Мстители пространства (сборник)

ТИХИЙ РАЙ

Мы с Элеонорой сидели на старинном диване и ждали возвращения хозяина.

— От этого места у меня мурашки ползают по спине, — сказала Элеонора.

— Это просто один из старинных особняков на Риверсайд-драйв, — ответил я ей. — Мы уже скоро уйдем.

Наш хозяин, Джон Диринг, вернулся с графином и стаканами. Он был красивым, но каким-то бесцветным и мягким, и жалко старался выглядеть гостеприимным.

— Мы не можем долго оставаться, — начал я.

— Останьтесь, пожалуйста, — сказал он вежливым, можно даже сказать нежным, голосом. — Вы мне очень понравились. По крайней мере, позвольте предложить вам выпить.

Делать было нечего, кроме как принять его предложение. Бренди был хороший, и я откинулся на спинку рядом с Элеонорой, пока потихоньку пил, наблюдая, как отблески от старинной люстры играют в ее волосах.

Благодарность Диринга была слишком обильной, даже смущающей. Он откровенно перебарщивал. Мы с Элеонорой остановились возле Гудзона — ночь была лунная, — и я вылез из машины, чтобы поглядеть на человека, склонившегося над перилами и явно больного. Он сумел дать мне свою визитную карточку, объяснив, что у него сердечный приступ, и мы отвезли его домой. Вот и все, что мы сделали.

Диринг вертел в пальцах стакан и смотрел на нас.

— Теперь я уже не выгляжу больным, не так ли? — улыбаясь, спросил он. — Ну, работа у меня довольно сложная. Я ученый.

Карие глаза Элеоноры засветились.

— Ученый?

— Или, можно сказать, изобретатель. Я покажу вам, если хотите... — Он заколебался. — Надеюсь, вы не подумаете, что я слишком навязчивый, но... — Его взгляд зацепился за кольцо Элеоноры. — Могу ли я вас поздравить, мистер Корбетт?

— Спасибо, — сказал я.

Он уставился на нас.

— Вы влюблены. Это хорошо... — Он сделал глоток бренди, потом сказал любопытную фразу. — Эмоциональные ценности так непредсказуемы у людей.

От этих его слов у меня по позвоночнику пробежала внезапная холодная дрожь. Он произнес слово «люди» так, словно говорил о какой-то расе, отличающейся от его собственной. Это была странная мысль, которую я постарался выкинуть из головы.

Диринг поднялся.

— Позвольте мне показать вам мое изобретение. Это может вас развлечь.

Казалось, он жаждал выразить свою благодарность. Мне даже стало неудобно.

Но мы еще не могли уйти, не обидев Диринга.

Элеонора тихонько пожала мне руку.

— Пойдем, Барни. Мне любопытно.

Итак, мы последовали за Дирингом вниз по лестнице, ведущей в подвал. Там он открыл дверь в стене, и мы оказались в оцементированной комнате, где не было ничего, кроме... Кроме чего?

Я замер, не понимая, что именно вижу перед собой.

Он неподвижно висел без всякой поддержки в воздухе, примерно метрах в двадцати от пола — светящийся шар, от которого почему-то сразу же у меня заболели глаза. Он был не больше моей головы и сиял бледным, белым, фосфоресцирующим светом. Но по его поверхности ползали какие-то тени. От этого он почему-то казался живым.

И еще шар покачивался, словно на морской волне, бесконечными и непредсказуемыми движениями... Странно все это выглядело!

— Что это? — спросила Элеонора.

Диринг, улыбаясь, прислонился к стене.

— Ну же, не бойтесь. Потрогайте его.

Я протянул руку, и рука была остановлена в нескольких сантиметрах от поверхности шара, словно я наткнулся на какую-то невидимую стену. Я провел рукой сначала над шаром, потом под ним. Не было ни проводов, ни стеклянной опоры.

— Что его держит? — спросил я Диринга. — Магниты?

Диринг покачал головой.

— Это довольно сложно объяснить. Вы не можете его коснуться, потому что он существует в другом континууме пространства—времени. То есть, на другом плане существования.

— А что это такое? — спросила Элеонора, восхищенно разглядывая, как ее кольцо сверкает в сиянии шара.

— Можете называть это материализатором мыслей. — Диринг по-прежнему улыбался, но мне показалось, что взгляд у него стал настороженным. — Он работает по принципу любого усилителя. Если бы у вас было достаточно силы воли, мистер Корбетт, вы могли бы создавать материальные объекты, просто думая о них — одной силой мысли.

Элеонора взглянула на меня. Уж не помешан ли слегка наш хозяин? — так и читалось в ее взгляде.

— Назовите какой-нибудь цветок, — сказал Диринг.

— Роза, — сказал я.

— Лилия, — одновременно со мной сказала Элеонора.

Наш хозяин кивнул. Он подошел к стене и открыл дверцу, которой я прежде не замечал. За ней оказалась высокая и глубокая ниша, выложенная веществом, похожим на черное стекло. Пол в ней был из такого же материала, и на нем лежало нечто, похожее на шлем, покрытый проводами, такими крошечными и так плотно переплетенными, что они напоминали ткань.

Диринг надел шлем себе на голову.

От него тянулся провод с вилкой на конце. Диринг закрыл дверь, вставил вилку в розетку на стене, затем щелкнул прозрачной панелью на двери.

— Смотрите внимательно.

Мы с Элеонорой уставились в нишу. Внезапно откуда-то сзади донесся стонущий звук. Я оглянулся. Невероятный сияющий шар вращался, как крошечная планета.

Глаза Диринга были закрыты. По поверхности его шлема бегали ручейки какого-то опалесцирующего света. Свет отражался в стенах ниши.

Внезапно через панели я увидел прозрачный туман. Он сгущался, образовывая что-то знакомое. И за стеклом возник туманный призрак цветка — это была лилия.

Она сгустилась и стала трехмерной и совсем настоящей! Невероятно, но она действительно лежала там. А рядом сгущалось в виде розы еще одно облачко тумана.

Затем свет, ползающий по стенам, побледнел и исчез. Я встретился взглядом с Элеонорой и прочитал в ее глазах абсолютное недоверие.

Что это? Фокус?

Диринг открыл дверь ниши, потом поднял цветы и протянул их Элеоноре.

Цветы выглядели совершенно обычными и были очень свежими. Их словно только что сорвали с клумбы.

— Как, черт побери, вы это сделали? — слабым голосом сказал я.

Диринг ухмыльнулся.

— Машина сконцентрировала мои мысли и усилила их, — сказал он.

Клянусь жизнью, я все равно не мог понять, откуда взялись эти цветы.

— Вы имеете в виду... Вы их создали?

Диринг кивнул.

— Да, я их создал, мистер Корбетт. Индийские факиры могут делать то же самое... Иногда.

— Это гипноз? — рискнул предположить я.

— Я не гипнотизировал вас. И, во всяком случае, что такое гипноз? Способ заставить вас увидеть то, чего на самом деле нет?

— Да...

— Это не совсем так. Под гипнозом вам можно внушить, что вы чувствуете какие-то определенные запахи, кушаете блюда, что-то слышите, а также что-то видите. Если вам внушить, что вас коснулись раскаленным утюгом, у вас появится ожог. Но ведь если бы утюг был настоящим, им можно было бы сделать то же самое.

Конечно, он побеждал меня. Тем не менее я не был ни в чем убежден. Улыбаясь, Диринг продолжал:

— У некоторых людей необыкновенно мощная сила мысли. Гипноз — это лишь одна из ее форм. Это способ создания материи. Обычно это можно сделать лишь на короткое время, но... Но мои цветы никуда не исчезнут. Машина сделала их реальными, сосредоточив и усилив мои мысли. Я как следует представил их себе — и вот они здесь.

Элеонора понюхала розу.

— Прекрасно пахнет. Почти как настоящая.

— Вас трудно убедить, — сказал Диринг. — Глядите сюда. — И он закрыл глаза.

Я услышал задыхающийся возглас Элеоноры. Мой взгляд оторвался от нашего хозяина, и меня парализовал шок невероятного изумления.

Снова закрылась дверь ниши. Через панель я увидел знакомую игру света на стенах и светящийся туман, который сгущался прямо у меня на глазах.

А потом туман превратился в Элеонору!

Диринг открыл дверь. Коротко вздохнув, Элеонора схватила меня за руку.

— Ой, Барни! — пискнула она.

— Пожалуйста, не пугайтесь, — сказал наш хозяин. — Ваш двойник не имеет сознания — он как робот. У него нет ни инициативы, ни интеллекта. Смотрите. — Он обернулся к своему созданию. — Иди вперед, — приказал он.

Существо прошло вперед и остановилось по команде Диринга. Оно было точной копией Элеоноры в каждой детали.

И почему-то я ощутил прилив горячего гнева. Это было утонченно отвратительным, словно у меня на глазах оскорбили мою невесту.

— Прекратите, Диринг, — сказал я.

Он внимательно поглядел на меня.

— О, простите, я забыл о вашей естественной реакции. Но это не более человек, чем восковой манекен.

— Она живая!

— Она неразумная. Она лишена эмоций. Она просто робот из плоти и крови. Видите ли, мистер Корбетт, все тела состоят из электронов, создающих индивидуальный в каждом случае атомный образец. Если свободные электроны расположены в виде вашего конкретного образца, создается точный двойник. Строительные блоки материи витают повсюду вокруг нас. Моя машина просто сфокусировалась и сконцентрировала мое мысленное изображение цветка или человека. Вот знакомый вам пример — пантограф. Он делает точные копии рисунков, точно также как мое устройство делает точные копии трехмерных объектов.

Любопытство преодолело мой гнев.

— Вы же можете сделать целое состояние такими фокусами. Вы можете создавать золотые украшения... Да что угодно! Если они настоящие... Ну, вы можете сделать целую армию роботов!

Диринг покачал головой.

— Никто не сможет командовать ими, но я попробую.

Мне это не понравилось. Наконец Элеонора набралась храбрости и приказала своему двойнику закрыть глаза, но ничего не произошло.

Диринг кивнул в сторону ниши.

— Мне даже не нужен этот фокусирующий аппарат. Он облегчает мою задачу, но настоящим сердцем машины является шар. Вот глядите!

Передо мной прямо в воздухе возник тонкий туман. Он закрутился и начал уплотняться, как крохотная галактика. И приобретать призрачную форму человека.

Внезапно мне показалось, что я гляжусь в зеркало. Передо мной стояла идеальная копия меня самого. Полная копия, вплоть до последней детали одежды!

Бледное, красивое лицо Диринга ничего не выражало. Но глаза моего двойника уставились прямо в мои глаза.

И я испытал холодный шок. Казалось, ледяные пальцы проникли в мой мозг. Тело мое внезапно было парализовано.

Я потерял сознание? Нет, ведь я слышал голос Диринга. Но я не мог двигаться, не мог даже пальцем шевельнуть.

— Вы повинуетесь, — сказал Диринг.

Мне показалось, что мысли мои превратились в клетку с птичками, бьющимися о решетку. Я не мог думать.

— Вы повинуетесь, — продолжал мрачный голос. — Вы не можете предать меня. Когда вы попытаетесь рассказать всем, кто я или что делаю, когда вы попытаетесь получить помощь против меня, то не сможете этого сделать. Запомните! А теперь — спать.

И после этого нахлынула темнота...

Проснулся я в Раю.

Это было не образное выражение, а настоящий Рай. Когда я открыл глаза, то лежал на клевере под деревом, рядом со мной спала Элеонора. Я взглянул наверх, как мне показалось, на небо. Но небо было не голубое. Оно было мягкого золотистого оттенка, безоблачное и лишенное глубины. Я уж подумал — не перенесли ли меня на какую-то другую планету.

Все вокруг, казалось, оправдывало такую догадку. Трава, на которой я лежал, была голубоватого оттенка, таким же был и мох. А дерево...

Его листья тоже были голубоватыми, на ветвях краснели гроздьями розовато-желтые круглые фрукты размерами больше персика.

Я встал и увидел, что стою на вершине холма. Рядом вниз по склону бежал ручей кристально прозрачной воды, исчезающий в траве. Вокруг росли самые разнообразные деревья, о каких я никогда и слыхом не слыхивал.

А холм был обнесен стеной! То, что я сначала принял за небо, было на самом деле нечто вроде большой золотой чаши, накрывающей нас. Золотая стена была сплошная и, поднимаясь вверх, сливалась с куполом над головой.

И тут проснулась Элеонора. Я вспомнил о Диринге. Так или иначе, это сделал с нами именно он. Загипнотизировал нас и привез сюда. Но куда это «сюда»?

Элеонора открыла глаза, увидела странное небо и, тихо вздохнув, потянулась ко мне. Я обнял ее, и некоторое время мы молчали, успокаиваясь от близости друг друга.

— Барни, — наконец сказала она, — что случилось?

— Последнее, что я помню, был Диринг, гипнотизирующий меня, — ответил я.

Ее карие глаза расширились, когда она увидела наш странный маленький мир.

— Но... Я не понимаю.

Оказалось, последним, что помнила Элеонора, был голос Диринга, велевший ей спать. Но что происходило до или после, ни она, ни я не могли себе представить.

— Мы не можем до сих пор быть в его доме, — сказал я. — Это очевидно.

Я поднялся и сорвал один из розовых плодов. Он был такой сочный и сладкий.

— Мы здесь единственные люди, — сказала Элеонора. — Может, пойдем и посмотрим наш личный мир.

Я кивнул в сторону стены.

— Начнем с нее?

Я специально не проявлял никакого волнения, понимая, что Элеонора может быть на грани истерики, и для этого было хорошее основание! Мы вместе спустились с холма и пошли по роще рядом с ручейком. Потом мы выпили из него воды и поняли, какая она сладкая.

Скопления разнообразных фруктов висели над нами, точно луны. Кроме того, золотое небо было неизменным и вечным. Это был Рай.

Но он был очень тихим. В ветвях не пели птицы. Не было ни малейших признаков насекомых. Вероятно, мы с Элеонорой были единственными живыми существами в этом раю.

Даже Адам и Ева не были такими одинокими!

Мы дошли до золотистой стены, и я изумленно уставился на нее. Стена была из какого-то вещества, гладкого, как пластик. Я протянул руку, чтобы коснуться ее, но рука погрузилась в стену, словно это был туман!

Все это было ненастоящим... Это была иллюзия. Внезапно я ощутил восторг. С криком я бросился вперед, прямо сквозь стену, и на мгновение ослеп от яркого солнечного света. Прохладный свежий ветерок дунул мне в лицо.

Склон, на котором я оказался, спускался в проход между зелеными деревьями — знакомыми, земными деревьями — к металлической ограде. За оградой была видна автомагистраль, по которой проносились машины.

— Все в порядке, Элеонора, — сказал я, оглядываясь.

Но Элеоноры там не было.

Меня пронзил страх. Я резко повернулся, но золотая стена исчезла. Я глядел на плоскую голую равнину, протянувшуюся на целый километр, прежде чем снова начинались деревья. И на этой равнине не было ничего!

— Элеонора! — закричал я, но изо рта у меня вырвался лишь хриплый шепот.

Спотыкаясь, я бросился вперед, и внезапно под ногами у меня оказалась мягкая трава. Небо снова было накрыто золотистой чашей. Впереди стоял холм, покрытый странными деревьями, а в моих объятиях оказалась Элеонора с мокрыми от слез щеками.

— Барни! Барни!

Позади меня опять была стена, золотистая, загадочная, закрывающая собой знакомый земной пейзаж.

— Сквозь стену можно пройти, — сказал я. — А невдалеке, ниже по склону, тянется шоссе. Идем.

Она покачала головой.

— Я не могу! Я увидела, как ты исчез в стене, и попыталась следовать за тобой, но не смогла!

Я ошеломленно покачал головой.

— Но если смог я...

Я опять проверил рукой стену. При этом Элеонора положила свою руку на мою. Бесполезно. Тогда я схватил руку Элеоноры и с силой толкнул ее вперед, сквозь стену. Но стена внезапно стала настоящей и твердой.

— Ты делаешь мне больно, — сказала Элеонора. — Это бесполезно, Барни. Я пыталась уже много раз...

Однако мы не сдались, пока не стало совершенно очевидно, что я могу пройти через эту стену, а она — нет. Обойдя вокруг стены с внутренней стороны, мы поняли, что это непроходимый барьер — но непроходимый только для Элеоноры.

И что дальше?

— Ты должен оставить меня, Барни, — сказала Элеонора. — И пойти за помощью. В полицию или куда-то еще.

— Оставить тебя здесь?

Я огляделся.

— Я буду здесь в безопасности. Здесь нет ничего, что могло бы причинить мне вред.

Это было правдой. Мы видели весь наш маленький личный мирок. Он был пуст. Еда и вода были здесь в изобилии. Не было ничего живого, кроме нас самих.

Мне очень не хотелось покидать Элеонору, однако это был единственный способ. Тогда, наконец, я снова прошел через золотистую стену с болезненным, ужасным чувством видя ее бледное испуганное лицо, от вида которого у меня разрывалось сердце.

Позади меня снова не было ни холма, ни Элеоноры, только голая засушливая равнина. Я поспешил вниз по склону и через пять минут добрался до шоссе.

Там, припаркованная на обочине, стояла моя собственная машина.

Это потрясло меня. Дверца была заперта, но порывшись в карманах, я нашел ключ. Река Гудзон — я решил, что это Гудзон — виднелась по другую сторону шоссе, поэтому я поехал на юг. Мне срочно нужна была помощь.

Добравшись до какого-то маленького городка, я подошел к полицейскому, регулировавшему движение. Его румяное лицо вопросительно повернулась ко мне.

— Чем я могу вам помочь?

Я открыл было рот, но не смог произнести ни звука. Я хотел рассказать ему о том, что произошло. Хотел попросить его о помощи, попросить его вернуться со мной туда, где ждала Элеонора... Но я не мог выдавить из себя ни слова.

Тогда я внезапно вспомнил гипнотическую команду Диринга: «Вы не сможете предать меня. Когда вы попытаетесь рассказать всем, кто я или что делаю, когда вы попытаетесь получить помощь против меня, то не сможете этого сделать...» Но это же невозможно! Диринг не может командовать моим языком, мне нужно всего лишь сказать несколько слов, и власти сделают все остальное. Несколько слов... Но я не мог вымолвить их.

Полицейский продолжал глядеть на меня.

— Ну, что?

Затем он шагнул вперед и подозрительно понюхал меня.

— Скажите, пожалуйста, это дорога на Нью-Йорк? — наконец спросил я и не испытал никаких затруднений, произнося эти слова.

— Конечно. Поезжайте прямо вперед, через Йонкерс.

Я поехал дальше, в мыслях моих царил хаос. Как я могу получить помощь, если не могу говорить? Ладно, можно тогда написать! Я припарковал машину, достал блокнот и карандаш.

Однако у меня получались только бессмысленные каракули. Гипнотическая команда Диринга была для меня слишком сильна. Всякий раз, когда я пытался предать его, то оказывался перед непроходимым психическим барьером, таким же сильным, как золотистая стена, за которой была заперта Элеонора.

Но я сделал еще несколько попыток, прежде чем полностью убедиться в этом. Затем направился в Верхний Манхэттен, в дом Диринга. Это, по крайней мере, было для меня возможным.

Я доехал до особняка и вышел. Постучал старомодным молоточком по двери. Дверь открылась, и Диринг, бледный, слегка улыбающийся, шагнул назад, держа в руке пистолет, направленный прямо мне в сердце.

— Заходите, — пригласил он. — Я ждал вас.

Диринг привел меня в гостиную, где мы сидели накануне.

— Сядьте и расслабьтесь. Прежде всего, Корбетт, поймите, что вашей невесте не грозит никакая опасность. Ей никто не навредит. И вам тоже.

— Никто, кроме вас, — сказал я.

Он рассмеялся и кивнул на пистолет.

— Да садитесь же. Не будьте таким мелодраматичным. Я хочу вам все объяснить, и это можно сделать в комфортной обстановке.

— Что вы сделали с нами?

Почему-то мой голос не был таким спокойным. Меня потрясла уверенность Диринга.

— Я владелец этого участка земли на Гудзоне, — сказал он. — Того самого, на котором вы оставили мисс Данн. Я давно подготовил все это. Рай под золотистым куполом был создан мной при помощи моей машины. Я создал его прошлой ночью.

— Создали его?

— Ну, ведь вчера я создал цветы, не так ли? И роботов-людей? Трудно было представить себе Рай и окружающую его непроходимую стену. Непроходимую для вашей невесты.

— И зачем вам все это понадобилось?

Он криво усмехнулся.

— Ради эксперимента. Холм в некотором смысле теплица, точно оранжерея под стеклом. Снаружи он невидим. И ни для кого, кроме вас, золотистая стена не проходима. Никто не может войти внутрь, а Элеонора Данн не может выйти наружу. Дело в том, Корбетт... — Он слегка заколебался. — Я не homo sapiens. Вообще не человек.

Я уставился на него. Диринг поднял хорошо ухоженную руку и мельком оглядел ее.

— Вы помните, как я прошлой ночью создал тела-роботы? Ну так вот, это тело тоже было создано искусственно. Как я уже сказал, я не человек. Мой дом находится на планете, вращающейся вокруг звезды, которую вы называете Алгол. Моя естественная форма была бы невидима для вас.

Очевидно, на моем лице было написано недоверие.

— Я прилетел на Землю, чтобы изучить вашу расу, Корбетт. Наша раса гораздо умнее вас. Мы открыли межзвездные путешествия давным-давно. Мы эволюционировали далеко за пределы вашей цивилизации. Мы — существа чистой мыслесущности, в своей естественной форме. Однако нам нужны слуги-рабы, и у нас были такие, адаптированные ко всем нашим потребностям, которых мы обучали на протяжении веков. Но в последнее время они слишком деградировали для того, чтобы мы могли их использовать. Тогда мы отправили экспедиции на другие планеты, чтобы найти расу, подходящую для наших требований. Если люди окажутся удовлетворительными с этой точки зрения, мы отправим флот космических кораблей, чтобы перевезти на Алгол достаточное количество мужчин и женщин и дать начало новой расе слуг.

— Да вы просто спятили! — воскликнул я.

— Погодите немного. Моя работа здесь почти завершена. Естественно, я должен был тщательно исследовать людей. Но данный эксперимент — последний. Когда он закончится, я вернусь на Алгол. Но когда я впервые добрался до вашей планеты, то решил, что мне нужна человеческая форма. Это облегчило бы мои исследования, и я создал робота, — он коснулся своей груди, — а затем вошел в него. Это позволило мне жить среди людей как человеку, но также немного мешало.

Это слово заставило меня встрепенуться. Я напрягся, но Диринг только криво усмехнулся.

— Это вам не поможет. Видите ли, в моей собственной форме мне не нужна машина для материализации мыслей. Но когда я в облике человека, она необходима. Без обычной силы мысли я так же уязвим, как и вы. — Он заметил, как мышцы мои напряглись, и предупреждающие поднял пистолет. — Не поймите меня неправильно. Это тело может пострадать, но вы не навредите мне настоящему. Только одно может уничтожить мою жизнь.

— Что именно? — задал я вопрос, не ожидая ответа, но к своему удивлению получил его.

— Электричество. Однако я стараюсь держаться подальше от него.

Это показывало, насколько он уверен в себе — сказать мне такое!..

— Но вы неуязвимы, пока у вас в подвале стоит машина, — сказал я.

— Ее возможности ограничены. Сейчас все ее силы используются для поддержания участка под золотым куполом. Но теперь мне больше не нужна будет эта машина, а поскольку я скоро покину ваш мир, мне не нужно будет создавать другую. Мне теперь не нужны дополнительные усилители. Все было тщательно спланировано заранее с того момента, когда я встретил вас обоих у Гудзона.

— Спланировано, да?

— Да. Мой приступ был трюком, предназначенным, чтобы заманить сюда вас обоих.

— Но почему именно нас?

Он пожал плечами.

— Это могла быть любая молодая влюбленная пара. Появились вы и были встроены в мой план. Почему? Ну, как я уже сказал, я долго жил здесь и изучал человечество. Но мне нужно изучить еще один фактор. Эмоциональные ценности. На Алголе мы обходимся без эмоций. Я хочу узнать, насколько важен такой биологический фактор как любовь.

Я почувствовал прокатившуюся у меня по телу горячую волну гнева.

— И как вы это сделаете?

— Вы можете присоединиться к Элеоноре Данн — навсегда — в ее тюрьме или можете жить дальше без нее.

— Что, черт побери, вы имеете в виду?

— Когда вы снова пройдете через золотистую стену, она станет тюрьмой и для вас. Вы останетесь там до самой смерти вместе со своей невестой. У вас будет много еды и напитков, а также общество друг друга. Но не будет никакой другой жизни.

Я почувствовал, как у меня пересохли губы. А Диринг продолжал:

— Один из вариантов — забудьте о девушке и продолжайте жить без нее. Конечно, она будет потеряна для вас навсегда...

— Черт бы вас подрал! — закричал я.

Он поднял руку.

— Таков мой эксперимент. Эксперимент, посвященный эмоциям. Я знаю, что люди будут сражаться и умирать, чтобы спасти своих товарищей, но многие из них верят в последующую жизнь. Так что идти на смерть им не трудно. Однако стерильное существование — нечто совсем иное. Вы должны решить, хотите ли отказаться от всего остального ради этой девушки.

В голове у меня царил полный хаос. Я любил Элеонору, и она любила меня. Но если мы двое будем вечно заперты в этом стерильном Раю, не иссякнет ли наша любовь? Бесконечно проживать день за днем, и каждый день не будет отличаться от всех предыдущих, а также грядущих. Возможно, в таких условиях мы возненавидим друг друга. Жить жизнью животных — есть и спать... Нет, даже не животных! Нас замучают воспоминания и надежды.

— Это бесчеловечно, — неуверенно сказал я.

Диринг кивнул.

— Нас будут искать. Вам не избежать расплаты!

— Я принял меры предосторожности. Прошлой ночью я изучил ваши мысли и узнал все, что было мне нужно: где вы живете и так далее. Если вы решите присоединиться к девушке, я использую ваших роботов. Я дам им оружие, прикажу идти к вам домой и убить себя. Это будет самоубийство, поскольку они являются идеальными манекенами.

Я ничего не ответил. Мне в голову пришла одна мысль. Зачем Дирингу эти меры предосторожности? Он что, боялся, что наше исчезновение будет расследовано и могут выйти на него?

Но что может причинить ему вред? Ничего, пока он все еще в человеческом обличии, даже и без использования материализатора мыслей.

— Послушайте, — сказал я. — У меня в банке около пятнадцати тысяч баксов. Может быть, я...

Выражение бледного лица Диринга не изменилось.

— Зачем мне деньги? Я сделал все, что было нужно, и покину Землю, как только вы примете решение. Мне понадобится около недели, чтобы построить аппарат для освобождения моей настоящей личности от этого тела, но у меня и без вас хватит денег на это оборудование. — Он пожал плечами. — Вы должны принять решение. Присоединяйтесь к девушке или живите без нее.

Я мысленно вернулся в этот Рай, чудесный мир под золотистым небом. Маленький мир, но он держал Элеонору в плену. И будет держать и ждать того дня, когда она умрет.

И мы двое, мужчина и женщина, будем жить там без всяких контактов с внешним миром совершенно бесполезной и бесцельной жизнью...

— Я вернусь, — сказал я.

Диринг глубоко вздохнул.

— Что же, это решение завершает мое изучение Земли. — Он пристально взглянул на меня. — Я не собираюсь ничего смягчать. Вы должны пройти через это.

— Знаю, — сказал я, вставая.

Он проводил меня до двери. Я сел в машину, поехал, свернул в переулок и там припарковался. Потому что в моей голове все сидела эта мысль. Диринг принял все меры предосторожности, но он не был неуязвим. Не исключено, что у меня будет возможность. Отчаянный шанс, но я сам находился в отчаянном положении.

Как только я вернусь к Элеоноре, золотая стена захлопнется за моей спиной. Ну, так я не собираюсь возвращаться — пока что не собираюсь.

Вместо этого я вернулся в особняк Диринга.

Здание было старое, я не ожидал никаких затруднений проникнуть в него, если только там не установлена охранная сигнализация. К счастью, никакой сигнализации не было. Диринг оказался чересчур уверен в себе, и я молился, чтобы он не обнаружил меня здесь, пока я не закончу то, что должен сделать.

В комнату я проник через окно — пыльное и давно неиспользуемое. Я на цыпочках подошел к двери и осторожно открыл ее. Интересно, где сейчас Диринг? Треск огня заставил меня прокрасться на цыпочках по коридору к комнате, где мы только что разговаривали. Диринг был там, сжигая в камине какие-то бумаги. Уничтожал все следы своего присутствия на Земле.

Меня он не слышал. Я вернулся, нашел дверь в подвал и осторожно спустился по старым ступенькам. Однажды они скрипнули под моим весом, я на мгновение замер, но никакой тревоги не было слышно.

Подвал, как я и помнил, был загроможден пустыми упаковочными коробками, когда-то наполненными научным оборудованием. У стены неподвижно стояли две фигуры, едва видимые в свете, просачивающимся сквозь запыленное окно. Сердце у меня заныло, когда я бросил взгляд на знакомую фигуру, повторяющую Элеонору во всех отношениях, кроме разума.

С учащенным пульсом я подошел к внутренней двери и открыл ее. Фосфоресцирующий шар по-прежнему висел в воздухе. Если бы я только мог уничтожить его! Но я не мог даже прикоснуться к этой штуке, существующей словно в другом континууме.

Когда я нашел его, то вернулся к нашим двойникам. Двойника Элеоноры я игнорировал, но собственного внимательно осмотрел. Он даже дышал. Мне было трудно это сделать, но я все же поднял лом и разбил ему голову. Результаты были... ну, ожидаемые.

Борясь с тошнотой, я затащил неподвижный теперь манекен за коробки из-под упаковки и накрыл его мешками. Пятен на полу не было. Я занял место робота рядом с Элеонорой и стал ждать.

Казалось, я ждал сотню лет.

Это была самая трудная, самая изнуряющая работа, какой мне пришлось заниматься за всю свою жизнь. Я выдавал себя за робота, бессмысленного и бездушного. Более, чем когда-либо, я испытывал бесконечные отвлекающие факторы, которые мешали стоять неподвижно. У меня чесалось в носу. В горле пересохло. По коже ползали мурашки, и она была влажной от пота. Интересно, разгадает Диринг этот трюк, который я собирался сыграть с ним?

Хлопнула дверь. На лестнице прозвучали шаги. И появился Диринг, держа в каждой руке по пистолету.

Я заставил себя стоять неподвижно, даже не мигая.

Диринг не взглянул на ящики из-под упаковки, за которыми лежал разбитый робот, хотя мне так и хотелось посмотреть в том направлении. Он положил мне в карман один пистолет, а второй убрал в сумочку двойника Элеоноры.

Затем заговорил четко и отчетливо:

— Вы уже получили указания. Идите туда, куда я вам сказал, дождитесь, пока останетесь одни, затем выстрелите себе в голову. Вот ключи от двух квартир.

Он дал нам ключи — ключ Элеоноры и мой собственный, украденные из наших карманов прошлой ночью.

— Теперь идите.

Робот рядом со мной шевельнулся, пошел вперед и стал подниматься по лестнице. Я последовал за ним, чувствуя, как Диринг глядит мне в спину.

Он обогнал нас по дороге, открыл перед нами входную дверь и захлопнул ее за нами, и я пошел по улице в компании с живым роботом.

Робот свернул налево. Я последовал за ним, но на первом повороте остановился, а манекен шел дальше. Я знал, что он направляется в квартиру Элеоноры, где убьет себя.

Я поспешил к своей машине, быстрой рысцой пробежал полквартала, затем поспешно поехал в офис моего адвоката. Я не знал, сколько у меня времени оставалось, но теперь, когда мой план начал исполняться, я должен был пройти до конца.

Мой адвокат был поражен, когда я сказал ему, что хочу немедленно изменить свое завещание. Я быстро передал ему, что именно хочу изменить, подписал еще не заполненный бланк и оставил его. Прошло менее двадцати минут.

Я завещал все свое имущество Элеоноре Данн. В завещании я указал, что если она не переживет меня, то наследство должно отойти Джону Дирингу. Его визитка по-прежнему была у меня в кармане, я подтвердил его адрес.

Когда я покинул адвоката, то первым делом позвонил в полицию.

— Говорит Барни Корбетт, — сказал я. — Вы не знаете моего имени, но меня собираются убить. Свяжитесь с моим адвокатом. Он все знает об этом.

Я специально не упоминал Диринга, поэтому мог говорить свободно, без гипнотического блока, наложенного на меня.

После этого я сел в машину и помчался к Гудзону с такой скоростью, словно за мной гнались все черти из ада.

Я вышел там, где машина стояла раньше, поднялся по склону и остановился у края пустой равнины. Затем прошел через невидимый барьер. Элеонора бросилась ко мне по склону холма.

— Все в порядке, дорогая, — сказал я, крепко обнимая ее.

Затем я осторожно протянул руку и коснулся золотистой стены. Стена была твердой. Я заключен в Раю вместе с Элеонорой. Навсегда.

Но навсегда ли?

Прошло кое-какое время, прежде чем я смог рассказать, что сделал. Но прежде я сказал ей, что не хочу уходить от барьера. Мы сели на мягкую траву, и я начал свой рассказ.

— Полиция свяжется с моим адвокатом, — сказал я. — Он будет настроен подозрительно из-за изменения завещания и отправит их по адресу Диринга. Там они найдут двойника, похожего на мой труп, убитого и спрятанного в подвале. К тому времени они уже будут знать, что я оставил эти деньги тебе, будут тебя искать — и, по-видимому, найдут мертвой. Разумеется, это будет твой робот, но они-то этого не знают.

Элеонора прикусила губу.

— Какая от этого польза, Барни?

— Они обвинят Диринга в убийстве, вот и все.

— Но если он обладает сверхчеловеческими силами...

— К этому времени он уже не будет обладать ими. Без своего усилителя мыслей он такой же уязвимый, как и все мы. Ему нужна неделя, чтобы построить устройство, которое освободит его разум из тела, созданного им точно также, как и наших роботов-двойников.

— Однако они не смогут его убить.

— Его может убить электричество. Он сам сказал об этом. А ты ведь знаешь, дорогая, как казнят убийц в нашем штате? Их сажают на электрический стул.

Но как это поможет нам?

Диринг не захочет умирать. Но без материализатора мыслей он уязвим.

— Тогда он использует его, вот на это я и надеюсь, — мрачно сказал я. — В настоящее время вся мощь материализатора используется для поддержания нашего личного ада. Но если Диринг использует машину, наш «Рай» перестанет существовать. По крайней мере, я на это рассчитываю. Теперь нам остается только ждать.

И мы стали ждать. Казалось, часы тянулись как годы. За нашими спинами возвышался холм, чарующий, экзотический, нереальный, заманчивый. Журчал ручеек, текущий вниз по склону. Да, это был Рай.

Затем, без всякого предупреждения, золотая стена растаяла точно сон. Перед нами появился знакомый земной пейзаж, а за ним шоссе. Мы бросились вперед, чувствуя, как отяжелели ноги, пробежали мимо ограды и ринулись к дороге.

Когда мы оглянулись, призрачного холма уже не было. Вместо него расстилалась плоская засушливая равнина.

— Диринг воспользовался машиной, чтобы спасти себя, — сказал я. — Это переключило его устройство на другие задачи. В любом случае, мы убежали уже достаточно далеко.

Моя машина ждала там, где я ее оставил. И мы поехали в Нью-Йорк. По пути я одной рукой обнимал Элеонору, крепко прижимая к себе. Солнце спустилось за Гудзон, прежде чем мы пересекли реку Гарлем.

Я ожидал неприятностей с полицией. И действительно, меня допросили, но допрашивающие были смущены и поглядывали на меня недоверчиво. Полиция нашла тело моего двойника и труп того, что, по-видимому, являлось Элеонорой Данн. Они арестовали Джона Диринга. Но он вырвался из их рук, бросился в подвал и заперся там. Когда выбили дверь, то нашли его тело с разнесенной выстрелом головой.

Я догадался, что нашли они не тело Диринга. Это был робот-двойник, созданный им при помощи материализатора мыслей. Когда внимание полицейских на мгновение отвлеклось, он сумел убежать, прихватив с собой свою машину. Это было бы невозможно, если бы не невероятные способности его устройства.

Но для того, чтобы использовать машину, ему пришлось освободить нас с Элеонорой из нашей тюрьмы.

Полиция была озадачена исчезновением трех трупов. Трупы просто исчезли — растворились в воздухе, как утверждал перепуганный патрульный. Я знал, кто ответственен за это, но помалкивал.

Вот таким образом я выкрутился. Мы не совершали никаких преступлений. И наконец нас освободили, правда, сперва проведя нравоучительную беседу.

Через неделю мы поженились.

Эту историю следует закончить одним небольшим постскриптумом. А именно — письмом, однажды утром пришедшим из небольшого городка в Южной Дакоте. Вот что там было написано:

Итак, с получением этого письма, исчезла последняя тень сомнений. Мы с Элеонорой поженились и были невероятно счастливы. Оставалось только одна мелочь.

— Когда ты вернулся за мной, то верил, что мы оба выберемся из этой тюрьмы, — недавно сказала мне Элеонора. — Значит, на самом деле ты не принимал решения, которого хотел добиться от тебя Диринг. А что, если бы ты знал, что выхода нет. Что бы ты тогда сделал?

Разумеется, на это мог быть только один ответ. Я дал его. Но Элеоноре не следовало задавать мне такой вопрос.

Потому что сейчас я не могу не думать о том, что бы я сделал...

Silent Eden, (Startling Stories, 1942 № 3).

Пер. Андрей Бурцев.