – раздался за его спиной вкрадчивый голос, – не стоит ли прежде дождаться Ло-Ло, чтобы вам не пришлось повторять одно и то же дважды?
Градоначальник Чэнь резко обернулся и увидел, что у дверей стоит только Чэнь Юй.
– Где твой брат? – недовольно спросил градоначальник Чэнь. – Разве я не велел вам обоим явиться ко мне?
– Откуда мне знать, где мой брат? Я не поводырь, а он не слепой, чтобы его на привязи водить.
– Не дерзи, мальчишка! – рассердился градоначальник Чэнь. – Лао Ли, где ты? Иди сюда сейчас же!
Управляющий Ли тоже вошёл в кабинет и с некоторым смущением сказал:
– Чэнь-лан[6], я послал слугу за Чэнь Ло. Он скоро приведёт его, не гневайтесь.
– А что, Ло-эра с самого утра уже дома нет? – удивился градоначальник Чэнь.
– Скорее уж с ночи, – пробормотал Чэнь Юй, тем самым опровергая собственное утверждение, что не знает, где его брат.
Управляющий Ли укоризненно поглядел на Чэнь Юя, но пришлось ответить хозяину как на духу:
– Молодой господин ушёл ещё вчера вечером…
– Любоваться опавшими цветами лотоса[7], – ядовито добавил Чэнь Юй.
Повисло неловкое молчание. Всем присутствующим прекрасно было известно, что Цветком Лотоса прозвали самую известную куртизанку города и что Чэнь Ло захаживает в цинлоу чаще, чем в торговую лавку отца. Градоначальник Чэнь об этом знал, но закрывал на это глаза, а управляющий Ли – был в курсе этого, но замалчивал. Но теперь им обоим уже нельзя было притворяться несведущими.
– Тогда дождёмся его возвращения, – сказал градоначальник Чэнь, предпочитая не развивать эту тему – к разочарованию Чэнь Юя, который – управляющий Ли поклясться был готов! – нарочно заговорил об этом, чтобы поставить их в неловкое положение.